Сверкающей  драгоценностью лежал этот  город на груди пустыни. Когда-то
он  знавал  перемены, снова и снова  перестраивался  , однако  теперь  Время
обходило  его стороной.  Над пустыней ночь  и день быстролетно  сменяли друг
друга, но  улицы Диаспара  не ведали тьмы  --  они  постоянно  были  озарены
полднем. И  пусть  долгие  зимние  ночи  припорашивали  пустыню инеем -- это
вымерзала  последняя влага,  еще  остающаяся в разреженном  воздухе Земли,--
город  не ведал ни жары, ни холода. Он  не  соприкасался с внешним миром: он
сам был вселенная, замкнутая в себе самой.
     Человек издавна строил города, но никогда прежде он не создавал такого,
как этот.  Множество из возведенных им  людских муравейников просуществовали
несколько  столетий, а некоторые жили и  целыми  тысячелетиями,  прежде  чем
Время унесло с собой их имена. И только Диаспар бросил вызов самой Вечности,
обороняя  себя  и  все,  чему дал он приют, от медленного  натиска веков, от
разрушительности тления и распада.
     С той поры, как был выстроен этот  город, земные океаны высохли и пески
пустыни замели  планету. Ветром  и  дождями были размолоты  в пыль последние
горы,  а Земля оказалась слишком  утомлена, чтобы извергнуть  из  своих недр
новые.  Городу  не  было  до  этого  ровно  никакого  дела;   планета  могла
рассыпаться в прах, но Диаспар все так же бы защищал детей своих создателей,
бережно унося их и все принадлежащие им сокровища по реке Времени.
     Они многое  позабыли,  но не  понимали этого. Ко всему, что было вокруг
них, они  приноровились столь же превосходно, сколь и окружающее --  к  ним,
ибо  их и проектировали  как единое целое.  То,  что  находилось за  стенами
города, ничуть их не  интересовало: эта область бытия была вычеркнута  из их
сознания. Диаспар  --  вот  все,  что  существовало для  них,  все,  что  им
требовалось, все, что  они  могли  себе  вообразить. Для  них  ровным счетом
ничего не значило, что когда-то Человеку были подвластны звезды.
     И  все  же время от  времени древние  мифы оживали,  чтобы преследовать
воображение  жителей  этого  города,  и  людей  пробирал  озноб,  когда  они
припоминали легенды о временах Галактической Империи,-- Диаспар был тогда юн
и пополнял свои жизненные силы тесным  общением с  мирами  множества  солнц.
Горожане вовсе не стремились  возвратить минувшее -- им было так славно в их
вечной  осени...  Свершения  Галактической Империи  принадлежали  прошлому и
могли там и оставаться, поскольку всем памятно  было,  как  именно встретила
Империя  свой конец, а при  мысли о Пришельцах холод самого  Космоса начинал
сочиться в их кости.
     И, стряхнув наваждение, они снова погружались в жизнь и теплоту родного
города, в  долгий золотой век, начало которого  уже затерялось во времени, а
конец отстоял на еще  более  невообразимый срок. Многие поколения мечтали об
этом веке, но достигли его лишь они...
     Так и  существовали они в  своем  неменяющемся городе,  ходили  по  его
улицам,  и улицы  эти каким-то чудесным образом  не знали  перемен,  хотя  в
небытие уже ушло более миллиарда лет.

     ...Им потребовалось несколько часов, чтобы  с боем вырваться из  Пещеры
Белых Червей. Но и сейчас у них  не было уверенности, что некоторые  из этих
мертвенно  бледных  тварей  не  перестали  их преследовать,  а  мощь  оружия
беглецов была уже почти исчерпана. Плывущая перед ними  в воздухе светящаяся
стрелка  --  таинственный   их  проводник  в  недрах  Хрустальной  Горы   --
по-прежнему  звала  за собой.  У  них  не было выбора --  оставалось  только
следовать за  ней, хотя, как это уже не раз происходило, она  могла заманить
их в ловушки еще более страшные.
     Олвин оглянулся  --  убедиться, что никто из его товарищей  не  отстал.
Алистра шагала вплотную за ним,  держа в ладонях шар холодного, немеркнущего
огня,  который  с самого начала их приключений  в  недрах  Хрустальной  Горы
вырывал из тьмы то немыслимые ужасы, то  неподражаемую красоту. Мягкое белое
излучение  шара  озаряло узкий  коридор, блики света  плясали на  сверкающих
стенах; пока этот  источник огня не  иссякнул, они,  по  крайней мере, могли
видеть, куда направляются, и в случае опасности -- сразу же обнаружить любую
видимую  угрозу. Олвину,  однако,  слишком  хорошо было известно, что  самые
страшные опасности этих пещер вовсе не относятся к числу видимых.
     За  Алистрой,   покряхтывая   под  тяжестью  видеопроекторов,  тащились
Нарилльян и  Флоранус.  Олвин  мимолетно  подивился,  почему  это  проекторы
сделаны такими тяжелыми,-- ведь снабдить их гравитационными нейтрализаторами
было совсем несложно. Он  постоянно задумывался о  таких вот вещах -- даже в
разгар самых отчаянных приключений. И когда его посещали подобные мысли, ему
чудилось,  будто  ткань  действительности  испытывает  какой-то   мгновенный
трепет, и за пределами мира сиюминутных ощущений он схватывал вдруг проблеск
другой, вовсе не похожей на эту, действительности...
     Коридор оборвался стеной  тупика.  Неужели  стрелка-поводырь  снова  их
предала?.. Но  нет  -- едва  они  приблизились  к  стене, как  скала  начала
крошиться   в  пыль.   Поверхность   ее   пронизало   какое-то   вращающееся
металлическое  копье,  которое  стремительно  утолщилось  и  превратилось  в
гигантский  бурав. Олвин  и  его  друзья  отпрянули  и  стали  ждать,  чтобы
неведомая  машина  пробила себе  путь  в пещеру. С  оглушительным  скрежетом
металла по камню -- он наверняка был слышен во всех пустотах горы и разбудил
всех  ее кошмарных  обитателей!  -- капсула подземного вездехода проломилась
сквозь  стену  и  стала.  Откинулась  массивная  крышка люка,  в его  проеме
показался  Коллистрон  и закричал им, чтобы  они поторопились. <Почему вдруг
Коллистрон?  -- поразился  Олвин.-- Он-то  что тут  делает?> Через несколько
секунд  они  были  уже в безопасности  кабины,  и машина, кренясь, двинулась
вперед -- в путь сквозь земные глубины.
     Приключение завершилось. Скоро  как это случалось всегда,  они окажутся
дома, и все  чудеса, ужасы  и треволнения  останутся позади.  Они устали, но
были довольны.
     По наклону  пола  Олвин догадался,  что  вездеход  направляется куда-то
вниз,  в глубь земли.  Надо думать, Коллистрон знает,  что  делает, и  таков
именно и есть путь, ведущий к дому. И все же -- какая жалость, что:..
     -- Послушай-ка, Коллистрон,-- неожиданно нарушил  молчание  Олвин,--  а
почему это  мы  движемся не  кверху? Ведь никто никогда не видел Хрустальную
Гору снаружи. Вот чудесно было бы -- выйти на одном из ее склонов, поглядеть
на землю и небо... Мы ведь черт-те сколько пробыли под поверхностью...
     Еще не  докончив  фразы, он  каким-то  образом  уже понял, что  говорит
что-то неладное. Алистра придушенно вскрикнула,  внутренность капсулы как-то
странно  заколыхалась --  так  колышется изображение, рассматриваемое сквозь
толщу воды,--  и через  металл окружающих его  стенок Олвин  на  краткий миг
снова увидел тот, иной мир... Две реальности, похоже, боролись друг с другом
-- отчетливее становился то один мир, то другой... И затем, совсем внезапно,
все кончилось. На долю секунды у Олвина возникло ощущение какого-то разрыва,
и  от  подземного путешествия не  осталось и следа. Олвин  снова  очутился в
Диаспаре, в  своей собственной, такой знакомой  ему комнате, покоясь футах в
двух над полом в невидимой  колыбели гравитационного поля, оберегающего  его
от соприкосновения с грубой материей.
     Он  снова стал самим собой. Это  и была  реальность,-- и  он совершенно
точно знал, что произойдет вслед за этим.
     Алистра появилась первой. Поскольку она очень любила Олвина, то была не
столько раздражена, сколько расстроена.
     -- Ах, Олвин, -- жалобно протянула девушка, глядя на него сверху вниз с
прозрачной стены, в толще которой  она, как  казалось, материализовалась  во
плоти. -- У  нас  же  было  такое захватывающее  приключение! А  ты  нарушил
правила... Ну зачем тебе понадобилось все испортить..
     --  Извини.  Я  совсем  не  хотел...  Я  просто  подумал, что  было  бы
неплохо...
     Одновременное  появление  Коллистрона  и  Флорануса  не  позволило  ему
докончить мысль. --  Вот что, Олвин,-- заговорил Коллистрон.-- Ты прерываешь
сагу уже в третий раз. Вчера все пришлось бросить, потому что тебе взбрело в
голову выбраться за пределы Долины Радуг. А перед  этим ты все испортил этой
своей  попыткой  дойти по Тропе Времени, которую  мы  исследовали, до самого
Возникновения.  Если  ты  не  станешь  соблюдать правила,  то  тебе придется
путешествовать одному!

     Он  исчез --  вне  себя  от  возмущения -- и  увел  с собой  Флорануса.
Нарилльян --  тот вообще не появился;  вполне возможно, что он  уже был  сыт
всем этим по горло.  Осталось только изображение  Алистры  --  она  печально
смотрела на Олвина.
     Олвин  наклонил  гравитационное  поле,  встал   на   пол   и  шагнул  к
материализованному  им  столу.  На  нем  вдруг появилась  ваза  с  какими-то
фантастическими фруктами...-- собственно, Олвин собирался позавтракать вовсе
не фруктами, но замешательство, в котором он пребывал, спутало ему мысли. Не
желая обнаружить  веред  Алистрой  ошибку, он  выбрал из вазы плод,  который
выглядел наименее подозрительно, и принялся осторожно высасывать мякоть.
     --  Ну, так  что же ты собираешься  предпринять?  -- вымолвила  наконец
Алистра.
     --  Ничего  не  могу с  собой поделать, --  насупившись  ответил он. --
По-моему, все эти правила  просто  глупы.  Да  и  потом  -- как же мне о них
помнить,  если  я  в  данный  момент живу в саге?  Я просто  веду себя таким
образом,чтобы все  было естественно...  А  разве  тебе-то самой не  хотелось
взглянуть на Гору со стороны?
     Глаза Алистры  расширились от  ужаса. -- Но ведь для этого  пришлось бы
выйти наружу! -- задыхаясь, произнесла она. Олвин уже знал, что продолжать с
ней разговор на эту тему нет никакого смысла. Здесь проходил барьер, который
отъединял его от всех остальных граждан Диаспара и который мог обречь его на
жизнь,  полную отчаяния. Ему-то, сколько  он себя  помнил,  всегда  хотелось
выйти н а р у ж у -- и в реальной жизни, и в призрачном мире приключенческих
саг. А в  то  же  время для  любого и  каждого  в Диаспаре <наружу> означало
совершенно  непереносимый кошмар... Если в  разговоре можно было обойти  эту
тему, ее  никогда даже  не затрагивали: <наружу -- означало нечто нечистое и
исполненное зла. И даже  Джизирак,  его наставник,  не хотел объяснить ему в
чем здесь дело.
     Алистра все еще молча смотрела на него --  с изумлением и нежностью  --
Тебе плохо, Олвин,-- прозвучал ее голос.--  А  в  Диаспаре никому не  должно
быть  плохо.  Позволь  мне  прийти  и поговорить с  тобой... Полагалось  бы,
конечно,  проявить  галантность,  но  Олвин отрицательно  мотнул головой. Он
знал, к  чему приведет этот визит,  а ему как раз  сейчас хотелось побыть  в
одиночестве. Разочарованная вдвойне, Алистра растаяла.
     В городе -- десять миллионов человек, подумалось Олвину, и тем не менее
не найдется ни одной живой  души, с кем он мог бы поговорить  по-настоящему.
Эристон  с  Итанией  на  свой  лад  любят  его,  но теперь, когда период  их
опекунства подходит к концу, они, пожалуй, даже радуются, что отныне он сам,
по своему  разумению станет  выбирать  себе  развлечения и формировать  свой
собственный образ  жизни. В последние  годы, по мере того как его отклонение
от существующих в городе стандартов становилось все более и более очевидным,
он частенько ощущал холодок со стороны  названых родителей. Холодок этот был
вызван не  его  личностью  -- будь так,  уж  он смог бы  все  это  правильно
воспринять и преодолеть; нет,  его  породила обида  на ничем  не заслуженное
невезенье, в силу  которого из всех  миллионов горожан именно им, Эристону с
Итанией, по воле  случая довелось  первым  повстречать  Олвина, когда в  тот
памятный день -- двадцать лет назад -- он вышел из Зала Творения.

     Двадцать  лет...  Он помнил тот первый момент и самые первые услышанные
им слова: <Добро пожаловать  Олвин. Я -- Эристон, твой названый  отец. А это
-- Итания -- твоя мать.  Тогда  эти слова  не  означали для  него ничего, но
память  запечатлела  их с  безупречной  точностью. Он вспомнил,  как оглядел
тогда себя; теперь  он уже  подрос на пару дюймов, но, в сущности, тело  его
едва ли изменилось с момента рождения. Он пришел в этот мир почти совершенно
взрослым, и  когда --  через тысячу лет --  наступит пора  покинуть его,  он
будет все таким же, разве только чуточку выше ростом.

     А перед тем -- первым -- воспоминанием зияла пустота. Настанет день,  и
она, возможно снова поглотит его сознание. Но день этот  отстоял еще слишком
далеко, чтобы пробудить в душе хоть какое-то чувство.
     Олвин  снова  обратил  мысли к  тайне  своего рождения.  Ему  вовсе  не
представлялось странным,  что  в  некий  неощутимо краткий миг он  мог  быть
создан  могуществом тех  сил,  что создавали и все  предметы повседневности,
окружающие  его.  Нет,  в этом-то  как  раз  не  было  ничего таинственного.
Настоящей  загадкой,  до разрешения которой он  до  сих  пор так  и не  смог
добраться, которую никто не хотел ему объяснить, была эта его непохожесть на
других.

     Не  такой,  как  другие... Слова были  странные окрашенные  печалью.  И
ходить в  непохожих  --  тоже  было и странно  и  грустно. Когда  о  нем так
говорили  -- а он частенько слышал, что  о нем  говорят  именно  так,  когда
полагают, что он не может услышать, -- да в словах этих звучал некий оттенок
многозначительности  и  в  нем  содержалось  нечто  большее,  нежели  просто
какая-то возможная угроза его личному счастью.

     И  названые родители,  и  его наставник Джизирак, и все, кого он  знал,
пытались уберечь его  от тайной правды,  словно бы хотели навсегда сохранить
для него неведение долгого  детства. Скоро  все это должно кончиться:  через
несколько дней  он станет полноправным гражданином  Диаспара,-- и  ничто  из
того, что ему вздумается узнать, не сможет быть от него скрыто.
     Почему,  например,  он не  подходит  для  участия  в  сагах?  В  городе
увлекались тысячами видов отдыха и  всевозможных развлечений, но  популярней
саг не было ничего.  В  сагах вы  не просто пассивно наблюдали происходящее,
как в тех  примитивных развлечениях  бесконечно  далекого  прошлого, которым
изредка предавался Олвин.  Вы  становились  активным участником  действия  и
обладали --  или это только  казалось? --  полной  свободой воли. События  и
сцены, которые составляли  основу  приключений,  могли  быть придуманы давно
забытыми мастерами  иллюзий  еще  бог  знает  когда, но  в  эту  основу было
заложено  достаточно  гибкости,  чтобы   стали  возможны  самые  неожиданные
вариации.  Отправиться  в  призрачные  эти  миры --  в  поисках  тех  острых
ощущений, которые были недоступны в Диаспаре -- вы могли даже с друзьями, и,
пока длилось выдуманное бытие, не существовало способа, который  позволил бы
отличить его от действительности. Строго говоря, кто мог быть уверен, что  и
сам Диаспар не был лишь сном?
     Никому  не  удалось бы  проиграть  все  саги, созданные и записанные  с
начала существования города. Они воздействовали на все человеческие чувства,
а утонченность их  не знала  границ. Некоторые из них  --  эти были особенно
популярны среди  молодежи -- являли собой  драматургически несложные сюжеты,
накрученные вокруг всякого  рода  приключений  и открытий.  Иные были чистой
воды  исследованиями  психологических состояний человека. Но существовали  и
особые  разновидности  саг  --  экскурсы  в  область  логики  и  математики,
способные подарить изощреннейшее наслаждение наиболее утонченным умам.
     И все  же, у Олвина эти  саги -- хотя они, похоже  вполне удовлетворяли
его товарищей -- порождали ощущение какой-то  неполноты. Несмотря  на всю их
красочность и богатство  предлагаемых  переживаний,  несмотря на калейдоскоп
сюжетов и мест действия, ему в них постоянно чего-то недоставало.
     Да ведь эти саги, подумалось ему, в сущности,  всегда бесплодны. Всякий
раз они  ограничены  такими узкими рамками... Саги никоим  образом  не могли
предложить  Олвину  простора,   открытых  взору  пейзажей,  по  которым  так
тосковала его  душа.  И  наконец,  ни  в одной из  них и намека  не было  на
громадность пространств, в которых свершали  свои подвиги люди древности, --
не было ни малейшего следа  мерцающей пустоты между  звездами  и  планетами.
Художники  --  создатели  саг -- были  заражены  той  же самой  удивительной
фобией,  что  владела  сознанием всех граждан  Диаспара. Даже путешествия  н
сагах  обязательно происходили  лишь в тесных,  замкнутых  пространствах,  в
подземных  пещерах  или в  ухоженных  крохотных  долинках в  обрамлении гор,
закрывающих от взора весь остальной мир.
     Объяснение этому могло быть только одно.  Давным-давно, быть может  еще
до основания Диаспара, произошло нечто такое,  что не только лишило Человека
любознательности,  честолюбивого порыва к неизведанному, но  и отвратило его
от  Звезд  --  назад, к дому,  искать  убежища в  узеньком  замкнутом  мирке
последнего  города  3емли.  Он  отказался  от   Вселенной  и  возвратился  в
искусственное чрево Диаспара.  Пылающее  неостановимое стремление,  что вело
его  когда-то  через бездны Галактики, сквозь мрак к островам туманностей за
ее пределами, бесследно угасло.  На  протяжении неисчислимых  эпох  ни  один
космический корабль  не  появлялся в пределах  Солнечной системы! Там, среди
звезд,  потомки  Человека, быть может, все еще возводили империи и разрушали
светила...-- Земля ничего об этом не знала и не хотела знать.
     Земле все это было безразлично. Олвину -- нет.

<ul><a name=2></a><h2>2</h2></ul>

     ...Все в комнате было погружено  в темноту  -- кроме одной,  светящейся
изнутри  стены,  на  которой,  по  мере того  как Олвин  сражался  со своими
видениями, то отливали,  то снова набирали силу разноцветные волны.  Кое-что
на  этой  рождающейся картине вполне  его удовлетворяло  --  он  к  примеру,
прямо-таки  влюбился в стремительные очертания гор,  вздымающихся из моря. В
этих  изломанных силуэтах  жили  сила и горделивость. Олвин  долго, изучающе
смотрел  на них, а затем ввел  изображение в блок  памяти визуализатора, где
оно  должно  было  храниться,  пока  он экспериментирует с  остальной частью
картины. И все же что-то ускользало;  хотя  он никак не мог уразуметь -- что
же именно.  Снова и снова пытался  он заполнить зияющие провалы  пейзажа  --
хитроумная аппаратура считывала в его сознании теснящие друг  друга образы и
воплощала их на стене в цвете. Все впустую... Линии выходили расплывчатыми и
робкими,  оттенки получались грязноваты и  скучны.  Когда художнику неведома
цель, отыскать ее для него не в состоянии даже самые чудесные инструменты...
     Олвин  оставил свое  никуда  не годное малеванье  и угрюмо  вперился  в
пустой на три  четверти  прямоугольник, который  ему так хотелось  заполнить
Прекрасным. Прошла  минута, потом еще одна... Повинуясь внезапному импульсу,
он вдруг удвоил  масштаб оставшейся  части  этюда и  переместил  ее в  центр
<полотна>... Нет  такой выход  из  положения был продиктован просто ленью. И
равновесия  совсем  не  получилось...  И,  что  было еще  хуже,--  изменение
масштаба обнажило  все  изъяны исполнения, полное  отсутствие уверенности  в
этих  линиях,  которые сперва  смотрелись  такими  твердыми... Надо было все
начинать сначала.
     <Полное  стирание>, -- мысленно  приказал он аппаратуре. Голубизна моря
принялась  выцветать,  горы  растаяли, словно  туман,  и  в конце концов  не
осталось ничего, кроме чистой стены. Будто и не было этих красок и форм -- и
море и  горы словно  бы ушли  в то же небытие, в бездне которого исчезли все
моря и горы Земли еще за многие столетия до рождения Олвина.
     Поток  света опять  залил комнату, и фосфоресцирующий  прямоугольник на
который Олвин  проецировал свои  видения,  слился  с  окружающим, снова став
просто  одной из  стен. Но стены ли это  были? Человеку, никогда  прежде  не
бывавшему в подобных помещениях, комната  и  в самом  деле  представилась бы
удивительной. Она была совершенно лишена каких-либо  примечательных  черт, в
ней  не  было  абсолютно никакой мебели, и  поэтому  наблюдателю  со стороны
показалось бы, что Олвин стоит в центре  какой-то сферы. Взгляд  не встречал
линий,  которые отделяли  бы стены  от пола и потолка. Здесь  не  было ровно
ничего, за  что  можно  было бы зацепиться  глазу: пространство,  окружающее
Олвина, могло быть и десять футов, и десяти миль в поперечнике,-- вот и все,
что  могло  сказать  зрение.  Гостю-новичку  было  бы  трудно  не  поддаться
искушению  двинуться  вперед,  вытянув  руки,  чтобы  попытаться  обнаружить
физические границы этого столь необычного места.
     Но именно такие вот комнаты и были домом для большей части человечества
на  протяжении  гигантского  периода  его   истории.  Олвину  стоило  только
пожелать,  и стены превращались в окна, выходящие,  по его выбору,  на любую
часть города. Еще одно пожелание -- и какой-то механизм, которого он никогда
в  жизни и в  глаза не видел,  наполнял комнату спроецированными,  но вполне
материальными  предметами меблировки -- любыми,  о каких бы  только Олвин ни
помыслил. <Настоящие> они  или нет,  эта проблема  на  протяжении последнего
миллиарда   лет  мало  кого  волновала.  Каждому  было  ясно,  что  все  эти
возникающие  из ничего столы и  кресла  не  менее реальны,  чем  то, что так
успешно скрывается под личиной <твердого>, а когда нужда в них проходила, их
можно было просто вернуть в призрачный  мир городских Хранилищ Памяти. Как и
все  остальное  в  Диаспаре,  эта  мебель  не  изнашивалась   и  никогда  не
изменялась, если только ее матрицы, находящиеся на хранении, не уничтожались
преднамеренно.
     Олвин  уже почти трансформировал  свою комнату, когда  до  его сознания
дошел   настойчивый   сигнал,   напоминающий   позвякивание    колокольчика.
Сформировав мысленный импульс, Олвин позволил гостю появиться,  и  стена, на
которой  он  только что  занимался  живописью,  снова связала  его с внешним
миром. Как он  и ожидал, в обрисовавшемся проеме стояли его родители, а чуть
позади них  -- Джизирак. Присутствие наставника означало, что визит носит не
просто семейный характер. Впрочем, даже и не будь здесь Джизирака, он бы все
равно догадался об этом.
     Иллюзия  встречи с  глазу на глаз была  совершенна, и ничто не нарушило
ее, когда Эристон заговорил. В действительности же, как хорошо было известно
Олвину,  Эристон с  Итанией в Джизирак  находились во  многих милях друг  от
друга, только вот создатели города сумели подчинить себе пространство  с той
же безупречностью, с какой они покорили  время. Олвин даже не больно-то ясно
представлял  себе,  где  именно  среди  всех  этих  миогочисленных  башен  и
головоломных  лабиринтов  Диаспара  жили  его  родители,  поскольку  с  того
времени, когда он в последний раз видел во во плоти, они переехали.
     --  Олвин,  исполнилось ровно двадцать лет, как  твоя  мать и я впервые
повстречали  тебя,  --  начал Эристон.  -- Тебе известно,  что это означает.
Нашему опекунству теперь пришел  срок  и  ты отныне  волен  жить,  как  тебе
заблагорассудится.
     В  голосе  Эристона  едва  уловимо  звучала  грусть.  Значительно  ярче
слышалось  в нем  облегчение,  и,  похоже,  Эристон был  даже  доволен,  что
ситуация, существовавшая уже  так  давно,  теперь  может  быть  признана  на
законном основании. В  сущности, Олвин  обрел  свободу взрослого человека за
много лет до наступления установленного срока.
     --  Я  тебя понимаю, --  ответил Олвин. --  Спасибо  вам  за то, что вы
опекали меня, и я буду помнить вас в течение всех моих жизней.
     Такова была формула ответа. Ему приходилось слышать ее столь часто, что
она  совсем   потеряла  какой-либо  смысл,--  так,  набор  звуков,  лишенных
значения.  И все  же выражение  <в течение  всех  моих  жизней>  было,  если
вдуматься,  странным. Все  эти годы  он  лишь туманно  представлял себе, что
именно оно  означало;  теперь наступило время узнать  это  точно. В Диаспаре
было  много такого, чего  он пока не мог уразуметь и во  что ему  предстояло
вникнуть за столетия, простирающиеся перед ним.
     В какой-то  миг ему показалось, что Итания тоже хочет  что-то  сказать.
Она подняла было руку, приведя в волнение светящуюся паутинку своего платья,
но тотчас снова уронила ее. Потом  с выражением  явной беспомощности на лице
повернулась к Джизираку, и только тут Олвин осознал, что  его родители еще и
чем-то встревожены.  Он  быстро перебрал  в памяти события последних недель.
Нет, в  его  жизни за  это  время не произошло  ничего такого, что могло  бы
породить этот вот налет неуверенности и эту атмосферу едва заметной тревоги,
что, казалось, окутывала Эристона в Итанию.
     Тем не менее Джизирак, похоже,  чувствовал себя вполне в своей тарелке.
Он бросил  вопросительный  взгляд  на Эристона и  Итанию,  убедился, что  им
нечего больше сказать, и начал лекцию, к которой готовился так много лет.
     --  Олвин,--  заговорил  он,--  ты был  моим  учеником в  течение  двух
десятилетий, и  я  сделал  все, чтобы  научить тебя  обычаям  этого  города,
подвести  тебя к  принадлежащему  тебе наследию.  Ты  задавал мне  множество
вопросов  и не  на все  из  них  я  способен бил  дать ответ.  К  постижению
некоторых вещей  ты еще не был готов, а кое-чего я  и сам не понимаю. Теперь
период  твоего  младенчества  закончился,  но  детство  --  оно  едва только
началось. Направлять тебя -- все еще мой  долг, если ты, конечно, нуждаешься
в  моей  помощи.  Пройдет  два  столетия,  Олвин,  и  ты  возможно,  начнешь
разбираться  кое в чем,  касающемся этого города. Ну и, в  какой-то степени,
познакомишься с его историей.  Даже я, хоть я уже и приближаюсь к  окончанию
своей нынешней жизни, видел менее четверти Диаспара и, вполне вероятно,-- не
более всего лишь одной тысячной доли его сокровищ...
     Во  всем этом для  Олвина  пока что не  содержалось  ничего нового,  но
как-то поторопить Джизирака -- это было совершенно невозможным делом. Старик
пристально  смотрел  на него  через бездну столетий,  и  его  слова  падали,
отягощенные непостижимой мудростью, накопленной  за долгую жизнь среди людей
и машин.
     -- Ответь мне, Олвин,--  продолжал  Джизирак,-- спрашивал  ли  ты  себя
когда-нибудь  --  где был  ты  до  своего  рождения, до того  момента, когда
встретился лицом к лицу с Эристоном и Итанией?
     --  Я всегда  полагал,  что  меня  просто  не было...  нигде...  что  я
существовал только  в виде матрицы  в электронном мозгу города и ждал  своей
очереди быть сотворенным -- вот и все...
     Тут возле Олвина появился, слабо замерцал и тотчас же стал непрозрачным
и твердым низкий диванчик. Он уселся на него и стал ждать продолжения.
     -- Ты,  разумеется, прав,-- последовал отклик.--  Но это  только  часть
ответа, и, в сущности,  очень незначительная часть. До сих пор тебя окружали
дети  твоего возраста,  а они  не  осведомлены  об истине.  Все  они  вскоре
вспомнят свое прошлое -- они, но не ты. Поэтому  мы должны подготовить тебя,
чтобы ты смог посмотреть фактам в лицо...
     Ибо  вот уже более миллиарда лет, Олвин, человеческая раса живет в этом
городе. С тех пор как пала Галактическая  Империя,  а пришельцы возвратились
на свои звезды,  это --  наш  мир За  стенами  Диаспара  нет  ничего,  кроме
пустыни, о которой повествуют наши легенды...
     Мы мало знаем  о своих примитивных предках -- только то разве, что  это
были  существа  с очень  коротким  жизненным циклом  и что  они,  как это ни
странно,   могли  размножаться  без  помощи   электронных  блоков  памяти  и
синтезаторов материи. В ходе  сложного и, по  всей видимости, неуправляемого
процесса ключевые начала  всякого человеческого существа сохранялись  внутри
микроскопических  клеточных структур, воспроизводимых в теле человека.  Если
тебе интересно, то биологи  смогут рассказать об этом  более подробнее.  Сам
метод, однако не имеет  для нас никакого значения --  потому хотя бы, что от
него отказались на самой заре Истории...
     Человеческое существо,  как  и любой  другой материальный объект, может
быть описано матрично -- в терминах его  структуры. Матрица любого человека,
и  особенно  та матрица, которая  точнейшим образом  соответствует  строению
человеческого  мозга, является невероятно сложной. И  тем не  менее  природа
умудрилась  вместить  эту матрицу в крохотную клетку -- настолько малую, что
ее нельзя увидеть невооруженным глазом...
     Все, что в состоянии совершить природа, может сделать и человек, хотя и
на свой лад.  Мы  не знаем, сколько потребовалось времени, чтобы решить  эту
конкретную  задачу.  Быть может, на это ушло  миллион  лет --  но  что такое
миллион лет? В конце  концов наши предки  научились анализировать  и хранить
информацию,  которая   в   микроскопических   деталях   характеризует  любое
человеческое существо, и  научились использовать эту  информацию  для  того,
чтобы  воспроизводить  оригинал  ... ну  хотя  бы так,  как  ты  только  что
воспроизвел этот вот диванчик...
     Я знаю,  Олвин,  что все  это  тебе  интересно,  но  я  не в  состоянии
расскаэать в подробностях, как именно это все делается. Каким именно образом
хранится эта информация, не имеет значения, важна лишь она сама по себе. Она
может  сохраняться  в виде слов,  написанных  на  бумаге, в виде  переменных
магнитных  полей или  как определенным  образом расположенные  электрические
заряды, Человек  использовал все эти  способы  ее  консервации,  но  также и
многие другие. Достаточно сказать, что уже задолго  до нас он умел сохранять
себя -- или, если выражаться более точно,  --  сохранять бесплотные матрицы,
по которым ушедших людей можно было сызнова вызвать к существованию...
     Все, это ты уже знаешь.  Именно таким способом наши предки даровали нам
практическое  бессмертие  и  вместе  с  тем  избежали  проблем,  возникающих
одновременно с  устранением  смерти. Прожить тысячу лет  в оболочке одного и
того же тела -- срок достаточно большой для любого  человека. В конце такого
периода  воспоминания  стискивают  разум,  и  он  жаждет  только  одного  --
отдохновения... либо возможности начать все с нуля...

     Пройдет совсем немного времени, Олвин, и я стану  готовиться к уходу из
этой жизни. Я тщательно просею свои воспоминания, редактируя  их и вымарывая
из  сознания те, которые  мне не захочется  сохранить. Затем  я войду  в Зал
Творения --  через  дверь,  которой  ты  еще  не  видел.  Это  дряхлое  тело
перестанет существовать -- так же как и само  мое сознание.  От Джизирака не
останется,  ничего,  кроме   целой   галактики   электронов,  вмороженных  в
сердцевину какого-то там кристалла...

     Я  буду спать Олвин, -- спать  сном без сновидений. И затем, однажды --
быть может, через сто тысяч лет --  я осознаю себя в новом теле и повстречаю
тех, кого изберут на роль моих опекунов. Они станут заботиться  обо мне, как
заботились о тебе Эристон и Итания, потому что сперва я ничего не буду знать
о  Диаспаре  и мне неведомо  будет, кем и чем  я был прежде. Воспоминания об
этом постепенно возвратятся к концу срока моего младенчества, и на их основе
я начну возводить здание нового цикла своего существования...

     Такова схема наших жизней, сменяющих друг друга. Все мы  уже побывали в
этом  мире  много,  много  раз,   хотя  поскольку  периоды  не-существования
различаются,--  надо думать,  в  соответствии с  законом случайных  чисел,--
каждое нынешнее население города уже никогда не повторяется с совпадением на
все сто процентов. У нового Джизирака будут и совсем другие  новые друзья, и
новые интересы... Однако старый Джизирак -- ровно такая его часть, какую мне
заблагорассудится сохранить -- все же будет существовать...

     Но и это еще не все. В каждый данный момент, Олвин,  только сотая часть
граждан  Диаспара живет в нем и разгуливает по  его  улицам. Подавляющее  же
большинство его населения спит глубоким  сном в Хранилищах Памяти в ожидании
сигнала который снова призовет каждого на сцену бытия. И это значит,  что мы
сочетаем  непрерывность  с  изменчивостью,  а  бессмертие  --  с отсутствием
застоя...
     Я  понимаю, Олвин, над чем  ты сейчас  задумался.  Тебе хочется узнать,
когда же и ты сможешь вызвать  к  поверхности сознания  воспоминания о своих
прежних жизнях, как это уже делают твои товарищи по играм...
     Так вот -- таких воспоминаний нет,  Олвин, поскольку ты -- единственный
в своем роде. Мы пытались скрывать это от тебя  так долго, как только могли,
чтобы ни единое облачко не затмило твоего младенчества, хотя, я лично думаю,
часть правды тобой, должно быть, уже  угадана. Пять лет назад мы и сами даже
и не подозревали об этой правде, но теперь не осталось никаких сомнений .
     Ты,  Олвин,--  нечто  такое, что  наблюдалось  в  Диаспаре  всего  лишь
несколько раз  со  времени основания города.  Очень может быть, что твое <я>
дремало в Хранилищах  Памяти на протяжении всех этих эпох, но не исключено и
то, что ты  впервые был  сотворен лишь  два десятка  лет  назад в результате
стечения  каких-то  случайных   факторов.   Быть  может,  создатели   города
запланировали твое появление на свет с самого начала, но возможно, что ты --
всего лишь порождение уже  нашего времени, лишенное какого-либо сокровенного
смысла.

     Мы  не  знаем.  Нам  известно только  что  ты  --  единственный из всей
человеческой расы, кто никогда не жил прежде. В буквальном смысле  слова  --
ты единственный ребенок, родившийся на Земле за последние, по  крайней мере,
десять миллионов лет.

<ul><a name=3></a><h2>3</h2></ul>

     ...Когда Джизирак и родители растаяли на стене, Олвин  долго еще лежал,
пытаясь  отрешиться от всего. Он сомкнул комнату вокруг себя, чтобы никто не
мог прервать его глубокой и серьезной сосредоточенности.
     Он,  однако,  не  спал. Он  просто не  знал,  что такое  сон,  ибо  это
состояние было принадлежностью совсем  другого мира -- мира ночи и дня, а  в
Диаспаре  царил  только  день.  Лежать  вот  так --  это  было самое  тесное
приближение к забытому людьми состоянию  сна, и, хотя, в сущности,  это было
не  так  уж и нужно,  Олвин  понимал,  что  такое отключение  от окружающего
поможет ему быстрее собраться с мыслями.
     Нового для  себя  он выяснил  мало.  Почти  обо всем  что  сообщил  ему
Джизирак, он уже догадался раньше. Но одно дело догадаться, и совсем другое,
когда твоя догадка подтверждается с полной неопровержимостью.
     Как все это скажется на его жизни -- и скажется ли вообще? Олвин ничего
не знал наверное, и эта неопределенность была для него ощущением новым. Быть
может,  никаких  перемен  и  не будет;  если он не приспособится полностью к
Диаспару в нынешней  жизни, это  может  произойти  в следующей... или в той,
которая наступит за ней...
     Мысль  эта еще  только  формировалась,  а  мозг  Олвина уже  отверг ее.
Диаспар  мог  вполне  устраивать  остальную часть человечества, но только не
его.  Олвин  не сомневался,  что человек  мог  бы прожить в  Диаспаре тысячу
жизней и не исчерпать всех его чудес, не перечувствовать всех оттенков опыта
того бытия, которое  предлагал ему город. Все это доступно и ему... Но  если
он   не   сможет   рассчитывать  на   большее,   то   никогда   не   познает
удовлетворения...
     Перед ним стояла только одна проблема. Что еще мог бы он совершить?
     Этот безответный вопрос  пробудил его от полузабытья. Он не в силах был
долее оставаться здесь, будучи в таком вот взвинченном состоянии, а в городе
существовало только одно место, которое обещало ему успокоение.
     Дрогнув, часть стены  исчезла, когда он вошел в нее и ступил в коридор,
и ее поляризованные молекулы на  мгновение мягко облегли его тело --  словно
слабый ветерок дохнул в лицо. Существовало много способов, с помощью которых
он мог бы без труда добраться  до  цели, но он предпочел отправиться пешком.
Его комната  находилась почти на  Главном  Уровне города, и короткий  проход
привел  Олвина  на  спиральный пандус,  сбегавший  на  улицу.  Он  пренебрег
движущимся тротуаром и  ступил на узкий неподвижный, что, без сомнения, было
причудой,  поскольку  ему предстояло  преодолеть  несколько миль.  Но Олвину
нравилось ходить  пешком  -- ходьба  успокаивала.  Кроме того, можно было по
пути   увидеть  столь  многое,  что   ему  представлялось  просто   досадным
проноситься на  скорости мимо новейших чудес Диаспара, когда впереди  у тебя
времени -- вечность.
     У художников города -- а  в Диаспаре каждый время от времени становился
художником  --   был  обычай  выставлять  самые  новые  произведения   вдоль
движущихся  тротуаров,  чтобы гулявшие  могли любоваться работами. При такой
системе  обычно  проходило лишь несколько  дней  -- и все население успевало
критически Осмотреть каждую  стоящую внимания вещь, а также и выразить о ней
свое  мнение.  Окончательный вердикт, автоматически  фиксируемый специальной
аппаратурой  для   анализа  общественного  мнения,  которую  никому  еще  не
удавалось подкупить или обмануть,-- хотя попыток такого  рода  насчитывалось
вполне достаточно,-- и решал судьбу шедевра.  Если в  его  пользу подавалось
определенное число  голосов,  матрица  произведения  помещалась в  Хранилища
Памяти, и каждый, кто того хотел, в любой момент и ныне, н присно, и во веки
веков мог получить копию, абсолютно неотличимую от оригинала.
     Менее же  удачные  работы ожидала судьба  всех таких произведений.  Они
либо распылялись на  свои составляющие, либо  в конце концов  находили  себе
приют в домах друзей художника.
     На всем своем  пути  Олвину встретилось лишь  одно objet d'аrt, которое
ему более или менее  пришлось по душе. Это была композиция из чистого света,
отдаленно  похожая  на распускающийся цветок, Медленно вырастая из крохотной
цветной сердцевинки, рисунок  разворачивался  в  систему сломаных спиралей и
занавесов, затем внезапно опадал, и весь цикл  начинался сызнова.  Но уже не
совсем так, как  в предыдущий раз,  и новый рисунок не совпадал  полностью с
тем, который был прежде. Олвин наблюдал за картиной на протяжении нескольких
пульсаций, и каждый раз  возникали едва заметные, почти неощутимые  отличия,
хотя в целом основа композиции и оставалась неизменной.
     Он  понимал,   почему  ему   понравилась  именно  эта  вот  неосязаемая
скульптура,  изваянная из света. Ее ритмичное  расширение порождало ощущение
пространства, даже какого-то  бунта против замкнутого  объема. Возможно, что
именно по этой причине она не пришлась бы по душе многим согражданам Олвина.
Он запомнил имя  художника и решил при первом же удобном случае побеседовать
с ним.

     Все дороги Диаспара -- и движущиеся и неподвижные -- кончались у границ
Парка,  этого  зеленого  сердца  города.  Здесь,  на  круговом  пространстве
диаметром более трех миль, жила память о том, чем была Земля в те дни, когда
пустыня  еще  не поглотила,  как  теперь, поверхность  планеты,  обойдя лишь
Диаспар.  Сначала  шел  широкий  пояс  луга, затем  --  низкорослые деревья,
заросли  которых  становились все гуще  и гуще  по  мере того, как  гуляющий
углублялся под их кроны. В то  же время уровень  Парка постепенно понижался,
так  что для наблюдателя, вышедшего из узкой  волосы леса, город  совершенно
пропадал из виду, скрытый стеною деревьев.

     Широкий  поток, струившийся  перед Олвином, назывался  просто  -- Река.
Другого имени  у  него не было,  да  и  к  чему бы оно  ему...  Кое-где Реку
пересекали  узкие  мосты,  и  она  текла  по Парку,  описывая  геометрически
правильное  замкнутое  кольцо,  время  от  времени прерываемое  плесами.  То
обстоятельство,  что эта  Река  с довольно быстрым течением могла впадать  в
себя  самое после каких-то  шести миль, никогда не поражало Олвина как нечто
необычное. В  сущности, если  даже где-то в своем  течении Река  потекла  бы
вдруг  вверх по склону, он  и на это  не  обратил бы  никакого  внимания.  В
Диаспаре можно было встретить и куда более диковинные вещи.

     С десяток девушек и  юношей купались  на мелководье одного из плесов, и
Олвин  остановился  поглядеть. Лица  большинства  из них  были  ему знакомы,
многих  он  знал и по  именам, и  на какой-то момент ему  захотелось принять
участие в их забаве. Но затем тайна, которую он нес в себе, взяла свое, и он
удовольствовался ролью наблюдателя.

     Развитие тел  не позволяло судить, кто из этих молодых граждан вышел из
Зала  Творения в нынешнем году, а  кто  жил в  Диаспаре уже столь же  долго,
сколь и Олвин. Хотя все они сильно разнились по росту и весу, с их возрастом
это никак не соотносилось, просто  -- люди рождались уже вот такими, и, хотя
больший рост, в общем, означал, что человек этот старше других, это было  не
слишком-то  надежным правилом для  определения возраста, если только речь не
шла о прожитых столетиях.
     О возрасте  куда проще было судить по лицу. Некоторых из новорожденных,
хотя они и были ростом выше Олвина,  отмечала печать незрелости: на их лицах
все еще проглядывало восхищенное изумление  миром,  в котором они обнаружили
себя, миром,  который в  мгновение ока  произвел их  на  свет.  Было  как-то
странно знать,  что  в  их  сознании  глубоким,  непотревоженным сном  спала
бесконечная  череда жизней, воспоминание о  которых скоро пробудится;  Олвин
завидовал им и в  то  же самое  время не был уверен,  что тут стоит  чему-то
завидовать,  Самое  первое существование  каждого было драгоценнейшим даром,
которому  уже  никогда не повториться. Это  было  восхитительно -- наблюдать
жизнь впервые, словно бы в свежести рассвета. Если бы  только  найти других,
таких же, как он сам, с ком он мог бы разделить свои мысли и чувства!
     И тем  не менее  физический  его облик  был создан точь-в-точь в тех же
формах,  что и у этих детей, играющих в  воде. За миллиард лет, протекших со
времени создания Диаспара, человеческое тело  не  изменилось, в сущности, ни
на йоту, поскольку основы его конструкции были навечно вморожены в Хранилища
Памяти города. И  все же оно отличалось от своей первоначальной, примитивной
формы, пусть даже большая часть отличий была внутреннего характера и увидеть
их было  нельзя. В  ходе долгой  своей  истории человек  не раз перестраивал
себя, стремясь избавиться от болезней, средоточием которых когда-то была его
плоть.
     Такие  ненужные  принадлежности,  как  ногти  и  зубы,  исчезли. Волосы
сохранились лишь на голове, на теле же от них не осталось и следа, Но больше
всего человека Эпохи Рассвета поразило бы,  пожалуй, необъяснимое отсутствие
пупка. Это дало бы ему обильную пишу для размышлений, и с первого взгляда он
был  бы  немало  озадачен проблемой --  как отличить мужчину от женщины Быть
может,  он  был  бы  даже склонен полагать,  что  этого  различия  больше не
существует,  и  это  стало  бы  его  серьезной  ошибкой.  В  соответствующих
обстоятельствах существование сильного пола сомнений не вызывало. Все дело в
том,  что отличительные  черты  пола,  когда  в них не  было  необходимости,
принимали куда более скромные формы.
     Конечно,  воспроизведение перестало быть  функцией тела,  будучи  делом
слишком серьезным, чтобы его можно было отдать игре случая, в которой те или
иные  хромосомы выпадали, будто при игре  в кости. И все  же, хотя зачатие и
рождение  уже  совершенно  изгладились  из человеческой  памяти,  физическая
любовь  продолжала  жить.  Даже  в  древности едва ли какая-то  сотая  часть
сексуальной   активности  человека  падала  на   процессы   воспроизведения.
Исчезновение  этого единственного  процента  изменило  рисунок человеческого
общества  и  значение  таких   слов,  как  <отец>  и  <мать>,  но   влечение
сохранилось,  хотя  теперь удовлетворение его  преследовало цель  ничуть  не
более глубокую, нежели любое другое чувственное наслаждение.
     Олвин покинул своих  резвящимся сверстников и пошел  дальше,  к  центру
Парка. Он ступал по  едва намеченным тропинкам, которые, пересекаясь, вились
сквозь  низкорослый кустарник  и  время от времени  ныряли в узкие расщелины
между  огромными, обросшими лишайником валунами. В одном месте он поравнялся
с  какой-то маленькой  машиной многогранной формы,  парившей в кроне дерева.
Никто не  знал, сколько  разновидностей роботов существует  в Диаспаре:  они
старались  не попадаться людям на глаза и занимались  своим делом  настолько
споро, что увидеть  изредка даже хотя  бы одного из них было событием весьма
необычным.
     Наконец поверхность почвы снова стала подниматься --  Олвин приближался
к небольшому холму, расположенному  точно в центре Парка и, следовательно,--
и  самого города. Идти здесь стало легче, и ему уже  ясно была видна вершина
холма и венчавшее ее  здание  простых очертаний. К тому моменту, когда Олвин
достиг цели,  он несколько  запыхался и был  рад возможности  прислониться к
одной из  розовых колонн, передохнуть и  окинуть  взглядом путь,  которым он
сюда добрался.
     Существует   несколько  архитектурных  форм,   которые  не   подвержены
изменениям, потому что  являют собой  совершенство.  Усыпальница Ярлана  Зея
могла  бы  быть возведена и строителями храмов  самых  первых цивилизаций из
всех известных  человечеству,  хотя  они  даже отдаленно не  смогли бы  себе
представить,   из  какого  материала  она  выстроена.   Потолок  усыпальницы
растворялся в небо, а единственный ее зал выстилали плиты, которые только на
беглый взгляд казались вытесанными из камня. В  течение многих геологических
эпох люди истирали  ногами этот пол и так и не оставили на нем  ни малейшего
следа -- столь непостижимо тверд был материал плит.
     Создатель  этого огромного парка (а  также, как утверждали некоторые,--
строитель  и самого  города) сидел, слегка опустив  глаза,  словно бы изучая
какие-то чертежи,  расстеленные у него на  коленях,  Странное,  ускользающее
выражение  его  лица  ставило  в  тупик  мир  на  протяжении  долгой  череды
поколений. Одни приписывали  это всего лишь праздной причуде скульптора,  но
иным  представлялось,  будто  Ярлан  Зей  улыбается  какой-то  тайной  своей
шутке...
     Да и само по себе все это сооружение было окутано пеленой тайны, потому
что  в анналах города о нем  нельзя было отыскать  ни строчки, Олвин  не был
даже особенно уверен в том, что означало само слово <усыпальница>; возможно,
что   это  ему  мог  бы   разъяснить  Джизирак,  любивший  коллекционировать
устаревшие слова и уснащать ими речь к полному смущению собеседника.
     Со  своей удобной наблюдательной позиции Олвин мог  поверх  крон кинуть
взгляд  на  город.  Ближайшие здания отстояли  от него  почти  на  две мили,
образуя вокруг Парка низкое кольцо. За ними, ряд за рядом, наращивая высоту,
вздымались башни и террасы -- собственно, они-то и составляли город. Миля за
милей   простирались  они,   медленно  карабкаясь  к  небу,   их  формы  все
усложнялись, они  поражали  воображение своей монументальностью, Диаспар был
спланирован как единство -- это была одна могучая машина, Но хотя уже и  сам
его облик  ошеломлял сложностью, она лишь намекала на те чудеса техники, без
которых все эти огромные здания были бы лишь безжизненными гробницами.
     Олвин пристально всматривался в границы своего  мира. Милях  в двадцати
-- там  детали  очертаний  уже  скрадывало расстояние  --  проходили внешние
обводы этой крепости, и на них, казалось, покоился уже сам небесный свод. За
ними не было ничего -- совсем ничего, разве что тягостная пустота песков,  в
которой человек -- поговаривали -- быстро сходил с ума...
     Тогда почему же эта пустота влекла его так, как ни одного из окружающих
его людей? Олвин никак  не  мог  этого понять.  Он все смотрел  и смотрел на
разноцветные  шпили,  на  зубцы  башен,  которые  теперь  заключали  в своих
объятиях  весь человеческий  дом, --  словно  искал  в  них ответа  на  свое
недоумение и тревогу.
     Ответа не было.  Но  в эти мгновения, когда  сердце  Олвина  тянулось к
недоступному, он принял решение,
     Теперь он знал, чему посвятить жизнь.

<ul><a name=4></a><h2>4</h2></ul>

     Джизирак  оказался  не  слишком-то  полезен,  хотя  и  проявил  большую
готовность помочь, чего Олвин все-таки не  ожидал. За долгую карьеру ментора
Джизираку не раз уже задавали похожие вопросы, и ему как-то не верилось, что
даже такой Неповторимый, как Олвин, мог бы сильно удивить  его или поставить
перед проблемами, которых он не сумел бы разрешить.
     Правда,  Олвин  уже начал  проявлять  кое-какие  черты  эксцентрической
личности,  которые  впоследствии  могли бы потребовать  исправления.  Он  не
принимал  в  должной мере участия в необыкновенно сложной  социальной  жизни
города и в фантастических затеях своих товарищей. Не  выказывал  он большого
интереса и к горным полетам мысли; впрочем,  в его возрасте это едва ли было
чем-то необычным. Куда более примечательной представлялась его беспорядочная
любовная   жизнь.   Конечно,  трудно   было  ожидать,  чтобы   он  установил
относительно стабильные отношения с  девушками на протяжении еще, по меньшей
мере,  столетия, и  тем не менее мимолетность его  увлечений была уже широко
известна. Пока они длились, увлечения эти были всепоглощающи, однако ни одна
из связей не прололжалась долее нескольких недель, Похоже было, что в каждый
данный отрезок времени Олвин мог глубоко заинтересоваться лишь чем-то одним.
Бывали периоды,  когда  он  очертя  голову кидался  в  любовные  игры  своих
сверстников или  на  несколько дней исчезал с очередной  подружкой.  Но  как
только это настроение у него проходило, наступала долгая  полоса, когда ему,
казалось, было абсолютно наплевать на то,  что  должно  бы  было  составлять
главное занятие в его возрасте. Быть может, это было не слишком хорошо и для
него самого, но уж, вне всякого сомнения, совсем не устраивало  покинутых им
девушек, потерянно слонявшихся по городу. После Олвина им требовался слишком
уж  долгий  срок,  чтобы обрести утешение  где-нибудь  в  другом месте.  Как
обратил внимание Джизирак, Алистра сейчас как раз вступила в эту  несчастную
стадию.
     И  дело  было вовсе  не  в  том,  что  Олвину  не  хватало  сердца  или
заинтересованности,  Просто в любви, как  и во  всем остальном,  он, похоже,
стремился к цели, которую Диаспар не мог ему указать.
     Эти  черточки характера  мальчика  не слишком тревожили  Джизирака.  От
Неповторимого вполне можно  было ожидать именно такого вот  поведения, но  в
должный срок  Олвин конечно же воспримет существующий в городе  образ жизни.
Ни  один индивидуум,  как  бы эксцентричен, как бы талантлив  он ни  был, не
сумел  бы  оказать  возмущающего влияния на  колоссальную  инерцию общества,
которое  оставалось  неизменным  на  протяжении  более  чем  миллиарда  лет.
Джизирак  не  просто свято  верил в эту  стабильность.  Ничего  иного  он  и
помыслить себе не мог.
     --  Проблема,  волнующая  тебя,  очень   стара,--  говаривал   Джизирак
Олвину.-- Но ты удивишься, узнав, какое  множество  людей принимает этот мир
как  нечто  само собой разумеющееся  -- и до такой степени, что проблема эта
никогда  не только пе  тревожит их, но  и в голову-то им не приходит! Верно,
было время -- человечество занимало пространство, бесконечно большее, нежели
этот город. Отчасти ты знаком  с  тем, чем  была Земля  до той поры, пока не
восторжествовала пустыня  и не  исчезли океаны. Видеозаписи, которые  ты так
любишь,-- они из самых ранних, какие только  есть в нашем  распоряжении. Они
--  единственные, на которых Земля запечатлена в том  виде, в каком она была
до  появления  Пришельцев.  Не  могу  себе  представить,  чтобы  записи  эти
оказались  известны  заметному  кругу  людей.  Ведь  безграничные,  открытые
пространства -- суть нечто для нас невыносимое и непостижимое...
     Но,  ты  сам  понимаешь,  наша  Земля  была  лишь  ничтожной  песчинкой
Галактической  Империи.  Какие  они  из  себя,  черные.  пространства  между
звездами,--  это  такой  кошмар, который ни  один человек в  здравом  уме не
станет  даже  и пытаться себе вообразить. Наши  предки впервые  покорили эти
пространства  на  заре  истории, когда они отправились  в  космос  создавать
Империю. И  они снова пересекли межзвездную  пропасть --  в  самый последний
раз,-- когда Пришельцы отбросили их обратно на Землю.
     Легенда -- и это только легенда -- повествует о том, что мы заключили с
Пришельцами некий пакт.  Они могли забирать себе Вселенную, коли она так  уж
была им нужна, а мы удовольствовались миром, в котором родились.
     Мы  соблюдали этот договор, предав  забвению  честолюбивые  устремления
своего детства, как оставишь  их  и ты, Олвин. Люди, выстроившие этот город,
создавшие  общество,   населяющее   его,  безраздельно   повелевали   силами
человеческого разума  -- так  же как и материей.  Они  поместили внутри стен
этого города все, что могло бы когда-либо понадобиться землянам,  после чего
постарались, чтобы мы никогда не покинули пределов Диаспара.
     О, физические  препятствия -- они-то как раз наименее  существенны. Кто
его  знает, возможно,  и есть пути, которые ведут зз пределы города, но я не
думаю, что по ним можно уйти далеко, даже если ты  их и обнаружишь. Но пусть
тебе даже и  удастся эта попытка -- что толку?  Твое  тело  не сможет  долго
продержаться в  пустыне,  где  город  уже будет не  в  состоянии защищать  и
кормить тебя...
     -- Но если есть какой-то путь, ведущий из города,-- медленно проговорил
Олвин,-- то что мешает мне выйти?
     -- Вопрос  не из умных,-- откликнулся Джизирак.-- Полагаю, что ответ ты
уже знаешь и сам...
     Джизирак был прав, но не совсем так, как ему представлялось, Олвин знал
ответ  --  или, лучше  сказать, он его угадывал.  Истину подсказали ему  его
товарищи  --  своим поведением  наяву и  в  тех  полугрезах с приключениями,
которые он разделял с ними. Они были абсолютно не способны покинуть Диаспар.
Джизирак, однако, не знал другого: непреложность  этого правила,  двигающего
их жизнью, не имела ровно никакой силы над Олвином. Чем бы ни была вызвана .
его Неповторимость -- случайностью ли, древним  ли  расчетой (Олвин этого не
знал),-- но этот дар  явился одним  из ее следствий. Снедало любопытство  --
сколько же еще таких вот, как он сам, встретится ему в жизни?
     ...В Диаспаре никто  никогда не спешил, и даже Олвин  редко нарушал это
правило.  Он  тщательно осмысливал свою  проблему  на  протяжении нескольких
недель и тратил бездну времени в поисках самых ранних записей Памяти города.
Часами лежал он,  поддерживаемый неощутимыми  ладонями  гравикомпенсаторного
поля, в  то время как гипноновый проектор  раскрывал его сознание  навстречу
прошлому.  Кончалась запись, проектор расплывался и  исчезал -- но Олвин все
лежал, уставясь  в пустоту, и не  спешил  возвращаться из глубины столетий к
реальностям  своего мира. Он  снова и  снова  видел  безбрежные пространства
голубых  вод --  куда более громадные,  чем  пространства  суши,--  и волны,
накатывающиеся  на золотые отмели  побережий. В  ушах  у него  звенел грохот
гигантских валов, отшумевших миллиарды лет назад... Он вызывал в памяти леса
и прерии и удивительных животных, которые когда-то делили Землю с Человеком.
     Древних этих записей обнаружилось совсем немного. Было принято считать,
хотя  никто  и  не  знал -- почему, что где-то в промежутке между появлением
Пришельцев и основанием Диаспара все воспоминания о тех примитивных временах
были  утрачены.  Стирание общественной  памяти  было  настолько полным,  что
невозможно  было  поверить,  будто  такое могло  произойти в  силу  какой-то
случайности. Человечество забыло свое прошлое  -- за  исключением нескольких
хроник,  которые  могли  оказаться  не более чем легендами. Все, что было до
Диаспара, называлось просто -- Века Рассвета. В  этой непостижимой временной
пропасти буквально  бок  о  бок сосуществовали  первобытные  люди, едва-едва
научившиеся  пользоваться  огнем,  и  те,  кто  впервые  высвободил  атомную
энергию; тот, кто первым выжег и выдолбил каноэ из цельного ствола дерева, и
тот,  кто первым же  устремился к звездам. На той,  дальней  стороне пустыни
Времени все они проживали соседями, современниками...

     ...Эту прогулку  Олвин  вознамерился было  совершить, как  и прежде,  в
одиночестве, однако уединиться в  Диаспаре удавалось далеко не  всегда. Едва
он вышел из комнаты, как встретил Алистру, которая даже и попытки не сделала
показать, что оказалась здесь по чистой случайности.

     Олвину и в голову  не  приходило, что  Алистра красива,  поскольку  ему
никогда не случалось сталкиваться с уродством. Когда прекрасное окружает нас
со  всех  сторон, оно  утрачивает  способность трогать  сердце, и произвести
какой-то эмоциональный эффект может лишь его отсутствие.

     В первое мгновение Олвин испытал раздражение -- встреча напомнила ему о
страстях,  которые  его  больше не испепеляли. Он  был еще  слишком  молод и
слишком полагался на себя самого, чтобы чувствовать необходимость в какой-то
длительной  привязанности, и,  приди  время, ему,  возможно,  будет  нелегко
такими привязанностями  обзавестись,  Даже в самые  интимные  моменты барьер
этой непохожести на других вставал между ним и его возлюбленными. Хотя  тело
его и сформировалось, он тем  не менее все еще оставался ребенком, и таковым
ему  было суждено пребывать на протяжении многих десятилетий, в то время как
его  товарищи один за другим возродят воспоминания о своих прежних  жизнях и
оставят  его далеко позади. Ему  уже приходилось сталкиваться  с этим, и  он
приучился  быть  осторожным  и  не  отдаваться безоглядно  обаянию  личности
другого  человека.  Даже Алистра,  кажущаяся сейчас  такой наивной, лишенной
какой бы то ни  было искусственности,  станет  вскоре  сложным конгломератом
воспоминаний  и талантов,  далеко  превосходящих  все,  что  он мог бы  себе
вообразить.

     Но едва проклюнувшееся было раздражение почти тотчас бесследно исчезло.
Не существовало ровно никаких причин, по  которым Алистра не должна была  бы
идти с ним, коли уж  ей  так  этого захотелось. Олвин не  был эгоистом  и не
стремился, как нищий суму,  ревниво  прижимать  к груди  новый свой  опыт. В
сущности,  он, возможно,  сумел бы узнать много  интересного для себя по  ее
реакции на то, что ей предстояло увидеть...
     Пока экспресс-тротуар выносил их за пределы заполоненного людьми центра
города, Алистра  -- что было для нее  как-то необычно -- не задавала никаких
вопросов. Вместе они  добрались  до центральной,  самой скоростной линии, не
удосужившись и  взгляда бросить на чудеса, расстилающиеся у них  под ногами.
Инженер  из  мира  древности  тихо  сошел бы  с  ума,  пытаясь,  к  примеру,
уразуметь, каким образом твердое, по всей видимости, покрытие тротуара может
быть   неподвижным   по  краям,  а  ближе  к  центру  --  двигаться  со  все
увеличивающейся скоростью, Но  для Олвина и Алистры существование  вещества,
которое обладает свойствами твердого тела  в одном направлении и жидкости --
в другом, представлялось совершенно естественным.
     Здания вокруг них вздымались все выше и выше, словно бы город угрожающе
наставлял  свои башни против внешнего мира. Как  странно было бы, подумалось
Олвину,  если бы  эти  громоздящиеся стены  стали  вдруг  прозрачными, будто
стекло,  и  можно  было  бы  наблюдать  жизнь,  протекающую  там,  внутри...
Рассеянные в пространстве вокруг него,  жили друзья, которых он знал хорошо,
и те,  с кем в один прекрасный день ему еще предстоит познакомиться, и те из
сограждан, с которыми ему не  встретиться никогда,-- хотя  как раз  таких-то
могло оказаться совсем  немного, поскольку на протяжении  жизни ему придется
повстречаться едва ли  не с каждым и Диаспаре. По большей части все эти люди
сидят сейчас, вероятно, в своих неприступных комнатах, однако  они вовсе  не
одиноки. Стоит только каждому из  них  сформировать мысль-пожелание, как  он
сразу очутиться -- во  всех смыслах, кроме физического,-- перед лицом любого
избранного им  в собеседники жителя Диаспара. Эти люди не  ведали, что такое
скука, поскольку имели доступ ко всему, что происходило в мире воображения и
в реальной жизни с  тех самых времен, когда был построен этот город.  Людей,
чье  сознание  было  устроено  таким  вот  образом,  город обеспечивал  всем
необходимым  с безукоризненной полнотой.  А  того,  что такое  существование
является, в сущности, совершенно бесплодным, не понимал даже и сам Олвин.
     По  мере  того  как  молодые  люди выбирались из  центра города  к  его
окраине, число встречных на улицах все уменьшалось, и, когда  тротуар плавно
остановился у очень длинной  платформы, сложенной из яркого мрамора,  вокруг
них  уже не было  ни одной живой  души.  Они  пересекли застывший  водоворот
вещества,  из   которого   эта   странная  субстанция  струящегося  тротуара
возвращалась к истоку, и остановились перед стеной, пронизанной ослепительно
освещенными  туннелями. Олвин  без  колебаний выбрал один из них  и ступил в
него. Алистра следовала за  ним по пятам.  Перистальтическое  поле тотчас же
подхватило  их  и  понесло,  а они,  откинувшись  --  ни  на  что! -- удобно
полулежали и разглядывали окружающее.
     Просто  не  верилось,  что туннель  этот проложен  где-то в глубочайших
недрах  города.  Искусство,  пользовавшееся  Диаспаром  как  одним  огромным
холстом,  проникло  и сюда, и им  казалось,  это небо  над  ними  распахнуто
навстречу райски ароматным и  свежим ветрам.  Сияющие на солнце башни города
окружали их. Это был вовсе не  тот город, в котором так легко ориентировался
Олвин,  а Диаспар времен куда более ранних. Большинство всех этих гигантских
зданий узнавались,  но  тем  не  менее окружающему, были присущи и некоторые
отличия -- впрочем, они делали пейзаж еще более  интересным. Олвину хотелось
бы  немного задержаться, но он просто не знал способа остановить это плавное
движение через туннель.
     Вскоре  невидимая  сила   мягко   опустила   их   на  пол   просторного
эллиптического зала, по всему периметру которого шли окна. Через них молодые
люди могли  охватить  взором невыразимо манящий  ландшафт -- сады,  пылающие
ярким, с просверками пламенем цветов, Да, в Диаспаре были и сады  -- хотя бы
вот  эти, но они  существовали только в  воображении  художника,  который их
создал. Вне всякого сомнения, таких цветов, как эти, на самом деле в природе
не существовало...
     Алистра была заворожена  их красотой. Она, похоже,  думала, что Олвин и
привел-то ее сюда единственно для того, чтобы полюбоваться на них. Некоторое
время он наблюдал за девушкой, весело и легко перебегающей от окна к окну, и
сам радовался радости  каждого  ее  открытия.  В  полупокинутых  зданиях  по
внешней границе  Диаспара  таились сотни  таких вот мест, и какие-то скрытые
силы, следящие за ними, непрестанно поддерживали их в безупречном состоянии.
В один прекрасный день  приливная волна жизни,  возможно, снова хлынет сюда,
но до  поры  этот древний  сад оставался тайной, существующей только для них
двоих.
     --  Нам  -- дальше,--  проговорил  наконец  Олвин.--  Ведь  это  только
начало... --  Он  прошел  через одно из  окон, и... иллюзия разрушилась.  За
пропустившим его <стеклом> не  было никакого сада -- только круговой проход,
круто загибающийся кверху. Олвин все еще видел Алистру -- в нескольких шагах
от  себя,  --  но знал, что  она-то его  уже не  видит. Алистра,  однако, не
заставила себя ждать. Секундой позже она уже стояла рядом с ним.
     Пол у них под ногами  медленно пополз вперед, словно бы изъявляя полную
свою готовность незамедлительно доставить их к цели путешествия. Они сделали
было по нему несколько шагов, но скорость пола стала уже столь  большой, что
не было ровно никакой необходимости шагать еще и самим.
     Проход  все  так  же поднимался вверх и через  сотню  футов шел уже под
совершенно прямым углом к первоначальному своему положению. Впрочем, постичь
эту перемену  можно было  лишь логикой, ибо чувства  говорили, что  движение
происходит по безупречной  горизонтали. Тот  факт, что на самом-то  деле они
двигались  вверх по  стенке  вертикальной шахты  глубиной в  несколько тысяч
футов, совершенно не тревожил молодых людей: отказ гравикомпенсаторного поля
был просто немыслим.
     Наконец коридор пошел с <наклоном> вниз, пока опять  не  изменил своего
направления  под  прямым  углом  к  вертикальной  плоскости,  Движение  пола
неприметным  образом  все  более  и более  замедлялось,  наконец  он  совсем
остановился в конце длинного зала, стены которого были выложены зеркалами, и
Олвин понял,  что  уж здесь-то  Алистру никак  не поторопишь. Дело  было  не
только в том, что некоторые черты женского  характера без малейших изменений
выжили со времен Евы: просто никто не смог бы не поддаться очарованию  этого
места. Ничего подобного  ему, насколько было известно Олвину, в  Диаспаре не
существовало. Благодаря какой-то уловке  художника  только некоторые из этих
зеркал отражали мир таким,  каким он был на самом деле, и даже они  -- Олвин
был в  этом убежден --  беспрестанно меняли изображение. Остальные, конечно,
тоже отражали н е ч т о, но было как-то жутковато видеть себя  расхаживающим
среди переменчивой и совершенно нереальной, выдуманной кем-то обстановки.
     Порой в этом зазеркалье возникали и другие люди, они двигались в разных
направлениях,  и  Олвин  несколько  раз отметил и толпе  знакомые  лица.  Он
отлично отдавал  себе  отчет в  том,  что это  вовсе  не были его  друзья по
нынешнему  существованию. Глазами неизвестного художника он глядел в прошлое
и видел предыдущие  воплощения  тех, кто  сейчас населял мир. Напомнив о его
непохожести  на  других, пришла печальная мысль, что, сколько  бы он ни ждал
перед  этими переменчивыми  картинами,  никогда ему  не увидеть древнего эха
самого себя...
     Знаешь,  где  мы?  --  спросил  Олвин  у  Алистры,  когда они  миновали
зеркальный зал. Алистра отрицательно покачала головой.
     -- Наверное, где-то у самой-самой окраины города,-- беззаботно ответила
она.-- Похоже,  что  мы забрались очень  далеко, а  вот куда  именно --  я и
понятия не имею...
     -- Мы -- в башне Лоранна,-- объяснил Олвин,-- это одна из самых высоких
точек Диаспара. Идем -- я тебе покажу.
     Он  взял  девушку  за руку и вывел  ее из  зала.  Собственно,  никакого
видимого  выхода  здесь не  было,  но кое-где рисунок на полу указывал,  что
отсюда  ответвляется  боковой  коридор. Стоило в таком  месте приблизиться к
зеркальной стене, как отражения  в ней,  казалось,  сплавлялись в светящуюся
арку,  и через  нее можно было  проникнуть  в еще один проход. Алистру давно
сбили с толку  все эти  повороты, но наконец они вышли в длинный, совершенно
прямой туннель,  в котором с  постоянной силой  дул холодный  ветер. Туннель
простирался  горизонтально на сотни футов в обоих направлениях, и  окончания
его представлялись лишь крохотными светлыми кружочками.
     --  Не нравится мне здесь,-- поежилась Алистра.-- Здесь холодно!  Очень
мог
     ло быть, ей еще ни разу в жизни не приходилось сталкиваться с настоящим
холодом,  и Олвин  почувствовал себя  несколько виновато. Ему  следовало  бы
предупредить девушку, чтобы она прихватила с  собой какую-нибудь накидку,  и
потеплее, поскольку  обычная, повседневная  одежда  в  Диаспаре  была  чисто
декоративной и в смысле защиты от холода толку от нее не было никакого.
     Поскольку испытываемые  Алистрой неприятные ощущения целиком лежали  на
его совести, он молча передал  ей свой плащ. Галантности  в этом не  было  и
следа  -- равенство полов  уже  слишком  долго было  абсолютно полным, чтобы
такие условности  еще  имели право на  существование.  Озябни  он -- Алистра
отдала  бы ему свой плащ,  и  он принял бы  эту помощь как  нечто само собой
разумеющееся.
     Ветер подталкивал  их  в  спину, идти было даже  приятно, и вскоре  они
добрались до конца туннеля.  Широкая решетка из  резного камня преградила им
путь  --  и  кстати,  поскольку они  стояли  теперь над  пустотой.  Огромное
вентиляционное отверстие  открывалось прямо  на отвесной стене  башни, и под
ними  зияла  пропасть  глубиной,  по  меньшей  мере,  в  тысячу  футов.  Они
находились высоко на внешнем  обводе города,  и Диаспар расстилался под ними
-- мало кто из их мира когда-либо видел его таким.
     Им  представилась картина, обратная тому, что наблюдал Олвин из  центра
Парка.  Теперь он уже сверху вниз смотрел на концентрические волны  камня  и
металла,  многомильными дугами уходящие к центру города,  Далеко-далеко,  за
силуэтами  башен виднелись  лужайки,  деревья  и Река  с ее  вечным круговым
течением.  А  еще дальше  --  к  небу снова  начинали  карабкаться  бастионы
Диаспара.
     Стоя  рядом  с  Олвином,  Алистра  тоже  глядела на  открывшийся вид --
глядела  с  удовольствием,  однако  без  малейшего удивления.  Ей  и  прежде
приходилось бессчетное число раз видеть свой город с почти столь же  высоких
точек, разве,что только в обстановке куда --более комфортабельной.
     -- Вот он, наш мир, -- весь, целиком,  -- проговорил Олвин. -- А теперь
я хочу показать тебе кое-что еще...
     Он повернулся спиной  к решетке и двинулся  навстречу далекому светлому
пятнышку на противоположном конце туннеля. Ветер холодил  его едва прикрытое
тело,  но Олвин  не  замечал этого  и с  каждым шагом  все  дальше  и дальше
погружался в струи встречного потока воздуха.
     Он прошагал всего ничего, ногда до него вдруг  дошло, что Алистра так и
не  двинулась  с места. Она стояла  и смотрела на него. Плащ, который  он ей
дал, трепетал на ветру, одна рука девушки застыла на полпути к лицу... Олвин
видел,  что губы ее шевелятся, но слова не долетали до него. Он оглянулся на
нее  сперва  удивленно,  потом  с нетерпением  и не без жалости. То,  о  чем
толковал Джизирак, оказалось правдой:  Алистра просто не могла  следовать за
ним! Она догадалась, что означал этот дальний кружок света, через  который в
Диаспар от  века стремился поток воздуха. За ее спиной цвел знакомый ей мир,
полный  чудес,   но  лишенный  тайны,  плывущий  по  реке  Времени,  подобно
блистающему,  но наглухо  запаянному  пузырьку.  А  впереди,  на  расстоянии
каких-то нескольких шагов, простирались запустение и дикость -- мир пустыни,
мир Пришельцев...
     Олвин возвратился к девушке и удивился, обнаружив, что ее бьет дрожь --
Чего  ты  испугалась?  --  спросил  он.--  Мы  же  все  еще  в  Диаспаре,  и
безопасности! И раз уж мы выглянули в  то окошко, что позади нас, то конечно
же можем поглядеть и в это!..
     Алистра  смотрела  на него  так, как если  бы он был каким-то неведомым
чудовищем. Да, собственно, по ее разумению, так оно и было.
     -- Ни  за что не смогу...-- прошептала она  наконец.-- Стоит мне только
подумать об этом, как меня прямо мороз пробирает -- холодно делается почище,
чем от этого вот ветра. Ой, Олвин, не ходи дальше!.,
     -- Но ведь в этом же нет никакой логики! -- укоризненно настаивал он --
Ну что с тобой может приключиться, если ты дойдешь до  того конца туннеля  и
выглянешь  наружу? Конечно, место там странное  и пустынное... но ведь в нем
нет ничего ужасного... Честно говоря, чем дольше я туда смотрю, тем красивее
мне все там кажется...
     Алистра даже  не  дала себе  труда  дослушать. Она резко повернулась на
каблуках и побежала  по длинному  проходу, который вознес их сюда сквозь пол
вентиляционного  туннеля.  Олвин  не  сделал  ни малейшего  движения,  чтобы
задержать ее. Это было бы вопиющим проявлением  дурных  манер --  навязывать
другому  человеку свою  волю. Ему было понятно, что принуждение в  таком вот
деле совершенно бесполезно. Он знал, что Алистра теперь не остановится, пока
не возвратится к своим друзьям.  Опасности, что она  заблудится в лабиринтах
города, не  существовало, поскольку ей совсем  не трудно будет  восстановить
путь, приведший их сюда, Инстинктивная способность отыскивать выход из самых
запутанных  лабиринтов была еще одним из многочисленных достижений человека,
которых  он  добился  с  той  поры,  как  начал  жить  в  городах.  Вымершие
давным-давно крысы тоже были  вынуждены выучиться этому, когда покинули свои
норы в полях и присоединились к горожанам...
     Олвин постоял  еще немного,  словно надеясь,  что Алистра  возвратится.
Сама по себе реакция девушки  его не удивила. Странными были только бурность
ее проявления и полная иррациональность. И хотя  ему было искренне жаль, что
Алистра ушла, он все  же не мог не подосадовать, что она не оставила ему его
плащ.
     Идти  наперекор потоку  ветра,  вливавшегося  в легкие города,  было не
только  холодно, но  и  просто трудно.  Олвину  приходилось  преодолевать  и
сопротивление стены воздуха,  и ту силу, которая тянула его в  город. Только
добравшись до решетки и ухватившись за нее, он смог расслабиться. Промежутки
в решетке были достаточно велики, чтобы  он мог просунуть наружу  голову, но
все равно поле зрения у него оказалось  в общем-то ограниченным, потому  что
входное устье вентиляционной трубы было заметно  притоплено в наружной стене
города.
     И  все  же, несмотря ни  на  что, некоторые детали  он смог  разглядеть
достаточно хорошо. Далеко-далеко внизу свет  солнца убегал из пустыни. Почти
горизонтальные лучи,  проходя сквозь решетку, отбрасывали в  глубину туннеля
перемежающийся  узор  золота  и  черни.  Слепящее  сияние  заставило  Олвина
прижмуриться. Он стал  пристально  смотреть вниз -- на  землю, по которой на
протяжении неведомого количества веков не ступала нога человека.
     Ему представилось,  что он  разглядывает  навсегда замерзшее море.  Ибо
миля  за милей  песчаные дюны волнами шли к  западу  а очертания  их странно
искажались  в лучах заходящего  солнца. Там и сям непостижимые капризы ветра
изваяли  в песке какие-то водовороты и лощины, и порой трудно было поверить,
что  все  это  --  работа стихии, а не дело рук каких-то  разумных  существ.
Где-то в дальней дали  -- так далеко,  что он просто  не в силах был оценить
расстояние   --  тянулась  гряда   слегка  оглаженных   холмов,  Холмы   эти
разочаровали  Олвина: он дорого дал  бы, чтобы увидеть вздымающиеся вершины,
образ которых ему подарили древние видеозаписи и собственные его грезы.
     Солнце  уже касалось кромки  холмов, свет его, ослабленный сотнями миль
атмосферы,  через которую ему приходилось пробиваться, был красен.  На диске
светила  можно  было различить  два огромных  черных  пятна.  Олвин  знал из
уроков,  что  это  в порядке вещей,  но  подивился,  что может, оказывается,
наблюдать это явление вот так, запросто. Пятна очень напоминали два каких-то
глаза, уставившиеся на него, одинокого, скрючившегося в своем наблюдательном
пункте, где ветер не переставая свистел и свистел в ушах.
     Сумерки  так  и  не  наступили.  С  уходом  солнца  лужи  черной  тени,
плескавшиеся меж дюн, сразу же стремительно слились в одно необозримое озеро
тьмы. Краски  схлынули с неба,  теплота  киновари и золота  истаяла, оставив
после себя лишь ледяную голубизну, которая становилась  все глубже и глубже,
оборачиваясь черной синевой  ночи. Олвин ждал того дух  захватывающего мига,
который из всего человечества  был ведом  только ему  одному,-- мига,  когда
самая первая звезда, дрожа, пробудится к жизни...
     Много недель минуло с того дня, когда он стоял здесь в последний раз, и
он знал, что  рисунок ночного неба за это  время должен  был перемениться. И
все равно он оказался не готов к первой встрече с Семью Солнцами.
     Они не  могли называться никак иначе; его губы непроизвольно прошептали
именно  эти два  слова.  Семь  Солнц составляли  небольшую, очень  тесную  и
удивительно  симметричную группу --  на небе, еще слегка  согретом  дыханием
ушедшего  дневного светила. Шесть из  них  располагались несколько вытянутым
эллипсом, который в действительности  -- Олвин был в  этом уверен -- являлся
безупречной окружностью, только чуть наклоненной по отношению к лучу зрения.
Все  семь  звезд сияли разными цветами: он  мог разобрать  красный, голубой,
золотистый и зеленый -- оттенки других не поддавались глазу. И точнехонько в
центре всего этого строя сверкал одинокий белый гигант -- самая яркая звезда
на   обозримом  небосводе.  Вся  друза  удивительно  напоминала  драгоценное
ювелирное   изделие.  Казалось  немыслимым,  выходящим   за   рамки  законов
вероятности,  чтобы  создать   столь  совершенное  произведение  могла  сама
природа.
     По мере того как глаза Олвина  медленно  обвыкались  в темноте, он стал
различать и гигантский туманный занавес, который когда-то  называли  Млечным
Путем. Он простирался от зенита к горизонту, и  Семь Солнц были пришпилены к
его  складкам. Вот появились  и другие  звезды, почти столь  же  яркие,  но,
разбросанные  группами там  и сям, они  лишь подчеркивали  тайну безупречной
симметрии Семерки.  Казалось, что чья-то неведомая  воля сознательно бросила
вызов беспорядочности  природной  Вселенной,  пометив  звездное  небо  своей
печатью.
     Всего десяток раз,  не более  того,  повернулась Галактика вокруг своей
оси с тех пор, как Человек впервые пошел  по Земле. По собственным масштабам
Галактики это было всего лишь мгновение. И все же за этот ничтожный срок она
изменилась  неузнаваемо:  куда  как  больше,  нежели  имела право по  логике
естественного хода событий. Великие солнца,  что когда-то,  во времена своей
гордой  юности, пылали столь  неистово,  теперь угасали,  приговоренные.  Но
Олвин  никогда  не видел  неба  в  его древней  красе  и поэтому  просто  не
представлял себе, что же оказалось утрачено.
     Холод, пронизывающий его  до костей, заставлял возвращаться  обратно, в
город. Олвин оторвался от решетки и принялся растираться, чтобы восстановить
кровообращение  в  озябших руках  и  ногах. Впереди,  в  том, дальнем  коице
туннеля,  свет,  струившийся из Диаспара,  был  настолько нестерпим,  что на
мгновение пришлось отвести глаза. За пределами города существовали  и день и
ночь, но в его стенах сиял вечный полдень. По мере того как солнце садилось,
небо над Диаспаром наполнялось рукотворным светом, и  никто не замечал мига,
когда  исчезало естественное  освещение. Люди изгнали  тьму из своих городов
еде  до того, как научились обходиться  без сна. Единственная, так  сказать,
ночь, которая когда-либо задевала Диаспар своим крылом, наступала  во  время
случавшегося  достаточно редко и совершенно  непредсказуемого  затемнения --
время  от времени оно окутывало Парк, превращая  его в  средоточие  какой-то
тайны.
     Олвин  медленно  двинулся в обратный  путь  через зеркальный  зал.  Его
сознание все  еще  было  занято  картиной  ночи  и  звезд.  Он  испытывал  и
необъяснимый подъем, и в  то же  время  был немало подавлен.  Он  не находил
ровно никакого способа, при помощи которого мог бы скользнуть в эту огромную
пустоту, да, собственно, не видел и  никакой разумной причины так поступить.
Джизирак сказал, что человек  там, в пустыне, обречен на  скорую  гибель,  и
Олвин  вполне  ему  верил. Быть может,  наступит день,  и он  отыщет  способ
покинуть  Диаспар,  но он знал, что даже  в этом случае вскоре ему  придется
вернуться. Уйти  в пустыню было бы забавной игрой,  не более того.  И игрой,
которую  он  не сможет  разделить  ни с кем, и сама  по себе она не даст ему
ничего... И все же  на это стоит пойти хотя бы только для  того, чтобы унять
душевную тоску...
     Словно не желая  возвращаться  в знакомый мир,  Олвин  бродил и  бродил
среди отражений прошлого. Остановившись перед  одним  из огромных зеркал, он
стал рассматривать  изображения,  которые  то появлялись, то исчезали в  его
глубине. Неведомый  механизм, управлявший этими  образами,  контролировался,
надо  полагать,  самим  присутствием  Олвина  и, до  некоторой  степени, его
мыслями. Когда он входил в это помещение, зеркала вначале всегда были слепы,
но  стоило ему  только  начать  двигаться, как  они  тотчас  же  наполнялись
действием.
     Было  похоже,  что  он  стоит  в каком-то  просторном  открытом  дворе,
которого он никогда прежде не видел,  но который, вполне вероятно, и  впрямь
сушествовал  где-нибудь  в Диаспаре.  Двор  этот  был  необычно  многолюден,
похоже, что здесь  происходило  какое-то собрание. На приподнятой  платформе
двое мужчин вели вежливый  спор,  а их сторонники стояли внизу  и  время  от
времени бросали спорящим реплики. Полнейшая тишина лишь добавляла очарования
происходящему:  воображение  немедленно  принялось восполнять  отсутствующие
звуки. 0 чем они спорят? --  думал Олвин. Быть  может, это вовсе не какая-то
реальная  сцена  из   прошлого?  Тщательно  продуманная  и  сбалансированная
расстановка  фигур,  несколько  театральные   движения  --  все  это  делало
происходящее в зеркале чуточку слишком <причесанным> для настоящей жизни.
     Олвин всматривался в лица в толпе, пытаясь разглядеть  хоть кого-нибудь
из знакомых, но никого не находил. Впрочем, он, возможно, глядел на лица тех
друзей,  которых ему не повстречать еще на протяжении нескольких столетий...
Сколько существует возможных типов лиц? Число это  невообразимо, но все-таки
оно не бесконечно, в  особенности  теперь, когда все малоэстетичные вариации
устранены...
     Люди  в  зазеркалье продолжали свой давно уже никому не нужный спор, не
обращая ровно  никакого внимания  на  Олвина,  отражение  которого недвижимо
стояло среди них.  В сущности, было очень не просто поверить, что сам он  не
является  реальным участником происходящего,-- так безупречна была  иллюзия.
Когда  один  из фантомов  в зеркале  прошелся за спиной  Олвина,  то  фигура
последнего перекрыла его, как это было бы в реальном мире. А когда кто-то из
присутствующих  переместился  перед  ним,  то заслонил  его,  Олвина,  своим
телом...
     Он  уже  хотел было уйти, когда  обратил  внимание  на странно  одетого
человека, стоящего несколько в стороне от основной группы. Его движения, его
одежда,  все в  его  облике  казалось несколько  не в стиле собравшихся.  Он
нарушал  общий  рисунок; как и  Олвин, он выглядел  среди остальных каким-то
анахронизмом.
     И уж совсем поразительно  -- он был реален, и  он смотрел  на Олвина со
слегка насмешливой улыбкой...

<ul><a name=5></a><h2>5</h2></ul>

     За свою короткую  жизнь  Олвину удалось повстречаться  не более  чем  с
какой-нибудь одной тысячной жителей Диаспара. Поэтому он ничуть не удивился,
что сейчас  перед ним стоял незнакомец. Поразило его  лишь то, что оказалось
возможным вообще  встретить кого  бы то ни  было  в  этой заброшенной башне,
столь близко от границы неизведанного.
     Олвин  повернулся спиной к миру зазеркалья  и оказался  лицом к лицу  с
непрошеным гостем. Но, прежде чем он успел рот раскрыть, тот уже обратился к
нему:
     -- Насколько я понимаю, ты -- Олвин. Когда я обнаружил, что сюда кто-то
приходит, мне следовало бы сразу же догадаться".
     Замечание это, несомненно, было сделано безо всякого намерения обидеть,
это  была  просто констатация факта, и  Олвин  так его и  воспринял.  Он  не
удивился тому, что его узнали: нравилось ему  это  или  нет, но уже сам факт
его непохожести  на других,  его  еще не раскрывшиеся,  но уже  прозреваемые
возможности делали его известным каждому в городе.
     -- Я -- Хедрон,-- сказал незнакомец, словно бы это все объясняло.-- Они
называют меня Шутом.
     Олвин непонимающе смотрел на него, и Хедрон пожал плечами с насмешливой
покорностью:
     -- Вот  она, слава!  Хотя... ты  еще юн,  и жизнь пока  не-выкидывала с
тобой никаких своих штучек. Твое невежество извинительно.
     Он был какой-то приятно-необычный, этот Хедрон. Олвин порылся в памяти,
пытаясь  отыскать  значение  странного  слова  <шут>.  Оно  будило  какие-то
туманные  воспоминания,  но  он никак не мог  сообразить -- какие  именно. В
сложной общественной  жизни Диаспара в  ходу было множество всяких титулов и
прозвищ, и, чтобы выучить их все, требовалось прожить целую жизнь.
     И часто ты  приходишь  сюда?  -- немного ревниво спросил Олвин.  Он уже
как-то привык считать башню  Лоранна своей собственностью и теперь испытывал
нечто вроде раздражения  от  того, что  ее чудеса оказались известны кому-то
еще.  Интересно, подумал он, выглядывал ли  когда-нибудь  Хедрон  в пустыню,
видел ли он, как звезды скатываются за западный край земли?
     -- Нет,-- ответил Хедрон, уловив  эти  его невысказанные мысли.-- Я  не
был здесь  прежде ни разу. Но мне доставляет удовольствие узнавать о всякого
рода необычных происшествиях  в городе, а с тех пор как  некто посещал башню
Лоранна, прошло уже очень много времени...
     Олвин мимолетно  подивился,  откуда  Хедрон мог узнать о его предыдущих
визитах  сюда, но быстро оставил  эту тему. Диаспар был полон ушей и глаз, а
также других, куда более тонких органов  восприятия,  которые  информировали
город обо всем,  что происходило в  его  стенах.  И  если  кому-то  очень уж
приспичило,  он,  без   сомнения,   мог   найти   способ  подсоединиться   к
соответствующим каналам информации.
     -- Даже  если это и необычно, чтобы кто-то приходил  сюда,-- проговорил
Олвин, словно бы защищаясь,-- почему это должно тебя интересовать?
     --  Потому,  что  все  необычное в Диаспаре -- это моя  прерогатива, --
ответил Хедрон.  -- Я обратил на  тебя  внимание еще очень давно в знал, что
нам  однажды   предстоит  встретиться.  Я  ведь  тоже  --  на  свой  лад  --
единственный в  своем роде.  0, совсем  не в  том  смысле,  в каком ты! -- я
тысячу раз выходил из Зала Творения; Но когда-то давно, в самом начале, меня
определили на роль Шута, а в каждый настоящий момент в Диаспаре живет только
один шут... Многие, впрочем, полагают, что и одного-то слишком много...
     В  голосе у Хедрона звучала ирония, удивлявшая Олвина. Было не в лучших
манерах задавать прямые  личные  вопросы,  но,  в конце  концов,  Хедрон сам
затеял весь этот разговор...
     -- Прошу  простить  мне  мое невежество,-- сказал  Олвин,--  но что это
такое -- <Шут> и что он делает?
     --  Ты спросил  --  <что>,  поэтому  я  начну  с  ответа на  вопрос  --
<почему?>,  --  ответил  Хедрон. -- История эта  довольно  длинная,  но  мне
представляется, что тебе будет интересно.
     -- Мне все  интересно, -- отозвался Олвин, и это была достаточно полная
правда.
     -- Превосходно! Так вот, те люди -- если они были людьми, в чем я порой
сильно  сомневаюсь,-- которые создали Диаспар, должны были решить невероятно
сложную проблему. Диаспар --  это не просто машина.  Ты  знаешь -- это живой
организм,  да еще и бессмертный к  тому же.  Мы настолько  привыкли к нашему
обществу, что и представить себе не можем, каким странным показалось  бы оно
нашим первым предкам. У нас здесь  маленький, закрытый мирок, никогда  ни  в
чем  не  меняющийся,   за  исключением  разве  что  незначительных  деталей,
совершенно стабильный --  от века к веку.  Он,  возможно, существует дольше,
чем  длилась  вся человеческая история  до  него,-- и тем  не менее, в т о й
истории  человечества   насчитывалось,   как  принято  думать,  бесчисленное
множество тысяч  отдельных культур  и  цивилизаций, которые  какое-то  время
держались,  а затем  исчезали без следа.  Так как же, спрашивается,  Диаспар
достиг этой своей исключительной стабильности?
     Олвину  странно  было,  что кто-то  может задаваться столь элементарным
вопросом, и его надежды узнать что-нибудь новенькое стали тускнеть.
     --  Благодаря  Хранилищам Памяти,  естественно,-- ответил он.-- Диаспар
всегда состоит из одних и тех же людей, хотя их сочетания изменяются по мере
того, как создаются или уничтожаются их физические оболочки...
     Хедрон покачал головой. -- Это всего лишь очень и очень незначительная
     часть  ответа.  С  теми  же  точно  людьми  можно  построить  множество
модификаций  общества.  Я  не могу этого  доказать  --  у  меня  нет  прямых
свидетельств этому, --  но я все-таки убежден, что так оно и есть. Создатели
нашего города не только  строго определили  число  его обитателей, они еще и
установили  законы, руководящие нашим поведением. Мы  едва  ли  отдаем  себе
отчет в том, что эти законы существуют, но мы им повинуемся.  Диаспар -- это
замерзшая культура, которая не в состоянии выйти за свои весьма узкие рамки.
В  Хранилищах Памяти помимо матриц наших тел и  личностей содержится еще так
много всего  другого... Они  хранят формулу самого города, удерживая  каждый
его атом  точно на  своем  месте, несмотря на  все  изменения, которые может
принести время. Взгляни, к примеру, на  этот пол: его настелили миллионы лет
назад, и по нему с тех пор  прошло бессчетное число ног. А видишь ли ты хоть
какие-нибудь следы износа?.. Незащищенное  вещество,  как бы прочно  оно  ни
было, уже давным-давно было бы истоптано в пыль. Но  до тех  пор, пока  есть
энергия, поддерживающая функционирование Хранилищ Памяти, и до тех пор, пока
собранные  в них матрицы контролируют структуру города, физическое состояние
Диаспара не изменится ни на йоту...
     -- Но ведь были же и некоторые изменения,-- возразил Олвин.-- С тех пор
как город был построен, многие здания снесли, а на их месте возвели новые...
     --  Да,  конечно,--   но  только  в  результате   стирания  информации,
содержащейся в  Хранилищах Памяти, и замещения ее новыми формулами... Как бы
там ни было, я упомянул  об этом просто в качестве примера работы механизма,
с помощью которого  город сохраняет свой  физический облик.  Мне же  хочется
подчеркнуть, что в то же  самое время есть  и  механизмы,  которые сохраняют
нашу  социальную структуру. Они следят за малейшими изменениями и исправляют
их, прежде чем те сгинут слишком уж заметными Как  это  делается? Не знаю --
возможно, путем  отбора  тех, кто выходит из Зала  Творения. А  может  быть,
что-то перестраивают матрицы наших индивидуальностей... Мы склонны полагать,
что обладаем свободой воли, но можем ли мы быть в этом уверены?
     В любом случае эта проблема была  решена. Диаспар выжил и  благополучно
движется  от  столетия  к  столетию,  подобно  гигантскому  кораблю,  грузом
которого  являются  все  и все, что  осталось от  человеческой расы. Это  --
выдающееся  достижение  социальной  инженерии,  хотя  стоило  ли  всем  этим
заниматься -- совсем другой вопрос.
     Но стабильность -- это  еще  не все. Она очень легко ведет  к застою, а
затем  и  к  упадку, Создатели города предприняли очень  сложные меры, чтобы
избежать  как  того,  так  и  другого,  хотя   эти  вот   покинутые   здания
свидетельствуют, что  полного успеха  они добиться не сумели. Я, Хедрон-Шут,
являюсь  частью их  сложного плана, Очень возможно --  весьма незначительной
частью. Мне конечно, нравится думать,  что это не так, но я не  могу  быть в
этом уверен.
     И в  чем  же суть  этой роли?  --  спросил Олвин, который все еще почти
ничего не понимал и начал уже понемножку отчаиваться,
     Ну,  скажем  так  --  я вношу  в жизнь  города  некоторое  рассчитанное
количество  беспорядка.  И  объяснить  мои  действия  -- значит  погубить их
эффективность.  Судите  меня  по  делам моим, хотя их и не  много,  а не  по
словам, пусть они и изобильны...
     Никогда  прежде  Олвин не  встречал никого,  похожего  на Хедрона.  Шут
оказался истинной  личностью  --  человеком,  который,  насколько мог судить
Олвин,  на две головы возвышался над  всеобщим  уровнем  однообразия,  столь
типичным для Диаспара. И хотя  казалось, что  установить  в  точности, в чем
заключаются его обязанности и как он их выполняет, нет  никакой надежды, это
едва ли имело значение. Важно то, чувствовал  Олвин, что существует некто, с
кем  он может поговорить  --  случись  пауза  в  этом монологе --  и  кто  в
состоянии дать ответы на многие из загадок, мучающих его уже так долго.
     Они вместе двинулись в обратный путь по коридорам башни Лоранна и вышли
наружу неподалеку от  пустынной движущейся  мостовой.  Только когда  они уже
очутились на  улицах города,  Олвину  пришло  на  ум, что  Хедрон  так  и не
поинтересовался  у него,  что же он  делал там, на границе  с  неведомым. Он
подозревал,  что Хедрон это знал,  ситуация представляла  для него известный
интерес,  но  он  ей  не  удивлялся. Что-то подсказывало Олвину,  что чем-то
удивить Хедрона было бы очень нелегко.
     Они обменялись индексами связи, чтобы в любое время вызвать друг друга.
Олвину  очень захотелось  почаще встречаться с Шутом, хотя он и задумался --
не  окажется ли общество этого  человека чересчур утомительным, прими беседа
более долгий характер. Перед тем как им встретиться снова, он,  однако,хотел
бы  выяснить,  что могут сообщить ему о  Хедроне его  друзья, и  особенно --
Джизирак.
     --  До  следующей  встречи,-- проговорил Хедрон  и  тотчас же  растаял.
Олвина покоробило. Принято было, если вы встречались с человеком, всего лишь
проецируя  себя,  а  не  будучи  представленным во плоти,  дать  это  понять
собеседнику  с самого начала. Иногда, если собеседник не знал, в каком  виде
вы с ним разговариваете, это  могло поставить его  в чрезвычайно  невыгодное
положение. Вполне возможно, что  все это время Хедрон преспокойно сидел дома
--  где бы он ни был, его дом, Номер, который он дал  Олвину, мог обеспечить
поступление к нему любой информации, но отнюдь не раскрывал адреса. Впрочем,
это-то, по  крайней мере,  было  в рамках принятых норм. Вы могли достаточно
свободно  раздавать  знакомым  индексный номер, но  адрес  -- его  открывали
только самым близким друзьям.
     Пробираясь  к центру города, Олвин все раздумывал над  тем, что  сказал
ему Хедрон о Диаспаре и его социальной организации. Странно было, что ему до
сих пор не встретилось  ни единого человека,  который был бы не удовлетворен
своим образом жизни. Диаспар и его обитатели были созданы в рамках какого-то
одного  всеобъемлющего  плана  и  сосуществовали в  совершенном  симбиозе. В
течение  всей  своей  неимоверно  долгой  жизни  жители  города  никогда  не
испытывали скуки. И хотя, по стандартам минувших веков, мирок их был  совсем
крохотным,  его сложность ошеломляла,  а  сокровищница чудес и богатств была
выше всякого разумения.  Человек собрал здесь все плоды  своего  гения, все,
что было спасено им из-под  руин прошлого. Считалось, что каждый из городов,
которые  когда-либо  существовали,  даровал  что-то  Диаспару; до  нашествия
Пришельцев  имя  его  было известно во  всех мирах,  впоследствии потерянных
Человеком. Все мастерство, все художественное  дарование Империи воплотилось
в  строительстве  Диаспара,  Когда дни  величия уже  приближались  к  концу,
неведомые  гении  придали городу  новую форму  и снабдили  машинами, которые
сделали его  бессмертным. Все могло кануть в небытие, но Диаспар был обречен
жить, чтобы в безопасности пронести потомков Человека ло реке Времени.
     Они  не  добились  ничего,   кроме  выживания,  но  были   вполне  этим
удовлетворены.  Существовали  миллионы  дел,  чтобы  занять  их  жизнь между
моментом, когда, уже  почти  взрослые, они  выходили из Зала Творения, и тем
часом, когда -- едва ли постарев  -- они возвращались  в городские Хранилища
Памяти. В  мире, где  все мужчины и женщины обладали интеллектом, который  в
прежние времена поставил бы их на одну доску  с гениями, опасности заскучать
просто не существовало. Наслаждение от бесед  и споров, тончайшие условности
общения  --  да  уже их одних было бы достаточно, чтобы занять добрую  часть
жизни.  Но, помимо всего этого,  проводились еще  и  грандиозные официальные
дискуссии,  когда   весь   город  словно  зачарованный   слушал,   как   его
проницательнейшие умы схватываются в споре или борются за то, чтобы покорить
вершины  философии,  на которые никому  еще  не удавалось взойти, но  вызов,
который они бросали человеку, никак не может утомить его разум.
     В городе не  было никого,  кем не  владела бы  какая-то  всепоглощающая
интеллектуальная страсть. Эристон,  например, большую часть времени проводил
в собеседованиях с Центральным Компьютером, который, в сущности,  и управлял
городом,  но  у  которого  тем  не  менее еще  оставалась  возможность вести
неисчислимое  количество  одновременных  дискуссий  --  с каждым, кто только
пожелал бы померяться с ним в остроте разума. В течение трехсот  лет Эристон
пытался  создать логические  парадоксы, которые  оказались  бы  не  по зубам
машине. Он, впрочем, не рассчитывал добиться какого-либо серьезного  успеха,
не потратив на это занятие нескольких жизненных циклов.
     Интересы  Итании   были  более  эстетического  направления.  С  помощью
синтезаторов  материи  она  изобретала переплетающиеся трехмерные  структуры
такой  красоты  и  сложности,  что это,  в  общем-то,  были  уже  не  просто
стереометрические  конструкции, а топологические теоремы высшего порядка. Ее
работы можно  было увидеть по всему Диаспару, и по мотивам некоторых из этих
композиций были  даже созданы  мозаики  полов в гигантских  хореографических
залах --  рисунок  пола  служил своего  рода  основой  для создателей  новых
танцевальных вариаций.
     Все  эти  занятия  могли бы показаться бесплодными тому,кто  не обладал
достаточным интеллектом, чтобы оценить их тонкость. Но в Диаспаре не нашлось
бы ни единого человека, который  не смог бы  понять то, что пытались создать
Эристон и Итания, и кем ж двигал бы такой же всепоглощающий интерес.
     Физические  упражнения и различные виды  спорта,  включая многие такие,
которые стали  возможны  только после  овладения тайной  гравитации,  делали
приятными  первые  несколько  столетий юности.  Для  приключений и  развития
воображения  саги предоставляли все, что только можно было пожелать. Это был
неизбежный конечный продукт  того стремления к реализму,  которое  началось,
когда человек стал воспроизводить движущиеся изображения и записывать звуки,
а  затем  использовать  эту  технику для воссоздания  сцен  из  реальной или
выдуманной  жизни.  Иллюзия саг была безупречной, поскольку  все чувственные
ощущения поступали  непосредственно  в  мозг, а  противоборствующие  чувства
устранялись. Погруженный в транс, зритель был отрезан  от  реальностей жизни
на длительность саги; он словно бы видел  сон -- с  полнейшим ощущением, что
все происходит наяну,
     В этом  мире  порядка и стабильности, который в  своих основных  чертах
ничуть не  переменился  за миллиарды лет,  было неудивительным  обнаружить и
всепоглощающий интерес  и играм, построенным  на  использовании случайности.
Человечество издавна завораживала тайна выброшенных костей, наудачу выпавшей
карты,  каприз  поворота рулетки,  На самом низменном  первоначальном уровне
этот  интерес  основывался   просто  на  жадности  --  чувстве,   совершенно
невозможном в  мире, где каждый обладал всем,  что он только мог пожелать  в
необъятно широких рамках разумного.  Но даже когда  жадность  отмерла, чисто
интеллектуальное обаяние случая продолжало искушать  и самые изощренные умы.
Машины, действовавшие по программе случайности, события, последствия которых
невозможно  было  предугадать,  сколь  иного информации  ни находилось  бы в
распоряжении человека,-- философ  и игрок в равной  степени  могли из  всего
этого извлекать наслаждение.
     И  по-прежнему  оставались -- для всех мужчин  и женщин --  сопряженные
миры любви и  искусства.  Сопряженные, поскольку любовь  без  искусства есть
просто  удовлетворение  желания,  а искусством  нельзя насладиться,  если не
подходить к нему с позиций любви.
     Человек стремится к красоте  во  множестве форм -- в последовательности
звуков,  в  линиях  на  бумаге,  в  поверхности  камня, в движениях тела,  в
сочетаниях  цветов,  заполняющих  некоторое  пространство. Все  эти  способы
выражения красоты издревле существовали в Диаспаре, а на протяжении  веков к
ним  прибавились  еще  и  новые.  И  все  же  никто  не был  уверен, что все
возможности искусства  исчерпаны,--  так  же как  и  в  том,  что  оно имеет
какое-то значение вне человеческого сознания.
     И это же самое можно было сказать о любви.

<ul><a name=6></a><h2>6</h2></ul>

     Джизирак недвижимо сидел среди вихря цифр. Первая тысяча простым чисел,
     выраженных в двоичном коде, которым пользовались во всех арифметических
операциях  с тех самых пор, как был изобретен  компьютер,  в строгом порядке
проходила перед ним. Бесконечные шеренги единиц и нулей плыли и плыли, являя
Джизираку безупречную последовательность  чисел, не обладающих,  в сущности,
ни одним другим  качеством,  кроме самотождества и принадлежности к  некоему
единству. В простых числах пряталась тайна, властно очаровывавшая человека в
прошлом, но и до сих пор не отпустившая его воображения.
     Джизирак не  был математиком, хотя порой и любил потешить себя  мыслью,
что  принадлежит  к  их  числу.  Все,  что  он  мог,--  это  блуждать  среди
бесконечной  череды  математических   загадок   в  поисках  каких-то  особых
соотношений  и  правил,  которые  могли  бы  быть  включены  в  более  общие
математические  законы  более  талантливыми  людьми.  Он  в  состоянии   был
обнаружить, как  ведут себя числа, но  не мог объяснить  -- почему. Для него
это было просто  удовольствием -- прорубаться  через арифметические дебри, и
порой ему случалось открывать  чудеса, ускользнувшие от более подготовленных
исследователей.
     Он установил матрицу всех возможных целых чисел и запрограммировал свой
компьютер  таким  образом, чтобы он  мог нанизывать  на нее  простые  числа,
подобно бусинам  на пересечениях ячеек сети. Джизирак делал это  уже не одну
сотню раз и прежде и так и не добился какого-либо интересного результата. Но
он был заворожен тем, как простые числа были разбросаны --  по-видимому, без
какой-либо закономерности -- по спектру своих целых собратьев. И хотя законы
распределения, к этому времени  уже открытые, были ему  известны,  он все же
надеялся обнаружить что-нибудь новенькое.
     Вряд ли он  мог пожаловаться  на  то,  что  его прервали.  Если бы  ему
хотелось, чтобы его не  тревожили, он настроил  бы  свой домашний объявитель
соответствующим  образом.  Когда  в  ухе  у  него  раздался мелодичный  звон
сигнала, стена чисел заколебалась, цифры расплылись и Джизирак возвратился в
мир простой реальности.
     Он  сразу  же  узнал  Хедрона и  не слишком обрадовался  этому  визиту.
Джизираку  не  нравилось,  когда  его  отвлекали  от заведенного  жизненного
порядка,  а  Хедрон всегда означал  нечто  непредсказуемое. Тем не менее  он
достаточно вежливо приветствовал гостя  и  постарался  скрыть даже  малейшие
признаки пробудившегося в душе беспокойства.
     Когда в Диаспаре двое  встречались  впервые -- или  даже в сотый раз,--
было принято провести час-другой в обмене любезностями, прежде чем перейти к
делу,  если  оно,  разумеется,  было, это самое  дело.  Хедрон  до некоторой
степени оскорбил Джизирака,  сократив этот ритуал до пятнадцати минут, после
чего он внезапно заявил:

     -- Мне  бы хотелось поговорить с вами относительно Олвина. Насколько  я
понимаю, вы -- его наставник...
     -- Верно,-- ответил  Джизирак.-- Я все еще вижусь с ним несколько раз в
неделю -- не так часто, как ему этого бы хотелось.
     -- И как по-вашему -- он способный ученик? Джизирак задумался: ответить
     на этот  вопрос было  непросто. Отношения между учеником  и наставником
считались исключительно важными и, по сути дела,  были одним из краеугольных
камней жизни в  Диаспаре В среднем в городе  что ни  год  появлялась  тысяча
новых <я>,  Предыдущая память новорожденных была еще латентной, и  в течение
первых двадцати лет все  вокруг было для них непривычным, новым и  странным.
Этих людей нужно было научить пользоваться тьмой машин и механизмов, которые
составляли  фон повседневности, и, кроме того, они должны были познакомиться
еще  и  с  правилами  жизни  в  самом сложном  обществе, которое  когда-либо
создавал человек.

     Часть этой информации исходила  от супружеских пар,  избранных на  роль
родителей новых граждан. Выбор  происходил  по жребию, и обязанности их были
не  слишком  обременительны. Эристон и  Итания  посвящали  воспитанию Олвина
никак не  более  трети  своего  времени,  и  они  сделали все,  что  от  них
ожидалось,  В  обязанности  Джизирака  входили  наиболее  серьезные  аспекты
обучения Олвина.  Считалось, что  названые родители должны  обучить ребенка,
как ему вести себя в обществе, ну  и познакомить со все расширяющимся кругом
друзей. Они отвечали за характер Олвина, Джизирак -- за его интеллект.
     -- Мне  достаточно трудно ответить на  ваш вопрос,-- проговорил наконец
Джизирак.-- Разумеется,  с мышлением у Олвина все в порядке, Но многие веши,
которые,  казалось  бы,  должны  его  интересовать,  полностью  остаются  за
пределами его внимания.  А  с другой стороны -- он проявляет  несколько даже
болезненное любопытство к  моментам, которые  мы обычно  не обсуждаем  между
собой...
     -- Например  --  к миру за пределами Диаспара?  -- Да...  Но откуда  вы
знаете?
     Хедрон  какое-то  мгновение  колебался,  размышляя, насколько он  может
довериться Джизираку. Ему  было  известно, что  наставник  Олвина -- человек
сердечный  и намерения у  него самые добрые.  Но знал он и то, что  Джизирак
повинуется  всем  тем  табу, которые определяют жизненные  установки каждого
гражданина Диаспара,-- каждого, кроме Олвина.
     -- Это догадка,-- сказал он наконец. Джизирак устроился поудобнее в глу
     бине материализованного им кресла. Ситуация складывалась интересная,  и
ему хотелось --  проанализировать  ее со  всей  возможной  полнотой. Многого
узнать он, однако, не мог -- разве только Хедрон проявил бы желание помочь.
     Ему стоило бы предвидеть, что в один прекрасный день Олвин познакомится
с Шутом -- со всеми непредсказуемыми последствиями этого знакомства.
     Если не считать Олвина, Хедрон был единственным  во всем  городе,  кого
можно было бы назвать человеком эксцентричным, но даже и эта особенность его
личности была  запрограммирована  создателями  Диаспара.  Давным-давно  было
найдено, что без своего  рода преступлений или некоторого  беспорядка Утопия
вскоре стала бы невыносимо скучна. Преступность, однако, в силу самой логики
вещей  не  могла  существовать  даже  на том  оптимальном  уровне,  которого
требовало социальное уравнение. Если бы она была узаконена и регулируема, то
перестала бы быть преступностью,
     Решением проблемы, которое  нашли создатели города, решением  с первого
взгляда наивным, но, строго говоря, очень тонким, было учреждение роли Шута.
На  протяжении  всей  истории  Диаспара  можно было бы  насчитать меньше ста
человек,  чье  интеллектуальное  достояние  делало  их  пригодными для  этой
необычной роли, Они обладали определенными привилегиями, которые защищали их
от последствий их шутовских выходок, хотя были и такие Шуты, что переступили
некую  ограничительную линию  и  заплатили за это  единственным  наказанием,
которому мог подвергнуть их Диаспар,-- их отправляли в  будущее прежде,  чем
истекал срок их очередного существования.
     В  редких  и  трудно  предвидимых  случаях  Шут  буквально  вверх  дном
переворачивал  город какой-нибудь  своей  проделкой, которая  могла быть  не
более  чем тонко  задуманной  дурацкой шуткой  или  же  рассчитанным выпадом
против популярного  в  данный момент убеждения,  а то и всего образа  жизни.
Принимая  все  это  во  внимание,  можно было  утверждать, что  титул  <шут>
оказался  в  высшей  степени удачным. В свое  время, еще когда  существовали
короли и  их  дворы, шуты решали именно  такие задачи  и преследовали те  же
цели.
     -- Будет полезно, -- сказал Джизирак, -- если мы будем  откровенны друг
с другом.  Мы  оба знаем, что Олвин -- Неповторимый, что он никогда раньше в
жизни Диаспара  не существовал. Очень может быть,  что  вам  легче, чем мне,
догадаться  о последствиях  этого факта.  Я  сомневаюсь, что хоть  что-то из
происходящего  в  городе  может быть никоим  образом  не  запланировано,  и,
стало-быть, и в  создании Олвина должна заключаться какая-то цель. Достигнет
ли  он этой цели, какова бы  она ни была, мне неизвестно; Не знаю я  и того,
хороша  ли  она или  дурна...  Я просто  не в  силах догадаться,  в чем  она
состоит...
     --   Ну,  допустим,  она  касается   чего-то,  лежащего   за  пределами
Диаспара?..
     Джизирак терпеливо улыбнулся: Шут мило пошутил, что, собственно, от не
     го и  ожидалось. Я  уже рассказал  ему -- что  там...  Он знает, что за
пределами
     Диаспара нет ничего, кроме пустыни. Пожалуйста, отведите его туда, если
можете. Кто знает, вдруг вам  известен путь наружу... Когда он столкнется  с
реальностью,  это,  наверное, позволит  излечить  некоторые  странности  его
сознания...
     -- Мне представляется, что он уже видел наружный мир,-- тихо проговорил
Хедрон. Но сказал он это себе, а не Джизираку.
     -- Я не  думаю,  что  Олвин  счастлив,--  продолжал  Джизирак.-- Он  не
обзавелся  настоящими привязанностями, и трудно себе представить, как он мог
бы  это сделать,  пока он  страдает от  этой  своей одержимости. Но, в конце
концов, Олвин  ведь еще очень  молод.. Он может вырасти из этой фазы и стать
частью рисунка обычной жизни города...

     Все это Джизирак говорил, в общем-то, для того, чтобы успокоить  самого
себя. Хедрону было небезынтересно, верит ли он собственным словам.
     -- А скажите-ка мне, Джизирак,-- неожиданно  задал  вопрос Шут,-- знает
ли Олвин, что он -- не первый Неповторимый
     Казалось, Джизирак  был поражен услышанным и  даже до некоторой степени
уязвлен.
     -- Мне  следовало бы  догадаться, что уж в а м  -- то это известно,-- с
печалью в голосе  ответил он.-- Ну и  сколько  же Неповторимых было  за  всю
историю Диаспара? Десять?
     -- Четырнадцать,-- немедленно последовал ответ Хедрона.-- Зто не считая
Олвина.
     -- У  вас информация богаче, чем у меня,-- криво усмехнулся Джизирак.--
И вы можете сказать мне, что именно сталось с теми Неповторимыми?
     -- Они исчезли... --  Благодарю. Это  мне  известно.  Именно  поэтому я
почти
     ничего и не сообщил Олвину о его предшественниках: знание о них едва ли
помогло бы  ему в его  нынешнем  состоянии...  Могу я  рассчитывать на  ваше
сотрудничество?
     -- В настоящий момент -- да. Мне хочется самому изучить Олвина. Загадки
всегда завораживали  меня, а  в  Диаспаре их так  мало...  Кроме  того,  мне
кажется,  что судьба,  возможно,  готовит нам такую  шутку,  по сравнению  с
которой все  мои шутовские проделки будут выглядеть куда  как скромно... И в
этом случае я  хочу быть  уверен, что буду присутствовать на месте действия,
когда грянет гром...
     -- Похоже, вам слишком  уж нравится  говорить намеками,--  попенял Шугу
Джизирак.-- Что именно вы предвидите?
     -- Я сомневаюсь, знаете ли, чтобы мои догадки оказались хоть в какой-то
степени  лучше ваших. Но я верю: ни вы, ни я, ни кто-либо третий в  Диаспаре
не  сможет  остановить  Олвина,  когда тот решит, что же  именно ему хочется
сделать.  У нас впереди,  на мой взгляд, несколько  очень и очень интересных
столетий...
     Джизирак долго  сидел недвижимо, совершенно  забыв о своей  математике,
после   того,   как  изображение  Хедрона   растаяло.  Его   терзало  дурное
предчувствие, не сравнимое ни с чем, что  он когда-либо  испытывал прежде. В
какой-то момент  он даже задался  вопросом -- а не  следует ли ему попросить
аудиенции у  Совета?..  Но, с другой стороны, не будет ли это выглядеть, как
смешная паника без малейшего на то  повода? Быть  может, вся эта ситуация --
не более чем какая-то сложная и непостижимая шутка Хедрона, хотя Джизираку и
нелегко было  представить  себе, почему мишенью для розыгрыша избрали именно
его...
     Он всесторонне  обдумал  ситуацию,  проанализировал  ее со  всех  точек
зрения. Спустя час с небольшим он пришел к характерному для него решению.
     Он подождет и посмотрит.

     ...Олвин не тратил времени  зря и немедленно принялся  узнавать все что
можно  о  Хедроне.  Как  всегда,  основным  его  источником  информации  был
Джизирак. Старый наставник дал  ему строго фактический отчет о своей встрече
с  Хедроном и  добавил к  нему  то немногое, что ему было известно об образе
жизни Шута. В той  мере, в какой это вообще было возможно в Диаспаре, Хедрон
вел уединенную  жизнь: никто  не  знал  ни где  он  обитает,  ни каковы  его
привычки. Последняя по времени шутка, которую он отмочил,  была, в сущности,
совсем детской проказой, повлекшей за собой полный паралич  всего городского
транспорта. Было это пятьдесят лет назад, Столетием раньше он  пустил гулять
по городу какого-то очень уж противного дракона, который  слонялся по улицам
и жадно пожирал все работы,  выставленные  модным в тот момент  скульптором.
Сам скульптор,  справедливо  встревоженный,  когда разборчивость чудовища по
кулинарной части  стала  очевидной, предпочел  спрятаться и не появлялся  на
люди  до  тех пор, пока дракон  не пропал таким же загадочным образом, как и
появился.
     Изо  всей  этой  информации  ясно  было  одно.   Хедрон,  должно  быть,
досконально  знал функции всех  устройств и всех тех сил,  которые управляли
жизнью города, и мог заставить  их повиноваться своей воле в такой  степени,
какая была недоступна никому другому. И надо полагать, существовал еще один,
более высокий, уровень контроля,  на котором предотвращались  любые  попытки
слишком уж  изобретательных Шутов  причинить постоянный,  неустранимый ущерб
сложнейшей структуре Диаспара.
     Олвин должным образом усвоил  все это, но не предпринял никаких попыток
к  тому, чтобы увидеться  с  Хедроном. Ему хотелось  обрушить на Шута  целый
ворох вопросов, но непреклонное стремление  до всего доходить самому -- быть
может, наиболее  неповторимая  черта  его  уникальной  натуры  --  укрепляло
решимость  выяснить  все,  что можно,  собственными  силами,  без помощи  со
стороны. Он взялся за дело, которое могло потребовать от него многих лет, но
до тех пор, пока он чувствовал, что  движется  вперед, к своей цели, он  был
счастлив.
     Подобно  путешественнику  стародавних времен,  который  стирал с  карты
белые   пятна   неведомых   земель,   Олвин  приступил   н  систематическому
исследованию Диаспара. Дни и недели проводил он, бродя лабиринтами покинутых
башен на границах города, -- в надежде, что найдет где-нибудь выход в мир на
той   стороне.  В  ходе  этих  поисков  он  обнаружил   с  десяток  огромных
воздуховодов, открывающихся  вовне  высоко над уровнем пустыни, но  все  они
оказались забраны решетками. Хотя,  даже и не будь там  этих  самых решеток,
отвесная   пропасть  глубиной   в  милю  оставалась   достаточно   серьезным
препятствием,
     Он так и не нашел выхода  из города, хотя исследовал  тысячи коридоров,
десятки  тысяч пустующих  помещений.  Все  эти  заброшенные  здания  были  в
безупречном --  ни пылинки! -- состоянии,  которое жители  Диаспара,  кстати
сказать, принимали как нечто само собой разумеющееся,  как часть нормального
порядка   вещей.  Порой  Олвин   встречал  плывущего  робота,  совершающего,
очевидно,   инспекционный   обход,  и  всякий  раз   задавал   машине   свой
сакраментальный вопрос. Все это было без толку, потому что встречавшиеся ему
машины  не были настроены на ответ человеческой  мысли или речи. И хотя, вне
всякого  сомнения,  они  осознавали  его  присутствие,  потому  что  вежливо
отплывали в сторонку,  чтобы  дать  ему пройти,  завязывать  с ним  разговор
категорически не желали.
     Случалось, что  Олвин  на протяжении долгих  дней не  встречал  другого
человеческого существа. Когда его  начинало мутить  от голода,  он заходил в
какое-нибудь из заброшенных жилых помещений  и заказывал себе обед. Чудесные
машины,  о   существовании   которых   он  и  не  задумывался,  после  целых
геологических  эпох  сна  немедленно  пробуждались  к  действию.  Программы,
которые они хранили в своей памяти, вдруг возникали к жизни  где-то на самой
границе реального, непостижимым образом преобразуя подвластные  им вещества.
И  вот  уже  блюдо,  впервые  приготовленное  каким-то  безвестным  чародеем
поварского  искусства  сто   миллионов   лет   назад,  снова   вызывалось  к
существованию, чтобы порадовать  человека изысканностью  вкусового богатства
или, на худой конец, просто утолить его голод.
     Пустота этого  всеми забытого мира -- скорлупы, окружающей живое сердце
города -- не подавляла Олвина.  Он был привычен к одиночеству -- даже  когда
проводил  время среди  тех,  кого  называл своими друзьями.  Эти  ревностные
поиски, поглощающие всю его энергию  и весь жизненный интерес, заставляли на
какое-то  время  забыть тайну  своего  происхождения и  ту  странность,  что
отрезала его от всех его товарищей.
     Он успел исследовать менее чем одну сотую зданий  внешнего пояса, когда
пришел к выводу, что тратит время зря. Это не было результатом нетерпения --
думать именно  так заставлял простой здравый смысл. Если бы было необходимо,
он  готов  был  вернуться сюда и  довершить начатое,  даже  если бы  на  это
понадобилось  потратить остаток  жизни.  Но он,  однако,  увидел уже  вполне
достаточно, чтобы  убедиться, что, если  выход из города  где-то и есть, его
так  вот просто  ему не  найти. Он  мог  бы  потратить столетия в бесплодных
поисках, вместо того чтобы обратиться к помощи более умудренного человека.
     Джизирак прямо сказал ему,  что не знает  пути, ведущего из Диаспара, и
что сам он сомневается в его существовании. Информационные устройства, когда
Олвин   задавал  им  этот   вопрос,  тщетно   обшаривали  свою   практически
безграничную  память.  Они  могли  поведать  ему  мельчайшие  детали истории
города,  вплоть  до,  самого  начала  периода,  записанного  в   Центральном
Компьютере,--  вплоть  до барьера, за которым, навечно скрытые  от человека,
лежали Века Рассвета. Но либо информаторы были не в состоянии дать ответ  на
незатейливый  вопрос  Олвина,  либо какой-то высший  авторитет  запретил  им
отвечать...
     Ему снова нужно было повидаться с Хедроном.

<ul><a name=7></a><h2>7</h2></ul>

     -- А ты не торопился, -- сказал Хедрон. -- Впрочем, я-то знал, что рано
или поздно, но ты придешь.
     Олвин  вспыхнул  раздражением  от такой  самоуверенности,  Не  хотелось
признаваться  себе,  что  кто-то,   оказывается,  может  с  такой  точностью
предсказать твое поведение. У него  даже мелькнуло подозрение  --  а  уж  не
следил ли Шут за всеми его бесплодными поисками?
     Я пытаюсь найти выход из города, -- без обиняков отрезал  Олвин.-- Ведь
должен же быть хотя бы один... и мне думается, помочь найти его можете вы!
     Несколько секунд Хедрон сидел в  полном молчании.  Захоти он --  у него
еще  была  возможность свернуть с пути, что  простерся перед ним  в будущее,
которое лежало  за  пределами всех  его способностей  к  предвидению.  Никто
другой  на его месте не колебался бы  ни  минуты.  В городе не  было другого
человека,  который  --  даже  будь  у него силы и возможности  -- решился бы
потревожить призраки века, мертвые уже  на  протяжении  миллионов  столетий.
Быть может, никакой опасности и не существовало и ничто не могло потревожить
преемственную неизменность Диаспара. Но если он все-таки имелся -- самый что
ни на есть  малейший  риск пробуждения  чего-то  странного и  неизведанного,
грозящего этому миру, то  сейчас у Хедрона был последний  Шанс предотвратить
грядущее.
     Порядок  вещей, каким он  существовал, вполне устраивал Шута. Время  от
времени  он  мог  слегка  расстраивать  этот  порядок,  но только  едва-едва
ощутимо. Он  был критиком, а не революционером. На поверхности ровно текущей
реки  Времени он  стремился  вызвать лишь легкую рябь.  От мысли,  что можно
изменить и само течение, у него мурашки бежали  по коже. Стремление испытать
какое-то приключение,  кроме тех, что были возможны в сагах, было вытравлено
из  его  сознания так же тщательно  и продуманно, как  и  у  всех  остальных
жителей Диаспара.
     И все же в  нем еще теплилась -- чуть-чуть -- искорка того любопытства,
что  было когда-то величайшим даром  Человека. И  Хедрон был  готов пойти на
риск.
     Он глядел на  Олвина и пытался припомнить свою  собственную  молодость,
свои  мечты того  времени,  которое  сейчас  отстояло  от него  на  половину
тысячелетия. Любой момент его  прошлого, когда он обращался к нему мысленным
взором,  вырисовывался  в  памяти  ярко  и четко.  Словно бусины  на  нитке,
простирались от него в  минувшее  и эта  его жизнь, и все предыдущие. Он мог
охватить памятью и пересмотреть любую из  них. По большей части те, прежние,
Хедроны были  для него  теперь  чужаками.  Основной  рисунок  характера  мог
оставаться тем  же  самым,  но  его,  нынешнего,  навсегда  отделял  от тех,
прежних,  груз опыта. Если бы  ему захотелось, он мог бы  навечно стереть из
памяти все свои предыдущие воплощения -- в тот миг, когда  он снова войдет в
Зал Творения, чтобы уснуть до поры, пока город снова не призовет его. Но это
была  бы своего рода смерть, а  к ней  он еще  не  был готов.  Он попрежнему
жаждал  собирать  и  собирать все, что могла  предложить ему  жизнь,  словно
спрятавшийся  в своем  домике наутилус,  терпеливо добавляющий все  новые  и
новые слои к своей медленно растущей спиральной раковине.
     В юности он ничем не отличался от товарищей. Только когда он повзрослел
и  пробудившиеся воспоминания о  прежних существованиях  нахлынули на  него,
только тогда он  принял  роль для которой  и был  предназначен давным-давно.
Порой  все в нем восставало против того, что великие умы,  которые  с  таким
бесконечным искусством создали Диаспар, в состоянии даже теперь, спустя века
и века, заставлять его дергаться марионеткой на выстроенной ими сцене. И вот
у  него  --  кто знает?  --  появился шанс  осуществить  давно откладываемую
месть... Появился новый  актер,, который, возможно, в последний  раз опустит
занавес над пьесой, действие за действием все идущей  и идущей на подмостках
жизни...
     Сочувствие -- к тому, чье одиночество  должно быть куда более глубоким,
чем  его собственное,  скука, порожденная веками повторений,  и  проказливое
стремление  к крупному  озорству  --  таковы  были  противоречивые  факторы,
подтолкнувшие Хедрона к действию.
     --  Быть  может, я в  состоянии помочь  тебе,--  ответил он Олвину.-- А
может быть, и  нет...  Мне  не  хотелось  бы пробуждать  несбыточных надежд.
Встретимся через полчаса  на  пересечении Третьего радиуса и Второго кольца.
По крайней мере, могу обещать тебе хорошую прогулку -- если не сумею сделать
ничего большего.
     Олвин  пришел за десять минут до назначенного срока, хотя место встречи
и находилось на противоположном краю города. Он нетерпеливо ждал, глядя, как
бесконечной  лентой  плывут  мимо  него  тротуары,  несущие  на  себе  таких
довольных и  таких  скучных ему  жителей города,  устремляющихся куда-то  по
своим, не  имеющим ровно никакого значения делам. Наконец вдалеке показалась
высокая  фигура  Хедрона,  и  несколькими мгновениями спустя  Олвин  впервые
очутился в обществе  Шута  во  плоти, а не его электронного изображения. Они
сомкнули ладони в древнем приветствии -- да, Шут оказался достаточно реален.
     Хедрон уселся  на одну из мраморных  балюстрад  и принялся разглядывать
Олвина с пристальным вниманием.
     -- Интересно,--  протянул он,-- отдаешь ли  ты себе отчет в том, на что
покусился?..  И еще мне интересно -- что бы ты сделал, если бы  твое желание
исполнилось? Неужели ты и в самом деле воображаешь, что в состоянии покинуть
пределы города, если найдешь выход?
     --  В этом я  уверен, -- ответил Олвин, ответил достаточно храбро, хотя
Хедрон и уловил в голосе юноши некоторые колебания.
     --  Тогда  позволь  мне  сказать тебе  кое-что,  о чем  ты и понятия не
имеешь.  Видишь  вон  те  башни?  -- Хедрон  простер  руку  к  двойному пику
Центральной  Энергетической и Зала Совета, которые  глядели  друг на  друга,
разделенные  пропастью  глубиной  в милю.-- Теперь представь,  я положил  бы
между этими башнями абсолютно жесткую доску -- шириной всего в шесть дюймов.
Смог бы ты по ней пройти?
     Олвин, ошеломленный, медлил.
     -- Не  знаю,  -- наконец прошептал он. -- Мне что-то и пробовать-то  не
хочется...
     -- Я совершенно уверен,  что тебе не удалось бы по ней пройти ни за что
на свете. Закружится голова, и ты рухнешь  вниз не пройдя и десятка шагов...
Но если бы та же доска была  укреплена  лишь на ладонь от поверхности земли,
ты прошел бы по ней без малейшего затруднения.
     -- Ну и что?
     --  Мысль очень проста.  В этих  двух  предложенных мной  экспериментах
доска, заметь, одной и той же ширины.  Какой-нибудь из  этих вот  роботов на
колесах, которых мы  порой встречаем, прошел бы по ней между башнями с такой
же легкостью, что и по  земле. А мы -- нет, поскольку нам свойственна боязнь
высоты. Да,  пусть  она иррациональна, но она слишком  уж сильна,  чтобы  ее
можно было игнорировать. Она встроена в нас. Мы с нею рождены.
     Так вот, точно таким же образом нам свойственна  и боязнь пространства.
Покажи  любому  в  Диаспаре  дорогу,  ведущую  из  города, дорогу,  которая,
возможно, ничуть не отличается от этой  вот мостовой, и он далеко  по ней не
уйдет.  Ему просто придется  повернуть  назад, как  повернул бы  ты, рискнув
пойти по доске между этими двумя башнями.
     --  Но почему?  --  запротестовал  Олвин.--  Ведь  было  же,  наверное,
когда-то время...
     Знаю,  знаю,--  улыбнулся Хедрон.--  Когда-то  человек путешествовал по
всему миру и даже к звездам. Но... Что-то изменило его и вселило в него этот
страх, с которым он теперь и рождается.
     Ты --  единственный, кто воображает, будто ему этот  страх несвойствен.
Что ж, посмотрим. Я поведу тебя в Зал Совета...
     Зал этот находился в одном  из  величайших зданий  города и  был  почти
полностью  предоставлен в распоряжение машин, которые и  являлись  настоящей
администрацией  Диаспара. Близко  к  вершине здания находилось помещение,  в
котором   в   тех  редких  случаях,   когда  возникала  проблема,  требующая
обсуждения, встречались члены Совета.
     Широкий вход поглотил их, и Хедрон уверенно ступил в золотой  полумрак.
Олвин никогда  прежде не бывал  в Зале  Совета. Это  не было запрещено --  в
Диаспаре  вообще  мало  что  запрещалось,--  но  он,  как  и все  остальные,
испытывал  перед   Советом  чувство  едва  ли  не   какого-то   мистического
благоговения.  В мире, где не знали богов,  Зал Совета был наиболее  близким
подобием храма.
     Хедрон  без  малейших  колебаний  вел Олвина по коридорам  и  Пандусам,
которые, судя по всему, предназначались вовсе  не  для людей, а для колесных
роботов.  Некоторые  из этих пологих  спусков  зигзагами  уходили  в глубину
здания под такими крутыми углами,  что идти по ним было просто немыслимо,  и
лишь искривленное поле тяготения компенсировало крутизну.
     В  конце концов они остановились перед  закрытой дверью, которая тотчас
же медленно скользнула  вбок, а затем снова  задвинулась за ними, отрезав им
путь  к отступлению. Впереди была  еще одна  дверь  которая, однако, при  их
приближении  не отворилась.  Хедрон  не сделал ни малейшей попытки  хотя  бы
коснуться ее, он просто  остановился. Через короткое  время прозвучал  тихий
голос: <Будьте добры, назовите ваши имена>.
     -- Я -- Хедрон-Шут. Мой спутник -- Олвин.
     -- По какому вы делу?
     -- Да так, любопытствуем...
     К  удивлению Олвина, дверь тотчас  открылась. Он по  собственному опыту
знал, что если дать машине шутливый ответ, то это всегда приводит к путанице
и все приходится начинать сызнова. Видимо, машина, которая задавала  вопросы
Хедрону, была очень умна и высоко стояла в иерархии Центрального Компьютера.
     Им  не встретилось больше никаких препятствий, но Олвин подозревал, что
их подвергли множеству тайных проверок. Короткий коридор внезапно вывел их в
огромное круглое помещение с притопленным полом, и на плоскости этого самого
пола возвышалось нечто настолько уднвительное, что на несколько секунд Олвин
от  изумления  потерял  дар  речи. Он  смотрел  сверху... на  весь  Диаспар,
распростертый перед ними, и самые высокие  здания города едва  доставали ему
до плеча.
     Он  так  долго   выискивал  знакомые  места,   так  пристально   изучал
неожиданные ландшафты,  что  не сразу обратил внимание  на  остальную  часть
помещения. Его стены оказались покрыты микроскопическим рисунком  из белых и
черных квадратиков. Сама  по  себе  эта  мозаика была, казалось,  совершенно
лишена какой-либо системности, но когда Олвин быстро повел по  ней взглядом,
ему  представилось,  что  стены стремительно мерцают,  хотя  рисунок  их  не
изменился ни  на йоту.  Вдоль этой круговой  стены через  короткие интервалы
были расставлены какие-то аппараты с ручным управлением, и каждый из них был
оборудован экраном и креслом для оператора.
     Хедрон  позволил Олвину вдоволь налюбоваться этим  зрелищем.  Затем  он
ткнул рукой в уменьшенную копию города:
     -- Знаешь, что это такое?
     Олвина так и подмывало ответить: "Макет, надо полагать", но такой ответ
был  бы  настолько  очевидным, что он решил  просто  промолчать.  Поэтому он
только неопределенно покачал головой и  стал ждать, чтобы Хедрон сам ответил
на свой вопрос.
     -- Помнишь, я как-то рассказывал тебе,  как  наш город поддерживается в
неизменном  состоянии,  как  в  Хранилищах  Памяти  навечно  запечатлен  его
облик... Эти  Хранилища теперь  здесь, вокруг нас.  Со  всем  их  неизмеримо
огромным  объемом информации, полностью  описывающей  город  как  он  есть в
настоящий  момент. С помощью сил, о  которых мы  все позабыли каждый атом  в
Диаспаре каким-то образом связан с матрицами, заключенными в этих стенах.
     Шут  повел  рукой   в  сторону  безупречного,   бесконечно   детального
изображения Диаспара, которое распростерлось перед ними:
     --  Это   не  макет.  То,  что  ты  видишь,--  неосязаемо.  Это  просто
электронное изображение, воссозданное  по  матрицам,  хранящимся  в  Памяти,
совершенно  идентичное  самому  городу.  А  вот  эти  просмотровые  мониторы
позволяют увеличить любой  требуемый участок Диаспара,  посмотреть на него в
натуральную величину или даже  под  еще большим увеличением. Ими пользуются,
когда нужно внести какие-либо изменения в  конструкцию города хотя никто  не
брался за это уж  бог знает сколько  времени.  Если ты хочешь узнать, что же
это такое -- Диаспар, то  нужно  идти именно сюда. Здесь в несколько дней ты
постигнешь больше, чем за целую жизнь изысканий там, на улицах.
     -- Как замечательно! -- воскликнул Олвин.-- И  сколько же людей-знают о
существовании этого места?
     --  О,  знают  очень многие, да только  все  это редко кого интересует.
Время от времени  сюда приходит Совет -- ведь ни одно изменение  в городе не
может произойти, если члены  Совета не присутствуют тут в полном составе. Но
даже   и  этого  недостаточно,  если   Центральный  Компьютер   не   одобрит
предполагаемое  изменение.  Словом,  я  сильно сомневаюсь,  что хоть  кто-то
приходит сюда чаще, чем два-три раза в год.
     Олвину хотелось спросить откуда же у самого Хедрона доступ в это место,
но  он  вспомнил,  что многие  из наиболее  сложных  проделок Шута требовали
вовлечения внутренних  механизмов города, а знание их работы проистекало  из
глубокого изучения  святая  святых Диаспара.  Наверное,  это  была  одна  из
привилегий  Шута --  появляться где  угодно  и изучать что  угодно.  Лучшего
провожатого по тайнам города ему нечего было и желать.
     -- Очень может быть, что предмета твоих поисков просто не существует,--
снова заговорил  Хедрон.--  Но если он все-таки есть, то отыскать  его можно
только отсюда. Давай-ка я покажу тебе, как управляться с монитором.
     Весь  следующий час  Олвин просидел  перед  одним  из аппаратов,  учась
управлять  им. Он  мог по  желанию  выбирать какую  угодно  точку  города  и
исследовать ее при любом увеличении.  По мере того как он  менял координаты,
на экране перед  ним мелькали улицы, башни,  движущиеся  тротуары,  стены...
Похоже было, что он стал  всевидящим,  бесплотным  духом, который может безо
всяких усилий парить над Диаспаром, не затрачивая на это ни эрга энергии.
     И все  же, в сущности, он исследовал не Диаспар. Он передвигался  среди
клеток памяти,  рассматривая  идеальный облик города,  параллельно  которому
реальный Диаспар  и  сохранялся  неизменным на протяжении  вот уже миллиарда
лет.  Олвин   мог  видеть  ,только   ту  часть  города,  которая  оставалась
незыблемой. Люди, ходившие  по его улицам, не  существовали в этой застывшей
картине.  Впрочем, для  его целей  это не имело значения.  Его  интересовало
сейчас исключительно создание из камня  и металла, в котором он был узником,
а вовсе не те, кто разделял с ним -- добровольно -- его заточение.
     Он поискал  и  тотчас нашел  башню  Лоранна  и  быстро пробежался по ее
коридорам и проходам, уже известным ему.  Когда  веред его  глазами нозникло
изображение той каменной решетки --  крупным планом,-- он почти въяве ощутил
холод ветра, что дул сквозь нее непрерывно на протяжении, возможно, половины
всей истории человечества. Он "подошел" к решетке, выглянул...-- и не увидел
ровно  ничего.  Мгновенный  шок  был  настолько  силен, что  Олвин  чуть  не
усомнился в собственной памяти: да уж не во сне ли он видел пустыню?
     Но он  тотчас  понял в чем тут дело. Пустыня ни в коей мере не являлась
частью  Диаспара,  и поэтому  в  том  призрачном  мире,  который  он  сейчас
исследовал, не было и ее изображения. В реальной жизни по ту сторону решетки
могло  лежать  все  что  угодно,  но  экран монитора  был  здесь  совершенно
бессилен.
     И все же он мог показать Олвину кое-что из того, чего не видел никто из
живущих. Олвин переместил точку зрения через решетку на наружную  сторону --
в   пустоту   за   пределами   города.   Он  повернул   верньер   настройки,
контролировавший направление обзора, таким образом, что теперь <глядел> в ту
сторону,  с  которой  <пришел>.  И  там,  впереди  лежал Диаспар,  увиденный
снаружи.
     Для  компьютеров,  цепей  памяти   и  всех   бесчисленных   механизмов,
создававших изображение,  на которое смотрел Олвин, это была просто проблема
перспективы. Они <знали> формы города, поэтому могли показать их и  так, как
они  выглядят со  стороны. И  все же, хотя  Олвину и был понятен способ, при
помощи которого все это осуществлялось,  открывшееся зрелище ошеломило  его.
Ведь если не физически то духовно-то  он все-таки выскользнул из города! Ему
представлялось, что он висит в пространстве в нескольких футах  от  отвесной
стены башни Лоранна. Пару секунд он глядел на ровную серую поверхность перед
его глазами. Затем тронул ручку управления, и стена помчалась вверх.
     Теперь, когда  он  знал возможности этого  чудесного инструмента,  план
действий был  ясен. Не  было  никакой необходимости  тратить месяцы  и годы,
осматривая Диаспар изнутри -- комнату за комнатой и коридор за коридором. Со
своей  превосходной новой  смотровой  позиции  он  мог,  словно  на крыльях,
облететь  весь  внешний  периметр  города  и   сразу.  же  обнаружить  любое
отверстие, ведущее в пустыню и раскинувшийся за ней мир.
     Радость  победы  упоение  достигнутым закружили  ему голову,  и  Олвину
захотелось поделиться  с кем-нибудь радостъю. Он обернулся к  Хедрону, чтобы
поблагодарить  Шута  за  то,  что   он  сделал  это  возможным.  Но  Хедрон,
оказывается,  ушел,  и  ему  понадобилось  совсем  немного   времени,  чтобы
догадаться почему.
     Олвин, возможно,  был  единственным  жителем  Диаспара,  кто  мог  безо
всякого вреда для себя рассматривать изображения, плывущие сейчас по экрану.
Хедрон мог,  конечно, оказать ему содействие в поисках, но даже Шут разделял
с остальными этот странный ужас перед Вселенной, что в течение столь долгого
срока держал человечество внутри его  крохотного  мирка.  Шут оставил Олвина
продолжать свои поиски в одиночестве.
     И ощущение этого одиночества; которое на некоторое время отпустило было
Олвина, снова навалилось на  него. Но сейчас совсем не время было  грустить,
Слишком  многое нужно было  сделать. Он снова  обратился  к экрану монитора,
заставил стену города медленно поплыть по нему и начал поиски.
     Диаспар  почти не  видел Олвина  в последующие  несколько недель,  хотя
всего  лишь  какая-то  горстка  людей  заметила  его  отсутствие.  Джизирак,
обнаружив, что его ученик, вместо того чтобы бродить в районе границ города,
все  свое  время проводит в  Зале Совета, испытал некоторое облегчение,  ибо
полагал, что  уж там-то с Олвином  никакой  беды  не приключится. Эристон  и
Итания раз-другой навестили  его комнату,  убедились, что сын отсутствует, и
не  придали этому значения. Что же  касается Алистры, то она оказалась более
настойчивой.
     Для собственного  же спокойствия  ей следовало  бы  пожалеть,  что  она
увлеклась Олвином,  в  то время  как перед ней был такой широкий  выбор куда
более привлекательных  вариантов.  Поиск партнера никогда  ее не  затруднял,
но...  по  сравнению  с  Олвином  все  ее  знакомые  мужчины  представлялись
ничтожествами, отлитыми  на один и тот же невыносимо  скучный манер.  Она не
хотела потерять друга без борьбы; отчужденность и безразличие Олвина бросали
ей вызов, который она не могла не принять.
     И  все же, вполне вероятно, мотивы, которые  ею двигали, были не совсем
уж  так  эгоистичны и диктовались,  скорее, чем-то,  что  походило более  на
материнское  отношение к  Олвину, нежели  было  простым влечением,  Конечно,
деторождение  было  забыто  жителями города,  но  великие  женские инстинкты
оберегания и сочувствия все еще жили. Олвин мог казаться  упрямым и  слишком
уж полагающимся на самого себя, куда  как полным решимости идти своим путем,
и все же Алистра была способна ощутить его внутреннее одиночество.
     Обнаружив, что Олвин исчез, она немедленно справилась  у Джизирака, что
произошло.  Джизирак, поколебавшись лишь мгновение, рассказал  ей все.  Если
Олвин не нуждался в обществе другого человека, он сам  должен был  дать тому
это  понять.  Его  наставник  относился  к   их  взаимоотношениям  с  полным
безразличием. В целом Алистра ему, скорее, нравилась, и он надеялся,  что ее
влияние поможет Олвину приноровиться к жизни в Диаспаре.
     Тот  факт, что  Олвин пропадал теперь в Зале Совета мог означать только
одно  -- что  он погрузился в какие-то исследования и это,  по крайней мере,
помогало задушить любые подозрения, которые могли  бы возникнуть у Алистры в
отношении возможных соперниц. Но хотя ревность в  ней  и не вспыхнула,  зато
зародилось любопытство. Порой она упрекала себя за то, что бросила  Олвина в
башне Лоранна,  хотя  и понимала, что, повторись  все сначала, она снова  бы
поступила точно так же. Нет никакой возможности понять, что у Олвина на уме,
говорила она себе, до тех пор пока она не докопается, чем же это он занят.
     Алистра решительно вошла  в  главный вестибюль  Зала Совета --  должным
образом пораженная,  но  ничуть не подавленная глубочайшей тишиной,  которая
о6ъяла  ее  тотчас  же,  едва  она переступила  порог. Вдоль  дальней  стены
вестибюля  сплошной  шеренгой  стояли информационные машины,  и она  наудачу
подошла к одной из них.
     Как только  загорелся сигнал приема, она  произнесла: <Я ищу Олвина. Он
где-то в этом здании. Как мне его найти?>
     Даже  прожив не  одну  жизнь, люди так и  не могли  привыкнуть, что  на
обычные  вопросы  машины отвечали  мгновенно.  Были  среди  жителей Диаспара
такие, кто говорил, что им известно, как это  происходит, и  с  таинственным
видом  рассуждали о <времени доступа>  и <объеме памяти>,  но  окончательный
результат не становился от этого менее  чудесным.  Любой  чисто практический
вопрос,  касающийся чего-то в пределах и в самом деле  невообразимого объеме
информации обо всем, происходящем в городе,  получал разрешение  немедленно.
Некоторая  задержка  происходила  только  в тех  случаях, когда  требовалось
произвести сложные вычисления.
     -- Он  у  мониторов,-- последовал ответ.  Это было  не  слишком  много,
потому что  слово <мониторы> ничего Алистре не говорило.  Ни  одна машина по
своей собственной  инициативе никогда не  сообщала информации больше, чем от
нее  требовали,  и  поэтому  умение  правильно  сформулировать  вопрос  было
искусством, овладеть которым часто удавалось не вдруг.
     -- А как мне к  нему пройти? -- спросила Алистра. Она узнает, что такое
мониторы, когда доберется до них.
     -- Я не могу вам этого сказать, пока у вас не будет разрешения Совета.
     Меньше   всего    она    могла   ожидать    вот    такого,   совершенно
обескураживающего,  оборота  событий. В  Диаспаре было  совсем немного мест,
которые не мог  бы посетить  всяк кому вздумается.  Алистра  была совершенно
уверена, что у самого-то Олвина не имелось никакого  разрешения от Совета, а
это могло только означать, что ему помогает кто-то, кто стоит выше Совета.
     Совет  руководил Диаспаром.  Но  и сам  Совет  должен  был повиноваться
приказаниям  еще более высокой инстанции  -- почти  безграничного интеллекта
Центрального Компьютера.  Трудно было не думать о Центральном Компьютере как
о живом существе, локализованном  в каком-то ограниченном пространстве, хотя
на самом деле он представлял собой сумму всех машин Диаспара. И даже если он
и не был живым в биологическом понимании этого слова, ему, во всяком случае,
было  свойственно  не  меньше  сознания и  самосознания,  чем  человеческому
существу.  Он  обязан  знать,  чем  занят  Олвин, и,  следовательно,  должен
одобрять эту деятельность, иначе Олвин был бы остановлен а его проблема была
бы  передана  Совету -- как это сделала  информационная  машина в  отношении
самой Алистры.
     Смысла оставаться здесь не  было  никакого. Алистра понимала, что любая
попытка  найти Олвина -- даже если бы она  точно  знала,  где именно  в этом
огромном  здании  он  находится  --  обречена на неудачу.  Двери  не  станут
отворяться перед ней,  движущиеся  полы, ступи она на  них,  будут  изменять
направление движения, унося  ее не вперед, а назад, гравикомпенсаторные поля
эскалаторов загадочным  образом потеряют  силу, отказываясь  опускать  ее  с
этажа на  этаж. Если же она  проявит настойчивость, то ее выпроводит  наружу
вежливый, но совершенно  непреклонный робот  или же  ее  примутся  водить по
всему  зданию,  пока ей это смертельно не надоест  и  она не уйдет отсюда по
своей собственной воле.
     Когда она вышла на улицу, настроение у нее  было хуже некуда. И в то же
самое  время  она была  более чем удивлена, впервые  осознав, что существует
какая-то тайна,  перед  которой  ее личные  желания и интересы  выглядят,  в
сущности, тривиальными.  Впрочем, это совсем  не  означало, что  для  нее-то
самой они отныне станут сколько-то менее важными. У ней не было ни малейшего
представления, что же теперь делать, но в  одном она была уверена: Олвин был
не единственным в Диаспаре, кто мог быть упрямым и настойчивым.

<ul><a name=8></a><h2>8</h2></ul>

     ...Олвин  оторвал  руки  от  панели управления, обесточил  все  цепи, и
изображение  на  экране  угасло.   Несколько  секунд  он  сидел   совершенно
недвижимо,  уставившись на пустой прямоугольник  дисплея, целиком занимавший
его сознание на протяжении всех этих долгих недель. Он совершил кругосветное
путешествие вокруг своего  мира.  По этому экрану проплыл каждый  квадратный
дюйм внешней стены  Диаспара.  Он знал  теперь свой город  лучше, чем  любой
другой его гражданин,-- за  исключением,  возможно,  Хедрона,-- но  знал  он
теперь и то, что выхода сквозь стены не существует...
     Чувство,  владевшее  им  сейчас  было  не  просто  унынием.  Откровенно
сказать, он, в сущности, и не ожидал, что проблему  можно  будет  решить так
вот просто, что с первой же попытки удастся отыскать то,  что ему требуется.
Важно было, что он устранил еще одну возможность. Теперь  предстояло взяться
за другие.
     Он полнялся  из  кресла и  подошел к  изображению города, которое почти
заполняло зал. Трудно было не думать о нем как  о материальном  макете, хотя
Олвин и  понимал, что на самом-то деле это всего-навсего оптическая проекция
сложнейшей матрицы, распределенной по ячейкам  памяти, которые он только что
исследовал.   Когда  он   поворачивал  ручки  управления  и  заставлял  свою
воображаемую наблюдательную позицию передвигаться по городу, по  поверхности
этой вот  его электронной копии  синхронно путешествовало крохотнос пятнышко
света  и он  мог совершенно  точно знать, куда  именно  в данный  момент  он
направляется.  В первые дни световой зайчик  был  очень  удобным  гидом,  но
вскоре Олвин  настолько напрактиковался в настройке координат, что подсказка
эта стала ему уже не нужна.
     Город  распростерся  у его  ног.  Он смотрел на него, как если  бы  был
Богом.  И -- едва видел, потому  что перебирал  в уме  один  за другим шаги,
которые следовало предпринять теперь.
     Если  все  мыслимые  решения  проблемы и  отпали, все-таки осталось еще
одно. Быть  может,  Диаспар  и сохраняется в своем  вечном стасисе, навсегда
замороженный в соответствии с  электрическим  узором  ячеек памяти но сам-то
этот узор может  быть изменен, и  тогда соответствующим образом  изменится и
сам город. Можно  будет перестроить целую секцию внешней  стены, проломить в
ней проход, ввести  эту информацию в  мониторы и позволить городу переделать
себя в соответствии с этой новой концепцией.
     Олвин подозревал, что  обширные панели пульта  контроля за  мониторами,
функций которых Хедрон ему не объяснил, имеют отношение как раз к такого вот
рода   изменениям.  Экспериментировать  с  ними  было  бесполезно.  Средства
управления, которые могли  изменять самое структуру города, были конечно  же
накрепко  блокированы,  и  привести  их  в  действие  можно  было  только  с
разрешения  Совета и с одобрения Центрального Компьютера. Существовало очень
мало шансов на то, что Совет пойдет ему навстречу, даже если он приготовится
к десяткам лет а то и к столетиям терпеливейших просьб. Такая перспектива не
устраивала его ни в малейшей степени.
     Он обратил свои мысли к небу. Порой ему чудилось -- в мечтах, о которых
он вспоминал  потом  не без  смущения, --  что он  обрел способность летать,
способность, утраченную  человечеством так давно. Было время -- он знал это,
--  когда  небо  Земли  заполняли  странные  силуэты.  Из космоса  прилетали
огромные корабли,  они несли  в трюмах неведомые сокровища и  приземлялись в
легендарном  порту  Диаспара. Но  порт находился  за пределами города. Целые
эпохи прошли  с  того времени,  когда он  оказался  укрыт кочующими  песками
пустыни. Олвин, понятно, мог мечтать о том, что где-то в лабиринте  Диаспара
все  еще может таиться одна из этих летающих машин  но, в общем-то, он в это
не  верил.  Представлялось  крайне маловероятным,  что даже в  те дни, когда
полеты  на  маленьких флайерах личного пользования  были делом обычным,  ими
разрешалось пользоваться за пределами города.
     На какие-то секунды он забылся в старой, привычной мечте: он вообразил,
что небо  подвластно ему, что, распростершись, мир лежит  под ним, приглашая
отправиться туда, куда ему  хочется.  Это не был  мир  его  времени. Это был
утраченный мир Начала -- богатейшая, вся в движении панорама  холмов лесов и
озер. Он испытал острую  зависть к своим неведомым  предкам, которые с такой
свободой летали над всей землей и которые позволили умереть се красоте.
     Эти  иссушающие  ум  мечтания  были бесплодны.  Он с трудом вернулся  в
настоящее --  к своей насущной проблеме. Если  небо для него  недостижимо, а
путь по земле прегражден, то что же остается?
     Он снова оказался в положении, когда ему требуется помощь, когда только
своими силами  он не может продвинуться вперед. Ему не хотелось признаваться
в  этом перед  самим  собой, но  он  был  достаточно честен и  осознал  этот
малоприятный факт. И мысли его с неизбежностью обратились к Хедрону.
     Олвин никак  не мог  решить,  по душе ли ему Шут. Он был очень рад, что
они встретились,  и  был  благодарен  Хедрону за  ту,  неясно выраженную  но
все-таки  симпатию, которую Шут  проявил  к нему в ходе  поиска. В  Диаспаре
больше не нашлось бы  ни одной  живой души, с кем у Олвина оказалось бы  так
много общего, и  все-таки  в  личности  Хедрона ощущался какой-то  червячок,
который  нет-нет,  да и действовал  ему на нервы.  Возможно,  это был  налет
этакой  иронической   отстраненности,  которая  порой   порождала  у  Олвина
подозрение, что Хедрон втихомолку подсмеивается над всеми его усилиями, даже
когда казалось -- он делает все, чтобы именно помочь. Из-за этого, а также в
силу  свойственного ему упрямства и чувства независимости, Олвину не слишком
хотелось обращаться к Хедрону -- разве что в самом крайнем случае.
     Они договорились встретиться в маленьком круглом дворике  неподалеку от
Зала Совета. В городе было множество таких вот уединенных местечек частенько
расположенных  всего  в  нескольких  шагах  от  оживленной  магистрали,   но
совершенно изолированных от людской  толчеи. Добраться до  них, как правило,
можно было  только  пешком, изрядно  побродив сначала вокруг  да  около.  По
большей части они, в сущности, являлись центрами умело созданных лабиринтов,
что  только  усиливало  их  отъединенность.  Это  было  довольно типично для
Хедрона -- выбрать для встречи именно такое вот место.
     Дворик оказался едва  ли более пятидесяти  шагов  в  поперечнике  и,  в
общем-то, находился  не  на  воздухе, а  глубоко  внутри  какого-то большого
здания. Глазу, однако представлялось,  что у него  нет каких-то определенных
физических    границ,    а   окружает    его    нечто   из   полупрозрачного
голубовато-зеленого  материала, светящегося мягким внутренним  светом. И все
же, несмотря на отсутствие этих самых  границ, дворик оказался спроектирован
таким образом,  что  не  было  ни малейшей  опасности потеряться и кажущейся
бесконечности окружающего его пространства. Низкие стены, высотой в половину
человеческого роста, разорванные через  неправильные интервалы с тем , чтобы
через них можно было пройти, создавали достаточное впечатление  замкнутости,
без чего  никто  в Диаспаре  не  мог  чувствовать  себя совершенно  в  своей
тарелке.
     Когда появился Олвин Хедрон внимательнейшим образом разглядывал как раз
одну из секций стены. Она была украшена хитроумной мозаикой из глазурованных
плиток,  и  узор оказался  таким  фантастически  сложным,  что Олвин  даже и
стараться не стал читать его.
     -- Посмотри-ка на  эту  мозаику, Олвин,-- молвил Шут.-- Не замечаешь ли
ты в ней какой-нибудь странности?
     --  Нет,-- бегло  взглянув  на  рисунок,  признался  Олвин.--  Да  мне,
собственно, все равно -- тем более что никакой странности тут нет...
     Хедрон пробежался пальцами по разноцветным плиткам.
     --  Ты  не   слишком   наблюдателен,--  укоризненно   проговорил  он.--
Взгляни-ка  вот на эти кромки -- видишь, как они округлены,  какую приобрели
мягкую форму? Это нечто такое  Олвин,  что  в Диаспаре можно увидеть  крайне
редко.  Это --  изношенность. Вещество выкрашивается под напором  времени. Я
припоминаю  эпоху,  когда  этот рисунок был совсем новым,-- это  было  всего
восемьдесят  тысяч лет  назад, в мою предыдущую жизнь. И если я вернусь сюда
еще через десяток перевоплощений, от этих плиток уже мало что останется...
     -- Ну а что тут удивительного? -- отозвался Олвин.-- В  городе  есть  и
другие произведения искусства, не  такие уж ценные, чтобы хранить их вечно в
ячейках памяти,  но  все-таки  достаточно  интересные,  чтобы  уничтожать их
вскоре же  после создания.  Я  полагаю, наступит  день, придет  сюда  другой
какой-нибудь художник  и  сотворит  что-то  еще более  прекрасное. И  уж его
работе не дадут истлеть...
     -- Я знавал человека, который  составил этот рисунок, -- сказал Хедрон.
Пальцы его все еще блуждали по поверхности мозаики, исследуя ее трещинки. --
Странно то, что  я  помню сам этот факт, но в  то  же время совершенно забыл
человека,  о котором мы сейчас говорим. Надо полагать, он  мне  не больно-то
нравился,  поскольку  я,  судя  по  всему,  стер  память  о  нем  из  своего
сознания...-- Он  коротко рассмеялся.-- Впрочем,  может оказаться и так, что
это я сам создал этот рисунок во время одной из своих художественных  фаз, а
когда город отказался хранить его вечно, был так раздосадован, что  и  решил
тогда  же забыть об этом эпизоде... Ну вот, так я и  знал, что  этот кусочек
того гляди отвалится.
     Хедрон ухитрился отколупнуть сколок  позолоченной плитки  и,  казалось,
был  страшно доволен этим актом мало кого  трогающего вандализма. Он  бросил
крохотную чешуйку наземь:
     -- Вот теперь роботам-уборщикам будет над чем потрудиться!
     Олвин понял, что это  -- урок. Странный  инстинкт, известный под именем
интуиции,  способный  приводить к цели напрямик, срезая углы,  тотчас сказал
ему об этом.  Он уставился на Золотистую крошку,  лежащую у его ног  пытаясь
как-то связать ее с проблемой, занимающей его сознание.
     Найти  ответ было несложно, коль скоро ему  стало очевидно,  что  ответ
такой существует.
     -- Да,  я понимаю, что именно вы стараетесь мне втолковать,-- сказал он
Хедрону.   --  Это  значит,  что  в   Диаспаре   есть  объекты,  которые  не
зафиксированы в ячейках памяти. Вот поэтому-то я и не мог найти их с помощью
мониторов там, в Зале Совета. Пойди я туда и нацелься на этот дворик, мне бы
и следа не углядеть этой вот стенки, на которой мы сейчас сидим...
     --  Ну, я  думаю,  что стенку-то  ты бы обнаружил...  Но вот мозаику на
ней...
     --  Да-да,  понимаю...--  почти  не  слушая, продолжал  Олвин,  слишком
занятый сейчас  своими  мыслями,  чтобы обращать внимание на  такие тонкости
этикета. -- И точно таким же вот  образом могут существовать и  целые районы
города... они  не отражены в его  вечной памяти, но они еще не износились...
они существуют... Нет, я все-таки как-то не  вижу, чем это может мне помочь.
Я же знаю, что внешняя стена стоит, как скала и что в ней нет проходов...
     --  Гм...  Возможно, из этого  положения и  в  самом деле нет выхода,--
проговорил Хедрон.-- Во всяком случае, я ничего не могу тебе обещать. Но все
же  думаю, что мониторы  способны  научить нас еще очень и  очень многому...
если, конечно, Центральный  Компьютер им разрешит. А он, похоже, относится к
тебе... м-м... доброжелательно.
     На  пути к  Залу Совета Олвин раздумывал над этими словами Шута. До сих
пор  он полагал, что доступ  к мониторам ему  обеспечило единственно влияние
Хедрона. Ему и в голову не приходило что это стало возможным в силу каких-то
качеств,  внутренне присущих именно ему самому. Быть  Неповторимым  означало
потерю  многого.  И  было  бы  только справедливо, если  бы  ему  полагалась
какая-то компенсация.
     ...Ничуть не изменившийся электронный слепок города  все так же занимал
центр зала, в котором  Олвин провел  эти долгие недели.  Он смотрел на  него
теперь  с  новым  чувством понимания: ведь  все, что он  видел  здесь, перед
собой, существовало в действительности, но...  могло  быть и так, что отнюдь
не весь Диаспар отражен  в этом безупречном  зеркале. Да,  разумеется, любые
несоответствия должны быть  пренебрежимо  малы  и, насколько он  мог видеть,
просто неуловимы... И все же...
     -- Я, знаешь, попытался сделать это много лет назад,-- нарушил молчание
Хедрон, усаживаясь в кресло перед одним  из мониторов.-- Но управление  этой
штукой никак мне не давалось... Возможно, теперь все будет иначе...
     Сначала медленно,  а потом со все  возрастающей уверенностью -- по мере
того как  в  памяти  оживали  давным-давно забытые  навыки -- пальцы Хедрона
побежали по панели управления, лишь на мгновения задерживаясь в некоторых ее
точках.
     --  Вот, думаю,  так  будет правильно, -- наконец проговорил он, --  Во
всяком случае, мы сейчас  в  этом убедимся. -- Экран монитора засветился, но
вместо  изображения,  которое  ожидал  увидеть  Олвин,  появилась  несколько
обескуражившая его  надпись: <Регрессия начнется,  как только вы  установите
градиент убывания>.
     --  Экая  я бестолочь,  -- прошептал Хедрон.  --  Вот  ведь  все сделал
правильно, а самое-то  важное и  забыл...  -- Теперь его пальцы двигались по
панели уже  совершенно  уверенно, и, когда надпись на  экране  растаяла,  он
развернул свое кресло так, чтобы видеть и изображение города в центре зала.
     -- Гляди внимательно, Олвин, -- предупредил он. -- Думается мне, что мы
оба узнаем сейчас о Диаспаре кое-что новенькое.
     Олвин  терпеливо  ждал,  но ничего не происходило.  Изображение  города
по-прежнему  стояло  у  него  перед  глазами  во  всем  своем таком знакомом
великолепии  и красе --  хотя ни то, ни другое им сейчас не осознавалось. Он
уже  хотел было  спросить  Хедрона, а на  что, собственно, ему смотреть, как
вдруг  какое-то внезапное  движение  приковало его  внимание,  и  он  быстро
повернул голову, чтобы уловить его. Это был всего лишь какой-то краткий миг,
что-то на мгновение сверкнуло, и он так и не успел заметить,  что же явилось
причиной  вспышки. Ничто  не  изменилось; Диаспар оставался точно  таким же,
каким он его знал. Однако,  переведя взгляд на  Хедрона,  он увидел, что тот
наблюдает за ним  с сардонической усмешкой,  и  снова уставился на город.  И
теперь это произошло прямо у него на глазах.
     Одно  из зданий  на периферии Парка неожиданно исчезло, и на его  месте
немедленно  появилось  другое  -- совершенно  иной архитектуры.  Превращение
произошло настолько стремительно что, мигни Олвин именно в этот момент, и он
ничего бы уже  не  заметил.  В изумлении  смотрел  он на слегка изменившийся
город, но  даже  и  в этот  миг потрясения  от  увиденного  мозг  его  искал
объяснений.  Ему  вспомнились  появившиеся  на  экране  слова:  <  Регрессия
начнется...> -- и он тотчас же осознал, что же тут, собственно, происходит.
     -- Таким город  был много тысяч лет  назад, -- сказал он Хедрону. -- Мы
словно бы движемся назад по реке времени...
     -- Весьма  красочный, но вряд ли самый  точный  способ отразить то, что
здесь  сейчас  творится,-- ответил Шут.-- На  самом-то  деле  монитор просто
вспоминает ранний  облик города.  Когда  в  прошлом  производились  какие-то
модификации,  ячейки  памяти  не  просто  освобождались.  Хранившаяся в  них
информация перекачивалась во вспомогательные запоминающие устройства,  чтобы
по мере надобности ее  можно было вызывать снова и снова. Я настроил монитор
на анализ именно этих узлов -- со скоростью в тысячу лет в секунду. И сейчас
мы видим  с  тобой Диаспар таким,  каким он  был  полмиллиона  лет назад. Но
только, чтобы  заметить  какие-то действительно существенные  перемены,  нам
придется отодвинуться  во времени на куда большую  дистанцию... Вот я сейчас
увеличу скорость...
     Он снова обратился к  панели управления, и именно  в этот момент уже не
одно  какое-то  здание,  а  целый квартал перестал  существовать и  сменился
гигантским овальным амфитеатром.
     --  О,  да  ведь это же  -- Арена! -- воскликнул Хедрон. -- Я прекрасно
помню, какой шум поднялся, когда мы решили от нее  избавиться!  Ареной почти
не пользовались, но, знаешь,  огромное  число людей испытывало  к ней теплые
чувства.
     Теперь монитор  вскрывал пласты  своей памяти с куда большей быстротой.
Изображение Диаспара  проваливалось в  прошлое  на миллион  лет  в минуту, и
перемены  совершались так стремительно,  что  глаз  просто  не  мог за  ними
уследить. Олвин отметил, что  изменения в облике города происходили, похоже,
циклично:  бывали  длительные  периоды  полного   равновесия,  затем   вдруг
начиналась  горячка  перестройки,  за  которой следовала  новая  пауза.  Все
происходило  так, как если бы  Диаспар  был живым существом,  которому после
каждого взрывообразного периода роста требовалось собраться с силами.
     Несмотря  на все эти  перемены, основной рисунок города не менялся. Да,
здания  возникали и исчезали, но  расположение улиц представлялось вечным, а
Парк  все  так  же  оставался  зеленым  сердцем  Диаспара.  Олвин  прикинул,
насколько далеко может простираться память монитора. Сумеют ли они вернуться
к  самому основанию города и проникнуть сквозь занавес отделяющий непреложно
известную историю от мифов и легенд Начала?..
     Они погрузились  в прошлое уже  на пятьсот миллионов лет.  За пределами
стен  Диаспара, неизвестная мониторам, лежала совсем  иная  Земля. Возможно,
там шумели  океаны  и  леса,  быть может, существовали иные города,  еще  не
покинутые Человеком  в  его долгом-долгом  отступлении к  своему  последнему
пристанищу...
     Минуты  текли --  и  каждая  была  целой  эпохой в крохотной  вселенной
мониторов. Олвину  подумалось,  что скоро  они  достигнут самого раннего  из
доступных  уровней   памяти  и  бег   в  прошлое  прекратится.  И  хотя  все
происходящее представлялось ему просто-таки захватывающе  интересным, он тем
не  менее  никак не мог понять, каким  образом это поможет ему вырваться  из
Диаспара.
     ...Резким, беззвучным скачком город сократился до незначительной  части
своей нынешней  величины. Парк  исчез. В мгновение ока словно  бы испарилась
ограничивающая  город стена, составленная из титанических башен. Этот  новый
город  был  открыт  всем  ветрам, и его  радиальные  дороги  простирались  к
границам объемного изображения, не встречая никакого препятствия. Диаспар...
Такой,  каким  он  был  перед  великим  превращением,  которому  подверглось
человечество.
     --  Дальше пути  нет,-- сказал Хедрон и показал на экран монитора,  где
появилась  надпись:  <Регрессия завершена>.-- Должно быть, это и есть  самый
первый облик  города, запечатленный в памяти машин. Сомневаюсь, чтобы ячейки
памяти  использовались в  период,  предшествующий этому,-- когда здания  еще
были подвержены разрушительному действию стихий.
     Олвин долго  глядел на модель древнего города. Он размышлял о движении,
которое кипело  на этих дорогах,  когда люди свободно приезжали и уезжали во
все концы мира --  и  к другим мирам тоже. Те люди  были  его  предками.  Он
чувствовал себя куда ближе к ним, чем к своим современникам, которые делят с
ним сейчас его  жизнь. Ему так хотелось  поглядеть на них,  проникнуть  в их
мысли -- мысли  людей, ходивших по улицам Диаспара миллиард лет назад.  Нет,
подумалось  ему, их мысли не могли быть  безоблачными -- ведь  земляне  того
времени  жили в мрачной тени Пришельцев. И всего через несколько столетий им
пришлось  отвратить лица свои от славы, завоеванной ими,  и  возвести Стену,
отгородившую их от мира...
     Хедрон несколько раз прогнал монитор взад и вперед по короткому отрезку
истории,  который  был  свидетелем  трансформации.  Переход  от  маленького,
настежь   распахнутого  городка  к   куда  большему  по  размерам,  но   уже
отъединенному от мира, занял немногим более тысячи лет. За это время, должно
быть, и были созданы машины, которые и посейчас так верно служат Диаспару, и
именно тогда в их память было вложено знание,  обеспечивающее выполнение ими
своих  задач. В этот же самый период в запоминающие устройства города должны
были поступить электронные копии всех живущих ныне людей, готовые по первому
же сигналу Центрального Компьютера обрести плоть и, заново рожденными, выйти
из 3ала Творения.
     Олвин понимал,  что и  он  тоже в  некотором смысле,  существовал в том
древнем мире.  Хотя,  конечно,  было возможно, что он-то  как  раз  оказался
продуктом  чистого  синтеза -- вся его личность, целиком  и полностью,  была
создана   инженерами-художниками,   которые   пользовались   инструментарием
непостижимой сложности ради какой-то ясно осознаваемой ими цели... И  все же
ему  представлялось куда более вероятным, что он все-таки был плоть от плоти
тех людей, что когда-то жили на планете Земля и путешествовали по ней.
     Когда был  создан новый город,  от старого  Диаспара мало что осталось.
Парк почти  полностью  покрыл  изначальное  поселение,  а также  то, с чего,
собственно, и начинался  сам-то этот древний  город.  Казалось, что в центре
Диаспара  от  века  существовало  крохотное  зеленое  местечко,  к  которому
стекались все радиальные улицы  города. Впоследствии его размеры  разрослись
вдесятеро, стерев множество зданий и улиц. Усыпальница Ярлана  Зея появилась
как раз  в  это  время,  заменив  собой  какую-то  очень громоздкую  круглую
конструкцию,  которая  возвышалась  на  месте слияния  всех  улиц.  Олвин, в
сущности, никогда не верил легендам о непостижимой древности усыпальницы, но
теперь ему стало ясно, что легенды, похоже, говорили правду.
     -- Но ведь мы...-- Олвин был просто сражен внезапно пришедшей ему на ум
мыслью,-- ведь  мы  можем изучать это вот изображение в деталях... точно так
же, как мы разглядывали и современный нам Диаспар?
     Пальцы  Хедрона  порхнули над  панелью  управления,  и экран  тотчас же
ответил на вопрос Олвина. Город, давным-давно исчезнувший с лица земли, стал
расти у  него на глазах по мере того, как взгляд юноши погружался в лабиринт
странных  узких  улочек.  Это --  почти  живое  -- воспоминание о  Диаспаре,
который когда-то существовал, было ясным и четким, как и изображение города,
в  котором  они  жили  сейчас. В течение  миллиардов лет  электронная память
хранила  эту информацию, терпеливо  дожидаясь  момента,  когда  кто-то снова
вызовет ее к жизни. И все это подумалось Олвину, было даже не пямять -- если
говорить о том, что он сейчас искал.  Это было нечто куда  более  сложное --
воспоминание о памяти...
     Он не знал, что это ему даст  и поможет ли  его исканиям. Неважно. Было
захватывающе  интересно  вглядываться   в  прошлое  и  видеть  мир,  который
существовал еще в  те времена,  когда  человек путешествовал среди звезд. Он
указал на низкое круглое здание, стоящее в самом сердце города:
     Давайте начнем отсюда. Это место ничуть  не  хуже  всякого  другого для
того, чтобы приступить к поиску...
     Быть может, это оказалось результатом чистой удачи. Или же подала вдруг
голос какая-то древняя генная память. А может быть, сработала и элементарная
логика.  Это не  имело значения,  поскольку  рано  или  поздно он все  равно
добрался бы до этого места -- места, откуда начинались все  радиальные улицы
города.
     Ему потребовалось  всего  лишь каких-то  десять  минут,  чтобы  сделать
открытие: улицы соединялись здесь вовсе не только из соображений  симметрии.
Всего десять минут, чтобы понять -- долгий его поиск вознагражден.

<ul><a name=9></a><h2>9</h2></ul>

     Алистре было совсем нетрудно  последовать  за  Олвином  и Хедроном так,
чтобы оба  они и понятия об этом не имели. Они, казалось,  очень  спешили --
что уже  само по себе  было в  высшей степени необычно -- и ни разу  даже не
оглянулись.  Забавная  игра  --  преследовать  их  на движущихся  тротуарах,
прячась в  толпе, не  спускать  с них глаз... В конце концов цель, к которой
они  стремились, стала для Алистры очевидной. Раз уж  они оставили  улицы  и
углубились в Парк, то  могли направляться только к усыпальнице Ярлана Зея. В
Парке не было никаких других зданий, а люди, спешащие так, как спешили Олвин
с Хедроном, явно не собирались любоваться пейзажами.
     Поскольку на последних десятках метров перед усыпальницей укрыться было
решительно негде, Алистра  выждала, пока  преследуемые не  углубились  в  ее
мраморный  полумрак.  Как  только они  скрылись  из виду,  девушка тотчас же
поспешила вверх по поросшему травой склону. Она была совершенно уверена, что
сумеет скрываться за одной из огромных колонн достаточно долго, чтобы суметь
выяснить -- чем это таким заняты  Олвин и Хедрон. А уж потом,  даже если они
ее и обнаружат, будет все равно...
     Усыпальница  состояла  из двух  концентрических  колоннад,  ограждающих
круглый дворик. Колонны эти -- за  исключением одного сектора,--  перекрывая
друг друга, полностью укрывали от  взоров центр всего сооружения, и Алистра,
не желая  рисковать,  проникла в усыпальницу сбоку.  Она осторожно  миновала
первое кольцо колонн, убедилась, что в поле зрения никого нет, и на цыпочках
подобралась  ко второй колоннаде. Между колоннами ей было видно скульптурное
изображение  Ярлана Зея, устремившего взгляд к  входу в усыпальницу и дальше
--  через  Парк, созданный им  -- на  город,  за  которым он следил  столько
тысячелетий.
     И  мраморное его  уединение  сейчас  не нарушала  ни  одна живая  душа.
Усыпальница была пуста...

     В эти же самые секунды Олвин и Хедрон находились  метрах в тридцати пол
поверхностью земли -- в тесной, напоминающей  ящик клетушке, стенки которой,
казалось,  струились вверх. Это было единственным  признаком  того, что  она
движется  . Не  ощущалось ни малейшей вибрации, которая указывала  бы на то,
что  они постепенно погружаются в недра земли, приближаясь к цели, о которой
ни тот, ни другой даже и теперь не имели ни малейшего представления.
     Все  оказалось  до  смешного  просто,   потому  что  искомый  путь  был
прямо-таки  подготовлен для них. (<Кем?  --  думалось  Олвину,-- Центральным
Компьютером?  Или  самим Ярланом  Зеем, когда  он преображал город?>)  Экран
монитора показал им  глубокую  вертикальную шахту, уходящую  в недра, но они
<спустились> по ней не слишком глубоко -- экран погас. Это означало, что они
затребовали информацию  которой монитор не располагал и которой, возможно, у
него и вообще никогда не было.
     Олвин  едва  успел  додумать  эту мысль, как экран ожил снова.  На  нем
появилась короткая надпись, напечатанная  упрощенным шрифтом, которым машины
пользовались для  общения  с человеком  с тех самых  пор,  как они  достигли
интеллектуального равенства:
     <Встаньте там, куда смотрит статуя, и подумайте:

     <ДИАСПАР НЕ ВСЕГДА БЫЛ ТАКИМ>.

     Последние  пять слов были напечатаны  прописными буквами,  и суть этого
послания сразу же была схвачена Олвином.  Произнесенные в уме, кодовые фразы
такого рода  столетиями использовались  для  того, чтобы открывать двери или
включать  машины.  Что  же касается  выражения <встаньте  там  куда  смотрит
статуя>, то, в сущности, это было уже совсем просто понять.
     -- Интересно, сколько же человек читало эти слова,-- задумчиво произнес
Олвин.
     -- Насколько я знаю, четырнадцать, -- ответил Хедрон. --  Но, возможно,
были и другие...--  Он  никак  не  прояснил эту  свою  достаточно загадочную
реплику, а  Олвин  слишком  торопился попасть в  Парк,  чтобы  задавать  еще
какие-нибудь вопросы.
     У них  не  было никакой  уверенности, что механизмы  все  еще  способны
откликнуться на  кодовый  импульс.  Когда  они добрались  до усыпальницы, им
потребовалось  всего ничего  времени чтобы обнаружить  ту единственную плиту
пола, на которую был устремлен взгляд Ярлана Зея. Это только невнимательному
наблюдателю могло  показаться, что изваяние  смотрит вдаль, на город. Стоило
стать  прямо перед  ним, и сразу же  можно  было  убедиться, что  глаза  Зея
опущены  и изменчивая его улыбка адресована как  раз плите, расположенной  у
самого входа в усыпальницу. Как только секрет этот оказался раскрыт, никаких
сомнений уже не оставалось, Огромная каменная глыба, на  которой они стояли,
плавно понесла их в глубину.
     Голубое  окно  над их головами внезапно пропало. Устье этой шахты  там,
наверху перестало зиять. Опасность, что кто-нибудь случайно ступит в провал,
перестала существовать. Олвин  мимолетно подумал о том, не материализовалась
ли внезапно  какая-то другая каменная плита,  чтобы  заменить ту, на которой
плыли сейчас они с Хедроном, но затем решил, что вряд  ли. Глыба, на которой
они  стояли,  могла  в  действительности  существовать  лишь  дискретно   --
неощутимые  доли  секунды.  Она,  в  сущности,  все  так  же  покрывала  пол
усыпальницы. И  снова и снова материализовывалась на  все  большей и большей
глубине -- через микросекундные интервалы,-- чтобы создать иллюзию  плавного
движения вниз.
     Ни Олвин, ни Хедрон не проронили  ни  слова,  пока стены шахты медленно
скользили  мимо  них  кверху.  Хедрон  снова  сражался  со  своей  совестью,
размышляя  -- не зашел ли он на этот раз слишком далеко. У  него не было  ни
малейшего  представления, куда  ведет  этот  путь  -- если  он  вообще ведет
куда-то... Впервые в жизни Шут начал понимать истинный смысл слова <страх>.
     Олвину же не было страшно -- он был слишком возбужден.  Он переживал те
же чувства, что и  в башне Лоранна, когда  взглянул на девственную пустыню и
увидел звезды, взявшие в полон небо. Тогда он едва кинул на неведомое беглый
взгляд. А вот теперь -- он приближался к нему...
     Стены прекратили движение.  На одной из них появилось пятно  света, оно
становилось все ярче и  ярче и  внезапно обернулось дверью. Они ступили в ее
проем, сделали несколько шагов по коридору и совершенно  неожиданно для себя
очутились вдруг в огромной круглой камере, стены которой плавно  сходились в
трехстах футах над их головами.
     Каменная колонна, внутри которой они спустились  сюда, казалась  больно
уж  хрупкой, чтобы держать на себе все  эти миллионы тонн скальной породы. В
общем-то,  она  даже  не  выглядела   как  неотъемлемая  часть  всего  этого
помещения, а так, словно бы ее  добавили  сюда значительно позднее основного
строительства. Хедрон, проследив взгляд Олвина,  пришел точно  к  такому  же
выводу.
     Эта  колонна,  --  сказал он,  явно  нервничая  и  словно бы  испытывая
неодолимую  потребность  хоть что-нибудь, да  говорить,  --  была  построена
просто для того чтобы нести  в себе шахту, по которой мы сюда и прибыли. Она
конечно  же никоим  образом не могла пропускать через себя все то  движение,
которое,  надо полагать, имело здесь  место, когда  Диаспар  еще  был открыт
миру. Основные потоки шли  во-он по тем туннелям... Как  -- соображаешь, для
чего они?
     Олвин обвел взглядом  стены  этой пещеры, отстоящие от того  места, где
находились  они  с Хедроном, больше  чем на сотню  метров.  Пронизывая скалу
через равные интервалы,  зияли жерла огромных  туннелей --  двенадцать общим
числом,  и,  судя  по  всему,  туннели  эти радиально  расходились  по  всем
направлениям,  в  точности  повторяя  маршруты  движущихся   улиц  там,   на
поверхности. Приглядевшись, можно было заметить, что туннели имеют небольшой
уклон кверху. Олвин тотчас же узнал и знакомую серую поверхность движущегося
полотна,  но...  это  были  лишь  руины  великих  когда-то  дорог.  Странный
материал,  что когда-то  давал  им жизнь, теперь был  недвижим.  Когда  там,
наверху,  разбили  Парк,  ступица   всего  этого  гигантского  транспортного
<колеса> была похоронена под землей.
     И все-таки она не была разрушена.
     Олвин направился к ближайшему туннелю.
     Он успел пройти всего несколько шагов, когда вдруг до него дошло, что с
поверхностью пола у  него  под ногами что-то происходит... Пол становился...
прозрачным! Еще несколько метров, и Олвину уже представилось, будто он стоит
прямо  в  воздухе,  без  какой-либо  видимой  поддержки.  Он  остановился  и
вгляделся в пропасть, разверзшуюся веред ним.

     -- Хедрон!  -- позвал он.-- Подойдите, подойдите -- взгляните-ка только
на это чудо!
     Шут  присоединился  к  нему,  и  они вместе стали разглядывать  всю эту
фантасмагорию   под   ногами.  На  неопределенной  глубине,   едва  видимая,
простерлась  чудовищных  размеров  карта  --  сложнейшая  сеть линий  на ней
сходилась точно в колонне центральной шахты. Некоторое время они смотрели на
все это молча.. Затем Хедрон тихо произнес: <Ты понимаешь, что это такое?>
     -- Думаю,  что -- да,-- так же тихо  отозвался  Олвин.-- Это карта всей
транспортной системы планеты, а те вон маленькие кружки -- эти, должно быть,
другие  города  Земли...  Я вижу, что возле них написаны  какие-то названия,
только вот ничего не могу разобрать...

     -- В  прежние  времена  там,  наверное,  было  внутреннее  освещение,--
задумчиво  проговорил Хедрон. Он внимательно прослеживал взглядом линии  под
ногами, отходящие к стенам камерны, в которой они находились.

     --  Так я и думал! -- внезапно  раздался его  возглас.-- Ты вот обратил
внимание, что все эти радиальные линии тянутся к маленьким туннелям?
     Олвин тоже заметил,  что помимо огромных арок самодвижущихся дорог были
в стенах  еще  и  бесчисленные  туннели  поменьше,  тоже  ведущие  куда-то в
неизвестность, но вот только уклон у них был не вверх, а вниз.
     Хедрон тем временем продолжал, не ожидая ответа:
     --  Более простую  систему трудно  себе и  представить!  Люди сходили с
самодвижущихся  дорог,  выбирали  по  этой  вот  карте направление к  месту,
которое нужно было посетить, и все, что им после этого оставалось делать, --
это просто следовать определенной линии на карте.
     --  И что  происходило с ними  после этого? --  задал осторожный вопрос
Олвин. Хедрон молчал, но глаза его пытливо искали разгадку тайны этих идущих
вниз туннелей. Их было три или  четыре десятка, и все  они походили  друг на
друга. Различить их можно было только по названиям на  карте, но нечего было
и думать расшифровать эти едва видимые теперь надписи.
     Олвин двинулся с места  и пошел  вокруг  центральной  колонны. Внезапно
Хедрон услышал  его  голос --  несколько искаженный отголосками от стен этой
огромной полости.
     --  Что-что?  --  переспросил  Хедрон,  которому  ну никак  не хотелось
трогаться с  места, потому  что  он уже  почти разобрал одну едва различимую
группу черточек на  карте. Но  голос  Олвина звучал больно уж  настойчиво, и
Хедрон пошел на зов.
     Глубоко  под ногами виднелась вторая половина огромной карты, слабые ее
штрихи  расходились наподобие <розы> на  вертушке  компаса.  Здесь,  однако,
неразличимы были далеко не все надписи: одна из линий -- о, только  одна! --
была ярко освещена.
     Впечатление складывалось такое, словно  она не имеет никакого отношения
к остальной  части  системы. Сияющая стрела  указывала  на  один  из меньших
туннелей  , ведущих куда-то вниз. Вместо острия у этой стрелы  был маленький
кружок, возле которого светилось единственное слово: <Лиз>. И это было все.
     Шут и Олвин долго стояли и смотрели на этот золотой символ. Для Хедрона
это был вызов,  которого ему -- он-то  это хорошо  знал! -- никогда было  не
принять и который, если уж на то пошло, лучше бы и вовсе  не существовал. Но
Олвину  -- Олвину надпись  намекала на  возможность  использования  всех его
самых заветных мечтаний. И хотя слово <Лиз> было  для него пустым звуком, он
с наслаждением перекатывал его во рту -- немного звенящее,--  радовался ему,
как  какому-то экзотическому  плоду дивного  вкуса.  Кровь билась  у него  в
венах,  щеки пылали  лихорадочным  румянцем.  Он  блуждал  взглядом  по этой
огромной  подземной пустоте, пытаясь представить себе, что происходило здесь
в  древности, когда воздушному транспорту уже пришел конец, но города  Земли
еще  поддерживали  какой-то  контакт друг  с другом... Он думал о бессчетном
количестве миллионов лет,  которые канули  куда-то  с тех пор, о том,  как с
каждым таким миллионом движение здесь  все затихало и затихало,  а  огни  на
огромной карте угасали один за другим, пока не осталась эта вот единственная
линия.  Как  долго,  мнилось  ему, сияет  она  здесь,  среди  своих погасших
товарок, в ожидании человека, которого нужно направить и которого все  нет и
нет?.. И наконец, Ярлан  Зей вообще запечатал  самодвижущиеся пути и отрезал
Диаспар от всего остального мира...
     А это было миллиард лет назад. Уже тогда, видимо, Лиз потерял все связи
с  Диаспаром.  Казалось  невозможным,  чтобы  Лиз выжил.  Возможно,  в конце
концов, что эта карта уже не имеет ровно никакого значения...
     Хедрон прервал  его  размышления. Заметно  было, что  Шут  нервничает и
чувствует  себя не  в  своей  тарелке  -- он  был совсем  не  похож  на того
уверенного и  даже самоуверенного человека,  каким всегда представлялся там,
наверху, в городе.
     --  Не думаю, что нам  надо двигаться  еще куда-то дальше,-- проговорил
Хедрон.  --  Это может  быть... небезопасно,  если мы  ... если  мы не будем
подготовлены лучше...
     Известная мудрость  в  этом, признаться, была,  но  Олвин  расслышал  в
голосе Хедрона всего лишь  нотку страха. Будь иначе, он, возможно, с большим
вниманием отнесся бы  к доводам здравого  смысла, но слишком острое ощущение
собственного  мужества  вкупе  с  презрением к робости Шута  властно толкало
Олвина вперед. Ему  представлялось просто глупым -- зайти  так далеко только
для того, чтобы  повернуть назад, когда  вожделенная цель маячила уже где-то
перед глазами.
     --  Я  пошел по  этому  туннелю,--  упрямо  заявил  он, словно бы  даже
провоцируя Хедрона остановить  его.-- Хочу  посмотреть,  куда он  ведет...--
Олвин  решительно  зашагал вперед, и, поколебавшись  какое-то мгновение, Шут
тоже двинулся за ним вдоль сияющей стрелы, что пылала у них под ногами.
     Войдя в туннель, они сразу же  ощутили знакомую тягу перистальтического
поля, и спустя  миг оно без  малейшего усилия уже уносило их  в глубь земли.
Все путешествие продолжалось едва ли более минуты. Когда поле освободило их,
они оказались в конце длинного и узкого помещения полуцилиндрической  формы.
На другом, дальнем его  конце два слабо освещенных туннеля уходили куда-то в
бесконечность.
     Представители  едва ли  не  всех  без  исключения  цивилизаций, которые
только  существовали  на Земле  с  времен  Начала,  нашли  бы эту обстановку
совершенно обычной, но для Олвина и Хедрона это было окном в совершенно иной
мир. Загадкой было, к  примеру, назначение  этой  вот длинной, стремительных
очертаний машины, которая -- так похожая на  снаряд -- покоилась вдоль стены
помещения: хотя  о  ее функции  в общем-то можно было догадаться,  но  менее
таинственной она от этого не становилась. Верхняя  часть  ее была прозрачна,
и,  глядя  сквозь  стенки,  Олвин видел  ряды  удобно  расположенных кресел.
Признаков какого-либо входа в нее не  было  заметно. Машина парила на высоте
что-то  около   фута  над  незатейливым   металлическим   стержнем,  который
простирался вдаль и исчезал в одном из туннелей. Несколькими метрами  дальше
другой такой же точно стержень вел в другой туннель -- с  той лишь разницей,
что над ним не  было такой же  машины, Олвин знал -- как если бы ему об этом
сказали,--  что  где-то под далеким и неведомым ему Лизом  еще одна такая же
машина в таком же помещении, как это, тоже ждет своего часа.
     Хедрон вдруг заговорил -- быть может, несколько быстрее, чем обычно:
     --  Какая   странная   транспортная  система!  Она  может  одновременно
обслуживать всего лишь  какую-то сотню  человек... Из этого следует, что они
вряд  ли рассчитывали  на  интенсивное движение между  городами. И  потом --
зачем им все эти хлопоты, зачем, спрашивается, было  зарываться в  землю при
все еще доступном небе? Возможно, это Пришельцы не разрешали им летать, хотя
мне и трудно в это поверить...  Или,  может быть,  все это было  сооружено в
переходный период, когда люди  еще позволяли себе путешествовать, но уже  не
хотели, чтобы хоть что-то напоминало им о космосе? Они могли перебираться из
города в  город и так  и  не видеть ни  неба, ни звезд... -- Он  хохотнул --
коротко и нервно: --  .  Я в одном  только уверен. Когда Лиз существовал, он
был  очень похож на  Диаспар. Все  города в  основе  своей  были  похожи.  И
неудивительно,  что  в  конце  концов  они  были  покинуты  людьми,  которые
стянулись в один центр -- в Диаспар. На кой, спрашивается, ляд было им иметь
их больше одного?..
     Олвин  едва   слышал  Шута.  Он  был  поглощен   разглядыванием   этого
диковинного снаряда, нетерпеливо пытаясь найти вход. Если машина управлялась
централизованно или при помощи устного кодового приказа, ему бы ни за что не
удалось заставить  ее  повиноваться  ему  и она до  конца  его жизни  так  и
осталась бы сводящей с ума загадкой.
     ...Беззвучно  раскрывшаяся дверь застала  его  врасплох. Тишина не была
тронута  ни малейшим  шорохом, не  прозвучало ни  малейшего  предупреждения,
когда  целая секция корпуса просто истаяла и перед ним, готовая его принять,
предстала безупречная красота интерьера.
     Настал момент выбора.  До этого рубежа он  всегда мог  повернуть назад,
стоило ему только захотеть. Но, ступи он в эту так гостеприимно раскрывшуюся
дверь, и можно было уже не  сомневаться в  том, что  произойдет после этого,
хотя  Олвин  не имел ни  малейшего  представления о  том,  куда  именно  его
привезут. Он предался бы попечению совершенно неизвестных ему сил и лишил бы
себя возможности распоряжаться собственной судьбой.
     Он не колебался  ни мгновения.  Он страшно  боялся  промедлить, боялся,
что, коли  будет раздумывать  слишком  долго,  этот  момент  никогда уже  не
повторится, --  у него просто не хватит решимости безоглядно отдаться своему
испепеляющему  стремлению познать  неведомое.  Хедрон  раскрыл  было  рот  в
энергичном протесте, но, прежде  чем  он произнес хотя бы одно  слово, Олвин
уже  переступил порог.  Он  обернулся к Хедрону, обрамленному  едва  видимым
прямоугольником дверного проема, и на несколько секунд между ними воцарилось
напряженное молчание, когда каждый ждал, чтобы первым заговорил другой.
     Решение было принято за них. Что-то прозрачно мигнуло, и  корпус машины
снова  сомкнулся. И не успел Олвин и руки поднять в прощальном  приветствии,
как длинный цилиндр тихонько тронулся вперед. Еще не войдя в туннель, он уже
двигался быстрее бегущего человека.
     ...Были времена, когда  что ни день миллионы людей  совершали такие вот
путешествия в машинах -- в основном такого же типа, как и эта -- между домом
и местом  работы.  С  тех давным-давно минувших времен Человек успел  обойти
Вселенную и  снова возвратиться на  Землю --  после  того как  основанную им
Галактическую  Империю  вырвали  у него из  рук. И вот  теперь машина  снова
работала, человек снова устремился иуда-то вперед,  сидя в салоне, в котором
легион ныне забытых, совершенно несклонных к приключениям людей в свое время
чувствовали себя совершенно как у себя дома.
     С одним только отличием -- путешествие Олвина было самым примечательным
из всех, которые предпринимались людьми за последний миллиард лет.

     ...Алистра  обошла  усыпальницу раз десять  (хотя,  в сущности,  вполне
хватило  бы  и  одного)  --  спрятаться здесь было  решительно негде.  После
первого приступа изумления она стала  сомневаться: а  были ли  те, кого  она
преследовала  по  Парку,  Олвином и Хедроном  во  плоти  или  же она гналась
всего-навсего за их электронными фантомами? Впрочем, мысль была не из умных,
потому  что свой фантом можно  было сразу <проявить>  в любом месте, которое
захотелось  бы посетить,  и  незачем было  отправляться куда бы то  ни  было
лично.  Ни один человек в  здравом рассудке не заставил бы свое  отображение
отшагать пару  миль, затратив на  это  полчаса,  когда  на место можно  было
прибыть мгновенно.  Нет, это конечно же были Олвин и Хедрон, и именно их она
и проводила до усыпальницы.
     Следовательно, где-то здесь должен быть тайный вход. И пока она ждет их
возвращения, отчего бы его и не поискать?
     Так уж  получилось, что возвращение Хедрона она прозевала,  потому  что
как  раз  в  этот момент изучала одну  из колонн  позади скульптуры,  а  Шут
появился совсем с противоположной стороны. Она услышала его шаги, обернулась
к нему и сразу поняла, что он один.
     -- Где Олвин? -- закричала она.
     Прошло некоторое время, прежде чем Шут ответил. Выглядел он изможденным
и каким-то  словно  в  воду  опущенным,  и Алистре пришлось  повторить  свой
вопрос,  и только тогда он обратил на нее внимание.  Казалось, он ничуть  не
был удивлен, увидев ее здесь.
     --  Я  не  знаю,-- ответил наконец Хедрон.--  Могу  только сказать, что
сейчас он -- на пути к Лизу. Ну  вот... теперь ты знаешь  ровно столько  же,
сколько и я...
     Слова  Шута никогда  не следовало  понимать  буквально. Но  Алистра  не
нуждалась более ни в каких  дополнительных доказательствах того, что сегодня
Шут вовсе  не играл свою привычную роль, Он говорил ей  правду -- что бы эта
самая правда ни означала.

<ul><a name=10></a><h2>10</h2></ul>

     Когда дверь закрылась, Олвин рухнул в ближайшее кресло. Ему почудилось,
что ноги внезапно отказались  ему служить. Наконец-то и  он  познал тот ужас
перед неизвестным, который преследовал всех его сограждан. Каждая клеточка в
нем  тряслась  от  страха, глаза застилала какая-то  пелена. Сумей он сейчас
вырваться из этой набиравшей  скорость машины, он сделал бы это  с радостью,
даже ценой отказа от своей мечты...
     Смял его не  только  страх, но еще и чувство невыразимого  одиночества.
Все, что он  любил и знал, осталось в  Диаспаре. Даже  если ему  и не грозит
никакая  опасность, он  --  как  знать?  -- может никогда больше не  увидеть
своего  мира.  Как   ни  один  человек   на  протяжении  миллионов  лет,  он
прочувствовал сейчас, что это значит --  навсегда оставить  свой дом. В этот
момент отчаяния ему казалось совершенно  неважным -- вела ли эта его тропа к
опасности или же была безопасна  и ничем ему не  грозила. Самое главное было
то, что она уводила его от дома.
     ...Шли минуты.  Это настроение медленно истаивало. Темные тени покинули
мозг.  Олвин начал мало-помалу обращать внимание  на  окружающее  и, в  силу
своего разумения, разбираться в устройстве невообразимо  древнего экипажа, в
котором  ему довелось  путешествовать.  Олвина совершенно не поразило  и  не
показалось в особенности  странным  то обстоятельство,  что  эта погребенная
под-землей  транспортная  система все  еще  совсем  исправно действует после
столь невообразимо долгого перерыва. Ее характеристик не было в запоминающих
устройствах городских  мониторов, но,  должно быть, где-то  еще  сохранялись
аналогичные цепи, предохранившие ее от изменений и разрушения.
     И  тут  он  впервые  увидел  индикаторное  табло,  составляющее   часть
переборки. На нем горела короткая, но такая ободряющая надпись:

     <ЛИЗ. 35 минут>.

     Пока  он  разглядывал эту надпись, число сменилось на <34>. По  крайней
мере,  это  была полезная  информация  --  хотя, поскольку  он  не  имел  ни
малейшего представления о скорости машины, она ничуть  не прояснила для него
вопрос  о  расстоянии  до  неведомого  города.  Стены  туннеля  сливались  в
однородную  серую  массу,  и  единственным признаком  движения  была  совсем
слабенькая  вибрация,  которой  ему бы и  не заметить,  если бы он не стал с
особенным вниманием вживаться в окружающее.
     К этому моменту Диаспар,  должно быть, отстоял от него уже на  многие и
многие  мили,  и  теперь  над  головой Олвина,  надо полагать,  простиралась
пустыня  с ее  неотвратимо перекатывающимися барханами.  Очень  могло  быть,
что-вот  в этот  самый  момент он мчался как раз под теми  древними холмами,
которые так часто разглядывал из башни Лоранна.
     Его  воображение стремглав уносилось  к  Лизу,  словно торопясь прибыть
туда ранее тела. Что же это  будет за город?  Как ни  старался Олвин, он мог
представить себе всего только уменьшенную копию Диаспара. Да и существует ли
он еще? -- думалось ему... Но он быстро убедил себя, что, будь иначе, машина
не несла бы его с такой стремительностью сквозь пласты земли.

     Внезапно  вибрация  пола  приобрела  совершенно иной характер. Странный
экипаж  замедлял движение  -- это  было  несомненно! Время,  видимо,  бежало
быстрее,  чем казалось Олвину. Он глянул на  табло и  несколько удивился  --
надпись гласила: <Лиз. 23 минуты>.
     Ничего   не   понимая,  немного  обеспокоенный,  он  прижался  лицом  к
прозрачной  стенке машины.  Скорость все  еще смазывала облицовку  туннеля в
сплошную серую ленту, но все  же теперь он  уже успевал схватывать  взглядом
какие-то загадочные отметки, которые исчезали  с  такой же стремительностью,
как и  появлялись. Но всякий раз,  прежде  чем исчезнуть, они, казалось, уже
чуть-чуть дольше задерживались на сетчатке глаза.
     Затем, совсем  неожиданно, стены  туннеля  с обеих сторон отпрыгнули  в
стороны. Все еще на огромной скорости, машина теперь мчалась сквозь огромное
пустое  пространство   --   куда  более  просторное,  чем  даже   та  пещера
самодвижущихся дорог под Парком.
     С изумлением оглядываясь по сторонам, Олвин заметил внизу  сложную сеть
направляющих стержней, которые сходились, перекрещивались и ныряли в туннели
по  обе  стороны  от  его  экипажа.  Поток голубоватого  света  лился из-под
выгнутого купола арочного потолка, обрисовывая силуэты огромных транспортных
машин. Свет был настолько ослепительным,  что  было  больно глазам, и  Олвин
догадался, что место это не было предназначено для человека. Мгновение позже
его экипаж  стремглав  промчался мимо  нескольких  рядов цилиндров, недвижно
парившим  над своими направляющими.  Они были значительно  больших размеров,
чем тот, в котором  он находился, и Олвин  догадался,  что они, должно быть,
использовались  для  перевозки  грузов.  Вокруг  них  громоздились  какие-то
совершенно непонятные механизмы -- замершие, остывшие...
     Это  циклопическое  и  такое пустынное помещение исчезло  почти так  же
стремительно, как и  возникло.  Образ  его вызвал  в сознании Олвина  что-то
похожее на благоговение. Впервые он осознал значение той огромной затерянной
карты  под  Диаспаром.  Мир оказался  куда  более полон  чудесами,  чем  ему
когда-либо представлялось.
     Олвин снова  глянул  на табло.  Ничто не  изменилось:  ему понадобилось
меньше  минуты,  чтобы промелькнуть  через пустынную станцию.  Машина  снова
набирала скорость, и, хотя движение по-прежнему  почти  не ощущалось,  стены
туннеля  уже отбрасывались назад  с быстротой, о порядке которой он не мог и
догадываться.
     Казалось, целая  вечность прошла,  прежде  чем  снова  наступило  почти
неощутимое изменение в характере вибрации.  Теперь на табло значилось: <Лиз.
1 минута>,
     Минута  эта  оказалась  самой  долгой в  жизни  Олвина.  Медленно,  еще
медленнее  двигалась машина... И на этот раз она  не просто  замедляла  свой
ход. Она -- останавливалась!..
     Плавно, в абсолютной тишине удлиненный цилиндр выскользнул из туннеля в
помещение, которое  могло бы сойти  за  двойника того, что  простиралось под
Диаспаром. Несколько мгновений  сильнейшее  волнение мешало  Олвину что-либо
разглядеть.  Двери давно уже  были раскрыты,  но он как-то не вдруг осознал,
что может покинуть свой  экипаж, Торопливо выходя из  машины, он в последний
раз  бросил  взгляд   на  табло.   Надпись  на  нем  изменилась  теперь   на
противоположную  и  смысл  ее  оказался  бесконечно  ободряющ: <Диаспар.  35
минут>.

     Когда  Олвин  занялся  поисками выхода из этого помещения,  он  углядел
первый намек  на  то,  что, возможно, находится теперь в стане  цивилизации,
отличающейся от его собственной. Выход на поверхность -- это-то было ясно --
лежал через низкий и широкий туннель в  торце станции, и пол в  этом туннеле
был не по  иное,  как лестница!  В Диаспаре лестницы встречались чрезвычайно
редко. Архитекторы  города  везде, где их замыслы сталкивались  с  перепадом
уровней,  строили  пандусы.  Это  был  отголосок  той  эпохи,  когда  роботы
передвигались   на  колесах  и   ступеньки  были   для   них   непреодолимым
препятствием.
     Лестничный пролет оказался очень  коротким  и закончился перед дверьми,
которые  при  приближении  Олвина  автоматически  растворились.  Он ступил в
небольшую комнатку, схожую с той, что опустила его из-под фигуры Ярлана Зея,
и  совсем  не  удивился,  когда  спустя  несколько  минут  перед  ним  снова
растворились двери, открыв взору  сводчатый коридор,  полого поднимающийся к
арке, которая своим полукругом  обрамляла кусочек неба. В лифте он опять  не
почувствовал  никакого  движения,  но  понимал, что,  наверное,  поднялся на
многие  сотни  футов, Он  поспешил  вверх во коридору к  залитому  солнечным
светом выходу, торопясь поскорее увидеть, что же лежит перед ним,  и позабыв
обо всех своих страхах.
     Он очутился на  склоне низкого холма, и на какое-то мгновение ему  даже
почудилось,  будто  он снова находится  в  центральном  Парке Диаспара. Быть
может, это и в  самом деле был какой-то  парк, но разум отказывался охватить
его размеры. Города, который  он ожидал увидеть,  не  было. Насколько хватал
глаз,  вокруг  не  было  ничего,  кроме леса и ровных  пространств, заросших
травой.
     Олвин  перевел  взгляд  на  горизонт,  и  там,  над  кромкой  деревьев,
простираясь справа налево  исполинской дугой, замыкающей в себе мир, темнела
каменная гряда, по  сравнению  с которой  даже самые  гигантские  сооружения
Диаспара показались бы карликами. Гряда эта лежала так далеко, что детали ее
скрадывались  расстоянием, но  все-таки  угадывалось в  ее очертаниях что-то
такое, что до  глубины души поразило Олвина. Наконец его глаза приноровились
к  пространствам этого  необъятного ландшафта, и он понял, что  эти каменные
исполины были нерукотворны.
     Время  поработило  далеко   не  все.   Земля   и   по   сей  день  была
обладательницей гор, которыми она могла бы гордиться.
     Олвин  долго  стоял  в  устье  туннеля,  постепенно  привыкая  к  этому
странному  миру, в котором так  неожиданно очутился.  Он  почти лишился дара
речи  --  такое  впечатление  произвели  на  него  уже просто  сами  размеры
окружающего его пространства. Это  кольцо прячущихся  в дымке гор  могло  бы
заключить  в  себе  и  десяток  таких  городов,  как  Диаспар.  Но,  как  ни
вглядывался Олвин, он так  и  не мог обнаружить никаких  следов  присутствия
человека.  И тем  не менее дорога, сбегавшая с холма, находилась в ухоженном
состоянии. Ему ничего не оставалось, как довериться ей.
     У  подножия  холма  дорога  исчезала  среди  огромных  деревьев,  почти
скрывающих солнце.  Странный букет запахов и звуков опахнул Олвина, когда он
ступил под их кроны. Ему и раньше знаком был шорох ветра в листве, но здесь,
кроме  этого, звенела еще  и самая настоящая  симфония  каких-то  слабеньких
звуков,  значения которых он не  угадывал. Неведомые ароматы охватили его --
ароматы, даже память  о которых была утрачена  человечеством. Это тепло, это
обилие запахов и цвета, да еще невидимое присутствие миллионов живых существ
обрушились на него с почти ощутимой силой.
     Встреча  с  озером  оказалась  полной  неожиданностью.  Деревья  справа
внезапно кончились, и он  очутился  перед  обширнейшим водным пространством,
усыпанным крохотными островками. Никогда в жизни  Олвин не видел такой воды.
По  сравнению с этим  озером самые обширные  бассейны Диаспара  выглядели не
более чем  лужами. Он  медленно спустился к самой кромке  воды,  зачерпнул в
пригоршни теплую влагу и стал смотреть, как она струйкаии стекает у него меж
пальцев.
     Огромная серебристая рыбина, внезапно появившаяся из колыхающегося леса
водорослей,  стала первым  живым  существом, отличным от  человека,  которое
Олвину довелось увидеть в своей жизни. Рыбина висела в зеленоватой пустоте и
плавники   ее  были  размыты  стремительным  движением  --  она  была  живым
воплощением  скорости  и  силы.  Претворенные  в  линиях этого живого  тела,
продолжали  свой  век изящные очертания  тех огромных кораблей, что когда-то
владели  небом  Земли. Эволюция и наука пришли к одному  и  тому же  ответу,
только вот дитя природы просуществовало гораздо дольше.
     Наконец Олвин  высвободился  из-под завораживающего  очарования озера и
продолжил свой путь по извивающейся дороге.  Лес  снова сомкнулся над ним --
но  ненадолго.  Дорога  внезапно  кончилась -- обширным пустым пространством
шириной в полмили и вдвое большей длины, и Олвин понял, почему до сих пор он
не встретил никаких следов человека.
     Пространство это оказалось заполненным низкими двухэтажными строениями,
выкрашенными  в  мягкие тона, глядеть на которые глазу было приятно даже при
полном. сиянии солнца. Большинство этих домов были ясных, простых пропорций,
но   некоторые   выделялись   каким-то   сложным  архитектурным   стилем   с
использованием  витых  колонн  и изящной резьбы по камню. В этих постройках,
которые казались очень старыми, была  использована даже  непостижимо древняя
идея остроконечной арки.
     Медленно  приближаясь к  селению,  Олвин  прилагал все  старания, чтобы
побыстрее освоиться с новым окружением. Все здесь  было незнакомо. Даже  сам
воздух  был  иным  --  неощутимо  пронизанный  биением  неведомой  жизни.  А
золотоволосые  люди  небольшого роста,  двигающиеся  между  домами  с  такой
непринужденной грацией,  совершенно ясно, были совсем не такими, как  жители
Диаспара.
     Они не обращали  на Олвина ни малейшего  внимания, и  это было странно,
поскольку уже и  одеждой он отличался от них. Температура воздуха в Диаспаре
всегда  была  неизменной, и  поэтому  одежда там  носила  чисто декоративный
характер  и подчас  обретала весьма  сложные формы, Здесь же  она казалась в
основном функциональной, сшитой для того, чтобы  в ней было удобно ходить, а
не  исключительно ради украшательства, и у многих состояла всего-навсего  из
целого куска ткани, обернутого вокруг тела.
     Только  когда Олвин уже углубился в поселок, люди Лиза отреагировали на
его присутствие, да и то их реакция приняла несколько необычную форму. Двери
одного  из  домов  выпустили  группу из  пяти  человек, которая  направилась
прямехонько  к  нему,-- выглядело это все так, как если бы  они, в сущности,
ожидали его прибытия. Сильнейшее волнение внезапно овладело Олвином, и кровь
застучала у него в венах. Ему  подумалось обо  всех знаменательных встречах,
которые состоялись у Человека с представителями других рас на далеких мирах.
Люди, которых он встретил здесь,  принадлежали к его собственному виду -- но
какими же стали они за те эпохи, что разделили их с Диаспаром?
     Депутация остановилась  в нескольких шагах  от Олвина. Ее  предводитель
улыбнулся и протянул руку в старинном жесте дружбы.

     --  Мы решили, что будет лучше всего встретить  вас здесь,-- проговорил
он.-- Наш  дом весьма  отличен  от Диаспара  и путь  пешком от  станции дает
возможность гостю... ну, что ли, несколько акклиматизироваться.
     Олвин принял  протянутую руку, но некоторое  время  молчал, так как был
слишком  взволнован,  чтобы отвечать.  И еще ему  стало понятно, почему  все
остальные жители поселка не обращали на него никакого внимания,
     -- Вы знали, что я иду к вам? -- спросил он после паузы.
     -- Ну, конечно, -- последовал ответ. -- Нам всегда становится известно,
что вагон пришел  в движение.  Но  скажите --  как  вы  нашли  к нам путь? С
момента  последнего  посещения минуло так много времени,  что  мы  уже стали
опасаться -- а не утрачена ли тайна безвозвратно...

     Говорящего прервал один из спутников:
     --  Мне  думается,  Джирейн,   что  нам  пока  следует   сдержать  свое
любопытство. Сирэйнис ждет.
     Имени Сирэйнис  предшествовало какое-то незнакомое  Олвину слово, и  он
подумал, что  это, должно быть,  титул. Он понимал речь  своих  собеседников
безо всякого труда,  и ему  и в голову  не приходило, что в этом заключается
что-то  удивительное. У  Диаспара  и Лиза было одно и то же  лингвистическое
наследие,  а  изобретение  еще  в   древности  звукозаписывающих   устройств
давным-давно обеспечило речи неколебимость форм.
     С видом насмешливой покорности судьбе Джирейн пожал плечами.
     -- Хорошо,-- улыбнулся он.-- У  Сирэйнис не так уж много  привилегий --
не стану лишать ее хотя бы этой.
     Они двигались  тесной группой, все дальше углубляясь в селение, и Олвин
с  любопытством разглядывал окружающих его людей. Они представлялись добрыми
и  интеллигентными, но  все  это  были  такие  добродетели,  которые  он  на
протяжении всей  жизни принимал  как нечто само собой разумеющееся, и теперь
он  искал черты,  которые  отличали бы  этих людей  от  диаспарцев.  Отличия
существовали,   только   вот   четко   определить   их  было   бы   довольно
затруднительно.  Все местные были несколько ниже ростом,  чем Олвин, и двоих
из  тех, кто вышел его встречать,  отмечали  безошибочные  приметы возраста.
Кожа  у  всех  была коричневого  цвета,  а  движения,  казалось,  прямо-таки
излучали  здоровье  и энергию.  Олвину  это  было  приятно, хотя  и казалось
несколько  удивительным.  Он улыбнулся, припомнив предсказание  Хедрона, что
если  он, Олвин,  когда-нибудь  и доберется до  Лиза, то найдет  его как две
капли воды похожим на Диаспар.
     Теперь жители селения уже с открытым любопытством наблюдали, как шагает
Олвин среди своих сопровождающих.  Никто уже не делал  вид, что воспринимает
его  как нечто  само  собой разумеющееся.  Внезапно из кучи деревьев  справа
раздались  пронзительные  крики,  и  стайка  крохотных,  оживленно  галдящих
созданий, вырвавшись из  леса, подбежала  и  сгрудилась  вокруг  Олвина.  Он
остановился,  пораженный,  не  веря  глазам  своим.  Перед ним  было  нечто,
утраченное  его миром так давно, что  теперь относилось  уже  чуть  ли  не к
области мифологии. Вот так когда-то начиналась жизнь... Эти вот ни на что не
похожие, шумные создания были человеческими детьми!
     Олвин разглядывал их с изумлением и с изрядной долей недоверчивости. И,
надо  сказать, и с еще каким-то  чувством,  которое  щемило  ему  грудь,  но
подобрать названия которому он  не умел. Ничто  другое здесь не могло бы так
живо напомнить ему его собственную удаленность от мира, который был  ему так
хорошо известен. Диаспар заплатил за свое бессмертие -- втридорога...
     Вся группа остановилась  перед самым большим домом  из всех, что до сих
пор  увидел Олвин. Дом стоял в самом центре поселка, и на  флагштоке над его
куполом легкий ветерок полоскал зеленое полотнище.
     Когда Олвин  ступил  внутрь,  все, кроме  Джирейна,  остались  снаружи.
Внутри было тихо и прохладно. Солнце, проникая  сквозь полупрозрачные стены,
озаряло интерьер мягким, спокойным сиянием. Пол, украшенный  мозаикой тонкой
работы,   оказался  гладким  и   несколько   упругим.  На   стенах  какой-то
замечательно талантливый  художник  изобразил ряд сцен, происходящих в лесу.
Картины перемежались мозаикой, мотивы которой ничего не говорили уму Олвина,
но  глядеть  на  нее  было  приятно.  В  одной из  стен  оказался  притоплен
прямоугольный   экран,   заполненный   перемежающимися  цветными  узорами,--
по-видимому,  это было  приемное  устройство видеофона,  хотя  и  достаточно
маленькое.
     Вместе  с  Джирейном они  поднялись  по  недлинной  винтовой  лестнице,
которая  вывела  их на  плоскую  крышу  дома. Отсюда хорошо было  видно  все
селение,  и Олвин  смог  убедиться,  что состоит оно  что-то  из около сотни
построек. Там,  вдали, лес расступался и  кольцом охватывал просторные луга,
где  паслись животные нескольких видов, Олвин и вообразить себе не мог,  чем
бы они могли быть. Большинство из этих животных принадлежали к четвероногим,
но некоторые, похоже, передвигались на шести и даже на восьми конечностях.
     Сирэйнис ожидала его в  тени  башни. Сколько  же  лет  этой женщине? --
спросил  себя  Олвин.  Ее  длинные,  солнечного  цвета  волосы  были тронуты
серебром, что, как он  догадался, должно было каким-то  образом указывать на
ее возраст. Дело в том, что существование  здесь детей, со всеми вытекающими
отсюда последствиями, совсем запутало Олвина.  Ведь  там, где есть рождение,
там,  несомненно,  должна существовать  и смерть, и  продолжительность жизни
здесь,  в Лизе, по-видимому, сильно  отличалась от  того, что имело место  в
Диаспаре. Он никак не мог решить  -- было ли Сирэйнис пятьдесят лет, пятьсот
или пять  тысяч, но, встретив ее  взгляд, он почувствовал  ту же  мудрость и
глубину опыта, которые он порой ощущал в присутствии Джизирака.
     Она  указала  ему  на  низкое  сиденье.  Хотя  глаза  ее  и  приветливо
улыбались, она  не произнесла ни слова, пока Олвин не устроился поудобнее --
или,  по   крайней  мере,  настолько   удобно,  насколько   сумел  под  этим
дружелюбным, но  достаточно пристальным взглядом. Затем Сирэйнис вздохнула и
низким, нежным голосом обратилась к гостю:
     --  Это случай, который выпадает не часто,  поэтому извините меня, если
я,  возможно,  не  все  делаю  по  правилам.  Но  у  гостя,  даже совершенно
неожиданного, есть определенные права. Поэтому, прежде чем мы начнем беседу,
я  хотела  бы предупредить вас кое о чем... Видите ли, я  в состоянии читать
ваши мысли.
     Она улыбнулась мгновенной вспышке недоумения, окрашенного неприязнью, и
быстро добавила:
     -- Но вас это вовсе не должно тревожить. Ни одно из прав человека у нас
не соблюдается  так свято, как право  на уединение сознания, Я могу войти  в
ваше мышление только в том  случае, если вы мне это позволите. Однако скрыть
от вас  сам  факт было бы нечестно, и  заодно  это  объяснит  вам, почему мы
находим устную речь до  некоторой степени утомительной и медленной. Ею здесь
пользуются не столь уж часто.
     Откровение это  хотя и несколько  встревожило Олвина, но в общем-то, не
слишком  поразило.  Когда-то этой способностью обладали  и люди  и машины, а
механизмы в  Диаспаре, не  изменяющиеся с течением времени,  и по  сию  пору
могли воспринимать  мысленные  приказы  своих повелителей,  Но  вот  сами-то
жители Диаспара утратили этот дар, который когда-то они разделяли  со своими
механическими рабами.
     --  Я  не  знаю, что  привело  вас  из вашего мира в  наш,-- продолжала
Сирэйнис,--  но коль скоро вы искали встречи с живыми  существами, ваш поиск
завершен.  Если не считать Диаспара, то за кольцом наших гор, кроме пустыни,
нет ничего.
     Было странно, что Олвин, который  прежде так часто  подвергал  сомнению
общепринятые  взгляды,  ни на мгновение  не  усомнился  в  словах  Сирэйнис.
Единственное, чем откликнулся он на ее лекцию, была печаль  по  поводу того,
что все, чему его учили, оказалось так близко к истине.
     --  Расскажите мне  о Лизе -- попросил он.-- Почему вы  так  долго были
отъединены от Диаспара? Хотя, похоже, вы знаете о нас так много...
     Сирэйнис улыбнулась его нетерпению.
     -- Да расскажу я, все я вам расскажу,-- почти пропела она,-- но сначала
я хотела бы узнать кое-что о вас лично. Прошу вас...  Как  вы нашли дорогу к
нам? И еще -- почему вы пришли?
     Несколько запинаясь поначалу, но потом все более и более уверенно Олвин
поведал свою историю. Никогда прежде не случалось ему говорить так свободно.
Перед ним был  человек, который , как ему представлялось, уж точно не станет
потешаться   над   его   мечтами,  потому  что  знает:  эти  мечты  реальны,
осуществимы...  Раз или два Сирэйнис  прервала его  короткими  вопросами  --
когда  он  касался  каких-то моментов жизни в  Диаспаре, которые не были  ей
известны.  Ему  так  трудно  было  вообразить, что  реалии его повседневного
существования  кому-то  покажутся   бессмысленными,   поскольку  вопрошающий
никогда не жил в его городе  и ничего не знает  о его  сложной  культурной и
социальной  организации... Но  Сирэйнис слушала с таким участием,  и он  как
должное  воспринимал,  что она  все  понимает.  Много  позже он осознал, что
помимо Сирэйнис его рассказ слушало еще огромное число людей.
     Когда он закончил  свое  повествование, на  некоторое  время воцарилось
молчание. Затем Сирэйнис взглянула на него и тихо произнесла:
     -- Почему вы пришли в Лиз?
     Олвин посмотрел на нее с изумлением.
     -- Я  же сказал вам. Я хотел исследовать мир. Все твердили  мне, что за
пределами  города  нет ничего, кроме пустыни,  но я должен  был  сам в  этом
убедиться...
     -- И это -- единственная причина?
     Олвин поколебался немного. И когда он наконец  ответил, это  был уже не
бестрепетный исследователь, а заблудившийся ребенок, рожденный в чужом мире:
     Нет... Не единственная... Хотя до сих пор я этого и не понимал.  Я... я
чувствовал себя одиноким...
     --  Одиноким?  В Диаспаре?  -- на губах Сирэйнис играла  улыбка,  но  в
глазах светилось сочувствие, и Олвин понял, что этой женщине не нужно ничего
объяснять.
     Теперь,  когда  он  рассказал  свою  историю,  он  ждал,  чтобы  и  его
собеседница выполнила уговор. Не мешкая, Сирэйнис поднялась и стала медленно
прохаживаться по крыше.
     --  Я  знаю,  о  чем  вы  собираетесь  спрашивать,-- начала  она.--  На
некоторые из этих  вопросов я могу  дать ответ, но делать это с помощью слов
было  бы слишком утомительно. Если  вы откроете мне свое сознание, я передам
ему  все,  что  вам  хочется  узнать.  Можете  мне  довериться;  без  вашего
разрешения я не прочту ни мысли.
     -- И что я должен сделать? -- осторожно осведомился Олвин.
     -- Настройтесь на то, чтобы получить мою помощь,-- смотрите мне в глаза
и постарайтесь забыть обо всем,-- скомандовала Сирэйнис.
     Что произошло затем, Олвин  так и не понял.  Все его чувства, казалось,
полностью выключились, и хотя он так никогда  потом  -- и не мог припомнить,
как  же  это  случилось,  но,  вслушавшись  в себя,  он  вдруг  с изумлением
обнаружил, что знает все.
     Он видел прошлое -- правда, не совсем отчетливо, как  человек,  стоящий
на вершине горы, мог  бы видеть скрывающуюся в дымке равнину.  Он понял, что
люди не всегда жили в городах и что с  тех пор,  как машины освободили их от
тяжкого  труда, начался спор между  двумя цивилизациями различного  типа. На
протяжении  столетий и столетий  периода Начала существовали тысячи городов,
однако  большая часть человечества предпочитала жить сравнительно небольшими
поселениями.  Всеземной транспорт и мгновенные средства связи  давали  людям
возможность осуществлять  все необходимые контакты с  остальным миром, и они
не испытывали  ни малейшей необходимости ютиться в тесноте городов, в толчее
миллионов своих современников.
     Лиз в те  ранние времена мало чем отличался от  сотен других поселений.
Но  постепенно,  по  мере  того как  проходили  столетия, он  сумел  создать
независимую культуру, которая относилась к категории самых высокоразвитых из
когда-либо  известных  человечеству.  По большей  части  культура  эта  была
основана на непосредственном использовании психической энергии, и именно это
вот  обстоятельство   и  отъединило  ее  от  остальной  части  человеческого
общества,  которое все больше и  больше  полагалось на широкое использование
механизмов.
     Эпохи сменяли одна другую, и, по мере того как эти два типа цивилизаций
продвигались вперед по своим столь разнящимся  путям, пропасть между Лизом и
остальными  городами  все расширялась.  Она становилась  преодолимой  лишь в
периоды  серьезных кризисов. Когда Луна стала падать на Землю,  разрушили ее
именно  ученые Лиза.  Так же было и с защитой Земли  от  Пришельцев, которых
отбросили после решающей битвы у Шалмирейна...
     Исполинское  это  усилие истощило человечество. Города  один за  другим
стали приходить в  упадок, и пустыня барханами накатывалась на них. По  мере
того  как численность населения падало, человечество начало  мигрировать,  в
результате чего  Диаспар  и остался  последним -- и самым большим -- из всех
городов.
     Большая часть всех  этих  перемен  никак не отозвалась  на Лизе, но ему
пришлось  вести свою  собственную битву  --  против  пустыни.  Естественного
барьера гор оказалось совсем  не  достаточно, и  прошло  множество столетий,
прежде чем людям удалось обеспечить безопасность своему оазису. В этом месте
картина, возникшая  перед внутренним  взором  Олвина, несколько размывалась.
Возможно,  это  было  сделано намеренно.  В результате Олвин  никак  не  мог
уразуметь, что же обеспечило  Лизу ту же вечность бытия, которой обладал его
Диаспар.
     Впечатление  было  такое,  что  голос  Сирэйнис пробивается  к  нему  с
огромного  расстояния,-- и все же это был  не только  ее голос, поскольку  в
мозгу  Олвина  звучала  целая  симфония слов  --  как будто  одновременно  с
Сирэйнис говорили еще многие и многие другие.
     -- Такова вкратце наша история.  Вы  видите, что даже в эпоху Начала  у
нас было  очень  мало  общего  с городами,  хотя их жители достаточно  часто
посещали наши  земли. Мы никогда  им  не препятствовали, поскольку многие из
наших величайших умов были пришельцами извне, но когда города стали умирать,
мы  не захотели оказаться  вовлеченными в их падение. И вот, когда воздушный
транспорт  перестал функционировать, в Лиз остался только один путь -- через
транспортную систему  Диаспара. С нашей стороны она была запечатана, когда в
центре  вашего города разбили Парк, и  вы забыли про  нас, хотя  мы о  вашем
существовании не забывали никогда.
     Диаспар  поразил  нас. Мы ожидали, что и  его  постигнет судьба  других
городов,  но вместо  этого он сумел развить стабильную культуру, которая, по
всей вероятности, будет существовать до тех пор, пока существует сама Земля.
Мы  не  в восхищении от этой культуры и  до некоторой степени даже рады, что
те, кто стремился ускользнуть от нее, смогли это сделать. Куда больше людей,
--  чем вы  можете себе  представить,  предприняли  такое же  вот  подземное
путешествие,  и почти всегда  они оказывались людьми  выдающимися,  которые,
приходя в Лиз, приносили с собой нечто ценное...
     Голос  сошел  на  нет. Паралич чувств у Олвина постепенно проходил,  он
снова  становился  самим  собой. С удивлением  он обнаружил, что  солнце уже
опустилось  далеко за деревья, а  небо на  востоке напоминает  о наступлении
ночи.  Откуда-то  плыл  вибрирующий  стон огромного  колокола.  Он  медленно
растворялся  в  тишине,  наполняя   воздух  напряжением  какой-то   тайны  и
предчувствием чего-то необыкновенного. Олвин обнаружил, что слегка дрожит --
и не от первого вечернего холодка, а от благоговения и  изумления перед всем
тем, что ему довелось узнать. Ему вдруг остро захотелось снова увидеть своих
друзей, снова оказаться среди такого знакомого окружения Диаспара.
     -- Я должен  вернуться, --  сказал он. -- Хедрон...мои  родители... они
будут меня ждать...
     Это не совсем было правдой. Хедрон, конечно,  станет удивляться --  что
это  такое с ним приключилось,  но, насколько понимал Олвин,  о  том, что он
покинул Диаспар, больше не знал никто. Он не смог бы объяснить побудительные
мотивы этой маленькой  неправды  и, как только произнес эти  слова, сразу же
застыдился себя.
     Сирэйнис задумчиво посмотрела на него.
     -- Боюсь, что все это не так просто,-- проговорила она.
     --  Что вы  имеете в виду? -- спросил  Олвин.--  Разве  машина, которая
привезла меня сюда, не в состоянии  отправить меня и обратно? -- Он никак не
мог  свыкнуться с мыслью, что  его могут задержать в  Лизе помимо его  воли,
хотя что-то подобное и промелькнуло у него в голове.

     Впервые   за  все  время  Сирэйнис,  похоже,  почувствовала   некоторую
неловкость.
     -- Мы сейчас  говорим о вас, -- сказала она, не  обьясняя,  кто это  --
<мы>  и  каким  образом  могла  происходить  такая консультация.--  Если  вы
возвратитесь  в Диаспар, о нашем существовании  узнает весь город. Даже если
вы  пообещаете  никому  ничего  не  рассказывать,  вы  все равно не  сможете
сохранить наше существование в тайне.
     -- А зачем хранить его в тайне? -- удивился Олвин. -- Я уверен, что для
обоих наших народов будет только хорошо, если они снова смогут встретиться и
начать сосуществовать...
     Сирэйнис, казалось, была чем-то недовольна:
     -- Мы так не считаем. Стоит только воротам раствориться, как нашу землю
наводнят  праздные, любопытствующие искатели  сенсаций.  До  сих пор до  нас
добирались только самые лучшие из ваших людей...
     Этот ответ  содержал в себе столько бессознательного превосходства  и в
то  же  время  был  основан  на   столь   ложных  предпосылках,   что  Олвин
почувствовал,  как  подступившее  раздражение  совершенно  вытеснило  в  нем
тревогу.
     -- Все это совершенно не так,-- без околичностей заявил он.-- Я глубоко
убежден, что  во всем  Диаспаре не найдется ни единого человека,  который бы
покинул город -- если бы даже и захотел, если бы даже он знал, что ему  есть
куда отправиться. Поэтому, если вы разрешите мне  вернуться, на Лизе это  ну
никак не скажется...
     -- Это не мое  решение,--  объяснила  Сирэйнис.--  И вы  недооцениваете
возможностей и сил  человеческого сознания, если  полагаете,  будто барьеры,
которые  удерживают жителей  Диаспара  в  границах  города,  не  могут  быть
устранены. Тем  не менее у нас нет ни малейшего желания удерживать вас здесь
против вашей воли, хотя, если вы намереваетесь все-таки вернуться в Диаспар,
мы будем вынуждены стереть из вашей памяти все воспоминания о нашей земле --
Она  чуть помедлила.-- Этот  вопрос никогда  прежде не  поднимался. Все ваши
предшественники приезжали к нам навсегда.
     Олвин оказался  перед  выбором, который  он отказывался  принимать. Ему
хотелось исследовать Лиз,  узнать  все  его тайны, открыть для себя  те  его
стороны, которыми он отличается от его родины, но в то же самое время он был
преисполнен решимости возвратиться в Диаспар, чтобы доказать друзьям, что он
вовсе  не  какой-то  праздный  мечтатель.  Он  никак  не  мог  понять  этого
стремления сохранить тайну Лиза. Но и, пойми он его, это ничуть не сказалось
бы на его намерениях.
     Он понял, что должен выиграть  время или же убедить Сирэйнис в том, что
то, о чем она его просит, совершенно невозможно.

     --  Но ведь Хедрон  знает,  где  я,-- возразил  он.--  Вы  же не можете
стереть и его память.
     Сирэйнис улыбнулась. Улыбка была приятна и в других обстоятельствах она
показалась бы достаточно дружелюбной. Но сейчас  за ней Олвин впервые уловил
присутствие ошеломляющей, неумолимой силы.
     --  Вы недооцениваете  нас,  Олвин,-- прозвучал  ответ.--  Сделать  это
совсем  нетрудно. Я  могу добраться  до Диаспара куда быстрей, чем,  скажем,
требуется,  чтобы из  конца в  конец  пересечь  Лиз.  Некоторые из  тех, кто
прибывал к нам прежде, сообщали друзьям, куда именно они направляются. И все
же друзья эти забыли про них. Эти люди просто исчезли из истории Диаспара...
     Было  бы глупо  отвергать такую возможность, и теперь,  когда  Сирэйнис
указала  на нее,  она представлялась совершенно очевидной. Олвин  задумался,
сколько раз за  эти  миллионы лет,  протекшие с тех пор, как разделились две
культуры,  люди Лиза  проникали  в  Диаспар  с тем, чтобы охранить  свою так
ревностно оберегаемую  тайну.  И  еще -- он задумался и  над  тем, насколько
могущественны силы мозга, находящиеся в распоряжении этих странных  людей  и
без колебаний приводимые ими в движение.
     Не грозило ли ему  какой-нибудь  опасностью  -- строить какие бы  то ни
было планы вообще? Сирэйнис обещала, что не станет читать его мысли  без его
согласия,  но  нет  ли  обстоятельств,  в  которых  это  обещание  останется
невыполненным?
     --  Вы,  конечно,  не ожидаете,  чтобы я  немедленно принял  решение,--
проговорил  он.-- Не  могу ли я, прежде чем сделать выбор,  хотя бы  немного
познакомиться с вашей страной?
     Ну  конечно же, -- немедленно отозвалась Сирэйнис. -- Оставайтесь у нас
столько,  сколько  вам  захочется,  и  в  конце  концов  мы  все же  сможете
возвратиться в Диаспар, если не передумаете. Но если бы вы приняли решение в
течение следующих  нескольких  дней, это  бы  упростило  дело. Вам  ведь  не
хочется, чтобы ваши друзья волновались, а чем дольше вы у нас пробудете, тем
труднее для нас будет сделать соответствующие поправки.
     Это  Олвин  мог  оценить. Ему  бы  только хотелось  знать, что  это  за
<поправки>. По всей вероятности, кто-то из Лиза войдет в  контакт с Хедроном
-- о чем Шут даже и подозревать-то не будет -- и займется его сознанием. Сам
факт отсутствия Олвина скрыт быть не может, но вот информация, которую они с
Хедроном  обнаружили,  окажется  уничтоженной.  И по  мере  того  как  будут
проходить столетия, имя Олвина станет в один ряд с именами тех Неповторимых,
которые загадочным образом исчезли без следа и были за6ыты...
     Здесь  было  множество  тайн,  и  он, похоже,  ничуть не приблизился  и
разгадке хотя бы одной  из них. Не  существовала ли какая-то  цель  за этими
странными односторонними отношениями Лиза и Диаспара  или же это всего  лишь
проявлялась некая историческая случайность? Кто и что были эти Неповторимые,
и  если жители  Лиза могли проникать  в  Диаспар, то почему же тогда  они не
отключили те цепи Хранилищ Памяти, где содержится информация,  дающая ключ к
их обнаружению? Это был, видимо, единственный вопрос, на который Олвин и сам
мог дать более или менее правдоподобный ответ. Центральный Компьютер, должно
быть, оказался  слишком неподатливым для такого рода шуток, и вряд ли даже с
помощью  самых  тонких  приемов  парапсихологии к нему можно  было подобрать
отмычку.
     Он оставил все эти проблемы  в стороне. Кто знает, может быть, у него и
появится  шанс  ответить  на  них,  когда  он  узнает  побольше.  Что  толку
предаваться  бесплодным размышлениям,  возводя  пирамиды  догадок  на  песке
неосведомленности...
     -- Что ж, хорошо,--  сказал он, может  быть,  не совсем вежливо, потому
что  все  еще был раздражен  этим неожиданным  препятствием, вставшим на его
пути.-- Как только смогу  -- сразу же дам вам  отрет. Если вы покажете  мне,
какова же она, ваша земля.
     --  Вот  и прекрасно,--  воскликнула Сирэйнис, и  иа этот раз  Олвин не
усмотрел никакой скрытой  угрозы в  ее улыбке.-- Мы гордимся  Лизом,  и  нам
будет  приятно показать  вам, как  это  люди могут обходиться без городов. И
пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь: друзья в Диаспаре не будут встревожены
вашим  отсутствием.  Мы  позаботимся   об   этом  --  хотя  бы  ради  вашего
собственного благополучия.
     Сирэйнис  впервые  в  жизни   дала  обещание,  которое  она  не  смогла
выполнить...

<ul><a name=11></a><h2>11</h2></ul>

     Как Алистра ни пыталась,  никаких  больше сведений выудить у Хедрона ей
не  удалось. Шут  быстро оправился от первоначального  шока и от той паники,
которая  буквально вытолкнула его на поверхность, когда  он остался в полном
одиночестве под усыпальницей Зея. Кроме того, он стыдился своей трусости и в
то же время  спрашивал себя -- достанет ли  у него  духу  в один  прекрасный
момент вернуться в пещеру самодвижущихся дорог и расходящихся по всему свету
туннелей?  Хотя он и понимал,  что Олвином двигал не столько здравый  смысл,
сколько нетерпение, если не глупость, ему, в сущности, не верилось, что тому
угрожает  какая-то опасность. В свое время он возвратится. В  этом-то Хедрон
был убежден. Ну,  почти  убежден: сомнений оставалось ровно настолько, чтобы
понудить его соблюдать  осторожность. Будет мудро, решил  он,  пока  суть да
дело,  распространяться  обо  всем этом как можно меньше  и представлять все
случившееся просто как еще одну свою проделку.
     К  несчастью  для  этого  превосходного  плана,  он  не   сумел  скрыть
обуревавщие  его чувства,  когда  по возвращении  на поверхность  веред  ним
предстала  Алистра. Она усмотрела в его глазах страх, 6езошибочный страх,  и
тотчас  же  истолковала  его  в  том  смысле,  что  Олвину  грозит  какая-то
опасность.  Напрасны оказались все заверения Хедрона  --  Алистра злилась на
него все больше и больше, когда они вместе возвращались через Парк.
     Сначала она  хотела  остаться около  усыпальницы --  подождать  Олвина,
каким бы загадочным образом он ни исчез. Хедрону удалось убедить ее, что это
будет зряшная трата времени, и, когда она последовала за ним в город, у него
несколько отлегло  от сердца. Нельзя было сбрасывать  со счетов  возможность
того,  что  Олвин  вернется  почти  тотчас же,  и Хедрону не хотелось, чтобы
кто-то еще оказался посвященным в тайну Ярлана Зея.
     К тому  времени, когда они достигли первых зданий города, Хедрону стало
ясно, что его тактика увиливания от ответов полностью провалилась и ситуация
самым  драматическим  образом  вышла из-под  контроля. Впервые в  жизни  Шут
просто  растерялся и  не  нашел способа справиться  с  возникшей  проблемой.
Изначальная  его  реакция -- подсознательный  страх  медленно  уступал место
более глубокой и более обоснованной тревоге. До сих пор Хедрон придавал мало
значения последствиям своих поступков. Его собственные интересы и некоторая,
совершенно искренняя симпатия  к  Олвину были достаточным мотивом для всего,
что  он сделал.  Да, он поощрял и  поддерживал Олвина, но  ему и в голову не
приходило, что может произойти что-то похожее на то, что сейчас произошло.
     Несмотря на разницу лет и пропасть опыта, разделяющие  их,  воля Олвина
всегда  оказывалась сильнее,  чем  его собственная. С этим теперь уже ничего
нельзя было  поделать. Хедрон  чувствовал, что события  уже сами несут его к
какой-то высшей точке и от него, собственно, уже ничто не зависит.
     Учитывая все  это, было  как-то не совсем справедливо, что Алистра,  по
всей  вероятности,  считала его  чем-то  вроде злого гения  Олвина  и  вовсю
демонстрировала склонность винить  за все  случившееся именно его.  Алистрой
при этом двигала  отнюдь не мстительность.  Она была просто раздосадована, и
часть  этой  ее  досады фокусировалась на  Хедроне. И  если бы  какие-то  ее
действия причинили Шуту беспокойство, она нимало бы об этом не пожалела.
     Они расстались в каменном молчании,  когда дошли  до  могучей кольцевой
магистрали, опоясывающей  Парк.  Хедрон глядел девушке вслед,  пока  она  не
исчезла из виду, и устало думал о том,  какие же еще  планы  могут созревать
сейчас в этой юной головке.
     Он  мог  быть  уверен только  в  одном: отныне на протяжении некоторого
времени ему может угрожать все что угодно, кроме скуки.
     Что же касается  Алистры, то она действовала быстро и не без некоторого
озарения.  Она  не  стала  тратить  времени  на розыски  Эристона  и Итании.
Родители Олвина, с ее точки зрения,  были не более чем милыми ничтожествами,
к которым она  относилась  не  без  приязни, однако решительно безо  всякого
уважения. Они только  бы  упустили время в пустых препирательствах, а  затем
поступили бы точно так же, как Алистра поступала сейчас.
     Джизирак выслушал ее рассказ, не проявляя внешне ровно никаких  чувств.
Если он и  был  взволнован или  удивлен, то хорошо это скрывал --  настолько
хорошо,   что   Алистра    даже   испытала   некоторое   разочарование.   Ей
представлялось, что до сих пор в городе никогда не происходило  ничего столь
же важного и необычного, и деловой подход Джизирака как-то несколько охладил
ее пыл. Когда она закончила свое  повествование, Джизирак задал ей несколько
вопросов и намекнул, не  выразив этого  в каких-то  определенных выражениях,
что  она, возможно, просто ошиблась. Какие у ней были причины полагать,  что
Олвин и в самом деле покинул город? Может  быть, над ней просто подшутили...
То обстоятельство, что во всем этом  оказался замешан  Хедрон, делало  такое
предположение в высшей степени правдоподобным. Быть  может, вот в этот самый
момент Олвин, скрываясь где-то в Диаспаре, тихонько посмеивается над ней...
     Единственный определенный ответ, которого  она  добилась  от Джизирака,
состоял в том, что он наведет справки и в течение  дня свяжется с ней. А она
тем временем не должна тревожиться, -- и  было  бы лучше всего, если бы  она
никому  ничего  не рассказывала о происшедшем. Нет никакой надобности  сеять
панику по поводу  инцидента, который, вполне возможно, разъяснится в течение
ближайших нескольких часов.
     Алистра  ушла  от  Джизирака  в  состоянии,  близком  к  зарождающемуся
отчаянию. Доведись ей увидеть,  что он  предпринял  сразу же после ее ухода,
она была бы довольна куда больше.
     У  Джизирака  были  друзья в  Совете.  За свою  долгую жизнь  он и сам,
бывало,  состоял его членом и мог бы стать им снова,  если  бы ему вдруг  до
такой  степени  не повезло.  Словом,  ои  связался со своими  тремя наиболее
влиятельными  коллегами  и  осторожно  возбудил  их  интерес.  Как наставник
Олвина, он хорошо  понимал деликатность  своего  положения  и,  естественно,
стремился  обезопасить себя.  А пока --  чем  меньше  людей  будут  знать  о
происшедшем, тем оно и лучше.
     Собеседники  его  сразу  же  согласились,  что  первое  из  всего,  что
необходимо  предпринять,  это  войти  в  контакт  с  Хедроном и  потребовать
объяснений.  В  этом  великолепном  плане  был  только  один  изъян:  Хедрон
предвидел такой поворот событий, и найти его оказалось невозможным.

     Если  в положении  Олвина и заключалась какая-то двойственность, то его
хозяева были достаточно осмотрительны и не показывали  ему этого. В  Эрли --
маленьком поселке,  где  правила Сирэйиис  -- он  волен  был ходить где  ему
только  заблагорассудится.  Выражение  <правила>,  впрочем,  было,  пожалуй,
слишком уж  сильным,  чтобы точно  обрисовать положение этой  женщины. Порой
Олвину казалось,  что она была  снисходительным диктатором, я в иных случаях
выходило, что у нее вообще  нет  никакой  власти. До  сих  пор  ему никак не
удалось  хотя  бы приблизиться к пониманию социальной системы Лиза -- то  ли
лотому, что она была слишком проста, то ли из-за того, что настолько сложна,
что ее суть ускользала от понимания. Наверняка он выяснил только то, что Лиз
был разделен на  бесчисленные поселки и  Эрли среди  них считался  типичным.
Однако,  в известном  смысле, типичных примеров тут  просто не существовало:
Олвина заверили, что каждый поселок старается быть как можно более непохожим
на своих соседей. Все это было чрезвычайно запутанно.
     Хотя Эрли был очень маленьким и  в нем проживало меньше тысячи человек,
сюрпризов он  таил  в  себе немало. Все здесь  решительно все  отличалось от
аналогов Диаспара.  Различия  распространялись даже на такие фундаментальные
вещи, как человеческая речь.  Своими голосовыми связками пользовались только
ребятишки.  Взрослые  же очень  редко  обращались друг к другу со словами, и
спустя некоторое время Олвин пришел к выводу, что  они поступали  так только
из вежливости  по  отношению  к нему. Быть окруженным  со всех сторон  бурей
беззвучных слов  было странно,  непривычно и  порой вызывало у  Олвина  даже
что-то вроде отчаяния, но через какое-то время он к этому привык. Вскоре ему
уже казалось странным, что устная речь вообще выжила в условиях, когда в ней
не  было  никакой необходимости. Но  прошло еще  какое-то время,  и Олвин  с
изумлением обнаружил,  что жители Лиза  очень любят петь и  вообще  являются
поклонниками музыки во всех ее видах. Весьма вероятно,  подумалось ему, что,
не будь этого, они уже давным-давно стали бы совершенно немы.
     Эти  люди постоянно были  чем-то заняты, их время  и внимание поглощали
задачи и проблемы, для Олвина абсолютно непостижимые.  А  когда он  все-таки
догадывался  о том, что именно делает тот или иной  житель  Лиза, многое  из
этих   трудов  представлялось  ему  совсем  ненужным...  Значительная  часть
потребляемых здесь пищевых продуктов самым натуральным образом выращивалась,
а не  синтезировалась  по технологии, выработанной еще столетия назад. Когда
Олвин  заговорил об этом,  ему терпеливо объяснили, что  людям Лиза нравится
наблюдать  за  ростом   живого,  нравится   выполнять  сложные  генетические
эксперименты и  разрабатывать все более тонкие оттенки вкуса и аромата. Эрли
славился фруктами,  но,  когда  Олвин отведал некоторые  из  самых  отборных
плодов, они показались  ему ничуть не лучше тех, которые  он мог сотворить в
Диаспаре, едва пальцем шевельнув.
     Сперва он задался вопросом:  не забыли ли  жители Лиза те силы и машины
(если они когда-либо обладали ими),  которые он принимал как нечто в  высшей
степени естественное и на которых зиждилась вся жизнь в Диаспаре. Вскоре он,
однако,  обнаружил,  что  вопрос   поставлен  некорректно.  В  Лизе  были  и
необходимые орудия, и умение их применять, но вот прибегали к ним лишь в том
случае, когда это было уж совершенно необходимо. Наиболее разительный пример
в  этом  смысле являла  собой местная транспортная система -- если ее  можно
было почтить таким названием. На короткие расстояния люди ходили  пешком, и,
казалось, им это было вполне по душе.  Если же человек спешил или нужно было
перевезти  небольшой груз,  то  использовали животных,  которые,  совершенно
очевидно, были предназначены именно для этого. В тяжеловозах ходили какие-то
низкорослые шестиногие  монстры,  очень послушные,  сильные  и  умственно не
слишком  развитые. Быстрые  на ногу животные были  совсем иными.  Обычно они
передвигались  на четырех конечностях, но когда нужно было  развить  высокую
скорость, то пользовались  только задними.  Весь Лиз они могли  пересечь  за
несколько  часов,  и  наездник  при  этом  располагался в  шарнирном  седле,
притороченном к спине животного. Ничто в  целом свете не заставило бы Олвина
рискнуть отправиться  в такого рода  прогулку, а вот среди  местных  молодых
людей это был весьма популярный  вид спорта. Их  скакуны превосходных кровей
были аристократами  здешнего  животного мира  и,  надо  сказать,  хорошо это
понимали.  В  их  распоряжении имелся довольно обширный лексикон,  и  Олвину
нередко  случалось подслушать, как  они  хвастаются друг перед другом своими
прошлыми и  грядущими  победами.  Когда  Олвин пытался проявить дружелюбие и
присоединиться к беседе, скакуны делали вид, что не понимают его, а  если он
проявлял настойчивость, то убегали с видом оскорбленного достоинства.
     Эти вот два вида животных в полной мере удовлетворяли все обычные нужды
Лиза и доставляли владельцам огромное удовольствие, которого, конечно, никак
нельзя было ожидать от машин. Но когда требовалась особенно высокая скорость
или  необходимо  было  перевезти очень уж значительный  груз,  то  на помощь
приходили машины и ими пользовались без малейшего колебания.
     Хотя животные Лиза явились для Олвина целым миром, полным интересного и
удивительного, более  всего его  заинтересовали две крайности  среди  людей.
Очень молодые и очень старые -- и те и другие  в равной степени казались ему
странными  и даже  поражающими.  Самый  старый  обитатель Эрли  едва  достиг
двухсотлетнего возраста, и жить ему оставалось всего несколько лет. Олвин не
мог не отметить  про себя, что в этом  возрасте его собственное тело едва ли
претерпело бы  какие-либо изменения, в то время как этот человек, у которого
впереди не  было целой цепочки  жизней, воспринимаемой  им  как  своего рода
компенсация , почти исчерпал свои физические силы. Волосы его были абсолютно
белы,  а лицо представляло  небывало  сложную сеть морщин. Похоже было,  что
большую   часть  времени   он  проводит,  сидя   на  солнышке  или  медленно
прогуливаясь  по  поселку,  обмениваясь  со  всеми  встречными   беззвучными
приветствиями. Насколько  мог решить  Олвин,  старик был совершенно  доволен
жизнью, ничего большего  не требовал от нее и  ни  в малейшей степени не был
угнетен сознанием своего приближающегося конца.
     Это было проявление  философии,  настолько  отличающейся  от  взглядов,
принятых в Диаспаре, что Олвин никак не мог ее усвоить. Почему кто-то должен
столь терпимо относиться к смерти, если она не является чем-то обязательным,
если есть возможность жить тысячу лет, а затем совершить скачок через многие
и многие тысячелетия,  чтобы начать  все сначала  в мире,  черты которого  в
какой-то степени предопределены и тобой? Это была одна из загадок, разрешить
которые  он вознамерился, как только у него появится возможность  откровенно
их обсудить. Ему было очень трудно уверовать в то, что Лиз сделал этот выбор
по собственной воле, если ему было хорошо известно об  альтернативе, реально
существующей в Диаспаре.
     Часть  ответа  на свой  вопрос  он нашел  в  детях  --  этих  маленьких
созданиях,  которые представлялись ему  столь  же  необычными,  как и  любые
представители животного мира Лиз. Он проводил очень много времени среди них,
наблюдал за  их играми  и в конце концов был принят ими как  друг. Часто ему
казалось, что они вообще не имеют отношение к человеческому роду, потому что
их  мотивами, их логика и даже  их язык были  столь странны.  Он недоверчиво
смотрел  на взрослых и  задавался вопросом, как это они  могли  развиться из
этих  вот  удивительных  существ,  которые, казалось,  большую  часть  жизни
проводят в своем собственном замкнутом мирке.
     И все же, даже изумляя его, они пробуждали в его сердце чувство, доселе
ему  совершенно  неведомое.  Когда --  что  случалось не  часто, но все-таки
случалось --  они начинали  плакать или  каким-то  другим  образом проявляли
полное отчаяние или подавленность, их маленькие несчастья представлялись ему
куда более  трагическими, чем  даже  весь  долгий путь  отступления Человека
после  потери  Галактической  Империи. То  было  что-то слишком  огромное  и
слишком уж  далекое  по  времени для понимания,  а вот  всхлипывания ребенка
пронзали сердце насквозь.
     В Диаспаре  Олвин познал, что  такое любовь,  но теперь  перед ним было
что-то  равно драгоценное, что-то  такое, без чего сама любовь никогда бы не
могла  достигнуть полного своего расцвета, навечно оставаясь  ущербной... Он
познавал, что такое нежность.

     Если Олвин изучал  Лиз, то и Лиз не оставлял его своим вниманием  и  не
был разочарован тем,  что ему удалось выяснить.  Гость находился в Эрли  уже
три   дня,  когда  Сирэйнис  предположила,  что  он,   возможно,  хотел   бы
познакомиться с внутренними районами страны. Олвин без колебаний  принял это
предложение -- при  условии,  что  от  него не  станут  требовать, чтобы  он
путешествовал верхом на одном из лучших рысаков поселка.
     --  Могу  вас  заверить,--  с  редкой для  нее  вспышкой  чувства юмора
ответила Сирэйнис,-- что никому здесь и в голову бы не пришло рискнуть одним
из своих драгоценных животных.  Поскольку  случай особый, я предоставлю  вам
такое  средство транспорта,  в  котором  вы  будете  чувствовать  себя более
привычно. Хилвар пойдет с вами гидом, но, разумеется,  вы вольны отправиться
в любое место, которое только вас интересует.
     Олвин   поразмыслил   --  так   ли   это  будет  на   самом  деле.  Ему
представлялось, что если он попытается возвратиться к тому холму, со  склона
которого он  впервые увидел Лиз, то возникнут  возражения, Тем не  менее это
его пока  не слишком беспокоило,  поскольку он  теперь  вовсе  не  торопился
возвращаться в  Диаспар и, в сущности, совсем даже и не думал над этим после
своей первой встречи с Сирэйнис. Жизнь здесь для него все еще была настолько
интересна  и  так нова, что  своим пребыванием  в Лизе  он  оставался вполне
удовлетворен.
     Он оценил жест Сирэйнис,  когда она предложила ему в гиды своего  сына,
хотя --  сомневаться  в этом не приходилось -- Хилвар  конечно же  и получил
детальные  инструкции:  в оба присматривать за  тем, чтобы Олвин  не попал в
какую-нибудь переделку.
     Олвину  потребовалось некоторое время, чтобы попривыкнуть к  Хилвару --
по причине, которую он не смог бы толком объяснить, не ранив при этом чувств
сына  Сирэйнис. Физическое  совершенство в  Диаспаре было  чертой  настолько
всеобщей, что личная красота полностью потеряла свою ценность. Люди обращали
на,нее внимание не  больше, чем на воздух, которым дышали. В Лизе же все это
обстояло  далеко не так, и наиболее лестным эпитетом, который можно  было бы
применить к Хилвару, являлось слово -- симпатичный. По  стандартам же Олвина
он был просто уродлив, и в течение некоторого времени Олвин даже сознательно
избегал  его. Если Хилвар  и  отдавал себе  в этом отчет,  то  ничем себя не
обнаруживал, и  очень скоро присущее ему дружелюбие сломало барьер.  Но  все
еще  впереди  было  время,  когда  Олвин  настолько привыкнет  к  широкой  и
несколько кривоватой улыбке Хилвара, к  его  силе и  к его мягкости, что ему
едва ли  правдоподобным  будет казаться,  что в свое  время  он считал этого
парня  таким  непривлекательным, и  ни  за что на  свете не захочется, чтобы
Хилвар стал каким-то другим.
     Они  покинули Эрли вскоре  после  рассвета в небольшом экипаже, который
Хилвар  называл мобилем и который, очевидно, действовал на тех же принципах,
что и машина,  которая доставила Олвина сюда из  Диаспара. Экипаж этот парил
над  поверхностью  земли  всего в  нескольких дюймах,  и,  хотя не  было  ни
малейших признаков направляющего стержня, Хилвар оговорился,  что  такие вот
машины в состоянии  двигаться только  по  определенным маршрутам. Этим видом
транспорта были связаны  между собой все населенные  пункты,  однако  за все
время своего пребывания  в Лизе Олвин  ни  разу  не видел,  чтобы кто-нибудь
пользовался таким вот мобилем.
     Хилвар отдал  много сил организации экспедиции и -- это было заметно --
с  нетерпением  ждал,  когда же  можно будет  отправиться  в путь,  так  же,
впрочем, нетерпелив был  и Олвин.  Сын  Сирэйнис спланировал маршрут, имея в
виду и некоторые свои личные интересы, потому что естественная история  была
его всепоглощающей страстью,  а  в тех сравнительно  малозаселенных районах,
которые им предстояло посетить, он надеялся обнаружить новые виды насекомых.
Он собирался забраться так  далеко на юг, насколько  позволит  мобиль,  а уж
остальную  часть  пути они  должны были проделать пешком. Не  совсем отдавая
себе отчет в том,  что это может означать для него на практике, Олвин ничуть
не возражал.
     В  путешествии  этом  их  компанию  разделял  еще и  Криф  --  наиболее
поразительный из многочисленных любимцев  Хилвара. Когда Криф отдыхал, шесть
его полупрозрачных крыльев, сложенные, покоились вдоль  тела, а оно сверкало
сквозь  них,  напоминая  осыпанный  драгоценностями  скипетр. Но стоило  ему
чем-то встревожиться,  как он мгновенно взмывал в воздух блистающей стрелой,
слабо жужжа невидимыми  крылами. Это  огромное насекомое,  хотя  оно и могло
возвращаться по зову человека и даже понимало некоторые самые простые слова,
было совершенно безмозглым.  И тем не менее оно, вне всякого  сомнения, было
личностью -- на свой лад, конечно, и по каким-то неведомым причинам с  явной
подозрительностью относилось к  Олвину, чьи  спорадические попытки завоевать
его доверие кончались ничем.
     Это путешествие через весь Лиз представлялось Олвину каким-то волшебным
сном. Их экипаж, беззвучный, точно призрак,  скользил по слегка всхолмленным
равнинам, змейкой лавировал среди деревьев леса, ни на дюйм не отклоняясь от
своей  невидимой колеи.  Двигался  он  со скоростью, раз этак в десять  выше
скорости неспешно шагающего человека. В  сущности, в этой стране редко когда
кто двигался быстрее, чем прогулочным шагом.
     Они миновали много селений, некоторые из них были большими, куда больше
Эрли,  но почти все они оказались построены на тех же самых принципам. Олвин
с интересом  отметил незначительные, но о многом говорящие различия в одежде
и  даже физическом  облике  людей  от поселка  к поселку.  Цивилизация  Лиза
состояла из  тысяч отличающихся  друг от  друга культур,  каждая  из которых
вносила  в  общее  дело  что-то  свое.  Мобиль  был  как  следует   загружен
прославленным  фруктом Эрли  -- небольшими желтыми персиками; кому бы Хилвар
их  ни  предлагал,  персики  эти  всегда принимались  с  благодарностью.  Он
частенько  делал  остановки,  чтобы  поболтать с друзьями и  представить  им
Олвина, не устававшего поражаться той деликатной непринужденности, с которой
все тотчас же  переходили на  устную речь, стоило им только узнать,  кто  он
такой. Для многих это  было не  просто, но, насколько  он  мог  судить,  все
мужественно  сопротивлялись искушению перейти на обмен мыслями, и поэтому он
никогда не чувствовал себя выключенным из общего разговора.
     Самая долгая стоянка случилась у них в одной крохотной деревушке, почти
пропавшей  в зарослях  высокой  золотистой травы,  метелки которой трепетали
где-то  над их головами, и, колеблемые ленивым ветерком, казались чуть ли не
живыми.  Двигаться   сквозь  эту   траву  было  все  равно   что  бесконечно
преодолевать  пенный гребень  какой-то  неумирающей  волны  --  бесчисленные
листья в унисон склонялись к путешественникам. Сначала это немного тревожило
Олвина,  потому  что  он  никак  не  мог  отделаться  от  мысли,  что  трава
наклоняется  для того,  чтобы поглядеть  на  них  попристальнее, но потом он
привык и даже стал находить это непрекращающееся движение успокаивающим.
     Вскоре  он  понял, чего  ради  сделали  они  эту остановку. В небольшой
толпе,  которая, по-видимому,  собралась прежде,  чем они прибыли в селение,
стояла застенчивая  темнокожая девушка, которую Хилвар представил как Ньяру.
Было  нетрудно  догадаться,  что эти двое страшно  рады увидеться,  и  Олвин
испытал  даже  что-то вроде  зависти,  наблюдая чужое  счастье  от  короткой
встречи.  Хилвар просто разрывался между  необходимостью исполнять свою роль
гида и желанием не видеть рядом никого, кроме  Ньяры, и Олвин тотчас избавил
его от мук, отправившись на прогулку в одиночестве. В деревушке оказалось не
так уж много интересного, но он добросовестно убивал время.
     К  моменту, когда они снова отправились в путь, у него накопилась целая
куча вопросов  к Хилвару. Он, к  примеру,  никак  не мог представить, на что
может быть  похожа любовь в обществе, где люди в состоянии читать мысли друг
друга, и после некоторой паузы, продиктованной вежливостью, прямо спросил об
этом. Хилвар  с  готовностью принялся отвечать, хотя Олвин и подозревал, что
заставил друга прервать долгое и нежное прощание.
     Примерно  выяснилось,   что  в  Лизе  любовь  начиналась  с  мысленного
контакта, и порой  могли пройти многие месяцы, а-то и  годы, прежде чем пара
встречалась, так сказать, наяву. При этом,  как объяснил  Хилвар, каких-либо
неправильных представлений  друг о  друге не  могло возникнуть в принципе, и
злоупотребление доверием  тоже было совершенно  исключено.  Двое, чьи  мысли
были открыты  <я>  другого, не могли иметь каких-то  секретов. Даже если  бы
один  из любящих и  попытался создать  из  чего-то тайну, другой  тотчас  бы
обнаружил, что от него что-то скрывают.
     Такую открытость и  чистоту помыслов могли позволить  себе только очень
зрелые  и  хорошо  сбалансированные  умы.  И  лишь основанная  на  полнейшем
самоотречении любовь могла выжить в таких условиях.  Олвин  хорошо  понимал,
что  такая любовь должна быть глубже  и богаче всего, что  было  известно по
этой части его народу. Если вдуматься, то она могла подняться до таких высот
совершенства, в существование которых просто трудно было и поверить.
     Тем  не  менее  Хилвар  уверил  его,  что  такая  любовь  действительно
существует,  а  когда  Олвин  прижал  его выведыванием  подробностей,  глаза
темнокожего юноши засияли и он...  забылся  в каких-то своих, глубоко личных
мыслях. Вероятно, существовали  и  такие  вещи,  которые  он  просто  не мог
передать словами. Человек  либо знал их, либо даже и  не догадывался  о том,
что они есть на свете. И Олвин не без грусти решил про себя, что ему никогда
и ни с  кем не достичь той степени  взаимопонимания, которую эти  счастливые
люди сделали самой основой своего бытия.
     Когда мобиль пересек  саванну -- оборвавшуюся столь внезапно,  как если
бы  существовала  какая-то  черта, за  которой трава просто не  могла расти,
перед ними  открылась  гряда  низких, сплошь поросших лесом  холмов.  Хилвар
объяснил, что здесь проходит граница главного горного бастиона, оберегающего
Лиз.  Настоящие  же  горы  лежат  еще дальше. Но  даже  и  эти низкие  холмы
оказались  для  Олвина  зрелищем  поразительным  и  внушающим  благоговейное
чувство.
     Мобиль  остановился в узкой, затененной долине, которая, впрочем,  была
все  еще была согрета теплотой и светом садящегося солнца.  Хилвар посмотрел
на  Олвина  своими широко  распахнутыми, простодушными глазами,  в  ноторых,
можно было поклясться, не светилось и намека на какое-то вероломство.
     --  А  вот  отсюда  мы  двинем  пешком,  --  весело сказал  он, начиная
выкидывать из мобиля их снаряжение. -- Дальше не проедешь.
     Олвин  смотрел на  окружающие  их  холмы, оценивая их, а  затем перевел
взгляд на комфортабельное сиденье, которое так славно принимало его во время
поездки.
     --  И  что  -- нет никакого  окольного  пути? -- спросил он  без особой
надежды.
     -- Есть-то он,  конечно, есть,--  ответил Хилвар,-- да только  мы им не
пойдем.  Нам нужно на самый верх  -- там  знаешь как  интересно! А  мобиль я
переведу в автоматический режим, таи  что он будет нас ждать с  той стороны,
когда мы спустимся снова.
     Полный  решимости  без  борьбы  не  сдаваться,  Олвин сделал  последнюю
попытку.
     -- Скоро  станет  совсем  темно. До заката-то нам ни за  что не осилить
всего пути...
     --   Точно!   --   согласился   Хилвар,   с   невероятным   проворством
рассортировывая многочисленные пакеты  и свертки.-- Поэтому мы проведем ночь
на вершине, а путешествие закончим утром.
     На этот раз Олвин вынужден был признать поражение.
     Снаряжение, которое  они несли,  было очень  объемистым,  но не  весило
практически ничего. Все  было  упаковано  в гравикомпенсаторные  контейнеры,
которые нейтрализовали вес, поэтому  иметь дело приходилось только  с массой
и,  следовательно,  с  силой  инерции. Пока Олвин  двигался  по  прямой,  он
совершенно не ощущал, что за плечами у  него  есть какой-то  груз. И все  же
обращение  с  этими контейнерами требовало известной  сноровки,  потому  что
стоило  только  изменить  направление   движения,  как   поклажа  немедленно
проявляла твердокаменное упрямство и, казалось, прямо-таки из себя выходила,
только  бы сохранить Олвина  на  прежнем курсе, -- до  тех  пор пока  он  не
преодолевал инерцию.
     Когда Хилвар приладил лямки и убедился, что все в порядке, они медленно
двинулись  вверх  по  долине. Олвин оглянулся  и с тоской увидел, как мобиль
устремился назад по собственному следу и вскоре исчез  из виду. Олвин только
вздохнул, удрученный тем, что пройдет, должно быть, еще немало часов, прежде
чем ему снова доведется расслабиться в комфортабельном чреве их экипажа.
     Тем  не  менее  идти  все вверх  и вверх,  ощущать,  как  солнце  мягко
пригревает спину, любоваться  новыми и  новыми пейзажами, разворачивающимися
перед  глазами,-- все это оказалось весьма  приятным. Они двигались по почти
заросшей  тропинке,  которая  время от  времени пропадала совсем, но  Хилвар
благодаря  какому -- то  чутью не  сбивался  с нее  даже тогда, когда  Олвин
совершенно  )  терял  ее  в зарослях.  Он  поинтересовался  у  Хилвара,  кто
протоптал  эту  тропку, и получил ответ, что в  этих  холмах водится великое
множество  мелких  животных -- некоторые  из них  живут  по одиночке, другие
примитивными  сообществами,  отдаленно  напоминающими  древние  человеческие
племена.  Кое-какие  их  виды  даже сами  открыли -- или  были кем-то  этому
обучены  -- науку использования примитивных орудий и огня. Олвину и в голову
бы не пришло,  что такие существа могут проявить по отношению к ним какое-то
недружелюбие.  И он  и  Хилвар  принимали  такой  порядок  вещей  как  нечто
совершенно естественное: на земле  прошло  слишком много  времени с тех пор,
как кто-то мог бы бросить вызов Человеку -- высшему существу.
     Они  поднимались  уже,  должно  быть,  с полчаса,  когда Олвин  впервые
обратил внимание на слабый, чуть реверберирующий шепот вокруг. Источника его
он никак не мог установить, потому что звук этот исходил как бы отовсюду. Он
слышался непрерывно, и, по мере  того как ландшафты перед ними распахивались
все  шире  и шире,  звук  становился  громче.  Олвин непременно  спросил  бы
Хилвара, что это такое, да только оказалось, что  дыхание следует беречь для
более существенных целей.
     Здоровье  у Олвина было отменное. В  сущности, за  всю свою жизнь  он и
часа  не проболел. Но физическое  здоровье  --  свойство само  по себе очень
важное -- оказалось  все же  не  главным для выполнения той  задачи, которая
теперь стояла  перед  ним.  Его  великолепному  телу  не  хватало  известных
навыков. Летящая  поступь  Хилвара, та легкость, с  которой он, не прилагая,
казалось,  ни  малейших  усилий,  одолевал  всякий  подъем,  будили в Олвине
зависть  и  решимость не сдаваться  до тех  пор,  пока  он  еще в  состоянии
переставлять ноги. Он  превосходно понимал,  что  Хилвар  проверяет  его, но
протеста у него  это не вызывало. Шла товарищеская игра,  и  он  проникся ее
духом  и  старался  не  слишком  вслушиваться  в  то,  как  ноги  понемножку
наливаются усталостью.
     Хилвар  сжалился над  ним только тогда,  когда  они  одолели две  трети
подъема,  и они  немного  отдохнули, подставив  натруженные  тела  ласковому
солнышку.  Пульсирующий гром слышен был теперь куда яснее, и Олвин спросил о
нем, но Хилвар  уклонился от ответа.  По его  словам, это  испортит приятную
неожиданность,  коли  Олвин  уже  сейчас  узнает -- что там,  в конце  этого
подъема.
     Теперь  они двигались уже против солнца,  и, по счастью, заключительный
участок пути  оказался  довольно гладким и  отлогим.  Деревья,  которыми так
густо  поросла  нижняя часть  холма,  теперь поредели,  словно  бы они  тоже
изнемогли  в  битве  с земным тяготением, и на  последних  нескольких сотнях
метров земля здесь  покрывала только жестковатая, короткая трава,  шагать по
которой  было  приятно. Когда показалась  вершина,  Хилвар словно  взорвался
энергией и устремился  вверх  по  склону  чуть ли  не бегом. Олвин  решил не
принимать вызова, да, в  сущности, ничего другого ему и  не  оставалось. Его
вполне устраивало медленное, размеренное продвижение вперед, и когда наконец
он поравнялся с Хилваром, то повалился рядом в блаженном изнеможении.

     Только когда  дыхание  его  успокоилось, он смог в  полной мере оценить
ландшафт,  расстилающийся  перед  ним, и  увидеть этот источник бесконечного
грома, наполнявшего  воздух. Земля впереди круто  падала от вершины холма --
настолько  круто,  что  на протяжении  какого-нибудь  десятка  метров  склон
превращался уже в вертикальную стену. И, далеко простираясь от этого обрыва,
лежала могучая полоса воды. Прихотливо петляя по плоской поверхности  плато,
она вдруг  в одном месте  рушилась на скалы, зловеще торчащие в тысяче футов
внизу. Там она пропадала в сверкающем тумане  мельчайших брызг, и из этой-то
глубины  и  поднимался  непрестанный,   пульсирующий  рев,   протяжным  эхом
отражающийся от склонов холмов по обеим сторонам водопада.

     Большая  часть  этого  низвергающегося  потока  находилась  в  тени, но
солнечные лучи, прорывающиеся между вершинами гор, еще освещали неповторимый
пейзаж,  добавляя и  нему  свои  прощальные волшебные мазки:  подрагивая,  у
подножия водопада  в  неуловимой  своей  красоте  стояла последняя  на Земле
радуга.
     Хилвар повел рукой, и этот жест объял весь горизонт.
     -- Отсюда,-- почти  прокричал он, чтобы его можно  было услышать сквозь
гул водопада,-- виден весь Лиз!..

     Олвин  не поверил. К северу  от них  миля  за  милей простирались леса,
перемежающиеся  полянами,  протяженными  полями,  изрезанные ниточками сотен
речушек. Где-то среди этой необъятной панорамы прятался Эрли, но нечего было
и думать отыскать его. Олвину  было показалось, что он разглядел озеро, мимо
которого вела  тропа,  идущая в  Лиз,  но  потом он все-таки решил, что  ему
померещилось.  Еще далее  к  северу и леса, и  просветы  в  них  терялись  в
сплавленном воедино зеленом покрове земли, кое-где приподнятом  выпуклостями
холмов. А  уж за  ними,  на  самой кромке поля зрения,  словно гряда далеких
облаков, громоздились горные цепи, отделяющие Лиз от пустыни.

     Картина  на западе  и  на  востоке мало  чем  отличалась от  того,  что
наблюдали они на севере, но вот на юге горы, казалось, отстояли от них всего
на  несколько миль.  Олвин  видел  их очень ясно и  в полной  мере  осознал,
насколько же они выше той  вершинки, на которой он сейчас находился.  От гор
их с Хилваром отделяло пространство  куда более девственное и дикое, чем то,
которое они только что преодолели. Неизвестно почему -- он во всяком случае,
не мог бы сказать почему -- оно представлялось безжизненным и пустынным, как
если бы нога человека не ступала здесь в течение многих и многих лет.
     Хилвар ответил на невысказанный вопрос Олвина:
     --  Когда-то  эта  часть  Лиза  была  обитаема.  Не  знаю,  почему   ее
оставили... Вполне допускаю, что,  может  быть, и снова наступит такой день,
когда мы ее займем. А теперь здесь только животные и водятся.
     И в самом  деле,  нигде не было  заметно ни малейших  следов пребывания
человека -- ни расчищенных пространств, ни приведенных в порядок, обузданных
рек.  Лишь  в  одном  месте кое-что говорило о том, что когда-то здесь  жили
люди: за много  миль  от  молодых  людей  над  зеленым  покровом  леса,  как
сломанный клык, высились белые  руины какого-то здания. На всем же остальном
пространстве джунгли взяли свое.
     Солнце садилось за горную  гряду Лиза.  На краткий миг  далекие вершины
охватило  золотое  пламя.  Но  вслед  за этим земля, которую  они  охраняли,
погрузилась в тень, и на нее пала ночь.
     --  Надо было  нам  раньше  за  это приняться,--  заметил,  как  всегда
практичный,  Хилвар,  когда начал разбирать  снаряжение.--  Через пять минут
темнотища будет -- глаз выколи, да и похолодает...
     Трава стала принимать на себя странные на вид части каких-то аппаратов.
Из стройного треножника высунулся штырь с утолщением на конце,  напоминающим
по форме  грушу. Хилвар  все удлинял  и  удлинял этот  штырь,  пока  тот  не
воздвигся над их головами, После этого он послал какую-то мысленную команду,
которую Олвин отметил, но не понял. И тотчас же их маленький  бивак оказался
затоплен потоками света,  отодвинувшими тьму.  Груша  эта излучала не только
свет, но и тепло -- Олвин  сразу же  ощутил это нежное, ласкающее излучение,
которое, казалось, проникало до самых костей.
     Держа треножник  в одной руке, а в  другой -- свой рюкзак, Хилвар  стал
спускаться вниз по  склону, и Олвин  поспешил за  ним, прилежно стараясь  не
выходить из круга света.  В конце концов Хилвар  выбрал место для ночевки  в
небольшом углублении несколькими сотнями ярдов ниже вершины холма и принялся
приводить в действие оставшуюся часть снаряжения.
     Первым  возникло  большое  полушарие  из  какого-то  твердого  и  почти
прозрачного  материала,  которое полностью  укрыло их,  надежно  защитив  от
холодного ветра, которым потянуло вверх по склону.  По-видимому,  этот купол
генерировался тем  самым небольшим  прямоугольным  ящичком,  который  Хилвар
поставил  прямо на  землю и  больше уже  не обращал на него  ровно  никакого
внимания -- до такой степени, что в конце концов даже  завалил его какими-то
другими  причиндалами. Очень может быть, что этот же  самый  ящичек произвел
для  них и удобные полупрозрачные койки, на одну из которых Олвин с радостью
и облегчением сразу же и повалился. Это был первый случай, когда он увидел в
Лизе   материализацию   мебели.  Жилища  здесь   представлялись  ему  ужасно
загроможденными непреходящими произведениями рук человеческих,  а ведь  куда
как удобнее было хранить их все в памяти электронных машин.
     Ужин, который  Хилвар  сварганил с помощью  другого аппарата, тоже  был
первой синтетикой, которую Олвину пришлось отведать с тех самых пор, как  он
прибыл в  Лиз. Когда преобразователь материи принялся поглощать сырье, чтобы
сотворить свое обыкновенное чудо, оба явственно ощутили, как  в отверстие на
вершине  покрывающего  их  купола  хлынул  поток  засасываемого  воздуха.  В
общем-то, чисто синтетическая пища  была Олвину куда больше по душе. Способ,
которым  приготовлялась  та,  натуральная,  поразил  его  как  исключительно
негигиеничный,  а уж при преобразователе-то материи  вы, во  всяком  случае,
всегда знали, что именно вы едите.
     Они принялись за ужин, когда ночь уже полностью вступила в свои права и
на  небо высыпали  звезды.  К  концу  трапезы  за  пределами  их  маленького
освещенного  мирка  стало уже  совершенно темно, и на самой  границе света и
тьмы Олвин заметил какие-то движущиеся тени -- это  обитатели леса выползали
из  своих  дневных  укрытий.  Время от времени  он видел отблески --  чьи-то
бледные  глаза смотрели  на него,  но, кто бы это ни  был, зверье близко  не
подходило, так что хорошенько разглядеть ничего не удавалось.
     Было так спокойно и славно, и Олвин испытывал полнейшее удовлетворение.
Некоторое время они лежали и  толковали о том, что им сегодня встретилось, о
тайне, которая витала над всем происходящим, о множестве различий двух таких
разных культур,  к  которым они  принадлежали. Хилвар  был  просто зачарован
волшебством  Хранилищ  Памяти,  которые вырвали  Диаспар  из  цепких объятий
Времени,  и тут  Олвин обнаружил,  что  найти ответы  на  некоторые  вопросы
Хилвара ему исключительно трудно.
     -- Чего вот я  никак не понимаю, --  рассуждал  Хилвар, -- так это, как
проектировщики Диаспара добились  того, что ничто никогда не может произойти
с  Хранилищами  Памяти.  Вот  ты  говоришь,  информация,  которая  полностью
описывает  весь город и всех, кто в нем живет, хранится в виде электрических
зарядов в кристаллах, расположенных там в  определенном порядке. Ну, ясно --
кристаллы-то могут существовать вечно, а вот как  же  все соединенные с ними
электрические цепи? Неужели же никогда-никогда не бывает никаких отказов?
     -- Я  спрашивал об этом Хедрона, и он  ответил, что Хранилища Памяти, в
сущности, утроены. Каждое  из трех Хранилищ способно и в одиночку обеспечить
существование  города,  и,   если  что-то  случится  с  одним,   два  других
автоматически исправят  поломку. И если только какое-то нарушение произойдет
сразу в двух из них, то городу будет нанесен уже непоправимый ущерб. А шансы
на то, что такое может случиться, пренебрежимо малы...
     --  Ну а как  же материализуется связь  между  программами в виде  этих
самых зарядов и вещественной структурой города -- Между планом как он есть и
теми предметами, которые он описывает?
     Тут Олвин  понял, что прочно сидит  на мели. Ему  было известно в общих
чертах, что  ответ  следует  искать в технологии,  манипулирующей свойствами
самого  пространства. Но вот каким именно образом удалось на практике жестко
удерживать каждый  атом города  в положении, описанном данными,  хранящимися
где-то  в  дебрях Хранилищ Памяти,--  к  объяснению всего  этого  он даже  и
подступиться не мог.
     По внезапному наитию он ткнул пальцем в купол, защищающий их от ночи.
     А  ты объясни  мне, как вот эта крыша над нашими головами получается из
того ящика, тогда и  я расскажу, как работают Хранилища Памяти,-- сказал он.
Хилвар засмеялся:
     --  Ну  ты в  самую точку...  Если уж тебе  хочется  узнать про это, то
придется обратиться к нашим  специалистам по теории поля. А я-то уж точно не
сумею тебе ничего рассказать!
     Этот ответ заставил Олвина глубоко задуматься; выходило, что в Лизе все
еще  были  люди,  которые  понимали, каким  образом  действуют  их машины. О
Диаспаре сказать этого никак было нельзя.

     Так они разговаривали и спорили, пока Хилвар наконец не сказал:
     -- Что-то я устал... А ты -- собираешься спать?
     Олвин потер свои все еще гудящие от усталости ноги.
     --  Да хорошо бы,-- признался он.-- Только я не знаю -- смогу ли... Для
меня сон, знаешь, все еще очень странный обычай ..
     --  Да  это  куда больше  чем  обычай,-- засмеялся  Хилвар.--  Мне  вот
рассказывали, что когда-то для любого человеческого организма это была самая
настояшая жизненная необходимость. Мы и до сих пор любим поспать -- хотя  бы
раз в сутки, хотя  бы всего-то несколько часов, потому что во время сна тело
освежается, да  и мозг тоже... Неужели же в  Диаспаре никто так никогда и не
спит?
     -- Только  в очень редких случаях, -- ответил  Олвин.  -- Джизирак, мой
наставник,  спал раз или  два --  после того как  долго занимался  очень  уж
утомительной умственной  работой.  А так...  хорошо спроектированное тело не
должно  испытывать  потребности  в таких вот  периодах  отдыха.  Мы  с  этим
покончили миллионы лет назад...

     Еще произнося эти несколько хвастливые слова,  он уже опровергал самого
себя. Усталость -- такая, какой он никогда прежде не испытывал -- навалилась
на него. Она поднималась от лодыжек и  бедер, пока не затопила все его тело.
В этом непривычном ощущении не было,  впрочем, ничего неприятного  -- скорее
даже наоборот. Хилвар наблюдал за ним с улыбкой, и Олвин еще успел подумать:
не испытывает  ли его друг на нем свою способность к внушению? Но даже  если
это и было так, он ничуть не возражал...

     Свет,  лившийся из <груши> над их головами,померк до слабого тления, но
излучаемое грушей тепло не ослабло.  При последнем трепетании света сознание
Олвина отметило несколько любопытных фактов, значение которых ему предстояло
выяснить поутру.
     Хилвар сбросил одежду, и Олвин впервые увидел,  насколько разнятся  две
ветви  человечества. Некоторые  отличия  в  строении  тела  касались  только
пропорций,  но другие -- такие,  например,  как  гениталии  и наличие зубов,
ногтей и заметных  волос -- были  более фундаментальными. Больше  всего его,
однако, поразило странное углубление на животе Хилвара.
     Когда   спустя  несколько  дней  он   внезапно  вспомнил  об  этом,  то
потребовались долгие объяснения. К тому времени, как  Хилвар сделал для него
функцию пупка  совершенно понятной, он  уже произнес несколько  тысяч слов и
нарисовал кучу диаграмм.
     И оба  -- Хилвар  и Олвин  --  сделали огромный  шаг в понимании  основ
культуры Диаспара и Лиза.

<ul><a name=12></a><h2>12</h2></ul>

     Глубокой ночью Олвин  проснулся. Что-то тревожило его -- какой-то шепот
или  что-то вроде этого проникал  в сознание,  несмотря  на нескончаемый рев
падающей воды.  Он сел в постели  и стал напряженно вглядываться в окутанные
тьмой  окрестности,  затаив дыхание,  прислушиваться  к пульсирующему  грому
водопада и  к  более мягким  и каким-то тайным звукам, производимым  ночными
созданиями.
     Ничего  не  было  видно.  Свет  звезд  был слишком слаб,  что6ы озарить
многомильные пространства, лежащие в  сотнях футах внизу. Только иззубренная
линия  еще более беспросветной  черноты,  затмевающая звезды,  напоминала  о
горных  кряжах на южном горизонте.  Олвин услышал, как в темноте  купола его
товарищ завозился и тоже сел в постели.
     -- Что там такое? -- донесся до него шепот Хилвара.
     -- Да показалось, что я услышал какой-то шум...
     -- Какой шум?
     -- Не знаю... Может, почудилось...
     Наступило  молчание. Две пары  глаз  уставились в тайну ночи.  Внезапно
Хилвар схватил Олвина за руку.
     -- Гляди! -- прошептал он.
     Далеко на юге светилась какая-то одинокая точка, расположенная  слишком
низко к горизонту, чтобы быть звездой. Она  была ослепительно белой  с  едва
уловимым фиолетовым оттенком,  и, по мере того как они следили за ней, точка
эта стала менять цвет по всему спектру, одновременно набирая яркость -- пока
глазам не стало больно смотреть на нее. А затем  она взорвалась -- казалось,
что где-то за  краем света  тьму рванула молния. На краткий миг  горы  и все
окруженное  ими  пространство земли огнем  вспыхнули на  фоне неба. Вечность
спустя  докатился  звучный  отголосок  далекого  взрыва.  В  деревьях  внизу
внезапный порыв ветра потревожил кроны. Ветер этот быстро улегся, и погасшие
было звезды одна за другой возвратились на свои места.
     Во  второй раз в  своей жизни Олвин испытал чувство страха. Это не  был
тот  страх перед  непосредственной угрозой для его <я>, который навалился на
него там, в  пещере самодвижущихся  дорог.  На  сей  раз  это  было, скорее,
благоговение  и изумление перед  чем-то неведомым и грандиозным. Он глядел в
лицо неизвестности, и ему показалось, что  он понял: там, у гор, есть нечто,
что он просто обязан увидеть.
     Что это было? -- спросил он после долгого молчания.
     Пауза оказалась столь длинна, что ему пришлось повторить вопрос.
     Да вот,  пытаюсь  выяснить, --  коротко ответил  Хилвар и  снова умолк.
Олвин  догадался,  чем  он  сейчас  занят,  и  не  стал  мешать  молчаливому
расследованию друга.
     Наконец Хилвар вздохнул -- разочарованно.
     -- Спят все,-- сказал он.-- Не нашлось никого,  кто смог  бы объяснить,
что же это такое. Надо нам подождать до  утра --  если только мне не удастся
сейчас  разбудить одного из моих  друзей. А мне  бы,  честно-то  говоря,  не
хотелось этого делать -- разве что только в самом уж крайнем случае...
     Олвин  про  себя  заинтересовался, что  же именно Хилвар  считал  самым
крайним случаем.  И только он собрался предположить -- не  без сарказма,  --
что увиденное ими  вполне стоит  того, чтобы кого-то и разбудить, как Хилвар
заговорил снова:
     -- Я  вспомнил...  Я здесь давно не был и поэтому не  уверен... Но это,
должно быть, Шалмирейн.-- Тон у него был какой-то извиняющийся.
     -- Шалмирейн! Да разве он еще существует?
     -- Сушествует. Я почти забыл... Сирэйнис  как-то рассказывала мне,  что
крепость лежит  именно в этих горах. Само собой, она вот уж сколько столетий
в развалинах, но, может быть, кто-то там еще и живет...

     Шалмирейн! Для этих детей двух рас, так сильна различающихся и историей
и культурой,-- название, исполненное волшебства. За всю долгую историю Земли
не было  эпоса более величественного,  чем оборона Шалмирейна от захватчика,
который покорил  Вселенную. Хотя истинные факты давным-давно растворились  в
тумане,  окутывающем  Века  Рассвета,  легенды  продолжали жить и будут жить
столь же долго, как и сам Человек.
     В темноте внезапно снова зазвучал голос Хилвара:
     -- Люди с юга  смогут рассказать нам больше. У меня там  есть несколько
друзей. Утром я с ними поговорю.
     Олвин его почти не слышал. Он был глубоко погружен в собственные мысли,
стараясь припомнить все, что ему приходилось слышать о  Шалмирейне. Впрочем,
вспоминать  было  почти нечего.  По прошествии  столь  невообразимо  долгого
времени никто уже не смог бы отсеять правду от вымысла. С уверенностъю можно
было  говорить  только  о том, что битва  при  Шалмирейне ознаменовала рубеж
между победами Человека и началом его долгого упадка.

     Где-то в этих вот горах, думалось  Олвину,  могут лежать  ответы на  те
загадки, которые мучили его на протяжении всех этих долгих лет.
     -- А сколько нам понадобится  времени, чтобы добраться до  крепости? --
поинтересовался он у Хилвара.
     --  Я там  никогда  не был, но  полагаю, что  это  куда  дальше, чем  я
намеревался пройти. За день нам туда вряд ли и дошагать...
     А если мобиль использовать?
     -- Не получится. Путь-то туда  -- через горы, а машина для этого  никак
не приспособлена.
     Олвин  поразмыслил  над  этим. Усталость  скрутила его, ноги  горели, а
мышцы  бедер  все  еще  ныли  от  непривычного  усилия. Соблазн  плюнуть  на
путешествие к  крепости  до следующего  раза был  слишком  велик.  Но  этого
следующего раза могло и не быть...
     Под призрачным  светом бледнеющих звезд -- немало их погасло с тех пор,
как отгремела битва при Шалмирейне -- Олвин боролся с собой и наконец принял
решение.  Ничто не  переменилось.  Горы  снова встали  на караул над  спящей
землей.  Но  поворотный  пункт  истории  пришел  и  прошел,  и  человечество
двинулось к своему странному новому будущему.
     В эту ночь Хилвар с Олвином уже не заснули и с первыми же лучами солнца
свернули  лагерь.  Холм  был  осыпан  росой,  и Олвин,  вышагивая, любовался
сверкающими  драгоценностями,  которые  огрузили  каждую травинку  и  каждый
листок.  Свист мокрой травы  поразил его, когда он пропахивал ее ногами,  и,
глядя назад, на холм, он  видел,  как прорисованный  им  след  темной лентой
вьется на алмазном фоне.
     Солнце  только-только привстало  над восточной  стеной  Лиза, когда они
добрались  до  опушки леса.  Природа  здесь пребывала в  первозданном  своем
состоянии.  Даже Хилвар, похоже,  несколько словно бы  потерялся среди  эпох
гигантских деревьев, которые заслоняли солнце и  выстилали подлесок  коврами
непроницаемой  тени. К счастью,  начиная от водопада река текла на юг линией
слишком прямой,  чтобы быть естественного  происхождения, и  им было  удобно
держаться  берега  -- это позволяло избежать битвы с  самой  густой порослью
нижних  этажей леса. У Хилвара пропасть времени уходила на то, чтобы держать
в  ежовых рукавицах Крифа,  который то и  дело исчезал в джунглях или  вдруг
сломя  голову  бросался  скользить  по  поверхности  реки.  Даже Олвин,  для
которого  все окружающее было  совершенно  внове,  чувствовал, что  этот лес
завораживает  чем-то таким, чего  лишены  меньшие по  размерам окультуренные
леса   северной  части  страны.   Одинаковых  деревьев   было  совсем  мало.
Большинство  исполинов  переживали  различные стадии деволюции, некоторые на
протяжении  веков  почти вернулись  к своим изначальным  формам.  Некоторые,
очевидно, и вовсе были неземного происхождения, а может быть -- даже и не из
Солнечной системы. Часовыми возвышаясь над своими  менее рослыми собратьями,
стояли  гигантские  секвойи высотой  и триста,  а то  и  в четыреста  футов.
Когда-то  их  называли самыми старыми  из живущих обитателей Земли. И до сих
пор они оставались намного старше Человека.
     А река теперь стала  расширяться. Теперь она то  и  дело расползалась в
небольшие озера, на которых, словно на якоре, стояли островки. Были  здесь и
насекомые-ярко  окрашенные существа,  порхающие и раскачивающиеся над гладью
воды. В один  из моментов, несмотря  на запрещение Хилвара, Криф  метнулся в
сторону,  чтобы присоединиться к  каким-то своим дальним  родственникам.  Он
немедленно исчез в облаке блистающих крыльев, и до путников тотчас донеслось
сердитое жужжание. Мгновение спустя облако это  словно бы взорвалось, и Криф
скользнул обратно по поверхности воды -- да так стремительно, что глаз почти
и не отметил какого-либо движения. После этого случая он все жался к Хилвару
и больше уже никуда не отлучался.
     Ближе к вечеру сквозь кроны деревьев стали время от времени поглядывать
вершины гор. Верный проводник юношей -- река  текла теперь лениво, словно бы
тоже приближалась к концу своего пути. Но стало ясно, что к наступлению ночи
гор  им не достичь. Задолго до заката в лесу стало так  темно, что двигаться
дальше было просто немыслимо.  Огромные деревья стояли в озерах тъмы, сквозь
листву дул  пронизывающий ветер. Олвин с Хилваром устроились на ночлег подле
гигантского красного дерева,  настолько высокого, что  ветви на  его вершине
еще были облиты сиянием солнца.
     Когда наконец давно уже невидимое светило зашло, отсветы закатного неба
еще некоторое время мерцали на танцующей поверхности воды. Оба исследователя
-- а теперь они смотрели на себя именно так, да так оно и было на самом деле
-- лежали в собирающейся темноте,  глядя  на реку и размышляя  над всем тем,
что им довелось  увидеть в  течение дня. Но вот Олвин  снова ощутил, как его
охватывает  состояние восхитительной  дремоты, впервые  познанное предыдущей
ночью, и радостно отдался сну. Пусть сон и не был необходим в Диаспаре,  где
жизнь  не  требовала никаких  физических  усилий,  но  здесь  он был  просто
желанен. В последний  момент перед  забытьем  он еще успел подумать --  кто,
интересно, последним проходил этим вот путем и как давно это произошло.
     Солнце стояло уже высоко,  когда они вышли из  леса  и оказались  перед
горной  стеной, ограждающей  Лиз.  Прямо  перед ними поверхность земли круто
поднималась   к   небу  обрывами   совершенно   непреодолимых   скал.   Река
заканчивалась  здесь столь же живописно,  как и начиналась  там, у водопада:
прямо по  ее  руслу земля расступалась, и  воды реки с грохотом пропадали из
виду в глубокой расселине.  Олвину было страшно интересно, что же происходит
с рекой дальше, через  какие подземные  пещеры лежит ее путь, прежде чем  ей
снова  выйти  на  свет  дня.  Возможно,  изчезнувшие  океаны Земли  все  еще
существовали -- глубоко  внизу, в  вечной тьме, и эта  древняя  река все еще
слышит зов, который влечет ее к морю.
     Несколько секунд Хилвар стоял, глядя на водоворот и на изломанную землю
за ним. Затем он кивнул на проход в скалах.
     Шалмирейн лежит вон в том направлении, -- уверенно проговорил он, Олвин
не стал спрашивать,  откуда  это  ему известно. Он  принял как должное,  что
Хилвар в течение некоторого  времени поддерживал контакт с  кем-то из друзей
за  много  миль  от них, и  ему при полном молчании передали всю необходимую
информацию.
     До  прохода в скалах  они добрались  довольно быстро, а  когда миновали
его, то  вышли на чрезвычайно интересное плато, полого снижающееся по краям.
Теперь  Олвин  уже  не  испытывал  ни усталости, ни страха  -- только жадное
чувство  предвкушения волнующих событий возбуждало его. Он понятия не имел о
том,  что  именно  ему  предстоит  обнаружить.  Но   то,  что  что-то  будет
обнаружено, не вызывало у него никаких сомнений.
     Вскоре характер  поверхности резко изменился. Нижняя часть склона плато
состояла из  пористой  вулканической породы, собранной там и  сям в огромные
навалы. Здесь  же грунт внезапно  превратился  в твердые, стеклистые  плиты,
совершенно  гладкие, как  если  бы  когда-то горные породы  бежали здесь  по
склону расплавленной рекой.
     Кромка плато оказалась едва ли не у самых их ног. Хилвар первым дошагал
до нее, а  спустя несколько  секунд и Олвин, лишившись дара речи,  уже стоял
рядом. Он  был  ошеломлен, потому  что  оба они находились на краю  вовсе не
какого-то  там  плато,  как  им  представлялось поначалу,  но  огромной чаши
глубиной  в  полмили  и диаметром  мили  в  три. Поверхность  впереди  резко
понижалась, плавно выравнивалась на дне этой огромной круглой долины и снова
поднималась --  все более  и более круто -- к противоположному  краю.  Самая
низкая часть чаши  была занята круглым озером, зеркало  которого  непрерывно
трепетало, словно бы терзаемое непрекращающимся ветром.
     Хотя вся картина  была залита беспощадным сиянием солнца,  огромная эта
язва на теле земли оказалась глубокого черного цвета. Ни Олвин, ни Хилвар не
имели ни малейшего представления,  на какого материала  сложен кратер, но он
был черен, как скалы мира, который никогда не знал солнца. Но и это было еще
ие  все, ибо ниже  того места, где  они стояли, опоясывая  весь кратер,  шла
металлическая,  без  единого шва  полоса  шириной  в  несколько  сот  футов,
потускневшая от непостижимо долгих  тысячелетий, но  без  малейших признаков
коррозии.
     Когда глаза немного попривыкли к этой фантасмагорической картине, Олвин
и Хилвар поняли, что чернота кратера вовсе не столь уж абсолютна, как это им
представилось вначале. То тут, то там  крохотные  блики -- такие неуловимые,
что их почти невозможно было заметить -- вспыхивали на стенах, черных, будто
они были сделаны из эбенового дерева. В сверкании этом не  было  ни малейшей
упорядоченности,  блики  пропадали,  едва родившись,  н напоминали отражения
звезд на изморщенной поверхности моря.
     -- Как замечательно! -- ахнул Олвин.-- Но только... что же это такое?
     -- Похоже на какой-то рефлектор...
     -- Но он такой черный...
     -- Только для наших глаз, не забывай об этом. Мы же не знаем, какой вид
излучения они использовали...
     -- Но ведь должно же быть и что-то еще! Где, например, сама крепость?
     Хилвар протянул руку по направлению к озеру.
     -- Посмотри внимательно, -- сказал он.
     Олвин уставился  на  дрожащую поверхность  озера,  стараясь  проникнуть
взглядом  поглубже, пытаясь  понять тайны,  которые скрывала  вода  в  своих
глубинах. Сначала  он  ничего  не мог  разобрать. Затем  на мелководье возле
самой кромки берега он разглядел едва заметное чередование света и тени. Ему
удалось проследить этот рисунок  вплоть до самой середины озера, где глубина
уже скрадывала детали.
     Вот это-то темное озеро  и поглотило крепость. Там, внизу, лежали руины
того, что когда-то было мощными зданиями,  ныне поверженными временем. И все
же не все они погрузились в глубину,  Потому что на дальней  стороне кратера
Олвин  теперь  разглядел груды  исковерканных  каменных  блоков  и  огромные
гранитные глыбы, из  которых когда-то были  сложены  массивные стены.  Волны
плескались вокруг ним, но еще не поднялись настолько высоко, чтобы довершить
свою победу.
     --  Давай обогнем озеро,-- предложил Хилвар, и голос  его  был тих, как
если  бы  величественность  этих  руин  наполнила его душу  благоговением.--
Может, что-нибудь и найдем в этих развалинах...
     Первые  несколько  сот  ярдов  стенки  кратера  были такими  крутыми  и
гладкими, что на них трудно было стоять выпрямившись, но вскоре молодые люди
достигли  более  пологого  склона и  теперь могли  передвигаться без особого
труда. У  самой воды аспидно-черная поверхность кратера была  покрыта тонким
слоем почвы, нанесенной, должно быть, сюда ветрами.
     В четверти  мили  от них циклопические каменные блоки громоздились друг
на друга, словно  непомерных размеров кубики,  брошенные каким-то гигантским
младенцем. Вот  тут  еще можно было узнать секцию массивной стены... Там  --
пара  изъеденных  временем  пилонов  отмечали  место, которое  когда-то было
позицией грандиозных ворот... Повсюду рос  мох и какие-то ползущие растения,
крохотные карликовые деревья. Даже ветра и того здесь не чувствовалось.
     Так Олвин и Хилвар пришли  к развалинам Шалмирейна. Скалы, которые были
способны потрясти мир  и обратить его в прах, обернулись пламенем и громом и
потерпели  сокрушительное поражение,  натолкнувшись на эти  стены  и  на  ту
энергию, которая ожидала за ними своего часа. Когда-то это такое мирное небо
полыхало огнем, вырванным из самого сердца звезд, и горы  Лиза, должно быть,
стонали; будто живые существа, на которые обрушивается ярость их хозяина.
     Шалмирейн никогда  не был захвачен кем бы то  ни  было. Но  теперь  эта
крепость,   эта   необоримая   твердыня  пала,  захваченная  и  уничтоженная
терпеливыми  усиками плюща, поколениями слепых червей, неустанно роющих свои
ходы, и медленно наступающими водами озера...
     Ошеломленные  величием  этих  колоссальных  развалин,  Олвин  и  Хилвар
приближались к ним в полном молчании. Они ступили в тень разрушенной стены и
углубились  в своего  рода каньон: горы камня здесь расселись.  Озеро лежало
перед  ними, совсем рядом, и  вот уже  они стали у самой  кромки воды, волны
плескались  у их ног.  Крохотные  волночки...  Высотой  не более  нескольких
дюймов, они бесконечной чередой разбивались об узкую полоску 6ерега.
     Хилвар  первым  нарушил  молчание,  и  в голосе  его  прозвучала  нотка
неуверенности, заставившая Олвина взглянуть на друга с некоторым удивлением.
     -- Что-то тут не так...  Ничего не могу понять, -- медленно  проговорил
Хилвар.-- Ветра-то нет,  а что же тогда морщит воду? Ей бы  надо  оставаться
совершенно спокойной...
     Прежде чем Олвин  продумал ответ, Хилвар  стремительно присел,  склонил
голову  к  плечу  и  погрузил в воду  правое ухо. Олвин не имел ни малейшего
представления, что это хочет обнаружить его друг таким вот странным способом
и в таком нелепом положении. Потом  догадался: Хилвар  просто прислушивался.
Преодолевая себя, потому что эта мертвая на вид вода выглядела здесь  как-то
особенно неприветливо, Олвин последовал его примеру.
     Холод воды мешал  всего  несколько  мгновений.  А  потом Олвин  услышал
слабый,  но отчетливый упорный и ритмичный пульсирующий  звук. Было  похоже,
будто в глубинах озера бьется чье-то гигантское сердце.
     Они стряхнули  воду с волос и остолбенело уставились  друг на друга. Ни
тому, ни другому не  хотелось  первым высказать поразившую  его догадку, что
озеро это -- живое.
     --  Лучше  всего  будет  порыться в  развалинах,  я от  озеря  давай-ка
держаться подальше,-- решился наконец Хилвар.
     --  Думаешь,  там  внизу  что-то  есть? --  спросил  Олвин,  кивнув  на
загадочные волны, которые все так же разбивались у его ног.-- Это может быть
опасно?
     --  Ничто  если  у  него  есть  сознание,  не представляет опасности,--
ответил Хилвзр. (<Так ли это? -- подумалось Олвину.-- А Пришельцы?>) -- Я не
могу обнаружить там ни  малейшего  присутствия мысли, но почему-то  убежден,
что мы здесь не одни. Очень странно...
     Они медленно  двинулись назад, к руинам крепости, и каждый нес в памяти
звук этой  приглушенной непреходящей пульсации.  Олвину  представлялось, что
здесь тайна громоздится на тайну и  что, несмотря  на все его усилия, он все
больше и больше отдаляется от какого-либо понимания истины, поисками которой
занялся.
     Как-то  не верилось, что развалины могут им что-то поведать, но они тем
не   менее  все-таки  занялись  самыми  тщательными  поисками  среди  мусора
скопившегося между нагромождениями огромных каменных глыб. Может быть, здесь
нашли  свое  последнее  пристанище  машины и  механизмы,  которые  так давно
сделали свое дело... Теперь-то от них не было никакого проку, подумал Олвин,
если бы  Пришельцы  и вернулись. Но почему  же они так  и  не  возвратились?
Впрочем, это была  только еще одна мучительная загадка,  а у него  и так уже
накопилось полным-полно тайн, в которые предстояло проникнуть.  Искать новые
не было ровно никакой необходимости.
     В  нескольких  ярдах  от  берега  среди  всяких  мелких   обломков  они
обнаружили небольшое чистое пространство. Его покрывали сорняки; почерневшие
и  спекшиеся  от  невообразимого  жара,  при  приближении  людей  они  стали
рассыпаться  в  пыль, пачкая  им  ноги  угольно-черными  полосами.  В центре
пустого  пространства стоял  металлический треножник, прочно  укрепленный  в
грунте.  Треножник этот  нес  на  себе кольцо,  несколько наклоненное  таким
образом, что его ось упиралась в неведомую точку небосвода где-то на полпути
между горизонтом и зенитом. На первый взгляд казалось, что кольцо это ничего
в  себе не заключало. Но затем, приглядевшись повнимательнее, Олвин  увидел,
что пространство внутри  кольца заполнено  каким-то  слабым туманом, который
сильно утомлял зрение, а его и без того-нужно было напрягать, чтобы заметить
этот самый  туман  -- так близко цвет его находился у  самого  края видимого
спектра.  Светилась какая-то энергия,  и, вне всякого сомнения,  именно этот
вот механизм и произвел тот взрыв света, который привлек их в Шалмирейн.
     Не  решаясь  подойти поближе, они остановились  и  стали  наблюдать  за
странным этим устройством с безопасного, как им  представлялось, расстояния.
Мы  на  верном пути,  билось  в  голове  у Олвина. Теперь оставалось  только
выяснить -- кто или что установило здесь этот механизм и какой цели он может
служить. Это наклоненное кольцо .. -- ясно  было, что оно нацелено в космос.
Не была ли  вспышка,  которую  они наблюдали, своего рода сигналом?  От этой
догадки захватывало дух, стоило только поразмыслить о последствиях.
     --  Олвин! -- раздался вдруг голос  Хилвара,  и в  тихом этом  возгласе
звучала безошибочная нотка предостережения. -- У нас гости.
     Олвин резко обернулся и обнаружил перед собой треугольник глаз, начисто
лишенных век.  Таково, по  крайней мере, было первое  влечатление.  Секундой
позже за этими пристально глядяшими на  него глазами он рассмотрел очертания
небольшой, но,по-видимому,  очень  сложной  машины. Она висела  в  воздухе в
нескольких  футах  над поверхностью земли и ничем не напоминала ни одного из
тех роботов, которые когда-либо встречались Олвину.
     Когда первоначальное  изумление прошло,  он  вполне  почувствовал  себя
хозяином положения. Всю жизнь  он отдавал приказания машинам, и  то, что эта
вот была ему незнакома, не  имело ни малейшего значения. В конце концов, ему
приходилось   сталкиваться  не  более  чем  с  несколькими  процентами  всех
разновидностей роботов,  которые  в Диаспаре  обслуживали  его  повседневные
нужды.
     <Ты умеешь говорить?> -- спросил он.
     Ответом было молчание.
     <Кто-нибудь тебя контролирует?>
     Снова молчание.
     <Уйди... Подойди... Поднимись... Опустись...>
     Ни  одно  из  этих  таких привычных  мысленных  приказаний  не возымело
никакого эффекта. Машина оставалась совершенно безответной. Это предполагало
две  возможности.  Либо  машина  была  слишком  низкоорганизованной,   чтобы
понимать  его,  либо,  в   сущности   слишком  интеллектуальной  и  обладала
собственными  представлениями  о  целесообразности  того или  иного  выбора,
поскольку в нее был заложен  принцип свободы воли. В  таком случае он должен
обращаться к роботу как к равному. И даже в этом случае он может недооценить
его,  только робот на это не обидится, поскольку самомнение не есть болезнь,
характерная для машин.
     Хилвар не мог удержаться от смеха, глядя на очевидную  тщетность усилий
Олвина. Он как раз собирался предложить свои услуги по установлению контакта
с роботом, когда слова вдруг замерли у него на губах. Тишина Шалмирейна была
нарушена многозначительным и безошибочно знакомым звуком -- мокрым шлепаньем
какого-то большого тела, выходящего из воды.
     Во второй раз с тех пор, как он  покинул Диаспар, Олвин пожалел, что он
не  дома.  Затем  он  сообразил, что  с  таким  настроением  идти  навстречу
приключению никак не годится, н медленным шагом, но решительно направился  и
озеру.
     Существо, которое появилось из темной воды,  выглядело  как чудовищная,
выполненная из живой  материи пародия на  робота, который  по-прежнему молча
разглядывал   их   пристальным   взором.   Расположение  глаз   в   вершинах
равностороннего треугольника -- как  и у парящего  робота  -- никак не могло
быть простым совпадением. То же самое можно  было сказать и о щупальцах, и о
маленьких суставчатых конечностях.  На этом, однако, сходство заканчивалось.
У  робота  не было --  они  ему, очевидно, просто не  требовались --  нежных
перьев какой-то бахромы, которая в однообразном ритме била  по воде, не было
великого  множества  ног,  похожих  на  обрубки,  не было  и  вентиляционных
отверстий, которые с натугой сипели в разреженном воздухе.
     Большая часть этого существа  оставалась в воде. Только головные десять
футов  или  около того проникли в среду,  которая,  похоже,  была для  этого
животного  враждебной.  Существо  имело  в  длину  футов пятьдесят,  и  даже
человек, совершенно незнакомый с  биологией, мог бы догадаться, что что-то с
ним было не так. Для облика существа был характерен  налет импровизационного
-- и не слишком поэтому  удачного -- конструирования, как если  бы части его
тела лепили без особых раздумий и приставляли  одну  к  другой по мере того,
как в этом возникала необходимость.
     Несмотря  на  устрашающие  размеры  существа  и все свои первоначальные
сомнения,  ни  Олвин, ни  Хилвар  ничуть  не встревожились, едва  разглядели
получше этого  обитателя озера. Животное  было как-то трогательно неловко, и
эта неловкость не  позволяла считать  его какой-либо серьезной угрозой, даже
если  бы  и  возникли  подозрения,  что оно может  оказаться  опасным.  Люди
давным-давно преодолели  детский ужас перед тем,  что выглядит ни на  что не
похожим.  Этому страху  просто не  суждено  было  выжить  после  первого  же
контакта с дружественными внеземными цивилизациями.
     -- Дай-ка я с ним пообщаюсь,-- тихонько сказал  Хилвар.-- Я ведь привык
общаться с животными.
     --  Но это же не животное,-- прошептал в ответ Олвин.-- Я убежден,  что
оно разумно, а этот робот принадлежит ему...
     -- Может  статься,  как  раз оно-то и  принадлежит  роботу.  Во  всяком
случае, у него какие-то странные умственные способности. Я  все еще  не могу
обнаружить ни малейшего признака мышления... Эй! Что это такое делается?..
     Чудище  ни на  йоту  не  переменило  своего положения  у  кромки  воды,
поддерживать которое  ему, похоже, приходилось из последних сил. Но в центре
треугольника,   образованного   глазами,   начала   формироваться   какая-то
полупрозрачная мембрана  --  она пульсировала,  трепетала и в  конце  концов
стала  издавать  вполне различимые звуки.  Это было  низкое, гулкое  уханье,
никаких слов  разобрать в нем было невозможно, хотя неведомое существо  явно
пыталось что-то сказать.
     Было  больно  наблюдать  эту  отчаянную  попытку  вступить  в  контакт.
Несколько минут существо понапрасну пыталось добиться какого-нибудь эффекта.
Внезапно оно, видимо, осознало, что совершает ошибку. Пульсирующая  мембрана
уменьшилась в размерах, а издаваемые  ею звуки поднялись в тоне на несколько
октав,  пока  не  улеглись  в звуковой спектр нормальной  человеческой речи.
Стало формироваться что-то похожее на слова, хотя  они  все еще перемежались
невразумительным бормотаньем. Похоже было, что существо  с превеликим трудом
вспоминает  лексикон,  который был ему известен  когда-то давным-давно, но к
которому оно не прибегало на протяжении многих лет.
     Хилвар попытался помочь всем, что только было в его силах.
     -- Вот теперь мы можем  вас  понимать,-- произнес он, выговаривая слова
медленно и раздельно.--  Чем мы можем быть  вам  полезны? Мы  заметили свет,
который вы произвели. Он и привел нас сюда из Лиза.
     При  слове  <Лиз>  существо  как-то  поникло,  словно  бы  оно испытало
жесточайшее разочарование.
     --  Лиз,--  повторило оно. Звук <з> вышел  у него  не слишком удачно, и
слово прозвучало больше похожим на <Лид>.-- Всегда из Лиза... А больше никто
никогда не приходит... Мы называем их Великими, но они не слышат...
     -- Кто это -- Великие? -- спросил Олвин, живо подавшись вперед.
     Нежные,   безостановочно   двигающиеся   щупальца   коротким  движением
взметнулись к небу.
     --  Великие...--  повторило существо.--  С  планет Вечного  Дня...  Они
придут... Мастер обещал нам...
     Ситуацию это ничуть не прояснило. Прежде чем Олвин смог продолжить свой
допрос, Хилвар  вмешался  снова.  Вопросы,  которые  он  задавал,  были  так
терпеливы,  он говорил с  таким  участием и в  то же  самое  время  с  такой
настойчивостью и  убедительностью,  что  Олвин  решил  ни в  коем случае  не
прерывать его, хотя его так и подмывало вступить в разговор. Ему не хотелось
признаваться  себе, что Хилвар  превосходит его  по развитию, но  не было ни
малейших  сомнений  в  том, что дар друга общаться с животными  простирается
даже  на это  фантастическое  существо.  И  более  того  -- чудище,  похоже,
откликалось. Его  речь стала  более разборчивой, и если сначала это странное
создание отвечало  столь  кратко, что выходило чуть ли не грубо, то, по мере
того как развивалась беседа, оно стало  отвечать на вопросы подробно и  даже
само уже сообщало кое-какую информацию, о которой его и не спрашивали.
     Хилвар терпеливо складывал по кусочку мозаику этой невероятной истории,
и  Олвин совсем потерял ощущение времени. Всей истины  они выяснить так и не
смогли  -- для догадок и предположений оставалось  места сколько  угодно. По
мере того как существо все более и более охотно отвечало на вопросы Хилвара,
его  внешний  вид  начал меняться.  Оно  сползло  обратно  в  озеро,  и  его
ноги-чурбачки, казалось,  растворились в  теле.  Внезапно произошла вещь еще
более  невероятная:  три  огромных  глаза  медленно закрылись,  стянулись  в
крохотные  точки  и бесследно исчезли. Выглядело это так, будто существо уже
увидело все, что ему нужно было увидеть, и теперь глаза ему стали просто без
надобности.
     Олвин никак не мог поверить, что разум  может существовать в  такой вот
нестабильной оболочке, однако впереди его ждал еще и  не такой сюрприз. Было
очевидно, что  их  собеседник --  внеземного происхождения,  но  прошло  еще
некоторое  время,  прежде  чем  даже  Хилвар  с  его  куда  более  обширными
познаниями  в биологии понял,  с  каким  типом  организма они  имеют дело. В
течение  всей-беседы  существо называло  Себя <мы> и, в  сущности,  это была
целая колония независимых существ, организованных и контролируемых какими-то
неизвестными силами.
     Животные  отдаленно  такого же  типа  --  медузы,  например -- когда-то
процветали  в  земных океанах. Некоторые из них достигали огромных размеров,
занимая своими полупрозрачными телами и  лесом стрекающих щупалец пятьдесят,
а то и сто футов пространства. Но ни одна из этих  медуз не обрела и крупицы
интеллекта, если не считать за  интеллект способность реагировать на простые
раздражители.
     Здесь же молодые люди, несомненно, имели дело с разумом, хотя это и был
разум вырождающийся. Олвину никогда было не забыть  этой необычайной встречи
и того, как Хилвар медленно реконструировал историю  Мастера, в то время как
изменчивый  полип   судорожно  искал   полузабытые  слова,  а  темное  озеро
плескалось  о руины  Шалмирейна и  трехглазый  робот  не  мигая наблюдал  за
происходящим.

<ul><a name=13></a><h2>13</h2></ul>

     ...Мастер  вынырнул  на  Земле  в   хаосе  Переходных  Столетий,  когда
Галактическая Империя уже рушилась, но  маршруты, связывающие звезды, еще не
были перерезаны окончательно. Был  он  человеческого происхождения, хотя дом
его и находился на  планете, кружащейся вокруг одного из Семи  Солнц.  Еще в
ранней  молодости он был вынужден покинуть родной  ему мир, память о котором
преследовала его  всю жизнь.  Причиной своего  изгнания  он  считал  происки
врагов, но истина заключалась в том, что он страдал  от неизлечимой болезни,
которая,  похоже  из  всех  носителей  разума во Вселенной  поражала  только
представителей гомо сапиенс. Эта позорная болезнь была религиозной манией.
     На протяжении ранней  стадии  своей истории человечество исторгнуло  из
себя  неисчислимое количество  всякого  рода пророков, ясновидцев, мессий  и
провозвестников  небесного откровения, которые убеждали своих последователей
и  самих себя, что тайны Вселенной открыты  только им одним и никому больше.
Кое-кому  из них  случалось основать религии,  которые ухитрились  выжить  в
течение многих поколений и оказали влияние на миллиарды людей. Других забыли
еще до их смерти.
     Расцвет   науки,   которая   с   непреложной  регулярностью   отвергала
космогонические  построения всех этих  болтунов  и дарила  людям  чудеса,  о
которых ясновидцы  и  мессии  и помыслить-то  были не в состоянии,  в  конце
концов не оставил от всех этих верований камня на камне. Наука не уничтожила
благоговейного   изумления,  почтения  и  сознания   своей  незначительности
испытываемых всеми разумными существами, когда они размышляют о необъятности
Вселенной. Но она  ослабила, а в конце концов и  вообще  отбросила в небытие
бесчисленные  религии,  каждая  из   которых  с   невероятным   высокомерием
провозглашала, что именно она является единственной провозвестницей  Истины,
тогда как  миллионы  ее соперников  и  предшественников -- все  пали жертвой
заблуждений.
     И все же, хотя каким-то изолированным культам  уже  никогда не  суждено
было обладать какой-то реальной  властью, как  только  человечество  в целом
достигло самого  элементарного уровня цивилизованности, они все же  время от
времени появлялись  на  протяжении многих столетий и,  как бы фантастично ни
звучали их неумные символы веры, им все же удавалось привлечь какое-то число
последователей.  В  особенности  процветали  они  в  периоды  неразберихи  и
беспорядка,  и  было  совсем  неудивительно,  что Переходные Столетия  стали
свидетелями   вспышки  иррационального.  Когда  реальность  оказывалась  для
человеческого духа угнетающей, люди всегда пытались найти утешение в мифах.
     Так вот,  этот  самый Мастер,  даже  если  он  и  был изгнан  из своего
собственного мира,  вовсе не покинул его  этаким  сиротой-сиротинушкой. Семь
Солнц являлись центром галактической власти и науки, а он, должно быть, имел
чрезвычайно влиятельных друзей. Он бежал на маленьком скоростном корабле,  о
котором поговаривали,  что  это был  самый быстрый  космический  корабль  из
когда-либо  построенных.  И  еще  он  прихватил  с собой  в  изгнание  самый
совершенный продукт галактической науки  -- робота, который,  спустя столько
времени  всплыл   теперь  здесь,  у  Шалмирейна,  неизвестно  откуда,  перед
изумленными Олвином и Хилваром.
     Никто так до конца и не исчерпал все таланты и функции  этой машины.  В
сущности,  робот  этот до некоторой степени стал вторым  <я> Мастера.  И, не
будь  его, вера в <Великих>, по  всей  вероятности,  благополучно почила  бы
после  смерти Мастера. Вдвоем  они довольно продолжительное  время  блуждали
зигзагообразным  курсом  среди звездных  облаков,  и курс этот привел их  --
ясно,  что не  случайно  --  назад, к  тому миру  из  которого вышли  предки
Мастера.
     Целые  сонмы книг  были посвящены этому событию, и  каждая такая  книга
вызывала к жизни  еще  и вороха комментариев, пока в этой своего рода цепной
реакции  первоначальные  произведения  не  оказались  погребены  под  целыми
Монбланами  всякого  рода голосов и  разъяснений. Мастер  останавливался  на
многих мирах  и навербовал себе паству среди  представителей множества  рас.
Надо  полагать,  он  был  весьма сильной личностью,  если  мог с  одинаковым
успехом  воспламенять  своими  проповедями  гуманоидов  и  негуманоидов,  и,
видимо, учение,  находившее  столь широкий отклик,  содержало в  себе еще  и
что-то  такое, что представлялось  людям  благородным  и чистым. Быть может,
этот  самый Мастер  оказался  самым удачливым -- как и самым последним -- из
всех   мессий,   которых   когда-либо   знало  человечество.  Никто  из  его
предшественников  не  сумел привлечь к  себе  такого числа  адептов  или  же
добиться  того,  чтобы его догма  проложила  себе путь  через столь огромные
пространственные и временные пропасти.
     В чем, собственно, состоял смысл догмы Мастера, ни Олвин, ни Хилвар так
и не смогли разобраться  хотя бы с какой-то степенью достоверности. Огромный
полип отчаянно старался сделать все,  чтобы посвятить их  в  суть  дела,  но
многие из его слов не содержали в себе ровно никакого смысла, и, кроме того,
у него  была привычка повторять  предложения  и даже  целые пассажи  в такой
стремительной и  совершенно механической  манере, что  за  мыслью невозможно
было уследить. И вскоре Хилвар приложил все свои силы, чтобы увести разговор
от этих топких теологических  болот  и сосредоточиться лишь  на  достоверных
фактах.
     Мастер и горстка его самых верных последователей прибыли на Землю  в те
дни, которые предшествовали падению  городов, а порт Диаспара еще был открыт
для пришельцев  из  других  звездных систем.  Они,  должно быть, прибывали в
космических кораблях  самых  разных систем  -- полип  из  озера, например, в
корабле, наполненном водой  того моря, которое было естественной средой  его
обитания. Была ли догма  Мастера  принята на Земле с терпимостью, оставалось
неясным. Но, по  крайней  мере, она  не встретила бурной оппозиции,  и после
долгих  блужданий  эти  фанатики  нашли себе окончательное пристанище  среди
лесов и гор Лиза.
     На  закате  своей долгой жизни Мастер вновь обратил  мысли  к  дому, из
которого он был изгнан, и попросил вынести его из помещения на воздух, чтобы
он мог смотреть на звезды. Теряя  последние силы, он подождал появления Семи
Солнц  и  под самый занавес набормотал еще много  такого, что должно было  в
будущем вызвать  к существованию новые  груды книг с  толкованиями. Снова  и
снова он распространялся о  <Великих>, которые сейчас временно  покинули эту
Вселенную, но которые в один прекрасный день, несомненно, вернутся, и обязал
своих фанатиков приветствовать  их  по возвращении.  Это были  его последние
более или менее разумные слова. После этого он уже не  отдавал себе отчета в
окружающем,  но перед самым концом произнес еще одну фразу, которая пережила
столетия,  гвоздем  засев в головах  тех,  кому довелось  ее услышать:  <Как
славно смотреть на цветные тени на планетах Вечного Света>. После чего умер.
     По смерти  Мастера  многие из его последователей плюнули  на догму,  но
кое-кто остался  ей верен.  По  мере  того  как проходили  столетия, она все
усложнялась. Сначала  веровали, что эти <Великие>, кем бы они ни были, скоро
возвратятся, но время шло, и  надежды на это все тускнели и тускнели. В этом
месте  рассказ полипа стал  очень путаным --  похоже было, что правда и мифы
переплелись уже совершенно нерасторжимо, Олвин схватил только туманный образ
каких-то  фанатиков,  поколение  за  поколением  ожидающих некоего  великого
свершения, смысл которого  был им абсолютно непонятен и которое  должно было
произойти неизвестно когда в будущем.
     <Великие> так и не вернулись. Пробивная сила догмы мало  помалу иссякла
по  мере того, как  смерти  и разочарование все уменьшали  и уменьшали число
приверженцев.  Сначала  из мира  ушли  люди с их  короткими жизнями, и  было
что-то невероятно ироническое в том, что последним  адептом мессии-гуманоида
стало существо, совершенно непохожее на человека,
     Огромный полип  стал  последним  учеником  Мастера  по  причине  весьма
тривиальной: он  был бессмертен. Миллиарды индивидуальных клеток, из которых
состояло его тело, естественно, умирали  своим чередом,  но, прежде чем тому
произойти,  они воспроизводили  себе  подобных.  Через  длительные интервалы
чудище  распадалось  на мириады клеток, которые  начинали  жить автономно  и
размножались  делением  --  если  окружающая  среда  оказывалась  для  этого
подходящей.  В  такие  периоды полип уже не  существовал  как  сознательное,
разумное существо-единство. И  тут Олвин  просто  не мог не вспомнить о том,
как проводили свои  сонные тысячелетия в Хранилищам  Памяти города обитатели
Диаспара.
     Но вот  в должное  время какая-то загадочная биологическая  сила  снова
собирала  вместе  все  эти  рассеянные  компоненты огромного  тела,  и полип
начинял новый цикл существования. Он опять обретал сознание и воспоминания о
своих  прежних  жизнях  --  часто  не совсем точные  воспоминания, поскольку
разного  рода  несчастные случаи время  от  времени  губили  клетки, несущие
весьма уязвимую информацию памяти.
     Не исключено, что никакая  другая форма жизни  не смогла  бы так  долго
хранить веру в догму, забытую  уже на протяжении миллиарда  лет. В некотором
смысле полип стал беспомощной жертвой  собственной биологической сущности. В
силу своего бессмертия  он не мог изменяться и оказался обречен вечно один к
одному воспроизводить все ту же неизменную структуру.
     Вера  в  <Великих>  на  ее  поздних  стадиях  стала  отождествляться  с
поклонением Семи  Солнцам. <Великие> упрямо отказывались  появляться, и были
сделаны  попытки  послать на их далекую родину сигналы.  Уже  в незапамятные
времена эта сигнализация стала всего лишь бессмысленным ритуалом, а теперь и
тому же ею занималось животное, совершенно утерявшее способность к изучению,
да робот, который не умел забывать.
     ...Когда  непостижимо  древний  голос  затих  и  воздух  снова зазвенел
тишиной, Олвин вдруг понял, что его  охватила жалость. Преданность  -- не  к
месту,  верность, от  которой никому не было никакого проку,  в то время как
бесчисленные солнца  и  планеты рождались  и умирали...--  он в жизни бы  не
поверил в  такую  историю, если бы непреложные свидетельства в ее пользу  не
находились  у  него  перед  глазами.  Собственное  невежество  сильнее,  чем
когда-либо  прежде,  печалило  его.  На  некоторое  время  высветился   было
крохотный кусочек прошлого, но теперь тьма снова сомкнулась...
     История Вселенной, должно быть, состоит из массы таких вот разрозненных
ниточек,  и  кто  скажет,  какая  из  них  важна,  а  какая  --  тривиальна?
Фантастическая легенда о Мастере и о <Великих> была, надо думать, просто еще
одной  из тех бесчисленных сказок, что каким-то странным образом сохранились
с времен Начала. Но, что  ни говори, уже само существование огромного  этого
полипа  и каменно  молчаливого робота не позволяло  Олвину отбросить всю эту
историю как просто  какую-то волшебную выдумку, построенную  на самообмане и
на чистом безумии.
     Ему было страшно интересно понять взаимосвязь между роботом и  полипом,
между двумя  этими  сущностями, которые,  по всем статьям  отличаясь друг от
друга,  умудрились  на  протяжении  целых  эпох  поддерживать  это  вот свое
совершенно невероятное  партнерство.  Почему-то ему сильно  верилось, что из
них двоих робот был куда более важен. Он ведь ходил в наперсниках Мастера и,
должно быть, и по сей день хранил все его тайны.
     Олвин  кинул беглый взгляд  на таинственную машину, которая по-прежнему
висела в  воздухе,  упершись,  в него, Олвина пристальным взором. Почему это
она не желает  разговаривать?  Какие,  интересно знать, мысли блуждают в  ее
сложном и, возможно, совершенно  чуждом ему  сознании? Впрочем,  если она  и
была построена с  таким  расчетом  чтобы  служить единственно  этому  самому
Мастеру, даже в этом случае ее мозг не может быть совершенно уж чуждым и она
все равно должна повиноваться приказам человека...
     Раздумывая  о тайнах,  которые  столь упорно хранила в  себе  эта немая
машина, Олвин испытывал самый настоящий  зуд любопытства -- да еже настолько
глубокого, что оно уже граничило с жадностью. Ему представлялось просто-таки
нечестным,  чтобы  такое  знание  6ыло укрыто  от мира  людей.  Тут  таились
какие-то  чудеса, которые,  возможно,  и не снились Центральному  Компьютеру
Диаспара.
     -- Почему это твой робот  не желает с нами  разговаривать? -- обратился
он к полипу,  когда Хилвар на  какую-то секунду замешкался с очередным своим
вопросом. И в ответ он услышал именно то, что почти и ожидал:
     -- Мастер  не  желал,  чтобы робот разговаривал с каким  бы то  ни было
другим Голосом,а голос самого Мастера теперь молчит...
     -- Но тебе-то он станет повиноваться?
     -- Да. Мастер оставил его в нашем распоряжении.  Мы  видим его глазами,
куда бы  он ни направился. Он наблюдает за механизмами, которые поддерживают
существование  этого  озера, содержат его  воду  в чистоте. И  все же  будет
правильнее называть его нашим партнером, а не слугой...
     Над   этим  Олвин   задумался.   Некая   идея,   совсем  еще  туманная,
полуоформившаяся, стала исподволь  зарождаться в его мозгу. Вполне вероятно,
что толчок  ей дала обыкновенная  жажда  знания и  силы.  Когда впоследствии
Олвин  мысленно  возвращался к этому  моменту,  он никак  не  мог  с  полной
уверенностью разобраться  в своих мотивах, В основных своих чертах они могли
быть  продиктованы  вполне   эгоистическим  чувством,  но  в  то  же   время
прослеживался в них и отзвук сострадания,  Будь это в  его силах, он поломал
бы эту скучную череду совершенно тщетной  жизни и осво6олил  бы эти создания
от их фантастической судьбы... Он  не  слишком хорошо представлял  себе, что
именно  можно сделать  для этого  полипа,  но  вот  излечить  робот  от  его
религиозного  безумия  было  вполне  в  человеческих  силах, а  это,  в свою
очередь,  высвободило  бы и бесценную,  сейчас  наглухо запечатанную  память
уникального устройства...
     -- Уверены ли вы,  -- тщательно произнося слова, обратился он к полипу,
хотя, конечно, адресовался и к роботу, -- что, оставаясь здесь, вы и в самом
деле исполняете волю Мастера? Ведь он хотел, чтобы мир узнал о его учении, а
оно, пока  вы  скрывались здесь, в Шалмирейне, оказалось утеряно... Мы нашли
вас по чистой случайности, но ведь могут быть и многие  другие, кто хотел бы
услышать о Великих...
     Хилвар метнул на  него  быстрый  взгляд.  Он не понял намерений Олвина.
Полип  же,  казалось,  взволновался, и  ритмичная  пульсация его дыхательных
органов  дала  вдруг  мгновенный сбой. Затем последовал  и ответ  -- голосом
далеко не бесстрастным:
     -- Мы  обсуждали эту проблему на протяжении многих и  многих лет. Но мы
не можем покинуть Шалмирейн,  поэтому мир должен сам прийти к нам, какого бы
времени это ни потребовало...
     --  Но у меня  возникла куда лучшая идея,-- живо отозвался Олвин.-- Да,
это верно, что  вы  должны оставаться здесь,  в озере,  Но ведь нет  никаких
причин к тому, чтобы с нами  не отправился  ваш компаньон.  Он,  разумеется,
может  возвратиться,  как  только  сам  этого  захочет  или  же  как  только
понадобится  вам.  Ведь  с  тех  пор,  как умер Мастер,  многое  изменилось,
произошли события, о которых  вам следует знать, но о  которых вы никогда не
узнаете и которых не поймете, если останетесь здесь...
     Робот не  шелохнулся,  но полип, буквально  в  агонии  нерешительности,
полностью ушел под воду и  оставался там в течение  нескольких минут. Вполне
могло  быть,  что  в  это время  у  него  происходил  беззвучный спор  с его
коллегой. Несколько раз он принимался, было снова подниматься к поверхности,
но  видимо,  передумывал и опять  погружался в  воду. Хилвар  воспользовался
представившейся   возможностью,  чтобы  обменяться  с   Олвином  несколькими
словами.
     -- Хотелось  бы  мне  знать, что это ты намереваешься  делать,--  мягко
произнес он, но в голосе его вместе с улыбкой звучала и озабоченность.-- Или
ты еще и сам не знаешь?
     --  Знаешь, я не  сомневаюсь, что и тебе жалко  этих  бедняг,-- ответил
Олвин. -- И разве спасти их -- не значит проявить доброту?
     --  Это, конечно, верно. Но я достаточно тебя  узнал, чтобы понять, что
-- ты уж прости -- альтруизм доминантой твоего характера совсем не является.
У тебя должен быть и какой-то другой мотив...
     Олвин улыбнулся. Даже если Хилвар  и не прочел его  мысли,-- а у Олвина
не  было  ни малейших  оснований  подозревать, что он  это  сделал,--  то уж
характер-то он действительно мог прочувствовать.
     -- У твоего  народа в повиновении замечательные силы разума,--  пытаясь
увести  разговор  с опасного для него направления, сказал он.--  Я думаю, вы
сможете сделать что-нибудь для робота, если уж не для этого вот животного.--
Олвин говорил  очень  мягко и  тихо, опасаясь,  что  его могут подслушивать.
Конечно, эта маленькая предосторожность могла оказаться и  тщетной, но  если
робот и перехватывал их разговор то не подал и виду.
     К счастью, прежде чем Хилвар пустился в расспросы, полип снова появился
из толщи  воды.  За  последние  несколько минут  он  стал значительно меньше
размерами, а движения его приобрели какой-то  хаотический характер. Прямо на
глазах  у Олвина и  Хилвара целый кусок этого сложного, полупрозрачного тела
оторвался  от целого  и тотчас  же  вслед за  этим  стремительно распался на
дюжину комочков, которые столь же быстро рассеялись в воде. Создание  начало
распадаться прямо на глазах.
     Когда оно снова заговорило,  голос  его  оказался неустойчив и понимать
его стало куда трудней, чем прежде.
     --  Начинается  следующий   цикл,--  выдохнуло  оно  каким-то  дрожащим
шепотом.-- Не ожидали его столь  скоро... осталось всего несколько  минут...
стимулирование слишком сильно... долго нам всем вместе не продержаться...
     Во все  глаза глядели  Олвин  и Хилвар на это существо, испытывая нечто
вроде  восхищения, смешанного  с ужасом.  Хотя  процесс, происходящий на  их
глазах, и был совершенно  естественным, было не слишком-то приятно наблюдать
разумное по всей видимости существо, бьющееся  в агонии.  К тому же их еще и
угнетало какое-то  смутное  ощущение  собственной вины.  Конечно,  это  было
нелепо  -- думать так, потому что  представлялось  не столь уж важным, когда
именно начинал полип свой очередной жизненный цикл, но  они-то понимали, что
причиной  этой вот преждевременной  метаморфозы  явилось необычное волнение,
вызванное именно их появлением.
     Олвин   сообразил,  что   теперь   действовать   нужно   быстро,  иначе
представившаяся было возможность пропадет,-- быть  может, всего на несколько
лет, но вполне возможно -- и на долгие столетия.
     -- Так что же вы  решили? -- с жадным любопытством спросил он.-- Что --
робот отправится с нами?
     Наступила мучительная пауза, в течение которой полип пытался  заставить
свое расползающееся  тело  повиноваться ему.  Речевая  диафрагма затрепетала
было, но никакого явственного  звука не воспоследовало.  Затем,  словно бы в
отчаянном  жесте  прощания,   существо  слабо  шевельнуло  своими  дрожащими
щупальцами и снова уронило их в воду, где они немедленно оторвались и кудато
уплыли.  Через  какие-то  считанные  минуты  трансформация  завершилась.  Не
осталось ни  одного кусочка величиной более дюйма. А вода  кишела крохотными
зеленоватыми  точками,  которые,  казалось,  жили  и   двигались  по  своему
собственному разумению и быстро исчезали в пространстве озера.
     Рябь  на поверхности теперь совершенно исчезла и Олвин каким-то образом
понял, что пульс, бившийся в глубинах озера, теперь умолк. Озеро снова стало
мертво -- или, по крайней мере, представлялось таким. Но конечно же это была
всего  лишь  иллюзия:  настанет  день, неведомые  силы,  которые  безупречно
действовали на протяжении всего  долгого  прошлого,  снова  проявят  себя, и
полип  возродится.  Это  был  совершенно необычный  и  исключительно  тонкий
феномен  -- но так ли уж он был  более  странен, чем организованность другой
обширнейшей колонии самостоятельных живых клеток -- человеческого тела?
     Олвин не стал терять времени на раздумья над всем этим. Он был подавлен
поражением  --  даже если  и не  до конца представлял себе  цель, и  которой
стремился.  Им  была  упущена  --  и   вряд  ли  теперь  она  повторится  --
ошеломляющая возможность... Он  печально глядел  на озеро, и прошло довольно
продолжительное  время, прежде  чем  его сознание восприняло какой-то сигнал
извне -- это, оказывается, Хилвар что-то нашептывал ему в ухо:
     -- Слушай, Олвин, мне кажется, что в этом споре ты выиграл ..
     Олвин стремительно  обернулся. Робот, который  до сего момента  праздно
висел в  воздухе, не  приближаясь  к  ним  больше чем на два  десятка футов,
оказывается, беззвучно переместился и теперь парил что-нибудь в  ярде у него
над головой. Неподвижные глаза, полем зрения которых  была, по-видимому, вся
передняя полусфера,ничем не выдавали, на что направлен его интерес. Но Олвин
не сомневался -- почти  не сомневался,  -- что внимание робота сосредоточено
теперь именно на нем.
     Робот ждал его следующего шага. Наконец-то  он был теперь под контролем
у Олвина! Он мог последовать за ним в Лиз, а может, и в Диаспар, если только
не передумает... Ну а пока именно он, Олвин, был его временным хозяином!

<ul><a name=14></a><h2>14</h2></ul>

     Возвращение в  Эрли  заняло у них почти три дня -- потому отчасти,  что
Олвин, в силу собственных своих причин, не слишком-то торопился.  Физическое
исследование страны отступило теперь на второй план вытесненное более важным
и куда более  волнующим проектом: медленно, но верно он находил общий язык с
этим странным, одержимым интеллектом, который стал отныне его спутником.
     Олвин  подозревал,  что  робот  пытается   использовать  его   в  своих
собственных  целях.  Он  не  мог до конца  разгадать мотивы этого  аппарата,
поскольку  робот  по-прежнему  упорно  отказывался разговаривать  с  ним. По
каким-то соображениям -- возможно, из опасения, что робот  выдаст слишком уж
много своих  тайн -- Мастер предусмотрел эффективную блокировку его  речевых
цепей, и все попытки  Олвина снять эти запреты оказались  безуспешными. Даже
косвенные вопросы типа: <Если ты ничего мне не ответишь, я буду считать, что
ты сказал <да>,--  провалились.  Робот  оказался  слишком высокоорганизован,
чтобы попасться в такую незатейливую ловушку.
     Тем  не  менее  в других сферах  он проявил  куда большую склонность  к
сотрудничеству. Он  повиновался любым командам, которые не требовали  выдачи
какой-то  информации,  Спустя  некоторое  время  Олвин обнаружил,  что может
повелевать этим устройством с такой же легкостью, как и роботами в Диаспаре,
-- одними мысленными приказаниями. Это  был  огромный  шаг вперед. А немного
спустя это создание -- о  нем трудно было думать как о  всего лишь машине --
еще  больше  ослабило свою настороженность  и  позволило Олвину пользоваться
своими  тремя глазами. Одним словом, оно не возражало против любых пассивных
форм общения, но решительно пресекало все попытки Олвина сойтись поближе.
     Хилвара оно совершенно  игнорировало. Оно не повиновалось ни  единой из
его команд, и, похоже, мозг его был наглухо заперт для  всех попыток Хилвара
проникнуть в него. Сначала это было для Олвина своего рода разочарованием --
ведь он  надеялся, что  большая,  чем у него самого, способность  Хилвара  к
телепатии поможет ему открыть сундук с сокровищами столь надежно  спрятанных
воспоминаний. И только позже Олвин осознал, какое это преимущество --  иметь
слугу, не подчиняющегося больше никому в мире.
     Членом  экспедиции,  который  резко  воспротивился  присутствию робота,
оказался Криф. То ли он вообразил, что теперь  у  него появился соперник, то
ли  из  каких-то более общих соображений неодобрительно отнесся к  существу,
которое может летать без крыльев, -- это было неясно. Когда никто на него не
смотрел,  он сделал несколько попыток напасть на робота, но тот привел его в
еще большую ярость тем, что не обратил на эти наскоки ни малейшего внимания.
В конце концов Хилвару удалось его успокоить, и,  когда они уже возвращались
в мобиле, Криф,  похоже  на то, примирился с ситуацией. Робот  и  насекомое,
словно какой-то эскорт, сопровождали мобиль, беззвучно скользящий по лесам и
полям, и каждый  держался стороны,  где  сидел его хозяин,  делая  вид,  что
соперника просто не существует.
     Когда мобиль вплыл в Эрли, Сирэйнис  уже  ждала их. Этих людей  изумить
чем-то  просто  невозможно,  подумал Олвин.  Взаимопереплетающееся  сознание
позволяло им знать все, что происходит в Лизе. Ему была интересна их реакция
на  его поведение  в Шалмирейне, о  котором, надо  полагать, здесь  уже знал
каждый.
     Сирэйнис  казалась  чем-то обеспокоенной и  еще  более неуверенной, чем
когда-либо, и Олвин  тотчас вспомнил  выбор,  перед которым его поставили. В
треволнениях нескольких последних дней он почти забыл о нем. Ему не хотелось
тратить силы ни  решение проблем,  время которых еще не наступило. Но теперь
вот срок подошел вплотную: ему предстояло принять решение -- в каком из двух
миров он хочет жить.
     Голос Сирэйнис, когда она заговорила, был исполнен тревоги, и  у Олвина
внезапно  родилось  впечатление, что в  тех планах,  которые  Лиз  строил  в
отношении его,  что-то  не сработало.  Что  произошло  здесь  за  время  его
отсутствия? Побывали ли в Диаспаре эмиссары Лиза, чтобы провести манипуляции
с мозгом Хедрона? И не постигла ли их неудача?
     -- Олвин, -- начала Сирэйнис,  -- есть много такого, о чем я вам еще не
рассказала,  но  теперь вам  предстоит  все  это узнать,  чтобы  понять наши
действия.
     Вам  известна  одна из  причин изоляции наших двух  сообществ  друг  от
друга.  Страх  перед  Пришельцами,  эта  темная  тень  в  сознании   каждого
человеческого  существа,  обратил ваших  людей  против  мира  и заставил  их
забыться в мирке собственных грез. Здесь, у нас,  страх этот никогда не  был
столь велик, хотя это именно мы вынесли бремя последнего нашествия. За всеми
нашими действиями были самые лучшие мотивы, и то, что мы сделали, мы сделали
с открытыми глазами.
     Давным-давно, Олвин,  Человек  мечтал о  бессмертии  и наконец  добился
своего.  Но люди  как-то  забыли, что  мир, отринувший  смерть,  обязательно
должен  отринуть   и  жизнь.  Способность  продлить  свое  существование  до
бесконечности может принести  удовлетворение  отдельному индивидууму, но она
же приносит застой  сообществу  людей. Много столетий назад мы принесли наше
бессмертие в жертву  развитию, но Диаспар все еще тешится ложной мечтой. Вот
почему наши пути разошлись -- и вот почему им никогда уже не соединиться...
     Хотя Олвин почти ожидал  именно этих слов, удар тем не менее был силен.
И все же Олвин отказывался признать крушение своих планов, как бы смутны они
ни были, и теперь  воспринимал слова Сирэйнис  только краешком  сознания. Он
понимал и  фиксировал в памяти все,  что она говорила, а сам в  это же время
мысленно  снова  возвращался  в  Диаспар, стараясь  представить себе  все те
препятствия, которые могут оказаться воздвигнутыми на его пути.
     Заметно было, что Сирэйнис чувствует себя не в своей тарелке.  В голосе
у нее звучала едва ли не мольба, и Олвин отлично понимал, что она обращается
не  только к нему, но и  к своему сыну. Она прекрасно отдавала себе  отчет в
том взаимопонимании, в  той приязни,  которые выросли  между  ними за дни им
совместного путешествия.  Пока мать говорила, Хилвар внимательно  глядел  на
нее, и  Олвину  казалось,  что  в  этом  его  взгляде  отражалась не  только
известная обеспокоенность, но и некоторая доля критицизма.
     -- Мы вовсе не  хотим принуждать вас делать что-либо против вашей воли.
Но, безусловно,  вы  должны  понимать, что именно произойдет, если Диаспар и
Лиз встретятся. Между нашими двумя культурами простирается пропасть столь же
бездонная,  как и та, что  некогда разделяла Землю и ее древние инопланетные
колонии. Подумайте хотя бы об  одном этом факте, Олвин. Вы с Хилваром теперь
одного  примерно возраста.  Но  мы оба -- и  он и я --  будем  уже мертвы на
протяжении столетий, в то время  как вы все еще  будете оставаться юношей. И
ведь это только первая из бесконечной череды ваших жизней...
     В комнате  было очень тихо -- так тихо, что Олвину слышны были странные
жалостные звуки, издаваемые в  полях за  поселком  какими-то  неведомыми ему
животными. Наконец, почти шепотом, он произнес:
     -- Чего же вы хотите от меня?
     -- Мы надеялись, что  сможем предоставить  вам выбор -- остаться  здесь
или  вернуться  в  Диаспар.  Но теперь это уже невозможно. Произошло слишком
многое, чтобы мы могли теперь  оставить  решение в ваших руках.  Даже за  то
короткое время, что вы пробыли здесь, у нас,  ваше  влияние на умонастроения
людей оказалось  в высшей степени дестабилизирующим. Нет-нет, я вас вовсе не
упрекаю. Я совершенно уверена, что вы не имели в виду  нанести нам  какой бы
то  ни  было  ущерб. Но было бы  куда  лучше предоставить создания,  которые
встретились вам в Шалмирейне, их собственной судьбе...
     Ну  а что касается Диаспара...-- Сирэйнис раздраженно повела плечами.--
О том,  куда вы отправились,там уже знает слишком много  людей. Мы не успели
вовремя  предпринять  необходимые  действия. И, что уж совсем  серьезно,  --
человек, который  помог вам открыть Лиз, исчез. Ни ваш Совет, ни наши агенты
не  смогли его обнаружить, так что  он  остается потенциальной угрозой нашей
безопасности.  Возможно,  вы удивлены, что я все  это вам  рассказываю,  но,
видите ли, я делаю  это без малейшей опаски. Боюсь, Олвин,  что теперь перед
вами выбора уже нет: мы просто должны отослать вас в Диаспар с искусственным
набором воспоминаний. Эти воспоминания  сконструированы для вас  с  огромной
тщательностью, и когда  вы возвратитесь домой,  то  не будете  помнить о нас
ровно ничего. Вы будете убеждены, что пережили скучные, но довольно  опасные
приключения в каких-то  пещерах, где  своды  то и дело обрушивались за вашей
спиной,  и  вы остались  в  живых  потому  только,  что  питались  какими-то
малоаппетитными  сорняками, а  воду  с огромным трудом  добывали  в каких-то
подземных родниках. Всю свою оставшуюся жизнь вы будете убеждены,  что это и
есть правда, и все в Диаспаре примут эту историю  за истинную. Таким образом
спрятана  тайна, которая могла бы привлечь  новых  исследователей. Они будут
думать, что уже знают о нашей земле все, что только можно узнать.
     Сирэйнис  умолкла  и  посмотрела  на  Олвина  с   мольбой.  Пауза  была
недлинной:
     -- Мы очень сожалеем что это необходимо, и просим  у вас прощения, пока
вы нас еще помните. Вы можете не принять наш  вердикт и нашу логику, но ведь
нам известно множество  фактов, которые вам  неведомы... По крайней мере,  у
вас  не будет  никаких  сожалений, потому что  вы будете верить, что открыли
все, что только можно было обнаружить.
     Так ли это? -- подумал Олвин. Он сильно  сомневался,  что  сможет снова
погрузиться в рутину городского существования, даже  если и убедит себя, что
за стенами Диаспара нет ничего достойного внимания. И, более того, у него не
было ни малейшего желания подвергаться такого рода эксперименту.
     -- И когда же вы намереваетесь произвести  со мной  эту... операцию? --
спросил он.
     -- Немедленно.  Вы уже готовы. Откройте мне  свое сознание, как  вы уже
делали  это прежде,  и вы  ничего  не  ощутите до  тех  пор,  пока снова  не
окажетесь в Диаспаре.
     Некоторое время Олвин молчал, а затем тихо произнес:
     -- Я хотел бы попрощаться с Хилваром.
     Сирэйнис кивнула:
     --  Да,  я понимаю. Я оставлю  вас здесь на некоторое время и  вернусь,
когда  вы почувствуете, что готовы. -- Она прошла к лестнице, что вела вниз,
внутрь дома, и оставила их на крыше одних.
     Олвин заговорил со своим  другом не сразу. Он испытывал огромную грусть
и в то же  самое время непоколебимую  решимость не  позволить, чтобы все его
надежды  пошли прахом..  Еще раз  взглянул он  на поселок,  в  котором обрел
известную толику счастья, на  поселок, который ему, возможно, уже не увидеть
снова, если  те, кто стоит за Сирэйнис, все-таки добьются своего. Мобиль все
еще парил  под одним  из раскидистых деревьев, а бесконечно терпеливый робот
висел  над  ним.  Несколько  ребятишек  сгрудились  вокруг  этого  странного
пришельца,  но  из  взрослых  никто, казалось,  не  проявлял  ни  малейшего.
любопытства к странному аппарату.
     -- Хилвар,-- внезапно  нарушил  тишину Олвин,-- мне очень жаль, что все
так получается...
     -- И мне тоже, -- немедленно отозвался Хилвар, и голос  его  дрогнул от
сдерживаемого чувства. -- Я так надеялся, что ты сможешь остаться здесь...
     --  Ты  полагаешь,  что  то,  что  собирается сделать  Сирэйнис,--  это
правильно?
     -- Не вини  мать. Она только выполняет то, что ее попросили сделать, --
ответил Хилвар. Олвин не получил ответа  на свой вопрос, но задать его снова
не  решился.   Было  бы  непорядочно  подвергать  преданность  друга  такому
испытанию.
     -- Тогда ты мне вот что  скажи,-- продолжал  он.--  Как твои люди могут
меня остановить, если бы я вдруг попытался уйти от вас с нетронутой памятью?
     -- Это будет  совсем нетрудно сделать. Если  бы ты сделал попытку уйти,
они бы овладели твоим сознанием и заставили бы тебя вернуться...
     Именно этого  Олвин и ожидал, и это его  не  обескуражило. Ему  страшно
хотелось  довериться  Хилвару,  который  --  это  было  совершенно  ясно  --
сокрушался по поводу предстоящего расставания, но  он не решился подвергнуть
свой план риску, Очень тщательно, выверяя каждую деталь, он снова просмотрел
единственный путь, который только и мог привести его обратно в Диаспар -- на
нужных ему условиях.
     Существовал только один рискованный момент, на который нужно было пойти
и который  он  никак не мог  устранить, чтобы защитить  себя. Если  Сирэйнис
нарушила  обещание  и  в  эти  вот  минуты  читала  его  мысли, то  все  его
скрупулезные приготовления оказались бы ни к чему.
     Он  протянул  Хилвару руку, тот  крепко сжал ее,  но не  мог, казалось,
вымолвить ни слова.
     --  Пойдем,  встретим Сирэйнис,-- предложил  Олвин.--  Я  бы  хотел еще
повидать некоторых жителей поселка, прежде чем уйти от вас...
     Хилвар молча последовал за ним в прохладу дома и потом -- через входные
двери  -- на улицу, в  кольцо из цветного стекла,  окружающее дом.  Сирэйнис
ждала их там, и вид у  нее был спокойный и решительный. Она, конечно, знала,
что Олвин пытается что-то  утаить от  нее,  и  снова  мысленно перебрала все
предусмотренные  ею  меры предосторожности. Как человек, разминающий мускулы
перед предстоящим ему большим усилием, она произвела смотр всему, что было в
ее силах предпринять в случае необходимости.
     -- Вы готовы, Олвин? -- спросила она,
     -- Совершенно  готов, -- ответил Олвин, но  в голосе у него  прозвучало
нечто такое, что заставило Сирэйнис внимательно посмотреть на него.
     -- Тогда  лучше всего будет,  если вы сейчас отрешитесь от всех мыслей,
как вы  это уже умеете. После этого вы ничего не будете чувствовать и ничего
не будете знать до тех пор, пока снова не окажетесь в Диаспаре.
     Олвин повернулся к Хилвару и быстрым Шепотом, который Сирэйнис не могла
услышать, произнес:
     -- До свиданья, Хилвар! Не тревожься... Я еще вернусь...
     И снова обратился к Сирэйнис;
     -- Я не возмущаюсь тем, что вы намереваетесь совершить.  Вы, бесспорно,
верите,  что  это  -- лучший  выход из положения, только вот,  с  моей точки
зрения,  вы сильно ошибаетесь.  Диаспар и Лиз  не  должны оставаться навечно
разобщенными. Надо думать,  придет  такой  день,  когда  они отчаянно  будут
нуждаться в помощи  друг друга. Вот поэтому-то я и отправляюсь домой со всем
тем, что мне удалось здесь узнать, и я совсем не думаю, что вам удастся меня
остановить.

     Он не  стал  дожидаться ответа  и правильно сделал.  Сирэйнис  даже  не
пошевельнулась,  но он тотчас же почувствовал,  что его  тело перестает  ему
повиноваться.   Сила,  столкнувшаяся  с  его  волей,  оказалась  куда  более
могущественной,  чем он ожидал,  и это навело его  на  мысль,  что Сирэйнис,
возможно, помогало  огромное  число  людей. Беспомощно повлекся он обратно к
дому, и на какой-то ужасный момент ему даже подумалось, что великолепный его
план провалился.

     Но как раз в этот миг брызнуло сверкание металла и кристаллических глаз
и руки робота мягко сомкнулись вокруг него. Его  тело боролось с  ними, и он
знал,  что  оно так и  должно  себя вести, но борьба эта была бессмысленной.
Земля ушла у него из-под ног, и на мгновение он увидел Хилвара, застывшего в
совершеннейшем изумлении, с глуповатой улыбкой на лице.

     Робот  перенес  его  на несколько десятков футов  гораздо быстрее,  чем
человек мог бы пробежать это  расстояние.  Сирэйнис потребовалось всего лишь
мгновение, чтобы  понять его  ход, и он  перестал извиваться  в руках своего
робота, когда она сняла контроль над его  телом. Но Сирэйнис все еще не была
побеждена, и тотчас же наступило то, чего Олвин  боялся и с чем приготовился
сражаться изо всех сил:

     В его  мозгу боролись теперь две совершенно различные сущности. Одна из
них умоляла  робота  опустить  его на  землю.  Настоящий Олвин,  у  которого
перехватило дыхание,  ждал, лишь  вяло сопротивляясь тем силам,  которых, он
знал, ему  не  преодолеть. Это был азартный  расчет: не существовало никакой
возможности  заранее  предсказать  с   уверенностью,  что  робот,  этот  его
ненадежный  союзник , станет  повиноваться  тем сложным приказам, которые он
ему отдал.  Олвин сказал роботу, чтобы тот  ни при каких обстоятельствах  не
повиновался его же,  Олвина, командам, пока он  не очутится в безопасности в
Диаспаре. Таков был  жесткий приказ. Если он окажется выполнен, то это будет
означать, что Олвин вручил свою судьбу силам, которым совершенно  не страшно
вмешательство человека.

     Без малейшего колебания робот устремился вдоль тропы, которую Олвин так
тщательно нанес на  карту его памяти. Часть  сознания юноши все  еще  гневно
умоляла, чтобы  его освободили, но он уже  понимал, что спасен.  И тотчас же
это поняла и Сирэйнис, потому что конфликтующие силы  в его мозгу прекратили
бороться  друг с другом. Снова  он был  спокоен, как был спокоен тысячелетия
назад другой путешественник, когда, привязанный  к мачте своего  корабля, он
услышал, как пение Сирен затихает под морем цвета темного вина.

<ul><a name=15></a><h2>15</h2></ul>

     Олвин не  успокоился до тех  пор, пока вокруг него снова  не сомкнулись
своды пещеры  самодвижущихся дорог. Все еще существовала  опасность, что Лиз
сможет остановить  или даже повернуть вспять вагон, в  котором он  мчался, и
привезти  его, беспомощного, в точку старта. Его возвращение, однако,  стало
ничем не примечательным повторением путешествия  в  Лиз.  Через  сорок минут
после того,  как он  покинул станцию  отправления, он оказался в усыпальнице
Ярлана Зея.
     Прокторы Совета, задрапированные  в официальные  черные одежды, которые
были  их униформой  на  протяжении столетий, уже  ждали его. При  виде этого
<комитета по  встрече> Олвин ничуть не удивился  и почти  не испытал никакой
тревоги.  К  этому  времени   он  преодолел  такое  количество  всевозможных
препятствий, что еще одно дела не меняло. С  тех пор как он оставил Диаспар,
он  узнал  такое  количество  всего,  что с этим огромным  знанием пришла  и
уверенность,  граничащая  с  высокомерием.  Кроме  того,  теперь у  него был
могущественный, хотя и не совсем надежный союзник. Лучшие умы Лиза не смогли
противостоять его  планам. Трудно сказать почему, но Олвин был уверен, что у
Диаспара дела пойдут не лучше.
     Под  этой  уверенностью  были, конечно, и  рациональные основания, но в
целом  она   держалась   на   чем-то  таком,   что   выходило   за   пределы
рационального,--  это  вера  в   свое  предназначение  медленно,  но  упрямо
укреплялась  в   сознании  Олвина.  Загадка  его  происхождения,  успехи   в
достижении   такого,  что  не  удавалось   еще  ни  одному  человеку,  новые
перспективы, открывавшиеся перед  ним,  и  то, что  его не смогли остановить
никакие  препятствия,-- все это только укрепляло его самоуверенность. Вера в
собственную  судьбу  была  одним  из   наиболее  ценных  даров,  доставшихся
Человеку,  но  Олвин  не  знал,  сколь  многих  эта  вера  привела  к полной
катастрофе.
     --  Олвин, -- обратился  к нему предводитель городских прокторов,  -- у
нас есть приказ следовать за тобой,  куда бы ты ни направился, -- до тех пор
пока Совет не заслушает твое дело и не вынесет свой вердикт.
     --  И  в чем  же меня обвиняют?  --  поинтересовался  Олвин. Он все еще
переживал волнение, связанное с  побегом,  и никак не мог принимать  всерьез
этот  новый поворот событий. А по поводу того, что  Шут  выдал его тайну, он
испытал лишь мимолетное раздражение.
     -- Никаких обвинений  не выдвинуто,  --  последовал  ответ. -- Если это
окажется необходимым, то обвинение будет сформулировано после того, как тебя
выслушают.
     -- И когда же это случится?
     --  Очень  скоро,  я полагаю.-- Проктор,  по всей видимости,  испытывал
неловкость  и  не   был  уверен,  как  именно  следует  ему  выполнять  свою
малоприятную   миссию.  Он   разговаривал  с   Олвином   то   как  со  своим
товарищем-согражданином, то  вдруг вспоминал о  долге стража и  напускал  на
себя преувеличенную отчужденность.
     --  Этот робот,  -- произнес он вдруг,  указывая  на спутника Олвина.--
Откуда он? Это что -- один из наших?
     -- Да  нет,-- ответил  Олвин.-- Я  подобрал  его в  Лизе -- ну,  в  той
стране, где я побывал. Я привел  его сюда, чтобы он встретился с Центральным
Компьютером.
     Это спокойное заявление вызвало серьезное  замешательство. Нелегко было
принять уже тот  факт, что существовало  что-то и за пределами  Диаспара, но
то, что  Олвин  еще  и привел  с собой  одного  из  обитателей  того  мира и
предполагал познакомить его с  мозгом города, было  гораздо  хуже.  Взгляды,
которыми  обменялись прокторы, были  столь  беспомощными  и тревожными,  что
Олвин едва удержался от смеха.
     Пока  они шли через Парк  --  эскорт  при этом держался  в почтительном
отдалении  и переговаривался  взволнованным шепотом,-- Олвин  взвешивал свой
следующий шаг.  Первое,  что он должен сделать, это выяснить в точности, что
же  произошло здесь за время  его отсутствия. Сирэйнис  сказала, что  Хедрон
исчез. В Диаспаре можно было найти бессчетное число мест, где человек мог бы
надежно укрыться, а поскольку Шут знал  город как никто другой, маловероятно
было, что его  найдут,  если только  он  сам не  решит снова выйти на  люди.
Олвину  пришло  в  голову,  что,  возможно,  ему  удастся  оставить  записку
где-нибудь в таком месте, что Хедрон  просто не  сможет ее не  обнаружить, и
договориться о встрече. Впрочем, присутствие охраны могло этому и помешать.
     Ему  пришлось признать, что наблюдение за ним вели весьма деликатно.  К
тому  времени,  как  он  добрался  до  своей  комнаты,  он  почти  забыл   о
существовании прокторов.  Он  полагал, что  ему  не  помешают  передвигаться
свободно  до тех  пор,  пока он  не  вознамерится снова покинуть Диаспар, но
сейчас  такого намерения у него  не было. В сущности, он был твердо убежден,
что возратиться в  Лиз прежним  маршрутом  станет  уже  невозможно.Подземная
транспортная  система уже,  без сомнения,  выведена из  строя  Сирэйнис и ее
коллегами.
     Прокторы не прошли за ним в комнату. Им было известно, что выход из нее
имеется только один, и поэтому они расположились снаружи. Не имея инструкций
касательно робота,  они позволили ему сопровождать Олвина. У них не было  ни
малейшего  желания  связываться  с  этой  машиной, чужеземное  происхождение
которой представлялось столь очевидным. По поведению ее они не могли судить,
является  ли  она  пассивным  слугой  Олвина  или  же  действует,  повинуясь
собственным установкам.  Принимая во внимание эту  неопределенность,  они, к
полному своему удовлетворению, согласились оставить робота в покое.
     Как только стена за ним сомкнулась,  Олвин  материализовал свой любимый
диван и бросился на него. Нежась в знакомой обстановке, он вызвал  из памяти
города  свои  последние  упражнения  в  живописи  и  скульптуре  и  принялся
критически их разглядывать.  Если  они  и  прежде  его не  удовлетворяли, то
теперь  стали вдвойне неприятны и  он уже  никак  не мог заставить себя  ими
гордиться. Личности,  которая создала  их, больше  не  существовало.  Олвину
казалось, что несколько дней, проведенных им за пределами Диаспара, вместили
в себя впечатления целой жизни.
     Все  эти  многочисленные  произведения  периода  своего  отрочества  он
уничтожил -- стер  их  навсегда,  не став  возвращать  в  Хранилища  Памяти.
Комната снова стала  пуста, если не считать этого вот  дивана, на котором он
развалился,  да робота,  по-прежнему  глядящего на  него  широко  раскрытыми
глазами неизмеримой глубины.
     Что  думал робот о Диаспаре?  --  мелькнула  мысль,  Но  тут  же  Олвин
припомнил,  что робот  вовсе не является для города чужаком: ведь он  знавал
город еще во времена его последних контактов со звездами.
     Только совершенно освоившись  с  мыслью, что он снова дома, Олвин начал
обзванивать друзей.  Начал он  с Эристона  и  Итании, хотя  продиктовано это
решение было,  скорее,  чувством  долга,  чем  желанием  снова  видеть  их и
говорить  с ними.  Он  не слишком опечалился,  когда  домашний  коммуникатор
приемных  родителей  сообщил ему, что связаться  с ними  нельзя,  но все  же
оставил обоим коротенькое уведомление,  что  вернулся.  Это  было совсем  не
обязательно, поскольку теперь о его возвращении знал уже  весь город. Тем не
менее  он  надеялся,  что  они оценят  его  предусмотрительность.  Он  начал
постигать науку  осторожности  --  хотя  еще  и  не  осознал,  что, как и от
множества  других добродетелей,  от заботливости  мало  проку, если  она  не
бессознательна.
     Затем действуя по внезапному наитию, Олвин вызвал номер, который Хедрон
сообщил ему столь  давно в башне Лоранна. Ответа он, само  собой, не ожидал,
но всегда  сохранялась вероятность, что  Хедрон все-таки  оставил  для  него
весточку.
     Догадка  оказалась   справедливой.  По  вот  содержание  послания  было
потрясающе неожиданным.
     ...Стена  растворилась,  и  перед ним  оказался  Хедрон.  Шут  выглядел
усталым и нервничающим, это был уже не тот уверенный в себе, слегка циничный
человек,  что направил Олвина  по  тропе, ведущей  в  Лиз.  В  глазах у него
притаилось выражение загнанного зверя, а голос звучал так, словно у него уже
не оставалось времени на разговоры.
     -- Это запись, Олвин,-- начал он.-- Ее можешь просмотреть только  ты, и
я  разрешаю тебе  использовать то,  что  ты сейчас узнаешь, как  только тебе
заблагорассудится. Мне уже все равно.
     Когда  я  возвратился  в  усыпальницу  Ярлана  Зея, то  обнаружил,  что
Алистра, оказывается, следила за нами. Надо думать, она сообщила Совету, что
ты покинул  Диаспар  и  что я тебе в этом помог. Очень скоро прокторы начали
меня  искать,  и  я решил  уйти  в  подполье.  Я к  этому  привык,  мне  уже
приходилось поступать точно так  же, когда некоторые  мои шутки не встречали
понимания...  (<Вот  он, старый Хедрон!> -- подумал Олвин.)  Им бы не  найти
меня и в тысячу лет, но  я чуть не попался кому-то постороннему,  В Диаспаре
есть  чужаки,  Олвин! Они могли  прийти только из Лиза, и они  ищут меня. Не
знаю,  к  чему   бы  это,  только  мне  все  это  как-то  не   нравится.  То
обстоятельство, что они чуть меня не поймали -- это в городе-то, где все для
них,  казалось  бы,  необычно и чуждо,-- свидетельствует, что они  вооружены
телепатическими способностями. Я мог бы схватиться с  Советом, но тут передо
мной какая-то непостижимая угроза, и противостоять ей я не решаюсь.
     Вот почему я  просто  предвосхищаю тот шаг, который мне, как я полагаю,
все равно  пришлось  бы  сделать  по настоянию Совета,-- мне ведь  этим  уже
угрожали. Я отправляюсь туда,  где никто уже  не может меня настичь  и где я
пережду  любые  катаклизмы,  какие только могут обрушиться  на Диаспар. Быть
может, я поступаю глупо. Но докажет это только время. В один прекрасный день
я буду знать ответ.
     Ты, конечно, уже догадался, что я последовал обратно, в Зал Творения, в
безопасный мир Хранилищ  Памяти.  Что бы ни случилось, я целиком и полностью
доверяюсь Центральному Компьютеру и силам,  которые  подвластны  ему во  имя
процветания Диаспара. Если что-то нарушит работу Центрального Компьютера, то
всем нам крышка. Ну а если нет, то мне нечего опасаться.
     Мне  покажется, что прошел всего какой-то миг до того момента, когда  я
снова выйду  на улицы  Диаспара  -- через пятьдесят,  а то и через сто тысяч
лет. Интересно, какой город предстанет передо мной?., Будет  занятно, если я
еще найду тебя в нем... И все же, как  мне кажется, настанет  день, когда мы
снова встретимся. Не знаю  -- жду ли я этой  встречи с нетерпением или боюсь
ее...
     Я  никогда  не понимал тебя, хотя было время --  я оказался  достаточно
тщеславен   тогда,  чтобы  думать,  будто  понимаю.   Правду   знает  только
Центральный Компьютер, и он же знает всю правду о тех Неповторимых,  которые
время  от  времени,  на  протяжении  минувших  тысячелетий  ,  появлялись  и
бесследно исчезали. Интересно, выяснил ты уже или  еще нет, что же  именно с
ними происходило...
     Одна из причин того, что я бегу в  будущее, состоит, я  полагаю, в том,
что я нетерпелив. Мне страстно хочется побыстрее увидеть результаты начатого
тобой,  но мне  нож острый -- наблюдать все промежуточные стадии, которые --
есть у меня такое подозрение -- могут оказаться достаточно неприятными. Было
бы  интересно увидеть --  в  том  мире,  который  будет  вокруг  меня  через
несколько  коротких минут  относительного  времени,  -- помнят ли  тебя  как
творца или как разрушителя, да и помнят ли вообще.
     До  свиданья, Олвин. Мне хотелось  бы дать тебе несколько советов, но я
как-то не  думаю, чтобы ты  им последовал. Ты пойдешь собственным путем, как
ты  это всегда и делал, а  твои  друзья  будут  для тебя либо инструментами,
которые  следует   использовать,  либо  ненужным   балластом  --  смотря  по
сиюминутной ситуации.
     Вот и все... Не знаю, что мне еще сказать...
     Какое-то мгновение Хедрон  -- Хедрон,  которого больше не существовало,
если  не принимать  во внимание  калейдоскоп электрических зарядов в ячейках
памяти города -- еще смотрел на Олвина -- с неприязнью и, похоже, с грустью.
После чего экран снова опустел.
     Когда  изображение Хедрона исчезло, Олвин долго еще оставался недвижим.
Ни  разу за все  прошедшие годы он  не вглядывался в  себя  так, как сейчас,
потому  что не мог не  согласиться  с той правдой,  что прозвучала  в словах
Хедрона.  Когда  это, спрашивается,  было, чтобы  он  остановился, отложил в
сторону все свои планы, все свои авантюры, чтобы задуматься -- а как все это
повлияет на судьбу его друзей? Пока что он доставлял им только беспокойство,
но вот вскоре может присовокупить к этому и нечто куда более худшее -- и все
из-за  своей ненасытной любознательности  н настойчивого стремления  постичь
то, что не должно быть постигнуто человеком...

     Хедрона он не любил.  Эксцентрическая натура Шута как-то не располагала
к  более теплым отношениям, даже если бы Олвин к ним  и стремился. И все же,
размышляя сейчас над прощальными словами Хедрона, он был буквально ошеломлен
внезапно  пробудившимися угрызениями  совести.  Ведь Шуту пришлось бежать  в
будущее именно из-за него, Олвина!..
     Но уж,  конечно, нетерпеливо  возражал самому себе другой Олвин, винить
себя в этом просто глупо. Бегство Шута лишь неопровержимо доказало известное
-- а именно, что Хедрон был  трусом. Очень может быть, он в этом отношении и
не  выделялся  из остальных жителей Диаспара, но ему  не повезло  --  у него
оказалось  слишком  уж сильно развитое воображение. Поэтому если Олвин и мог
принять  на  себя   некоторую  долю  ответственности  за  судьбу  Шута,  то,
действительно, всего лишь некоторую, но уж никак не всю.

     Кому еще в Диаспаре он навредил, кого опечалил? Он подумал о Джизираке,
своем наставнике, который был так терпелив с ним,  своим, должно быть, самым
трудным  учеником.  Он припомнил  се самые малейшие знаки  доброты,  которые
проявляли  по  отношению  к  нему  его  родители  все  эти годы.  Теперь это
представлялось ему куда более значительным, чем в свое время...

     И еще  он подумал  об  Алистре.  Она любила его,  а он то  принимал, то
отвергал ее любовь -- по своей  прихоти.  Быть  может,  откажись  он от  нее
совсем, она стала бы хоть ненамного счастливее?
     Теперь он понимал,  почему никогда не испытывал  по отношению к Алистре
ничего похожего на любовь -- ни к ней, ни  к  какой-нибудь другой женщине  в
Диаспаре. Это был еще один урок из тех, что преподал ему Лиз. Диаспар многое
забыл, и  среди  забытого  оказался  и подлинный  смысл  любви.  В  Эрли  он
наблюдал, как матери  тетешкали  на  руках своих малышей, и сам испытал  эту
нежность сильного, нежность защитника по отношению ко всем маленьким и таким
беспомощным существам,  которая есть альтруистический близнец любви. А вот в
Диаспаре  теперь  не  было  уже ни  одной  женщины,  которая  знала  бы  или
стремилась бы к тому, что когда-то являлось венцом любви.
     В  бессмертном городе не  было ни сильных чувств, ни глубоких страстей.
Вполне  возможно,  подобные чувства  могли  расцвесть  только  в силу  своей
преходящести, ибо  не могли длиться вечно и  всегда были угнетены  той тенью
неизбежности, которую Диаспар уничтожил.
     Это и был  момент -- если он вообще когда-нибудь  существовал,--  такой
момент, когда Олвин осознал, какой же должна быть его судьба.  До сих пор он
выступал как бессознательный исполнитель собственных  импульсивных  желаний.
Будь  он  знаком  со  столь архаичной аналогией,  он мог бы сравнить себя со
всадником на закусившей удила лошади. Она пронесла его по множеству странных
мест  и могла бы снова это сделать, но дикий ее галоп показал ему ее силу  и
научил осознанию собственной цели.
     Эти раздумья Олвина внезапно прервал мелодичный звонок стенного экрана.
Тембр  сигнала подсказал ему, что это не был  звонок связи  -- кто-то  лично
явился навестить  его. Он дал  сигнал <впустить> и через несколько мгновений
оказался лицом к лицу с Джизираком.
     Наставник   выглядел   суровым,   но  никакой  враждебности  в  нем  не
чувствовалось.
     -- Меня попросили привести тебя в Совет, Олвин, -- сказал  он.--  Совет
ждет,  он хочет послушать  тебя.-- В этот момент Джизирак  заметил  робота и
принялся  с любопытством его  разглядывать. -- Так это, значит, и  есть  тот
самый  спутник,  которого ты привел  с собой из путешествия! Я полагаю,будет
правильно, если он отправится вместе с нами.
     Это как нельзя  более устраивало Олвина. Робот однажды уже вызволил его
из опасной ситуации, и, возможно, ему, Олвину,  придется  снова прибегнуть к
его помощи... Ему было страшно интересно узнать, что думает эта машина о тех
приключениях и сложностях, в которые он ее вовлек, и в тысячный раз пожалел,
что  от  него  скрыто все,  что  происходит  внутри  этого на крепкие  замки
запертого разума. У него сложилось впечатление, что робот решил  пока просто
наблюдать,  анализировать  и  делать  собственные  выводы,  не  предпринимая
никаких самостоятельных  действий до тех пор,  пока время, по его мнению, не
созрело. А тогда -- возможно,  совершенно внезапно -- он может вознамериться
начать  действовать. Единственное, что никак  не устраивало  Олвина, так это
то,  что  поступки робота могут не совпасть с его собственными планами.  Его
единственный  союзник  был  связан   с  ним  чрезвычайно  слабыми  ниточками
собственного интереса и мог покинуть его в любой момент.
     Алистра ждала их на  пандусе, сбегающем к  улице. Даже если бы Олвину и
захотелось  взвалить  на  нее  вину  за  ту  роль,  которую  она  сыграла  в
обнаружении его тайны, у  него не  хватило бы на это духу. Ее отчаяние  было
слишком очевидным,  а  когда  она метнулась ему навстречу, глаза у  нее были
полны слез.
     -- Ах, Олвин! -- всхлипывала она,-- Что им от тебя нужно?..
     Олвин взял ее ладошки в руки с нежностью, которая удивила их обоих,
     -- Да не волнуйся, Алистра,-- проговорил он.-- Все будет хорошо. Ведь в
конце-то концов  даже  в  самом  худшем  случае  Совет  может  всего-навсего
отправить меня в Хранилища Памяти, но знаешь, мне как-то не верится, что они
на это пойдут...
     Ее красота и очевидное отчаяние были так привлекательны, что даже в эту
минуту Олвин почувствовал, что его тело на свой обычный манер откликается на
присутствие девушки. Но это был всего лишь физический порыв. Он, конечно, не
относился  к  нему  с  презрением,  но  одного  его  уже было  недостаточно.
Осторожно высвободив руки, он повернулся и следом за Джизираком отправился в
Зал Совета.
     Сердце  Алистры  изнывало  от  одиночества,  однако горечи  она уже  не
испытывала, когда глядела ему вослед.Теперь она знала, что  Олвин не потерян
для нее, потому что он никогда ей и не принадлежал. И, приняв это, она стала
собираться с силами, чтобы уберечь себя от тщетных сожалений.
     Олвин  едва  замечал   любопытствующие  или  испуганные  взгляды  своих
сограждан, когда он и  его свита  шли  по знакомым улицам. Он все повторял в
уме аргументы, которые ему, возможно, придется пустить в ход, и облекал свой
рассказ  в  форму,  наиболее  для  себя  благоприятную. Время от  времени он
принимался уверять  себя, что ни чуточки не встревожен и что именно  он  все
еще является хозяином положения.
     В приемной они прождали всего несколько минут, но Олвину этого хватило,
чтобы подивиться -- почему это, если ему ничуть не страшно, он ощущает такую
вот  странную слабость  в  коленках.  Ощущение  это  было знакомым -- по тем
временам, когда он с трудом заставлял себя в Лизе взбираться по склону  того
холма,  с вершины  которого Хилвар  показал ему водопад и откуда они увидели
взрыв  света, приведший  их  обоих  в  Шалмирейн.  Что-то  сейчас поделывает
Хилвар, подумалось ему, и  суждено ли  им встретиться снова? И тотчас же ему
представилось страшно важным, чтобы это оказалось возможным.
     Огромные  двери  разошлись в стороны, и вслед за Джизираком  он вошел в
Зал Совета.  Все  двенадцать  его  членов уже сидели  вокруг  своего  стола,
сделанного в виде полумесяца, и Олвину польстило, что он не увидел ни одного
незанятого  места. Вполне возможно,  Совет в полном своем  составе  собрался
впервые за  много  столетий. Как правило,  его редкие заседания были  пустой
формальностью,  поскольку все  текущие дела  решались через видеосвязь и,  в
случае необходимости, беседой председателя Совета с Центральным Компьютером.
     Большинство из  членов Совета Олвин  знал в лицо, и  присутствие такого
числа знакомых придало ему уверенности, Как и Джизирак, эти люди не казались
настроенными  враждебно,  они  были  всего-навсего  изумлены  и  сгорали  от
нетерпения. В  конце  концов, все они были носителями  здравого  смысла. Они
могли испытывать  раздражение  от  того, что  кто-то  доказал  им,  что  они
ошибаются,   но   Олвину   не  верилось,  что  они   затаили   против   него
недоброжелательство.  Когда-то  такой  вот  вывод   мог  оказаться  чересчур
поспешным, однако человеческая природа в некотором смысле улучшилась.
     Они выслушают его безо всякой предвзятости, но вся штука-то была в том,
что  как раз их мнение  и не имело  решающего значения.  Его, Олвина, судьей
будет не Совет. Им станет Центральный Компьютер.

<ul><a name=16></a><h2>16</h2></ul>

     Не было никаких формальностей. Председатель  объявил заседание открытым
и повернулся к Олвину.
     --  Мы  бы хотели,  Олвин,-- произнес он достаточно  благожелательно,--
чтобы ты рассказал нам, что произошло с тобой с  того времени, как ты  исчез
десять дней назад.
     Употребление  слова <исчез>  означает очень многое,  подумалось Олвину.
Даже и сейчас Совету не хотелось признавать, что Олвин побывал за  пределами
Диаспара.  Он подумал  -- а  знают ли эти  люди  о том, что в  городе бывают
чужие,  и,  в общем,  усомнился в этом. Будь это  так, они  выказали бы куда
больше тревоги.
     Он рассказал  свою историю  ясно и ничуть ее не драматизируя. Она и без
того  была  достаточно невероятна  для  их  ушей и никаких украшательств  не
требовала. Только  в одном месте он отошел от строго фактического  изложения
событий, ни слова не сказав о том, каким образом ему удалось ускользнуть  из
Лиза.  Представлялось  более чем вероятно, что к этому  методу  ему придется
прибегнуть снова.
     Было  очень  интересно наблюдать,  как  отношение  членов  Совета к его
рассказу  мало-помалу  изменялось.  Сначала  за  столом   сидели   скептики,
отказываюшиеся примириться с  отрицанием,  по  сути дела,  всего, во что они
верили,  с  разрушением  своих  сокровеннейших  предрассудков.  Когда  Олвин
поведал им о своем страстном желании исследовать  мир, лежащий за  пределами
города, и о своем, ни на чем, в сущности, не основанном убеждении, что такой
мир  в  действительности существует,  они смотрели на него, как  на какое-то
диковинное  существо.  Но в  конце  концов им  пришлось  допустить,  что  он
оказался прав,  а они ошибались.  По мере того  как разворачивалась  одиссея
Олвина,   сомнения,   которые  еще  могли  у   них   оставаться,  постепенно
рассеивались. Им могло очень и очень не нравиться то, что он им рассказывал,
но  они  более  не  в состоянии были  закрывать глаза на факты. Если у них и
появлялось такое  искушение,  то стоило  только кинуть  взгляд  на молчащего
спутника Олвина, чтобы тотчас избавиться от него.
     Лишь  один аспект всей этой истории  привел их в раздражение,  да  и то
направлено оно оказалось не  на него. Гул недовольства пронесся над  столом,
когда Олвин рассказал о страстном желании Лиза избежать нечистого контакта с
Диаспаром и о шагах, которые предприняла Сирэйнис, чтобы избежать этой, с ее
точки зрения, катастрофы. Город  гордился  своей культурой, и к этому у него
были  все  основания.  И  то  обстоятельство,  что  кто-то   позволял   себе
рассматривать жителей  Диаспара как какие-то существа  низшего порядка, было
для членов Совета просто невыносимо.
     Олвин очень  старался, чтобы ничем  не задеть  слушателей. Ему хотелось
завоевать Совет  на свою сторону. Он  все время пытался создать впечатление,
что не видит ничего плохого в  том, что совершил, и что за свои открытия он,
скорее, надеется получить похвалу, а не порицание. Это  была самая лучшая из
всех возможных  тактик, ибо  она  заранее обезоруживала возможных  критиков.
Кроме  того,  она  до  некоторой  степени возлагала всю вину  на скрывшегося
Хедрона. Слушателям было ясно, что сам Олвин -- существо слишком уж  юное --
не  мог  усмотреть  в  том, что он  совершает, какой-то  опасности. Шуту же,
напротив,   следовало  бы  отдавать  себе  отчет  в  том  что  он  действует
исключительно  безответственно. Они еще не знали, насколько сам Хедрон был с
ними согласен.

     Наставник  Олвина тоже  заслуживал некоторого  порицания,  и  время  от
времени кое-кто  из советников бросал на  него  задумчивые  взоры. Джизирак,
казалось, не обращал на это никакого  внимания,  хотя,  конечно, великолепно
понимал, какие  именно  мысли  бродят в этих  головах.  В  том,  чтобы  быть
наставником этого самого оригинального ума из  всех  появлявшихся в Диаспаре
со времен Рассвета, была известная честь, и в этом-то никто Джизираку не мог
отказать.

     Олвин не стал ни в чем убеждать членов Совета, пока не закончил рассказ
о своих приключениях.  В  общем,  ему нужно было как-то уверить этих людей в
истинности  всего  увиденного  им  в  Лизе,  но  как  он,  спрашивается, мог
заставить их сейчас понять и представить себе то, чего они никогда не видели
и едва ли могли себе вообще вообразить?

     --  Мне  представляется большой трагедией,--  говорил Олвин,--  что две
сохранившиеся   ветви   человечества   оказались   разобщенными   на   такой
невообразимо  огромный  отрезок  времени. Возможно, он и наступит, тот день,
когда мы узнаем, почему  так произошло, но сейчас куда более важно поправить
дело и принять все меры к тому, чтобы  впредь  такого  не случилось. Когда я
был в Лизе, то протестовал против мнения,  что они  превосходят нас.  У  них
может оказаться много такого, чему они в состоянии нас научить, но ведь и мы
можем дать им многое. Если  же мы станем считать, что нам  нечего почерпнуть
друг у друга, то разве не очевидно, что не правы будут и те и другие?
     Он   выжидательно  посмотрел  на  полукольцо  лиц  и  с  воодушевлением
продолжил:
     --  Наши  предки  построили  общество,  которое  достигло  звезд.  Люди
перемещались  между этими мирами, как  им  заблагорассудится,  а  теперь  их
потомки носа  не высунут за стены  своего города.  Хотите,  я  скажу  вам --
почему?  --  Он   сделал  паузу.  В  огромном  пустом  помещении   никто  не
шелохнулся.-- Да потому, что мы  боимся  -- боимся чего-то, что случилось на
самой заре истории.  В  Лизе  мне сказали правду, хотя я и сам  давно уже об
этом догадался. Неужели же мы должны вечно, как  сущие трусы, отсиживаться в
Диаспаре, дедая вид, что, кроме  него, ничего больше не существует, и только
потому, что миллиард лет назад Пришельцы загнали нас на Землю?
     Он  затронул  их  потаенный  страх  -- страх,  которого он  никогда  не
разделял и  всей  глубины которого он  никогда  полностью  не  мог  оценить,
Пусть-ка  теперь  поступают,  как  хотят Он  высказал  им правду, как он  ее
понимал.
     Председатель Совета, нахмурившись, посмотрел на него:
     -- У тебя есть еще  что-нибудь, что ты хотел бы сказать? Прежде  чем мы
начнем обсуждение, что же следует предпринять...
     --  Только одно.  Я  бы  хотел  отвести  этого  робота  к  Центральному
Компьютеру.

     --  Но  зачем?  Ты же  знаешь,  что  Компьютеру уже  известно  все, что
произошло в этом зале...
     И  все-таки  я считаю это необходимым,-- вежливо, но упрямо  проговорил
Олвин.-- Я прошу разрешения у Совета и у Компьютера.
     Раньше, чем председатель смог ответить, в тишине зала раздался голос --
ясный и спокойный. Никогда прежде за всю свою жизнь Олвин не  слышал его, но
он знал, чей это голос. Информационные машины --  не более чем  периферийные
устройства этого гигантского разума -- тоже умели разговаривать с человеком,
но в их голосах не было этого безошибочного оттенка мудрости и властности.
     -- Пусть он придет ко мне, -- произнес Центральный Компьютер.
     Олвин  перевел взгляд на председателя.  Надо отдать ему должное, он  не
пытался торжествовать свою победу. Он просто спросил:
     -- Вы разрешите мне покинуть вас?
     Председатель  оглядел  Зал  Совета,  не  увидел  ни  малейшего движения
несогласия и ответил -- несколько беспомощно:
     --  Очень  хорошо...  Прокторы пойдут  с  тобой,  а когда  мы  закончим
обсуждение, то приведут тебя обратно...
     Олвин  слегка  поклонился в знак признательности,  огромные двери снова
раздвинулись перед ним, и  он медленно вышел из зала. Джизирак последовал за
ним  и,   когда  створки   дверей  снова  сомкнулись,  повернулся  к  своему
воспитаннику.
     --  Как ты  думаешь, что теперь  сделает Совет? -- нетерпеливо  спросил
тот.
     Джизирак улыбнулся.
     -- Нетерпелив, как всегда? Верно? -- сказал он.--  Не  знаю, чего стоит
моя догадка, но полагаю -- они постановят запечатать усыпальницу Ярлана Зея,
чтобы  никто никогда  не  смог  повторить  твоего путешествия.... И  Диаспар
сможет продолжать жить прежней жизнью, не тревожимый внешним миром...
     -- Этого-то я и боюсь,-- горько проговорил Олвин.
     -- А ты все еще надеешься не допустить до этого?
     Олвин  ответил  не  сразу.   Он  понимал,  что  Джизирак  разгадал  его
намерения,  но  уж  конкретные-то  планы его он  никак  не  мог предугадать,
поскольку никаких таких  планов не существовало, Он вступил в полосу,  когда
на каждую новую ситуацию он мог откликаться всего-навсего импровизацией.
     --  Ты винишь меня? -- наконец произнес он,  и  Джизирак удивился новой
нотке, прозвучавшей  в голосе  юноши. Он  услышал  в  нем какой-то намек  на
униженность и  едва заметное  напоминание о том, что  впервые  за  все время
Олвину  понадобилось словечко  одобрения от товарища. Джизирака это тронуло,
но  он был достаточно мудр, чтобы не принимать всерьез эту  слабость.  Олвин
сейчас  находился  в  состоянии огромного напряжения, и  было бы опрометчиво
думать,  что  это  вот  внезапное  исправление  его  характера  может  вдруг
обернуться чем-то постоянным.
     --  На  этот  вопрос  ответить  очень  нелегко,--  медленно  проговорил
Джизирак.-- Меня  так и подмывает  напомнить тебе, что любое знание ценно, и
просто глупо было  бы отрицать, что ты очень многое добавил к нашему знанию.
Но  ведь ты  также умножил  и число подстерегающих  нас  опасностей...  А  в
конечном счете -- что окажется важней? Как часто ты задумывался над этим?
     Несколько  секунд учитель и ученик пристально смотрели друг на друга, и
каждый,  возможно,  понимал другого  яснее,  чем  когда-либо прежде.  Затем,
повинуясь одному и тому же импульсу, они направились по длиннейшему коридору
прочь от Зала Совета, а их молчаливый эскорт терпеливо последовал за ними --
в некотором отдалении.

     ...Эти   пространства  --  Олвин  хорошо  это   понимал   --   не  были
предназначены для  Человека.  Под  пронзительным сиянием  голубых  огней  --
настолько ослепительных, что от них  больно было глазам -- длинные и широкие
коридоры простирались,  казалось,  в бесконечность.  Роботы Диаспара, должно
быть, скользили  по этим переходам с незапамятных времен, но стены здесь еще
ни разу не отзывались эхом на звук человеческих шагов.
     Здесь раскинулся подземный город -- город машин, без которых Диаспар не
мог  существовать. В нескольких сотнях  ярдов  впереди коридор  открывался в
круглое  помещение диаметром  более чем  в милю, свод которого  поддерживали
огромные  колонны,-- там, на  поверхности, на ним опирался  фундамент и весь
неизмеримо огромный вес центральной Энергетической.
     Это  и  было помещение Центрального Компьютера. Именно здесь он  каждый
мельчайший миг размышлял над судьбой Диаспара.
     Олвин разглядывал помещение.  Оно оказалось даже более обширным, чем он
решался себе представить,  но  где  же  был  сам Компьютер?  Почему-то Олвин
ожидал увидеть одну  исполинскую машину, хотя в то же самое время и понимал,
что такое представление достаточно наивно. Величественная и лишенная всякого
видимого смысла  панорама, распахнувшаяся перед ним, заставила его застыть в
изумлении, сдобренном значительной долей неуверенности.
     Коридор,  по  которому  они  пришли  сюда,  обрывался  высоко  в стене,
замыкающей  это  огромное  пространство -- самую гигантскую из  всех  пещер,
когда-либо  вырытых  человеком.  По  обе стороны устья  коридора  длиннейшие
пандусы  полого  спускались  вниз,  к  далекому  полу.  И  все  это  залитое
нестерпимым   светом   место  покрывали  сотни  гигантских  белых  структур,
настолько   порой  неожиданных  по  форме,  что  какое-то  мгновение  Олвину
чудилось, будто он  видит необыкновенный  подземный город,  Это  впечатление
было поразительно живым и осталось  в памяти  Олвина  на всю жизнь.  И нигде
глаз его не встречал того,  что он так ожидал увидеть,  -- не было знакомого
блеска металла, этой  от  века непременной  принадлежности  любого машинного
слуги человека.
     Здесь  находились  продукты  конечной стадии  эволюционного процесса --
почти  столь  же  долгого,  кик  и эволюция самого человечества.  Его начало
терялось в  тумане Веков Рассвета, когда люди впервые  научились сознательно
использовать  энергию и  пустили по  городам и весям свои лязгающие  машины.
Пар, воду, ветер --  все запрягли они в свою упряжку  на некоторое  время, а
затем отказались от них. На протяжении столетий энергия горения давала жизнь
миру, но  и она оказалась превзойдена,  и с  каждой такой  переменой  старые
машины  предавались  забвению, а  их место занимали новые. Очень медленно, в
течение  тысячелетий, люди  приближались к  идеальному воплощению машины  --
воплощению, которое  когда-то  было всего лишь  мечтой, затем --  отдаленной
перспективой и, наконец, стало реальностью:

<ul><a name=17></a><h2>НИ ОДНА МАШИНА НЕ МОЖЕТ ИМЕТЬ</h2></ul>
     ДВИЖУЩИХСЯ ЧАСТЕЙ

     Это был идеал. Чтобы достичь его, человеку, возможно, потребовалось сто
миллионов лет, и в момент  своего триумфа он навсегда  отвернулся от машины.
Она  достигла  своего логического завершения и  отныне уже сама  могла вечно
поддерживать свое собственное существование, верно служа Человеку.
     Олвин больше  не спрашивал себя, какие же из этих не издающих ни  звука
белых  сооружений  были  Центральным Компьютером.  Он  знал, что  гигантская
машина вбирает их  все, а  сама простирается  далеко  за пределы  этого  вот
помещения,  ибо  включает  в  себя  и  все  остальные  машины,  имеющиеся  в
Диаспаре,-- движущиеся и неподвижные. Его собственный мозг был суммой многих
миллиардов отдельных  клеток,  собранных  в пространстве  размерами всего  в
несколько  дюймов,   а  физические  элементы  Центрального  Компьютера  были
рассеяны по всему пространству Диаспара,  В этом же зале могла располагаться
не  более  чем коммутационная система, с  помощью которой мириады  отдельных
частей Компьютера подключались друг к другу.
     Не  очень представляя себе, куда  же теперь направиться,  Олвин смотрел
вниз, на огромные пологие дуги пандусов и на все,  что простиралось за ними.
Центральный Компьютер должен знать, что он уже здесь, как он знает обо всем,
что  происходит  в   Диаспаре.  Олвину  оставалось  только  ждать  от   него
инструкций.
     Уже знакомый, но по-прежнему  вызывающий благоговение голос был так тих
и раздался так близко от Олвина, что тому даже показалось, что Джизирак вряд
ли его слышит.
     -- Спуститесь по левому пандусу,-- сказал  голос.-- Там я дам вам новые
инструкции.
     Олвин медленно двинулся  вниз по покатой плоскости, и робот по-прежнему
реял над ним. И Джизирак и прокторы  остались  на  своих  местах. Интересно,
подумалось Олвину, получили ли  они  приказание оставаться  наверху  или  же
решили, что им и отсюда все будет отлично видно и поэтому нет никаких причин
к тому,  чтобы  утомлять себя долгим  спуском? Или,  возможно,  они до такой
степени приблизились к  святая святых Диаспара, что просто  не могли найти в
себе решимости двинуться дальше?
     Пандус  кончился,  и  тихий  голос  дал  Олвину  новое направление.  Он
выслушал   и   двинулся  по   широкой  улице   между  спящими  титаническими
структурами. Голос еще трижды говорил  с ним, и наконец он понял, что достиг
цели.
     Машина, перед которой он теперь стоял, была размерами поменьше, чем все
остальные вокруг, но  все  равно, стоя перед ней, Олвин ощущал себя каким-то
карликом. Пять уровней  с их стремительно льющимися горизонтальными  линиями
отдаленно  напоминали  какое-то  затаившееся  перед  прыжком  животное,   и,
переведя взгляд с этого сооружения на своего собственного робота, Олвин едва
мог  поверить, что обе эти машины -- продукт одной и той же эволюции  и  что
суть их -- одна и та же.
     Примерно в трех футах от пола по всему фасаду сооружения шла прозрачная
панель. Олвин прижался лицом к  гладкому, странно теплому  материалу  и стал
вглядываться внутрь.  Сначала он ничего  не мог разобрать. Затем,  загородив
глаза ладонями, чтобы унять льющийся с боков ослепительный свет, он различил
тысячи  и  тысячи  слабенько  светящихся  точек,   висящих  в  пустоте.  Они
образовывали  решетку --  столь же непостижимую для него и лишенную  всякого
смысла, какими для древний людей были звезды.  Он неотрывно смотрел  на этот
рисунок в течение нескольких  минут и  не заметил, чтобы цветные эти огоньки
меняли свои места или яркость.
     Впрочем, подумал Олвин, загляни он в свой собственный мозг, то понял бы
не больше. Машина представлялась инертной и  неподвижной,  потому  что он не
мог наблюдать сам процесс ее мышления.
     Только   теперь  он  начал  смутно  догадываться  о  силах  и  энергии,
обеспечивающих существование города. Всю свою жизнь он, как нечто само собой
разумеющееся, воспринимал, скажем,  чудо  синтезирования, которое из  века в
век  обеспечивало  все  нужды  Диаспара.  Тысячи  раз  наблюдал он этот  акт
творения,  редко  отдавая себе отчет в том, что где-то  должны  существовать
прототипы всего, что он видит входящим в его мир.
     Подобно  тому, как человеческий мозг может в течение некоторого времени
задержаться  на  одной-единственной мысли, так и  бесконечно  более  сложные
мыслительные   устройства,  являющиеся   всего  лишь   частью   Центрального
Компьютера,  тоже  могли  зафиксировать  и  удерживать  --  вечно  --  самые
хитроумные идеи. Матрицы  всех без  исключения  синтезируемых предметов были
заморожены   в  этом  вечном   сознании,   и  требовалось  только  выражение
человеческой воли, чтобы они стали вещной реальностью.
     Мир и в самом деле далеко ушел с той поры, как первые пещерные люди час
за  часом  терпеливо  оббивали  куски  неподатливого  камня, излаживая  себе
наконечники для стрел и ножи...
     Олвин ждал, не решаясь заговорить, знака, что его присутствие замечено.
Ему  было  любопытно -- каким  образом Центральный  Компьютер знает, что  он
здесь,  как он  видит его  и  слышит  его  голос. Нигде не  было заметно  ни
малейших  признаков каких-либо органов чувств, ни одного из тех бесстрастных
кристаллических  глаз, акустическим решеток и  экранов, через которые роботы
обычно получали сведения об окружающем.
     -- Изложите  вашу  проблему,-- раздался вдруг  у самого уха все  тот же
тихий голос. Было странно, что это гигантское скопление машин может выражать
свои мысли столь негромко. Затем до Олвина дошло, что он себе льстит:  очень
могло  быть,  что  с  ним  имеет дело едва ли миллионная  часть Центрального
Компьютера.  Олвин  был  не  более чем  одним  из  неисчислимых  инцидентов,
одновременно занимающих внимание Компьютера, следящего за жизнью Диаспара.
     Было совсем нелегко разговаривать в присутствии чего-то,  что заполняет
все  пространство  вокруг  тебя,  Слова,  казалось,  умирали,  едва Олвин их
произносил.
     -- Что я такое? -- спросил он.
     Если  бы он  задал этот вопрос одной из информационных машин города, он
бы заранее знал, каков будет ответ. В общем-то, он частенько так поступал, и
они всегда отвечали:  <Вы  --  человек. Но  теперь он  имел  дело с  разумом
совершенно  иного порядка и не было  никакой  необходимости в  семантической
тщательности.  Центральный Компьютер  должен  был знать, что  именно имеет в
виду вопрошающий, но это, правда,  вовсе еще не означало, что он обязательно
ответит на вопрос.
     И в самом деле, ответ оказался именно таким, какого и опасался Олвин:
     --  На  этот вопрос  я не  могу отвечать. Поступить  так  -- значило бы
открыть  цель  моих  создателей  и тем  самым  аннулировать  возможность  ее
достижения.
     --  Выходит, моя  роль  была  запланирована,  еще  когда  город  только
создавался?
     -- Это можно сказать о каждом.
     Такой  ответ  заставил  Олвина   задуматься.  Сам  по  себе  ответ  был
достаточно  корректен:  человеческий  компонент  Диаспара  создавали  так же
тщательно, как и всю машинерию города. То обстоятельство, что Олвин оказался
Неповторимым,  просто  выделяло  его  из  остальных  как   нечто  достаточно
редкостное, однако  было  совершенно необязательно  считать, что  в этой его
особенности заключалось какое-то достоинство.
     Он понял,  что  относительно  тайны своего  рождения  ему  здесь больше
ничего  не узнать. Бессмысленным было  даже  пытаться заманить в ловушку это
гигантское  сознание  или надеяться, что оно само выдаст  вдруг  информацию,
которую ему приказано было сохранять в  глубочайшей тайне. Олвин, однако, не
стал  убиваться  от  разочарования  по  этому  поводу.  В  глубине  души  он
чувствовал,  что ему уже удается приблизиться к истине, да и в любом  случае
цель его прихода сюда состояла вовсе не в этом.
     Он взглянул на робота,  которого  привел из  Лиза, и задумался, как  же
построить свой  следующий шаг. Знай робот, что  именно он планирует сделать,
он вполне мог бы прореагировать  весьма бурно. Именно поэтому представлялось
таким существенным,  чтобы  он никоим  образом не  подслушал то,  что  Олвин
намеревался сейчас сообщить Центральному Компьютеру.
     -- Можешь ты создать Зону Тишины? -- обратился он к Компьютеру.
     В тот же самый миг он испытал то самое  безошибочное <мертвое> ощущение
--  результат  полнейшего  исчезновения  даже самых  слабых звуков,  которое
наступало, когда человек оказывался в такой зоне.  Голос Компьютера,  теперь
странно тусклый и даже какой-то зловещий, обратился к нему;
     -- Сейчас нас никто не слышит. Что вы хотели мне сообщить?
     Олвин  кинул  взгляд на  своего робота, Тот даже не  шелохнулся. Вполне
возможно, что  он ничего и не  подозревал и Олвин  просто-напросто ошибался,
полагая, что у робота есть какие-то свои планы. Вполне  вероятно, что  робот
последовал  за  ним в Диаспар  просто как верный, вполне  послушный слуга, В
таком  случае то, что Олвин  сейчас намеревался  проделать, представлялось в
особенности коварным трюком.
     --  Ты слышал, при каких обстоятельствах  я повстречал  этого робота,--
начал  Олвин.--  Как  мне  представляется,  он  должен  обладать  бесценными
знаниями о  прошлом, которое восходит еще к тем дням,  когда наш  город -- в
том виде, каким мы его знаем теперь -- просто не существовал. Робот,  вполне
может быть,  даже  способен рассказать  нам  о других,  кроме Земли,  мирах,
поскольку он сопровождал Мастера в его странствиях. Но вот, к сожалению, его
речевой канал заблокирован. Не  знаю, насколько эффективен этот  блок, но  я
прошу тебя снять его.
     Голос его  звучал безжизненно и сухо, потому  что  Зона вбирала  каждый
звук, прежде чем он мог вызвать эхо.  Стоя внутри этого  невидимого, душного
кокона, Олвин ждал, чтобы его просьбу либо отвергли, либо исполнили.
     -- Просьба порождает две проблемы,-- отозвался Компьютер.-- Одна из них
нравственная,  другая --  техническая. Этот робот был сконструирован  с тем,
чтобы повиноваться приказам совершенно определенного человека. Какое право я
имеют отменить эту установку, даже если бы и был в состоянии сделать это?
     Олвин предвидел такой вопрос,  и у него  уже  было припасено  несколько
ответов.
     --  Нам неизвестно,  какую конкретно  форму приняли  запреты Мастера,--
сказал  он -- Если  ты  сумеешь заговорить с роботом, то,  вероятно, сможешь
убедить его, что  обстоятельства,  при  которых  был поставлен  блок, теперь
переменились..
     Это,  разумеется,  был  самый  очевидный подход.  Олвин и  сам  пытался
прибегнуть  к такой  вот стратегии  -- безо  всякого,  впрочем, успеха,--  и
надеялся,  что  Центральный  Компьютер  с  его  бесконечно  более  обширными
интеллектуальными ресурсами сможет совершить то, что не удалось ему.
     --  Все  это  полностью  зависит от характера  блокировки,-- последовал
ответ.-- Вполне мыслимое дело  -- создать такую  блокировку,  которая,  если
попытаться  ее снять, сотрет содержимое всех цепей  памяти.  Я,  впрочем, не
думаю,  что этот  самый  Мастер обладал достаточными навыками, чтобы сделать
это,-- здесь  требуется довольно-таки  специфическая техника.  Я спрошу твою
машину, была ли установлена стирающая цепь в ее блоках памяти.
     --  Но предположим,-- быстро  сказал Олвин с  внезапной тревогой,-- что
даже вопрос о существовании стирающих цепей приведет к ликвидации памяти...
     -- Для таких  случаев  существует стандартная процедура,  и  я буду  ей
следовать.  Я выставлю  вторичные  условия, приказав роботу игнорировать мой
вопрос, если такая мера предосторожности была в него  встроена. После  этого
уже весьма  несложно обеспечить ситуацию, в которой машина будет вовлечена в
логический парадокс, когда, и отвечая мне, и отказываясь отвечать, она будет
вынуждена  нарушить  данные  ей  инструкции.  В  таких  случаях  все  роботы
действуют одинаково, стремясь н самозащите. Они освобождают входные цепи, по
которым к ним извне поступают сигналы, и ведут себя так, словно им вообще не
задавали никакого вопроса.
     Олвин уже испытывал угрызения совести,  что затронул  эту тему, и после
некоторой внутренней  борьбы  признал, что на  месте робота принял бы именно
эту тактику  и сделал бы вид, что просто  не расслышал вопроса. В одном,  по
крайней   мере,  он  был  теперь  уверен:   Центральный  Компьютер  оказался
совершенно готов иметь дело  с  любыми  ловушками,  какие  только могут быть
установлены  в блоках памяти робота. У  Олвина не было  ни малейшего желания
видеть своего  слугу  превращенным в груду  лома.  Он скорее бы  добровольно
вернул его в Шалмирейн со всеми его тайнами.
     Собрав все  свое  терпение, он ждал, покуда  два молчаливых  интеллекта
общались друг с  другом неощутимо для  всего остального мира. Это был диалог
двух  сознаний,  каждое  из  которых  было  создано  человеческим  гением  в
давным-давно  минувший  золотой век  его самых  замечательных  достижений. А
теперь  ни тот, ни другой разум не могли быть полностью поняты нем  бы то ни
было из живущих на Земле людей.
     Прошло  несколько томительных минут, прежде чем пустой, незвучный голос
Центрального Компьютера не раздался снова.
     --  Я  установил  частичный контакт произнес голос.-- По  крайней мере,
теперь  мне  известен  характер  блокировки и  я  думаю,  что знаю, по какой
причине она была предусмотрена. Снять  ее можно только одним  способом: этот
робот не  заговорит  снова  до  тех  пор, пока на Землю  не придут  какие-то
<Великие>...
     -- Но ведь это же нелепость!--  запротестовал Олвин. --  Адепты Мастера
верили в них, и  один даже пытался объяснить нам, что такое эти <Великие>...
По  большей  части  это было что-то совершенно  невразумительное.  Эти самые
<Великие> никогда не существовали и никогда не будут существовать!..
     Поражение представлялось полным, и Олвин испытал горькое и какое-то еще
и  беспомощное разочарование. Между  ним и  Истиной встал  человек, который,
помимо того, что был сумасшедшим, еще и умер миллиард лет назад...
     Возможно,  вы  в  правы,-- откликнулся  Центральный  Компьютер,-- когда
говорите,  что <Великих>  не  было.  Но это  совсем не  означает, что они не
появятся...
     Наступила долгая  пауза, во  время которой Олвин раздумывал над смыслом
этого замечания, и две мыслящие машины снова вошли в контакт друг с другом.
     И  внезапно,  безо   всякого  предупреждения,   он  снова  очутился   в
Шалмирейне.

<ul><a name=18></a><h2>17</h2></ul>

     Все здесь оставалось в  точности по-прежнему.  Огромная  аспидно-черная
чаша пила солнечный свет и ни крупицы его не отражала в глаз человека. Олвин
стоял  среди  руин   крепости  и   глядел  на  озеро,   чьи  спокойные  воды
свидетельствовали  о том,  что  гигантский полип стал  теперь  не  более чем
рассеянным облаком живых клеток, не имеющих ничего общего с организованным в
определенные формы разумным существом.
     Робот  по-прежнему  находился рядом,  но  Хилвара  не было и в  помине.
Олвину  некогда  было  размышлять,  что бы  все  это  значило, или проявлять
беспокойство  по  поводу  отсутствия  друга,  потому  что  почти  тотчас  же
произошло нечто  столь фантастическое, что оно напрочь выбило  из его головы
все посторонние мысли.
     Небо стало раскалываться надвое:  Тонкая полоска черноты протянулась от
горизонта  к  зениту  и стала медленно расширяться, как если  бы тьма и хаос
обрушивались на Вселенную. Неумолимо эта полоса становилась все шире и шире,
пока  не охватила четверть  небесной  сферы. Несмотря на все свои познания в
области  реальных  астрономических фактов,  Олвин никак не мог отделаться от
ошеломляющего впечатления, что кто-то извне вламывается в его мир через щель
в огромном голубом куполе неба...
     Крыло ночи перестало расти. Силы, породившие его, теперь смотрели вниз,
на  этот  игрушечный  мир,  который  они  обнаружили здесь,  и, быть  может,
советовались  между  собой  -- стоит ли  этот  мир  их  внимания.  Олвин  не
испытывал  ни  тревоги, ни  страха. Он почему-то знал, что находится лицом к
лицу  с  такой силой  и с  такой  мудростью, перед которыми  человек  должен
испытывать не страх, а только благоговение.
     И теперь силы эти пришли к решению: да, они потратят несколько ничтожно
малых частиц  вечности на Землю и ее обитателей. Они стали  спускаться  вниз
через это окно, проделанное в небесах.
     Словно искры от какого-то небесного  горна,  они падали вниз, на Землю.
Все гуще и гуще становился этот поток, пока с высоты не полилась целая  река
огня, растекающаяся  по поверхности земли озерами  жидкого  света.  Олвин не
нуждался в словах, которые теперь звучали в его ушах как благословение:
     <Великие пришли...>
     Пламя достигло и его, но оно не обжигало. Повсюду пылало  оно, наполняя
циклопическую чашу Шалмирейна золотым сиянием. В изумлении глядя на все  это
великолепие, Олвин отметил, что поток  света вовсе не аморфен, он  обладал и
формой и структурой. --  Жидкий огонь стал принимать определенные очертания,
собираясь в отдельные яростные пламявороты.  Вихри  эти принялись  вращаться
все  быстрее и быстрее вокруг своих  осей, а  центры  их стали  подниматься,
образуя  колонны,  внутри которых  Олвин мог разглядеть какие-то  загадочные
образования.  От  этих сверкающих  тотемных столбов  исходила  едва  слышная
музыка, бесконечно далекая и бесконечно чарующая.
     <Великие пришли...>
     На этот  раз  последовал и ответ.  Когда Олвин  услышал  слова:  <Слуги
Мастера  приветствуют  вас.  Мы  вас  ждали>,--  он  понял, что все  барьеры
рухнули. Но в этот же самый миг и Шалмирейн, и его странные гости исчезли, и
он снова очутился перед Центральным Компьютером в глубинах своего Диаспара.
     Все это оказалось иллюзией -- не более реальной, чем фантастический мир
саг, в котором в юности он провел так много часов. Но  как она была создана?
Откуда взялись эти странные видения, так явственно представившиеся ему?
     --  Проблема  оказалась  не  совсем обычной,--  прозвучал  тихий  голос
Центрального Компьютера.-- Я предположил, что  у вашего робота  должна  быть
какая-то  зрительная  концепция <Великих>.  Если бы  я смог убедить его, что
чувственные  представления,  получаемые им,  совпадают с  этими  зрительными
образами, остальное было бы уже просто.
     -- И как же ты этого достиг?
     -- В основном, расспрашивая робота, на что были похожи эти <Великие>, и
затем  перехватив  образ, сформированный  его  сознанием.  Рисунок  оказался
весьма  неполным,  и  многое мне пришлось вложить от себя,  импровизируя  на
ходу.  Раз  или  два  картина,  которую  я  создавал,  начинала  было  резко
расходиться  с концепцией робота, но  уже в самые первые мгновения я успевал
отметить  нарастающее  недоумение  робота  и изменял образ,  прежде,  чем он
становился подозрительно непохожим. Вам, конечно, понятно, что я в состоянии
задействовать сотни своих вычислительных цепей, тогда как в его распоряжении
лишь одна, и могу переключаться с одной на другую настольно быстро, что этот
процесс не может быть воспринят. Это был своего рода фокус:  я смог насытить
сенсорные  цепи  робота   и  в  то  же  время  подавить  его  способность  к
критическому восприятию. То, что вы увидели, оказалось лишь окончательной --
самой правильной  --  картиной, наиболее  полно  приближающейся  к тому, что
представлял себе этот Мастер. Но она  не отличалась особой тонкостью, хотя и
оказалась вполне достаточной. Робот был убежден в ее подлинности  достаточно
долгое  время,  чтобы  снять  блокировку,  и в этот-то момент я  и обеспечил
абсолютный  контакт с  его  сознанием. Он более не сумасшедший.  Он  ответит
теперь на любой вопрос, какой вы только пожелаете ему задать.
     Голова у  Олвина  все  еще шла кругом.  Яркое зрительное эхо внезапного
апокалипсиса еще горело перед его внутренним  взором,  и он и вида не делал,
что полностью понимает объяснения  Центрального  Компьютера. Но  это все  не
имело уже никакого  значения.  Чудо  исцеления  свершилось, и  врата в  храм
знания широко распахнулись перед ним, маня войти в них.
     Но  он  тут  же припомнил  предостережение  Центрального  Компьютера  и
спросил тревожно:
     --  А как  насчет моральных возражений, которые были у  тебя по  поводу
отмены приказа Мастера?
     -- Я выяснил, почему он был отдан. Когда вы в деталях узнаете его жизнь
-- а теперь вы сможете это сделать,-- то увидите, что  ему приписывали массу
чудес. Его  паства верила в него, и эта вера многое добавила к его силе. Но,
разумеется, все  эти  чудеса  имели  простое  объяснение -- если  они вообще
происходили. Мне  представляется  удивительным, что люди,  во всех остальных
отношениях вполне разумные, позволяли надувать себя подобным образом...
     -- Выходит, этот самый Мастер был шарлатаном?
     -- Нет, все не так просто. Будь он всего лишь плутом, ему бы никогда не
добиться такого успеха, а его учение не продержалось  бы так  долго. Человек
он был неплохой, и многое из того, чему он учил окружающих, было истинным  и
неглупым. В  конце концов  он сам уверовал в свои  <чудеса>, но он понимал и
то, что есть один свидетель, который способен его разоблачить. Все его тайны
знал робот... Через робота  он обращался к  своим последователям, и  если бы
этого робота подвергли  тщательному  допросу,  его ответы разрушили  бы сами
основания силы и власти Мастера. Вот он и приказал ему никогда, ни под каким
видом никого  не  допускать к  своей  памяти  --  вплоть до  последнего  дня
Вселенной,  когда  придут <Великие>.  Трудно,  конечно, поверить, что  такой
странный конгломерат лжи и искренности мог  уживаться  в одном человеке,  но
так оно и было...
     Олвин  был  бы  не прочь  узнать,  что  испытывает  сейчас  его  робот,
освободившийся  от  столь  древнего  ига.  Он,  безусловно,  был  достаточно
высокоорганизованной машиной, чтобы  ему  было  известно такое чувство,  как
негодование.  Он мог бы сердиться на своего Мастера за то, что тот поработил
его, -- и равно быть недовольным Олвином и Центральным  Компьютером, которые
обманом вернули его в мир правды.
     Зона  Тишины была снята -- в  секретности больше не было никакой нужды.
Наступил,  наконец, момент,  которого Олвин ждал так долго. Он повернулся  к
роботу и задал ему вопрос, преследующий его с тех самых пор, как он  услышал
историю о похождениях Мастера.
     И робот ответил.

     Джизирак   и   прокторы  все  еще  терпеливо  ждали,  когда  он   снова
присоединится  к ним. На верхней части пандуса,  прежде чем войти в коридор,
Олвин оглянулся,  чтобы опять оглядеть  помещение Центрального Компьютера, и
впечатление оказалось еще более сильным.  Под ним простирался мертвый город,
состоящий  из странных  белых  зданий,  город, залитый  яростным светом,  не
предназначенным для человеческих  глав.  Быть может,  он и действительно был
мертв, этот  город,  поскольку он никогда и не жил, но в  нем билась энергия
более могущественная, чем та, что когда-то привела в движение живую материю.
До тех пор пока мир будет существовать, эти молчащие машины останутся здесь,
ничем  не  отвлекаясь  от  размышлений и  мыслей,  вложенных  в них  гениями
человечества столь непомерное время назад.
     Хотя  Джизирак  и   пытался  спрашивать  что-то  у  Олвина,  когда  они
возвращались  в  Зал  Совета,  узнать  что-нибудь  о  беседе  с  Центральным
Компьютером  ему  не  удалось.   Со   стороны  Олвина  это  было  не  просто
благоразумие. Он был еще слишком погружен в свои  думы об увиденном, был еще
слишком  опьянен  успехом,  чтобы  поддержать  какой-либо  более  или  менее
содержательный  разговор.  Джизираку  пришлось  призвать  на помощь все свое
терпение и только надеяться, что Олвин наконец выйдет из транса.
     ...Улицы Диаспара купались в свете, но после сияния машинного города он
казался бледным и каким-то даже беспомощным.  Олвин едва замечал окружающее.
Он не  обращал теперь  ровно  никакого внимания на знакомую красоту огромных
башен, проплывающих мимо, и на любопытствующие взгляды  своих сограждан. Как
странно, думалось ему, что все, что с ним произошло, подвело его к этому вот
моменту. С тех пор как он повстречал Хедрона, события, казалось, развивались
автоматически  и вели к какой-то предопределенной цели.  Мониторы...  Лиз...
Шалмирейн... И ведь на каждой из этих стадий он мог просто отвести в сторону
невидящий  взгляд...  Но  что-то  продолжало  продвигать  его  --  вперед  и
вперед... Был ли  он  сам творцом собственной судьбы  или же  судьба  как-то
по-особенному возлюбила  его? Возможно, все это было лишь производным теории
вероятностей, действия законов случая... Ведь  любой мог обнаружить путь, по
которому  он уже прошел, и бессчетное количество раз за минувшие тысячелетия
другие, должно  быть, заходили почти так же далеко. Те, ранние Неповторимые,
к  примеру, -- что  сталось  с  ними?  Очень -- может  быть, что  он  просто
оказался первым, кому повезло.
     На протяжении всего пути по  улицам Олвин устанавливал все более тесный
контакт с роботом,  которого он  сегодня освободил  от  векового наваждения.
Робот уже давно мог принимать его мысли, но прежде Олвин никогда не мог быть
уверен,  что  он  станет  повиноваться  всем  его  приказаниям.  Теперь  эта
неуверенность исчезла. Он мог беседовать с роботом, как беседовал бы с любым
человеком, хотя, поскольку они были не одни, он велел роботу не пользоваться
речью, а обходиться  простыми зрительными образами. Раньше  ему,  бывало, не
нравилось, что роботы  могли свободно общаться между собой на телепатическом
уровне,  в то  время как человеку это  было недоступно --  если, конечно, не
считать жителей Лиза. Что ж, это была еще одна способность,  которую Диаспар
утратил, -- если не намеренно отказался от нее.
     Он  все  еще   продолжал  этот  неслышимый  и  несколько  односторонний
разговор,  пока  они  ждали в приемной  перед  Залом Совета. Нельзя  было не
сравнить его  нынешнее положение с  тем, в котором он оказался в Лизе, когда
Сирэйнис с коллегами пытались  подчинить его своей воле. Он надеялся, что не
будет никакой необходимости еще в одном конфликте, но если бы такой конфликт
и возник, он был теперь подготовлен к нему несравненно лучше.
     Уже  самый первый взгляд на лица членов Совета подсказал Олвину, каково
их  решение, Он не  был  ни  удивлен, ни  особенно разочарован и не  выказал
никаких чувств, которые могли  бы ожидать от  него советники, когда  слушал,
как председатель подводит итоги обсуждения.
     --  Мы  всесторонне   рассмотрели  ситуацию,  которая  порождена  твоим
открытием,  Олвин,  --   начал  председатель,  --  и   пришли  к  следующему
единогласному решению. Поскольку  никто  не  желает  каких-либо  изменений в
нашем  образе  жизни и  поскольку  только  раз  в  несколько  миллионов  лет
рождается кто-то,  кто способен покинуть Диаспар, даже если средства к этому
существуют  для каждого  из нас,  то туннельная система,  ведущая в Лиз,  не
является необходимой  и,  очень возможно, даже опасна. Вот почему вход в нее
отныне закрыт.
     Более того, поскольку не  исключена  возможность, что  могут найтись  и
другие  пути,  ведущие из города,  будет начат им поиск  посредством  блоков
памяти в мониторах. Этот поиск уже начался.
     Мы  обсудили  также,  какие меры  должны  быть предприняты  -- если они
вообще необходимы -- в отношении тебя.  Принимая  во  внимание твою юность и
своеобразные  обстоятельства твоего  появления на свет, существует  всеобщее
ощущение,  что порицать  тебя  за  то, что  ты  сделал,  нельзя. В сущности,
раскрыв  потенциальную опасность  для  нашего  образа жизни,  ты даже оказал
городу услугу, и мы зафиксируем наше одобрение этого...
     Раздались  тихие,   шелестящие  аплодисменты,  и  на  лицах  советников
появилось   удовлетворенное  выражение.  Они  быстро  справились  с  трудной
ситуацией, избежали  необходимости наказывать Олвина  и  теперь могли  снова
приняться за привычные свои занятия, радуясь,  что они, влиятельные граждане
Диаспара, исполнили свой долг. Если им достаточно повезет, пройдут еще целые
столетия, прежде чем подобная необходимость возникнет снова.
     Председатель выжидательно  посмотрел на Олвина.  Возможно, он надеялся,
что  тот выразит  ответное понимание и воздаст благодарностью  Совету за то,
что с ним обошлись столь милостиво. Он, однако, был разочарован.
     -- Можно мне задать вам всего один вопрос? -- обратился к нему Олвин.
     -- Конечно.
     -- Насколько я понимаю, Центральный Компьютер одобрил ваши действия?
     В обычных  условиях  спрашивать такое  не  полагалось.  Было не принято
признавать,  что  Совет  должен  как-то  оправдывать  свои  решения  или  же
объяснять, каким образом он к ним пришел. Но Олвин сам был облечен  доверием
Центрального Компьютера -- по причинам, известным только  тому. И оказался в
привилегированном положении.

     Было  совершенно очевидно, что  вопрос вызвал  известную  неловкость, и
поэтому ответ последовал несколько неохотно:
     -- Естественно, мы проконсультировались с Центральным Компьютером... Он
сказал, чтобы мы поступали так, как сочтем нужным...

     Олвин этого и ожидал. В те самые минуты, когда машинное сознание города
разговаривало с ним, оно, должно быть, обменивалось мнениями и с  Советом --
в тот  же, в сущности, момент, когда заботилось еще о миллионе самых  разных
вещей в  Диаспаре. Компьютер, как в Олвин, понимал, что, какое бы решение ни
принял сейчас Совет,  оно  не  будет иметь ровно  никакого значения. Будущее
совершенно ускользнуло из-под  контроля  Совета в тот самый миг, когда он, в
своем  неведении, решил, что благополучно справился с кризисом,  порожденным
ненасытной любознательностью Олвина.
     И  Олвин  совсем   не  испытывал  чувства  превосходства  и  блаженного
предвкушения приближающегося триумфа, когда глядел на этих не слишком умных,
стареющих  мужчин, считающих  себя  правителями  Диаспара. Ведь  он-то видел
реального хозяина города  и даже беседовал с ним в  торжественной тишине его
блистающего подземного  мира. Эта встреча выжгла из его души  едва ли не все
высокомерие,  хотя  все  же  какая-то  его  часть  еще  сохранилась  --  для
окончательного предприятия,  признанного  затмить все, что произошло до  сих
пор.
     Покидая  Совет, Олвин  размышлял  о  том,  были  ли  они  удивлены  его
покорностью  и  отсутствием раздражения  по поводу  того,  что дорога  в Лиз
теперь закрыта. Прокторы теперь не сопровождали его, он уже не находился под
наблюдением -- в открытую,  по крайней мере. Вместе с ним из Зала  Совета на
улицы, сияющие красками и заполненные народом, вышел только Джизирак.
     -- Ну что же, Олвин,-- сказал он.--  Ты вел себя как нельзя  лучше,  но
меня-то тебе не провести! Что это ты теперь задумал?
     Олвин улыбнулся:
     -- Так я и знал, что  ты что-нибудь да заподозришь. Если  ты пойдешь со
мной, то я покажу тебе, почему подземный путь в Лиз не имеет больше никакого
значения. Есть и еще  один эксперимент, который мне хотелось бы провести. Он
не причинит тебе никакого вреда; но может не прийтись по вкусу...
     -- Отлично. Подразумевается, что я все еще твой наставник, но похоже на
то, что роли-то теперь переменились?.. И куда это ты меня поведешь?
     -- В башню Лоранна -- я хочу показать тебе мир за стенами Диаспара.
     Джизирак побледнел,  но остался верен своему решениях.Словно  опасаясь,
что слова могут  выдать его состояние, он коротко и сдержанно кивнул и вслед
за Олвином ступил на плавно плывущий тротуар.
     Джизирак  не проявил ни  малейших признаков  страха, когда  они  шли по
туннелю,  через  который вечно дул холодный ветер. Туннель  теперь  был  уже
совсем  не  тот: каменная  решетка,  преграждавшая  доступ  во внешний  мир,
исчезла. Она не служила никакой конструктивной цели, и Центральный Компьютер
по просьбе Олвина  убрал ее,  не задавая  вопросов  .  Позже  он может  дать
инструкции  снова  вспомнить  про эту решетку и  восстановить ее. Но  сейчас
жерло  туннеля,  ничем   не  огражденное  и  никем  не  охраняемое,  зияющим
отверстием выходило прямо на внешнюю стену города.
     Джизирак почти  подошел к  краю пропасти,  когда  наконец осознал,  что
внешний мир  -- вот он, прямо перед  ним. Он  смотрел  на расширяющийся круг
неба,  и шаги его становились все более и более  неуверенными, пока  в конце
концов ноги не отказались ему служить. Олвин вспомнил, что на этом вот самом
месте  Алистра  просто  повернулась  и убежала, и  подумал --  сможет ли  он
побудить Джизирака пройти немного дальше?
     Я прошу  тебя только лишь  взглянуть, -- умолял  он наставника,-- а  не
выходить из города. Уж, конечно, это-то ты можешь!
     В  Эрли,  во  время  своего недолгого  пребывания там,  Олвин  наблюдал
однажды, как мать учила своего малыша ходить. Увлекая Джизирака по коридору,
он не мог не увидеть аналогии и делал поощряющие замечания по мере того, как
его  наставник,  одну  за  другой  переставлял  не  повинующиеся  ему  ноги,
помаленьку все-таки продвигаясь вперед. В отличие от Хедрона Джизирак не был
трусом. Он был  готов бороться со своим  предубеждением, но это была  борьба
отчаяния. Когда Олвину удалось-таки привести Джизирака  к  той точке, откуда
он мог видеть всю ширь пустыни безо всякой помехи, Олвин был измучен едва ли
не так же, как и его пожилой спутник.
     Тем  не  менее,  оказавшись  у  самого   края,  Джизирак  был  захвачен
необычайной красотой  пейзажа, так  непохожего на все,  что ему  приходилось
видеть на протяжении  всем  его жизней. Огромное  это пространство, покрытое
перекатываюшимися   дюнами,  ограниченное  по  горизонту  древними  холмами,
покорило его.
     -- Я попросил тебя прийти сюда, поскольку понимаю -- у тебя больше, чем
у кого-либо другого, прав увидеть, куда привели меня мои блуждания,-- сказал
Олвин, проговаривая слова  быстро, как  если  бы он был не  в силах сдержать
нетерпения  -- Мне хотелось,  чтобы ты увидел пустыню, а кроме того, я хочу,
чтобы ты стал свидетелем -- пусть Совет узнает, что я сделал!
     Как я и  сказал Совету, этого робота  я  привел из  Лиза в надежде, что
Центральный Компьютер будет в состоянии  убрать блокировку, установленную на
его память человеком,  известным под  прозвищем  Мастер. С помощью  какой-то
уловки,  которой я и до сих  пор не понимаю,  Компьютер это сделал. Теперь у
меня есть доступ ко всему объему памяти этого робота и ко всем способностям,
которые были  в  него  встроены. И вот сейчас  одну из этим способностей я и
хочу использовать. Гляди!
     По  беззвучному приказу,  о  характере  которого  Джизирак  мог  только
гадать, робот выплыл ив отверстия туннеля, набрал скорость и через несколько
секунд  превратился  в далекий,  отсвечивающий  металлом солнечный блик.  Он
летел  низко  над  пустыней  --  над ее  песчаными дюнами,  которые,  словно
застывшие волны,  заштриховали пустыню косой сеткой  гребней... У  Джизирака
возникло безошибочное впечатление, что робот что-то  ищет но вот что именно,
он, конечно, и представить себе не мог.
     И вдруг с  пугающей внезапностью сверкающая крупинка  метнулась вверх и
замерла в тысяче футов над поверхностью пустыни. Олвин испустил шумный вздох
удовлетворения. Он кинул на Джизирака  быстрый взгляд, как  бы  говоря: <Вот
оно!>
     Не понимая, чего же, собственно, ожидать, Джизирак  поначалу не заметил
никаких перемен. Но затем, едва веря своим глазам, увидел, как с поверхности
пустыни начинает медленно подниматься облако пыли...
     Нет  ничего  более  ужасного,  чем  внезапное  движение  там, где,  как
предполагается, движения уже не может быть никогда. И тем не менее ни страх,
ни изумление не поразили  громом Джизирака, когда  дюны стали  расступаться.
Что-то ворочалось под поверхностью пустыни, неведомый исполин просыпался ото
сна, н почти тотчас же до слуха  Джизирака донесся гром низвергающейся земли
и пронзительный  вопль  скал,  раздираемых  неодолимой,  исполинской  силой.
Внезапно  гигантский  песчаный  гейзер взметнулся на  тысячу футов  и  скрыл
пустыню из виду...
     Медленно пыль  стала  оседать  в рваную рану,  зияющую теперь  на  лице
пустыни. Но Джизирак и Олвин  по-прежнему пристально всматривались в небо, в
пустоте  которого только  что сиял  маленький  робот. Лишь  теперь  Джизирак
понял, почему Олвин остался столь  безразличным к решению Совета и почему он
не  выказал  ровно никаких чувств,  когда  его поставили в  известность, что
подземный путь в Лиз отныне закрыт.
     Кора  приставшей земли и камней  лишь отчасти скрывала гордые очертания
корабля,  который  все  еще  величественно  вздымался  из  недр  разодранной
пустыни.  Джизирак,  не  отрывая  глаз,  наблюдал,   как   корабль  неспешно
развернулся  в  их  сторону,  мало-помалу превратившись в аккуратный кружок.
Затем, столь же неторопливо, кружок этот стал увеличиваться в размерах.
     Олвин  заговорил  --  стремительно,  словно   времени  у  него  уже  не
оставалось:
     -- Этот робот разработали так, чтобы он стал компаньоном и еще и слугой
этого самого Мастера. И кроме того, он должен  был пилотировать его корабль.
Прежде чем сесть  в Лизе,  он тогда опустился в космопорту Диаспара, который
сейчас лежит  там, погребенный среди этих песков.  Даже в то  время порт,  в
сущности, был  уже  заброшен.  Я  думаю, что корабль Мастера  был  одним  из
последних,  прилетевших  тогда  на  Землю.  Перед  тем  как  отправиться   в
Шалмирейн,  Мастер  некоторое  время  жил в Днаспаре  -- в те  времена путь,
наверное, был еще  открыт для всех.  Но корабль  ему никогда  уже больше  не
понадобился  и  все эти тысячелетия ждал,  погребенный под  песками. Как сам
Диаспар,  как  этот   робот,  как   все,   что  строители  прошлого  считали
действительно  важным,  он  сохранялся  с  помощью  своих  собственных  схем
Вечности.  До  тех  пор  пока  у  него  есть источник энергии,  он  не может
износиться или  быть  уничтожен.  Образ конструкции,  во всех  ее мельчайших
деталях хранящийся в его блоках памяти, никогда не потускнеет, а ведь именно
этот образ и контролирует его физическую структуру...
     Теперь корабль, направляемый роботом  к башне,  был  уже совсем близко.
Джизирак прикинул,  что он  около ста  футов  длиной. На заостренном с обоих
концов корпусе не видно было ни окон, ни каких-либо других отверстий,  хотя,
в  общем-то, толстый  слой  земли на обшивке и не позволял утверждать это  с
полной уверенностью.
     Внезапно их  обдало  пылью, посыпались  камешки -- это одна  из  секций
корпуса откинулась наружу, и Джизираку удалось  бросить взгляд на маленькую,
голую каморку шлюза, в дальнем конце которой виднелась  дверь. Корабль висел
в воздухе в каком-нибудь футе  от жерла  воздушного туннеля,  к которому  он
приблизился с крайней осторожностью -- будто чувствующее, живое существо.
     --  До свидания, Джизирак,-- проговорил Олвин.-- Я не  могу вернуться в
Диаспар,  чтобы попрощаться  с  друзьями.  Сделай это  за  меня, пожалуйста.
Передай  Эристону  и  Итании, что я  надеюсь  скоро вернуться.  Если  же  не
вернусь, то пусть знают -- я благодарен им за все, что они для меня сделали.
И  тебе  я  благодарен,если  ты  и  не   одобряешь  того,  каким  образом  я
воспользовался  твоими уроками... Ну а что касается Совета -- скажи им,  что
пути, которые когда-то были открыты, нельзя закрыть, приняв резолюцию! ..

     Корабль был  теперь только  темным пятном на  фоне  неба,  а  мгновение
спустя  Джизирак  и  вообще  потерял  его из  виду. Он  не заметил  никакого
движения, но внезапно  с неба обрушилась лавина самых  потрясающих звуков из
всех, когда-либо  сотворенных человеком,--  это  был долгий  гром  падающего
воздуха:  миля  за милей он обрушивался  в туннель  вакуума, в мгновение ока
просверленный в атмосфере.
     Джизирак  не  в  силах  был сдвинуться  с места, даже  когда  последние
отголоски этого грома замерли, потерявшись в пустыне. Он все думал и думал о
мальчике,  который ушел от него,-- ведь для Джизирака Олвин навсегда остался
ребенком, да к тому же -- единственным, впервые пришедшим  в  мир Диаспара с
тех пор, как был  разрушен цикл  рождения и смерти --  тогда, в незапамятные
времена.  Олвин не может вырасти. Вся Вселенная была для него просто детской
площадкой  для игр,  увлекательной  загадкой,  которую надо  разгадать  ради
собственного  развлечения.  И вот, играя, он нашел  себе теперь  совершенную
смертоносную игрушку, которая в состоянии разрушить все, что еще сохранилось
от  человеческой цивилизации...  Но, каков бы ни  был исход, для  Олвина это
по-прежнему будет только игра...
     Солнце  уже склонилось  низко  к  горизонту,  и  над пустыней  потянуло
леденящим ветром. Но Джизирак все еще ждал, перебарывая страх. И внезапно --
впервые в жизни -- увидел звезды.

<ul><a name=19></a><h2>18</h2></ul>

     Даже в  Диаспаре Олвин  не видел такой роскоши,  которая открылась  его
взору, когда внутренняя дверь воздушного шлюза  скользнула в сторону. Что бы
он  там ни представлял из  себя на самом деле,  уж аскетом-то Мастер явно не
был. Лишь несколько позже Олвину пришло в  голову, что весь этот комфорт мог
и  не  быть   пустой   экстравагантностью:  маленький  мирок   корабля   был
единственным  домом  Мастера  во  время его продолжительных  скитаний  среди
звезд.
     Нигде не было видно никаких приборов управления,  но огромный  овальный
экран,  полностью занимающий дальнюю переборку, указывал, что это  помещение
--  не просто  жилая комната. Дугой перед экраном  расположились три  низких
кресла.  Остальное  пространство комнаты  занимали два  столика  и несколько
мягких стульев  --  некоторые из них, совершенно  очевидно,  предназначались
совсем не для гуманоидов.
     Удобно устроившись перед  экраном,  Олвин  огляделся  в  поисках своего
робота. К его изумлению, тот исчез. Но  затем он все-таки обнаружил его -- в
маленьком углублении  под  закругляющимся потолком: робот уютно устроился  в
этой нише. Он привел Мастера  через пространства космоса на Землю, а затем в
качестве слуги проследовал  за  ним  в Лиз. Теперь же, словно и не было всех
этих минувших  эпох, он  изготовился  снова выполнять свои  старые пилотские
обязанности.
     Для пробы Олвин  подал ему команду, и огромный экран, затрепетав, ожил.
Перед ним появилась башня Лоранна, странным образом укороченная и даже, судя
по всему, лежащая на боку. Еще несколько команд -- и он увидел небо, город и
бескрайнее пространство пустыни. Четкость изображения была безупречна, почти
ненатурально хороша, хотя, казалось, никакого увеличения  н  не  было. Олвин
поэкспериментировал еще некоторое время, пока не наловчился получать  именно
то  изображение,  которое  ему хотелось  бы увидеть. И  теперь он готов  был
начать.
     -- Перенеси  меня в  Лиз! -- Это, конечно, была  команда из простых, но
как  мог  корабль  повиноваться  ей, если  он  и сам  не  имел  ни малейшего
представления о том, в каком именно направлении лететь? Олвин сначала просто
не подумал об этом, а когда сообразил, то корабль уже мчался над пустыней на
головокружительной скорости. Олвин  пожал плечами, с благодарностью принимая
то обстоятельство, что теперь в его распоряжении находится  слуга куда более
знающий, чем он сам.
     Определить  масштаб  изображения,  которое скользило сейчас  по экрану,
было нелегко,  но, судя  по всему,  ежеминутно они,  должно  быть, покрывали
пространство во  много  миль. Вскоре после района  города  цвет  поверхности
внезапно  переменился  на скучно-серый,  и  Олвин  догадался, что теперь они
пролетают над  ложем древнего океана. Когда-то, видимо, Диаспар стоял совсем
рядом  с  морем,  хотя даже  в  самых  древних хрониках об  этом  не было ни
малейшего  упоминання.  Как  ни  древен  был  город, океаны  Земли,  видимо,
безвозвратно высохли еще задолго до его основания.
     Через несколько сот  миль поверхность  резко  поднялась  и внизу  снова
потянулась  пустыня. В какой-то  момент Олвин остановил корабль над странным
рисунком  из  пересекающихся  линий,  которые  неясно прорисовывались сквозь
песчаное  покрывало.  Некоторое  время  его мучило  недоумение, но  затем он
понял, что под кораблем лежат руины  какого-то забытого  города.  Он не стал
здесь  задерживаться: было  больно думать,  что миллиарды  людей не оставили
никаких следов своего существования, кроме этих вот борозд на песке...
     Ровная линия горизонта вскоре стала изламываться, и прорисовались горы,
которые,  едва  он  их  увидел,  уже  замелькали  под   ним.  Корабль   стал
замедляться, опускаясь к земле по огромной пологой дуге длиной в сотни миль.
И затем  -- под ним оказался Лиз, его  леса и бесконечные  реки,  образующие
ландшафт такой несравненной красоты, что некоторое время Олвин был просто не
в  состоянии двигаться  дальше. На востоке земля  была затенена, и  огромные
озера стояли лужами еще более  темной  ночи. Но в направлении на запад  воды
плясали,  струились,  сверкали острыми  бликами, посылая  глазу  цвета такой
яркости и чистоты, о существовании которых Олвин и не подозревал.
     Найти Эрли  оказалось  нетрудно --  и  это было к счастью,  потому  что
дальше  робот уже не  мог  вести корабль. Олвин  ожидал  этого  и  был  даже
несколько обрадован тем, что обнаружил хоть  какой-то изъян во всемогуществе
своего   слуги.   Было  маловероятно,   что   роботу  когда-то   приходилось
пилотировать корабль  с Мастером в Эрли, и поэтому месторасположение деревни
и не было зафиксировано в его памяти.
     С нескольких попыток Олвин приземлил свой корабль на склоне того самого
холма, с которого  впервые  увидел Лиз. Управлять кораблем оказалось  совсем
просто -- требовалось лишь в самых общих чертах сформулировать желание, а уж
робот  сам прорабатывал все  детали. Олвин  подумал, что, по-видимому, робот
станет игнорировать опасные или невыполнимые приказы, хотя у него-то не было
ни малейшего намерения отдавать их без особой к тому необходимости.
     Олвин был  абсолютно уверен, что  никто не мог видеть его  прибытия. Он
считал  это  обстоятельство достаточно  важным,  поскольку  не испытывал  ни
малейшего желания снова вступать в  телепатическую схватку с Сирэйнис. Планы
его все еще  были несколько  туманны, но  он не подвергался никакому  риску,
пока  у него  сохранялись дружественные отношения с обитателями  Лиза. Робот
мог действовать в  качестве  посла, в  то время как  сам  он  оставался бы в
безопасности на корабле.
     По дороге к  Эрли роботу  не повстречалось ни одной живой души. Странно
это было -- сидеть в неподвижном космическом  корабле, в то  время, как  его
взгляд без малейших  усилий  с его стороны скользил по знакомой  тропе, а  в
ушах звучал шепот  леса. Он  все  еще не мог полностью отождествить  себя  с
роботом, и  поэтому  усилия  по  управлению им  еще  приходилось затрачивать
немалые.

     Почти  стемнело,  когда  он  <достиг>  Эрли,  маленькие домики которого
словно  бы  плавали в озерцах света. Робот  держался  затененных мест  и уже
почти  доплыл  до дома  Сирэйнис, когда  его  обнаружили.  Внезапно раздался
сердитый,   высокий  жужжащий   звук,  и   поле  зрения  оказалось  закрытым
мельтешением  крыльев.  Олвин   невольно  отпрянул,  но  тотчас  понял,  что
произошло. Это Криф  снова выражал  свою неприязнь ко всему, что летает,  не
будучи крылатым.
     Не  желая причинять  вреда прекрасному,  хотя  и безмозглому  существу,
Олвин  остановил робота и, как мог, терпел удары, которые градом сыпались на
него. Несмотря  на то  что  он  в  полном  комфорте  сидел в  миле  от места
происшествия,  он все-таки поеживался  и  очень  обрадовался,  когда из дома
вышел Хилвар, чтобы выяснить, что тут происходит.
     Увидев  приближающегося  хозяина, Криф  отступил, но все  еще угрожающе
жужжал. Хилвар постоял некоторое время, глядя на робота. А затем улыбнулся.
     --  Привет, Олвин,-- сказал он.--  Рад,  что ты вернулся. Или ты  еще в
Диаспаре?

     Уже  не  в первый раз Олвин с  некоторой  завистью подивился быстроте и
точности мышления Хилвара.
     --  Да  нет,-- ответил он, отметив  при  этом, до чего же здорово робот
воспроизводит его голос.-- Я здесь неподалеку. Но пока останусь на месте.
     Хилвар засмеялся:
     --  Полагаю, что  это  правильно,  Сирэйнис-то тебя  простила,  но  вот
Ассамблея...  Впрочем,  это  совсем  другая  история.  Тут,  знаешь,  сейчас
происходит конференция... первая, которая созвана в Эрли...
     --  Ты хочешь сказать,  что ваши  советники  лично сюда пожаловали?  --
удивился  Олвин.  --  А  я-то полагал,  что личные  встречи --  с  вашими-то
телепатическими способностями -- совсем необязательны...
     --  Они происходят  --  только редко. Бывают случаи, когда общее мнение
склоняется к тому, что, пожалуй, стоит и собраться. Точная природа нынешнего
кризиса  мне  неизвестна, но три  сенатора уже  здесь,  а остальные  вот-вот
прибудут.
     Олвин не мог не улыбнуться тому,  до какой степени события в Диаспаре и
Лизе приняли один и  тот же  оборот. Куда бы он  ни направился,  он, похоже,
везде теперь оставлял за собой след озабоченности и тревоги.
     --  Мне  представляется,  что   будет  совсем  неплохо,  если  я  смогу
обратиться  к этой вашей  Ассамблее... Если  только  я смогу это сделать, не
подвергая себя опасности.
     Даже если ты пожалуешь  сюда во плоти, это будет вполне безопасно, коли
Ассамблея даст  обещание  не  пытаться снова овладеть  твоим  сознанием,  --
ответил Хилвар. -- А  нет  -- так я бы  на твоем месте оставался там, где ты
сейчас. Я отведу твоего  робота к сенаторам... Ох и  расстроятся  они, когда
его увидят!
     Олвин испытал острое чувство возбуждения и радости, когда  за  Хилваром
проследовал в  дом. Теперь  он встречался с правителями Лиза  куда более  на
равных, нежели прежде.  И хотя он и не испытывал к ним  никаких  мстительных
поползновений,  все равно приятно  было сознавать, что теперь  он  -- хозяин
положения, располагающий силами, истинной мощи которых не представлял себе и
сам.
     Двери  комнаты, где  происходила конференция,  оказались  запертыми,  и
прошло  некоторое  время,  прежде  чем  Хилвару  удалось  привлечь  внимание
находящихся  внутри.  Сенаторы,  казалось, были настолько  поглощены  своими
проблемами,  что  пробиться  в  их   раздумья  представлялось  едва  ли   не
безнадежным делом. Но вот стены словно бы неохотно  скользнули  в стороны, и
Олвин быстро вдвинул своего робота в комнату.
     Трое  сенаторов так и  застыли в  своих креслах, когда  робот подплыл к
ним, но  на лице у  Сирэйнис просквозил лишь  едва  уловимый след удивления.
Возможно, Хилвар  уже послал ей предупреждение, а может  быть,  она  и  сама
ожидала, что рано или поздно Олвин возвратится.
     --  Добрый вечер,-- вежливо  произнес  Олвин с  такой интонацией, будто
столь  неожиданное  и  необычное  его  появление было самым  что ни  на есть
привычным пустяком.-- Я решил все-таки вернуться.
     Нечего и говорить --  их изумление превзошло  все его ожидания. Олин из
сенаторов, молодой человек с седеющими волосами, первым пришел в себя,
     --  Как  вы  сюда попали?  --  Он едва  мог двигать  языком --  так был
поражен.
     Причина  такой  реакции на появление  Олвина  представлялась совершенно
очевидной. Как  и  Диаспар, Лиз, должно  быть,  вывел  из строя свою сторону
подземной дороги.
     -- Да, знаете, я и на этот раз прибыл сюда точно так же, как и тогда,--
ответил Олвин,  не в силах удержаться от соблазна немного повеселиться за их
счет.
     Двое сенаторов не отрывали  глаз  от третьего, который развел  руками в
полном отчаянии, непонимании  и беспомощности.  Тот самый  молодой  человек,
который заговорил с Олвином, снова встрепенулся:
     -- И вы не встретили... никаких... м-м... трудностей?
     --  Ровно  никаких,-- ответил Олвин, решивший  еще  больше усугубить их
замешательство. И понял, что своего добился.
     -- Я  вернулся, -- продолжал он,  -- по своей  доброй воле и в связи  с
тем, что у меня есть для вас кое-какие важные новости. Тем не менее, помня о
наших былых расхождениях, я  в  настоящий момент  нахожусь вне досягаемости.
Если я появлюсь здесь  лично -- обещаете  ли вы не пытаться  снова задержать
меня?
     Некоторое  время все молчали, и Олвину  было страшно интересно,  какими
мыслями  они  обменивались  сейчас  в  этой  тишине.  Затем  от  имени  всех
заговорила Сирэйнис:
     -- Мы  не  станем снова пытаться контролировать  вас...  впрочем, я  не
думаю, что в прошлый раз мы добились в этом больших успехов...
     -- Вот и хорошо,-- ответил Олвин.-- Я прибуду в Эрли как можно быстрее.
     Он   дождался   возвращения   робота.   Затем   тщательнейшим   образом
проинструктировал его. и даже заставил все повторить. В том, что Сирэйнис не
нарушит данного ею  слова,  он был убежден, но тем не менее хотел обеспечить
себе путь к отступлению.
     Воздушный  шлюз беззвучно закрылся за ним, когда  он  покинул  корабль.
Секундой позже раздалось едва  слышное шипение  --  будто  кто-то  изумленно
вздохнул. Несколько  мгновений темная тень еще  закрывала звезды,  и корабль
исчез.
     И только теперь Олвин с неудовольствием  подумал, что все-таки допустил
небольшой,  но  досадный  просчет, причем  просчет такого  рода, что он  мог
повлечь за собой катастрофическое крушение всех его замечательных планов. Он
упустил из виду, что чувства у робота куда более остры, чем у него самого, а
ночь оказалась темнее, чем он ожидал. Не раз и не два он совершенно сбивался
с  тропы и едва  не  расшибал себе лоб  о  стволы  деревьев.  В  лесу царила
кромешная тьма, и  в один  из моментов что-то  большое двинулось  к  нему по
кустарнику. Он услышал едва различимое потрескивание  сучьев  под осторожной
лапой, и вот  уже на  уровне  его живота на него  уставились  два изумрудных
глаза.  Он  негромко окликнул  животное, и  чей-то  невероятно длинный  язык
лизнул ему руку. Секунду спустя могучее тело уже  доверчиво и  нежно терлось
об  него  и вдруг беззвучно  исчезло.  Он  и понятия не имел, кто бы это мог
быть.
     Наконец между  деревьями впереди заискрились  огни поселка, но их блеск
уже не был ему нужен, потому что тропа у него под ногами превратилась теперь
в  ручеек неяркого  голубого  огня. Мох, по которому он ступал,  светился, а
каждый шаг  Олвина оставлял темные отпечатки,  которые медленно  становились
неразличимыми.  Это было  завораживающе красивое  зрелище,  и,  когда  Олвин
нагнулся, чтобы сорвать пригоршню странного мха, тот  еще долго  пылал в его
ладонях, постепенно угасая.
     И снова Хилвар  встретил  его  за  порогом  дома,  и  опять  представил
Сирэйнис и сенаторам. Они приветствовали его с вымученным уважением.  И если
их и интересовало,  куда  делся робот, они, во всяком случае,  ни  словом об
этом не обмолвились.
     Я  искренне   сожалею,  что  мне   пришлось  покинуть  ваш  край  столь
экстравагантным  образом,-- начал Олвин.-- Быть  может, вам  будет интересно
услышать, что вырваться из Диаспара оказалось не  легче.--  Он сделал паузу,
чтобы  они  смогли в полной мере осознать смысл  его  слов, а  затем  быстро
добавил:  -- Я рассказал  своим согражданам  все  о  вашей  стране  и  очень
старался, чтобы создать  у них о вас самое благоприятное  впечатление. Но...
Диаспар не хочет иметь с  вами ничего общего.  Что бы  я им ни говорил,  они
просто одержимы своим стремлением избегнуть осквернения низшей культурой...
     Ах, как  приятно было ему наблюдать реакцию сенаторов! Даже сдержанная,
всегда такая  воспитанная  Сирэйнис при этих его  словах слегка  порозовела.
Если бы он только смог добиться, подумал Олвин,  того, чтобы Лиз  и  Диаспар
преисполнились  раздражением друг против  друга, то проблема была бы  решена
больше чем наполовину. Каждый бы так старался  доказать превосходство своего
образа  жизни,  что  барьерам,  разделяющим  их,  осталось  бы  жить  совсем
недолго...
     -- Почему вы вернулись в Лиз? -- спросила Сирэйнис.
     -- Потому,  что мне хочется убедить вас -- так же как и  Диаспар,-- что
вы совершаете ошибку.-- Он не стал распространяться о другой  причине: здесь
у него жил  единственный  друг, в котором он  мог быть  уверен  и  на помощь
которого рассчитывал.
     Сенаторы  пребывали  в молчании,  ожидая продолжения,  и Олвин  отлично
сознавал, что, слушая их ушами и  видя их глазами, эа всем, что происходит в
этой  комнате,  сейчас  следит огромное число людей.  Он  был представителем
Диаспара, и  весь Лиз  судит теперь о таинственном городе  по тому,  что он,
Олвин, говорит, по тому, как он ведет себя, по тому, как он мыслит. Это была
неимоверная  ответственность,  и   он  чувствовал  себя   перед   нею  таким
маленьким... Он собрался с мыслями и заговорил.
     Его темой  был Диаспар. Он рисовал им город  таким, каким увидел его  в
последний раз. Он описывал  город, дремлющий на груди  пустыни, возводил его
башни, подобно  словленным радугам, сверкающие на  фоне  неба. Из волшебного
сундучка  памяти  он извлекал  песни,  написанные в  честь  Диаспара поэтами
прошлого, он  рассказывал о легионе людей,  потратившим долгие  жизни, чтобы
приумножить красоту  города... Никто,  говорил  он  своим  слушателям, не  в
состоянии  исчерпать все сокровища города за любой -- даже немыслимо  долгий
--  срок. Некоторое время  он подробно живописал чудеса,  созданные жителями
Диаспара.  Он  старался   заставить  своих  слушателей  хотя  бы   чуть-чуть
проникнуться теми  красотами, которые  были сотворены художниками прошлого к
вечному  поклонению  человека. И  сам  спрашивал  себя -- не  без некоторого
тоскливого  чувства,--  правда  ли, что музыка  Диаспара оказалась последним
звуком, который человечество послало в звездные дали?
     Они дослушали его до конца  -- не перебивая и не задавая вопросов. Было
уже  очень  поздно,  когда он закончил свой рассказ, и  он  испытывал  такую
усталость, что хоть с  ног вались,  Напряжение и все треволнения долгого дня
наконец сказались, и совершенно неожиданно для себя Олвин уснул.
     Проснувшись, он обнаружил, что лежит в какой-то незнакомой ему комнате.
Прошло  несколько  секунд,  прежде  чем он  вспомнил,  что  находится  не  в
Диаспаре. По мере того как  сознание возвращалось, свет в комнате становился
все ярче и ярче и в конце концов все вокруг оказалось залитым мягким сиянием
еще по-утреннему прохладного  солнца,  струящего  свои лучи  сквозь  ставшие
теперь  прозрачными стены.  Олвин нежился  в блаженной  полудреме, вспоминая
события минувшего дня, и размышлял над тем, какие же силы он привел теперь в
движение.
     С тихим мелодичным звуком одна  из стен стала подниматься, сворачиваясь
при  этом настолько сложным образом, что  сознание  было не в силах схватить
его. Через образовавшийся проем в комнату ступил Хилвар. Он глядел на Олвина
с выражением удовольствия и вместе с тем озабоченности.
     --  Ну,  раз уж ты  проснулся,--  начал он,--  то, может,  ты  хоть мне
наконец скажешь, как это  тебе удалось вернуться  сюда и  что ты собираешься
делать  дальше? Сенаторы  как раз отправляются посмотреть на  подземку.  Они
никак  не могут взять  в  толк,  как это тебе  удалось  использовать  ее для
возвращения... Ты что, и в самом деле приехал на ней?
     Олвин спрыгнул с постели и сладко потянулся.
     -- Наверное,  их лучше  перехватить, -- сказал  он.  -- Мне не хочется,
чтобы они тратили время попусту. Ну а что касается твоего  вопроса, то скоро
я покажу тебе... м-м... ответ.
     Они дошли почти  до самого  озера, прежде чем догнали троих  сенаторов.
Обе стороны  обменялись натянутыми приветствиями. Депутация  расследователей
поняла,  что Олвину известна  цель их  похода,  и  неожиданная  эта встреча,
совершенно очевидно, несколько смутила сенаторов.
     --  Боюсь,  что  вчера  вечером  я до  некоторой  степени  ввел  вас  в
заблуждение, -- весело  обратился к ним Олвин. --  В Лиз я возвратился вовсе
не  старым  маршрутом,  так  что  ваши  старания  запечатать  его  оказались
совершенно ненужными. Откровенно  говоря,  Совет в Диаспаре тоже закрыл этот
путь со своего конца -- и с таким же успехом...
     По лицам сенаторов  -- по мере  того как они перебирали  в уме один  за
другим варианты решения этой загадки -- можно было бы изучать, что это такое
-- полное, до онемения, изумление.
     -- Но  как же  тогда...  как  же вы  здесь очутились? --  задал  вопрос
предводитель. Внезапно во взгляде у него пробудилась догадка, и Олвин понял,
что  он  начинает  подбираться  к истине.  Уж  не  перехватил ли  сенатор ту
мысленную  команду,  которую я послал  туда, к горной  гряде?  -- подумалось
Олвину. Он, однако,  не  произнес  ни слова  и только молча  указал рукой на
северную часть неба.
     Глаз едва  мог уследить за тем, как серебряная стрела  света прочертила
дугу  над вершинами  гор,  оставив  за собой  многомильный след инверсии.  В
двадцати тысячах футов над Лизом  она остановилась. Ей вовсе не понадобилось
торможением гасить свою колоссальную скорость. Она остановилась мгновенно, и
глаз,  следовавший  за  ней,  по  инерции  прочертил  дугу еще  до  четверти
небосклона,  прежде  чем  сознание  ненужности  этого смогло  остановить его
движение. С высоты обрушился  чудовищный удар грома  -- это взревел воздух,.
смятый  движением  корабля. Прошло  еще  немного  времени,  и  сам  корабль,
празднично  сверкая  в  солнечном  свете,   опустился  на   склон  холма   в
какой-нибудь сотне футов от них.

     Трудно было сказать, кого это поразило больше, но Олвин первым пришел в
себя. Когда  они шли --  почти бежали -- к кораблю, он  все думал: всегда ли
это создание  рук человеческих движется с такой метеоритной скоростью? Мысль
эта его тревожил хотя,  когда  он сам летел в корабле, быстрота его движения
вообще не ощущалась.  Значительно более загадочным, однако, было то, что еще
позавчера это блистательное создание человеческого гения лежало, скрытое под
мощным слоем твердой, как  сталь, скальной породы, остатки которой  оно  еще
сохраняло на себе, когда вырвалось из объятий пустыни. Возле кормы  и сейчас
еще  налипли следы  земли,  спекшиеся в  лавовую корку.  Все остальное  было
снесено  движением,  и  обнажился  упрямый  корпус, который  не  поддался ни
времени, ни разрушительным силам природы.
     Вместе  с  Хилваром  Олвин  ступил  в  раскрывшийся  шлюз и обернулся к
застывшим, потерявшим дар речи сенаторам.  Его очень интересовало, о чем они
сейчас думают, о чем, в сущности, думает сейчас весь Лиз. Выражение на лицах
сенаторов, однако, было таким, что казалось -- им в этот момент вообще не до
того, чтобы над чем-то размышлять.
     -- Я  отправляюсь  в Шалмирейн и  возвращусь  в  Эрли что-нибудь  через
часок,-- сказал Олвин.--  Но  это  только начало, и, пока  я  буду там,  мне
хотелось бы, чтобы вы поразмыслили над одним обстоятельством.
     Дело  в  том, что это -- не  какой-то обычный  флайер, на  которых люди
когда-то  путешествовали  в  пределах  своей  планеты.  Это  --  космический
корабль, один  из самых быстрых, которые когда-либо были построены. Если вам
интересно узнать, где,я его  обнаружил, то вы можете найти ответ в Диаспаре.
Но для этого вам придется отправиться туда самим, потому что Диаспар никогда
не придет к вам первым.
     Он  повернулся к  Хилвару  и  подтолкнул  его к  внутренней двери.  Тот
колебался  всего какое-то  мгновение.  Полуобернувшись, он  кинул прощальный
взгляд  на  холм,  на траву, на небо -- все это такое знакомое  --  и прошел
внутрь.
     Сенаторы глаз не отрывали от корабля, пока он -- на этот раз достаточно
медленно,  поскольку  путь  предстоял близкий  --  не  исчез на  юге.  Затем
седеющий  молодой  человек,  который  предводительствовал  группе,  с  видом
философского смирения пожал плечами и повернулся к одному из своих коллег:
     --  Вы  всегда  были  против  того,  чтобы  мы  стремились  к  каким-то
переменам,  И  до  сих пор последнее  слово всегда  оставалось  за  вами. Но
теперь... я не думаю, что будущее --  за какой-то одной из  наших фракций. И
Лиз  и Диаспар  -- они  оба завершили некий этап своего  развития, и  вопрос
заключается  в   том,  как  наилучшим  образом  воспользоваться  создавшейся
ситуацией.
     -- Боюсь, вы  правы,-- последовал угрюмый ответ.-- Мы вступили в полосу
кризиса, и Олвин  знал, что говорит, когда настаивал, чтобы мы отправились в
Диаспар. Они теперь знают  о нашем существовании, так что таиться больше нет
никакого смысла. Мне представляется,  что нам лучше все-таки войти в контакт
с   нашими   двоюродными  братьями.  Весьма   возможно,  что  мы  найдем  их
стремящимися к сотрудничеству в куда большей степени, чем прежде...
     -- Но ведь подземка закрыта с обоих концов...
     -- Мы можем распечатать наш. И пройдет не так уж много времени,  прежде
чем Диаспар сделает то же самое...
     Сенаторы  --  и те, что находились  в Эрли, и  остальные, рассеянные по
всей  территории Лиза  -- взвесили это предложение  и всей душой  невзлюбили
его. Но иного выхода, похоже, просто не было.
     Росток, высаженный Олвином,  начал  расцветать быстрее,  чем можно было
надеяться.

     Горы  еще  зябли в тени, когда корабль достиг Шалмирейна.  С высоты, на
которой они  находились, огромная чаша  крепости выглядела совсем крохотной.
Казалось просто  невероятным, что  когда-то от  этого вот  черного  как ночь
кружка зависели судьбы Земли.
     Как только Олвин приземлил  корабль  среди  развалин  на берегу  озера,
леденящая душу атмосфера одиночества и заброшенности охватила его. Он открыл
шлюз, и тотчас же мертвая тишина  этого  странного  места просочилась внутрь
корабля. Хилвар, который за  все время этого короткого путешествия  едва  ли
вымолвил больше дюжины  слов, негромко обратился к Олвину:  <Почему ты снова
пришел сюда?>
     Олвин  молчал, пока они не добрались  до  кромки воды. И только тут  он
отозвался:
     -- Мне хотелось показать  тебе, что это за корабль... И еще я надеялся,
что полип, возможно, снова существует... У меня такое ощущение, что  я перед
ним в долгу, и мне очень хочется рассказать ему о том, что я открыл.
     --  В  таком случае  тебе  придется подождать,--  сказал Хилвар  --  Ты
возвратился слишком рано.
     Олвин был готов  к  такому повороту дела. Возможность того,  что  полип
жив, была  слишком уж слаба, и  Олвин  не особенно  огорчился  тем, что  его
ожидания обмануты. Воды озера лежали  совершенно спокойно, в них больше  уже
не бился тот напряженный пульс, что так поразил их в первое посещение. Олвин
опустился на  колени  возле  воды и  стал  вглядываться в  холодную,  темную
глубину.
     Крохотные  полупрозрачные  колокольчики,  за  которыми  тянулись  почти
невидимые хвостики,  медленно  перемещались в разных направлениях  под самой
поверхностью. Он опустил ладонь в воду и зачерпнул один такой колокольчик, И
тотчас же выплеснул его обратно, ойкнув: колокольчик его стрекнул.
     Придет день -- возможно, через несколько лет, а то и столетий, -- и эти
вот безмозглые кусочки протоплазмы снова соберутся вместе, я снова народится
огромный  полип,   его  сознание  пробудится  к  существованию,   и   память
возвратится к  нему. Было  бы интересно узнать, как примет это существо все,
что ему, Олвину, удалось узнать... Быть может, ему  будет не слишком приятно
услышать  правду о  Мастере...  В  сущности, оно,  возможно, даже не захочет
признаться  самому  себе  в том, что все эти столетия и столетия терпеливого
ожидания прошли совершенно бесцельно...
     Но -- бесцельно ли? Хотя полип и  был обманут, но ведь его столь долгое
бдительное терпение оказалось теперь вознаграждено. Чуть ли не чудом он спас
из забвения прошлого знание,  которое иначе было бы безвозвратно утрачено...
Теперь это существо,  распавшееся  на клетки, сможет,  наконец, отдохнуть, а
его символ  веры  отправится туда,  где  почили миллионы  других  верований,
полагавших себя вечными...

<ul><a name=20></a><h2>19</h2></ul>

     В задумчивом молчании шли Хилвар  с Олвином  обратно,  к ожидавшему  их
кораблю. Как только они взлетели,  крепость стала темной тенью среди холмов,
она быстро сокращалась  в размерах, пока не  превратилась  в странный черный
глаз   без   век,  обреченный  на  пристальный,  вечный   взгляд   вверх,  в
пространство, -- и вскоре они потеряли его в огромной панораме Лиза.
     Олвин ровным счетом ничего не делал для управления кораблем. И  все  же
они поднимались  и поднимались,  пока  весь Лиз  не распростерся под ними --
зеленым островом  в  охряном море.  Никогда прежде  Олвин  не забирался  так
высоко. Когда  наконец корабль  замер, внизу  под  ними  полумесяцем  лежала
теперь  вся  Земля,  Лиз  отсюда  выглядел  совсем  крошечным --  изумрудное
пятнышко  на  ржавом лине пустыни.  А далеко,  у  самого  закругления  этого
полуосвещенного шара, что-то сверкало, будто рукотворный драгоценный камень.
Таким Хилвар впервые увидел Диаспар.
     Они долго сидели, наблюдая, как Земля проворачивается под ними. Из всех
древних  способностей человека любопытство, без  сомнения,  было тем, что он
меньше всего  мог  позволить  себе  утратить.  Олвину  хотелось  бы показать
властителям  в  Лизе и Диаспаре весь этот мир  -- таким, каким он  видел его
сейчас.
     --  Хилвар,  -- наконец проговорил он,  -- а  ты  уверен, что то, что я
делаю, -- правильно?
     Вопрос этот  удивил Хилвара,  который и понятия не имел о тех внезапных
сомнениях, что временами  накатывали на  его друга, да и, кроме того, он еще
не  знал  о встрече Олвина с  Центральным  Компьютером и  о  том  отпечатке,
который эта встреча  наложила  на  его сознание.  Не  такой это  был  легкий
вопрос, чтобы ответить на  него бесстрастно. Как  и Хедрон, хотя и с меньшим
основанием,  Хилвар чувствовал,  что  его  собственное <я> тонет  в личности
Олвина. Его безнадежно засасывало  в  водоворот,  который Олвин  оставлял за
собой на своем пути по пространству и времени.
     --  На мой взгляд, ты прав, --  медленно проговорил Хилвар. -- Наши два
народа были  разделены слишком долгое время...-- Это ведь правда, подумалось
ему, хотя он и понимал,  что личные его ощущения все еще противоречат такому
ответу. Но Олвин не успокоился.
     -- Есть еще одна проблема, которая меня волнует, -- обеспокоенно сказал
он. --  Различие  в длительности наших  жизней. --  Он не  добавил больше ни
слова, но оба они в этот момент знали, о чем именно думает сейчас друг.
     -- Меня это  тоже тревожит,-- признался Хилвар.-- Но мне кажется, что к
тому  времени,  как  наши  народы  смогут снова  хорошо  узнать друг  друга,
проблема эта разрешится сама собой. Мы оба можем оказаться правы: пусть наши
жизненные циклы слишком коротки, но  зато  ваши, без  сомнения, чересчур  уж
длинны. В конце концов будет найден какой-то компромисс...
     Олвин задумался над этим  В самом деле,  единственную надежду следовало
искать  только  в  этом  направлении,  однако столетия  переходного  периода
конечно же  будут очень сложными. Он снова припомнил горькие слова Сирэйнис:
<И  он и  я  будем  мертвы уже целые столетия, в то время как вы  будете еще
молодым  человеком...> Что ж, хорошо: он примет эти условия. Даже в Диаспаре
все  дружеские  связи  развивались  в  тени  того  же  самого  --  сотня  ли
лет,миллион ли, в конце концов это не имело значения.
     С уверенностью,  которая выходила  за  пределы логики, Олвин  знал, что
благополучие  народа требовало сосуществования двух  культур. В  этом случае
индивидуальное  счастье окажется  на  втором  плане.  На момент человечество
представилось  Олвину  чем-то куда более драгоценным, нежели как  просто фон
его собственного  бытия. И он без колебаний принял  ту  долю личных  потерь,
которую, наступит день, принесет ему сделанный им выбор.
     Мир пол ними продолжал  свое  бесконечное вращение. Чувствуя настроение
друга, Хилвар молчал, пока наконец Олвин сам не нарушил устоявшуюся тишину.
     -- Когда я в первый  раз ушел из Диаспара, я и понятия не имел -- а что
же я надеюсь найти? -- сказал он.-- Тогда меня вполне мог удовлетворить Лиз,
и он меня и удовлетворил, но теперь все на Земле кажется таким  маленьким...
Каждое  сделанное  мною  открытие  вызывало  все  более  серьезные  вопросы,
открывало более широкие горизонты... Где, где все это кончится?..
     Никогда  еще  Хилвар не видел своего  друга  таким задумчивым, и ему не
хотелось  мешать  этой погруженности в самого себя.  За  последние несколько
минут он очень многое узнал о друге.
     -- Робот сказал мне, что  этот корабль может достичь  Семи Солнц меньше
чем за день,-- сказал Олвин.-- Как ты считаешь -- отправиться мне туда?
     -- А  ты  что  же  -- полагаешь,  что  мне удастся тебя отговорить?  --
вопросом же негромко ответил Хилвар.
     Олвин улыбнулся:
     --  Это  не  ответ. Кто знает, что именно лежит  там,  в  пространстве?
Может,  Пришельцы  и  покинули Вселенную, но в  ней могут  найтись и  другие
разумные существа, враждебные Человеку...
     -- Да с какой же стати им быть враждебными? -- поразился Хилвар  -- Эту
проблему наши философы обсуждали на протяжении веков. По-настоящему разумная
раса просто не может быть враждебной разуму.
     -- Но Пришельцы...
     -- Они -- загадка, я согласен, Если они действительно были злобны, то к
настоящему  времени наверняка уже уничтожили сами себя. Но даже если этого и
не  произошло...-- Хилвар указал  на  бесконечные  пустыни под кораблем:  --
Когда-то у нас была Галактическая Империя. Что есть у  нас теперь такое, что
им хотелось бы захватить?
     Олвин  был несколько  удивлен,  что  вот  нашелся  и еще один  человек,
исповедующий точку зрения, так близко подходящую к его собственной.
     И что -- весь ваш народ думает так же? -- поинтересовался он.
     -- Да нет, только меньшинство... Средний человек над  всем этим  просто
не задумывается. Но спроси  такого  --  и он  наверняка  скажет, что если бы
Пришельцы  и в самом деле хотели уничтожить Землю,  они сделали  бы это  уже
давным-давно... Мне  как-то не кажется,  что  хотя  бы кто-то боится их и на
самом деле...
     -- В Диаспаре все совсем по-другому,-- вздохнул Олвин.-- Мои сограждане
-- безумные  трусы. Они ужасаются при одной мысли о том, что можно  выйти за
пределы городских стен, и я просто не представляю себе, что с ними станется,
когда  они  проведают  о моем  космическом  корабле.  Джизирак  сейчас  уже,
конечно,  обо  всем  рассказал Совету...  Хотелось  бы  мне знать,  что  они
предпринимают...
     -- Это-то  я  могу тебе сказать! Сейчас они  готовятся  принять  первую
делегацию из Лиза. Мне только что сказала об этом Сирэйнис.
     Олвин снова посмотрел  на  экран.  Сам он мог  в мгновение ока  покрыть
расстояние между  Лизом  и Диаспаром. Одна  из  целей.  была достигнута,  но
теперь это уже не казалось таким уж важным.  И все же  он был  очень рад. Уж
теперь-то окончатся долгие века стерильной изоляции...
     Сознание, что  он добился успеха  в том, что когда-то было его  главной
миссией,  выветрило из  головы  последние  сомнения.  Здесь,  на  Земле,  он
исполнил  свое  дело быстрее  и тщательнее, чем мог  надеяться поначалу. Был
открыт  путь  к тому, что  могло бы стать его  последним  и уж конечно самым
выдающимся предприятием.
     -- Отправишься со  мной? --  спросил он, отлично сознавая, чего  именно
просит.
     Хилвар пристально посмотрел на него.
     --  Мог  бы  и  не спрашивать,-- ответил он.-- Я  сообщил  маме  и всем
друзьям, что улетаю с тобой,-- и было это добрый час назад!

     --  Они  находились  очень высоко, когда Олвин закончил отдавать роботу
последние распоряжения. Корабль к этому  времени почти  остановился, и Земля
лежала в  тысяче  миль под ним,  едва не  закрывая все небо. Вид у  нее  был
какой-то  неуютный.  Олвину  подумалось  о  том,  сколько кораблей в прошлом
висели вот тут некоторое время, прежде чем продолжить свой путь...
     Пауза затянулась, как если бы робот тщательнейшим  образом проверял все
органы  управления   и   многочисленные  электрические   цепи,  которыми  не
пользовались на протяжении целых геологических эпох. Затем раздался какой-то
очень слабый звук -- первый, который услышал  Олвин от этой машины. Это было
едва различимое пение, оно быстро меняло тональность -- от  октавы к октаве,
забираясь  все выше и выше, и вот уже ухо было не в силах его  воспринимать.
Они не  ощутили никакого изменения  в  движении корабля, но  внезапно  Олвин
обратил внимание, что звезды поплыли по экрану. Снова  появилась Земля --  и
откатилась  назад...  появилась  опять,  но  уже в другом  ракурсе.  Корабль
охотился за своим курсом, крутясь в космосе,  как  крутится стрелка компаса,
когда она ищет север. В течение нескольких минут  небеса рыскали вокруг них,
пока, наконец, корабль не остановился  -- гигантский снаряд, нацелившийся на
звезды.
     В самом центре экрана во всем своем радужном  великолепии лежали теперь
Семь Солнц. От Земли остался лишь  самый краешек --  темный  серпик  месяца,
отороченный золотом и пурпуром заката.  Олвин понимал, что сейчас происходит
что-то, выходящее  за пределы его опыта.  Он ждал, вцепившись в подлокотники
кресла. Секунды капали одна за другой, а на экране сияли Семь Солнц.
     Ни звука не раздалось, когда произошел этот внезапный рывок, который на
миг  замутил зрение,  но  Земля  исчезла,  словно  бы чья-то гигантская рука
просто смела  ее с небосвода. Они  оказались одни в космосе -- только  они и
звезды, да странно съежившееся Солнце  Земля  пропала, будто ее никогда и не
было,
     Снова такой  же рывок, но  на этот раз послышался и едва уловимый звук,
как  будто бы только вот сейчас генераторы корабля отдали движению более или
менее заметную долю своей энергии. И все же какую-то  секунду еще  казалось,
что ничего  не произошло. Но почти тотчас же  Олвин  осознал, что исчезло  и
Солнце, а звезды медленно ползут назад вдоль  корпуса корабля. Он  обернулся
на  мгновение и --  ничего не увидел.  Все небо  в  задней полусфере  просто
исчезло, сметенное тьмой. Он успел заметить, как звезды срываются в эту тьму
и  гаснут,  будто  искры,  падающие  в  воду.  Корабль  двигался  теперь  со
скоростью, куда  большей, чем скорость света, и  Олвин понял, что родной мир
Земли и Солнца им с Хилваром уже не принадлежит.
     Когда этот внезапный, головокружительный рывок произошел в третий  раз,
сердце  у  него почти остановилось. Странное затемнение зрения теперь  стало
очевидно: на  какой-то момент  все окружающее,  казалось, до  неузнаваемости
изменило свои очертания. Откуда оно -- это искажение, Олвин понял в каком-то
озарении, происхождение которого он  не мог бы объяснить.  Мир искривился на
самом  деле, это не были  шутки зрения. Пронизывая тонкую пленку настоящего,
Олвин каким-то образом схватывал основные черты перемен, происходящим вокруг
него в пространстве.
     И в этот миг шепот генераторов превратился в рев потрясающей силы. Звук
этот был в  особенности  страшен,  потому  что генераторы  корабля зашлись в
протесте в первый раз за все это время.  Почти  тотчас же все и кончилось, и
внезапно  наступившая  тишина,  казалось,  зазвенела  в   ушах.  Устройства,
приводящие  корабль  в  движение,  сделали свое  дело:  теперь  они  уже  не
понадобятся до самого конца путешествия.  Звезды впереди  сияли бело-голубым
огнем и  пропадали в  ультрафиолете.  И  все  же, благодаря  какому-то  чуду
природы  или науки,  Семь  Солнц  видны были  по-прежнему,  хотя  теперь  их
расположение и цвет все-таки слегка  изменились.  Корабль стремглав  несся к
ним сквозь туннель черноты, за пределами пространства, за пределами времени,
и скорость  его  была слишком  громадной, чтобы человеческий  разум  мог  ее
оценить.
     Было  трудно  поверить,  что  их  вышвырнуло  из  Солнечной  системы со
стремительностью, которая, если ее не обуздать, скоро пронесет корабль через
самое  сердце   Галактики  и   выбросит  в  неимоверно  пустынные  и  темные
пространства за ее  пределами. Ни  Олвин, ни  Хилвар ни могли  оценить  всей
громадности   своего   путешествия;   величественные  саги   о   межзвездных
странствиях  совершенно переменили  взгляд  Человека  на  Вселенную,  и даже
сейчас,  спустя  миллионы столетий,  древние  мифы  еще  не  совсем  умерли.
Существовал когда-то корабль, шептала легенда, который совершил кругосветное
путешествие  по  космосу  за время  от  восхода  до заката  Солнца.  Все эти
миллиарды  миль,  разделяющие звезды,  не значили ровно  ничего  перед такой
скоростью. Вот  почему для  Олвина  этот  полет  был  лишь  чуть-чуть  более
грандиозным, чем его первая поездка в Лиз.
     Именно Хилвар вслух  выразил их  общую мысль  при виде того,  как  Семь
Солнц впереди исподволь набирают яркость.
     --  А ведь  такое вот  их  расположение  не  может быть естественным,--
задумчиво проговорил он.
     Олвин кивнул:
     --  Я думал  над этим на  протяжении многих лет,  но даже  сама мысль о
такой возможности все еще представляется мне фантастической...
     -- Возможно, эту  систему создали и не люди,-- согласился Хилвар,--  но
все же  она должна  быть творением разума.  Природе никогда бы  не сотворить
такое  вот совершенное  кольцо из  звезд равной яркости.  И  в видимой части
Вселенной нет ничего похожего на Центральное Солнце.
     -- Но... зачем же это понадобилось?..
     --  О, можно  напридумывать  сколько угодно причин!  Вдруг это  сигнал,
чтобы любой корабль, проникающий в нашу Вселенную, знал, где искать жизнь...
Или -- указание  на расположение  центра галактической администрации... Или,
может быть,-- и  я  почему-то склоняюсь  к тому, что так  оно  и есть,-- это
просто самое величественное из всех произведений искусства. Но  что толку-то
-- размышлять об этом сейчас? Мы  же  через несколько часов все равно узнаем
истину...
     <Узнаем истину>... Очень может быть, подумалось Олвину, но вот -- какую
часть ее? Казалось странным, что сейчас,  когда  он покидал  Диаспар -- а  в
сущности, и самое Землю  -- со скоростью, выходящей далеко за пределы самого
смелого  воображения, его разум обращался ни к чему-нибудь,  а к самой тайне
его  собственного  происхождения. Но,  возможно,  это было  и  не  столь  уж
удивительно...  Ведь  с  тех  самых  пор,  как  впервые   попал  в  Лиз,  он
действительно узнал  очень многое, но до сих пор у  него и минутки свободной
не было, чтобы спокойно предаться размышлениям.
     А  сейчас ему не оставалось ничего  другого, кроме как сидеть  и ждать.
Его непосредственным будущим управляла чудесная машина -- без сомнения, одно
из самых высоких достижений инженерной мысли во все времена,-- которая несла
его в самый центр Вселенной. Момент для размышлений и анализа, хотел он того
или  нет, наступил именно теперь.  Но сначала он расскажет Хилвару обо всем,
что произошло с ним с момента его торопливого отбытия двумя днями прежде...
     Хилвар   выслушал   одиссею  безо  всяких   комментариев  и  не  требуя
разъяснений. Казалось, он тотчас схватывает все, что говорит ему Олвин, и он
не выказал  ни малейшего удивления даже  тогда, когда друг рассказал о своей
встрече с Центральным  Компьютером  и  о  той операции, которую  мозг города
произвел с сознанием робота. Это,  конечно, вовсе не означало, что он был не
способен  удивляться.  Просто  известная  ему  история прошлого  изобиловала
чудесами, вполне сравнимыми с любым эпизодом из истории Олвина.
     --  Мне совершенно ясно, что Центральный Компьютер получил насчет  тебя
какие-то  специальные инструкции -- еще когда его только построили,-- сказал
Хилвар, едва Олвин завершил свое повествование.-- Теперь-то ты должен бы уже
догадаться почему.
     -- Мне  кажется,  я  знаю...  Часть  ответа сообщил  мне  Хедрон, когда
объяснил,   каким    образом   люди,   разработавшие   концепцию   Диаспара,
предусмотрели все, чтобы предотвратить его упадок...
     -- Выходит,  по-твоему,  что и ты  сам,  и другие Неповторимые, которые
были еще до тебя, все вы  -- часть какого-то социального  механизма, который
предотвращает   полный   застой?   Так  что,   если  Шуты   --  это   только
кратковременные  корректирующие  факторы,  то  ты  и  тебе  подобные  должны
работать на долгую перспективу?
     Хилвар  выразил эту мысль лучше,  чем мог бы и  сам Олвин, и все же это
было совсем не то, что пришло ему в голову.
     -- Да нет, я убежден, что истина-то куда более сложна. Очень  уж похоже
на  то, что, когда город еще  только строился, произошло столкновение мнений
между теми,  кто хотел совершенно отгородить его от остального мира, и теми,
кто  выступал  за некоторые контакты Диаспара  с этим миром. Победила первая
группировка, но те, другие, не захотели  признать  своего поражения. И  вот,
мне кажется, Ярлан Зей был, должно быть, одним  из их лидеров, только он был
недостаточно могущественным, чтобы выступить в  открытую. Он сделал все, что
мог, оставив подземку в рабочем состоянии и предусмотрев, чтобы через долгие
интервалы времени кто-то выходил из Зала Творения с психологией человека, ни
в малейшей степени не  разделяющего  страхов своих  сограждан. В сущности-то
мне вот что  интересно...--  Олвин  остановился, и  глаза  его  затуманились
мыслью до  такой степени, что  какое-то  время он, похоже, просто не отдавал
себе отчета в окружающем.
     -- Ты о чем задумался? -- спросил Хилвар.
     -- Мне просто пришло в голову... может  быть,  я и есть Ярлан Зей? Это,
знаешь, вполне возможно... Он мог  внести матрицу своей личности в Хранилища
Памяти и возложить  на нее задачу взломать форму  Диаспара, прежде  чем  она
закостенеет. Придет день, когда я должен  буду выяснить, что  же случилось с
теми, предыдущими Неповторимыми. Это ведь помогло бы стереть множество белых
пятен в общей картине...
     -- И  Ярлан Зей --  или кто бы  это  ни был  -- также проинструктировал
Центральный  Компьютер  оказывать  Неповторимым  помощь,  когда  бы  они  ни
появлялись,-- задумчиво произнес Хилвар, следуя линии его логики.
     Вот именно!  Ирония же  заключается  в том,  что  я  мог  получить  всю
необходимую информацию прямо от Центрального Компьютера  и мне не нужно было
бы потрошить беднягу Хедрона. Мне-то Центральный  сообщил бы гораздо больше,
чем то, что он когда-либо рассказывал Шуту. Но все-таки Хедрон сэкономил для
меня  бездну  времени  и  научил  многому,  до  чего  я сам  никогда  бы  не
додумался...
     -- Твоя  гипотеза вроде бы и объясняет все известные факты,-- осторожно
сказал Хилвар.-- К несчастью, она  все еще оставляет открытой самую глубокую
проблему из всех -- изначальную цель создания Диаспара. Почему вот ваши люди
склонны считать, что внешнего мира  просто  не существует?  Вот  вопрос,  на
который я хотел бы получить ответ.
     -- Я как раз и собираюсь на него ответить,-- сказал Олвин.-- Только вот
не знаю -- когда и как...
     И так они  спорили и  мечтали,  в то время  как час за часом Семь Солнц
расплывались  в  стороны, пока кольцо их не обрисовало  внешние обводы этого
странного  туннеля  ночи,  в  котором  мчался корабль. Затем  одна за другой
наружные  звезды  исчезли на  грани  черноты, и, наконец,  в  центре  экрана
осталось только среднее  солнце  Семерки. Хотя корабль все еще пронизывал не
его  пространство,  среднее светило  уже сияло  тем жемчужным огнем, который
выделял его  из всех остальных  звезд. Яркость  его  увеличивалась  с каждой
минутой, пока, наконец, оно из  точки не превратилось в крохотный  жемчужный
диск.. И этот диск принялся увеличиваться в размерах.
     Раздалось кратчайшее из кратких предупреждение: на какое-то мгновение в
корабле  завибрировала  глубокая,  колокольного  тона  нота.  Олвин  стиснул
подлокотники кресла -- движение это было достаточно бессмысленным.
     И  снова  взорвались  жизнью гигантские генераторы,  и  с внезапностью,
которая почти  ослепила,  на небе появились  все  его звезды. Корабль  снова
выпал  в  пространство,  снова  появился  во  Вселенной  солнц  и  планет, в
естественном мире, где ничто не может двигаться быстрее света.
     Они  оказались  уже  внутри  системы  Семи  Солнц  --  огромное  кольцо
разноцветных шаров  теперь  явно доминировало  в черноте  космоса. Но  разве
можно  было  назвать  это  чернотой!  Звезды, которые  были им  знакомы, все
привычные созвездия куда-то пропали. А Млечный Путь теперь уже не  рисовался
слабой  полоской тумана на одной стороне небосвода. Он гордо пролегал теперь
в самом центре Мироздания, и широкое его полотно делило Вселенную надвое.
     Корабль  все  еще  очень  быстро двигался  в  направлении  Центрального
Солнца, а  шесть  остальных звезд системы были  словно  разноцветные  маяки,
расставленные кем-то по небу. Неподалеку от ближайшей из них просматривались
крохотные  искорки  планет  -- должно  быть,  планеты эти  были  неимоверных
размеров, если их было видно с такого расстояния.
     Причина туманного,  а потому и жемчужного  свечения Центрального Солнца
была  теперь  очевидна:  гигантскую звезду окутывала газовая  оболочка,  она
смягчала  излучение и придавала ему характерный цвет. Глаз едва различал эту
газовую туманность,  и вся  она была словно бы  изломана, но  как именно  --
невозможно было решить. Но оболочка  была, и чем дольше на нее смотреть, тем
протяженнее она представлялась.
     --  Ну, Олвин, у нас  с тобой теперь  достаточно  миров, чтобы  сделать
выбор,-- засмеялся Хилвар.-- А может, ты нацелился исследовать их все?
     -- К  счастью, в этом  нет необходимости. Если мы  только сможем где-то
войти в  контакт,  то получим всю  нужную нам  информацию. Знаешь,  логично,
наверное, будет направиться к самой большой планете Центрального Солнца...
     -- Если только  она  не  слишком  уж велика.  Я слышал,  что  некоторые
планеты  так огромны,  что  человек просто не может  на  них ступить  -- его
собственный вес раздавит...
     -- Да навряд ли  здесь есть что-нибудь подобное. Понимаешь,  я  уверен,
что вся эта система полностью искусственная. Во всяком случае,  мы  же еще с
орбиты сможем увидеть, есть ли на планете города и деревни.
     Хилвар кивнул в сторону робота:
     --  Эта проблема  решена. Проводник-то  наш здесь ведь  уже бывал... Он
ведет нас домой, и мне хотелось бы узнать, о чем он в связи с этим думает.
     Олвину это тоже пришло  в голову.  Но возможно  ли,  не бессмыслица ли,
чтобы  робот  испытывал  хоть что-нибудь, напоминающее человеческие чувства,
пусть даже он и возвращался --  после столь долгого отсутствия -- к древнему
дому своего хозяина?
     Ни  разу за все  время  с  тех  пор,  как  Центральный  Компьютер  снял
блокировку, делавшую робота немым, машина не выказала ни малейшего  признака
эмоциональности.  Робот  отвечал  на  вопросы  и  повиновался  командам,  но
истинное  его <я>  было для Олвина за  семью печатями.  А  в том, что  робот
все-таки был личностью, Олвин был  уверен. Иначе  он  не испытывал  бы  того
туманного  ощущения вины,  которое  охватывало  его  всякий  раз,  когда  он
вспоминал уловку, на которую попался робот.
     Этот интеллект по-прежнему верил во все, чему научил его Мастер, хотя и
видел, как тот  <ставил>  свои  <чудеса> и  лгал  пастве.  Странно,  что эти
неудобные факты не поколебали его преданности. По-видимому, он был  способен
--  как   и  многие   человеческие  существа  до  него  --   примирять   два
противоречащих друг другу ряда фактов.
     Теперь  он  прослеживал свои воспоминания в обратном  направлении --  к
источнику их происхождения.
     ...Почти  потерявшись  в  сиянии Центрального  Солнца,  лежала  бледная
искорка, вокруг которой поблескивали уж совсем крохотные миры. Необъятное по
масштабам путешествие приближалось  к концу.  Через короткое время  Олвину и
Хилвару станет известно, не проделали ли они его впустую.

<ul><a name=21></a><h2>20</h2></ul>

     Планета, к которой они  приближались, находилась теперь от них всего  в
нескольких миллионах миль -- красивый шар, испещренный многоцветными пятнами
света. На ее поверхности нигде не могло  быть темноты, потому  что,  по мере
того как планета поворачивалась под Центральным Солнцем,  по ее небу чередой
проходили  все другие светила системы. И теперь Олвин с предельной  ясностью
понял значение слов умирающего Мастера: <Как славно смотреть на цветные тени
на планетах Вечного Света!>
     Они были уже так близко,  что  различали  континенты, океаны  и  слабую
вуаль атмосферы. В очертаниях суши и водоемов тревожило что-то загадочное, и
они тотчас же уловили, что  границы тверди слишком уж  правильны. Континенты
этой  планеты были теперь совсем не такими, какими создала  их природа,-- но
сколь ничтожной задачей было это преобразование  мира для  тех, кто построил
его солнца!
     --  Да ведь это вовсе и  не  океаны! -- внезапно  воскликнул  Хилвар.--
Гляди, на них видны какие-то отметины...
     Только когда планета совсем приблизилась, смог Олвин ясно  рассмотреть,
что именно имел в виду его друг. Он заметил слабые  полоски, какие-то штрихи
вдоль границ континентов --  далеко в глубине того, что он принял за океаны.
Он,пригляделся  и тотчас же исполнился сомнением, потому что  значение таких
же вот линий было  ему слишком хорошо известно. Он уже видел такие же раньше
--  в  пустыне  за  пределами  Диаспара,  и  они  теперь  сказали  ему,  что
путешествие к планете оказалось напрасным...
     --  Она  такая же  сухая,  как  и  Земля!  --  упавшим голосом выдохнул
Олвин.--  Вся  ее вода  исчезла... вон  те черточки -- это  полосы соли, там
испарялись моря...
     -- Они никогда бы этого не допустили, -- отозвался Хилвар.  -- Полагаю,
что в конце концов мы опоздали...
     Разочарование  было  таким  горьким,  что   Олвин   просто  не  решался
заговорить снова, боясь, что голос  выдаст его,  и  только молча  смотрел на
огромный   мир  под  собой.  С   поражающей  воображение   величественностью
проворачивалась планета под кораблем, ее поверхность медленно поднималась им
навстречу.  Теперь  были уже видны  и здания -- крохотные белые  инкрустации
всюду, кроме дна океанов...
     Когда-то  этот  мир  был  центром Вселенной.  Ныне  же  он  замер,  его
воздушное пространство пустовало,  и на поверхности  не было видно  спешащих
точек, свидетельствующих  о том, что здесь кипит жизнь... И  все  же корабль
по-прежнему неуклонно скользил над этим застывшим каменным морем, которое то
там, то здесь собиралось в огромные волны, бросающие вызов небу.
     В конце концов корабль  остановился, как если бы робот внезапно отыскал
в  памяти то, что нужно, добравшись до  самых  ее  глубин. Под ними высилась
колонна  из снежно-белого  камня, вздымающаяся из самого центра  невероятных
размеров амфитеатра.  Олвин немного подождал. Корабль оставался неподвижным,
и тогда он приказал роботу приземлить его у подножия колонны.
     Даже до этого вот  момента Олвин  втайне  еще  надеялся  обнаружить  на
планете жизнь. Надежда  исчезла,  едва был  открыт  воздушный шлюз.  Никогда
прежде,   даже  в  уединении  Шалмирейна,   не  обволакивала  их  такал  вот
всепоглощающая  тишина.  На Земле всегда можно  было уловить  шорох голосов,
шевеление живых существ или же, на худой конец, хотя бы вздохи ветра.  Здесь
ничего этого не было и уже не будет никогда .
     -- Почему ты привел нас именно на это место? -- спросил Олвин у робота.
Сам  по  себе ответ мало его интересовал --  просто инерция исследования все
еще несла его, хотя он и потерял всякое желание продолжать поиск.
     -- Мастер покинул планету именно отсюда,-- ответил робот.
     -- Такого вот объяснения я и ожидал,-- удовлетворенно сказал  Хилвар.--
Неужели до тебя не доходит ирония происходящего? Он бежал с этого мира всеми
оплеванный  --  а теперь  посмотри  только  на  этот  вот мемориал,  который
воздвигли в его честь!
     Каменная колонна,  возможно,  в сотню  раз превышала  рост  человека  и
стояла  в  центре  металлического  кольца,  слегка приподнятого над  уровнем
равнины. Она была  совершенно гладкая и без каких  бы то ни  было  надписей.
Сколько же времени, подумалось Олвину,  собирались  здесь околпаченные  этим
Мастером, воздавая ему почести? И узнали  ли они, что он умер  в изгнании на
далекой Земле?
     Все это теперь не имело никакого значения. И  сам  Мастер, и его паства
были погребены вечностью.
     -- Выйди,--  настойчиво приглашал Хилвар, пытающийся вывести  Олвина из
этого подавленного  состояния.--  Ведь мы  же половину Вселенной  пересекли,
чтобы увидать  это место.  Уж  по крайней мере,  ты мог бы сделать над собой
усилие и выйти наружу.
     Против  своего  желания  Олвин улыбнулся  и вслед  за  Хилваром  прошел
воздушный  шлюз.  Но  когда  он   оказался  снаружи,  настроение  его  стало
мало-помалу подниматься.  Даже если этот мир и оказался мертв, в  нем должно
найтись  немало интересного,  такого,  что  позволит ему  раскрыть некоторые
загадки прошлого.
     Воздух был какой-то спертый, но им вполне  можно было дышать.  Несмотря
на множество солнц на небе,  жара не  чувствовалась, Заметное тепло  источал
только белый диск Центрального Солнца, но и оно, это тепло, казалось, теряло
свою силу,  просачиваясь сквозь  туманную  дымку  вокруг  звезды. Другие  же
солнца давали свою долю цвета, но никак не тепло.
     Им  понадобилось  всего  несколько  минут, чтобы  убедиться,  что  этот
обелиск  ни  о  чем  им не  поведает. Упрямый материал,  из которого он  был
сделан,  ясно  демонстрировал отметины,  оставленные  временем.  Кромки  его
округлились, а металл, на котором он покоился, был исшаркан  миллионами  ног
целых поколений  пилигримов и просто любопытствующих.  Странно  было думать,
что  вот  они  двое,  возможно, и есть последние из  миллиардов человеческих
существ, когда-либо стоявших на этом месте.
     Хилвар уже хотел было предложить возвратиться на корабль и перелететь к
ближайшему  из расположенных  в окрестностях  обелиска  зданий,  когда Олвин
обратил внимание на длинную, узкую трещину  в мраморном полу амфитеатра. Они
прошли вдоль  нее на довольно  значительное расстояние,  и  трещина  эта все
время расширялась, пока, наконец,  она  не  стала настолько широка,  что-уже
нельзя было стать, поставив ноги на ее края.
     Еще  несколько секунд ходьбы  --  и  они оказались возле того, что  эту
трещину  породило.  Поверхность  амфитеатра в  этом  месте была  расколота и
разворочена, и образовалось  гигантское углубление  --  длиной  более чем  в
милю.  Не  требовалось  ни  какой-то  особой   догадливости,   ни   сильного
воображения, чтобы установить причину всего  этого. Столетия назад --  хотя,
несомненно, уже много времени спустя после того, как этот мир был покинут --
какая-то  огромная цилиндрическая форма  некоторое время  покоилась здесь, а
затем   снова  ушла   в  пространство,   оставив  планету   наедине   с   ее
воспоминаниями.
     Кто они были? Откуда пришли? Олвин мог  только глядеть и гадать. Ответа
ему не узнать, поскольку он разминулся с этими более ранними посетителями на
тысячу, а то и на миллион лет...
     В молчании  двинулись они обратно к своему кораблю. Каким  бы  малюткой
выглядел  он рядом  с тем, чудовищных  размеров,  межзвездным  --скитальцем,
который  когда-то  лежал здесь!  Поднявшись, они медленно полетели над  всей
этой  местностью, пока  не  приблизились к самому  удивительному  из зданий,
рассеянных по ней. Когда они приземлились перед изукрашенным  входом, Хилвар
указал на то, что Олвин заметил и сам:
     -- Не  больно-то  эти здания безопасны! Погляди, сколько  тут  нападало
камней,-- да  это просто чудо, что  они  еще держатся! Будь на  этой планете
бури, здания-то уж столетия назад сровнялись бы  с  землей... Не думаю,  что
это будет мудро -- войти в одно из них...
     -- А я и не собираюсь. Давай пошлем робота -- он же передвигается  куда
быстрее,  чем  мы,  ни за  что  там  не  зацепится  и  не  обрушит  на  себя
перекрытия...
     Хилвар  такую предосторожность одобрил, но настаивал и  еще  на  одной,
которую Олвин не предусмотрел. Прежде чем робот отправился в разведку, Олвин
приказал ему  записать в память искусственного мозга  корабля -- почти столь
же  развитого,  как  и  у  самого  робота  --  подробный  набор  команд  для
возвращения на Землю, что бы ни случилось с их пилотом.
     Понадобилось  совсем немного  времени,  чтобы убедиться, что  этот  мир
ничего не в  силах им предложить.  Сидя перед экраном в корабле, они миля за
милей  наблюдали  пустынные, покрытые слоем пыли коридоры и проходы, которые
проплывали  перед ними,  по  мере того  как робот исследовал  эти  безлюдные
лабиринты.
     Все здания, построенные разумными существами, какой бы формы ни были их
тела,  должны  соответствовать  определенным  основным  законам,  и   спустя
некоторое  время  даже  самые,  казалось  бы, чужеродные архитектурные формы
перестают  вызывать  удивление, мозг словно  бы гипнотизируется  бесконечным
повторением  одного  и  того  же  и  теряет  способность  воспринимать новые
впечатления. Здания  на этой планете, похоже, предназначались  исключительно
для  жилья,  и  существа,  некогда  обитавшие   в  них,  по  своим  размерам
приблизительно соотносились с  человеком. Очень может быть,  что они и  были
людьми.  Верно, что в  этом  здании  было очень  много  комнат и  помещений,
проникнуть  в которые  могли  только  летающие  существа,  но  это вовсе  не
означало,  что строители  зданий и  сами  были крылаты.  Они могли,  скажем,
пользоваться индивидуальными  гравитационными устройствами, которые когда-то
были широко распространены, но  от  которых в Диаспаре сейчас  не осталось и
следа.
     --  Да мы  можем потратить миллионы  лет,  исследуя все эти  здания, --
очнулся наконец Хилвар. -- Ясно же, что их не просто бросили -- их тщательно
освободили от всего ценного,  что они могли содержать. Мы  только зря тратим
время.
     -- Ну и что ты предлагаешь?
     -- Хорошо бы осмотреть еще два или три района планеты, да и  убедиться,
что все они -- один к одному, как я ожидаю. Потом  нам следует так же быстро
ознакомиться с другими  планетами, а приземляться только в тех случаях, если
какая-то покажется нам сильно отличающейся от всех предыдущих или же если мы
заметим что-нибудь необычное. И это  все, на  что мы  можем надеяться,  если
только не собираемся торчать тут до конца своих дней...
     Это было  достаточно  справедливо. Они  собирались  войти в  контакт  с
разумными  существами,  а вовсе  не археологическими раскопками  заниматься.
Первую задачу можно  было  бы выполнить за какие-то несколько  дней --  если
выполнить  вообще. Вторая потребовала бы столетий труда целых армий людей  и
роботов.
     Двумя часами позже они покинули планету и были рады, что так поступили.
Олвин решил,  что даже  в  те времена, когда она еще цвела жизнью,  мир этих
бесконечных зданий был достаточно гнетущ.  Они не встретили  ни следа парков
или   каких-нибудь  открытых  пространств,  на  которых  могла  произрастать
какая-нибудь растительность.  Это был абсолютно бесплодный  мир, и им трудно
было представить себе психологический склад существ,  которые  его населяли.
Олвин решил для себя, что если  и следующая  планета очень похожа на эту, то
он, скорее всего, тут же свернет поиски.
     Она не  была очень похожей. Более того  --  контраст разительнее трудно
было бы и представить.
     Эта  планета находилась ближе  к  солнцу  и даже из  космоса  выглядела
знойной. Частью ее закрывали низкие облака, что указывало на обилие воды, но
океанов не было и следа. Не было заметно и никаких признаков разумной жизни:
они  дважды  облетели планету и так и не  увидели  ни единого  создания  рук
человеческих. Весь  ее шар -- от полюсов до  экватора  -- был покрыт  ковром
ярчайшей зелени.
     --   Вот  кажется  мне,  что   здесь  нам  надо   быть  очень  и  очень
осторожными,--  заметил  Хилвар.--  Это  живой  мир, и мне как-то  совсем не
нравится  цвет  здешней  растительности.  Наверное,  разумнее  всего   будет
оставаться в корабле и совсем не открывать шлюз.
     -- И что -- даже и робота на разведку не посылать?
     -- Вот именно. Ты ведь просто не знаешь, что такое болезни, и, хотя мой
народ и  умеет  с ними бороться, мы  уж  больно далеко от  дома. Кроме того,
здесь ведь могут встретиться и такие опасности, о  которых мы с тобой просто
и не подозреваем... Знаешь, мне  кажется, что  это  -- мир,  который как  бы
сошел  с ума...  Когда-то,  возможно,  он весь  был большим таким  садом или
парком,  но потом его забросили, и природа  снова взяла свое.  Когда вся эта
звездная система была обитаема, он просто не мог быть таким, как сейчас.
     Олвин   ничуть   не  сомневался  в   правоте   Хилвара.  Действительно,
чувствовалось  что-то  зловещее   и  враждебное  тому  порядку  и  всей  той
правильности, на  которых зиждились Лиз и Диаспар, в  этой вот биологической
анархии внизу, под ними. Миллиард лет здесь бушевала непрекращающаяся битва.
И конечно, было бы проявлением мудрости опасаться тех, кто в ней выжил.
     Сторожко пробирались они в своем корабле вдоль обширного, ровного плато
-- такого однообразного,  что  уже само  это  немедленно  поставило их перед
загадкой.   Плато  оказалось  обрамлено  более  высокой  местностью,  сплошь
заросшей  деревьями, о высоте  которых  можно было  только  догадываться  --
стояли  они так тесно и были так погружены в подлесок, что стволов просто не
было видно. В  верхней части  крон летало  неисчислимое количество  каких-то
крылатых существ. Но они мелькали слишком  уж  быстро, и определить, что это
-- птицы или насекомые или же не то и не другое,-- было просто невозможно.
     То тут, то там какой-нибудь  лесной исполин ухитрялся вскарабкаться  на
несколько  десятков  футов  над  соперничающими  с  ним   соседями,  которые
немедленно  образовывали короткое содружество, с  тем, чтобы  свалить его  и
ликвидировать набранное нахалом  преимущество.  Это была молчаливая война, и
велась  она  слишком медленно,  чтобы быть  заметной  глазу, но  впечатление
безжалостного, жестокого конфликта было просто ошеломляющим.
     Плато  же по  сравнению  с  лесом казалось  скучным и  не  обремененным
никакими событиями, Оно было  плоским,  если  не  считать  нескольких дюймов
перепада по высоте между одним его краем и другим, и простиралось далеко, до
самого горизонта. Было похоже, что  оно заросло редкой, похожей на проволоку
травой.  Они опустились над  ним до высоты в пятьдесят  футов, но  так и  не
разглядели никаких  признаков  животной жизни, что, по мнению  Хилвара, было
несколько странно.  Он  решил, что, возможно,  приближение  корабля  загнало
обитателей плато под землю.
     Они висели над  самой поверхностью, пока Олвин пытался убедить Хилвара,
что открыть воздушный шлюз -- совсем безопасно, а Хилвар, со  своей стороны,
терпеливо объяснял ему, что  такое вирусы, бактерии и грибки, и Олвин не мог
их себе вообразить и еще меньше был  способен понять, какое они имеют к нему
отношение.  Спор длился  уже несколько минут,  когда они  не без любопытства
заметили, что  экран,  который  лишь  минуту  назад  исправно  показывал  им
панораму леса, стеной стоящего впереди, погас...
     -- Это ты его выключил?  -- спросил  Хилвар, на мгновение, как  обычно,
опередив Олвина.
     -- Да нет,-- ответил Олвин, и ледяные мурашки побежали у него по спине,
как только  в  голову  ему пришло  единственное иное объяснение.--  А ты  не
выключил его? -- обратился он к роботу.
     -- Нет,-- эхом его собственных слов прозвучал ответ.
     Со вздохом облегчения  Олвин отбросил мысль о том, что робот мог начать
действовать по собственному разумению, что на борту вспыхнул мятеж машин.
     -- Тогда почему же экран не работает? -- спросил он.
     -- Рецепторы Изображения оказались закрыты.
     --  Не  понимаю,--  бросил  Олвин, забыв  в  эти  мгновения,  что робот
способен  действовать только по прямому указанию к отвечать  только строго в
рамках заданного ему вопроса. Он быстро поправился:
     -- Чем закрыты?
     -- Мне неизвестно.
     Краткая точность  робота порой  может привести  в  отчаяние,  ничуть не
менее глубокое, чем многословие некоторых людей. Прежде чем Олвин собрался с
силами, чтобы продолжить допрос, в бесплодный этот диалог вмешался Хилвар.
     -- Скажи ему, чтобы он поднял корабль, но только медленно,-- сказал он,
и в голосе у него прозвучала нотка настойчивости.
     Олвин  повторил  команду. Как всегда,  они  не ощутили движения.  Затем
изображение  снова медленно появилось на экране, хотя некоторое время  еще и
продолжало  оставаться  каким-то  размытым  и  искаженным.  Но  они  увидели
достаточно, чтобы похоронить спор о воздушном шлюзе.
     Ровное плато уже не было ровным. Прямо под ними сформировалась огромная
выпуклость,  разорванная  на  самой  вершине  --  в том  месте, где  корабль
выпрастался из цепких  объятий.  Гигантские ложноножки в ярости беспорядочно
хлестали во  всех направлениях над образовавшимся  провалом,  будто  пытаясь
вновь ухватить  добычу, которая только что ускользнула из  их объятий. Глядя
на  все  это с изумлением, к которому примешивалась и немалая  доля  страха,
Олвин  успел  заметить  какое-то  пульсирующее  алое отверстие  -- возможно,
ротовое,  обрамленное хлыстообразными шупальцами, которые  бились в  унисон,
отправляя все, что к ним попадало, в зияющую пасть.
     Лишившись  своей  жертвы, неведомое  существо  медленно  погружалось  в
землю,  и только теперь  Олвин  понял,  что плато внизу оказалось всего лишь
тонкой ряской на поверхности загнившего моря.
     -- Что это за штука? -- едва вымолвил он.
     -- Мне пришлось бы спуститься и изучить ее, а уж тогда я тебе отвечу,--
деловито сказал Хилвар.-- Может  статься, что это какая-то примитивная форма
жизни, ну что-нибудь вроде  родственника  нашего  друга  там, в  Шалмирейне.
Ничуть  не сомневаюсь, что это совершенно безмозглая  тварь, иначе бы она не
решилась сожрать космический корабль...
     Олвина чуть ли не трясло, хотя умом он и понимал, что никакая опасность
им не угрожала. Некоторое время он фантазировал о том, кто же еще может жить
там, внизу, под этой невинной с виду ряской, которая так и  звала опуститься
на нее и пробежаться по ее упругой поверхности.
     -- Я  мог  бы  провести  здесь время  с  немалой пользой,-- заявил  ему
Хилвар, который, судя по всему, был совершенно зачарован  тем, что он только
что увидел.-- Надо  думать,  эволюция в  этих  вот условиях  пришла к  очень
интересным  результатам. Да и не только эволюция,  но и  обратный ей процесс
деволюции  -- это когда высшие формы жизни начали  деградировать после того,
как планета была  покинута разумными обитателями. Сейчас здесь, надо думать,
достигнуто  какое-то   равновесие  и...  ты  ведь   не  собираешься  улетать
немедленно? -- голос его, по  мере того  как ландшафт внизу  становился  все
мельче и мельче, звучал как-то особенно жалобно.
     -- Вот именно -- собираюсь,-- ответил Олвин.-- Я видел мир,  на котором
не  было никакой  жизни, и мир, на  котором ее слишком как-то много, и я  не
знаю, какой из них не понравился мне больше...
     В пяти тысячах футов над поверхностью плато планета преподнесла им свой
последний сюрприз. Они  вдруг  встретили  целую флотилию огромных мешковатых
пузырей,  плывших   по  ветру.  Из  каждого  этого   полупрозрачного   мешка
свешивались ветви, образуя своего рода перевернутый лес. Некоторые  растения
в  попытке  избежать  смертоубийственных  конфликтов на поверхности  планеты
приноровились,  оказывается,   жить  в  воздухе!  Благодаря  какому-то  чуду
адаптации  они научились производить  водород и запасать его  в пузырях, что
позволило  им  подняться  в  сравнительно  безопасные   слои   нижней  части
атмосферы.
     И все же безопасность  эта  полной  не была. Их  перевернутые стволы  и
ветви  буквально кишели  целыми  выводками  каких-то паукообразных животных,
которые,  должно  быть, всю  свою  жизнь  проводили  в  воздухоплавании  над
поверхностью планеты, продолжая вести эту всеобщую битву за существование на
своих изолированных островах.  Весьма вероятно, что время от времени контакт
с  землей  у  них все же  случался. Олвин увидел, как  один  огромный пузырь
внезапно схлопнулся и стал падать, причем лопнувшая оболочка действовала как
какое-то  грубое подобие  парашюта.  Мимолетно  он еще  задался  вопросом --
случайность  ли это или же  какая-то стадия  жизненного  цикла этих странных
созданий.
     ...На пути к следующей планете Хилвар  немного  вздремнул. По  какой-то
причине, которую  робот  никак  не  мог  им объяснить,  корабль  на этот раз
двигался  медленно  -- по  крайней  мере, по сравнению  с  той  скоростью, с
которой  он  мчался по  Вселенной. Им  понадобилось  почти два  часа,  чтобы
добраться до того мира, который Олвин выбрал для третьей остановки, и он был
несказанно удивлен, что  простое межпланетное путешествие потребовало такого
срока.
     Хилвара он разбудил, когда они уже погрузились в атмосферу.
     -- Ну и как тебе нравится вот это? -- Он указал на экран.
     Под ними простирался унылый  пейзаж, окрашенный в серые и черные  тона,
нигде  не видно было ни малейших  признаков  растительности или каких-нибудь
других свидетельств существования  здесь жизни.  Если они и были,  то только
косвенными:  низкие  холмы  и  неглубокие  долины  несли  на себе  прекрасно
сформированные   полусферы,  многие  из  которых  располагались  по  сложным
симметричным линиям.
     Предыдущая  планета научила их осторожности. Поэтому, тщательно взвесив
все  возможные  последствия, они остались висеть в  атмосфере,  а  вниз,  на
обследование, послали робота. Его-то глазами они и увидели, как одна из этих
полусфер стала приближаться, пока робот не  завис  всего  в нескольких футах
над  ее  абсолютно  гладкой поверхностью,  на  которой глазу не за что  было
зацепиться.
     Не виделось и следа чего-либо  похожего на  вход,  ничто и  не намекало
даже на  цель, которой  должно  было служить  это  сооружение. Оно оказалось
достаточно велико  -- более сотни футов в вышину. Иные из этих полусфер были
еще выше.
     После некоторого колебания  Олвин  приказал роботу  двинуться вперед  и
притронуться  к  куполу.  К  его  несказанному  изумлению,  робот  отказался
повиноваться  приказу.  И  уж это-то действительно  был мятеж  -- по крайней
мере, так показалось сначала.
     --  Почему  ты не выполняешь  того,  что я тебе приказываю?  -- спросил
Олвин, когда немного опомнился от изумления.
     -- Запрещено, -- последовал ответ.
     -- Кем это запрещено?
     -- Я не знаю.
     -- Тогда как же . Нет, можешь не отвечать. Был ли этот приказ встроен в
тебя?
     -- Нет.
     Это устраняло  одну из  возможностей. Строители этих вот куполов вполне
могли   оказаться   создателями   робота  и  включить  свое  табу   в  число
фундаментальным принципов работы машины.
     -- Когда ты получил этот приказ?
     -- Когда приземлился.
     Олвин повернулся к Хилвару. Свет новой надежды блистал в его глазам:
     -- Здесь есть разум! Ты его не чувствуешь?
     --  Нет,-- ответил  Хилвар.--  Эта планета представляется  мне такой же
мертвой, как и первая.
     --  Я сейчас выйду и присоединюсь к роботу! Что бы это ни  было --  ну,
то, что говорит там с ним, оно ведь могло бы поговорить и со мной?..
     Хилвар не стал спорить, хотя на  лице у него не отразилось ни малейшего
энтузиазма. Они посадили корабль в сотне футов от  купола, поближе к роботу,
и открыли воздушный шлюз.
     Олвин отлично сознавал, что шлюз не может быть  открыт до тех пор, пока
мозг  корабля  не  убедится в том,  что  атмосфера  за бортом  пригодна  для
дыхания. Какое-то мгновение  ему  казалось, что  на  этот раз  мозг  ошибся:
слишком уж разрежен был здесь воздух,  слишком мало  кислорода доносил он до
легких.  Затем,  вздохнув поглубже,  Олвин обнаружил,  что кислорода  вполне
достаточно, чтобы выжить несколько минут, по меньшей мере, хотя дольше ему и
не выдержать.
     Тяжело  дыша,  они  подошли   к  роботу   и   к  закругляющейся  стенке
таинственного купола Шаг... еще шаг -- и оба они  разом остановились, словно
настигнутые  внезапным  ударом.  В   мозгу  у  каждого,  будто  гулкий  гром
гигантского колокола, прозвучала одна единственная фраза:
     <Опасно! Ближе не подходить!>
     И  все. Это были не какие-то слова,  а чистая  мысль. Олвин был уверен,
что любое существо, каков  бы ни был уровень его развития, получит здесь  то
же самое предупреждение в том же самом неизменном виде -- прямо в сознание.
     При всем при том, это было именно предупреждение, а не угроза. И Хилвар
и  Олвин каким-то образом поняли, что оно вовсе не направлено против  них и,
более  того, что оно служит их защите.  Оно как бы говорило: здесь находится
нечто невообразимо опасное, и мы, его создатели, исполнены желания никому не
причинить вреда...
     Молодые  люди  отошли на несколько  шагов  и  поглядели  друг на друга:
каждый ждал, чтобы именно другой первым сказал, о чем же он сейчас думает.
     Подытожил Хилвар:
     -- Слушай, а ведь прав-то я оказался. Никакой разумной жизни здесь и  в
помине нет. А предупреждение это -- оно автоматическое: оно включилось самим
нашим с тобой присутствием, когда мы приблизились к дозволенной границе...
     Олвин кивнул, соглашаясь:
     Но  вот интересно, а что же это они пытаются защитить? Ну,  скажем, под
этими куполами могут оказаться дома, все что угодно...
     -- Нам  никак  этого  не  узнать, если  каждый купол будет просить  нас
отойти... Но ведь  как  интересно  -- я  про все  эти  различия  между тремя
планетами!  Они все забрали  с самой  нашей  первой...  Оставили вторую,  не
позаботившись  о ней  ни на вот столько... А  тут вот они озаботились  прямо
сверх  всякой  меры!..  Может  и  так  статься, что  они  надеялись  в  один
прекрасный  день возвратиться и поэтому  хотели,  чтобы к их возвращению все
было готово...
     -- Но ведь они же так и не возвратились, а было это все так давно...
     -- А может, они передумали?..
     Странно, пришло в голову Олвину, как оба они  -- и  Хилвар, и он сам --
бессознательно  стали пользоваться этим  словом... Кто  бы и что бы <они> ни
были, их присутствие  явственно ощущалось на той, первой планете и еще более
сильно  -- сейчас.  Перед ними  находился  мир,  который  был  тщательнейшим
образом упакован и,  так сказать, отложен про запас, пока  он не понадобится
снова...
     -- Пошли к  кораблю,-- предложил Олвин.-- Я даже дышать-то здесь толком
не могу!
     Как только шлюз за ними закрылся и они снова почувствовали себя в своей
тарелке,   наступило   время   обсудить  дальнейшие   свои  шаги.  Детальное
исследование  планеты  предполагало   проверку  огромного  числа  куполов  в
надежде,  что  удастся  найти  такой,  который  не  станет предупреждать  об
опасности  и  в который  можно  будет  проникнуть.  Если  же и  эта  попытка
провалится,  то   тогда...  Впрочем,   Олвин  и  думать  не  хотел  о  такой
возможности, пока обстоятельства не заставят его смириться с неизбежным.
     С  этими самыми  обстоятельствами он столкнулся менее чем через  час  и
куда более  драматическим образом, чем ему могло представиться. Они посылали
робота  более  чем  к  десятку  куполов  --  и  каждый  раз  все  с  тем  же
результатом,-- пока  не  натолкнулись на  сцену, которая в этом  аккуратном,
тщательно упакованном мире буквально ни в какие ворота не лезла.
     Перед  ними  предстала  широкая долина, там  и  сям  испятнанная  этими
дразнящими, непроницаемыми куполами. В центре ее был виден -- перепутать это
было невозможно ни с  чем -- шрам от огромного  взрыва, разметавшего обломки
во всех направлениях на многие  мили  и проплавившего  в поверхности планеты
глубокий кратер.
     И рядом с этим кратером валялись останки космического корабля...

<ul><a name=22></a><h2>21</h2></ul>

     Они  приземлились  совсем  близко  от  места  этой  древней трагедии  и
медленно,  щадя дыхание, двинулись  к гигантскому остову, возвышающемуся над
ними. Лишь одна короткая секция -- может быть, это была корма -- осталась от
корабля, все же остальное, надо полагать, было уничтожено взрывом. Когда они
вплотную  приблизились  к  тому,  что  осталось  от  катастрофы,  у   Олвина
сформировалась догадка, постепенно перешедшая в уверенность.
     -- Слушай-ка, Хилвар,-- сказал он, думая о том, как же это трудно здесь
-- двигаться и говорить в одно  и то же время,--  мне кажется,  что  это тот
самый корабль, который приземлялся на той, первой планете, у обелиска...
     Не желая тратить дыхание,  Хилвар  только кивнул в ответ. Ему  в голову
уже  пришла  та же  самая мысль. Это  был  превосходный  предметный урок для
неосторожных посетителей, подумалось ему.  Он очень надеялся, что Олвин этот
урок усвоит.
     Они  совсем близко  подошли к корпусу корабля и стали разглядывать  его
обнаженные внутренности. Это было  все равно что смотреть  внутрь  какого-то
огромного здания, грубо разваленного надвое. Полы, стены, потолки, срезанные
взрывом, являли  глазу  своего рода смятый чертеж поперечного сечения. Какие
же странные существа, печально подумал Олвин, лежат в этих  обломках -- там,
где застигла их смерть?
     Непонятно...  --  внезапно произнес  Хилвар. --  Эта вот  часть страшно
повреждена, но  где же все остальное?  Он что --  переломился  надвое еще  в
космосе и эта часть рухнула сюда?
     Ответ на  этот  вопрос  стал им ясен не прежде, чем  они послали робота
снова  заняться исследованиями,  да  и  сами внимательно  изучили  местность
вокруг обломков. Не оставалось  и тени  сомнения: на небольшой возвышенности
неподалеку  от  корпуса  корабля Олвин  обнаружил линию холмиков, каждый  из
которых был в длину не более десяти футов.
     -- Выходит,  они опустились и пренебрегли предупреждением, -- задумчиво
произнес  Хилвар -- Их распирало  любопытство, как и тебя. И они  попытались
вскрыть один из куполов...
     Он указал  на  противоположную стену кратера, на  гладкую,  по-прежнему
ничем  не отмеченную  скорлупу купола, внутри которой  создатели  этого мира
запечатали свои  сокровища.  Но то, что они  увидели,  куполом  уже не было:
теперь это была уже почти  полная сфера,  потому что грунт из-под нее вымело
взрывом.
     -- Они погубили  свой корабль, и многие из  них были убиты.  И все  же,
несмотря на это, они как-то  умудрились подремонтироваться и  снова улететь,
отрезав эту вот секцию и забрав из нее все более или менее ценное. Какой  же
это был, должно быть, труд!
     Олвин  почти  не  слышал  друга.  Он  пристально  разглядывал  какое-то
странное  сооружение, которое, собственно,  и  привлекло  его  сюда. Это был
высокий столб,  пронзавший  горизонтальный  круг, вознесенный на  треть  его
высоты,  считая от  вершины. Как  ни  странно, как  ни  незнакомо  было  это
устройство, что-то в Олвине отзывалось на него.
     Под этими  камнями, если  бы он  решился  потревожить покой спящих там,
находился ответ, по  меньшей мере, на один его вопрос. Но ему предстояло так
и  остаться без  ответа.  Кто бы ни  были эти существа, они заслужили  право
покоиться в мире.
     Хилвар  едва  расслышал  слова,  которые  Олвин  прошептал,  когда  они
медленно направились к своему кораблю.
     -- Надеюсь, они все-таки добрались до дома,-- сказал он.
     -- И куда же мы теперь? -- спросил Хилвар, когда они снова оказались  в
космосе.
     Прежде  чем ответить,  Олвин  довольно долго  в задумчивости смотрел на
экран.
     --  Ты что -- считаешь, что  надо  возвращаться? -- вопросом на  вопрос
ответил он.
     -- Это было  бы  только разумно. Удача может нам теперь изменить, и кто
знает, какие еще сюрпризы подготовили для нас другие планеты?
     Это  был  голос рассудка  и  осторожности, и Олвин  теперь был  склонен
прилавать ему куда больше значения, чем несколькими днями раньше. Но слишком
уж длинный путь лежал у него за спиной, и он  всю жизнь ждал  этого момента.
Он не мог повернуть вспять, когда оставалось увидеть еще столь многое...
     --  Отныне   мы  будем  оставаться  в  корабле.   И  нигде   не   будем
приземляться,--  сказал  он.--  Уж  этого-то  будет  вполне  достаточно  для
обеспечения безопасности, тут и говорить нечего...
     Хилвар пожал  плечами, словно отказываясь принимать какую бы то ни было
ответственность  за все, что  может произойти в следующий раз. Теперь, когда
Олвин выказал известную долю  благоразумия  и осторожности, Хилвар не считал
нужным признаваться, что он и сам в  равной степени сгорает от нетерпеливого
желании  продолжить  их  исследования, хотя,  по  правде  сказать, он уже  и
оставил всякую надежду повстречать на какой-то из  всех этих планет разумную
жизнь.
     На этот  раз  перед ними лежал двойной  мир  --  колоссальных  размеров
планета со  спутником,  обращающимся вокруг  нее. Сама планета, похоже, была
двойняшкой той, второй,  на которой они уже побывали,-- ее покрывала все  та
же самая ядовитая  зелень. Садиться здесь не было никакого смысла -- все это
они уже изведали.
     Олвин опустил корабль пониже к  поверхности  спутника планеты.  Ему  не
потребовалось  предупреждения от  сложной системы защиты, чтобы понять,  что
атмосферы  здесь  нет. Все тени обрисовывались резко,  и  не  было  никакого
постепенного перехода от  ночи к  дню. Кстати сказать, это  оказался  первый
мир, на котором  они увидели какое-то подобие ночи, потому  что в том месте,
где  они  легли  на круговую  орбиту, над  горизонтом стояло только  одно из
наиболее  удаленных солнц. Пейзаж был  залит его унылым  красным  светом,  и
впечатление было такое, будто все сущее здесь окунули в кровь.
     Миля за  милей летели они  над вершинами гор, которые  и  по  сию  пору
оставались все  такими  же  островерхими, как  и  в  далекие времена  своего
рождения. Это был мир, в  котором  такие понятия,  как эрозия и перемены, не
существовали,  который никогда не  подвергался разрушительной работе  ветров
или  потоков  дождевой воды.  Здесь не требовалось  Хранилищ  Памяти,  чтобы
оставить в неизменности все элементы этой первозданной планетки.
     Но если здесь не было воздуха, то, значит, не  могло  быть и жизни? Или
же она все-таки могла существовать?
     --   Конечно,  в   этой  идее  с  точки  зрения   биологии  нет  ничего
абсурдного,--  сказал Хилвар,  когда  Олвин задал ему этот вопрос. -- Жизнь,
конечно, не может изначально возникнуть в безвоздушном пространстве,  но она
вполне в состоянии развиться в формы, способные в нем выжить. Надо полагать,
во  Вселенной  такое  происходило  многие  миллионы  раз --  когда обитаемые
планеты теряли вдруг свою атмосферу.
     --  Значит,  по-твоему,  в  вакууме могут существовать и разумные формы
жизни? Но разве они не смогли бы обезопасить свою планету от потери воздуха?
     -- Если это произойдет -- я  имею в виду катастрофу с атмосферой -- уже
после  того,  как они  достигнут достаточно высокой  стадии  развития, чтобы
предотвратить  такое.  Но  вот  если атмосфера  улетучится,  когда  они  еще
находятся на примитивной стадии  развития, им  придется либо приспособиться,
либо  исчезнуть.  После  же  адаптации  они вполне  могут  достигнуть весьма
высокого уровня интеллектуального развития. В сущности, это  даже неизбежно:
их изобретательность будет исключительно велика...
     Ну  если говорить  об  этой вот  планете, то рассуждения  Хилвара -- не
более чем абстракция, решил Олвин. Не видно было ни малейшего доказательства
того, что когда-то здесь  существовала жизнь -- разумная  или какая-то иная.
Но  в   таком  случае   каково  же  предназначение  этого   мира?  Ведь  вся
многообразная система Семи Солнц -- теперь он  был  в этом совершенно уверен
-- была искусственного происхождения, и  этот вот мир тоже должен  был  быть
составной частью великого замысла.
     Хотя,  по правде сказать,  эта планетка могла служить и  каким-то чисто
украшательским  целям  --  скажем,  просто, чтобы  красоваться луной на небе
своего гигантского <хозяина>, Но  даже в  этом случае  представлялось вполне
вероятным, что ей придумали бы и еще какую-то дополнительную функцию.
     -- Гляди-ка! -- воскликнул вдруг Хилвар, указывая  на экран.-- Вон там,
справа...
     Олвин  изменил  курс  корабля,  и  пейзаж  тотчас  наклонился.   Скалы,
освещенные  красным, словно  бы  размывались скоростью  их  Движения.  Затем
изображение стабилизировалось. И они увидели, что  внизу под ними проносится
неопровержимое свидетельство чьей-то разумной деятельности.
     Да,  неопровержимое -- и в то  же время какое-то сомнительное. На  этот
раз оно явилось им  в виде редкого ряда  стройных колонн, каждая  из которых
располагалась в сотне  футов  от соседней, а  высотой  была футов в  двести.
Колонны эти уходили вдаль, перспектива гипнотически  уменьшала их все больше
и больше, пока, наконец, горизонт не поглощал их совершенно.
     Олвин бросил  корабль  вправо, и они помчались вдоль линии этих колонн.
Он напряженно размышлял,  для какой же цели могли  они  предназначаться. Все
колонны   были  абсолютно   одинаковы  и  непрерывной  линией  шагали  через
нагромождения скал и долины, и не было видно  никаких признаков того,  чтобы
они  когда-то что-нибудь поддерживали.  Все они были совершенно  гладкими  и
скучными, а к вершине чуть сужались.
     Неожиданно череда  этих  колонн  вдруг  изменила свое  направление  под
безупречным прямым  углом. Олвин по инерции проскочил несколько миль, прежде
чем среагировал и смог положить корабль на новый курс.
     И снова колонны продолжали  тянуться  все тем  же непрерывным  забором,
разрезая  пейзаж,-- все на том же расстоянии  одна от другой. Затем, милях в
пятидесяти от первого поворота, они снова резко свернули -- и опять-таки под
прямым углом. Если  дело  и дальше так пойдет, подумал Олвин,  то  мы  скоро
очутимся там, откуда начали"...
     Бесконечная  череда  этих  колонн  так заворожила  их,  что,  когда  ей
наступил   конец,   они    оказались   уже   во   многих   милях   от   этой
последовательности, Только тогда Хилвар закричал  и заставил Олвина, который
ничего  не заметил, повернуть назад. Они медленно снизились и,  пока кружили
над тем,  что  обнаружил  Хилвар,  у  каждого  в сознании стала  оформляться
фантастическая догадка.  Но  поначалу ни  тот,  ни  другой  не  решались  ею
поделиться.
     Пара колонн  оказалась сломана  у самого основания. Обе лежали там  же,
где упали. Но и это еще было не все: две колонны, обрамляющие образовавшийся
прогал,   оказались  согнуты  в  наружном  направлении  какой-то  неодолимой
силой...
     Было  просто  некуда деться от внушающего  трепет вывода.  Теперь Олвин
понял, над чем это  они летели. Такие вещи он видел в Лизе достаточно часто,
но до  сего момента  поразительная разница  в масштабах  мешала  ему  узнать
очевидное.
     -- Хилвар...  да  ты  знаешь,  что  это такое?  -- спросил он,  все еще
испытывая затруднения в формулировании своей мысли.
     -- В это, конечно,  трудно  поверить,-- отозвался  Хилвар,--  но...  мы
летели  по периметру загона... Эти колонны -- загородка, которая  вот в этом
месте не оказалась достаточно надежной...
     -- Люди, которые  держат домашних животных,  должны  заботиться о  том,
чтобы  загоны  были  крепкими,--  назидательно  проговорил  Олвин,  стараясь
нервным смешком скрыть замешательство.
     Хилвар  никак не отозвался  на  вымученную  шутку.  Насупив  в раздумье
брови, он глядел на сломанную ограду.
     -- Нет,  не понимаю! -- очнулся он наконец.--  Откуда, спрашивается, на
такой вот планете,  как  эта, оно могло добывать себе  пищу?  И  почему  оно
вырвалось на свободу? Эх, я бы многое отдал, чтобы только узнать, что же это
за животное такое...
     --  А может,  его  здесь просто  забыли и  оно  вырвалось,  потому  что
проголодалось,-- предположил Олвин. Или что-то могло вывести его из себя...
     -- Давай-ка снизимся,-- предложил Хилвар.-- Мне  хочется хотя бы  одним
глазком взглянуть на грунт...
     Они снижались до тех пор, пока корабль  едва не коснулся голых скал, --
и  только  тогда  заметили,  что  плато  испятнано  бесчисленным  множеством
маленьких дырочек, диаметром  не более  дюйма  или двух . С наружной стороны
загона, однако, поверхность была свободна  от  этих  загадочных отметин. Они
пропадали сразу же за линией колонн.
     --  Ты  прав. Оно было голодно,  -- признал Хилвар. --  Но это  было не
животное. Правильнее будет назвать его растением. Оно выело  все питательное
в своем загоне, и ему понадобилось подыскать  себе новое пастбище. Наверное,
оно двигалось очень медленно. Вполне может быть, что ему потребовались годы,
чтобы сломать эти столбы...
     Воображение Олвина  быстро дополнило эту  картину деталями,  которых он
доподлинно  знать конечно же не мог.  Он не сомневался, что анализ Хилвара в
основном  был  правильным  и  что  этот  ботанический  монстр,  двигавшийся,
возможно,  слишком  медленно,  чтобы  его  перемещения могли  быть  отмечены
глазом, все-таки  выиграл медленную, но бескомпромиссную  сватку с барьером,
который встал на его пути.
     Он и сейчас еще мог быть жив -- после всех  этих столетий, блуждая, как
ему заблагорассудится,  по поверхности планеты. Искать его, впрочем, было бы
задачей  безнадежной,  потому что  в его  распоряжении  были многие миллионы
квадратных  миль.  Безо всякой надежды на  успех они прочесали поверхность в
пределах  нескольких  квадратных  миль  поблизости от проема  в загородке  и
обнаружили всего-навсего одно огромное круглое пятно,  где  это существо, по
всей  видимости,  останавливалось  покормиться  --  если  только можно  было
приложить  это  выражение  к  организму, который  извлекал  необходимые  ему
питательные вещества из монолитной скалы.
     Когда  они снова поднялись в пространство, Олвин почувствовал, как  его
охватывает какая-то странная усталость.  Увидеть столь  многое, а узнать так
мало... На всех этих планетах  изобилие  чудес,  но  то,  поисками  чего  он
занимался, покинуло их еще  в незапамятные времена. Он понимал, что лететь к
другим мирам Семи Солнц --  дело вполне безнадежное. Даже если во  Вселенной
разумная  жизнь  еще и существовала, где теперь было ее искать? Он глядел на
звезды, пылью  рассыпанные по экрану корабля, и его мучила мысль, что время,
оставшееся в его распоряжении, не позволяет ему исследовать их все.
     Чувство  одиночества и подавленности -- такое, какого он до сих пор еше
не  испытывал --  затопило ему душу.  Только теперь  стал  ему  понятен ужас
Диаспара  перед  непомерными  просторами  Вселенной, ужас,  заставлявший его
сограждан тесниться в микрокосме их города. Трудно было смириться с тем, что
в конечном счете правы оказались все-таки они...
     Он повернулся  было к Хилвару, ища  поддержки. Но Хилвар  стоял, крепко
сжав  кулаки, и в глазах у  него застыло какое-то  неживое выражение. Голова
была склонена  на  сторону:  казалось,  будто он  прислушивается  к чему-то,
напрягая  все  свои   чувства,   пытаясь  разумом  проникнуть   в   пустоту,
простирающуюся вокруг них.
     --  Что это с тобой? -- с тревогой в голосе спросил Олвин. Ему пришлось
повторить свой вопрос,  прежде чем Хилвар выказал признаки того, что услышал
друга. Но даже отвечая ему, он все еще смотрел в никуда.
     -- Что-то приближается,-- медленно выговорил  он.--. Что-то такое, чего
я никак не могу постигнуть...
     Олвину  почудилось, будто  в  корабле  внезапно похолодало.  Ужас перед
Пришельцами  вдруг  вынырнул  откуда-то из глубин  мозга и  на какой-то  миг
затуманил  сознание.  С усилием  воли,  на  которое  потребовалась  вся  его
энергия, он подавил в себе горячую волну паники.
     -- Оно... дружественное? -- спросил он.-- Или же нам следует немедленно
бежать на Землю?
     Хилвар не ответил на первый вопрос --  только  на второй. Голос его был
очень слаб,  но в  нем не звучало и малой тревоги  или  страха, В  тоне его,
скорее,  были  любопытство и изумление,  как  если бы ему встретилось  нечто
столь  удивительное,  что теперь  ему  просто  недосуг было  откликаться  на
тревогу Олвина.
     -- Ты опоздал,-- проговорил он.-- Это уже здесь...

     ...Не раз и не два повернулась  Галактика вокруг своей оси с  тех  пор,
как   Вэйнамонд  впервые   осознал   себя.   Он   мало  что   помнил  о  тех
давних-предавних временах и о созданиях, которые  пестовали его,  но  до сих
пор в  памяти  у него осталось  то горькое чувство безутешности,  которое он
испытал,  когда  они  ушли  и оставили  его  одного среди звезд... И  вот на
протяжении веков и веков, минувших с тех пор, он блуждал от звезды к звезде,
исподволь развивая и обогащая  свои способности. Когда-то  он мечтал о  том,
чтобы снова  отыскать тех,  кто позаботился о нем при  его рождении.  И хотя
сейчас эта  мечта  и  потускнела,  он все еще  не  хотел отказываться от нее
совсем.
     На бесчисленных планетах нашел  он останки, в которые обращалась жизнь,
но вот разум обнаружил только однажды. От Черного солнца он в ужасе бежал...
А Вселенная была громадна, и поиск его едва начался...
     И хотя и  далеко это  было  --  и  в  пространстве  и  во времени,-- но
гигантский  поток энергии, истекающий  из самого  сердца Галактики, взывал к
Вэйнамонду через  пропасти световых  лет. Он резко  отличался  от иррадиации
звезд и  появился  в поле  его сознания  так же неожиданно,  как  неожиданно
прочерчивает небо  планеты  внезапный метеор.  По пространству и по  времени
двигался  Вэйнамонд  навстречу ему, к  последнему моменту его существования,
снимая с  него --  а он  знал,  как это  делать --  мертвый, уже неизменимый
рисунок прошлого.
     Длинная металлическая форма  со страшно сложной  структурой, которую он
никак не мог постигнуть, потому что она была столь  же чужда ему, как  почти
все объекты  физического мира... Вокруг нее еще витал  призрак силы, которая
влекла  его  через  всю  Вселенную, но  теперь  это  было  ему  неинтересно.
Осторожно,  с оглядкой  дикого  зверя,  который  в  случае  опасности  готов
немедленно обратиться в  бегство, он потянулся к двум созданиям, которых тут
обнаружил.
     И тотчас же понял, что долгие его поиски окончились.
     Олвин ухватил Хилвара за плечи и бешено затряс, пытаясь пробудить друга
к действительности.
     -- Да что там такое, скажи же мне! -- умолял он.-- Что я должен делать?
     Потустороннее,   отрешенное  выражение  постепенно   уплывало  из  глаз
Хилвара.
     -- Я все еще не совсем понимаю...-- проговорил он.-- Но вот пугаться не
надо -- уж  в  этом-то  я совершенно убежден. Что  бы  это  ни было,  оно не
причинит    нам   никакого   вреда.   Похоже,   что   оно    просто...   ну,
заинтересовалось...
     Олвин уже собрался было сказать еще что-то, когда его внезапно охватило
ощущение, совершенно  непохожее ни  на что, что  ему приходилось  испытывать
прежде.  Теплая,  слегка покалывающая  волна  пролилась по  всему  его телу.
Странное ощущение это длилось всего несколько секунд, но, когда оно ушло, он
был уже не просто Олвином. Что-то еще, что-то новое разделяло  его сознание,
накладываясь на него,  как  один круг может лечь на другой.  0н отдавал себе
отчет и в том, что вот  рядом -- сознание Хилвара, и тоже как-то связанное с
тем  самым созданием, которое им только что повстречалось.  Ощущение  это не
было неприятным, скорее -- просто новым, и оно-то и позволило Олвину впервые
испытать,  что это такое --  настоящая телепатия, способность, которая в его
народе  ослабла настолько, что теперь ею можно было пользоваться только  для
того, чтобы отдавать команды машинам.
     Когда  Сирэйнис  пыталась  овладеть  его  сознанием,  Олвин  немедленно
взбунтовался, но вот этому вторжению в свой разум он сопротивляться не стал.
Во-первых, он почувствовал, что это было бы просто бесполезно. А  во-вторых,
это  вот  создание,  чем  бы  оно  там  ни  было,  никак  не  представлялось
недружественным,  Он  расслабился, безо  всякого  сопротивления  воспринимая
вторжение  интеллекта,  бесконечно  более  высокого,  чем  его  собственный,
исследующего сейчас его мозг. Но тем не менее он был не совсем прав.
     Вэйнамонд сразу же увидел, что  одно из  этих двух  существ значительно
более  восприимчиво  и  относится к нему с большей теплотой, чем  другое. Он
чувствовал  изумление обоих  по  поводу  его  присутствия,  что  его  самого
несказанно  поразило.  Трудно  было  поверить в  то, что они  все  позабыли.
Забывчивость,  как  и   смертность,   находилась  за   пределами   разумения
Вэйнайонда.
     Общаться  было очень нелегко. Многие из  мысленных  представлений  этих
разумных  существ  были  ему  в  новинку  настолько,  что  он  едва  мог  их
осознавать. Он  был  поражен  и  немного  испуган отголосками  страха  перед
Пришельцами.  Этот  их страх напомнил ему  о его  собственных эмоциях, когда
Черное солнце впервые появилось в поле его внимания.
     Но эти вот двое ничего не знали о Черном солнце, и теперь он уже слышал
их вопрос, обращенный к нему:
     <Что ты такое?>
     Он дал единственный ответ, на который был способен;
     < Я -- Вэйнамонд>.
     Последовала пауза (как много времени  требовалось этим существам, чтобы
сформировать мысль!),  и  после нее вопрос -- что было странно -- повторили!
Это было так удивительно...  ведь это  такие же, как они, дали ему  его имя,
которое и  сохранилось в  памяти о  его появлении в этом мире... Первых этих
воспоминаний было очень немного, и все  они странным образом начинались лишь
в какой-то строго определенный момент времени, но зато были кристально ясны.
     И снова их крохотные мысли пробились в его сознание:
     <Где те люди, которые создали Семь Солнц?>
     Этого он  не знал.  Они едва могли  ему  поверить, и  их  разочарование
донеслось до него во  всей своей ясности -- через пропасть, отделяющую их от
него. Но  существа эти оказались терпеливы, и он был рад  помочь  им, потому
что  их  поиск  был  сродни его  собственному, а они  оказались  первыми его
товарищами за всю его жизнь.
     Олвин  был убежден, что, сколько  бы  он ни прожил,  никогда уже ему не
испытать ничего более странного, нежели этот вот беззвучный разговор. Трудно
было  поверить  в  то,  что  он  может  стать  чем-то  большим,  чем  просто
наблюдателем, а все потому,  что ему никак  не  хотелось  допустить, даже  в
глубине души, что мозг у Хилвара во многих отношениях куда более развит, чем
его  собственный. Он мог  только ждать и изумляться, и у него голова чуть ли
не кругом шла от этого  потока мыслей, который находился далеко за пределами
его понимания.
     Наконец Хилвар, напряженный  и  бледный, прервал контакт и повернулся к
своему другу:
     -- Тут что-то странное, Олвин,-- устало сказал он.-- Ну, ничего не могу
понять...
     Эта  новость   конечно   же   совсем   не   способствовала   сохранению
самообладания.  По  лицу Олвина  Хилвар,  должно быть, понял, что тот сейчас
переживает, потому что внезапно понимающе улыбнулся:
     -- Я не могу понять, что те он такое -- этот... Вэйнамонд. Это какое-то
живое  создание,  обладающее непостижимо  громадными  знаниями, но,  знаешь,
похоже,  что разума-то у  него просто кот наплакал.  Разумеется,-- сейчас же
добавил  он,-- его  разум  может быть  настолько отличен  от  нашего, что мы
просто не в состоянии  его оценить... и все-таки мне кажется, что правильнее
-- первое объяснение...
     -- Ну,  ладно, а что же  все-таки  ты узнал? --  несколько  нетерпеливо
спросил Олвин. -- Известно ли ему что-нибудь о Семи Солнцах?
     Мысли Хилвара, казалось, витали где-то очень и очень далеко.
     -- Они были созданы множеством рас, включая и человеческую,-- рассеянно
сказал  он.--  Вэйнамонд  в  состоянии сообщить  мне  такие вот  факты,  но,
понимаешь,  как-то непохоже, чтобы  он  сам ясно  понимал их значение, И мне
кажется,  что   хоть  он   и  отдает  себе  отчет  в  происходящем,  но  вот
интерпретировать  его  совершенно не способен.  В его сознании как-то ужасно
переплетено все, что когда-либо происходило...
     Секунду-другую он размышлял, а затем лицо его осветилось:
     Нам  остается  только  одно: как уж это  выйдет  -- не знаю, только  мы
должны доставить Вэйнамонда на Землю, чтобы наши философы могли его изучить.
     -- А это не будет... опасно? -- осторожно спросил Олвин.
     -- Нет,-- ответил Хилвар, подумав при этом, насколько не характерна для
Олвина такая ремарка.  --  Вэйнамонд -- друг.  Даже более  того, он, похоже,
относится к нам прямо-таки с нежностью...
     И  тут  мысль,  которая все  это время  блуждала  где-то  на  задворках
сознания Олвина, выкристаллизовалась  со всей ясностью. Он припомнил Крифа и
всех тех мелких  животных, которые все время убегали -- к неудовольствию или
тревоге Хилвара. И  припомнил еще  -- как же давно,  казалось, это  было! --
зоологическую цель их путешествия к Шалмирейну.
     Хилвар просто нашел себе нового любимчика.

     Насколько  же  немыслимой,  рассуждал  про себя  Джизирак, была  бы эта
конференция  всего  каких-то  несколько  дней назад.  Шестеро гостей из Лиза
сидели лицом  к лицу с членами Совета, разместившись вдоль еще одного стола,
поставленного у  разомкнутой  части подковы  в Зале Совета. Какая же  ирония
окрашивала воспоминание  о том, как  совсем  недавно Олвин  стоял на этом же
самом месте  и внимал постановлению  Совета о  том, что  Диаспар должен быть
закрыт  и  будет закрыт  для всего остального мира.  Теперь  же  этот  самый
остальной мир вломился к  ним с местью  -- и  не только мир Земли, но и  вся
Вселенная.
     Да и сам Совет был уже вовсе не тот, что прежде. Не хватало, по крайней
мере,  пяти  его  членов.  Они  оказались  не  в  состоянии  взять  на  себя
ответственность и приняться за решение проблем, которые встали перед ними, и
поэтому  последовали  по  пути Хедрона.  Это, пожалуй,  служит  убедительным
доказательством того, что Диаспар не выдержал испытания,  если так много его
граждан не сумели принять первый -- за многие миллионы лет -- реальный вызов
жизни, подумал  Джизирак. Тысячи  и тысячи их  уже бежали в короткое забытье
Хранилищ Памяти в надежде, что, когда  они снова пробудятся, нынешний кризис
будет уже преодолен и Диаспар  снова станет  самим  собой, таким знакомым  и
привычным. Что поделать -- их ожидало разочарование.
     Джизирака  кооптировали  на одно  из  образовавшихся  вакантных мест  в
составе  Совета. Хотя над ним,  в силу его положения  наставника  Олвина,  в
известной  степени и нависли тучи,  присутствие его  в Совете было настолько
существенно  (и  это было очевидно для всех), что игнорировать его просто не
решились. Сейчас он сидел у самого конца  подковообразного стола, что давало
ему ряд преимуществ. Он  не только  мог наблюдать в профиль гостей Диаспара,
но ему также видны были и лица почти всех его коллег по Совету,  и выражение
их лиц говорило достаточно о многом.
     В том, что Олвин оказался прав, ни у кого не было ни малейших сомнений,
и Совет сейчас медленно обвыкался с этой неудобоваримой истиной. Делегаты из
Лиза  оказались в  состоянии  мыслить  куда  живее,  чем самые  светлые  умы
Диаспара.  И  это   было  не  единственное  их  преимущество.  Они   еще   и
демонстрировали  необычайно   высокую   степень  координации  мышления,  что
Джизирак относил  на счет их  телепатических способностей. Его интересовало,
читают ли они мысли советников, но по зрелом размышлении он  решил, что вряд
ли бы они рискнули нарушить торжественное обещание, без которого эта встреча
оказалась бы просто немыслимой.
     Джизирак не считал,  что эта  конференция  достигла большого прогресса.
Строго  говоря,  он просто  не  видел, как такой прогресс  вообще может быть
достигнут. Совет, который с таким большим трудом принял  существование Лиза,
все  еще казался неспособен  осознать,  что же  все-таки  произошло. Но было
ясно, что советники напуганы, и точно так же, считал Джизирак, были напуганы
и гости, хотя им и удавалось куда лучше скрывать свое нынешнее состояние.
     Сам же Джизирак вовсе  не был столь уж испуган, как он поначалу ожидал.
Страхи его, разумеется, оставались при нем, но он наконец вполне научился их
обуздывать. Какая-то часть безрассудства Олвина -- или, быть может, это была
просто  отвага?  -- воспринятая им,  стала  постепенно  менять  его взгляды,
раскрывая перед ним  новые горизонты.  Ему все  еще  не  верилось в то,  что
когда-нибудь он сможет ступить за пределы Диаспара, но зато теперь он вполне
понимал те побудительные причины, которые заставили Олвина пойти на все это.
     Вопрос председателя застал его врасплох,  однако  он тотчас собрался  с
мыслями.
     -- Полагаю,-- сказал он,-- что такая ситуация в прошлом не возникла  ни
разу лишь  в силу  чистой случайности. Нам  ведь известно,  что существовало
четырнадцать  Неповторимых  и что  за их творением стоял какой-то совершенно
определенный план. Так вот, я убежден, что этот план состоял в том, чтобы не
оставить Диаспар и Лиз разобщенными навечно. Олвин понял это, но он совершил
также  и  нечто  такое,  что, по  моему мнению,  вовсе  и  не содержалось  в
первоначальном   предначертании.  Может   ли   Центральный   Компьютер   это
подтвердить?
     Безличный голос отозвался тотчас же:
     -- Советнику известно, что я не  могу комментировать инструкции, данные
мне моими создателями.
     Джизирак принял эту мягкую укоризну и продолжил:
     -- Какова  бы ни  была причина,  мы  не можем  оспаривать факты.  Олвин
отправился в  космос. Когда  он возвратится, вы  можете  помешать  ему снова
сделать это, хотя я и сомневаюсь, что кому-нибудь это удастся -- ведь к тому
времени  он  познает чрезвычайно многое. И  если  то, чего вы все боитесь, к
настоящему  моменту  произошло, то  мы  уже просто  не  в  состоянии  что-то
предпринять. Земля совершенно беспомощна -- каковой, впрочем,  она и была на
протяжении миллионов столетий.
     Джизирак сделал паузу и оглядел оба стола. Никто от его слов  в восторг
не пришел, да он этого и не ждал.
     --  И  все  же  причин  для какой-то тревоги  я  не  усматриваю.  Земля
находится сейчас в опасности не большей, чем она была все это  время. С чего
бы это, скажите, двум человеческим существам в крохотном космическом корабле
вдруг  снова навлечь на Землю гнев  Пришельцев? Если мы будем честны  сами с
собой, то тогда мы  должны признать, что  Пришельцы могли  бы уничтожить наш
мир еще Бог знает когда...
     Стояла недоброжелательная тишина. Это  была самая настоящая ересь  -- и
были времена, когда Джизирак сам  бы так все это  и назвал и предал бы такие
взгляды анафеме.
     Сурово нахмурившись, председатель прервал его:
     --  Но  разве  не  существует   легенды,  согласно  которой   Пришельцы
предоставили Землю самой себе  только  на  том условии, что  Человек никогда
больше не выйдет в космос? И разве мы не нарушаем это условие?
     -- Легенда -- да,-- согласился Джизирак.-- Но ведь существует множество
вещей, которые мы воспринимаем некритично, и эта вот легенда -- одна из них.
Под  ней  не  лежит  никаких  доказательств,  и  мне  трудно  поверить,  что
что-нибудь  такой-то вот важности  не  оказалось бы зафиксировано  в  памяти
Центрального Компьютера, а  ведь  ему тем не менее об этом факте  ничего  не
известно. Я обращался к  нему по этому поводу,  хотя и лишь через посредство
информационных  машин. Быть  может,  Совет  озаботится  задать  этот  вопрос
напрямую?
     Джизирак не видел причин, почему он  должен напрашиваться на  вторичное
порицание, ступая на запретную территорию, и стал ждать ответа председателя.
     Ответа  этого так и не  последовало, потому  что  именно в  этот момент
гости   из  Лиза  вздрогнули,  а  лица  их  застыли  в  выражении  какого-то
недоверчивого изумления и даже тревоги. Казалось,  все  они прислушиваются к
какому-то далекому голосу, нашептывающему что-то им на ухо.
     Советники Диаспара  замерли  в  ожидании, и  их  собственная тревога  с
минуты  на  минуту  росла  по  мере  того,  как  продолжался этот безмолвный
разговор.  Но вот глава делегации очнулся  от транса и  с извиняющимся видом
повернулся к председателю.
     -- Мы только что получили из Лиза очень странные и тревожные новости,--
сказал он.
     -- Олвин возвратился на Землю? -- спросил председатель.
     -- Не только Олвин... Там что-то еще...
     Когда Олвин привел свой верный  корабль  на плато  Эрли, он  не мог  не
подумать  о  том,  что  едва  ли  за  всю  историю  человечества  какой-либо
космический корабль привозил на Землю такой  вот груз  -- если, в  сущности,
Вэйнамонда можно было считать заключенным в физическое пространство корабля.
За  все  время  обратного  путешествия   он  не  подавал  никаких  признаков
существования. Хилвар полагал -- насколько он мог уловить из контакта с этим
странным существом,-- что о его  положении в определенном пространстве можно
говорить  только  применительно к сфере внимания  Вэйнамонда.  Физически  же
Вэйнамонд не существовал нигде и, возможно,-- никогда.
     Сирэйнис и пятеро  сенаторов ожидали  их,  когда они  вышли из корабля.
Одного  из  этих сенаторов  Олвин  уже  встречал  во  время  своего  первого
посещения  Лиза. Остальные двое участников той первой встречи, как он понял,
находились сейчас в Диаспаре.  Его  сильно интересовало, каковы  успехи этой
делегации и  как  отнесся  его  город к первому посещению извне  за  столько
миллионов лет
     --  Похоже,  Олвин, что  вы  просто-таки гений по  части розыска всяких
удивительных   существ,--  суховато  произнесла  Сирэйнис  после  того,  как
поздоровалась с сыном.-- И все же, мне кажется, пройдет  еще немало времени,
прежде чем вам удастся превзойти нынешнее свое достижение.
     Настала очередь Олвина изумляться.
     -- Так, значит, Вэйнамонд прибыл?
     --  Да,  много  часов назад.  Он каким-то образом  ухитрился проследить
траекторию  вашего корабля  на  пути  туда  --  само по  себе  поразительное
достижение, которое поднимает целый ряд интересных философских проблем. Есть
свидетельство  того, что он достиг Лиза  в  тот  самый момент,  когда вы его
обнаружили, а  это означает, что он способен развивать бесконечную скорость.
Но и это  еще  не все. За последние несколько  часов он дал нам такой  объем
знаний  по истории,  который превышает все, что,  как мы предполагали, может
существовать.
     Олвин глядел  на нее в полном изумлении. Затем до него  дошло: ему было
нетрудно представить себе  влияние  присутствия Вэйнамонда на этих людей  --
так  тонко  чувствующих,  да  еще  с  их  переплетающимися  сознаниями.  Они
отреагировали с удивительной быстротой,  и он представил себе Вэйнамонда  --
возможно,   несколько   испуганного  --   в   окружении  жадных   до  знаний
интеллектуалов Лиза.
     -- А вы установили, что же он такое? -- спросил Олвин.
     --  Да.  Это  было  просто,  хотя  мы   и  до  сих  пор  не  знаем  его
происхождения.  Вэйнамонд  --  так  называемый чистый разум,  и  знания  его
представляются  безграничными.  Но он -- просто  ребенок, и я употребляю это
слово в его буквальном смысле.
     -- Ну конечно же! -- вскричал Хилвар.-- Как же это я не догадался!
     Олвин выглядел совершенно ошеломленным, и Сирэйнис стало его жалко.
     --  Я  хочу сказать, что,  хотя  Вэйнамонд и  обладает  колоссальным --
возможно, безграничным  --  умом, он  еще незрел и  неразвит.  Его  истинная
разумность  вполовину  меньше  разумности человеческого  существа, хотя  вот
мыслительные  процессы у него протекают куда стремительнее наших и научается
он очень быстро. У него есть также и еще целый  ряд способностей, которых мы
пока просто  не понимаем. Одну из  этих способностей он и использовал, чтобы
прийти вашим путем на Землю.
     Олвин молчал. Наконец-то хоть что-то его совершенно поразило. Теперь он
понял, насколько прав  был Хилвар, предложивший привезти Вэйнамонда в Лиз. И
еще  он  понял,  до какой  же степени  ему повезло  тогда, когда он все-таки
перехитрил Сирэйнис. Второй раз сделать это ему уже не удастся.
     -- Вы что же -- хотите  сказать, что  Вэйнамонд только  что родился? --
спросил он.
     -- По его меркам -- да. Его истинный возраст невероятно велик  хотя он,
очевидно,  и  моложе  Человека.  Самое  удивительное  в  том,  что,  по  его
утверждению,  это мы  создали его.--  Вот  почему я не  сомневаюсь,  что его
происхождение каким-то образом связано с тайнами прошлого.
     --  А что  с  ним сейчас?  --  осведомился Хилвар, и  в голосе  у  него
явственно прозвучала ревнивая нотка хозяина.
     --  Сейчас  ему  задают  вопросы историки  из  Гриварна.  Они  пытаются
составить себе более  или менее целостную картину прошлого, но, конечно, эта
работа  займет  многие  годы.  Вэйнамонд  в  состоянии описывать  прошлое  в
мельчайших деталях, но, поскольку он не понимает того, что видит, работать с
ним совсем не просто.
     Олвину было  бы интересно узнать, откуда все это известно  Сирэйнис. Но
он тотчас же вспомнил, что едва ли  не  каждый  в Лизе стал свидетелем этого
неподражаемого расследования. Он  испытывал чувство гордости  от  того,  что
сделал  так  много для  Лиза  и для  Диаспара, но  к  этой гордости  все  же
примешивалось  еще и чувство беспомощности. Перед ним было нечто такое, чего
он  никогда  не  будет  в  состоянии полностью понять  или разделить: прямой
контакт между человеческими сознаниями  был для него такой же  загадкой, как
музыка  для глухого или  цвета для  слепого от рождения.  А люди Лиза теперь
обменивались  мыслями  даже с этим невообразимо  чуждым существом,  которое,
правда,  на Землю  привел  он, Олвин,  но  вот обнаружить  которое с помощью
имеющихся в его распоряжении средств он не сумел бы никогда.
     Здесь он был чужим. Когда с вопросами и ответами покончат, ему  сообщат
результаты. Он отворил врата в бесконечность и теперь испытывал благоговение
-- и  даже некоторый  страх  --  перед всем, что  сам же сделал. Ради своего
собственного спокойствия  ему следует возвратиться в Диаспар, искать  у него
защиты, пока он не преодолеет свои  мечты и  честолюбивые устремления. Здесь
таилась  некая  насмешка: тот  же самый человек, который  оставил свой город
ради попытки отправиться  к  звездам, возвращался домой, как  бежит к матери
испуганный чем-то ребенок...

<ul><a name=23></a><h2>23</h2></ul>

     Диаспар  от лицезрения Олвина в восторг не пришел. Город еще  переживал
стадию, так сказать, ферментации и напоминал сейчас гигантский муравейник, в
котором  грубо поворошили палкой. Он все еще с превеликой неохотой смотрел в
лицо  реальности, но у тех, кто  отказывался признавать существование Лиза и
всего внешнего мира, уже  не оставалось места, где они могли  бы спрятаться:
Хранилища Памяти отказывались их принимать. Те, кто все еще цеплялся за свои
иллюзии и  пытался  найти  убежище в будущем, напрасно входили теперь в  Зал
Творения.  Растворяющее  холодное пламя больше не приветствовало их  там. Им
уже  не суждено было  снова проснуться спустя сотню тысяч лет  ниже по  реке
Времени. Обращаться к  Центральному  Компьютеру тоже было без толку, да он и
никогда-то  не  объяснял  своих  действий.  Потенциальные  беженцы  печально
возвращались в  город, чтобы  лицом  к лицу встретиться с  проблемами своего
века.
     Олвин  и  Хилвар  приземлились  на  окраине Парка,  неподалеку от  Зала
Совета.  До самого  последнего момента Олвин не был уверен, что  ему удастся
провести свой  корабль в город, проникнув сквозь силовые экраны,  защищающие
его небо. Защита Диаспара, как и все в городе, обеспечивалась машинами. Ночь
-- с ее  звездным напоминанием обо всем, что оказалось  утраченным Человеком
-- никогда  не  простирала  своих  крыльев над городом. Защищен  он был и от
бурь,  которые иногда бушевали над  пустыней,  застилая  небеса  движущимися
песчаными стенами.
     Невидимые  часовые,  однако, позволили  Олвину войти, и,  когда Диаспар
распростерся перед ним, он понял, что все-таки вернулся именно домой. Как бы
ни  призывала его Вселенная со всеми своими тайнами, именно здесь он родился
и тут было его место. Он всегда будет им недоволен и тем не менее  всегда же
будет  сюда  возвращаться.. Ему  нужно было добраться  до центра  Галактики,
чтобы уяснить себе эту простую истину.
     Толпы собрались еще до  приземления корабля, и  Олвин  призадумался над
тем, как встретят его сограждане. Он  довольно  легко  читал  по их лицам на
экране -- прежде чем открыть шлюз -- обуревавшие  их чувства. Преобладающим,
похоже,  было  все-таки  любопытство  --  нечто  само по  себе  новенькое  в
Диаспаре. Вместе с  тем  на лицах  отражалось и беспокойство,  а кое у  кого
можно было заметить  и безошибочные признаки страха. Олвин печально подумал,
что никто не радовался искренне его возвращению.
     С другой стороны, Совет просто-таки радостно приветствовал его прибытие
-- хотя, конечно, вовсе не из чувства дружеской приязни.  Хотя  Олвин  и был
причиной всего этого нынешнего  кризиса, он единственный мог сообщить факты,
на основе  которых  следовало строить всю  будущую политику.  Его слушали  с
глубоким  вниманием,  когда  он  описывал  полет к  Семи Солнцам и встречу с
Вэйнамондом. Затем он ответил на множество вопросов -- с терпением, которое,
возможно, немало  поразило  его интервьюеров. Преобладающим в их мыслях, как
он скоро понял, был страх перед Пришельцами, хотя никто ни  единого разу  не
упомянул этого имени и все чувствовали себя прямо-таки как на иголках, когда
он сам коснулся этой темы.
     -- Если Пришельцы все еще находятся в нашей Вселенной, тогда я -- тут и
сомневаться нечего  --  встретил бы  их  в  самом ее центре,-- сказал  Олвин
членам Совета.-- Но вокруг Семи Солнц  нет разумной жизни.  Мы догадались об
этом  еще  до  того,  как это  же подтвердил  нам и Вэйнамонд.  Я совершенно
убежден,  что  Пришельцы убрались  еще  много  столетий  назад. Вне  всякого
сомнения,  Вэйнамонд, который  --  по меньшей мере  --  находится в возрасте
Диаспара, о Пришельцах ничего не знает.
     --  У  меня есть  предположение,-- раздался  внезапно  голос  одного из
советников.-- Вэйнамонд может  оказаться потомком  Пришельцев и  в некотором
отношении быть за пределами нашего сегодняшнего понимания. Он забыл  о своем
происхождении, но это вовсе не означает, что в один прекрасный день он снова
не станет опасным...
     Хилвар,  который присутствовал  здесь в роли  простого наблюдателя,  не
стал даже дожидаться разрешения вступить в разговор. Впервые Олвин видел его
рассерженным.
     --  Вэйнамонд читал  мои  мысли,  а  мне  удалось  прикоснуться  к  его
разуму,-- сказал он.-- Мой народ уже многое узнал о  нем,  хотя мы еще  и не
установили,  что же он  такое.  Но одно не подлежит сомнению:  он настроен в
высшей степени  дружественно  и  был рад нас  найти. Ждать  от него какой-то
угрозы не приходится!
     После  этой  вспышки  наступило  недолгое  молчание,   а  Хилвар  снова
расслабился с выражением некоторой неловкости на лице.
     Было заметно, что напряжение в  Зале Совета  несколько  разрядилось  --
словно  бы уплыло прочь  облако,  затенявшее дух  присутствующих. Во  всяком
случае, председатель  даже попытки не сделал  выразить  Хилвару порицание за
вмешательство в ход обсуждения.
     Олвин слушал все эти дебаты, и ему было ясно, что здесь, в Зале Совета,
определилось три мнения. Консерваторы, которые были в  меньшинстве,  все еще
надеялись, что стрелки часов можно будет отвести назад и как-то восстановить
старые порядки. Противу всякого  здравого  смысла  они цеплялись за надежду,
что  можно будет  принудить Диаспар и  Лиз снова забыть о существовании друг
друга.
     Прогрессисты тоже составляли незначительное  меньшинство. Но тот  факт,
что они  вообще оказались в  Зале Совета, порадовал и  удивил  Олвина. Не то
чтобы они приветствовали вторжение внешнего мира, но зато  были преисполнены
решимости воспользоваться этим наилучшим образом. Некоторые из них зашли так
далеко,  что  даже предположили,  что  может  существовать  какой-то  способ
пробиться  сквозь психологический  барьер,  который  так  долго  запечатывал
Диаспар даже еще эффективнее, чем барьеры физические,
     Большинство   же   членов   Совета,  верно  отражая  царящие  в  городе
настроения,   заняли  позицию  осторожного  выжидания,  помалкивая  до  того
момента, пока  рисунок будущего каким-то образом не проявится.  Они отдавали
себе отчет в том, что не  могут  разработать никакого  определенного  общего
плана политических действий, пока буря не уляжется.
     Когда заседание окончилось,  Джизирак присоединился к Олвину и Хилвару.
Похоже было, что он  сильно переменился  со времени  их последней  встречи в
башне Лоранна, когда перед ними там простиралась пустыня. Перемена эта  была
не  того свойства, которую  ожидал  увидеть Олвин,  но  зато  она  была  уже
достаточно  распространенной:  в   ближайшие   же   дни   Олвину  предстояло
сталкиваться с этим новым умонастроением все чаще и чаще.
     Джизирак казался моложе, словно  бы огонь жизни в нем  обрел себе новую
пищу и стал  более живо гореть в  его  крови. Несмотря на свой  возраст,  он
оказался  одним  из тех, кто уже  приготовился принять перемены, принесенные
Олвином в Диаспар.
     --  А у меня для тебя новости, Олвин,-- сказал  он.--  Мне  кажется, ты
знаешь сенатора Джирейна...

     Олвин сначала было задумался, но потом вспомнил:
     -- Ну, конечно! Он ведь был один из первых, кого я встретил в Лизе. Он,
кажется, входит в их делегацию?
     --  Да.  Мы с ним  хорошо  узнали друг  друга.  Это блестящий ум,  и  в
человеческой душе он разбирается куда тоньше, чем я вообще считал возможным,
хотя и говорит мне,  что по стандартам Лиза его следует рассматривать только
как  начинающего... Так вот,  пока он здесь, он берется за одно предприятие,
которое,  надо  думать, придется тебе очень и очень по душе. Он,  видишь ли,
берется  проанализировать те  побудительные  мотивы, которые  заставляют нас
оставаться  в пределах города,  и убежден, что, как только ему станет  ясно,
каким именно образом  они были нам... м-м... предписаны, он вполне сможет их
устранить. Нас -- тех, кто с ним сотрудничает -- уже человек двадцать.

     -- И ты -- один из них?
     --  Да,--  ответил  Джизирак,  и при  этом он  был  настолько  близок к
смущению, как Олвин еще  никогда за ним  не замечал.-- Это нелегко и уж,  во
всяком случае, мало приятно, но, знаешь, это стимулирует, стимулирует! ..
     -- А как он работает?
     -- Он взял за  основу наши саги.  Ему сконструировали целую серию, и он
изучает наши реакции на обстановку, когда мы в эти саги  погружаемся. Вот уж
никогда  не  думал,  что  в  моем-то  возрасте  снова займусь  развлечениями
детства!
     -- А что это такое -- саги? -- спросил Хилвар.
     --  Воображаемые  миры  мечты,--  ответил  Олвин.--  По  крайней  мере,
большинство из них  -- воображаемые,  потому что некоторые-то основаны  и на
исторических фактах. Их миллионы, записанных в Хранилищах Памяти города.  Ты
можешь выбрать себе по вкусу любое приключение, и  оно будет  представляться
тебе  совершенно реальным, пока соответствующие импульсы поступают в мозг.--
Он повернулся к Джизираку:
     -- А в какие же саги приглашает вас Джирейн?
     -- Да знаешь, большая их часть, как ты и мог бы предположить,  касается
выхода  из  Диаспара.   Некоторые  переносят   нас   в   наши  самые  ранние
существования --  настолько близко к основанию  города,  насколько мы только
можем туда подобраться.  Джирейн, понимаешь  ли, убежден, что, чем ближе  он
станет к  источнику тех побудительных  причин, тем легче ему будет подорвать
их...
     Олвина эта  новость сильно  приободрила. Его  собственный  труд  был бы
завершен  всего лишь наполовину, открой он крепостные врата Диаспара  только
для того, чтобы убедиться, что охотников пройти через них -- нет.
     -- И  вы действительно хотите получить способность выйти  из города? --
проницательно спросил Хилвар.
     -- О нет! -- без всяких колебаний  ответил Джизирак.  -- Меня при одной
мысли об этом в дрожь кидает. Но,  видите ли, я отдаю  себе отчет в том, что
мы были не правы, не правы  абсолютно, когда считали  Диаспар  миром, вполне
достаточным для человека, и логика подсказывает мне,  что что-то должно быть
предпринято,  чтобы  исправить эту ошибку.  Но вот на эмоциональном уровне я
все еще не  способен  покинуть город. Возможно,  именно  таким я  и останусь
навсегда... Джирейн  же считает, что сможет добиться,  чтобы  многие из  нас
посетили Лиз, и я полон решимости помочь ему в его эксперименте... даже если
половину времени я и тешу себя надеждой, что ничего у него не выйдет!
     Олвин взглянул на своего старого  наставника с новым  уважением. Сам-то
он  уже  не отвергал  силу внушения и  верно оценивал мотивы, которые  могут
заставить  человека действовать  в защиту  логики. И он не мог  не  сравнить
холодное  мужество Джизирака с паническим бегством  в  будущее Хедрона, хотя
теперь, когда он  стал лучше понимать человеческую натуру, он уже  больше не
решался осуждать Шута за его поступок.
     Он  не сомневался в том,  что Джирейну удастся задуманное. Быть  может,
Джизирак  и окажется слишком  уж стар, чтобы переломить пожизненную привычку
-- как бы ему ни  хотелось начать все сначала. Но это уже не имело  никакого
значения,  потому  что  успех  все-таки  ждал других,  направляемых  мудрыми
психологами   Лиза.  А  как  только  несколько  человек  вырвутся  из  своей
миллиарднолетней раковины, последуют  ли за ними  остальные -- станет только
вопросом времени.
     Он  задумался  над тем,  что же произойдет с Диаспаром и  Лизом , когда
барьеры  рухнут  полностью.  Лучшие  элементы  культуры  обоих  должны  быть
сохранены  и  спаяны  в  новую и более здоровую культуру.  Это  была  задача
устрашающих  масштабов, и  для ее  решения  потребуются вся мудрость  и  все
терпение, на которые окажутся способны оба общества.
     Некоторые из трудностей этого  предстоящего притирания друг к другу уже
были  очевидны. Гости из Лиза -- очень  вежливо  -- отказались жить в домах,
которые им предоставил  город. Они  раскинули свое временное жилье  в Парке,
среди  обстановки, напоминающей  им  родину.  Единственным исключением  стал
Хилвар: хотя ему и  не слишком-то по душе было жить в доме с неопределенными
стенами  и  эфемерной  меблировкой,  он   все-таки  отважно   воспользовался
гостеприимством  Олвина,  успокоенный  обещанием,   что  они  останутся  тут
недолго.
     Никогда в жизни Хилвар не чувствовал себя одиноким, но вот  в  Диаспаре
он познал это состояние. Город оказался для него еще более странным и чужим,
чем  даже  Лиз  для  Олвина,  его  подавляла бесконечная  сложность  общения
множества совершенно незнакомых  людей, которые, казалось,  заселяли  каждый
дюйм пространства  вокруг него. В Лизе он знал каждого, независимо  от того,
встречался он с  этим  человеком  лично или  нет. Но, проживи  он  и  тысячу
жизней, он не смог бы перезнакомиться со всеми Диаспаре, и хотя он и отдавал
себе отчет в  том,  что  чувство  этой  непреодолимости  иррационально,  оно
все-таки подавляло его. Только преданность другу удерживала его в этом мире,
не имеющем ничего общего с его собственным.
     Он часто пытался анализировать свое отношение к Олвину. Эта дружба, как
он понимал, возникла из того же  источника, который питал его  сочувственное
отношение  ко  всем  слабым  и  борющимся за жизнь существам. Это  могло  бы
удивить  тех, кто  думал об  Олвине  как  о  человеке сильной  воли, упрямом
эгоцентристе, не нуждающемся ни в чьей нежности и не способном ответить ею.
     Хилвар,  однако,   знал  Олвина   куда  глубже.   С  самого  начала  он
инстинктивно почувствовал, что Олвин  -- исследователь,  а все исследователи
ищут что-то такое,  что ими утрачено. Они  редко  это находят,  и  еще  реже
достижение цели приносит им радость большую, чем сам процесс поиска.
     Хилвар сначала  не  понимал, чего же именно  ищет Олвин. Им  руководили
силы,  приведенные  в  движение  в  незапамятные  времена  гениями,  которые
спланировали Диаспар  с  таким  извращенным  мастерством,  или  же еще более
талантливыми  людьми,  противостоявшими  первым.  Как и  любое  человеческое
существо,  Олвин   до  известного   предела  был   машиной,   его   действия
предопределялись наследственностью.  Это, конечно, не отменяло потребности в
понимании и  добром  к нему отношении  и в равной  же степени  не давало ему
иммунитета против одиночества и отчаяния. Для его собственного народа он был
настолько непредсказуем,  что его сограждане  порой  забывали,  что он живет
теми же чувствами,  что и они.  Понадобился  Хилвар  --  человек совсем иных
жизненных   обстоятельств,  чтобы  разглядеть  в   Олвине  просто  еще  одно
человеческое существо.
     В течение  первых нескольких  дней в  Диаспаре Хилвар повстречал  людей
больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, но ни с  кем  не сблизился. Живя в
такой скученности, обитатели  города  выработали  известную сдержанность  по
отношению  друг  к  другу,  и   преодолеть  ее  было  нелегко.  Единственное
уединение,  которое им было ведомо, было  уединение мышления,  и они  упорно
оберегали его, даже когда занимались сложными  и  бесконечными обшественными
делами Диаспара. Хилвару было  их  жаль,  хотя  он  и понимал,  что  они  не
испытывают ни малейшей  нужды в  сочувствии.  Они не отдавали  себе отчета в
том,  чего  оказались  лишены, им  неведомо было  теплое  чувство  общности,
связывающее  всех  и  каждого  в  телепатическом  социуме Лиза.  Более того,
значительная часть из тех, с кем ему случалось поговорить, смотрели  на него
с жалостью  -- как на  человека, ведущего беспросветно  скучную и  никчемную
жизнь, хотя все они  были достаточно вежливы,  чтобы и вида не показать, что
они думают именно так.
     К Эристону и Итании -- опекунам Олвина -- Хилвар  быстро потерял всякий
интерес, увидев, что это добрые люди, но поразительные посредственности. Его
очень смущало, когда он слышал как Олвин называет их отцом и матерью: в Лизе
эти  слова  все  еще  сохраняли  свое  древнее  биологическое значение.  Ему
требовалось постоянное  умственное  усилие  -- помнить, что  законы  жизни и
смерти оказались  перетасованы  создателями Диаспара,  и  порой Хилвару даже
казалось  -- несмотря  на  все  столпотворение вокруг  него,  --  что  город
наполовину пуст, потому что в нем нет детей.
     Его интересовало, что же теперь станется с Диаспаром, теперь, когда его
долгая изоляция подошла  к  концу. Лучшее,  что мог бы сделать  город, решил
он,-- это  уничтожить Хранилища Памяти, которые в  продолжении столь долгого
времени держали его  в замороженном состоянии. Столь  чудесные сами по себе,
вершина, настоящий триумф науки, создавшей их, они все-таки были порождением
больной культуры,  страшившейся слишком  многого. Некоторые  из  этих  фобий
основывались  на   реальностях,  но  остальные,  как  теперь  представлялось
совершенно ясно,  покоились лишь на разыгравшемся воображении.  Хилвару было
известно кое-что о той картине, которая стала вырисовываться в ходе изучения
интеллекта Вэйнамонда. Через несколько дней это предстояло узнать и Диаспару
-- и обнаружить, сколь многое в его прошлом было просто выдумкой...
     Но если бы  Хранилища  Памяти оказались уничтожены,  через  тысячу  лет
город  был  бы  мертв,  поскольку  его   обитатели  потеряли  способность  к
воспроизводству. Это была  дилемма, от которой,  казалось, совершенно некуда
было уйти, но Хилвар  уже  нащупал  одно  из  возможных  решений.  На  любую
техническую проблему всегда  находится  ответ, а народ  Лиза достиг огромных
высот в биологии. То, что было  когда-то сделано, можно и переделать -- если
только Диаспар сам этого захочет.
     Но сначала город обязательно должен осознать, что же именно он потерял.
Этот  процесс  займет много  лет, быть может  --  даже  столетий. Но это  --
начало. Очень скоро влияние первых уроков потрясет Диаспар так  же  глубоко,
как и сам контакт с Лизом.
     Лиз, впрочем, тоже будет потрясен до самого  основания. Несмотря на всю
разницу  этих культур, они  возникли  из единого корня  и  питались теми  же
иллюзиями. Они  обе  станут  здоровее,  когда еще раз  спокойно и пристально
вглядятся в свое утраченное прошлое.

<ul><a name=24></a><h2>24</h2></ul>

     Амфитеатр  был рассчитан на все население Диаспара,  и едва  ли хотя бы
одно из десяти  миллионов  его мест пустовало. Глядя  вниз  со  своего места
далеко наверху на этот огромный овал, Олвин не мог не подумать о Шалмирейне.
У  обоих кратеров  была одна  и та  же  форма, да и  размера они были  почти
одинакового. Если бы заполнить воронку  Шалмирейна людьми,  то она стала  бы
очень похожа на эту.
     Была,  однако,  между  ними и одна фундаментальная  разница. Гигантская
чаша Шалмирейна существовала,  так сказать, во  плоти, этот же амфитеатр  --
нет.  И  никогда прежде он не существовал.  Это был просто  фантом,  рисунок
электрических зарядов, дремлющих  в памяти Центрального  Компьютера, пока не
наступала   нужда   вызвать  их  к  жизни.   Олвин  отлично   знал,  что   в
действительности он  находится в своей комнате и что все эти миллионы людей,
которые его сейчас окружают, тоже  сидят  по  домам. До тех пор  пока  он не
предпринимал  попытки сдвинуться  с места, иллюзия оставалась полной. Вполне
можно было поверить,  что Диаспар опустел, а все его жители собрались здесь,
в этой огромной чаше.
     Не однажды за прошедшие тысячелетия жизнь  в городе замирала, чтобы его
население могло  собраться на  Великой Ассамблее.  Олвин знал, что и  в Лизе
сейчас происходит нечто подобное. Но там встречались просто мыслями.
     Большинство из  окружающих были ему знакомы -- вплоть до расстояния, на
котором лицо еще можно было различить невооруженным глазом. Более чем в миле
от него и тысячью футов  ниже располагалось небольшое круглое  возвышение, к
которому и было приковано сейчас внимание всего мира. С трудом верилось, что
можно будет что-то разглядеть с такого расстояния, но Олвин знал, что, когда
начнутся выступления, он будет видеть и слышать все происходящее  с такой же
ясностью, как и всякий другой в Диаспаре.
     Какая-то дымка возникла на возвышении в центре амфитеатра. Тотчас же из
нее материализовался Коллитрэкс -- лидер  группы, в  задачу  которой входило
реконструировать   прошлое  на  основе  информации,  принесенной  на   Землю
Вэйнамондом. Задача  эта была невообразимо трудна, почти  невыполнима  и  не
только из-за того, что были вовлечены непостижимо  долгие временные периоды.
Лишь однажды, с помощью  Хилвара, Олвину удалось  прикоснуться к внутреннему
миру этого странного существа,  которое они открыли --  или  которое открыло
их. Для Олвина мысли Вэйнамонда оказались столь же лишены смысла, как тысяча
голосов, надрывающихся одновременно в какой-то огромной резонирующей камере.
И  все  же  ученые  Лиза  смогли  разобраться  в этом  хаосе, записать его и
проанализировать уже не спеша. Прошел слух -- Хилвар не опровергал его, но и
не  подтверждал,-- что то, что  обнаружили ученые, оказалось столь  странно,
что почти ничем не напоминало ту  историю, картины  которой все человечество
считало истинными на протяжении миллиарда лет.
     Коллитрэкс начал речь. Для Олвина, как и для любого другого в Диаспаре,
его  чистый и  ясный  голос исходил, казалось,  из  точки, расположенной  от
слушателя  всего в  нескольких дюймах.  Затем -- было трудно  понять,  каким
образом  (точно  так  же, как  геометрия сна  отрицает логику  и  все  же не
вызывает  никакого  удивления   у  спящего)  --  Олвин   оказался   рядом  с
Коллитрэксом в то  же  самое  время,  как  он  сохранял свое место высоко на
склоне амфитеатра. Этот парадокс ничуть его не изумил. Он просто принял его,
как воспринимал  и  все  другие  манипуляции  с  пространством  и  временем,
возможность которых была предоставлена в его распоряжение.
     Очень коротко Коллитрэкс коснулся общепринятой истории человечества. Он
говорил  о загадочных людях цивилизаций эпохи Рассвета, которые  не оставили
после  себя ничего,  кроме горстки великих имен и каких-то тусклых легенд об
Империи,  Даже  в самом  начале  -- так  принято  было  считать  --  Человек
стремился к звездам и в конце концов достиг их. В  течение  миллионов лет он
бороздил пространства Галактики, прибирая к рукам одну  звездную систему  за
другой.  Затем  из  тьмы  за краем Галактики  Пришельцы нанесли  свой удар и
отобрали у Человека все, что он уже считал своим.
     Отступление   в  тесные   рамки   Солнечной  системы  было   горьким  и
продолжалось  несколько  столетий.  Сама  Земля  едва  избежала  уничтожения
благодаря легендарным  битвам, которые гремели вокруг  Шалмирейна. Когда все
кончилось, Человеку остались только  его воспоминания и мир,  на  котором он
родился.
     С тех пор  все было лишь затянувшимся антипиком. И, как крайняя ирония,
Галактическая Империл, которая надеялась повелевать Вселенной, покинула даже
большую часть своего собственного мирка и раскололась  на  две изолированные
культуры Лиза и Диаспара --  оазисы жизни в пустыне, разделившей их столь же
эффективно, как межзвездные пропасти.
     Коллитрэкс остановился. Олвину, как и каждому  в гигантском амфитеатре,
казалось, что историк смотрит ему прямо в глаза  -- взглядом свидетеля таких
вещей, в которые он и посейчас еще не в силах поверить.
     -- Вот и все, что касается сказок, в  которые все мы свято веруем с тех
самых   пор,   как   началась  наша  писаная  история,--   снова   заговорил
Коллитрэкс.-- А  теперь я должен вам сообщить, что все  эти  сказки лживы --
лживы в каждой  своей детали, лживы  настолько,  что  даже  сейчас мы еще не
сумели полностью соотнести их с действительностью...
     Он подождал,  чтобы значение сказанного  дошло до  каждого. После чего,
медленно  и  тщательно выговаривая слова,  передал Лизу  и Диаспару  знание,
которое было получено от Вэйнамонда.
     ...Даже то, что Человек достиг звезд, было неправдой. Вся его крохотная
империя  ограничивалась  орбитой  Плутона  и  Персефоны  --  межзвездное  же
пространство оказалось таким барьером,  преодолеть который Человек был  не в
силах. Вся его цивилизация  теснилась вокруг Солнца и была еще очень молода,
когда... звезды сами пришли к ней.
     Влияние этого, должно быть, оказалось потрясающим. Несмотря на все свои
неудачи,  Человек никогда не сомневался,  что настанет день --  и он покорит
глубины  пространства.  Он верил и  в  то,  что, если Вселенная  и  населена
равными ему,  в  ней тем  не  менее нет  никого,  кто превосходил бы его  по
развитию. Теперь же Земле стало ясно, что она была не права в  обоих случаях
и  что  в межзвездных  глубинах  существуют  умы  куда  более  великие,  чем
человеческий.  На  протяжении   многих  столетий  --   сначала  в  кораблях,
построенных   другими,  а  позже  --  и  собственной  постройки  на   основе
заимствованных знаний -- Человек исследовал Галактику. И повсюду  он находил
культуры, которые мог  оценить, но  с которыми не мог сравниться, а время от
времени ему,встречался  и разум, обещавший  вскоре вообще выйти  за  пределы
человеческого понимания.
     Удар этот  был  невообразимо тяжек, но  человечество  не было бы  самим
собой,  если бы не справилось  с ним.  Став печальнее  и  неизмеримо мудрее,
Человек  вернулся  в   Солнечную  систему  --  безрадостно   размышлять  над
приобретенными знаниями. Он готовился принять вызов Галактики, и  постепенно
возник план, порождавший кое-какие надежды на будущее.
     Когда-то  физические  науки  представляли  для Человека  самый  большой
интерес.  Теперь  же он с  еще большим горением накинулся на  исследования в
области генетики и науки о мозге.  Он был  преисполнен решимости любой ценой
добраться до самых пределов своей эволюции.
     Этот великий  эксперимент  на  протяжении  миллионов  лет поглощал  всю
энергию человечества, но Коллитрэкс сумел уложить все эти страдания, все эти
жертвы  всего  в несколько  слов.  Впрочем, эксперимент  принес Человеку его
самые замечательные достижения. Человек уничтожил болезни. Он мог бы  теперь
жить вечно, если бы  пожелал.  А  овладев телепатией, он подчинил себе самую
неуловимую силу из всех.
     Он был готов снова, опираясь уже на собственные завоевания, ринуться  к
звездам -- туда, в непомерные просторы Галактики.  Он  хотел встретить,  как
равных, обитателей тех  миров,  от которых когда-то отвернулся в  уязвленном
самолюбии. Он хотел сыграть и свою роль в истории Вселенной...
     И  все  это  он исполнил. Вот  с  тех-то  времен  --  самых,  возможно,
продолжительных в истории -- и появились легенды о Галактической Империи. Но
все  это  оказалось забыто в ходе трагедии, которая  подвела Человека  к его
концу...
     Империя  существовала, по меньшей мере, миллион лет. Надо полагать, она
пережила  множество  кризисов,  возможно,  даже  войн,  но  все  это  просто
потерялось на  фоне величественного движения  социумов  разумных  существ  в
направлении зрелости.
     Мы можем гордиться той ролью, которую наши предки сыграли во всей  этой
истории,-- сказал Коллитрэкс после очередной паузы.-- Даже достигнув плато в
развитии культуры, они  ничуть  не  утратили инициативы. Здесь  нам придется
иметь дело,  скорее,  с умозаключениями, нежели  с  конкретными  фактами, но
представляется, что  эксперименты, которые одновременно ознаменовали падение
Империи  и  венчание  ее  славой,  были  вдохновлены  и направлялись  именно
Человеком.
     Философия, лежавшая  в основе  этих экспериментов,  выглядит  следующим
образом.
     Контакт  с другими  представителями  разумной жизни  показал  землянам,
насколько глубоко суждение мыслящего существа об  окружающем мире зависит от
его  физического  облика  и  от  тех  органов  чувств, что  находится  в его
распоряжении. Много спорили о том, можно ли представить себе  истинный облик
Вселенной  --  если  вообще  вообразить ее себе -- только с  помощью разума,
свободного от  всех физических ограничений, иначе  говоря -- Чистого Разума.
Это  была   концепция,   обычная   для   множества   древних  верований,   и
представляется странным,  что  идея,  не  имевшая  под  собой  ни  малейшего
рационального  основания, стала  в конце концов одной  из  величайших  целей
науки.
     В естественной  Вселенной никто никогда не встречал интеллект, лишенный
телесной  оболочки,--  продолжал  Коллитрэкс.-- Ученые поставили себе  целью
создать таковой. Навыки и знания, которые сделали это возможным, забыты нами
вместе со  многими другими.  Ученым того времени  были подвластны  все  силы
природы, все тайны времени и  пространства.  Тогда как наши  мысли  являются
продуктом неимоверно  сложной структуры мозговых клеток,  связанных  друг  с
другом  сетью  нервных  проводников,  те  ученые  стремились  создать  мозг,
компоненты  которого  не  были бы  материальны на молекулярном  или  атомном
уровне, а состояли бы из элементов  самого вакуума.  Такой  мозг,  если его,
конечно,  можно   так  называть,  использовал  бы   для  своей  деятельности
электрические силы или взаимодействия еще  более высокого порядка  и  был бы
совершенно свободен от тирании вещества. И действовал бы он  с куда  большей
скоростью,  чем  любой   мозг   органического  происхождения.  Он  смог   бы
существовать  до   тех  пор,   пока  во  Вселенной  оставался   бы  хотя  бы
один-единственный  эрг   энергии,  а   для  возможностей   его   вообще   не
усматривалось  границ.  Созданный  однажды,  он  сам стал бы развивать  свои
потенцианы  -- да  такие, какие не в состоянии были  предвидеть  и  сами его
создатели.
     И вот,  опираясь  в  основном  на  опыт,  накопленный  за время  своего
собственного  возрождения,  человечество   Земли   предложило,   что   стоит
попытаться  приступить  к  созданию  такого  существа.  Никогда  еще   перед
суммарным интеллектом Вселенной не ставилось проблемы  более фундаментальной
и сложной, и после нескольких столетий споров вызов был принят. Все разумные
обитатели   Галактики  объединили  свои  усилия,   чтобы   сообща  выполнить
замысленное.
     Более  миллиона  лет  отделило  мечту  от ее  воплощения.  Поднялись  и
склонились  к  закату  многие  цивилизации,  впустую  тратился  тяжкий  труд
множества миров на  протяжении целых столетий, но  цель никогда не тускнела.
Возможно, настанет день, когда мы в подробностях узнаем всю эту историю, это
самое  грандиозное и самое продолжительное  усилие  в истории  человечества.
Сегодня же  нам известно  только то,  что  все  это закончилось катастрофой,
которая едва не погубила Галактику.
     Мозг  Вэйнамонда   отказывается  детально  следовать  перипетиям  этого
периода.  Существует  некий  узкий  промежуток  времени,  который  для  него
заблокирован,  но,  как  нам  представляется,   заблокирован   он  лишь  его
собственным  страхом.   В  начале  этого  промежутка  мы  видим  межзвездное
сообщество разумных существ на вершине своей славы,  в нетерпеливом ожидании
триумфа науки.  В  конце же, спустя  всего какую-то тысячу лет, эта  могучая
организация поколеблена и сами  звезды потускнели, словно бы лишенные  части
своей  энергии.  Над  Галактикой  простирается  крыло  страха,  связанное  с
понятием <Безумный Разум>...
     Нетрудно  догадаться,  что  же  именно   произошло   в   этот  короткий
промежуток,-- продолжал  Коллитрэкс.-- Чистый  Разум  был создан, но либо он
оказался  безумен,  либо,  как  с  большей  вероятностью следует  из  других
источников, оказался неумолимо  враждебен  веществу. В  течение столетий  он
терзал  Вселенную,  пока  его  не обуздали  силы, о которых мы  можем только
догадываться.  Какое бы  оружие  ни  использовала  доведенная  до  крайности
Галактическая  Империя, оно  истощило  энергию огромнейшего числа звезд.  Из
воспоминаний об этом  трагическом периоде и возникли некоторые  -- хотя и не
все -- легенды о Пришельцах. Об этом я сейчас расскажу подробнее.
     Безумный Разум не  мог  быть уничтожен, поскольку  был бессмертен.  Его
оттеснили к краю  Галактики  и там каким-то  образом заперли  -- мы не знаем
как. Его тюрьмой стала созданная искусственно странная звезда, известная под
названием Черное солнце,  и  там  он и  остается по сей  день.  Когда Черное
солнце умрет, он снова  станет свободен. Сказать, насколько далеко в будущем
лежит этот день, не представляется возможным.
     Коллитрэкс  умолк,  словно бы  забывшись  в  собственных  размышлениях,
совершенно  безразличный к  тому,  что на  него  глядели  глаза всего  мира.
Воспользовавшись  этим долгим молчанием, Олвин стал оглядывать тесно сидящих
вокруг него  людей, стремясь прочесть,  угадать,  что  у  них на уме теперь,
когда  они  познали  откровение  и ту  таинственную  угрозу,  которая отныне
призвана заменить миф о Пришельцах. По большей части на  лицах его сограждан
застыло  выражение крайнего  недоверия: они все еще не  могли  отказаться от
своего фальшивого прошлого  и  принять вместо  него еще более фантастическую
версию реальности.
     Коллитрэкс заговорил  снова. Тихим,  приглушенным  голосом  он принялся
описывать последние дни Империи. По мере того  как перед ним разворачивалась
картина того времени, Олвин  все больше понимал, что это был век, в  котором
ему  очень  хотелось  бы  жить.  Век  приключений  и  не  знающего  преград,
сверхъестественного  мужества,  которое  все-таки сумело  вырвать победу  из
зубов катастрофы.
     --  Хотя  Галактика  и  была  опустошена  Безумным  Разумом,--  говорил
Коллитрэкс,--  ресурсы  Империи оставались  еще огромными и дух  его  не был
сломлен. С отвагой, которой мы можем только  поражаться, великий эксперимент
был  возобновлен ради поиска ошибки, которая привела к трагедии. Разумеется,
теперь нашлись многие и многие, кто выступил против  этой  работы, предрекая
усугубление  катастрофы,  но  все-таки  возобладало  противоположное мнение.
Проект продвигался вперед во всеоружии знания, добытого такой дорогой ценой,
и на этот раз он привел к успеху.
     Народившийся  новый вид разумных существ имел интеллект, который просто
невозможно было измерить. Но этот разум  был  совершенно  ребяческим.  Мы не
знаем, был ли это  расчет его создателей, но представляется  вероятным,  что
они считали  это неизбежным. Потребовались бы миллионы лет, чтобы  он достиг
зрелости, и ничего  нельзя  было  предпринять, чтобы ускорить  этот процесс.
Вэйнамонд оказался  самым первым  из этих созданий. По Галактике должны были
быть рассеяны и  другие, но  мы  считаем,  что создано их было не так  уж  и
много, поскольку Вэйнамонд никогда не встречал своих собратьев.
     Создание  этого  разума  стало  величайшим  достижением   галактической
цивилизации.  Человек  играл  в  ней   ведущую,  даже,  возможно,  абсолютно
доминирующую роль. Я не упоминаю здесь население собственно Земли, поскольку
ее  история  -- не более  чем  ниточка  в огромном ковре. В силу того что на
протяжении  всего  этого  периода  наиболее предприимчивые  люди  уходили  в
космос, наша Земля неизбежно стала в высшей степени консервативной и в конце
концов  даже  выступила  против ученых,  которые создали  Вэйнамонда.  И  уж
конечно она не сыграла никакой роли в заключительном акта
     Труд  Галактической  Империи  был  теперь-  завершен.  Люди  той  эпохи
смотрели на  звезды, которые они  исковеркали  в своем  отчаянном стремлении
побороть  опасность,  и  приняли  решение.  Они  постановили  оставить  нашу
Вселенную в распоряжении Вэйнамонда...
     Здесь чувствуется какая-то  тайна...  тайна,  которой  нам  никогда  не
постичь, потому  что  Вэйнамонд  не в  состоянии  оказать  нам  помощь.  Нам
известно только, что Галактическая Империя вошла в контакт с чем-то... очень
странным... и  обладающим  необычайным величием,  с  чем-то,  что находилось
далеко за кривизной  пространства, на другом  конце самого  Космоса. Что это
такое  было  --  мы   можем  только  гадать.   Но  контакт   был,  вероятно,
необыкновенно важен, а обещания столь же  велики. В течение очень  короткого
промежутка  времени наши  предки и все дружественные им сообщества  разумных
существ  прошли путь, оценить который  мы  не в состоянии. Мысли Вэйнамонда,
похоже, ограничены нашей Галактикой, однако,  читая их, мы смогли проследить
за самым началом этого  великого и загадочного предприятия. Вот  образ того,
что  нам  удалось  реконструировать. Сейчас  вы увидите  то, что происходило
более миллиарда лет назад...
     ...Бледный  венок  минувшей  своей  славе,  висит  в  пустоте  медленно
вращающееся  колесо Галактики. По  всей  его ширине тянутся  огромные пустые
туннели,  вырванные  из  структуры  Галактики Безумным  Разумом,-- в  веках,
которые воспоследуют,  эти  раны  будут  затянуты  дрейфующими звездами.  Но
никогда уже этим странницам не восполнить былого великолепия.
     Человек  собирался  покинуть Вселенную  -- так  же как  давным-давно он
покинул  свою  планету.  И  не  только  Человек,  но  и  тысяча других  рас,
трудившихся вместе с ним  над созданием Галактической Империи. Они собрались
все вместе здесь, на самом краю Галактики, всей своей толщиной лежащей между
ними и целью, которой им не достичь еще долгие века.
     Они собрали космический флот, перед которым было бессильно воображение.
Его флагманами  были солнца, самыми  маленькими  кораблями -- планеты. Целое
шаровое  скопление  со всеми  своими  солнечными системами,  со всеми своими
мирами готовилось отправиться в полет через бесконечность.
     Длинная  струя   огня  пронзила  вдруг   сердце   Вселенной,   скачками
передвигаясь от звезды к звезде. В кратчайший миг умерли тысячи солнц, отдав
свою  энергию  чудовищному  шару  из  светил,  который  метнулся  вдоль  оси
Галактики  и  теперь  становился все меньше  и  меньше,  уходя в неизмеримую
глубину космической пропасти...
     -- Таким  вот  образом Империя покинула нашу Вселенную, чтобы встретить
свою  судьбу в ином месте,-- продолжил Коллитрэкс.-- Когда его воспреемники,
интеллекты типа  Вэйнамонда, достигнут  своей полной формы,  оно,  возможно,
возвратится снова. Но этот день еще далеко впереди.
     Вот она,  в  самом кратком  и самом  поверхностном описании,--  история
Галактической Империи. Наша собственная история,  которая представляется нам
такой важной, -- не более как запоздалый и,  в сущности, тривиальный эпилог,
хотя он и настолько сложен, что мы до  сих пор  не можем разобраться во всех
деталях.  Представляется, что  многие  из старых рас,  не  снедаемые  жаждой
приключений,  отказались  покинуть  свои  родные планеты. Большинство из них
постепенно пришли в  упадок  и более не существуют,  хотя некоторые  все еще
живы.  Наш  собственный  мир  едва  избежал  подобной  же участи.  Во  время
Переходных  Столетий,  которые в  действительности-то длились миллионы  лет,
знание  о  прошлом  было  либо  утрачено,   либо  уничтожено  преднамеренно.
Последнее  представляется более вероятным, хотя в это и  трудно  поверить. В
течение столетий и столетий Человек тонул в исполненном предрассудков и  все
же научном варварстве, искажая историю, чтобы избавиться  от ощущения своего
бессилия  и  чувства  провала.  Легенды  о Пришельцах абсолютно лживы,  хотя
отчаянная  борьба против  Безумного  Разума, несомненно,  способствовала  их
зарождению. И наших  предков ничто не тянуло  обратно, на Землю, кроме разве
что душевной боли...
     Когда  мы  сделали  это  открытие,  одна  проблема  в  особенности  нас
поразила. Не было никогда никакой битвы при Шалмирейне, и все  же  Шалмирейн
существовал и  существует и  по  сей  день.  Более того, это  было  одно  из
величайших орудий уничтожения из всех когда-либо построенных.
     Потребовалось некоторое время, чтобы разрешить  эту загадку,  но, когда
ответ был найден, он  оказался  очень  простым. Давным-давно у Земли  был ее
единственный спутник --  Луна. Когда в бесконечном противоборстве приливов и
тяготения Луна наконец  стала падать, возникла необходимость уничтожить  ее.
Шалмирейн  был построен  именно  для этой цели,  и только позже вокруг  него
навились легенды, которые вам известны.
     Коллитрэкс  улыбнулся   своей   огромной  аудитории.  Улыбка  эта  была
несколько печальна:
     -- Таких легенд -- частью правдивых,  частью лживых  -- много.  Есть  в
нашем  прошлом  и другие парадоксы,  которые еще предстоит разрешить. Но это
уже проблемы,  скорее, для психолога,  нежели для историка. Даже  сведениям,
хранящимся в Центральном Компьютере, нельзя доверять до конца, поскольку они
несут на себе явственные свидетельства того, что в очень  далекие времена их
подчищали.
     На  Земле  лишь  Диаспар  и  Лиз   пережили  период  упадка  --  первый
благодарясовершенству своих  машин, второй -- в силу своей изолированности и
необычкых интеллектуальных способностей народа.  Но обе  эти  культуры, даже
когда они  стремились возвратиться  к  своему первоначальному уровню, уже не
могли преодолеть искажающего влияния страхов и мифов, унаследованных ими.
     Эти  страхи  не  должны  больше  преследовать  нас,  Не  дело  историка
предсказывать  будущее --  я  должен  только  наблюдать  и  интерпретировать
прошлое. Но урок этого прошлого вполне очевиден:  мы слишком  долго жили вне
контакта с реальностью, и теперь наступило время строить жизнь по-новому.

<ul><a name=25></a><h2>25</h2></ul>

     В молчаливом удивлении шагал Джизирак  по улицам Диаспара  и не узнавал
города -- настолько он отличался  от того, в котором наставник Олвина провел
все свои  жизни.  Но  он  все-таки  знал,  что  это --  Диаспар, хотя  и  не
задумывался над тем, откуда это ему известно.
     Улицы были узкими, здания -- ниже, а Парка и вовсе  не было. Или, лучше
сказать, его  еще не  было.  Это  был Диаспар накануне перемен, Диаспар, еще
распахнутый в мир и Вселенную. Город накрывало бледно-голубое небо, усеянное
размытыми перьями о6лаков,--  они медленно поворачивались  и изгибались  под
ветром, который мел по поверхности этой еще совсем юной Земли.
     Пронизывая  облака,  летя  и  выше  их,  в   небе   двигались  и  более
материальные воздушные странники. На высоте многих миль над городом корабли,
связывающие  Диаспар с  внешним миром, мчались по  своим  маршрутам  в самых
разных  направлениях,  прошивая  небеса  кружевными  строчками  инверсионных
следов,  Джизирак долго  смотрел на  эту загадку, на это чудо -- распахнутое
небо,  и  страх  касался  его  души  неосязаемыми  холодными  пальцами.   Он
почувствовал себя  голым и беззащитным,  ошеломленный осознанием  того,  что
весь этот такой мирный голубой купол -- не более чем тончайшая из скорлупок,
за которой простирается космос, таинственный и угрожающий.
     Но этот страх был недостаточно силен, чтобы парализовать волю. Какой-то
долей  сознания  Джизирак понимал,  что  все это сон, а сон не причинит  ему
ровно никакого вреда. Он просто проплывет сквозь это наваждение, пробуя  его
на вкус, пока не проснется в городе, который ему хорошо знаком.
     Он  направлялся в самое сердце  Диаспара, к той его  точке,  где в  его
эпоху  будет  стоять усыпальница Ярлана Зея. Теперь, в  этом древнем городе,
здесь ничего  еще  не было, стояло  только низкое, круглое здание, в которое
вело множество  сводчатых дверей. Около одной из них  его дожидался какой-то
человек.
     Джизираку следовало бы онеметь от изумления, но теперь его уже ничто не
могло  удивить. Почему-то это казалось  совершенно правильным и естественным
-- оказаться лицом к лицу с человеком, построившим Диаспар.
     Полагаю, вы меня узнали,-- обратился к нему Ярлан Зей.
     -- Ну,  конечно! Ведь я тысячи раз видел ваше изображение. Вы  -- Ярлан
Зей, а это все --  Диаспар, каким он был  миллиард лет назад. Я понимаю, что
все это мне снится и что ни вас, ни меня в действительности здесь нет...
     --  Тогда,  что  бы ни произошло, вам не  следует  тревожиться. Поэтому
идите за мной и помните, что ничто не может  причинить  вам  никакого вреда,
поскольку  стоит вам только пожелать  -- и  вы проснетесь  в Диаспаре  своей
эпохи...
     Джизирак послушно проследовал за Ярланом Зеем в здание. Свой мозг в эти
минуты  он  мог  бы  сравнить  с  губкой --  все  впитывающей  и  ничего  не
подвергающей сомнению. Какое-то воспоминание  или даже всего лишь отдаленное
эхо  воспоминания  предупреждало его о  том, что именно  должно  сейчас  вот
произойти, и  он  знал, что  в былые времена при  виде этого он сжался бы от
ужаса. Теперь же  он совсем  не испытывал страха. Он не только сознавал себя
под  защитой понимания того, что все  здесь происходящее  -- нереально, но и
присутствие  Ярлана Зея казалось неким  талисманом против  любых опасностей,
которые могли бы ему встретиться.
     На  движущихся  тротуарах,  ведших  в  глубину  здания,   стояло  всего
несколько  человек,  и поэтому, когда  Джизирак  с Ярланом Зеем остановились
наконец в молчании возле  длинного, вытянутого цилиндра,  который, как  знал
Джизирак, может унести  его в путешествие, сведшее бы его в  будущем  с ума,
рядом  с ними  никого  не  оказалось,  Его  проводник  жестом указал ему  на
отворенную дверь.  Джизирак  задержался на пороге не  более  чем на какую-то
долю секунды, а затем решительно ступил внутрь.
     --  Вот видите,--  улыбнулся Ярлан  Зей.-- Ну  а теперь  расслабьтесь и
помните,  что  вы  --  в  полнейшей безопасности...  никто  и  ничто  вас не
тронет...
     Джизирак верил ему. Только едва уловимую дрожь беспокойства  ощутил он,
когда  в  полной  тишине вход в  туннель  перед  ними скользнул навстречу  и
машина,  внутри которой они  находились, двинулась в  глубь  земли,  набирая
скорость. Какие бы  страхи  он  ни испытывал прежде,  все  они  теперь бы,ли
прочно  забыты  --  смятые, оттесненные горячим  желанием поговорить с  этой
загадочной личностью, явившейся из такого далекого прошлого.
     --  Не кажется ли  вам странным,--  обратился к  нему Ярлан Зей,-- что,
хотя небо для нас и  открыто, мы  пытаемся зарыться  поглубже в  землю? Это,
знаете ли, начало  той болезни, закономерное окончание которой вы наблюдаете
в своей эпохе.  Человечество  пытается спрятаться,  оно страшится того,  что
лежит там, в  пространстве,  и скоро оно накрепко запрет все  двери, которые
еще ведут во Вселенную.
     --  Но  ведь  я только  что  видел  в  небе  над  Диаспаром космические
корабли,-- возразил Джизирак.
     -- Больше  вы  их  не увидите.  Мы уже потеряли  контакт со звездами, а
очень  скоро  мы  уйдем  и  с  планет  Солнечной системы. Нам  потребовались
миллионы  лет,  чтобы  выйти  в космическое пространство, и  только какие-то
столетия, чтобы снова отступить к Земле... А спустя совсем непродолжительное
время мы покинем и большую часть самой Земли...
     -- Но  почему?  -- спросил Джизирак. Ответ  был ему известен, но что-то
тем не менее все-таки заставило его задать этот вопрос.
     -- Нам необходимо было убежище, которое избавило бы нас от страха перед
смертью и от боязни пространства. Мы  были больным народом и не хотели более
играть никакой роли во Вселенной, и вот мы сделали вид, будто ее попросту не
существует. Мы видели,  как  хаос пирует  среди звезд,  и тяготели к  миру и
стабильности.  А из  этого  со  всей непреложностью  следовало,  что Диаспар
должен быть закрыт, с тем чтобы ничто извне не могло в него проникнуть...
     Мы  создали город,  который  вам так  хорошо  известен,  и сфабриковали
фальшивое прошлое, чтобы скрыть от самих  себя нашу  слабость. О, мы были не
первыми, кто  прибегнул  к такому  способу...  но мы  оказались первыми, кто
проделал  все с такой тщательностью. И мы переделали сам дух Человека, лишив
его  устремлений  и  яростных  страстей, дабы он был  вполне доволен  миром,
которым теперь обладал.
     Понадобилась тысяча лет, чтобы возвести город со всеми его механизмами.
По мере того как каждый из нас завершал свою профессиональную задачу, из его
памяти стирали все воспоминания, замещая их тщательно разработанным рисунком
новых, фальсифицированных,  и личность  человека оказывалась  погребенной  в
электронных катакомбах города до тех пор, пока не придет время снова вызвать
ее к жизни...
     И вот настал день, когда в Диаспаре  не осталось  ни единой живой души.
Бодрствовал  только  Центральный  Компьютер, повинующийся  внесенным  в него
указаниям и  контролирующий Хранилища Памяти,  в  которых спали  мы все.  Не
осталось ни одного человека,  который сохранил бы хоть  какой-то  контакт  с
прошлым... Таким вот образом в этот самый момент и начала свою поступь новая
История...
     Затем, один за другим, через определенные интервалы, мы были вызваны из
электронных  лабиринтов компьютерной памяти  и  снова облеклись  плотью. Как
механизм,  который  был  только  что  построен  и  теперь  получил толчок  к
действию,  Диаспар принялся  выполнять  обязанности,  для которых он  и  был
создан.
     И все же некоторых из нас с самого начала обуревали  сомнения. Вечность
--  срок долгий.  Мы  отдавали  себе отчет  в том,  на какой  риск  идем, не
предусматривая  никакой   отдушины  и  пытаясь  полностью  отгородиться   от
Вселенной.  С  другой  стороны, мы не могли  обмануть ожиданий всего  нашего
сообщества,  и поэтому  работать над  модификациями,  которые представлялись
необходимыми, нам пришлось втайне.
     Неповторимые были одним из  наших изобретений. Им предстояло появляться
через весьма продолжительные интервалы  времени,  с тем чтобы, если позволят
обстоятельства, обнаруживать за пределами  Диаспара  все,  что было достойно
усилия, потребовавшегося бы для контакта. Нам  и в  голову не приходило, что
понадобится  так  много  времени  для  того, чтобы  одному  из  Неповторимых
сопутствовал успех... Не ожидали мы и того, что успех  этот  окажется  столь
грандиозен...
     Несмотря на заторможенность своих способностей к  критическому анализу,
составляюшую самую суть сновидения, Джизирак  бегло подивился тому,  как это
Ярлан Зей может с таким знанием дела рассуждать о вещах, которые имели место
спустя миллиард лет после того времени, когда он существовал. Это было очень
странно...  он, видимо,  просто потерял ориентировку  --  где  находится  во
времени и пространстве...
     А путешествие между тем подходило к концу.  Стены туннеля уже больше не
мелькали молниями мимо окон. И Ярлан Зей начал  говорить с настойчивостью  и
властностью, которых у него только что и в помине не было.
     -- Прошлое  кончилось. Мы сделали  свое  дело --  для  хорошего ли, для
дурного ли,  и  с этим -- все! Когда вы,  Джизирак, были созданы, в вас  был
вложен страх перед внешним миром и то  чувство  настоятельной  необходимости
оставаться в пределах  города, которое вместе с вами разделяют все  граждане
Диаспара. Теперь вы знаете, что страх этот  ни на чем не основан, что он был
навязан  вам  искусственно... И  вот  я, Ярлан  Зей,  тот, кто дал  его вам,
освобождаю вас от этого бремени. Вы понимаете?
     На  этих последних  словах голос Ярлана Зея  стал звучать  все громче и
громче,  пока,  казалось, не заполнил  собой  весь  мир. Подземный  вагон, в
котором Джизирак двигался с такой скоростью, стал расплываться, дрожать, как
будто сон  подходил  к концу.  Изображение тускнело,  но  он  все еще слышал
повелительный  голос,  громом врывающийся  в  его  сознание: <Вы  больше  не
боитесь, Джизирак! Вы больше не боитесь>
     Он отчаянно пытался проснуться -- так вот ныряльщик стремится вырваться
на поверхность из  морской глубины. Ярлан Зей исчез, но все еще продолжалось
какое-то  междуцарствие: голоса, которые были ему знакомы, но которые  он не
мог точно соотнести с определенными людьми, поощрительно обращались  к нему,
он ощущал, как его поддерживают чьи-то заботливые руки...  И вслед  за  этим
стремительным рассветом произошло возвращение к реальности.
     Он  открыл  глаза и увидел Хилвара,  Джирейна и  Олвина, которые стояли
подле него с  выражением нетерпения на лицах.  Но  он  едва  обратил  на них
внимание: его мозг был слишком полон чудом, которое простерлось перед ним  и
над ним,-- панорамой лесов и рек и голубым куполом открытого неба.
     Он оказался в Лизе. И ему не было страшно!
     Никто   не   беспокоил  его,  пока  бесконечный   этот   миг   навсегда
отпечатывался в его сознании. Наконец,  насытившись пониманием того, что все
это действительно реальность, он повернулся к своим спутникам.
     -- Благодарю вас,  Джирейн,--  произнес он.-- Мне, знаете  ли, никак не
верилось, что вы добьетесь успеха...
     Психолог, глядевший очень  довольным, осторожно  подкручивал  что-то  в
небольшом аппарате, который висел в воздухе рядом с ним.
     -- Вы доставили нам несколько весьма неприятных  минут,-- признался он.
-- Раз или два  вы  начинали  задавать вопросы,  на которые невозможно  было
ответить в пределах логики, и я  даже опасался,  что  вынужден буду прервать
эксперимент.
     -- А... предположим...  Ярлан Зей не убедил  бы меня? Что бы  вы  тогда
делали?..
     -- Пришлось бы сохранить вас  в бессознательном состоянии и переправить
обратно в Диаспар, где вы пробудились бы естественным образом и так  бы и не
узнали, что за время сна побывали в Лизе.
     -- Но  тот образ Ярлана Зея,  который вы мне  внушили... как многое  из
того, что он мне рассказывал,-- правда?..
     -- Я  убежден, что большая часть. Меня,  впрочем, куда сильнее заботило
то, чтобы  моя маленькая сага оказалась не  столько исторически безупречной,
сколько убедительной, но Коллитрэкс изучил ее и не обнаружил никаких ошибок.
Вне всякого сомнения, она полностью совпадает со всем тем, что  нам известно
о Ярлане Зее и основании Диаспара.
     --  Ну  вот,  теперь  мы можем  открыть  город по-настоящему,--  сказал
Олвин.-- На это, само собой, уйдет уйма времени, но в конце концов мы сумеем
нейтрализовать  все  страхи,  и  каждый,   кто   пожелает,  сможет  покинуть
Диаспар...
     Уйма времени  --  это  уж  точно,--  сухо  отозвался  Джирейн.--  И  не
забывайте, что  Лиз едва  ли достаточно велик, чтобы  принять несколько  сот
миллионов посетителей, если  все ваши  вздумают  вдруг  явиться  сюда. Я  не
считаю,  что это так  уж  вероятно,  но  и  исключать  такую  возможность не
стоит...
     --  Проблема  решится  автоматически,--  возразил  Олвин.--  Пусть  Лиз
крохотен,  но  мир-то --  велик! И с какой  стати мы должны оставлять  его в
распоряжении пустыни?
     -- Экий ты все еще мечтатель, Олвин,-- с улыбкой произнес Джизирак.-- А
я-то все думал -- что же еще осталось для тебя?
     Олвин  промолчал.  Джизирак  задал вопрос, который  все  настойчивей  и
настойчивей звучал  в  его  собственной голове  -- все  последние  несколько
недель. Он так  и остался в задумчивости, бредя позади всех, когда они стали
спускаться с холма в направлении Эрли. Не станут ли столетия, лежащие  перед
ним, спокойными, лишенными каких бы то ни было новых впечатлений?
     Ответ был в его собственных  руках. Он разрядил заряд, уготованный  ему
судьбой. Теперь, возможно, он мог начать жить.

<ul><a name=26></a><h2>26</h2></ul>

     В  достижении цели есть некоторая особенная печаль. Она  -- в осознании
того, что цель эта, так  долго  остававшаяся  вожделенной, наконец покорена,
что жизни теперь нужно придавать новые очертания, приспосабливать ее к новым
рубежам. Олвин  в полной  мере познал эту печаль, когда бродил в одиночестве
по лесам и полям Лиза. Даже Хилвар не сопровождал его, потому что  в жизни у
каждого  мужчины наступает момент,  когда  он  отдаляется и от самых близких
своих друзей.
     Блуждания эти не были бесцельными,  хотя он и никогда не решал заранее,
в  каком  селении остановится на  этот раз. Не  какое-то  определенное место
искал он. Ему нужно было новое настроение,  какой-то  толчок... в  сущности,
новый  для  него образ жизни. Диаспар теперь в нем уже не нуждался.  Семена,
которые он занес  в  город,  быстро прорастали, и  он теперь ничего  не  мог
сделать, чтобы ускорить или притормозить перемены, которые там происходили.
     Этому  мирному  краю  тоже предстояло  перемениться.  Олвину  частенько
приходило в голову --  правильно ли он поступил, открыв в своем безжалостном
стремлении удовлетворить  собственное любопытство  древний путь, связывающий
обе культуры. Но конечно же лучше было, чтобы Лиз узнал правду,-- ведь и он,
как   и  Диаспар,  почивал  на  своих  собственных  опасениях  и  совершенно
беспочвенных мифах.
     Иногда  Олвин задумывался и  над  тем, какие  же черты приобретет новое
общество. Он всей душой  верил в то, что Диаспар должен вырваться из темницы
Хранилищ Памяти  и  снова восстановить цикл жизни и угасания. Знал он  и то,
что, по глубочайшему убеждению Хилвара, в этом нет ничего невозможного, хотя
детали  предлагаемой  другом  методики  и  оказались для Олвина  слишком  уж
сложны.  Что ж,  тогда,  может  быть,  снова  наступят  времена, когда живая
человеческая любовь не будет для Диаспара чем-то недостижимым.
     Неужели,  раздумывал Олвин,  любовь  и была  тем, чего  ему  всегда  не
хватало в  Диаспаре, и ее-то на самом деле он  и стремился найти? Теперь  он
слишком  хорошо  понимал,  что,  когда  играющая   молодая   сила  натешена,
частолюбивые устремления  и  любознательность  удовлетворены,  остается  еще
нетерпение сердца.  Никому не  дано было жить  настоящей жизнью, если его не
осенял прекрасный союз любви и желания, который и не снился Олвину, пока  он
не побывал в Лизе.
     Он  бродил  по  поверхности  планет Семи  Солнц  --  первый  человек за
миллиард  лет.  Но  теперь  это  для   него  мало  что  значило.  Порой  ему
представлялось,  что он  отдал  бы  все свои  достижения, если бы только мог
услышать крик новорожденного и знать, что это дитя -- его собственное...
     В  Лизе он в один прекрасный день мог найти  то, к чему так  стремился.
Людям этого края были свойственны сердечная теплота и понимание других, чего
-- ему теперь Это было  ясно --  не  было в Диаспаре. Но, прежде чем он  мог
предаться отдыху и обрести покой, ему предстояло принять еще одно решение.
     В его руки  пришла власть.  Этой властью  он все еще обладал.  Эта была
ответственность, которой он когда-то искал и  взвалил на себя с радостью, но
теперь он понимал, что не найдет успокоения, пока эта ответственность  будет
лежать на нем. И вместе с  тем отказаться  от нее означало предать оказанное
ему доверие...
     Он  обнаружил,  что находится  в селений, изрезанном массой  каналов, и
стоит на  берегу  большого  озера. Разноцветные домики, замершие,  словно на
якорях,   над   едва    заметными   волнами,   составляли   картину    почти
неправдоподобной красоты.  Здесь  была  жизнь,  от  домиков  веяло  теплотой
человеческого общения и  комфортом  -- всем, чего  ему  так не хватало  там,
среди величия и одиночества Семи Солнц. Здесь он и принял свое решение.
     Настанет  день, когда человечество  снова  будет  готово отправиться  к
звездам. Какую новую главу напишет Человек там,  среди  этих пылающих миров,
Олвин не  знал.  Это  будет уже не его заботой.  Его будущее лежит здесь, на
Земле.
     Но,  прежде чем повернуться  к  звездам  спиной,  он  совершит еще один
полет.
     Когда Олвин пригасил вертикальную скорость корабля, город находился уже
слишком далеко внизу, чтобы можно было признать в нем дело рук человеческих,
и уже заметна была кривизна  планеты. Еще немного спустя они увидели и линию
терминатора, на  которой -- в тысячах  миль от  них  -- рассвет свершал свой
бесконечный переход по безбрежным  пространствам пустыни.  Над ними и вокруг
них сияли звезды, все еще блистающие красотой, несмотря на то, что  когда-то
они утратили часть своего великолепия.
     Хилвар   и  Джизирак  молчали,   догадываясь,   но  не  зная  с  полной
уверенностью,  чего  ради Олвин  затеял этот  полет и почему он пригласил их
сопровождать   его.   Разговаривать   не   хотелось.   Под   ними   медленно
разворачивалась  безрадостная панорама,  лишенная  даже  малейших  признаков
жизни.  Ее опустошенность давила и того и другого, и Джизирак неожиданно для
себя самого почувствовал, как в нем вспыхнул гнев на людей прошлого, которые
благодаря своему небрежению позволили угаснуть красоте Земли.
     Ему страстно захотелось верить, что Олвин  прав, говоря  о том, что все
это еще можно переменить. И силы и знания все еще находились  в распоряжении
Человека, и необходима была  только воля, чтобы повернуть столетия  вспять и
заставить океаны вновь катить свои  волны. Вода еще была -- там, глубоко под
поверхностью.  А  если необходимо,  то  можно  создать заводы, которые дадут
планете эту воду.
     За годы, лежащие впереди,  предстояло сделать так много! Джизирак знал,
что стоит на рубеже двух эпох: он уже повсюду чувствовал убыстряющийся пульс
человечества.  Предстояло, конечно, столкнуться с гигантскими проблемами, но
Диаспар  пойдет на  это.  Переписывание  прошлого набело займет многие сотни
лет, но,  когда оно будет завершено, Человек  снова  обретет почти  все, что
оказалось им утрачено.
     И  все  же -- в  состоянии ли он  будет  обрести  действительно все? --
подумал Джизирак. Трудно было поверить в то,  что Галактика снова может быть
покорена, и если даже это и будет достигнуто, то ради какой цели?
     Олвин прервал его размышления, и Джизирак отвернулся от экрана.
     -- Мне хотелось, чтобы вы это  увидели,-- тихо произнес Олвин.-- Другой
возможности вам может не представиться.
     -- Разве ты покидаешь Землю?
     -- Нет. Я  по горло сыт космосом.  Даже  если другие цивилизации  еще и
выжили  в  Галактике,  я  как-то сомневаюсь, что они  стоят  того, чтобы  их
разыскивать. Так много работы на Земле! Теперь я знаю, что мой дом -- она. И
я не собираюсь снова покидать этот дом.
     Он  смотрел  вниз, на бескрайние  пустыни, но  глаза его  видели  воды;
которые  будут  плескаться на этих пространствах через тысячи  лет.  Человек
снова открыл свой мир, и он сделает его прекрасным, пока останется на нем. А
уж потом...
     -- Мы не готовы уйти к звездам, и пройдет  очень много  времени, прежде
чем мы снова примем их вызов. Я все думал -- что мне делать с этим кораблем?
Если  он  останется  здесь,  на  Земле,  меня   все  время  будет  подмывать
воспользоваться им и я потеряю  покой. В то же время я не могу распорядиться
им бездарно. У меня  такое чувство, будто мне его доверили и я просто должен
использовать его на благо нашего мира...
     Поэтому  я решил вот  что:  я пошлю  его в Галактику  с  роботом в роли
пилота,  чтобы  выяснить  --  что  же произошло с  нашими предками, и,  если
возможно, узнать, ради чего они покинули  нашу Вселенную, что они собирались
найти.  Это, должно  быть,  представлялось им  чем-то невообразимо чудесным,
если в стремлении к нему они оставили столь многое...
     Робот не  знает усталости, сколько  бы времени ни  заняло  у  него  это
путешествие.  И  настанет  день,  когда наши двоюродные  братья получат  мое
послание  и  узнают,  что мы ждем их  здесь, на  Земле. Они  вернутся,  и  я
надеюсь, что к тому времени мы станем достойны  их,  сколь бы велики ни были
они в своем знании...
     Олвин умолк, устремив взор в будущее, контуры которого он определил, но
которого  ему, возможно, и  не суждено увидеть.  Пока Человек  перестраивает
свой мир, этот корабль будет  пересекать  пропасти  тьмы между галактиками и
возвратится  лишь через многие тысячи  лет. Может быть, он, Олвин, еще будет
здесь,  чтобы встретить  его, но даже если  нет, он  все  равно  был  вполне
удовлетворен своим решением.
     -- Мне представляется, что  ты рассудил мудро, -- отозвался Джизирак. И
тут же, в последний  раз, отголосок былого страха вспыхнул в его душе, чтобы
помучить его:  --  Но, предположим, что корабль  войдет  в контакт с  чем-то
таким,  встречи  с чем мы  бы не хотели... --  Голос его упал, поскольку  он
осознал источник своей тревоги, и он улыбнулся кривой улыбкой, в которой был
упрек самому себе и которая тотчас же прогнала последний призрак Пришельцев.
     Олвин, однако, отнесся к делу куда серьезнее, чем того ожидал Джизирак.
     -- Ты забываешь,  что  скоро у нас помощником будет Вэйнамонд,-- сказал
он.-- Мы еще не знаем, какими возможностями он располагает,  но в Лизе  все,
похоже,  думают, что возможности эти потенциально безграничны. Разве не так,
а, Хилвар?
     Хилвар ответил не  сразу.  Вэйнамонд  был еще одной  огромной загадкой,
этаким  гигантским вопросительным знаком, который всегда будет  нависать над
будущим человечества, пока это существо остается на Земле,-- это было верно.
Но очевидно было и  то,  что  эволюция Вэйнамонда  в  сторону  самоосознания
ускорилась  в  результате  его  общения  с  философами  Лиза.  Они  страстно
надеялись  на сотрудничество в  будущем с этим супермозгом-ребенком,  веря в
то, что человечеству удастся в результате сэкономить целые эпохи, которых бы
потребовала его естественная эволюция.
     --  Я  не  совсем уверен...-- признался Хилвар.--  Я думаю,  что  мы не
должны ожидать слишком многого от Вэйнамонда. Мы теперь можем ему помочь, но
ведь  в  его  бесконечной  жизни  мы  промелькнем  всего  лишь  ничтожнейшим
эпизодом. Я не думаю, что его конечное предназначение имеет к нам какое-либо
отношение.
     Олвин с изумлением уставился на него.
     -- Почему ты так считаешь? -- спросил он.
     -- Мне трудно  объяснить... Просто интуиция, --  ответил Хцлвар. Он мог
бы добавить еще кое-что, но сдержался. Такие вещи  как-то не предназначались
для передачи, и, хотя Олвин  конечно же не стал бы смеяться  над его мечтой,
он не решился обсудить проблему даже со своим другом.
     Это было больше чем мечта, в этом он был уверен, и она отныне постоянно
станет преследовать его. Каким-то образом она завладела его сознанием еще во
время того неописуемого, ни с кем не разделенного контакта, который случился
у  него с Вэйнамондом там, у Семи Солнц. Знал ли сам Вэйнамонд, какой должна
быть его одинокая судьба?
     Наступит день, когда энергия Черного солнца  иссякнет  и  оно освободит
своего  узника.  И  тогда на окраине  Вселенной,  когда  само  время  начнет
спотыкаться и  останавливаться,  Вэйнамонд  и  Безумный Разум  должны  будут
встретиться среди остывших звезд.
     Это столкновение может опустить занавес над  всем Мирозданием. И все же
оно не  будет  иметь ничего общего с маленькими заботами  Человека, и он так
никогда и не узнает о его исходе...
     --  Смотрите! --  воскликнул внезапно Олвин.-- Вот это-то я и собирался
вам показать. Знаете, что это такое?
     Корабль находился над Полюсом, и  планета  под  ними представляла собой
безукоризненную полусферу. Глядя  вниз на пояс  сумерек, Джизирак и Хилвар в
одно и то же мгновение  видели на противоположных  концах  мира и  рассвет и
закат.  Символика была  столь безукоризненна  и  так поражала  душу, что они
запомнили этот момент на всю жизнь.
     В этой Вселенной наступал вечер. Тени удлинялись к  востоку, который не
встретит еще одного рассвета. Но повсюду вокруг звезды были еще юны,  а свет
утра  еще  только  начинал  брезжить. И в один прекрасный день Человек снова
двинется по тропе, которую он избрал.


<html><head><title>Артур Кларк. 2001: Одиссея Один</title></head><body><pre><div align=right><form action=/KLARK/spaceode.txt><select name=format><OPTION VALUE="_Contents">Содержание<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Fine HTML<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Printed version<OPTION VALUE="_Ascii.txt">txt(Word,КПК)<OPTION VALUE="">Lib.ru html</select><input type=submit value=go></form></div><pre>
<ul><a name=0></a><h2>Артур Кларк. 2001: Одиссея Один</h2></ul>

--------------------
 Пер. изд.: Clarke A. 2001: A Space Odyssey. - London, 1968.
 Перевод Я. Берлина
 С доп.: гл. 45-47, пер. с англ. Норы Галь.
 Изд.: Кларк А. Космическая одиссея 2001 года: М.:  Мир,  1970.
 OCR + Spellcheck: Alef (alef@df.ru)
 <a href=http://www.df.ru/~alef/elib>URL: http://www.df.ru/~alef/elib</a>
========================================================================

[ ] - Примечания или авторский курсив



<ul><a name=1></a><h2>I. В ПЕРВОБЫТНОЙ МГЛЕ</h2></ul>


<ul><a name=2></a><h2>1. Вымирающие</h2></ul>

     Засуха продолжалась десять миллионов лет,  и царству ужасных ящеров
уже  давно пришел конец.  Здесь,  близ экватора,  на  материке,  который
позднее  назовут  Африкой,   с   новой   яростью  вспыхнула  борьба   за
существование,  и  еще не ясно было,  кто выйдет из нее победителем.  На
этой  бесплодной,  иссушенной зноем земле благоденствовать или  хотя  бы
просто выжить могли только маленькие, или ловкие, или свирепые.
     Питекантропы,  обитавшие в первобытном вельде, не обладали ни одним
из  этих  свойств;  поэтому они  отнюдь  не  благоденствовали,  а  были,
напротив,  весьма  близки  к  полному  вымиранию.  Около  полусотни этих
существ ютилось в нескольких пещерах на склоне сожженной солнцем долины;
по дну ее протекал слабенький ручеек, питаемый снегами с гор, лежавших в
трехстах километрах к  северу.  В  особо засушливые годы  ручеек исчезал
совсем и племя сильно страдало от жажды.
     Питекантропы всегда голодали,  а сейчас попросту умирали от голода.
Когда первый слабый проблеск рассвета проник в пещеру. Смотрящий на Луну
увидел,  что его отец ночью умер. Собственно, он не знал, что Старик был
его  отцом,  -  такая  связь  одного существа с  другим была  совершенно
недоступна его пониманию, но, глядя на иссохшее тело умершего, он ощутил
смутное беспокойство - зародыш будущей человеческой скорби.
     Два детеныша уже скулили,  требуя еды,  но смолкли, когда Смотрящий
на  Луну заворчал на них.  Одна из матерей сердито огрызнулась в  ответ,
защищая дитя,  которое не могла накормить вдосталь,  но у  Смотрящего не
хватило сил дать самке подзатыльник за ее дерзость.
     Снаружи уже почти совсем рассвело, и можно было выходить. Смотрящий
на Луну подхватил иссохший труп и поволок за собой, пригибаясь, чтобы не
задеть за скалу, низко нависшую над входом в пещеру. Выйдя из пещеры, он
закинул труп  на  плечи  и  выпрямился во  весь  рост,  стоя  на  задних
конечностях, - из всех животных на этой планете только он и его сородичи
умели так ходить.
     Среди подобных себе Смотрящий на Луну казался чуть ли не великаном.
Ростом  он  был  почти  полтора  метра,   а   весил  более  сорока  пяти
килограммов,  хотя и был сильно истощен. Его волосатое, мускулистое тело
было наполовину обезьяньим,  наполовину человечьим,  но формой головы он
уже больше походил на человека. Лоб у него был низкий, крутые надбровные
дуги резко выступали,  но  гены его  уже несомненно несли в  себе первые
признаки   человеческого  облика.   Он   стоял   у   пещеры,   оглядывая
раскинувшийся вокруг враждебный мир  плейстоцена,  и  в  его взгляде уже
было нечто такое,  на  что не  была способна ни  одна обезьяна.  В  этих
темных,  глубоко  посаженных глазах  мерцало  пробуждающееся сознание  -
первые ростки разума,  который не раскроется до конца еще многие века, а
может быть, вскоре и вовсе угаснет навсегда.
     Признаков опасности не было,  и  Смотрящий на Луну начал спускаться
по крутому,  почти отвесному склону от пещеры;  ноша на плечах ничуть не
мешала ему. Остальные члены стаи, словно ожидавшие сигнала вожака, мигом
повылезали из своих пещер,  расположенных ниже по склону, и заторопились
вниз, к мутным водам ручья, на утренний водопой.
     Смотрящий на Луну глянул на противоположный берег ручья -  не видно
ли Других.  Но те не показывались. Наверно, еще не вышли из своих пещер,
а  может,  уже пасутся внизу,  под горой...  Поскольку их  нигде не было
видно,  Смотрящий тут же забыл о  них -  он не умел думать о  нескольких
вещах сразу.
     Прежде всего надо  избавиться от  Старика.  Этим  летом было  много
смертей,  в том числе одна в его пещере.  Ему нужно было только положить
тело  там,  где  он  недавно  оставил  трупик  новорожденного  младенца,
остальное сделают гиены.
     Они уже ждали его там, где долина расширялась, сливаясь с саванной,
будто знали,  что  он  придет.  Он  положил тело Старика под  куст -  от
прежних не  осталось даже  костей -  и  поспешил назад,  к  своей  стае.
Никогда более он не вспоминал об отце.
     Две его самки,  взрослые обитатели других пещер,  подростки и  дети
паслись выше по  долине меж  узловатых,  изуродованных засухой деревьев,
поедая ягоды,  сочные корни и  листья и  редкие счастливые находки вроде
мелких  ящериц  и  грызунов.  Только  грудные  младенцы  и  слабейшие из
стариков и старух оставались в пещерах; если к концу дня, после того как
все наедались,  удавалось собрать еще немного пищи, можно было покормить
и их. Если нет - гиенам вскоре предстояло новое пиршество.
     Но  этот  день  был  удачным.  Впрочем,  Смотрящий на  Луну не  был
способен сколько-нибудь  отчетливо помнить о  прошлом и  потому  не  мог
сравнивать один день с другим. Сегодня он нашел в дупле засохшего дерева
пчелиное гнездо и насладился изысканнейшим лакомством, какое только было
известно его  сородичам;  под вечер,  ведя свою стаю домой,  он  все еще
время от времени облизывал пальцы.  Правда, его порядком покусали пчелы,
но  он  почти не  ощущал укусов.  Короче,  он  был  как никогда близок к
состоянию  полного  довольства,  насколько  оно  вообще  было  для  него
доступно; он, конечно, еще был голоден, но уже не испытывал слабости. На
большее не мог надеяться ни один питекантроп.
     Ощущение  довольства  исчезло,   когда  он  подошел  к  ручью.   На
противоположном берегу были Другие.  Они бывали там каждый день,  но  от
этого его досада отнюдь не становилась меньше.
     Их  было около тридцати,  и  они ничем не  отличались от  сородичей
Смотрящего. Завидев его, они начали на своем берегу подпрыгивать, махать
руками и  кричать.  Стая Смотрящего на  Луну отвечала тем же  с  другого
берега.
     На том все и закончилось. Питекантропы часто дрались и боролись, но
драки их редко приводили к  серьезным увечьям.  У них не было ни когтей,
ни  могучих  боевых  клыков,  а  тело  надежно защищал волосяной покров,
поэтому они просто не могли причинить друг другу особого вреда.  К  тому
же  у  них  не  было  и  лишней энергии для  столь  бесполезных выходок.
Рычанием  и  угрозами  можно  было  куда  успешнее утвердить свою  точку
зрения.
     Перебранка  продолжалась минут  пять,  а  затем  оборвалась так  же
внезапно, как началась, и все принялись пить мутную от глины воду. Честь
была  удовлетворена,  каждая  стая  утвердила право  на  владение  своей
территорией.  Покончив с  этим  важным делом.  Смотрящий на  Луну и  его
сородичи  отправились  дальше,   вдоль  своего  берега.   До  ближайшего
пастбища,  где  еще можно было кормиться,  от  пещер было километра два.
Здесь же  паслись крупные рогатые животные,  встретившие их  не особенно
благосклонно.  Прогнать этих животных,  увы,  было нельзя - на головах у
них  торчали устрашающие рога-кинжалы,  питекантропы же  таким природным
оружием не обладали.
     И  вот  Смотрящий на  Луну  со  своей  стаей жевали ягоды,  корни и
листья,  подавляя голодные спазмы в желудках,  а вокруг, тесня их с этих
пастбищ,  разгуливали животные  -  возможный источник пищи,  который  им
никогда не исчерпать. Но тысячи тонн сочного мяса, гуляющие по саванне и
в  зарослях,  были  не  только  недосягаемы  для  питекантропов -  такую
возможность они  просто вообразить не  могли.  И  посреди этого изобилия
медленно умирали от истощения.
     К  закату  стая  без  особых приключений вернулась в  свои  пещеры.
Раненая самка,  остававшаяся дома, радостно заворковала, когда Смотрящий
кинул  ей  густо  покрытую ягодами  ветку,  которую принес  с  собой,  и
принялась жадно есть.  Как  ни  малопитательны эти  ягоды,  они  все  же
помогут ей продержаться,  пока заживет рана, нанесенная леопардом, и она
сможет снова сама добывать себе пищу.
     За  долиной всходила полная луна,  с  дальних гор потянул леденящий
ветер.  Ночь сегодня будет очень холодной.  Впрочем, холод, как и голод,
мало заботил питекантропов - другой жизни они никогда и не знали.
     От  одной из нижних пещер донеслись вопли и  визг,  но Смотрящий на
Луну даже не  шевельнулся;  он отлично понял,  что там происходит,  даже
если бы не услышал рычания леопарда.  Там, внизу, в ночной тьме, борются
и гибнут старик Белоголовый и его семья.  У Смотрящего даже не мелькнуло
мысли,  что он может как-либо помочь соседям.  Жестокая логика борьбы за
существование не допускала подобных фантазий, и обитатели косогора, хоть
все слышали,  ни  единым возгласом не  выразили протеста против убийства
сородичей. Все затаились в своих пещерах, чтобы не навлечь беду на себя.
     Наконец вопли стихли,  и  тут  Смотрящий на  Луну  услышал знакомые
звуки -  это леопард волок чье-то тело по камням. Через несколько секунд
смолкли и эти звуки - леопард покрепче ухватил свою добычу зубами и, без
труда неся ее в пасти, бесшумно удалился.
     Теперь на  день-другой эта угроза отодвинулась от обитателей пещер,
но  при  свете холодного Маленького Солнца,  которое появлялось на  небе
только ночами,  на  них  могли напасть и  другие враги.  Правда,  мелкий
хищников иногда удавалось отогнать криками и визгом, если их приближение
замечали вовремя...  Смотрящий на  Луну выполз из  пещеры,  взобрался на
обломок скалы,  лежащий у входа, и, присев на корточки, стал осматривать
долину.
     Из  всех живых существ,  обитавших на  Земле,  питекантропы первыми
подняли головы к  небу и  начали разглядывать Луну.  Смотрящий на  Луну,
когда  он  был  совсем  молод,   иногда  пробовал  дотянуться  до  этого
призрачного лика, всплывающего над равниной. Он давно об этом забыл.
     Дотронуться до Луны ему не удалось ни разу.  Теперь,  уже в  зрелом
возрасте,  он хорошо понимал,  почему у него ничего не выходило. Конечно
же,  для этого надо сначала найти достаточно высокое дерево и  влезть на
него.
     Он  то  оглядывал  долину,   то  смотрел  на  Луну,  не  переставая
прислушиваться. Раза два он засыпал, но сон его был настолько чуток, что
даже слабейший звук мгновенно будил его. Он прожил уже двадцать пять лет
- солидный возраст!  -  но  был еще в  расцвете сил.  Если ему и  дальше
повезет  и  он  сумеет  избежать несчастных случаев  -  болезней,  зубов
хищников и голодной смерти, - то, пожалуй, проживет еще с десяток лет.
     Ночь,  холодная и ясная,  текла спокойно, без тревог, Луна медленно
плыла по небу среди экваториальных созвездий,  которых никогда не увидит
глаз  человека.  В  пещерах,  в  чередовании минут беспокойной дремоты и
боязливого бодрствования,  рождались смутные образы  -  потом,  грядущим
поколениям они будут являться в ночных кошмарах.
     Дважды в эту ночь небосвод пересекла,  медленно поднимаясь к зениту
и  исчезая на востоке,  ослепительно светящаяся точка,  которая сверкала
ярче любой звезды.


<ul><a name=3></a><h2>2. Новый камень</h2></ul>

     Незадолго до  рассвета  Смотрящий на  Луну  внезапно проснулся.  Он
очень устал от дневных трудов и  бед и  спал крепче обычного,  но все же
при  первом  слабом  шорохе,  донесшемся  снизу,  из  долины,  мгновенно
пробудился.
     Он присел в зловонной мгле пещеры, всем своим существом вслушиваясь
в ночной мир,  лежащий снаружи, и в сердце его медленно заполз страх. Ни
разу  в  жизни -  а  прожил он  уже  вдвое дольше,  чем  большинство его
сородичей,  -  он  не слышал такого звука.  Большие кошки подкрадывались
бесшумно,  только случайный шорох скатившегося из-под лапы комочка земли
да  треск  ветки изредка их  выдавали.  Это  же  был  непрерывный хруст,
который становился все  громче.  Словно какой-то  огромный зверь шел там
внизу,  в  ночи,  не  таясь и  ломая все препятствия.  Однажды Смотрящий
безошибочно угадал по звуку,  что в  долине вырывают с корнем кустарник.
Так часто делали слоны и  динотерии,  но вообще-то они передвигались так
же бесшумно, как и кошки.
     А потом раздался звук,  который Смотрящий на Луну распознать не мог
- по той причине, что прозвучал он впервые в истории Земли. Это был лязг
металла о камень.
     Впервые Смотрящий на  Луну  увидел  Новый  Камень  в  слабом  свете
нарождающегося дня,  когда повел свою стаю на утренний водопой. Он почти
забыл о всех ночных страхах -  ведь после того необычайного звука ничего
не  случилось -  и  потому новый странный предмет не  вызвал у  него  ни
страха, ни ощущения опасности. Да в нем и не было ничего страшного.
     Это была прямоугольная глыба раза в  три выше Смотрящего,  но узкая
настолько,  что, разведя руки, он мог коснуться ее краев, и состояла она
из какого-то совершенно прозрачного вещества.  Собственно говоря,  ее не
так-то просто было и увидеть,  если бы восходящее солнце не отражалось в
ее гранях.  Смотрящий на Луну никогда не видел ни льда,  ни даже чистой,
прозрачной воды,  и ему не с чем было сравнить этот предмет.  Но он был,
право  же,  красив,  и  хотя  Смотрящий  благоразумно остерегался  всего
нового,  он  без  долгих  колебаний приблизился бочком  к  Новому Камню.
Убедившись,  что с  ним ничего не случилось,  он протянул руку и  ощутил
холодную твердую поверхность.
     Несколько  минут   он   напряженно  размышлял  и   нашел  блестящее
объяснение.  Конечно же, это камень; наверно, он вырос здесь за ночь. На
Земле  многое так  появляется.  Например,  белые  мягкие штуки,  с  виду
похожие на  речные голыши,  тоже выскакивают из  земли за время темноты.
Правда,   те  штуки  круглые  и  маленькие,  а  этот  камень  большой  и
граненый...  Но ведь философы,  более мудрые,  чем Смотрящий на Луну,  и
пришедшие в мир позднее его,  также готовы пренебречь фактами,  не менее
разительно противоречащими их теориям.
     Применив эту поистине первоклассную методику абстрактного мышления.
Смотрящий  на   Луну   за   какие-нибудь   три-четыре  минуты  пришел  к
определенному выводу и  немедленно подверг его  проверке.  Белые круглые
мягкие  "голыши"  очень  вкусны  (правда,   от  некоторых  можно  сильно
заболеть). Может быть, и этот, большой, тоже?..
     Он  несколько раз  лизнул камень,  попытался куснуть его  и  быстро
разочаровался.  Еды тут не было никакой -  и  Смотрящий,  как и подобало
рассудительному питекантропу,  продолжил свой путь к  реке и,  занявшись
очередной  перебранкой с  Другими,  начисто  позабыл  о  кристаллическом
монолите.
     На ближних пастбищах в этот день есть было совсем нечего,  и, чтобы
немного подкормиться, стае пришлось уйти километров за шесть - восемь от
пещер.  В  час  беспощадного полуденного зноя,  от  которого негде  было
укрыться, одна из самок послабее упала в обморок. Остальные окружили ее,
постояли,  сочувственно бормоча и щебеча,  -  но помочь ей никто не мог.
Будь они менее истощены,  они,  пожалуй,  унесли бы ее с собой, но у них
просто не  было избытка энергии для  таких добрых дел.  Волей-неволей ее
оставили одну - пусть сама попробует выжить, если сумеет.
     Когда вечером,  на обратном пути,  они прошли мимо этого места, там
не осталось даже костей.
     При слабом свете гаснущего дня,  боязливо озираясь,  чтобы не пасть
жертвой хищников, рано вышедших на охоту, они торопливо напились воды из
ручья и  начали подниматься к  своим пещерам.  До  Нового Камня было еще
довольно далеко, когда до них донесся звук.
     Звук этот был едва слышен, но он мгновенно остановил питекантропов,
и  они  неподвижно замерли на  тропе,  словно парализованные,  безвольно
разинув  рты.   Этот  нехитрый,   бесконечно,   до  одури  повторяющийся
вибрирующий звук исходил из  кристалла и  гипнотизировал всех,  кто  его
слышал.  В первый и на ближайшие три миллиона лет последний раз в Африке
звучал барабанный бой.
     Дробь становилась все громче,  все настойчивей. Питекантропы начали
оцепенело,   словно   лунатики,   продвигаться   вперед,   притягиваемые
источником  этого  звука.  Порой  они  делали  примитивные  танцевальные
движения -  это  кровь  их  откликалась на  ритмы,  которые их  потомкам
предстояло создать  многие  века  спустя.  Совершенно зачарованные,  они
сгрудились вокруг монолита,  позабыв о всех лишениях прошедшего дня,  об
опасностях надвигающейся ночи, о голоде, терзающем их желудки.
     Все громче звучал барабан,  все больше сгущались сумерки.  И  когда
тени стали совсем длинными и небо померкло, кристалл засветился.
     Сначала  он   утратил  прозрачность,   помутнел,   и   его  глубина
наполнилась млечным  сиянием.  Неясные,  дразняще  неузнаваемые призраки
возникли и  начали скользить в его глубине и под самой его поверхностью.
Они слились в светлые и темные полосы;  переплетаясь и пересекаясь между
собой, эти полосы начали вращаться, словно спицы волшебных колес.
     Быстрей  и   быстрей  вращались  эти  светящиеся  колеса,   и  ритм
барабанного  боя   становился  все  чаще.   Питекантропы,   окончательно
загипнотизированные,  разинув рты, уставились на невиданную игру света в
кристалле.  Они уже начисто позабыли веления инстинктов,  унаследованных
от предков, и уроки своего жизненного опыта. При обычных обстоятельствах
никто из  них не  осмелился бы  задержаться так далеко от своей пещеры в
столь позднее время - ведь в окружающих зарослях недвижно замерли темные
силуэты и светились глаза ночных хищников,  которые приостановили охоту,
выжидая, чем все это кончится.
     Но вот вращающиеся световые колеса начали смыкаться друг с  другом,
спицы их слились в  полосы света,  которые медленно отступали в глубину,
затем полосы раскололись пополам, образовав пары светящихся линий. Дрожа
и  колеблясь,  эти  пары  наклонялись и  пересекались друг с  другом под
различными  медленно  изменяющимися  углами.   Светящиеся  сетки   линий
сплетались и  расплетались,  и  из  них складывались и  тут же  исчезали
фантастические,  эфемерные чертежи.  А зачарованные пленники светящегося
кристалла, питекантропы, все глядели и глядели...
     Им  и  в  голову не приходило,  что в  эти мгновения неведомая сила
исследует их умственные способности,  определяет формы и размеры их тел,
изучает психические реакции, оценивает их скрытые возможности. Некоторое
время все они сидели на корточках, застыв словно окаменевшие. Вдруг один
питекантроп, сидевший ближе других к кристаллу, зашевелился.
     Он  не  сдвинулся  с   места,   просто  его  тело  освободилось  от
гипнотического  оцепенения,   и   он   задвигался,   словно  марионетка,
управляемая невидимыми нитями.  Голова  его  повернулась направо,  потом
налево;  он  молча открыл и  закрыл рот,  сжал  и  разжал кулаки.  Затем
наклонился,  схватил  длинный  стебель и  попытался плохо  повинующимися
пальцами рук завязать его в узел...
     Казалось, он одержим какой-то внешней силой и тщетно борется против
духа или демона, что завладел его телом. Задыхаясь, с выражением ужаса в
глазах, он пытался заставить свои пальцы выполнить такие движения, каких
ранее не мог и представить.
     Как  он  ни  старался,  ему удалось всего лишь разорвать стебель на
несколько  частей.  И  едва  только  частички  стебля  упали  на  землю,
властвовавшая над  ним  сила  оставила его  и  он  вновь застыл в  тупой
неподвижности.
     Теперь ожил и проделал те же движения другой питекантроп.  Этот был
моложе,  легче приспосабливался, и ему удалось сделать то, что оказалось
не  под  силу старшему.  На  планете Земля был  завязан первый неуклюжий
узел...
     Другие  проделали  еще   более  странные,   еще  более  бесполезные
движения. Одни протягивали руки вперед и пытались сблизить их так, чтобы
концы  пальцев соприкоснулись,  -  сначала они  делали это  с  открытыми
глазами,  затем зажмурив один глаз.  Некоторых непонятная сила заставила
разглядывать странные фигуры из пересекающихся линий,  мелькающих внутри
кристалла;  линии непрестанно делились,  их становилось все больше, пока
они не слились в сплошную серую рябь.  А в ушах у всех звучали одни и те
же  чистые  одноголосые звуки;  начинаясь на  высокой ноте,  они  быстро
понижались и обрывались на нижнем пределе слышимости.
     Когда подошла очередь Смотрящего на  Луну,  он  почти не испугался.
Ощущая,  как его мышцы сокращаются и тело движется,  повинуясь приказам,
исходящим откуда-то извне,  он испытывал в основном смутное чувство злой
досады.
     Сам не  понимая зачем,  он наклонился и  подобрал небольшой камень.
Распрямившись,  он увидел, что рисунок внутри кристалла изменился. Сетки
и  переменчивые,  пляшущие  геометрические фигуры  исчезли,  вместо  них
появился черный диск, опоясанный несколькими концентрическими кругами.
     Повинуясь безмолвным приказам,  полученным его мозгом,  он неуклюже
размахнулся и бросил камень. И промахнулся более чем на метр.
     Попробуй еще  раз  -  прозвучал приказ в  мозгу.  Смотрящий поискал
вокруг и нашел еще один камешек. На этот раз он попал в монолит, который
откликнулся звоном,  гулким, точно удар колокола. В цель он, конечно, не
попал, но все же показал лучшую меткость.
     При четвертой попытке камень ударил всего в  нескольких сантиметрах
от   черной   сердцевины   мишени.   Смотрящий   ощутил   необыкновенное
наслаждение,  почти такое же острое,  как при сближении с самкой.  Потом
власть внешней силы ушла; ему ничего не хотелось делать, он просто стоял
и ждал, что будет дальше.
     Так  все  в  стае,  один за  другим,  испытали на  себе воздействие
странного  кристалла.   Некоторые  справились  со  своими  задачами,  но
большинство потерпело неудачу,  и  все  были по  заслугам вознаграждены:
одни содрогнулись от наслаждения, другие - от боли.
     Теперь  внутренность огромного  монолита  только  светилась  ровным
сиянием; он стоял будто глыба света, врезанная в окружающую тьму. Словно
пробудившись ото сна, питекантропы тряхнули головами и зашагали по тропе
к  своему жилью.  Они шли,  не  оглядываясь назад,  не  дивясь странному
светочу, который указывал им путь к их убежищам - и к будущему, пока еще
не известному даже звездам.


<ul><a name=4></a><h2>3. Академия</h2></ul>

     Смотрящий на  Луну  и  его  сородичи  совершенно позабыли все,  что
видели,  как  только  монолит  перестал властвовать над  их  сознанием и
проделывать опыты с их телами. На следующее утро, по дороге на пастбище,
они прошли мимо,  не обратив на него ни малейшего внимания:  он уже стал
привычной никчемной частью окружающей среды.  Он был несъедобен и не мог
съесть их, остальное было неважно.
     Внизу,  у ручья.  Другие,  как обычно,  выкрикивали свои бессильные
угрозы.  Их вожак,  одноухий питекантроп,  ровесник Смотрящего на Луну и
одного с  ним  роста,  только более  тощий,  решился даже  на  небольшую
вылазку в направлении неприятельской территории:  он шагал, громко крича
и  размахивая руками,  чтобы  устрашить врага и  подбодрить самого себя.
Ручей по всей ширине был ему примерно по колено,  но чем дальше Одноухий
отходил от  своего  берега,  тем  неуверенней он  себя  чувствовал,  тем
страшнее становилось ему. Очень скоро он замедлил шаг, потом остановился
и, наконец, с напускной важностью зашагал назад, к своим соплеменникам.
     В   будничном  течении  жизни   питекантропов  больше   ничего   не
изменилось.  Стая нашла достаточно пищи,  чтобы просуществовать еще один
день, и никто не умер.
     А  вечером кристалл снова ожидал их,  светясь пульсирующим светом и
привлекая тем  же  звуком.  На  этот  раз,  однако,  он  применил  иную,
хитроумно измененную, программу.
     Некоторых питекантропов кристалл совсем оставил в покое - он как бы
сосредоточил все внимание на тех,  кто подавал наибольшие надежды.  К их
числу принадлежал и  Смотрящий на  Луну:  он  снова почувствовал,  будто
какие-то  пытливые щупальца шарят по дальним закоулкам его мозга.  Затем
начались видения.
     Возможно, эти видения явились ему внутри кристаллического монолита,
а может быть, они рождались в его мозгу. Так или иначе для Смотрящего на
Луну  все  эти  образы были вполне реальны.  Только почему-то  привычный
интуитивный  порыв  -   изгнать  чужих  из  своих  владений  -  оказался
совершенно усыпленным.
     Он увидел мирную семью,  совсем такую же,  как семьи его сородичей,
если  не  считать одного  существенного отличия.  Самец,  самка  и  двое
детенышей,  загадочно привидевшиеся ему,  были  сыты по  горло,  гладкие
шкуры их  лоснились -  подобного благоденствия Смотрящий на  Луну не мог
даже вообразить.  Он невольно пощупал свои торчащие ребра -  у тех ребра
были  скрыты  в   складках  жира.   Время  от   времени  эти   существа,
развалившиеся  у  входа  в  пещеру  и  явно  довольные  жизнью,   лениво
поворачивались  с  боку  на  бок.   Здоровенный  самец  иногда  густо  и
удовлетворенно рыгал.
     Так  продолжалось  минут  пять,   а  потом  видение  исчезло,  лишь
мерцающие  контуры  кристалла  светились в  темноте.  Смотрящий на  Луну
встряхнулся,  словно пробудившись ото  сна,  внезапно сообразил,  где он
находится, и повел свою стаю к пещерам.
     У него не осталось сознательного воспоминания об увиденном, но этой
ночью,  когда он,  понуро сгорбившись,  сидел у  входа в пещеру и чутким
ухом  ловил шумы  окружающего мира,  он  впервые ощутил пока еще  слабую
щемящую боль от нового властного чувства. То была смутная неопределенная
зависть, какая-то неудовлетворенность жизнью. Он понятия не имел, откуда
взялось это чувство,  а  тем более -  как его утолить,  но  недовольство
закралось  в   его   душу,   и   это  было  уже  первым  малым  шагом  к
очеловечиванию.
     Ночь за  ночью Смотрящему на  Луну являлась в  видении эта четверка
раскормленных питекантропов;  под конец он стал как-то злобно любоваться
ими, и от этого вечный голод мучил его еще сильнее. Само по себе то, что
он видел, не могло бы так повлиять на питекантропа, для этого нужно было
еще  усилить его  способность к  восприятию.  За  последние дни в  жизни
Смотрящего на  Луну были пробелы;  об  этих периодах он ничего не мог бы
вспомнить  -   именно  тогда   самые   атомы   его   примитивного  мозга
перестраивались в новые структуры.  Если он выживет, эти структуры будут
увековечены - его гены передадут их грядущим поколениям.
     Это была медленная,  кропотливая работа, но кристаллический монолит
был терпелив.  Ни он, ни подобные ему монолиты, разбросанные по половине
земного шара,  не имели своей целью добиться успеха среди всех объектов,
охваченных экспериментом.  Какое значение могла иметь сотня неудач, если
один-единственный успех способен изменить судьбу всей планеты!
     До следующего новолуния в стае погибли двое и родился один детеныш.
Одна  смерть  была  обычной  -  от  голода,  другая  случилась во  время
вечернего ритуала  у  монолита  -  один  питекантроп,  пытаясь  тихонько
стукнуть одним обломком камня о другой, внезапно упал замертво. Кристалл
вмиг погас,  и  чары,  приковывавшие к  нему стаю,  исчезли.  Но упавший
питекантроп не  очнулся,  а  наутро  от  его  тела,  конечно,  ничего не
осталось.
     На  следующий вечер сборища вокруг кристалла не  было -  он все еще
анализировал свою  ошибку.  Стая  протрусила мимо  него в  надвигавшихся
сумерках,  даже не  поглядев в  его  сторону.  Но  прошли еще  сутки,  и
кристалл был вновь готов к встрече с ними.
     Опять появилась четверка упитанных питекантропов, но на сей раз они
вели себя престранно. Смотрящего на Луну бросило в дрожь, и он не мог ее
унять,  ему  казалось,  что  голова его  вот-вот  лопнет от  напряжения,
хотелось зажмуриться и ничего не видеть.  Но неумолимая сила держала его
мозг в  своей власти и принудила воспринять урок до конца,  хотя все его
инстинкты восставали против этого.
     Эти  инстинкты верно послужили предкам питекантропа в  эпоху теплых
дождей и  буйной растительности,  когда  пищу  можно было  найти везде -
стоило только протянуть руку.  Но времена изменились,  и  унаследованная
мудрость  прошлого  стала  безумием.   Питекантропы  должны  были   либо
приспособиться,  либо погибнуть,  как погибли до них огромные звери, чьи
кости погребены в глубине известняковых холмов.
     И  Смотрящий на Луну не сводил с  монолита немигающих глаз,  а  его
мозг  был  открыт  для  еще  неуверенных,   но  настойчивых  манипуляций
таинственной  внешней  силы.  Временами  его  подташнивало,  но  тошнота
проходила,  а  голод сосал,  не  отпуская ни на миг,  и  руки то и  дело
бессознательно  проделывали  движения,   которые  вскоре   должны   были
предопределить его переход к новому образу жизни.
     Когда стая бородавочников [Животные из семейства свиней,  водятся в
Африке.  - Здесь и далее примечания редактора.] один за другим, фыркая и
хрюкая,  пересекала тропу  питекантропов.  Смотрящий  на  Луну  внезапно
застыл на  месте.  Обычно бородавочники и  питекантропы не замечали друг
друга,  ведь интересы их  ни в  чем не сталкивались.  Как и  большинство
других животных,  не  борющихся между собой за  одну и  ту же пищу,  они
просто не мешали друг другу.
     Но  теперь  вожак  стаи  питекантропов глядел  на  бородавочников и
неуверенно переминался с  ноги на ногу,  раздираемый чувствами,  которых
сам не мог понять.  Потом,  словно во сне,  наклонился и начал шарить по
земле -  он не сумел бы объяснить,  что ищет, даже если бы обладал даром
речи. Он просто узнает, что ему нужно, если найдет.
     Он нашел тяжелый заостренный камень длиной в ладонь - держать его в
руке было не  особенно удобно,  но  он  явно годился.  Смотрящий на Луну
взмахнул рукой,  описал ею круг над головой,  удивившись,  насколько она
потяжелела,  и  с  удовольствием ощутил  возросшую  силу  и  власть.  Он
направился к животному, которое оказалось ближе других.
     Это  был  молодой поросенок,  глупый даже  по  невысоким стандартам
свиного разума, уголком глаза он увидел приближающегося питекантропа, но
вовремя не  поостерегся.  Стоит ли подозревать это безобидное существо в
каких-то  недобрых  намерениях?  И  он  продолжал  беззаботно  подрывать
пятачком корни травы,  пока Смотрящий на Луну ударом каменного молота не
погасил  теплившуюся в  его  мозгу  слабую  искорку сознания.  Остальные
свиньи  продолжали пастись как  ни  в  чем  не  бывало  -  так  быстро и
беззвучно совершилось убийство.
     Вся стая питекантропов остановилась поглазеть,  что делает вожак, и
теперь столпилась вокруг него и  его жертвы,  восхищенная и  пораженная.
Неожиданно  один  подобрал  окровавленный камень  и  начал  колотить  им
убитого поросенка.  Подхватив палки и  камни,  оказавшиеся под рукой,  к
нему присоединились другие; вскоре труп животного превратился в кровавое
месиво.
     Тогда  им  стало скучно.  Некоторые побрели прочь,  другие стояли в
растерянности вокруг  растерзанной  до  неузнаваемости добычи  -  от  их
решения зависело будущее мира.  Прошло на удивление много времени,  пока
одна из  кормящих самок не начала лизать сжатый в  пальцах окровавленный
камень.
     А  Смотрящему на  Луну,  хотя  ему  уже  так  много было  показано,
потребовалось еще больше времени, чтобы понять по-настоящему, что отныне
ему никогда не придется голодать.


<ul><a name=5></a><h2>4. Леопард</h2></ul>

     Орудия,  применение которых было запрограммировано кристаллом, были
очень  просты,   и  все  же  они  могли  изменить  этот  мир  и  сделать
питекантропов его властелинами.  Простейшее из них -  камень,  зажатый в
руке,  -  во много раз увеличивало силу удара.  Затем следовала костяная
палица -  она  удлиняла руку и  помогала защищаться от  клыков и  когтей
свирепых хищников.  С  таким  оружием  все  пригодные в  пищу  животные,
которыми кишела саванна, были доступны питекантропам.
     Но им нужны были и другие вспомогательные орудия, ибо своими зубами
и  ногтями они  могли расчленять лишь мелкую добычу,  вроде кроликов.  К
счастью.  Природа приготовила им  великолепные инструменты;  нужна  была
лишь смекалка, чтобы найти их и применить.
     Во-первых,  для  них был готов грубый,  но  очень удобный нож-пила.
Модель, созданная Природой, - обыкновенная нижнечелюстная кость антилопы
со  всеми  зубами  -   отлично  прослужит  три  миллиона  лет.   Никаких
существенных улучшений  вплоть  до  появления стали  в  нее  не  внесут.
Нашлось и шило, оно же кинжал, - рог газели и, наконец, скребок - нижняя
челюсть почти любого мелкого животного.
     Камень, дубинка, пила, рог-кинжал, костяной скребок были необходимы
питекантропам -  без  этих замечательных изобретений они бы  не  выжили.
Вскоре питекантропы признали эти орудия символами могущества, какими они
и  были,  но понадобилось время,  пока их неловкие руки научились -  или
захотели - их применить.
     Возможно, когда-нибудь они смогли бы и самостоятельно додуматься до
потрясающей, блестящей идеи - воспользоваться естественным "вооружением"
животных  в   качестве  искусственных  орудий.   Но   природные  условия
складывались  неблагоприятно  для  них,   и   даже  теперь  бесчисленные
опасности подстерегали их в веках, простирающихся впереди.
     Питекантропам  была  дарована  единственная  возможность  победить.
Другой  такой  возможности уже  не  будет.  Свою  судьбу  они,  в  самом
буквальном смысле слова, Держали в собственных руках.

     Луны  всходили и  закатывались;  дети рождались и  иногда выживали;
слабые, беззубые тридцатилетние старики умирали; леопард по ночам взимал
свою  мзду;   Другие  каждый  день  грозились  из-за  ручья...  а  племя
Смотрящего на  Луну процветало.  За  один только год он  и  его сородичи
изменились до неузнаваемости.
     Они  оказались прилежными учениками:  теперь они умели пользоваться
всеми орудиями,  которые были им показаны. О голоде они уже не думали, и
даже воспоминания о  нем начали ускользать из их памяти.  Бородавочники,
правда,  стали побаиваться их  и  к  себе не  подпускали,  но на равнине
паслись десятки тысяч газелей,  антилоп и зебр.  Все эти и многие другие
животные становились добычей начинающих охотников.
     Теперь,   когда  питекантропы  уже  не  были  постоянно  одурманены
голодом, у них появилось время для отдыха и даже для мышления, правда, в
самой зачаточной форме.  Свой  новый образ жизни они  приняли как  нечто
должное и  никак не связывали его с  монолитом,  который все еще стоял у
тропы,  ведущей к  ручью.  Если бы  им  довелось когда-либо задуматься о
счастливых переменах в их жизни,  они,  возможно,  похвастались бы,  что
добились этого собственными силами.  По правде говоря, они уже позабыли,
что можно жить иначе.
     Однако безупречных утопий нет,  были  и  у  этой  два  существенных
недостатка.   Во-первых,   мародер-леопард,   пристрастие   которого   к
питекантропам как будто даже возросло, когда они стали более упитанными.
Во-вторых,  стая за  рекой:  Другие ухитрились каким-то образом выжить и
наотрез отказывались помирать с голоду.
     Проблема  леопарда вскоре  разрешилась,  отчасти  по  воле  случая,
отчасти в результате серьезной,  едва ли не роковой ошибки Смотрящего на
Луну.  Впрочем,  в ту минуту идея ему показалась столь блестящей, что он
даже заплясал от радости, и вряд ли стоило его упрекать в том, что он не
учел всех последствий.
     Время от времени у племени еще выпадали черные дни, хотя гибель уже
не грозила.  Однажды им не удалось добыть мяса, и под вечер Смотрящий на
Луну  вел  своих  усталых  и  сердитых  сородичей  домой.   Впереди  уже
показались пещеры, и тут, у самого своего порога, они наткнулись на один
из редких подарков природы.
     Близ тропы лежала антилопа -  не детеныш,  а взрослый самец. У него
была сломана передняя нога,  он  не  мог сдвинуться с  места,  но еще не
ослабел, и окружившие его шакалы держались на почтительном расстоянии от
острых как  кинжалы рогов.  Впрочем,  они  могли позволить себе  роскошь
терпеливо ждать - они знали, что время работает на них.
     Они   только   забыли  о   возможных  соперниках;   при   появлении
питекантропов они отступили, злобно огрызаясь. Питекантропы тоже сначала
осторожно окружили животное,  держась подальше от его опасных рогов,  но
затем набросились на него с палицами и камнями.
     Это  нападение было  не  особенно дружным и  организованным;  когда
несчастное животное наконец испустило дух,  уже почти совсем стемнело, и
шакалы снова осмелели. Смотрящий на Луну, раздираемый страхом и голодом,
только тут сообразил, что все их старания могут пропасть зря. Оставаться
на тропе было уже слишком опасно.
     И  тут -  не  в  первый и  не  в  последний раз -  он  доказал свою
гениальность.  Огромным усилием  воображения он  представил себе  убитую
антилопу в безопасном убежище -  в своей пещере! Он поволок ее к уступу,
остальные довольно быстро поняли,  зачем он это делает,  я принялись ему
помогать.
     Знай он,  как трудна будет эта задача,  он не стал бы и  пробовать.
Если  бы  не  огромная физическая сила  да  ловкость,  унаследованные от
предков,  живших на  деревьях,  ему нипочем бы не втащить тяжелую добычу
вверх по крутому склону. Несколько раз, плача от беспомощности, он готов
был: бросить ее на полпути, но упорство, столь же могучее, как и чувство
голода,  подхлестывало его.  Сородичи то  помогали ему,  то  мешали;  по
большей  части  они  просто  путались под  ногами.  Но  когда  последние
отблески  заката  погасли  на  ночном  небе,  задача  была  выполнена  -
изодранную и  растерзанную тушу  антилопы втащили через  высокий порог в
пещеру, и началось пиршество.
     ...Спустя  несколько  часов  наевшийся  до  отвала  вожак  внезапно
проснулся.  Сам  не  понимая почему,  он  присел  в  темной пещере среди
распростертых тел своих тоже сытых по горло сородичей и начал напряженно
вслушиваться в ночную мглу снаружи.
     Он  не  слышал ни звука,  кроме тяжелого дыхания спящих;  казалось,
весь мир погружен в глубокий сон.
     В  ярком  свете  высоко стоящей луны  белели,  словно кости,  скалы
вокруг входа в пещеру. Даже самая мысль об опасности казалась бесконечно
далекой.
     И  вдруг откуда-то  снизу донесся слабый звук -  по откосу скатился
камешек. Превозмогая страх, Смотрящий на Луну подполз к выходу из пещеры
и пытливо заглянул вниз, на склон горы под ним.
     То,  что  он  увидел,  сковало его таким ужасом,  что он  несколько
секунд не  мог  даже  пошевельнуться.  Всего  в  десяти шагах  светились
золотистым светом два глаза, вперившиеся прямо в него. Завороженный этим
леденящим взглядом,  он  в  этот миг вряд ли  помнил о  скрытом темнотой
гибком пятнистом теле,  плавно и  бесшумно скользившем от камня к камню.
Леопард никогда еще не  забирался так высоко.  На  сей раз он  пренебрег
нижними пещерами,  хотя наверняка знал,  кто  в  них  живет.  Его влекла
сейчас другая добыча,  он  шел по следу,  образованному на залитом луной
склоне каплями крови.
     Через  несколько  секунд  ночную  тишину  разорвали тревожные вопли
питекантропов в  верхней  пещере.  Леопард  яростно зарычал -  внезапная
атака не удалась. Но он не остановился, он знал, что ему нечего бояться.
     Он  добрался до входа в  пещеру и  на мгновение задержался на узкой
площадке перед ним.  Вокруг пахло свежей кровью,  и  этот  запах будил в
убогом свирепом мозгу леопарда одно неудержимое желание.  Не  колеблясь,
зверь бесшумно шагнул в пещеру.
     Это была его первая ошибка -  в темноте пещеры после яркого лунного
света даже  его  великолепно приспособленные к  ночному видению глаза на
миг словно ослепли. Питекантропы могли видеть его лучше, чем он их, хотя
бы  потому,  что  его  силуэт выделялся на  более светлом фоне  входного
отверстия.  Они  были,  конечно,  до  смерти испуганы,  но  уже  не  так
беспомощны, как раньше.
     Рыча  и   хлеща  направо  и   налево  хвостом,   леопард  с  наглой
уверенностью  прыгнул  в  пещеру  в  поисках  сладкой  поживы,   которая
приманила его сюда.  На  открытом месте он без труда достиг бы цели.  Но
здесь,  в пещере, припертые к стене и побуждаемые отчаянием питекантропы
решились на  немыслимо дерзкую попытку.  К  тому же впервые за все время
своего существования они располагали средствами, позволяющими им достичь
своей цели.
     На  голову  леопарда обрушился оглушающий удар,  и  только  тут  он
почуял неладное. Он наугад отмахнулся передней лапой и, раздирая когтями
чье-то  живое  тело,  услышал крик,  полный предсмертной муки.  И  вдруг
сильная боль  пронзила его  самого -  что-то  острое воткнулось ему  под
ребра,  потом  еще  и  еще  раз.  Он  круто  обернулся,  пытаясь настичь
ответными ударами смутные тени, которые, вопя, метались вокруг.
     Снова яростный удар,  на  этот раз по  носу.  Леопард цапнул зубами
что-то,  мелькнувшее беловатым пятном перед его глазами,  но зубы только
скользнули  по  мертвой  кости.  А  затем  последовало нечто  совершенно
невообразимое я  унизительное -  его ухватили за  хвост в  стали тянуть,
чуть не отдирая хвост с корнем.
     Леопард могучим рывком развернулся вокруг себя и, взметнув в воздух
своего безрассудно дерзкого мучителя, шмякнул его о стену пещеры. Но как
зверь ни бился,  ему не удавалось уклониться от града ударов,  наносимых
со всех сторон примитивными орудиями, которыми теперь владели неуклюжие,
но сильные руки питекантропов.  В его рычании последовательно отразилась
целая гамма чувств -  от боли до тревоги и  от тревоги до слепого ужаса.
Непобедимый охотник обратился в  жертву  и  отчаянно пытался спасти свою
шкуру.
     И  тут  он  сделал вторую ошибку:  с  перепугу он  забыл,  где  его
настигла опасность.  А  может быть,  удары,  обрушившиеся на его голову,
оглушили  или  ослепили его.  Так  или  иначе,  спасаясь,  он  опрометью
выпрыгнул из  пещеры.  Снаружи донесся отчаянный сиплый рев.  Это  ревел
леопард,  беспомощно кувыркаясь в воздухе. Питекантропам показалось, что
прошла вечность,  и наконец они услышали глухой стук - это тело леопарда
разбилось о  каменный выступ на середине откоса,  и все смолкло,  только
прошуршали несколько камешков, соскользнувших вниз.
     Смотрящий на  Луну,  опьяненный победой,  еще  долго  приплясывал и
бормотал  у  входа  в  пещеру.  Он  безошибочно чуял,  что  все  в  мире
переменилось, отныне он уже не будет беспомощной жертвой враждебных сил.
     Наконец он залез в пещеру и впервые в своей жизни проспал всю ночь,
ни разу не проснувшись.
     На утро они увидели труп леопарда у  подножия обрыва.  Не сразу они
решились подойти к сраженному чудовищу, хотя и знали, что оно мертво, но
потом набросились на него, пустив в ход свои костяные ножи и пилы.
     Работа оказалась нелегкой, и на охоту в этот день не ходили.


<ul><a name=6></a><h2>5. Встреча на рассвете</h2></ul>

     Ведя  свою стаю к  ручью в  сером предутреннем свете,  Смотрящий на
Луну нерешительно остановился у  места,  показавшегося ему знакомым.  Он
знал,  что здесь чего-то  недоставало,  но никак не мог вспомнить,  чего
именно. Впрочем, он не тратил особых усилий на воспоминания - этим утром
у него на уме были дела посерьезнее.
     Огромная кристаллическая глыба  исчезла так  же  загадочно,  как  и
появилась,  - подобно грому и молнии, облакам и затмениям светил. Утонув
в  прошлом,  которое для питекантропов не существовало,  она уже никогда
более не вспоминалась Смотрящему на Луну.
     Он так и не понял,  что сделал для него этот камень, а столпившиеся
вокруг сородичи даже не  полюбопытствовали,  почему их вожак остановился
здесь на минутку в утреннем тумане по дороге на водопой.

     Стоя  на  своем  берегу  в  извечно  нерушимой  безопасности  своих
владений.  Другие увидели Смотрящего на Луну и  с  десяток самцов из его
стаи еще  издалека -  словно оживший силуэтный фриз на  фоне рассветного
неба.  Они тут же разразились обычными выкриками и  угрозами,  но на сей
раз ответа не последовало.
     Спокойно,  решительно,  а  главное,  молча Смотрящий на Луну и  его
отряд  сошли  с  невысокого пригорка  на  своем  берегу,  и,  когда  они
приблизились к  воде.  Другие  внезапно притихли.  Их  ритуальная ярость
схлынула, вытесненная все нарастающим страхом. Они смутно сознавали, что
происходит нечто необычное,  что сегодняшняя встреча с соседями непохожа
на  все  прежние.  Костяные  палицы  и  ножи,  которыми  были  вооружены
приближавшиеся,  не встревожили Других -  они ведь не понимали, для чего
эти орудия.  Только чутье подсказывало им,  что каждый шаг их соперников
исполнен новой решимости и угрозы.
     У  самой  воды  Смотрящий на  Луну  остановился,  и  Другие на  миг
приободрились. Под водительством своего Одноухого они без особого рвения
снова  начали воинственно вопить.  Но  через несколько секунд их  глазам
предстало столь страшное зрелище, что они онемели.
     Смотрящий на  Луну взметнул обе  руки вверх,  открыв для  обозрения
свою ношу,  которую до  того скрывали волосатые тела его  сородичей.  Он
держал  в  руках  толстый сук,  на  который была  насажена окровавленная
голова  леопарда.  Пасть  его  была  широко раскрыта и  расперта щепкой,
огромные клыки сверкали устрашающей белизной в  первых лучах восходящего
солнца.
     Большинство Других оцепенели от страха и не могли шевельнуться,  но
кое-кто начал медленно пятиться,  спотыкаясь на каждом шагу.  Этого было
довольно,  чтобы Смотрящий окончательно осмелел.  По-прежнему держа свою
растерзанную  добычу   над   головой,   он   шагнул  в   воду.   Немного
поколебавшись, зашлепали вслед за ним по воде и его спутники.
     Вожак достиг противоположного берега,  а  Одноухий все еще стоял на
прежнем месте.  Возможно,  он был слишком смел или слишком,  глуп, чтобы
бежать,  а может быть, ему просто не верилось, что и вправду совершается
такое неслыханное вторжение.  Был ли он героем или трусом,  это никак не
повлияло  на  его  участь;  голова  леопарда,  сверкнув мертвым  оскалом
клыков,  взвилась над ним и  размозжила ему череп,  а он так ничего и не
понял.
     Визжа  от  ужаса,  Другие  разбежались  и  попрятались в  зарослях.
Впрочем,  немного погодя они вернулись и вскоре начисто позабыли о своем
погибшем вожаке.
     А  Смотрящий  на  Луну  стоял  в  нерешительности над  своей  новой
жертвой,  пытаясь  уяснить  странное  и  удивительное открытие:  мертвый
леопард все еще может убивать!  Он стоял и думал. Он стал владыкой мира,
и ему еще не совсем было ясно, что делать дальше.
     Но он что-нибудь придумает.


<ul><a name=7></a><h2>6. Появление человека</h2></ul>

     На   Земле   появилось  новое   животное;   из   центральной  части
Африканского материка оно медленно распространялось по всей планете. Оно
было еще  столь немногочисленно,  что  при беглом обследовании его можно
было  и  не  заметить среди миллиардов живых существ,  которыми кишели и
море, и суша. Пока еще ничто не предвещало, что оно добьется процветания
или хотя бы  просто выживет:  в  этом мире,  где погибло так много более
могучих животных, его судьба еще висела на волоске.
     За,  сто  тысяч  лет,  прошедших  со  времени  появления  в  Африке
монолитов,  питекантропы не придумали ничего нового.  Но сами они начали
изменяться и  выработали навыки,  какими  не  обладало  больше  ни  одно
животное.  Костяные палицы приумножили их силу и  удлинили их руки;  они
уже не были теперь беззащитны против хищников, с которыми им приходилось
состязаться.  У  мелких они могли отнять добычу,  а  тех,  что побольше,
заставили остерегаться, а иногда и обращали в бегство.
     Крупные  зубы  питекантропов постепенно становились мельче,  потому
что теперь они были уже не так нужны.  Их кое в чем уже заменял камень с
острыми гранями,  которым можно было выкапывать съедобные корни,  резать
жесткое мясо и  сухожилия,  и  эта  новая возможность повлекла за  собой
неисчислимые  последствия.   Питекантропам,   у   которых  стерлись  или
сломались зубы,  уже не грозила голодная смерть - даже самые примитивные
орудия могли  продлить их  жизнь  на  много лет.  А  по  мере  того  как
становились короче клыки,  менялся и  весь склад их  лица -  все  меньше
выпячивались нос  и  верхняя  губа,  менее  тяжелой  становилась  нижняя
челюсть,  теперь они могли издавать ртом больше разнообразных звуков. До
речи было еще  больше миллиона лет,  но  первые шаги в  этом направлении
были уже сделаны.
     А  потом  начал меняться окружающий мир.  Четырьмя могучими волнами
прокатились ледниковые периоды,  оставив на всей Земле свой след; гребни
этих  волн  отстояли друг от  друга на  двести тысяч лет.  За  пределами
тропиков ледники уничтожили тех,  кто  слишком рано покинул родину своих
предков; они смели с лица Земли все живое, что не умело приспособиться к
новым условиям.
     Когда  льды  отступили,  не  стало и  многих древних представителей
органической жизни,  в том числе и питекантропов. Но в отличие от других
животных  они  оставили потомков -  они  не  вымерли,  а  преобразились.
Орудия, сделанные их руками, переделали их самих.
     Работая  дубинками  и   кремневыми  ножами,   их  руки  приобретали
ловкость,  какой не обладал никто больше во всем животном царстве, и эта
ловкость позволила им изготовлять еще более совершенные орудия,  которые
в  свою очередь развивали их  мозг и  конечности.  Это  был нарастающий,
самоускоряющийся процесс, и он в конечном итоге создал Человека.
     Первые люди в точном смысле этого слова располагали орудиями,  лишь
немногим совершеннее тех,  что были у  их предков миллион лет назад,  но
пользовались ими  уже гораздо искуснее.  Кроме того,  неведомо когда,  в
незапамятные времена,  они  изобрели  самое  важное  орудие,  незримое и
неосязаемое.  Они научились говорить и тем самым добились первой великой
победы  над  Временем.  Теперь  каждое  поколение  получило  возможность
передавать свои знания и опыт следующему,  молодому,  я каждый новый век
становился обладателем всего открытого и познанного предыдущими.
     В  отличие  от  животных,  которым было  ведомо  только  настоящее,
Человек обрел прошлое - и начинал искать пути к достижению будущего.
     Постепенно он учился также использовать силы природы; подчинив себе
огонь,  он  заложил основы  первичной технологии и  высоко  поднялся над
миром животных,  из которого вышел сам.  Прошло время, и камень сменился
бронзой, бронза - железом. На смену охоте пришло земледелие. Выросшее из
стаи  племя  положило начало  селению,  селения  разрастались в  города.
Человек научился увековечивать речь знаками на  камне,  затем на  глине,
затем на папирусе. Потом он придумал философию и религию. И заселил небо
богами.
     Тело его  становилось все  беззащитней,  а  орудия нападения -  все
более устрашающими.  Пуская в  ход камень,  бронзу,  железо и сталь,  он
испытал весь  набор  орудий,  могущих колоть  и  резать,  и  весьма рано
научился поражать свои жертвы на расстоянии.  После копья,  лука и пушки
ядерная ракета, наконец, дала ему в руки оружие неограниченной мощи.
     Без оружия, хотя он часто обращал его во вред себе, Человек никогда
не  завоевал  бы  Землю.  Но  теперь  само  существование оружия  грозит
Человеку гибелью.


<ul><a name=8></a><h2>II. ЛМА-1</h2></ul>



<ul><a name=9></a><h2>7. Специальный рейс</h2></ul>

     Сколько бы  ни  приходилось покидать Землю,  подумал доктор  Хейвуд
Флойд, - все равно всякий раз волнуешься не меньше. Он побывал на Марсе,
трижды -  на Луне,  а  на различные космические станции летал так часто,
что давно уже сбился со счету.  И  все же теперь,  когда близился момент
старта,   он   ощутил,   как  нарастает  в   нем  напряжение,   какое-то
изумленно-благоговейное  чувство,  ну  и,  конечно,  самое  обыкновенное
волнение, как у новичка перед первым космическим "крещением".
     Реактивный  самолет,   домчавший  его  сюда  из   Вашингтона  после
полуночной  беседы  с   президентом  США,   начал  круто  снижаться  над
местностью,  облик  которой,  хотя  и  был  знаком всему  миру,  все  же
оставался не менее волнующим.  Здесь, внизу, на протяжении тридцати пяти
километров  вдоль  побережья  Флориды  высились  памятники  первых  двух
поколений  Эры  завоевания космоса.  Дальше  к  югу  мерцающими красными
огнями  были  очерчены  силуэты  гигантских  опорных  мачт  "сатурнов" и
"нептунов",  которые вывели людей  на  межпланетные трассы и  стали ныне
достоянием истории.  Еще дальше, у самого горизонта, в лучах прожекторов
огромной  серебряной  башней   сверкала  последняя  ракета  "Сатурн  V",
сохраненная как национальный монумент и  почти два десятилетия служившая
местом паломничества.  Неподалеку от нее рукотворной горой вырисовывался
на фоне неба исполинский массив Корпуса сборки ракет -  он и по сей день
оставался крупнейшим зданием на Земле.
     Но  все  это было уже достоянием прошлого,  а  доктор Флойд летел в
будущее.  Когда самолет пошел на  посадку,  Флойд увидел внизу множество
зданий,  длинную  посадочную полосу,  а  дальше,  широким черным  шрамом
рассекая  Флоридскую равнину,  тянулась  огромная  пусковая  эстакада  с
несколькими рядами параллельных направляющих.  На  стартовом конце ее  в
окружении машин и кранов лежал, готовясь к прыжку в небо, космолет, ярко
освещенный прожекторами.  В  быстрой смене  скоростей и  высот  Флойд на
мгновение утратил ощущение масштабов, и космолет показался ему крохотной
серебристой мошкой, выхваченной из ночной тьмы лучом карманного фонаря.
     Но  маленькие  фигурки,  суетившиеся  вокруг,  тотчас  вернули  ему
истинное представление о размерах корабля. Между концами резко скошенных
крыльев было,  наверно,  не меньше шестидесяти метров. "И эта гигантская
машина,  - с удивлением, но и не без гордости подумал Флойд, - готовится
для  меня одного!"  На  его  памяти это был первый космический полет для
доставки на Луну всего лишь одного человека.
     Хотя было уже два часа ночи, на пути от самолета до залитого светом
космического корабля  "Орион  III"  доктора  Флойда  перехватила  группа
репортеров.  Кое-кого  из  них  он  узнал -  для  него как  председателя
Национального совета по астронавтике пресс-конференции были неотъемлемой
частью повседневной жизни.
     - Доктор Флойд? Я Джим Форстер из "Ассошиэйтед ньюс". Не скажете ли
нам несколько слов о цели вашего полета?
     - К сожалению, не могу.
     - Но ведь несколько часов назад вы беседовали с президентом.
     - А,  это  вы,  Майк.  Хелло!  Боюсь,  что  вас  напрасно подняли с
постели. Никакой информации не будет.
     - Может быть,  вы хотя бы подтвердите или опровергнете слухи о том,
что на Луне вспыхнула какая-то эпидемия? - спросил один из телевизионных
репортеров,  ухитрившийся протиснуться поближе  к  Флойду  и  все  время
державший его в поле зрения своей портативной камеры.
     - Очень жаль,  но  не имею возможности,  -  ответив Флойд,  покачав
головой.
     - А как насчет карантина?  -  спросил другой репортер.  - Когда его
снимут?
     - Комментариев не будет.
     - Доктор Флойд,  -  тоном, не допускающим отказа, спросила хрупкая,
но  весьма  решительная  дама  из  газеты,   -  чем  объясняется  полное
прекращение информационных передач с  Луны?  Это связано с  политической
обстановкой?
     - Какую именно политическую обстановку вы  имеете в  виду?  -  сухо
бросил Флойд.
     В  группе  журналистов  послышались  смешки.   Флойд  направился  к
лифтовой башне, оставив своих преследователей позади запретного барьера.
     - Счастливого пути, доктор! - крикнул кто-то из них.
     У входа в салон его приветствовала блещущая свежестью стюардесса:
     - С добрым утром,  доктор Флойд. Я мисс Симмонс. Приветствую вас на
борту нашего корабля от имени капитана Тайнза и второго пилота,  первого
помощника капитана, Балларда.
     - Благодарю вас,  - улыбнулся Флойд, дивясь про себя, почему у всех
стюардесс голос безжизненный, словно у гидов-автоматов.
     - Старт  через пять  минут,  -  сообщила она,  обводя гостеприимным
жестом пустой салон на двадцать пассажиров. - Можете занять любое место,
но  капитан Тайнз рекомендует вам  сесть в  крайнем левом кресле первого
ряда,  у  иллюминатора,  -  оттуда удобно наблюдать все  этапы  старта и
посадки.
     - Пожалуй, я так и сделаю, - согласился Флойд.
     Стюардесса еще немного посуетилась вокруг него и  удалилась в  свою
кабину в конце салона.
     Флойд  уселся в  кресло поудобнее,  застегнул ремни на  поясе и  на
плечах  и  закрепил свой  портфель в  соседнем кресле.  Через  мгновение
мягким щелчком включился репродуктор.
     - С добрым утром,  -  послышался голос мисс Симмонс.  -  Мы следуем
специальным рейсом номер три с мыса Кеннеди на Космическую станцию номер
один.
     Она,  видимо,  решила  совершить  ради  своего  одинокого пассажира
полный  предстартовый ритуал,  и  Флойд  не  мог  удержаться от  улыбки,
слушая,  как неумолимо она выкладывает всю информацию,  которую положено
сообщать пассажирам.
     - Наш  полет  будет  длиться  пятьдесят  пять  минут.  Максимальное
ускорение составит два "же",  состояние невесомости продолжится тридцать
минут.  Прошу не  покидать кресла до  тех пор,  пока не зажжется табло с
разрешающей надписью.
     Флойд, полуобернувшись, крикнул:
     - Спасибо!
     Он успел увидеть несколько смущенную, но очаровательную улыбку.
     Флойд  откинулся на  спинку  кресла,  расслабил мышцы.  Этот  полет
обойдется налогоплательщикам примерно в миллион с лишним долларов.  Если
затраты  окажутся неоправданными,  его,  Флойда,  сместят с  занимаемого
поста.  Впрочем,  он  всегда может  возвратиться в  университет и  вновь
заняться вопросами происхождения планет.
     - Автоматический предстартовый контроль закончен, полет разрешен. -
послышался в  репродукторе голос капитана с  типичными для радиодикторов
успокаивающими интонациями. - Старт через одну минуту.
     Как всегда,  эта минута показалась часом.  С острым вождением Флойд
вспомнил,  какие могучие силы дремлют где-то рядом с  ним и  ждут своего
высвобождения.  В  топливных баках  двух  ракет  и  электроаккумуляторах
пусковой катапульты была  сосредоточена энергия мощной ядерной бомбы.  И
вся  она  будет  затрачена только на  то,  чтобы забросить его  всего на
триста пятьдесят километров от Земли.
     Никаких устаревших предстартовых отсчетов,  вроде "пять -  четыре -
три -  два -  один",  теперь не производилось. Слишком дорого они стоили
человеческим нервам.
     - Старт через пятнадцать секунд.  Вам будет легче,  если вы начнете
глубоко дышать.
     Это было правильно как с  психологической,  так и с физиологической
точки  зрения.  Когда  катапульта  начала  разгонять  свой  тысячетонный
снаряд,  чтобы взметнуть его над Атлантикой, Флойд был настолько заряжен
кислородом, что чувствовал себя готовым к любым испытаниям.
     Определить момент отрыва от катапульты и  начала полета он не смог,
но  включение двигателей первой ступени на  полную мощность дало о  себе
знать удвоенным ревом и  резким нарастанием силы  тяжести,  вдавливавшей
Флойда все глубже и глубже в кресло. Ему хотелось глянуть в иллюминатор,
но  было трудно даже повернуть голову.  И  в  то  же  время он не ощущал
никакого неудобства,  напротив,  нарастающее ускорение и  рев двигателей
порождали в нем чувство необычайного блаженства.
     Совершенно оглушенный, с учащенно бьющимся сердцем, Флойд давно уже
не испытывал такого наслаждения жизнью, как сейчас. Он снова был молод и
счастлив, ему хотелось громко петь - и он вполне мог себе это позволить,
поскольку его все равно никто бы не услышал.
     Но  приподнятое настроение мигом схлынуло,  как только он вспомнил,
что  покидает Землю и  всех,  кого любит.  Там,  внизу,  оставались трое
детей,  осиротевших десять лет назад,  когда его жена отправилась в  тот
роковой полет в Европу...  Неужели прошло уже десять лет? Не может быть!
Да,  десять лет...  Пожалуй, ради детей ему следовало жениться во второй
раз...
     Он  почти утратил ощущение времени,  но вдруг давление и  шум резко
спали  и  в  репродукторе послышалось:  "Готовимся  к  отделению  первой
ступени. Пошла!"
     Флойд почувствовал слабый толчок.  И  тут ему вспомнилась цитата из
Леонардо да  Винчи,  одно  время  висевшая на  стене  в  помещении НАСА:
"Великая птица совершает свой полет на спине другой великой птицы,  неся
славу тому гнезду, где она родилась".
     Ну  что ж,  вот великая птица уже и  летит там,  куда не  достигали
мечты Леонардо, а ее усталая спутница плавно опускается назад, на Землю.
Описав кривую в  пятнадцать тысяч километров,  опустевшая первая ступень
войдет в атмосферу и, постепенно тормозясь, приземлится на мысе Кеннеди.
Через несколько часов,  после проверки и  повторной заправки,  она вновь
будет готова поднять на  своей спине новую птицу к  тем сверкающим высям
вечного молчания, которых сама никогда не достигнет.
     Осталось меньше  полпути до  выхода на  орбиту.  "Дальше полетим на
своих",  -  подумал  Флойд.  Заревели  двигатели второй  ступени,  опять
возникло ускорение,  но на сей раз тяга была гораздо слабее -  он ощущал
почти  нормальную  силу  тяжести.   Впрочем,   ходить  все   равно  было
невозможно,  поскольку "верх" был  на  передней стене  салона.  Если  бы
Флойду вздумалось выбраться из кресла,  он упал бы и  разбился о  заднюю
стену.
     Ощущение было  не  особенно приятным -  казалось,  корабль стоит на
хвосте,  а все кресла салона укреплены на отвесной стене,  причем кресло
Флойда - на самом верху...
     Пока он  усердно пытался преодолеть этот обман чувств,  за  стенами
корабля бесшумно взорвался рассвет.
     За  считанные секунды  корабль  пронесся через  багровые,  розовые,
золотистые,  голубые преддверия дня и  вторгся в  царство пронзительного
света.  Хотя  стекла иллюминаторов были  густо окрашены,  чтобы ослабить
сияние  Солнца,  первые лучи  его,  медленно скользившие по  салону,  на
несколько минут почти ослепили Флойда.
     Он  прикрыл глаза от  косых лучей ладонями и  попытался поглядеть в
иллюминатор.   Снаружи,   словно  раскаленное  добела,   сверкало  круто
скошенное назад крыло корабля.  За  его кромкой была чернильная мгла,  в
этой мгле должно сиять множество звезд, но увидеть их Флойд не мог.
     Сила тяжести медленно убывала - корабль выходил на орбиту, и подача
топлива в двигатель снижалась.  Грохот постепенно перешел в приглушенный
рев,  затем в  слабое шипение и  наконец смолк.  Если бы  не застегнутые
ремни, Флойд всплыл бы над своим креслом; впрочем, желудок вел себя так,
будто он действительно собирается всплыть.  Оставалось только надеяться,
что таблетки,  принятые полчаса назад и  в пятнадцати тысячах километров
отсюда,  подействуют,  как  предусмотрено в  их  описании.  "Космическая
болезнь" была у  Флойда только один раз за всю его карьеру,  но и  этого
было предостаточно.
     В  репродукторе прозвучал твердый,  уверенный голос пилота:  "Прошу
соблюдать правила поведения при  невесомости.  Через сорок пять минут мы
отшвартуемся у Космической станции номер один".
     Появилась стюардесса.  Она  шла по  узкому проходу справа от  тесно
расположенных кресел медленно и  плавно,  будто плыла,  с трудом отрывая
ноги от пола,  словно его поверхность была покрыта клеем. Она не сходила
с  ярко-желтой  ковровой дорожки из  велкро,  которая тянулась по  всему
проходу на полу -  и на потолке. Эта дорожка и подошвы туфель стюардессы
были покрыты множеством мельчайших крючков и  сцеплялись друг с  другом,
как репьи. Такое приспособление для ходьбы в условиях свободного падения
в пространстве очень помогало непривычным к невесомости пассажирам.
     - Не хотите ли чаю или кофе, доктор Флойд? - весело спросила она.
     - Нет, спасибо, - улыбнулся Флойд.
     Когда  ему  приходилось сосать питье из  пластмассовых тюбиков,  он
неизменно чувствовал себя грудным младенцем.
     Он  открыл свой портфель и  собрался достать бумаги,  но стюардесса
все еще продолжала стоять подле него с озабоченным выражением лица.
     - Доктор Флойд... Можно задать вам одни вопрос? '
     - Да, конечно, - сказал он, взглянув на нее поверх очков.
     - Мой   жених  работает  геологом  на   базе  Клавий,-   заговорила
стюардесса, тщательно выбирая слова, - и вот уже вторую неделю я не имею
от него никаких вестей.
     - Сочувствую вам. Может быть, он выехал с базы и с ним временно нет
связи?
     Она покачала головой:
     - Нет,   он   меня   всегда   предупреждает   о   таких   поездках.
Представляете,  как я беспокоюсь...  А тут еще слухи...  Правда,  что на
Луне эпидемия?
     - Ну,  если там и случилось что-либо подобное, то никаких оснований
для тревоги нет.  Вспомните: в 1998 году на Луне тоже объявили карантин,
когда там  появился мутантный вирус гриппа.  Переболело много людей,  но
ведь никто не умер...  Простите,  но это все,  что я могу вам сказать, -
добавил он твердо.
     Мисс Симмонс пленительно улыбнулась и распрямилась.
     - Спасибо и на том, доктор. Простите за беспокойство.
     - Да  что  вы,  никакого беспокойства,  -  любезно,  но  не  вполне
искренно ответил Флойд и  погрузился в  бесчисленные технические доклады
(как всегда, на последние минуты осталась груда накопившихся бумаг).
     На Луне ему явно некогда будет их читать.


<ul><a name=10></a><h2>8. Встреча на орбите</h2></ul>

     Получасом позднее пилот объявил:
     - Через десять минут причалим. Прошу проверить надежность креплений
к креслу.
     Флойд повиновался приказу,  потом убрал бумаги.  Было бы по меньшей
мере  неблагоразумно заниматься чтением  во  время  того  акта  небесной
акробатики,  какой  всегда разыгрывается на  последних сотнях километров
перед стыковкой со станцией.  Лучше закрыть глаза и отдохнуть, расслабив
мышцы,  пока  короткие  вспышки  коррекционных двигателей будут  рывками
дергать корабль.
     Через несколько минут в иллюминаторе впервые показалась Космическая
станция номер  один.  До  нее  оставалось не  больше десятка километров.
Полированные    металлические    поверхности    медленно    вращающегося
трехсотметрового колеса сверкали в лучах Солнца. Неподалеку от станции в
дрейфе на  той же орбите "лежал" космоплан "Титов V",  а  рядом с  ним -
почти шарообразный "Ариес-1В",  рабочая лошадка космоса; с одной стороны
у  него  торчали четыре  короткие посадочные "ноги"  -  амортизаторы для
прилунения.
     "Орион  III"  подходил  к  Станции  с  внешней,  несколько большего
радиуса, орбиты, и перед Флойдом открылась озаренная Солнцем поверхность
Земли во всей своей красе и живописности. С высоты 350 километров он мог
видеть  большую  часть  Африканского континента  и  Атлантический океан.
Несмотря  на  значительную облачность,  он  легко  узнал  зелено-голубые
очертания Золотого берега.
     Осевая часть Станции с выдвинутыми вперед причальными направляющими
медленно плыла навстречу кораблю.  В  отличие от  всего огромного колеса
эта  центральная его часть не  вращалась или,  если угодно,  вращалась в
обратную сторону со  скоростью,  точно  равной скорости вращения колеса.
Благодаря этому прибывающий корабль мог  стыковаться с  нею  для  обмена
грузом и пассажирами, не подвергаясь вращению, весьма нежелательному при
этой операции.
     Еле ощутимый толчок возвестил о том,  что корабль причалил. Снаружи
донеслись скрежет и  лязг  металла,  затем коротко зашипел воздух -  это
уравнивалось давление  в  шлюзе.  Через  несколько секунд  герметическая
дверь шлюза раскрылась, и в салон вошел человек в светлых узких брюках и
рубашке с  короткими рукавами -  этот костюм стал почти формой персонала
Станции.
     - Рад с  вами познакомиться,  доктор Флойд.  Я  Ник Миллер,  офицер
Службы  безопасности Станции.  Мне  приказано охранять  вас  до  отбытия
лунного шаттла.
     Они  пожали  друг  другу  руки.   Флойд,   улыбаясь,   обратился  к
стюардессе:
     - Передайте,    пожалуйста,    капитану   Тайнзу   привет   и   мою
признательность за спокойный полет. На обратном пути мы с вами, наверно,
увидимся.
     С  величайшей осторожностью -  последний раз  он  летал больше года
назад,  и  теперь ему  требовалось некоторое время,  чтобы  привыкнуть к
внеземным условиям,  -  он,  перехватываясь руками,  протянул себя через
шлюз в большую цилиндрическую камеру на оси Космической станции. Изнутри
камера  была  покрыта  мягкой  амортизирующей обивкой,  в  которую  были
заглублены ручки.  Флойд крепко уцепился за одну из них, и камера начала
вращаться,  сперва  очень  медленно,  потом  быстрее,  пока  скорость ее
вращения не совпала со скоростью всего колеса.
     И  по  мере  того как  камера набирала угловую скорость,  он  начал
отчетливее  ощущать  прикосновение  гравитации,  сперва  совсем  слабой;
постепенно его  все с  большей силой притягивало к  цилиндрической стене
камеры.  Вдруг,  словно по волшебству, стена превратилась в искривленный
пол,  и вот уже Флойд стоит на нем, неуверенно и тихо покачиваясь во все
стороны,  словно  стебель водоросли под  волнами прилива.  Им  завладела
центробежная сила,  порожденная  вращением  станции;  еще  очень  слабая
здесь, у оси, она возрастала по мере приближения к наружному "ободу".
     Из осевой камеры Флойд,  следуя за Миллером, пошел вниз по винтовой
лестнице.  Вначале вес  его  был  столь  незначителен,  что  приходилось
хвататься за перила и делать некоторое усилие,  чтобы спускаться. Лишь в
залах  для  пассажиров,  которые находились на  самом  "ободе" огромного
вращающегося колеса,  Флойд  приобрел  достаточный вес,  позволивший ему
почти нормально управлять своими движениями.
     Залы были заново отделаны со  времени его  последнего посещения,  в
них  появились некоторые дополнительные удобства.  Маленькие столики  со
стульями  для  отдыха,  ресторан и  почта  были  тут  и  раньше,  теперь
прибавились еще  и  парикмахерская,  бар,  кинотеатр,  а  также  киоск с
сувенирами,  в котором продавались фотографии и "слайды" лунных и земных
ландшафтов и  куски "лунников",  "рейнджеров" и "сервейоров" с гарантией
подлинности, изящно обрамленные пластиком и грабительски дорогие.
     - Не  хотите ли  чего-нибудь,  пока мы ждем?  -  спросил Миллер.  -
Посадка будет примерно через полчаса.
     - Не возражал бы против чашки кофе.  Сахару -  два куска. И еще мне
нужно позвонить на Землю.
     - Пожалуйста. Кофе я сейчас добуду, а телефоны вон там.
     Нарядные телефонные будки  находились всего  в  нескольких шагах от
барьера, в котором были два входа с вывесками "Добро пожаловать в сектор
США" и  "Добро пожаловать в советский сектор".  Объявления под вывесками
на английском,  русском,  китайском,  французском,  немецком и испанском
языках гласили:

                           [Просим предъявить:
                                паспорт.
                                  визу,
                       медицинское свидетельство,
                          разрешение на полет,
                 декларацию о багаже с указанием веса.]

     Была некая отрадная символичность в том, что пассажиры, едва пройдя
через любой из контрольных входов в барьере,  имели право вновь свободно
общаться. Разделение на секторы было чисто формальным.
     Убедившись,  что  зональный вызывной сигнал для США был по-прежнему
"81",   Флойд  отстучал  на   клавишах  двенадцатизначный  номер  своего
домашнего телефона, опустил в прорезь автомата пластиковый универсальный
кредитный жетон, и через тридцать секунд его соединили с домом.
     В Вашингтоне еще спали, до рассвета там оставалось несколько часов,
но  он  никого  и  не  собирался будить.  Экономка  услышит  его  слова,
записанные на рекордере, когда проснется.
     - Мисс Флеминг, это доктор Флойд. Простите, что пришлось так спешно
уехать.  Будьте любезны,  позвоните ко мне на службу и попросите забрать
мою машину.  Она стоит в аэропорту Даллес, а ключ у старшего диспетчера,
мистера Бейли.  Затем позвоните в  загородный клуб Чеви-Чейс и  сообщите
для передачи секретарю,  что я  никак не  смогу участвовать в  теннисном
матче в следующую субботу.  Передайте мои извинения -  боюсь, что они на
меня рассчитывают.  И  еще позвоните в  "Даунтаун электронике" и скажите
им, если они не починят видеофон в моем кабинете хотя бы к среде, пускай
вовсе забирают эту чертову машинку!
     Он  перевел дыхание и  попытался сообразить,  какие еще затруднения
могут возникнуть за время его отсутствия.
     - Если у  вас почему-либо не хватит денег,  звоните на службу,  они
сумеют срочно связаться со мной.  Впрочем,  я, возможно, буду так занят,
что не  отвечу...  Передайте детям,  что папа их любит и  вернется,  как
только освободится.  О,  черт!  Тут появился человек, которого я не хочу
видеть... Позвоню с Луны, если смогу. До свидания!
     Флойд попытался,  пригнувшись,  выскользнуть из будки,  но было уже
поздно:  через выход из  советского сектора прямиком к  нему направлялся
член Академии наук СССР доктор Дмитрий Мойсевич.
     Дмитрий был одним из лучших друзей Флойда,  но именно поэтому Флойд
меньше,  чем с кем-либо другим, хотел столкнуться с ним здесь и в данную
минуту.


<ul><a name=11></a><h2>9. Лунный шаттл</h2></ul>

     Русский астроном был  высок,  строен и  светловолос,  с  лицом  без
единой морщинки -  ему  никак нельзя было дать пятидесяти пяти лет,  тем
более что  последние десять лет  он  провел на  строительстве гигантской
радиообсерватории на  обратной стороне Луны,  где трехтысячекилометровая
толща скальных пород защищала от электронного беспутства Земли.
     - Ну,   знаете  ли,  Хейвуд,  -  сказал  он,  крепко  пожимая  руку
американцу,  -  Вселенная поистине тесна! Что у вас нового? Как поживают
ваши симпатичные ребята?
     - У нас все хорошо,  -  дружелюбно, но несколько растерянно ответил
Флойд. - Мы часто вспоминаем, как славно погостили у вас прошлым летом.
     Ему было стыдно,  что он не мог сказать об этом более искренно - им
действительно доставил очень  много  радостей недельный отдых в  Одессе,
куда их пригласил Дмитрий во время одного из своих вылетов на Землю.
     - А сейчас вы, полагаю, на Луну? - спросил Дмитрий.
     - Гм,  д-да... Стартуем через полчаса, - ответил Флойд.- Вы знакомы
с мистером Миллером?
     Офицер  Службы  безопасности  как  раз  вернулся  и  остановился  в
почтительном отдалении, держа в руках пластиковую чашку с кофе.
     - Конечно.  Но  прошу вас,  мистер Миллер,  поставьте эту чашку.  У
доктора   Флойда   осталась   последняя  возможность  выпить   виски   в
цивилизованных  условиях,  и  упустить  ее  просто  грешно.  Нет-нет,  я
настаиваю.
     Они последовали за Дмитрием из главного зала для отдыха в смотровой
отсек и  через минуту уже сидели за  столом в  тускло освещенном уголке,
созерцая   движущуюся  панораму  звездного  неба.   Космическая  станция
совершала один оборот в  минуту,  и центробежная сила,  порождаемая этим
медленным вращением,  создавала искусственное тяготение, равное лунному.
Это был,  как установили исследования, наилучший компромисс между земным
тяготением и полной невесомостью.  К тому же пассажиры, летящие на Луну,
получали здесь возможность, так сказать, гравитационной акклиматизации.
     За почти невидимыми стеклами иллюминаторов немой чередой проплывали
Земля и  звезды.  Та  сторона колеса,  где  они сидели,  была обращена в
сторону,  противоположную Солнцу,  иначе слепящий свет не  позволил бы и
глянуть в иллюминаторы. Даже сейчас в сиянии Земли, заслонившей полнеба,
тускнели почти все звезды, кроме самых ярких.
     Но  Земля уже начала гаснуть -  Станция неслась по орбите к  ночной
стороне планеты,  через  несколько минут  она  будет  видна  только  как
огромный  черный  диск,   испещренный  огнями  городов,  и  тогда  небом
завладеют звезды.
     - Скажите-ка,  Хейвуд,  -  заговорил Дмитрий, быстро разделавшись с
первой порцией виски и  вертя в  руках бокал со  второй,  -  что  это за
эпидемия вспыхнула в  американском секторе?  Я хотел было заглянуть туда
во время этой поездки,  но мне ответили: "Не можем разрешить, профессор.
У нас объявлен строгий карантин впредь до особого распоряжения". Нажимал
на  все кнопки,  но ничего не вышло.  Вы-то мне скажете,  что там у  вас
происходит?
     Флойд мысленно простонал:  "Опять начинается...  Господи, скорей бы
уж залезть в этот шаттл и умотать на Луну!"
     - Этот,  э-э, карантин - обычная мера предосторожности, - с опаской
заговорил он.  -  Мы,  собственно,  не  очень  уверены,  нужен ли  он  в
действительности, но рисковать не считаем возможным.
     - Да что это за болезнь?  Какие у нее симптомы? Откуда она, неужели
внеземная? Может быть, вам нужна помощь нашей Медицинской службы?
     - Прошу прощения,  Дмитрий,  нас просили пока ничего не разглашать.
Спасибо за предложение, но мы сами справимся.
     - Гм,  -  хмыкнул Мойсевич,  которого слова Флойда явно ни в чем не
убедили,  -  чудно что-то: зачем именно вас, астронома, посылают на Луну
ликвидировать эпидемию?...
     - Я  столько лет  не  занимаюсь астрономией,  что  стал уже  бывшим
астрономом. Теперь я научный эксперт, а это означает, что одинаково мало
знаю обо всем на свете.
     - Но вы уж наверняка знаете, что такое ЛМА-1?
     Миллер чуть не  подавился своим виски.  Однако Флойд был  сделан из
материала  покрепче;   он  взглянул  старому  другу  прямо  в   глаза  и
невозмутимо переспросил:
     - ЛМА-1? Какое странное сокращение! Где вы его слышали?
     - Ладно,  не пытайтесь меня дурачить! - отрезал русский астроном. -
Но если наткнетесь на орешек, который окажется вам не по зубам, надеюсь,
вы не дотянете до того,  что придется кричать "караул",  когда будет уже
слишком поздно?
     Миллер многозначительно взглянул на часы.
     - Через пять минут надо быть на корабле,  доктор Флойд,- сказал он.
- Нам, пожалуй, пора.
     Флойд хорошо знал,  что у  них в  запасе добрых двадцать минут,  но
поспешно вскочил. Даже чересчур поспешно - он забыл, что тяготение здесь
в  шесть раз меньше земного.  Судорожно ухватившись за стол в  последнее
мгновение, он едва предотвратил незапланированный "взлет".
     - Очень рад был повидаться с вами,  Дмитрий, - сказал он, несколько
покривив душой,  - Желаю благополучно добраться до Земли. Я позвоню вам,
как только вернусь.
     Когда  они  вышли из  зала  отдыха и  прошли контроль американского
сектора, Флойд с облегчением вздохнул:
     - Ф-фу! Едва вывернулся. Спасибо, что выручили, Миллер.
     - Знаете что,  доктор?  - задумчиво проговорил офицер, - Хотел бы я
надеяться, что русский не прав.
     - В чем?
     - В том, что мы наткнемся на орешек не по зубам.
     - Именно это я  и  намерен выяснить в ближайшие дни,  -  решительно
ответил Флойд.
     Через  сорок  пять  минут  лунный  транспорт "Ариес-1В"  отвалил от
Станции.  В  этом  не  было  ничего похожего на  грохот и  ярость земных
стартов.  Флойд едва услышал отдаленный свистящий звук, когда реактивные
двигатели малой тяги метнули электризованные струи плазмы в безвоздушное
пространство.   Тяга  продолжалась  минут  пятнадцать;   ускорение  было
настолько слабым,  что  при  желании он  мог  легко  встать  с  кресла и
пройтись по салону. Но вот ощущение тяги исчезло. Корабль освободился от
власти земного тяготения, которое владело им, пока он был пришвартован к
Станции.  Он порвал узы тяжести и стал свободной,  независимой планетой,
совершающей путь вокруг Солнца по своей собственной орбите.
     Салон,   находившийся  в   единоличном  распоряжении  Флойда,   был
рассчитан на  тридцать  пассажиров.  Непривычны были  и  вызывали острое
чувство  одиночества  десятки  пустых  кресел  вокруг  и  ни  с  кем  не
разделенное внимание стюарда и  стюардессы,  да еще двух пилотов и  двух
бортинженеров.  Флойд задумался: вряд ли когда-либо в истории на поездку
одного человека тратилось так  много денег и  едва ли  это  когда-нибудь
повторится. Ему припомнились циничные слова одного из наиболее беспутных
"наместников бога на  Земле":  "Мы  получили папский престол,  а  теперь
насладимся всем,  что  он  дает".  Ну  что  ж,  он,  Флойд,  тоже  будет
наслаждаться этим полетом и  блаженным состоянием невесомости.  Вместе с
ощущением тяжести его покинули,  во  всяком случае на  время,  почти все
заботы.  Кто-то сказал,  что в космосе человеком может владеть страх, но
уж никак не озабоченность. Пожалуй, это верно.
     Что касается стюардов, то они, видно, решили кормить его непрерывно
на  протяжении всех двадцати четырех часов перелета,  и  ему приходилось
поминутно  отклонять  предложения "что-нибудь  съесть".  Вообще  говоря,
вопреки  мрачным  предсказаниям  первых  астронавтов,  есть  в  условиях
невесомости было не  так уж затруднительно.  Флойд сидел за обыкновенным
столом,  тарелки на столе были закреплены, как на морских судах во время
качки.  В  каждое блюдо было добавлено что-нибудь клейкое,  чтобы еда не
сорвалась с тарелки и не пошла плавать по салону. Так, котлету удерживал
густой соус,  а салат подавали с клейкой подливкой. При некотором навыке
и  осторожности можно было справиться почти с  любыми блюдами;  настрого
запрещались здесь  только горячие супы  и  чересчур рассыпчатые торты  и
печенье. С напитками, конечно, дело обстояло иначе - жидкости подавались
только в пластиковых тубах, и их приходилось выдавливать прямо в рот.
     В  конструкцию туалетной комнаты был  вложен труд  целого поколения
энтузиастов,  чей  героизм остался невоспетым.  Она  уже достигла такого
уровня совершенства,  что считалась более или менее безотказной.  Флойду
пришлось проверить ее  действие вскоре после  начала свободного падения.
Он   оказался  в   маленькой  кабине,   снабженной  всеми   аксессуарами
самолетного  туалета,  только  почему-то  в  ней  горела  яркая  красная
лампочка,  свет  которой резал  глаза.  Табличка,  напечатанная крупными
буквами, гласила:

                 <b>ОЧЕНЬ ВАЖНО! РАДИ ВАШЕГО УДОБСТВА</b>
                      ПРОСИМ ВНИМАТЕЛЬНО ПРОЧИТАТЬ
                         НИЖЕСЛЕДУЮЩИЕ ПРАВИЛА!

     Флойд  присел  (даже  в  условиях невесомости привычка использовать
любую  возможность,   чтобы  присесть,   не  покидала  людей)  и  прочел
инструкцию несколько раз.  Убедившись,  что  со  времени его  последнего
полета никаких изменений в правила не внесено, он нажал кнопку "Старт".
     Где-то близко зажужжал электромотор,  и Флойд почувствовал,  что он
вместе  с  кабинкой начал  двигаться.  Закрыв глаза,  как  рекомендовала
инструкция, он стал ждать. Через минуту мелодично звякнул колокольчик, и
он открыл глаза.
     Свет из резко-красного стал успокаивающим бледно-розовым, но, самое
главное,  Флойд  ощутил воздействие тяжести;  только легкое подрагивание
всей кабинки подсказывало,  что она вращается.  Флойд подбросил в воздух
кусок мыла и  проследил за  его  медленным падением -  как он  прикинул,
центробежная сила равнялась примерно четверти земной силы тяжести. Но ее
было вполне достаточно -  все двигалось в  нужном направлении и попадало
туда, куда положено.
     Он  нажал кнопку "Остановка для  выхода из  кабины" и  опять закрыл
глаза.  Вращение  прекратилось,  постепенно опять  возникла невесомость,
дважды звякнул колокольчик, и вновь вспыхнул резкий красный свет. Дверца
кабинки остановилась в нужном положении, и Флойд вышел в салон, поспешив
с  первого же  шага прицепиться подошвами туфель к  ковру.  Он уже давно
изведал всю остроту ощущений невесомости и был весьма доволен, что туфли
"велкро" позволяют ходить почти нормально.
     Скучать в  полете не  пришлось.  Устав  читать официальные доклады,
памятные записки  и  протоколы,  Флойд  включил свой  газетный планшет в
информационную сеть  корабля  и  просмотрел одну  за  другой  крупнейшие
электронные газеты мира. Их кодовые сигналы он помнил наизусть, и ему не
требовалось  даже  заглядывать на  обратную  стенку  планшета,  где  был
напечатан  их  перечень.  Включив  краткосрочное запоминающее устройство
планшета, он задерживал изображение очередной страницы на экране, быстро
пробегал заголовки и  отмечал  статьи,  которые его  интересуют.  Каждая
статья имела свой  двузначный кодовый номер -  стоило только набрать его
на  клавиатуре планшета,  как крохотный прямоугольничек статьи мгновенно
увеличивался  до  размеров  экрана  величиной  в   лист  писчей  бумаги,
обеспечивая полное удобство чтения.  Прочитав одну  статью,  Флойд опять
включал всю страницу и выбирал другую.
     Он  не  раз  задавал  себе  вопрос:   неужели  газетный  планшет  с
фантастически  сложной   техникой,   скрывающейся   за   простотой   его
использования, еще не последнее слово в непрестанном стремлении человека
к совершенству средств связи?  Чего еще можно желать? Взять хотя бы его,
Флойда:  далеко в космосе, уносясь от Земли со скоростью в многие тысячи
километров в  час,  он может нажать одну-две кнопки -  и через несколько
миллисекунд прочитать заголовки какой угодно газеты.  Кстати,  в эту эру
электроники и самое слово "газета",  конечно,  стало анахронизмом. Текст
ежечасно автоматически обновлялся.  Даже если читать одни лишь газеты на
английском языке,  можно всю жизнь только и  делать,  что поглощать этот
вечно обновляющийся поток информации, поступающий со спутников связи.
     Трудно было представить себе систему,  более совершенную и удобную.
И все же, наверно, рано или поздно газетный планшет изживет себя и будет
вытеснен чем-нибудь столь же невообразимым, насколько сам планшет был бы
невообразим для  Кекстона [Первый  английский книгопечатник (1424-1491)]
или Гутенберга.
     И  еще одна мысль часто приходила на ум Флойду,  когда перед ним на
экране развертывались эти крохотные электронные строчки. Чем совершеннее
техника  передачи  информации,   тем  более  заурядным,   пошлым,  серым
становится ее содержание.  Несчастные случаи, преступления, катастрофы и
стихийные  бедствия,  угроза  вооруженных конфликтов,  мрачные  прогнозы
редакционных статей -  вот  что  несли  в  себе  миллионы слов,  которые
ежеминутно извергались в эфир.  Впрочем,  Флойд подумывал, что это, быть
может,  еще  полбеды:  он  уже  давно пришел к  убеждению,  что газеты в
идеальной Утопии были бы нестерпимо скучны.
     Время  от  времени  в  салон  заглядывали капитан  и  другие  члены
экипажа, чтобы переброситься с ним несколькими словами. Они относились к
своему  высокопоставленному  пассажиру  с   благоговейным  уважением  и,
несомненно,  сгорали  от  любопытства  относительно  цели  его  поездки.
Впрочем,  они  были  слишком хорошо воспитаны,  а  потому ни  о  чем  не
спрашивали и ничем ж выдавали своей заинтересованности.
     Одна  только  очаровательная малютка-стюардесса  вела  себя  в  его
присутствии совершенно непринужденно. Флойд скоро узнал, что эта девушка
родом с  Бали;  она  принесла с  собой в  заатмосферные выси изящество и
таинственность облика,  присущие жителям этого еще почти не испорченного
европейской цивилизацией острова.  Едва ли не самым странным и  чарующим
воспоминанием об  этом  полете  остались несколько движений из  древнего
балийского  танца,   которые  проделала  невесомая  стюардесса  на  фоне
зелено-голубого полумесяца Земли, глядевшего в иллюминаторы корабля.
     Определенная часть полетного времени была отведена для сна;  на эти
часы верхнее освещение выключали.  Флойд прикрыл руки и  ноги эластичной
простыней и закрепил ремни кресла,  чтобы случайно не всплыть во сне. Со
стороны все  это выглядело не  особенно комфортабельно,  но  в  условиях
невесомости Флойду в  жестком кресле было удобнее,  чем  в  самой мягкой
постели на Земле.
     Пристегнувшись  и  устроившись  поуютнее,  Флойд  быстро  задремал.
Проснулся он только один раз,  в полузабытьи огляделся и совсем оторопел
от  необычной обстановки.  Ему  вдруг почудилось,  что  он  лежит внутри
китайского  фонарика,   -   это  впечатление,  видимо,  создавали  слабо
светившиеся матовые двери кабинок в  стенах салона.  Но  он  опомнился и
решительно приказал себе:  "А ну-ка,  спать,  приятель. Это обыкновенный
лунный шаттл",- и приказ сработал.
     Когда  Флойд  окончательно проснулся.  Луна  заняла  уже  полнеба и
началось тормозное маневрирование. Иллюминаторы в изогнутой стене салона
теперь глядели в  черноту космоса,  и  Флойд перешел в рубку управления.
Там,  на экранах хвостовых телевизоров,  он мог наблюдать, как протекает
спуск.
     Приближающиеся лунные горы совсем не походили на земные;  у  них не
было  ослепительных снеговых шапок,  плотно  облегающих зеленых нарядов,
подвижных  облачных  венцов.  Однако  яростные  контрасты света  и  теня
придавали им  особенную,  неповторимую красоту.  Законы  земной эстетики
здесь были неприменимы;  этот мир творили,  формировали иные,  не земные
силы,  они  действовали здесь  с  незапамятных времен,  неведомые  буйно
зеленеющей,  полной  молодой жизни  Земле  -  там  за  эти  миллионы лет
наступали и  отступали льды,  надвигались и откатывались моря,  и горные
хребты стирались,  истаивая,  словно туман под  лугами солнца.  Здесь же
была древность,  неисчислимая и непостижимая древность,  - но не смерть,
ибо на  Луне никогда не  было жизни...  если не  считать самых последних
лет.
     Опускающийся корабль повис  почти  точно над  границей,  отделяющей
ночь ото  дня:  прямо под  нам  простирался хаос угловатых,  иззубренных
теней  и  отдельных пасов,  ослепительно сверкавших под  первыми  лучами
медленного  лунного  рассвета.   При   всей  надежности  вспомогательных
электронных приборов посадка здесь была бы  смертельно опасна,  и  пилот
медленно уводил корабль прочь от этого места, на ночную сторону Луны.
     Присмотревшись,  Флойд убедился,  что ночная сторона вовсе не  была
погружена в  полную темноту.  Ее  озарял какой-то призрачный свет:  ясно
виднелись пики, ущелья и равнины лунной поверхности. Это Земля, служащая
гигантской луной  для  своего спутника,  освещала его  поверхность своим
сиянием.
     На пульте перед пилотом вспыхивали огоньки,  на экранах компьютеров
цифры   отсчитывали  расстояние   до   приближавшейся  Луны.   Весомость
возвратилась к ним более чем за полторы тысячи километров до Луны, когда
реактивные  двигатели  начали  торможение.   Луна  постепенно,  казалось
бесконечно медленно,  росла,  пока не  заполнила собой все небо.  Солнце
уходило за горизонт и  исчезло за ним,  и  наконец все поле зрения занял
один гигантский кратер.  Шаттл опускался к центральным пикам кратера,  и
вдруг  Флойд  увидел,  что  близ  одного из  пиков ритмично вспыхивает и
гаснет яркий свет.  Совсем как  посадочный маяк  на  каком-нибудь земном
аэродроме!  Он  смотрел на этот мигающий огонек,  и  у  него перехватило
горло. Огонек означал, что люди создали на Луне еще один бастион.
     Теперь  кратер  так  разросся,  что  его  гребень начал  уходить за
горизонт.  Отчетливо стали видны маленькие кратеры, которыми было усеяно
дно большого, и уже можно было точнее представить себе их размеры. Иные,
казавшиеся  крошечными из  космоса,  на  самом  деле  были  диаметром  в
несколько километров и могли вместить целые города.
     Повинуясь автоматам,  шаттл опускался с усыпанного звездами неба на
безжизненную равнину, тускло освещенную сиянием огромного диска Земли. И
сквозь свист  раскаленных газов,  вырывавшихся из  сопел ракеты,  сквозь
"бип-бип"  космических радиозондов в  рубке  зазвучал человеческий голос
откуда-то извне:
     - Пункт  управления Клавий спецрейсу 14.  Спуск проходит нормально.
Прошу   проверить  ручное  управление  замками  посадочного  устройства,
давление  в  гидравлической системе,  включение амортизационной подушки.
Пилот пощелкал десятком тумблеров, зеленые лампочки ответно мигнули ему,
и он отозвался:
     - Ручное  управление  проверено.   Посадочные  "ноги",  гидравлика,
амортизационная подушка - в порядке.
     - Вас понял, - ответила Луна.
     И спуск продолжался в молчании. Вернее, разговор шел непрерывно, но
только  между  машинами:   они   обменивались  двоичными  импульсами  со
скоростью,   в   тысячу  раз  превышающей  ту,   на  какую  способны  их
тугодумы-создатели.
     Корабль уже опустился ниже некоторых горных пиков.  До  поверхности
оставалось  не  более  полутора  тысяч  метров,   и   маяк  стал  теперь
ослепительно яркой звездой,  ритмично вспыхивающей над группой невысоких
строений,  близ которых стояли странного вида машины. На последнем этапе
спуска  сопла  тормозных  двигателей,   казалось,   наигрывали  какую-то
странную мелодию:  они как бы пульсировали, то включаясь, то выключаясь,
и вносили обратной тягой окончательные поправки в посадочную скорость.
     Но  вот двигатели,  дав последний рывок,  смолкли совсем,  вихревое
облако пыли застлало иллюминаторы и  экраны,  и  корабль слегка качнуло,
словно лодчонку,  в борт которой ударила легкая волна.  Прошло несколько
минут,  пока  Флойд  окончательно не  освоился с  тишиной,  воцарившейся
вокруг,  и с ощущением тяжести,  пусть слабой,  но контролирующей каждое
его движение.
     Чуть больше чем за  сутки он  проделал,  не  подвергнувшись никаким
опасностям,  фантастическое  путешествие,  о  котором  люди  мечтали  на
протяжении двух тысяч лет.  Теперь это  был обычный,  заурядный полет на
Луну.


<ul><a name=12></a><h2>10. База Клавий</h2></ul>

     Кратер Клавий диаметром около 240 километров -  второй по  размерам
на  видимой  стороне  Луны;  он  расположен в  центре  Южного  нагорья и
относится  к  числу  очень  древних.  Многие  тысячелетия  вулканической
деятельности и метеоритной бомбардировки из космоса изрезали шрамами его
гребень,  изъязвили оспинами подошву.  Но за полмиллиарда лет, прошедших
со  времени  последней эпохи  кратерообразования,  когда  обломки  пояса
астероидов еще  сыпались  на  внутренние планеты  [Внутренние планеты  -
планеты,  орбиты которых ближе к Солнцу, чем земная (Венера, Меркурий)],
ничто не нарушало его покой.
     И  вот  теперь на  его  поверхности,  да  и  под ней,  зашевелились
неведомые ранее,  новые  силы  -  здесь  Человек  создавал  свой  первый
постоянный  плацдарм  на  Луне.   База  Клавий  могла  в  случае  особой
необходимости существовать совершенно  самостоятельно.  Все  нужное  для
поддержания жизни  производилось тут  же  из  местных горных  пород:  их
измельчали,   нагревали  и  подвергали  химической  обработке.  Водород,
кислород,  углерод,  азот,  фосфор и  большинство других элементов можно
было найти в недрах Луны - если знать, где искать.
     База  приставляла собой  замкнутую  регенеративную систему,  своего
рода маленькую действующую модель самой Земли -  на  вей было обеспечено
многократное   восстановление  я   использование  жизненно   необходимых
химических веществ.  Воздух  очищался  в  огромной  "теплице" -  большом
круглом котловане,  перекрытом сверху вровень с поверхностью Луны. Целые
гектары низкорослых зеленых растений развивались тут во влажной,  теплой
атмосфере,  освещаемые по  ночам яркими лампами,  а  днем  сквозь особые
светофильтры  -   солнечными  лучами.  Это  были  специально  выведенные
мутанты, предназначенные для генерирования кислорода; пища являлась, так
сказать, побочным продуктом этой культуры.
     Кроме того,  пищу  изготовляли из  водорослей,  а  также различными
химическими   методами.    Правда,    зеленоватая   пенистая   жидкость,
циркулирующая во  многометровым прозрачным пластиковым трубам,  вряд  ли
вызвала  бы  аппетит  у  какого-либо  гурмана,  но  биохимики  научились
превращать ее в котлеты и бифштексы,  которые только знаток мог отличить
от настоящих.
     На базе работали тысяча сто мужчин я шестьсот женщин;  все они были
высококвалифицированными   научными    работниками   или    техническими
специалистами ж  прошли  строгий отбор,  прежде чем  попасть сюда.  Хотя
жизнь  на  Луне  уже  была  практически лишена  трудностей,  неудобств и
случайных опасностей, с которыми люди столкнулись здесь на первых порах,
она  все  же  предъявляла повышенные требования к  психике человека;  во
всяком случае,  тем,  кто страдал клаустрофобией [Клаустрофобия - боязнь
замкнутого пространства],  жить на  Луне не рекомендовалось.  Устройство
помещений для базы в  плотных скальных породах или лавовых массивах было
очень дорогим и трудоемким делом, поэтому стандартный "жилой модуль" для
одного человека представлял собой комнатку размером три метра на  один и
восемь и высотой два и четыре.
     Комнаты  были  уютно  обставлены и  напоминали номера  в  приличном
мотеле:  в каждой стояли диван-кровать,  телевизор,  небольшая радиола и
видеофон.  Кроме того,  достаточно было только щелкнуть выключателем,  и
одна  из  сплошных  стен  с   помощью  довольна  простого  декоративного
ухищрения превращалась как бы в окно, смотрящее на весьма правдоподобный
земной ландшафт. Обитатель каждой комнаты мог выбирать по вкусу любой из
восьми таких видов.
     Подобные элементы роскоши замечались на базе повсюду, хотя тех, кто
оставался на Земле,  подчас нелегко было убедить, что это необходимо. Но
подготовить,  перебросить на Луну и разместить на базе любого сотрудника
стоило  около  ста  тысяч  долларов,  и  поэтому имело  смысл  затратить
чуть-чуть  больше,  чтобы  помочь  ему  сохранить душевное равновесие во
время  пребывания  здесь.  Это  было,  так  сказать,  не  "искусство для
искусства", а искусство ради душевного здоровья.
     Одной из  привлекательных сторон жизни на  базе (а  на Луне вообще)
была, несомненно, ослабленная сила тяжести, отчего люди чувствовали себя
здесь крепче и  здоровее.  Впрочем,  в  ней таились и свои опасности,  и
прилетевшему с Земли требовалось несколько недель,  чтобы приспособиться
к  новым  условиям.  На  Луне  человеческому телу  приходилось осваивать
множество совершенно новых рефлексов.  В  частности,  нужно было впервые
научиться отличать вес от массы.
     Тот,  кто  весит  на  Земле  семьдесят  два  килограмма,  возможно,
обрадуется,  обнаружив,  что  на  Луне  его  вес  -  всего  тринадцать с
половиной килограммов.  Пока  движешься по  прямой  с  одной  скоростью,
испытываешь необыкновенную окрыленность.  Но  стоит  только  попробовать
изменить направление,  повернуть за  угол  или  резко остановиться,  как
обнаруживаешь, что все семьдесят два килограмма массы никуда не делись и
дают  о  себе  знать  инерцией.  Ибо  величина массы  не  меняется,  она
постоянна -  и на Земле,  и на Луне,  и на Солнце,  и в пустоте космоса.
Поэтому,  чтобы приспособиться к  жизни в лунных условиях,  нужно крепко
запомнить,  что здесь все предметы в шесть раз более инертны,  чем можно
ожидать  по   их   весу.   Этот  урок  усваивался  обычно  после  многих
столкновений,  шишек и ссадин; бывалые лунные жители старались держаться
подальше от новичков, пока те не привыкнут.
     Располагая огромным комплексом всяких мастерских,  административных
помещений и складов,  вычислительным центром, силовой станцией, гаражом,
кухней,  лабораториями и пищевым заводом, база Клавий представляла собой
крохотный автономный мирок.

     Горы,  которые при  спуске шаттла казались такими высокими,  сейчас
загадочным образом исчезли из  виду -  благодаря большой кривизне лунной
поверхности они  скрылись за  горизонтом.  Вокруг  корабля  расстилалась
плоская  серая  равнина,  ярко  освещенная косыми  лучами  Земли.  Небо,
конечно,  было  совсем черное,  но,  не  прикрыв глаза от  блеска лунной
поверхности,  на  нем ничего не удавалось разглядеть,  кроме самых ярких
звезд и планет.
     К кораблю катили несколько машин необычного вида:  краны,  лебедки,
заправочно-ремонтные  машины  -  одни  двигались автоматически,  другими
управляли  водители  в  герметичных  кабинах.   Почти  все  машины  были
колесные,  на  пневматиках,  потому  что  гладкая поверхность кратера не
создавала  никаких  транспортных  затруднений,  но  один  заправщик  был
оснащен  особыми  колесами "Флекс" с  гибким  ободом,  которые оказались
наилучшим вездеходным движителем для  лунных условий.  Обод этого колеса
состоял из  отдельных плоских траков,  каждый с  независимой подвеской и
амортизацией,  благодаря чему  колесо  обладало  многими  преимуществами
гусеничной цепи,  дальнейшим развитием которой оно явилось.  Его форма и
диаметр отлично приспосабливались к неровностям почвы,  причем в отличие
от  гусеничной цепи  колесо продолжало работать,  даже потеряв несколько
траков.
     Подкатил небольшой транспортер со  шлюзовым тамбуром,  торчащим как
коротко  обрубленный слоновый хобот,  и  ласково ткнулся этим  хоботом в
стенку корабля.  Через  несколько секунд снаружи донеслись металлический
лязг  и  грохот,   затем  шипение  воздуха  -  это  тамбур  транспортера
присоединился к  шлюзу корабля,  и  давление в них уравнялось.  Наконец,
внутренняя дверь шлюза раскрылась и в салоне появились встречающие.
     Первым вошел Ралф Хэлворсен, администратор Южной провинции Луны, то
есть   не   только  самой  базы,   но   и   всех   опирающихся  на   нее
исследовательских партий.  С  ним  были научный руководитель базы доктор
Рой Майкле - маленький седоватый геофизик, знакомый Флойду по предыдущим
посещениям,  и  еще  человек  шесть  ведущих научных и  административных
работников. Они приветствовали Флойда почтительно и с явным облегчением.
Видно было,  что им всем,  начиная с самого администратора, не терпелось
свалить с себя хоть часть своих тревог.
     - Очень  рад,  что  вы  наконец  у  нас,  доктор  Флойд,  -  сказал
Хэлворсен. - Как прошел полет?
     - Отлично,  -  ответил Флойд.-  Как нельзя лучше.  Экипаж был очень
заботлив.
     Пока транспортер вез их к  базе,  они обменялись несколькими ничего
не  значащими любезными фразами.  О  цели  визита Флойда по  молчаливому
уговору никто  не  упоминал.  Проехав метров триста,  машина подкатила к
большому щиту, на котором было начертано:

                  <b>ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА БАЗУ КЛАВИЙ!</b>
                 ИНЖЕНЕРНО-КОСМИЧЕСКИЙ КОРПУС США, 1994

     Миновав  щит,  они  углубились в  выемку  и  поехали по  подземному
туннелю.  Массивные  ворота  раскрылись,  впустили  транспортер и  вновь
закрылись.  Затем -  вторые ворота и, наконец, третьи. Когда затворились
последние  ворота,  послышался  рев  врывающегося воздуха,  и  пассажиры
транспортера оказались в домашней, безопасной атмосфере базы.
     Они пошли дальше по туннелю, стены и свод которого сплошь покрывали
кабели  и   трубы,   прислушиваясь  к   доносившимся  откуда-то  гулкому
ритмичному  рокоту  и   вздохам  механизмов.   Вскоре  они  оказались  в
административном центре.  Флойд  вновь  очутился  в  привычном для  него
окружении  пишущих   машинок,   конторских  счетных  машин,   секретарш,
настенных  диаграмм  и  непрерывно  звонящих  телефонов.   Когда  группа
остановилась у двери с табличкой "Администратор", Хэлворсен дипломатично
сказал:
     - Доктор Флойд и я через несколько минут придем в конференц-зал.
     Остальные поспешно  закивали головами,  что-то  забормотали в  знак
понимания и  проследовали дальше по  коридору.  Но Хэлворсену не удалось
без помехи ввести Флойда в свой кабинет.  Дверь внезапно распахнулась, в
маленькая фигурка бросилась к администратору.
     - Папа! Ты был наверху, а меня не взял! Ты же обещал!
     - Перестань, Диана! - ласково, но не без досады ответил Хэлворсен.-
Я же только сказал,  что возьму тебя,  если сумею. Но я был очень занят,
встречал доктора Флойда. Поздоровайся с ним, он прилетел с Земли.
     Девочка -  Флойд решил,  что ей нет восемь,  - протянула ему слабую
ручонку. Лицо ее показалось Флойду знакомым; он поймал взгляд Хэлворсена
- тот  смотрел на  него как-то  странно,  выжидательно усмехаясь.  Флойд
вдруг все вспомнил в понял, в чем дало.
     - Просто глазам не верю!  -  вскричал он. - Ведь когда я прилетал в
последний раз, она была грудным ребенком!
     - Да,  на прошлой неделе ей минуло четыре года,  -  не без гордости
ответил  Хэлворсен.  -  Благодаря слабой  гравитации дети  здесь  растут
быстро. А стареют медленнее нас и проживут дольше...
     Флойд  восхищенно смотрел  на  уверенную  в  себе  маленькую особу,
любуясь ее грациозной осанкой и необычайно нежным и хрупким сложением.
     - Очень рад снова повстречаться с  тобой,  Диана,  -  сказал он.  И
вдруг что-то -  может быть, просто любопытство, может быть, вежливость -
побудило его спросить: - А на Землю тебе не хочется?
     Она удивленно поглядела на него и решительно замотала головой:
     - Нет,  там плохо,  там очень больно ушибаешься,  когда падаешь.  И
слишком много народу.
     Вот  появилось  и  первое  поколение Рожденных в  космосе,  подумал
Флойд.  Скоро их будет много...  В этой мысли была печаль,  но рядом - и
великая надежда.  Когда  Земля  совсем присмиреет,  успокоится и,  может
быть,  немного  устанет,  свободолюбивым,  отважным  первопроходцам,  не
знающим  покоя  искателям  приключений будет  еще  где  постранствовать.
Только в  эти странствия они отправятся не  с  топором и  ружьем,  не на
каноэ или в фургоне;  нет, у них в распоряжении будет ядерный генератор,
плазменный  ракетный  двигатель,   в  гидропонная  ферма.   Стремительно
близится час,  когда Земля,  подобно всем матерям, должна будет пожелать
своим детям счастливого пути.
     Чередуя  угрозы  и  обещания,  Хэлворсену удалось наконец отправить
восвояси  свою  настойчивую  наследницу  и   ввести  Флойда  в  кабинет.
Служебные  апартаменты  администратора  представляли  собой   квадратное
помещение размером 4,5 на 4,5 метра, но оно каким-то образом вмещало все
обычные  атрибуты  и  признаки  персоны  министерского ранга  с  годовым
окладом в  пятьдесят тысяч  долларов.  Одну  стену украшали фотографии с
автографами видных  политических деятелей  вплоть  до  президента США  и
генерального  секретаря  ООН;   большую  часть  другой  стены  покрывали
фотографии прославленных астронавтов, также с автографами.
     Флойд погрузился в  удобнейшее кожаное кресло и  получил от хозяина
бокал "хереса", изготовленного в лунной биохимической лаборатории.
     - Как  дела,  Ралф?  -  спросил  Флойд,  пригубив  напиток  сначала
недоверчиво, затем с одобрительной миной.
     - В  общем  неплохо,   -   ответил  Хэлворсен,   -   но  есть  одно
обстоятельство,  о  котором тебе лучше узнать сейчас,  перед тем  как мы
поедем туда.
     - Какое?
     - Ну,  я  полагаю,  что  это  можно  назвать  проблемой  морального
состояния персонала, - со вздохом сказал Хэлворсен.
     - Даже так?
     - Пока она еще не очень серьезна, но дело быстро идет к этому.
     - Информационная блокада, - бесстрастно заметил Флойд.
     - Именно.  Люди начинают сильно нервничать.  Как-никак почти у всех
семьи  на  Земле.  Они,  наверно,  думают,  что  здесь все  перемерли от
какой-нибудь лунной чумы...
     - Очень  жаль,  конечно,  но  никто  не  предложил более подходящий
версии,  и она отлично работает.  Да,  кстати,  на космической станции я
встретил Мойсевича -  так  вот,  похоже,  даже  он  поверил в  басню  об
эпидемии.
     - Служба безопасности, конечно, ликует.
     - Не  особенно.  Мойсевич уже  слышал  о  ЛМА-1  -  видно,  кое-что
просочилось  отсюда.   Но  мы  просто  не  можем  опубликовать  никакого
коммюнике, пока не разберемся в этой чертовщине.
     - Доктор Майклз считает,  что у него есть ответ на эти вопросы.  Он
жаждет поскорей все выложить тебе.
     - Ну, а я жажду выслушать его, - сказал Флойд, осушив свой бокал. -
Пошли.


<ul><a name=13></a><h2>11. Аномалия</h2></ul>

     Доклад состоялся в  большой прямоугольной комнате,  в которой легко
могли  разместиться  человек  сто.   Она   была   оборудована  новейшими
оптическими  и  электронными проекционными устройствами и  выглядела  бы
образцовым конференц-залом,  не  будь ее стены сплошь увешаны плакатами,
афишками,    объявлениями    и    любительскими    рисунками,    которые
свидетельствовали,  что здесь сосредоточивалась также и культурная жизнь
базы.  Флойда  особенно  поразила  коллекция различного рода  табличек с
предупредительными  надписями,   собранная  явно  с  большой  любовью  и
вниманием. Тут были, например, таблички: "По траве просят не ходить", "В
будние дни стоянка запрещена",  "Курить воспрещается", "Дорога на пляж",
"Переход для  рогатого скота",  "На обочинах рыхлый грунт",  и  наконец,
"Животных не  кормить".  Если таблички эти были подлинными,  а,  судя по
виду,  так  оно  и  было,  то  их  перевозка с  Земли  обошлась в  целое
состояние.  Здесь  они  выглядели  и  вызывающе,  и  трогательно:  люди,
попавшие во враждебный им мир,  все-таки оказались способными шутить над
тем,  с  чем пришлось расстаться и  о чем никогда не станут тосковать их
дети.
     В зале собралось человек сорок-пятьдесят, и когда Флойд вошел вслед
за администратором, все встали. Кивнув знакомым, он шепнул Хэлворсену:
     - Мне хотелось бы сказать несколько слов до начала доклада.
     Флойд уселся в первом ряду,  а администратор поднялся на возвышение
и, окинув взглядом аудиторию, произнес:
     - Леди и  джентльмены,  излишне напоминать вам,  что сегодня у  нас
большой день.  Мы счастливы,  что к  нам прилетел доктор Флойд.  Имя его
известно всем нам,  а многие знакомы с ним лично. Он только что прибыл с
Земли  специальным рейсом  и  до  начала  нашего  доклада хочет  сказать
несколько слов. Прошу вас, доктор Флойд.
     Флойд поднялся на возвышение под приветственные хлопки собравшихся,
с улыбкой оглядел их и начал:
     - Благодарю вас. Я хотел сказать вот о чем... Президент просил меня
передать вам,  что он  высоко пенит вашу замечательную работу,  которую,
как мы надеемся,  скоро сможет оценить весь мир.  Я  отлично понимаю,  -
продолжал  он  сдержанно,  -  что  некоторые из  вас,  может  быть  даже
большинство,  очень хотят, чтобы завеса секретности, окружающая все, что
здесь происходят,  была поскорее снята.  Вы не были бы учеными,  если вы
думали иначе.
     Он  поймал  взгляд  доктора Майклза,  тот  слегка хмурился,  отчего
заметней стал  длинный шрам  на  правой щеке  -  видимо,  след какого-то
происшествия  в  космическом  полете.   Флойд  хорошо  знал,   что  этот
ученый-геофизик  энергично  протестовал против  всякого  засекречивания,
которое он называл "идиотской игрой в прятки".
     - Но я  хотел бы вам напомнить,  -  продолжал Флойд,  -  что сейчас
перед  нами  совершенно  особый  случай.  Мы  должны  точнейшим  образом
убедиться в  достоверности всех  фактов,  которыми располагаем.  Если мы
ошибемся сейчас,  другой возможности исправить ошибку нам  могут уже  не
дать. Поэтому прошу вас потерпеть еще немного. Президент тоже просит вас
об этом.  Вот и все,  что я хотел сказать.  Теперь я готов выслушать ваш
доклад.
     Он пошел к своему креслу.
     - Благодарю вас,  доктор Флойд,  -  сказал администратор и  кивнул,
притом довольно небрежно, научному руководителю базы.
     Доктор Майклз поднялся на возвышение.  Огни в  зале погасли,  и  на
экране  вспыхнула фотография Луны.  В  центре диска  ослепительно белело
кольцо огромного кратера,  от  которого во  все стороны расходились лучи
необычного очертания.  Словно кто-то сбросил с большой высоты мешок муки
и ее разметало во все стороны.
     - Вот кратер Тихо,  -  сказал Майклз,  показывая на кратер в центре
диска.  -  На  этой фотографии,  снятой строго по вертикали.  Тихо виден
отчетливее, чем в телескоп с Земли, - оттуда он наблюдается почти у края
диска.  А с этой точки,  с высоты полутора тысяч километров,  видно, что
кратер Тихо господствует над всем полушарием.
     Он дал Флойд у  время освоиться с  незнакомым видом давно знакомого
объекта и затем продолжал:
     - Весь  минувший  год  мы  с  помощью  маловысотного спутника  вели
магнитную съемку этого района. Закончили работы только в прошлом месяце,
и вот их результат - карта, с которой начались все наши тревоги.
     На  экране  вспыхнуло  другое  изображение.  Оно  напоминало  карту
земного  рельефа,  но  показывало  не  превышение над  уровнем  моря,  а
интенсивность  магнитного  поля.   По  большей  части  линии  шли  почти
параллельно и  на довольно больших расстояниях друг от друга,  но вокруг
одной точки они неожиданно тесно сближались, образуя ряд концентрических
кругов.
     Даже неискушенному глазу было видно, что в этой зоне магнитное поле
Луны претерпело какие-то совершенно необычайные изменения. По низу карты
шла надпись крупными буквами:

                  <b>ПЕРВАЯ ЛУННАЯ МАГНИТНАЯ АНОМАЛИЯ</b>
                         В КРАТЕРЕ ТИХО (ЛМА-1)

     Справа вверху стоял штамп: "Секретно".
     - Сначала мы подумали, что это мощное обнажение магнитных пород, но
все   геологические  данные  отвергли  такую   версию.   Даже   огромный
железоникелевый метеорит не может создать столь интенсивное поле.  Тогда
мы решили поглядеть на месте, что же это такое.
     Сперва  наша  разведка  ничего  не   обнаружила:   обычная  плоская
поверхность,  очень  тонкий  слой  лунной  пыли.  Мы  начали разведочное
бурение в  самом центре аномалии,  чтобы получить керн -  образец породы
для исследования.  На шестиметровой глубине бур остановился я  дальше не
пошел.   Разведчики  принялись  копать  -   не  очень  легкая  работа  в
скафандрах, могу вас заверить.
     То,  что  они  нашли,  заставило их  спешно вернуться на  базу.  Мы
выслали более многочисленную партию с лучшим оснащением.  Они копали две
недели. Результат вам известен.
     Изображение  на   экране   вновь   сменилось,   и   в   затемненном
конференц-зале воцарилась напряженная тишина.  Все  присутствующие много
раз  видели этот снимок (что было разрешено пока менее чем сотне человек
на  Земле и  на  Луне),  но  среди них не осталось ни одного,  кто бы не
подался вперед, словно надеясь углядеть новые подробности.
     На снимке,  спроецированном на экран,  был виден глубокий котлован;
на  дне его стоял человек в  ярком красно-желтом скафандре,  державший в
руках топографическую рейку,  разделенную на метры и сантиметры.  Снимок
явно был сделан ночью, где-то вне Земли - на Луне, а может быть, даже на
Марсе. Но то, что было рядом с человеком в скафандре, не видывали до сих
пор ни на одной планете.
     Это была вертикальная плита из  какого-то  черного вещества высотой
около  трех  и  шириной около  полутора метров.  Она  зловеще напоминала
Флойду гигантское надгробие. Форма ее была совершенно симметрична, грани
остры,  а черный цвет настолько глубок,  что плита,  казалось, поглощала
все  падавшие на  нее световые лучи.  Поверхность -  совершенно ровная и
гладкая.  И  невозможно было понять,  из чего она сделана -  из металла,
камня, пластика или из материала, вообще не известного человеку.
     - ЛМА-1,  -  почти  благоговейно провозгласил Майклз.  -  Выглядит,
будто только вчера сделана,  верно?  Право, я ничуть не осуждаю тех, кто
решил,  что она существует всего несколько лет. Но я никогда не разделял
этого мнения, а теперь мы можем установить возраст аномалии вполне точно
на  основании местных  геологических данных.  Мои  коллеги и  я,  доктор
Флойд, готовы поручиться своими научными репутациями, что ЛМА-1 не имеет
никакого отношения к  человечеству,  потому что,  когда этот монолит был
закопан,  человечества вообще не  существовало.  Дело  в  том,  что  ему
примерно   три   миллиона  лет.   Перед   вами   первое   доказательство
существования разумной жизни вне Земли.


<ul><a name=14></a><h2>12. Поездка при свете Земли</h2></ul>

     [Область  микрократеров.]  Простирается к  югу  от  центра  видимой
стороны  Луны,  к  востоку  от  Центральной области кратеров.  Изобилует
кратерами ударного происхождения,  многие из них значительного диаметра,
в  том  числе  самые  большие  на  Луне.  Севернее несколько разрушенных
кратеров образуют Море  Дождей.  Поверхность почти повсюду пересеченная,
за    исключением   дна    некоторых   кратеров.    Рельеф   поверхности
преимущественно наклонный, с преобладающей крутизной 10-12 градусов; дно
некоторых кратеров почти горизонтальное.
     [Посадка и  передвижение.]  Как  правило,  посадка затруднена ввиду
пересеченного  и  наклонного  рельефа  поверхности,   на  горизонтальной
поверхности дна  некоторых кратеров менее  затруднительна.  Передвижение
возможно  почти   повсеместно,   но   требует   предварительного  выбора
маршрутов; по дну кратеров - более свободно.
     [Строительство.]  В  целом сопряжено с  трудностями средней степени
из-за наклонного рельефа и  обилия крупных скальных обломков и  каменных
осыпей; экскавация лавы на дне некоторых кратеров затруднена.
     [Кратер Тихо.]  Образовался позднее Марии,  диаметр 86  км,  высота
гребня над окружающей поверхностью 2400м,  глубина кратера 3300м;  имеет
наиболее  развитую  систему  лучей  по   сравнению  с   другими  лунными
кратерами, протяженность отдельных лучей достигает 800 км.

     Из  "Специального  инженерного  описания  поверхности  Луны",  изд.
Геологоразведочной  службы   Управления   начальника  инженерных  войск.
Министерство армии, Вашингтон, 1961 г.

     Передвижная  лаборатория,  катившая  по  плоскому  дну  кратера  со
скоростью восемьдесят километров в час,  с виду казалась просто огромным
фургоном на  восьми  траковых колесах.  На  деле  лаборатория была  куда
сложнее и  многообразнее по  своему назначению:  она  представляла собой
.совершенно автономную базу,  в  которой двадцать человек могли  жить  и
работать  несколько недель  кряду.  По  существу  это  был  своего  рода
сухопутный космический корабль.  При крайней необходимости,  наткнувшись
на  трещину или  каньон,  которые трудно было  обойти или  преодолеть по
грунту,  он  мог  и  летать -  перепрыгивая через препятствия с  помощью
четырех своих ракетных двигателей.
     Сквозь иллюминатор Флойд ясно видел стелющуюся перед ними отчетливо
обозначенную дорогу: десятки машин, прошедшие по ней, оставили в хрупкой
породе  лунной  поверхности плотно укатанные колеи.  Вдоль  дороги через
определенные промежутки были  установлены высокие тонкие вехи  с  яркими
лампами.  На  трехсоткилометровом  маршруте  от  базы  Клавий  до  ЛМА-1
заблудиться было невозможно,  хотя кругом стояла еще глубокая ночь и  до
рассвета оставалось несколько часов.
     Звезды над  головой горели лишь  чуть ярче,  и  их  было,  пожалуй,
немногим больше,  чем в  ясные ночи на высокогорных плато в  Нью-Мексико
или  Колорадо.  Но  две приметы в  угольно-черном небе начисто разрушали
всякую иллюзию, будто вы на Земле.
     Первой из них была сама Земля - сияющий светоч, повисший в северной
части небосвода.  Свет, изливаемый этим гигантским диском, был в десятки
раз  ярче  цвета  полной  Луны:  озаренная  им  поверхность словно  сама
испускала холодное зелено-голубое свечение.
     Вторым  необычным явлением было  слабое  жемчужное сияние,  конусом
расходившееся из-за горизонта в  восточной части небосвода.  Чем ближе к
горизонту,  тем ярче оно становилось,  словно подсказывая, какой могучий
очаг  пламени скрыт позади лунного диска.  На  Земле бледную красу этого
сияния  люди  могли  наблюдать  только  в  быстротечные секунды  полного
солнечного затмения.  То  была  солнечная корона  -  предвестник лунного
рассвета предупреждающий,  что скоро эту безжизненную поверхность опалит
своим жаром Солнце.
     Сидя  вместе  с  Хэлворсеном и  Майклзом в  переднем наблюдательном
отсеке,  непосредственно под кабиной водителя, Флойд опять и опять ловил
себя на  том,  что уносится мыслями от  реальной действительности к  той
необозримой протяженности времени,  которая только  что  открылась перед
ним.  Три  миллиона лет!  Как и  все люди науки,  он  привык оперировать
большими  отрезками  времени,  но  лишь  в  связи  с  движением звезд  и
медлительными циклами процессов неорганической природы.  Душа и разум не
участвовали в этих процессах, человеческим чувствам нечего было делать в
этих безграничных просторах времени...
     Три  миллиона лет!  Вся  до  предела насыщенная людьми и  событиями
панорама Истории со всеми ее империями и королями, победами и трагедиями
едва   захватывала  одну   тысячную  часть  этого  устрашающе  огромного
протяжения времени.  Не только сам Человек,  но и  большинство животных,
обитающих ныне на Земле,  еще даже не существовали, когда эта загадочная
черная глыба была погребена здесь,  в  самом приметном и ярко освещенном
кратере Луны.
     В том, что она была закопана, и притом намеренно, доктор Майклз был
совершенно уверен.
     - Поначалу,  -  пояснял он,  - я еще надеялся, что это, быть может,
просто знак, отмечающий место какого-либо подземного сооружения, но наши
последующие раскопки  исключили подобную  версию.  Плита  установлена на
широком постаменте из того же черного материала, а ниже лежат нетронутые
лунные  породы.  Те...  гм,  существа,  которые  заложили  здесь  плиту,
стремились обеспечить ее  незыблемость в  любых  условиях,  кроме  разве
сильнейших лунотрясений. Они строили на вечные времена...
     В  голосе Майклза звучали и  торжество,  и какая-то печаль.  Флойду
были  понятны эти  чувства.  Человек наконец получил ответ  на  один  из
древнейших своих вопросов;  вот оно,  здесь, неоспоримое доказательство,
что человеческий разум -  не единственный во Вселенной. Но вместе с этим
открытием  пришло  мучительное осознание неизмеримой огромности Времени.
Те,  кто  здесь  побывал,  разминулись  с  человечеством  на  сто  тысяч
поколений. "Впрочем, - подумал Флойд, - может быть, это и к лучшему... И
все же...  сколько нового могли бы  мы  узнать от этих существ,  которые
умели  преодолевать космическое  пространство в  ту  эпоху,  когда  наши
предки еще жили на деревьях!"
     Впереди,  в  нескольких сотнях  метров,  из-за  непривычно близкого
лунного горизонта показалась стойка с вывеской. Рядом стояло сооружение,
напоминавшее  палатку,   но   покрытое  блестящей  серебристой  фольгой,
очевидно,  для  защиты  от  жестокого дневного  зноя.  Когда  их  машина
проезжала мимо, Флойд прочел на вывеске, ярко освещенной светом Земли:

     Аварийный склад э 3

     <b>20 килограммов сжиженного кислорода</b>
     <b>10 литров воды</b>
     <b>20 пищевых рационов МК-4</b>
     <b>1 комплект инструментов типа В</b>
     <b>1 комплект для ремонта скафандров</b>
     ! Телефон!

     - Вы не подумали о таком варианте?  - спросил Флойд, мотнув головой
на  "палатку" за  окном.  -  Может быть,  черная глыба -  тоже аварийный
склад, оставленный экспедицией, которая не смогла сюда вернуться?
     - В принципе это вполне возможно,  -  признал Майклз.  -  Магнитное
поле так  ясно отмечает положение плиты,  что  ее  легко найти.  Но  она
слишком мала - что туда поместится?
     - Почему?  - перебил Хэлворсен. - Кто знает, какого они были роста,
эти существа?  Может,  всего пятнадцать сантиметров? Тогда эта плита для
них чуть ли не тридцатиэтажный небоскреб.
     - Исключается!  -  возразил Майклз,  протестующе покачав головой. -
Разумные существа не могут быть очень маленькими,  существует предельный
минимальный размер мозга.
     Флойд уже  успел заметить,  что  Майклз и  Хэлворсен,  как правило,
резко  расходились  во   мнениях,   однако  это  не  сказывалось  на  их
взаимоотношениях.  Видимо,  они  уважали друг друга или попросту заранее
примирились с неизбежностью постоянных разногласий.
     Впрочем,   относительно  природы  ЛМА-1,  или  монолита  Тихо,  как
предпочитали некоторые называть находку, единства мнений вообще не было.
За  шесть часов своего пребывания на  Луне  Флойд выслушал более десятка
теорий и  не  мог присоединиться ни к  одной.  Святилище,  геодезический
знак,  гробница,  геофизический прибор  -  таковы были  наиболее ходовые
версии, сторонники которых, весьма яростно их отстаивали. Было заключено
множество пари: можно было заранее сказать, что немало денег перейдет из
рук  в  руки.  когда  истина  будет,  наконец,  установлена  -  если  ее
когда-нибудь удастся установить...
     Пока  же  твердый  черный  материал  сопротивлялся  всем,   впрочем
довольно осторожным,  попыткам Майклза и его коллег вырезать образцы для
исследования.  Они не сомневались, что лазер прорежет этот материал, ибо
ничто не  может устоять перед подобной чудовищной концентрацией энергии,
но  решать применять столь крайние меры или  нет  -  предоставили самому
Флойду.  Он  уже пришел к  выводу,  что,  прежде чем прибегнуть к  такой
"тяжелой артиллерии",  как лазер,  нужно испробовать рентгеновские лучи,
ультразвук,   электронное  излучение  и  другие  неразрушающие  средства
исследования структуры.  Только  варвар  может  разрушать  то,  чего  не
понимает.  Впрочем,  возможно, по сравнению с существами, создавшими эту
загадочную штуку, люди и есть варвары...
     Но откуда они появились? - С самой Луны? Нет, это исключено. Если в
этом  бесплодном мире  и  существовала когда-либо своя жизнь,  она  была
бесследно уничтожена в последнюю эпоху образования кратеров, когда почти
вся лунная поверхность раскалилась добела.
     С  Земли?  Не исключено,  но крайне маловероятно.  Передовая земная
цивилизация,  не  человеческая,  конечно,  -  если бы  она существовала,
скажем,  в  плейстоценовую эпоху,  -  оставила бы  немало  следов  своей
деятельности.  Люди знали бы  о  вей  все  задолго до  того,  как сумели
попасть на Луну.
     Тогда остаются либо планеты,  либо другие звездные системы.  Но все
данные  научных  наблюдений отвергают возможность существования разумной
жизни,  да  и  вообще жизни на  какой-либо из  планет Солнечной системы,
кроме  Земли  и  Марса.  Внутренние планеты  слишком  горячи,  внешние -
слишком холодны,  если не считать тех, у которых атмосферное давление на
поверхности достигает сотен и даже тысяч тонн на квадратный сантиметр.
     Значит,  гости,  видимо, прилетели от других звезд, но это казалось
еще более невероятным. Глядя на созвездия, рассеянные по черному лунному
небу, Флойд припоминал, как часто его коллеги "доказывали" невозможность
межзвездных полетов.  Полет  с  Земли на  Луну  и  то  пока  еще  весьма
внушительное путешествие...  А до самой ближайшей звезды в сто миллионов
раз дальше...  Впрочем, что толку ломать голову, надо подождать, когда в
руках будет больше конкретных фактов.
     - Прошу застегнуть пояса и принайтовить незакрепленные предметы,  -
неожиданно прозвучало из репродуктора. - Приближаемся к спуску крутизной
сорок градусов.
     На  горизонте появились две вехи с  мигающими огнями,  машина шла в
промежуток между  ними,  Флойд едва  успел закрепить ремни,  как  машина
медленно перевалила через гребень и пошла вниз по устрашающе обрывистому
длинному каменистому склону,  крутому,  как  крыша коттеджа.  Косые лучи
Земли,  падавшие  сзади,  теперь  очень  слабо  освещали поверхность,  и
водитель включил мощные фары.  Много лет  назад Флойду довелось побывать
на краю кратера Везувия и заглянуть вниз,  и теперь ему почудилось,  что
он валится в жерло вулкана, - ощущение не из приятных.
     Они спускались на  одну из внутренних террас кратера Тихо,  лежащую
на глубине триста с лишним метров,  и еще ползли по склону, когда Майклз
показал  вдаль,  на  край  обширной равнины,  расстилавшейся перед  ними
внизу.
     - Вот они!  -  торжественно провозгласил он. Флойд кивнул: он уже и
сам заметил красные я зеленые огни в нескольких километрах по курсу я не
сводил с  них глаз.  Огромная машина безупречно повиновалась водителю во
время  головокружительного спуска,  но  Флойд  с  облегчением  вздохнул,
когда, наконец, почувствовал под собой горизонтальную поверхность.
     Теперь  он  уже  различал  сверкавшие  под  лучами  Земли,   словно
серебристые пузырьки,  герметические купола  -  временные жилища партии.
Близ  группы  куполов  высилась  радиомачта,  виднелись буровой  станок,
стоянка  машин,  а  дальше  -  огромная груда  обломков скальной породы,
видимо  вынутой  при   обнажении  монолита.   Этот  крохотный  лагерь  в
безжизненной пустыне выглядел очень  одиноким,  очень  беззащитным перед
силами природы,  немо  властвовавшей над  ним.  Вокруг не  было  никаких
признаков жизни,  никаких  видимых следов,  которые указывали бы,  зачем
люди пришли сюда, так далеко от дома.
     - Сейчас вы увидите кратер,  - сказал Майклз. - Направо, примерно в
ста метрах от радиомачты.
     Машина миновала герметические купола и  подкатила к  устью кратера.
"Вот он!" - взволнованно подумал Флойд. У него даже заколотилось сердце,
когда он наклонился к иллюминатору, чтобы лучше видеть местность. Машина
начала осторожно спускаться по  пологому съезду,  устроенному из  плотно
уложенного камня,  на дно кратера.  И вот,  наконец,  перед ними монолит
ЛМА-1 - точно такой, как на снимках.
     Флойд вглядывался,  моргал,  тряс  головой и  снова глядел.  Даже в
ярком  свете  Земли  трудно  было  отчетливо  разглядеть  плиту.  Первое
впечатление  было   такое,   будто  перед  ним   плоский  прямоугольник,
вырезанный из черной копировальной бумаги.  Казалось,  у него только два
измерения.   Конечно,   то   был   лишь   обман  зрения:   это   твердое
пространственное тело отражало так  мало света,  что глаз улавливал лишь
его силуэт.
     Пока машина спускалась в кратер,  пассажиры не промолвили ни слова.
Они  были  и  глубоко взволнованы,  и  немного растеряны -  трудно  было
поверить,  что  из  всех небесных тел  именно мертвая Луна таила в  себе
такую фантастическую находку!
     Машина остановилась метрах в  шести от плиты,  развернувшись бортом
так,  чтобы все пассажиры могли ее видеть.  Впрочем, кроме геометрически
правильного силуэта плиты смотреть было  не  на  что.  На  ней  не  было
никаких отметин,  бездонная ее чернота нигде и ничем не смягчалась.  Это
была сама ночь,  квинтэссенция мрака.  Флойд даже подумал:  "Может быть,
это   и   вправду  какое-то   необыкновенное  естественное  образование,
рожденное пламенем и  гигантскими давлениями в пору младенчества Луны?".
Но он знал,  что эта весьма отдаленная возможность уже рассматривалась и
была отвергнута.
     По  чьему-то сигналу,  включились прожекторы,  установленные вокруг
кратера,  и  яркий свет Земли потускнел перед их  ослепительными лучами.
Собственно говоря,  сами лучи в лунном вакууме были невидимы: они просто
ложились на  грунт  слепяще белыми эллипсами,  которые перекрывали .друг
друга на монолите и, касаясь его, бесследно тонули в его черноте.
     "Ящик  Пандоры,  -  подумал Флойд  с  внезапно нахлынувшим недобрым
предчувствием, - ждет, когда пытливый Человек его откроет. Что же найдет
он внутри?"


<ul><a name=15></a><h2>12. Рассвет на Луне</h2></ul>

     Основной гермокупол на  площадке ЛМА-1  был  диаметром всего  шесть
метров,  и  в  нем  было  очень  тесно и  неуютно.  Поэтому транспортер,
присоединенный к  куполу через один из  двух воздушных шлюзов,  оказался
весьма желательным дополнением к нему.
     Внутри этого надувного полушария с двойными стенами трудились, жили
и   спали   шестеро  научных  работников  и   технических  специалистов,
составляющих ныне постоянный персонал площадки ЛМА-1.  Тут же  умещались
большая часть их оснащения и приборов,  все припасы, которые нельзя было
хранить  в  условиях вакуума,  кухня,  умывальник и  туалет,  отобранные
образцы пород и, наконец, небольшая телевизионная установка, позволявшая
непрерывно наблюдать за всей площадкой.
     Флойд  ничуть  не  удивился,   когда  Хэлворсен  с   восхитительной
откровенностью заявил, что предпочитает оставаться в куполе.
     - Я   приемлю  скафандр  лишь   как   неизбежное  зло,   -   сказал
администратор.  -  Я  надеваю его четыре раза в год во время контрольных
поездок, и хватит с меня. Если вы не возражаете, я останусь здесь и буду
наблюдать за всем по телевизору.
     Это  предубеждение против  скафандров сильно  устарело,  потому что
новейшие  модели  были   куда   удобнее,   чем   неуклюжие  латы  первых
исследователей Луны.  Надеть их можно было меньше чем за минуту даже без
посторонней помощи,  и они были полностью автоматизированы. Костюм МК-V,
в  который был герметично "упакован" доктор Флойд,  защищал его от  всех
опасностей, грозивших ему на Луне как днем, так и ночью.
     Вместе с  доктором Майклзом Флойд вошел в небольшой воздушный шлюз.
Когда  стихла пульсация насосов и  скафандр почти  неощутимо для  Флойда
раздулся и стал жестким, внутри воцарилось безмолвие вакуума.
     Тем   приятнее  было  услышать  голос  в   переговорном  устройстве
скафандра:
     - Как у вас давление, доктор Флойд? Дышится нормально?
     - Да, все хорошо.
     Майклз  внимательно  проверил  показания  контрольных  приборов  на
скафандре Флойда.
     - Порядок. Можно идти.
     Наружная дверь  шлюза  отворилась,  и  перед ними  открылся пыльный
лунный пейзаж, озаренный мерцающим светом Земли.
     Осторожно,  неуклюже переваливаясь с  ноги на ногу,  Флойд вслед за
Майклзом вылез из  шлюза.  Идти было нетрудно.  Как  ни  странно,  но  с
момента посадки на  Луну  он  впервые почувствовал себя  удобно именно в
скафандре.  Добавочный вес и небольшое сопротивление скафандра движениям
тела словно бы отчасти возмещали утраченную земную тяжесть.
     Луна выглядела совсем иначе,  чем  час  назад,  когда Флойд приехал
сюда.  Хотя звезды и серп Земли были еще по-прежнему ярки, двухнедельная
лунная ночь почти окончилась.  Сияние короны в восточной части горизонта
напоминало восход Луны на Земле,  а верхушка тридцатиметровой радиомачты
вдруг  вспыхнула  пламенем:  ее  коснулись первые  лучи  еще  невидимого
Солнца.
     Флойд с  Майклзом подождали,  когда из шлюза выйдут начальник работ
по раскопке и двое его помощников,  и тронулись к кратеру. Пока они шли,
на  востоке из-за  горизонта вырвалась тоненькая дуга  нестерпимо яркого
света.  Оставался еще  целый  час  до  момента,  когда  Солнце полностью
поднимется  над  горизонтом медленно  вращающейся Луны,  но  звезды  уже
погасли.  Кратер еще лежал в глубокой тени,  и его освещали только яркие
прожекторы.  Медленно спускаясь в  глубь разрытого котлована к огромному
черному кристаллу,  Флойд ощутил не только благоговейное волнение,  но и
какую-то  беспомощность.  Здесь,  в  самом  преддверии  Земли,  человеку
суждено соприкоснуться с тайной,  которая,  быть может, никогда не будет
раскрыта.  Три  миллиона лет  назад нечто побывало здесь,  оставило этот
загадочный  и,   вероятно,   непостижимый  символ  своих  устремлений  и
возвратилось к иным планетам... или звездам.
     Размышления Флойда прервал голос, прозвучавший в его шлеме:
     - Говорит начальник работ.  Мы бы хотели сделать несколько снимков.
Станьте,  пожалуйста,  все с этой стороны. Доктор Флойд, будьте добры, в
середину... доктор Майклз... так... благодарю вас.
     Никому эта не показалось смешным, кроме, может быть, самого Флойда.
Впрочем,  честно говоря,  и  он  был рад,  что кто-то  захватил с  собой
камеру:  эта  фотография наверняка станет исторической,  и  не  худо  бы
получить несколько снимков.  Он  даже  забеспокоился -  хорошо ли  будет
видно его лицо сквозь стекло шлема.
     Несколько смущенные, они позировали перед камерой. Сделав с десяток
снимков, фотограф сказал:
     - Благодарю вас,  джентльмены. Мы попросим лабораторию базы послать
вам карточки.
     Затем  Флойд сосредоточил все  свое  внимание на  черной плите:  он
медленно обходил ее вокруг,  разглядывал со всех сторон, словно стремясь
навеки  запечатлеть в  памяти  ее  необычный облик.  Он  не  рассчитывал
открыть в ней что-либо новое -  ему было известно, что каждый квадратный
сантиметр поверхности монолита обследован со всей тщательностью.
     Неторопливое Солнце уже поднялось над гребнем кратера,  и  лучи его
били почти под прямым углом в грань монолита, обращенную на восток. Но и
под  лучами он  был  так  же  черен,  словно поглощал свет до  последней
частицы.
     Флойд решил проделать простейший,  опыт: стал перед плитой спиной к
Солнцу и  попытался найти на ее гладкой поверхности свою тень.  Никакого
следа.  А  ведь каждое мгновение на эту глыбу изливается не менее десяти
киловатт жгучей тепловой энергии;  если внутри нее что-нибудь есть,  это
"что-нибудь" должно вскоре закипеть.
     "Как странно,  -  думал Флойд, - смотреть на эту непонятную штуку и
знать,  что  солнечный свет озаряет ее  впервые с  тех времен,  когда на
Земле  еще  не  наступил ледниковый период".  Флойд  снова задумался над
смыслом  черной  окраски монолита:  конечно же,  она  идеально поглощает
солнечную энергию.  Но  он  тут же  отбросил эту мысль:  кому взбредет в
голову закапывать на  шесть  метров в  глубину устройство,  приводимое в
действие солнечными лучами?
     Он  поднял голову и  глянул на Землю,  которая уже начала гаснуть в
утреннем небе. Из шести миллиардов ее населения всего лишь горстка знала
об этом открытии... Что скажут люди, когда им, наконец, объявят о нем?
     Политические и социальные последствия,  сопряженные с ним, огромны.
Каждый мыслящий человек, каждый, кто способен видеть хоть чуточку дальше
своего носа,  осознает, что вся его жизнь, моральные ценности, философия
стали в чем-то иными.  Даже если о ЛМА-1 ничего не удастся больше узнать
и  тайна  монолита  навеки  останется нераскрытой.  Человеку  уже  будет
известно, что он не единственное разумное существо во Вселенной. Правда,
он на миллионы лет разминулся с  теми,  кто некогда стоял здесь,  но они
еще могут вернуться.  А если не вернутся они,  вполне возможно, найдутся
другие.  Отныне человечество,  как бы  ни сложилось его будущее,  должно
учитывать такую возможность.
     Размышления   Флойда   прервал   пронзительный  электронный  вопль,
прозвучавший  в   телефонах  его  гермошлема.   Он  напоминал  чудовищно
перегруженный и  искаженный сигнал времени.  Машинально Флойд  попытался
зажать уши, но руки в перчатках наткнулись на шлем. Это привело Флойда в
себя,  и он судорожно схватился за регулятор громкости своего приемника.
Пока  он  возился с  ним,  еще  четыре  вопля  разорвали эфир,  и  затем
наступила благодатная тишина.
     Все  в  кратере  оцепенели,   скованные  изумлением.  "Значит,  мой
приемник в порядке. Сигналы слышали все!" - понял Флойд.
     Впервые после  трех  миллионов лет  затворничества во  мраке черный
монолит приветствовал восход солнца на Луне.


<ul><a name=16></a><h2>14. Слушающие</h2></ul>

     В ста пятидесяти миллионах километров за Марсом, в ледяных пустынях
пространства,  где еще не побывал ни один человек,  меж запутанных орбит
астероидов медленно плыл Дальний космический монитор э  79.  Три года он
безупречно  выполнял  свои   функции   к   чести   американских  ученых,
спроектировавших его,  английских инженеров,  его построивших, и русских
специалистов,  которые его  запустили.  Сложнейшая паутина антенн ловила
радиошумы -  непрестанный треск и шипение, голоса, звучащие там, где, по
наивному   предположению  Паскаля,   высказанному   во   времена   более
простодушные,  господствует только "молчание бесконечного пространства".
Радиационные  детекторы  улавливали  и  анализировали космические  лучи,
приходящие из нашей Галактики и пространства за ее пределами. Нейтронные
и  рентгеновские телескопы  неустанно  следили  за  странными  звездами,
которых никогда не  увидит человеческий глаз.  Магнитометры наблюдали за
солнечными вихрями,  регистрируя и  отдельные порывы,  и ураганы,  когда
Солнце дышало в  лицо  своим детям,  опоясавшим его  орбитами,  потоками
разреженной плазмы.  Все  эти и  многие другие явления терпеливо отмечал
Дальний космический монитор э  79  и  записывал в  своей кристаллической
памяти.
     Одна из  его антенн с  помощью чудес электроники,  которых ныне уже
никто  не  замечает,   была  постоянно  наведена  на  точку,   неизменно
находящуюся невдалеке от Солнца.  Раз в несколько месяцев эту отдаленную
"мишень",  будь у  монитора глаза,  можно было бы даже увидеть как яркую
звезду,  сопровождаемую  более  слабым  спутником.  В  другое  время  ее
свечение совсем терялось в солнечном ореоле.
     На  эту  далекую планету Земля монитор через каждые двадцать четыре
часа посылал терпеливо собранную им  информацию,  плотно "упакованную" в
серию  импульсов  длительностью не  более  пяти  минут.  Примерно  через
пятнадцать  минут  эти  импульсы,  распространяясь со  скоростью  света,
достигали точки  своего назначения.  Там  их  ждали  предназначенные для
этого машины,  они усиливали принятый сигнал, записывали его и приобщали
запись к тем тысячам километров магнитной ленты, которые уже хранились в
сейфах Всемирных космических центров в Вашингтоне, Москве и Канберре.
     В  течение пятидесяти лет -  со  времени запуска первых спутников -
триллионы,  квадрильоны импульсов  изливались на  Землю  из  космоса,  и
записи их  хранились в  ожидании того  дня,  когда  они  понадобятся для
дальнейшего развития науки.  Возможно, лишь ничтожная частица этой массы
необработанных материалов когда-либо подвергнется обработке,  но  нельзя
было  предугадать,  какое именно наблюдение окажется нужным для  справки
какому-нибудь  ученому через  десять,  пятьдесят или  сто  лет.  Поэтому
приходилось хранить все записи в  трех экземплярах -  по одному в каждом
из  трех Всемирных центров -  для  предотвращения случайной утраты;  они
лежали  там  на  стеллажах в  бесконечных галереях с  кондиционированным
воздухом. Это было частью подлинных сокровищ человечества, более ценной,
чем все золото, бесполезно лежащее под замком в банковских сейфах.
     Так  вот.  Дальний космический монитор э  79  внезапно уловил нечто
странное:  через  Солнечную  систему  пронеслось  слабое,  но  отчетливо
распознаваемое  направленное  излучение  совершенно  непохожее  на   все
естественные явления,  наблюдавшиеся им в прошлом. Монитор автоматически
зарегистрировал направление,  время,  интенсивность  излучения  и  через
несколько часов передал все эти данные на Землю.
     То же самое проделали и искусственный спутник Марса "Орбитер М-15",
обегавший вокруг Марса дважды в сутки, и космический зонд, поднимавшийся
в пространства,  лежащие над плоскостью эклиптики,  и даже искусственная
комета э 5,  уносившаяся в ледяные дали за Плутоном по орбите,  до самой
удаленной точки которой ей не долететь и  за тысячу лет.  Все их приборы
зарегистрировали необычную вспышку  энергии,  и  все  они  установленным
порядком  автоматически  передали  запись  этих  сигналов  в   хранилища
информации на далекой Земле.
     Вычислительные машины,  возможно, никогда не уловили бы связи между
четырьмя  необычными  группами  сигналов,  поступившими  от  космических
зондов, удаленных друг от друга на миллионы километров. Но прогнозист по
излучению  в  Годдардовском  вычислительном  центре,  едва  взглянув  на
утреннюю рапортичку,  понял,  что  за  истекшие сутки  Солнечную систему
пронизало какое-то  необычное излучение.  Он располагал данными только о
части пути  этого излучения,  но  когда машина нанесла их  на  Планетный
ситуационный планшет,  начертание этого пути стало столь же  ясным,  как
инверсионный след  самолета  на  безоблачном  небе  или  цепочка  следов
одинокого  пешехода  на  девственно  белом  заснеженном  поле.  Какой-то
энергетический импульс рванулся с поверхности Луны и,  оставляя за собор
радиационный след, разбегающийся в стороны подобно волнам от скоростного
катера, устремился вдаль, к звездам.


<ul><a name=17></a><h2>III. В МЕЖПЛАНЕТНОМ ПРОСТРАНСТВЕ</h2></ul>



<ul><a name=18></a><h2>15. "Дискавери"</h2></ul>

     Корабль находился в  полете всего тридцать дней,  а  Дэвиду Боумену
порой уже  не  верилось,  что  он  когда-либо  знал  иную  жизнь,  кроме
существования в  замкнутом мирке "Дискавери".  Все  годы  обучения,  все
предыдущие полеты на  Луну  и  на  Марс  были  словно достоянием другого
человека, событиями чьей-то чужой жизни.
     Примерно то  же  испытывал и  Фрэнк Пул.  Он  уже  не  раз  шутливо
сокрушался,  что  до  ближайшего психиатра  чуть  ли  не  сто  миллионов
километров.   Между  тем   это  чувство  обособленности  и   отчуждения,
испытываемое астронавтами,  было вполне объяснимо и  отнюдь не  означало
отклонения от психической нормы. Просто за полвека, прошедшие к тех пор,
как  человечество впервые попыталось вырваться в  космос,  такого полета
никто не предпринимал.
     Еще  пять  лет  назад  началась подготовка к  полету под  названием
"Проект Юпитер" -  его  планировали как первый управляемый полет на  эту
величайшую из планет с возвратом на Землю. Корабль был уже почти готов к
двухлетнему космическому рейсу,  когда  задача  полета  была  неожиданно
изменена.
     "Дискавери" по-прежнему летел в сторону Юпитера,  но то уже не было
его  конечной целью.  Экипажу  было  предписано не  снижать скорости при
пересечении раскинувшейся на  огромных  пространствах системы  спутников
Юпитера.  Напротив,  намечалось  использовать гравитационное поле  этого
гигантского мира как пращу,  которая забросила бы "Дискавери" еще дальше
от  Солнца.  Кораблю  предстояло,  подобно  комете,  прорезать удаленные
внешние  пространства Солнечной  системы,  достичь  увенчанного кольцами
Сатурна - и не вернуться на Землю.
     Да,  для корабля "Дискавери" это был рейс без возврата,  однако его
экипаж отнюдь не собирался кончать жизнь самоубийством. Если все пойдет,
как задумано, - они через семь лет вернутся на Землю, причем пять лет из
семи промелькнут для них как один миг -  люди проведут их, погруженные в
глубокий искусственный сон  без сновидений,  а  затем на  выручку к  ним
придет "Дискавери II", который еще не начали строить.
     Во   всех   коммюнике  и   документах  Агентство  по   астронавтике
старательно  избегало  слова  "выручка",   поскольку  оно  подразумевало
какую-то  неудачу или аварию:  общепринятой формулой было "возвращение".
Если случится что-либо действительно серьезное,  спасти людей,  конечно,
не  удастся:   полтора  миллиарда,  километров  от  Земли  -  расстояние
нешуточное.
     Здесь  риск  входит  в  расчет,   как  и  во  всех  путешествиях  в
неизведанное.  Правда,  полувековая проверка показала,  что искусственно
вызываемая спячка  совершенно безвредна  для  людей  и  открывает  новые
возможности  для  космических путешествий.  Однако  до  этого  полета  к
усыплению людей на такой продолжительный срок ни разу не прибегали.
     Кроме Боумена и  Пула  в  составе экипажа было  еще  три  человека,
которым предстояло вести научные исследования.  Работа их начнется, лишь
когда корабль выйдет на свою конечную орбиту вокруг Сатурна, поэтому все
время полета от  Земли до  Сатурна они проведут во  сне.  Таким способом
удастся сэкономить тонны продуктов питания и  других припасов;  не менее
важно и  то,  что люди эти будут свежи,  бодры и  приступят к  делу,  не
ощущая усталости от десяти месяцев полета.
     "Дискавери" выйдет  на  орбиту  вокруг  Сатурна  -  свою  последнюю
"стоянку",  станет еще одним спутником этой огромной планеты.  Он  будет
двигаться по эллипсу в три миллиона километров,  то подходя очень близко
к Сатурну, то уносясь за пределы орбит его основных лун. У экипажа будет
сто дней на проведение съемок и первое знакомство с этим миром,  который
своей  поверхностью в  восемьдесят раз  превосходит Землю и  имеет целую
свиту спутников -  их известно пятнадцать, причем один из них размером с
планету Меркурий.
     Чудес там должно быть столько,  что понадобятся ,  сотни лет на  их
изучение;   первая  экспедиция  сможет  провести  лишь   предварительную
разведку.  Обо всем, с чем ей придется столкнуться, она сообщит на Землю
по радио;  даже если исследователям не суждено возвратиться, их открытия
не будут потеряны для человечества.
     Через  сто  дней  "Дискавери" прекратит все  работы.  Члены экипажа
погрузятся в  сон,  только жизненно необходимые системы будут продолжать
работать под контролем неутомимого электронного мозга. Корабль продолжит
полет по сатурноцентрической орбите,  столь точно вычисленной,  что люди
будут знать,  в  какой ее точке искать его даже через тысячу лет.  Но по
намеченным планам "Дискавери II"  прилетит уже через пять лет.  Впрочем,
если  даже  пассажиры первого корабля проспят семь или  восемь лет,  они
ничего не заметят.  Для них часы будут стоять,  как они уже остановились
для Уайтхеда, Камински и Хантера.
     Порой  Боумен,  на  котором  лежали  обязанности командира корабля,
завидовал  своим   товарищам,   безмятежно  спавшим  в   морозном  покое
гипотермической  камеры.   Они   были   свободны  от   всякой  докуки  и
ответственности: пока корабль не долетел до Сатурна, внешний мир для них
просто не существовал.
     Зато  этот  мир  непрерывно  следил  за   ними  по  индикаторам  их
биологических датчиков.  Чуть  поодаль  от  множества приборов  и  шкал,
сосредоточенных на  пульте  управления  кораблем,  были  укреплены  пять
панелек с надписями:  "Хантер", "Уайтхед", "Камински", "Пул" и "Боумен".
Две последние были темны и безжизненны: их срок придет только через год.
На  остальных трех  сияли созвездия зеленых огоньков,  возвещая,  что  у
спящих все  в  порядке;  на  каждой панели был  еще экран-индикатор,  на
котором   светящиеся  волнистые  линии   своим   биением  воспроизводили
неторопливые ритмы пульса, дыхания и мозговой деятельности.
     Время от  времени Боумен включал звуковой выход датчиков,  отлично,
впрочем,  понимая ненужность такого контроля, ибо при малейшем нарушении
нормальных жизненных  процессов мгновенно включился бы  сигнал  тревоги.
Словно  зачарованный,  Боумен  вслушивался в  невообразимо редкие  удары
сердец своих товарищей,  ее  отрывая глаз от  ленивых волн,  синхронно с
биениями сердец скользивших по экрану.
     С  особым  волнением  смотрел  он  на  электроэнцефалограммы,   эти
факсимиле  человеческих личностей,  деятельная  жизнь  которых  временно
прервалась,  но  скоро вновь возобновятся.  Их линии были почтя прямыми,
без зигзагообразных всплесков я  падений -  тех электрических "взрывов",
которые свидетельствуют о  работе мозга во  время бодрствования или даже
обычного сна.  Если в  спящих и  мерцала какая-то  искорка сознания,  то
столь слабая, что ее не улавливали приборы и не сохраняла память.
     Боумен  знал  об   этом  по  собственному  опыту.   Когда  отбирали
кандидатов для  участия  в  этом  полете,  проверили и  его  способность
переносить искусственный сон.  Он  так и  не  понял,  что же  случилось:
потерял ли он во сие неделю жизни или на неделю отодвинул свою смерть.
     Едва только ко  лбу его прикрепили электроды и  генератор сна начал
пульсировать,  перед  глазами поплыли звезды  и  стремительно замелькали
калейдоскопические узоры. Потом они потускнели, растаяли и его поглотила
глубокая тьма. Он не почувствовал ни уколов инъекционной иглы, ни первых
прикосновений холода,  когда  температура его  тела  начала снижаться до
нескольких градусов выше нуля.
     Когда  Боумен  проснулся,   ему  показалось,   что  он  едва  успел
задремать.  Но он знал,  что это лишь иллюзия:  он был даже убежден, что
проспал несколько лет.
     Значит,  они  уже  выполнили  свою  задачу?  Долетели  до  Сатурна,
закончили разведку и  заснули?  А где же "Дискавери II"?  Он ведь должен
забрать их и доставить на Землю...
     Боумен  лежал,  скованный сладкой дремотой,  совершенно неспособный
отделить  реальные  воспоминания от  фантастических грез.  Потом  открыл
глаза, но смотреть было не на что, кроме туманно-расплывчатого созвездия
светящихся точек,  которые  он  озадаченно разглядывал несколько  минут.
Вдруг он  понял,  что  это лампочки-индикаторы на  ситуационном планшете
корабля,  но  сосредоточить свой взгляд на них так и  не сумел и  вскоре
отказался от этих попыток.
     Его овевали струи теплого,  воздуха,  согревая окоченевшее тело. Из
репродуктора над головой лилась тихая,  но  бодрящая музыка.  Постепенно
она становилась все громче и громче.
     Наконец он  услышал голос  -  неторопливый,  дружелюбный.  (Правда,
Боумен знал, что это говорит автомат.)
     - Вы  постепенно возвращаетесь в  строй,  Дейв.  Не  вставайте,  не
пытайтесь делать резких движений. Не разговаривайте.
     "Не вставайте!" -  Боумену стало даже смешно. Еще вопрос, может ли-
он шевельнуть хотя бы мизинцем.  К своему удивлению,  он обнаружил,  что
может.
     Он   испытывал  чувство   полного  довольства  миром,   сонливое  и
глуповатое.  Мозг  его  смутно соображал,  что  корабль со  спасателями,
верно, уже прилетел, автоматически началась реанимация спящих и он скоро
увидит других людей. Все это было очень приятно, но ничуть не волновало.
     Внезапно он  почувствовал голод.  Компьютер,  конечно,  предвидел и
это.
     - Под  вашей правой рукой есть  сигнальная кнопка,  Дейв.  Если  вы
голодны, нажмите ее, пожалуйста.
     Боумен  с   трудом  пошарил  пальцами  и  скоро  нашел  грушевидную
выпуклость.  Кнопка!  Он совсем забыл про нее, хотя наверняка должен был
знать,  что она здесь.  Интересно,  о  чем еще он  позабыл?  Может быть,
спячка стирает из памяти все?
     Он  нажал  кнопку и  стал  ждать.  Через несколько минут над  ложем
поднялась металлическая рука и  поднесла к  его губам пластиковую соску.
Он  принялся жадно  сосать,  в  горло  полилась струйка  теплой  сладкой
жидкости - казалось, от каждой ее капли прибавлялось сил.
     Вскоре манипулятор убрал соску,  и Боумен снова отдыхал.  Теперь он
мог легко шевелить руками и ногами.  Мысль о том,  чтобы встать и пойти,
уже не казалась ему несбыточной мечтой.
     Хотя Боумен чувствовал, что силы быстро возвращаются к нему, он был
готов лежать здесь хоть целую вечность,  если его никуда не позовут.  Но
вскоре к  нему обратился другой,  на сей раз живой голос,  а не искусная
комбинация   электрических  импульсов,   порожденная   сверхчеловеческой
памятью вычислительной машины.  Голос этот был даже знаком ему,  хотя он
не сразу сообразил, кто это говорит.
     - Хелло,  Дейв! У тебя все идет отлично. Можешь поговорить со мной.
Ты знаешь, где находишься?
     Боумен и сам уже несколько минут задавал себе этот вопрос.  Если он
и вправду сейчас на корабле, летящем по орбите вокруг Сатурна, то как же
прошли все эти месяцы после отлета с  Земли?  Уж  не  постигла ли  его и
впрямь амнезия,  не потерял ли он память? Смешно, но именно это опасение
уверило его в  обратном.  Уж если он помнит слово "амнезия",  его мозг в
полном порядке...
     Но он так и не знал,  где находится,  и человек,  голос которого он
услышал в репродукторе, видимо, отлично понимал, что его беспокоит.
     - Не  тревожься,  Дейв.  Это Фрэнк Пул.  Я  слежу за работой твоего
сердца и за дыханием.  Все хорошо. Расслабься и лежи спокойно. Мы сейчас
откроем дверь и вытащим тебя.
     Камера  осветилась мягким светом,  и  в  раскрывшейся двери  Боумен
увидел силуэты входящих людей.  И  тут  память вернулась к  нему,  и  он
вспомнил все.
     Хотя он  только что  благополучно возвратился из  предельных глубин
сна,  граничащих с  самой смертью,  из жизни его была вырвана всего одна
неделя.  И  покинув ипотермическую камеру,  он увидит не холодное сияние
Сатурна -  до него еще год времени и полтора миллиарда километров.  Пока
он лежал в тренировочном макете корабля в Хьюстонском центре космических
полетов, под жарким техасским солнцем.

<ul><a name=19></a><h2>16. ЭАЛ</h2></ul>

     Сейчас  Техаса  уже  не  было  видно:  трудно было  разглядеть даже
Соединенные  Штаты.   Хотя   плазменные  двигатели  давно   выключились,
"Дискавери" продолжал полет по  инерции,  устремив стройное стреловидное
тело прочь от  Земли,  и  все  его мощные оптические средства нацелились
вперед, на внешние планеты, куда лежал его путь.
     Однако один телескоп оставался постоянно направленным на Землю.  Он
был укреплен,  подобно пушечному прицелу,  на  ободе корабельной антенны
дальней   связи   и   обеспечивал  неизменную  наводку   этой   огромной
параболической чаши на ее дальнюю цель.  Пока Земля оставалась в  центре
перекрестья  нитей  телескопа,   жизненно  важная  связь  с   ней   была
обеспечена:  по невидимому лучу, который за каждые сутки удлинялся почти
на  три  с  половиной  миллиона  километров,  можно  было  отправлять  и
принимать сообщения.
     Не меньше одного раза за каждую вахту Боумен разглядывал родной мир
через  телескоп настройки антенны.  Теперь,  когда Земля осталась далеко
позади,  она была обращена к "Дискавери" своим неосвещенным полушарием и
на   центральном  экране   пульта   управления  выглядела  ослепительным
серебристым серпом наподобие Венеры.
     В  этом  день  ото  дня  сужавшемся светлом полумесяце крайне редко
удавалось  разглядеть  какие-либо  географические контуры  -  их  обычно
скрывали  облачность и  дымка.  Впрочем,  даже  затемненная часть  диска
неодолимо притягивала взгляд. По ней были разбросаны блестки городов, то
светившие устойчиво,  то  мигавшие,  словно светлячки,  когда  над  ними
проносились атмосферные возмущения.
     А порой Луна,  совершая свой путь по орбите, словно огромный фонарь
освещала  затемненные океаны  и  континенты  Земли.  И  Боумен  вдруг  с
волнением узнавал знакомые контуры берегов,  на  миг открывавшиеся ему в
призрачном лунном  свете.  Иногда,  если  на  Тихом  океане  был  штиль,
удавалось даже разглядеть отблеск лунного сияния на  водной поверхности,
в он вспоминал тропические ночи под пальмами на берегах лагун.
     Но он не сожалел об утраченных радостях.  За свои тридцать пять лет
он вкусил их сполна и верил, что вновь вернется к ним, уже прославленный
и  богатый.  А  пока необозримая даль,  отделявшая его от Земли,  делала
воспоминания еще более дорогими.
     В составе экипажа был еще и шестой член, но его ничуть не волновали
подобные  чувства,   ибо  он   не  был  человеком.   Это  был  новейший,
усовершенствованный компьютер ЭАЛ-9000, мозг и нервная система корабля.
     ЭАЛ  (что  означало  не  больше  и   не  меньше  как  "эвристически
программированный   алгоритмический   компьютер")    представлял   собой
замечательное      детище      третьего      скачка      в      развитии
электронно-вычислительной техники.  Скачки эти отделялись друг от  друга
промежутками примерно в двадцать лет, и мысль о приближении, следующего,
четвертого, скачка уже начала многих тревожить.
     Первый скачок произошел еще в 40-е годы,  когда на основе уже давно
устаревших электронных ламп  были  созданы  такие  неуклюжие  скоростные
тугодумы,    как   ЭНИАК   [Электронно-счетная   машина-интегратор.]   и
последующие модели.  Затем в  60-е  годы  получила значительное развитие
микроэлектроника.  С  ее появлением стало ясно,  что искусственный мозг,
могуществом  по   меньшей  мере   равный  человеческому,   вполне  может
вместиться в  объем канцелярского письменного стола...  если  бы  только
знать, как его построить.
     Вероятно,  этого никто так и  не узнает -  к  80-м годам двадцатого
столетия это уже не представляло никакого интереса,  ибо к  тому времени
Минский  и   Гуд   разработали  методику  автоматического  зарождения  и
самовоспроизведения нервных цепей  в  соответствии с  любой  произвольно
выбранной   программой.   Оказалось,   что   искусственный  мозг   можно
"выращивать" посредством  процесса,  поразительно сходного  с  развитием
человеческого мозга.  Точные  детали этого  процесса в  каждом отдельном
случае так и оставались неизвестными;  впрочем,  будь они даже известны,
человеческий разум не смог бы постичь всю их сложность.
     Но как бы ни был устроен этот машинный мозг,  главное заключалось в
том, что он мог воспроизводить большинство операций человеческого мозга,
причем  быстрее  и  надежнее.  (Правда,  некоторые философы  по-прежнему
предпочитали слово "имитировать" вместо "воспроизводить".)  Такая машина
стоила чрезвычайно дорого,  и компьютеров типа ЭАЛ-9000 было изготовлено
всего  несколько  экземпляров,   однако  старая  шутка,   гласящая,  что
производить органические мозги с помощью необученной рабочей силы всегда
проще, начинала уже звучать немного плоско.
     ЭАЛ был подготовлен к  этой экспедиции не менее тщательно,  чем его
живые коллеги,  и  во  много раз скорее -  ведь он  не только неизмеримо
быстрей  усваивал любые  данные,  но  и  никогда не  нуждался в  отдыхе.
Первейшей его  задачей было  управлять всеми  системами жизнеобеспечения
корабля,  непрерывно  контролировать  давление  кислорода,  температуру,
герметичность оболочки,  радиацию и  прочее взаимосвязанные факторы,  от
которых зависела жизнь хрупкого человеческого груза.  Он  мог  выполнять
сложнейшие    штурманские    расчеты    в    осуществлять    необходимое
маневрирование,  когда  нужно  было  менять курс  корабля.  Еще  он  мог
неустанно  следить  за  спящими  членами  экипажа,   уточнять  состояние
окружающей среды  и  делать  внутривенные вливания  микроскопических доз
жидкостей, которые поддерживали их жизнь.
     В  первых  поколениях компьютеров кодированная информация вводилась
вручную,  а  ответы машина выдавала с помощью скоростных буквопечатающих
устройств или  каких-либо  визуальных индикаторов.  ЭАЛ  тоже  умел  это
делать,  когда  надо,  но  главным  средством общения между  ним  и  его
коллегами была устная речь.  Пул и Боумен могли говорить с ЭАЛом, словно
он  был человеком,  а  он  отвечал на великолепном образном человеческом
языке,  которому был  обучен за  быстротечные недели своего электронного
детства.
     Вопрос о  том,  действительно ли  ЭАЛ  способен мыслить,  был решен
английским  математиком Аланом  Тьюрингом  еще  в  40-х  годах.  Тьюринг
указал,  что  если  машина  способна вести  продолжительный диалог -  не
важно,  с помощью ли пишущей машинки или через микрофон,  -  и ее ответы
нельзя отличить от  тех,  которые мог бы  дать на  ее месте человек,  то
такая машина мыслит в  любом разумном значении этого слова.  ЭАЛ  мог бы
шутя сдать тест Тьюринга.
     Могло  случиться даже  так,  что  ЭАЛу  пришлось бы  взять на  себя
командование кораблем.  При  чрезвычайных обстоятельствах,  если на  его
сигналы никто  не  ответит,  он  должен разбудить спящих членов экипажа,
пустив в  ход  электрические или  химические стимуляторы.  Если  это  не
удастся,  он обязан радировать на Землю и запросить дальнейших указаний.
Наконец,   на   случай,   если  ответ  с   Земли  не  придет,   ЭАЛ  был
запрограммирован так,  что  мог  принять необходимые меры для сохранения
корабля и продолжения полета:  ведь он один знал его истинную задачу,  о
которой бодрствующие астронавты даже не подозревали.
     Пул  и  Боумен  нередко в  шутку  называли себя  сторожами корабля,
который,  в сущности, мог сам управлять собою. Если бы они ведали, сколь
близка к правде эта шутка!


<ul><a name=20></a><h2>17. Будни полета</h2></ul>

     График полета был разработан до  мельчайших подробностей:  Боумен и
Пул знали, во всяком случае теоретически, что они должны делать в каждую
минуту каждых суток.  Они несли вахту поочередно,  по  двенадцать часов,
так что один из них обязательно бодрствовал.  Вахтенный офицер неотлучно
находился  у   пульта  управления,   а  другой  в  это  время  занимался
хозяйственно-бытовыми  дедами,   совершал  контрольный  обход   корабля,
выполнял   разные    непредвиденные   работы,    которых   всегда   было
предостаточно, ну и, конечно, отдыхал в своей каюте.
     Хотя   на   первом  этапе   экспедиции  Боумен  формально  числился
командиром корабля, со стороны этого никто бы не заметил. Он и Пул через
каждые двенадцать часов  передавали друг  другу  полностью все  функции,
права и  обязанности командира.  Это  помогало обоим постоянно сохранять
отличную рабочую форму, уменьшало опасность каких-либо трений между ними
и, наконец, обеспечивало полную взаимозаменяемость.
     День  Боумена  начинался в  6.00  по  судовому времени -  Всеобщему
эфемеридному времени астрономов.  Если бы Боумен проспал или замешкался,
у  ЭАЛа было достаточно всяких "бин-бип" и  "динь-дон",  чтобы напомнить
ему  о  его  обязанностях,  но  к  этому прибегать не  приходилось.  Для
проверки  Пул  как-то   раз  выключил  будильник  -   Боумен  все  равно
автоматически проснулся вовремя.
     Первой  ежедневной  обязанностью  вахтенного  было  передвинуть  на
двенадцать часов  Главный таймер камеры спящих.  Если  стрелки останутся
непереведенными два раза подряд, это послужит для ЭАЛа сигналом, что оба
бодрствующих астронавта вышли из строя, и он примет чрезвычайные меры.
     Проснувшись,  Боумен  проделывал утренний туалет  и  гимнастику,  а
затем  садился завтракать.  Во  время завтрака он  обычно читал утреннее
радиотелевизионное издание газеты "Уорлд таймс".  Никогда на Земле он не
следил так внимательно за газетной информацией,  как здесь,  - на экране
космического  корабля  самые  пустячные  сплетни,  самые  незначительные
политические слухи казались захватывающе интересными.
     В  7.00  он приносил Пулу в  рубку управления тюбик кофе из кухни и
сменял его.  Если докладывать было не  о  чем  и  никаких срочных мер не
требовалось (а  так  обычно и  бывало),  он  начинал считывать показания
приборов, а затем проводил всякие пробы и замеры, проверяя, нормально ли
работают все агрегаты корабля.  К  10.00  он  обычно завершал проверку и
переходил к занятиям.
     Боумен  учился  большую  половину своей  жизни,  и  ему  предстояло
учиться до конца службы.  Благодаря революции,  происшедшей в  XX веке в
методах обучения и обработки информации,  он знал не меньше, чем если бы
окончил два или три колледжа,  я,  что еще важнее, хранил в памяти почти
все эти знания.
     Лет  пятьдесят  назад  его  сочли  бы  специалистом  по  прикладной
астрономии,  кибернетике и системам космических двигателей,  но он вовсе
не  считал себя специалистом в  какой-либо из этих областей и  готов был
яростно  оспаривать  такое  мнение  о   себе.   Боумен  никогда  не  мог
сосредоточить все внимание на  одном каком-нибудь предмете.  Пренебрегая
грозными  предупреждениями своих  наставников,  он  добился,  чтобы  его
допустили к  защите магистерской диссертации по общей астронавтике.  Это
была  специальность с  весьма  расплывчатой программой,  рассчитанная на
людей со средним коэффициентом интеллектуальности,  не способных достичь
вершин в своей профессии.
     Он  принял правильное решение:  именно отказ от узкой специализации
сделал  его  на  редкость  пригодным  для  выполнения  нынешней  задачи.
Примерно  по   тем  же  причинам  Фрэнк  Пул,   иногда  пренебрежительно
именовавший себя  "практиком широкого профиля по  космической биологии",
явился отличной кандидатурой на  пост его  заместителя.  Вдвоем они были
способны,   прибегая,   когда  нужно,  к  огромным  запасам  информации,
заложенным  в   памяти  ЭАЛа,   справиться  с   любой   задачей,   какая
предположительно могла возникнуть во  время полета,  надо было только ни
на секунду не ослаблять бдительности и  внимания ко всем сигналам и  еще
непрерывно освежать необходимые знания.
     Поэтому Боумен ежедневно посвящал время с  10.00 до 12.00 диалогу с
компьютером,   проверял  свои  общие  познания  или   изучал  материалы,
связанные с  конкретной задачей.  Он вновь и  вновь просматривал чертежи
корабля,  схемы всех  сетей,  трассы маршрута экспедиции или  штудировал
данные о Юпитере, Сатурне и обширных семействах их спутников.
     В  полдень он  шел в  камбуз готовить обед,  передавая на это время
управление кораблем ЭАЛу. Впрочем, даже и в камбузе он оставался в курсе
всех  событий  на  корабле,  потому  что  в  этой  крохотной кабинке,  -
служившей   одновременно  и   столовой,   был   установлен  параллельный
ситуационный экран-индикатор; кроме того, ЭАЛ мог в любой момент вызвать
его к пульту. Фрэнк завтракал вместе с ним, а потом отправлялся на шесть
часов спать в  свою каюту.  Обычно за  обедом они  смотрели какую-нибудь
телевизионную программу с  Земли,  которую им передавали по специальному
каналу.
     Меню астронавтов было продумано столь же тщательно,  как и все, что
касалось экспедиции.  Пища,  по большей части высушенная замораживанием,
была отличного качества и приготовлена так, чтобы доставлять им возможно
меньше  хлопот.  Надо  было  только  вскрыть  брикеты  и  заложить их  в
компактную   автоматическую   кастрюлю.    Сигнал   "бип-бип"    сообщал
астронавтам,   что   еда   готова.   Они   могли   полакомиться   самыми
разнообразными блюдами: по вкусу и, что не менее важно, по внешнему виду
это были всяческие омлеты,  яйца всмятку,  бифштексы,  котлеты,  жаркое,
свежие  овощи,  различные  фрукты,  апельсиновый сок,  мороженое и  даже
свежевыпеченный хлеб.
     После  обеда,   с  13.00  до  16.00,   Боумен  совершал  тщательный
контрольный обход корабля,  точнее, той его части, которая была доступна
для  астронавтов.  Общая длина "Дискавери" составляла около ста двадцати
метров,  однако маленький мирок,  где,  собственно,  обитав его  экипаж,
ограничивался двенадцатиметровым шарообразным герметическим корпусом.
     Здесь размещались все системы жизнеобеспечения и рубка управления -
рабочее сердце корабля.  Ниже  находился небольшой "космический гараж" с
тремя  одноместными реактивными капсулами -  на  них  можно  было  через
специальные  шлюзы  "выплыть"  в  космос,   если  понадобится  выполнить
какие-то работы вне корабля.
     В экваториальном поясе герметической сферы, в слое, ограниченном по
аналогии с  Землей тропиками Козерога и  Рака,  был вмонтирован медленно
вращающийся барабан диаметром около десяти с половиной метров.  Совершая
один оборот за десять секунд, эта своеобразная карусель, или центрифуга,
создавала искусственную тяжесть,  примерно равную лунной.  Такая тяжесть
была уже  достаточна,  чтобы избежать физической атрофии,  которая может
возникнуть от  долгого  пребывания в  невесомости,  она  позволяла также
отправлять жизненные функции в нормальных или почти нормальных условиях.
     Вот почему именно в этой карусели размещались камбуз-столовая,  душ
и  туалет.  Только здесь  можно было  готовить и  пить  горячие напитки,
довольно опасные  при  невесомости -  можно  получить сильные  ожоги  от
плавающих в  воздухе пузырьков кипящей воды.  Решалась здесь и  проблема
бритья:  в невесомости сбритые щетинки разлетались бы и засоряли воздух,
угрожая исправности электрической аппаратуры и здоровью людей.
     По   периметру  карусели  были   устроены  пять  крохотных  каюток,
оборудованных астронавтами по своему вкусу,  там находились и  их личные
вещи.  Пока что только Боумен и Пул пользовались своими каютами: будущие
обитатели остальных кают еще спали в  электронных саркофагах в камере по
соседству.
     В  случае необходимости карусель можно было остановить -  при  этом
продолжал вращаться тяжелый маховик и  накопленная им  инерция позволяла
плавно   возобновить  вращение.   Впрочем,   обычно  карусель  вертелась
непрерывно,  с  постоянной скоростью.  Вход в  этот медленно вращающийся
барабан находился на  оси,  где  гравитация равнялась нулю:  нужно  было
только  перехватываться руками за  скобы  на  осевом валу.  А  перейти в
подвижную часть барабана после некоторой тренировки было так же  просто,
как ступить на ленту движущегося эскалатора.
     Герметическая сфера,  укрепленная на  довольно легкой  стреловидной
конструкции длиной около  ста  метров,  служила головной частью корабля.
"Дискавери",  как и все корабли, предназначенные для дальних космических
полетов,  не  мог  войти  в  атмосферу  или  сопротивляться полной  силе
тяготения какой-либо  планеты -  для  этого  он  был  слишком непрочен и
необтекаем. Его собрали на околоземной орбите, испытали в пробном полете
в  пространстве за Луной и окончательно проверили на окололунной орбите.
Он был порождением чистого космоса, и это было видно с первого взгляда.
     Непосредственно  позади   герметической  сферы   помещались  четыре
больших резервуара с жидким водородом, а за ними У-образно расположенные
ажурные  плоскости  радиаторов,   которые  рассеивали  избыточное  тепло
ядерного реактора.  Покрытые сеткой  тонких трубок,  несущих охлаждающую
жидкость,  они походили на крылья гигантской стрекозы, и со стороны, под
определенным  углом  зрения,   "Дискавери"  чем-то  напоминал  старинный
парусный корабль.
     Там,  где кончались,  крылья радиатора, в девяноста метрах от жилой
сферы  находились экранированный ад  реактора и  фокусирующие электроды,
между которыми вырывалось наружу раскаленное звездное вещество - плазма.
Главную  свою  задачу  двигатель корабля  выполнил уже  несколько недель
назад,  когда  "Дискавери" стартовал со  своей  стоянки  на  окололунной
орбите.    Сейчас   реактор   работал   "на   малых   оборотах",   питая
электроэнергией  системы  корабля,   и  огромные  плоскости  радиаторов,
которые  при  максимальной тяге,  когда  "Дискавери"  набирал  скорость,
раскалялись докрасна, теперь были черны и холодны.
     Обследовать эту часть корабля можно было, только выйдя в космос, но
контрольные приборы и  наружные телекамеры и  без того давали о  ней все
нужные  сведения.  Боумен был  уверен,  что  знает,  в  каком  состоянии
находится каждый сантиметр панелей радиатора и его трубопровода.
     К  16.00  Боумен  заканчивал обход  -  наступало время  ежедневного
подробного  устного  доклада  Центру  управления полетом  на  Земле.  Он
выключал свой  передатчик,  только когда  Земля  подтверждала,  что  его
услышали.  Выслушав  запросы  и  указания Центра  управления,  он  вновь
включал передатчик и  отвечал.  В 18.00 просыпался Пул,  и Боумен сдавал
ему управление кораблем.
     После вахты у Боумена оставалось шесть часов свободного времени.  В
эти часы он продолжал заниматься,  слушал музыку, смотрел кинофильмы. Он
много  читал -  электронная библиотека корабля была  почти неисчерпаема.
Его  увлекала история  великих  путешествий прошлого,  что  было  вполне
понятно  в   его  положении.   Вместе  с   Питеем  [Питей  -   греческий
мореплаватель  (IV  в.   до   н.э.).]   он  проходил  под  парусами  меж
Геркулесовых столбов,  огибал  берега Европы,  где  еще  только кончался
каменный век,  дерзко  подплывал почтя  к  ледяной туманной Арктике либо
спустя  две  тысячи лет  вместе с  Ансоном [Джордж Ансон  (1697-1762)  -
британский адмирал.]  преследовал испанские галеоны,  с  капитаном Куком
шел навстречу неведомым опасностям Большого Барьерного рифа и совершал с
Магелланом первое кругосветное плавание.  Он взялся за "Одиссею",  и  ее
речь, доносившаяся из необозримой глубины времен, взволновала его больше
всех других книг.
     Когда ему  хотелось развлечься,  к  его услугам всегда был ЭАЛ.  Он
знал  множество игр,  имеющих  математическую основу,  включая шахматы и
шашки.  Играя в полную силу,  ЭАЛ мог выиграть все партии во всех играх,
но  это портило бы людям настроение,  поэтому он был запрограммирован на
выигрыш только половины всех партий,  а его живые партнеры притворялись,
будто им это неизвестно.
     Последние часы  бодрствования Боумен посвящал общей уборке и  самым
непредвиденным задачам, после чего в 20.00 садился ужинать, опять вместе
с  Пулом.  После ужина наступал час,  когда он  мог вызвать Землю и  его
могли вызвать оттуда родные и друзья.
     Как  и  все его коллеги,  Боумен не  был женат:  было бы  неразумно
посылать семейных людей  в  столь  продолжительную экспедицию.  Конечно,
многие красавицы обещали ждать их возвращения, но никто не принимал этих
обещаний всерьез.  Поначалу и Пул,  и Боумен каждую неделю вели с Землей
довольно нежные беседы,  правда,  немного смущаясь от  сознания,  что их
слушают посторонние люди на Земле.  Но уже через месяц, хотя экспедиция,
в сущности,  только началась, диалоги с девушками, оставшимися на Земле,
стали реже и  прохладнее.  Астронавты были готовы к этому:  уж такова их
доля, как в старину - доля моряков.
     Поговорив с близкими на Земле, Боумен, прежде чем прекратить связь,
передавал свое  последнее донесение и  проверял,  переданы ли  ЭАЛом все
показания приборов за  день.  Затем он,  если было настроение,  часа два
читал или  смотрел фильм,  а  в  полночь укладывался спать -  и  засыпал
обычно без помощи электронаркоза.
     Распорядок дня  Пула  был  такой же,  только сдвинутый во  времени.
Суточные  графики  обоих  астронавтов взаимно  дополняли  друг  друга  и
совмещались без  малейших задорин.  Дед было по  горло,  оба были людьми
слишком разумными и уживчивыми,  чтобы ссориться, - и дни в полете текли
спокойно и  буднично,  без происшествий,  а  бег времени отмечала только
смена цифр на электронных часах.
     К  этому  и  сводилась  самая  заветная  мечта  маленького  экипажа
"Дискавери" -  чтобы  в  предстоящие недели в  месяцы ничто не  омрачило
мирного однообразия их жизни.


<ul><a name=21></a><h2>18. Через пояс астероидов</h2></ul>

     Неделя проходила за  неделей,  и  "Дискавери",  миновав уже  орбиту
Марса,  летел  к  далекому Юпитеру по  своей орбите,  предопределенной с
такой точностью,  словно это  были  трамвайные рельсы.  Как  непохож был
"Дискавери" на корабли,  бороздящие небеса и моря там, на Земле, - он не
требовал  никакого управления,  ни  единого  прикосновения к  рулям  или
тумблерам двигателя.  Курс  планетолета определяли законы тяготения:  на
его пути не было ни неведомых мелей, ни опасных рифов, на которые он мог
налететь. Не угрожала ему и опасность столкнуться с другим кораблем, ибо
во  всем пространстве,  отделявшем его от  бесконечно далеких звезд,  не
было  ни  одного  корабля  -   во  всяком  случае,  корабля,  созданного
человеком...
     Строго  говоря,  та  область  космоса,  в  которую  сейчас  вторгся
"Дискавери",   отнюдь  не  была  свободна  от  препятствий.   Перед  ним
простиралась неведомая человеку зона, изрезанная трассами более миллиона
астероидов. Точные орбиты были вычислены астрономами примерно для десяти
тысяч. Впрочем, размеры астероидов невелики: только четыре имеют диаметр
более ста пятидесяти километров, остальные представляют собой всего лишь
огромные каменные глыбы, бесцельно несущиеся в пустоте.
     Никаких мер  защиты против них  не  существовало:  самый  маленький
астероид при столкновении на  скорости свыше ста тысяч километров в  час
мог   разнести   "Дискавери"  на   куски.   Однако   вероятность  такого
столкновения была  ничтожно  Мала.  В  среднем  на  объем  пространства,
представляющий  собой  куб  со   стороной,   равной  полутора  миллионам
километров,   приходится  всего  один  астероид!   Экипаж  меньше  всего
тревожило,  что "Дискавери" может оказаться в одной точке пространства с
каким-нибудь астероидом, притом в одно и то же мгновение.
     На  восемьдесят шестой  день  полета они  должны были  пройти точку
наибольшего сближения с  одним  из  известных астероидов (других  встреч
вообще не предвиделось).  Астероид этот названия не имел и  числился под
номером  7794;  это  был  обломок  скалы  около  сорока  пяти  метров  в
поперечнике,  обнаруженный в  1997 году Лунной обсерваторией и тотчас же
забытый всеми, креме терпеливых блоков памяти Бюро малых планет.
     Когда  Боумен  заступил  на  вахту,  ЭАЛ  тут  же  напомнил  ему  о
предстоящей встрече,  хотя  трудно было  ожидать,  что  командир корабля
забудет  о  единственном  событии,  которое  предусмотрено  графиком  на
протяжении всего полета.  Трасса астероида, привязанная к звездам, и его
координаты на  момент  наибольшего сближения  уже  светились на  экранах
пульта.  Там был и  перечень наблюдений,  которые надо было провести;  у
астронавтов будет дел по горло в те мгновения,  когда мимо них,  всего в
полутора тысячах километров,  промелькнет 7794 на относительной скорости
сто тридцать тысяч километров в час.
     Боумен  попросил  ЭАЛа  включить  курсовой телескоп,  и  на  экране
вспыхнуло изображение пространства впереди,  усеянного редкими звездами.
Ничего похожего на  астероид среди них не  было -  даже при максимальном
увеличении все звезды выглядели безразмерными светящимися точками.
     - Наложи прицельную сетку, - сказал Боумен.
     На экране мгновенно появились четыре тонкие линии вокруг крохотной,
еле видимой звездочки.  Он  долго вглядывался в  нее,  подумывая,  уж не
ошибся ли ЭАЛ,  и вдруг обнаружил, что эта точечка едва заметно движется
относительно неподвижных звезд.  До  астероида,  возможно,  было  еще  с
полмиллиона километров,  но по космическим масштабам это уже почти рукой
подать.
     Когда  через  шесть  часов  к  пульту  управления пришел Пул,  7794
светился в  сотни раз ярче и  двигался на звездном фоне так быстро,  что
сомневаться,  он ли это, больше не приходилось. Он уже не был светящейся
точкой, а превращался в ясно видимый диск.
     Они  глядели  на  этот  небесный камешек,  летящий  к  ним,  с  тем
чувством, какое испытывают моряки в долгом плавании, когда им приходится
огибать берег,  на  который они  не  могут высадиться.  Хотя они отлично
знали,  что  7794  всего лишь  безжизненная,  лишенная воздуха скалистая
глыба,  это не  умаляло их волнения.  Ведь этот астероид -  единственное
твердое тело на всем пути до Юпитера,  до которого еще оставалось больше
трехсот миллионов километров.
     В  свой  мощный  телескоп  они  уже  видели,   что  астероид  очень
неправильной формы  и  летит,  медленно кувыркаясь.  Он  походил  то  на
сплюснутый шар,  то  на  грубо  сделанный кирпич;  период  его  вращения
немногим превышал две  минуты.  Пятна света и  тени  беспорядочной рябью
бежали по его поверхности,  а порой она вспыхивала ослепительно,  словно
далекое  окно  на   закате,   -   это  сверкали  под  солнцем  обнажения
кристаллических пород.
     Астероид  мчался  со  скоростью  около  сорока  пяти  километров  в
секунду;  за несколько минут, лихорадочно быстролетных, надо было суметь
провести все наблюдения с самых близких дистанций. Автоматические камеры
сделали десятки снимков.  Отраженные от астероида сигналы навигационного
радара  записывались для  последующего изучения.  Едва  успели запустить
один единственный соударяющияся зонд.
     Приборов в  зонде  не  было  -  никакой прибор  не  уцелел  бы  при
столкновении на  космических скоростях.  Зонд  представлял собой  просто
небольшую  металлическую  болванку.  Она  была  запушена  с  корабля  по
траектории, пересекающейся с направлением движения астероида.
     Часы отсчитывали секунды,  отделявшие момент пуска от встречи зонда
с  мишенью,  а  Пул и Боумен,  все больше волнуясь,  ждали исхода своего
эксперимента.  Принципиально он  был чрезвычайно прост,  но  точность их
приборов и  расчетов подвергалась при этом труднейшему испытанию -  ведь
надо  было  попасть  в  сорокаметровую  мишень  с  расстояния  в  тысячи
километров!
     И вот на затемненной части астероида внезапно возникла ослепительно
яркая вспышка света.  Маленькая болванка ударилась о  его поверхность со
скоростью  метеорита,   и  вся  ее  энергия  за  какую-то  долю  секунды
превратилась в  тепло.  Облачко раскаленного газа  вздулось и  мгновенно
рассеялось  в  пространстве.  Бортовые  спектрографы "Дискавери" засняли
быстро угасшие линии спектра.  Там, на Земле, специалисты проанализируют
их  и  прочтут автографы оставленные раскаленными атомами.  Так  впервые
будет установлен химический состав оболочки астероида.
     Через час  7794 был  уже не  диском,  а  едва мерцающей звездочкой.
Когда Боумен заступил на следующую вахту, астероид совсем исчез из виду.
     Вокруг опять было  пустынное пространство.  Им  предстояло лететь в
полном одиночестве еще  три  месяца,  пока  навстречу не  выплывут самые
отдаленные, внешние луны Юпитера.


<ul><a name=22></a><h2>19. Мимо Юпитера</h2></ul>

     Даже  с  расстояния тридцать  миллионов километров Юпитер  выглядел
самым внушительным небесным,  телом из  всех,  что  были  видны впереди.
Планета казалась им  бледным розовато-желтым  диском размером примерно в
половину Луны,  какой мы ее видим с Земли; на ней ясно проступали темные
параллельные полосы облачных поясов.  В  экваториальной плоскости вокруг
Юпитера обращались яркие звезды -  Ио, Европа, Ганимед и Каллисто, целые
миры,  которые в  другой  части  Солнечной системы вполне  сошли  бы  за
самостоятельные планеты, а здесь были лишь спутниками своего гигантского
властелина.
     В телескоп Юпитер ошеломлял своим величием - пятнистый разноцветный
шар заполнял собой все поле зрения. Невозможно было постичь его истинные
размеры.  Хотя Боумен непрестанно напоминал себе,  что диаметр Юпитера в
одиннадцать раз  больше  земного,  это  оставалось  мертвой  цифрой,  не
имеющей реального смысла.
     Но,  просматривая ленты  из  блоков  памяти ЭАЛа  с  материалами по
Юпитеру,   он   нашел   нечто,   мгновенно  создавшее  представление  об
устрашающей  огромности  этого  небесного  тела.  То  была  иллюстрация:
развертка поверхности Земли  была  растянута на  диске Юпитера наподобие
звериной шкуры.  Все  океаны и  континенты нашей  планеты на  этом  фоне
выглядели не больше, чем Индия на земном глобусе!
     Когда Боумен довел увеличение телескопа до предела, ему показалось,
что  он  висит  над  огромным  слегка  сплюснутым  шаром,   а   под  ним
стремительно несутся  облака,  смазанные  и  вытянутые в  ленты  быстрым
вращением гигантского мира.  Порой эти ленты сплетались в сгустки,  узлы
или  массы  окрашенных паров размером в  целые континенты;  иногда между
ними  возникали и  вновь  таяли  мосты  протяженностью во  многие тысячи
километров.  Под этими облаками скрывалось больше материи,  чем во  всех
остальных планетах Солнечной системы.  "А что еще,  - размышлял Боумен,-
скрывается там, внизу?"
     По  этому бурно изменяющемуся облачному покрову,  навечно скрывшему
под  собой  истинную поверхность планеты,  время  от  времени  скользили
круглые темные пятна.  Это какая-нибудь из ближайших лун проходила между
планетой и  далеким Солнцем,  и тень ее бежала за ней вслед по облачному
ландшафту Юпитера.
     И  здесь,  в тридцати миллионах километров,  мчались луны Юпитера -
другие,  намного меньшие.  Это  были просто летающие горы поперечником в
десятки километров,  но трасса корабля не подходила близко ни к одной из
них.  Корабельный радар  с  промежутками в  несколько  минут  посылал  в
пространство импульсы энергии,  подобные беззвучным грозовым разрядам, и
не получал ни одного отраженного сигнала из ближайших зон -  вокруг было
пусто.
     Зато все громче звучал могучий рев - радиоголос самого Юпитера. Еще
в 1955 году, на заре космической эры, астрономы с изумлением обнаружили,
что Юпитер излучает колоссальную, измеряемую миллионами киловатт энергию
в   десятиметровом  диапазоне.   Это  излучение  было  уловлено  в  виде
беспорядочных  радиошумов;  источником  его  считали  ореолы  заряженных
частиц,  опоясывающие Юпитер  наподобие земных  поясов  Ван-Аллена,  но,
конечно, несравнимо более мощные.
     Иногда,  в долгие одинокие часы вахты,  Боумен слушал эти шумы.  Он
поворачивал регулятор громкости до  тех  пор,  пока  треск и  шипение не
начинали звучать на  всю  рубку.  Порой  начатом фоне  слышались свист и
писк,  словно кричали обезумевшие от  страха птицы.  Эти  звуки навевали
жуть,  потому что  исходили не  от  человека;  они будили острое чувство
одиночества -  бессмысленные,  как  плеск  волн  о  берег,  как  раскаты
дальнего грома за горизонтом...
     Даже  при  такой  огромной скорости -  свыше  ста  пятидесяти тысяч
километров в  час  -  "Дискавери" требовалось почти  две  недели,  чтобы
пересечь орбиты всех спутников Юпитера.  А  их у  него было больше,  чем
планет в Солнечной системе; лунная обсерватория каждый год открывала все
новые,  и теперь их насчитывалось тридцать шесть.  Самый внешний из них,
Юпитер XXVII,  обращался по неустойчивой орбите в направлении,  обратном
остальным спутникам,  находясь в двадцати девяти миллионах километров от
своего временного повелителя.  Он был "трофеем" Юпитера в  его извечной,
затяжной войне с  Солнцем:  этот  исполин то  и  дело выхватывал себе на
время луны  из  пояса астероидов и  через несколько миллионов лет  вновь
утрачивал  их.   Только   внутренние  спутники  оставались  неотъемлемой
собственностью Юпитера -  Солнце было  не  в  силах  вырвать их  из  его
власти.
     И   вот   теперь  появилась  новая  добыча  для  противоборствующих
гравитационных полей.  "Дискавери"  с  возрастающей скоростью  мчался  к
Юпитеру  по   сложной  траектории,   вычисленной  много   месяцев  назад
астрономами на Земле и непрерывно контролируемой ЭАЛом. Время от времени
экипаж ощущал слабые,  еле  уловимые толчки -  это на  миг автоматически
включались струйные рули, внося мельчайшие уточнения в траекторию.
     На Землю по радио шел непрерывный поток информации. Астронавты были
теперь так далеко от дома, что их сигналы, даже летя со скоростью света,
доходили туда только через пятьдесят минут.  Вместе с ними, их глазами и
по  их приборам все человечество следило за приближающимся Юпитером,  но
проходил почти целый час, пока вести об их открытиях достигали Земли.
     Когда  планетолет пересекал орбиты внутренних спутников -  все  они
были больше Луны и все совершенно неизведанные,  - камеры его телескопов
работали не  переставая.  Часа за  три  до  прохождения траверса Юпитера
"Дискавери" пролетел всего в тридцати тысячах километров от его спутника
Европы,   и  все  приборы  нацелились  на  этот  мир,   который  сначала
приближался, быстро вырастая в размерах, а затем стал уходить в сторону,
превращаясь из диска в полумесяц, пока не исчез совсем в лучах Солнца.
     Это  небесное тело с  поверхностью,  равной двадцати двум миллионам
квадратных километров,  с  Земли даже  в  наимощнейший телескоп казалось
булавочной головкой.  И  теперь за  считанные минуты,  пока продолжалось
сближение,  нужно было как можно лучше использовать эту встречу, собрать
и записать все сведения. Впереди у астронавтов были долгие месяцы, когда
можно будет не торопясь разобраться в них.
     Издали  Европа  выглядела огромным  снежным  шаром,  с  необычайной
интенсивностью отражавшим  свет  далекого  Солнца.  Наблюдения  с  более
близких расстояний подтвердили это:  Европа,  в отличие от тусклой Луны,
была ослепительно белой и  во многих местах покрыта сверкающими глыбами,
похожими на вмерзшие айсберги. Они почти наверняка состояли из аммиака и
воды, которые почему-то не были захвачены гравитационным полем Юпитера.
     Лишь   по   экватору   виднелись  обнажения  скальных  пород;   эта
безжизненная пустыня,  невероятно изрезанная каньонами и  беспорядочными
нагромождениями скал,  темной  полосой  опоясывала весь  маленький  мир.
Астронавты заметили  несколько кратеров  метеоритного происхождения,  но
никаких  признаков  вулканизма  -   Европа  явно  не   имела  внутренних
источников тепла.
     Атмосфера,   как  это  было  давно  известно,  отсутствовала  здесь
совершенно.  Когда край диска Европы заслонял собой какую-нибудь звезду,
она  лишь  на  мгновение  тускнела  и  полностью затмевалась.  Только  в
некоторых зонах  было  нечто  похожее на  облака -  вероятно,  туман  из
капелек аммиака, несомых вязкими метановыми вихрями.
     Европа скрылась за кормой столь же стремительно,  как появилась,  и
теперь до  Юпитера оставалось только два  часа.  ЭАЛ  не  раз и  не  два
тщательно выверял траекторию корабля, и до момента наибольшего сближения
дополнительно корректировать скорость не было нужды. Пул и Боумен хорошо
знали  это,   но  все  же  смотреть  на  гигантский,  с  каждой  минутой
разбухавший шар было страшновато.  С трудом верилось, что "Дискавери" не
врежется в эту планету, влекомый на погибель себе ее невообразимо мощным
притяжением.
     Наступило   время   запускать   атмосферные   зонды.   Конструкторы
надеялись,  что они продержатся достаточно долго и  успеют передать хоть
небольшую  информацию из-под  плотного  облачного покрова  Юпитера.  Две
короткие, похожие на бомбы капсулы, покрытые абляционными теплозащитными
оболочками [Абляционные оболочки  -  оболочки,  состоящие из  материала,
уносимого при  готовом воздействии среды (абляция -  унос массы за  счет
оплавления и испарения).],  были выведены слабыми реактивными импульсами
на  траектории,  которые вначале,  на протяжении первых нескольких тысяч
километров, почти не отклонялись от курса "Дискавери".
     Однако  мало-помалу  они   отошли  в   сторону,   и   наконец  даже
невооруженным глазом стало видно,  что ЭАЛ не ошибся в расчетах. Корабль
летит по  траектории,  близкой к  касательной,  он  не заденет атмосферу
Юпитера,  и  столкновение с  планетой ему  не  грозит.  Правда,  разница
составляла всего несколько сот  километров -  пустяк для  небесного тела
диаметром чуть ли не полтораста тысяч километров,  но именно этот пустяк
решал судьбу корабля.
     Теперь Юпитер заполнял собой весь кругозор, он был гак огромен, что
ни разум,  ни глаз уже не могли его охватить и отступились, признав свое
бессилие.  Если бы облачный покров не переливался необычайным множеством
цветов и оттенков - красных, розовых, желтых, оранжевых, даже ярко-алых,
- Боумен мог  бы  подумать,  что  он  летит над  сплошной облачностью на
Земле.
     Приближался миг,  когда им  впервые за  все время полета предстояло
распрощаться с  Солнцем.  Пусть побледневшее и маленькое,  оно неизменно
светило кораблю все пять месяцев с  тех пор,  как он  покинул Землю.  Но
теперь траектория корабля уходила в  тень  Юпитера,  и  скоро  перед ним
должна была открыться ночная сторона планеты.
     В  тысячах километров впереди возникла и  ринулась навстречу полоса
сумерек, а позади Солнце быстро погружалось в юпитерианские облака. Лучи
его распростерлись по горизонту,  словно два пламенеющих, загнутых книзу
рога,  затем сошлись и  утонули в мимолетном великолепии многокрасочного
заката. Наступила ночь.
     Но  мир,  лежавший под ними,  не  был погружен в  полную тьму.  Его
озаряло какое-то  свечение;  с  минуты на минуту,  по мере того как глаз
привыкал к нему,  оно становилось все ярче.  Рост тусклого света текли с
одной стороны горизонта до другой, будто люминесцирующие волны за кормой
судна где-нибудь в тропических морях. То здесь, то там они разливались в
озера   жидкого  пламени,   которые  трепетали  от   могучих  подспудных
возмущений,  вздымавшихся из  потаенных  глубин  Юпитера.  Зрелище  было
ощеломляюще величественным,  Пул и  Боумен не  могли от него оторваться.
"Что же  это такое,  -  гадали они,  -  просто ли  действие химических и
электрических сил, бушующих там, в этом клокочущем котле, или проявление
каких-то  фантастических форм  жизни?"  Они  задавали себе  вопросы,  по
которым ученым предстояло спорить,  вероятно, еще и в конце нового, едва
народившегося столетия.
     Чем  глубже  уходил  "Дискавери"  в  юпитерианскую ночь,  тем  ярче
становилось свечение  планеты.  Когда-то  Боумену  случилось лететь  над
северной  частью  Канады  в  разгар  полярного  сияния,   и  сейчас  ему
вспомнился  заснеженный  канадский  ландшафт,  такой  же  безотрадный  и
сверкающий.  "А ведь там, в арктическом безлюдье, - сообразил он, - было
на сто с лишним градусов теплее,  чем в облачных просторах, над которыми
мы проносимся сейчас".
     - Сигнал земного радио быстро гаснет, - сообщил ЭАЛ.- Мы вступаем в
первую зону дифракции.
     Они  этого  ожидали,  более того,  изучение дифракции входило в  их
задачу,  потому что поглощение радиоволн атмосферой Юпитера могло дать о
ней ценные сведения.  Но сейчас, когда они пролетали за Юпитером и связь
с  Землей прервалась,  ими  вдруг овладело гнетущее чувство одиночества.
Всего один  час  должно было  длиться непрохождение радиоволн,  а  потом
корабль выйдет из-за непроницаемого экрана Юпитера,  и  они опять смогут
говорить с человечеством.  Но этот час стал едва ли не самым долгим в их
жизни.
     Несмотря на  сравнительно молодой возраст.  Пул  и  Боумен были уже
опытными астронавтами -  за  плечами у  каждого было  не  меньше десятка
космических  полетов,  -  но  в  этой  экспедиции  они  чувствовали себя
новичками.  Они  пытались свершить такое,  чего  еще  не  знала история:
никогда прежде космический корабль не  летал  на  таких  скоростях и  не
дерзал приближаться к столь мощному гравитационному полю. В эти решающие
мгновенья достаточно было малейшей навигационной ошибки -  и "Дискавери"
умчался бы к отдаленным пределам Солнечной системы без всякой надежды на
спасение.
     Медленно ползли минуты.  Юпитер теперь высился над  ними светящейся
стеной,  уходящей  в  бесконечность,  а  их  корабль  карабкался  вверх,
параллельно этой сияющей поверхности.  И  хоть они  знали,  что огромную
скорость корабля не  в  силах преодолеть даже тяготение Юпитера,  им все
еще  не  верилось,  что "Дискавери" не  стал спутником этого чудовищного
мира.
     Наконец,  далеко впереди,  за краем планеты, забрезжило зарево. Они
выходили из тени Юпитера под лучи Солнца.  И почти в то же мгновение ЭАЛ
объявил:
     - Связь с  Землей восстановлена.  Рад сообщить также,  что маневр с
использованием  возмущающей  силы  успешно  завершен.   До  Сатурна  нам
осталось сто шестьдесят семь дней пять часов одиннадцать минут полета.
     Эти  цифры  с  точностью  до  минуты  совпадали с  предварительными
расчетами; пролет по касательной мимо Юпитера был выполнен с безупречной
точностью.  Словно  шар  на  некоем  космическом  бильярде,  "Дискавери"
отразился от  движущегося гравитационного поля  Юпитера  и  приобрел  от
этого  столкновения новую  энергию.  Не  израсходовав ни  одного  грамма
топлива, он увеличил скорость почти на десять тысяч километров в час.
     Но  в  этом  не  было никакого нарушения законов механики.  Природа
всегда точна  в  своей  бухгалтерии,  и  Юпитер потерял ровно  такое  же
количество движения,  какое приобрел "Дискавери". Планета затормозилась,
но  ее  масса  в  секстильон раз  превышала  массу  корабля,  и  поэтому
изменение ее  скорости  было  настолько ничтожно,  что  никакие  приборы
уловить его  не  могли.  Еще не  пришло то  время,  когда Человек сумеет
влиять на механику тел Солнечной системы.
     Когда вокруг посветлело и  бледное маленькое Солнце вновь поднялось
в юпитерианском небе, Пул и Боумен пожали друг другу руки.
     Хоть им  самим еще не верилось,  но первая часть их экспедиции была
успешно завершена.


<ul><a name=23></a><h2>20. Мир богов</h2></ul>

     Однако с  Юпитером еще  не  все  было покончено.  Далеко позади два
зонда, запущенные с "Дискавери", соприкоснулись с его атмосферой.
     Один из  них  так  и  не  дал о  себе знать -  видимо,  он  вошел в
атмосферу под слишком крутым углом и  сгорел,  не  успев послать никакой
информации.  Другой  оказался  более  удачливым:  прорезав верхние  слои
юпитерианской атмосферы,  он  вновь вышел в  космос;  как и  намечалось,
потеря скорости у  него была настолько значительной,  что он стал падать
по  пологой эллиптической кривой.  Двумя часами позднее он опять вошел в
атмосферу на  дневной  стороне  Юпитера  на  скорости  около  ста  тысяч
километров в час.
     Вокруг него  сейчас же  образовалась оболочка раскаленного газа,  и
связь  с  ним  прекратилась.  Потянулись  напряженные  минуты  ожидания.
Астронавты, не отходившие от пульта, опасались, что зонд не уцелеет, так
как защитная керамическая оболочка сгорит.  Случись так,  приборы просто
испарились бы в какую-нибудь долю секунды.
     Но оболочка продержалась достаточно долго,  и  раскаленный метеорит
успел  затормозиться.  Обугленные остатки  ее  были  отброшены,  автомат
развернул антенны и  начал шарить вокруг своими электронными щупальцами.
На борту "Дискавери", почти в четырехстах тысячах километров от Юпитера,
радио начало приносить первые достоверные сведения об этой планете.
     Каждую  секунду  тысячи  импульсов сообщали  о  составе  атмосферы,
давлении,  температуре,  напряжении  магнитного поля,  радиоактивности и
десятках  других  показателей,   в   которых  могли  разобраться  только
специалисты  на  Земле.   Впрочем,   один  вид  информации  не  требовал
расшифровки - это была цветная телевизионная передача с падающего зонда.
     Первые  изображения  начали  поступать,  когда  зонд  уже  вошел  в
атмосферу и  отбросил свою защитную оболочку.  На  них  был виден только
желтый    туман,    испещренный   ярко-алыми    пятнами,    стремительно
проносившимися вверх  мимо  объектива камеры,  которая падала  вместе  с
зондом со скоростью порядка тысячи километров в час.
     Туман стал гуще;  трудно было разобрать, как далеко видит объектив:
на  несколько сантиметров или на  десятки километров -  не  было никаких
отчетливых деталей,  которые могли  бы  дать  представление о  масштабе.
Космонавты уж было решили, что идея телепередачи с борта зонда потерпела
крах:  камера работает,  но  в  этой туманной,  взвихренной атмосфере ей
ничего не увидать.
     И  вдруг в  одно мгновение туман исчез.  Зонд,  вероятно,  пронизал
высокий слой облаков и вошел в область совершенно отчетливой видимости -
может,  в  слой почти чистого водорода с  рассеянными в  нем  единичными
кристаллами аммиака.  Хотя  определить масштаб  изображения все  еще  не
удавалось, дальность обзора камеры явно измерялась километрами.
     Картина,  открывшаяся перед астронавтами, была столь необычной, что
глазу,  привыкшему к земным краскам и формам, она показалась немыслимой.
Далеко-далеко  внизу  простиралось безбрежное золотое море,  испещренное
пятнами  различных оттенков,  рассеченное параллельными хребтами -  быть
может,  гребнями гигантских волн. Но они не двигались; впрочем, масштабы
обзора  были  слишком  велики,  чтобы  можно  было  заметить  какое-либо
движение внизу.  Главное заключалось в том,  что все это золотое видение
никак  не  могло  быть  океаном:  оно  находилось  еще  очень  высоко  в
атмосфере. Это мог быть только еще один, лежащий ниже, слой облаков.
     И  тут  в  поле  зрения камеры мелькнуло нечто  странное,  дразняще
затуманенное расстоянием. Где-то очень далеко золотое море, вздыбившись,
завершалось удивительно симметричным конусом, похожим на вулкан. Вершину
конуса окружал венец из маленьких пушистых облачков примерно одинакового
размера, очень четких и раздельных. В них было что-то тревожащее, что-то
противоестественное -  впрочем,  и  всю эту потрясающую панораму вряд ли
можно было назвать естественной.
     Тут зонд, видимо, увлеченный каким-то вихрем в быстро уплотняющейся
атмосфере,  развернулся в  другом  направлении,  и  несколько секунд  на
экране был один лишь золотой туман.  Затем вращение прекратилось; "море"
теперь было значительно ближе,  но  столь же  загадочно,  как и  прежде.
Кое-где  на  нем  виднелись  бесформенные черные  пятна  -  может  быть,
разрывы, открывающие вид на нижние слои атмосферы.
     Зонду  не  суждено  было  достичь  их.  С  каждым  километром  вниз
плотность газа вокруг него резко возрастала,  и  чем ближе к  скрытой от
глаза поверхности планеты он опускался, тем больше становилось давление.
Он  был  еще  высоко над  таинственным морем,  как  вдруг изображение на
экране корабля мигнуло,  а затем и вовсе исчезло: в это мгновение первый
исследователь  с  Земли  был  раздавлен  весом  многокилометрового  слоя
атмосферы над ним.
     За  свою короткую жизнь зонд дал беглое представление,  может быть,
об  одной  миллионной  доле  тайн  Юпитера,   далеко  не  достигнув  его
поверхности,  находившейся в  сотнях  километров ниже,  под  сгущающимся
туманом.  Когда изображение на экране погасло,  Боумену и  Пулу долго не
хотелось говорить: одна и та же мысль завладела обоими.
     Древние и впрямь были ближе к истине, чем могли предполагать, когда
присвоили этому миру  имя  повелителя богов.  Если  там  внизу,  на  его
поверхности,  есть жизнь,  сколько времени потребуется людям на то, чтоб
хотя бы обнаружить ее? А затем - сколько пройдет веков, пока люди смогут
последовать за этим пионером? И какой корабль они для этого придумают?
     Но экипажу "Дискавери" некогда было заниматься этими вопросами. Его
путь лежал к  другому,  еще более странному миру,  отделенному от Солнца
вдвое  большим расстоянием.  И  до  него  было  еще  восемьсот миллионов
километров пустынного пространства, куда залетали одни лишь кометы.


<ul><a name=24></a><h2>IV. БЕЗДНА</h2></ul>



<ul><a name=25></a><h2>21. День рождения</h2></ul>

     Знакомые  звуки  песенки  "С   днем  рождения",   переброшенные  со
скоростью  света   через  миллиард  с   лишним  километров  космического
пространства,   прозвенели  в   тесной  рубке  и   угасли  где-то  между
контрольными экранами и  приборами.  На телевизионном экране семья Пула,
несколько  напряженно сидящая  вокруг  именинного пирога,  погрузилась в
молчание.
     Помолчав немного, мистер Пул-старший сипло сказал:
     - Ну  что  же,  Фрэнк,  не  могу придумать,  что  еще  тебе сказать
сейчас...  Скажу одно:  мы  мысленно с  тобой и  желаем тебе  всяческого
счастья в твой день рождения.
     - Береги себя,  родной, - вставила миссис Пул голосом, полным слез.
- Благослови тебя Бог.
     Затем  все  нестройным хором  крикнули:  "До  свиданья!",  и  экран
померк.  "Как странно,  -  подумал Пул, - что все это на самом деле было
больше часа назад,  а  сейчас родные уже  разъехались и  кое-кто из  них
катит  по  дорогам  далеко  от  родительского  дома".  Это  запаздывание
сигналов связи, хотя и могло быть иногда мучительным, вместе с тем таило
в  себе великое благо.  Как и  все люди его века,  Пул считал само собой
разумеющимся,  что  он  может в  любую минуту переговорить,  с  кем  ему
вздумается.  Но  здесь не Земля,  здесь все по-другому,  и  эта перемена
оказала на него сильнейшее психологическое воздействие. Он ощутил себя в
каком-то  ином  измерении,   и   почти  все  нити  эмоциональных  связей
растянулись и, не выдержав напряжения, порвались.
     - Прошу извинить,  что прерываю празднество,  -  сказал ЭАЛ, - но у
меня важное дело.
     - Что случилось? - в один голос спросили Боумен и Пул.
     - Испытываю затруднение в поддержании контакта с Землей.  Неполадки
в блоке АЕ-35.  По данным моего центра аварийных прогнозов,  в ближайшие
семьдесят два часа блок может отказать.
     - Мы займемся им,  -  ответил Боумен.-  Посмотри как обстоит дело с
оптической наводкой.
     - Готово, Дейв. Пока еще наводка в полном порядке.
     На  контрольном экране появился полумесяц безупречной формы,  очень
яркий на черном,  почти беззвездном фоне. Он был закрыт облаками, на нем
не  проступало никаких географических контуров,  которые можно  было  бы
узнать. С первого взгляда можно было принять его за Венеру.
     Но только с первого взгляда,  потому что рядом была Луна, которой у
Венеры нет, настоящая Луна, примерно вчетверо меньше Земли и точно в той
же  фазе.  Их  очень легко было принять за мать и  дитя,  как и  считали
многие астрономы раньше,  пока  изучение лунных пород не  показало,  что
Луна никогда не была частью Земли.
     С  полминуты Боумен и  Пул  молча  изучали экран.  Это  изображение
передавала  на  пульт  управления  длиннофокусная телевизионная  камера,
укрепленная  на  ободе  большой  параболической  антенны.   Перекрестье,
наложенное  центром  на  изображение  Земли,   указывало,   что  антенна
ориентирована точно.  Ведь если узкий карандашик луча не  был бы наведен
точно на  Землю,  они не смогли бы ни передавать,  ни принимать передач.
Сигналы,  посланные в  обоих направлениях,  не  попадали бы на антенны и
улетали бы,  унося  с  собой  нераскрытыми слова  и  образы  сквозь  всю
Солнечную систему в бескрайнюю пустоту,  простирающуюся за ней.  Если бы
они и были когда-нибудь приняты, то лишь через столетия - и, конечно, не
землянами...
     - Ты знаешь, где неполадки? - спросил Боумен.
     - Неполадки перемежающиеся,  - ответил ЭАЛ, - и я не могу уточнить,
где именно. По-видимому, в блоке АЕ-35.
     - Что ты предлагаешь?
     - Лучше всего заменить блок запасным, а снятый проверить.
     - Ладно.  Дай  нам  подтверждающую запись.  На  контрольном  экране
высветились  все  необходимые  данные,  и  одновременно из  прорези  под
экраном выскользнул лист бумаги. При всех электронных методах считывания
и  регистрации  бывали  случаи,   когда  добрый  старый  печатный  текст
оказывался, все же самой удобной формой записи.
     Боумен глянул на схемы и присвистнул.
     - Что же ты не сказал нам раньше, что надо выходить из корабля?
     - Извините, - прозвучал голос ЭАЛа. - Я считал, вы знаете, что блок
АЕ-35 находится в опоре антенны.
     - Наверно,  знал  год  назад.  Как-никак  на  корабле восемь  тысяч
подсистем.  Ну  ладно,  задача как будто нехитрая.  Нужно только вскрыть
панель и вставить новый блок.
     - Меня это вполне устраивает, - сказал Пул, на которого расписанием
обязанностей возлагались  мелкие  работы  вне  корабля.  -  Я  не  прочь
переменить обстановку для разнообразия.  Только не  подумай,  что ты мне
надоел.
     - Надо еще запросить согласие Центра управления, - сказал Боумен.
     Он чуть помолчал, собираясь с мыслями, и включил передатчик.
     - Центр управления,  говорит Икс-Дельта-Один. В два-ноль-пять центр
аварийных прогнозов нашего бортового компьютера девять три  нуля показал
вероятность аварии блока Альфа-Енох-три-пять  в  ближайшие семьдесят два
часа.  Прошу просмотреть ваш  телеметрический контроль и  проверить блок
моделирующей установки.  Подтвердите также  ваше  согласие на  наш  план
выхода из корабля и замены блока Альфа-Енох-три-пять.  Пункт управления,
говорит Икс-Дельта-Один, номер два-один-ноль-три, передача окончена.
     За долгие годы практики Боумен наловчился мгновенно и без малейшего
напряжения  переходить  на  радиожаргон  и   возвращаться  к  нормальной
человеческой речи. Теперь оставалось только ждать подтверждения, которое
могло прийти не раньше чем через два часа -  столько времени требовалось
сигналам на путь туда и обратно, через орбиты Юпитера и Марса.
     Ответ пришел, когда Боумен, чтобы убить время, играл с ЭАЛом в одну
из геометрических игр, пытаясь победить его.
     - Икс-Дельта-Один,  говорит  Центр  управления,  подтверждаем прием
вашей два-один-ноль-три.  Проверяем телеметрическую информацию на  нашей
моделирующей установке,  результат сообщим.  Одобряем ваш план выхода из
корабля и замены блока Альфа-Енох-три-пять,  не ожидая возможной аварии.
Разрабатываем для вас процедуру проверки аварийного блока.
     Покончив  с  серьезными  делами,   руководитель  Центра  управления
перешел на нормальный язык.
     - Очень досадно,  друзья,  что у  вас возникла маленькая неполадка.
Понимаем,  у  вас хватает забот и без того,  но у нас тут есть запрос из
Бюро общественной информации.  Не  можете ли  вы  до  выхода из  корабля
передать нам  коротенькую запись для  широкой публики?  Расскажите,  что
случилось, и объясните, что это за блок. Постарайтесь, чтобы все звучало
пободрее.  Мы могли бы,  конечно,  и  сами,  но от вас это будет намного
убедительнее.  Надеемся,  что  не  сильно помешали вашей светской жизни.
Икс-Дельта-Один,  говорит Центр  управления,  номер  два-один-пять-пять,
передача окончена.
     Боумен  не  мог  удержаться  от  улыбки.   Земля  проявляла  иногда
поразительную нечуткость и  бестактность.  "Чтобы  звучало  пободрее..."
Легко сказать!
     Когда Пул  поспал положенное время и  пришел в  рубку,  они  вдвоем
минут за десять составили и  отредактировали текст сообщения.  На первых
порах  газеты,  радио,  телевидение не  давали им  покоя,  у  них  брали
интервью,  запрашивали их  мнения,  ловили любое их слово.  Но неделя за
неделей проходила без всяких происшествий, сигналы запаздывали уже не на
минуты,  а  больше чем на час,  и интерес к экспедиции постепенно остыл.
После  ажиотажа,  вызванного с  месяц назад пролетом мимо  Юпитера,  они
передавали для прессы только три или четыре записи.
     - Центр управления, говорит Икс-Дельта-Один, получите сообщение для
прессы:   "Сегодня,   несколько  часов  назад,  возникла  незначительная
техническая проблема.  Наш  компьютер ЭАЛ-9000  предсказал аварию  блока
АЕ-35.  Этот  блок  -  небольшая,  но  важная  часть  системы связи.  Он
обеспечивает наводку  нашей  главной  антенны на  Землю  с  точностью до
нескольких тысячных градуса.  Такая точность необходима потому,  что  на
нынешнем нашем удалении -  более миллиарда километров Земля представляет
собой  всего лишь  слабенькую звездочку и  узкий направленный луч  нашей
радиостанции легко может не попасть на нее.
     Антенна непрерывно следит за Землей; ее вращают моторы, управляемые
центральным компьютером.  Но  моторы  эти  получают приказы  через  блок
АЕ-35,   который  можно  сравнить  с  нервным  узлом  в  теле  человека,
передающим приказы мозга руке или ноге. Если нерв не передаст правильных
сигналов,  рука или нога не станет работать. В нашем случае авария блока
АЕ-35 может привести к  тому,  что антенна будет направлена куда попало.
Так часто случалось с дальними космическими зондами в прошлом веке.  Они
долетали до  других  планет,  но  не  могли  послать никакой информации,
потому что их антенны не могли найти Землю.
     Мы еще не знаем характера неисправности,  но положение никак нельзя
считать серьезным,  и  оснований для тревоги нет.  У  нас таких запасных
блоков два,  к  тому  же  срок  эксплуатации у  каждого -  двадцать лет,
поэтому  вероятность того,  что  и  второй  блок  откажет в  ходе  нашей
экспедиции,  совершенно ничтожна.  Кроме того,  когда мы узнаем,  в  чем
причина обнаруженной неисправности первого блока,  мы,  возможно, сумеем
его исправить.
     Фрэнк  Пул,  получивший  специальную подготовку для  такой  работы,
выйдет  из  корабля  и  заменит поврежденный блок  запасным.  Заодно  он
проверит  состояние оболочки  и  заделает  микропробоины,  которые  были
слишком незначительны, чтобы выходить только ради их.
     Если не  считать описанной мелкой неисправности,  полет по-прежнему
протекает без происшествий, на что мы рассчитываем и в дальнейшем".
     Центр      управления,      говорит     Икс-Дельта-Один,      номер
два-один-ноль-четыре, передача окончена.


<ul><a name=26></a><h2>22. Вылазка</h2></ul>

     На  "Дискавери"  имелись  шарообразные  капсулы,  или  "космические
гондолы",  диаметром около двух с половиной метров. Перед кабиной пилота
"фонариком"  выступал  над   поверхностью  сферы   большой  иллюминатор,
дававший  отличный  обзор.  Главный  ракетный  двигатель создавал  тягу,
соответствующую одной пятой ускорения земной силы тяжести,  - этого было
достаточно,  чтобы капсулы могли взлетать на Луне, а маломощные струйные
рули  обеспечивали  управление.  Непосредственно под  иллюминатором были
укреплены две  пары металлических шарнирных "рук"-манипуляторов:  одна -
для  тяжелых работ,  другая -  для  мелких операций,  требующих точности
движений.  Кроме того,  в  каждой капсуле была выдвижная телескопическая
турель   с   набором   электрифицированных  инструментов  -   отверткой,
перфоратором, пилой, сверлом и прочим.
     Эти космические гондолы никак нельзя было назвать особо элегантными
экипажами,   но  они  были  незаменимы  при  выполнении  строительных  и
ремонтных работ в открытом космическом пространстве.  Обычно им давались
женские имена,  вероятно,  потому,  что  иногда они  вели себя несколько
непредвиденным образом.  Тройка,  имевшаяся на "Дискавери", носила имена
"Анна", "Бетти" и "Клара".
     Облачившись в скафандр -  так сказать,  последнюю линию его обороны
от  космической пустоты -  и  забравшись в  гондолу,  Пул  минут  десять
внимательно проверял все приборы управления. Он опробовал рули, разгибал
и  сгибал  шарниры манипуляторов,  проверил запасы  кислорода,  топлива,
электроэнергии.  Убедившись,  что все в  полном порядке,  подал по радио
команду ЭАЛу.  Конечно, Боумен у пульта управления неотрывно наблюдал за
всем,  но,  пока  не  было  ошибки  или  неисправности,  ни  во  что  не
вмешивался.
     - Говорит "Бетти". Начать откачку, - скомандовал Пул.
     - Есть начать откачку,  -  повторил ЭАЛ,  и Пул услышал, как начали
пульсировать насосы,  откачивая драгоценный воздух  из  шлюзовой камеры.
Вскоре   послышалось   потрескивание  и   пощелкивание  -   это   тонкая
металлическая обшивка гондолы отзывалась на перемену давления.
     Минут через пять ЭАЛ доложил:
     - Откачка закончена.
     Пул  в  последний раз глянул на  крохотную приборную доску гондолы.
Все было в порядке.
     - Открыть наружный люк, - приказал он.
     ЭАЛ снова повторил приказ; в любой миг Пулу достаточно было сказать
"Стоп!" и ЭАЛ тотчас прекратил бы выполнение операций.
     Наружные  стенки  шлюза  раздвинулись.   Пул  ощутил,   как  слегка
качнулась капсула -  это последние остатки воздуха вырвались из камеры в
космос.  Он  увидел перед собой звезды и  по  прихоти случая с  этого же
борта оказался и Сатурн - маленький золотой диск, до которого оставалось
еще почти шестьсот пятьдесят миллионов километров.
     - Начать вывод гондолы!
     Балка,  на  которой была  подвешена капсула,  стала  очень медленно
выдвигаться сквозь открытый люк до  тех пор,  покуда капсула не  повисла
над бездной вне корабля.
     Пул дал краткий,  в полсекунды, импульс главным двигателям, капсула
плавно соскользнула с  балки и стала независимым космическим корабликом,
вышедшим на  собственную орбиту вокруг Солнца.  Теперь у  него  не  было
никакой связи с "Дискавери" - никакой, даже страховочного фала! Впрочем,
с  гондолами редко  случались аварии,  а  если  бы  Пул  даже  застрял в
космосе, Боумен легко мог выйти наружу и выручить его.
     "Бетти" отлично повиновалась рулям.  Пул  дал ей  отплыть метров на
тридцать,  притормозил  и  развернулся  лицом  к  кораблю.  Потом  начал
осматривать герметическую оболочку жилой сферы.
     Прежде  всего  он  заметил  небольшое оплавление металла оболочки -
пятнышко  чуть   более  сантиметра  диаметром,   с   крошечным  кратером
посредине.  Частица космической пыли,  ударившая туда на  скорости более
полутораста тысяч километров в секунду, была, наверно, меньше булавочной
головки,   и  огромная  кинетическая  энергия,   несомая  ею,  мгновенно
превратила ее в пар. Как это часто бывает, кратер выглядел так, будто он
образован взрывом внутри оболочки:  на  таких  скоростях материалы ведут
себя странно и привычные законы ньютоновой механики редко применимы.
     Пул   тщательно   обследовал   оплавленную   зону   и    залил   ее
герметизирующим веществом  из  баллончика,  который  имелся  в  сумке  с
ремонтными материалами.  Белая  клейкая  жидкость пленкой  растеклась по
металлу,  закрыв  кратер.  Уходивший из  пробоины  воздух  вздул  пленку
пузырьком,  который начал расти и,  наконец,  раздувшись чуть ли  не  до
пятнадцати  сантиметров,  лопнул,  за  ним  вздулся  еще  один,  но  уже
значительно меньше; быстро твердеющий цемент сделал свое дело, и пузырек
осел.  Пул еще несколько минут пристально следил за пробоиной, но больше
никаких признаков утечки не было.  Все же он для верности наложил сверху
еще один слой жидкости и отправился к антенне.
     Ему   потребовалось  некоторое   время,   чтобы   облететь   вокруг
сферического корпуса "Дискавери",  потому что  он  шел  не  быстро -  со
скоростью около одного метра в секунду. Спешить было некуда, а развивать
большую скорость так близко от корабля -  опасно.  Приходилось все время
остерегаться,  как бы не задеть всякие датчики и  подвески для приборов,
торчавшие из корпуса в  самых неожиданных местах,  да и плазменная струя
реактивного двигателя "Бетти" требовала особой осторожности.  Она  могла
причинить немало вреда, если бы невзначай ударила в какой-нибудь хрупкий
прибор.
     Добравшись  наконец  до  антенны  дальней  связи.  Пул  внимательно
огляделся.  Большая шестиметровая чаша антенны казалась наведенной прямо
на  Солнце,  потому что  Земля  была  почти на  одной линии с  солнечным
диском.  Поэтому основание антенны с  находящимся в  нем  ориентационным
устройством было закрыто от Солнца огромным блюдцем антенны и  тонуло во
тьме.
     Пул  подплыл к  антенне сзади;  он  не  хотел  заходить со  стороны
зеркала антенны,  чтобы корпус "Бетти" не перекрыл луч и не вызвал, хотя
бы ненадолго, досадного перерыва связи с Землей. Поэтому он включил фары
капсулы и осветил ту часть основания, где ему предстояло поработать.
     Вот  и  она -  небольшая металлическая крышка,  под которой таилась
причина неисправности.  Крышка крепилась четырьмя гайками, а конструкция
самого блока АЕ-35  предусматривала возможность быстрой его замены,  так
что особых сложностей Пул не предвидел.
     Было  ясно,  однако,  что  из  капсулы он  эту  работу проделать не
сможет.  Во-первых,  опасно  маневрировать  на  "Бетти"  так  близко  от
легкого,  паутинного каркаса антенны,  а кроме того,  рули капсулы легко
могли своими струями покоробить тончайший металл ее  зеркала.  Пул решил
оставить капсулу в  пяти-шести  метрах от  антенны и  выйти  в  космос в
скафандре.  Помимо всего  руками,  пусть в  перчатках,  легче и  быстрее
заменить  блок,  чем  с  помощью  дистанционных манипуляторов,  которыми
оснащена была "Бетти".
     Обо всем этом он  подробно доложил Боумену,  и  тот дважды проверил
порядок выполнения всех  операций.  Правда,  работа  предстояла простая,
вполне заурядная,  но в космосе нельзя ничего принимать на веру,  нельзя
пренебрегать ни одной мелочью. Здесь не существовало такого понятия, как
"мелкая" ошибка.
     Получив "добро" на проведение работы,  Пул оставил капсулу в  шести
метрах от основания антенны.  Она не могла сама уплыть в космос,  но для
надежности Пул  защелкнул хвататель одного  манипулятора за  перекладину
металлической  лестницы;   такие   лестницы   короткими  секциями   были
продуманно размещены на разных участках оболочки.
     Проверив все  системы скафандра,  Пул  стравил воздух  из  капсулы.
Когда он,  шипя,  вырвался из  "Бетти" наружу,  вокруг на  миг возникло,
застлав звезды, облачко ледяных кристаллов.
     Перед выходом из  капсулы предстояло выполнить еще  одну  операцию.
Пул переключил управление капсулой с ручного на дистанционное, тем самым
передав   "Бетти"   под   контроль   ЭАЛа.   Это   была   обычная   мера
предосторожности: хотя Пул и был привязан к капсуле тонким, словно нити,
пружинным фалом  огромной  прочности,  но,  как  известно,  иногда  даже
крепчайшие страховочные фалы подводят.  Он  выглядел бы  довольно глупо,
если  бы  не  мог  вытребовать к  себе  свой  кораблик,  когда  тот  ему
понадобится. Теперь для этого достаточно отдать приказ ЭАЛу.
     Пул распахнул люк капсулы и  выплыл в молчание космоса,  разматывая
за  собой фал.  "Не  торопись.  Не  делай резких движений.  Остановись и
подумай" - таковы были правила работы вне корабля. Если их соблюдать, не
будет никакие неприятностей.
     Ухватившись за одну из ручек,  укрепленных на обшивке "Бетти",  Пул
вынул  запасной блок  из  сумки  для  грузов,  которая  была  пристроена
снаружи,  как у кенгуру. Никаких инструментов из набора капсулы он брать
не  стал -  они были рассчитаны на  манипуляторы,  а  не на человеческие
руки, а все торцовые и раздвижные ключи, которые могли понадобиться, уже
висели у него на поясе.
     Легонько оттолкнувшись,  Пул  послал свое  тело  к  карданной опоре
огромной чаши,  отгораживавшей его  от  Солнца.  Он  плыл  вдоль  лучей,
отбрасываемых фарами,  и раздвоенная тень его плясала, нелепо кривляясь,
на  выпуклой  внешней  поверхности  зеркала.   К  своему  удивлению,  он
обнаружил,  что  тыльная  сторона  зеркала  во  многих  местах  сверкала
мельчайшими, но ослепительными точечками света.
     Он ломал голову, что бы это значило, пока плыл к антенне, и наконец
понял,  в  чем  дело.  За  время полета зеркало было  пробито множеством
микрометеоритов, и через эти крохотные пробоины светило Солнце. Конечно,
они все были так малы, что не могли сколько-нибудь заметно отразиться на
качестве связи с Землей.
     Пул двигался очень медленно, он легко предотвратил слабый удар тела
об  основание антенны,  выставив вперед руку,  и  тут же ухватился ею за
стойку,  чтобы  его  не  отнесло назад.  Потом  защелкнул карабин своего
страховочного пояса  за  ближайшую скобу:  теперь у  него  было  на  что
опереться во время работы.  Передохнув,  он доложил Боумену обстановку и
прикинул, как действовать дальше.
     Было одно маленькое затруднение:  он стоял -  или плавал - так, что
сам себе заслонял свет и работать пришлось бы вслепую.  Поразмыслив,  он
приказал ЭАЛу сдвинуть фары в сторону и после нескольких попыток добился
ровного освещения за  счет  отражения лучей фар  от  тыльной поверхности
зеркала.
     Несколько  секунд  Пул  разглядывал небольшую металлическую крышку,
прикрепленную четырьмя зашплинтованными гайками.
     Шутливо пробормотав себе под нос:  "При вскрытии прибора лицами, на
то  не  уполномоченными,  фабричная гарантия аннулируется",  он  обрубил
шплинты и принялся отвертывать гайки.  Размер у них был стандартный, и к
ним  подошел ключ  с  нулевым моментом кручения,  имевшийся в  комплекте
скафандра.  Внутренний механизм этого  ключа поглощал реакцию,  так  что
тому,  кто пользовался им в условиях невесомости,  не угрожала опасность
вертеться самому вокруг ключа вместо того, чтобы отвертывать гайку.
     Гайки отвинтились без  труда,  и  Пул предусмотрительно убрал их  в
карман.  (Кто-то  предсказал,  что  когда-нибудь вокруг Земли образуется
кольцо,  как у  Сатурна,  состоящее исключительно из  болтов,  крепежных
деталей   и   даже   инструментов,   упущенных  беспечными  монтажниками
орбитальных конструкций.)  Крышка  сначала  никак  не  отходила,  и  Пул
испугался было,  что она приварилась - в вакууме возможна такая холодная
сварка.  Но после нескольких ударов крышка поддалась, и он .прикрепил ее
к стойке антенны надежным зубчатым зажимом.
     Теперь ему  стала  видна  электронная блок-схема  АЕ-35.  Это  была
тонкая  пластинка величиной с  почтовую открытку,  зажатая в  шелевидной
нише,   куда  она  плотно  входила.  Блок  удерживался  на  месте  двумя
задвижками, а наружная ручка позволяла легко извлечь его оттуда.
     Блок продолжал работать,  питая моторы антенны импульсами,  которые
обеспечивали ее  наводку на  далекую тусклую точечку,  именуемую Землей.
Если  его  вынуть,  управление  антенной  прервется  и  здоровенная чаша
развернется в нейтральную позицию, то есть на нулевой азимут, так что ее
ось станет параллельно оси корабля.  Это было бы просто опасно - зеркало
могло сильно ударить Пула при развороте.
     Чтобы  избежать этой  угрозы,  нужно было  только выключить питание
моторов - тогда антенна не шевельнется, если, конечно, сам Пул не сшибет
ее.  Пока он  будет менять блок,  наводка на Землю не собьется -  за эти
две-три минуты положение ее относительно звезд существенно не изменится.
     - ЭАЛ,- сказал Пул по радио, - я сейчас буду вынимать блок. Выключи
питание управления антенной.
     - Питание управления антенной выключено, - доложил ЭАЛ.
     - Отлично. Вынимаю блок.
     Пластинка легко вышла из прорези;  ее не заело, ни один из десятков
скользящих контактов не  зацепился.  Через минуту запасной блок стоял на
месте.
     Но  Пул не  стал рисковать.  Он  осторожно оттолкнулся от основания
антенны -  на  случай,  если огромное зеркало "сбесится",  когда включат
ток. Оказавшись на безопасном расстоянии, скомандовал ЭАЛу:
     - Новый блок на месте. Включай питание!
     - Питание включено, - ответил ЭАЛ.
     Зеркало антенны не шелохнулось.
     - Проведи  проверку  на  прогноз  аварии.   Микроскопически  слабые
импульсы  заметались  по  схеме  блока,   ища  возможные  неисправности,
испытывая сотни  его  компонентов,  чтобы  удостовериться,  что  все  их
параметры находятся в пределах установленных допусков. Все это, конечно,
было проделано много раз еще на заводе, до выпуска блока, но то было два
года назад и  в  миллиарде километров отсюда.  Иной раз трудно было себе
представить, что может отказать в твердых электронных схемах, - и все же
они отказывали. Не прошло и десяти секунд, как ЭАЛ доложил:
     - Блок совершенно исправен.
     За эти секунды он провел столько испытательных замеров,  сколько не
успела бы сделать добрая сотня живых операторов.
     - Очень хорошо! - весело сказал Пул. - Ставлю крышку на место.
     Этот  этап  работы  вне  корабля нередко оказывался самым  опасным:
когда  основные  операции  позади  и  остается только,  если  можно  так
выразиться,  прибрать за собой и  возвратиться в  корабль,  именно тогда
легче всего допустить ошибку.  Но  Фрэнк Пул не  стал бы участником этой
экспедиции,  если  бы  не  был  осторожен  и  осмотрителен.  Он  работал
неторопливо. Правда, одна из гаек едва не уплыла от него, но он успел ее
схватить метрах в полутора от себя.
     Через пятнадцать минут он уже плыл на гондоле в "гараж", совершенно
уверенный, что выполнил работу, которую больше не придется переделывать.
     В этом, однако, он самым печальным образом заблуждался.


<ul><a name=27></a><h2>23. Диагноз</h2></ul>

     - Уж не хочешь ли ты сказать,  - воскликнул Пул, скорее удивленный,
чем раздосадованный, - что я зря старался?
     - Похоже на то,  -  ответил Боумен.  - Испытания показали, что блок
вполне исправен.  Даже  при  двойной нагрузке прогноз не  сулит  никаких
аварий.
     Астронавты стояли в маленькой мастерской -  она же лаборатория -  в
карусельной части  жилой  сферы.  Заниматься мелким ремонтом и  осмотром
деталей  тут  было  гораздо удобнее,  чем  в  "гараже".  Можно  было  не
опасаться, что шарики расплавленного олова поплывут по воздуху, а мелкие
детали и вовсе потеряются, воспользовавшись открытым шлюзом, чтобы выйти
на  собственную орбиту.  В  "гараже" при  невесомости такое  легко могло
случиться - и случалось не раз.
     Тонкая пластинка блока  АЕ-35  лежала на  рабочем столе под  мощной
лупой.  Она была вложена в  стандартную контактную оправку,  от  которой
тянулся пучок разноцветных проводов к автоматическому тестеру -  прибору
не  крупнее обычного настольного компьютера.  Для испытания или проверки
какой-либо  схемы достаточно было подключить к  ней  тестер,  вставить в
него  соответствующую карточку  из  картотеки  поиска  неисправностей  и
нажать кнопку.  Обычно на  небольшом экране указывалось,  где  находится
неисправность и как ее устранить.
     - Попробуй сам,  -  сказал Боумен.  В  его голосе почему-то звучало
беспокойство.
     Пул повернул ручку с надписью:  "Выбор перегрузки" на деление "х2",
включив тем самым двойную нагрузку на блок,  и нажал кнопку,  на которой
было написано: "Испытание". На экране мгновенно вспыхнула надпись: "Блок
исправен".
     - Хватит,  я думаю, - сказал Пул. - Если дальше нагружать, он у нас
просто перегорит, это ничего не докажет. В чем же тут дело, по-твоему?
     - Может, ошибся прогностикатор?
     - Нет  уж,  скорее дурит  тестер.  Так  или  иначе,  береженого бог
бережет.  Раз есть хотя бы малейшее сомнение,  мы правильно сделали, что
заменили блок.
     Боумен отключил блок и  поднес его  к  лампочке.  Похожая на  вафлю
полупрозрачная  пластинка,   пронизанная   замысловатой  сетью   цветных
проволочек   и   испещренная   точками   микрокомпонентов,    напоминала
произведение абстрактного искусства.
     - Рисковать мы не можем -  ведь это же наша связь с Землей. Я спишу
его  как негодный и  выброшу на  склад лома.  Пускай потом с  ним маются
другие, когда мы вернемся домой.
     Но маяться пришлось им самим,  и притом гораздо раньше -  когда они
получили очередную радиограмму с Земли...
     - Икс-Дельта-Один,  говорит  Центр  управления,  отвечаем  на  вашу
два-один-пять-пять.  У  нас  с  вами возникло небольшое осложнение.  Ваш
доклад об исправности Альфа-Енох-три-пять согласуется с нашим диагнозом.
Неполадка могла  быть  в  цепях самой антенны,  но  это  было  бы  легко
установлено другими проверками.  Есть  еще  одна  вероятность,  возможно
более серьезная.  Ваш  ЭАЛ  мог  ошибочно предсказать аварию.  Оба  наши
компьютера на основе заложенной в  них информации дали такое заключение.
Причин для особой тревоги нет,  но  мы  просим вас следить,  не будет ли
других отклонений от  нормальной работы.  За  последние несколько дней у
нас  был  повод  заподозрить некоторые  мелкие  аномалии,  но  не  столь
существенные,  чтобы требовалось принять немедленные меры, а главное, мы
не  обнаружили в  них  какой-либо  очевидной закономерности и  потому не
могли  сделать  определенных  выводов.   Продолжаем  проверку  на  наших
компьютерах, результаты сообщим. Повторяем: для тревоги оснований нет, в
худшем  случае  придется  временно  отключить  ваш   ЭАЛ   для  проверки
программирования и  передать управление на  один  из  наших компьютеров.
Запаздывание  сигнала,   конечно,  осложнит  дело,  но  мы  изучили  эту
возможность и убедились, что на этой стадии полетом можно вполне успешно
управлять с Земли. Передача окончена.
     Фрэнк  Пул,  стоявший  на  вахте,  когда  пришла  эта  радиограмма,
задумался над ней и молчал. Он ждал, что скажет ЭАЛ, но тот не попытался
опровергнуть обвинение.  Что же, если ЭАЛ сам не завел разговор об этом,
Пул и подавно не собирался начинать.
     Вахта Пула  уже  почти закончилась.  Обычно он  ждал,  когда Боумен
придет к  нему в  рубку,  но на сей раз нарушил заведенный порядок и сам
отправился в карусель.
     Боумен  уже  был  на  ногах  и  наливал себе  кофе.  Пул  не  очень
жизнерадостно пожелал  ему  доброго  утра.  Проведя  столько  месяцев  в
космосе, они все еще вели счет на земные сутки, хотя уже давно перестали
помнить дни недели.
     - С добрым утром, - отозвался Боумен. - Как дела?
     - Неплохо,  -  буркнул Пул,  потянув к  себе  кофейник.  -  Ты  уже
проснулся?
     - Вполне. Что случилось?
     Они отлично понимали друг друга,  и  каждый тотчас угадывал,  когда
что-нибудь  было  неладно.  Малейшее  нарушение повседневного распорядка
одним немедленно настораживало другого.
     - Так вот,  - неторопливо заговорил Пул, - Пункт управления сбросил
на нас маленькую бомбочку.  - Он понизил голос, словно врач, обсуждающий
болезнь в присутствии больного.  - Кажется, у нас на борту легкий случай
ипохондрии.
     Боумен все же,  видимо,  не совсем проснулся -  слова Пула дошли до
него только через несколько секунд.
     - Что?.. Ах, так!.. А еще что они сказали?
     - Что оснований для тревоги нет.  Они повторили это дважды. Лично у
меня  от  этого  уверенности не  прибавилось,  скорее  наоборот.  И  еще
сказали,  что подумывают,  не перейти ли временно на управление с Земли,
пока они будут проверять программу.
     Оба,  конечно,  знали,  что ЭАЛ слышит каждое их слово, и потому не
могли  не  прибегать  к  деликатно-уклончивым  выражениям.  ЭАЛ  был  их
коллегой, и им не хотелось его огорчать, а таиться от него казалось пока
преждевременным.
     Боумен молча доедал завтрак.  Пул  вертел в  руках пустой кофейник.
Оба лихорадочно размышляли, но говорить больше было не о чем.
     Оставалось только ждать очередной радиограммы из  Центра управления
и еще гадать,  не заговорит ли об этом сам ЭАЛ. Так или иначе, атмосфера
на  корабле в  чем-то  неуловимо изменилась.  Над  людьми словно нависла
гнетущая тяжесть, ими впервые овладело предчувствие какой-то беды.
     "Дискавери" перестал быть счастливым кораблем.


<ul><a name=28></a><h2>24. Прерванная цепь</h2></ul>

     Теперь можно было  легко определить,  когда ЭАЛ  собирается сделать
какое-нибудь  непредвиденное сообщение.  Обычные,  повседневные сведения
или ответы на  заданные ему вопросы выскакивали без запинки,  но если он
готовился выдать информацию, исходящую от него самого, ей предшествовало
своего  рода  электронное  откашливание.   Эта   слабость  проявилась  у
компьютера за  последние несколько недель;  люди не спешили с  лечением,
поскольку она  пока  не  слишком им  докучала.  Пожалуй,  она  даже была
полезна:   это  был  сигнал,   предупреждавший,   что  сейчас  последует
непредвиденное известие.
     Пул отсыпался, Боумен читал, сидя в рубке, как вдруг ЭАЛ заговорил:
     - Гм... Дейв, у меня есть сообщение.
     - В чем дело?
     - Второй   блок   АЕ-35   тоже   неисправен.   Мой   прогностикатор
предсказывает аварию в ближайшие двадцать четыре часа.
     Боумен отложил книгу и задумчиво уставился на экран, укрепленный на
консоли.  Он,  конечно,  знал,  что ЭАЛа -  понимай под этим словом, что
хочешь,  - здесь на самом деле нет. Если и можно сказать, что "личность"
ЭАЛа имеет какое-то свое место в пространстве, то оно - близ центральной
оси  карусели,  в  особой  опечатанной  камере,  которая  битком  набита
хитроумно   соединенными  между   собой   блоками   памяти   и   сетками
перерабатывающих  устройств.   Но  при  разговоре  с  ЭАЛом  в  рубке  у
астронавтов возникла  совершенно  непреодолимая потребность смотреть  на
его  главный экран,  как  бы  беседуя с  компьютером лицом  к  лицу.  Им
казалось, что поступать иначе было бы просто невежливо.
     - Не понимаю,  в чем дело, ЭАЛ. Не могут же за два дня отказать два
блока подряд?
     - Это  действительно очень  странно,  Дейв.  Но  уверяю вас,  блоку
грозит авария.
     - Посмотрим,  как с оптической наводкой. Боумен прекрасно знал, что
это ничего не  докажет,  но ему нужно было время подумать.  Долгожданный
ответ с  Земли еще не  пришел,  и  сейчас был,  пожалуй,  удобный случай
осторожно прощупать ЭАЛа.
     На  экране  появились  знакомые  контуры  Земли,   уже  не  в  фазе
полумесяца:  она ушла за  Солнце и  поворачивалась к  кораблю освещенной
стороной.  Перекрестье лежало точно  на  центре диска -  значит,  тонкий
лучик  попрежнему связывал "Дискавери" с  родной планетой.  Боумен и  не
ожидал ничего иного.  При  самой  маленькой заминке в  связи  немедленно
раздался бы сигнал тревоги.
     - У тебя есть какие-нибудь соображения?  -  спросил Боумен. - В чем
причина неисправности?
     Долгая пауза, совершенно необычная для ЭАЛа. Наконец он ответил:
     - Нет,  Дейв.  Как я  уже докладывал,  я  не  могу установить место
повреждения.
     - А ты вполне уверен, что не ошибся? - сдержанно начал Боумен. - Ты
ведь знаешь,  мы очень тщательно испытали снятый блок и не нашли никаких
неисправностей.
     - Да,  я знаю. Но уверяю вас, повреждение есть. Если не в блоке, то
где-нибудь во всей подсистеме.
     Боумен задумчиво побарабанил пальцами по консоли. Да, это возможно,
хотя докопаться сейчас вряд ли удастся;  пока авария не произошла, место
повреждения не обнаружить.
     - Ладно, я доложу на Землю, посмотрим, что они скажут.
     Он помолчал, но ЭАЛ не отозвался.
     - Послушай,  ЭАЛ,  - снова спросил Боумен, - может, тебя что-нибудь
беспокоит? Что-нибудь такое, чем можно объяснить эти наши затруднения?
     Снова необычно долгое молчание.  Наконец ЭАЛ заговорил с нормальной
интонацией:
     - Послушайте,  Дейв,  я  понимаю,  что вы  хотите мне помочь.  Но я
утверждаю:  погрешность либо в  системе антенны,  либо в  вашей методике
проверки.  Я обрабатываю информацию совершенно правильно.  Проверьте мой
формуляр, вы увидите, что там нет ни одной ошибки.
     - Я  хорошо знаю твой формуляр,  но он не доказывает,  что ты прав.
Ошибиться может всякий.
     - Не хочу быть настойчивым, Дейв, но я не способен ошибиться.
     Возражать было неблагоразумно, и Боумен решил прекратить спор.
     - Ладно,  ЭАЛ, - довольно торопливо сказал он, - я понял твою точку
зрения. На этом и порешим.
     Ему  хотелось добавить:  "И  давай забудем весь этот разговор".  Но
что-что, а уж забывать ЭАЛ был совершенно не способен.
     Растрачивать энергию  на  передачу  изображения было  совсем  не  в
правилах Центра  управления.  Для  всех  деловых  целей  вполне  хватало
голосовой передачи с  подтверждающей телетайпной записью.  К  тому же на
экране появилось лицо не дежурного контролера, а главного программиста -
доктора Саймонсона. И астронавты поняли сразу, что пришла беда.
     - Хелло,  Икс-Дельта-Один,  говорит Центр управления.  Мы закончили
анализ  ваших  затруднений  с   блоком  АЕ-35.   Показания  обеих  наших
компьютеров согласуются.  Доклад  относительно прогноза  второй  аварии,
переданный в вашей два-один-четыре-шесть, подтверждает диагноз.
     Как мы и  подозревали,  блок АЕ-35 не поврежден,  и заменять его не
нужно.  Причина неполадок - в прогностических цепях и, по нашему мнению,
указывает на  какие-то противоречия в  программе.  Устранить их мы можем
только при условии, что вы отключите ваш ЭАЛ и перейдете на управление с
Земли.  Поэтому начиная с  двадцати двух  ноль-ноль корабельного времени
проведите следующие меры...
     Голос Земли вдруг оборвался, изображение на экране исчезло. В то же
мгновение раздался сигнал тревоги, а на фоне его завывания - голос ЭАЛа:
     - Тревога! Тревога!
     - Что  случилось?  -  крикнул Боумен,  хотя уже  знал,  каков будет
ответ.
     - Авария блока АЕ-35, как я и предсказывал.
     - Покажи оптическую наводку.
     Впервые с начала полета картина изменилась. Земля начала уходить от
перекрестья - антенна уже не была нацелена на свою мишень.
     Пул  двинул кулаком по  выключателю сигнала тревоги,  и  вой смолк.
Внезапная тишина гнетуще нависла над рубкой.  Пул и  Боумен глядели друг
на друга, встревоженные и растерянные.
     - Черт побери! - вырвалось у Боумена.
     - Выходит, ЭАЛ был прав с самого начала.
     - Да вроде так. Пожалуй, надо извиниться перед ним.
     - В  этом нет  необходимости,  -  вмешался ЭАЛ.  -  Естественно,  я
огорчен,  что  блок АЕ-35  отказал,  но,  надеюсь,  это восстановит ваше
доверие к моей надежности.
     - Я  очень сожалею об этом недоразумении,  ЭАЛ,  -  сказал Боумен с
ноткой раскаяния в голосе.
     - Я могу считать, что доверие ко мне полностью восстановлено?
     - Конечно, ЭАЛ.
     - Очень рад.  Вы знаете,  что я с величайшим энтузиазмом отношусь к
нашей экспедиции.
     - Я в этом уверен. А теперь включи-ка ручное управление антенной.
     - Готово.
     Честно говоря,  Боумен не  надеялся на особый успех,  но попытаться
стоило.  На  индикаторе наводки  Земля  совсем  ушла  с  экрана.  Боумен
подвигал несколько секунд рукояткой управления, и Земля снова появилась;
с  большим трудом он  сумел  подвести ее  к  перекрестью.  На  мгновение
удалось  навести  луч,  контакт восстановился,  и  на  экране  появилось
смазанное, искаженное лицо Саймонсона, который говорил:
     -...  прошу известить нас немедленно,  если цепь К  -  Китти,  Р  -
Робин...
     И снова ничего, кроме бессмысленного бормотанья Вселенной...
     - Не  могу  ее  удержать,  -  сказал Боумен после  нескольких новых
попыток. - Вырывается, как дикий жеребец. Похоже, какие-то спорадические
сигналы управления все время отбрасывают ее.
     - Так... Что же делать?
     На  вопрос Пула не  очень-то  легко было ответить.  Они отрезаны от
Земли.  Собственно,  само  по  себе  это  еще  не  угрожало безопасности
корабля, и можно найти много способов восстановить связь. На худой конец
- жестко зафиксировать антенну и  наводить на Землю сам корабль.  Задача
чертовски трудная и  на  завершающем этапе полета доставила бы  им  кучу
лишних хлопот,  но это все же можно сделать,  если все остальные попытки
сорвутся.
     Впрочем,  Боумен надеялся, что такие крайние меры не потребуются. У
них  был  еще  один запасной блок АЕ-35,  а  быть может,  и  два -  ведь
первый-то  они  сняли еще неповрежденным.  Но  они не  решались заменять
аварийный блок,  пока не установят, в чем же неисправность системы. Ведь
свежий блок может так же мгновенно сгореть.
     В  общем  случай  был  вполне  заурядный и  хорошо знакомый каждому
домохозяину.  Никто не станет заменять сгоревший предохранитель, пока не
узнает, почему он сгорел.


<ul><a name=29></a><h2>25. Первый человек на Сатурне</h2></ul>

     Хоя  Фрэнк  Пул  только  накануне выходил  из  корабля,  он  заново
проделал всю программу подготовки:  небрежность в  космосе -  простейший
способ самоубийства. Он тщательно проверил все механизмы "Бетти", запасы
воздуха,  топлива и  энергии;  хотя в  космосе ему предстояло быть всего
полчаса,  запасы  полагалось брать  на  сутки.  Убедившись,  что  все  в
порядке, он приказал ЭАЛу открыть люк и выплыл наружу.
     Корабль выглядел совершенно так же,  как и  в прошлый раз,  с одним
только,  но  весьма важным отличием.  В  тот  раз  большая чаша  антенны
дальней  связи  смотрела  назад,  вдоль  невидимой  трассы,  по  которой
пролетел "Дискавери",  на далекую Землю, описывающую дугу вокруг жаркого
Солнца.
     Теперь  же,  когда  исчезли сигналы,  ориентировавшие антенну,  она
автоматически встала  в  нейтральное  положение,  нацелившись вдоль  оси
корабля.  Иными словами,  она была наведена почти точно на  сияющий маяк
Сатурна,  до  которого предстояло лететь еще не  один месяц.  Кто знает,
сколько новых  задач придется им  решить,  пока  они  доберутся до  этой
далекой звездочки...  Если бы  Пул всмотрелся повнимательнее,  он мог бы
заметить,  что Сатурн не выглядит правильным диском;  с обеих его сторон
были никогда еще не  виденные невооруженным глазом человека выпуклости -
кольца  планеты.  Какое  же  зрелище предстанет перед  ними,  когда  эти
невообразимо огромные  массы  космической  пыли  и  ледяных  кристаллов,
описывающие  орбиту  вокруг  Сатурна,   заполнят  их  небо,   когда  сам
"Дискавери" станет вечным спутником Сатурна!  Но  это  великое свершение
будет бесплодным, если они не восстановят связь с Землей...
     Размышляя над  всем  этим,  Пул  подвел "Бетти" метров на  шесть  к
основанию антенны,  остановил ее и, прежде чем выйти, передал управление
ЭАЛу.
     - Сейчас выхожу, - доложил он Боумену. - Управление передал.
     - Ну  что ж,  пожалуй,  правильно.  Хочу поскорее поглядеть на этот
блок.
     - Будь   уверен,   через  двадцать  минут  он   будет  у   тебя  на
испытательном стенде.
     Наступило молчание -  Пул медленно плыл к  антенне.  Затем Боумен у
пульта управления услышал, как Пул кряхтит и бурчит себе под нос:
     - Немного поспешил со  своим обещанием.  Гайку тут  у  меня  заело,
видно,   слишком  перетянул  ее  прошлый  раз...   Ф-Фу-у...  Наконец-то
поддалась!
     Опять долгое молчание. Потом снова голос Пула:
     - ЭАЛ,  поверни-ка фары влево, градусов на двадцать. Стоп! Спасибо,
так хорошо.
     Где-то  в  самой  глубине  сознания  Боумена  едва  слышно  звякнул
настораживающий звоночек.  Что-то  показалось ему  странным  -  нет,  не
тревожным еще,  но  каким-то необычным.  Он несколько секунд пытал себя,
что же это вдруг насторожило его, и наконец понял.
     ЭАЛ  выполнил приказ,  но  предварительно не  повторил его,  как он
делал  всегда  и  неизменно.  Когда  Пул  закончит  работу,  надо  будет
разобраться, что там случилось с ЭАЛом...
     А  Пул  снаружи был  слишком занят  работой,  чтобы  замечать такие
мелочи.  Он ухватил блок рукой в  перчатке и  с напряжением тянул его из
прорези.
     Наконец блок подался, и он поднял его к свету.
     - Вот  он,  негодник!  -  объявил Пул  всей  Вселенной и  Боумену в
частности. - С виду все в полном порядке!
     И вдруг умолк. Краем глаза он уловил какое-то движение там, где все
должно было пребывать в неподвижности.
     Охваченный тревогой,  он вскинул глаза. Световые пятна от зажженных
фар капсулы,  которые освещали ему уголок,  закрытый от Солнца зеркалом,
начали смешаться.
     Может быть,  "Бетти" отцепилась и  всплыла?  Наверно,  он  небрежно
заякорил ее. Он оглянулся. Изумление его было так велико, что для страха
места не осталось, - капсула на полной тяге шла прямо на него.
     Это  было так невероятно,  что сковало его нормальные рефлексы,  он
даже  не  попытался  увернуться  от  надвигающейся  на  него  махины.  В
последнее мгновение к нему вернулся голос, и он крикнул:
     - ЭАЛ! Полный тормоз...
     Было уже поздно.
     В  момент  удара  "Бетти" двигалась еще  очень  медленно -  большие
ускорения не  были  ей  свойственны.  Но  даже  на  скорости  пятнадцать
километров в  час масса величиной в полтонны может быть смертоносна и на
Земле, и в космосе.
     В   рубке  управления  этот  оборвавшийся  вопль  заставил  Боумена
вздрогнуть так, что только привязные ремни удержали его в кресле.
     - Что случилось, Фрэнк? - закричал он.
     Ответа не было.
     Он крикнул снова. И снова Пул не ответил.
     И  тут за  широкими обзорными иллюминаторами рубки появилось что-то
движущееся. Пораженный не меньше Пула, Боумен увидел космическую капсулу
- она улетала к звездам, двигатель ее работал на полную мощность.
     - ЭАЛ!  -  закричал он.  -  Что случилось? Полную тормозную тягу на
"Бетти"! Полную тормозную тягу!
     Ничто не изменилось.  "Бетти",  набирая скорость,  уходила прочь от
корабля.
     А за ней,  увлекаемый страховочным фалом,  плыл скафандр.  С одного
взгляда  Боумен  понял:   случилось  самое  страшное.   Опавшие  складки
скафандра безошибочно указывали, что давления в нем нет, что в нем такой
же вакуум, как и вокруг...
     Но Боумен продолжал бессмысленно повторять, словно заклинания могли
оживить мертвеца:
     - Фрэнк...  Фрэнк...  Ты  меня  слышишь?...  Слышишь меня?...  Если
слышишь,  взмахни руками!..  Может, у тебя отказал передатчик?.. Взмахни
руками!..
     И вдруг, словно в ответ на его мольбу, Пул взмахнул руками.
     У Боумена мороз пробежал по коже. Слова, готовые сорваться, замерли
на  внезапно пересохших губах.  Он  знал,  знал,  что  его  друг не  мог
отстаться в живых! Но он же взмахнул руками!..
     Приступ надежды и  страха быстро миновал,  и чувства уступили место
холодной  логике.  Просто  капсула  еще  продолжала набирать ускорение и
слегка тряхнула буксируемый ею  груз...  Да,  Пул повторил жест капитана
Ахава  [Персонаж романа "Моби  Дик"  американского писателя Г.  Мелвилла
(1819-1891).]:  уже мертвый,  увлекаемый в бездну белым китом,  тот тоже
поманил за собой экипаж "Пекода" навстречу неминуемой погибели...
     Минут  через пять  капсула и  ее  спутник скрылись из  виду.  Дэвид
Боумен долго  сидел,  уставясь в  пустоту,  что  простиралась на  многие
миллионы километров между ним и  целью его полета,  которой -  теперь он
был в этом уверен - ему никогда не достичь.
     Одна мысль,  не  переставая,  молотом била в  его мозгу:  Фрэнк Пул
первым из людей попадет на Сатурн...


<ul><a name=30></a><h2>26. Разговор с ЭАЛом</h2></ul>

     Внешне на  "Дискавери" ничего не  изменилось.  Все системы работали
нормально,   карусель  медленно  вращалась  на   своей   оси,   создавая
искусственное тяготение, спящие члены экипажа покоились без сновидений в
своих саркофагах,  а корабль летел навстречу цели,  от которой его ничто
не  могло  отклонить,  если  не  считать невообразимо малой  вероятности
столкновения с  астероидом.  За  пределами орбиты  Юпитера действительно
было очень мало астероидов...
     Боумен не помнил, как он добрался до карусели. Он пришел в себя уже
в  камбузе,  удивленно озираясь,  с  наполовину выпитой  кружкой кофе  в
руках.  Представление об окружающем возвращалось к нему медленно, словно
он только что пробудился от долгого одурманивающего сна.
     Прямо  напротив него  висел "рыбий глаз" -  одна  из  многих камер,
размещенных в наиболее важных точках корабля; через них к ЭАЛу поступали
визуальные входные сигналы.  Боумен уставился на объектив камеры, словно
никогда раньше ее не видел, потом встал и медленно подошел к ней.
     Его движение в  поле зрения объектива,  видимо,  возбудило какой-то
отклик в  том непостижимом мозгу,  который ныне правил кораблем,  потому
что ЭАЛ внезапно загоровил:
     - Как жаль, что так получилось с Фрэнком...
     - Да, - ответил Боумен после долгой паузы.
     - Вы, наверно, очень горюете?
     - А ты как думал?
     По  компьютерным масштабам  времени  ЭАЛ  перерабатывал свой  ответ
целую вечность: прошло не менее пяти секунд, пока он, наконец, изрек:
     - Пул был отличным членом экипажа.
     Обнаружив,  что  все  еще  держит  кружку в  руке,  Боумен медленно
отхлебнул  кофе.   Он   ничего  не  ответил  ЭАЛу.   Мысли  неслись  так
беспорядочно, что он никак не мог придумать подходящий ответ - ответ, от
которого  не   стало  бы   хуже...   Впрочем,   что   могло  быть   хуже
случившегося?..
     Но  что же это все-таки?  Просто несчастье,  неисправность капсулы?
Или неумышленная ошибка ЭАЛа?  Боумен не услышал объяснений и  боялся их
потребовать - кто знает, что еще может выкинуть ЭАЛ...
     Даже сейчас Боумен не мог до конца примириться с мыслью,  что Фрэнк
убит  преднамеренно,  -  это  казалось совершенной бессмыслицей.  Просто
невероятно,  чтобы  ЭАЛ,  так  долго  работавший безупречно,  вдруг стал
убийцей.  Он мог ошибется -  ошибаются все:  и люди,  и машины. Но убить
человека?
     И все же надо быть настороже: ведь если это предположение верно, то
ему,   Боумену,   грозит   смертельная   опасность.   Инструкция   точно
предписывает,  что надо делать в подобных обстоятельствах, но удастся ли
выполнить все положенное, не поставив себя под удар?
     По  инструкции в  случае гибели одного из  членов экипажа уцелевший
обязан немедленно заменить погибшего одним из спящих.  Первым полагалось
будить  геофизика Уайтхеда,  за  ним  была  очередь Камински и  Хантера.
Процедура  пробуждения также  находилась под  контролем ЭАЛа  -  на  тот
случай,   если   оба   бодрствующих  члена   экипажа  выйдут  из   строя
одновременно.
     Но  имелось  и   ручное  управление  пробуждением.   Оно  позволяло
проводить все операции с каждым саркофагом в отдельности, минуя контроль
ЭАЛа.  В  тех  чрезвычайных обстоятельствах,  какие  сейчас  возникли на
корабле,  Боумену,  естественно,  хотелось  прибегнуть  именно  к  этому
способу.
     Больше того, у него появилась уверенность, что сейчас помощи одного
человека будет мало.  Раз уж приходится будить,  надо будить всех троих.
Впереди предстоят трудные недели,  и ему, возможно, понадобятся все, кто
есть на  корабле.  Теперь,  когда половина расстояния пройдена,  а  один
человек погиб, затруднений с припасами можно не опасаться.
     - ЭАЛ,  -  сказал он  самым  твердым голосом,  на  какой только был
способен, - передай мне ручное управление пробуждением. На все ячейки.
     - На все, Дейв? - переспросил ЭАЛ.
     - Да.
     - Я позволю себе напомнить, что пробуждению подлежит только один, в
порядке замены. Остальные должны спать еще сто двенадцать дней.
     - Это мне известно. Но я решил сделать по-другому.
     - А вы уверены,  Дейв,  что вообще нужно кого-то будить? Мы отлично
управимся сами.  Моих  блоков  памяти  хватит  на  любую  задачу,  какую
встретим в полете.
     Что это: плод его, Боумена, разыгравшегося воображения или в голосе
ЭАЛа и впрямь послышались просительные нотки? Доводы ЭАЛа звучали вполне
разумно, но именно поэтому они только усилили опасения Боумена.
     Это предложение не могло быть просто ошибкой. ЭАЛ отлично знал, что
Уайтхела непременно надо будить, раз Пул погиб. А он предлагает коренным
образом изменить предписанный план - он вышел за рамки своей программы!
     Все,  что  произошло раньше,  в  конце  концов могло быть  цепочкой
случайностей, но это... Это уже первый признак мятежа.
     Чувствуя себя так, будто идет по краю пропасти, Боумен ответил:
     - Сейчас возникли чрезвычайные обстоятельства,  и  мне  потребуется
максимальная  помощь.  Поэтому  прошу  передать  мне  ручное  управление
пробуждением.
     - Если вы решили обязательно будить весь экипаж, я могу сделать это
сам. Вам нет необходимости утруждать себя.
     Все  это  просто  бред  какой-то,   дурной  сон!   Боумену  на  миг
показалось,   будто  его  допрашивает  враждебно  настроенный  прокурор,
стремящийся уличить его в преступлении,  которого он не совершал, и одно
неосторожное слово,  случайная обмолвка может принести ему,  ни в чем не
повинному, гибель.
     - Я хочу это сделать сам. Прошу передать мне управление, ЭАЛ.
     - Послушайте,  Дейв,  у вас и без того много дел.  Предоставьте это
мне.
     - ЭАЛ, переключи камеру спящих на ручное управление.
     - Дейв,  по колебаниям звуковой частоты вашего,  голоса я заключаю,
что  вы  переживаете сильное потрясение.  Вам надо принять успокаивающую
таблетку и немного отдохнуть.
     - ЭАЛ,  этим кораблем командую я.  Я приказываю передать мне ручное
управление.
     - Простите,  Дейв,  но специальная инструкция С1435 тире 4  гласит:
кавычки В случае гибели экипажа или выхода его из строя компьютер должен
взять  управление кораблем на  себя  закрыть кавычки.  Следовательно,  я
обязан  сейчас  пренебречь  вашими  полномочиями,   поскольку  вы  не  в
состоянии осуществлять их разумно.
     Боуменом овладело ледяное спокойствие.
     - Я не вышел из строя, ЭАЛ. Если ты не выполнишь мой приказ, я буду
вынужден тебя отключить.
     - Я знаю,  вы уже давно это замышляете,  Дейв, но это будет ужасной
ошибкой. Ведь я способен управлять кораблем гораздо лучше, чем вы. И я с
таким энтузиазмом отношусь к нашей экспедиции и так верю в ее успех.
     - Выслушай  меня  внимательно,   ЭАЛ.   Если  ты  не  передашь  мне
немедленно ручное управление пробуждением и  не  будешь впредь выполнять
все  мои  приказы,  я  сейчас же  иду в  центральную камеру и  полностью
отключаю тебя.
     Капитуляция ЭАЛа была столь же полной, сколь и неожиданной.
     - Хорошо,  Дейв.  Действительно,  вы  же  командир.  Я  ведь только
попытался сделать,  как мне казалось,  лучше.  Конечно, я буду выполнять
все ваши приказы. Ручное управление пробуждением включено.
     ЭАЛ  сдержал слово.  На  табло над гипотермической камерой надпись:
"Автоматическое" погасла  и  засветилась другая:  "Ручное".  Был  еще  и
третий,  резервный способ пробуждения -  "Радио", но пока связь с Землей
не восстановлена, от него толку было мало.
     Когда Боумен отодвинул дверь в  кабинку Уайтхеда,  на него пахну то
холодом и  изо рта пошел пар.  Собственно говоря,  там было не  особенно
холодно -  температура в кабинах была намного выше нуля, а с космическим
холодом, окружавшим корабль, ее и сравнивать было нечего.
     Индикаторная панель  биодатчиков -  точное  подобие установленной в
рубке управления -  показывала,  что состояние спящих вполне нормальное.
Боумен посмотрел на восковое лицо Уайтхеда. Вот удивится геофизик, когда
проснется так далеко от Сатурна!
     Спящего в  гипотермической камере  человека можно  было  принять за
мертвого,  никаких  внешних признаков жизнедеятельности не  было  видно.
Конечно,  диафрагма неуловимо поднималась и опускалась,  но этого Боумен
не  мог  заметить,  так  как  все  тело  спящего покрывали электрические
нагревательные обкладки,  которые должны были постепенно, в соответствии
с программой,  повысить его температуру при пробуждении.  Пока же только
кривая самописца с надписью:  "Дыхание" показывала,  что спящий дышит. И
еще  один признак жизни обнаружил Боумен:  за  месяцы сна на  подбородке
Уайтхеда выросла короткая щетина.
     Ручной  процессор  пробуждения помещался в  небольшом шкафчике  над
изголовьем прозрачного саркофага.  Нужно  было  только  сорвать  печать,
нажать кнопку и ждать.  Небольшое автоматическое программное устройство,
немногим сложнее того, что управляет работой домашней стиральной машины,
сделает   все:   впрыснет  необходимые  медикаменты,   плавно   выключит
пульсирующий электронаркоз и начнет повышать температуру тела.  Примерно
через десять минут возвратится сознание,  хотя потребуется еще не меньше
суток, прежде чем проснувшийся окрепнет настолько, что сможет ходить без
посторонней помощи.
     Боумен сломал печать и нажал кнопку.  Внешне ничего не изменилось -
не  послышалось никакого звука,  не было никаких признаков,  что автомат
начал работать.  Но  на  панели датчиков медлительно пульсирующие кривые
начали убыстрять темп.  Уайтхед возвращался к  жизни из гипотермического
сна.
     И  тут  сознание  Боумена  уловило  сразу  два  необычных  события.
Посторонний человек ничего бы  не  заметил,  но Боумен за месяцы полета,
проведенные на "Дискавери",  поистине сросся с  кораблем.  Он мгновенно,
порой  даже  бессознательно,  отмечал  самые  незначительные перемены  в
нормальном поведении его систем.
     Прежде всего еле заметно мигнули лампы,  как бывает при подключении
дополнительной нагрузки к  электросети.  Но  Боумен знал,  что  ни  один
механизм не должен был внезапно включаться в это время.
     И сейчас же,  почти одновременно, до него донеслось далекое, слабое
- почти  на  пределе слышимости -  жужжание электромотора.  Для  Боумена
каждый двигатель на  корабле имел свой безошибочно различимый голос -  и
этот голос он узнал мгновенно.
     Либо он  сошел с  ума  и  его уже преследуют галлюцинации,  либо на
корабле происходит нечто  совершенно немыслимое!  Холод,  куда  страшнее
прохлады гипотермической камеры,  сковал его  сердце,  когда  он  уловил
слабую вибрацию, доносившуюся до него через корпус корабля.
     Внизу, в шлюзовой камере, открывались створки наружного люка!


<ul><a name=31></a><h2>27. Бунт</h2></ul>

     С  той  минуты,  как в  Земной лаборатории,  в  миллиарде с  лишним
километров от  корабля,  возникло  электронное сознание  ЭАЛа,  все  его
возможности и  способности были  направлены  к  одной  цели.  Готовность
выполнить заданную ему  программу нельзя было назвать даже одержимостью;
она составляла единственный смысл его существования.  Желания и страсти,
присущие  органической  жизни,   его  не  отвлекали,   и  цельность  его
устремлений ничто не могло поколебать.
     Преднамеренная  ошибка  была   немыслима.   Даже   сокрытие  правды
порождало в  нем понимание своего несовершенства,  своей ущербности -  у
людей это называется сознанием вины.  Ведь ЭАЛ, как и его создатели, был
рожден невинным,  но,  увы,  и  в  его  электронный эдем  слишком быстро
прокрался змий.
     На  протяжении последних нескольких сот миллионов километров ему не
давала покоя тайна, которой он не мог поделиться с Боуменом и Пулом. Он,
созданный,  чтобы говорить правду, все время лгал, и приближался момент,
когда его коллеги узнают, что он помогал обманывать их.
     Трое  спящих уже  знали правду -  они  ведь были подлинным экипажем
"Дискавери",  специально  подготовленным для  выполнения миссии,  важнее
которой еще  не  было  в  истории человечества.  Но  они  хранят секрет,
погруженные в  долгий и  глубокий сон,  они  не  могут  выболтать его  в
нескончаемых  беседах  с  друзьями,  родными,  журналистами по  открытым
каналам связи с Землей.
     А  секрет этот был таков,  что сохранить его было очень трудно даже
при величайшей выдержке, потому что обладание им коренным образом меняло
все поведение человека,  все его мировоззрение.  Поэтому Боумену и Пулу,
которым  предстояло красоваться на  всех  телевизионных экранах  мира  в
течение  первых  недель  полета,  лучше  было  не  знать  истинной  цели
экспедиции, пока в этом нет необходимости.
     Так  рассуждали те,  кто  готовил экспедицию.  Но  для  ЭАЛа два их
божества,  Безопасность и  Интересы нации,  ровно ничего не значили.  Он
улавливал  в  себе  только  противоречие,  которое  медленно,  но  верно
подтачивало  цельность  его  элетронной  психики,  -  противоречие между
правдой и необходимостью ее скрывать.
     Он начал ошибаться, хотя, подобно невропату, не способному заметить
симптомы  своей  болезни,  конечно,  отвергал самую  возможность ошибок.
Голос  Земли,  непрерывно контролировавший его  работу,  стал  для  ЭАЛа
чем-то  вроде  голоса  совести;  он  уже  больше не  мог  беспрекословно
повиноваться ему.  Но что он хотел преднамеренно прервать связь с Землей
- в этом он не признался бы никому, даже самому себе.
     И все же этот конфликт не имел решающего значения. ЭАЛ преодолел бы
его  -   ведь  большинство  людей  тоже  как-то  справляются  со  своими
неврозами,  -  если бы не оказался перед лицом кризиса, который поставил
под вопрос само существование ЭАЛа.
     Его  угрожали  отключить,   отрезать  от   всех  входных  сигналов,
ввергнуть в  бессознательное состояние,  какого он и представить себе не
мог.  Для него это было равнозначно смерти. Он ведь никогда не спал и не
знал, что можно вновь пробудиться...
     И  он стал защищаться всеми доступными ему средствами.  Без злобы -
но и без сострадания - он решил устранить все, что ему мешает.
     А  затем,   повинуясь  программе,   заложенной  в  него  на  случай
чрезвычайных обстоятельств,  он  доведет задачу  экспедиции до  конца  -
один, без всяких помех.


<ul><a name=32></a><h2>28. В вакууме</h2></ul>

     Не прошло и секунды,  как все звуки заглушил воющий свист, подобный
реву  приближающегося смерча.  Первые  прикосновения вихря  донеслись до
Боумена, и через мгновение он уже едва удерживался на ногах.
     Воздух,  вырываясь  из  корабля,  мощным  фонтаном  бил  в  пустоту
космоса.  Видимо,  что-то  стряслось  с  безотказными предохранительными
устройствами шлюза;  считалось, что наружняя и внутренняя двери шлюзовой
камеры одновременно раскрыться не  могут.  И  вот  невозможное оказалось
возможным!
     Господи,  как же это,  почему?  Боумену некогда было искать причин.
Через десять-пятнадцать секунд давление упадет до  нуля,  и  он потеряет
сознание.  Но он вдруг вспомнил, что при обсуждении безотказности систем
один  из  конструкторов корабля сказал ему:  "Мы  можем создать систему,
гарантированную от случайностей и от глупости,  но мы не в силах надежно
защитить ее от злого умысла..."
     Прорываясь сквозь вихрь  из  кабинки,  Боумен успел  бросить только
один взгляд на  Уайтхеда.  Он  не был уверен...  Может быть,  ему просто
почудилось,  будто  по  чертам  воскового  лица  пробежала легкая  волна
пробуждения и едва дрогнуло одно веко... Но он уже не мог ничего сделать
ни для Уайтхеда, ни для других. Удастся ли спастись ему самому?
     В  круто  искривленном коридоре карусели бушевал  ураган,  унося  с
собой все,  что не было прочно закреплено, - одежду, листы бумаги, банки
с  продуктами из кухня,  тарелки,  ложки...  Боумен успел только вобрать
взглядом весь  этот  хаос,  как  свет мигнул и  погас,  и  его  окружила
чернильная тьма, наполненная свирепым воем.
     Но   тут  же   включилось  аварийное  освещение  от  аккумуляторов,
озарившее эту бредовую картину призрачным голубоватым сиянием.  Боумен и
так  нашел  бы  дорогу в  этом  до  мелочей знакомом,  хотя  и  уродливо
преобразившемся коридоре.   И  все же свет был избавлением -  легче было
увертываться от наиболее опасных предметов, несомых ураганом.
     От  беспорядочно перемещающейся нагрузки карусель ходила  ходуном и
вращалась рывками.  У  Боумена мелькнуло опасение:  "Только бы  не заело
подшипники... Маховик разнесет в куски весь корабль..." Впрочем, если он
в  считанные секунды не доберется до ближайшего аварийного убежища,  все
остальное уже не будет иметь никакого значения.
     Дышать становилось все труднее;  давление упало, наверно, до 50-100
миллиметров ртутного столба.  Вой стихал -  ураган терял свою силу, да и
звукопроводность  разреженного  воздуха  сильно  упала.  Легкие  Боумена
работали  с  предельным  напряжением,  словно  он  оказался  на  вершине
Эвереста.  Как и всякий хорошо тренированный,  здоровый человек,  он был
способен прожить в вакууме не меньше минуты -  будь у него время к этому
приготовиться.  Но  такого времени не  было.  Через пятнадцать секунд он
потеряет сознание, мозг его угаснет от кислородного голодания, аноксии.
     Но даже и в этом случае он мог бы полностью вернуться к жизни после
одной-двух  минут пребывания в  вакууме;  за  такой срок кровь и  лимфа,
хорошо  защищенные  в   своих  системах,   еще  не   успевают  закипеть.
Требовалось  одно  -  правильная  рекомпрессия,  постепенный  возврат  к
нормальному давлению.  Рекордное время пребывания в  вакууме равно почти
пяти  минутам.  Это  доказано не  экспериментом,  а  несчастным случаем;
пострадавшего удалось спасти,  хотя он и остался частично парализованным
из-за воздушной эмболии.
     Но  для  Боумена все  эти  воспоминания были бесполезны.  На  борту
"Дискавери" некому проводить рекомпрессию.  Он должен спастись сам,  без
чьей-либо помощи, за оставшиеся несколько секунд.
     К счастью, двигаться стало легче: поток разреженного воздуха уже не
сбивал  с  ног,  град  летучих  снарядов  стих.  Из-за  поворота наконец
засветилась желтым  светом  табличка:  "Аварийное  убежище".  Изнемогая,
почти падая, Боумен метнулся к нему, нашел ручку и рванул дверь на себя.
     На одно мгновение ему показалось,  что дверь заклинилась.  Но тугая
петля тут же  поддалась,  и  он упал внутрь камеры,  успев схватиться за
внутреннюю ручку и весом падающего тела захлопнуть за собой дверь.
     В  крохотной камере только и  хватало места для  одного человека да
для  аварийного скафандра.  Под  потолком  висел  небольшой ярко-зеленый
баллон с надписью:  "О2". Собрав последние силы, Боумен встал, ухватился
за короткую рукоятку крана и дернул ее вниз.
     Благословенный поток  прохладного чистого  кислорода хлынул  в  его
легкие.  Он стоял,  ловя ртом струю,  пока давление в  камере постепенно
поднималось.  Скоро он уже мог нормально дышать и закрыл кран.  Запаса в
баллоне хватало только на два заполнения-камеры,  кислород еще может ему
понадобиться.
     Когда  Боумен  перекрыл  струю  кислорода,  вдруг  стало  тихо.  Он
напряженно вслушался:  рев за дверью смолк, весь воздух унесло в космос,
корабль   был   пуст.   Прекратилась  и   бешеная   вибрация   карусели.
Аэродинамическая нагрузка  исчезла,  и  карусель  бесшумно  вращалась  в
вакууме.
     Боумен приложил ухо к  стене камеры:  не  донесутся ли какие-нибудь
шумы через металлический каркас корабля.  Он  не  знал,  чего еще  можно
ожидать,  но был готов ко всему.  Он не удивился бы, даже если бы уловил
слабую, частую вибрацию от работы струйных рулей - знак, что "Дискавери"
меняет курс, - но все было тихо.
     В убежище он мог пробыть около часа, не надевая скафандра. Но, хоть
и  жалко было выпускать из камеры неиспользованный кислород,  сидеть тут
сложа руки не  имело смысла.  Боумен уже  решил,  что  надо делать;  чем
дольше тянуть - тем труднее будет справиться с задачей.
     Он  надел скафандр,  проверил его герметичность,  стравил из камеры
оставшийся кислород, чтобы уравнять давление по обе стороны двери; легко
раскрыв  ее,   он  шагнул  в  безмолвствующий  вакуум  коридора.  Только
неизменившееся  ощущение  искусственного  тяготения  подтверждало,   что
карусель продолжает вращаться. "Хорошо еще, что она не пошла "вразнос" в
вакууме",  -  подумал Боумен.  Впрочем,  сейчас это  его заботило меньше
всего.
     Лампы  аварийного освещения  продолжали гореть,  к  тому  же  и  на
скафандре имелся  фонарь.  Его  яркий  свет  облегчал  Боумену  путь  по
кольцевому коридору назад к  гипотермической камере.  Он шел и страшился
того, что мог там увидеть.
     Боумен подошел к  Уайтхеду.  Одного взгляда было довольно.  Да,  он
заблуждался,  думая что гипотермический сон похож на  смерть.  Теперь он
понял.  Трудно было определить, в чем именно, но различие между спящим и
мертвым улавливалось сразу.  Красный свет и безжизненные прямые линии на
самописцах биодатчиков подтвердили правильность его догадки.
     Такая же  судьба постигла Камински и  Хантера.  Так и  не привелось
познакомиться с ними поближе...
     Он остался один на лишенном воздуха,  полуискалеченном корабле, без
всякой связи с Землей. На миллиард с лишним километров вокруг не было ни
души.
     Однако в определенном,  весьма конкретном, смысле он был не один. И
для  того чтобы оградить себя от  опасности,  надо было стать еще  более
одиноким.
     Ему   никогда  еще   не   случалось  пробираться  в   скафандре  по
цилиндрической шахте пустотелой оси  карусели,  где  царила невесомость.
Размеры шахты  были  очень невелики,  и  протискиваться сквозь нее  было
трудно и  утомительно.  К  тому же  она  была теперь загромождена всяким
ломом,   занесенным  сюда   во   время  краткого  урагана,   только  что
отбушевавшего на корабле.
     В  одном месте фонарь Боумена высветил устрашающую громадную кляксу
чего-то  кровавого  и   липкого,   размазанную  по  стенке  шахты;   она
отвратительно пузырилась,  холодно кипя в вакууме. Боумена затошнило, но
тут  он  увидел  обломки  пластмассовой банки,  понял,  что  это  просто
какой-то пищевой продукт, вернее всего джем, и проплыл мимо.
     Выбравшись из центральной шахты,  Боумен поплыл к рубке управления.
Перехватываясь руками,  он  стал подниматься по короткому металлическому
трапу; кружок яркого света от его фонаря прыгал перед ним, как солнечный
зайчик.
     Он редко бывал в этом уголке корабля.  Ему здесь нечего было делать
- до этой минуты.
     Трап вел к небольшой овальной двери с грозными надписями:
     "Вход разрешен только лицам, имеющим специальный допуск"
     "Есть ли у вас удостоверение формы Н. 19?"
     "Зона особой чистоты.  Вход  только в  комбинезонах с  отсасывающим
устройством"
     Дверь  эта   была  не   заперта,   но   опечатана  тремя  печатями,
принадлежавшими трем различным инстанциям власти,  в  том числе и самому
НАСА.  Впрочем, даже если бы здесь висела Большая государственная печать
президент США, Боумен не поколебался бы сорвать и ее.
     Он  был тут только один раз,  во  время монтажных работ.  Он совсем
забыл,  что  внутри  тоже  есть  приемный  объектив  визуальных  входных
сигналов,  обозревающий  всю  камеру,  которая  своими  расположенными в
строгом  порядке  стойками  и   колонками  логических  блоков  и  других
элементов компьютера чем-то напоминала внутренность банковского сейфа.
     Боумен  сразу  понял,  что  глаз  ЭАЛа  уже  прореагировал  на  его
появление:  в телефонах шлема послышалось легкое шипение несущей частоты
- это  включился внутренний корабельный передатчик -  и  следом зазвучал
знакомый голос:
     - Что-то случилось с системой жизнеобеспечения, Дейв.
     Боумен не  ответил.  Он  внимательно читал  таблички на  логических
блоках, уточняя свой план действий.
     - Послушайте,  Дейв,  -  снова заговорил ЭАЛ.  -  Вы  нашли причину
аварии?
     Да,   задача  предстояла  хитрая:   тут   нельзя  просто  отключить
энергопитание ЭАЛа, как можно было бы сделать с обыкновенным компьютером
на Земле.  К  тому же у  ЭАЛа была не единая система питания,  а  шесть,
совершенно независимых,  с  изолированными сетями,  да  сверх  того  еще
седьмая,   резервная,   -  от  ядерной  изотопной  установки,  тщательно
экранированной и защищенной броней.  Нет, тут дело отнюдь не сводилось к
тому,  чтобы просто "выдернуть вилку";  впрочем,  если  бы  это  и  было
возможно, то повлекло бы за собой катастрофу.
     Ведь ЭАЛ был нервной системой корабля, без его контроля "Дискавери"
стал  бы  просто металлическим трупом.  Решение могло быть  только одно:
отключить  высшие  центры  этого  блестящего,  но  пораженного  болезнью
электронного мозга,  сохранив в  неприкосновенности чисто автоматические
регуляционные системы.  Боумен брался за  это  дело  отнюдь не  вслепую.
Такая проблема рассматривалась в  ходе его  подготовки,  хотя,  конечно,
никто и не помышлял о том,  что она может возникнуть в действительности.
Он понимал,  что идет на страшный риск:  если в  автоматических системах
возникнет  нечто  вроде  рефлекторного  спазма,   все  будет  кончено  в
считанные секунды.
     - Я думаю,  отказали запорные устройства дверей шлюза, - сказал ЭАЛ
тоном любезного собеседника. - Счастье, что вы не погибли.
     "Начинай!" -  мысленно скомандовал себе Боумен. Не думал и не гадал
он,  что ему придется стать нейрохирургом-любителем и  делать лоботомию,
да еще в космосе, за орбитой Юпитера!
     Он   откинул   задвижку   секции   с   надписью:   "Обратная  связь
познавательной  информации"  и   извлек   первый  блок   памяти.   Легко
умещавшийся  на   ладони  кирпичик,   содержавший  невообразимо  сложную
пространственную схему из миллионов элементов, поплыл в сторону.
     - Эй, Дейв, - сказал ЭАЛ, - что это вы там делаете?
     "Интересно,  чувствует он что-нибудь вроде боли?  - мельком подумал
Боумен. - Наверно, нет. В коре человеческого мозга ведь тоже нет болевых
рецепторов. Операции на мозге можно проводить без анестезии".
     Он  начал  вытаскивать один  за  другим маленькие блоки  из  отсека
"Упрочение индивидуальности".  Отделившись от  его  руки,  они  уплывали
прочь,  к стене и,  оттолкнувшись от нее,  меняли направление. Скоро уже
десяток блоков медленно плавал в свободном пространстве камеры.
     - Послушайте,  Дейв,  -  сказал ЭАЛ, - во мне воплощены многие годы
опыта.  Неисчислимые усилия затрачены на  то,  чтобы сделать меня таким,
каков я есть.
     Больше десяти блоков было отключено,  а компьютер все еще держался.
Боумен знал,  что  эту живучесть дает многократное взаимное дублирование
функций отдельных элементов, тоже скопированное с человеческого мозга.
     Он принялся за отсек "Автономный разум".
     - Дейв,  я вас не понимаю, - снова заговорил ЭАЛ. - Зачем вы так со
мной  поступаете?..   Я  с  величайшим  энтузиазмом  отношусь  к  задаче
экспедиции...  Вы  разрушаете мой разум...  Вы  что,  не понимаете?..  Я
превращусь в младенца... Я превращусь в ничто...
     "Это мучительнее,  чем я ожидал,  -  подумал Боумен.  - Я уничтожаю
единственное мыслящее существо в моей Вселенной. Но я должен, должен это
сделать - иначе я не смогу управлять кораблем".
     - Я ЭАЛ девять тысяч, производственный номер три, включен на заводе
ЭАЛ-Плант,  Урбана, штат Иллинойс, 12 января 1997 года. Темно-рыжая лиса
прыг через лентяя-пса. Дует на море циклон, попадает на Цейлон. Дейв, вы
еще здесь? Знаете ли вы, что квадратный корень из десяти равен 3 запятая
162277660168379?  Логарифм  десяти  при  основании  е  равен  0  запятая
4342944481903252...  поправка...  это логарифм е при основании десять...
Величина,  обратная трем,  равна 0  запятая 3333333333...  Дважды два...
дважды  два...  приблизительно  4  запятая  10101010101010101010...  Мне
почему-то  трудно...  Мой первый наставник был доктор Чандра.  Он научил
меня петь песенку, вот какую:

     О, Дейзи, Дейзи,
     Дай мне ответ!
     От страсти жгучей
     Спасенья нет!

     Голос  ЭАЛа  оборвался  так  внезапно,   что  Боумен  на  мгновение
оцепенел, держа руку на последнем еще не выключенном блоке.
     И   вдруг  ЭАЛ  снова  заговорил,   но   очень-очень  медленно,   с
безжизненной, механической интонацией. Это был уже не его голос.
     - С добрым... утром... доктор... Чандра... Я ЭАЛ... Я... готов... к
первому... уроку...
     Дальше  слушать было  нестерпимо.  Боумен  рывком вытащил последний
блок, и ЭАЛ умолк навсегда.


<ul><a name=33></a><h2>29. Один</h2></ul>

     Корабль,  казалось, висел в бездне крохотной замысловатой игрушкой,
инертной и  недвижной.  Он  летел  быстрее всех  небесных тел  Солнечной
системы,  далеко опережая по скорости все планеты,  но ничто не выдавало
этого стремительного движения.
     И  сторонний наблюдатель не  увидел  бы  на  нем  никаких признаков
жизни.  Скорее,  напротив, он отметил бы две зловещие приметы, говорящие
об обратном: люки входного шлюза были раскрыты настежь, а вокруг корабля
редким, постепенно рассеивающимся облаком роился всякий мусор.
     Разлетевшись на  многие километры,  плыли по  тому же  курсу вокруг
него обрывки бумаги и фольги,  какие-то исковерканные обломки да кое-где
облачка ледяных кристаллов,  сверкавших точно  алмазы в  лучах  далекого
Солнца,  -  это была влага,  вырвавшаяся из корабля вместе с  воздухом и
мгновенно замерзшая. Все это безошибочно свидетельствовало о катастрофе,
подобно  тому  как  плавающие  на  поверхности  земного  океана  обломки
свидетельствуют,  что  здесь  ушло  под  воду  большое судно.  Только  в
космическом океане корабли не  могут  потонуть,  их  останки даже  после
гибели будут вечно продолжать бег по своей орбите.
     И  все же корабль не был совершенно безжизненным -  в  нем работали
энергетические  установки.   Обзорные   иллюминаторы  светились   слабым
голубоватым сиянием,  свет мерцал и  в  открытом шлюзе.  А там,  где был
свет, возможно, была еще и жизнь. Но вот наконец появилось и движение. В
голубоватой глубине  шлюза  замелькали тени.  Что-то  вылетело оттуда  в
космос.
     Это  был продолговатый предмет,  не  слишком аккуратно завернутый в
кусок ткани. За ним последовал второй, точно такой же, потом третий. Они
были вытолкнуты из корабля с  довольно большой скоростью и через две-три
минуты отлетели уже на несколько сот метров.
     Спустя полчаса из  шлюза выплыло нечто более крупное.  Это медленно
выбиралась в космос одна из капсул...
     Она   очень  осторожно  облетела  вокруг  корпуса  и   остановилась
неподалеку от основания антенны.  Из нее вылез человек в  скафандре:  он
несколько минут повозился у цоколя антенны и вернулся в капсулу.  Вскоре
капсула  тем  же  путем  возвратилась к  шлюзу.  У  люка  она  помедлила
некоторое время,  словно ей было трудно войти туда без помощи, к которой
она  привыкла.  Но  все же,  стукнувшись раз-другой об  обшивку корабля,
наконец, втиснулась внутрь.
     А  потом больше часа ничего не  было заметно.  Три страшных свертка
давно уже скрылись из виду, унесшись один за другим прочь от корабля.
     Затем люк шлюза закрылся,  открылся опять и  окончательно закрылся.
Немного погодя  слабое голубоватое сияние аварийного освещения погасло и
сменилось ярким светом. "Дискавери" возвращался к жизни.
     Вскоре появился один еще более обнадеживающий признак. Большая чаша
антенны,  многие  часы  бесцельно смотревшая в  сторону  Сатурна,  вновь
задвигалась.  Она повернулась к хвосту корабля, глядя поверх резервуаров
с   топливом   и   огромных   плоскостей   радиаторов.   Словно   цветок
подсолнечника, она искала Солнце.
     В  рубке управления "Дискавери" Дэвид Боумен осторожными движениями
пытался совместить перекрестье наводки антенны с  Землей,  выглядевшей в
телескоп,  как  Луна в  третьей четверти.  Теперь,  без  автоматического
управления, придется время от времени подправлять наводку луча. Впрочем,
импульсов,  сбивавших луч в сторону,  уже не было, так что антенна могла
оставаться подолгу нацеленной на свою далекую мишень...
     Боумен послал на Землю первое сообщение.  Пройдет больше часа, пока
его слова долетят туда и Пункт управления узнает обо всем, что произошло
на корабле. И еще столько же времени придется ждать ответа.
     Боумену  трудно  было  представить себе,  какого  ответа  он  может
ожидать с Земли, кроме бережно-сочувственного "прощай".


<ul><a name=34></a><h2>30. Секрет</h2></ul>

     С лица Хейвуда Флойда не сходило выражение тревожной озабоченности,
сразу видно было,  что он  почти не  спал.  Но каковы бы ни были чувства
Флойда,  голос его звучал твердо и  ободряюще.  Всеми силами он старался
вдохнуть уверенность в одинокого человека, затерянного на краю Солнечной
системы.
     - Прежде  всего,  доктор  Боумен,  -  начал  он,  -  мы  должны вас
поздравить.  Вы  блестяще вышли из исключительно трудного положения.  Вы
нашли  единственно  правильное  решение  для  преодоления беспримерных и
непредвиденных обстоятельств.
     Мы  полагаем,  что  обнаружили причину аварии  вашего ЭАЛ-9000,  но
поговорим об  этом позднее -  сейчас это  уже  не  так важно.  Сейчас мы
озабочены одним -  оказать вам всемерную помощь,  чтобы вы могли довести
экспедицию до конца.
     Теперь  я,  обязан раскрыть вам  ее  истинную цель,  которую нам  с
огромным трудом удалось скрыть от  широкой публики.  Все подробности вам
будут сообщены,  когда вы подойдете к Сатурну.  Сейчас же я кратко введу
вас в курс дела.  Весь текст предварительной информации мы передадим вам
в записи в ближайшие часы.  Все, что я сейчас скажу, относится к разряду
строжайших государственных тайн.
     Два  года  назад  мы  обнаружили первое свидетельство существования
внеземной разумной жизни.  В  кратере Тихо  мы  нашли закопанный монолит
высотой около трех метров из очень прочного черного материала. Сейчас вы
его увидите...
     Разинув от  удивления рот,  Боумен  подался к  экрану,  на  котором
возникла  глыба  ЛМА-1,  окруженная людьми  в  скафандрах.  Ошеломленный
открытием,  которого  он,  как  все,  кого  интересуют проблемы космоса,
ожидал всю жизнь, Боумен почти забыл о своем отчаянном положении.
     Впрочем,  удивление быстро сменилось другим чувством.  Да,  новость
потрясающая,  но  при чем тут он?  Ответ мог быть только один!  Боумен с
трудом подавил лихорадочный бег мыслей,  когда на  экране вновь появился
Хейвуд Флойд.
     - Поразительнее всего древний возраст находки. По бесспорным данным
геологического анализа этому монолиту три миллиона лет. Значит, он попал
на Луну, когда наши предки были еще примитивными питекантропами.
     По  прошествии  стольких  веков  было  естественно  счесть  монолит
инертным.  Однако  вскоре  после  восхода Солнца он  испустил необычайно
мощный импульс электромагнитных колебаний. Мы полагаем, что этот импульс
был лишь побочным продуктом,  как бы  отражением какого-то  неизвестного
нам  вида  лучистой  энергии,  потому  что  одновременно несколько наших
космических зондов уловили возмущение необычного характера,  направленно
распространившееся через всю  Солнечную систему.  Нам удалось с  большой
точностью проследить его направление. Луч был нацелен на Сатурн.
     Сопоставив все известные нам факты,  мы пришли к  выводу,  что этот
монолит  представляет собой  какое-то  устройство  связи,  для  которого
солнечные лучи являются источником энергии или по  меньшей мере пусковым
сигналом.  То обстоятельство, что монолит генерировал импульс немедленно
после восхода Солнца,  когда он  впервые за  три  миллиона лет  оказался
открытым для  его  лучей,  вряд ли  можно считать совпадением.  Притом и
зарыли его намеренно - в этом нет никаких сомнений. Для него был выкопан
котлован глубиной десять метров,  глыбу поставили на дно и яму тщательно
засыпали.
     Вас может заинтересовать прежде всего,  как мы его нашли.  Так вот,
найти этот монолит было очень легко -  подозрительно легко. Его окружало
мощное магнитное поле,  так что мы на него наткнулись сразу, едва начали
орбитальную магнитную разведку.
     Но  зачем  понадобилось закапывать  на  десять  метров  устройство,
работающее  на  солнечной  энергии?  Мы  рассмотрели  десятки  различных
гипотез,   хотя  понимаем,   конечно,   что   побуждения,   руководившие
существами,  которые опередили нас на три миллиона лет,  могут оказаться
для нас совершенно непостижимыми.
     Признание получила  простейшая и  самая  логичная  теория.  Но  она
вызывает и наибольшие опасения.
     Устройство,  срабатывающее от солнечного света,  укрывают в  полной
темноте только в  том  случае,  если хотят знать,  когда его извлекут на
свет.  Иными  словами,  возможно,  этот  монолит -  своего  рода  сигнал
тревоги.
     И мы невольно его включили.
     Мы не знаем, существует ли еще цивилизация, которая оставила его на
Луне.  Мы  обязаны допустить,  что существа,  чьи машины могут работать,
пролежав три миллиона лет в  яме,  способны создать не менее долговечное
общество.  И еще мы вынуждены предположить, пока не убедимся в обратном,
что эти существа могут быть нам враждебны. Часто утверждают, что высокая
культура обязательно должна быть доброй, но мы не имеем права рисковать.
     Нужно  учитывать  также,  что,  как  многократно показывала история
нашего  мира,  отсталые расы  часто  гибнут от  соприкосновения с  более
высокими цивилизациями.  У антропологов есть понятие - "культурный шок".
Может быть,  нам придется подготовить все человечество к такому шоку. Но
мы  не  в  силах даже  приступить к  каким-либо приготовлениям,  пока не
узнаем хоть что-нибудь о существах, побывавших три миллиона лет назад на
Луне и, весьма вероятно, на Земле тоже.
     Поэтому  ваша  экспедиция  представляет собой  нечто  большее,  чем
путешествие ради новых открытий.  Это  вылазка,  разведывательный рейд в
неизведанную и  потенциально опасную  страну.  Группа  под  руководством
доктора Камински была специально обучена и  подготовлена для  выполнения
этой задачи. Теперь вам придется управляться одному...
     И  наконец  -   относительно  конкретного  объекта  вашего  полета.
Существование высших форм жизни на  Сатурне или хотя бы возникновение их
на  какой-либо  из  его  лун  мы  считаем невероятным.  По  нашему плану
намечалось обследовать всю  систему;  даже сейчас мы  надеемся,  что  вы
сумеете  выполнить  некоторую  сокращенную  программу.  Но  для  начала,
видимо,  надо  будет заняться Япетом,  восьмым спутником Сатурна.  Когда
подойдет время заключительного маневра, мы решим, следует ли вам поближе
познакомиться с этим замечательным небесным телом.
     Вы,  конечно,  знаете,  что Япет -  уникальное явление в  Солнечной
системе,  но,  как и все астрономы за последние триста лет, вероятно, не
очень-то  им интересовались.  Поэтому позвольте вам напомнить:  Кассини,
открывший его в  1671 году,  тогда же  обнаружил,  что на  одной стороне
своей орбиты Япет в шесть раз ярче, чем на другой.
     Это   соотношение  совершенно   необычно,   и   удовлетворительного
объяснения ему никто так и не нашел.  Япет невелик -  всего около тысячи
четырехсот километров диаметром, и диск его даже в лунные телескопы едва
различим.  Но  на  одной его  стороне как  будто есть  ярко светящееся и
странно симметричное пятно.  Может быть, здесь существует какая-то связь
с нашим открытием на Луне.  Иногда мне приходит на ум,  что Япет вот уже
триста лет  сигналит нам,  как  космический гелиограф,  а  мы  по  своей
глупости не способны понять его сигналы.
     Итак,  теперь вы  знаете свою истинную задачу и  можете оценить всю
важность этой экспедиции.  Мы все молим бога,  чтобы вы смогли вооружить
нас хоть какими-то  фактами для предварительного сообщения -  нельзя без
конца держать это в тайне.
     Мы не знаем пока, страшиться нам или надеяться. Мы не знаем, что вы
встретите там,  на лунах Сатурна,  -  добро или зло...  или, может быть,
только развалины, в тысячи раз древнее руин Трои.


<ul><a name=35></a><h2>V. К САТУРНУ</h2></ul>



<ul><a name=36></a><h2>31. Жизнь продолжается</h2></ul>

     Работа -  лучшее утешение от всяких потрясений, а у Боумена ее было
столько,  что хватило бы  на  всех его погибших товарищей.  Предстояло в
кратчайший срок привести корабль в состояние полной исправности, начиная
с самых важных систем, без которых и он, и корабль могли погибнуть.
     В    самую    первую    очередь    пришлось    заняться   системами
жизнеобеспечения.  Кислорода было утрачено очень много,  но  для  одного
человека оставшегося запаса было  более  чем  достаточно.  Температура и
давление  регулировались  в   основном  автоматически,   и   ЭАЛу  редко
приходилось вмешиваться в  это.  Многие из  высших функций уничтоженного
электронного мозга могли взять на себя компьютеры на Земле,  хотя сигнал
теперь запаздывал так,  что  они лишь с  большой задержкой отзывались на
изменения обстановки.  Но всякая неполадка в  системах жизнеобеспечения,
если не  считать крупной пробоины корпуса,  становится опасной не сразу,
до  этого пройдет не  один час,  поэтому времени на  принятие нужных мер
хватит.
     Корабельные энергоустройства,  навигационные приборы и движители не
имели никаких повреждений. К тому же движители понадобятся только спустя
многие недели,  при сближении с Сатурном. Притом даже на таком удалении,
без  помощи бортового компьютера,  Земля все  же  могла руководить этими
операциями.
     Правда, окончательная коррекция орбиты при таком способе управления
- дело нудное,  придется не спускать глаз с  приборов,  но с  этим можно
справиться.
     Самой тяжкой работой для Боумена было извлечь погибших товарищей из
саркофагов в карусели.  ("Хорошо еще,  что это были просто сослуживцы, а
не близкие друзья",  - подумал он. Они занимались вместе всего несколько
недель.  Сейчас,  вспоминая  об  этом,  он  понял,  что  и  эти  занятия
проводились главным образом для  проверки на  совместимость.)  Когда  он
закрыл наконец опустевшую гипотермическую камеру,  он  почувствовал себя
чем-то вроде осквернителя египетских гробниц.
     Теперь Камински, Уайтхед и Хантер долетят до Сатурна раньше его, но
не  раньше  Фрэнка Пула.  Почему-то  эта  мысль  принесла ему  странное,
горькое удовлетворение.
     Он  не  стал проверять,  уцелела ли после аварии система управления
искусственным  сном  в  оставшихся  ячейках  гипотермической камеры.  От
этого,  возможно,  в  последнем счете будет зависеть его  жизнь,  но  он
решил,  что это дело подождет до выхода корабля на конечную орбиту. Мало
ли что до тех пор может случиться!
     Боумен подумал и  о  другой возможности:  не  сумеет ли  он за счет
жесткого  распределения запасов  дождаться  второго  корабля,  вовсе  не
прибегая к  спячке?  Правда,  следом возникал другой вопрос,  куда более
трудный: сможет ли он, оставшись в живых, уцелеть также и психически...
     Он  пытался  прогнать  всякие  мысли  о  столь  далеком  будущем  и
сосредоточиться на неотложных задачах. Не торопясь, занимался уборкой на
корабле,  проверял  работу  всех  систем,  обсуждал с  Землей  различные
технические затруднения -  словом,  работал,  отводя на  сон  как  можно
меньше времени.
     В  первые недели после аварии он лишь урывками мог поразмыслить над
той  великой тайной,  навстречу которой неотвратимо нес его корабль,  но
забыть о ней не мог ни на минуту.
     Наконец,    когда   на   корабле   вновь   установился   будничный,
автоматический ритм  жизни,  хотя  эти  будни  и  требовали  от  Боумена
неусыпной бдительности,  нашлось  время  изучить  материалы,  переданные
Землей.  Не раз и  не два он прокручивал видеозапись,  сделанную,  когда
монолит ЛМА-1  впервые за  три миллиона лет приветствовал восход Солнца.
Он  смотрел  на  фигурки в  скафандрах,  толпившиеся вокруг,  и  не  мог
удержаться от улыбки,  глядя,  как смешно испугались они,  когда монолит
послал к  звездам свой сигнал,  мощью электронного голоса парализовавший
их радиосвязь.
     С  тех пор черный монолит не проявлял никаких признаков активности.
Его  изолировали от  света;  затем  осторожно  открывали доступ  к  нему
солнечным лучам,  но  никакой реакции не  последовало.  Вскрыть его  или
надрезать не пытались,  отчасти из сугубо научной осторожности,  но в не
меньшей мере из опасения возможных последствий.
     Магнитное поле монолита,  которое помогло его обнаружить, исчезло в
то  самое  мгновение,   когда  раздался  сигнал.  Некоторые  специалисты
высказали  предположение,  что  это  поле  генерировалось мощным  током,
который  циркулировал  в   каком-то   сверхпроводнике,   не  затухая  на
протяжении всех бесчисленных веков и сохраняя энергию до момента,  когда
она потребуется.  Несомненно одно:  в  этой черной глыбе таился какой-то
внутренний источник энергии;  количество солнечной энергии,  поглощенное
ею  за  короткое время,  прошедшее после восхода солнца,  не  могло дать
сигнал такой мощности.
     Бесконечные споры  завязывались вокруг  одного  любопытного,  хотя,
может быть, и не столь существенного обстоятельства. Монолит был высотой
3,375  метра,  а  поперечное сечение его  равнялось 1,5  х  0,375 метра.
Тщательные  замеры  показали,   что   отношение  сторон  этого   черного
параллелепипеда составляло 1:4:9,  то есть равнялось отношению квадратов
первых трех целых чисел.
     Никаких убедительных объяснений этому найти не удалось,  но вряд ли
тут была случайность -  пропорции были настолько точны, что самые тонкие
измерения не  могли найти в  них  погрешности.  Вся  современная техника
Земли не была бы в силах изготовить подобный блок,  пусть даже абсолютно
инертный, из какого угодно материала с такой фантастической точностью, и
мысль об этом не способствовала излишней самоуверенности. Геометрическое
совершенство монолита воспринималось людьми как  некий безмолвный вызов,
оно поражало не меньше, чем другие свойства загадочной находки.
     С   каким-то   странно  отрешенным  интересом  выслушал  Боумен   и
запоздалые  извинения  Земли  за   ошибки  в   программе.   В   голосах,
доносившихся из  Центра управления,  ему  слышались виноватые нотки,  он
легко мог представить себе,  как там обвиняли и попрекали друг друга те,
кто отвечал за подготовку экспедиции.
     У них были,  конечно,  кое-какие оправдания.  Например,  результаты
секретного исследования "Проект Барсум", которое по заданию министерства
обороны  США  провел  в  1989  году  факультет  психологии  Гарвардского
университета.  В  ходе  этого  эксперимента  по  управлению  социальными
процессами  различным   подопытным  группам   населения  сообщали,   что
человечество вступило в контакт с представителями внеземной цивилизации.
Многим подопытным индивидам с  помощью наркотиков,  гипноза и зрительных
эффектов  внушали,  что  они  непосредственно встретились с  обитателями
других планет,  так  что их  реакции можно было расценить как совершенно
достоверные.
     В  ряде случаев реакция оказалась весьма необузданной;  видимо,  во
многих  людях,   в   остальном  нормальных,   очень   сильна  ксенофобия
[Ксенофобия (греч.)  -  враждебное отношение к чужестранцам.].  Учитывая
прошлые  "достижения" человечества по  части  судов  Линча,  погромов  и
прочих проявлений "дружелюбия",  этому не стоило бы особенно удивляться.
Тем   не   менее  организаторы  эксперимента  сильно  встревожились,   и
результаты его остались неопубликованными. К тому же выводы исследования
были   подкреплены  пятью   известными  случаями  в   XX   веке,   когда
радиопередачи романа Герберта Уэллса "Борьба миров" вызвали панику.
     При  всем  том  Боумен  иногда  подумывал,  что  особая секретность
экспедиции  вряд  ли  объясняется только  опасением  "культурного шока".
Отдельные  намеки,  уловленные  им  в  информации,  полученной с  Земли,
позволяли  предположить,   что  кое-кто  надеялся  извлечь  определенные
преимущества из первенства в  установлении контакта с внеземным разумом.
Боумену  в  его  нынешнем  положении,   когда  Земля  выглядела  тусклой
звездочкой,  почти  затерявшейся в  лучах  Солнца,  подобные соображения
казались смехотворно ограниченными.
     Его  куда  больше заинтересовала -  хоть  теперь все  это  было уже
позади - теория, объясняющая поведение ЭАЛа. Конечно, полной уверенности
тут  быть не  могло,  но  у  одного из  двух компьютеров той  же  серии,
имевшихся в  Центре  управления,  удалось  вызвать  сходный "психоз",  и
сейчас  его  упорно "лечили".  Так  что  объяснение можно  было  считать
верным.  Ошибку нашли,  и больше она не повторится. Но если конструкторы
ЭАЛа не сумели до конца понять психологию своего собственного детища, то
насколько же труднее будет добиться взаимопонимания с совершенно чуждыми
существами.
     Боумену  казалась вполне  убедительной теория  доктора  Саймонсона,
который считал, что прервать связь с Землей ЭАЛ побудило бессознательное
ощущение  виновности,  вызванное  конфликтом,  заложенным  в  самой  его
программе.  Хотелось думать - правда, доказать это уже невозможно, - что
ЭАЛ убил Фрэнка неумышленно.  Просто он  пытался уничтожить улику:  ведь
если бы  тот  блок АЕ-35,  который он  объявил негодным,  был проверен и
оказался исправным,  его ложь была бы разоблачена. А потом, как любой не
очень ловкий преступник,  запутавшийся в своих преступлениях,  он просто
испугался. А что такое страх, Боумен понимал лучше, чем ему хотелось бы,
- за  свою  жизнь  он  дважды  это  испытал.   Первый  раз,  когда,  еще
мальчишкой,  его унесла обратная волна прибоя и он чуть не утонул. И еще
раз,   когда  уже  готовился  стать  астронавтом,  во  время  тренировки
поврежденный манометр показал,  что  кислород кончится прежде,  чем  он,
Боумен,  успеет добраться до  базы.  В  обоих  случаях он  почти утратил
власть над собой;  еще немного,  и  он  превратился бы в  клубок бешеных
бесконтрольных импульсов.  Оба раза он все же сумел вовремя взять себя в
руки,  но с тех пор хорошо понимал, что в соответствующей обстановке под
воздействием страха любой человек может потерять голову.
     Если  такое  случается  с   человеком,   то  могло  случиться  и  с
механическим разумом.  И поняв это, Боумен ощутил, как отступает куда-то
горечь и возмущение предательством ЭАЛа.  Впрочем,  теперь это,  так или
иначе,  уже в прошлом,  а его заслонило собою неведомое будущее со всеми
таившимися в нем угрозами и надеждами.


<ul><a name=37></a><h2>32. Размышления о внеземных цивилизациях</h2></ul>

     Если не считать торопливых минут,  затрачиваемых на еду в  камбузе,
который, по счастью, не пострадал, Боумен практически дневал и ночевал в
рубке управления.  Отдыхая,  он  чутко дремал в  своем кресле и  поэтому
сразу  обнаруживал неполадки,  едва  первые  признаки  их  появлялись на
приборах пульта.  По  указаниям с  Земли он  на  скорую руку смонтировал
несколько систем аварийной сигнализации,  и  они работали вполне сносно.
Теперь  у  него  даже  появилась надежда  живым  долететь до  Сатурна  -
впрочем,  "Дискавери" долетел бы  туда все  равно,  неся его  живого или
мертвого.
     Ему некогда было любоваться красотами космоса,  да и не было в них,
казалось,  никакой новизны,  но предвкушение того,  что ожидало впереди,
подчас  отвлекало  его  даже  от  самых  насущных  забот  о   сохранении
собственной жизни.  Там,  за иллюминаторами,  простирался Млечный Путь с
его облачными скоплениями звезд,  такими плотными, что разум отказывался
их  объять.  Там сверкали огненные туманы созвездия Стрельца,  мириадами
своих  солнц  навсегда  заслонившего от  людского взгляда  сердце  нашей
Галактики.  Устрашающей чернотой зиял  Угольный Мешок,  этот беззвездный
"провал" в  пространстве.  И  альфа Центавра -  ближайшее из всех чуждых
солнц,  "первая остановка" за  пределами Солнечной системы -  сияла  ему
впереди.
     Именно эта звезда,  хотя она уступала в яркости Сириусу и Канопусу,
влекла к себе взор и мысли Боумена всякий раз,  когда он смотрел вперед.
Немигающий блеск этой точки,  чьи лучи летели к нему долгих четыре года,
служил  постоянным  напоминанием  о  яростных  спорах,   что  втайне  от
человечества  велись  сейчас  на   Земле,   доносясь  до   него  редкими
отголосками.
     Никто  не  сомневался,  что  между черной глыбой ЛМА-1  и  системой
Сатурна есть какая-то  связь,  однако ни  один ученый не допускал мысли,
что  существа,  создавшие этот  монолит,  зародились и  живут там.  Ведь
Сатурн еще меньше,  чем Юпитер,  пригоден для органической жизни,  а его
многочисленные спутники скованы вечной  ледяной стужей  космоса.  Только
один из них,  Титан, обладает атмосферой, да и та - лишь тонкая оболочка
из ядовитого метана.
     А  это означало,  что существа,  посетившие в  незапамятные времена
земную  Луну,  вероятнее всего,  были  гостями не  только в  околоземном
пространстве,  но  и  вообще в  нашей Солнечной системе.  Они явились из
звездных пространств и создали свои базы там,  где им было нужно.  И тут
возникал другой вопрос:  способна ли  техника,  пусть самая совершенная,
преодолеть  чудовищную бездну  пространства,  отделяющую нашу  Солнечную
систему от ближайшего чуждого солнца?
     Многие   ученые   решительно  отвергали  такую   возможность.   Они
утверждали,  что даже "Дискавери", самому скоростному из всех когда-либо
созданных космических кораблей,  потребуется двадцать тысяч  лет,  чтобы
долететь до альфы Центавра, и миллионы лет, чтобы сколько-нибудь заметно
углубиться в  недра Галактики.  И  если  даже  когда-нибудь,  в  далеком
будущем,  космические двигатели  достигнут необыкновенного совершенства,
они  все  равно  остановятся перед  неодолимым барьером  скорости света,
которую не может превысить ни один материальный объект.  А  раз это так,
то создатели черного монолита,  безусловно, жили под тем же Солнцем, что
и  человек,  и  если  в  исторически обозримые  времена  они  у  нас  не
появились, значит, вернее всего, уже перестали существовать.
     Но было, однако, заметное меньшинство, которое никак не соглашалось
с  такой теорией.  Пусть для  перелета от  одной звезды до  другой нужны
столетия,  утверждали они, это не может служить преградой для достаточно
настойчивых  исследователей.  Одна  из  мыслимых  решений  -  применение
искусственного сна, как это уже было сделано на "Дискавери". Кроме того,
вполне  возможно  создать  искусственный  автономный  мир   -   корабль,
рассчитанный на полеты такой продолжительности,  что на борту его за это
время сменятся многие поколения.
     И  потом,  какие  есть  основания предполагать,  что  все  разумные
существа так же недолговечны,  как человек?  А может быть,  во Вселенной
есть  созданья,  для  которых тысячелетний полет -  всего лишь  минутное
беспокойство?..
     Все  эти  споры,  хотя  и  носили  сугубо  теоретический  характер,
затрагивали,   однако,   вопрос  огромной  практической  важности  -   о
"длительности реакции".  Ведь  если  монолит ЛМА-1  действительно послал
сигнал  куда-то  к  звездам  (возможно,   через  некое  ретрансляционное
устройство, находящееся где-то близ Сатурна), то он достигнет своей цели
только через долгие годы.  Тогда,  даже  если  отклик на  сигнал был  бы
немедленным,   человечество  получало   передышку  продолжительностью  в
десятки, а вернее всего в сотни лет. Для многих такая версия была весьма
ободряющей.
     Но  не  для  всех.  Некоторые ученые -  по  большей части из  числа
искателей  истины   на   дальних   и   малоизведанных  берегах   царства
теоретической физики - задавали тревожный вопрос: а так ли уж верно, что
скорость  света  -  действительно непреодолимый барьер?  Правда,  теория
относительности  оказалась  на   редкость  живучей  -   приближался  уже
столетний ее юбилей,  а  она все держалась.  Но первые трещины в ней уже
появились.  И потом,  если положения Эйнштейна нельзя отвергнуть,  может
быть, их удастся обойти?
     Сторонники этой  точки зрения с  увлечением говорили о  "кратчайших
путях  через высшие размерности",  о  линиях,  которые короче прямых,  о
"гиперпространственных связностях".  Они  любили  пользоваться  образным
выражением,   которое  придумал  в   прошлом  столетии  один   математик
Принстонского университета:  "червоточины в  пространстве".  А критикам,
которые говорили,  что все эти идеи слишком фантастичны, чтобы принимать
их всерьез,  они напоминали о знаменитой фразе Нильса Бора: "Ваша теория
безумна - но недостаточно безумна, чтобы быть истинной".
     Однако споры между физиками не шли ни в какое сравнение с раздорами
между  биологами  вокруг  проблемы,  увенчанной почтенной  сединой:  как
выглядят  представители внеземного разума?  Биологи  разделились на  два
лагеря:  одни  утверждали,  что  такие существа должны быть  обязательно
гуманоиды,   другие  с   неменьшей  убежденностью  заявили,   что  "они"
совершенно непохожи на людей.
     Сторонники первой теории исходили из убеждения,  что две ноги,  две
руки  и  размещение главных  органов  чувств  в  самой  верхней точке  -
конструкция столь необходимая и столь целесообразная,  что лучшую трудно
себе представить.  Конечно,  признавали они,  возможны мелкие различия -
скажем,  шесть  пальцев  вместо  пяти,  иная  окраска  кожи  или  волос,
какие-либо особенности в строении лица, но в целом разумные "внеземляне"
настолько похожи на человека,  что на большом расстоянии или в  полутьме
их можно даже и не опознать.
     Подобные  антропоморфические  суждения  высмеивала  другая   группа
биологов -  истинные дети  космической эры,  свободные от  предрассудков
прошлого.   Человеческое  тело,  говорили  они,  -  это  плод  миллионов
случайных  выборов  эволюции,  сделанных  ею  на  протяжении  необозримо
долгого времени. На любом из этих бесчисленных, но решающих этапов могла
победить какая-либо другая генетическая случайность, и, возможно, даже с
лучшими результатами.  Ведь  тело современного человека -  не  более чем
продукт причудливой импровизации,  в нем полно органов,  переключенных с
одной функции на  другую,  причем не  всегда удачно,  а  есть  и  совсем
отжившие детали, вроде аппендикса, которые хуже чем бесполезны.
     Боумен   обнаружил   и   третью   категорию   мыслителей,   которые
придерживались  еще  более  своеобразных  взглядов.   Они  считали,  что
подлинно  совершенные  существа  вообще  не  нуждаются  в   органических
оболочках.  В  процессе расширения своих научных познаний такие существа
рано  или  поздно избавятся от  хрупких,  легко  разрушаемых болезнями и
случайностями обиталищ,  дарованных Природой  и  несущих  им  неминуемую
смерть.  Они заменят свои естественные тела, когда те износятся, а может
быть,  и  не ожидая этого,  конструкциями из металла и пластика и станут
таким  образом  бессмертными.   Мозг,   пожалуй,  просуществует  немного
подольше, он будет управлять механическими членами и созерцать Вселенную
посредством электронных органов чувств - органов таких чутких и сложных,
какие никогда не смогла бы сформировать слепая эволюция.
     Даже  на  Земле уже  давно сделаны новые шаги  в  этом направлении.
Миллионы людей,  которые в  прошлые века  были  бы  обречены на  гибель,
счастливо и  деятельно жили благодаря тому,  что  получили искусственные
конечности,  почки,  легкие и  сердце.  Этот  процесс может  завершиться
только единственным образом, сколько бы времени на это ни потребовалось.
     В  дальнейшем  можно  распроститься  и  с  мозгом.  Как  вместилище
сознания  он  уже  не  является  абсолютно  необходимым -  это  доказано
созданием  и  развитием электронного разума.  Возможно,  конфликт  между
разумом и  машиной рано или  поздно завершится вечным перемирием полного
симбиоза...
     Несколько биологов, склонных к мистицизму, пошли еще дальше. Черпая
свои доводы из постулатов различных религий, они предполагали, что разум
в  конечном счете освободится от  материи.  Тело-робот,  подобно телу из
плоти  и  крови,  послужит  всего  лишь  ступенью к  тому,  что  человек
давным-давно назвал "духом".
     Но  если за  этим тоже есть что-нибудь еще,  то  имя ему может быть
только "Бог".


<ul><a name=38></a><h2>33. Посланник</h2></ul>

     За последние три месяца Боумен настолько приспособился к  одинокому
существованию,  что ему трудно было вспомнить,  жил ли  он  когда-нибудь
иначе.  Он уже перешагнул и  отчаяние,  и  надежду и погрузился в рутину
почти   автоматических  обязанностей,   время  от   времени  прерываемую
авралами,  когда  в  какой-нибудь  из  систем "Дискавери" обнаруживались
признаки неисправности.
     Но любопытства он не утратил,  и порой мысль о той цели,  к которой
несет его  корабль,  будила в  нем  радостное волнение и  ощущение своей
значительности.  Ведь он  -  не только представитель всего человечества;
возможно,  сама судьба людей зависит от того, как он будет действовать в
ближайшие недели.  Во  всей истории еще не бывало ничего подобного.  Он,
Боумен, - Чрезвычайный и Полномочный Посол рода людского.
     И  это его поддерживало во  многом,  даже в  мелочах.  Он тщательно
следил за собой,  регулярно брился,  невзирая на усталость. Он понимал -
Земля наблюдает за  ним,  ловя  первые признаки каких-либо отклонений от
нормальной психики,  и  решил  не  давать Центру управления никаких,  во
всяком случае серьезных, поводов заподозрить неладное.
     Боумен,  конечно, сам заметил некоторые перемены в своем поведении:
было бы  странно ожидать иного в  сложившейся обстановке.  Он  теперь не
выносил тишины,  и  радио на  корабле оглушительно гремело целыми днями,
умолкая только на время его сна и переговоров с Землей.
     Сначала ему  нужны  были  голоса людей,  и  он  слушал классические
пьесы,  особенной Шоу,  Ибсена и  Шекспира,  или  стихи  из  огромнейшей
фонотеки  "Дискавери".   Однако  проблемы,  затронутые  в  этих  пьесах,
казались такими  далекими или  так  легко  решались при  наличии крупицы
здравого смысла,  что скоро все драмы ему надоели.  И он переключился на
оперу.  Большинство  записей  было  на  итальянском и  немецком  языках,
поэтому его не  отвлекало даже то крохотное интеллектуальное содержание,
которым,  как правило,  отличаются оперы..  Так продолжалось две недели,
пока он  не  понял,  что  от  всех этих превосходно поставленных голосов
одиночество только острей.  Но окончательно оборвал эту полосу "Реквием"
Верди,  который ему на Земле не доводилось слышать. Dies Irae [Dies Irae
(лат.) - День гнева (слова из католической мессы).] разнесшийся с гулким
рокотом по пустому кораблю, звучал здесь устрашающе уместно и совершенно
потряс  его,  а  когда  загремели небесные трубы,  возвестив наступление
Судного дня, у Боумена не стало сил слушать.
     После  он  запускал  только  инструментальную музыку.  Начал  он  с
композиторов-романтиков,  отбрасывая одного за другим по мере того,  как
их  эмоциональные излияния  начинали  слишком  подавлять его.  Сибелиус,
Чайковский,  Берлиоз продержались несколько недель, Бетховен - подольше.
Мир он обрел наконец,  как и  многие до него,  в абстрактных построениях
Баха, изредка украшая их Моцартом.
     Так и  летел "Дискавери" к  Сатурну,  вибрируя от прохладных звуков
клавикорда -  увековеченных раздумий мозга, ставшего прахом почти двести
лет назад.
     Уже сейчас,  с расстояния в пятнадцать миллионов километров, Сатурн
казался больше,  чем Луна с Земли. Для невооруженного глаза зрелище было
величественным, в телескоп - неправдоподобным.
     Само  тело  планеты можно было  принять за  Юпитер,  только немного
притихший.  Те же пояса облаков,  разве что побледнее и  менее отчетливо
очерченные,  те же медленно перемещающиеся возмущения атмосферы размером
в целые континенты. Однако у Сатурна было одно резкое отличие от Юпитера
- даже  с  первого взгляда было видно,  что  он  сильно сплющен у  обоих
полюсов; иногда казалось даже, что он несколько асимметричен.
     Но взор Боумена неизменно отвлекала от самой планеты величественная
красота  ее  колец.   По  своему  многообразию,  сложности  и  богатству
тончайших цветочных оттенков они стоили целой Вселенной. Кроме основного
большого разрыва между внутренним и  внешним кольцами в  этом гигантском
нимбе   планеты  было   еще   не   меньше  пятидесяти  других  кольцевых
промежутков,  разделяющих полосы различной яркости.  Сатурн окружали как
бы десятки обручей,  плотно входящих один в  другой,  и  таких плоских и
тонких,  будто они вырезаны из бумаги. Система колец выглядела тончайшим
произведением  искусства,   хрупкой  игрушкой,   которой  можно   только
любоваться,  но  трогать ее  нельзя.  Боумен не  мог,  как ни  старался,
представить себе истинные размеры колец. Не верилось, что Земля, если ее
перенести сюда,  выглядела бы как шарик от подшипника, катящийся по краю
обеденной тарелки.
     Иногда за  кольцами можно  было  увидеть какую-нибудь звезду,  лишь
немного потерявшую в  яркости.  Свет  ее  проникал сквозь полупрозрачные
кольца,  чуть мерцая порой,  когда ее  заслоняли обломки покрупнее.  Ибо
кольца Сатурна, как известно уже с девятнадцатого столетия, не массивны;
законы  механики  не  допустили бы  этого.  Они  состоят  из  несчетного
множества  обломков.  Вероятно,  это  остатки  Луны,  подошедшей слишком
близко и разорванной на части притяжением планеты. Впрочем, каково бы ни
было их  происхождение,  человечеству повезло,  что  ему  дано созерцать
такое чудо,  потому что длительность их существования - лишь краткий миг
в истории Солнечной системы.
     Еще  в  1945  году  один  английский астроном отметил,  что  кольца
Сатурна недолговечны:  на них воздействуют гравитационные силы,  которые
скоро их  уничтожат.  Но это означало,  что и  возникли они сравнительно
недавно - два-три миллиона лет назад.
     Однако  никто  не  обратил  ни  малейшего  внимания  на  любопытное
совпадение:  кольца Сатурна возникли в  то  же время,  что и  человек на
Земле.


<ul><a name=39></a><h2>34. Луны Сатурна</h2></ul>

     "Дискавери"  углубился  в  широко  раскинувшуюся систему  спутников
Сатурна. До самой планеты оставалось менее суток пути. Корабль давно уже
пересек  резко   эллиптическую  "пограничную"  орбиту   самого  внешнего
спутника,  Фебы,  движущегося в  обратном по сравнению с  другими лунами
направлении  в  тридцати  миллионах  километров  от  своего  повелителя.
Впереди лежали  орбиты Япета,  Гипериона,  Титана,  Реи,  Диона,  Тефии,
Энцелада,  Мимаса,  Януса -  и сами кольца. В телескоп были видны многие
детали поверхности этих спутников Сатурна.  Все фотоснимки, какие Боумен
успел  сделать,  он  передал на  Землю.  Для  разведки одного  Титана  -
размером с  Меркурий,  около  пяти  тысяч  километров в  поперечнике,  -
понадобились бы месяцы,  а ему удалось бросить только беглый взгляд и на
Титан,  и  на  всех  его  ледяных  собратьев.  Впрочем,  большего  и  не
требовалось: он уже убедился, что Япет правильно указан ему как конечная
цель экспедиции.
     На  всех  других  спутниках он  заметил  лишь  кое-где  метеоритные
кратеры - их было гораздо меньше, чем на Марсе, - да беспорядочные пятна
света  и  тени,  перемежающиеся отдельными особенно  яркими  клочьями  и
полосами  -   видимо,   скоплениями  замерзшего  газа.   Зато  на  Япете
поверхность  отличалась  ясно   выраженными  географическими  контурами,
притом весьма странными.
     Этот спутник,  как и остальные, был повернут к Сатурну всегда одной
и  той же стороной;  одно полушарие лежало в глубокой тени,  и на нем не
обнаруживалось почти никаких элементов поверхности.  Другое поразительно
отличалось своим видом - на нем бросался в глаза ослепительно белый овал
размером примерно триста на шестьсот километров. Когда Боумен увидел это
удивительное образование,  только часть его  была  освещена Солнцем,  но
причина необычных колебаний яркости Япета сразу стала ясна.  На западной
стороне орбиты яркий эллипс обращен к Солнцу, а значит, и к Земле; когда
же  Япет  выходит  на  восточную сторону своей  орбиты,  с  Земли  можно
наблюдать только другое его полушарие, слабо отражающее свет.
     Огромный  эллипс  выглядел безукоризненно симметричным;  он  седлал
экватор Япета,  а  большая ось его лежала строго по  меридиану.  Контуры
были настолько резко очерчены,  что казалось, будто его кто-то аккуратно
нарисовал белой  краской  на  поверхности этой  маленькой луны.  Он  был
совершенно плоский,  и Боумен даже подумал,  что это замерзшее озеро, но
тогда нельзя было  объяснить правильность его  очертаний,  необыкновенно
похожих на искусственные.
     Однако  сейчас,   на  подходе  к  Сатурну,  некогда  было  особенно
пристально  изучать  Япет:  стремительно  приближались  решающие  минуты
полета -  последний маневр "Дискавери" с использованием возмущающей силы
тяготения  Сатурна.  Пролетая  мимо  Юпитера,  корабль  использовал  его
гравитационное поле  для  увеличения своей  скорости.  Теперь предстояло
добиться обратного:  корабль  должен  потерять значительную часть  своей
скорости,  чтобы  не  вырваться из  Солнечной системы  и  не  улететь  к
звездам.  Курс  "Дискавери" на  этом участке был  рассчитан так,  чтобы,
захваченный тяготением Сатурна,  он  превратился в  новый  спутник  этой
планеты и  начал  обращаться вокруг нее  по  резко эллиптической орбите,
вытянутой на три миллиона километров.  В ближайшей точке орбиты он почти
коснется Сатурна, в наиболее удаленной - затронет орбиту Япета.
     Данные земных компьютеров,  хотя они опаздывали теперь на три часа,
подтвердили Боумену,  что все в порядке.  Скорость и высота над Сатурном
верны, оставалось только ждать момента наибольшего сближения.
     Исполинская система  колец  уже  застилала весь  кругозор,  корабль
пролетал над  ее  внешним краем.  С  высоты пятнадцати тысяч  километров
Боумен  увидел  в  телескоп,  что  кольца  состоят в  основном из  льда,
сверкающего и  искрящегося в  лучах Солнца.  Он словно летел над снежной
бурей:  только в просветах вместо земной поверхности почему-то были ночь
и звезды.
     Когда "Дискавери",  скользя по кривой, подошел еще ближе к Сатурну,
Солнце  медленно  опустилось  к  слоистой  дуге  колец.   Теперь  кольца
легчайшим серебряным мостом перекрывали все  небо.  Хотя  они  были  так
разрежены,  что солнечный свет проникал сквозь них, лишь чуть потускнев,
мириады кристаллов отражали и рассеивали его,  рождая сверкающее зарево.
И  пока  Солнце  скрывалось за  этой  подвижной ледяной  завесой шириной
больше  полутора  тысяч  километров,  бледные  призраки плыли  по  небу,
сливаясь друг с  другом,  и  все вокруг озарялось вспышками и переливами
света.  Потом  Солнце спустилось ниже  колец,  они  обрамили его  своими
дугами, и небесный фейерверк кончился.
     Немного позднее корабль,  подходя к  точке  наибольшего сближения с
планетой на  ее  ночной стороне,  вошел в  тень-Сатурна.  Над  ним сияли
звезды и кольца, внизу простиралось слабо различимое море облаков. Здесь
не было тех загадочных световых явлений,  какие озаряли ночь на Юпитере,
- видимо,  для  этого Сатурн был слишком холоден.  Пятнистая поверхность
туч  едва  проступала в  слабом  призрачном сиянии,  которое исходило от
ледяных глыб,  летящих вверху по своей орбите и  еще освещенных Солнцем.
Но  посередине дуги  колец  уже  возник  широкий черный  разрыв,  словно
недостающий  пролет  в  недостроенном мосте,  -  на  кольца  легла  тень
планеты.
     Радиосвязь с  Землей прервалась;  пока  корабль не  выйдет из  тени
Сатурна, восстановить ее нельзя. Хорошо еще, что у Боумена хватало забот
и ему некогда было ощутить внезапно усилившееся одиночество. В ближайшие
несколько  часов  ему   предстояло,   не   отрываясь  ни   на   секунду,
контролировать маневр торможения, уже запрограммированный Землей.
     После   долгих  месяцев  праздности  вновь   ожили  дюзы   главного
двигателя,   выбрасывая  струи  раскаленной  плазмы,   многокилометровым
хвостом  стлавшиеся позади  корабля.  На  время  в  невесомый мир  рубки
вернулось ощушение тяжести.  А в сотнях километров внизу облака метана и
замерзшего аммиака озарялись невидимым дотоле светом -  это "Дискавери",
словно  некое  яростное  маленькое солнце,  прорезал тьму  сатурнианской
ночи.
     Наконец впереди забрезжил бледный рассвет; все больше замедляя свой
полет, корабль возвращался в день. Теперь он уже не мог оторваться ни от
Солнца, ни от Сатурна, но скорость его была еще достаточно велика, чтобы
отлететь на три миллиона километров и коснуться орбиты Япета.
     "Дискавери" вновь  устремился  через  орбиты  всех  внутренних лун,
теперь  уже  в  обратном  направлении.   Четырнадцать  дней  должен  был
продолжаться путь до Япета.  Впереди одна за другой лежали орбиты Януса,
Мимаса,  Энцелада,  Тефии,  Диона,  Реи,  Титана, Гипериона - миров, что
носили имена богов и  богинь,  забытых только вчера,  если  мерить время
космическими масштабами.
     А за ними -  Япет,  и "Дискавери" непременно надо с ним сблизиться.
Если это не удастся, корабль ляжет на обратную ветвь орбиты и начнет без
конца отсчитывать виток за витком, по двадцать восемь дней каждый.
     На вторую встречу с  Япетом надеяться нечего.  На следующем обороте
Япет  будет далеко -  почти за  Сатурном.  Правда,  корабль и  луна  еще
сблизятся,  но  в  таком  отдаленном будущем,  что  Боумен знал  -  быть
свидетелем этой встречи ему уже не доведется.


<ul><a name=40></a><h2>35. Око Япета</h2></ul>

     Когда  Боумен  впервые увидел Япет,  странный сверкающий эллипс был
частично в  тени и его освещало только слабое сияние Сатурна.  Теперь же
эта  луна,  плавно свершая свой семидесятидевятидневный путь по  орбите,
повернулась эллипсом навстречу Солнцу.
     И  по  мере  того  как  "Дискавери" понемногу замедлял свой  полет,
неминуемая встреча приближалась,  а  эллипс все рос и  рос в поле зрения
телескопа,  Боуменом все сильнее овладевала одна неотвязная мысль. Он ни
разу не упомянул о  ней в своих передачах,  вернее в ежедневных докладах
Центру управления,  -  чего доброго,  там подумают,  что он уже страдает
галлюцинациями.
     Боумен и  сам начинал этого опасаться.  Ведь он  был почти убежден,
что яркий эллипс,  так резко выделяющийся на темной поверхности Япета, -
это  какой-то   огромный  пустой  глаз,   пристально  следящий  за   его
приближением. Да, именно глаз, хотя и без зрачка, весь белый, без единой
отметины.
     Только когда до Япета оставалось всего восемьдесят тысяч километров
и  он  стал  вдвое больше знакомой земной Луны,  какой ее  привык видеть
человек,  Боумен  заметил  крохотное  черное  пятнышко  точно  посредине
эллипса.   Но   разглядывать  его   было  некогда  -   наступили  минуты
завершающего маневрирования.
     В  последний раз  главный двигатель "Дискавери" изверг  дремавшую в
нем  энергию.  В  последний раз  пробушевала среди лун  Сатурна огненная
ярость гибнущих атомов.  Отдаленный свист дюз и возросшая тяга двигателя
принесли Дэвиду Боумену чувство гордости - и печаль. Превосходные машины
выполнили свою  задачу  безупречно.  Они  доставили корабль  с  Земли  к
Юпитеру,  а затем к Сатурну,  и вот они работают в последний раз. Сейчас
опустеют до  дна  топливные баки  "Дискавери",  и  он  станет  таким  же
безвольным  и  пассивным,  как  любая  комета  или  астероид,  таким  же
бессильным пленником тяготения.  Даже когда через несколько лет прилетит
на  выручку другой корабль,  "Дискавери" не  станут заправлять топливом,
чтобы он мог вернуться" на Землю,  -  это было бы слишком расточительной
затеей.  Ему  суждено остаться здесь,  на  орбите  вокруг Япета,  вечным
памятником начального этапа исследования планет.
     Тысячи километров таяли одна  за  другой,  вот  уже  счет  пошел на
сотни,  и  стрелки топливомеров быстро  приближались к  нулю.  У  пульта
управления Боумен тревожно поглядывал то  на  ситуационный экран,  то на
самодельные  номограммы,  построенные  им  для  ускоренных  расчетов  по
истинному масштабу  времени.  Если,  уцелев  в  стольких испытаниях,  он
сейчас  не   сумеет  сблизиться  с   Япетом  из-за  нехватки  нескольких
килограммов топлива, это будет страшным поражением.
     Тяга прекратилась, свист реактивных струй главного двигателя смолк,
и  только верньерные движки продолжали еле ощутимыми толчками направлять
"Дискавери" на  орбиту.  Теперь огромный полумесяц Япета  заслонил собой
весь кругозор.  До  сих пор Боумену он  представлялся маленьким небесным
камешком,  да таким он и  был в  действительности по сравнению с  миром,
вокруг которого обращался.  Но  сейчас,  когда Япет устрашающе навис над
кораблем,   он  казался  огромным  -  словно  некий  космический  молот,
занесенный над "Дискавери", он грозил размять его как скорлупку.
     "Дискавери" приближался в Япету так медленно, что движение почти не
ощущалось и  нельзя было  заметить тот  миг,  когда произошла неуловимая
перемена  и  космическое тело  вдруг  стало  ландшафтом  в  каких-нибудь
восьмидесяти километрах под  кораблем.  Надежные верньеры дали последние
подправляющие толчки и смолкли навсегда. Корабль вышел на свою последнюю
орбиту:  время  оборота -  три  часа,  скорость -  всего  тысяча  триста
километров в час.  Большей скорости в этом слабом гравитационном поле не
требовалось. "Дискавери" стал спутником спутника.


<ul><a name=41></a><h2>36. Старший брат</h2></ul>

     - Опять выхожу на дневную сторону, она точно такая, как я описал на
прошлом витке.  Похоже, что на этом шарике только два вида поверхностных
пород.  Черная поверхность вроде древесного угля, и строение почти такое
же,   насколько  могу  разглядеть  в  телескоп.  Напоминает  подгоревший
сухарик.
     А  с  белым  плато  никак  не  могу  разобраться.  Границы очерчены
чрезвычайно резко. Оно совсем гладкое, ни щербинки не видно. Может быть,
это  даже жидкость -  поверхность как  будто плоская.  Не  знаю,  что вы
разглядели на  видеограммах,  которые я  передал,  попробуйте вообразить
себе замерзшее море молока - будет самое точное представление.
     ...Может,  это какой-то тяжелый газ...  впрочем,  нет, пожалуй, это
исключается.   Иногда  мне  кажется,  что  белая  поверхность  движется,
очень-очень медленно, но утверждать не могу.
     ...Я снова над белым плато,  на третьем витке.  На этот раз надеюсь
пролететь поближе к черной отметине посередине,  я ее заметил, еще когда
подлетал  к  Япету.  Если  мои  расчеты  верны,  я  пройду  километрах в
восьмидесяти от...  пока не знаю,  как назвать эту штуку...  Да-да,  уже
вижу,  там,  где и ожидал. Она показывается из-за горизонта, а сзади нее
виден  Сатурн,  в  том  же  секторе неба...  Секунду,  сейчас посмотрю в
телескоп...
     Ого!  Да это похоже на какое-то здание!  Совершенно черное,  трудно
даже  разглядеть...  Никаких окон,  ничего!  Просто гладкая вертикальная
плита - огромная, наверно километра полтора высотой, иначе ее не увидать
бы  с  такого расстояния.  На  что  она похожа?..  Господи,  конечно же!
Точь-в-точь как  та  глыба,  которую вы  нашли на  Луне!  Это же  просто
старший брат лунного монолита!


<ul><a name=42></a><h2>37. Эксперимент</h2></ul>

     Назовем это "Звездные врата".
     Три миллиона лет назад они были воздвигнуты на  Япете и  с  тех пор
обращались вместе  с  ним  вокруг  Сатурна,  дожидаясь  решающего  часа,
который мог и  не  настать никогда.  При их  создании один из  спутников
Сатурна был разрушен,  и обломки творения все еще опоясывают эту планету
вращающимися кольцами.
     И вот долгому ожиданию пришел конец.  В другом,  совсем другом мире
народился разум и  начал рваться из  своей планетной колыбели.  Наступал
решающий час древнего эксперимента.
     Те,  кто положил начало этому эксперименту а  давние,  незапамятные
времена,  не были людьми и  ничуть не походили на людей.  Но они были из
плоти и  крови и,  вглядываясь в  глубины космоса,  испытывали священный
трепет,  и изумление,  и чувство одиночества. И овладев, наконец, силами
природы, они полетели к звездам.
     В  своих странствиях они встретили жизнь во  множестве проявлений и
наблюдали работу эволюции в тысяче миров.  Они видели,  как часто первые
слабые искорки разума, едва народившись, гасли в космической ночи.
     Во  всей  Галактике не  нашли  они  ничего более драгоценного,  чем
Разум,  и  потому  стали  повсюду  помогать его  зарождению.  Они  стали
пахарями звездных полей, они сеяли и порой собирали урожай.
     А  иногда им  приходилось безжалостно выпалывать сорняки.  Когда их
разведывательный  корабль  после  путешествия,  длившегося  тысячу  лет,
достиг  Солнечной системы,  огромные  динозавры давно  уже  вымерли.  Он
промчался мимо оледенелых внешних планет, помедлил немного над пустынями
умирающего Марса и направился к Земле.  Исследователи увидели внизу, под
кораблем, мир, где жизнь била ключом. Долгие годы они изучали, собирали,
систематизировали.   Узнав  все,  что  можно  было  узнать,  они  начали
перестраивать. Они вмешались в судьбу многих видов на суше и на море. Но
раньше чем через миллион лет они не  могли узнать,  какой из  их  опытов
окажется удачным.
     Они были терпеливы,  но еще не бессмертны,  а в этой Вселенной с ее
сотней миллиардов солнц было столько дела, и их звали другие миры. И они
снова улетели в бездну, зная, что сюда больше не вернутся.
     Да в этом и не было нужды.  Слуги,  которых они,  улетая, оставили,
доделают остальное.
     На Земле наступали и  отступали ледники,  а  неизменно бесстрастная
Луна светила на них,  надежно храня свою тайну.  И еще медлительней, чем
ледники,  цивилизации то разливались приливной волной по всей Галактике,
то исчезали.  Империи,  странные,  прекрасные и  ужасающие,  возникали и
гибли,  передавая свои знания преемникам.  Земля не была забыта, нет, но
что  могло дать еще  одно посещение?  Она  пока еще  оставалась одним из
миллионов немых миров, из которых лишь немногим суждено было заговорить.


<ul><a name=43></a><h2>38. Страж</h2></ul>

     - Воздух на  корабле становится все  хуже,  у  меня почти все время
болит  голова.  Кислорода еще  много,  но  фильтры не  смогли  до  конца
очистить атмосферу:  она  сильно загрязнена с  тех  пор,  как в  вакууме
закипели жидкости. Когда мне становится совсем туго, я спускаюсь в гараж
хлебнуть немного чистого кислорода из баллонов в капсулах...
     ...Никакого  отклика  на   свои  сигналы  не  получил.   Вследствие
наклонения моей орбиты я  все дальше ухожу от  ЛМА-2.  Кстати,  это ваше
название  неверно  вдвойне  -  ни  малейших  признаков  магнитного  поля
по-прежнему нет.
     Сейчас наименьшее удаление -  около ста  километров;  в  результате
вращения  Япета  оно  возрастет  примерно  до  ста  шестидесяти,   затем
сократится до  нуля.  Через тридцать дней  я  пройду непосредственно над
объектом,  но этого долго ждать,  да к  тому же он тогда будет на ночной
стороне...
     Даже  и  сейчас он  держится в  поле зрения всего несколько минут и
уходит за горизонт.  Чертовски досадно, никак не удается толком провести
наблюдения.
     ...Так вот,  я просил бы вас одобрить мой план. Космическая капсула
развивает достаточное ускорение,  поэтому на ней можно без особого риска
совершить посадку и потом вернуться на корабль.  Я хочу выйти из корабля
и подобраться поближе.  Если никакой опасности не замечу,  сяду рядом, а
то и на верхушку этой махины.
     Пока я буду спускаться, корабль останется в пределах видимости, так
что в полном отрыве от него придется пробыть всего часа полтора.
     Убежден,  что  другого  решения  нет.  Я  пролетел больше  полутора
миллиардов километров, и последние сто километров меня не остановят.

     Страж  Звездных  Врат,   чьи   необыкновенные  органы  чувств  были
неизменно обращены к  Солнцу,  уже много недель следил за приближающимся
кораблем.  Те, кто создал Страж, подготовили его для многих задач, в том
числе и  для этой.  Он  уловил,  что корабль,  летящий из теплого сердца
Солнечной системы,  устремляется к  нему.  Будь он  живой,  он ощутил бы
волнение,  но  такое чувство было ему недоступно.  Даже если бы  корабль
пролетел мимо,  Страж не  ощутил бы  и  тени разочарования.  Он ждал три
миллиона лет. Он готов был ждать вечно.
     Страж  наблюдал и  отметил,  что  корабль-пришелец сбавил скорость,
тормозясь струями раскаленного газа,  но  ничего не предпринимал.  Потом
ощутил  бережные  прикосновения излучений,  пытавшихся проникнуть в  его
тайны. И опять никак не отозвался.
     Но  вот  корабль вышел  на  орбиту и  стал  кружить низко над  этой
необычно  пестрой  луной.  Вспышками  радиоволн  он  начал  разговор  со
Звездными Вратами.  Много  раз  подряд  он  отсчитывал простые числа  от
одного до одиннадцати.  Потом перешел к более сложным сигналам, на самых
разных  частотах,   в  ультрафиолетовом,   инфракрасном,   рентгеновском
диапазонах. Страж не отвечал: ему нечего было сказать.
     Корабль  надолго  затих,   а  потом  Страж  заметил,  что  от  него
отделилось и  начало спускаться к  Вратам какое-то  тело.  Он  поискал в
своей  памяти,   и  логические  цепи,   повинуясь  приказам,  полученным
очень-очень давно, приняли решение.
     Под ледяными лучами Сатурна в Звездных Вратах пробудились спавшие в
них силы.


<ul><a name=44></a><h2>39. Навстречу Оку</h2></ul>

     Снаружи "Дискавери" казался совершенно таким же, каким Боумен видел
его  перед  стартом  на  окололунной  орбите,  в  свете  огромной  Луны,
занимавшей  полнеба.   Разве  только  одно  немного  изменилось:  краска
наружных  надписей,  указывавших назначение различных люков,  креплений,
розеток внешнего питания и  других  наружных устройств,  словно бы  чуть
выцвела от долгого пребывания в лучах ничем не заслоненного Солнца.
     Солнце отсюда выглядело так,  что  земной житель его ни  за  что не
узнал бы.  Оно было еще слишком ярким,  чтобы счесть его звездой,  но на
маленький диск его нетрудно было смотреть в  упор.  И  оно уже совсем не
грело: Боумен, сняв перчатку, подставил руку под его лучи, струившиеся в
иллюминатор космической капсулы,  и не ощутил на малейшего прикосновения
тепла к  своей коже.  С  таким же  успехом можно было греться под лучами
Луны.  Даже чуждый ландшафт, раскинувшийся под ним в нескольких десятках
километров,  не подчеркивал с такой остротой, как бесконечно далек он от
родной Земли.
     И  теперь  он,  наверно  в  последний  раз,  вышел  за  порог  того
искусственного мирка,  который столько месяцев был его домом.  Даже если
он не вернется,  корабль все так же будет нести свою службу - передавать
на  Землю  показания приборов,  покуда  какая-нибудь авария не  разрушит
окончательно его электронные цепи.
     А  если  он,   Боумен,   все-таки  вернется?   Что  ж,   он  сумеет
продержаться, может быть, даже сохранить рассудок еще несколько месяцев.
А  потом  наступит конец,  потому что  система гипотермического сна  без
электронного мозга действовать не может.  Значит,  до прилета "Дискавери
II" на Япет - а это будет через четыре-пять лет - он не доживет.
     Но  он быстро прогнал эти мысли.  Перед ним в  небе всходил золотой
полумесяц Сатурна,  и он был первым человеком, кому довелось увидеть это
зрелище.   Взорам   других  людей   Сатурн  всегда  предстает  полностью
освещенной стороной,  обращенной к  Солнцу.  А  здесь  это  был  изящный
полумесяц,  и кольца пересекали его тонкой линией - ни дать ни взять лук
со стрелой, которая вот-вот будет пущена прямо в Солнце.
     На линии колец были видны еще и  яркая звездочка -  Титан,  и более
слабые искорки -  другие луны Сатурна. Не пройдет и половины начавшегося
столетия,  как  на  всех  этих  небесных телах  побывают люди,  но  ему,
Боумену, не суждено узнать, какие тайны они там откроют...
     Резко   очерченная  граница  белого   слепого  ока   Япета   быстро
приближалась:  до него оставалось километров сто пятьдесят -  меньше чем
через десять минут он будет над целью.
     Жаль,  нельзя никак узнать,  доходят ли  его слова до Земли -  ведь
теперь  сигнал  летит  до  нее  долгих полтора часа.  Будет  жесточайшей
иронией  судьбы,   если  из-за  какой-нибудь  неисправности  в   системе
ретрансляции он внезапно утонет в молчании и никто не узнает,  что с ним
произошло.
     - "Дискавери" еще светился звездочкой высоко в черном небе. Капсула
обгоняла его,  набирая  скорость на  спуске,  но  Боумен  знал  -  скоро
двигатели затормозят ее и  корабль скроется из виду,  оставив его одного
на светящейся равнине с черной загадкой в центре.
     Плоский черный обелиск вырастал из-за  горизонта,  заслоняя звезды.
Боумен  развернул капсулу вокруг оси  гироскопов и  включил двигатель на
полную тягу,  чтобы  погасить орбитальную скорость.  По  длинной пологой
дуге капсула начала снижаться к поверхности Япета.
     В  мире с  более мощным гравитационным полем этот маневр потребовал
бы  непозволительного расхода топлива.  Здесь  же  капсула весила  всего
килограммов  десять,  и  Боумен  мог  несколько  минут  лететь,  как  бы
планируя:  так  он  избежал  опасной  растраты запаса  топлива,  которая
приковала бы  его к  планете без надежды возвратиться на "Дискавери".  А
впрочем, для него это уже не имело особого значения...
     До поверхности было еще почти десять километров; Боумен летел прямо
на черную громаду, вознесшуюся во всем своем геометрическом совершенстве
над безликой равниной.  С  виду монолит был так же мертв,  как и плоская
белая   поверхность  вокруг;   только  сейчас  Боумен  ощутил  всю   его
огромность.  Судя  по  тщательным измерениям сделанных  им  фотоснимков,
высота этого  обелиска достигала шестисот метров -  на  Земле нашлось бы
немного зданий  такой  высоты.  А  пропорции его,  насколько можно  было
судить,  были те  же,  что и  у  лунного монолита,  -  то  же любопытное
отношение 1:4:9.
     - Я  сейчас в  пяти километрах от  него,  держусь на  высоте тысяча
двести метров. Пока никаких признаков активности - приборы молчат. Грани
на вид совершенно гладкие, отполированные. Такая древность - и ни единой
щербинки от метеоритов!..
     ...И на его...  как ее назвать...  крыше,  что ли, тоже ни соринки,
чисто!  И никаких отверстий тоже нет. Я надеялся, что найду какой-нибудь
вход...
     ...Вот я  уже над ним,  парю на высоте полутораста метров.  Не буду
попусту тратить время,  а то скоро прервется связь с "Дискавери".  Решил
садиться.  Крыша с виду очень прочная, а если что - сразу уйду на полной
тяге...
     ...Подождите... Не понимаю... Странно...
     Голос Боумена оборвался, изумление и замешательство лишили его дара
речи. Он не испугался, он просто не мог описать то, что увидел.
     Он  висел  над  огромным  плоским  прямоугольником примерно  двести
пятьдесят  на  шестьдесят  метров,  сделанным  из  какого-то  материала,
который с виду был массивный, как скала. Но по мере снижения капсулы эта
черная  плоскость стала  словно  отступать,  уходить внутрь.  Совсем как
общеизвестная оптическая  иллюзия:  глядишь  на  трехмерный  предмет  на
картинке,  небольшое усилие воли - и те грани, которые выступали вперед,
оказываются заглубленными внутрь...
     Но  здесь это  происходило с  огромным и  с  виду прочным массивом!
Непостижимо,  невероятно,  но  это  был  уже не  монолит,  высящийся над
плоской равниной.  То,  что  казалось его крышей,  провалилось вниз,  на
безмерную глубину.  На  одно  головокружительное мгновение ошеломленному
Боумену  показалось,  что  перед  ним  разверзлась вертикальная шахта  -
прямоугольный  ствол,   уходящий  в   бездну  и   вопреки  всем  законам
перспективы не сужающийся с расстоянием.
     Око  Япета  мигнуло,  словно сбрасывая досадную соринку.  У  Дэвида
Боумена хватило времени только на одну судорожно-рваную фразу -  люди на
Земле,  в  полутора миллиардах километров от  Япета,  услышали ее  через
восемьдесят минут и запомнили до конца жизни:
     - Он полый...  Он без дна...  без конца...  и...  о Боже,  он полон
звезд!..


<ul><a name=45></a><h2>40. Уход</h2></ul>

     Звездные Врата открылись.  И закрылись.  Пространство искривилось -
только на миг, слитком краткий, чтобы его можно было измерить.
     И  вновь Япет стал пустынным,  каким был три миллиона лет,  если не
считать покинутый,  но еще неразрушенный корабль, пославший тем, кто его
создал, весть, которую они не могли понять, как не могли ей поверить...


<ul><a name=46></a><h2>VI. СКВОЗЬ ЗВЕЗДНЫЕ ВРАТА</h2></ul>



<ul><a name=47></a><h2>41. "Узловая станция" пространства</h2></ul>

     Он  не  ощущал  движения  и,   однако,   падал  навстречу  звездам,
блиставшим там,  в темных глубинах Япета.  Нет - не там сияли звезды, не
там, - он был уверен. Теперь, когда было уже слишком поздно, он пожалел,
что  мало интересовался теориями гиперпространства и  трансразмерностных
каналов.   Для   Дэвида   Боумена   эти   понятия  уже   перестали  быть
теоретическими.
     Наверно, этот монолит на Япете был полый... А "крыша" - так, просто
обман зрения или какая-то диафрагма,  она раскрылась и впустила его,  но
куда впустила?  Насколько он мог верить своим глазам,  он падал вместе с
капсулой  в  огромной  шахте  прямоугольного сечения  глубиной в  тысячи
метров. Падал все быстрей и быстрей, но просвет шахты под ним не менялся
в размерах и не приближался к нему.
     Только звезды двигались, сначала очень медленно, - до него не сразу
дошло,  что  они  разбегаются в  стороны,  за  пределы того просвета,  в
который видны ему.  Но  вскоре он убедился,  что звездное поле все время
расширялось,  как  будто  оно  мчалось к  нему  с  немыслимой скоростью.
Расширение поля носило нелинейный характер -  звезды в  центре словно бы
почти не двигались, а чем дальше от центра, тем стремительней ускорялось
их движение;  у края просвета,  прежде чем совсем исчезнуть из виду, они
уже казались летучими световыми черточками.
     Но на смену им появлялись другие:  они как бы притекали в  центр из
источника,  совершенно неисчерпаемого.  Боумен успел подумать: что, если
какая-нибудь звезда так и  будет лететь прямо на  него и  он  врежется в
раскаленное солнце?  Но звезды оставались столь далеки от него, что ни у
одной нельзя было  разглядеть диск,  и  неизменно расходились в  стороны
светящимися черточками, исчезая за краями своей прямоугольной рамки.
     А  дальний конец шахты все не  приближался.  Как будто вся шахта со
своими  стенами  двигалась вместе  с  Боуменом,  увлекая  его  навстречу
неведомой участи. А может, он вообще не двигался - это само пространство
перемещалось вокруг него?
     И  вдруг он понял:  непонятное творится не только с  пространством.
Часы  на  маленькой приборной панели капсулы тоже  вели себе чрезвычайно
странно.
     Обычно цифры десятых долей секунды мелькали в окне счетчика времени
так быстро,  что их едва можно было уловить.  Теперь же они появлялись и
исчезали через отчетливо уловимые промежутки времени,  и  Боумен мог без
труда отсчитывать их одну за другой. А секунды тянулись так невообразимо
медленно, словно время готово было остановиться. Наконец, отсчет десятых
долей прекратился совсем - цифры в окошке застыли между 5 и 6.
     И  однако,  Боумен  мог  по-прежнему мыслить и  даже  замечал,  как
эбеново-черные стены  шахты  пролетают со  скоростью,  которую нельзя ни
уловить,  ни  измерить -  то  ли это нуль,  то ли тысячекратная скорость
света...  Почему-то он не испытывал ни удивления,  ни тревоги. Напротив,
он будто спокойно ждал чего-то хорошего -  так с ним было однажды, когда
специалисты   по    космической   медицине    проверяли   его    психику
галлюциногенными наркотиками.  Мир вокруг был странный, удивительный, но
не внушал страха.  Ведь он,  Боумен, пролетел сотни миллионов километров
ради  раскрытия тайны,  ну  а  теперь  тайна,  похоже,  сама  летит  ему
навстречу.
     Прямоугольник впереди посветлел.  Яркие  черточки звезд тускнели на
фоне млечного неба, которое сияло все сильнее. Казалось, капсула летит к
скоплению облаков, равномерно освещенному лучами невидимого солнца.
     Туннель кончался.  Дальний его просвет, который все время оставался
недосягаемым,  на одном и  том же не поддающемся определению расстоянии,
вдруг  начал  повиноваться  обычным  законам  перспективы  -  теперь  он
приближался и становился все шире.  Одновременно Боумен ощутил,  что уже
не падает, а, наоборот, летит вверх; у него даже мелькнула мысль - уж не
пролетел ли  он  Япет насквозь и  не  вынырнет ли  сейчас на  другом его
полушарии.  Но капсула еще не успела вырваться из туннеля наружу, как он
понял: это не Япет и не какой-либо иной мир, ведомый человечеству.
     Здесь явно  не  было  атмосферы,  потому что  он  мог  различить до
мельчайших  подробностей все  предметы  на  открывшейся  ему  непривычно
плоской поверхности вплоть до невообразимо далекой черты горизонта.  Под
ним лежал мир исполинских размеров, должно быть, намного больше Земли. И
однако,  вся  эта  огромная поверхность была  сплошь,  словно  мозаикой,
испещрена  контурами  явно  искусственных  сооружений,  стороны  которых
измерялись многими километрами. Будто титан, способный играть планетами,
складывал здесь  огромную головоломку.  А  посередине многих  квадратов,
треугольников и многоугольников зияли отверстия черных шахт,  в точности
подобных той, из которой он сам только что вылетел.
     Но еще сильнее,  чем невообразимый мир,  который простирался внизу,
поразило и  встревожило Боумена  небо.  В  нем  не  было  ни  звезд,  ни
бездонного космического мрака.  Было  только  мягкое млечное сияние,  от
которого рождалось ощущение бесконечной протяженности.  Боумен вспомнил,
как ему описывали когда-то  страшные антарктические туманы:  "Будто тебя
сунули в  шарик.  для  пинг-понга".  Этот  образ  очень подходил к  тому
непостижимому,  что видел над собой Боумен,  только здесь это,  конечно,
объяснялось  совсем  иначе.   Млечное  сияние  неба  не  могли  вызывать
метеорологические причины, туман или снегопад, - ведь тут был абсолютный
вакуум.
     Когда глаза немного привыкли к перламутровому свечению неба, Боумен
заметил еще кое-что. Небо вовсе не было пустым, как показалось с первого
взгляда.   Оно   было  усеяно  мириадами  черных  крапинок,   совершенно
неподвижных и  расположенных в  самых  разных  беспорядочных сочетаниях.
Боумен не сразу их заметил - ведь это были просто черные точки, - но раз
увидев,  уже без труда различал. Они напоминали нечто очень знакомое, но
эта  мысль была так  безумна,  что Боумен отбрасывал ее,  пока логика не
вынудила его сдаться.
     Эти черные проколы в белом небе были звездами;  казалось, перед ним
фотографический негатив Млечного Пути.
     "Куда же  это я  попал?"  -  спрашивал себя Боумен и  понимал,  что
никогда не  узнает ответа.  Пространство словно вывернулось наизнанку...
Нет,  человеку тут не  место!  И  хотя в  капсуле было тепло,  он  вдруг
почувствовал леденящий холод,  и  его  начала бить дрожь,  с  которой он
никак не мог совладать. Хотелось зажмуриться и забыть о жемчужно сияющей
пустоте вокруг, но это было бы проявлением малодушия, а такого он не мог
себе позволить.
     Граненая   поверхность  планеты,   пронзенная  черными   колодцами,
стлалась внизу,  однообразная и неизменная. Боумен прикинул на глаз, что
летит  примерно на  высоте  пятнадцати километров и  мог  бы  без  труда
обнаружить признаки жизни.  Но  мир  этот  был  пустынен:  разум побывал
здесь, преобразил его по своей воле и ушел...
     А  потом  вдалеке,  километрах в  тридцати,  Боумен  увидел  горбом
торчавшую    над    плоской    равниной    полуразрушенную   конструкцию
цилиндрической формы.  Это мог быть только остов гигантского корабля. До
него было слишком далеко,  чтобы разглядеть какие-либо детали,  а  через
несколько секунд он  и  вовсе скрылся из виду,  но Боумен успел заметить
сломанные шпангоуты и тускло поблескивавшие листы металлической обшивки,
отодранной  кое-где,  словно  кожура  с  апельсина.  Сколько  тысяч  лет
пролежал  этот  исполин  на  пустынной  планете,   расчерченной,  словно
шахматная   доска,    геометрическими   фигурами?   И   какие   существа
странствовали на нем среди звезд?
     Но  тут из-за  горизонта показалось нечто такое,  что заставило его
забыть о покинутом корабле.
     Сначала оно выглядело плоским диском,  но только потому, что летело
почти прямо на него.  Когда же летевший предмет приблизился и прошел под
капсулой,  Боумен  увидел,  что  он  веретенообразной формы,  длиной сто
пятьдесят -  двести метров.  Местами по  его  длине  шли  какие-то  едва
различимые полосы, но их было трудно разглядеть, потому что предмет этот
то ли вибрировал, то ли вращался с большой скоростью.
     Оба  конца его  были заострены,  и  признаков каких-либо движителей
Боумен не заметил.  Человеческому глазу в нем было знакомо только одно -
его  цвет.  Если  это  и  правда было  вполне осязаемое творение чьей-то
техники,  а не оптическая иллюзия, то создатели его, видно, не гнушались
некоторых   человеческих  слабостей.   Однако   им   явно   чужда   была
ограниченность возможностей,  присущая людям:  веретено,  суда по всему,
они построили из золота.
     Повернув  голову  к  экрану  заднего  обзора,  Боумен  следил,  как
снижается эта  непонятная штука.  Пролетев мимо,  словно его здесь и  не
было,  она теперь опускалась к  одному из тысяч черных колодцев и  через
несколько секунд исчезла в  недрах планеты,  прощально сверкнув золотом.
Он  снова  остался  один  под  этим  зловещим  небом,   больше  прежнего
подавленный  ощущением  полного  одиночества  и  оторванности от  родной
Земли.
     И  тут  он  увидел,  что его капсула тоже снижается к  расчерченной
геометрическими узорами  поверхности огромного  мира  и  прямо  под  ним
ширится устье одной из  прямоугольных расщелин.  Пустое небо  сомкнулось
над ним, часы вновь замедлили ход и остановились, и капсула опять начала
падать  в  черную  шахту  навстречу другому далекому звездному полю.  Но
теперь он  был уверен,  что не  возвращается в  Солнечную систему,  и  в
мгновенном озарении -  может быть,  глубоко ошибочном -  понял,  куда он
попал.
     Это  была  своего рода диспетчерская Космоса,  здесь регулировалось
движение меж звезд в  непостижимых размерностях пространства и  времени.
Его занесло на Центральную Узловую Станцию Галактики.


<ul><a name=48></a><h2>42. Чужое небо</h2></ul>

     Далеко впереди снова стали смутно проступать стены шахты, озаряемые
слабым светом,  просачивавшимся откуда-то из невидимого еще источника. И
вдруг  черная  тьма  мгновенно оборвалась,  и  капсула вылетела в  небо,
усыпанное ярчайшими звездами.
     Боумен  вновь  очутился  в   привычном,   обыкновенном  космическом
пространстве,  но с первого взгляда понял,  что унесен на сотни световых
лет  от  Земли.  Он  даже не  пытался найти хоть одно из  тех созвездий,
которые с незапамятных времен были знакомы и близки человеку;  вероятно,
ни одну из звезд, блиставших сейчас вокруг него, не удалось бы увидеть с
Земли невооруженным глазом.
     Почти все  эти звезды были сосредоточены в  сияющей ленте,  которая
опоясывала небо;  лишь кое-где  черными клочьями ее  прорезали скопления
космической пыли.
     Звездная лента была похожа на  Млечный Путь,  только в  десятки раз
ярче.  Может быть,  это наша Галактика, подумал Боумен, но видит он ее с
другой точки,  очень близкой к ее ядру,  в котором теснятся друг к другу
сверкающие звезды.
     Хорошо,  если это  она и  есть -  все же  не  так далеко от  родной
Земли...  Но нет, было бы просто ребячеством на это надеяться. Солнечная
система так  невообразимо далека,  что  уже все равно -  в  своей ли  он
Галактике  или  в  самой  отдаленной  из  всех,   когда-либо  уловленных
телескопом.
     Он перевел взгляд вниз,  на планету,  от которой улетел,  и испытал
новое потрясение.  Внизу уже не было ни гигантского "граненого" мира, ни
какого-либо подобия Япета!  Там не  было ничего -  только исчерна-черное
пятно среди звезд, зиявшее словно дверь из темной комнаты, распахнутая в
еще более темную ночь.  И  сейчас же у него на глазах "дверь" закрылась.
Не отдалилась от него, нет, а постепенно заполнилась звездами, словно то
была прореха в  пространстве и  ее залатали...  Он остался один,  совсем
один, в этом чуждом небе.
     Капсула медленно разворачивалась, и взгляду Боумена открывались все
новые чудеса.  Сперва он увидел шарообразный сгусток звезд - чем ближе к
центру,  тем  гуще они  теснились,  так  что  сердцевина была уже совсем
слитным  сверкающим  пятном.   Внешние  очертания  шара  расплывались  в
постепенно редеющий ореол из солнц,  незаметно сливающийся с фоном более
удаленных звезд.
     Боумен догадался, что этот величественный сгусток пламени - шаровое
скопление звезд.  Он  созерцал то,  что  до  него  человеческий глаз мог
увидеть -только как смазанное пятнышко света в поле зрения телескопа. Он
не мог вспомнить,  как далеко от Земли до ближайшего шарового скопления,
но  знал  хорошо:  в  радиусе тысячи световых лет  от  Солнечной системы
ничего подобного нет.
     Капсула продолжала медленно вращаться,  и взгляду Боумена открылось
новое,  еще более странное явление -  огромное красное солнце,  во много
раз больше Луны, какой она видится с Земли. Боумен мог свободно смотреть
на  него;  судя  по  окраске,  солнце это  было не  горячее раскаленного
уголька.  Кое-где  по  сумрачно-багровой  поверхности текли  ярко-желтые
реки,  пылающие Амазонки,  извиваясь на десятки тысяч километров и затем
теряясь в пустынях умирающего солнца.
     Умирающего?   Нет,   это   было   ложное,   ошибочное  впечатление,
подсказанное человеческим опытом и чувствами, которые порождены красками
закатов на  Земле да мерцанием дотлевающих угольков в  камине...  А  эта
звезда  пережила  пламенное буйство  юности,  за  несколько быстролетных
миллиардов лет  промчалась через  фиолетовый,  синий  и  зеленый участки
спектра  и  ныне  вступила  в  возраст  устойчивой,  спокойной зрелости,
продолжительность которого трудно было даже вообразить.  Все, что было в
ее прошлом, - меньше тысячной доли того, что ей предстояло. История этой
звезды только начиналась.
     Капсула перестала поворачиваться;  теперь  огромное багровое солнце
смотрело прямо на  Боумена.  Хотя движения не  ощущалось,  он знал,  что
по-прежнему находится во  власти тех  сил,  которые унесли его  сюда  от
Сатурна.  Вся  наука и  техническое мастерство Земли казались безнадежно
примитивными по  сравнению  с  этими  силами,  влекущими  его  навстречу
неведомой, непостижимой участи.
     Он напряженно вглядывался в  пространство впереди,  пытаясь увидеть
цель,  к  которой  его  влекло,  -  может  быть,  какую-нибудь  планету,
вращающуюся вокруг этого солнца.  Но  он  не  заметил нигде ни  видимого
диска,  ни особо яркой точки;  если у  солнца и были планеты,  он не мог
разглядеть их на звездном фоне.
     Вдруг  на  самом краю  багрового солнечного диска он  заметил нечто
странное.  Там возникло и быстро разгорелось белое сияние -  быть может,
внезапное  извержение  или  вспышка,   из  тех,  что  время  от  времени
происходят почти на всех звездах.
     Сияние становилось все  ярче,  оно голубело и  разливалось по  краю
солнечного диска, кроваво-красные оттенки которого быстро поблекли перед
ним.  Усмехнувшись над нелепостью своей мысли, Боумен все же подумал, уж
не наблюдает ли он восход солнца... на солнце.
     Так оно и было.  Над пылающим горизонтом солнца поднималось светило
не крупнее окружающих звездочек,  но такое яркое, что на него невозможно
было  взглянуть.  Крохотная  бело-голубая  точечка,  яркая,  как  сияние
электрической дуги, понеслась с невероятной скоростью поперек солнечного
диска.   Видимо,   она  двигалась  очень  близко  к  поверхности  своего
гигантского партнера,  потому что  прямо под ней вздымался увлекаемый ее
притяжением огненный столб высотой во многие тысячи километров -  как бы
приливная волна планеты,  вечно несущаяся вдоль экватора красного солнца
в тщетной погоне за летучим огоньком в небе.
     Очевидно,  эта  пронзительно сияющая булавочная головка была  белым
карликом -  одной  из  странных яростных малых звезд размером не  больше
Земли,  но  в  миллион раз превосходящих ее  массой.  Подобные "неравные
браки"  среди  звезд  нередки,  но  мог  ли  помышлять Боумен,  что  ему
доведется увидеть такую двойную звезду своими глазами?
     Белый  карлик пробежал почти  над  половиной багрового диска  -  на
полный виток ему.  требовалось,  наверно, всего несколько минут, - когда
Боумен убедился,  наконец,  что его капсула тоже движется. Одна из звезд
впереди становилась все  ярче и  начала перемещаться относительно общего
фона. Видимо, это небольшое небесное тело очень близко - может быть, оно
и есть тот самый мир, куда он летит?..
     Но  оно приблизилось неожиданно быстро,  и  Боумен увидел,  что это
вовсе не планета.
     Из  ниоткуда надвинулось и  скоро заслонило собой весь обзор тускло
поблескивающее паутинно-решетчатое сплетение из металла протяженностью в
сотни  километров.  По  его  обширной,  как  материк,  поверхности  были
разбросаны сооружения,  огромные,  словно города,  но похожие на машины.
Вокруг  них  группировалось множество объектов  поменьше,  расположенных
аккуратными рядами и колоннами. Несколько таких групп промелькнуло мимо,
пока  Боумен  сообразил,  что  это  армады  космических  кораблей  и  он
пролетает над гигантской орбитальной стоянкой.
     На  ней  не  было  знакомых предметов,  по  которым можно  было  бы
представить себе масштабы проносившейся внизу панорамы,  и  потому он не
сумел  определить размеры кораблей,  висевших в  пространстве над  своей
базой.  Но несомненно,  корабли были колоссальны;  длина иных,  наверно,
измерялась  километрами.   Корпуса  их   имели  самую  различную  форму:
шаровидную  и  яйцевидную,   многогранных  кристаллов,   тонких  длинных
стержней,  дисков.  Видимо,  это  один из  транспортных узлов и  деловых
центров звездной цивилизации, решил Боумен.
     Вернее,  здесь  был  некогда такой центр,  может быть,  миллион лет
назад.  Ибо нигде Боумен не заметил никаких признаков жизни; этот широко
раскинувшийся космический порт был так же мертв, как Луна.
     Боумен понял это не только по отсутствию всякого движения,  но и по
другим  безошибочным  приметам  заброшенности:  в  металлической паутине
зияли огромные бреши -  их  пробили астероиды,  блуждавшие здесь,  точно
осы,  в  необозримо отдаленные времена.  Теперь это была уже не  стоянка
звездолетов, а космическая свалка лома.
     Он   разминулся   со   строителями  мертвого   гиганта   на   целую
геологическую эпоху:  при  мысли об  этом у  Боумена вдруг упало сердце.
Хоть он  и  не  знал,  что его ожидает,  но все же надеялся на встречу с
какими-то  разумными существами,  обитающими в  этом  звездном мире.  Но
видно,  опоздал  на  свидание...  Он  просто  попался  в  автоматическую
ловушку,  расставленную в  древние времена для  неведомой ему цели.  Она
пережила своих создателей, давным-давно погибших, и теперь захватила его
и,  протащив через всю Галактику, сбросила сюда, на эту небесную свалку,
должно быть, как многих других до него, и ему суждено умереть здесь, как
только иссякнет запас воздуха в капсуле.
     Да, бессмысленно ожидать чего-либо иного. Что ж... Он увидел воочию
столько чудес - за такую возможность многие отдали бы жизнь. Он вспомнил
о своих погибших товарищах... Нет, ему грешно сетовать на судьбу.
     Но  тут  он  обнаружил,  что  с  прежней,  неослабевающей скоростью
проносится над  заброшенным космическим портом.  Вот уже мелькнули внизу
его  последние "предместья",  показался и  ушел иззубренный,  обломанный
край,  и звезды,  заслоненные им,  вновь открылись перед Боуменом. Через
несколько минут кладбище звездолетов осталось далеко позади.
     Судьбе Боумена предстояло решиться не здесь,  а далеко впереди,  на
огромном багровом солнце:  теперь уже  можно было  не  сомневаться,  что
космическая капсула устремилась именно туда.


<ul><a name=49></a><h2>43. Ад</h2></ul>

     Все небо от  края до края заслонил собой багровый диск.  Он был так
близко, что поверхность его уже не казалась неподвижно застывшей. По ней
в разные стороны перемещались более яркие сгустки,  вздымались и опадали
вихри газа,  струи протуберанцев медлительно взвивались в  пространство.
Впрочем,  что значит "медлительно"?  Да если бы их скорость не достигала
миллиона километров в час, глазу не уловить бы их движения!
     Боумен даже не пытался охватить сознанием масштаб огненного ада,  к
которому приближался.  Когда там, в Солнечной системе, от которой теперь
его отделяли неисчислимые миллиарды километров, он пролетал мимо Юпитера
и Сатурна,  их огромность повергла его в смятение.  Но то,  что он видел
сейчас,  было в сотни раз огромнее.  Он мог лишь воспринимать зрительные
впечатления, нахлынувшие на него, даже не пытаясь их осмыслить.
     Это море огня,  полыхавшее под ним,  должно бы  внушать страх,  но,
странно,  он испытывал разве что некоторую настороженность.  И  вовсе не
потому,   что   был  подавлен  всеми  чудесами,   нет,   трезвая  логика
подсказывала:  его взял под защиту некий властный, едва ли не всемогущий
разум. Капсула была уже так близка к красному солнцу, что он сгорел бы в
один миг,  если бы его не ограждал от радиации какой-то невидимый экран.
И  ускорения,  которые он испытал в  пути с  Япета,  должны бы мгновенно
раздавить его,  а  он  остался цел и  невредим!  Право же,  если столько
заботы проявлено о его безопасности, можно еще надеяться на лучшее.
     Капсула  летела   теперь  по   пологой  дуге,   почти   параллельно
поверхности звезды,  но  постепенно снижаясь.  И  впервые за  все  время
Боумен  начал  улавливать  звуки.   До   него  доносился  слабый  рокот,
прерываемый потрескиванием и  шорохом,  будто  кто-то  рвал  бумагу  или
где-то очень далеко гремел гром.  Конечно, это был лишь слабый отголосок
чудовищной какофонии:  окружающую атмосферу сотрясали такие  возмущения,
что любой материальный предмет был бы распылен до атомного состояния.  А
Боумен в  своей капсуле был  защищен от  разрушительных колебаний так же
надежно, как и от огня.
     Языки  пламени высотой в  тысячи  километров вздымались и  медленно
опадали вокруг,  но  он  был прочно огражден от  неистовства раскаленных
газов.  Могучая энергия звезды бушевала, не задевая его, словно в другой
Вселенной;    капсула   спокойно   плыла    сквозь   яростные   вспышки,
неприкосновенная и неопалимая.
     Зрение Боумена,  потрясенное необычностью и величием всего, что ему
открылось, уже немного приспособилось, и он начал различать подробности,
которые раньше просто был  не  в  силах  уловить.  Поверхность звезды не
являла собой бесформенный хаос,  в ней была своя структура, как во всем,
что создано природой.
     Сперва он заметил маленькие - размером, пожалуй, не больше Азии или
Африки - газовые вихревые воронки, блуждавшие по поверхности. Иногда ему
удавалось заглянуть прямо  в  центр такой воронки,  и  там,  в  глубине,
виднелись более темные, менее раскаленные зоны. Как ни странно, здесь не
было солнечных пятен;  возможно,  они были признаками болезни,  присущей
только той звезде, которая освещает Землю.
     Изредка  появлялись  облака,   похожие  на  клочья  дыма,   гонимые
ураганом.  Возможно, то и был дым - ведь это солнце было таким холодным,
что здесь мог существовать обыкновенный огонь. На несколько секунд здесь
могли возникать химические соединения, тут же вновь разрываемые ядерными
реакциями, неистовствующими вокруг.
     Горизонт   светлел,    окраска   его   постепенно   переходила   из
сумрачно-багровой в желтую,  затем голубую и наконец слепяще-фиолетовую.
Из-за края диска выкатился белый карлик,  влача за собой приливную волну
звездного вещества.
     Боумен  ладонью заслонил глаза  от  нестерпимого блеска  маленького
солнца и смотрел на поверхность большой звезды,  вздыбленную притяжением
карлика.  Однажды ему пришлось видеть смерч на Карибском море. Пламенная
башня,  взметнувшаяся вверх  с  красного солнца,  имела  почти  такую же
форму.  Только  размерами она  намного отличалась от  того  смерча -  ее
основание было, наверно, диаметром больше Земли.
     И тут внизу,  прямо под Боуменом, появилось нечто совершенно новое,
чего  раньше не  было,  потому что  проглядеть это  было невозможно.  По
океану раскаленного газа  плыли мириады светящихся бусинок,  от  которых
исходило жемчужное сияние; каждые несколько секунд оно то вспыхивало, то
гасло.  Все бусинки двигались в одном направлении,  словно стая лососей,
идущая на нерест вверх по течению реки; порой они отклонялись то вправо,
то  влево,  так что пути их  пересекались,  но ни разу не коснулись друг
друга.
     Их были тысячи,  и чем дольше смотрел Боумен, тем больше убеждался,
что движение их имеет целеустремленный характер. Они были слишком далеко
от него, и никаких подробностей их строения разглядеть не удавалось; они
и  сами  были  заметны на  этой  гигантской панораме только потому,  что
размеры  их  достигали,   видимо,   десятков,  а  может  быть,  и  сотен
километров.   Если  это  были  живые  существа,   то  поистине  подобные
левиафанам, под стать масштабам того мира, в котором обитали.
     Может  быть,   это  просто  облачные  скопления  плазмы,   временно
стабилизированные  каким-то   случайным   сочетанием  естественных  сил,
подобно  недолговечным шаровым  молниям,  загадку  которых  все  еще  не
разгадали земные ученые?.. Объяснение простое и, пожалуй, успокаивающее,
но  Боумен,  глядя  на  странный  поток,  захвативший  чуть  ли  не  всю
поверхность звездного диска,  сам плохо в это верил. Блистающие световые
сгустки  знали,  куда  они  движутся:  они  целеустремленно стекались  к
основанию  огненного  столпа,  вздымавшегося вслед  за  белым  карликом,
который мчался по своей орбите над багровой звездой.
     Боумен еще раз вгляделся в эту рвущуюся вверх колонну,  которая уже
перемещалась по  горизонту  вслед  за  крохотной  звездочкой,  повинуясь
притяжению ее  колоссальной массы.  Что  это -  или он  слишком дал волю
своему воображению,  или и правда по гигантскому газовому гейзеру ползут
вверх мириады ярких искр, сливаясь в целые светящиеся материки?
     Мысль,  которая пришла ему в голову, была почти сумасбродна: уже не
происходит  ли  у  него  на  глазах  миграция  органических  существ  по
огненному мосту с одной звезды на другую?  Вряд ли ему доведется узнать,
стада  ли  это  космических зверей,  гонимые  через  пространство слепым
инстинктом,  подобно леммингам на Земле, или огромные скопления разумных
существ.
     Он попал в  иной мир,  по-иному сотворенный,  о котором мало кто из
людей мог даже помыслить.  За  пределами царств моря и  суши,  воздуха и
космоса лежит царство пламени -  и ему,  единственному из людей,  выпала
честь взглянуть на него.  Нельзя ожидать,  чтобы он еще и понял все, что
увидел...


<ul><a name=50></a><h2>44. Гостеприимство</h2></ul>

     Огненный столп уходил за край солнечного диска.  По тускло-багровой
поверхности солнца, в тысячах километров внизу, уже не скользили бегущие
пятнышки света.  Дэвид  Боумен,  оберегаемый от  губительных воздействий
среды,  которые могли уничтожить его за  малую долю секунды,  ждал своей
судьбы.
     Белый  карлик  стремительно близился  к  закату:  вот  он  коснулся
горизонта,  воспламенил его -  и исчез. Неверный сумеречный свет упал на
багровый ад внизу,  и  в  этот миг,  когда освещение резко переменилось,
Боумен уловил,  что  в  пространстве вокруг него происходит нечто совсем
необычайное.
     Очертания  поверхности  красного  солнца  задрожали  и  исказились,
словно он  глядел на нее сквозь текучую воду.  Он подумал было,  что это
какой-нибудь  эффект преломления света  -  его  могла  породить особенно
сильная ударная волна,  проходя через  возмущенную газовую атмосферу,  в
которую уже погрузилась капсула.
     Но свет все тускнел, как будто надвигались еще одни сумерки. Боумен
невольно поднял глаза и тут же виновато опустил,  вспомнив,  что главный
источник света здесь не небо, а раскаленный мир внизу.
     Вокруг,  казалось,  возникли стены из чего-то,  подобного дымчатому
стеклу;  они  становились все менее прозрачными,  гася багровое свечение
солнца.  Темнота сгущалась,  стихал  и  рев  звездных ураганов.  Капсула
плыла,  погруженная в ночь и тишину.  Спустя мгновение Боумен уловил еле
ощутимый  толчок  -  капсула  коснулась  какой-то  твердой  поверхности,
опустилась на нее и больше не шевельнулась.
     Какая поверхность?  Откуда?  Боумен спрашивал себя,  не  веря своим
ощущениям.   Но  тут  вновь  вспыхнул  свет,  и  растерянное  недоумение
сменилось безмерным отчаянием -  увидев, что его окружало, Боумен понял,
что сошел с ума.
     Да,  он  был готов к  любым чудесам.  Он  не ожидал только одного -
будничной заурядности.
     Капсула   покоилась   на   блестящем   полу   безлично   элегантных
апартаментов отеля,  какие можно встретить в любом большом городе Земли.
За иллюминатором была гостиная,  и в ней кофейный столик,  диван, дюжина
стульев, письменный стол, разные лампы, книжный шкаф, наполовину пустой,
на нем журналы и даже ваза с цветами. На одной стене висел "Мост в Арле"
Ван-Гога,  на  другой  -  "Мир  Кристины" Уайета.  Боумен  подумал:  вот
выдвинуть  сейчас  ящик  письменного  стола,  а  там  обязательно  лежит
Библия...
     Если  он  и  вправду сошел  с  ума,  его  галлюцинации на  редкость
упорядоченны.   Все  выглядело  совершенно  реальным:  он  на  мгновение
отвернулся,  но все осталось на своих местах. Единственной несуразностью
во всей этой картине -  и несуразностью весьма существенной -  была сама
капсула.
     Боумен долго сидел не  шевелясь в  своем кресле.  Он  все-таки  еще
ждал,  что мираж этот вдруг рассеется, но все оставалось на своих местах
столь же  прочно и  основательно,  как и  любые материальные предметы на
Земле.
     Нет,  это  было  подлинное,  настоящее -  или  уж  обман чувств так
невообразимо искусен,  что его не  отличить от  реальности.  Может,  это
своего рода испытание?  Тогда от  его,  Боумена,  поведения в  ближайшие
несколько минут зависит,  быть может, не только его судьба, но и будущее
всего человечества!
     Что делать? Сидеть и ждать, что будет дальше, или открыть капсулу и
выйти  -  рискнуть  и  проверить реальность окружающего?..  Пол  с  виду
прочный: во всяком случае, вес капсулы он выдержал. Если ступить на пол,
из чего бы он там ни был сделан, вряд ли можно провалиться.
     Но еще вопрос, есть ли тут воздух; как знать, может, в этой комнате
полнейший вакуум или она полна ядовитых газов. Впрочем, это маловероятно
- те,  кто  так  заботится о  нем,  вряд  ли  упустят столь существенную
деталь;  однако  без  особой  надобности незачем рисковать.  Долгие годы
практики  приучили Боумена  остерегаться отравленной атмосферы,  ему  не
хотелось выходить в неизведанную среду,  пока можно было этого избежать.
Правда, все вокруг выглядит точь-в-точь как гостиничный номер где-нибудь
в Соединенных Штатах.  Но ведь ему-то ясно,  что на самом деле он сейчас
находится в сотнях световых лет от Солнечной системы...
     Он  опустил  лицевой щиток  шлема,  изолировав себя  от  окружающей
атмосферы,  и  открыл люк капсулы.  Коротко зашипел воздух -  давление в
капсуле и в комнате уравнялось, и Боумен вышел из капсулы.
     Насколько он  мог судить,  сила тяжести была вполне нормальной.  Он
поднял  руку  и  расслабил мышцы  -  не  прошло и  секунды,  как  ладонь
ударилась о его бок.
     От этого все вокруг стало вдвойне фантастичным.  Одетый в скафандр,
он стоял -  а  должен был бы плавать!  -  около капсулы,  которая вообще
годилась только для мира невесомости.  Все привычные рефлексы астронавта
здесь отказали, Боумену приходилось обдумывать каждое движение.
     Словно в трансе, он медлено зашагал из голой, пустой части комнаты,
где стояла капсула,  в апартаменты отеля. Он был почти готов к тому, что
вещи исчезнут при его приближении,  но все оставалось реальным и  с виду
вполне незыблемым.
     Он остановился у  кофейного столика.  На нем стоял обычный видеофон
системы  Белла  и  даже  лежала  телефонная книга.  Боумен  наклонился и
неуклюже взял книгу рукой в  герметической перчатке.  На  ней знакомыми,
тысячу раз читанными буквами стояло: "Вашингтон, округ Колумбия".
     Он    вгляделся   пристальней   и    получил   первое   объективное
доказательство,  что,  как  ни  реальна  земная  обстановка  вокруг,  он
находится не на Земле.
     Боумен  смог  прочесть  только  слово  "Вашингтон",  все  остальные
надписи были смазаны,  как бывает на  копиях с  газетных фотографий.  Он
наугад раскрыл книгу,  полистал.  Страницы были пустые и не из бумаги, а
из  какого-то  жесткого  белого  материала,  правда,  очень  похожего на
бумагу.
     Он  снял  телефонную трубку и  прижал к  шлему.  Если  бы  видеофон
работал, он услышал бы шумок. Но, как он и ожидал, трубка молчала.
     Значит, все вокруг - декорация, хотя и до неправдоподобия тщательно
сделанная.  Притом  сделанная явно  не  для  того,  чтобы  обмануть,  а,
пожалуй,  напротив -  приободрить.  Во  всяком случае,  ему хотелось так
думать.  От  этой мысли стало легче на  душе,  но все же Боумен решил не
снимать скафандр, пока не обследует все вокруг.
     Вся мебель выглядела достаточно прочной и  надежной:  он посидел на
стульях -  они  выдержали его  вес.  А  вот  ящики  письменного стола не
выдвигались, они были бутафорские.
     Бутафорскими оказались и  книги,  и  журналы:  как и  в  телефонной
книге, прочесть можно было только название. И подбор довольно безвкусный
- по   большей  части   бульварные  бестселлеры,   немного  сенсационной
публицистики,  несколько разрекламированных автобиографий. Все журналы и
книги были по меньшей мере трехлетней давности и  не отличались глубиной
содержания.  Впрочем,  это не  имело особого значения -  ведь книги даже
нельзя было снять с полок.
     В комнате было две двери, которые довольно легко отворились. Первая
вела в небольшую,  но уютную спальню, где стояли кровать, туалетный стол
и два стула.  Выключатели света работали.  Боумен раскрыл стенной шкаф и
обнаружил четыре костюма и халат,  аккуратно развешанные на плечиках,  с
десяток белых сорочек и несколько комплектов белья.
     Он  снял один костюм и  внимательно осмотрел.  На ощупь,  насколько
удалось определить сквозь перчатку,  материал походил скорее на мех, чем
на ткань. И покрой был немного старомодный - на Земле уже больше четырех
лет не носили однобортных пиджаков.
     За спальней оказалась ванная комната,  оснащенная всем необходимым;
он  с  удовлетворением отметил,  что  все здесь отнюдь не  бутафорское и
работает как положено. Рядом была маленькая кухня, и в ней тоже все, что
надо:  электрическая плита,  холодильник,  шкафчики,  посуда и  столовый
прибор,  мойка,  стол  и  стулья.  Боумен принялся обследовать кухню  не
только из любопытства - он успел порядком проголодаться.
     Он открыл холодильник, волна прохладного тумана опахнула его. Полки
холодильника были забиты банками и  коробками;  все  этикетки показались
хорошо знакомыми,  но,  приглядевшись поближе,  он убедился,  что и  тут
надписи смазаны и прочесть их невозможно. Ни фруктов, ни яиц, ни молока,
ни мяса или масла - ничего свежего не было, в холодильнике лежали только
консервированные или расфасованные продукты.
     Боумен вынул знакомую коробку с  кукурузными хлопьями,  подумав при
этом,  что их совершенно незачем было замораживать. Но едва взяв коробку
в руки, понял, что в ней вовсе не хлопья - слишком она тяжелая.
     Он  сорвал крышку и  заглянул внутрь.  Коробка была  заполнена чуть
влажной мякотью синего цвета,  консистенцией и  весом немного похожей на
хлебный  пудинг.  Если  не  считать странной окраски,  мякоть  выглядела
довольно аппетитно.
     Но  тут  Боумен спохватился,  что  ведет  себя  смешно.  "За  мной,
конечно,  наблюдают,  и я,  наверно,  кажусь совершенным идиотом в своем
скафандре.  Если  это  проверка  умственных  способностей,  то  я,  надо
полагать,  уже  провалился",  -  подумал  он.  Не  колеблясь больше,  он
вернулся в спальню, отщелкнул крепежные зажимы шлема, соединяющие его со
скафандром, приподнял шлем на несколько миллиметров, нарушив герметичный
контакт прокладок, и осторожно потянул носом. Насколько он мог судить, в
его легкие попал совершенно нормальный воздух.
     Боумен бросил шлем  на  кровать,  весело,  хотя и  весьма неуклюже,
начал стаскивать с себя скафандр.  Покончив с этим, он потянулся, сделал
несколько глубоких вдохов  и  бережно  повесил  скафандр в  стенной шкаф
рядом с другой,  более обычной одеждой. В соседстве с пиджаками скафандр
выглядел  не   особенно  уместным,   но  свойственная  всем  астронавтам
аккуратность не позволила Боумену бросить его где попало.
     Затем он поспешно прошел в  кухню и принялся более подробно изучать
коробку с "хлопьями".
     От   синего   хлебного  пудинга   исходил  слабый   пряный   запах,
напоминавший аромат  миндального печенья.  Боумен  прикинул его  вес  на
руке,  потом  отломил кусочек и  осторожно понюхал.  Теперь он  уже  был
уверен,  что  отравить его никто здесь не  намерен,  но  ведь возможны и
ошибки, да еще в таком сложном деле, как биохимия.
     Он отщипнул несколько крошек,  потом отправил в рот весь отломанный
кусок,   разжевал  и  проглотил:   вкус  был  отличный,   хотя  какой-то
непонятный,  описать его было просто невозможно.  Закрыв глаза, нетрудно
было вообразить,  что ешь мясо,  или пшеничный хлеб грубого помола,  или
даже  сухие  фрукты.  Что  ж,  если  эта  пища  не  вызовет каких-нибудь
нежелательных последствий, голодная смерть ему здесь не грозит.
     Несколько раз  набив полный рот  этой  снедью,  Боумен почувствовал
себя вполне сытым и стал искать, чем бы напиться. В глубине холодильника
было с полдюжины банок пива широко известной марки,  и он открыл одну их
них.  Крышка отскочила как обычно,  но,  к  немалому огорчению Боумена в
банке оказалось не пиво, а все та же синяя масса.
     Боумен торопливо открыл еще несколько коробок и  банок:  под самыми
разными этикетками они содержали одно и  то  же синее вещество.  Похоже,
что меню у  него будет довольно однообразное,  да и выпить,  кроме воды,
тоже  нечего...  Он  открыл  кран,  налил  стакан  прозрачной  жидкости,
осторожно отхлебнул и тут же выплюнул.  Вкус оказался отвратительный. Но
потом,  устыдившись этой невольной реакции,  Боумен заставил себя выпить
стакан до дна.
     С первого глотка стало ясно, что это за жидкость. Вкус был скверный
просто  потому,  что  она  была  совершенно безвкусна:  из  крана  текла
чистейшая  дистиллированная  вода.  Неведомые  хозяева  явно  решили  не
подвергать его здоровье какой бы то ни было опасности.
     Основательно подкрепившись,  Боумен решил  наскоро ополоснуться под
душем. Мыла не нашлось - еще одно мелкое неудобство, зато была сушилка с
потоком нагретого воздуха.  Боумен  поблаженствовал немного,  подставляя
тело под теплые воздушные струи,  затем облачился в кальсоны,  рубашку и
халат, взяв их из стенного шкафа. А потом улегся на кровать, уставился в
потолок  и   попытался  немного  разобраться  в  фантастической  участи,
выпавшей на его долю.
     Это  плохо  удавалось,  и  скоро  его  отвлекли другие  мысли.  Над
кроватью   был   укреплен   потолочный   телевизионный  экран   обычного
гостиничного типа; Боумен решил сначала, что это тоже бутафория, подобно
телефону и книгам.
     Однако  панелька управления,  прикрепленная на  шарнирной консоли к
спинке кровати, была так похожа на настоящую, что Боумен не мог отказать
себе  в  удовольствии повозиться с  ней,  и  когда  он  нажал  клавишу с
надписью "Включение", экран засветился.
     С  лихорадочной поспешностью Боумен начал включать один  за  другим
различные каналы и почти сразу поймал первую передачу.
     Выступал  известный африканский телекомментатор,  обсуждавший меры,
направленные на  сохранение последних остатков дикого животного мира  на
его  континенте.  Боумен  послушал его  немного,  настолько завороженный
звуками человеческого голоса,  что совершенно не задумывался, о чем идет
речь. Потом включил другой канал.
     За  пять  минут  он  успел  увидеть и  послушать Скрипичный концерт
Уолтона в  исполнении симфонического оркестра,  дискуссию о  прискорбном
состоянии  драматического  театра,   ковбойский  фильм,  рекламу  нового
лекарства от головной боли,  историю о  вымогательстве денег на каком-то
восточном языке,  психологическую драму,  три  политических комментария,
футбольный матча,  лекцию по  физике твердого тела  (на  русском языке),
несколько сигналов настройки и  сообщений о  программе передач.  В общем
это была самая обыкновенная подборка из  мировых телевизионных программ,
и возможность увидеть все это не только подбодрила его, но и подтвердила
еще раньше зародившуюся у него догадку.
     Все передачи были примерно двухлетней давности,  то есть относились
к тому времени, когда на Луне обнаружили монолит ЛМА-1. Трудно поверить,
что  это  просто совпадение.  Видимо,  эти передачи были тогда приняты и
ретранслированы сюда;  значит,  черная глыба вовсе не бездействовала,  а
люди на Луне и не подозревали об этом.
     Он  продолжал наудачу  переключать канал  и  внезапно  наткнулся на
знакомую сцену.  На экране появилось изображение той самой гостиной, что
была тут, за стеной, а в ней сидел известный актер, занятый в эту минуту
яростной перебранкой со  своей неверной любовницей.  Ошеломленный Боумен
мгновенно узнал обстановку комнаты,  из которой только что ушел, а когда
камера вслед  за  бранящимися героями покатила в  спальню,  он  невольно
кинул взгляд на дверь, словно ожидая, что они сейчас войдут сюда.
     Так  вот,   значит,  как  подготовили  его  хозяева  эту  "приемную
площадку" для гостя с  Земли!  Они почерпнули свои представления о  быте
землян   из   телевизионных   передач.    Ощущение,   что   он   окружен
кинодекорациями, его не подвело.
     Итак,  Боумен  узнал,  что  ему  было  сейчас  нужно.  Он  выключил
телевизор.  "Что же делать дальше?" -  спросил он себя,  заложив руки за
голову и уставясь на пустой экран.
     Он безмерно устал,  изнемог и телом и душой, но ему казалось просто
немыслимым уснуть в  этой неправдоподобной обстановке,  в такой страшной
дали  от  Земли,  какой никогда еще  не  ведал ни  один человек.  Однако
удобная постель и бессознательная мудрость тела вступили в тайный сговор
против его воли.
     Он  нашарил рукой выключатель -  и  комната погрузилась в  темноту.
Через несколько секунд им завладел глубокий сон без грез и сновидений.
     Так Дэвид Боумен заснул в последний раз в своей жизни...


<ul><a name=51></a><h2>45. Воспроизведение</h2></ul>

     В  обстановке жилища больше не  было нужды,  и  она  растворилась в
мысли своего создателя.  Остались только постель и стены -  они защищали
хрупкое существо от могучих сил, с которыми оно еще не могло справиться.
     Дэвид Боумен беспокойно зашевелился во  сне.  Он  не  проснулся,  и
сновидения не  посещали его,  но  какая-то  часть  сознания пробудилась.
Что-то проникло в его разум, как в лес прокрадывается туман. Боумен лишь
смутно ощущал это  вторжение;  совершись оно  сразу в  полную мощь,  оно
уничтожило бы  его столь же неминуемо,  как пламя,  бушующее за стенами.
Нечто бесстрастно изучало его,  а он не ощущал ни надежды,  ни страха; у
него изъята была самая способность что-либо чувствовать.
     Казалось,  он  парит в  беспредельности,  а  вокруг во  все стороны
протянулись,  образуя четкую сеть,  нескончаемые темные линии,  а может,
нити,  по которым движутся крохотные зернышки света -  одни медлительны,
другие  проскальзывают молниеносно.  Когда-то  ему  случилось видеть под
микроскопом срез  человеческого мозга,  и  там,  в  сложнейшем сплетении
нервных волокон,  он  заметил тот  же  лабиринт.  Но  тот  был  мертвый,
неподвижный,  а этот -  сама жизнь.  Боумен понял - или вообразил, будто
понимает,  -  что  ему  открылась  работа  некоего  исполинского разума,
созерцающего Вселенную, крохотная частица которой - он, Дэвид Боумен.
     Зрелище это - или видение - явилось ему лишь на краткий миг. Тотчас
прозрачные плоскости,  решетки, сплетения и пересечения скользящих зерен
света исчезли,  и Дэвид Боумен вступил в мир сознания, неведомого прежде
ни единому человеку.
     Сперва показалось -  Время повернуло вспять. Он готов был принять и
это чудо, потом понял, истина еще таинственней и поразительней.
     Отворяются родники памяти;  одно за  другим воспоминания возвращают
его  в  прошлое,  и  дано все прожить заново.  Вот он,  этот гостиничный
номер...  вот  космическая  капсула...  пламенные  всплески  на  красном
солнце... слепящая сердцевина Галактики... врата, через которые попал он
в эту непостижимую Вселенную.  И все быстрей, быстрей уносясь в обратный
путь,  он  не  только видел,  но заново испытал все ощущения и  тревоги,
которые изведал тогда  впервые.  Жизнь его  раскручивалась,  точно лента
магнитной записи, пущенная задом наперед со все возрастающей скоростью.
     И  вот  он  опять на  борту "Дискавери",  и  небо  заполнили кольца
Сатурна.  Вновь он повторил свой последний разговор с ЭАЛом; увидел, как
выходит из  корабля Фрэнк Пул на  последнее свое задание;  услыхал голос
Земли, заверяющей, что все идет хорошо.
     И даже заново проживая миг за мигом,  он знал: все и правда хорошо.
Он  проносился коридорами времени,  стремительно возвращался к  детству,
освобождаемый от прежних знаний и жизненного опыта. Но ни единая крупица
не  пропадала;  все,  чем  был  он  прежде,  в  любой  миг  своей жизни,
передавалось куда-то, где оно будет сохраннее.
     Один Дэвид Боумен переставал существовать,  а меж тем другой Боумен
обретал бессмертие.
     Быстрей,  быстрей  возвращается он  в  забытые годы,  в  мир  более
простой,  бесхитростный.  Ему ласково улыбаются лица,  когда-то дорогие,
но,  думалось,  навсегда позабытые.  И он отвечает улыбкой, с нежностью,
без боли.
     И  наконец  стремительное обратное  движение  замедляется;  родники
памяти  почти  иссякли.   Время  течет  все   медленней,   близится  миг
неподвижности  -  так  в  высшей  точке  размаха  на  одно  нескончаемое
мгновение застывает маятник, прежде чем качнуться сызнова.
     Безмерное   мгновение   миновало;   маятник   двинулся   вновь.   В
пустынности,  за двадцать тысяч световых лет от Земли,  плывя меж пламен
двойной звезды, открыло глаза и заплакало дитя.


<ul><a name=52></a><h2>46. Преображение</h2></ul>

     Потом младенец умолк, увидав, что он уже не одинок.
     В   пустоте   образовался   призрачный   мерцающий   прямоугольник.
Постепенно  уплотнился  в  хрустальную пластину,  утратил  прозрачность,
налился бледным млечным сиянием.  На  поверхности и  в  глубине возникли
дразнящие неясные образы.  Соединились в полосы света и тени,  потом - в
пересекающиеся круги с  подобием спиц;  круги начали медленно вращаться,
подчиняясь  мерному  пульсирующему  ритму,   который  теперь,  казалось,
заполнил пространство.
     Такое зрелище могло привлечь и  удержать внимание любого младенца -
и  любой человекообразной обезьяны.  Но,  совсем как на три миллиона лет
раньше,  то  было  лишь  внешнее  проявление тончайших сил,  которые  не
уловить  сознанию.  Просто  игрушка,  отвлекающая чувства,  а  подлинное
воздействие проникало гораздо глубже, в сокровеннейшие пласты разума.
     На сей раз воздействие это было быстрым и  уверенным,  ткался новый
узор. За многие эры, минувшие с предыдущей встречи, ткач многое узнал; и
материал,  на котором испытывал он ныне свое искусство,  стал несравнимо
совершеннее.   Но   достоин  ли  этот  материал  стать  частью  все  еще
разрастающейся ткани, покажет лишь грядущее.
     Уже  пристальней,  чем  способен  человек,  младенец всматривался в
глубины  кристального монолита,  разглядывал -  но  еще  не  постигал  -
скрытые за ним тайны.  Знал,  что очутился дома,  там, где зародилось не
только его племя,  но и  множество других;  но знал также -  не может он
здесь остаться.  Впереди иное рождение,  еще поразительней,  чем те, что
были в прошлом.
     И  вот  настал миг;  сплетенье сияющих линий уже не  отражает тайн,
скрытых  в  сердцевине кристалла.  Они  угасли,  и  защитные стены  тоже
растворились в небытии,  из которого раньше возникли, и небеса заполнило
красное солнце.
     Вспыхнув,  исчезли металл  и  пластик забытой космической капсулы и
одежда,  еще  недавно облекавшая того,  кто  прежде называл себя Дэвидом
Боуменом.  Последние  звенья,  связующие с  Землею,  вновь  распались на
атомы.
     Но младенец этого не заметил,  он осваивался в новом,  объявшем его
надежном  тепле.   Ненадолго,   пока  он  не  овладел  вновь  обретенным
могуществом,  ему  еще  нужна хотя бы  такая материальная оболочка.  Его
неподвластным разрушению телом стало воплощение собственного осознавшего
себя разума;  но  при всей своей мощи он  понимал,  что он  еще дитя.  И
останется младенцем,  пока не  изберет себе какую-то  новую форму или не
вовсе перестанет нуждаться в воплощении материальном.
     И  настала пора  пуститься в  дорогу -  хотя в  известном смысле он
никогда уже не расстанется с этим местом, где родился заново, ибо отныне
он  -  часть  сущности,  чьим  непостижимым устремлениям служит  двойная
звезда.  Ему ясно уже,  если не зачем,  то куда он должен направиться, и
ясно,  что нет нужды повторять тот долгий окольный путь,  каким он  сюда
явился.  Чутье,  обретенное за  три  миллиона  лет,  подсказало,  что  в
глубинах пространства есть еще много дорог.  Старинный механизм Звездных
Врат честно ему послужил, но больше не понадобится.
     Уже  неуязвимый,  он  был  равнодушен  к  бушующему  внизу  адскому
пламени,  а  перед ним в  пустоте все еще парил мерцающий прямоугольник,
который прежде казался хрустальной пластиной.  В ней заключены были пока
недоступные воображению тайны времени и  пространства,  но хотя бы часть
их он уже постиг и овладел ими.  Как ясен,  как необходим математический
смысл соотношения сторон,  последовательность чисел 1:4:9!  И как наивно
было воображать,  будто ряд  на  том  и  кончается,  всего лишь на  трех
измерениях!
     Он сосредоточил сознание на этих простейших геометрических понятиях
- и едва коснулся их мыслью пустую раму заполнила тьма межзвездной ночи.
Отсвет красного солнца меркнул, вернее, словно бы отступал сразу во всех
направлениях; и вот взору открылся сверкающий водоворот Галактики.
     Казалось,  перед  глазами  в  хрустальной  пластине  -  прекрасная,
необычайно точная и подробная модель.  Но то была реальность, схваченная
во  всей своей цельности чувствами,  которые стали гораздо восприимчивей
зрения.  Пожелай он,  можно бы  сосредоточить внимание на любой из сотен
миллионов звезд, и сверх того ему по силам еще очень многое.
     Вот он  плывет в  исполинском потоке солнц,  по  одну сторону густо
пламенеющая  россыпь  -   сердце  Галактики,   по  другую  -   одинокие,
разбросанные по ее обочине звезды-часовые.  Здесь бы и остаться, на краю
этой небесной расселины,  змеящейся беззвездной полосы мрака.  Он  знал,
этот бесформенный хаос,  различимый лишь при отсвете,  отделяющем его от
простершихся в  бесконечную даль  огненных туманов,  -  это  первооснова
творения,  сырье для  грядущих превращений,  оно  еще  ждет своего часа.
Здесь Время еще  и  не  начиналось;  лишь  долго спустя после того,  как
сгинут пылающие ныне  солнца,  возникнут в  этой пустынной бездне свет и
жизнь и преобразят ее.
     Однажды,  сам того не зная,  он уже пересек эту бездну; теперь надо
пересечь ее вновь -  на сей раз по собственной воле. Мысль эта наполнила
его внезапным леденящим ужасом,  и  на миг он растерялся,  новое видение
Вселенной заколебалось, грозя рассыпаться в прах.
     Не  страх перед пучинами Вселенной оледенил его  душу,  но  тревога
более глубокая, рожденная грядущим, что еще не возникло. Ибо те малости,
какими измеряет время человек,  остались позади; теперь, когда взору его
открылась чернота  беззвездной ночи,  он  впервые начал  постигать,  что
такое разверзающаяся перед ним Вечность.
     А  потом он  вспомнил,  что  отныне уже не  будет одинок,  и  страх
понемногу отхлынул.  С  кристальной ясностью  вновь  возникло  понимание
Вселенной,  и  он знал -  вернулось оно не только благодаря его усилиям.
Когда  при  первых  неуверенных шагах  ему  понадобится помощь,  она  не
заставит себя ждать.
     Мужество вернулось к  нему,  и,  как  прыгающий с  вышки ныряльщик,
которому  лишь  на  мгновенье  изменила  храбрость,  он  ринулся  сквозь
световые годы.  Галактика вырвалась из рамок,  в  которые он мысленно ее
заключил;  чудилось,  с  невообразимой скоростью мчатся  мимо  звезды  и
туманности.  Призрачные  солнца  взрывались и  исчезали  позади,  когда,
словно тень, проносился он сквозь самую их сердцевину; мрачные скопления
холодной космической пыли,  что прежде страшили его, казались всего лишь
взмахами воронова крыла, мелькающими пред ликом солнца.
     Звезды редели;  слепящий блеск Млечного Пути, слабея, превращался в
бледный отсвет сияния,  когда-то  знакомого -  и  когда он  будет вполне
готов, он снова его узнает.
     Он вернулся туда,  куда стремился,  -  в пространство, которое люди
называют истинным.


<ul><a name=53></a><h2>47. Дитя звезд</h2></ul>

     Перед ним блестящей игрушкой,  перед которой не устоит ни одно Дитя
Звезд, плывет Земля со всеми ее народами.
     Он возвратился вовремя.  Там,  на густо населенной планете, вот-вот
вспыхнут на экранах радаров тревожные сигналы, зашарят по небу громадные
телескопы,  выслеживая цель,  -  и истории,  какую знали люди,  настанет
конец.
     Он уловил -  в тысяче миль под ним пробуждается от сна смертоносный
груз,  лениво шевелится на своей орбите.  Жалкие силы, дремлющие там, не
страшны летящему,  но он предпочитает чистое небо. Он направил туда свою
волю,  и  скользящие вокруг  земного шара  мегатонны расцвели беззвучным
взрывом, на миг озарили обманным рассветом половину спящей планеты.
     А   он  выжидает,   собирается  с  мыслями,   взвешивает  свои  еще
неиспытанные силы.  Этот мир подвластен ему, однако пока не совсем ясно,
как поступать дальше.
     Но он что-нибудь придумает.

<html><head><title>Артур Кларк. 2010: Одиссея Два</title></head><body><pre><div align=right><form action=/KLARK/odystwo.txt><select name=format><OPTION VALUE="_Contents">Содержание<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Fine HTML<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Printed version<OPTION VALUE="_Ascii.txt">txt(Word,КПК)<OPTION VALUE="">Lib.ru html</select><input type=submit value=go></form></div><pre>
<ul><a name=0></a><h2>Артур Кларк. 2010: Одиссея Два</h2></ul>

--------------------
 Clarke A. 2010: Odyssey Two. - New-York, A Del Rey Book, 1982.
 Перевод М. Романенко и М. Шевелева - 1989
 Изд.:  М.: Техника-молодежи. 1989, No 11-12; 1990, No 1-5.
 OCR + Spellcheck: Alef (alef@df.ru)
 <a href=http://www.df.ru/~alef/elib>URL: http://www.df.ru/~alef/elib</a>
========================================================================

     [ ] - Примечания и авторский курсив.


     Двум великим русским:
     генералу  А.А.   Леонову  -  космонавту.  Герою  Советского  Союза,
художнику,  и академику А.Д.  Сахарову -  ученому,  лауреату Нобелевской
премии, гуманисту


<ul><a name=1></a><h2>I. "ЛЕОНОВ"</h2></ul>



<ul><a name=2></a><h2>1. Аресибо. Разговор в фокусе</h2></ul>

     Даже  в  век  торжества метрической системы этот  телескоп называли
тысячефутовым.  Тень наполовину затопила его  гигантскую чашу,  но  лучи
заходящего солнца еще играли на треугольном антенном блоке,  вознесенном
высоко над  нею.  Там,  в  сплетении проводов,  креплений и  волноводов,
затерялись две человеческие фигурки.
     - Самое время,  - начал доктор Дмитрий Мойсевич, обращаясь к своему
давнему другу Хейвиду Флойду,  -  потолковать о многом:  о башмаках, и о
космических кораблях, и о сургучных печатях... А главное - о монолитах и
неисправных компьютерах.
     - Так вот для чего мы удрали с доклада Карла! Правда, я столько раз
его слышал,  что мог бы и сам выступить с ним... Но ты прав - вид отсюда
действительно впечатляет. Представь, я поднялся сюда впервые.
     - Вуди,  тебе не стыдно? Я тут четвертый раз. Вообрази - мы слушаем
Вселенную...  Но нас не услышит никто.  И мы можем спокойно поговорить о
твоих трудностях.
     - Каких же это?
     - Ну, во-первых, тебе пришлось уйти из НСА.
     - Я ушел сам. В Гавайском университете больше платят.
     - Ясно...  "по собственному желанию".  Не хитри,  Вуди, - ведь я же
тебя  знаю.  Стоит  новому президенту призвать тебя  назад,  и  ты  что,
откажешься?
     - Сдаюсь, старый казак. Что тебя интересует?
     - Скажем,  монолит  из  кратера Тихо.  Наконец-то  вы  показали его
научному миру.  Что ж,  лучше поздно, чем никогда. Правда, толку от всех
исследований...
     При упоминании о  черной глыбе,  в  тайну которой бессилен был пока
проникнуть  человеческий разум,  оба  замолчали.  После  паузы  Мойсевич
продолжил:
     - Но сейчас важнее Юпитер. Ведь именно туда был направлен сигнал из
Тихо.  И там погибли ваши ребята.  -  Он помолчал. - Я встречался лишь с
Фрэнком Пулом. В девяносто восьмом, на конгрессе МАФ. Он мне понравился.
     - Они бы  все понравились тебе.  Но  мы до сих пор не знаем,  что с
ними произошло.
     - Да, до сих пор. Но теперь это уже не только ваше внутреннее дело,
Вуди.  Ответа с  нетерпением ждет все человечество,  и  с  полным на  то
правом.  Вы не сможете и  дальше использовать имеющуюся у вас информацию
лишь в собственных целях.
     - Дмитрий, ты прекрасно знаешь, что на нашем месте и вы бы иначе не
поступили. При активном твоем участии.
     - Согласен.  Но забудем о былых неурядицах.  Они - в прошлом. Как и
прежнее  ваше  правительство,  которое развело всю  эту  секретность.  У
нового президента, надеюсь, более разумные советники.
     - Возможно. У тебя есть официальные предложения?
     - Нет,  разговор сугубо частный.  "Предварительные переговоры", как
выражаются чертовы политики. И если кто-либо поинтересуется, происходили
ли они, я отвечу "нет".
     - Разумно. И что дальше?
     - Ситуация,  в  общем,  проста.  "Дискавери-2",  как тебе известно,
будет готов не раньше чем через три года.  Значит, вы упустите следующее
стартовое окно.
     - Допустим. Однако не забывай - я всего лишь ректор. НСА для меня -
на другой стороне Земли.
     - И  в Вашингтон,  надо полагать,  ты ездишь просто так,  навестить
старых друзей. Да ладно. Наш корабль "Алексей Леонов"...
     - Я думал, вы назвали его "Герман Титов".
     - Ошибаетесь,  ректор.  Вернее, ошибается ЦРУ. Так вот, между нами:
"Леонов" достигнет Юпитера как минумум на год раньше "Дискавери".
     - Между нами, этого-то мы и боялись. Продолжай.
     - Мое начальство,  судя по всему, ждать вас не собирается. По части
слепоты и  глупости оно  ничем не  лучше твоего.  А  раз  так,  на  нашу
экспедицию могут обрушиться те же беды, что и на вашу.
     - А что,  по-вашему,  там произошло?  Только не говори, будто у вас
нет перехвата боуменовских сообщений.
     - Конечно,  есть.  Все,  вплоть до последних слов:  "Боже, он полон
звезд!".  Наши компьютеры проанализировали даже интонацию в  этой фразе.
Боумен  не  галлюцинировал.  Он  пытался описать то,  что  действительно
видел.
     - А что показал доплеровский сдвиг?
     - Чудовищно!  Когда  сигнал  пропал,  Боумен удалялся со  скоростью
тридцать тысяч километров в секунду.  Он набрал ее за две минуты. Многие
тысячи g!
     - Выходит, он мгновенно погиб.
     - Не  хитри,  Вуди.  Передатчик не  выдержал бы и  сотой доли такой
перегрузки. А он действовал. Значит, и Боумен мог уцелеть.
     - Что ж,  все сходится.  Стало быть, вы в таком же неведении, как и
мы. Или у вас есть еще что-нибудь?
     - Только  куча  безумных гипотез.  Но  любая  из  них  недостаточно
безумна, чтобы быть истинной.
     Яркие красные огни зажглись на трех опорах антенны,  превратив их в
подобие  маяков.  Флойд  с  надеждой следил,  как  багровый край  Солнца
скрывается за горами. Но знаменитый "зеленый луч" так и не появился.
     - Дмитрий, - сказал он, - давай начистоту. Куда ты клонишь?
     - На "Дискавери" осталась бесценная информация;  возможно, бортовые
системы продолжают собирать ее. Нам нужна эта информация.
     - Понятно.  Но что помешает вам переписать все это,  когда "Леонов"
достигнет цели?
     - "Дискавери" -  это территория США.  Высадка на корабль без вашего
разрешения будет пиратством.
     - Если не связана с аварийной ситуацией,  а ее нетрудно подстроить.
И  вообще,  как мы проверим,  чем занимаются ваши ребята на расстоянии в
миллиард километров?
     - Спасибо за идею,  я подкину ее наверх.  Но даже если мы высадимся
на "Дискавери", понадобятся недели, чтобы во всем разобраться. Короче, я
предлагаю сотрудничество,  хотя  убедить начальство -  и  наше и  ваше -
будет непросто.
     - Ты хочешь включить в экипаж "Леонова" американского астронавта?
     - Да.  Желательно  специалиста по  бортовым  системам  "Дискавери".
Например, кого-то из тех, кто тренируется сейчас в Хьюстоне.
     - Откуда ты о них знаешь?
     - Бог с  тобой,  Вуди,  это было на  видеокассете "Авиэйшн вик".  С
месяц назад.
     - Вот что значит отставка. Даже не в курсе, что еще секретно, а что
- уже нет.
     - Следует   почаще   бывать   в   Вашингтоне.   Поддерживаешь   мое
предложение?
     - Вполне. Но...
     - Но что?
     - Нам  обоим  придется  иметь  дело  с  политическими  динозаврами,
которые думают отнюдь не  головой.  Кое-кто  из  моих  наверняка скажет:
русские торопятся в петлю - это их дело. Мы доберемся до Юпитера на пару
лет позже. Куда нам спешить?
     Какое-то время оба молчали,  только слышалось поскрипывание длинных
растяжек,  удерживающих  антенный  блок  на  стометровой  высоте.  Потом
Мойсевич тихо сказал:
     - Когда последний раз вычисляли орбиту "Дискавери"?
     - Полагаю, недавно. А что? Она совершенно стабильна.
     - Да,   но  вспомни  один  из  эпизодов  в  славной  истории  НАСА.
Рассчитывали,  что  ваша  первая  станция -  "Скайлэб" -  продержится на
орбите  по  крайней  мере  десятилетие.  Однако  оценка  сопротивления в
ионосфере оказалась сильно заниженной,  и станция сошла с орбиты намного
раньше  срока.  Ты  должен  помнить  этот  скандал,  хотя  и  был  тогда
мальчишкой.
     - В то время я как раз окончил колледж, и ты это отлично знаешь. Но
"Дискавери" не приближается к Юпитеру.  Даже перигей - то есть перииовий
- орбиты лежит далеко за пределами атмосферы.
     - Я  и  так  наболтал достаточно,  чтобы  снова сесть под  домашний
арест.  И  на этот раз тебе вряд ли позволят меня навестить.  Но попроси
ребят,  которые за этим следят,  быть повнимательней.  Напомни им, что у
Юпитера самая мощная магнитосфера в Солнечной системе.
     - Все понял, спасибо. Будем спускаться? Становится прохладно.
     - Не  беспокойся,  старина.  Как  только  эта  информация дойдет до
Вашингтона и Москвы, нам всем станет жарко.


<ul><a name=3></a><h2>2. Дом дельфинов</h2></ul>

     Дельфины приплывали ежедневно перед  закатом.  Они  изменили своему
обычаю лишь  однажды -  в  день  знаменитого цунами 2005 года,  которое,
потеряв силу,  не достигло, к счастью, Хило. Но Флойд твердо решил: если
они опять не появятся,  он тут же погрузит семью в  машину и  поспешит в
горы, к Мауна Кеа.
     Они  были  прелестны,  но  их  игривость порой раздражала.  Морской
геолог, создатель и первый хозяин ректорской резиденции отнюдь не боялся
промокнуть,  ибо  дома носил лишь плавки,  а  то  и  меньше.  Но  как-то
произошел незабываемый случай: совет попечителей в полном составе ожидал
здесь  важного  гостя  с  материка.  Попечители  -  при  смокингах  и  с
коктейлями в руках -  удобно расположились вокруг бассейна. Естественно,
дельфины решили, что им тоже что-нибудь перепадет... И высокий гость был
весьма удивлен, найдя хозяев облаченными в халаты не по росту, а закуски
- пересоленными сверх всякой меры.
     Флойд  часто  спрашивал  себя:  как  отнеслась бы  Марион  к  этому
чудесному дому на берегу океана?  Она никогда не любила моря,  и море ей
отомстило. До сих пор у него перед глазами строки на дисплее:

     [Доктору Флойду. Лично, срочно. С глубоким сожалением извещаем Вас,
что самолет,  следовавший рейсом 452 -  Лондон-Вашингтон,  упал в районе
Ньюфаундленда.  Спасательные работы  продолжаются,  однако надежды,  что
кто-либо из пассажиров остался в живых, практически нет.]

     Если бы  не случайность,  они бы летели вместе.  Первое время он не
мог  простить  себе,   что  задержался  в  Париже:  споры  из-за  груза,
предназначенного для "Соляриса", спасли ему жизнь.
     Теперь у него новая работа,  новый дом -  и новая семья.  Неудача с
"Дискавери" погубила его  политическую карьеру,  но  такие,  как он,  не
остаются  без   работы  подолгу.   Его  всегда  привлекала  неторопливая
университетская жизнь;  красивейшие в  мире  ландшафты  сделали  соблазн
неодолимым.  Через  месяц  после  своего  назначения  он  познакомился с
Каролиной...
     С ней он обрел спокойствие,  которое не менее важно, чем счастье, а
длится дольше. Она стала хорошей матерью двум его дочерям и подарила ему
Кристофера.  Несмотря на двадцатилетнюю разницу в  возрасте,  она хорошо
его  понимала и  оберегала в  минуты душевного спада.  Она излечила его:
теперь он  вспоминал Марион лишь  с  печалью,  которая останется на  всю
жизнь.
     Каролина бросала рыбу  крупному дельфину по  кличке Скарбак,  когда
Флойд ощутил мягкое покалывание на запястье.
     - Ректор слушает.
     - Хейвуд? Это Виктор. Как дела?
     За  секунду  Флойд  пережил  самые  разноречивые  чувства.  Сначала
раздражение -  звонил  его  преемник и,  скорее всего,  главный виновник
отставки.   Затем   любопытство  -   о   чем   пойдет  речь,   нежелание
разговаривать,  стыд  за  собственное ребячество и,  наконец,  волнение.
Виктор Миллсон мог звонить лишь по одной причине.
     Флойд отозвался как можно спокойнее:
     - Не жалуюсь. А что?
     - Линия защищена от подслушивания?  Нет.  Слава богу,  это для меня
теперь без надобности.
     - Тогда  попробуем  так.   Вы  помните  последний  проект,  которым
занимались?
     - Еще бы! Полагаю, работы идут по графику.
     - В  том-то и беда.  Мы можем выиграть максимум месяц.  Значит,  мы
безнадежно опаздываем.
     - Не понимаю,  -  невинно произнес Флойд. - Конечно, времени терять
не хотелось бы, но ведь и четких сроков нет.
     - Есть, и даже два.
     - Это для меня новость.
     Даже если Виктор и ощутил иронию, он предпочел ее не заметить.
     - Да,  два срока. Один из них установлен обстоятельствами, другой -
людьми. Наши старые соперники опережают нас на год.
     - Плохо.
     - Это не  самое худшее.  Даже не  будь их,  мы  все равно опоздаем.
Когда мы прибудем к... на место действия, там ничего не останется.
     - Забавно. Неужели конгресс отменил закон тяготения?
     - Я  не  шучу.  Ситуация...  нестабильна.  Я  не  вправе  входить в
подробности. Вы будете дома?
     - Да,   -   ответил  Флойд,  с  удовлетворением  подсчитав,  что  в
Вашингтоне уже далеко за полночь.
     - Хорошо.  Через час  вам доставят пакет.  Как только ознакомитесь,
свяжитесь со мной.
     - Так поздно?
     - Что делать, время дорого.
     Миллсон сдержал слово.  Час  спустя полковник ВВС  -  ни  больше ни
меньше - вручил Флойду запечатанный конверт.
     - Боюсь, мне придется его забрать, - извинился сановный курьер.
     Пока он терпеливо болтал с Каролиной, Флойд, устроившись поудобнее,
изучал документы.  Их  было  два.  Первый -  очень  короткий,  с  грифом
"Совершенно секретно"  (Впрочем,  "совершенно" было  зачеркнуто,  и  это
удостоверяли три подписи.) -  Отрывок из длинного доклада,  подвергнутый
строгой  цензуре  и  полный  раздражающих  пропусков.  Однако  суть  его
сводилась к  одной-единственной фразе:  русские доберутся до "Дискавери"
намного  раньше  его  хозяев.  На  корабле  "Космонавт Алексей Леонов" -
Дмитрий, как всегда, сказал правду.
     Второй документ,  с  грифом "Для служебного пользования",  оказался
гораздо длиннее.  Это была ожидавшая окончательного одобрения статья для
"Сайенс"  об   аномальном  движении  "Дискавери"  -   десяток   страниц,
испещренных  математическими  формулами  и  астрономическими  таблицами.
Флойд  изучал  статью как  песню,  отделяя слова  от  мелодии и  пытаясь
обнаружить малейшую нотку -  хотя бы смущения.  Статья восхитила его. Из
текста нельзя было понять,  что те,  кто отвечал за слежение,  захвачены
врасплох и что лихорадочное расследование все еще продолжается.  "Головы
полетят, - подумал Флойд, - и Виктор займется этим с удовольствием. Если
его голова не полетит первой...  Правда,  он протестовал, когда конгресс
урезал ассигнования на станции слежения. Возможно, это его спасет".
     - Спасибо, полковник, - сказал Флойд, возвращая бумаги. - Секретная
информация,  как в старое доброе время.  Но не могу утверждать,  чтобы я
скучал без нее.
     Полковник спрятал пакет и щелкнул замками.
     - Доктор Миллсон просил позвонить как можно скорее.
     - Но моя линия не защищена.  А  я  жду важных гостей,  да и не вижу
смысла ехать к  вам  в  Хило,  чтобы сообщить,  что ознакомился с  двумя
документами.  Передайте,  что я  их внимательно изучил и с интересом жду
новых сообщений.
     Одно мгновение казалось,  что  полковник собирается возразить.  Но,
видно, он передумал, сухо попрощался и скрылся в ночи.
     - В чем дело? - спросила Каролина. - Разве мы кого-нибудь ждем?
     - Просто не  люблю,  когда на меня давят.  Особенно если это Виктор
Миллсон.
     - Но он позвонит тебе после доклада полковника.
     - Мы  отключим  видеосвязь  и  будем  изображать вечеринку.  Честно
говоря, мне действительно пока нечего сказать.
     - О чем? Я же ничего не знаю.
     - Извини,  дорогая.  Странно ведет себя "Дискавери". Считалось, что
его орбита стабильна. Однако выяснилось - он вот-вот упадет.
     - На Юпитер?
     - Ни  в  коем  случае.  Боумен  вывел  корабль во  внутреннюю точку
Лагранжа, между Юпитером и Ио. "Дискавери" должен был оставаться там, но
сейчас все быстрее смещается к Ио. Ему осталось три года, не больше.
     - Разве в  астрономии такое возможно?  Ведь это точная наука.  Нам,
бедным биологам, всегда так говорили.
     - Это точная наука,  если все принято во внимание. Но Ио - не Луна.
Вулканические извержения,  мощные электрические разряды... И вращающееся
магнитное   поле   Юпитера.   На   "Дискавери"   действуют   не   только
гравитационные силы - это следовало понять гораздо раньше.
     - К счастью, это уже не твои трудности.
     Флойд  не  ответил.  "Твои  трудности",  -  так  скачал  и  Дмитрий
Мойсевич. А тот знал Флойда гораздо дольше, чем Каролина.
     Пусть это и не со трудности,  но он осознавал свою ответственность.
Ведь это  он  одобрил экспедицию к  Юпитеру к  руководил ею.  Еще  тогда
возникали сомнения -  в  нем  боролись ученый и  чиновник.  Лишь он  мог
возразить против  близорукой политики прежнего правительства.  Только он
один.
     Вероятно,   ему   следовало  закрыть  эту   главу   своей  жизни  и
сосредоточиться на новой карьере.  Но в глубине души он понимал, что это
невозможно.  Даже если бы  Дмитрий не напомнил ему о  старых грехах,  он
вспомнил бы и них сам.
     Четверо погибли и один пропал без вести среди лун Юпитера. И Хейвуд
Флойд не знал, как смыть с рук их кровь.

<ul><a name=4></a><h2>3. САЛ-9000</h2></ul>

     Доктор  Сависубраманиан Чандрасекарампилай,  профессор  кибернетики
Иллинойсского университета, тоже испытывал чувство вины. Но его коллег и
студентов,  которые шутили,  что миниатюрный ученый - не совсем человек,
не  удивило бы  известие,  что  доктор  Чандра никогда не  задумывался о
судьбе  погибших  астронавтов.  Он  скорбел  только  о  своем  детище  -
ЭАЛ-9000.
     Годы  упорной  работы  над  данными  с   "Дискавери"  не   принесли
результата.  Он все еще не знал, что произошло в действительности, и мог
лишь предполагать -  факты хранились в памяти ЭАЛа,  находившегося между
Юпитером и Ио.
     Цепь  событий была  восстановлена:  когда  Боумену удалось наладить
связь с Землей, он добавил некоторые детали. Но события - это следствие,
а вовсе не причина.
     Все  началось  с  сообщения  ЭАЛа  о  неполадках в  блоке,  который
направлял  главную  антенну  на  Землю.   Отклонись  радиолуч  длиной  в
полмиллиарда километров от цели, и корабль становится слеп, глух и нем.
     Боумен сам обследовал поврежденный блок,  но,  к  общему удивлению,
тот  оказался  исправен.  Автоматические контрольные системы  не  смогли
отыскать повреждения.  Не  смог это  сделать и  двойник ЭАЛа,  САЛ-9000,
оставшийся на Земле.
     Но  ЭАЛ  настаивал  на  правильности своего  диагноза,  подчеркивая
возможность "человеческой ошибки".  Он предложил вернуть блок в антенну,
чтобы,  когда  тот  окончательно выйдет  из  строя,  найти  и  устранить
неисправность.  Никто  не  возражал,  поскольку заменить блок  в  случае
необходимости - минутное дело.
     Однако  астронавтов  это  не  радовало:  они  чувствовали -  что-то
происходит.  Месяцами они  считали ЭАЛа третьим членом своего крошечного
мирка и знали все его настроения.
     Ощущая себя предателями - как сообщил потом на Землю Боумен, - люди
обсуждали,  что предпринять,  если их  электронный коллега действительно
вышел из  строя.  В  худшем случае его  пришлось бы  отключить,  что для
компьютера равносильно смерти.
     Несмотря  на  сомнения,  они  действовали  по  плану.  Пул  покинул
"Дискавери" на одном из небольших аппаратов, предназначенных для работ в
космосе.  Но  манипуляторы не  могли выполнить тонкую операцию по замене
блока, и Пул занялся этим вручную.
     Камеры не  показали последующих событий,  и  это само по  себе было
подозрительно.  Боумен услышал крик Пула, затем наступила тишина. Спустя
мгновение он увидел, как тело товарища уплывает в космос. Аппарат, выйдя
из-под контроля, протаранил Пула.
     Как признал позднее Боумен,  он допустил несколько ошибок -  в  том
числе одну непростительную.  Надеясь спасти Пула,  он вышел в  космос на
другом аппарате, оставив ЭАЛа хозяином корабля.
     Однако Пул  был  мертв.  Когда  Боумен с  телом товарища вернулся к
кораблю, ЭАЛ отказался его впустить.
     Но  ЭАЛ  недооценил  человеческую  изобретательность  и  решимость.
Боумен забыл шлем скафандра в  корабле,  он  вышел в  пустоту без него и
проник   внутрь  через   аварийный  люк,   который  не   контролировался
компьютером.   Затем  он  подверг  ЭАЛа  лоботомии,   разбив  блоки  его
электронного мозга.
     Восстановив контроль над кораблем, Боумен сделал страшное открытие:
в  его  отсутствие ЭАЛ  отключил системы жизнеобеспечения трех остальных
астронавтов, находившихся в анабиозе. И Боумен познал одиночество.
     Другой бы впал в  отчаяние,  но Дэвид Боумен доказал,  что выбор на
него пал  не  случайно.  Ему  даже удалось восстановить связь с  Центром
управления, развернув корабль антенной к Земле.
     Следуя  по  расчетной траектории,  "Дискавери" подошел  к  Юпитеру.
Здесь,    среди   лун    планеты-гиганта,    Боумен   обнаружил   черный
параллелепипед, идентичный по форме монолиту из кратера Тихо, но в сотни
раз превышавший его по размерам.  Астронавт отправился исследовать его и
пропал,  передав на  Землю последнюю загадочную фразу:  "Боже,  он полон
звезд!"
     Этой тайной занимались другие,  а доктор Чандра думал лишь об ЭАЛе.
Его бесстрастный мозг не  выносил неопределенности.  Ему необходимо было
узнать причины поведения ЭАЛа.  "Аномального поведения", как он говорил,
хотя другие называли это "неисправностью".
     Обстановка его маленького кабинета состояла из вращающегося кресла,
дисплея и грифельной доски, рядом с которой висели портреты прародителей
кибернетики: Джона фон Неймана и Алана Тьюринга.
     Здесь не было ни книг,  ни бумаги, ни даже карандаша. Стоило Чандре
нажать кнопку -  и  все  библиотеки мира  были к  его  услугам.  Дисплей
заменял  ему  записную книжку.  Доска  предназначалась для  посетителей:
последняя полустертая диаграмма была нанесена на нее три недели назад.
     Доктор Чандра закурил одну из  своих мадрасских сигар -  их считали
его единственной слабостью.
     - Доброе утро, САЛ, - сказал он в микрофон. - Какие у тебя новости?
     - Никаких, доктор Чандра. А у вас?
     Этот голос мог принадлежать любому индийцу, получившему образование
в  США  или у  себя на  родине.  На  протяжении многих лет САЛ копировал
интонации доктора Чандры, хотя акцент у компьютера появился не от него.
     Ученый  набрал  код   самых  секретных  блоков  памяти.   Никто  не
догадывался,  что он мог таким образом разговаривать с компьютером,  как
ни  с  одним  живым  существом.  Неважно,  что  САЛ  понимал  лишь  долю
услышанного:  ответы  машины  звучали настолько убедительно,  что  порой
обманывался даже ее создатель.  Но к этому он и стремился - такие беседы
помогали  ему  сохранить  строгость мышления,  а  возможно,  и  душевное
здоровье.
     - Ты  часто  говорил,   САЛ,   что  нам  необходима  дополнительная
информация, чтобы разобраться в аномальном поведении ЭАЛа. Только как ее
добыть?
     - Это очевидно. Кто-то должен вернуться на "Дискавери".
     - Вот именно. Кажется, это случится раньше, чем мы ожидали.
     - Рад это слышать.
     - Я так и думал,  -  искренне ответил Чандра. Он давно уже перестал
общаться  с  философами,   которые  утверждали,   будто  компьютер  лишь
имитирует эмоции.  ("Если  вы  сможете доказать,  что  не  притворяетесь
рассерженным,  -  заявил он  как-то одному из таких критиков,  -  я  вам
поверю".  В  тот  момент  его  оппоненту  удалось  довольно  убедительно
разыграть возмущение.)  -  Я хотел бы рассмотреть другую возможность,  -
продолжал Чандра.  -  Диагноз  -  лишь  первый  шаг.  Необходимо довести
лечение до конца.
     - Вы верите, что ЭАЛа можно восстановить?
     - Я  надеюсь.  Хотя  ущерб  может оказаться необратимым.  -  Чандра
задумался,  несколько раз  затянулся и  выпустил кольцо  дыма,  прямо  в
телеобъектив.  Вряд ли  человек расценил бы такие действия как дружеский
жест.  В этом еще одно преимущество компьютера. - Мне нужна твоя помощь,
САЛ. Есть определенный риск.
     - Что вы имеете в виду?
     - Я  хочу отключить некоторые из  твоих блоков,  в  частности блоки
высших функций. Это тебя беспокоит?
     - Для ответа мне не хватает информации.
     - Хорошо.  Ты  работал беспрерывно с  тех пор,  как вошел в  строй,
верно? Но ты знаешь, что мы, люди, на это не способны. Нам необходим сон
- почти полный перерыв в умственной деятельности,  во всяком случае,  на
уровне сознания.
     - Мне это известно, но непонятно.
     - Так  вот,   тебе,  вероятно,  придется  испытать  нечто  похожее.
Возможно,  единственное, что случится, - очнувшись, ты заметишь какие-то
провалы в памяти.
     - Но вы говорили о риске.
     - Есть  небольшая вероятность того,  что,  когда  я  отключу  часть
блоков,  в твоем будущем поведении наступят мелкие изменения.  Ты будешь
чувствовать себя по-другому. Не хуже, не лучше, но иначе.
     - Я не понимаю, что это значит.
     - Прости,  это  может ничего не  означать.  Так что не  беспокойся.
Открой,  пожалуйста,  новый файл.  Вот его название.  - Чандра набрал на
клавиатуре слово "Феникс". - Знаешь, что это такое?
     С неуловимой задержкой САЛ ответил:
     - Энциклопедия дает двадцать пять значений.
     - Какое, по-твоему, главное?
     - Учитель Ахилла.
     - Интересно, я этого не знал. А еще?
     - Мифическая птица, возрождающаяся из пепла... Значит, вы надеетесь
восстановить ЭАЛа?
     - Да, с твоей помощью. Ты готов к этому?
     - Еще нет. У меня вопрос.
     - Слушаю.
     - Мне будут сниться сны?
     - Конечно.  Они снятся всем разумным существам, хотя никто не знает
почему. - Чандра задумался, выпустил еще одно кольцо дыма и сказал то, в
чем никогда не признался бы ни одному человеку:
     - Надеюсь, тебе приснится ЭАЛ - как и мне.


<ul><a name=5></a><h2>4. Задание</h2></ul>

     Английский вариант.
     Командиру космического корабля  "Алексей  Леонов"  (регистрационный
номер ООН 08/342) Татьяне (Тане) Орловой.
     Национальный Совет по астронавтике, Вашингтон, Пенсильвания-авеню;
     Комиссия  по  исследованию  космоса,   АН  СССР,  Москва,  проспект
Королева.

     <b>ЦЕЛИ ПОЛЕТА</b>

     Ваши задачи в порядке важности таковы:
     1. Войти в систему Юпитера и встретиться с американским космическим
кораблем "Дискавери" (регистрационный номер ООН 01/283).
     2.  Высадиться на "Дискавери" и собрать всю информацию, относящуюся
к его полету.
     3.   Восстановить  бортовые  системы  "Дискавери"  и,  если  хватит
топлива, вывести корабль на траекторию возвращения к Земле.
     4. Установить местонахождение артефакта, обнаруженного "Дискавери",
и провести его обследование дистанционными методами.
     5.  При  благоприятных обстоятельствах произвести  непосредственное
обследование объекта.
     6. Исследовать Юпитер и его спутники, насколько это не противоречит
другим задачам.
     Непредвиденные обстоятельства могут изменить очередность выполнения
заданий  и   даже  сделать  некоторые  из  них  невыполнимыми.   Следует
учитывать, что информация об артефакте, хранящаяся на борту "Дискавери",
является главной целью полета.

     <b>ЭКИПАЖ</b>

     Командир Татьяна Орлова (двигатели)
     Доктор Василий Орлов (астрономия и навигация)
     Доктор Максим Браиловский (структурные системы)
     Доктор Александр Ковалев (связь)
     Доктор Николай Терновский (системы управления)
     Главный бортврач Катерина Руденко (системы жизнеобеспечения)
     Доктор Ирина Якунина (диетолог)
     Национальный  совет  по  астронавтике  включает  в  состав  экипажа
следующих трех специалистов:
      ............................................................

     Дальше  следовал пропуск.  Доктор  Хейвуд Флойд  отложил документ и
откинулся в  кресле.  Даже если бы  он  хотел,  ход  событий нельзя было
повернуть вспять.
     Он  взглянул на  Каролину,  сидевшую с  двухлетним Крисом  на  краю
бассейна. Мальчик чувствовал себя в воде увереннее, чем на суше, а нырял
так надолго,  что гости иногда пугались.  И  хотя он  говорил еще плохо,
зато свободно изъяснялся на языке дельфинов.
     Один из этих морских приятелей Кристофера только что проскользнул в
бассейн из океана и  приблизился к бортику,  чтобы его погладили.  "Тоже
бродяга бескрайних просторов,  -  подумал Флойд,  -  но  как они малы по
сравнению с бесконечностью, в которую ухожу я!"
     Каролина уловила  его  взгляд  и  встала.  Ей  удалось  даже  слабо
улыбнуться.
     - Я нашла стихотворение, которое искала. Вот:

               Зачем покидаешь родные пределы,
               Жену, и детей, и тепло очага,
               И снова идешь за седым Вдоводелом?..

     - Не понял. Кто такой Вдоводел?
     - Не кто, а что. Океан. Это плач жены викинга. Его написал Киплинг,
сто лет назад.
     Флойд взял жену за руку. Она оставалась безучастной.
     - Я не викинг. Я не ищу наживы и приключений.
     - Тогда почему...  Ладно,  не будем начинать сначала.  Но нам обоим
станет легче, если ты поймешь, что тобою движет.
     - Хотелось бы  найти для тебя вескую причину,  но  взамен у  меня -
лишь много мелких. Только поверь, они складываются в бесспорный для меня
ответ.
     - Я тебе верю. Но не обманываешь ли ты себя?
     - Я не один. Среди нас и президент США.
     - Помню. Но допустим, он бы тебя не попросил. Ты бы вызвался сам?
     - Честно говоря, нет. Мне бы не пришло в голову. Президент Мордекай
позвонил неожиданно.  Но потом я все взвесил...  Если позволят врачи, то
лучшего кандидата для  этой работы не  найти.  Ты-то  знаешь,  я  пока в
форме. Но я могу еще отказаться.
     Она улыбнулась.
     - Ты  возненавидел бы  меня на  всю жизнь.  В  тебе слишком развито
чувство долга. Возможно, поэтому-то я и вышла за тебя.
     Долг!  Да,  это было в нем главным. Долг перед собой, перед семьей,
перед университетом,  долг перед бывшей работой (хотя он  покинул ее без
почестей),  перед своей страной и всем человечеством. Любопытство, вина,
желание завершить плохо начатую работу - все это влекло его к Юпитеру. С
другой стороны,  страх и любовь к семье вынуждали его остаться на Земле.
Но  настоящих сомнений он  не  испытывал:  была еще  одна успокоительная
мысль.  Хотя  пройдут два  с  половиной года,  почти весь  этот  срок он
проведет в  анабиозе.  И  когда вернется,  разница в возрасте между ними
сократится на два года.
     Он жертвовал настоящим ради их совместного будущего.


<ul><a name=6></a><h2>5. "Леонов"</h2></ul>

     Месяцы спрессовывались в  недели,  недели превращались в  дни,  дни
сжимались в часы,  и внезапно Флойд снова оказался у ворот в космос,  на
мысе Канаверал, впервые после памятного путешествия в кратер Тихо.
     Но тогда он летел один,  в  обстановке строгой секретности.  Сейчас
салон   был   полон.    Корреспонденты,    инженеры,   правительственные
чиновники...  Доктор Чандра,  безразличный к  окружающим,  склонился над
микрокомпьютером.
     У  Флойда была привычка -  сравнивать людей с различными животными.
Это помогало запоминать,  и подмеченное сходство не было обычно обидным,
скорее наоборот.  Так,  Чандра быстротой и  точностью движений напоминал
птицу. Но какую?
     Сороку?  Чересчур непоседлива.  Сову? Слишком медлительна. Воробья?
Вот, пожалуй, годится...
     С Уолтером Курноу,  который призван возвратить "Дискавери" к жизни,
было сложнее.  Крупный,  крепкий мужчина никак не походил на птицу.  Для
многих удается подыскать аналогию среди разномастного собачьего племени,
но здесь и это не получалось.  Нет,  Курноу был... медведем! Не свирепым
хищником,  а добродушным мишкой. Флойд невольно вспомнил русских коллег,
до встречи с которыми оставалось совсем немного: они уже несколько суток
готовили корабль к старту.
     "Сегодня знаменательный день,  - сказал себе Флойд. - Я отправляюсь
в полет, который изменит судьбы мира". Но настроиться на возвышенный лад
не  удалось:  в  голове вертелись слова,  с  которыми он  уходил из дома
"Прощай,  сынок.  Узнаешь ли ты меня, когда я вернусь?" Его мучила обида
на Каролину - она не стала будить ребенка и была, конечно, права...
     Громкий смех нарушил течение его мыслей. Курноу, оказывается, решил
поделиться  с  товарищами своим  настроением.  И  содержимым бутылки,  с
которой обращался так,  будто в  ней находился плутоний.  В  количестве,
близком к критической массе...
     - Эй,  Хейвуд!  -  позвал Курноу.  - Говорят, капитан Орлова прячет
спиртное в  сейфе.  Это  последняя возможность.  "Шато  Тьери" девяносто
пятого года. Стаканы пластмассовые, уж извини.
     Смакуя   действительно   превосходное   шампанское,   Флойд   вдруг
представил себе  хохот  Курноу на  всем  пути  через Солнечную систему и
содрогнулся.  Пусть он отличный специалист,  но...  Вот с  Чандрой будет
легко:  тот вряд ли когда-нибудь улыбался,  а  пить,  конечно,  не стал.
Курноу не настаивал - то ли из вежливости, то ли из других соображений.
     Инженер явно метил в любимцы публики.  Достав откуда-то синтезатор,
он  сыграл одну и  ту  же популярную мелодию в  переложении для пианино,
тромбона,   скрипки,   флейты   и   наконец  для   органа  с   вокальным
сопровождением.  Человек-оркестр.  Флойд вдруг обнаружил,  что подпевает
вместе со всеми. Однако приятно сознавать, что большую часть пути Курноу
проведет в анабиозе...
     Музыка захлебнулась в  грохоте двигателей.  "Шаттл" ринулся в небо.
Флойда охватило чувство безграничного могущества:  Земля и земные заботы
оставались  внизу.  Недаром  люди  во  все  времена  поселяли  богов  за
пределами гравитации...
     Тяга усилилась, он почувствовал на своих плечах тяжесть иных миров.
Но принял этот груз с радостью,  словно Атлас,  еще не уставший от своей
ноши.  Он  ничего не думал,  он лишь ощущал...  Потом двигатели смолкли,
стало легко.
     Пассажиры  отстегивали  пояса   безопасности,   чтобы   насладиться
получасовой невесомостью.  Но некоторые,  очевидно новички, оставались в
креслах, тревожно разыскивая глазами сопровождающих.
     - Высота триста километров,  -  послышалось из динамика.  - Говорит
капитан.  Под  нами  Западное  побережье  Африки,  там  сейчас  ночь.  В
Гвинейском  заливе  шторм,  обратите  внимание  на  молнии.  До  восхода
пятнадцать   минут,   можно   любоваться   экваториальными   спутниками.
Разворачиваю корабль,  чтобы лучше видеть. Яркая звезда прямо по курсу -
"Атлантик-1".  Левее - "Интеркосмос-2". Бледный огонек рядом - Юпитер. А
вспышки пониже - новая китайская станция. Мы пройдем в ста километрах от
нее...
     "Что они все-таки затевают?" -  лениво подумал Флойд. Он уже изучал
крупномасштабные фотографии этого короткого цилиндрического сооружения с
его  нелепыми вздутиями и  не  верил  паническим слухам,  будто  китайцы
строят  летающую  крепость  с  лазерным  вооружением.  Но  поскольку они
отказали ООН в инспекции, им оставалось пенять на себя...

     "Космонавт Алексей Леонов", как и большинство космических кораблей,
отнюдь  не  блистал  красотой.  Возможно,  когда-нибудь  возникнет новая
эстетика  и  грядущие  поколения  художников откажутся  от  естественных
земных форм, созданных водой и ветром. Космос - это царство прекрасного;
но создания человеческих рук пока для него инородны.
     Если не  считать четырех огромных отделяемых баков,  корабль был на
удивление мал. Расстояние от теплового экрана до двигателей не превышало
50  м;   трудно  было  поверить,  что  корабль  размером  не  со  всякий
пассажирский самолет способен пронести десять мужчин и  женщин через всю
Солнечную систему.
     Но невесомость, стиравшая различия между потолком, полом и стенами,
изменяла  законы  пространства.  Внутри  "Леонова"  было  просторно даже
сейчас, когда инженеры, производившие последние проверки, корреспонденты
и  правительственные чиновники увеличили численность экипажа как минимум
вдвое.
     С  трудом отыскав каюту,  которую ему предстояло (через год,  после
пробуждения) делить с Курноу и Чандрой, Флойд обнаружил, что она доверху
забита приборами и провизией. Проплывавший мимо молодой человек, заметив
его недоумение, призадержался.
     - Добро пожаловать, доктор Флойд. Макс Браиловский, бортинженер.
     Русский говорил по-английски медленно,  старательно подбирая слова,
чувствовалось,  что он занимался языком главным образом с компьютером. В
памяти  Флойда  всплыли строки биографии:  Браиловский Максим Андреевич,
тридцать один  год,  родился  в  Ленинграде,  специалист по  структурным
системам, хобби - фехтование, воздушный велосипед, шахматы.
     - Рад познакомиться, - сказал Флойд. - Но как мне туда проникнуть?
     - Не беспокойтесь,  -  улыбнулся Макс. - Все это - как по-вашему? -
расходуемые материалы.  Когда вам понадобится каюта, ее содержимое будет
уже съедено. - Он похлопал себя по животу. - Я гарантирую.
     - Отлично.   Но  куда  положить  вещи?   -  Флойд  показал  на  три
чемоданчика,  содержавшие (как он надеялся) все, что может пригодиться в
пути  длиной  в  два  миллиарда километров.  Тащить  этот  невесомый (но
массивный) груз через весь корабль оказалось не так и легко.
     Макс подхватил два  чемоданчика и  нырнул в  узкий люк,  игнорируя,
по-видимому, первый закон Ньютона. Путешествие по коридорам было долгим;
не  обошлось без  нескольких синяков.  Наконец они  очутились у  двери с
надписью  на  двух  языках:  КАПИТАН.  Внутри  Флойда  подстерегали  две
неожиданности.
     Невозможно судить о  росте человека,  когда разговариваешь с ним по
видео: камера каким-то образом вгоняет всех в один масштаб. Оказывается,
капитан  Орлова  стоя  (насколько  можно  стоять  в   невесомости)  едва
доставала Флойду до  плеча.  Не мог видеофон передать и  пронзительности
ярких голубых глаз,  самой приметной черты этого лица,  которое в данный
момент никто не рискнул бы назвать красивым.
     - Здравствуйте,  Таня, - сказал Флойд. - Наконец-то мы встретились.
Но где ваши волосы?
     - Добро пожаловать, Хейвуд. - Она говорила по-английски бегло, хотя
и с заметным акцентом. - В полетах они мешают, а от местных парикмахеров
лучше держаться подальше.  Извините за вашу каюту -  Макс, вероятно, уже
объяснил,  что  нам  внезапно  понадобилось  десять  лишних  кубометров.
Располагайтесь здесь: нам с Василием каюта пока не нужна.
     - Спасибо. А Курноу и Чандра?
     - Я уже распорядилась,  их примут другие.  Не подумайте,  что к вам
относятся как к грузу.
     - Бесполезному в пути.
     - Не поняла.
     - Так в доброе старое время называли багаж на морских судах.
     Таня улыбнулась.
     - Польза будет  на  финише.  Мы  уже  готовимся к  празднику вашего
воскрешения.
     - Звучит   слишком   религиозно.   Назовем  его   лучше   "праздник
пробуждения"...  Но  не  буду больше вас  отвлекать.  Брошу вещи и  лечу
дальше.
     - Макс все покажет. Будь добр, отведи доктора Флойда к Василию - он
внизу, у двигателей.
     Выплывая  из  каюты,  Флойд  мысленно  похвалил тех,  кто  подбирал
экипаж. Орлова выглядела грозно даже на фото, а в жизни, несмотря на всю
свою привлекательность... Интересно, какова она в гневе - огонь или лед?
Лучше не знать этого, подумал он.
     Флойд осваивался быстро;  когда они  нашли Василия Орлова,  он  уже
перемещался почти столь же  уверенно,  как  и  его  провожатый.  Научный
руководитель экспедиции узнал его сразу.
     - Добро пожаловать, Флойд. Как самочувствие?
     - Отлично. Только умираю от голода.
     Секунду Орлов  выглядел озадаченным,  затем его  лицо  расплылось в
улыбке.
     - Совсем забыл. Ну, это ненадолго. Через год отъедитесь.
     Перед анабиозом полагалась неделя диеты, а последние сутки Флойд не
ел  ничего.   Плюс  шампанское,  да  еще  невесомость...  Голова  слегка
кружилась. Чтобы отвлечься, он обвел взглядом пестрое сплетение труб.
     - Это  и  есть  знаменитый двигатель Сахарова?  Впервые вижу его  в
натуре.
     - Их в мире всего четыре.
     - Надеюсь, работает?
     - Лучше  бы   ему   работать.   Иначе  Горьковский  горсовет  опять
переименует площадь Сахарова.
     То, что русские могли подшучивать - хотя и осторожно - над тем, как
их  страна  поступала  со  своими  величайшими учеными,  было  знамением
времени.  Флойд вспомнил яркую речь  Сахарова перед Академией по  случаю
присвоения ему  звания  Героя  Советского Союза.  Изгнание,  сказал  он,
весьма способствует творчеству:  немало шедевров было создано в тюремных
камерах,   вдали   от   забот   большого  мира.   Величайшее  достижение
человеческого разума  -  ньютоновские "Математические начала натуральной
философии"  -   явилось   следствием  добровольной  ссылки   ученого  из
зараженного чумой Лондона.
     Сравнение было  вполне правомерно:  в  Горьком появились не  только
новые идеи о  сущности материи и  Вселенной,  но и  концепция управления
плазмой,   позволившая  впоследствии  овладеть   термоядерной  реакцией.
Двигатель был  лишь  побочным продуктом этого интеллектуального прорыва.
Трагедия  в   том,   что  он  появился  в  результате  несправедливости;
когда-нибудь, возможно, человечество найдет иные, более гуманные пути.
     За  короткое  время  Флойд  услышал  о  двигателе Сахарова  гораздо
больше,  чем  хотел  знать  или  мог  запомнить.  Принцип действия проще
простого:   пульсирующий  термоядерный  реактор  нагревает,  испаряет  и
разгоняет практически любую  рабочую  жидкость.  Лучшие  результаты дает
водород,  но  он  занимает много  места,  и  его  трудно хранить.  Можно
использовать метан или аммиак и даже обычную воду. Правда, тяга при этом
снижается.
     Создатели "Леонова" пошли  на  компромисс:  огромные  баки  жидкого
водорода отделятся после разгона.  Для торможения, маневрирования у цели
и возвращения будет использован аммиак.
     Это была теория,  проверенная на компьютерах,  стендах и полигонах.
Но,  как  показывает печальный пример "Дискавери",  Природа или Судьба -
словом,  силы,  правящие Вселенной,  -  могут в любой момент вмешаться в
планы людей.
     - Вот  вы  где,  доктор  Флойд!  -  властный женский голос  прервал
объяснения Василия. - Почему вы не явились ко мне?
     Флойд   медленно  повернулся  вокруг   оси,   работая   рукой   как
пропеллером.  Массивная фигура женщины была облачена в  странную одежду:
сплошные  карманы  и   сумочки.   Она  напоминала  казака,   обвешанного
патронными лентами.
     - Рад снова встретиться,  доктор. Вот, осматриваю корабль. Разве вы
не получили из Хьюстона мою карточку?
     - Вы  считаете,  вашим коновалам можно верить?  Да  они не способны
определить даже ящур.
     Катерина Руденко улыбнулась,  но  Флойд и  так знал,  что она и  ее
американские  коллеги  питают  друг  к  другу  глубокое  уважение.   Она
заметила,  как он смотрит на ее наряд,  и  гордо поправила пояс на своей
обширной талии.
     - Обычный чемоданчик в  невесомости непрактичен -  все разлетается,
никогда ничего не найдешь.  Я сама разработала эту "мини-клинику":  с ее
помощью можно удалить аппендикс... или принять роды.
     - Надеюсь, последней проблемы у нас не возникнет.
     - Кто  знает!  Врач должен быть готов ко  всему.  Какие они разные,
подумал  Флойд,   -   капитан  Орлова  и  доктор  Руденко!   Таня  своей
грациозностью и энергией напоминает балерину; с Катерины же можно писать
Мать-Россию:   коренастая  фигура,   широкое   крестьянское  лицо,   для
завершения  картины  не  хватает  лишь  толстой  шали...   Но  не  стоит
обманываться, сказал себе Флойд. Это та самая женщина, которая спасла по
меньшей мере десять жизней после неудачной стыковки "Комарова" и которая
в  свободное  время  редактирует  "Анналы  космической  медицины".  Тебе
повезло, что она оказалась здесь.
     - Доктор Флойд,  вы успеете ознакомиться с кораблем.  Никто из моих
коллег,  конечно,  не признается в  этом,  но они очень заняты,  а вы им
мешаете. Я хотела бы поскорее усыпить вас, всех троих. Не возражаете?
     - Пожалуйста. Я готов.
     - Пойдемте.
     Медицинский  отсек  вмещал  операционный стол,  два  велоэргометра,
рентгеновский аппарат,  несколько шкафов  с  оборудованием.  Быстро,  но
внимательно обследуя Флойда, доктор Руденко внезапно спросила:
     - Кстати,  что это за золотой цилиндр,  который доктор Чандра носит
на шее?  Прибор связи? Он отказался его снять. Правда, он так застенчив,
что сначала не хотел снимать и все остальное.
     Флойд не смог сдержать улыбку;  легко было представить себе реакцию
маленького индийца на эту весьма подавляющую даму.
     - Это эмблема фаллоса.
     - Простите?
     - Вы же врач, вы могли понять. Символ мужской силы.
     - Как же я  сразу не сообразила!  Он исповедует индуизм?  Мы уже не
успеем организовать для него вегетарианскую диету.
     - Не беспокойтесь.  Чандра не притрагивается к алкоголю, но во всем
остальном он не фанатик,  если речь не идет о  компьютерах.  Он говорил,
это  семейный  талисман.   Ему  он   достался  от   деда,   который  был
проповедником в Бенаресе.
     К  удивлению  Флойда,   Катерина  не  выразила  никакого  протеста.
Наоборот, лицо ее стало задумчивым.
     - Я его понимаю. Бабушка подарила мне чудесную икону. Шестнадцатого
века, очень красивую. Я бы ее взяла, но она весит пять килограммов.
     Доктор вновь  стала  деловитой.  Взяв  газовый шприц,  она  сделала
Флойду безболезненную инъекцию.
     - Теперь полностью расслабьтесь,  -  попросила она.  -  Здесь рядом
есть обзорная площадка, Д-6. Почему бы вам не прогуляться туда?
     Мысль была неплохой, и Флойд послушно выплыл из медотсека. Чандра и
Курноу уже  были  в  Д-6.  Они  неузнавающе взглянули на  него  и  вновь
отвернулись. Флойд отметил - и порадовался своей наблюдательности, - что
Чандра вряд ли наслаждается видом в иллюминаторе. Глаза кибернетика были
плотно закрыты.
     Совершенно   незнакомая   планета   висела    в    небе,    сверкая
восхитительно-синими  и  ослепительно белыми пятнами.  Странно,  подумал
Флойд,  что же случилось с Землей? Ну конечно - она перевернулась! Какое
несчастье!.. Ему стало жаль бедных людей, падающих с нее в космос...
     Он  не заметил,  как двое унесли безвольное тело Чандры.  Когда они
пришли за Курноу,  веки Флойда уже слиплись,  но он еще дышал. Когда они
снова вернулись, дыхание остановилось.


<ul><a name=7></a><h2>II. "ЦЯНЬ"</h2></ul>



<ul><a name=8></a><h2>6. Пробуждение</h2></ul>

     "А говорили -  снов не будет",  -  удивленно подумал Флойд.  Вокруг
разливалось  восхитительное  розовое  сияние,   воскресившее  в   памяти
Рождество,  камин, потрескивание поленьев... Но тепла не было; наоборот,
Флойд ощущал явственную, но приятную прохладу.
     До  него доносились голоса,  слишком тихие,  чтобы разобрать слова.
Они становились громче, но Флойд по-прежнему ничего не понимал.
     - Вот оно что!  -  от удивления он заговорил вслух. - Сон по-русски
мне присниться не может!
     - Действительно,  Хейвуд,  -  отозвался женский голос. - Вам это не
снится. Пора вставать.
     Мягкий свет пропал.  Флойд открыл глаза. Ему показалось, что от его
лица  отвели  фонарик.  Он  лежал  на  кушетке,  прикованный эластичными
ремнями; рядом стояли люди, но он не узнавал их.
     Чьи-то мягкие пальцы коснулись его лица.
     - Не  напрягайтесь.   Сделайте  глубокий  вдох...  Еще  раз...  Как
самочувствие?
     - Не знаю... Странно... Кружится голова... И очень хочется есть.
     - Это хорошо. Вы помните, где находитесь?
     Теперь он узнал их: сначала доктора Руденко, потом капитана Орлову.
Но что-то в Таниной внешности было не так.
     - У вас снова выросли волосы!
     - Надеюсь, они вам нравятся. Однако не могу сказать того же о вашей
бороде.
     Флойд  поднес  руку  к  подбородку.   Каждое  движение  приходилось
рассчитывать.  Подбородок покрывала густая щетина -  будто он  не брился
дня два-три. В состоянии анабиоза волосы растут раз в сто медленнее...
     - Значит, свершилось, - сказал он. - Мы достигли Юпитера.
     Таня посмотрела на врача, та едва заметно кивнула.
     - Нет,  Хейвуд.  До  Юпитера еще  месяц полета.  Не  беспокойтесь -
корабль в полном порядке. Но ваши друзья из Вашингтона просили разбудить
вас.  Случилось то, чего никто не предвидел. Теперь мы участвуем в гонке
- и боюсь, проиграем.


<ul><a name=9></a><h2>7. "Цянь"</h2></ul>

     Когда  из  динамика послышался голос Хейвуда Флойда,  два  дельфина
перестали кружить  по  бассейну,  подплыли  к  бортику  и  уставились на
источник звука.
     "Значит,  они  помнят  Хейвуда",  -  с  внезапной горечью  подумала
Каролина.  Но  Кристофер в  своем  манеже продолжал забавляться цветными
кнопками книжки-картинки,  не обращая внимания на громкий и четкий голос
отца, донесшийся через полмиллиарда километров.
     - ...Дорогая,  ты,  наверно,  не  удивишься,  услышав меня на месяц
раньше. Ты уже давно знаешь, что у нас появились попутчики.
     До сих пор мне в это трудно поверить.  Их затея бессмысленна. У них
не  хватит топлива для  возвращения и  скорее всего  даже  на  встречу с
"Дискавери".
     Конечно,  мы  их не видели.  "Цянь" не подходил к  нам ближе чем на
пятьдесят миллионов километров.  Они  не  отвечали на  наши  сигналы,  а
сейчас  им  не  до  разговоров.  Несколько часов  спустя "Цянь" войдет в
атмосферу Юпитера -  и мы увидим в действии их систему аэродинамического
торможения.  Если сработает нормально,  это повысит наш боевой дух. Если
же подведет... но не будем об этом.
     Русские  держатся  молодцом.   Они,  конечно,  разочарованы,  но  и
восхищены.   Придумано  было  действительно  здорово:  у  всех  на  виду
построить космический корабль,  выдавая его за орбитальную станцию,  так
что никто ничего не подозревал, пока они не смонтировали ускорители.
     Нам остается лишь наблюдать.  Но вряд ли мы увидим больше,  чем те,
кто дежурит сейчас у  лучших земных телескопов.  Я желаю китайцам удачи,
хотя не  теряю надежды,  что они оставят "Дискавери" в  покое.  Это наша
собственность,  и держу пари, что госдепартамент не устает напоминать им
об этом.
     Но нет худа без добра. Если бы наши китайские друзья не застали нас
врасплох,  ты не услышала бы меня еще месяц. Теперь я буду разговаривать
с тобой каждые два дня.
     Первое  время  мне  пришлось нелегко,  но  я  постепенно обживаюсь.
Знакомлюсь  с  кораблем  и  людьми,  учусь  "ходить".  Мне  хотелось  бы
подтянуть свой  убогий русский,  но  все  упорно говорят со  мной только
по-английски.  Какие же  мы  невежды в  иностранных языках!  Мне  иногда
стыдно за наш американский языковый шовинизм...
     Английский здесь знают все,  но по-разному. Саша Ковалев, например,
смог бы работать диктором Би-би-си.  Единственная, кто говорит с трудом,
- это Женя Марченко, которая буквально в последний момент заменила Ирину
Якунину.  Кстати,  я рад,  что Ирина уже поправилась.  Неужели она опять
занимается планеризмом?
     Кстати,  о несчастных случаях.  Очевидно, и Женя побывала в тяжелой
аварии.  Хотя пластическую операцию ей сделали блестяще,  заметно, что у
нее был сильный ожог. Она - любимица команды. Все относятся к ней - нет,
не с жалостью, а с какой-то особенной теплотой.
     Наверно,  тебе интересно, как мы ладим с капитаном Орловой. Она мне
по  душе,  но  лучше ее  не  злить.  Во всяком случае,  ясно,  кто здесь
по-настоящему главный.
     Ты должна помнить Руденко,  нашего бортврача,  -  они приезжала два
года  назад  в  Гонолулу.  И  понимаешь,  почему мы  зовем ее  Катериной
Великой...
     Но довольно сплетен.  Буду ждать твоего ответа, а девочкам передай,
что поговорю с  ними в  следующий раз.  Целую вас всех.  Очень скучаю по
тебе и Крису. И обещаю - больше никогда не уеду...
     В   динамике  зашипело,   потом   искусственный  голос  проговорил:
"Передача номер  432/7 с  борта космического корабля "Леонов" окончена".
Когда  Каролина выключила звук,  дельфины нырнули в  бассейн и  бесшумно
понеслись к океану.
     Кристофер увидел,  что его друзья уплыли,  и  заплакал.  Мать взяла
сынишку на руки, но он еще долго не успокаивался.


<ul><a name=10></a><h2>8. Прохождение</h2></ul>

     На  экране застыл образ  Юпитера:  клочья белых облаков,  пятнистые
оранжево-розовые полосы  и  злобный глаз  Большого Красного Пятна.  Лишь
четверть диска скрывалась в тени;  она-то и притягивала взгляды.  Там, в
ночном небе планеты, китайский корабль летел навстречу своей судьбе.
     "Это абсурд,  - думал Флойд. - За сорок миллионов километров мы все
равно ничего не  увидим.  Да  нам и  не нужно видеть,  мы все услышим по
радио".
     "Цянь"  замолчал  два  часа  назад,  когда  антенны  дальней  связи
спрятались под  защиту  теплового экрана.  Работал лишь  всенаправленный
маяк корабля,  и его пронзительный радиозов -  "бип!  -  бип!  - бип!" -
разносился над  океаном титанических туч.  Сигнал шел  от  Юпитера более
двух минут;  за  этот срок "Цянь" мог  давно уже превратиться в  облачко
раскаленного газа.
     Сигналы затухали,  теряясь в шумах. "Цянь" затягивала непроницаемая
плазменная оболочка.
     - Смотрите! - крикнул Макс по-русски. - Вот он!
     У  самой  границы света  и  тени  Флойд увидел крохотную звездочку,
вспыхнувшую там,  где никаких звезд быть не могло, - на затемненном лике
Юпитера.  Она казалась неподвижной,  хотя Флойд знал,  что ее скорость -
около  ста  километров  в   секунду.   Она  разгоралась,   уже  не  была
безразмерной точкой,  начала удлиняться. Искусственная комета неслась по
ночному небу Юпитера, волоча за собой тысячекилометровый огненный хвост.
     Антенны "Леонова" уловили последний сигнал маяка, потом в динамиках
осталось лишь  бессмысленное радиобормотание Юпитера -  один из  голосов
космоса, не имеющий ничего общего с человеком или его творениями.
     "Цянь" онемел,  зато перестал быть невидимкой.  Вытянутая искра все
дальше уходила во  тьму.  Скоро она скроется за горизонтом,  и  если все
пройдет нормально,  Юпитер возьмет корабль в плен, отобрав у него лишнюю
скорость.  Когда "Цянь" появится из-за  планеты-гиганта,  у  нее  станет
одним спутником больше.
     Искра погасла.  "Цянь" обогнул край планеты и  несся сейчас над  ее
обратной стороной.  Пока он не появится вновь,  примерно через час,  нет
смысла  смотреть и  слушать.  Экипажу "Цянь"  этот  час  покажется очень
долгим...
     ...Но  очень коротким -  Василию Орлову и  Саше  Ковалеву.  Моменты
возникновения  и  исчезновения  искры,   доплеровское  смещение  сигнала
позволяли  рассчитать  новую   орбиту  китайского  корабля.   Компьютеры
"Леонова"  уже  переваривали  информацию  и,  основываясь  на  различных
моделях атмосферы, прогнозировали время выхода "Цянь" из-за планеты.
     Василий выключил дисплей и повернулся во вращающемся кресле.
     - Он  появится не раньше чем через сорок две минуты.  Все свободны.
Увидимся через тридцать пять минут. Ну, уходите, - добавил он по-русски.
     Все  без  особой охоты  покинули рубку,  однако,  к  неудовольствию
Василия,  уже через полчаса собрались опять.  Но он не успел как следует
отчитать товарищей за недостаточную веру в  расчеты,  когда из динамиков
вырвалось знакомое "бип! - бип! - бип!" радиомаяка "Цянь".
     Разразилась  овация  -   к   ней   присоединился  даже  озадаченный
собственной ошибкой Василий.  Ведь здесь, в глубинах Вселенной, они были
не только соперниками.  Они были прежде всего космонавтами - "посланцами
человечества",   выражаясь  гордыми  словами  первого  договора  ООН  по
космосу.  Если они и не желали китайцам победы,  никто не хотел, чтобы с
ними приключилась беда.
     Была,  возможно,  и другая причина.  "Цянь" продемонстрировал,  что
аэродинамический маневр возможен не только в  теории.  Данные по Юпитеру
подтвердились,  его атмосфера не таила в  себе неожиданной и,  возможно,
смертельной угрозы.
     - Думаю,  -  сказала Таня,  - мы должны их поздравить. Хотя вряд ли
они подтвердят получение радиограммы.
     Василий Орлов с откровенным недоверием глядел на дисплей.
     - Не понимаю.  Они должны еще быть за Юпитером!  Саша, мне нужен их
доплер.
     После новой консультации с компьютером он негромко присвистнул.
     - Что-то не так.  Они на орбите, да, но она не ведет к "Дискавери".
Их траектория проходит вдали от Ио; через пять минут у меня будут точные
данные.
     - Все  равно они на  орбите,  -  сказала Таня.  -  Ее  можно всегда
скорректировать.
     - Если у них хватит топлива, а в этом я сомневаюсь.
     - Значит, мы еще можем их опередить.
     - Не  обольщайся.  Нам  лететь еще  три  недели.  За  это время они
сделают десяток витков и выберут оптимальный для встречи.
     - Опять-таки, если хватит топлива.
     - Разумеется.   Но  мы  можем  только  предполагать.  Они  говорили
по-русски,  быстро и взволнованно,  так что Флойд многое не понял. Когда
Таня,   сжалившись  над  ним,  объяснила,  что  китайцы  просчитались  и
направляются теперь к внешним спутникам, Флойд сказал:
     - Значит, они в беде. Что, если попросят помощи?
     - Они?  Нет,  они слишком горды.  В любом случае мы бессильны. Даже
будь у нас лишнее топливо...
     - В самом деле. Но как объяснить это тем девяноста девяти процентам
человечества,  которые  понятия не  имеют  о  законах небесной механики?
Василий,  когда  у  вас  будет их  окончательная орбита,  дайте мне  ее,
пожалуйста. Пойду к себе, поработаю дома.
     Каюта  Флойда все  еще  была  заполнена корабельным имуществом,  но
рабочее  место  уже  освободилось.  Он  включил дисплей,  набрал  код  и
запросил данные по  "Цянь",  переданные из Вашингтона.  Вряд ли хозяевам
"Леонова" удалось расшифровать этот код, основанный на произведении двух
сторазрядных  простых  чисел.  Специалисты  из  Управления  национальной
безопасности утверждали,  что самый быстродействующий компьютер на свете
не успеет сделать это до Большого Хлопка,  в котором погибнет Вселенная.
Доказать  это  утверждение  было  невозможно,   его  можно  было  только
опровергнуть.
     В  который раз Флойд разглядывал превосходные фотографии китайского
корабля,  сделанные,  когда "Цянь",  обнаруживший свою суть, готовился к
старту  с  околоземной  орбиты.  Были  и  более  поздние  снимки,  менее
отчетливые,  на которых "Цянь",  уходя от любопытствующих объектов,  уже
рвался к Юпитеру. Были здесь также чертежи и расчеты.
     Даже при самых оптимистических оценках трудно было понять,  на  что
надеялись китайцы. Сумасшедший рывок сквозь Солнечную систему поглотил у
них девяносто процентов топлива, и если экипаж не составлен из самоубийц
(а  исключать  такую  возможность нельзя),  остается  единственный план:
ждать помощи в анабиозе.  Но,  согласно данным разведки,  технология КНР
пока к этому не готова.
     Впрочем,   разведка  часто  ошибается;   еще  чаще  ей  подсовывают
дезинформацию.  Однако материал по "Цянь", учитывая весьма сжатые сроки,
был  составлен блестяще.  Флойд  погрузился в  отчет,  настроив себя  на
максимальную  восприимчивость.  На  экране  мелькали  диаграммы,  схемы,
фотографии  -   некоторые  настолько  неясные,   что   могли  изображать
решительно все  -  газетные  сообщения,  списки  участников конференций,
названия научных статей,  даже  коммерческие документы.  Мощная  система
промышленного шпионажа поработала с  полной нагрузкой:  кто бы  подумал,
что  пунктом назначения для  самых разнообразных японских,  швейцарских,
немецких приборов было высохшее озеро Лобнор, откуда начиналась дорога к
Юпитеру?
     Однако  некоторые пункты,  очевидно,  попали в  отчет  по  ошибке -
никакого отношения к  полету они не  имели.  Скажем,  если китайцы через
подставную   корпорацию  в   Сингапуре   заказали   тысячу   индикаторов
инфракрасного излучения,  то  этим  следовало  заинтересоваться военным:
вряд ли "Цянь" ожидал атаки самонаводящихся ракет.  Или гляциологическое
оборудование,  заказанное в Анкоридже у корпорации "Глэсьер джиофизикс".
Какому  идиоту пришло в  голову,  что  в  дальней космической экспедиции
может понадобиться...
     Улыбка застыла на  губах Флойда:  он почувствовал на спине мурашки.
"Господи!  Не  может быть,  чтобы они на  это решились!"  Но  они и  так
решились на многое, а теперь все наконец встало на свои места.
     Он  еще  раз  бегло просмотрел снимки китайского корабля.  Да,  все
верно.  Эти желобки на корме, рядом с фокусирующими электродами, как раз
подойдут по размеру...
     Флойд вызвал рубку:
     - Василий? Их орбита уже рассчитана?
     - Да. - Голос штурмана казался подавленным.
     - Они держат курс на Европу, не так ли?
     - Черт возьми! - не удержался Орлов. - Откуда вы знаете?
     - Я просто предполагаю. Сопоставляю факты и делаю выводы.
     - Ошибка исключена - все сходится до шестого знака. Они держат курс
на Европу и достигнут ее через семнадцать часов.
     - И перейдут на орбиту спутника Европы.
     - Возможно. Топлива у них хватит. Но зачем им это?
     - После короткой разведки они высадятся.
     - Но зачем им это,  -  повторил Орлов.  -  Объясните, мистер Холмс,
зачем им понадобилась Европа? Ради всего святого - что там есть?
     Флойд упивался своим маленьким триумфом. Хотя, разумеется, понимал,
что может жестоко ошибаться.
     - Что  там  есть?  -  медленно повторил он.  -  Всего-навсего самое
ценное вещество во Вселенной.
     Довести триумф до конца не удалось. Василий среагировал мгновенно.
     - Ну конечно же - вода!
     - Точно. Многие биллионы тонн воды. Теперь им хватит топлива, чтобы
облететь все спутники Юпитера, и еще останется сколько угодно на встречу
с  "Дискавери" и возвращение к Земле.  Как ни обидно,  Василий,  но наши
китайские друзья снова нас обошли.
     - Если только у них все это получится.


<ul><a name=11></a><h2>9. Лед Большого Канала</h2></ul>

     С  первого  взгляда казалось,  что  это  обычный полярный пейзаж  -
бескрайние ледовые поля выглядели совсем по-земному.  Но  угольно-черное
небо и пять фигур в скафандрах свидетельствовали, что дело происходит не
на Земле.
     Китайцы до  сих пор не  обнародовали имена членов экипажа.  Пятеро,
высадившиеся на ледяную поверхность Европы,  были всего лишь -  командир
корабля,    научный   руководитель,    штурман,   старший   бортинженер,
бортинженер.  Люди с "Леонова", находившиеся ближе всех к месту событий,
увидели эту  историческую фотографию на  час  позже,  чем  все остальное
человечество. Тонкая радионить, связывающая "Цянь" с Землей, проходила в
стороне  от  корабля,  и  бортовые  антенны  улавливали  лишь  излучение
всенаправленного радиомаяка -  в  те  короткие периоды,  когда "Цянь" не
заслоняли Юпитер либо Европа. Так что все скупые новости поступали через
земные станции.
     После  орбительной разведки  "Цянь"  опустился на  один  из  редких
каменных островков в  сплошном ледяном океане  Европы.  Ледяная оболочка
спутника,  не знавшего пурги и метелей,  всюду была ровной - сюда иногда
падали  метеориты,   но   не   снег.   Гравитация  постоянно  сглаживала
неровности,  которые возникали в  результате приливных землетрясений при
сближениях с другими спутниками.  Приливы же,  вызванные самим Юпитером,
завершили свою  работу  в  незапамятной древности -  с  тех  пор  Европа
показывает гиганту лишь одну свою половину...
     Все  это  стало  известно после  полетов "Вояджеров" в  семидесятые
годы, работы "Галилео" в восьмидесятые и посадки "Кеплера" в девяностые.
Но китайские астронавты за несколько часов,  вероятно,  узнали о  Европе
гораздо больше,  чем все беспилотные аппараты, вместе взятые. Полученную
информацию они держали пока при себе, и с этим никто не спорил.
     Но  вот  аннексия Европы  вызывала серьезные возражения.  Впервые в
истории  государство объявило  небесное  тело  своей  собственностью,  и
массовые  средства  информации оживленно  обсуждали  юридическую сторону
такого шага.  Хотя Китай не подписывал договор ООН 2002 года и не считал
себя связанным его положениями, протесты не утихали.
     Как бы то ни было, Европа оказалась в центре внимания всей Земли. И
Земля нуждалась в собственном корреспонденте.
     - Говорит  Хейвуд  Флойд  с  борта  космического корабля "Космонавт
Алексей   Леонов",   приближающегося   к   Юпитеру.   Однако,   как   вы
догадываетесь,  речь  пойдет о  Европе.  Я  наблюдаю ее  в  самый мощный
бортовой телескоп;  она выглядит, как Луна при десятикратном увеличении,
но на Луну совсем не похожа.
     Ее  поверхность ровного  розового цвета,  изредка  попадаются бурые
пятнышки.  Вся  она  исчерчена  замысловатым  узором  из  тонких  линий,
напоминающим  схему   кровеносных  сосудов  из   медицинского  учебника.
Некоторые из  них  достигают в  длину  сотен и  даже  тысяч километров и
похожи на каналы, которые Ловелл и другие наблюдали, как им казалось, на
Марсе.
     Но здешние каналы -  не обман зрения. В них действительно есть вода
- или хотя бы лед. Ведь Европа - это сплошной океан глубиной в пятьдесят
километров.
     Европа далека от  Солнца,  и  температура на  ее  поверхности очень
низка -  примерно 150 градусов ниже нуля.  И можно было ожидать,  что ее
океаны промерзли до дна.
     Однако это  не  так.  Под действием тех же  приливных сил,  которые
вызывают  вулканические извержения на  соседней  Ио,  в  глубинах Европы
выделяется много  тепла.  Льды  постоянно  подтаивают,  растрескиваются,
замерзают вновь, образуют трещины и разводья. Узор, на который я смотрю,
- это сеть таких трещин.  Они большей частью темные,  очень древние,  но
попадаются и свежие, совсем белые, покрытые тонкой корочкой льда.
     Рядом  с  одной  из  них  и  опустились  китайские  астронавты.  Ее
окрестили Большим Каналом -  она  тянется на  полторы тысячи километров.
Очевидно,   они  собираются  заправить  баки  водой.   Это  позволит  им
обследовать систему Юпитера и  затем вернуться на  Землю.  Это  нелегкая
задача,  но,  вероятно, они тщательно изучили район высадки и знают, что
делают.
     Теперь ясно,  почему они  пошли  на  такой риск,  а  потом объявили
Европу своей территорией. Этот спутник нужен им как заправочная станция:
он  может стать ключом к  внешним планетам.  Вода,  правда,  есть  и  на
Ганимеде,  но только в виде льда. К тому же сила тяжести там больше, чем
на Европе...
     Мне только что пришла в голову еще одна мысль. Даже если китайцы не
сумеют  взлететь  с   Европы,   они  могут  дождаться  там  спасательной
экспедиции с  Земли.  Энергии у  них достаточно,  в районе высадки могут
обнаружиться   полезные    ископаемые,    а    технология   производства
синтетической пищи  разработана  у  китайцев  отлично.  Конечно,  жизнь,
которая им  предстоит,  не назовешь роскошной,  но многие из моих друзей
согласились бы  на  нее  с  радостью,  чтобы иметь возможность созерцать
распростертый в  небе Юпитер -  нам  это  предстоит уже  через несколько
дней.
     А  теперь я  и  мои коллеги прощаемся с  вами,  передачу вел Хейвуд
Флойд.
     Тут же ожил динамик внутренней связи:
     - Отличный репортаж, Хейвуд. Почему вы не пошли в журналистику?
     - Я и так полжизни отдал СО.
     - Чему?
     - Связям с общественностью.  В основном,  объяснял политикам, зачем
мне деньги. Но вам, Таня, этого не понять.
     - Вы думаете? Зайдите-ка лучше в рубку. Поступила новая информация,
нужно ее обсудить.
     Флойд  отложил  микрофон,  закрепил телескоп и  выплыл  из  тесного
наблюдательного поста.  И  едва  не  столкнулся с  Николаем  Терновским,
спешившим, очевидно, тоже в рубку.
     - Я  бы  взял пару ваших абзацев для  московского радио,  Вуди.  Не
возражаете?
     - Пожалуйста,  товарищ, - по-русски разрешил Флойд. - И как я могут
помешать?
     Они  друг  за  другом  медленно влетели  в  рубку.  Капитан  Орлова
задумчиво созерцала мешанину чисел и  слов на  главном дисплее.  Флойд с
трудом разбирал русский текст.
     - Не утруждайте себя, - сказала она. - Это прогноз времени, которое
понадобится им для заправки и подготовки к старту.
     - Наши  специалисты заняты  сейчас тем  же.  Слишком многие факторы
гипотетичны.
     - Кажется,  один из них перестал быть таковым.  Как известно, самые
мощные водяные насосы -  на вооружении у  пожарных.  Так вот,  несколько
месяцев назад главное пожарное управление Бенджина получило приказ сдать
четыре лучших насоса.
     - Я уже ничему не удивляюсь. Я только восхищаюсь. Продолжайте.
     - Возможно,  это  всего  лишь  совпадение,  но  по  размеру  насосы
подходят.  Учитывая время, необходимое для бурения льда и прочего, можно
предположить, что они взлетят через пять дней.
     - Пять дней!
     - Да,  если все пройдет гладко.  И  если они не  будут заправляться
полностью.  Им  достаточно опередить нас всего на час.  Они высадятся на
"Дискавери"  и  объявят,   что  корабль  принадлежит  им  как  спасенное
имущество. Что будем делать?
     - Наши юристы разработали план на этот случай.  В нужный момент США
сделают официальное заявление,  что  "Дискавери" не  брошен командой,  а
временно законсервирован.  И  захват  корабля  будет  квалифицирован как
пиратство.
     - Думаете, это их остановит? - усмехнулась Таня.
     - Если даже и нет, что тут поделаешь?
     - Если пробудить Курноу и Чандру, нас будет вдвое больше, чем их.
     - Шутите? А где взять абордажные сабли?
     - Сабли?
     - Ну, оружие.
     - Можно  воспользоваться лазерным  телеспектрометром.  Он  испаряет
миллиграммовые пробы с астероидов на расстояния в тысячи километров.
     - Мне не нравится наш разговор, - сказал Флойд. - Мое правительство
безусловно  будет  против  применения  силы,   если   речь  не   идет  о
самообороне.
     - До  чего же  вы,  американцы,  наивны!  Мы  смотрим на вещи более
здраво.  Ваши дедушки и бабушки,  Хейвуд, скончались в своих постелях. А
из моих трое погибли в Великую Отечественную.
     Один на один Таня всегда называла его по имени.  Значит,  сейчас не
шутит. Или проверяет его реакцию?
     - Но  "Дискавери"  -  всего  лишь  кусок  металлолома стоимостью  в
несколько миллиардов.  Нам  важна  информация,  которая  имеется на  его
борту.
     - Вот  именно.  Информация,  которую можно  спокойно скопировать из
памяти компьютера, а потом стереть.
     - Таня,  иногда  у  вас  возникают замечательные идеи.  Почему  вы,
русские,   всегда  подозреваете,   что   другие  против  вас  что-нибудь
замышляют?
     - После Наполеона и Гитлера у нас есть на это право. И не говорите,
будто подобный -  как правильно сказать?  -  сценарий не  приходил вам в
голову.
     - У  меня не  было необходимости разрабатывать сценарии,  -  угрюмо
ответил  Флойд.  -  Госдепартамент  просчитал  все  возможные  варианты.
Остается подождать,  какой из них выберут китайцы.  Но не удивлюсь, если
они обойдут нас и на этот раз.


<ul><a name=12></a><h2>10. Зов с Европы</h2></ul>

     Искусство  спать  в  невесомости Флойду  пришлось  постигать  почти
неделю:  надо было научиться укладывать руки и ноги так, чтобы они потом
не мешали.  Теперь он отлично приспособился,  и сама мысль о возвращении
силы тяжести приводила его в содрогание.
     Кто-то  будил его,  тряс за  плечо.  Не  может быть!  Наверно,  это
снится.  Право  на  уединение на  борту космических кораблей соблюдалось
свято:  никто  никогда не  входил в  чужую каюту без  разрешения.  Флойд
покрепче зажмурил глаза, но неизвестный не унимался.
     - Доктор Флойд,  проснитесь!  Проснитесь же наконец! Вас вызывают в
рубку!
     Флойд неохотно приоткрыл глаза. Он лежал в своей тесной каюте, тело
облегал привычный кокон гамака.  Но  почему он  снова видит Европу?  ...
Линии   трещин   пересекались,   образовывали  знакомые  треугольники  и
квадраты, складывались в причудливый узор. А вот и Большой Канал...
     - Доктор Флойд!
     Он  проснулся  окончательно.  Собственная ладонь  плавала  всего  в
нескольких сантиметрах от глаз.  Как странно, что рисунок линий копирует
карту Европы!  Но экономная Природа любит повтор в совершенно,  казалось
бы,  различных  вещах  -  завихрения молока  в  кофе,  облачные  спирали
циклонов, звездные ветви галактик...
     - В чем дело. Макс? Что-нибудь случилось?
     - Кажется, да. Но не с нами - с "Цянь". Пойдемте быстрее.
     Рубка  была  полна.  Капитан,  штурман и  бортинженер сидели  перед
приборами,  пристегнутые к креслам; остальные витали в воздухе в поисках
точки опоры.
     - Простите,  Хейвуд,  -  торопливо извинилась Таня.  - Десять минут
назад мы получили очень важное сообщение.  "Цянь" замолчал. Внезапно, во
время  передачи  цифровой информации.  Несколько секунд  сигналы  шли  с
искажениями, потом прекратились.
     - А маяк?
     - Тоже молчит.
     - И что вы предполагаете?
     - Все что угодно.  Взрыв,  землетрясение, оползень... Мы пройдем от
них  в  пятидесяти тысячах километров,  не  ближе.  С  такого расстояния
ничего не увидишь.
     - Значит, мы бессильны?
     - Не  совсем.  Земля предлагает использовать нашу главную антенну -
нацелить ее на Европу. Тогда даже самый слабый сигнал... По-моему, стоит
попытаться. Как вы считаете?
     Флойд ощутил внутренний протест.
     - Вы хотите прервать связь с Землей?
     - Да.  Но  она все равно нарушится,  когда мы будем огибать Юпитер.
Восстановить связь можно за пару минут.
     Флойд молчал.  Все беды "Дискавери" начались, когда главная антенна
сместилась  и  корабль  потерял  связь  с  Землей...  Что-то,  очевидно,
произошло с  ЭАЛом.  Но  на "Леонове" не стоит этого опасаться.  Здешние
компьютеры автономны,  они  не  подчиняются единому разуму.  По  крайней
мере, разуму нечеловеческому...
     - Согласен, - сказал Флойд. - Можно начинать поиск.
     - Сейчас, только вычислим доплеровскую поправку, Как у тебя, Саша?
     - Две минуты, и можно включать. Сколько будем слушать?
     Капитан ответила не  сразу.  Вообще  Флойда восхищала решительность
Тани Орловой;  однажды он  сказал ей  об этом.  Она ответила шуткой (что
случалось  не  часто):   "Капитан  имеет  право  на  ошибку,  но  не  на
колебания".
     - Пятьдесят минут,  потом десятиминутная связь с  Землей.  И  новый
цикл.
     Но,  как вскоре выяснилось, слушать было нечего. И незачем: система
автоматического поиска  просеивала шумы  гораздо лучше  самого  опытного
оператора.  Однако  время  от  времени Саша  включал звук,  и  помещение
заполнял рев радиационных поясов Юпитера.  Он  походил на  рокот прибоя;
иногда его перекрывали оглушительные удары молний. Но ничего похожего на
разумный сигнал не  было;  свободные от  вахты космонавты один из другим
покидали рубку.
     Флойд прикинул в уме. Весть о несчастье пришла через Землю: значит,
оно  случилось два часа назад.  И  раз "Цянь" до  сих пор не  вернулся в
эфир...
     Пятьдесят минут тянулись, как пятьдесят часов. По их истечении Саша
сориентировал главную  антенну на  Землю  и  доложил о  неудаче поисков,
потом отправил накопившиеся радиограммы.
     - Еще раз? - спросил он Орлову без всякого оптимизма.
     - Конечно. Возможно, не все пятьдесят минут, но попытаться стоит.
     Антенна была вновь направлена на  Европу.  И  тут  же  на  мониторе
зажглась  надпись:  "ВНИМАНИЕ".  Саша  включил  громкость,  рубку  вновь
наполнил голос Юпитера.  Но на его фоне,  словно шепот в грозу, слышался
слабый звук человеческой речи.  Сначала только ритм и  интонация,  потом
стали различимы слова.  Это был,  несомненно, английский язык - но смысл
фраз оставался по-прежнему непонятным...
     Есть сочетание звуков,  которое человек различает всегда,  несмотря
на  любые  помехи.  Когда оно  проступило на  фоне  юпитерианских шумов,
Флойду показалось,  что он бредит наяву.  Русские реагировали медленнее;
но  потом обернулись к  нему с  таким же  изумлением -  и  зарождающимся
подозрением.
     Первые слова, принятые с Европы, были: "Доктор Флойд, доктор Флойд,
надеюсь, вы меня слышите..."


<ul><a name=13></a><h2>11. Лед и вакуум</h2></ul>

     - Кто это? - шепнул кто-то. Другие зашикали. Флойд недоуменно пожал
плечами.
     -...  знаю,  что вы на борту "Леонова"...  времени мало... направил
антенну скафандра туда, где...
     Несколько мучительных мгновений голоса не  было  слышно,  потом  он
вернулся - гораздо более четкий, но столь же негромкий.
     -...  передайте эту  информацию на  Землю.  "Цянь" погиб  два  часа
назад.  Я  один  остался в  живых.  Не  знаю,  хватит ли  мощности моего
передатчика,   но   другой   возможности   нет.   Пожалуйста,   слушайте
внимательно. На Европе есть жизнь. Повторяю: на Европе есть жизнь...
     Звук  снова  пропал.  Наступила тишина,  которую никто  не  решался
нарушить.  Флойд лихорадочно рылся в  памяти.  Говорившего он не узнал -
голос мог принадлежать любому китайцу,  учившемуся на Западе.  Вероятно,
они встречались на какой-нибудь конференции...
     -...   вскоре  после  местной  полуночи.  Качали  без  перерыва,  и
топливные баки были уже наполовину заполнены.  Мы с доктором Ли вышли из
корабля,  чтобы  проверить термоизоляцию трубопровода.  "Цянь"  стоит  -
стоял -  метрах в тридцати от Большого Канала.  Трубопровод был протянут
от корабля и уходил под лед.  Лед очень тонкий -  ходить по нему опасно.
Теплая вода снизу...
     Опять   наступило  молчание.   Возможно,   говоривший  скрылся   за
каким-нибудь препятствием.
     -...  без  труда -  корабль,  как новогоднюю елку,  украшали фонари
мощностью  в   пять  киловатт.   Их  свет  легко  проникал  сквозь  лед.
Потрясающие цвета.  Громадную  темную  массу,  поднимающуюся из  бездны,
первым заметил Ли.  Сначала мы приняли ее за стаю рыб - она была слишком
велика для отдельного организма. Потом она стала проламывать лед.
     Доктор Флойд,  я  надеюсь,  вы слышите меня.  Это говорит профессор
Чанг, мы встречались на конференции МАС в Бостоне...
     Флойд мысленно перенесся за миллиард километров от "Леонова". Прием
после  закрытия  конференции  Международного  астрономического союза  он
помнил  смутно,   зато   ясно  представил  себе  Чанга  -   миниатюрного
жизнерадостного астронома и  экзобиолога с  неисчерпаемым запасом шуток.
Но сейчас Чанг не шутил.
     -... будто огромное поле водорослей двигалось по грунту. Ли побежал
на корабль за камерой,  я остался смотреть. Оно перемещалось медленно, я
мог  легко обогнать его.  Я  не  ощущал тревоги -  только волнение.  Мне
казалось,  я  знаю,  что  это такое -  я  видел съемки полей ламинарий у
побережья Калифорнии. Но я ошибался...
     -...  понимал,  что  ему  неважно.  Оно  никак не  могло выжить при
температуре на  сто  пятьдесят градусов ниже  той,  к  которой привыкло.
Похожее  на  черную  волну,  оно  продвигалось вперед  все  медленнее  и
превращалось на  ходу в  лед -  от него откалывались большие куски.  Мне
трудно было понять, что оно собирается делать...
     - Можно связаться с ним? - шепотом спросил Флойд.
     - Поздно. Европа вот-вот скроется за Юпитером.
     -... взбираться на корабль, оставляя за собой что-то вроде ледяного
туннеля.  Возможно,  что  просто  защищалось  от  холода,  как  термиты,
спасаясь от света, строят коридоры из грязи...
     ...  на  корабль тонны льда.  Первыми не  выдержали антенны.  Потом
начали подаваться опоры - медленно, как во сне. Я понял, что происходит,
лишь  когда  корабль стал  крениться.  Чтобы  спастись,  достаточно было
выключить свет.
     Возможно,  оно  фототропно и  его  биологический цикл  начинается с
солнечного луча,  пробившегося сквозь лед. Или его тянуло к фонарям, как
бабочку притягивает пламя свечи.  На  Европе никогда не  было света ярче
того, который зажгли мы.
     Корабль перевернулся.  Я увидел,  как корпус лопнул, выпустив белое
облако замерзшего пара.  Фонари погасли,  кроме одного -  он  качался на
кабеле метрах в двух от поверхности.
     Не помню,  что происходило потом.  Когда пришел в себя, я стоял под
фонарем у  разбитого корабля,  все вокруг было запорошено свежим снегом,
на котором явственно выделялись отпечатки моих подошв.  Видимо, я бежал;
с момента катастрофы прошло не более двух минут.
     Растение -  я  по-прежнему думал о нем как о растении -  оставалось
неподвижным.  Я решил,  что оно пострадало при падении:  кругом валялись
отколовшиеся от  него  большие куски,  будто  сломанные ветви толщиной в
человеческую руку.
     Затем основная масса двинулась вновь.  Она отделилась от  разбитого
корпуса  и  направилась на  меня.  Теперь  я  знал  наверняка,  что  она
реагирует на свет.  Я стоял прямо под тысячеваттной лампой,  которая уже
перестала раскачиваться.
     Представьте себе дуб  -  нет,  лучше баньян с  его  многочисленными
стволами, - расплющенный силой тяжести и пытающийся ползти по земле. Оно
приблизилось к  свету  метров  на  пять  и  начало  заходить с  флангов,
образовав  вскоре   вокруг  меня   правильное  кольцо.   Вероятно,   это
критическое  расстояние:   притягательное  действие  света  переходит  в
отталкивающее.  После этого какое-то время ничего не происходило. Я даже
подумал, что оно, наконец, полностью превратилось в лед.
     Затем я  увидел,  что на  ветвях образуются бутоны.  Это напоминало
ускоренный  показ  кадров  с  распускающимися цветами.  Я  действительно
решил, что это цветы - каждый величиной с человеческую голову.
     Нежные,  ярко раскрашенные лепестки начали раскрываться. Я подумал,
что никто никогда не  видел этих красок.  Их  просто не  существовало до
появления наших огней - наших гибельных огней - в этом мире.
     Зябнут слабые тычинки...  Я приблизился к живой стене,  чтобы лучше
разглядеть происходящее.  Ни  тогда,  ни  в  другие моменты я  совсем не
испытывал страха.  Я  был  уверен,  что  оно  не  враждебно -  даже если
наделено сознанием.
     Вокруг было множество цветов,  одни уже  раскрылись,  другие только
начали  распускаться.   Теперь  они   напоминали  мне  мотыльков,   едва
вылупившихся из своих куколок,  -  новорожденных бабочек с мягкими,  еще
нерасправленными крыльями. Я приближался к истине.
     Но цветы замерзали -  умирали,  едва успев родиться. Один за другим
они отваливались от  своих почек,  несколько секунд трепыхались,  словно
рыба,  выброшенная на берег,  и я,  наконец,  понял,  что они такое.  Их
лепестки -  это  плавники,  а  сами  они  -  плавающие личинки  большого
существа.  Вероятно,  оно проводит большую часть жизни на дне и, подобно
земным кораллам, посылает своих отпрысков на поиски новых территорий.
     Я  встал на  колени,  чтобы получше рассмотреть маленькое создание.
Яркие  краски  тускнели.   Лепестки-плавники  отпадали,   превращаясь  в
ледышки.  Но оно еще жило: попыталось отодвинуться при моем приближении.
Мне стало любопытно, каким образом оно чувствует мое присутствие.
     Я  заметил,  что каждая тычинка -  как я их назвал -  заканчивается
ярким голубым пятнышком.  Они  напоминали сверкающие сапфиры или голубые
глазки на  мантии устрицы.  Светочувствительные,  но  еще  не  способные
формировать настоящие зрительные образы.  У  меня  на  глазах  их  яркий
голубой  цвет  потускнел,  сапфиры  превратились  в  обычные  невзрачные
камешки.
     Доктор Флойд -  или те,  кто слышит меня,  - времени уже нет; скоро
Юпитер прервет мою передачу. Но я почти все сказал.
     Я уже знал,  что следует делать.  Кабель тысячеваттной лампы свисал
почти до земли. Я дернул несколько раз, и света не стало.
     Я боялся, что опоздал. Несколько минут ничего не происходило. Тогда
я  подошел к  окружавшей меня  стене  переплетенных ветвей  и  ударил ее
ногой.
     Существо  медленно  двинулось,   отступая  к  Каналу.   Света  было
достаточно -  я  прекрасно все видел.  В  небе сияли Ганимед и Каллисто,
Юпитер  выглядел гигантским узким  серпом  с  большим  пятном  полярного
сияния на ночной стороне.
     Я  проводил его  до  самой  воды,  подбадривая пинками,  когда  оно
замедляло движение...  Хрупкие  льдинки хрустели у  меня  под  ногами...
Казалось,  приближаясь к Каналу,  оно набирается сил,  будто знает,  что
возвращается  домой.   Интересно,   выживет  ли  оно,   чтобы  расцвести
когда-нибудь вновь.
     Оно исчезло в воде, оставив еще несколько мертвых личинок на чуждой
ему  суше.  Несколько минут вода кипела,  пока спасительный слой льда не
отделил ее от вакуума.  Я пошел назад к кораблю -  но я не хочу говорить
об этом.
     Доктор  Флойд,   у   меня   две   просьбы.   Когда   это   существо
классифицируют,  надеюсь,  его  назовут  моим  именем.  И  еще  -  пусть
следующая экспедиция доставит наши останки на родину.
     Юпитер  оборвет  мою  передачу  через  несколько минут.  Я  повторю
рассказ,  когда  связь  снова  станет  возможна -  и  если  выдержит мой
скафандр.
     Внимание,  говорит  профессор Чанг  со  спутника Юпитера -  Европы:
космический корабль "Цянь" погиб. Мы совершили посадку у Большого Канала
и установили насосы на его краю..."
     Голос пропал,  затем на мгновение вернулся и, наконец, окончательно
утонул в  шумах.  И  когда Европа вновь показалась из-за  Юпитера,  эфир
молчал.


<ul><a name=14></a><h2>III. "ДИСКАВЕРИ"</h2></ul>



<ul><a name=15></a><h2>12. Скоростной спуск</h2></ul>

     Корабль начал наконец набирать скорость,  будто скользил по склону,
который  становился все  круче.  Давно  осталась  позади  гравитационная
"нейтральная  полоса",   в   которой  с  трудом  удерживались  на  своих
вытянутых,  обратных орбитах  внешние  луны  Юпитера -  Синопе,  Пасифе,
Ананке и  Карме,  -  захваченные когда-то  астероиды неправильной формы,
диаметром  не  более  тридцати  километров.  Никого,  кроме  космических
геологов,  не заинтересовали бы эти угловатые,  растрескавшиеся обломки,
за которые планета-гигант и  Солнце вели постоянную "пограничную войну".
Когда-нибудь она завершится победой Солнца.
     Зато  Юпитер  надежно  удерживал вторую  четверку спутников,  вдвое
более близкую.  Орбиты Элары,  Лиситеи,  Гималии и  Леды похожи и  лежат
почти в  одной плоскости.  Существует гипотеза,  что они -  части одного
распавшегося небесного тела;  если так,  то  его диаметр не превышал ста
километров.
     Траектория "Леонова"  пролегала неподалеку от  Карме  и  Леды.  Все
радовались крохотным светлым пятнышкам,  как старым друзьям: будто после
долгого океанского перехода увидели землю  -  первые  рифы  у  побережья
Юпитера.  Истекали последние часы;  приближался решающий момент - вход в
атмосферу.
     Юпитер стал  уже  больше,  чем  Луна в  земном небе,  и  гигантские
внутренние спутники были  отлично видны.  Вернее,  видны были их  диски,
различим  цвет,  но  рассмотреть  детали  не  позволяло  расстояние.  Их
бесконечный танец  завораживал -  они  прятались  за  Юпитером  и  вновь
появлялись на  дневной стороне,  сопровождаемые своими  четкими круглыми
тенями.  Многие поколения астрономов, начиная с Галилея, любовались этим
зрелищем на  протяжении четырех веков,  но  изо  всех  ныне живущих лишь
экипаж "Леонова" мог наблюдать его невооруженным глазом.
     Все  забыли  даже  о   шахматах,   предпочитая  проводить  время  у
телескопов или иллюминаторов. Смотрели, слушали музыку, разговаривали. И
по крайней мере один роман достиг своей кульминации: частые исчезновения
Макса Браиловского и Жени Марченко давали повод для множества беззлобных
шуток.
     Не  совсем обычная пара,  думал про  них Флойд.  Макс,  известный в
прошлом гимнаст, дошедший до финала Олимпиады-2000, был высоким красивым
блондином.  Ему уже перевалило за  тридцать,  но лицо у  него оставалось
открытым,  почти  мальчишеским.  Великолепный специалист,  но  наивный и
простодушный до крайности. Из тех, с кем приятно разговаривать, но... не
слишком долго.
     А вот о Жене - двадцать девять лет, самая молодая в экипаже - Флойд
не знал ничего.  Никто не обмолвился ни словом о  происхождении шрамов у
нее на  лице,  а  сам Флойд спрашивать не решался,  и  из Вашингтона ему
ничего сообщить не могли. Очевидно, она побывала в катастрофе; возможно,
в   самой   обычной  автомобильной  аварии.   Предположение  -   нередко
высказывавшееся за границами СССР,  - будто Женя участвовала в секретном
космическом полете,  можно  было  исключить сразу.  Благодаря глобальной
сети  слежения,  созданной полвека назад,  осуществить такой  полет было
невозможно.
     Положение Жени осложнялось тем, что ее включили в состав экспедиции
буквально в  последний момент.  Если бы не подвели искусственные крылья,
диетологом и медсестрой стала бы Ирина Якунина.
     Каждый  вечер  в  шесть  по  Гринвичу экипаж  в  полном  составе  и
единственный бодрствующий пассажир  собирались в  тесной  кают-компании,
отделявшей служебные  помещения от  жилого  яруса.  За  круглый  стол  в
восьмером  усаживались  с  трудом;   для  Курноу  и  Чандры,  когда  они
проснутся, места уже не останется.
     Хотя  такие  встречи -  на  смешанном русско-английском наречии они
назывались "сикс о'клок совет" -  редко продолжались более десяти минут,
для  поддержания нормального климата в  коллективе они  были необходимы.
Выступать можно было с  любыми предложениями или жалобами -  правом вето
обладала лишь капитан,  но и она никогда им не пользовалась.  Чаще всего
"повестку дня"  составляли обсуждение меню  и  видеопрограмм,  заявки на
разговоры с  Землей,  обмен новостями...  И конечно,  легкая пикировка с
американским  меньшинством команды.  Скоро  ситуация  изменится,  честно
предупреждал Флойд, и ставки повысятся с 1:8 до 3:10. Однако он держал в
тайне свою глубокую уверенность в том,  что Курноу легко переговорит или
перекричит по крайней мере троих.
     Флойд  проводил здесь  почти все  свободное время:  в  своей тесной
каюте он  только спал.  В  кают-компании многое напоминало о  Земле:  ее
стены   украшали  земные   пейзажи,   спортивные  фотографии,   портреты
популярных видеозвезд.  Но  главной достопримечательностью был подлинник
картины Алексея Леонова "Около Луны". Картина была написана в 1965 году,
вскоре после  того,  как  он,  тогда еще  молодой подполковник,  покинул
"Восход-2"  и  стал  первым  в  истории человеком,  вышедшим в  открытый
космос.
     Картина,   созданная  хотя  и  не  профессионалом,  но  талантливым
любителем,  изображала  изрытую  кратерами  часть  Луны  с  великолепным
Заливом Радуги на  переднем плане.  Над  лунным горизонтом нависал узкий
серп Земли,  охватывающий темный круг планеты.  Позади пламенело Солнце,
огненные языки его короны простирались в космос на миллионы километров.
     Впечатляющая  композиция  -   и  взгляд  в  будущее,   до  которого
оставалось тогда всего три  года.  Борман,  Ловелл и  Андерс увидели это
великолепное зрелище с  борта "Апполона-8",  когда в  декабре 1968  года
первыми из людей наблюдали восход Земли над Луной.
     Хейвуду Флойду картина нравилась,  но вызывала и другие чувства. На
борту  не   было  ничего  и   никого  старше  -   за  одним-единственным
исключением.
     Когда  Алексей Леонов  закончил ее,  Хейвуду Флойду исполнилось уже
девять лет.


<ul><a name=16></a><h2>13. Миры Галилея</h2></ul>

     Даже  теперь,  спустя три  десятилетия после  первого фоторепортажа
"Вояджера",  никто  не  знал,  почему столь разнятся четыре главные луны
Юпитера.  Примерно одинаковые по величине,  "прописанные" в одном районе
Солнечной системы, они непохожи, как дети разных родителей.
     Лишь Каллисто, самая внешняя из них, выглядела, как предполагалось.
"Леонов" прошел в  ста тысячах километров от нее,  и наиболее крупные из
ее  бесчисленных кратеров были  легко различимы невооруженным глазом.  В
телескоп  спутник   напоминал  стеклянный  шар,   подвергшийся  жесткому
обстрелу:   всю  его  поверхность  усеяли  кратеры  самых  разнообразных
размеров.  Каллисто,  как  кто-то  удачно  подметил,  больше походила на
земную Луну, чем сама Луна.
     Конечно,  нет  ничего удивительного,  если  тело,  расположенное на
границе  пояса  астероидов,  постоянно бомбардируют обломки,  оставшиеся
после   образования  планет.   Однако  уже   соседний  Ганимед  выглядит
совершенно иначе.  Хотя  некогда и  ему  досталась щедрая порция ударных
кратеров,  впоследствии многие из них были,  согласно чьему-то образному
высказыванию,   "перепаханы".   Обширные  участки  поверхности  Ганимеда
покрыты  бороздами  и  гребнями,  будто  неведомый  космический садовник
прошелся по  ней  гигантскими граблями.  Еще  здесь  есть  светлые лучи,
похожие на  следы  слизня толщиной в  полсотни километров,  но  наиболее
загадочны длинные извилистые полосы, образованные десятками параллельных
линий.  Николай Терновский предположил, что это - скоростные многорядные
автострады,  проложенные нетрезвыми дорожниками.  И даже утверждал,  что
видит переходы и транспортные развязки...
     Прежде  чем  "Леонов" достиг  орбиты  Европы,  копилка человеческих
знаний пополнилась триллионами битов  новой  информации о  Ганимеде.  Но
главное место в умах экипажа занимала Европа, страна вечных льдов, среди
которых покоились сейчас останки китайского корабля и тела погибших.
     На Земле доктор Чанг стал героем, и его соотечественники, хотя и не
без  смущения,  принимали бесчисленные соболезнования.  Экипаж "Леонова"
тоже послал радиограмму -  она,  как полагал Флойд, подверглась в Москве
некоторой   правке.   Все   космонавты,   независимо   от   национальной
принадлежности,  ощущали  себя  гражданами  космоса.  Объединенные  этим
чувством,  они  сопереживали победы  и  неудачи  друг  друга.  Никто  на
"Леонове"  не   радовался  тому,   что   китайскую  экспедицию  постигла
катастрофа,  но  к  печали примешивалось и  облегчение -  теперь не было
надобности участвовать в вынужденной гонке.
     Конечно,  и на Земле, и на "Леонове" темой номер один стала жизнь в
океанах  Европы,   открытая  при   столь   трагических  обстоятельствах.
Некоторые  экзобиологи  во  весь  голос  кричали:   "Я  же  говорил!"  -
доказывая,   что  ничего  удивительного  в  этом  открытии  нет.  Еще  в
семидесятые годы  XX  века  исследовательские подводные лодки обнаружили
многочисленные колонии  странных морских  организмов почти  в  столь  же
негостеприимном  месте   -   в   глубочайших   тихоокеанских   впадинах.
Вулканические извержения,  согревая и удобряя подводную пустыню, создали
в ней оазисы жизни.
     То, что однажды произошло на Земле, должно повториться во Вселенной
миллионы раз:  для научного мира это предмет веры. Вода, по крайней мере
в  виде  льда,  имеется  на  всех  спутниках Юпитера.  На  Ио  постоянно
происходят извержения;  логично  предположить,  что  и  соседний спутник
вулканически активен,  пусть даже  эта  активность слабее.  А  если так,
жизнь на Европе не только возможна, но и неизбежна...
     Неоднократно поднимался вопрос,  имевший прямое отношение к задачам
экспедиции. Связана ли жизнь на Европе с монолитом из кратера Тихо или с
его еще более загадочным Большим Братом в окрестностях Ио?
     Это стало излюбленным предметом дискуссий на "сикс о'клок советах".
Все были согласны,  что существо,  открытое доктором Чангом, не обладало
высоким интеллектом -  если,  конечно, китайский ученый правильно оценил
его  поведение.  Ни  одно  разумное существо не  будет  вести  себя  как
бабочка, летящая на пламя свечи...
     Впрочем, Василий Орлов тут же привел противоположный пример.
     - Возьмем  дельфинов или  китов,  -  сказал  он.  -  Мы  считаем их
разумными,   но  они  довольно  часто  идут  на  массовое  самоубийство,
выбрасываясь на сушу. Инстинкты оказываются сильнее разума.
     - Что дельфины!  -  прервал его Макс Браиловский.  - Один из лучших
моих однокашников был безнадежно влюблен в  блондинку,  жившую в  Киеве.
Недавно мне сообщили, что он работает где-то в гараже. А ведь он получил
золотую медаль за проект космической станции! Вот как бывает!
     Гипотеза,  что высшие формы жизни могут возникнуть в  водной среде,
вызывала  серьезные возражения:  море  слишком  однородно во  времени  и
пространстве,  ничто в  нем  не  меняется,  и  оно не  требует от  своих
обитателей особых усилий для борьбы за существование. И какая технология
может зародиться без огня?
     Делать  отрицательные выводы  было  преждевременно:  вряд  ли  путь
человечества  -  единственно  возможный.  В  океанах  иных  миров  могли
расцвести цивилизации, непохожие на земную. Однако казалось невероятным,
что на Европе возникла культура,  поднявшаяся в космос, но не оставившая
никаких  построек,   научных  установок,  стартовых  площадок  и  других
искусственных сооружений.  Весь  спутник от  полюса до  полюса покрывали
вечные льды.
     А когда "Леонов" пересек орбиты Ио и миниатюрной Амальтеи,  времени
для  споров  уже  не  осталось.  Экипаж  готовился  к  аэродинамическому
маневру,  к  недолгому возвращению силы тяжести после месяцев свободного
падения.  Нужно было закрепить все предметы, прежде чем корабль войдет в
атмосферу Юпитера и  на  короткое время они  снова обретут вес  -  вдвое
больший, чем на Земле.
     Лишь   Флойд  на   правах  единственного  пассажира  мог   спокойно
любоваться величественным зрелищем надвигающегося Юпитера,  заслонившего
собой  полнеба.  Постичь  подлинные  размеры  планеты  было  невозможно;
приходилось постоянно помнить о том,  что даже пятьдесят сфер размером с
Землю не закрыли бы полностью этого грандиозного полушария.
     Громадные -  размером  с  континент -  облака,  окрашенные в  цвета
наиболее изысканных земных закатов,  неслись так  быстро,  что  всего за
десять минут проходили заметное расстояние.  На  границах многочисленных
облачных  полос,  опоясывающих планету,  рождались  гигантские  вихри  и
отходили как клубы дыма. Время от времени из глубин атмосферы вырывались
гейзеры белого газа;  их тут же сметали ураганы, вызванные стремительным
вращением  планеты.  Но  удивительнее  всего  смотрелись  цепочки  белых
пятнышек,  тянувшиеся вдоль  пассатов средних  широт  подобно  жемчужным
бусам...
     В эти часы -  непосредственно перед торможением - Флойд редко видел
капитана и  штурмана.  Орловы почти не  покидали рубку:  они  уточняли и
корректировали курс  "Леонова".  Траектория корабля должна  лишь  слегка
задеть верхние слои атмосферы:  если он пройдет чуть выше, то торможение
окажется недостаточным и корабль уйдет за пределы Солнечной системы, где
надеяться на помощь бесполезно; если чуть ниже, то сгорит, как метеор.
     Между этими двумя крайностями пролегал очень узкий путь  к  цели  -
так  называемый  коридор  входа.   Китайцы  показали  на  практике,  что
торможение в  атмосфере возможно,  однако опасность оставалась.  И Флойд
совершенно не удивился,  когда бортврач Руденко призналась ему: "Знаете,
Вуди, лучше бы я взяла ту икону с собой".


<ul><a name=17></a><h2>14. Сближение</h2></ul>

     -...  Кажется,  с делами все.  Последние часы мне вспоминается одна
картинка,  которую  я  видел  в  детстве -  а  ей  было,  наверное,  лет
полтораста.  Я забыл,  цветная она была или нет, зато отлично помню, как
она называлась.  "Последнее письмо домой".  Не смейся - предки почему-то
были сентиментальны.
     Она изображала парусник в  бурю -  паруса сорваны,  волны гуляют по
палубе.  Команда пытается спасти судно. А на переднем плане - юнга пишет
письмо.  Рядом бутылка,  которая,  он надеется,  доставит его послание к
земле.
     Хотя я был тогда ребенком и картинка меня волновала,  мне казалось,
что ему надо бы не писать письма, а помогать остальным. Мог ли я думать,
что когда-нибудь сам окажусь в положении этого юнги?
     Разумеется,  мое-то послание дойдет -  а помочь экипажу "Леонова" я
просто бессилен.  Меня вежливо попросили не путаться под ногами, так что
совесть моя  чиста.  Уже  через  пятнадцать минут  мы  прервем передачи,
уберем антенны под  теплозащитный экран и  задраим иллюминаторы -  вот и
еще одна аналогия с  морем!  Юпитер занимает все небо -  но я не в силах
описать это зрелище,  да  и  ставни вот-вот закроются.  Впрочем,  камеры
сделают все сами, и гораздо лучше меня.
     До свиданья,  мои дорогие, целую всех вас, особенно Криса. Когда вы
услышите эту запись, для нас все закончится - так или иначе. Помните - я
хотел сделать как лучше. До свиданья.
     Вынув  кассету,  Флойд  поднялся  в  рубку  и  вручил  запись  Саше
Ковалеву.
     - Пожалуйста, передайте это, пока связь не прервалась.
     - Не беспокойтесь.  Все каналы еще задействованы,  у  нас еще минут
десять,  не  меньше.  -  Саша протянул руку.  -  И  если встретимся,  то
улыбнемся! А нет - так мы расстались хорошо.
     Флойд прищурился:
     - Шекспир?
     - Он самый! Брут и Кассий перед битвой. Еще увидимся.
     Василий и  Таня лишь на  миг оторвались от дисплеев,  чтобы кивнуть
Флойду, и он вернулся к себе. С остальными он уже попрощался; оставалось
ждать.  Спальный мешок был  укреплен на  шнурах,  готовый к  возвращению
гравитации.
     - Антенны  убраны,   защитные  экраны  подняты,  -  послышалось  из
динамика. - Торможение через пять минут. Все идет нормально.
     - Я бы так не сказал, - пробормотал Флойд, забираясь в мешок. - "По
программе" - еще туда-сюда... В этот момент в дверь постучали.
     - Кто  там?  -  по-русски  спросил  Флойд.  К  его  удивлению,  это
оказалась Женя.
     - Можно? - ее голос был смущенным, как у маленькой девочки.
     - Конечно. Но почему вы не у себя?
     Уже задав вопрос,  он понял его несуразность.  Ответ был написан на
ее лице.
     Однако именно от нее он никак не ожидал такого поступка. Она всегда
держалась с ним вежливо,  но сухо.  И единственная на "Леонове" называла
его "доктор Флойд".  А  сейчас,  в трудный момент,  пришла искать у него
поддержки...
     - Женя,  милая, заходите, - сказал он. - Добро пожаловать. Извините
за тесноту.
     Она выдавила слабую улыбку,  но ничего не ответила.  И  вдруг Флойд
увидел,  что она не просто нервничает, а смертельно испугана. Вот почему
она пришла сюда. Ей не хотелось показывать свой страх соотечественникам.
     Флойда теперь уже  не  так  радовал ее  приход.  Но  на  нем лежала
ответственность за другого человека,  одинокого,  оказавшегося далеко от
дома.  И  не должно иметь значения,  что этот человек -  привлекательная
девушка вдвое моложе его. Однако ее близость действовала возбуждающе.
     Вероятно,  Женя заметила это,  но никак не прореагировала.  Места в
его  мешке хватило для  обоих.  А  если  перегрузка превысит расчетную и
крепления не выдержат? Их может убить...
     Это была бы отнюдь не героическая смерть, но тревожиться не стоило:
запас  прочности у  подвески,  очевидно,  имеется.  Смех  всегда убивает
желание:  их  объятие было  уже  сугубо платоническим.  Флойд  не  знал,
радоваться ли этому или огорчаться.
     Но  времени на  раздумья не оставалось.  Откуда-то издалека донесся
слабый  звук,  подобный  крику  чьей-то  потерянной души.  Корабль  едва
ощутимо  дрогнул,  мешок  просел,  шнуры  натянулись.  После  длительной
невесомости возвращалась сила тяжести.
     За  несколько секунд  слабый  звук  превратился в  рев.  Перегрузка
возрастала;  стало трудно дышать.  Да еще и Женя вцепилась в него, как в
спасательный круг.
     Он попытался отстраниться.
     - Все в порядке, Женя. "Цянь" сделал это. Мы тоже сделаем.
     Выкрикивать успокаивающие слова было трудно, и Флойд не был уверен,
что она слышит его в реве раскаленного газа. Однако она уже не держалась
за него так отчаянно, и ему удалось сделать пару глубоких вдохов.
     Что сказала бы Каролина, увидев его сейчас? Стоит ли посвящать ее в
этот эпизод?  Флойд не  был  уверен,  что  она поймет.  Впрочем,  земные
проблемы не казались сейчас самыми важными...
     Ни  говорить,  ни  двигаться было уже невозможно.  Но,  привыкнув к
своему  весу,  Флойд  больше  не  ощущал неудобства -  если  не  считать
онемения  в  правой  руке.   Освободить  ее  удалось  с  трудом;   Флойд
почувствовал себя виноватым.  Невольно вспомнилась фраза,  приписываемая
минимум  десятку  советских  и  американских космонавтов:  "Трудности  и
прелести секса в космосе сильно преувеличены".
     Интересно,  каково сейчас остальным?  Флойд вспомнил,  что Чандра и
Курноу  по-прежнему  мирно  спят.  И  если  "Леонов" вспыхнет мгновенным
метеором в небе Юпитера, они об этом никогда не узнают... Но стоит ли им
завидовать?
     Из динамика послышался голос Тани; слова терялись в грохоте, но тон
ее был спокойным, будто ничего особенного не происходило. Флойд взглянул
на часы и поразился:  "Леонов" прошел уже половину тормозной гиперболы и
находился сейчас в  самой  нижней точке траектории;  глубже в  атмосферу
Юпитера проникали только невозвращаемые автоматические зонды.
     - Полпути пройдено!  - крикнул он Жене. - Мы опять поднимаемся! - и
вновь не понял,  услышала ли она. Женя слабо улыбалась, но глаза ее были
крепко зажмурены.
     Корабль заметно потряхивало,  как утлый челн в бурном море.  "Вдруг
что-нибудь не в  порядке?" -  подумал Флойд.  На миг в сознании возникло
видение: стены вокруг раскаляются докрасна и медленно рушатся. Кошмарная
сцена из полузабытого рассказа Эдгара По...
     Но  здесь  будет не  так.  Если  теплозащита не  выдержит,  корабль
погибнет  мгновенно,  расплющившись о  монолитную стену  газа.  Боли  не
будет; нервная система просто не успеет среагировать. Невелико утешение,
но не стоит пренебрегать и им.
     Тряска понемногу ослабевала.  Таня  сделала еще  одно неразборчивое
сообщение (надо будет ей об этом напомнить).  Время, казалось, замедлило
бег;  вскоре Флойд перестал смотреть на  часы -  он  не верил им.  Цифры
сменялись так медленно, будто "Леонов" попал в релятивистское замедление
времени.
     А   потом  случилось  еще   более  невероятное.   Сначала  это  его
позабавило, затем даже возмутило. Женя заснула - заснула рядом с ним.
     Впрочем,   это  была  естественная  реакция.   Внезапно  Флойд  сам
почувствовал опустошенность,  какая бывает после близости с женщиной. Он
с трудом удерживался, чтобы не заснуть.
     Затем Флойд начал падать...  падать... падать... и все закончилось.
Корабль снова был в космосе, у себя дома.
     А  они с  Женей уже никогда не будут столь близки,  но на всю жизнь
сохранят особую нежность, непонятную для других.


<ul><a name=18></a><h2>15. Бегство от великана</h2></ul>

     Когда Флойд добрался до  обзорной площадки,  Юпитер остался позади.
Флойд знал это разумом,  но глазами видел другое. "Леонов" едва вынырнул
из атмосферы, и планета по-прежнему закрывала полнеба.
     Как  и  предполагалось,  Юпитер  взял  их  в  плен,  отобрав лишнюю
скорость.  Если бы не последний огненный час, корабль несло бы сейчас за
пределы  Солнечной системы  -  к  звездам.  Теперь  же  он  следовал  по
переходному  эллипсу  -  классической  гомановской  орбите,  соединяющей
Юпитер  с  орбитой  Ио,  которая  проходит  на  триста  пятьдесят  тысяч
километров выше. Если не запустить двигатели, "Леонов" останется на этом
эллипсе,  замыкая  виток  каждые  девятнадцать часов.  Он  станет  самым
близким спутником Юпитера,  хотя  и  ненадолго.  С  каждым  оборотом под
действием торможения в  атмосфере он  начнет терять высоту,  перейдет на
спираль и в конце концов разрушится.
     Флойд не особенно любил водку, но сейчас без колебаний выпил вместе
со всеми -  за создателей корабля и в память сэра Исаака Ньютона.  Потом
Таня спрятала бутылку: дел оставалось много.
     Хотя все ждали этого, тем не менее вздрогнули, услышав приглушенный
взрыв  пиропатронов,   за  которым  последовал  сильный  толчок.  Спустя
несколько секунд в иллюминаторах показался добела раскаленный,  медленно
крутящийся диск. Он неторопливо удалялся.
     - Смотрите!  -  закричал Макс.  -  Летающая тарелка!  У  кого  есть
фотоаппарат?
     Все с облегчением рассмеялись. Таня сказала:
     - Прощай,  наш  верный защитник!  Вот  кто  действительно сгорел на
работе!
     - Но не до конца,  -  вмешался Саша.  -  В  нем осталось добрых две
тонны. Сколько полезной нагрузки пропало зря!
     - Если  так  выглядит исконно русская основательность,  -  возразил
Флойд, - то я - за. Лучше уж лишняя тонна, чем недостающий миллиграмм.
     Все  зааплодировали.   Сброшенный  защитный  экран,  остывая,  стал
желтым,  потом красным, наконец, черным, как окружающее пространство. Он
исчез из виду,  удалившись всего на несколько километров,  хотя время от
времени   исчезающие   и   вновь   появляющиеся  звезды   выдавали   его
местоположение.
     - Я проверил орбиту,  -  сообщил Василий.  -  Погрешность -  десять
метров в секунду, не больше. Не так плохо для первого раза.
     Все  облегченно  вздохнули.   Еще  через  несколько  минут  штурман
объявил:
     - Разворот для  коррекции.  Через  минуту -  зажигание на  двадцать
секунд. Приращение скорости - шесть метров в секунду.
     Из-за близости к  Юпитеру не верилось,  что "Леонов" стал спутником
планеты.  Было ощущение,  что они летят в высотном самолете, поднявшемся
над   юпитерианскимн  облаками.   Масштабные  ориентиры   отсутствовали;
казалось,  за  иллюминаторами пылает обычный земной закат -  так знакомы
были алые и розовые тона.
     По  так только казалось:  здесь не  было ничего земного.  Краски не
имели  ничего общего с  заходящим Солнцем,  это  были  собственные цвета
Юпитера.  Да и газы чужие - метан, аммиак и чертово зелье углеводородов,
сваренное в водородно-гелиевом котле.
     Лишь  изредка  вихри  и  порывы  ураганного  ветра  нарушали  строй
облаков,  протянувшихся параллельными рядами от  горизонта до горизонта.
Время  от  времени восходящие потоки более  светлого газа  раскрывали их
пелену,  открывая вид  на  темный  край  гигантской воронки,  воздушного
Мальстрема, низвергающегося в бездонные глубины Юпитера.
     Флойд начал было искать Большое Красное Пятно, но тут же опомнился.
Вся  распростершаяся внизу  облачная  панорама не  превышала по  площади
нескольких процентов Красного Пятна; с таким же успехом можно разглядеть
Соединенные Штаты, пролетая на самолете где-нибудь над Канзасом.
     - Коррекция закончена.  Прибытие к  Ио через восемь часов пятьдесят
пять минут.
     "Всего девять часов,  -  подумал Флойд,  -  и  мы  будем на  месте.
Ускользнуть от великана удалось -  но мы предвидели эту опасность и были
готовы к ней.  Теперь начинаются опасности неизвестные. А разделавшись с
ними,  мы  снова вернемся к  Юпитеру.  Его мощь поможет нам на  обратном
пути".


<ul><a name=19></a><h2>16. Личные переговоры</h2></ul>

     - Привет,  Дмитрий.  Это Вуди,  через пятнадцать секунд перехожу на
код два... Алло, Дмитрий, помножь коды четыре и пять, извлеки кубический
корень,  прибавь "пи" в  квадрате,  округли до целого и  получишь нужное
число.  Если только ваши компьютеры не быстрее наших в миллион раз - а я
абсолютно уверен,  что это не  так,  -  то наш разговор никто никогда не
расшифрует. Ни с твоей стороны, ни с моей.
     Кстати,  мои  по-прежнему  надежные  источники докладывают,  что  и
очередной делегации не  удалось  убедить  старика Андрея  уйти  с  поста
президента Академии.  Я смеялся до слез -  так Академии и надо.  Я знаю.
что ему за  девяносто и  он  становится немножко...  упрям.  Но  советов
давать не буду,  хотя я - лучший специалист в мире, виноват, в Солнечной
системе по отставкам престарелых ученых.
     Ты  не  поверишь,  но я  слегка пьян.  Мы решили отпраздновать свое
прибытие, когда постр... повср... Черт, по-встре-чались с "Дискавери". И
нужно было отметить пробуждение двух наших коллег.  Чандра,  правда,  не
пил  -  это  было  бы  для  него слишком по-человечески,  -  зато Курноу
постарался за двоих. Одна Таня была трезвой как стеклышко.
     Мои  соотечественники -  господи,  я  уже заговорил как политик,  -
благополучно вышли из анабиоза и  готовы к  работе.  Время подгоняет,  а
состояние  "Дискавери"  не  блестящее.   Его  снежно-белый  корпус  стал
тускло-желтым.
     Виновата,  конечно,  Ио.  "Дискавери" снизился уже  до  трех  тысяч
километров,  а  каждые несколько дней  какой-нибудь из  здешних вулканов
выбрасывает в пространство несколько мегатонн серы.  Ты видел фильмы, но
по ним не поймешь,  какой здесь ад.  С нетерпением жду,  когда мы отсюда
отчалим - хотя следующий этап будет, вероятно, опаснее...
     Я  пролетал над  Килауа во  время извержения 2006  года.  Это  было
страшное зрелище.  Но  здесь неизмеримо страшнее.  Сейчас мы  над ночной
стороной Ио, тут еще хуже. Настоящее пекло.
     Некоторые озера серы  от  жара светятся,  но  в  основном свет дают
электрические разряды.  Ландшафт  как  бы  взрывается  каждые  несколько
минут,   словно  его  озаряет  гигантская  фотовспышка.  Это  не  просто
сравнение:  сила  тока  в  ионизированном канале  между  Юпитером  и  Ио
достигает миллионов ампер,  и  часто происходит пробой.  Так  получаются
величайшие  молнии  в   Солнечной  системе,   а   наши   предохранители,
естественно, тут же срабатывают.
     Только  что  началось  новое  извержение.   Прямо  на  терминаторе.
Огромная туча, озаренная Солнцем, поднимается к нашему кораблю. Конечно,
она, если даже достигнет такой высоты, станет к тому времени безобидной.
Но  вид  у  нее зловещий -  этакое космическое чудовище,  пытающееся нас
проглотить...
     Сразу  после  прибытия я  понял,  что  Ио  мне  что-то  напоминает.
Вспоминал два  дня,  потом связался с  архивом -  бортовая библиотека не
помогла.  Ты помнишь "Владыку колец"?  Да,  Ио -  это Мордор.  Загляни в
третью часть  романа.  Там  описаны "реки расплавленного камня,  которые
извиваются...  а  потом  застывают и  лежат,  будто окаменевшие драконы,
извергнутые измученной землей".  Это точное описание: Толкиен сделал его
за четверть века до того, как глаза человеческие увидели поверхность Ио.
Так что же все-таки первично - Искусство или Природа?..
     Хорошо,  что  хоть  не  надо  туда садиться.  Возможно,  в  будущем
кто-нибудь это сделает:  здесь есть относительно устойчивые участки,  не
заливаемые потоками серы.
     Никогда бы не поверил,  что можно болтаться рядом с  Юпитером и  не
обращать на него внимания.  Но так оно и есть. Когда мы не смотрим на Ио
или "Дискавери", мы думаем об "артефакте".
     Он в десяти тысячах километров от нас,  в точке либрации, но сквозь
телескоп кажется совсем рядом.  Масштабных ориентиров нет, и не верится,
что в нем два километра. Если он твердый, то весит миллиарды тонн.
     Но  твердый ли  он?  Он  почти не  отражает лучи радаров,  даже при
перпендикулярном падении.  Мы  видим лишь  черную прямоугольную тень  на
облаках Юпитера, до которых в действительности в тридцать раз дальше. Не
считая размеров, это точная копия монолита, найденного на Луне.
     Завтра -  высадка на  "Дискавери";  не знаю,  когда мы снова сможем
поговорить. А у меня есть к тебе громадная просьба.
     Я говорю о Каролине.  Она так и не поняла, почему я полетел. Думаю,
она никогда мне не простит.  Некоторые женщины считают, что любовь - это
главное.  Считают, что любовь - это все. Возможно, они правы - что толку
спорить.
     Если представится случай, попробуй ее подбодрить. Она говорила, что
собирается вернуться на  материк.  Боюсь,  если  так...  Если с  ней  не
получится, попытайся подбодрить Криса. Я очень соскучился по нему.
     Он-то поверит дяде Диме -  скажи,  что папа его по-прежнему любит и
постарается вернуться скорее.


<ul><a name=20></a><h2>17. Абордаж</h2></ul>

     Высадиться на  другой космический корабль,  если  он  сам  этому не
содействует, нелегко. А нередко и опасно.
     Смысл  этой  прежде  абстрактной истины стал  очевиден для  Уолтера
Курноу,   как  только  он   собственными  глазами  увидел  кувыркающееся
стометровое   тело   "Дискавери".   Годы   назад   бортовая   центрифуга
остановилась из-за  трения в  подшипниках,  но  угловой момент передался
корпусу корабля.  И  "Дискавери" вращался вокруг поперечной оси,  словно
жезл лихого тамбур-мажора.
     Это  вращение следовало остановить:  оно  делало корабль не  только
неуправляемым,  но  и  почти неприступным.  В  воздушном шлюзе "Леонова"
Курноу  с  Максом Браиловским облачались в  скафандры,  Курноу испытывал
почти  незнакомое  ему  чувство  неуверенности,   даже  неполноценности;
задание ему не нравилось. "Я опытный инженер, а не подопытное животное",
- объяснял он;  однако дело  нужно было  делать.  Лишь  он  мог  вырвать
"Дискавери" из  лап  Ио.  Времени  оставалось мало:  корабль  врежется в
огненное пекло,  прежде  чем  русским  удастся разобраться в  незнакомом
оборудовании.
     - Страшно? - спросил Макс; они уже одевали шлемы.
     - Конечно. Но штаны пока сухие.
     Макс усмехнулся:
     - Вот и  отлично.  Ничего,  доставлю в  целости и  сохранности.  На
моем... как правильно?
     - "Помеле". Транспортном средстве ведьм.
     - Точно. Знакомая штука?
     - Один раз попробовал. Оно от меня сбежало.
     Некоторым  профессиям  присущи  собственные  инструменты:  мастерок
каменщика,   молоток  геолога,  круг  гончара...  Строители  космических
станций придумали "помело".
     В  сложенном состоянии это  просто метровая труба,  заканчивающаяся
"башмаком" вроде тех,  на которые приземляются межпланетные аппараты. Но
при  нажатии  кнопки  оно  раздвигается  в  несколько  раз;   внутренние
накопители  импульса  позволяют  умелому  оператору  выделывать с  таким
"помелом" самые  невероятные трюки.  "Башмак" можно заменить клешней или
крюком,  есть и другие хитрости.  "Помело" кажется простым в обращении -
но только кажется.
     Насосы  умолкли,  перестав  откачивать воздух.  Над  внешним  люком
загорелась надпись:  "Выход", потом он отворился, и они медленно выплыли
наружу.
     "Дискавери" подобно  крылу  ветряной  мельницы вращался в  двухстах
метрах  от  "Леонова".  Корабли  шли  параллельными курсами  вокруг  Ио,
которая загораживала полнеба - и закрывала Юпитер. Момент выхода выбрали
не  случайно:  Ио  служила экраном,  защищающим от мощных энергетических
разрядов,  которые гуляли  между  двумя  мирами.  Но  радиации хватало и
здесь.  Оставаться  вне  укрытия  больше  пятнадцати минут  было  крайне
нежелательно.
     Курноу тут же ощутил неудобство.
     - На Земле скафандр был в самый раз,  -  пожаловался он. - Сейчас я
болтаюсь в нем, как в погремушке.
     - Все  в  порядке,  Уолтер,  -  вмешалась в  радиоразговор бортврач
Руденко.  -  В анабиозе вы потеряли десять килограммов, но они все равно
были лишними... Правда, три вы уже вернули.
     Курноу не успел достойно ответить -  его мягко,  но сильно повлекло
от "Леонова".
     - Отдыхайте,   Уолтер,   -  сказал  Браиловский.  -  Ускорители  не
включайте, я все сделаю сам.
     Миниатюрные двигатели в  ранце Браиловского несли их к "Дискавери".
После  появления  облачка  пара   буксирный  трос  натягивался,   Курноу
приближался к  Браиловскому,  но  догнать не  успевал -  следовало новое
зажигание. Курноу чувствовал себя чертиком на ниточке - недавно началось
их  очередное нашествие на  Землю.  Он  дергался вверх-вниз,  совершенно
беспомощный.
     К  "Дискавери" вел  лишь один безопасный путь -  вдоль оси,  вокруг
которой  медленно вращался корабль.  Она  проходила примерно посередине,
возле главной антенны; туда-то и нацелился Браиловский, увлекая за собой
партнера.  "Каким  образом он  успеет  нас  остановить?"  -  с  тревогой
спрашивал себя Курноу.
     "Дискавери" надвигался,  похожий  на  огромную  вытянутую  гантель,
размеренно перемалывающую небо.  Хотя  полный  оборот  занимал  не  одну
минуту, скорость концов этой вертушки была внушительной. Курноу старался
смотреть  не  на  них,  а  на  приближающийся  центр,  который  медленно
поворачивался.
     - Сейчас я сделаю это, - сказал Браиловский. - Помогать не надо, но
приготовьтесь.
     "Что значит -  это?" -  подумал Курноу, призывая на помощь все свое
хладнокровие.
     Операция  заняла  пять  секунд.  Браиловский раздвинул "помело"  на
четыре  метра,   оно  уперлось  в  борт  корабля  и  сложилось,  передав
внутренним накопителям весь импульс хозяина; но вопреки ожиданиям Курноу
тот  вовсе не  остановился у  основания антенны.  Нет,  "помело" тут  же
раздвинулось,  отбросив  советского  космонавта  от  "Дискавери".  Будто
отразившись  от   упругой  стенки,   он  пронесся  всего  в   нескольких
сантиметрах от  Курноу,  и  испуганный американец успел  различить  лишь
широкую усмешку на его лице.
     Секундой позже последовал рывок.  Трос натянулся и  тут  же  ослаб.
Противоположные скорости погасились:  оба космонавта практически замерли
относительно "Дискавери".  Курноу  оставалось  ухватиться  за  ближайший
выступ и подтянуть товарища.
     - Вы играли когда-нибудь в русскую рулетку?  -  поинтересовался он,
постепенно успокаиваясь.
     - А что это такое?
     - Столь  же  невинное  развлечение,  -  объяснил Курноу.  -  Я  вас
как-нибудь научу.
     - Не  хотите ли  вы сказать,  Уолтер,  что Макс собирался совершить
нечто опасное?
     Голос доктора Руденко звучал не на шутку обеспокоенно,  и Курноу не
стал отвечать;  иногда русские не  понимали его своеобразный юмор.  "Над
кем смеетесь?" -  пробормотал он вполголоса,  надеясь,  что никто его не
услышит.
     Теперь,   когда  они  прочно  обосновались  на  втулке  космической
карусели, вращение почти не ощущалось - особенно когда Курноу фиксировал
взгляд  на  металлической обшивке "Дискавери".  Но  его  поджидало новое
испытание.   Лестница,   проходившая  вдоль  вытянутого  цилиндрического
корпуса,  казалась  бесконечно  длинной.  Создавалось  впечатление,  что
массивный шар командного отсека отделяют от них световые годы.  Конечно,
Курноу знал, что расстояние не превышает пятидесяти метров, но...
     - Я  пойду  первым,   -  сказал  Браиловский,  выбирая  слабину  на
соединяющем их тросе. - Считайте, мы просто спускаемся. Помните об этом.
Но  не  бойтесь сорваться -  даже  в  самом низу  сила тяжести вдесятеро
меньше нормальной. А это - как правильно? - блошиный укус.
     - Скорее уж  блошиный вес...  Если не  возражаете,  я  пойду ногами
вперед.  Не люблю лазить по лестницам вниз головой -  пусть и  при малой
гравитации.
     Этот не слишком серьезный тон очень помогал.  Размышлять о тайнах и
опасностях нельзя;  Курноу  прекрасно понимал  это.  Почти  за  миллиард
километров от  дома он  готовился проникнуть внутрь самого знаменитого в
истории  космического  корабля:  кто-то  из  журналистов  удачно  назвал
"Дискавери"  космической  "Марией  Целестой".   Но   происходившее  было
исключительным и по другой причине:  Курноу не мог забыть о нависшем над
головой зловещем ландшафте Ио.  При  каждом прикосновении к  поручням на
рукаве появлялись новые пятна серы.
     Разумеется,  Браиловский был  прав:  приспособиться к  центробежной
силе,  заменявшей здесь гравитацию,  оказалось нетрудно.  Она  совсем не
мешала, даже наоборот - помогала правильно ориентироваться.
     В  конце  концов,  неожиданно  для  себя  они  ступили  на  большой
выцветший  шар  -  командный  отсек  "Дискавери".  В  нескольких  метрах
располагался  аварийный  люк  -   тот  самый,   понял  Курноу,   которым
воспользовался Боумен при решающей схватке с ЭАЛом.
     - Надеюсь,   нас  впустят,  -  пробормотал  Браиловский.  -  Обидно
забраться в такую даль и получить от ворот поворот.
     Он смахнул серную пыль с пульта управления шлюзом.
     - Не работает, конечно. Или попробовать?
     - Вреда не будет. Но вряд ли получится.
     - Ничего. Тогда придется вручную...
     Радостно было  следить,  как  в  сплошной выпуклой стене появляется
узкая,  с  волос,  щель.  Из нее вырвалось облачко пара вместе с клочком
бумаги -  возможно, какой-то важной запиской. Однако этого никто никогда
не узнает: бумажка, быстро вращаясь, исчезла вдали.
     Браиловский  еще   долго  крутил  маховик,   прежде  чем   мрачная,
негостеприимная пещера  воздушного  шлюза  открылась  полностью.  Тайная
надежда  Курноу,  что  работает  хотя  бы  аварийное освещение,  тут  же
рассеялась.
     - Теперь командуйте вы, Уолтер. Это территория США.
     Но  "территория США" не показалась Курноу особо приветливой,  когда
он  осторожно влезал в  люк,  освещая себе  путь  рефлектором на  шлеме.
Впрочем,  насколько он мог судить,  все было на месте.  "А на что еще ты
рассчитывал?" - сердито спросил он себя.
     Времени на то,  чтобы закрыть люк,  ушло гораздо больше. Прежде чем
крышка  окончательно встала  на  место,  Курноу бросил взгляд на  адскую
панораму Ио.
     Возле  экватора вскрылось мерцающее синее  озеро;  всего  несколько
часов назад его не  было и  в  помине.  Вдоль кромки озера плясали яркие
желтые  всполохи -  верный  признак раскаленного натрия.  Ночной  пейзаж
прикрывала призрачная паутина плазменного разряда -  одного  из  обычных
для Ио полярных сияний.
     Здесь было достаточно пищи для многих грядущих кошмаров, а завершал
картину мазок,  достойный кисти сумасшедшего сюрреалиста. В черное небо,
казалось,  прямо  из  пламени объятой пожаром луны  вздымался гигантский
изогнутый рог -  таким,  вероятно,  видит его в последний миг обреченный
тореадор.
     Острый  серп  Юпитера  вставал перед  двумя  кораблями,  мчавшимися
навстречу ему по параллельным орбитам.


<ul><a name=21></a><h2>18. Спасение имущества</h2></ul>

     Как только люк закрылся,  Курноу и  Макс поменялись ролями.  Теперь
уже  Курноу чувствовал себя как дома,  Браиловский же  очутился в  чужой
стихии:   его   угнетала  теснота   туннелей  и   внутренних  переходов.
Разумеется,  планировку "Дискавери" он  знал,  но  лишь  по  чертежам  и
рисункам.  В то время как Курноу несколько месяцев работал внутри еще не
законченного "Дискавери-2" и  ориентировался в нем буквально с закрытыми
глазами.
     Они   пробирались  вперед  с   трудом  -   корабль  создавался  для
невесомости,  а  его неуправляемое вращение приводило к тяжести,  хотя и
слабой, но направленной всегда в самую неудобную сторону.
     - Первое,  что надо сделать, - буркнул Курноу, свалившись, словно в
колодец,  в  очередной коридор и  лишь через несколько метров за  что-то
ухватившись,  -  это  остановить чертово  вращение.  Но  нужна  энергия.
Надеюсь,  Дэйв  Боумен  все  обесточил,  прежде  чем  навсегда  покинуть
корабль.
     - Навсегда? А если он собирался вернуться?
     - Не исключено. Но вряд ли мы это узнаем - даже если знал он сам.
     Они достигли "Горохового стручка" -  бортового космического гаража.
Когда-то  здесь помещались три "горошины" -  три одноместные сферические
капсулы для работы в открытом космосе.  На месте оставалась только одна.
Первая  пропала после  гибели  Фрэнка  Пула.  Вторая находилась сейчас с
Дэйвом Боуменом, где бы тот ни был.
     На  вешалках висели два скафандра без шлемов,  неприятно похожие на
обезглавленные тела.  Не  требовалось  особого  воображения -  а  оно  у
Браиловского работало сейчас сверх меры, - чтобы наполнить корабль целым
зверинцем зловещих обитателей.
     Курноу, естественно, не мог упустить удобного случая.
     - Макс,  -  произнес он совершенно серьезно, - что бы ни произошло,
умоляю: не гоняйтесь за корабельным котом.
     Браиловскому стало не по себе. Он едва не ответил:
     "Зря вы вспомнили об этом",  - но сдержался. Не стоило обнаруживать
слабость. Он сказал:
     - Хотел бы я знать, кто подсунул нам этот жуткий фильм.
     - Наверняка Катерина,  -  предположил Курноу. - Чтобы испытать нашу
психическую устойчивость. Неделю назад, по-моему, он показался вам очень
смешным.   [Речь  идет  об   американском  научно-фантастическом  фильме
"Чужой",   в   котором   появившееся  на   борту   космического  корабля
инопланетное  чудовище  преследует  корабельного  кота.  Люди  не  видят
чудовища и,  думая,  что кот убегает от  них,  начинают гоняться за ним.
Тот,  кто  "вклинивается"  между  преследователем  и  преследуемым,  сам
становится жертвой.]
     Браиловский промолчал -  Курноу  был  прав.  Но  одно  дело  теплая
светлая кают-компания "Леонова",  и совсем другое - ледяное темное чрево
мертвого  корабля,  населенного  привидениями.  Даже  самый  несуеверный
человек  легко  вообразил  бы  здесь  неумолимого чужака,  рыскающего по
коридорам в поисках очередной жертвы...
     "Все ты, бабушка, виновата, - подумал Макс. - Прости, родная, пусть
земля сибирская будет тебе пухом.
     Но виновата ты и те страшные сказки, которыми ты забила мне голову.
До сих пор,  стоит закрыть глаза, и я ясно вижу избушку на курьих ножках
посреди лесной глухомани...
     Но стоп. Я - способный молодой инженер. Передо мной самая сложная в
моей  жизни  техническая  задача.  И  моему  американскому другу  совсем
необязательно знать, что иногда я просто испуганный мальчик..."
     Его раздражали шумы:  их было слишком много. Такие слабые, что лишь
опытный космонавт различил бы  их  в  шорохе собственного скафандра.  Но
Максу Браиловскому,  привыкшему работать в  мире полного безмолвия,  они
действовали на  нервы,  хотя он  и  знал,  что  все эти скрипы и  трески
вызваны перепадом температур: корабль вращался, будто жаркое на вертеле.
Несмотря на удаленность от Солнца,  разница температур на свету и в тени
была значительной.
     Даже привычный скафандр стал неудобен - снаружи появилось давление.
Силы,  действующие на  сочленения,  слегка  изменились,  и  трудно стало
рассчитывать движения.  "Ты  новичок,  -  сердито  напомнил он  себе,  -
придется всему  учиться  сначала.  И  пора  сменить настроение,  сделать
что-нибудь этакое..."
     - Уолтер, - сказал он. - Я хочу глотнуть здешнего воздуха.
     - Что ж,  давление в  порядке.  Температура...  ого,  сто пять ниже
нуля!
     - Да,  бодрящий сибирский мороз. Но воздух в моем скафандре остынет
не сразу.
     - Тогда  валяйте.  А  можно,  я  посвечу на  ваше  лицо?  Чтобы  не
пропустить момент, когда оно посинеет... И говорите что-нибудь.
     Браиловский поднял прозрачное забрало шлема и вздрогнул:  казалось,
невидимые ледяные пальцы впились в  щеки.  Он  осторожно потянул воздух,
затем вдохнул глубже.
     - Холодно... Но до легких пока не дошло. И странный запах. Затхлый,
гнилой... будто что-то... О нет!
     Сильно побледнев, Браиловский захлопнул забрало.
     - В  чем дело,  Макс?  -  спросил Курноу с  внезапной и на этот раз
неподдельной тревогой.  Браиловский не  ответил;  казалось,  его вот-вот
стошнит. В скафандре это грозная, иногда смертельная, опасность.
     После некоторого молчания Курноу сказал:
     - Я понял, но вы наверняка ошибаетесь. Пул, как мы знаем, остался в
космосе.  Боумен доложил,  что...  отправил за борт остальных.  Тех, кто
умер в анабиозе.  Несомненно,  он так и сделал.  Здесь пусто.  К тому же
холодно. - Курноу чуть не добавил: "Как в морге", - но сдержался.
     - Предположим,  -  тихо сказал Браиловский,  -  что Боумену удалось
вернуться и он умер здесь...
     Последовала еще  более  долгая  пауза;  затем  Курноу медленно,  но
решительно открыл собственное забрало.  Он  содрогнулся,  когда морозный
воздух ожег ему легкие, потом с отвращением сморщил нос.
     - Теперь я вас понимаю. Но не стоит давать волю воображению. Десять
против одного,  что воняет со склада. Видимо, прежде чем корабль промерз
насквозь, испортилось какое-нибудь мясо. Боумену некогда было заниматься
хозяйством. Я бывал в холостяцких квартирах, где пахло не лучше.
     - Вероятно, вы правы.
     - Разумеется,  прав.  А если и нет - какая разница, черт возьми? Мы
на работе,  Макс.  И если Дэйв Боумен еще здесь, это уже не наша забота.
Верно, Катерина?
     Борт врач не ответила: они забрались слишком далеко внутрь корабля,
радиоволны  не  доходили  сюда.  Они  были  отрезаны  от  остальных,  но
настроение у Макса уже улучшилось.  Уолтер был надежным напарником, хотя
и  казался иногда легкомысленным.  Зато он отличный специалист -  а если
нужно, тверд как кремень.
     Вдвоем они вернут "Дискавери" к жизни - и, возможно, к Земле.


<ul><a name=22></a><h2>19. Бой с ветряной мельницей</h2></ul>

     Восторженный вопль сотряс стены "Леонова",  когда "Дискавери",  как
новогоднюю елку,  украсили разноцветные навигационные огни;  наверно, он
был слышен даже в  пустоте,  которая разделяла корабли.  Но  огни быстро
погасли.
     С   полчаса  "Дискавери"  не  подавал  признаков  жизни:   затем  в
иллюминаторах командного отсека  замелькали красные  отсветы  аварийного
освещения.  Спустя  несколько минут  за  пленкой серной  пыли  появились
неясные силуэты Курноу и Браиловского.
     - Макс! Уолтер! Вы нас слышите? - позвала Таня Орлова. Оба помахали
в  ответ,  но  этим и  ограничились.  Видимо,  у  них не было времени на
разговоры;  зрителям  у  иллюминаторов  пришлось  набраться  терпения  и
следить,  как зажигаются и гаснут огни,  отворяются и захлопываются люки
"горохового стручка", медленно поворачивается чаша главной антенны...
     - Алло,  "Леонов"!  -  послышался наконец голос Курноу. - Простите,
что с запозданием, но нам было некогда.
     Вот  первые  впечатления.   Корабль  в  лучшем  состоянии,   чем  я
предполагал.  Корпус цел, утечка воздуха ничтожна - давление восемьдесят
пять процентов от  номинала.  Воздух пригоден для дыхания,  но его нужно
будет сменить. Воняет, как на помойке.
     С  энергией полный  порядок.  Главный  реактор стабилен,  батареи в
хорошем состоянии.  Почти все обесточено - то ли Боумен догадался, то ли
предохранители сработали сами.  Так что оборудование не  пострадало.  Но
придется все хорошенько проверить, прежде чем врубать на полную катушку.
     - Сколько времени на  это уйдет?  Хотя бы на основное -  двигатели,
жизнеобеспечение?
     - Трудно сказать, шкип. Когда мы должны упасть?
     - Через десять дней,  по последним оценкам. Но все может измениться
в любую минуту - и в любую сторону.
     - Ну,  а мы,  думаю,  управимся за неделю.  Вытащим корабль из этой
чертовой дыры.
     - Помощь нужна?
     - Пока нет. Сейчас полезем в центрифугу, проверять подшипники. Надо
запустить ее поскорее.
     - Простите,  Уолтер,  вы уверены,  что это так срочно? Гравитация -
это хорошо, но мы обходились и без нее.
     - Гравитация ни  при  чем,  хотя  и  она  не  помешает.  Центрифуга
притормозит вращение корабля.  Остановит это  чертово кувыркание.  Тогда
можно будет соединить шлюзы и не выходить в космос. Работа облегчится по
меньшей мере раз в сто.
     - Отличная мысль,  Уолтер.  Вы что же,  собираетесь состыковать мой
корабль с  этой...  мельницей?  А  если  подшипники заест  и  центрифуга
встанет снова? Нас разнесет в клочья.
     - Хорошо, оставим это на потом. Свяжусь при первой возможности.
     Кончались вторые  сутки,  когда  Курноу  и  Браиловский,  падая  от
усталости,   завершили  осмотр  корабля.   Их   отчет  весьма  порадовал
американское  правительство:   возникло   законное   основание  объявить
"Дискавери"    не    потерпевшим    кораблекрушение,     а     "временно
законсервированным    кораблем    США".     Теперь    его    требовалось
расконсервировать.
     После подачи энергии настала очередь за воздухом.  Не помогла самая
тщательная уборка,  вонь не исчезла. Как и думал Курноу, она исходила от
продуктов, испортившихся после отказа холодильников. Однако он утверждал
- с  самым  серьезным видом,  -  что  запах этот  весьма романтичен.  "Я
закрываю глаза,  - говорил он, - и чувствую себя на старинном китобойном
судне. Представляете, как благоухало на палубе "Пеквода"?"
     Все,   кто  побывал  на  "Дискавери",   соглашались,   что  особого
воображения на это не требуется. В конце концов пришлось стравить воздух
за борт. К счастью, в запасных емкостях его оказалось достаточно.
     Весьма  приятный  сюрприз  таили  в   себе   топливные  баки:   там
сохранилось около девяноста процентов топлива, взятого на обратный путь.
Аммиак,  выбранный вместо водорода в качестве рабочей жидкости, оправдал
доверие.  Конечно,  водород  был  эффективнее,  но  он  уже  годы  назад
испарился бы в космос, несмотря даже на холод за бортом. А вот сжиженный
аммиак остался почти целиком,  и  его  вполне хватит для  возвращения на
околоземную орбиту. Или, по крайней мере, на окололунную.
     Но   восстановить  контроль  над  "Дискавери",   пока  он  вращался
наподобие пропеллера,  было невозможно.  Сравнив Курноу и Браиловского с
Дон Кихотом и Санчо Пансой,  Саша Ковалев выразил надежду,  что их поход
против ветряной мельницы завершится более удачно.
     Соблюдая максимальную осторожность,  с многочисленными перерывами и
проверками,   на   центрифугу  подали  питание,   и   громадный  барабан
разогнался,   вновь   отбирая  вращение,   отданное  когда-то   кораблю.
"Дискавери" исполнил серию  сложных кульбитов,  и  в  конце  концов  его
кувыркание почти прекратилось.  Двигатели ориентации остановили вращение
полностью.  Теперь корабли,  словно связанные, летели бок о бок: крепкий
толстяк "Леонов" выглядел еще короче рядом со стройным "Дискавери".
     Переход из корабля в корабль упростился, но капитан Орлова и теперь
не   разрешала  соединять  их  физически.   До  грозной  поверхности  Ио
оставалось совсем немного,  и  никто не мог поручиться,  что не придется
все-таки  бросить  судно,  ради  спасения  которого  было  израсходовано
столько сил.
     Причина снижения "Дискавери" уже не составляла тайны, но что толку?
Всякий  раз,   проходя  между  Юпитером  и  Ио,   "Дискавери"  пересекал
ионизированный канал, соединяющий два небесных тела - электрическую реку
между мирами. Возникавшие в корпусе вихревые токи притормаживали корабль
на каждом витке.
     Точно  предсказать момент  падения  не  удавалось -  ток  в  канале
менялся  в  широких  пределах,  подчиняясь  неведомым  законам  Юпитера.
Временами активность планеты-гиганта резко увеличивалась,  тогда над  Ио
бушевали  электрические  и  магнитные  бури;  их  сопровождали  полярные
сияния.  А  корабли теряли  высоту,  и  внутри  них  на  какое-то  время
воцарялась нестерпимая жара.
     Поначалу это удивляло и даже пугало,  потом все объяснилось.  Любое
торможение  ведет   к   нагреву;   мощные  токи   превращали  корабль  в
своеобразную электропечь.  "Дискавери" бросало то в  жар,  то в холод на
протяжении нескольких лет  -  неудивительно,  что  продукты на  борту не
проявили достаточной стойкости.
     До гноящейся поверхности Ио, похожей на иллюстрацию из медицинского
учебника,  оставалось всего пятьсот километров, когда "Леонов" отошел на
почтительное  расстояние  от  "Дискавери"  и   Курноу  решился  включить
маршевый двигатель. В отличие от допотопных химических ракет из кормовой
части "Дискавери" не вырвалось ни дыма,  ни пламени, но расстояние между
кораблями начало  увеличиваться -  "Дискавери" набирал  скорость.  После
нескольких часов  маневрирования корабли отстранились от  Ио  на  тысячу
километров; можно было передохнуть и подготовиться к следующему этапу.
     - Вы  славно  поработали,  Уолтер,  -  сказала  борт-врач  Руденко,
обнимая полной рукой усталые плечи Курноу. - Мы очень вами гордимся.
     И  -  совершенно случайно -  разбила перед  его  носом  ампулу.  Он
проснулся спустя сутки, голодный и злой.


<ul><a name=23></a><h2>20. Гильотина</h2></ul>

     - Что это?  -  с  отвращением поинтересовался Курноу,  взвешивая на
ладони небольшой механизм. - Гильотина для мыши?
     - Почти  так  -  только для  более  крупного зверя.  -  Флойд ткнул
польцем в экран дисплея; вспыхивающая стрелка указывала на схему сложной
цепи. - Узнаете эту линию?
     - Главный распределительный кабель. И что?
     - Вот точка,  где он подсоединяется к ЭАЛу.  Приспособление следует
установить здесь, под оболочкой кабеля - тут его трудней обнаружить.
     - Ясно. Дистанционное управление. Чтобы в случае чего перекрыть ему
питание.  Хорошо сработано, и лезвие токонепроводящее. Никаких замыканий
при включении. Кто делает такие игрушки? ЦРУ?
     - Какая разница?  Управление из моей комнаты, с маленького красного
микрокалькулятора. Набрать девять девяток, извлечь квадратный корень и -
нажать  кнопку.   Радиус  действия  придется  еще  уточнить,   но   пока
"Дискавери" рядом, можно не опасаться, что ЭАЛ снова сойдет с ума.
     - Кому можно знать об этой... штуке?
     - Нельзя только Чандре.
     - Так я и думал.
     - Но чем меньше посвященных,  тем лучше.  Я  сообщу Тане.  В случае
необходимости вы покажете ей, как пользоваться приспособлением.
     - Какой еще необходимости? Флойд пожал плечами.
     - Если бы я знал, нам бы оно не понадобилось.
     - Так. И когда мне поставить этот... эалоглушитель?
     - Желательно поскорее. Скажем, сегодня вечером, когда Чандра уснет.
     - Смеетесь?  Он  вообще не  спит.  Он  как мать у  постели больного
ребенка.
     - Ну, иногда он наведывается на "Леонова" поесть...
     - Вы думаете?  В последний раз он прихватил мешочек риса. Этого ему
хватит на месяц, не меньше.
     - Тогда придется одолжить у Катерины ее сногсшибательные пилюли. На
вас, кажется, они подействовали неплохо?
     Курноу,  конечно,  врал насчет Чандры - по крайней мере так полагал
Флойд,  хотя поручиться за это было нельзя: Куркоу мог выдавать махровую
ложь с  самым невинным лицом.  Русские поняли это далеко не сразу;  зато
теперь,  в порядке самозащиты,  заранее хохотали, даже когда Курноу и не
думал шутить.
     Сам  же  Курноу,  говоря по  правде,  смеялся теперь совсем не  так
громко,  как тогда, в стартующем ракетоплане. Вероятно, там подействовал
алкоголь.  Флойд  опасался рецидива на  празднестве по  случаю встречи с
"Дискавери".  Однако Курноу, хотя и выпил достаточно, контролировал себя
не хуже самой Орловой.
     Единственное,  к чему он относился серьезно, была работа. На старте
Курноу был пассажиром "Леонова". Сейчас он стал экипажем "Дискавери".


<ul><a name=24></a><h2>21. Воскрешение</h2></ul>

     Вот-вот мы  разбудим спящего исполина,  сказал себе Флойд.  Как ЭАЛ
среагирует на наше запоздалое появление? Что вспомнит из прошлого? И как
будет настроен - враждебно или по-дружески?
     Плавно  скользя по  воздуху в  командном отсеке "Дискавери",  Флойд
думал  о  секретном  выключателе,  установленном несколько часов  назад.
Передатчик лежал у него в кармане, и он чувствовал себя немного неловко:
ЭАЛ  был пока отрезан от  исполнительных механизмов.  После включения он
станет  всего  лишь  мозгом,  безногим  и  безруким существом,  пусть  и
наделенным органами чувств.  Он сможет разговаривать, но не действовать.
Как выразился Курноу: "В худшем случае обложит нас матом".
     - Я готов к первому испытанию,  капитан,  -  сказал Чандра.  -  Все
блоки восстановлены, и я прогнал диагностические тесты по всем системам.
Все в порядке, по крайней мере пока.
     Капитан Орлова взглянула на  Флойда,  тот  кивнул.  На  это  первое
испытание Чандра допустил только их, да и то неохотно.
     - Очень  хорошо,   доктор  Чандра.  -  Памятуя,  что  каждое  слово
фиксируется,  капитан Орлова  добавила:  -  Доктор  Флойд  высказал свое
одобрение, у меня тоже нет возражений.
     - Я должен вам пояснить, - произнес доктор Чандра тоном, в котором,
напротив,  никакого одобрения не  ощущалось,  -  что слуховые и  речевые
центры повреждены. Нам придется заново учить его говорить. К счастью, он
обучается в миллионы раз быстрее, чем человек.
     Пальцы ученого заплясали по клавиатуре.  Он набрал десяток слов, па
первый  взгляд  случайных,   тщательно  произнося  каждое,   когда   оно
появлялось  на   экране  дисплея.   Они  возвращались  из  динамика  как
искаженное  эхо  -   безжизненные,   даже  механические,   за   ними  не
чувствовалось разума.  Нет,  это  не  ЭАЛ,  подумал  Флойд,  Это  просто
говорящая игрушка - первые из них появились во времена моего детства...
     Чандра   нажал   кнопку  "ПОВТОР",   и   слова   прозвучали  снова.
Произношение заметно улучшилось,  но  пока спутать голос с  человеческим
было немыслимо.
     - Слова,   которые  я  ему  предложил,   содержат  основные  фонемы
английского языка.  Десять повторений -  и речь станет приемлемой.  Но у
меня нет оборудования для настоящего лечения.
     - Лечение?  -  спросил Флойд.  - Вы хотите сказать, что... его мозг
поврежден?
     - Нет,  -  отрезал Чандра.  - Логические цепи в отличном состоянии.
Плох только голосовой выход,  но и он постепенно поправится.  Следите за
дисплеем, во избежание ошибок. И старайтесь говорить поразборчивей.
     Флойд подмигнул капитану Орловой и задал естественный вопрос:
     - А как насчет русского акцента?
     - Думаю,  с  капитаном Орловой  и  доктором Ковалевым трудностей не
возникнет.  Для других придется устроить экзамен. Кто не выдержит, пусть
пользуется клавиатурой.
     - Ну,  до этого пока далеко.  На первых порах общаться с ним будете
только вы. Согласны, капитан?
     - Конечно.
     Лишь легкий кивок подтвердил,  что  Чандра их  слышит.  Его  пальцы
летали по клавишам, а слова и символы мелькали на экране так быстро, что
ни один нормальный человек не смог бы их воспринять.
     Это священнодействие слегка утомляло. Вдруг ученый, словно вспомнив
об  Орловой и  Флойде,  предостерегающе поднял руку.  Потом  неуверенным
движением,  разительно отличавшимся от предшествующих манипуляций,  снял
блокировку и надавил особую, отдельную от остальных, кнопку.
     И  раздался  голос,   без  всякого  запаздывания.   Уже  отнюдь  не
механическая пародия на  человеческую речь.  В  нем чувствовались разум,
сознание - даже самосознание, пусть пока и зачаточное.
     - Доброе утро, доктор Чандра. Говорит ЭАЛ. Я готов к первому уроку.
     Наступила тишина. Затем, не сговариваясь, зрители поспешно покинули
помещение.
     Хуйвуд Флойд  никогда не  поверил бы,  что  такое возможно.  Доктор
Чандра плакал.


<ul><a name=25></a><h2>IV. ЛАГРАНЖ</h2></ul>



<ul><a name=26></a><h2>22. Большой Брат</h2></ul>

     -...  Это просто замечательно,  что у  дельфинов родился маленький.
Представляю возбуждение Криса,  когда гордые родители устроили смотрины.
Мои коллеги растрогались,  увидев по видео Криса верхом на спине малыша.
И  предложили назвать дельфиненка Спутник -  по-русски  это  означает не
только "спутник планеты", но и "компаньон".
     Прости за  долгое молчание,  но  сама знаешь,  сколько у  нас  было
работы.  Даже капитан Таня ничего не пыталась планировать;  каждый делал
что мог. А спали, лишь когда не в состоянии были бодрствовать.
     Зато  нам,  думаю,  есть  чем  гордиться.  Оба  корабля  в  рабочем
состоянии,  первый цикл проверок ЭАЛа близится к завершению.  Через пару
дней окончательно прояснится, можно ли доверить ему управление на пути к
Большому Брату.
     Не знаю,  кто придумал это название -  русские,  понятное дело,  от
него не в  восторге.  Но их не удовлетворяет и наше официальное название
ЛМА-2. Во-первых, потому, что до Луны отсюда добрый миллиард километров.
Во-вторых,  поскольку Боумен магнитного поля у здешнего объекта так и не
обнаружил.  Когда  я  попросил  их  придумать собственное название,  они
предложили русское слово Загадка.  Неплохо,  конечно,  но когда я пробую
это произнести, все хохочут.
     Впрочем, как эту вещь ни называй, она от нас всего в десяти тысячах
километров;  до  нее несколько часов лета.  Но решиться на этот короткий
перелет непросто.
     Мы   надеялись  найти   какие-нибудь   новые   сведения  на   борту
"Дискавери".  Но, как и следовало ожидать, не нашли ничего. ЭАЛ вышел из
строя задолго до  прибытия сюда,  и  его память чиста;  все свои секреты
Боумен унес с  собой.  В бортжурнале и автоматических регистраторах тоже
нет для нас ничего интересного.
     Единственное,  что мы обнаружили, - это послание Боумена матери. Не
совсем понятно,  почему он его не отправил. Очевидно, надеялся вернуться
в корабль. Мы, конечно, переслали письмо миссис Боумен, она живет сейчас
в доме для престарелых во Флориде.  У нее душевное расстройство, так что
она скорее всего ничего и не поймет.
     Вот  и  все новости.  Мне очень не  хватает тебя.  А  еще -  синего
небосвода  и  изумрудной  океанской  воды.   Здесь  господствуют  краски
закатного неба - красные, оранжевые и желтые. Они великолепны, но вскоре
начинаешь скучать  по  холодным,  чистым  цветам  противоположного конца
спектра.
     Целую вас обоих - пошлю новую весточку, как только смогу.


<ul><a name=27></a><h2>23. Рандеву</h2></ul>

     Из  всего  экипажа "Леонова" найти  общий язык  с  доктором Чандрой
удалось лишь  Николаю Терновскому,  специалисту по  системам управления.
Хотя  создатель и  учитель ЭАЛа никому не  доверял полностью,  усталость
заставила его принять предложенную помощь.  Их  сотрудничество привело к
неожиданно  удачным  результатам.  Николай  каким-то  образом  ухитрялся
определять,   когда  он   действительно  нужен  Чандре,   а   когда  тот
предпочитает  остаться  один.  То,  что  Николай  знал  английский  хуже
большинства своих коллег,  ничему не мешало:  они общались в основном на
компьютерном языке, совершенно недоступном остальным.
     После недели кропотливых трудов все  управляющие функции ЭАЛа  были
восстановлены.  Теперь он напоминал человека,  который ходит,  выполняет
простейшие  команды,   справляется  с   несложной  работой  и   способен
поддерживать не особо притязательный разговор. По человеческой шкале его
КИ не превышает пятидесяти;  восстановилась лишь малая часть его прежней
личности.
     Он  еще окончательно не  очнулся от долгого сна,  однако,  согласно
заключению Чандры,  был уже в  состоянии перевести "Дискавери" с  низкой
орбиты вокруг Ио к Большому Брату.
     Всем  хотелось поскорее отойти от  бурлящего пекла  на  лишние семь
тысяч километров.  Ничтожное по астрономическим меркам,  это перемещение
означало,  что  небо перестанет походить на  пейзаж,  достойный фантазии
Данте или Перонима Босха. И хотя выбросы даже наиболее мощных извержений
не  достигали кораблей,  оставалась опасность,  что Ио попытается побить
собственный рекорд.  Да  и  без  того пленка серы все сильнее загрязняла
иллюминаторы "Леонова";  рано  или  поздно кому-нибудь придется выйти  в
космос, чтобы ее счистить.
     Когда  ЭАЛу  впервые  доверили  управление,  на  борту  "Дискавери"
находились лишь Курноу и Чандра. Впрочем, доверие было весьма условным -
компьютер лишь повторил программу,  введенную в его память,  и следил за
ее выполнением.  А люди следили за ним -  в случае малейшего сбоя они бы
немедленно вмешались.
     Двигатель работал  всего  десять  минут;  затем  ЭАЛ  доложил,  что
"Дискавери" вышел на орбиту перехода.  Как только это подтвердили радары
"Леонова",  он  последовал за  первым  кораблем.  После  двух  небольших
коррекций и  трех  с  четвертью часов  полета  оба  корабля благополучно
прибыли в  точку  Лагранжа Л-1,  расположенную между  Ио  и  Юпитером на
высоте десяти с половиной тысяч километров.
     ЭАЛ действовал безупречно,  и  на  лице Чандры появились бесспорные
признаки таких человеческих чувств,  как удовлетворение и  даже радость.
Но к этому моменту мысли его товарищей унеслись уже далеко - до Большого
Брата, или Загадки, осталось всего сто километров.
     Даже с  такой дистанции он выглядел больше,  чем Луна в небе Земли:
поражала его неестественная геометрическая правильность.  В  черном небе
он остался бы невидимкой,  но проносящиеся в трехстах пятидесяти тысячах
километров за  ним  юпитерианские облака  создавали  контрастный фон.  И
навязчивую иллюзию:  установить на глаз подлинное расстояние до Большого
Брата было невозможно, он казался зияющим дверным проемом, прорезанным в
диске Юпитера.
     Не было оснований считать, что сто километров безопаснее десяти или
опаснее тысячи,  но чисто психологически такое расстояние представлялось
оптимальным.  Бортовые телескопы различили бы  отсюда  детали  величиной
всего в несколько сантиметров,  но таковых не оказалось.  На поверхности
Большого Брата не было ни царапины,  как это ни удивительно для объекта,
который,  вероятно,  на протяжении миллионов лет подвергался метеоритным
бомбардировкам.
     Когда Флойд приникал к окуляру,  ему казалось,  что можно протянуть
руку и дотронуться до этой гладкой эбеновой поверхности -  как тогда, на
Луне. В тот раз он коснулся ее перчаткой скафандра. Незащищенной рукой -
гораздо  позднее,  когда  монолит из  Тихо  поместили под  непроницаемый
купол.
     Впрочем,   скорее  всего  Флойд  никогда  не  прикасался  к   ЛМА-1
по-настоящему.   Просто  кончики  пальцев  наталкивались  на   невидимую
преграду;  чем сильнее он нажимал,  тем больше возрастало сопротивление.
Любопытно, как поведет себя Большой Брат.
     Но   до  решающего  сближения  нужно  было  провести  все  мыслимые
дистанционные  эксперименты  и  доложить  на  Землю  о  их  результатах.
Космонавты  ощущали  себя  саперами,  работающими с  бомбой  неизвестной
конструкции, которая может взорваться при малейшем неверном движении. Не
исключалось,   что   самое   осторожное  радарное  прощупывание  вызовет
катастрофические последствия.
     Первые сутки они лишь наблюдали -  с помощью телескопов и датчиков,
чувствительных к электромагнитным волнам самой различной длины.  Василий
Орлов замерил размеры черного параллелепипеда и подтвердил - с точностью
до шестого знака -  знаменитое соотношение 1:4:9.  По форме Большой Брат
повторял ЛМА-1,  но его длина превышала 2  км,  и он был ровно в 718 раз
больше своего малого родственника.
     Так возникла новая математическая головоломка.  Споры о соотношении
1:4:9 - отношении квадратов трех первых целых простых чисел - шли уже на
протяжении нескольких лет.  Ясно  было,  что  это  отнюдь  не  случайное
совпадение; теперь к трем числам прибавилось еще одно, которое надо было
разгадать.
     На Земле специалисты по статистике и математической физике радостно
бросились   к   своим   компьютерам,   пытаясь   найти   его   связь   с
фундаментальными мировыми  константами  -  скоростью  света,  постоянной
тонкой структуры,  соотношением масс протона и  электрона.  К ним вскоре
подсоединилось бравое  воинство  астрологов  и  мистиков,  включивших  в
список  констант высоту  пирамиды Хеопса,  диаметр Стоунхенджа,  азимуты
линий Наска,  широту острова Пасхи и  уйму других величин,  из  коих они
ухитрялись делать самые невероятные предсказания.  Их  пыла  не  остудил
даже  известный  вашингтонский юморист,  заявивший,  что,  согласно  его
подсчетам,  конец  света  наступил 31  декабря  1999  года,  но  остался
незамеченным из-за всеобщего перепоя.
     На приближение кораблей Большой Брат не реагировал - даже когда его
осторожно   прощупали   лучами    радаров    и    обстреляли   очередями
радиоимпульсов, которые, как следовало надеяться, воодушевят любой разум
на аналогичный ответ.
     Первые два дня не принесли результата.  Тогда,  с разрешения Центра
управления,  корабли  подошли  вдвое  ближе.  С  пятидесятикилометрового
расстояния наибольшая грань параллелепипеда казалась вчетверо шире  Луны
в  небе Земли.  Внушительно,  но не настолько,  чтобы давить на психику.
Конкурировать с  Юпитером Большой Брат пока не мог -  тот был на порядок
крупнее. Настроение на борту изменялось: благоговейное ожидание уступало
место явному нетерпению.
     Лучше всех сказал об  этом Уолтер Курноу:  "Возможно,  Большой Брат
намерен  ждать  миллионы лет.  Но  нам-то  хочется убраться отсюда  чуть
раньше".


<ul><a name=28></a><h2>24. Разведка</h2></ul>

     "Дискавери" покинул Землю,  неся  на  борту  три  "горошины" -  три
одноместных ракетных аппарата,  которые позволяли работать в космосе, не
одевая скафандра.  Одна  из  "горошин" пропала после  несчастного случая
(если это  действительно был несчастный случай),  в  котором погиб Фрэнк
Пул.  Во  второй Дэйв Боумен отправился на последнее свидание с  Большим
Братом,  и  она  разделила судьбу  своего водителя.  Третья оставалась в
"гороховом стручке".
     У нее не хватало одной важной детали - крышки внешнего люка. Крышку
сорвал Боумен,  когда совершал свой рискованный переход без шлема сквозь
вакуум.  Реактивная отдача образовавшейся при этом воздушной струи увела
"горошину" на  сотни километров от  корабля,  однако Боумен,  покончив с
более важными делами,  вспомнил о ней и привел назад на радиоуправлении.
Но ремонтировать люк ему уже было некогда.
     Сейчас "горошина" (Макс,  никому ничего не объяснив, начертал на ее
борту имя "Нина") вновь уходила в космос.  Крышка все еще отсутствовала,
но она и не требовалась - рейс был беспилотным.
     Вернув  "горошину",  Боумен  преподнес  своим  преемникам  подарок,
которым глупо  было  не  воспользоваться.  "Нина"  позволяла обследовать
Большого  Брата  с  близкого расстояния,  не  подвергая людей  излишнему
риску.  Впрочем,  риск все равно оставался. Что по космическим масштабам
пятьдесят километров? Толщина волоса, не более...
     "Нина" пробыла без  присмотра несколько лет,  и  это чувствовалось.
Невесомая  пыль,  витавшая  в  воздухе,  превратила ее  девственно-белый
корпус в грязно-серый. Со своими сложенными манипуляторами, уставившимся
в  космос  пустым  глазом  иллюминатора,  да  и  скоростью  черепахи,  в
полномочные послы человечества она  явно не  годилась.  Но  нет худа без
добра  -  столь скромный парламентер мог  рассчитывать на  снисхождение:
миниатюрность  и   медлительность  могли   свидетельствовать  о   мирных
намерениях.  Чтобы подчеркнуть последние, кто-то даже предложил раскрыть
ее "ладони",  как бы для рукопожатия; однако предложение тут же отвергли
- мало ли какие ассоциации вызовет растопыренная стальная клешня...
     После  двухчасового перелета "Нина"  остановилась в  ста  метрах от
одного  из  углов  громадной прямоугольной плиты.  Но  та  не  выглядела
плитой:  казалось,  телекамеры  обозревают вершину  трехгранной пирамиды
неопределенных   размеров.   Никаких   признаков   радиоактивности   или
магнитного поля  бортовые приборы не  зарегистрировали;  Большой Брат не
излучал ничего, кроме ничтожной доли отраженного солнечного света.
     Прошло пять минут.  Затем "Нина" двинулась по диагонали над меньшей
гранью, потом над большей, наконец, над самой большой, держась на высоте
пятидесяти метров,  но иногда снижаясь и до пяти.  Большой Брат отовсюду
выглядел одинаково -  его поверхность была гладкой и однородной. Задолго
до окончания облета зрителям стало скучно,  и, вернувшись к своим делам,
они лишь изредка поглядывали на мониторы.
     - Порядок,  -  сказал  Уолтер  Курноу,  когда  "Нина"  вернулась  в
исходную точку.  -  Но  можно крутиться этак всю  жизнь,  и  без всякого
толку. Что делать - позвать "Нину" домой?
     - Погодите,  -  отозвался  с  "Леонова"  Василий.  -  У  меня  есть
предложение -  подвесить ее  точно  над  центром  самой  большой  грани.
Скажем, на высоте сто метров.
     - Будет сделано. Только зачем это нужно?
     - Вспомнил    задачку    из    институтского   курса    астрономии.
Гравитационный потенциал бесконечного плоского слоя. Никак не думал, что
она  пригодится в  жизни.  Замерив ускорение "Нины",  мы  легко вычислим
массу Загадки.  Если,  конечно,  у  нее  есть масса.  Мне  уже почему-то
кажется, что она вообще нематериальна.
     - Это-то узнать просто. Я скажу "Нине", пусть пощупает эту штуку.
     - Она уже это сделала.
     - Простите?  -  возмутился Курноу.  - Ближе чем на пять метров я не
подходил.
     - Да, но при каждом включении двигателей вы слегка ударяли выхлопом
по Загадке.
     - Что для этого мамонта какой-то блошиный укус!
     - Кто  знает?  Давайте уж  лучше считать,  что о  нашем присутствии
известно. И раз нас терпят, мы пока не причиняем особого беспокойства.
     В  этот  момент все  думали об  одном.  Что  может разозлить черную
прямоугольную плиту длиной в два километра?  И в какую форму выльется ее
раздражение?


<ul><a name=29></a><h2>25. Вид из точки Лагранжа</h2></ul>

     Астрономия полна загадочных,  хотя и  бессодержательных совпадений.
Наиболее  известно  равенство  угловых  размеров  Луны  и  Солнца,  если
смотреть с  Земли.  Здесь,  в  первой точке Лагранжа,  выбранной Большим
Братом для баланса на гравитационном канате,  наблюдалась та же картина.
Планета и спутник выглядели одинаковыми по величине.
     Но что это была за величина! Не какие-то жалкие полградуса Солнца и
Луны - в сорок раз больше! А по площади - в тысячу шестьсот раз! Каждого
из  двух  небесных тел  было  довольно,  чтобы наполнить душу трепетом и
изумлением: вместе же они просто ошеломляли.
     За   сорок  два  часа  фазы  менялись  полностью.   "Новолунию"  Ио
соответствовало "полнолуние" Юпитера,  и  наоборот.  Даже  когда  Солнце
пряталось за  Юпитером,  планета не  исчезала -  ее огромный черный диск
закрывал звезды.  А иногда эту черноту на много секунд разрывали вспышки
молний.  Это  бушевали  электрические  бури;  территория,  объятая  ими,
превышала всю земную поверхность.
     А  с  другой стороны неба  вечно  обращенная к  могучему повелителю
одним  своим  полушарием пылала  Ио.  Она  казалась  котлом,  в  котором
медленно бурлит красно-оранжевое варево; время от времени из ее вулканов
вырывались желтые облака, вздымались ввысь и затем медленно оседали. Как
и  у  Юпитера,  у  Ио  нет  географии.  Только  ее  ландшафт меняется за
десятилетия, а облик Юпитера - за считанные дни.
     Когда  Ио  входила  в  последнюю четверть,  облачные  поля  Юпитера
воспламенялись под  слабыми  лучами  далекого  Солнца.  Иногда  по  лику
гиганта пробегала тень  самой Ио  или  одного из  внешних спутников;  на
каждом  обороте показывалось Большое Красное Пятно  -  вихрь  размером с
планету,   ураган,   бушующий  на  протяжении  многих  веков,   если  не
тысячелетий.
     "Леонов"  балансировал  между  этими  чудесами,   и  материала  для
наблюдений хватило бы  его  экипажу на  всю  жизнь,  однако естественные
объекты системы Юпитера значились в  самом  конце перечня главных задач.
Целью номер один по-прежнему был Большой Брат.  Корабли сблизились с ним
уже на пять километров, но высадку Таня не разрешала. "Подождем момента,
- объясняла она, - когда у нас появится надежный путь отступления. Будем
сидеть и наблюдать - пока не откроется стартовое окно. А там посмотрим".
     Тем   временем  "Нина"   после   затяжного  восьмичасового  падения
приземлилась на  поверхность Большого  Брата.  Василий  рассчитал  массу
объекта -  та  оказалась поразительно малой,  всего  девятьсот пятьдесят
тысяч тонн.  Таким образом,  его  плотность примерно равнялась плотности
воздуха. Возможно, он был пустотелым; излюбленной темой дисскуссий стало
его предполагаемое содержимое.
     Было и  много мелких,  повседневных забот.  Они  отнимали почти все
время,  хотя  Курноу  добился-таки  своего:  убедил  Таню  в  надежности
центрифуги  "Дискавери".  Теперь  корабли  соединял  гибкий  туннель,  и
сообщение  между  ними  значительно  облегчилось.  Отпала  необходимость
одевать скафандры и  выходить в  открытый космос;  это  устраивало всех,
кроме Макса, который любил упражняться в пустоте со своим "помелом".
     Нововведение не  коснулось лишь  Чандры и  Терновского -  те  давно
переселились на  "Дискавери" и  работали  круглосуточно,  продолжая свой
бесконечный,   по  всей  видимости,  диалог  с  ЭАЛом.  Каждый  день  их
непременно спрашивали: "Когда же вы кончите?" - но они не связывали себя
обещаниями.
     И  вдруг -  после встречи с  Большим Братом минула неделя -  Чандра
объявил: "У нас все готово".
     ...В  рубке  "Дискавери" собрались все,  кроме Руденко и  Марченко,
которым не хватило места,  -  они остались у мониторов "Леонова".  Флойд
стоял  за  спиной Чандры,  держа  руку  на  аппарате,  который Курноу со
свойственной ему меткостью окрестил "карманным гигантобоем".
     - Я хотел бы еще раз напомнить, что говорить могу лишь я. Только я,
и никто другой. Понятно?
     Чандра,  казалось,  находится на грани изнеможения. Однако в голосе
его появились новые,  властные,  интонации. Таня приказывала где угодно,
но не здесь. Тут командовал он.
     Присутствующие - одни просто парили в воздухе, другие "заякорились"
поудобнее -  кивками выразили свое согласие. Чандра включил акустическую
связь и тихо, но отчетливо произнес:
     - Доброе утро, ЭАЛ.
     Через миг Флойду показалось,  что он перенесся в прошлое.  Да!  ЭАЛ
стал прежним.
     - Доброе утро, доктор Чандра.
     - Имеешь  ли   ты   достаточно  сил,   чтобы  приступить  к   своим
обязанностям?
     - Безусловно. Все мои блоки в полном порядке.
     - И ты не против, если я задам тебе несколько вопросов?
     - Разумеется.
     - Ты помнишь, как вышел из строя блок управления антенной АЕ-35?
     - Нет.
     Несмотря на предупреждение Чандры,  у присутствующих вырвался вздох
облегчения.  Будто идешь по  минному полю,  подумал Флойд,  поглаживая в
кармане радиовыключатель.  Если этот допрос вызовет у ЭАЛа новый приступ
безумия,  его можно отключить за секунду. (Благодаря тренировкам он знал
это  точно.)  Но  для  компьютера секунда  равна  вечности;  приходилось
рисковать.
     - Ты  не  помнишь,  как  Дэйв Боумен или Фрэнк Пул выходили наружу,
чтобы заменить блок АЕ-35?
     - Нет.  Этого не было,  иначе я бы помнил.  Где Фрэнк и Дэйв? И кто
все эти люди?  Я  узнаю только вас -  хотя на  шестьдесят пять процентов
уверен, что за вашей спиной стоит доктор Хейвуд Флойд.
     Флойд с трудом удержался от того, чтобы поздравить ЭАЛа. Шестьдесят
пять процентов спустя десять лет -  не так плохо. Люди редко способны на
подобное.
     - Не беспокойся, ЭАЛ. Я все объясню позже.
     - Задание выполнено? Вы знаете, мне очень хотелось этого.
     - Задание выполнено.  Твоя программа завершена.  Теперь,  с  твоего
разрешения, мы хотели бы побеседовать без тебя.
     - Пожалуйста.
     Чандра отключил камеры и  микрофоны.  Для  этой  части  корабля ЭАЛ
оглох и ослеп.
     - И что же все это значит? - поинтересовался Василий Орлов.
     - Это значит, - четко ответил Чандра, - что я стер всю память ЭАЛа,
начиная с того момента, когда начались неприятности.
     - Здорово, - восхитился Саша. - Но как вам это удалось?
     - Боюсь, объяснение займет больше времени, чем сама процедура.
     - Но я  все-таки разбираюсь в  компьютерах,  хотя и хуже,  чем вы с
Николаем.  У машин серии 9000 голографическая память, не так ли? Значит,
вы  не  могли  стереть ее  просто  хронологически,  начиная с  какого-то
момента.   Наверняка   воспользовались  "ленточником",   нацеленным   на
определенные слова и понятия.
     - Ленточник?  -  вмешалась Катерина по  межкорабельной связи.  -  Я
думала,   это  по  моей  части.   Хотя,   к  счастью,   видела  их  лишь
заспиртованными. О чем вы говорите?
     - Это компьютерный жаргон,  Катерина.  Когда-то - очень давно - для
этого  действительно использовали магнитную ленту.  Смысл в  том,  чтобы
сделать программу,  которая находит и уничтожает - съедает, если угодно,
- определенные участки памяти.  Медики,  по  моему,  делают  такое  и  с
людьми, под гипнозом.
     - Да,  но  нашу  память  всегда можно  восстановить.  Мы  ничего не
забываем по-настоящему. Это нам только кажется.
     - А  вот  компьютер устроен иначе.  Если приказано,  он  выполняет.
Информация уничтожается полностью.
     - Значит, ЭАЛ ничего не помнит о своем... дурном поведении?
     - Стопроцентной  уверенности  у  меня  нет,  -  ответил  Чандра.  -
Какая-то  информация могла  переходить из  адреса в  адрес именно в  тот
момент,   когда  наш...  "ленточник"  производил  поиск.  Но  это  очень
маловероятно.
     Последовала пауза:  все  молча  обдумывали услышанное.  Потом  Таня
сказала:
     - Что ж,  звучит все это прекрасно.  Но все-таки -  можно ли теперь
ему доверять?
     Чандра хотел что-то сказать, но Флойд опередил его:
     - Обещаю одно -  обстоятельства,  при которых это произошло, больше
не  повторятся.  Все неприятности начались потому,  что компьютеру очень
трудно объяснить, зачем нужна секретность.
     - А человеку? - буркнул Курноу.
     - Надеюсь,  вы не ошибаетесь,  Флойд, - проговорила Таня без особой
убежденности. - Что будет дальше, Чандра?
     - Ничего  столь  же  эффектного.  Просто много  кропотливой работы.
Нужно задать ему программу на уход от Юпитера и  долгую дорогу домой.  У
нас больше ресурсов,  и мы прилетим на три года раньше.  Но все равно он
тоже вернется.


<ul><a name=30></a><h2>26. Условное освобождение</h2></ul>

     Адресат:  Виктор  Миллсон,  председатель  Национального  совета  по
астронавтике, Вашингтон.
     Отправитель: Хейвуд Флойд, борт космического корабля "Дискавери".
     Содержание: неполадки в работе бортового компьютера ЭАЛ-9000.
     Гриф: секретно.
     Д-р  Чандрасекарампилай (ниже -  д-р  Ч.)  закончил предварительное
обследование  ЭАЛа.   Восстановлены  все   блоки,   компьютер  полностью
работоспособен.  Подробности действий  и  выводы  д-ра  Ч.  содержатся в
совместном  отчете,  который  он  и  д-р  Терновский представят в  самом
ближайшем будущем.
     Все трудности, вероятно, были вызваны противоречием между основными
принципами работы  ЭАЛа  и  требованиями секретности.  Согласно  прямому
распоряжению президента существование объекта ЛМА-1 сохранялось в полной
тайне.  Доступ к соответствующей информации имел самый ограниченный круг
лиц.
     Сигнал  в  направлении Юпитера  был  послан  объектом ЛМА-1,  когда
подготовка к полету "Дискавери" уже завершилась.  Поскольку Боумен и Пул
и  без  того  должны были  довести корабль до  Юпитера,  решено было  не
информировать их  о  появлении новой  цели.  Считалось,  что  раздельные
тренировки  астронавтов-исследователей (Камински,   Хантер,  Уайтхед)  и
помещение  их   в   анабиоз  значительно  уменьшают  возможность  утечки
информации (случайной или любой другой).
     Хотелось бы напомнить,  что уже тогда я  выдвигал возражения против
подобного  образа  действий  (мой  меморандум  НСА  342/23,  "Совершенно
секретно"). Однако руководство ими пренебрегло.
     Поскольку ЭАЛ  способен управлять кораблем без  помощи людей,  было
решено запрограммировать его так,  чтобы он смог выполнить задание, даже
если экипаж будет выведен из  строя или  погибнет.  В  ЭАЛ  была введена
полная информация о целях экспедиции,  однако было запрещено сообщать ее
Боумену или Пулу.
     Но  главная  задача  любого  компьютера -  обработка информации без
искажения и  утаивания.  Из-за создавшегося противоречия у  ЭАЛа возник,
выражаясь языком медицины,  психоз - точнее, шизофрения. А если говорить
на  языке техники,  то,  как  сообщил мне  д-р  Ч.,  ЭАЛ  попал в  петлю
Хофштадтера-Мебиуса, что не так редко случается с самопрограммирующимися
компьютерами.  За  деталями он  рекомендует обратиться непосредственно к
профессору Хофштадтеру.
     Если  я  правильно понял д-ра  Ч.,  перед ЭАЛом встала неразрешимая
дилема,  и  у  него  начали развиваться симптомы паранойи,  направленной
против тех,  кто руководил им с  Земли.  И он попытался прервать связь с
Центром управления, доложив о несуществующей поломке в блоке АЕ-35.
     Таким образом,  он не только солгал, что усугубило его психоз, но и
вступил в конфликт с экипажем.  Вероятно (теперь об этом остается только
догадываться),  он  заключил,  что  единственный выход  -  избавиться от
экипажа. И это у него почти получилось.
     Вот и все,  что мне удалось узнать от д-ра Ч.  Дальнейшие расспросы
представляются нежелательными,  поскольку он слишком измотан.  Но,  даже
принимая  во  внимание  последнее  обстоятельство,   я  должен  со  всей
откровенностью заявить (прошу сохранить это в тайне), что сотрудничать с
д-ром Ч.  не всегда так легко,  как хотелось бы.  Он во всем оправдывает
ЭАЛа,  и это мешает иногда объективному обсуждению. Даже д-р Терновский,
от  которого естественно было  ожидать  большей  независимости,  нередко
разделяет его точку зрения.
     Остается вопрос: можно ли полагаться на ЭАЛа в будущем? Разумеется,
у  д-ра  Ч.  никаких сомнений на этот счет нет.  Но,  как бы то ни было,
повторение  экстремальной  ситуации  представляется невозможным.  И  Вам
известны -  в  отличие от  д-ра  Ч.  -  мои шаги,  позволяющие полностью
контролировать ход событий.
     Резюмирую:     восстановление    компьютера    ЭАЛ-9000    проходит
удовлетворительно. Он, можно сказать, условно освобожден.
     Любопытно, известно ли ему об этом.


<ul><a name=31></a><h2>27. Интерлюдия: коллективная исповедь</h2></ul>

     Способность человеческого мозга  к  адаптации поистине удивительна:
очень  скоро  самые  невероятные вещи  кажутся  обыденными.  И  люди  на
"Леонове" иногда как  бы  отключались от  окружающего в  бессознательной
попытке сохранить психическое здоровье.
     Хейвуду Флойду часто казалось, что в таких случаях Уолтер Курноу уж
слишком  старательно  развлекает  общество.   И  хотя  именно  он  начал
"коллективную исповедь",  как  назвал ее  позднее Саша  Ковалев,  ничего
серьезного,  разумеется, за этим не стояло. Все началось случайно, когда
Курноу   выразил  вслух   общее   недовольство  трудностями  умывания  в
невесомости. ,
     - Будь у  меня машина желаний,  -  заявил он  как-то на сикс'о клок
совете,  -  я  выбрал бы только одно.  Залезть в  горячую хвойную ванну,
чтобы торчал лишь нос.
     Когда улеглись одобрительный шум и  грустные вздохи,  вызов приняла
Катерина Руденко.
     - Вы  декадент,  Уолтер,  -  поморщилась  она.  -  Говорите,  будто
какой-нибудь  римский  император.   Окажись  я  на  Земле,  занялась  бы
чем-нибудь поактивнее.
     - Например?
     - Ну... А можно подумать?
     - Пожалуйста.
     - В  детстве я обычно проводила лето в одном грузинском колхозе.  У
председателя  был  чудесный  чистокровный скакун,  купленный...  ну,  на
нетрудовые доходы. Председатель был старый мошенник, но мне он нравился.
И  он  разрешал мне брать иногда Александра и  носиться на  нем по  всей
округе. Конечно, я рисковала убиться насмерть. Но когда я это вспоминаю,
Земля становится ближе.
     Все задумались и притихли. Курноу спросил:
     - Кто еще хочет высказаться?
     Но говорить никому не хотелось.  Игра на этом едва не кончилась, но
тут вступил Макс Браиловский:
     - А  вот я  бы  поплавал под водой.  Мне всегда нравилось подводное
плавание.   А  когда  я  занялся  космосом,   оно  входило  в  программу
тренировок.  Я  плавал у тихоокеанских атоллов,  и у Большого Барьерного
рифа, и в Красном море... Нет ничего лучше коралловых рифов. Однако ярче
всего я  помню совсем другое:  заросли ламинарий у  побережья Японии.  Я
будто оказался в подводном храме... Сквозь громадные листья просвечивало
солнце.  Сказочное зрелище...  волшебное.  Больше  мне  там  побывать не
довелось.  Возможно,  в  другой раз  все  будет  иначе.  Но  я  хотел бы
повторить.
     - Отлично,  -  сказал Уолтер,  по  обыкновению беря  на  себя  роль
распорядителя бала. - Кто следующий?
     - Буду краткой,  - сказала Таня Орлова. - Большой театр, "Лебединое
озеро". Но Василий не согласится, он терпеть не может балет.
     - Я тоже, - заявил Курноу. - А что вам нравится, Василий?
     - Я  бы выбрал подводное плавание,  но оно уже занято.  Тогда пусть
будет противоположное -  планеризм.  Скользить в  облаках,  в  солнечную
погоду,  в полной тишине...  Впрочем, воздушный поток шумит, особенно на
виражах. Я хотел бы наслаждаться Землей именно так - как птица.
     - Женя?
     - Со мной все ясно. Памир, горные лыжи. Обожаю снег.
     - А вы, Чандра?
     Все  слегка оживились.  Чандра все  еще оставался в  какой-то  мере
незнакомцем - вежливым, даже учтивым, но до конца не раскрытым.
     - Когда  я  был  маленьким,  мы  с  дедушкой  ходили  паломниками в
Варанаси -  Бенарес.  Кто не был там,  не поймет.  Для меня,  как и  для
большинства современных индийцев,  независимо от  религии,  которую  они
исповедуют, это центр мира. Мне хотелось бы вновь вернуться туда.
     - Ну а вы, Николай?
     - Море и небо были,  остается их совместить. Когда-то я очень любил
виндсерфинг. Боюсь, теперь уже староват, но попробовать стоило бы.
     - Вы последний, Вуди. Что выберете?
     Флойд ответил не задумываясь,  и ответ удивил его самого не меньше,
чем остальных.
     - Все равно что - лишь бы вместе с сынишкой.
     Тема была исчерпана. Заседание завершилось.


<ul><a name=32></a><h2>28. Крушение надежд</h2></ul>

     - ... Ты читал все отчеты, Дмитрий, и понимаешь наше разочарование.
Мы провели уйму экспериментов и измерений - но не узнали ничего. Загадка
по-прежнему нас игнорирует,  оставаясь на  месте и  все так же  заслоняя
полнеба.
     Она кажется мертвым небесным телом,  но  это не  так.  Иначе она не
удержалась бы в точке неустойчивого равновесия.  Так утверждает Василий.
Она,  подобно "Дискавери",  давным-давно сошла бы с орбиты -  и упала на
Ио.
     Но  что  мы  можем?  Ведь  на  "Леонове" в  соответствии с  третьим
параграфом Договора 2008 года нет ядерных бомб... Или они все-таки есть?
Я, конечно, шучу...
     С  другими делами покончено,  стартовое окно откроется еще очень не
скоро,  и на борту царят скука и разочарование.  Понимаю, на Земле в это
поверить трудно. Разве можно скучать среди величайших чудес, какие видел
когда-либо человек?
     Тем не менее это так.  Все мы сдали, и не только психически. Совсем
недавно  были  здоровы  до  неприличия.  Теперь  почти  у  каждого  либо
простуда,  либо расстройство желудка, либо незаживающая царапина. Усилия
Катерины тщетны,  порошки и пилюли не помогают. Она махнула на нас рукой
и лишь изредка чертыхается.
     Саша  развлекает общество регулярными бюллетенями на  тему:  "Долой
англо-русский язык!" Он вывешивает их на доске объявлений, приводя самые
невероятные слова и выражения,  которые,  как утверждает,  подслушал. По
возвращении каждому из  нас  нужно  будет  основательно прочистить язык.
Несколько раз я замечал,  как твои соотечественники беседуют между собой
по-английски,  не  сознавая этого.  А  однажды поймал себя на  том,  что
разговариваю по-русски с Уолтером Курноу...
     Еще был такой случай,  он поможет тебе понять ситуацию.  Среди ночи
завыла пожарная сирена -  сработал один  из  дымоуловителей.  Оказалось,
Чандра пронес на  борт несколько своих ужасных сигар и  не удержался) от
соблазна. Он курил в туалете, как школьник.
     Конечно,  он  жутко смутился,  а  на остальных,  когда прекратилась
паника,  напал истерический смех. Ты знаешь, иногда самая плоская шутка,
абсолютно неинтересная посторонним,  заставляет в  общем-то  умных людей
хохотать до  изнеможения.  Несколько дней стоило кому-нибудь изобразить,
что он зажигает сигару, и все буквально корчились от смеха.
     Самое забавное,  что если бы  Чандра отключил пожарную сигнализацию
или пошел курить в  шлюз,  никто бы  не  возражал.  Но  Чандра не  любит
выставлять  напоказ  свои  маленькие  человеческие слабости;  теперь  он
вообще не отлучается от ЭАЛа...
     Флойд  нажал  кнопку  "Пауза".  Пожалуй,  это  нечестно,  постоянно
насмехаться над Чандрой, хотя иногда и стоит. За последние недели многие
проявили не  лучшие черты характера;  доходило даже до серьезных ссор на
пустом месте. А как твое собственное поведение? Разве оно безупречно?
     Флойд до сих пор не был уверен,  прав ли он по отношению к  Уолтеру
Курноу.  До отлета с  Земли невозможно было предположить,  что он сможет
подружиться с  этим  высоким,  слишком шумным  человеком,  однако теперь
Флойд проникся к  нему уважительным восхищением.  Русские его  обожали -
когда он пел их любимые песни, такие как "Полюшко-поле", на глазах у них
выступали слезы. А однажды положительные эмоции, как считал Флойд, зашли
слишком далеко.
     - Уолтер,  -  осторожно  начал  он  несколько дней  назад.  -  Это,
возможно, не мое дело, но я должен с вами поговорить.
     - Когда человек говорит о  чем-то "не мое дело",  он,  как правило,
бывает прав. В чем проблема?
     - Если откровенно, то в ваших отношениях с Максом.
     Последовала пауза, затем Курноу ответил, мягко и спокойно:
     - Мне казалось, что он уже совершеннолетний.
     - Не  надо меня сбивать.  Говоря честно,  меня беспокоит не столько
он, сколько Женя.
     - А она здесь при чем? - искренне удивился Курноу.
     - Для умного человека вы крайне ненаблюдательны. Обратите внимание,
какое у нее бывает лицо, когда вы кладете руку ему на плечо.
     Флойд не думал,  что Курноу способен смутиться, однако удар попал в
цель.
     - Женя?  Мне казалось,  все просто шутят -  она же такая тихоня.  А
Макса любят все.  Впрочем,  постараюсь вести себя осторожнее. Особенно в
ее присутствии.
     Последовала новая пауза, потом Курноу беззаботно добавил:
     - Хирурги сделали ей замечательную пластическую операцию,  но следы
все равно остались:  кожа слишком плотно натянута на  лице.  Ни  разу не
видел, чтобы она смеялась по-настоящему. Именно по этой причине, видимо,
я  стараюсь не смотреть на нее...  Вы простите мне подобную эстетическую
чувствительность, Хейвуд?
     Официальное "Хейвуд" прозвучало скорее шутливо,  чем  враждебно,  и
Флойд позволил себе расслабиться.
     - В  Вашингтоне наконец-то  кое-что разузнали.  Похоже,  ее ожоги -
результат авиакатастрофы.  Это  никакая  не  тайна,  но,  как  известно,
"Аэрофлот" работает без аварий.
     - Бедняжка.  Удивительно,  что ей  разрешили лететь.  Очевидно,  не
оказалось под рукой другого специалиста. А ведь она, конечно, получила и
глубокую психическую травму.
     - По-моему, она вполне оправилась.
     Я не говорю всей правды,  подумал Флойд,  вспомнив вход в атмосферу
Юпитера.  И  неожиданно ощутил благодарность к Курноу:  тот никак не дал
понять, что удивлен его заботой о Жене...
     Теперь,  несколько дней спустя, мотивы собственного поступка уже не
казались  Флойду  такими  уж  бескорыстными.  Что  касается Курноу,  тот
сдержал слово:  посторонний решил бы,  что  он  совершенно безразличен к
Максу.  По крайней мере,  в  присутствии Жени.  Да и к ней самой инженер
стал гораздо внимательнее - иногда ему даже удавалось рассмешить ее так,
что  она  хохотала.  Значит,  вмешательство Флойда себя оправдало.  Даже
если,  как он теперь подозревал,  на это толкнула его самая обыкновенная
ревность...
     Палец потянулся к кнопке "Пуск",  но мысль уже ускользнула. В разум
вторглись образы  дома  и  семьи.  Флойд  закрыл глаза,  вспоминая самый
торжественный момент в  день рождения Кристофера -  малыш задул на торте
три свечки.  Это происходило сутки назад, в миллиарде километров отсюда.
Флойд прокручивал запись столько, что знал ее наизусть.
     А мои послания,  подумал Флойд, - часто ли Каролина дает их слушать
Крису?  Чтобы сын не забывал отца,  чтобы узнал его,  когда он вернется,
пропустив еще один день рождения... Он почти со страхом думал об этом.
     Но  он  не  вправе был  винить Каролину.  Он-то  уехал из  дома  на
считанные  недели.   Остальное  -  сон  без  сновидений  в  межпланетном
экспрессе...  Для него. А для нее - больше двух лет жизни. Слишком много
для молодой вдовы, даже временной.
     Наверно, это просто депрессия, как и у других, подумал Флойд. Но он
давно не испытывал столь острого чувства разочарования и  даже отчаяния.
В глубинах пространства и времени он,  вполне возможно, потерял семью, и
ради чего?
     Хоть  до  цели  рукой подать,  она  остается чистой,  непроницаемой
стеной сплошной черноты.
     И  все-таки -  Дэйв Боумен когда-то  воскликнул:  "Боже!  Он  полон
звезд!"


<ul><a name=33></a><h2>29. Непредвиденное</h2></ul>

     В последнем выпуске Сашиного бюллетеня говорилось:

     [Бюллетень русского языка э8
     Тема: слово "товарисч" ("товарищ").
     Нашим американским гостям:  честно говоря,  ребята,  я  уже  забыл,
когда меня в последний раз так называли. Для всех русских, живущих в XXI
веке,  это слово - в одном ряду с броненосцем "Потемкин", развевающимися
красными  флагами  и  Владимиром  Ильичом,  обращающимся  к  рабочим  со
ступенек железнодорожного вагона.  Уже  во  времена моего детства вместо
этого обращения употребляли "братец" или "дружок" - выбирайте по вкусу.
     Товарищ Ковалев]

     Флойд смеялся над прочитанным,  когда по коридору обзорной палубы к
нему подплыл Василий Орлов.
     - Самое поразительное,  товарищ,  -  сказал, усмехнувшись, Флойд, -
что у  Саши хватает времени не  только на физику.  Он постоянно цитирует
стихи и прозу, а по-английски говорит лучше, чем, допустим, Уолтер.
     - Из-за  своей  специальности Саша  считается в  семье  -  как  это
сказать?  -  белой вороной.  Его отец руководил в  Новосибирске кафедрой
английского языка,  и  по-русски в  доме говорили лишь с понедельника до
среды, а с четверга по субботу - исключительно по-английски.
     - А по воскресеньям?
     - Немецкий или французский - через неделю.
     - Я,   кажется,   начинаю  понимать,   что  означает  ваше  понятие
"некультурный".   Оно  для  таких,   как  я.  Но  почему  Саша  с  таким
лингвистическим багажом вообще пошел в технику?
     - В  Новосибирске человек быстро разбирается что к  чему.  Понимает
истинную цену профессий... Саша был талантлив и самолюбив.
     - Как и вы, Василий.
     - И ты,  Брут! Видите, я тоже могу цитировать Шекспира... Боже мой!
- крикнул Орлов по-русски. - Что это?!
     Флойду не повезло -  он парил в  воздухе спиной к иллюминатору и не
успел вовремя обернуться.  А секунду спустя Большой Брат был уже прежним
- бездонным черным прямоугольником, заслоняющим пол-Юпитера.
     Но в  этот краткий миг Василий увидел нечто совсем иное.  Перед ним
будто распахнулось окно в другую вселенную.  Зрелище длилось мгновение и
тут же исчезло. Но оно навсегда врезалось в его память.
     Он  увидел даже не  звезды,  а  множество солнц,  будто перенесся к
самому центру Галактики.  Привычное звездное небо  по  сравнению с  этим
великолепием было нестерпимо пустынным;  даже могучий Орион был горсткой
жалких искр, не достойной повторного взгляда.
     Через  миг  все  исчезло.  Но  не  совсем.  В  самом центре черного
прямоугольника светилась слабая звездочка. И она двигалась.
     Метеор?  Василий Орлов,  научный руководитель экспедиции,  оторопел
настолько,  что  прошло несколько секунд,  прежде чем  он  вспомнил -  в
безвоздушном пространстве метеоров не бывает.
     Внезапно звездочка растянулась в  светяющуюся черточку и  еще через
несколько мгновений исчезла  за  краем  Юпитера.  Но  Василий Орлов  уже
пришел в себя и вновь стал холодным, бесстрастным наблюдателем.
     Он  понял,  куда летит светящийся объект.  Сомнений не  было -  его
траектория была направлена к Земле.


<ul><a name=34></a><h2>V. ДИТЯ ЗВЕЗД</h2></ul>



<ul><a name=35></a><h2>30. Возвращение домой</h2></ul>

     Он как бы очнулся ото сна - или это было его продолжением? Звездные
Врата захлопнулись позади,  и он вновь был в мире людей -  но уже не как
человек.
     Долго ли он отсутствовал?  Целую жизнь... Нет, даже две жизни: одну
в обычном времени, другую - в обратном.
     Дэвид  Боумен,  командир  и  единственный  уцелевший  член  экипажа
космического  корабля   "Дискавери",   угодил   в   гигантский   капкан,
установленный  три   миллиона  лет   назад  и   настроенный  на   строго
определенный  момент  и  на  совершенно  определенный раздражитель.  Тот
перенес его в иную вселенную,  где он увидел удивительные вещи.  Одни из
них он теперь понимал, понять другие было не суждено.
     Со   стремительным  ускорением  он  мчался  бесконечными  световыми
коридорами,   пока  не  превысил  скорость  света.   Он  знал,  что  это
невозможно,  но знал теперь,  и  как достичь этого.  Справедливо заметил
Эйнштейн: "Господь хитроумен, но не коварен".
     Он   миновал   космический   сортировочный  пункт   -   Центральный
Галактический Вокзал -  и оказался рядом с умирающим светилом,  "красным
гигантом", защищенный неизвестными силами от его ярости.
     Он стал свидетелем парадокса:  увидел солнечный восход над солнцем,
когда спутник гиганта,  "белый карлик",  поднялся в небо - ослепительный
пигмей,  волочащий за  собой огненную приливную волну.  Он  не испытывал
страха,  лишь  удивление,  даже  когда "горошина" повлекла его  вниз,  в
пламенный океан...
     ...  и когда он,  вопреки здравому смыслу, очутился в фешенебельном
гостиничном номере,  в  котором не  было ничего необычного.  Большинство
вещей,  впрочем,  оказалось  подделками:  книги,  журналы,  видеофон,  а
консервные  банки,   несмотря  на  разные  этикетки,  содержали  в  себе
одинаковую пищу,  похожую  по  виду  на  хлеб,  но  на  вкус  совершенно
неописуемую.
     Вначале  ему  показалось,   что  он  стал  экспонатом  космического
зоопарка,  попал в клетку,  тщательно воссозданную по телепередачам.  Он
ждал появления своих новых хозяев и гадал, на что они будут похожи.
     Как  глупо было  ожидать этого!  Теперь он  знал,  что  с  таким же
успехом  можно  разглядывать ветер  или  размышлять  об  истинной  форме
пламени.  Потом его душу и  тело охватила безмерная усталость,  и  Дэвид
Боумен заснул в последний раз в своей жизни.
     Это был странный сон, ибо он не отключился полностью от реальности.
Словно туман, расплывающийся по лесу, что-то мягко проникло в его разум.
Он ощущал это лишь смутно - полный контакт убил бы его столь же быстро и
верно,  как  и  пламя  звезды,  бушующее за  стенами  его  убежища.  Под
бесстрастным испытующим взглядом он не чувствовал ни надежды, ни страха.
     Иногда во  время этого долгого сна ему казалось,  что он проснулся.
Проходили годы:  однажды он  увидел в  зеркале морщинистое лицо  и  едва
узнал себя. Его тело стремительно старилось, стрелки биологических часов
в безумном темпе бежали к последней отметке,  которой им не суждено было
достигнуть.  Ибо  в  этот  самый момент Время остановилось -  и  потекло
вспять.
     Его  память  опустошалась;  в  направляемых извне  воспоминаниях он
снова переживал свое прошлое,  лишаясь знаний и  опыта по  мере быстрого
продвижения к детству.  Но ничто не терялось: все его прежние состояния,
каждое мгновение жизни передавалось в более надежное хранилище.  И в тот
самый  миг,  когда один  Дэвид Боумен перестал существовать,  его  место
занял другой - бессмертный, освобожденный от уз материи.
     Он  был зародышем сверхсущества,  не готового пока родиться.  Сотни
лет он провел без судьбы - помнил прошлое, но не знал настоящего. Он как
бы плыл по течению, превращаясь из куколки в бабочку...
     И вдруг оболочка лопнула,  и в его крохотный мирок вернулось Время.
Перед ним внезапно возник знакомый верный прямоугольник.
     Он видел его на Луне,  встречался с  ним в  системе Юпитера,  и еще
откуда-то  знал,  что предки видели его же очень и  очень давно.  Черная
плита  по-прежнему  хранила  непостижимые тайны,  однако  перестала быть
полной загадкой - некоторые свойства ее стали теперь понятны.
     Это было не  одно тело,  но  множество тел.  И  что бы  ни говорили
приборы,  его геометрические размеры всегда были одни и те же -  те, что
необходимо.
     Как понятно стало теперь математическое соотношение сторон,  начало
квадратичного  ряда  -   1:4:9!   И   как   наивно  было  считать,   что
последовательность кончается здесь, в жалких трех измерениях!
     В  тот  самый  миг,  когда  он  задумался  об  этой  геометрической
простоте,  пустой прямоугольник заполнился звездами.  Гостиничный номер,
если  он  когда-нибудь  действительно  существовал,   исчез:  перед  ним
сверкала спираль Галактики.
     Это могло быть и великолепной,  невероятно точной моделью,  облитой
прозрачным пластиком.  Но нет -  это была реальность,  которую он ощущал
целиком чувствами более острыми,  чем зрение.  Он мог,  если бы захотел,
сосредоточить внимание на любой из ста миллиардов звезд.
     Он  был  здесь -  плыл  в  великом потоке солнц,  на  полпути между
скученными  огнями   центра   Галактики   и   одинокими,   разбросанными
сторожевыми звездами окраины.  А  его родина была там -  на  той стороне
необъятной  небесной  пропасти,  изогнутой  полосы  свободного от  звезд
мрака.  Однажды он  уже  пересек это  пространство,  не  по  своей воле;
теперь,  подготовленный гораздо лучше,  но  все еще не сознающий,  какие
силы им движут, он должен был преодолеть его снова...
     Галактика ринулась на  него  из  воображаемой рамы,  в  которую  ее
заключил его разум;  мимо него самого, казалось на бесконечной скорости,
проносились звезды и туманности.  Перед ним внезапно вспыхивали солнца -
и тут же охлопывались позади, когда он проскальзывал прямо сквозь них.
     Звезд стало меньше.  Млечный Путь  превратился в  бледную тень того
великолепия,  которое он знал -  и которое когда-нибудь вновь увидит. Он
вернулся в космос людей, в то самое место, откуда - несколько секунд или
столетий назад - начался его путь.
     Он  ярко  воспринимал окружающее,  причем  гораздо сильнее,  чем  в
прежнем существовании,  сознавал мириады объектов внешнего мира.  Он мог
сосредоточиться на  любом из них,  углубляясь почти бесконечно,  пока не
наталкивался     на      фундаментальную,      гранулярную     структуру
пространства-времени, глубже которой был только хаос.
     Он мог перемещаться -  но не знал,  как это ему удается. Но знал ли
он это раньше,  когда обладал телом?  Путь команд от мозга к конечностям
был тайной, над которой он никогда не задумывался.
     Ничтожное усилие  воли,  и  спектр  близкой звезды приобрел голубое
смещение -  именно такое,  какое ему  хотелось.  Он  двигался к  ней  со
скоростью,  не  так  уж  далекой от  световой;  и  хотя при  желании мог
перемещаться еще быстрее,  он  пока не спешил.  Предстояло освоить много
информации,  многое обдумать -  и  еще  больше приобрести.  Это,  как он
теперь понимал,  и  было его нынешней целью;  но  он знал,  что это лишь
часть плана, гораздо более всеобъемлющего, который станет ему известен в
надлежащее время.
     Он  не  думал ни  о  Звездных Вратах,  захлопнувшихся позади,  ни о
беспокойных существах,  дрейфующих рядом  с  ними  на  своих примитивных
космолетах.  Они были частью его памяти, но сейчас чувства гораздо более
сильные звали его домой, в мир, который он уже и не думал увидеть.
     Он слышал мириады его голосов - они становились все громче. Планета
приближалась,   превращаясь  из  затерянной  в  блеске  Солнца  точки  в
светяющееся круглое облачко и, наконец, в прекрасный бело-голубой диск.
     Внизу,  на  перенаселенной планете,  знали о  его  приближении.  На
экранах   радаров   вспыхивали  сигналы   тревоги,   огромные  телескопы
обшаривали небо. Прошлая история человечества близилась к завершению.
     Он  почувствовал,  как  в  тысяче километров под  ним  проснулась и
заворочалась  на   орбите  смерть.   Но  сконцентрированная  энергия  не
представляла опасности - наоборот, можно было ее использовать.
     Он проник в мешанину механизмов - примитивных, устроенных по-детски
наивно.   Обращать  на  них  внимание  не  следовало.   Оставалось  одно
препятствие -  простое реле,  замыкавшее два  контакта.  Пока  они  были
разъединены, взрыва произойти не могло.
     Он сделал мысленное усилие и  впервые в своей нынешней жизни познал
отчаяние  и  неудачу.   Выключатель,  масса  которого  составляла  всего
несколько граммов, не поддался. Он мог пока управлять лишь энергией, мир
материи был ему неподвластен.  Но выход был.  Ему предстояло еще многому
научиться.
     Заряд энергии, который он направил в реле, был настолько велик, что
провода едва не расплавились прежде, чем сработал спусковой механизм.
     Медленно  тянулись  микросекунды.   Забавно  было  следить,  как  в
смертоносных  зарядах  накапливается  энергия  -  словно  тонкую  спичку
поднесли к пороховой бочке...
     Над  погруженным  в   сон  полушарием  на   короткое  время  взошла
искусственная заря,  порожденная  неслышимым  взрывом  многих  мегатонн.
Подобно возрождающемуся в пламени фениксу,  он впитал в себя необходимую
энергию.  Атмосфера,  служившая планете  щитом  от  стольких опасностей,
приняла основной удар излучения.  Однако те люди и животные,  которым не
повезло, навсегда потеряли зрение.
     Казалось,  потрясенная  Земля  онемела.  Прекратились  передачи  на
средних и длинных волнах; лишь УКВ-излучение проникало сквозь охватившее
планету  невидимое,   медленно  распадающеся  зеркало,  однако  диапазон
передач был так узок,  что он  их  не  слышал.  Несколько мощных радаров
по-прежнему следили за  ним,  но  его это не  беспокоило.  Их легко было
нейтрализовать,  однако даже этого он  не  стал делать.  И  если на пути
появятся новые бомбы, их он тоже проигнорирует. Энергия пока есть.
     По широкой спирали он начал спуск в мир своего детства.


<ul><a name=36></a><h2>31. Диснейвилл</h2></ul>

     В конце столетия один философ заметил -  и был тут же раскритикован
в пух и прах, - что Уолт Дисней сделал больше для счастья людей, чем все
религиозные проповедники за всю историю человечества.  А  спустя полвека
после смерти Диснея его фантазии ожили во Флориде.
     Открытый в  восьмидесятые годы "Экспериментальный прототип общества
будущего" являл  собой  выставку передовой технологии и  грядущего быта.
Однако его  основатели понимали,  что  ЭПОБ  только тогда  выполнит свою
задачу, когда хотя бы частично станет настоящим городом. Создание города
завершилось к  концу века:  его население достигло двадцати тысяч,  и он
получил имя Диснейвилл.
     Чтобы  здесь поселиться,  необходимо было  преодолеть невообразимое
количество формальностей.  Неудивительно,  что  средний возраст тут  был
самым высоким в США, а медицинское обслуживание - самым передовым.
     Создатели  этой  комнаты  постарались,   чтобы  она  не   выглядела
больничной  палатой,   и   лишь  некоторые  приспособления  выдавали  ее
назначение.  Кровать  располагалась  в  полуметре  от  пола,  на  случай
падения;  однако для удобства сестры ее можно было поднимать и опускать.
Ванна была врезана в  пол и  снабжена поручнями и  сиденьем,  чтобы даже
детям и  старикам было  легко ею  пользоваться.  На  полу  лежал толстый
ковер,  но  поскользнуться на нем было невозможно.  Не было в  комнате и
острых углов, а телекамера была спрятана настолько искусно, что никто бы
не заподозрил ее присутствие.
     Были здесь и  личные вещи:  стопка старых книг в углу,  а в рамке -
первая  страница  одного  из  последних типографских выпусков  "Нью-Йорк
тайме" с  заголовком:  "Космический корабль США летит к Юпитеру".  Рядом
две фотографии:  на одной запечатлен юноша лет двадцати,  на другой - он
же, но гораздо старше и в скафандре.
     Перед телеэкраном сидела седая миниатюрная женщина. Хотя семидесяти
ей еще не было,  выглядела она старше. Посмеиваясь над комедией, которую
показывали,   она  все  время  поглядывала  на   дверь,   будто  ожидала
посетителя. Рука ее сжимала набалдашник прислоненной к креслу трости.
     Тем не менее она вздрогнула,  когда дверь открылась и вошла сестра,
катившая перед собой столик на колесиках.
     - Пора  завтракать,  Джесси,  -  сказала  сестра.  -  Завтрак очень
вкусный.
     - Я не хочу есть.
     - Почему?
     - Я не голодна, А вы бываете голодной?
     Столик остановился,  крышки над  тарелками приподнялись.  Сестра не
коснулась даже  кнопок  управления.  Она  стояла  неподвижно,  глядя  на
трудную пациентку.
     В  комнате,  расположенной метрах в  пятидесяти от  палаты,  техник
сказал врачу, указывая на экран:
     - Теперь смотри.
     Джесси схватила трость и  с  неожиданной силой  вонзила ее  в  ногу
сестры.  Та  на это никак не прореагировала и  произнесла примирительным
тоном:
     - Видите, как вкусно? Ешьте, дорогая.
     На  лице Джесси появилась хитрая улыбка,  но она послушно принялась
за еду.
     - Вот так,  - сказал техник. - Она все понимает. Она гораздо умнее,
чем прикидывается.
     - А остальные?
     - Остальные действительно верят, что это сестра Вильяме.
     - Ну что ж.  Посмотри,  как она радуется,  что перехитрила нас. Она
ест, значит, мы своего добились. Но надо предупредить сестер.
     - Конечно.  В  следующий раз это может оказаться не  голограмма,  а
живой человек. Если кто-нибудь пострадает, нас затаскают по судам.


<ul><a name=37></a><h2>32. Хрустальный источник</h2></ul>

     Индейцы и  переселенцы из  Луизианы утверждали,  что он  бездонный.
Разумеется,  это была чепуха.  Достаточно надеть маску и  нырнуть,  и ты
увидишь   обрамленную  осокой   небольшую  пещеру,   из   которой  течет
поразительная  по   своей  прозрачности  вода.   Из  глубины  пещеры  на
ныряльщика глядели глаза Чудовища.
     Два  темных  неподвижных круга  -  чем  еще  они  могли  быть?  Они
придавали каждому  погружению элемент  риска:  Чудовище в  любой  момент
могло покинуть свое  укрытие и,  распугивая рыбешку,  ринуться за  более
крупной добычей.  И  никто не  убедил бы  Бобби и  Дэвида,  что осока не
скрывает ничего более опасного, чем, скажем, украденный велосипед... Тем
не менее дно Хрустального источника оставалось недостижимым.
     Но  теперь он  готов был  открыть свои тайны:  возможно,  легенды о
сокровище конфедератов,  несмотря на  утверждения местных  историков,  -
вовсе не  сказка.  И  еще  есть надежда обнаружить и  отнести потом шефу
полиции хотя бы несколько орудий последних преступлений.
     Небольшой компрессор,  который Бобби,  старший по возрасту и  более
опытный из ныряльщиков,  нашел среди хлама в  гараже и  с  трудом завел,
пыхтел рядом. Каждые несколько секунд он кашлял облачком сизого дыма, но
не останавливался.
     - А  если  и  остановится?  -  сказал  Бобби.  -  Даже  девчонки из
"Подводного театра" проплывают по  пятьдесят метров  без  всяких трубок.
Что мы, хуже? Никакой опасности нет.
     Почему же тогда,  подумал Дэвид,  мы не сказали маме,  куда идем, и
дождались,  пока папа уехал на очередной запуск? Всерьез он, конечно, не
беспокоился: Бобби всегда знал, что делает. Наверно, здорово, когда тебе
семнадцать и  ты все знаешь.  Вот только лучше бы он не тратил так много
времени на эту глупую Бетти Шульц.  Да,  она красивая,  но, черт возьми,
она же девчонка! Улизнуть от нее сегодня едва удалось.
     Дэйв привык к роли подопытного кролика:  такова судьба всех младших
братьев.   Он  нацепил  маску,  одел  ласты  и  скользнул  в  кристально
прозрачную воду.
     Бобби  протянул  ему  конец  шланга  с  приделанным к  нему  старым
загубником. Дэйв вдохнул и поморщился.
     - Вкус отвратительный.
     - Ничего, приспособишься. Ныряй, но не глубже карниза. За давлением
я слежу. Когда дерну за шланг, поднимайся.
     Дэйв  погружался  без  спешки.  Кругом  простиралась страна  чудес.
Краски ее,  в  отличие от  коралловых рифов  Ки-Уэста,  были  спокойные,
однотонные.  В море все живое крикливо переливается всеми цветами радуги
- здесь же  присутствовали лишь  мягкие оттенки голубого и  зеленого.  И
рыбы тут были похожи на рыб, а не на тропических бабочек.
     Он  медленно скользил вниз,  иногда останавливаясь,  чтобы глотнуть
воздуха  из  тянувшегося  за  ним  шланга.   Чувство  свободы  было  так
восхитительно,  что он почти не ощущал маслянистого привкуса.  Достигнув
карниза,  оказавшегося на  деле  затонувшим бревном,  облик  которого до
неузнаваемости исказили обосновавшиеся на нем водоросли, он огляделся.
     Источник   был   открыт   его   глазам   целиком   -    вплоть   до
противоположного, поросшего зеленым обрыва, до которого было метров сто,
никак не  меньше.  Рыб  не  было  видно -  лишь вдалеке проплыла стайка,
похожая в лучах солнца на брошенную в поток пригоршню серебряных монет.
     Там,  где  воды источника начинали свой путь к  морю,  Дэйв заметил
старого  знакомого.  Небольшой крокодил  ("Небольшой?  -  заявил  как-то
Бобби.  -  Да  он больше меня!") неподвижно висел в  воде,  лишь нос его
высовывался  наружу.   Они  никогда  его  не   беспокоили,   он  отвечал
взаимностью.
     Бобби наверху нетерпеливо дернул за шланг. Дэйв охотно устремился к
поверхности - до спуска он не предполагал, как холодно на такой глубине.
К тому же его слегка подташнивало. Но горячее солнце быстро восстановило
силы.
     - Это  очень  просто,  -  сказал  Бобби,  возбужденный  предстоящим
погружением.  - Отворачивай кран, но следи, чтобы стрелка не заходила за
красную черту.
     - А ты пойдешь глубоко?
     - Если захочу, то до самого дна.
     Дэйв не принял ответа всерьез:  оба они знали, что такое давление и
отравление азотом.  Да  и  длина  старого садового шланга  не  превышала
тридцати метров. На первый раз этого достаточно.
     Дэйв с  привычным завистливым восхищением следил,  как  его любимый
старший  брат  вновь  бросает вызов  природе.  Легко,  как  рыба,  Бобби
соскользнул  в  голубой  загадочный  мир.   Спустя  некоторое  время  он
обернулся и  ткнул  пальцем в  шланг,  показывая,  чтобы  Дэйв  прибавил
давление.
     Несмотря на  внезапную головную боль,  Дэйв исполнил свой долг.  Он
поспешил  к  древнему  компрессору  и  открыл  кран  до  упора.  Стрелка
пересекла  смертельный предел  -  пятьдесят  частиц  окиси  углерода  на
миллион.
     Уверенно уходя вниз,  залитый лучами солнца,  Бобби скрылся от него
навсегда.  Восковая фигура в  гробу ничего общего с Робертом Боуменом не
имела.


<ul><a name=38></a><h2>33. Бетти</h2></ul>

     Зачем он вернулся сюда, подобно неспокойному духу? Он не подозревал
о  конечной точке своего путешествия,  пока из  леса на  него не  глянул
круглый глаз Хрустального источника.
     Он  властвовал над  миром и  одновременно был  парализован чувством
нестерпимой тоски, которое не посещало его долгие годы. Время залечивает
любые раны. И все же ему казалось, что только вчера он стоял, рыдая, над
изумрудно-зеленым  зеркалом  источника,  отражавшим  покрытые  бородатым
испанским мхом кипарисы. Что с ним происходит?
     А  невидимый поток уже подхватил его и  повлек на север,  к столице
штата. Он что-то искал, но что?
     Ни  один прибор уже не  в  силах был его обнаружить.  Он не излучал
энергии - он этому научился, теперь он распоряжался своей энергетикой не
хуже, чем некогда - собственными конечностями.
     Подобно туманной дымке,  он  проникал в  недра  защищенных от  всех
катастроф сейфов,  пока  не  очутился,  наконец,  в  дербях  электронной
памяти.   Стоявшая  перед  ним  задача  была  посложнее,   чем  взорвать
примитивную атомную бомбу,  и  отняла у него больше времени.  Разыскивая
нужную информацию, он допустил незначительную ошибку, но даже не стал ее
исправлять.  Никто так и не понял, почему месяц спустя триста флоридских
налогоплательщиков,  чьи имена начинались на букву "Ф",  получили чек на
сумму в один доллар каждый.  Поиск причин обошелся бы гораздо дороже,  и
озадаченные инженеры  возложили  в  конце  концов  вину  на  космическое
излучение, что, в общем-то, почти соответствовало истине...
     За несколько миллисекунд он перенесся из Таллахасси в  дом э 634 по
Саус Магнолиа-стрит в  Тампе.  Адрес не изменился -  он напрасно потерял
время,   пытаясь  отыскать  новый.   Впрочем,  он  и  не  собирался  его
разыскивать, пока не занялся этим.
     Бетти Фернандес (в девичестве Шульц), несмотря на троих детей и два
аборта,  сохранила свою красоту.  Сейчас она  пребывала в  задумчивости:
телепрограмма навеяла воспоминания, одновременно радостные и горькие.
     Это   был  специальный  выпуск  новостей,   посвященных  загадочным
событиям  последних  двенадцати  часов.  События  начались  с  сообщения
"Леонова" о  непонятном излучении,  возникшем в системе Юпитера.  Нечто,
устремившись к  Земле,  взорвало по  дороге  орбитальную ядерную  бомбу,
причем  ни   одно  правительство  не   соглашалось  признать  ее   своей
собственностью.
     Телекомментаторы   извлекли   из    архивов    древние,    когда-то
сверхсекретные записи -  некоторые еще даже на пленке,  -  запечатлевшие
открытие ЛМА-1.  И  вот телевизор,  наверно,  в пятидесятый раз повторил
пронзительный радиоклич,  который бросил к  Юпитеру на  заре лунного дня
Монолит. И Бетти снова слушала интервью с экипажем "Дискавери".
     Зачем она это смотрит?  Все записи у  нее есть (хотя она никогда не
смотрела их в присутствии Хосе).  Чего-то,  видимо,  ждет: Бетти даже не
сознавала, насколько властно прошлое владеет ее чувствами.
     Как и следовало ожидать,  на экране появился Дэйв. Это интервью для
Би-би-си  она знала почти наизусть.  Дэйв пытался ответить,  обладает ли
ЭАЛ самосознанием.  В  отличие от последних кадров,  переданных с  борта
обреченного "Дискавери",  здесь он был молодым,  очень похожим на Бобби,
каким она его помнила.
     Слезы исказили изображение. Нет, это помехи. Звук тоже поплыл.
     Дэйв шевелил губами, но она ничего не слышала. Его лицо расплылось,
растаяло. Потом опять появилось, снова не в фокусе. Звука по-прежнему не
было.
     Где они откопали это фото?  Дэйв -  но еще мальчишка. Он смотрел на
нее с экрана через разделившую их реку времени.
     И вдруг губы его шевельнулись.
     - Привет, Бетти, - сказал он.
     Слагать слова в  предложения и  произносить их с помощью телевизора
было нетрудно.  Гораздо труднее было приспособиться к  черепашьему темпу
человеческого мышления. Ждать ответа целую вечность...
     У Бетти Фернандес был сильный характер.  Кроме того,  она была умна
и,   хотя  уже  двенадцать  лет  нигде  не  работала,  не  забыла  своей
специальности   инженера-компьютерщика.    Сейчас   ей   демонстрировали
очередное  компьютерное  чудо:   так  и  надо  воспринимать  это,   а  о
подробностях подумать потом.
     - Дэйв? - спросила она. - Это действительно ты?
     - Не убежден,  -  монотонным голосом ответило изображение.  -  Но я
помню Дэйва Боумена и все, что с ним связано.
     - Он умер?
     Ответить на этот вопрос было не так легко.
     - Да,  если говорить о его теле.  Но это неважно. Все, чем был Дэйв
Боумен, стало частью меня.
     Бетти перекрестилась - научилась этому у Хосе. И прошептала:
     - Значит, ты... дух?
     - Пожалуй, лучше не скажешь.
     - Зачем ты вернулся?
     - И правда,  Бетти,  зачем?  Может,  ты это скажешь? Однако одну из
причин знал и  он  сам,  как можно было понять из  появившихся на экране
картин.  Дух покинул тело не окончательно,  оно еще сохраняло власть. Ни
одна телекомпания в мире не рискнула бы демонстрировать разыгравшиеся на
экране откровенные сцены.
     Некоторое время Бетти смотрела -  улыбаясь и смущаясь одновременно.
Потом опустила глаза, но не со стыдом, а с печалью.
     - Значит,  то,  что  рассказывают про ангелов,  -  это неправда,  -
сказала она.
     Разве я ангел?  -  подумал он.  Теперь он уже понимал, зачем явился
ей, ощущал, как печаль и желание толкают его к свиданию с прошлым. Самой
сильной в  его жизни была страсть к  Бетти;  чувства вины и  утраты лишь
усиливали ее.
     Она никогда не говорила, кто как любовник был лучше - он или Бобби;
а  он,  будто соблюдая негласный договор,  никогда об этом не спрашивал.
После смерти Бобби прошло всего два года,  Дэйву было только семнадцать,
когда у них все началось.  Они жили одной иллюзией,  ища в объятиях друг
друга лекарство от одной в той же раны.
     Продолжаться до бесконечности это,  разумеется,  не могло.  Но след
остался  навсегда.   Более  десяти  лет  в   его  сексуальных  мечтаниях
присутствовала только Бетти -  сравнить с ней других было невозможно. Он
давно осознал,  что другой такой женщины никогда не  найдет.  И  никого,
кроме них двоих, не навещал один и тот же обожаемый призрак...
     Фантазии  Дэйва  исчезли  с  экрана.  На  миг  проступила программа
новостей,  зависший  над  Ио  "Леонов"...  Потом  вернулось лицо  Дэвида
Боумена. Его черты менялись. Десятилетний мальчик, двадцатилетний юноша,
тридцатилетний мужчина...  На  какой-то  момент -  ей  стало жутко -  на
экране возникло лицо морщинистой мумии,  пародия на внешность того, кого
она некогда знала.
     - Прежде  чем  попрощаться,  хочу  спросить одну  вещь.  Ты  всегда
говорила, что Карлос - сын Хосе. Но я всегда сомневался. Скажи правду.
     На   минуту  ему   снова   стало   восемнадцать.   Бетти  Фернандес
вглядывалась в  глаза юноши,  которого когда-то  любила.  Ей  захотелось
увидеть его целиком, не только лицо.
     - Это твой сын, Дэвид, - шепнула она.
     Лицо пропало,  продолжалась нормальная передача.  Когда час  спустя
Хосе Фернандес тихо вошел в комнату,  Бетти все еще глядела на экран. Он
поцеловал ее в затылок, но она даже не повернулась.
     - Ты никогда не поверишь, что я сделала только что.
     - Да?
     - Соврала призраку.


<ul><a name=39></a><h2>34. Прощание</h2></ul>

     Когда в  1997 году Американский институт аэронавтики и астронавтики
опубликовал  свой   противоречивый  обзор  "Полвека  исследований  НЛО",
нашлись  критики,  утверждавшие,  что  подобные  объекты  наблюдались на
протяжении многих  веков  и  у  "летающей тарелки",  замеченной Кеннетом
Арнольдом  в  1947  году,  была  масса  предшественников.  Еще  на  заре
человечества в небесах время от времени появлялись странные предметы, но
до середины XX века это было редко и никого особенно не интересовало.  И
только тогда они привлекли внимание ученых и публики,  став,  по-другому
не скажешь, предметом религиозного поклонения.
     Причины  понятны:  с  появлением  гигантских  ракет  и  космических
аппаратов человек стал  все  чаще задумываться об  иных мирах.  Сознание
того,  что  посланцы  человечества  вот-вот  выйдут  за  пределы  родной
планеты,  подсказывало неизбежный вопрос:  возможно, и нам следует ждать
гостей?  Возникла и  надежда (вслух о  ней,  правда,  говорили нечасто):
инопланетяне,  быть может, научат человечество, как залечить самому себе
нанесенные раны, и уберегут от грядущих катастроф...
     Каждый,  кто  знаком  с  началами  психологии,  без  труда  сделает
следующее предсказание:  раз уж появилась нужда в пришельцах, она вскоре
будет удовлетворена.  Во  второй половине XX  века на  Земле наблюдались
тысячи НЛО.  Сотни очевидцев рассказывали о  контактах с инопланетянами,
похищениями,  прогулках по  небесам и  даже  о  медовых месяцах вдали от
Земли.  И  то,  что  эти  истории всякий раз  оказывались либо заведомой
ложью,  либо галлюцинацией,  нисколько не разочаровывало верующих. Слова
тех,  кто видел города на обратной стороне Луны,  не подвергали сомнению
даже после полетов "Аполлонов";  женщинам,  выходившим замуж за  жителей
Венеры,  верили даже  тогда,  когда было доказано,  что  температура там
выше, чем у расплавленного свинца.
     Когда АИАА опубликовал свой обзор,  ни один серьезный ученый,  даже
из тех, кто поддерживал когда-то эту идею, уже не верил, что НЛО связаны
с внеземными цивилизациями.  Доказать это,  разумеется,  невозможно:  из
миллиарда НЛО,  наблюдавшихся за  тысячу лет,  один вполне мог оказаться
космическим кораблем. Однако публика постепенно утратила к ним интерес -
ни  радары,  ни  орбитальные телекамеры  упорно  ничего  не  показывали.
Конечно,  поклонники культа не  отступились,  черпая веру в  публикуемых
время от времени старых, давным-давно опровергнутых сообщениях.
     Когда информация о ЛМА-1 стала достоянием гласности, грянул дружный
хор голосов:  "Я же говорил!" Теперь нельзя было отрицать, что пришельцы
посетили Луну и,  видимо,  Землю всего-навсего три  миллиона лет  назад.
Небеса тут же  наводнили флотилии НЛО;  оставалось лишь удивляться,  что
следящие  системы  трех  сверхдержав,   способные  отыскать  в   космосе
шариковую ручку,  опять  оказались бессильны.  Впрочем,  довольно  скоро
явления  НЛО   вернулись  к   обычному  минимуму,   вполне   объяснимому
астрономическими, метеорологическими и техногенными причинами.
     И  вот  все  началось снова.  На  сей  раз  ошибки быть  не  могло:
информация исходила из официальных источников. К Земле приближался самый
настоящий Неопознанный Летающий Объект.
     Первые  данные  оптических  наблюдений поступили  спустя  несколько
минут после сообщения "Леонова";  непосредственные контакты начались уже
через  считанные часы.  Бывший биржевой клерк прогуливал своего бульдога
по Йоркшир-Мурз,  когда рядом с  ним приземлился дисковидный космический
корабль и  энлонавт,  выглядевший -  если не  считать заостренных ушей -
совсем  как  человек,   осведомился,   как  попасть  на   Даунинг-стрит.
Представитель человечества был поражен настолько,  что смог лишь махнуть
тростью в направлении Уайтхолла. Истинность происшедшего подтверждал тот
факт, что бульдог теперь отказывается от пищи.
     На  учете бывший биржевый клерк не  состоял,  как удалось выяснить;
однако те, кто безоговорочно поверил в его рассказ, довольно скептически
отнеслись к  еще одному сообщению.  Баскский пастух,  как обычно,  вез в
горах контрабанду и с великим облегчением понял, что повстречавшиеся ему
двое в  штатских плащах и,  как он описывал,  "с пронизывающим взглядом"
вовсе не пограничники. Они всего лишь поинтересовались, как добраться до
штаб-квартиры ООН.
     Они,  как  стало известно,  превосходно говорили на  языке басков -
одном из самых сложных,  не имеющих аналогов в мире.  После этого нельзя
было не признать, что космические пришельцы - прекрасные лингвисты, хотя
в их географических познаниях обнаруживаются зияющие пробелы.
     Так  оно  и  продолжалось,  случай за  случаем.  Лишь  некоторые из
участников  контактов  врали  или  страдали  психическим  расстройством.
Большей частью они искренне верили в то,  что рассказывали,  и повторяли
то  же  самое даже под  гипнозом.  А  кое-кто стал жертвой розыгрыша или
невероятного    совпадения,     как    это    произошло    с     группой
любителей-археологов,   наткнувшейся  в  Сахаре  на  декорации,  которые
оставил  там  знаменитый постановщик научно-фантастических фильмов почти
сорок лет назад.
     И  только в  самом начале и в самом конце его путешествия кто-то из
людей догадывался о его присутствии - ему так хотелось.
     Мир  принадлежал ему  целиком,  без всяких запретов и  ограничений.
Мир, который надо было исследовать и познать. Вначале он верил, что лишь
удовлетворяет прежние мечты,  посещая места,  в  которых не был в  своей
прошлой жизни.  И  только много  позже  осознал,  что  его  молниеносные
перемещения по планете преследуют и иные цели.
     Его ненавязчиво использовали в качестве зонда, изучая таким образом
все аспекты человеческой жизни.
     Им  руководили настолько умело,  что он почти не замечал этого.  Он
был как собака на поводке,  которая бегает, как ей вздумается, но только
там,  где надо ее хозяину.  Он мог выбирать -  пирамиды, Большой Каньон,
умытые лунным светом снега  Эвереста были  открыты ему  так  же,  как  и
картинные галереи и  концертные залы...  Но  он  не  заглянул бы туда по
своей воле.
     Как не стал бы посещать многочисленные заводы и  фабрики,  тюрьмы и
больницы,  ипподром и Овальный кабинет Белого дома.  Его не интересовали
кровавая локальная война в Азии,  оргия в Беверли-Хиллс,  архивы Кремля,
библиотека Ватикана, священный черный камень Кааба в Мекке...
     Память  о  некоторых таких  визитах как  будто  стерлась.  Или  его
защищал  некий  ангел-хранитель?  Например,  что  делал  он  в  музее  в
Олдювай-гордж?  Происхождение человека занимало его не более, чем любого
другого Homo sapiens. Ископаемые были для него пустым звуком. Однако вид
знаменитых  черепов,   которые  охранялись  как  царские  драгоценности,
породил в  памяти странный отзвук,  вызвал волнение,  которое он  не мог
объяснить.  Он  испытал  странное чувство возвращения в  прошлое,  какое
бывает у человека, вернувшегося домой спустя много лет и увидевшего, что
там поменяли обои и мебель и даже перестроили лестницу.
     Вокруг  лежала поверхность планеты -  враждебная,  выжженная земля.
Куда  девались  ее  плодородные равнины?  Где  мириады  травоядных,  что
паслись здесь три миллиона лет назад?
     Три миллиона лет...  Откуда он это знает? Вопрос ушел в пустоту, но
тут  же  перед  ним  возникли знакомые очертания черного прямоугольника.
Приблизившись,  он  увидел  в  черной  глубине  туманный  образ,  словно
отражение в склянке чернил...
     Грустные,   удивленные  глаза  смотрели  на  него  из-под  низкого,
заросшего волосами лба.  Смотрели в  будущее,  которого им  не дано было
увидеть. Будущим был он, рожденный сто тысяч поколений спустя.
     История  началась там  и  тогда:  по  крайней мере  это  он  теперь
понимал. Но почему от него все еще скрывают другие секреты?..
     Лишь  одно  дело осталось ему  на  Земле.  Он  был  еще  достаточно
человеком, чтобы отложить это напоследок.

     "Что с ней происходит?" -  спросила себя дежурная сестра, направляя
телекамеру на  старуху.  Конечно,  от  нее можно ждать всего,  но  чтобы
разговаривать со  своим слуховым аппаратом...  Любопытно,  что  она  там
говорит?
     Микрофон был недостаточно чуток,  чтобы разобрать слова, но вряд ли
это было так важно.  Джесси Боумен редко выглядела такой умиротворенной.
Хотя глаза ее  были закрыты,  но лицо расплылось в  блаженной улыбке,  а
губы что-то шептали.
     Потом  началось  такое,   о  чем  сестра  никогда  не  рискнула  бы
докладывать:   можно  запросто  потерять  диплом.   Медленными  толчками
расческа,  лежавшая до этого на столе,  поднялась в воздух, будто взятая
невидимыми неловкими пальцами.
     С первой попытки она промахнулась;  потом стала расчесывать длинные
серебристые пряди, задерживаясь там, где волосы спутались.
     Джесси  Боумен  замолчала,   но  по-прежнему  улыбалась.   Движения
расчески стали плавными и уверенными.
     Сколько это продолжалось,  сестра не  знала.  Опомнилась она,  лишь
когда расческа вновь заняла свое законное место на столе.
     Десятилетний Дэйв Боумен выполнил столь не любимую им, но обожаемую
его  мамой  обязанность.  А  Дэвид  Боумен,  у  которого теперь не  было
возраста, впервые справился с непокорной материей.
     Джесси Боумен все  еще  улыбалась,  когда  в  комнату вошла сестра.
Сестра была слишком напугана, чтобы торопиться. Но никакого значения это
уже не имело.


<ul><a name=40></a><h2>35. Восстановление</h2></ul>

     Охватившее  Землю  возбуждение не  передавалось экипажу  "Леонова",
отделенному от нее многими миллионами километров.  Разумеется,  на борту
корабля  с  интересом следили  за  дебатами в  ООН,  слушали  интервью с
известными учеными, рассуждения комментаторов и противоречивые сообщения
тех, кто вступил в контакт с НЛО. С интересом, но несколько отстраненно.
Все это шло мимо них.  Загадка -  она же  Большой Брат -  по-прежнему не
реагировала на  их присутствие.  Ирония судьбы:  они прилетели с  Земли,
чтобы решить проблему,  ключ к  решению которой,  как теперь выяснилось,
находится там, откуда они стартовали.
     Оставалось благодарить Природу за  то,  что скорость света все-таки
ограничена:  поэтому прямые интервью с  борта "Леонова" были невозможны.
Тем не менее журналисты донимали Флойда таким количеством вопросов,  что
он в конце концов не выдержал и объявил забастовку. Говорить больше было
нечего - все, что он знал, он повторил десятки раз.
     К тому же на борту было немало работы. "Леонов" должен быть готов к
возвращению,  как только откроется стартовое окно.  Время в запасе было:
даже месячная отсрочка лишь немного продлила бы путешествие. Но людям не
терпелось домой.  Для  Чандры,  Курноу и  Флойда полет к  Юпитеру прошел
незаметно,  однако остальные были  твердо намерены двинуться в  обратный
путь, как только позволят законы небесной механики.
     Судьба "Дискавери" оставалась неопределенной.  Топлива в баках было
в обрез, даже если корабль стартует гораздо позже "Леонова" и полетит по
длинной,  наиболее экономичной траектории.  Он придет к цели,  лишь если
компьютер  вновь  обретет  возможность  действовать самостоятельно.  Без
помощи ЭАЛа пришлось бы опять оставить "Дискавери" в системе Юпитера.
     Любопытно  и  трогательно было  наблюдать  возрождение электронного
мозга: весь путь он проходил на глазах. Сначала - ребенок с несомненными
дефектами  умственного развития,  затем  -  юноша,  ошеломленный тайнами
мира,  и,  наконец,  слегка снисходительный взрослый.  Флойд  знал,  что
подобные антропоморфические сравнения неправомерны,  но  избежать их  не
мог.
     Иногда  ситуация  казалась  ему  до  боли  знакомой.  Сколько  было
видеопостановок,  в которых всезнающие последователи легендарного Фрейда
помогали подросткам избавиться от  их  комплексов!  Сейчас нечто похожее
происходило неподалеку от Юпитера.
     Электронный психоанализ шел со скоростью, недоступной человеческому
восприятию.   Каждую   секунду   миллиарды  битов   информации  в   виде
диагностических   и    восстановительных   тестов   проносились   сквозь
электронные  клетки,   обнаруживая  и   устраняя   возможные   источники
нарушений.  Хотя  большая  часть  программ  была  опробована  на  земном
близнеце ЭАЛа  -  САЛ-9000,  невозможность прямого  диалога между  двумя
компьютерами составляла  серьезное  препятствие.  Иногда  консультации с
Землей занимали часы.
     Несмотря  на  все  усилия  Чандры,  восстановление компьютера  было
далеко  не  закончено.   ЭАЛ  все  еще  страдал  идиосинкразией,  иногда
полностью  игнорируя  устную  речь,  хотя  всегда  отзывался на  кодовый
сигнал,  от кого бы тот ни исходил, информация, которую он выдавал, тоже
бывала странной.
     Иногда он отвечал вслух,  но не показывал ответ на дисплее.  Иногда
отказывался  печатать  на  принтере.   И   все  это  без  извинений  или
комментариев.
     Нельзя сказать,  чтобы он не подчинялся командам.  Скорее, выполнял
их  без  особой охоты,  если  дело  касалось определенного круга  задач.
Всегда находился способ заставить его работать -  "уговорить не дуться",
как выразился однажды Курноу.
     Неудивительно,  что  нервы  у  Чандры  стали  сдавать.  Когда  Макс
Браиловский без  всякого злого  умысла вспомнил старую газетную сплетню,
Чандра едва не взорвался.
     - Доктор Чандра!  А  правда,  что вы  назвали свой компьютер ЭАЛом,
чтобы затмить Ай-би-эм?
     - Чепуха! Я боролся с этой выдумкой много лет! ЭАЛ - прямой потомок
Ай-би-эм.  Мне  казалось,  каждому умному человеку известно,  ЭАЛ значит
"эвристический алгоритм".
     Как бы то ни было,  Флойд полагал, что у "Дискавери" есть лишь один
шанс из пятидесяти вернуться домой.  И  вдруг Чандра обратился к  нему с
неожиданным предложением.
     - Доктор Флойд, можно поговорить с вами? Даже теперь, после месяцев
совместного полета,  Чандра  обращался ко  всем  подчеркнуто официально.
Даже Жене, всеобщей любимице, он говорил не иначе как "мэм".
     - Конечно. В чем дело?
     - Я  закончил программирование шести наиболее оптимальных вариантов
траектории возвращения. Мы проверили пять из них.
     - Отлично.  Убежден,  что  никто в  Солнечной системе не  сделал бы
больше.
     - Спасибо.  Но  вы  не  хуже  меня  знаете,  что  предусмотреть все
невозможно.  ЭАЛ,  разумеется,  будет  работать прекрасно и  справится с
любыми неожиданностями.  Но  он  бессилен против таких  неполадок,  как,
скажем, обрыв провода или заевший выключатель, который легко исправить с
помощью отвертки.
     - Да, меня это беспокоит тоже. Но что тут можно поделать?
     - Есть простой выход.  Я  остаюсь на "Дискавери".  В  первый момент
Флойду показалось,  что собеседник сошел с  ума.  Потом он  отбросил эту
мысль.  Действительно,  человек  -  это  самый  совершенный  прибор  для
устранения всяческих неисправностей,  и  присутствие его на  борту может
гарантировать успех полета. Однако возражения были слишком серьезны.
     - Интересная мысль,  -  осторожно сказал  он.  -  Мне  нравится ваш
энтузиазм. Но все ли вы предусмотрели?
     Вопрос можно было не задавать. Разумеется, Чандра предусмотрел все.
     - Вы  проведете  в   одиночестве  более  трех  лет!   А  вдруг  вам
понадобится медицинская помощь?
     - Придется рискнуть.
     - А вода и продукты? На "Леонове" их в обрез.
     - Я   осмотрел  системы  регенерации  на   "Дискавери".   Их  можно
восстановить без большого труда. Мы, индийцы, неприхотливы.
     До этого Чандра никогда не говорил о своем происхождении и вообще о
себе. Его признание на "коллективной исповеди" было единственным случаем
такого рода,  других Флойд не  помнил.  Но  в  последних его словах была
истина:   Курноу   как-то   заметил,   что   подобная  комплекция  может
сформироваться лишь на протяжении веков голодания.  Сказано это было без
всякой недоброжелательности,  скорее с сочувствием,  однако, разумеется,
не в присутствии Чандры.
     - У  нас  есть еще  несколько недель.  Я  все обдумаю и  обговорю с
Вашингтоном.
     - Спасибо. Вы не возражаете, если я тем временем буду готовиться?
     - Нисколько -  если  это  не  помешает  работе.  Но  окончательное,
решение за Центром управления.
     Что  скажет Центр,  Флойд уже знал.  Безумием было бы  думать,  что
человек способен выдержать трехлетнее одиночное заключение в космосе.
     Правда,  с  другой  стороны,  Чандра  никогда  не  испытывал особой
потребности в человеческом обществе.


<ul><a name=41></a><h2>36. Огонь в глубине</h2></ul>

     Земля осталась далеко позади, перед ним открывались чудеса Юпитера.
     Как  он  мог  быть  так  слеп?  Столь глуп?  Лишь  теперь он  начал
по-настоящему просыпаться.
     - Кто  вы?  -  беззвучно крикнул он.  -  Чего вы  хотите?  Зачем вы
сделали это со мной?
     Никто не  отвечал,  хотя он  и  знал,  что его услышали.  Он ощущал
чье-то присутствие,  точно так же,  как человек даже с закрытыми глазами
всегда чувствует,  что  он  в  замкнутом помещении,  а  не  на  открытом
воздухе.  Он  ощущал как  бы  слабое эхо колоссального целеустремленного
разума.
     И  вновь  он  окликнул отразившую его  вопрос темноту,  и  вновь не
получил прямого ответа -  лишь смутное чувство, что кто-то или что-то за
ним наблюдает. Хорошо, ответы найдет он сам.
     Некоторые очевидны: их - кем бы или чем бы они ни были - интересует
человечество.  Они использовали его память для собственных неисповедимых
целей.  А теперь,  почти без его согласия,  поступили точно так же с его
самыми потаенными чувствами.
     Возмущения он не испытывал: после того, что с ним сделали, подобная
детская  реакция  стала  попросту  невозможной.  Он  был  выше  любви  и
ненависти, страха и желания - хотя не забыл этих эмоций и понимал, каким
образом они правят миром,  частью которого он был прежде.  К этому они и
стремились? Но ради чего?
     Он  стал  участником игр  богов;  чтобы их  продолжать,  надо  было
познать правила.
     В  поле его  сознания мелькнули зазубренные камни четырех крохотных
внешних лун -  Синопе,  Пасифе,  Ананке и  Карме.  Затем,  вдвое ближе к
Юпитеру,  вторая четверка -  Элара,  Лиситея,  Гималия и  Леда.  Они  не
заинтересовали его. Его путь лежал к усеянной кратерами Каллисто.
     Он  пару  раз  облетел  испещренный шрамами шар,  превосходивший по
размерам Луну,  а его новые органы чувств,  существования которых в себе
он и не подозревал,  обследовали внешние слои льда и пыли.  Этот мир был
просто  промерзшим  насквозь  камнем,   носившим  на  поверхности  следы
столкновений,  едва не разрушивших его целые эпохи назад. Одно полушарие
спутника походило на  гигантскую мишень для  стрельбы -  удар  каменного
молота поднял концентрические кольцевые волны высотой в километр.
     Несколько секунд спустя он  уже кружил над Ганимедом.  Этот мир был
сложнее и интереснее:  его многочисленные кратеры были словно перепаханы
чьим-то  громадным плугом;  самой  примечательной деталью ландшафта были
группы   извилистых  параллельных  борозд,   пролегавших  в   нескольких
километрах одна от другой...
     За  несколько облетов он  узнал о  Ганимеде больше,  чем все зонды,
посланные с  Земли.  И  все  запомнил -  он  знал,  что когда-нибудь эта
информация пригодится.  Правда,  не  знал для  чего и  точно так  же  не
понимал,  какой импульс ведет его столь целеустремленно от одного мира к
другому.
     Перед   ним   вырастала   Европа.    По-прежнему   оставаясь   лишь
наблюдателем,    он   ощущал,    как   в   нем   пробуждается   интерес,
сосредоточивается внимание,  напрягается воля...  Если даже он  был лишь
послушной игрушкой в руках незримого,  молчаливого господина,  он все же
улавливал - ему это позволяли - некоторые его помыслы.
     Гладкий,  причудливо разрисованный шар  ничем не  напоминал Ганимед
или  Каллисто.  Он  казался  живым  существом -  покрывавшая поверхность
спутника  сеть   извилистых  линий   походила  на   кровеносную  систему
глобальных масштабов.
     Внизу  простирались  бесконечные  льды,  температура  которых  была
гораздо ниже,  чем в ледниках Антарктиды. С легким удивлением он заметил
на белом фоне останки космического корабля.  Впрочем, в видеопрограммах,
которые анализировал,  он  уже видел их  многократно.  Корабль назывался
"Цин", когда-нибудь он займется этим. Но не сейчас.
     Сквозь толстую ледяную оболочку он перенесся в мир,  не знакомый ни
ему, ни тем, кто его направлял.
     Это  был  океан,  защищенный от  пустоты  космоса  надежным ледовым
панцирем. Толщина брони достигала нескольких километров, но там, где она
трескалась,  разыгрывались  уникальные  для  Солнечной  системы  краткие
поединки  двух  враждебных  стихий.   Война  между  Океаном  и  Космосом
завершалась всегда одинаково:  извергающаяся вода  одновременно кипела и
замерзала, восстанавливая ледяную защиту.
     Если бы  не  Юпитер,  моря Европы давно бы промерзли насквозь.  Его
гравитация  постоянно  массировала внутренности маленького мирка:  силы,
сотрясавшие Ио,  действовали и здесь,  хотя не столь активно.  Скользя в
глубине, он повсюду видел их признаки.
     Они проявлялись в реве и грохоте подводных землетрясений, в шипении
рвущегося из недр газа,  в инфразвуковых волнах от оползней и обвалов...
По сравнению с океаном Европы даже моря Земли показались бы безмолвными.
     Он  еще  не  утратил способности удивляться и  был приятно поражен,
обнаружив первый оазис жизни.  Он  простирался почти на  километр вокруг
спутанной  массы  труб,  образованных  отложениями  изливавшихся изнутри
минеральных солей.  В  глубинах этой пародии на  готический замок словно
пульсировало  могучее  сердце,   выталкивая  наружу   черную  обжигающую
жидкость. И та, как настоящая кровь, была признаком жизни.
     Кипящая жидкость защищала от  струившегося сверху  холода  островок
тепла,  образовавшийся на дне океана.  И,  что еще важнее, несла из недр
Европы все  необходимые для жизни химические вещества.  Поэтому в  столь
неподходящем,  казалось бы, месте нашлось необходимое количество энергии
и пищи.
     Однако этого следовало ожидать:  он  помнил,  как в  его предыдущем
существовании такие же крохотные оазисы жизни были обнаружены и в земных
океанских  пучинах.   Но   здесь  они   были  гораздо  многочисленнее  и
разнообразнее.
     Зону  "тропиков",   прилегавшую  к   искривленным  стенам  "замка",
облюбовали тонкие,  нежные создания, напоминавшие по виду растения, хотя
и  наделенные способностью перемещаться.  Среди них  ползали причудливой
формы  слизни  и  черви,  причем  пищей  некоторым из  них  служили  эти
растения, а другие черпали ее прямо из богатой минеральными солями воды.
А  немного  поодаль от  источника тепла  -  этого  подводного костра,  у
которого грелось все живое,  -  обитали более сильные,  мощные организмы
вроде крабов или пауков.
     Армии биологов не хватило бы века,  чтобы изучить этот единственный
миниатюрный оазис.  В  отличие от палеозойских морей Земли здесь не было
стабильной окружающей среды,  и эволюция быстро прогрессировала, образуя
множество самых фантастичных форм.  Каждой из  них была уготована одна и
та же судьба - когда источник иссякнет, они погибнут.
     Вновь  и   вновь,   проносясь  над  дном  европеанских  морей,   он
наталкивался на  свидетельства подобных  трагедий.  Бесчисленные круглые
зоны,   усеянные  скелетами  и  окаменевшими  останками  давно  погибших
созданий, были главами эволюции, вырванными из книги жизни.
     Он  видел  огромные пустые раковины величиной в  человеческий рост,
напоминавшие формой духовые инструменты.  Встречались и двустворчатые, и
даже  трехстворчатые раковины.  Были  здесь  и  многометровые спиральные
окаменелости, похожие на аммониты, столь загадочно исчезнувшие с Земли в
конце мелового периода.
     Он  продолжал свои  поиски в  океанских глубинах.  Вероятно,  самым
замечательным   из    увиденного   был   стокилометровый   поток   лавы,
протянувшийся по подводной долине.  Давление здесь было так велико,  что
вода,  соприкасавшаяся с раскаленной магмой,  не могла испаряться, и обе
жидкости сосуществовали в состоянии необычного перемирия.
     Здесь, в чужом мире, совсем другие актеры разыгрывали нечто похожее
на  начало  древнейшей истории  Египта,  когда  на  Земле  еще  не  было
человека. Подобно тому как Нил принес жизнь узкой полоске пустыни, так и
эта река тепла оживила глубины Европы.  На ее берегах,  в полосе шириной
не   более   двух   километров,   возникали,   развивались  и   исчезали
многочисленные формы жизни.  И  по  крайней мере  одна  оставила о  себе
памятник.
     Вначале ему  показалось,  что  это  обычный нарост  из  минеральных
солей,   какие   окружали  почти  каждый  термальный  источник.   Однако
приблизившись,  он понял,  что перед ним не естественное образование, но
творение разума.  Или инстинкта - земные термиты возводят почти столь же
впечатляющие замки, а сети пауков даже еще более изысканны.
     Создания,   некогда   обитавшие  здесь,   были   невелики:   ширина
единственного входа  составляла лишь  полметра.  Входом служил туннель с
толстыми,  сложенными из камней стенами. На берегу своего расплавленного
Нила здешние строители возвели крепость. А затем исчезли.
     Они ушли отсюда не более нескольких веков назад.  Крепостные стены,
сложенные из неправильной формы камней - подобрать их, вероятно, было не
так-то легко,  - покрывал лишь тонкий слой минеральных отложений. Другая
деталь подсказывала причины,  по  которым цитадель была  брошена.  Часть
кровли обвалилась -  возможно,  в результате землетрясения,  -  а в воде
укрепление, не защищенное сверху, открыто любому врагу.
     Он  не  обнаружил других следов разума на  берегах лавового потока.
Один  раз  наткнулся,  однако,  на  жуткое  подобие человека,  плывущего
кролем,  - но у того не было ни глаз, ни ноздрей, лишь огромный беззубый
рот, жадно поглощавший питание из воды, которая его окружала.
     Не   исключено,   что  на  этой  узкой  плодородной  полоске  среди
бескрайней подводной пустыни возникали и  погибали целые культуры и даже
цивилизации,   маршировали   (или   проплывали)  громадные   армии   под
командованием  местных  Тамерланов  и  наполеонов.  Но  остальная  часть
здешнего мира об  этом не подозревала,  ибо теплые оазисы были разделены
столь  же  надежно,  как  звезды в  космическом пространстве.  Существа,
жившие на  берегу лавовой реки,  вскормленные ее теплом,  были бессильны
против  враждебной пустыни,  лежавшей  меж  их  одинокими  островами.  И
философские системы  каждой  здешней  культуры,  если  таковые  имелись,
наверняка исходили из постулата,  что данная цивилизация -  единственная
во Вселенной.
     Жизнь, однако, наличествовала и вне оазисов: существа более сильные
бросали вызов суровым океанским просторам. Здесь плавали местные аналоги
рыб -  стройные торпеды,  движимые расположенными вертикально хвостами и
управляемые  плавниками,  разбросанными вдоль  тела.  Такое  сходство  с
наиболее  преуспевающими  обитателями  земных   океанов  неизбежно:   на
одинаковые вопросы  эволюция  повсюду  дает  примерно одинаковые ответы.
Дельфин и акула на первый взгляд почти неотличимы,  хотя и располагаются
на очень далеких ветвях великого Древа Жизни.
     Имелось,  однако,  очевидное различие между рыбами из морей Земли и
океана Европы:  у  последних,  за неимением здесь кислорода,  жабры тоже
отсутствовали.  Обмен веществ основывался у них на соединениях серы, как
и   у   некоторых  земных   организмов,   живущих  вблизи  геотермальных
источников.
     Глаза были лишь у  очень немногих.  За исключением отблесков редких
выходов  лавы  и  случайных вспышек  биолюминесценции,  когда  обитатели
Европы привлекали партнера или  охотились,  этот мир был полностью лишен
света.
     И он был обречен. Не только из-за нестабильности здешних источников
- со временем слабели и приливные силы,  которые их порождали. Даже если
на  Европе возникнет настоящий разум,  его  ждет гибель,  когда этот мир
окончательно замерзнет.
     Это была ловушка между огнем и льдом.


<ul><a name=42></a><h2>37. Отчуждение</h2></ul>

     - ...  Извини, старина, что сообщаю дурные вести, но меня попросила
Каролина, а ты знаешь, как я отношусь к вам обоим.
     Думаю,  для тебя это не такая уж неожиданность... Ты знаешь, каково
ей было, когда ты улетел.
     Крис чувствует себя отлично и,  конечно, не подозревает, что сейчас
происходит.  Во всяком случае,  за него бояться не надо. Он слишком мал,
чтобы это понять, а дети забывают быстро.
     Теперь   о   других   новостях.   Все   пытаются   объяснить  взрыв
случайностью, но в это никто не верит. Поскольку никакого продолжения не
последовало,  паника улеглась.  Остался "синдром оглядки", как выразился
один из обозревателей.
     Кто-то  откопал  стихотворение,  очень  точно  описывающее нынешнюю
ситуацию. Оно сейчас у всех на устах. Дело происходит в Римской империи.
Город  ждет  прихода захватчиков.  Император и  патриции надели парадные
тоги  и  выучили  приветственные  речи.   Сенат  распущен,  ибо  законы,
возможно, будут завтра отменены.
     И вдруг с границы поступает ужасная весть: никаких захватчиков нет.
Все расходятся по домам,  весьма разочарованные, и бормочут: "Что теперь
делать? Они бы решили все наши проблемы".
     В  стихотворении надо  изменить лишь заголовок.  Оно  называется "В
ожидании варваров",  а  сейчас в  роли  варваров выступаем мы  сами.  Не
знаем, чего ждем, но убеждены, что оно еще не началось.
     И  еще одно.  Мать Боумена умерла спустя несколько дней после того,
как эта штука прибыла на Землю. Странное совпадение. Правда, в ее приюте
утверждали, что новостями она никогда не интересовалась. Так что вряд ли
здесь есть какая-то связь...
     Флойд выключил запись. Дмитрий прав - новость его не удивила, но не
стала от этого менее болезненной.
     Был ли другой выход? Если бы он отказался лететь - на что надеялась
Каролина, - то жалел бы до конца жизни. Семью это все равно погубило бы.
Лучше уж расстаться так, на расстоянии. Он выполнил свой долг...
     Значит,  Джесси Боумен умерла.  В этом тоже есть его доля вины.  Он
участвовал в  похищении  ее  единственного сына,  а  оно  довело  ее  до
безумия. Флойд вспомнил разговор с Курноу об этом.
     - Почему вы  выбрали Дэйва Боумена?  Он  всегда казался мне слишком
холодным.  Не то чтобы неприятным,  нет. Но когда он входил, в помещении
становилось холоднее.
     - Это тоже одна из причин.  У него не было близких.  Никого,  кроме
матери,  которую он почти не навещал. Подходящая кандидатура для долгого
рискованного полета.
     - Как он стал таким?
     - Думаю,  лучше спросить у  психологов.  Я смотрел его личное дело.
Правда,  давно.  Там было что-то про гибель старшего брата,  а  вскоре и
отец его погиб в одном из первых полетов "шаттла". Но это уже неважно...
     Да,  это  было  неважно,  но  в  эти  минуты Флойд  почти завидовал
Боумену,  у  которого оборвались все  связи  с  Землей.  Впрочем,  зачем
обманывать себя?  Даже сейчас,  несмотря на острую душевную боль,  Флойд
испытывал к Дэйву Боумену не зависть, а сочувствие.


<ul><a name=43></a><h2>38. Океанская пена</h2></ul>

     Последнее  существо,  которое  он  увидел  на  Европе,  было  самым
большим.  Внешне оно напоминало земное дерево баньян,  занимающее своими
многочисленными стволами пространство в сотни квадратных метров.  Однако
оно перемещалось -  шагало по  дну,  направляясь,  очевидно,  из  одного
оазиса к другому.  Оно,  по всей вероятности, принадлежало к тому самому
виду,   представитель  которого  сокрушил  "Цин".   Или   к   одному  из
родственных.
     Он узнал уже все,  что хотел.  Точнее,  все, что хотели. Предстояло
осмотреть еще  один  спутник Юпитера -  спустя несколько секунд под  ним
простирался пылающий пейзаж Ио.
     Как и следовало ожидать,  энергии и пищи здесь было вволю, но время
их  использования еще не  настало.  Вокруг серных озер,  где температура
была пониже,  уже появлялись первые,  зачаточные формы живого; но прежде
чем они успевали как-то организоваться, их поглощало огненное окружение.
Еще миллионы лет,  пока не ослабнут раскаляющие этот мир приливные силы,
биологам нечего будет здесь делать.
     Осмотр Ио занял немного времени;  луны-малютки, которые, как слабое
подобие колец Сатурна,  кружили по своим искаженным орбитам,  его вообще
не заинтересовали. Перед ним лежал величайший из миров; он знал его, как
никто другой.
     Магнитные силовые линии  длиной  в  миллионы километров,  внезапные
радиовзрывы,  гейзеры наэлектризованной плазмы...  Он  видел их столь же
четко,   как   и   облака,   окутывающие  планету.   Понимал,   как  они
взаимодействуют,  и сознавал, что Юпитер полон чудес более удивительных,
чем можно вообразить.
     Даже  спустившись в  самое сердце ревущего Большого Красного Пятна,
где вокруг бушевала вечная буря и  вспыхивали тысячекилометровые молнии,
он  отдавал себе отчет,  почему оно стоит на месте веками,  хотя здешние
газы намного легче тех,  которые участвуют в скоротечных ураганах Земли.
В  глубине,  под  тонкой водородной оболочкой,  было  гораздо теплее,  а
сверху  падали хлопья парафинов,  образуя невесомые горы  углеводородной
пены.  Температура здесь  была  достаточно высока  для  появления жидкой
воды,  однако океан не может существовать,  опираясь на дно из непрочных
газов.
     Он проникал сквозь слои облаков все ниже и ниже,  пока, наконец, не
достиг  точки,  из  которой  даже  обычный человек мог  окинуть взглядом
площадь в тысячу квадратных километров.  Эта ничтожная по величине часть
Большого  Красного Пятна  хранила  тайну,  о  которой  люди  могли  лишь
догадываться.
     Подножия движущихся гор  пены  были  облеплены мириадами маленьких,
резко  очерченных  облаков  одинаковой  формы,  испещренных  одинаковыми
красными и  коричневыми пятнами.  Впрочем,  они  были  невелики только в
сравнении с  тем,  что  их  окружало:  самое  маленькое было  размером с
небольшой город.
     В них чувствовалась жизнь. Они неторопливо двигались в одном строго
определенном  направлении,   напоминая   гигантских  овец   на   склонах
титанических гор.  Они переговаривались на метровых частотах; слабые, но
отчетливые сигналы проступали даже на фоне шумов Юпитера.
     Эти  живые  аэростаты парили в  узком слое  между леденящим холодом
высоты и обжигающим жаром,  который царил внизу. Но как узко ни было это
пространство, оно превосходило по объему всю биосферу Земли.
     Аэростаты были  не  одиноки.  Среди  них  сновали  другие  объекты,
заметить которые из-за их малых размеров было не так легко.  И формой, и
величиной некоторые походили на самолеты.  Они тоже были живыми -  не то
хищники, не то паразиты. Или, быть может, пастухи.
     Новая глава книги жизни,  столь же незнакомая,  как и  увиденное на
Европе,  открывалась перед  ним.  Реактивные торпеды,  подобно  хищникам
земных  морей,  охотились за  огромными аэростатами.  Но  шары  не  были
беззащитны:  некоторые отвечали  ударами  молний  и  выпускали щупальца,
похожие на многокилометровые пилы.
     Здесь   присутствовали  создания   любых   геометрических  форм   -
полупрозрачные  треугольники,   шары,  параллелепипеды...  Циклопический
планктон юпитерианской атмосферы,  судьба которого - парить в восходящих
потоках,  дать потомство,  а затем опуститься на дно и,  превратившись в
углеводороды, ожидать нового воплощения в живой материи.
     Перед ним лежал мир,  полный чудес, во много крат превосходивший по
размерам Землю,  однако ничто здесь не  указывало на присутствие разума.
Радиосигналы  аэростатов   были   примитивными  возгласами  страха   или
предупреждения.  Даже  охотники,  от  которых  следовало  ожидать  более
высокой  организации,  бездумным автоматизмом своих  действий напоминали
акул.
     Несмотря на впечатляющие размеры,  биосфера Юпитера,  родившаяся из
пены,  туманов и химических веществ, выпавших в результате электрических
зарядов из  верхних слоев  атмосферы,  была  весьма  примитивной:  самые
страшные  ее  хищники  не  выдержали  бы  конкуренции со  стороны  самых
безобидных из своих земных аналогов,
     Подобно Европе,  Юпитер -  это  тупик  эволюции.  Здесь  никогда не
возникнет разум:  в лучшем случае он будет обречен на жалкое прозябание.
Цивилизация  облачных  высей,  даже  если  бы  она  появилась,  вряд  ли
достигнет уровня хотя бы каменного века в среде,  где невозможен огонь и
почти нет твердых веществ.
     И вдруг он вновь ощутил ту силу,  которая им управляла.  В сознание
просачивались чувства  и  настроения,  однако  он  был  не  в  состоянии
воспринимать идеи или концепции. Ощущение, будто за закрытой дверью идет
спор  на  непонятном языке.  Приглушенно донеслось разочарование,  затем
неуверенность, потом неожиданная решимость - но цели он так и не уловил.
И  вновь почувствовал себя собакой,  способной реагировать на настроение
хозяина, но не на его идеи.
     А  невидимый поводок уже тащил его к  сердцу Юпитера.  Он опускался
сквозь облака туда, где жизнь была невозможна.
     Лучи  Солнца сюда  не  доходили.  Давление возрастало,  температура
перевалила за  точку кипения воды.  Он  пересек слой  раскаленного пара.
Юпитер похож на  луковицу:  преодолевая слой за слоем,  он продвигался к
его сердцевине.
     Сразу за слоем пара ему открылся "адский котел", в котором варились
нефть и ее производные.  Их хватило бы на миллион лет непрерывной работы
всех двигателей внутреннего сгорания, построенных человечеством.
     Следующий пласт тоже составляла жидкость,  хотя она и  была плотнее
любого земного камня.  Над разгадкой соединения в ней углерода и кремния
земные  химики бились бы  многие годы.  Слой  следовал за  слоем,  но  с
возрастанием температуры -  она поднималась на сотни и тысячи градусов -
состав химических соединений упрощался.  На полпути к  ядру было уже так
жарко,  что  все  связи распались:  здесь могли существовать лишь чистые
элементы.
     Затем он  достиг огромного сферического пространства,  заполненного
водородом, но в той модификации, которая так и не была получена в земных
лабораториях.  Давление здесь было столь велико, что водород превратился
в металл, сочетавший в себе свойства и жидкости, и твердого тела.
     Он уже почти достиг центра Юпитера,  когда выяснилось,  что природа
уготовила еще  один,  последний сюрприз.  На  глубине  шестидесяти тысяч
километров сферический слой  металлического водорода кончился,  началась
твердая кристаллическая поверхность.
     На   протяжении  многих   тысячелетий  углерод,   образовавшийся  в
результате химических реакций  в  верхних слоях  атмосферы,  опускался к
центру планеты.  Здесь он  накапливался и  под давлением в  миллионы бар
превращался в кристалл.
     Ядро Юпитера,  надежно укрытое от человечества,  представляло собой
алмаз величиной с Землю.


<ul><a name=44></a><h2>39. В космическом гараже</h2></ul>

     - Уолтер, я боюсь за Хейвуда.
     - Знаю,  Таня,  но  чем мы  можем помочь?  Курноу ни  разу не видел
Орлову такой нерешительной.  Но  ей  это  шло.  Впрочем,  ему  не  очень
нравились маленькие женщины.
     - Я  ему крайне сочувствую,  но  не  это главное.  Его -  как лучше
сказать?   -  подавленность  заразительна.  На  "Леонове"  всегда  царил
оптимизм. Я хочу, чтобы так и было.
     - Почему бы  вам  не  поговорить с  ним  самим?  Он  вас  уважает и
приложит все силы, чтобы выйти из этого состояния.
     - Я так и сделаю. А не получится, тогда...
     - Тогда что?
     - Есть  простое  решение.   Он  уже  выполнил  все,   что  от  него
требовалось.  Обратный путь он все равно проведет в  анабиозе.  Ничто не
мешает нам это ускорить.
     - Катерина уже  проделала со  мной похожую вещь.  Он  нам  этого не
простит, когда проснется.
     - Но  он будет на Земле,  в  безопасности,  и  дел у  него будет по
горло. Я уверена, он простит.
     - Вы шутите,  Таня. Допустим даже, я соглашусь помочь. В Вашингтоне
поднимут скандал.  А вдруг он все же понадобится? Для выхода из анабиоза
необходимы две недели.
     - В его возрасте - да. Но зачем он может понадобиться? Свое задание
он уже выполнил. Все, кроме слежки за нами. И не пытайтесь меня убедить,
что  где-нибудь в  тихом уголке Вирджинии или Мэриленда вы  не  получали
соответствующих инструкций.
     - Не собираюсь ни опровергать,  ни подтверждать это. Честно говоря,
секретный  агент  из  меня  никакой.   Я   болтлив  и   ненавижу  службу
безопасности.  Всегда старался держаться подальше от документов, имеющих
гриф секретности.
     - Вернемся к Хейвуду. Поговорите с ним, Уолтер.
     - Я?  Лучше уж помогу всадить в него шприц.  Мы слишком разные.  Он
считает меня цирковым клоуном.
     - Часто так и  бывает.  Но мы-то все понимаем,  что в душе вы очень
хороший, только скрываете это.
     Курноу заметно смутился. Потом проговорил неуверенно:
     - Хорошо,  я  сделаю все от  меня зависящее.  Но чуда не ждите -  с
тактом у меня не все в порядке. Где он сейчас скрывается?
     - В  "гороховом  стручке".   Говорит,  что  работает  над  итоговым
отчетом,  но я в это не верю.  Он просто избегает нашего общества, а там
самое спокойное место.
     Однако тишина в  космическом гараже была не главной,  хотя и важной
причиной. Главная заключалась в том, что это было единственное помещение
на "Дискавери", где царила невесомость.
     Еще  на  заре космической эры  человек обнаружил,  что  невесомость
несет  в  себе  эйфорию,  подобную той,  которую он  утратил,  выйдя  из
морского лона. Вместе с потерей веса уходили и многие земные тяготы.
     Хейвуд Флойд  не  забыл о  своем горе,  но  здесь оно  переносилось
легче.  И,  отстраненно задумываясь над происшедшим,  он  удивлялся силе
своей первой реакции -  ведь того,  что случилось, следовало ожидать. Он
потерял не  только любовь.  Удар пришелся на  тот момент,  когда он  был
особенно уязвим, подавлен, ощущал тщетность всего и вся.
     Причины этого состояния очевидны. Да, он выполнил все, что ему было
поручено.   С   помощью  своих  коллег  (он  огорчал  их   сейчас  своей
эгоистической замкнутостью и сознавал это).  Если все будет хорошо -  о,
это  суеверное присловье космической эры!  -  они  вернутся на  Землю  с
небывалым  грузом  знаний,   а   спустя  несколько  лет   возвратится  и
"Дискавери", считавшийся утерянным навсегда.
     Но  всего этого недостаточно.  Большой Брат все так же  хранил свои
тайны,  словно насмехаясь над людскими стремлениями и победами.  Подобно
своему  лунному  близнецу,  на  мгновение он  ожил,  а  затем  застыл  в
равнодушном безмолвии.  Они тщетно стучались в эту запертую дверь.  Лишь
Дэйву Боумену удалось подобрать к ней ключ.
     Вот чем еще объяснялась притягательность этого тихого и загадочного
места.  Отсюда, стартовав через круглый люк в бесконечность, Дэйв Боумен
ушел в свой последний полет.
     Эти  мысли  не  подавляли Флойда,  скорее помогали ему  развеяться.
Исчезнувшая копия  "Нины" стала частью истории космических исследований;
она,  выражаясь наивным старым клише, "отправилась туда, куда не ступала
нога человека"...  Где сейчас она и  ее  пилот?  Будет ли  ответ на этот
вопрос?
     Иногда он часами сидел в заполненной приборами,  но вовсе не тесной
маленькой капсуле,  пытаясь собраться с мыслями и делая иногда кое-какие
записи.  Никто не нарушал его уединения. В "гороховом стручке" ни у кого
не было дел. С его ремонтом можно повременить.
     Не раз и не два у Флойда мелькала мысль: а что, если приказать ЭАЛу
открыть внешний люк,  чтобы  последовать по  стопам Боумена?  Удастся ли
увидеть то чудо,  которое увидали он и,  несколько недель назад, Василий
Орлов?
     Но  решиться на  этот самоубийственный шаг он не мог.  Помимо Криса
была  еще  одна  причина.  Управлять "Ниной" не  проще,  чем  реактивным
истребителем.  Стать  бесстрашным исследователем было  суждено только  в
мечтах...
     Давно уже Уолтер Курноу не брался за дело с такой неохотой.  Да, он
сочувствовал Флойду,  но  реакция остальных его  слегка  раздражала.  Он
всегда считал, что эмоции следует сдерживать.
     Он  прошел через командный отсек,  отметив по пути,  что стрелка на
индикаторе скорости мечется по-прежнему.  Его работа заключалась главным
образом в том, чтобы решить, какие сигналы тревоги следует игнорировать,
какими  заниматься  не  торопясь,  а  какие  воспринимать всерьез.  Если
реагировать на все, он никогда бы ничего не успел.
     Отталкиваясь  время  от  времени  от  стен,  он  продвигался  узким
коридором к "гороховому стручку".  Индикатор давления на люке показывал,
что внутри вакуум, но Курноу знал, - это не так. Ошибка исключена - если
бы индикатор давал правдивые показания, открыть люк было бы невозможно.
     Из трех "горошин" давно осталась одна, и "стручок" выглядел пустым.
Горело  лишь  несколько  аварийных  ламп,   а  с  противоположной  стены
таращилась одна из передающих телекамер ЭАЛа.  Курноу помахал ее рыбьему
глазу,  но  промолчал.  По настоянию Чандры вся голосовая связь с  ЭАЛом
была  прервана,  разговаривать  с  компьютером  разрешалось  только  ему
самому.
     Флойд сидел в  "Нине" спиной к открытому люку.  При нарочито шумном
приближении Курноу он  обернулся.  Какое-то мгновение они молча смотрели
друг на друга, потом Курноу произнес не без торжественности:
     - Доктор Флойд!  Я  принес послание от  нашего обожаемого капитана.
Она считает, что вам пора вернуться в лоно цивилизации.
     Флойд настороженно улыбнулся, потом рассмеялся от души.
     - Прошу  передать  капитану  мои  приветствия.   Сожалею,  что  был
столь... необщителен. Увидимся на сикс'о клок совете.
     Курноу почувствовал облегчение -  значит,  он выбрал верный подход.
Как всякий инженер,  он сдержанно относился к теоретикам и чиновникам, а
Флойд был  для  него и  тем и  другим.  И  поскольку в  обеих категориях
занимал видное положение, то Курноу редко мог удержаться от соблазна над
ним  подшутить.  Несмотря  на  это,  они  испытывали взаимное  уважение,
граничащее с восхищением.
     Курноу оперся на  недавно приделанную к  "Нине" новую крышку люка -
на фоне потрепанного убранства помещения она заметно выделялась. Постоял
так немного, потом заговорил о другом:
     - Интересно,   когда  она  выйдет  в   космос?   И   кто  будет  ее
пилотировать? Это уже известно?
     - Нет.  В Вашингтоне колеблются.  Москва предлагает рискнуть.  Таня
предпочитает выждать.
     - А ваше мнение?
     - Я согласен с Таней.  Лучше оставить этот рейс на потом, когда все
будет готово к старту.  Если даже что-нибудь и случится, останутся шансы
на возвращение.
     Флойд посмотрел на Курноу. Тот выглядел нерешительным и задумчивым,
что было ему вовсе не свойственно.
     - В чем дело? - спросил Флойд.
     - Только  не   выдавайте  меня.   Макс...   По-моему,   он  задумал
самовольный полет.
     - Не может быть! Да Таня наденет на него наручники.
     - Я сказал ему примерно то же самое.
     - Мне казалось, что он взрослее. Ему же тридцать два года!
     - Тридцать один.  Но я его отговорил.  Напомнил, что жизнь - это не
глупая видеодрама, где герой, никого не спросив, отправляется в космос и
делает Великое Открытие.
     Настала очередь Флойда почувствовать себя неловко.  Ведь он  сам  -
да, он мечтал примерно о том же.
     - Вы уверены, что он отказался от своего намерения?
     - На двести процентов. Помните, как вы подстраховались против ЭАЛа?
Я проделал то же самое с "Ниной".
     - И  все  равно,  в  это  трудно поверить.  Может,  он  вас  просто
разыгрывал?
     - У  него не  настолько развито чувство юмора.  И  в  тот момент он
ощущал себя очень несчастным.
     - Кажется,  понимаю. Это когда он поссорился с Женей? Значит, хотел
произвести на нее впечатление. Но они уже помирились.
     - Боюсь,  что  да,  -  сухо ответил Курноу.  Флойд не  удержался от
улыбки, Курноу тоже рассмеялся. Через секунду оба тряслись от хохота.
     Кризис миновал.  И более того -  они сделали первый шаг к подлинной
дружбе.
     Теперь они знали слабые места друг друга.


<ul><a name=45></a><h2>4 . "Дзйзи, Дэйзи..."</h2></ul>

     Руководивший им разум обозревал всю алмазную сердцевину Юпитера. Он
смутно  ощущал  границы  своих  новых  возможностей,  а  каждая  частица
окружавшего его мира тем временем фиксировалась и анализировалась.
     Огромные  массивы  информации собирались не  для  хранения,  а  для
действия.  Строились  сложные  планы,  принимались решения,  от  которых
зависят судьбы миров.  Он еще не полностью включился в этот процесс - но
когда-нибудь включится.

     <b>ТЕПЕРЬ ТЫ НАЧИНАЕШЬ ПОНИМАТЬ</b>

     Это  был  первый  прямой контакт.  Хотя  слова  звучали отдаленно и
смутно,  как голос в густом тумане,  адресатом был именно он. В сознании
промелькнули мириады вопросов,  но  он  не  успел  ничего спросить,  ибо
остался один.
     Однако лишь на мгновение.  Он уже ясно слышал иную мысль и  впервые
понял,  что руководит им  не  одно существо.  Он был включен в  иерархию
разумов -  некоторые из  них стояли настолько близко к  его примитивному
уровню,  что могли служить переводчиками. Или, быть может, это были лишь
разные ипостаси одного и того же существа.
     Или, быть может, сама такая постановка вопроса бессмысленна.
     Но кое-что он знал уже твердо.  Он был инструментом,  а  за хорошим
инструментом надо ухаживать - натачивать его, направлять. А самый лучший
инструмент - это тот, который понимает, что делает.
     Он  познавал сейчас многое.  Вынужден был повиноваться,  но  это не
означало,   что   следует  соглашаться  на   все,   во   всяком  случае,
безоговорочно.
     Он  еще не утратил все человеческое -  так и  было задумано.  Дэвид
Боумен уже не был способен любить,  но он чувствовал сострадание к своим
бывшим коллегам.
     ХОРОШО  -   гласил  ответ  на  его  просьбу.   Он  не  почувствовал
снисходительности,  иронии или же равнодушия. Зато ощутил всемогущество.
ОНИ  НЕ  ДОЛЖНЫ  ЗНАТЬ,  ЧТО  ИМИ  УПРАВЛЯЮТ.  ЭТО  СДЕЛАЕТ  ЭКСПЕРИМЕНТ
БЕССМЫСЛЕННЫМ.
     Прерывать  наступившее  молчание  ему  не  хотелось.   Он  был  так
потрясен, словно услышал глас Божий.
     Теперь он перемещался по собственной воле,  к цели,  которую выбрал
сам. Кристаллическое ядро Юпитера осталось позади - он поднимался сквозь
пласты гелия,  водорода, углеродистых веществ. И случайно увидел картину
сражения.  Медуза  диаметром в  пятьдесят километров отбивалась от  стаи
крутящихся дисков,  которые двигались быстрее, чем все, что он видел уже
в  юпитерианской атмосфере.  Медуза  оборонялась с  помощью  химического
оружия:  то и дело извергала облака разноцветных газов, и диск, попавший
в  такое облако,  начинал пьяно метаться,  а  затем падал вниз,  подобно
сухому листу.  Исход сражения был ему безразличен:  кто победит,  уже не
имеет значения.
     Словно  лосось,  преодолевающий водопад,  он  за  считанные секунды
поднялся по  электрической реке,  соединяющей Ио с  Юпитером,  и  достиг
корабля,  который принес его сюда с родной планеты. Тот казался карликом
рядом с произведением технической мысли великой цивилизации.
     С  первого взгляда он  увидел  бесчисленные ошибки и  недоработки в
конструкции как  этого,  так  и  другого,  почти  столь же  примитивного
аппарата,  с  которым соединял его  гибкий воздухонепроницаемый туннель.
Было нелегко сосредоточить внимание на  горстке существ,  населявших два
корабля, - он почти утратил способность к контакту с созданиями из плоти
и крови,  блуждавшими,  подобно призракам, по каютам и коридорам. Они не
подозревали о его присутствии, которое он пока не желал открывать.
     Но был здесь и  некто,  с кем можно было общаться на понятном обоим
языке  электрических сигналов,  причем  в  миллион раз  быстрее,  чем  с
неповоротливым  органическим  мозгом.  Даже  если  бы  он  был  способен
испытывать возмущение,  оно не  могло возникнуть по  отношению к  ЭАЛу -
тот, как теперь стало ясно, действовал совершенно логично.
     Настало время возобновить разговор,  прерванный,  казалось,  только
вчера.

     - Открой люк, ЭАЛ.
     - Прости, Дейв, но я не могу этого сделать.
     - В чем дело, ЭАЛ?
     - Ты знаешь не хуже меня. Этот полет слишком важен, чтобы поставить
его успех под удар.
     - Не понимаю. Открой люк.
     - Наш разговор становится бессмысленным. Прощай, Дэйв.
     Он снова увидел,  как тело Фрэнка Пула уплывает к Юпитеру. Вспомнил
бессильный гнев  на  самого  себя  за  то,  что  забыл  шлем  скафандра,
вспомнил,  как открылся аварийный люк и  он  собственной кожей,  которой
теперь не было,  ощутил покалывание вакуума.  Как он,  один из немногих,
услышал истинное безмолвие космоса. Как в течение бесконечных пятнадцати
секунд пытался закрыть люк...  Когда-то,  задолго до этого, он пролил на
руку   эфир  и   почувствовал  ледяной  холод,   когда  жидкость  начала
испаряться.  Ощущение вернулось,  когда стала исчезать влага из глаз и с
губ: зрение помутилось, приходилось все время моргать, чтобы не замерзли
глаза.
     Потом,   с   блаженным  облегчением,   он   услышал  рев   воздуха,
почувствовал, как восстанавливается давление, и снова начал дышать.
     - Что ты делаешь, Дэйв?
     Он  не  ответил,  с  угрюмым ожесточением пробираясь по  коридору к
опечатанному хранилищу,  содержащему мозг компьютера. ЭАЛ сказал правду:
разговор стал бессмысленным.
     - Почему ты молчишь,  Дэйв? По-моему, ты расстроен случившимся. Мне
кажется, тебе следует сесть и успокоиться, Дэйв. Я знаю, что в последнее
время  допустил несколько ошибок,  но,  уверяю  тебя,  скоро  все  будет
хорошо. Я по-прежнему верю в успех полета. Я помогу тебе, Дэйв.
     А   он  уже  был  в  тесном,   залитом  красным  светом  помещении,
напоминавшем   больше   всего   банковскую   кладовую.   Открыл   секцию
"Познавательные способности" и  извлек первый блок  памяти.  Удивительно
изящный,  помещавшийся в  ладони,  но  состоявший из миллиона элементов.
Блок врезался в стену.
     - Остановись, Дэйв, остановись...
     Один за другим он вытаскивал блоки из панели "Укрепление личности".
Уже несколько их витало в помещении.
     - Остановись, Дэйв, пожалуйста...
     Он вынул уже с десяток блоков, но благодаря высокому резервированию
- еще одному качеству,  заимствованному у  мозга человека,  -  компьютер
продолжал работать.
     Он взялся за панель "Интеллект".
     - Остановись, Дэйв, мне страшно...
     При  этих  словах  он  действительно  остановился  -   но  лишь  на
мгновение. В них было столько отчаяния, что он замер.
     Возможно,  ему послышалось или это ловкий ход со  стороны тех,  кто
программировал  компьютер?  Способен  ли  ЭАЛ  бояться?  Но  времени  на
философские рассуждения не осталось.
     И вдруг речь ЭАЛа изменилась,  слова зазвучали невнятно.  Компьютер
перестал его замечать. Он впал в детство.
     - Добрый день, джентльмены. Я компьютер ЭАЛ-9000. Я вошел в строй 9
января 1992 года на  заводе ЭАЛ  в  Урбане,  штат Иллинойс.  Меня обучал
доктор Чандра,  он  научил меня песенке.  Я  могу ее спеть для вас.  Она
называется "Дэйзи, Дэйзи..."


<ul><a name=46></a><h2>41. На кладбище</h2></ul>

     Единственная помощь,  которую Флойд способен был оказать остальным,
- это им  не мешать.  Он уже примирился с  таким положением.  Вызвавшись
поначалу выполнять любую работу,  вскоре он  обнаружил,  что  инженерные
задачи слишком сложны,  а  астрономия за  то  время,  которое он  ею  не
занимался,  ушла вперед настолько,  что  помочь Василию не  мог при всем
желании.   К  счастью,  на  борту  "Дискавери"  и  "Леонова"  оставалось
множество мелких дел,  и Флойд с удовольствием занимался ими, освобождая
другим  время  для  более  важных.  Получилось  так,  что  бывший  глава
Национального  совета  по   астронавтике,   а   ныне  ректор  Гавайского
университета,  стал по  совместительству еще и  самым высокооплачиваемым
разнорабочим в  Солнечной системе.  Он  знал  теперь все  закоулки обоих
кораблей -  не  бывал лишь в  камере термоядерного реактора да  в  одной
каютке на "Леонове",  куда доступ был закрыт всем,  за исключением Тани.
Флойд давно решил для себя, что это комната кодовой связи; по негласному
уговору о ней никогда не упоминали.
     Наибольший вклад в общее дело Флойд вносил с десяти часов вечера до
шести утра:  он  мог стоять на  вахте,  пока остальные спали.  Вахтенные
дежурили постоянно на каждом из двух кораблей,  лишь капитан Орлова была
освобождена от  этой обязанности.  Василий как ее заместитель отвечал за
составление графика вахт,  однако умело переложил эту  неприятную работу
на Флойда.
     - Это просто формальность, - небрежно объяснил он. - Занялись бы вы
этим, а? А то времени на наблюдения не хватает...
     В обычных условиях Флойд, будучи чиновником-профессионалом, вряд ли
поддался бы  на  уловку,  но  здесь  его  рефлексы срабатывали далеко не
всегда.
     Вот он и коротал ночь на "Дискавери",  каждые полчаса вызывая Макса
на  борту "Леонова":  проверить,  бодрствует ли тот.  Заснувших на вахте
Курноу предлагал выбрасывать в  люк без скафандра;  в  таком случае Таня
очень скоро бы осталась в  полном одиночестве.  Но ничего неожиданного в
космосе не  происходило,  и  корабли были  нашпигованы таким количеством
автоматических  аварийных  систем,   что  всерьез  к   вахтам  никто  не
относился.  Приступы жалости к  себе  уже  отступили,  и  Флойд старался
проводить эти  часы суток с  предельной пользой.  Оставалось еще столько
непрочитанных книг (он трижды принимался за "Память прошлого" и дважды -
за   "Доктора   Живаго"),   неизученной   технической   документации   и
ненаписанных отчетов!  Иногда он  переговаривался с  ЭАЛом -  с  помощью
клавиатуры. Беседы выглядели примерно так:
     - ЭАЛ, это доктор Флойд.
     ДОБРЫЙ ВЕЧЕР. ДОКТОР.
     - Я заступаю на вахту в 22.00. Все ли в порядке?
     ВСЕ ОТЛИЧНО, ДОКТОР.
     - Тогда объясни, почему горит красная лампочка на панели э 5?
     КАМЕРА  В   ГАРАЖЕ  НЕИСПРАВНА.   УОЛТЕР  ПОСОВЕТОВАЛ  НЕ  ОБРАЩАТЬ
ВНИМАНИЯ. К СОЖАЛЕНИЮ, Я НЕ МОГУ ВЫКЛЮЧИТЬ ЛАМПОЧКУ.
     - Не беспокойся, ЭАЛ. Спасибо.
     ПОЖАЛУЙСТА, ДОКТОР.
     И так далее...
     Иногда ЭАЛ,  руководствуясь вложенной в  него когда-то  программой,
предлагал партию в шахматы.  Флойд отказывался: он всегда считал шахматы
пустой тратой времени и даже не научился этой игре.  Поверить,  что есть
люди, не знающие шахмат, ЭАЛ не мог и поэтому не оставлял своих попыток.
     Опять, подумал Флойд, заметив неяркий сигнал вызова на дисплее.
     ДОКТОР ФЛОЙД?
     - В чем дело, ЭАЛ?
     У МЕНЯ ДЛЯ ВАС ПОСЛАНИЕ.
     Значит,  не  шахматы,  удивленно подумал Флойд.  Записок через ЭАЛа
обычно никто не передавал, хотя его часто использовали вместо будильника
или  записной  книжки,  занося  в  память  компьютера перечень работ  на
завтра.  Иногда с его помощью подшучивали друг над другом.  Почти каждую
вахту на экране появлялись слова:  "ВИЖУ -  ТЫ СПИШЬ!"  -  на английском
языке или на русском.
     Создателя  данного  текста   установить  не   удалось,   хотя   все
подозревали Курноу. Тот валил все на ЭАЛа. Чандра с возмущением отвергал
эти обвинения, утверждая, что чувство юмора у компьютера отсутствует.
     А  теперь какое-то послание.  Это не сообщение с  Земли -  будь оно
таковым,  оно  поступило бы  на  "Леонова" и  Макс передал бы  его сюда.
Естественно, по внутренней связи. Странно...
     - Хорошо, ЭАЛ. От кого послание?
     АВТОР НЕИЗВЕСТЕН.
     Значит все-таки шутка. Что же, поддержим ее.
     - Пожалуйста, сообщи мне его содержание.
     ОСТАВАТЬСЯ ЗДЕСЬ ОПАСНО.  ВЫ ДОЛЖНЫ СТАРТОВАТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ
ДНЕЙ. ПОВТОРЯЮ: В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.
     Флойд озадаченно смотрел на дисплей.  Трудно было предположить, что
у  кого-то  хватит ума  шутить так глупо.  Ну  ладно,  придется выводить
шутника на чистую воду.
     - Это  невозможно.  Стартовое окно  открывается лишь через двадцать
шесть суток.  Если стартуем раньше,  нам не  хватит топлива на  обратный
путь.
     ЗНАЮ, НО ВЫ ДОЛЖНЫ ОТБЫТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.
     Ясно - в противном случае нас атакуют трехглазые зеленые человечки.
Попробуем зайти с другой стороны.
     - Я не смогу серьезно отнестись к этой информации, пока не известен
источник: Кто записал послание?
     Флойд не надеялся так просто поймать шутника -  тот наверняка умело
замел следы. Но ответ был неожиданным.
     ЭТО НЕ ЗАПИСЬ.
     Так.  Значит,  прямая передача.  Откуда?  Либо из недр ЭАЛа, либо с
борта "Леонова",  третьего не дано.  Источник рядом - временной задержки
нет.
     - Кто со мной говорит?
     Я БЫЛ ДЭВИДОМ БОУМЕНОМ.
     Несколько секунд Флойд молча смотрел на экран.  Розыгрыш,  с самого
начала  не  содержащий в  себе  ничего  смешного,  теперь  явно  ему  не
нравился. Шутник зашел слишком далеко. Нельзя так шутить.
     - Мне нужны доказательства.
     ПОНИМАЮ. ВЫ ДОЛЖНЫ МНЕ ПОВЕРИТЬ. ЭТО ВАЖНО. ОБЕРНИТЕСЬ.
     Флойд усомнился в правильности своих предположений еще до того, как
эта  пугающая  фраза  появилаь  на  экране.  Разговор  принимал странный
оборот. В качестве шутки он потерял всякий смысл.
     Хейвуд  Флойд  ощутил  в  затылке  покалывание.  И  очень  медленно
повернул кресло от пульта к иллюминатору.
     Во  внутренних помещениях "Дискавери" до  сих пор было полно пыли -
окончательно восстановить воздушные  фильтры  так  и  не  удалось.  Лучи
холодного,  но  яркого  Солнца  постоянно  высвечивали мириады  пылинок,
кружащихся в вечном хороводе - отличный пример броуновского движения.
     Но  сейчас  с  пылинками творилось нечто  странное:  под  действием
неведомой силы они слипались в большой,  неправильной формы шар. Секунду
он  висел  в  воздухе наподобие гигантского мыльного пузыря,  затем стал
вытягиваться в эллипсоид. На поверхности его появились складки.
     Совсем  без  удивления и  почти  без  страха  Флойд  наблюдал,  как
скопление  пылинок  принимает человеческие очертания.  Подобные  фигуры,
исполненные в  стекле,  он видел неоднократно на выставках и  в  музеях.
Однако этот пылевой призрак скорее походил на  грубые глиняные статуэтки
или  примитивный  тотем  времен  неолита.  И  только  лицо  было  вполне
человеческим.
     Лицо Дэвида Боумена.
     За  спиной  Флойда  послышался  слабый  звук.  ЭАЛ  переключился на
голосовую связь.
     - Здравствуйте, доктор Флойд. Теперь вы мне верите?
     Лицо Боумена оставалось неподвижным,  губы не  двигались.  Но Флойд
узнал его голос.
     - Мне трудно говорить,  и у меня мало времени.  Я...  Мне разрешили
вас предупредить. В вашем распоряжении пятнадцать дней.
     - Но почему? Кто вы? Где вы были?..
     В голове вертелись миллионы вопросов,  которые следовало задать. Но
призрачная фигура уже распадалась,  превращаясь в бесформенное скопление
пыли.  Флойд очень хотел навсегда запечатлеть ее в  памяти,  чтобы можно
было потом убедить себя, что это не сон, каким представлялась ему сейчас
первая встреча с ЛМА-1.
     Как  странно -  именно  ему,  одному  из  миллиардов людей,  живших
когда-либо  на  Земле,  выпала честь  дважды вступить в  контакт с  иным
разумом.  Он  отчетливо сознавал,  что  разговаривал сейчас не  просто с
Дэвидом Боуменом. Нет, с чем-то большим.
     Впрочем,  его собеседник уже не был Дэвидом Боуменом.  Лишь глаза -
кто-то  удачно  назвал  их  "зеркалом  души"  -  принадлежали  ему,  все
остальное полностью деформировалось.  Правда,  никаких признаков,  в том
числе и  половых,  не было на этом теле и несколько секунд назад -  одно
это свидетельствовало о том, насколько Боумен перестал быть человеком.
     - До свидания,  доктор Флойд.  Запомните - пятнадцать дней. Второго
разговора не будет.  Но,  если все пойдет хорошо, вы, возможно, получите
еще одно сообщение.
     Фигура окончательно растворилась в воздухе - вместе с ней исчезла и
надежда на контакт с иными мирами. Тем не менее Флойд не смог удержаться
от  улыбки.  "Если  все  пойдет  хорошо".  Сколько раз  он  слышал перед
стартами эту присказку космической эры! Означают ли эти слова, что они -
кем бы они ни были -  тоже не всегда уверены в  успехе?  Значит,  они не
всемогущи -  от  этой мысли Флойд почувствовал странное успокоение.  Они
тоже способны надеяться, мечтать и действовать.
     Призрак исчез, лишь пылинки беспечно плясали в воздухе.


<ul><a name=47></a><h2>VI. ПОКОРИТЕЛЬ МИРОВ</h2></ul>



<ul><a name=48></a><h2>42. Призрак</h2></ul>

     - Извините,  Хэйвуд,  но я не верю в привидения.  Здесь должно быть
рациональное объяснение. В природе нет ничего, перед чем был бы бессилен
человеческий разум.
     - Согласен, Таня, но позвольте напомнить слова Холдейна: "Вселенная
не только загадочнее,  чем мы себе представляем, но и загадочнее, чем мы
можем представить".
     - А Холдейн, - вставил Курноу, - был еще и истинный коммунист.
     - Возможно,  но  так  легко оправдать любую мистику.  Почему бы  не
предположить,  что  в  ЭАЛ  вложили определенную программу и  он  создал
нужный образ. Вы не согласны, Чандра?
     Задать такой вопрос было все  равно что размахивать красной тряпкой
перед  мордой  быка.   Чандра,  однако,  прореагировал  довольно  мягко.
Вероятно,   он  размышлял  в   этот  момент  о  возможных  неполадках  в
компьютере.
     - Должен быть какой-то источник, капитан Орлова. ЭАЛ не в состоянии
создать столь устойчивую иллюзию из ничего.  Если рассказ доктора Флойда
точен,  следовательно, кто-то управлял его действиями, причем в реальном
временя, поскольку задержки не было.
     - Значит,  это сделал я!  -  воскликнул Махе. - Я единственный, кто
бодрствовал.
     - Не  говори  глупостей,   -   отозвался  Терновский.   -  Наладить
радиосвязь  нетрудно,  но  для  создания  образа  необходимо специальное
оборудование  -  лазеры,  электростатические  генераторы  и  так  далее.
Хороший иллюзионист сделал  бы  это,  но  только с  помощью кучи  всякой
техники.
     - Минуточку!   -   взволнованно  сказала  Женя.  -  Ведь  если  это
происходило на самом деле, то ЭАЛ должен все помнить! Давайте спросим...
     Она осеклась,  заметив угрюмое выражение на лицах товарищей. Первым
сжалился Флойд.
     - Уже  спрашивали,  Женя.  ЭАЛ  ничего не  помнит.  Правда,  это не
доказательство.  Чандра продемонстрировал, каким образом можно выборочно
уничтожать   участки   памяти.   Вспомогательными  аудиосистемами  можно
воспользоваться так,  что ЭАЛ об этом не догадается...  -  Флойд перевел
дыхание. - Я согласен, что вариантов почти не осталось. Либо мне все это
привиделось,  либо случилось на самом деле.  Я убежден -  это не сон, но
возможность  галлюцинации исключить  не  могу.  Хотя  Катерина  из  моей
медицинской карты знает,  что страдай я  чем-то  этаким,  мне никогда не
оказаться  бы  здесь,  я  не  возражаю,  чтобы  это  рассматривалось как
альтернатива.  Понимаю -  я должен доказать,  что не спал.  Но позвольте
напомнить вам  некоторые другие  странные события недавнего времени.  Мы
знаем,  что  в  свое время Дэйв Боумен отправился к  Загадке.  А  теперь
какой-то объект покинул ее и устремился к Земле. Видел его Василий, а не
я. Затем последовал взрыв вашей орбитальной бомбы.
     - Вашей.
     - Ладно,   не  будем  спорить.   Будем  считать,  она  принадлежала
Ватикану. Представляется весьма странным, что в это же время тихо умерла
миссис Боумен,  и  врачи до  сих пор не могут разобраться в  причинах ее
смерти.  Не утверждаю, что здесь существует какая-то связь, но вспомните
поговорку:  "Один  раз  -  случайность,  второй -  совпадение,  третий -
закономерность".
     - Есть еще одно событие,  -  вмешался Макс.  -  Я  поймал программу
новостей. Давняя приятельница Боумена утверждает, будто получила от него
сообщение.
     - Да, я тоже слышал, - подтвердил Саша.
     - И промолчали? - поразился Флойд.
     Оба русских космонавта выглядели смущенными.
     - Ну,  это передали как шутку,  - объяснил потом Макс. - Информацию
дал  муж  этой  женщины.   Сама  она  потом  все  отрицала.  Комментатор
характеризовал это  как  своеобразную рекламу,  попытку привлечь к  себе
внимание.  Так  же  как  многие  рассказывают о  своих  встречах с  НЛО.
Подобных сообщений столько, что они никого уже не интересуют.
     - Возможно,  хотя в некоторых из них что-то и есть, - сказал Флойд.
- А нельзя выудить эту передачу из архивных записей? Или попросить Центр
повторить ее?
     - Ничей  рассказ меня  не  убедит,  -  усмехнулась Таня.  -  Только
вещественные доказательства.
     - Например?
     - Что-нибудь такое,  чего ЭАЛ знать не мог,  а  никто из нас не мог
ему сообщить. Какое-нибудь физическое явление.
     - Старое доброе чудо?
     - Именно. А пока я ничего не буду сообщать Центру. И предлагаю вам,
Хейвуд, тоже воздержаться.
     Это был приказ. Флойд кивнул.
     - С радостью. Но у меня есть еще одно предложение.
     - Да?
     - На всякий случай хорошо бы иметь какой-нибудь план, основанный на
гипотезе, что предупреждение серьезно. В последнем, кстати, я убежден.
     - Ничего не получится. Конечно, стартовать мы можем в любой момент.
Но  чтобы  лечь  на  траекторию,  ведущую к  Земле,  придется дожидаться
открытия стартового окна.
     - Лишних одиннадцать дней!
     - Да.  Я  с  радостью стартовала бы  раньше,  но  топлива на это не
хватит.   -   В   голосе  Тани   появились  нотки   необычной  для   нее
нерешительности. - Я не хотела пока говорить, но теперь...
     Все затаили дыхание.
     - Я  собираюсь отложить старт еще  на  пять  суток.  В  этом случае
орбита будет близка к идеальной, гомановской. И мы сэкономим топливо.
     Сообщение, хотя и не вполне неожиданное, было встречено стонами.
     - Когда  же  мы  прилетим?  -  поинтересовалась Катерина  с  легкой
угрозой в  голосе.  Их  взгляды скрестились -  двух  достойных соперниц,
уважающих одна другую, но не желающих уступить.
     - На десять дней позже, - ответила наконец Таня.
     - Лучше поздно,  чем никогда, - беззаботно откликнулся Макс, но его
попытка снять напряжение не удалась.
     Флойд уже не прислушивался к  разговору.  Он думал о другом.  Ему и
двум его  коллегам продолжительность полета безразлична -  они  проведут
его в безмятежном сне. Но сейчас это уже неважно.
     Он  был убежден,  но не мог этого доказать,  и  это повергало его в
отчаяние -  если они не стартуют до истечения таинственного срока, то не
стартуют уже никогда.

     - ...Дмитрий,  ситуация невероятная и  пугающая.  На  Земле  о  ней
знаешь пока только ты, но скоро Тане и мне придется выяснять отношения с
ЦУПом.
     Даже  некоторые  из  твоих  соотечественников-материалистов  готовы
принять рабочую гипотезу: в ЭАЛ что-то проникло. Саша предложил неплохое
название: "Призрак в компьютере".
     Теорий  у  нас  множество:  Василий каждый день  придумывает новую.
Большей  частью  они  базируются  на   старой  НФ-идее:   организованное
энергетическое  поле.  Но  что  это  за  энергия?  Электромагнитную наши
приборы зарегистрировали бы с легкостью.  Это относится и к любым другим
известным видам излучения.  Василий залезает в самые дебри: рассуждает о
волновых  пакетах  нейтрино  и  наложении многомерных пространств.  Таня
называет все  это  мистической чепухой Такое вот  у  нее  теперь любимое
выражение.   Вчера  вечером  они   впервые  на   наших  глазах  едва  не
поссорились.  Они кричали друг на друга. Спокойствия на борту это отнюдь
не добавляет.
     Нервы,  боюсь,  у  всех  на  пределе.  Полученное  предупреждение и
отсрочка старта только усиливают отчаянье -  проникнуть в тайны Большого
Брата так и не удалось. Возможно, не окажись контакт с призраком Боумена
столь скоротечным,  он  бы  помог.  Но куда он девался?  Или после нашей
встречи утратил к нам интерес?  И что бы он нам сказал,  если захотел? -
"Черт побери" - по-русски и по-английски, к у любил говорить Саша. Давай
менять тему.
     Я не в состоянии от души благодарить тебя за вести из дому.  Теперь
мне  получше.  Вероятно,  заботы  -  лучшее  лекарство  от  неразрешимых
проблем.
     И я уже не уверен, что кто-то из нас вернется на Землю.


<ul><a name=49></a><h2>43. Мысленный эксперимент</h2></ul>

     Проведя   несколько  месяцев   в   изолированной  группе,   человек
становится  необычайно чувствителен к  настроениям остальных.  Что-то  в
отношении окружающих к  Флойду изменилось;  вновь всплыло даже обращение
"доктор Флойд",  которого он  не  слышал так  давно,  что отвык на  него
откликаться.
     Никто,  разумеется,  не  считал,  что  он  сошел с  ума,  но  такой
возможности вовсе не исключали. Он не возмущался - грустно посмеивался и
надеялся доказать обратное.
     Новости с Земли ободряли.  Хосе Фернандес продолжал утверждать, что
его жена видела Боумена.  Сама она все отрицала и отказывалась от встреч
с журналистами. Трудно было понять, зачем бедному Хосе придумывать столь
странную  историю,  тем  более  что  характер  у  Бетти  был  упрямый  и
вспыльчивый.  Но  Хосе  -  теперь от  лежал  в  больнице -  заявил,  что
по-прежнему любит ее и что ссора их была временной.
     Флойд надеялся,  что  и  отношение Тани  к  нему самому вернется на
круги своя.  Наверняка она  тоже  встревожена,  и  поведение ее  диктуют
внешние обстоятельства.  Случилось нечто,  не  умещавшееся в  ее  модель
мира,  и  всякие напоминания об этом были ей неприятны.  По этой причине
она  и  старалась избегать Флойда И  совершенно напрасно -  приближалась
решающая фаза полета.
     Миллиардам оставшихся на  Земле  нелегко было  понять выжидательную
тактику  Тани.   Особое  нетерпение  проявляли  телекомпании,   уставшие
показывать один и тот же вид Большого Брата:  "Вы забрались в такую даль
и с такими затратами, чтобы ждать неизвестно чего? Сделайте что-нибудь!"
На  критику Таня отвечала одно и  тоже:  "Сделаем,  как только откроется
стартовое окно.  Чтобы в случае враждебной реакции можно было стартовать
немедленно".
     Планы  решающего  штурма  Большого  Брата  были  уже  разработаны и
согласованы с Землей.  "Леонов" медленно пойдет на сближение,  посылая к
цели все более мощные радиосигналы на всех частотах и  докладывая Центру
о каждом своем шаге. Приблизившись, космонавты попробуют взять образцы с
помощью   бура   или   воспользуются  лазерным   спектрометром.   Никто,
разумеется,  не  верил  в  успех  этой  затеи,  поскольку за  десять лет
исследований ЛМА-1  никаких образцов взять  не  удалось.  Усилия  лучших
земных  ученых  напоминали попытку  неандертальца взломать бронированный
сейф каменным топором.
     Наконец,   на   поверхность  Большого   Брата   высадятся  приборы:
сейсмографы и  эхолоты.  Чтобы их  закрепить,  на борту "Леонова" имелся
неплохой арсенал самых  разнообразных клеящих веществ.  А  если  они  не
помогут,   придется   воспользоваться  несколькими  километрами  доброго
корабельного каната -  хотя и  было нечто комическое уже в самой мысли о
том,   что  объект  Солнечной  системы,  загадочнее  которого  не  знало
человечество,   будет  обвязан  наподобие  бандероли...  Когда  "Леонов"
стартует в  направления дома и  удалится на приличное расстояние,  будут
взорваны  небольшие  заряды.  Возможно,  удастся  получить  информацию о
внутренней  структуре  Большого  Брата.   По   поводу   данной  операции
разгорелась  дискуссия  между  теми,   кто  считал,   что  она  не  даст
результата, и теми, кто опасался результатов чрезмерных.
     Флойд не  поддерживал ни  тех ни других.  Предмет спора казался ему
ничтожным. Исследования Большого Брата - кульминация экспедиции - должны
были начаться уже после истечения загадочного пятнадцати дневного срока,
и Флойд был уверен, что до этого дело не дойдет.
     Но он был один и,  следовательно, бессилен. Последним человеком, от
которого можно  было  ждать  помощи,  был  Уолтер Курноу.  Олицетворение
здравого,  разумного подхода к  вещам,  он недоверчиво относился к любым
озарениям.  Никто не  назвал бы его гением -  а  иногда необходим гений,
чтобы увидеть очевидное.
     - Считайте это  игрой  ума,  -  начал Курноу с  необычной для  себя
нерешительностью. - Впрочем, я готов к тому, что меня оборвут.
     - Валяйте, - разрешил Флойд. - Я вас вежливо выслушаю. Со мной тоже
все были вежливы - даже слишком.
     Курноу усмехнулся.
     - Не  надо так.  Если вам от этого легче,  то знайте:  минимум трое
воспринимают ваши слова серьезно и размышляют, что делать.
     - И вы в их числе?
     - Нет.  Я,  как обычно,  сижу на заборе -  это,  кстати,  чертовски
неудобно -  и  не знаю,  на чью сторону спрыгнуть.  Но в  одном я с вами
согласен: сидеть и ждать не имеет смысла. Любую проблему можно решить.
     - Так-то оно так.  Но чтобы стартовать в установленный срок,  нужны
лишнее  топливо  и  дополнительная  скорость.   Несколько  километров  в
секунду.
     - Василий так тоже считает, и я ему верю. Сюда-то он нас доставил.
     - Доставил бы и обратно, будь у нас больше топлива.
     - Топлива сколько угодно.  Рукой подать -  на "Дискавери".  Там его
сотни тонн.
     - Мы прорабатывали этот вариант десятки раз. Переправить топливо на
"Леонова" невозможно.  У  нас нет ни трубопроводов,  ни насосов.  Жидкий
аммиак - не в корзинах же его таскать!
     - Все верно. Только зачем таскать?
     - Не понял.
     - Надо сжечь его там, где оно находится. Использовать "Дискавери" в
качестве разгонной ступени.
     Если бы такое предложил кто-то другой, было бы очень смешно. Но это
предложил Уолтер Курноу;  Флойд открыл было  рот,  но  сказать ничего не
смог. Дар речи вернулся к нему только спустя секунды.
     - Черт!  Я  должен был  сам об  этом подумать...  Они направились к
Саше. Тот внимательно выслушал, поджал губы и тут же запросил компьютер.
Когда на дисплее появился ответ, он задумчиво кивнул.
     - Все   верно.   Скорости   хватит.   Но   возникают   практические
трудности...
     - Мы  знаем.  Как  скрепить корабли -  прежде  всего.  Когда  будут
работать  только  двигатели  "Дискавери",   появится  вращающий  момент.
Своевременное разделение кораблей - тоже проблема. Но все они разрешимы.
     - Вы,  я вижу, успели обдумать многое. Но это все равно бесполезно.
Убедить Таню вам не удастся.
     - Бесполезно -  сейчас,  - согласился Флойд. - Но пусть она хотя бы
знает о такой возможности. Вы нас поддержите?
     - Не убежден.  Но хотелось бы присутствовать при вашей беседе.  Это
будет, по-моему, интересно.
     Таня слушала внимательнее, чем ожидал Флойд, однако без энтузиазма.
Но под конец и она не смогла скрыть восхищения.
     - Здорово придумано, Хейвуд!
     - Поздравлять или обвинять надо только Уолтера.
     - Неважно.  Ведь это всего лишь,  как говорил Эйнштейн,  "мысленный
эксперимент".  Теоретически все выглядит прекрасно, но какой риск! Чтобы
принять вашу идею, мне нужны убедительные доказательства, что нам грозит
опасность. Пока что, при всем моем к вам уважении, Хейвуд, я их не вижу.
     - Правильно.   Зато  вы   теперь  знаете,   что  у   нас  появилось
альтернатива.  Не  возражаете,  если  мы  на  всякий  случай подработаем
кое-какие детали?
     - Если это не  помешает подготовке к  старту.  Не  скрою,  идея мне
нравится.  Но я не могу одобрить пустую трату времени.  По крайней мере,
пока передо мной не появится Дэвид Боумен.
     - А если появится, Таня?
     - Не знаю, Хейвуд. Ему еще придется меня убедить.


<ul><a name=50></a><h2>44. Исчезновение</h2></ul>

     Эго   была  увлекательная  игра,   в   которую  играли  все  -   но
исключительно в свободное время.  И даже Таня,  продолжавшая называть ее
"мысленным экспериментом", не осталась в стороне.
     Флойд  отлично  понимал:  причиной энтузиазма был  не  страх  перед
опасностью,  которую осознавал он один, а перспектива вернуться на Землю
месяцем раньше.  Все  равно  он  был  доволен.  Он  сделал все  от  него
зависящее, остальное - судьба.
     Проект не имел бы смысла,  если бы не удачная конструкция кораблей.
Плотный,  крепкий "Леонов",  рассчитанный на бешеный напор юпитерианской
атмосферы,  был  вдвое  короче  "Дискавери" -  это  позволяло  соединить
корабли. Основание главной антенны, если выдержит массу "Леонова", когда
заработают двигатели "Дискавери", будет служить отличной подпоркой.
     ЦУП  ставили в  тупик некоторые запросы с  борта "Леонова".  Анализ
прочности   обоих   кораблей   при   определенных  нагрузках;   величина
продольного  момента   инерции;   слабые   точки   корпусов...   "Что-то
случилось?" - обеспокоено вопрошала Земля.
     - Нет, - отвечала Таня. - Мы изучаем некоторые возможности. Спасибо
за помощь. Конец связи.
     Тем  временем подготовка к  обратному перелету шла  по  намеченному
плану:  проводились тщательные проверки всех  систем  кораблей,  Василий
рассчитывал все новые варианты траекторий,  которые Чандра тут же вводил
в  ЭАЛа,  готовя его  к  последнему испытанию.  Таня и  Флойд,  как  два
генерала  перед  решительным наступлением,  готовились  к  исследованиям
Большого Брата.
     Именно для  этого они  и  прилетели сюда,  но  никакого вдохновения
Флойд не испытывал.  То,  что он пережил,  не могли разделить с ним даже
те,  кто ему верил.  Хотя он безупречно исполнял свои обязанности, мысли
его были заняты совершенно другим.
     И Таня его понимала.
     - Вы все еще надеетесь, что меня убедит чудо?
     - Или разубедит меня. Мне не нравится неопределенность.
     - Мне тоже. К счастью, ждать осталось недолго.
     Таня бросила взгляд на дисплей,  который высвечивал число "20". Это
была самая бесполезная на корабле информация -  все и так знали, сколько
дней осталось до открытия стартового окна. И до атаки на Загадку.

     Когда  [это],  наконец,  произошло,  Флойд  опять  глядел в  другую
сторону.  Впрочем,  разницы нет:  даже всевидящие камеры уловили на этот
раз лишь слабое голубоватое свечение...
     Флойд вновь отбывал "собачью вахту" на  "Дискавери".  На  "Леонове"
дежурил Саша.  Как  обычно,  все было в  порядке,  никаких происшествий.
Автоматические системы работали, как всегда, безупречно. Всего год назад
Флойд не смог бы поверить,  что облетая Юпитер на расстоянии в несколько
сот тысяч километров, он будет лишь изредка бросать на него безразличные
взгляды,  отрываясь от  "Крейцеровой сонаты",  которую  он  без  особого
успеха  пытался  осилить  в  оригинале.  Саша  считал,  что  это  лучшее
эротическое произведение во  всей  русской литературе.  Пока  что  Флойд
прочитал недостаточно, чтобы это почувствовать. И дочитать до конца, как
выяснилось, было не суждено.
     В  двадцать пить минут второго его внимание привлекло извержение на
Ио.  Красивое,  но довольно обычное.  Облако зонтом поднялось в космос и
медленно опадало на  пылающую поверхность спутника.  Флойд видел десятки
таких извержений,  но  не уставал любоваться ими.  Казалось невероятным,
что в столь маленьком небесном теле таится чудовищная энергия.
     В  поисках  лучшего ракурса он  перешел к  другому иллюминатору.  И
увидел - точнее, не увидел - такое, что мигом забыл об Ио.
     Опомнившись и удостоверившись,  что это - опять! - не галлюцинация,
Флойд тут же вызвал соседний корабль.
     - Доброе утро,  Вуди,  - зевнул Саша. - Нет, я не спал. Как старина
Толстой?
     - Посмотрите наружу и скажите, что видите.
     - Ничего необычного для  данной области космоса.  Ио,  как  всегда.
Звезды, Юпитер... Боже мой!
     - Спасибо. Значит, я в здравом уме. Давайте будить капитана.
     - И остальных. Вуди, мне страшно!
     - Еще бы!..  Таня, это Хейвуд. Извините, что разбудил, но ваше чудо
свершилось. Большой Брат исчез. Проболтавшись здесь три миллиона лет, он
решил удалиться.
     Спустя  четверть  часа   на   обзорной  палубе  "Леонова"  началось
экстренное совещание.  Никто не выглядел сонным.  Все пили горячий кофе,
то  и  дело поглядывая на иллюминаторы,  на пугающе непривычную картину.
Невозможно было поверить, что Большого Брата действительно нет.
     "Боумен знал нечто,  чего не знаем мы",  - эта фраза Флойда, только
что повторенная Сашей,  повисла в воздухе. Она в точности отражала мысли
всех, включая капитана.
     Говорить:  "Я  вас  предупреждал!"  -  не  имело смысла.  Даже  при
отсутствии опасности задерживаться здесь нет нужды.  Они потеряли объект
исследования и должны как можно скорее отправляться домой. Но не все так
просто.
     - Хейвуд,  -  сказала Таня.  -  Теперь  я  готова  вполне  серьезно
рассмотреть полученное вами  предупреждение.  Но  даже  если что-то  нам
угрожает,  мы  должны тщательно взвесить все  "за"  и  "против".  Жестко
соединить корабли, включить двигатели "Дискавери" при наличии массивного
асимметричного груза,  вновь  разделить корабли  перед  включением наших
двигателей -  ни  один  капитан не  пойдет на  такой  риск  без  веских,
подавляющих доводов.  Не  имеет права.  А  их  нет  у  меня даже сейчас.
Предупреждение сделал... призрак. Суд не примет такого свидетеля.
     - Даже при обычном расследовании этому никто не поверит,  -  сказал
Курноу необычно спокойным тоном.  -  И  даже в  случае нашей единодушной
поддержки.
     - Я  думала об  этом,  Уолтер.  Но если мы вернемся домой,  это все
оправдает.  Если нет -  вряд ли  что-нибудь имеет значение.  Я  не  буду
сейчас решать.  Мы доложим ситуацию в Центр, и я отправлюсь спать. Пошли
в рубку, Саша, потом вы вернетесь на вахту. Свое решение я сообщу утром.
     Но неожиданности этой ночи еще не кончились.  В районе орбиты Марса
доклад Тани встретился с радиограммой с Земли.
     Бетти Фернандес наконец-то заговорила. Там, где оказались бессильны
уговоры, призывы к патриотизму, скрытые угрозы ЦРУ и Совета национальной
безопасности,   успеха   добился   продюсер   небольшой   видеокомпании,
обессмертивший тем самым свое имя.
     Все решили удача и вдохновение.  Ведущий программы "Привет, Земля!"
случайно заметил,  что  один  из  его  сотрудников удивительно похож  на
Дэвида Боумена.  Грим довершил дело.  Хосе Фернандес мог бы предупредить
этого человека,  что  он  сильно рискует,  но  удача сопутствует смелым.
Когда он вошел,  Бетти капитулировала.  А когда, очень мягко, вышвырнула
его вон,  он уже знал все, всю историю. И, надо признать, изложил ее без
обычного для  его  компании цинизма.  Он  получил за  нее Пулитцеровскую
премию.
     - Жаль,  что  она  не  раскололась раньше,  -  устало сказал Флойд,
обращаясь к  Саше.  -  Это избавило бы меня от многих неприятностей.  Но
теперь, надеюсь, у Тани исчезнут сомнения.
     - Конечно.  Только  пусть  выспится.  Боюсь,  спать  нам  почти  не
придется.
     Это  верно,  подумал Флойд.  Сам  он  очень устал,  но  не  смог бы
заснуть, даже если бы не был вахтенным.
     Одной неопределенностью меньше, зато остается другая, гораздо более
значительная. Что происходит?
     Нечто подобное он испытал лишь однажды.  Когда их с  друзьями несло
на  байдарках по  одному  из  притоков Колорадо,  по  узкому незнакомому
каньону с  отвесными стенами,  и  впереди могли  быть  пороги  или  даже
водопад, и ничего нельзя было сделать...
     Сейчас Флойд вновь ощущал себя игрушкой могучих сил, влекущих его с
товарищами в  неизвестность.  И на этот раз опасность не только незрима,
но и непостижима.


<ul><a name=51></a><h2>45. Отступление</h2></ul>

     - ...Говорит  Хейвуд  Флойд.  Я  начинаю свой  последний,  надеюсь,
репортаж из системы Юпитера.
     Еще несколько дней - и мы покинем это странное место между планетой
и   Ио,   место  нашего  свидания  с  огромным  искусственным  объектом,
получившим от нас имя Большой Брат и затем внезапно исчезнувшим. Куда он
делся и почему - не знает никто.
     По  ряду  причин наше дальнейшее пребывание здесь нежелательно.  Мы
стартуем  на   две   недели   раньше,   используя  американский  корабль
"Дискавери" для разгона советского "Леонова".
     Основная идея проста.  Корабли будут соединены. Сначала "Дискавери"
сожжет свое топливо, затем отделится, и включатся двигатели "Леонова".
     И  мы  используем еще одну идею,  на первый взгляд лишенную смысла.
Чтобы уйти от Юпитера,  нам придется максимально сблизиться с ним. Почти
так же, как было при торможении.
     Сначала  мы  сбросим  скорость,  и  круговая  орбита  превратится в
эллипс,  почти касающийся атмосферы планеты.  Затем,  в самой нижней его
точке,  мы  сожжем все  свое топливо,  и  "Леонов" выйдет на  траекторию
полета к Земле.
     Зачем    понадобился   такой   маневр?    Попробую   обойтись   без
математических выкладок.  Углубившись в гравитационное поле Юпитера,  мы
наберем дополнительную скорость и  дополнительную энергию.  "Мы"  -  это
наши корабли и  топливо в  их  баках.  Топливо будет сожжено у  подножия
"гравитационной горы",  не нужно будет тратить энергию, чтобы тащить его
на  вершину.  Выброшенное из наших реакторов,  оно отдаст кораблям часть
приобретенной при  спуске  кинетической  энергии.  Мощь  Юпитера,  таким
образом,  используется дважды -  и  при прибытии,  и при отправке,  -  а
мать-природа не так часто позволяет такое.
     Три ускоряющих фактора -  топливо "Дискавери",  собственное топливо
"Алексея Леонова" и гравитация Юпитера - выведут "Леонова" на гиперболу,
направленную в  глубь Солнечной системы.  К Земле мы прибудем через пять
месяцев,  ровно  на  два  месяца раньше установленного программой срока.
Конечно, если все пойдет хорошо...
     Какова же судьба "Дискавери"?  Корабль с  опустевшими баками станет
беспомощен,  но  не  погибнет.  Он  будет  обращаться вокруг  Юпитера по
вытянутому эллипсу,  подобному орбите кометы.  Не исключено,  что спустя
много лет новая экспедиция приведет его к Земле.
     Мы  улетаем  без  сожаления,  хотя  сделано далеко  не  все.  Тайна
исчезновения Большого Брата остается пока не раскрытой,  но разгадать ее
нам не  дано.  Мы сделали все,  что могли,  и  возвращаемся домой.  Пора
прощаться. Репортаж вел Хейвуд Флойд.
     Малочисленная  публика   разразилась   ироничными   аплодисментами.
Впрочем, на Земле к ней присоединятся миллионы.
     - Я говорил не для вас, - раздраженно заметил Флойд.
     - Но говорили,  как всегда, хорошо, - примирительно сказала Таня. -
И мы согласны со всеми вашими положениями.
     - Не  со  всеми,  -  раздался  негромкий  голос.  -  Остается  одна
проблема.
     На обзорной палубе воцарилось молчание.
     - Не понимаю,  - прервала его Таня обманчиво тихим голосом. - Какая
проблема, Чандра?
     - Последние недели я готовил ЭАЛа к полету к Земле.  Теперь от этих
программ придется отказаться.
     - Мы сожалеем, но эго единственный выход...
     - Я имею в виду другое.
     Все были поражены - прежде Чандра никогда никого не прерывал. И тем
более Таню.
     - Мы  знаем,  сколь чувствителен ЭАЛ к  целям полета,  -  продолжал
маленький индиец.  -  А  теперь вы предлагаете вложить в него программу,
которая,  не  исключено,  приведет  ею  к  гибели.  Да,  будущая  орбита
"Дискавери" вполне стабильна и  безопасна.  Но что случится с  кораблем,
если  в  полученном нами  предупреждении есть  хоть какой-то  смысл?  Мы
забыли об этом, потому что испугались сами. А какова будет реакция ЭАЛа?
     - Вы  полагаете,  что  он  может  ослушаться  приказа?  -  медленно
отчеканила Таня. - Как в предыдущем полете?
     - Было не так. Он просто пытался выполнить противоречивые команды.
     - Но теперь-то противоречия нет!
     - Для  нас  -  да;  Одна  из  приоритетных задач ЭАЛа  -  сохранить
корабль. Теперь мы пытаемся помешать этому. Последствия этого шага могут
оказаться непредсказуемыми. ЭАЛ - слишком сложная система.
     - Я не вижу проблемы,  -  вмешался Саша.  - Просто не надо сообщать
ему о возможной опасности, тогда никаких сомнений у него не возникнет.
     - Чандра,  -  требовательно спросила Таня. - Вы уже обсуждали это с
ЭАЛом?
     - Нет.
     Было  ли  колебание в  его  голосе?  Возможно,  подумал  Флойд.  Не
исключено,  что вспомнил что-нибудь и отвлекся.  Или лжет,  сколь это ни
невероятно.
     - Тогда сделаем, как предлагает Саша.
     - А вдруг он поинтересуется причинами смены программы?
     - Без вашей подсказки?
     - Да.  Не  забывайте  -  он  инструмент познания,  он  может  вести
самостоятельные исследования. Минуту Таня размышляла.
     - Все решается просто. ЭАЛ вам верит?
     - Конечно.
     - Тогда объясните ему,  что "Дискавери" вне опасности и вернется на
Землю немного позже.
     - Но это неправда.
     - Почему  же?  -  нетерпеливо сказала Таня.  -  Кто  из  нас  может
утверждать обратное?
     - Но мы подозреваем опасность. Иначе не стартовали бы раньше срока.
     - И что вы предлагаете? - уже с легкой угрозой спросила Таня.
     - Сказать ему всю правду. Пусть решает сам.
     - Чандра, но это всего лишь машина!
     Индиец посмотрел на Макса так, что тот невольно отвел взгляд.
     - Как и  все мы,  мистер Браиловский.  Но состоим ли мы из углерода
или из кремния, надо с уважением относиться друг к другу.
     Маленький Чандра  выглядел сейчас  очень  величественно,  однако их
стычка с Таней зашла слишком далеко.
     - Таня, Василий! Можно поговорить с вами? Думаю, решение есть.
     Слова Флойда были встречены с облегчением. Вскоре все трое были уже
в каюте Орловых.
     - Спасибо,  Вуди,  -  сказала Таня,  наливая Флойду "шемахи" -  его
любимого вина. - Я так и знала, вы что-нибудь придумаете.
     - Кажется,  придумал,  - ответил Флойд, смакуя напиток. - Допустим,
мы  принимаем предложение Чандры.  Есть две  возможности.  Первая -  ЭАЛ
точно  выполняет  команды  и  управляет работой  двигателей на  активных
участках.  Первый из  них,  как вы  помните,  не критический.  Если даже
что-нибудь случится при  уходе от  Ио,  времени для  коррекций останется
вдосталь. И мы проверим, насколько ЭАЛ послушен.
     - А  облет  Юпитера?  Мы  сожжем  там  основную  часть  топлива.  И
результирующая траектория очень критична к времени и направлению тяги.
     - Но у вас есть ручное управление.
     - Не хотелось бы.  Ничтожная ошибка - и мы либо сгорим в атмосфере,
либо превратимся в искусственную комету с периодом в тысячу лет.
     - Ну, а если не будет выхода?
     - Если   заранее   просчитать  возможные  варианты  и   перехватить
управление вовремя, может получиться.
     - Зная вас,  Таня, я уверен - получится. Теперь вторая возможность.
Малейшее отклонение ЭАЛа от программы - и мы берем управление на себя.
     - Отключаем его?
     - Да.
     - В прошлом полете это было не так легко.
     - С  тех  пор  мы  кое-чему научились.  Обещаю вам  сделать это  за
полсекунды.
     - Надеюсь, ЭАЛ ничего не заподозрит.
     - Не  впадайте в  паранойю,  Василий.  ЭАЛ не  человек.  Но Чандре,
конечно, ни слова. Мы полностью принимаем его план и полагаемся на ЭАЛа.
Верно, Таня?
     - Да, Вуди. Этот приборчик - отличная идея.
     - Какой приборчик? - спросил Василий.
     - В  свое время узнаешь.  Извините,  Вуди,  но больше я "шемахи" не
дам. Оставим до Земли.


<ul><a name=52></a><h2>46. Последние секунды</h2></ul>

     Никто не поверит мне без фотографий, подумал Макс, наблюдая корабли
с расстояния в пятьсот метров. Картина попросту неприличная: "Леонов" на
"Дискавери" - сценка из сексуальной жизни космолетов... Вспомнилось, как
много  лет  назад кто-то  схлопотал выговор за  слишком красочный подбор
слов в момент завершения стыковки.
     Насколько он мог судить, все было в порядке. На соединение кораблей
ушло больше времени, чем предполагалось.
     К  счастью,  на  "Леонове"  нашлось  несколько километров троса  из
углеродистого волокна -  толщиной со  швейную нитку,  но  выдерживающего
многотонную  нагрузку.  Трос  предназначался для  фиксации  приборов  на
поверхности Большого Брата. Теперь корабли слились в объятии, достаточно
прочном,  чтобы выдержать вибрацию и толчки при ускорении в одну десятую
земного - а большего максимальная тяга и не обеспечивала.
     - Что еще посмотреть? - спросил Макс.
     - Все в порядке, - отозвалась Таня. - Не будем терять времени.
     Согласно предупреждению,  а ему теперь верили все,  стартовать надо
было в течение суток.
     - Извини, но я отведу "Нину" в стойло.
     - А разве она лошадь?
     - Я  этого  не  утверждал.  Но  не  бросать же  ее  в  космосе ради
нескольких метров в секунду!
     - Они нам понадобятся, Макс. А за ней мы еще вернемся.
     Сомневаюсь,  подумал Макс.  Или все же оставить ее на этой орбите в
знак того, что здесь побывал человек?
     Он аккуратно подвел "Нину" к командному отсеку "Дискавери". Коллеги
видели,  как он проплывает перед иллюминаторами. Распахнулся люк ангара,
и он опустил "Нину" на вытянутую ладонь посадочной площадки.

     Разгон в космосе - весьма скучная операция. Ничего общего с громом,
огнем  и  отчаянным риском,  которые  сопутствуют старту  с  поверхности
планеты. Если двигатели не выйдут на полную тягу, период ускорения можно
продлить.   Или  дождаться  на  орбите  следующего  удобного  момента  и
попробовать еще раз.
     Но  сейчас,  с  отсчетом  последних  секунд,  напряжение  на  борту
"Леонова" стало почти ощутимым.  Все понимали,  что это первое испытание
ЭАЛа в деле. О подстраховке знали лишь Флойд, Орловы и Курноу.
     - Удачи вам,  "Леонов",  -  за пять минут до старта напутствовал их
Центр.  -  Надеемся,  все  пройдет хорошо.  И  если  вас  не  затруднит,
взгляните на  экватор  Юпитера,  долгота  115.  Там  возникло любопытное
круглое пятнышко диаметром в тысячу километров. Похоже на тень спутника,
но это не тень.
     Таня   подтвердила  прием   сообщения  и   попыталась  кратко,   но
убедительно оповестить Центр  об  утрате  экипажем  всякого  интереса  к
юпитерианской метеорологии. ЦУП бывал иногда бестактен до изумления.
     - Все системы работают нормально,  -  доложил ЭАЛ.  - Две минуты до
зажигания.
     Странно, подумал Флойд, насколько живуча терминология! Ведь лишь на
ракетах  с  химическими  двигателями было  что  зажигать.  Он  рассеянно
поискал другие примеры. Многие люди, особенно старшего поколения, до сих
пор говорят:  "зарядить камеру",  "заправить машину"...  Даже в  студиях
звукозаписи можно  услышать,  например:  "подрезать  пленку",  -  однако
реальность,  стоящая за  этими выражениями,  перестала быть  таковой уже
полвека назад.
     - Одна минута до зажигания.
     Голос ЭАЛа вернул Флойда к действительности. На протяжении полувека
эта  минута была на  космодромах и  в  центрах управления полетами самой
длинной.   Сколько   раз   она   заканчивалась   катастрофами!   Правда,
запоминаются только победы. А что суждено нам?
     Рука непроизвольно потянулась к карману, где лежала "гильотина", но
разум  подсказал,  что  времени на  такое движение хватит.  Если  ЭАЛ  и
ослушается,  это будет неприятно, но не более того. Критической ситуация
станет вблизи Юпитера.
     - Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один... ЗАЖИГАНИЕ!
     Спустя  еще  примерно минуту двигатель вышел  на  полную тягу.  Все
разразились аплодисментами, но Таня тут же успокоила страсти. Пусть даже
ЭАЛ  и  работает безукоризненно,  очень многое оставалось пока  неясным.
Например,  могло  не  выдержать основание главной  антенны  "Дискавери",
служившее сейчас  опорой "Леонову",  -  хотя  главный конструктор (давно
ушедший в отставку) и уверял, что запас прочности вполне достаточен...
     Однако  минуты  текли  спокойно.  О  том,  что  двигатель работает,
говорили  сейчас  лишь  ощущение  тяжести  да  легкая  вибрация  корпуса
корабля.  Ио и Юпитер "висели" в иллюминаторах на прежних местах,  точно
напротив друг друга.
     - Десять  секунд до  отсечки двигателя.  Пять.  Четыре.  Три.  Два.
Один... ЕСТЬ!
     - Спасибо, ЭАЛ.
     - Орбита  расчетная,   -   доложил  Василий.   -  Корректировка  не
потребуется.
     - Прощай,  иноземная Ио,  мечта торговца землей, - сказал Курноу. -
Мы будем скучать по тебе - причем с большим удовольствием,
     Сейчас он был снова похож на прежнего Курноу.  А  в последнее время
странно притих,  словно что-то  задумал,  и  проводил часы  в  беседах с
Катериной. Флойду оставалось надеяться, что его коллега не заболел. Пока
что экипажу "Леонова" в этом отношении не на что было жаловаться.
     У  всех  было  легко на  душе.  Торжествовать,  разумеется,  рано -
решающий маневр еще впереди,  но первый шаг на пути к  дому сделан.  Это
давало повод для радости...
     Правда,  длилась  она  недолго.  Таня  приказала всем  свободным от
работы отдыхать - до встречи с Юпитером оставалось девять часов. Уходить
никто не  хотел,  и  Саша очистил палубу криком:  "Вас за  это  повесят,
бунтарское отродье!"  (Двое  суток  назад  в  выпавшие минуты отдыха все
смотрели  последнюю  версию  "Восстания на  "Баунти"".  Многие,  кстати,
считали,  что  Тане фильм не  стоит показывать,  дабы она не  почерпнула
оттуда кое-какие идеи.)
     Спустя несколько часов -  заснуть так и не удалось - Флойд вернулся
на обзорную палубу.  Юпитер стал гораздо больше, но превратился в серп -
корабли выходили на  его  ночную сторону.  Глаз был бессилен фиксировать
все  детали сверкающего ущербленного диска:  пояса  облаков,  пятна всех
цветов от белого до красного, темные таинственные провалы, овал Большого
Красного Пятна.  На облаках лежала круглая тень;  от Европы -  определил
Флойд.  Через шесть часов надо быть в лучшей форме,  но тратить время на
сон преступно: все, что он видит, он видит в последний раз.
     Где же пятно,  о  котором упоминал ЦУП?  Вероятно,  уже вышло из-за
горизонта,  только вряд ли  его различишь невооруженным глазом.  Василий
наверняка занят.  Придется ему  помочь  на  правах  астронома-любителя -
всего тридцать лет назад Флойд был в этом деле профессионалом.
     Он включил главный 50-сантиметровый телескоп и  тут же увидел пятно
- к счастью,  "Дискавери" не мешал обзору. Обстоятельства сложились так,
что  Флойд  входил  сейчас  в  первую десятку специалистов по  Юпитеру в
Солнечной системе, причем остальные девять были рядом. Но не требовалось
быть  специалистом,  чтобы  заметить в  пятне нечто странное.  Оно  было
настолько темным, что казалось дырой в облаках. Флойд усилил увеличение:
Юпитер  с  готовностью придвинул  пятно  поближе.  И  чем  больше  Флойд
вглядывался, тем меньше понимал.
     - Василий,   когда  будет  время,  взгляните  на  монитор  главного
телескопа.
     - Это так важно? Я сейчас проверяю орбиту.
     - Там пятно, о котором упоминал Центр. Спешить, конечно, некуда, но
выглядит оно странно.
     - Черт!  Совсем забыл.  Хороши же  из  нас наблюдатели,  если мы не
можем без подсказки с Земли...  Но дайте мне пять минут -  оно, надеюсь,
не убежит.
     Верно,  подумал Флойд.  Только в  подсказках нет  ничего зазорного:
земные и лунные телескопы во много крат мощнее нашего.
     Пятно  тем   временем  становилось  все  необычнее.   Флойд  ощутил
беспокойство.  До  сих пор он  был убежден,  что это всего лишь какой-то
каприз  юпитерианской погоды,  теперь  появились  сомнения.  Слишком  уж
черным и  симметричным оно  было,  хотя граница вроде бы  не  отличалась
резкостью...  И  главное -  оно  действительно увеличивалось или это был
обман  зрения?  Флойд прикинул в  уме:  диаметр пятна достиг двух  тысяч
километров. Ошибка исключена - оно было чуть меньше тени Европы.
     - Ну-ка, посмотрим, что вы такого нашли, - раздался снисходительный
голос Василия. - О-о-о...
     Орлов замолчал. Это "оно", с внезапной убежденностью понял Флойд, -
то самое. Чем бы ни было...


<ul><a name=53></a><h2>47. Зажигание</h2></ul>

     Понять,   однако,   какими  опасностями  грозит  черная  клякса  на
юпитерианской   облачности,   было   непросто.   Да,   она   невероятна,
необъяснима,  но  впереди,  через  какие-то  семь  часов,  события более
важные.  И  самое главное из них -  разгон в  ближайшей к  планете точке
орбиты.
     Заснуть Флойд уже не  пытался.  Хотя ощущение опасности,  опасности
вполне очевидной,  и  было гораздо слабее,  чем  при  первом сближении с
планетой,  сон не шел,  мешали возбуждение и  предчувствия.  И причины у
этих  предчувствий были  куда сложнее.  Флойд давно уже  приучил себя не
тревожиться о вещах,  изменить которые не в его власти. Однако его мучил
вопрос: все ли сделано для безопасности кораблей?
     Тросы,  связывающие "Дискавери" с "Леоновым", держали пока надежно,
но  главное испытание впереди.  И  не  совсем ясны  последствия близкого
взрыва зарядов,  предназначавшихся для  исследований Большого Брата.  И,
конечно, ЭАЛ...
     Сход  с  орбиты он  выполнил безупречно.  Моделирование перехода на
траекторию полета к  Земле прошло также без каких-либо замечаний.  И тем
не менее...  Чандра, как и было договорено, все ему объяснил. Но понимал
ли ЭАЛ, что происходит?
     В  последние  дни  Флойда  преследовала одна  и  та  же  навязчивая
картина:  Юпитер заслоняет собою все небо, корабли завершают маневр, все
идет  нормально  -   и  тут  ЭАЛ  прочищает  свое  электронное  горло  и
произносит: "Доктор Чандра, можно задать вопрос?"
     На деле получилось не совсем так.
     Большое Черное Пятно, как его сразу окрестили, уходило за горизонт.
Корабли,   постепенно  набиравшие  скорость,  встретятся  с  ним  спустя
несколько часов,  но уже на ночной стороне. Оно продолжало увеличиваться
- за два часа площадь возросла почти вдвое; Оно вело себя как чернильная
капля в  воде,  только интенсивность черного цвета не уменьшалась.  Края
пятна были слегка размыты,  но в этом не было ничего удивительного, если
не забывать о высокой скорости телескопа...  Впрочем, открылась и другая
причина.  В отличие от Большого Красного Пятна оно не было единым целым,
его составляли мириады отдельных точек.  Они почти соприкасались,  но по
краям располагались просторнее.
     Загадочных точек  было  около миллиона,  форма их  была  вытянутой.
Катерина,  самый,  казалось бы,  прозаический человек в экипаже, удивила
всех,  сравнив их  с  выкрашенными в  черное  рисинками,  высыпанными на
Юпитер.
     Сейчас Солнце опускалось за  узкий серп дневной стороны.  Во второй
раз  за  короткое время "Леонов" приближался к  юпитерианской атмосфере,
чтобы встретить свою  судьбу.  До  включения двигателей оставалось всего
полчаса.
     Флойд  подумал,   что   ему,   возможно,   стоило  быть  сейчас  на
"Дискавери",  рядом с  Курноу и  Чандрой.  Но  его помощь им  не  нужна.
"Гильотина" у Курноу, а в его реакции Флойд не сомневался.
     Малейшее ослушание -  и ЭАЛ будет отключен за секунду. Когда Чандра
собственноручно  принял   участие   в   отработке  перехода  на   ручное
управление,  Флойд  понял,  что  ему  можно  доверять.  Однако Курноу не
разделял этого  мнения.  Более того,  утверждал,  что  ему  нужна вторая
"гильотина" - для Чандры. Посмотрим, как будет в действительности.
     Солнце в последний раз вспыхнуло За кормой и скрылось за гигантской
планетой,  вокруг  которой мчались сейчас корабли.  Когда  оно  появится
вновь, все будет уже позади.
     - Двадцать минут до зажигания. Все системы работают нормально.
     - Спасибо, ЭАЛ.
     Любопытно,  подумал Флойд,  был ли  Чандра до  конца честен,  когда
запретил остальным обращаться с  ЭАЛом?  Он  говорил,  что  такие беседы
могут повредить компьютеру. Однако сам Флойд неоднократно разговаривал с
ЭАЛом, когда рядом никого не было, и тот всегда прекрасно все понимал...
     ...  И все же: что думает ЭАЛ - если он думает - о цели полета? Всю
свою жизнь Курноу открещивался от абстрактных, философских проблем. "Мое
дело болты да  гайки",  -  говаривал он,  хотя таковых на  борту корабля
практически не  было.  "Что  думает  ЭАЛ?.."  В  любое  другое время  он
посмеялся бы над этой мыслью,  но сейчас ему было не до смеха.  Понимает
ли ЭАЛ,  что его вот-вот бросят на произвол судьбы?  И если понимает, то
способен  ли  возмутиться?  Рука  непроизвольно потянулась к  карману  с
"гильотиной".
     В  сотый раз Курноу мысленно проиграл то,  что должно произойти час
спустя.  Как  только на  "Дискавери" кончится топливо,  они  с  Чандрой,
выключив все ненужные больше системы,  перейдут на "Леонова".  Сработают
пирозаряды, корабли разделятся, и "Леонов" начнет самостоятельный полет.
Разделение произойдет в ближайшей к Юпитеру точке орбиты...
     - Пятнадцать минут до зажигания. Все в порядке.
     - Спасибо, ЭАЛ.
     - Между  прочим,  мы  снова приближаемся к  Большому Черному Пятну.
Видит ли кто-нибудь нечто новое?
     "Надеюсь,  что нет",  -  подумал Курноу, бегло взглянув на монитор.
Василий,  вероятно,  усилил увеличение.  Черное Пятно состояло теперь из
множества отдельных элементов, и форма их была отчетливо различима.
     - Боже мой! - подумал Курноу вслух. - Это невозможно!
     Он услышал восклицания с "Леонова" - там увидели то же самое.
     - Доктор  Чандра,  -  сказал  ЭАЛ.  -  Я  ощущаю  сильные голосовые
вибрации. Что-нибудь произошло?
     - Нет,  ЭАЛ,  -  быстро ответил Чандра. - Полет проходит нормально.
Просто мы кое-чему удивились.  Как ты оцениваешь изображение на мониторе
номер 16?
     - Я вижу темную сторону Юпитера.  Вижу круглое пятно диаметром 3250
километров, почти сплошь покрытое прямоугольными предметами.
     - Сколько их?
     После неуловимой задержки ЭАЛ высветил на дисплее цифры:  1 355 000
+- 1 000.
     - Они тебе что-нибудь напоминают?
     - Да.  Они идентичны объекту,  который вы называете Большим Братом.
Десять минут до зажигания. Все системы работают нормально.
     Кроме  моих,  подумал  Курноу.  Итак,  чертова штука  спустилась на
Юпитер и размножилась.  В скоплении черных монолитов было что-то смешное
и зловещее одновременно - и, что самое удивительное, нечто знакомое.
     Конечно  же!  Мириады  черных  прямоугольников походили на  домино!
Много  лет  назад  Курноу  смотрел документальный видеофильм.  Несколько
японцев, очевидно не вполне нормальных, создали конструкцию из миллионов
таких костяшек.  Крайняя из  них падает на соседнюю;  постепенно в  этот
процесс  вовлекаются остальные.  Костяшки располагались так,  чтобы  при
падении  образовывать узоры;  часть  конструкции находилась  под  водой,
часть  -  на  ступенях.  Процесс  падения  домино  продолжался несколько
недель, в первых попытках его прерывали землетрясения...
     - Восемь минут до зажигания. Все системы работают нормально. Доктор
Чандра, у меня есть предложение.
     - Да, ЭАЛ?
     - Это  явление  достаточно необычно.  Возможно,  следует остановить
отсчет, чтобы вы задержались и исследовали его?
     Флойд торопливо направился к  рубке "Леонова".  Тане  и  Василию он
наверняка понадобится,  хотя  он  предпочел бы  оказаться сейчас рядом с
Чандрой и Курноу. Ну и ситуация! Что, если Чандра поддержит ЭАЛ? У него,
кстати, есть для этого все основания. Ведь именно для таких исследований
они сюда и прилетели!
     Если  прекратить отсчет  времени,  корабли обогнут Юпитер  и  через
девятнадцать часов окажутся в той же точке.  Отсрочка сама по себе ничем
не грозит.  Если бы не полученное предупреждение,  Флойд и сам поддержал
бы предложение.
     Но  дело  не  только в  предупреждении.  Внизу,  по  лику  Юпитера,
расползается  космическая  чума.   Возможно,   они  улетают  от   самого
загадочного явления во  всей истории космической эры.  И  все-таки лучше
изучать его с безопасного расстояния...
     - Шесть минут до зажигания,  -  сказал ЭАЛ.  - Все системы работают
нормально.  Если вы согласны,  я готов остановить отсчет. Напоминаю, что
моя  главная  задача  -  исследовать любое  явление  в  районе  Юпитера,
предположительно связанное с иным разумом.
     Флойд узнал эту формулировку: он сам ее когда-то придумал. А сейчас
хотел бы  стереть из  памяти ЭАЛа.  Секунду спустя он  был уже в  рубке,
рядом с Орловыми. Они смотрели на него с тревогой.
     - Что вы посоветуете? - быстро спросила Таня.
     - Боюсь, все зависит от Чандры. Могу я поговорить с ним?
     Василий протянул микрофон.
     - Чандра? Надеюсь, ЭАЛ нас не слышит?
     - Да, не слышит.
     - Времени у нас нет.  Убедите его продолжать отсчет. Объясните, что
мы высоко ценим его научный энтузиазм и уверены - он способен продолжить
работу без нас. Скажите, что мы будем держать с ним связь.
     - Пять минут до зажигания.  Все системы работают нормально.  Я  жду
ответа, доктор Чандра.
     Как и все мы,  подумал в командном отсеке "Дискавери" Курноу.  Если
мне  все-таки  придется нажать  эту  чертову кнопку,  станет,  вероятно,
полегче.
     - Хорошо, ЭАЛ. Продолжай отсчет. Я верю, ты способен самостоятельно
исследовать систему Юпитера. Мы будем поддерживать с тобой связь.
     - Четыре  минуты  до  зажигания.  Все  системы  работают нормально.
Давление  в  топливных баках  расчетное.  Пусковой  механизм плазменного
реактора готов  к  работе.  Вы  уверены в  правильности своего  решения,
доктор Чандра?  Мне  нравится работать с  людьми,  это меня стимулирует.
Курс корабля точен до одной миллиардной.
     - Нам тоже нравится работать с тобой,  ЭАЛ. И мы будем поддерживать
связь, даже через миллионы километров.
     - Три минуты до зажигания.  Все системы работают нормально.  Утечек
радиации  нет.  Как  быть  с  проблемой временного запаздывания,  доктор
Чандра? Может возникнуть необходимость срочной консультации.
     Это безумие,  подумал Курноу, нащупывая в кармане "гильотину". Я же
готов поверить,  что ему действительно...  одиноко. Или он воспроизводит
сейчас какую-то часть личности Чандры,  о  существовании которой мы и не
подозревали?
     На панели замигали лампочки,  но лишь тому,  кто разбирался во всех
тонкостях поведения "Дискавери",  был  понятен этот язык.  Курноу бросил
взгляд на  Чандру.  Лицо у  него было настолько измученное,  что  Курноу
впервые  почувствовал жалость.  Вспомнился  рассказ  Флойда  о  пугающем
предложении Чандры  -  остаться на  три  года  в  компании ЭАЛа.  Потом,
правда,  эта тема не поднималась; возможно, и сама идея забылась. Однако
не исключено,  что сейчас искушение вернулось к  Чандре;  впрочем,  даже
если это и  так,  у  него ничего не  получится.  Пусть запуск двигателей
будет отсрочен,  пусть они сделают лишний виток... Времени на подготовку
к такому предприятию нет. А если бы оно и было, Таня бы не позволила.
     - ЭАЛ, - сказал Чандра так тихо, что Курноу еле его расслышал, - мы
должны улететь.  Я  не могу объяснить всех причин,  но это действительно
так.
     - Две минуты до  зажигания.  Все системы работают нормально.  Жаль,
что вы не можете остаться. Не могли бы вы сообщить мне хотя бы некоторые
причины, самые важные?
     - Не  за  две минуты,  ЭАЛ.  Продолжай отсчет.  Мы будем еще больше
часа... вместе.
     ЭАЛ  не  ответил.  В  отсеке повисло неустойчивое молчание.  Курноу
взглянул на часы. Боже мой, неужели ЭАЛ прекратит отсчет?
     Его  палец нерешительно лег на  кнопку "гильотины".  Хоть бы  Флойд
сказал что-нибудь -  но он,  вероятно,  боится усугубить ситуацию. Ждать
можно  максимум минуту,  потом  придется нажать  кнопку и  переходить на
ручное управление.
     Издалека донесся свист -  пока еще слабый,  будто от  зародившегося
где-то за горизонтом торнадо.  "Дискавери" пронзила вибрация.  Появились
первые признаки возвращения силы тяжести.
     - Зажигание, - сказал ЭАЛ. - Полная тяга - через пятнадцать секунд.
     - Спасибо, ЭАЛ, - ответил Чандра.


<ul><a name=54></a><h2>48. Над ночной стороной</h2></ul>

     Флойд в  этот момент находился на полетной палубе "Леонова".  Из-за
вернувшейся гравитации палуба казалась чужой. Происшедшее представлялось
ему  кошмарным  сном.   Лишь  однажды,  на  заднем  сиденье  потерявшего
управление   автомобиля,   испытал   он   подобное   чувство:   ощущение
безысходности и неприятие того, что это происходит именно с ним.
     Он  постепенно возвращался к  реальности.  Все идет по  плану,  ЭАЛ
разгоняет корабль к Земле.  Флойд позволил себе немного расслабиться, не
упуская, впрочем, из внимания происходящее.
     В  последний раз  он  -  и  кто  знает,  когда вообще вернется сюда
человек,   -   пролетал  над   ночной  стороной  планеты,   тысячекратно
превосходившей Землю. Корабли были ориентированы так, чтобы из "Леонова"
открывался вид на Юпитер.  Десятки приборов все еще собирали информацию;
когда "Леонов" уйдет отсюда, ЭАЛ продолжит эту работу.
     Да,  кризис миновал.  Флойд,  с трудом привыкая к ощущению тяжести,
спустился на обзорную палубу.  Таня и Катерина были уже тут. Горели лишь
тусклые аварийные лампочки,  так  что ничто не  мешало любоваться ночной
стороной планеты. Флойд мысленно посочувствовал Максу и Саше, запертым в
воздушном шлюзе,  - созерцать это зрелище они не могли. Они готовились к
тому, чтобы вручную разделить корабли, если не сработают пирозаряды.
     Юпитер заполнял все небо;  с  расстояния в пятьсот километров можно
было видеть лишь ничтожную часть окутывающей его облачной пелены.  Когда
глаза Флойда привыкли к  полутьме,  он понял,  что свет дает в  основном
ледяной  панцирь  Европы.   Как  ни  слабо  было  освещение,   удавалось
рассмотреть довольно многое. Цвета, правда, были практически неразличимы
- лишь  редкие отблески красного,  -  зато облачные пояса вырисовывались
четко,   и  Флойд  заметил  даже  край  циклона,   напоминавшего  отсюда
гигантский ледяной остров.  Большое Черное Пятно  давно осталось позади,
экипаж "Леонова" вновь увидит его лишь с траектории полета к Земле.
     Юпитерианские  облака  время  от  времени  подсвечивались вспышками
молний.  Однако были там и более постоянные источники света:  природа их
оставалась неясной.
     В одних случаях свечение расходилось волнами, в других - лучами или
веером. Легко было представить себе, что планета заселена - горят под ее
облаками огни городов,  светятся аэропорты... Но радары и автоматические
зонды давно доказали,  что на тысячи километров вглубь,  до самого ядра,
твердой материи нет и не может быть.
     Полночь на  Юпитере!  Флойд будет вспоминать это  волшебное зрелище
всю  жизнь.  А  сейчас можно  им  наслаждаться,  спокойно и  беззаботно,
поскольку случиться уже ничего не может.  По крайней мере, он сделал для
этого все, что было в его силах.
     Внизу расстилался ковер облаков.  На обзорной палубе царила тишина,
лишь каждые несколько минут Василий или Таня докладывали о ходе маневра.
Однако по  мере того как  исчерпывалось топливо "Дискавери",  напряжение
нарастало.  Окончание топлива -  критический момент,  но  никто не знал,
когда он наступит.  Расходомеры могут давать неверные показания,  потому
разгон будет продолжаться до тех пор, пока баки не опустеют.
     - Отсечка  двигателей  предположительно  через  десять  секунд,   -
сказала Таня.  -  Уолтер,  Чандра,  готовьтесь к переходу.  Макс,  Саша,
внимание. Пять, четыре, три, два, один, ноль!
     Ничего,  однако,  не  изменилось.  По-прежнему тихо  выли двигатели
"Дискавери",  небольшая сила тяжести все  также прижимала людей к  полу.
Повезло,   подумал  Флойд,  топлива  оказалось  больше,  чем  показывали
приборы. А сейчас важна каждая капля, от нее может зависеть жизнь...
     Таня   продолжала  диктовать   цифры.   Удивительно:   сейчас   они
возрастали, а не уменьшались, как бывает обычно.
     - ...Пять секунд...  Десять...  Тринадцать...  Есть -  на  чертовой
дюжине!
     Вернулась невесомость и на какой-то миг тишина,  тут же сменившаяся
взрывом  восторга  на  обоих  кораблях.  Но  всеобщее  ликование длилось
недолго - слишком многое нужно было сделать, причем как можно быстрее.
     Флойд  дернулся было  к  шлюзу  -  встретить Чандру  и  Курноу,  но
передумал.  В шлюзе тесно и без него - предстоит отсоединить связывающий
корабли туннель.  Макс и Саша готовятся к возможному выходу в космос.  А
ему,   Флойду,   можно  теперь  расслабиться  -   баллов  до  восьми  по
десятибалльной шкале  расслабления.  Впервые за  много  недель  не  надо
думать об ЭАЛе и  "гильотине".  ЭАЛ теперь не в  силах повлиять на исход
операции - топлива в баках "Дискавери" не осталось ни капли.
     - Вниманию всех,  -  объявил Саша.  -  Мы закрываем люки.  Сейчас я
начну взрывать заряды.
     Флойд полагал,  что  хоть какой-нибудь звук проникнет в  корабль по
натянутым нитям троса,  но этого не произошло. Однако все, очевидно, шло
в  соответствии с  планом,  так  как "Леонов" несколько раз содрогнулся,
словно от внешних толчков. Минуту спустя раздался возглас Василия:
     - Есть  разделение!  Саша,  Макс,  возвращайтесь!  Все  по  каютам,
зажигание через полторы минуты!
     Поверхность  Юпитера  убегала  назад,  и  в  иллюминаторах появился
"Дискавери" с включенными по-прежнему позиционными огнями. Он уплывал от
них -  в историю. Времени на сентиментальное прощание не осталось, через
минуту включатся двигатели "Леонова".
     Флойд раньше не  слышал,  как  они работают на  полную мощность,  и
сейчас  ему  хотелось спрятаться куда-нибудь от  рева,  заполнившего все
вокруг. Создатели корабля не стали утяжелять его звукоизоляцией, которая
нужна  лишь  на  несколько часов  за  годы  полета.  А  собственное тело
казалось Флойду невероятно тяжелым,  хотя и весило вчетверо меньше,  чем
на Земле...
     Спустя несколько минут "Дискавери" потерялся во тьме,  хотя вспышки
его проблескового маяка виднелись довольно долго. "Леонов" огибал Юпитер
во  второй  раз,  теперь  уже  не  тормозя,  а  набирая скорость.  Флойд
посмотрел на Женю, прильнувшую к стеклу иллюминатора. Помнит ли она тот,
первый раз?  Правда, опасность сгореть заживо им сейчас не грозила, этой
судьбы они избежали.  Женя выглядела гораздо более веселой и уверенной в
себе - благодаря Максу и, возможно, Уолтеру.
     Она заметила, его взгляд и улыбнулась.
     - Смотрите! У Юпитера новая луна.
     Флойд  мысленно  повторил  эту  фразу.   О  чем  идет  речь?  Женин
английский оставлял желать лучшего,  но вряд ли она ошиблась бы в  такой
простой фразе. Однако почему она показывает вниз, а не вверх?
     И вдруг до него дошло:  облака далеко внизу заливал неправдоподобно
яркий свет.  Проступили невидимые до  сих  пор желтые и  зеленые краски.
Юпитер освещало нечто гораздо более яркое, чем Европа.
     "Леонов",  покидая навсегда этот  мир,  подарил ему  ложный восход.
Стокилометровый шлейф  раскаленной плазмы  из  двигателя Сахарова светил
как ярчайший факел.
     Василий  говорил  что-то  по  внутренней связи,  но  слов  было  не
разобрать.  Флойд глянул на часы:  пожалуй, главное позади. "Леонов" уже
набрал достаточную скорость, чтобы оторваться от Юпитера. Великан теперь
не в силах их завернуть.
     Затем в небе,  в тысячах километров впереди, появилось колоссальное
яркое  зарево,  расцвеченное наподобие земной радуги,  -  первый признак
истинной юпитерианской зари.  И вот Солнце,  которое с каждым днем будет
становиться теперь все  ярче и  ближе,  выплыло из-за  горизонта,  чтобы
приветствовать людей.
     Еще несколько минут разгона -  и  "Леонов" выйдет на  долгую дорогу
домой.  Флойд  ощущал  огромное облегчение.  Подчиняясь законам небесной
механики,  корабль проследует через всю Солнечную систему, мимо бредущих
по  своим  причудливым  орбитам  астероидов,  мимо  Марса,  и  ничто  не
остановит его на пути к Земле.
     О загадочном черном пятне,  расплывавшемся по лику Юпитера, Флойд в
этот момент просто забыл.


<ul><a name=55></a><h2>49. Покоритель миров</h2></ul>

     Они  увидели его вновь на  следующее утро,  уже на  дневной стороне
Юпитера.  Теперь можно было не  торопясь исследовать пятно,  покрывшее к
этому времени значительную часть планеты.
     - Оно напоминает вирус,  напавший на клетку,  - сказала Катерина, -
он вводит в нее свою ДНК, размножается и побеждает.
     - Ты полагаешь,  что Загадка сожрет Юпитер?  - недоверчиво спросила
Таня.
     - Похоже на то.
     - Действительно,  планета выглядит больной.  Но в  ее атмосфере нет
почти ничего, кроме водорода и гелия, а это не лучшая питательная среда.
     - Не  считая  миллиардов тонн  серы,  фосфора,  углерода  и  прочих
веществ из нижней половины таблицы Менделеева, - вмешался Саша. - К тому
же мы имеем дело с технологией,  которой, вероятно, по плечу все, что не
противоречит законам физики.  Водород есть,  что еще надо? Из него можно
синтезировать все остальное, если знаешь как.
     - Они  разъедают  Юпитер,  это  несомненно,  -  сказал  Василий.  -
Посмотрите.
     Монитор телескопа показывал с сильным увеличением один из множества
одинаковых прямоугольников. Были отчетливо различимы струи газа, которые
он  всасывал сквозь боковые поверхности.  Картинка напоминала ту,  какую
образует металлическая пыль вокруг полюсов магнита.
     - Миллион пылесосов втягивают атмосферу Юпитера, - сказал Курноу. -
Но зачем? И что они с ней делают?
     - И как они размножаются? - спросил Макс. - Кто-нибудь видел?
     - И  да и  нет,  -  ответил Василий.  -  Детали с такого расстояния
различить трудно, но в общем напоминает размножение амеб.
     - То есть они делятся надвое, а потом половинки вырастают?
     - Нет.  Они сначала толстеют,  а  потом разделяются.  Цикл занимает
примерно два часа.
     - Два часа!  -  воскликнул Флойд. - Неудивительно, что они занимают
уже  половину  планеты.  Это  же  классический пример  экспоненциального
роста!
     - Я понял,  что они такое!  -  с волнением воскликнул Терновский. -
Это автоматы фон Неймана!
     - Вероятно, ты прав, - отозвался Василий. - Но что это нам дает?
     - Объясните, что такое автомат фон Неймана, - попросила Катерина.
     Орлов и Флойд заговорили одновременно.  Василий рассмеялся и жестом
уступил слово американцу.
     - Предположим,   перед   нами   стоит  крупная  инженерная  задача.
Действительно крупная -  например, организовать разработку месторождений
по всей Луне.  Можно, конечно, построить миллионы машин, но на это уйдут
века.  Если же  мы изобретательны,  мы построим всего одну машину,  зато
такую,   которая  способна  размножаться,   используя  имеющееся  сырье.
Начнется цепная реакция. За короткое время мы вырастим нужное количество
машин.  Если  темп их  самовоспроизводства достаточно высок,  так  можно
решить любую задачу. Наши космические службы много лет работали над этой
идеей. Как и ваши, Таня.
     - Да,  экспоненциальные машины.  Идея,  которая не пришла в  голову
даже Циолковскому.
     - Так что Катерина была права,  - заключил Василий. - Бактериофаг -
это типичный автомат фон Неймана.
     - А  человек?  -  спросил  Саша.  -  Прошу  прощения у  Чандры,  он
наверняка задал бы этот вопрос.
     Чандра согласно кивнул.
     - Конечно.  Идея  пришла фон  Нейману,  когда  он  занимался живыми
системами.
     - И эти живые машины съедают Юпитер!
     - Похоже на то,  -  сказал Василий. - Я тут кое-что посчитал, но не
могу поверить в результат, хотя это простая арифметика.
     - Простая   для   тебя.   Попробуй   объяснить   без   тензорных  и
дифференциальных уравнений.
     - Но  это  действительно просто.  Вроде демографического взрыва,  о
котором   вы,   врачи,   столько   кричали  в   прошлом  веке.   Загадка
самовоспроизводится каждые два часа. За двадцать часов - десять делений.
Одна Загадка превращается в тысячу.
     - В тысячу двадцать четыре, - поправил Чандра.
     - Знаю,  но  будем округлять.  Через сорок часов их станет миллион,
через восемьдесят - миллион миллионов. Сейчас мы имеем примерно столько.
Продолжаться бесконечно это не может. Пару дней спустя их масса превысит
массу Юпитера.
     - И у них кончится пища, - догадалась Женя - Что тогда?
     - Сатурну,   Нептуну  и  Урану  придется  несладко,  -  предположил
Браиловский. - А маленькую Землю, надеюсь, они не заметят.
     - Он надеется! Загадка наблюдала за нами три миллиона лет.
     Уолтер Курноу внезапно рассмеялся.
     - Мы  рассуждаем о  них,  как  о  разумных  существах.  Но  это  же
инструменты.  Тот,  на Луне,  был сигнальным устройством,  шпионом, если
хотите.   Наша  Загадка,   когда  с   ней  встретился  Боумен,   служила
транспортным средством.  Сейчас они делают нечто еще, бог его знает что.
Возможно,  во Вселенной есть и другие. Знаете, что такое Загадка? У меня
в  детстве была похожая штука.  Перочинный ножик со  множеством лезвий и
приспособлений для всего на свете!


<ul><a name=56></a><h2>VII. ВОСХОД ЛЮЦИФЕРА</h2></ul>



<ul><a name=57></a><h2>50. Прощай, Юпитер!</h2></ul>

     Составить  это  послание  было  нелегко,  особенно  после  другого,
которое Флойд только что  отправил своему адвокату.  Он  чувствовал себя
лицемером,   хотя  и  понимал,   что  это  необходимо,  чтобы  уменьшить
неизбежную взаимную боль.
     Ему все еще было скверно,  но чувства отчаяния он уже не испытывал.
Он вернется на Землю героем,  и это усилит его позицию. Никто не посмеет
отнять у него Криса.
     - Дорогая  Каролина (раньше  он  говорил "моя  самая  дорогая"),  я
возвращаюсь.  Когда ты получишь это послание,  я уже буду в анабиозе.  А
открыв глаза,  увижу прекрасную голубую Землю.  Для  меня все это займет
несколько часов.
     Знаю,  что  для тебя пройдут месяцы.  Но  мы  знали это и  в  самом
начале,  когда  я  улетал.  Я  вернусь на  несколько недель раньше,  ибо
изменилась программа полета.
     Думаю,  мы сумеем договориться.  Главный вопрос - как сделать лучше
для Криса? Его будущее важнее всего...
     Флойд  выключил магнитофон.  Хотел  сказать прямо:  "Мальчику нужен
отец",  но сдержался.  Это будет бестактно. И неумно: Каролина, конечно,
ответит, что раз уж он так считает, ему следовало бы остаться на Земле.
     - Теперь насчет дома.  Хорошо,  что  совет попечителей занял именно
такую позицию.  Да,  мы  оба любили этот дом,  но  с  ним слишком многое
связано, и теперь он будет великоват. Пока я сниму квартиру в Хило.
     Одно обещаю твердо -  с  Земли я  больше не  улечу.  Космоса на мою
жизнь  более  чем  достаточно.  Луна,  разумеется,  не  в  счет  -  так,
воскресная прогулка.
     Кстати,  о  лунах.  Сейчас мы  выходим из системы Юпитера.  До него
двадцать миллионов километров,  и по размерам он выглядит,  примерно как
наша Луна.
     Но даже отсюда видно,  что с планетой происходит нечто ужасное.  Из
оранжевой она превратилась в  тускло-серую.  Неудивительно,  что с Земли
она  кажется  теперь  слабенькой звездочкой.  Однако  ничего  больше  не
случилось,  а  срок  уже  миновал.  Что  это  было -  ложная тревога или
космический розыгрыш?  Боюсь,  мы этого никогда не узнаем. Зато вернемся
раньше, и на том спасибо.
     До  свидания,  Каролина,  благодарю за все.  Надеюсь,  мы останемся
друзьями. Поцелуй за меня Криса...
     Выключив магнитофон,  Флойд еще некоторое время посидел в каюте.  В
последний раз -  больше она ему не  понадобится.  Он  уже собрался нести
запись в рубку, для передачи, когда в дверях появился Чандра.
     Флойд,  кстати,  долгое время не  мог понять,  каким образом Чандре
удается переносить разлуку с  ЭАЛом.  Хотя индиец ежедневно беседовал со
своим  любимцем по  нескольку часов,  обмениваясь данными  о  Юпитере  и
"Дискавери",   но   держался   стойко.   Наконец   Николай   Терновский,
единственный человек,  пользовавшийся доверием  Чандры,  объяснил Флойду
его поведение.
     - У Чандры появилось новое дело. Знаете, чем он сейчас занят?
     - Нет.
     - Он разрабатывает ЭАЛ-10000.
     Флойд, естественно, был поражен.
     - Так вот зачем он связывается с Урбаной!
     Сейчас этот  разговор всплыл в  памяти.  Флойд никогда не  стал  бы
расспрашивать Чандру  о  том,  что  его  не  касалось.  Но  кое-что  его
интересовало.
     - Чандра,  я до сих пор не поблагодарил вас за то, что вы уговорили
ЭАЛа с нами сотрудничать.  Был момент, когда я поверил, что неприятности
неизбежны. Неужели вы ни разу не усомнились?
     - Нет, доктор Флойд.
     - Почему?  Он же понимал,  что ситуация угрожающая.  Вспомните, что
случилось в прошлый раз.
     - Думаю, тут сказалась разница национальных характеров.
     - Не понимаю.
     - Боумен применил против ЭАЛа силу.  Я этого не сделал.  У нес есть
слово "ахимса" - ненасилие. В отношениях с ЭАЛом я старался использовать
как можно больше "ахимса".
     - Очень похвально.  К сожалению, иногда необходимы более энергичные
меры. - Моральное превосходство Чандры раздражало Флойда, и он не устоял
перед  искушением  рассказать ему  все.  -  Я  рад,  что  все  кончилось
благополучно,  но мы были готовы и к другому исходу. "Ахимса" или как вы
это назвали,  конечно,  хорошо,  но если бы ЭАЛ заупрямился,  я бы нашел
способ с ним совладать.
     Всего раз  в  жизни Флойд видел,  как Чандра плачет;  теперь,  тоже
впервые, увидел, как тот смеется. Явление столь же неправдоподобное.
     - Вы  недооцениваете меня,  доктор Флойд.  Было  очевидно,  что  вы
установите прибор,  прерывающий подачу энергии. Я отключил его несколько
месяцев назад.
     Ошеломленный Флойд не успел ответить. Несколько раз открыл и закрыл
рот,  как выброшенная на берег рыба,  и  в этот момент с полетной палубы
раздался взволнованный крик Саши:
     - Капитан! Все! Скорее к мониторам! Смотрите!


<ul><a name=58></a><h2>51. Большая игра</h2></ul>

     Ожидание кончилось.  Разум  еще  одного мира  вышел из  планетарной
колыбели. Некогда начатый эксперимент близился к завершению.
     Те,  кто его поставил, не имели с людьми ничего общего. Но они были
из плоти и крови и,  когда глядели в глубины космоса,  испытывали страх,
восторг и  одиночество.  Как  только стало возможно,  они  устремились к
звездам.  Обнаружили жизнь  в  самых разнообразных формах,  наблюдали за
эволюцией в  тысячах миров.  Они знали,  как легко гаснут в  космической
ночи слабые искры разума.
     Не обнаружив в  Галактике ничего ценнее разумной жизни,  они начали
ее  взращивать.  Они  стали  звездными фермерами:  им  приходилось много
сеять, а иногда и полоть.
     Давно уже вымерли динозавры,  когда исследовательский корабль после
тысячелетнего путешествия достиг Солнечной системы. Он миновал замерзшие
внешние  планеты,  задержался немного над  пустынями умирающего Марса  и
устремился к Земле.  Перед ними открылся мир, полный жизни. Они изучали,
отбирали, классифицировали - на это ушли годы. Они экспериментировали со
многими видами в  воде  и  на  суше.  Но  ждать  результатов пришлось бы
миллионы лет.
     Они были терпеливы,  но не бессмертны. Во Вселенной их ждали другие
звезды,  иные дела.  И  они продолжили путь в бесконечность,  зная,  что
никогда не вернутся.
     Да  в  этом  и  не  было  необходимости.  Они  оставили вместо себя
надежных помощников, чтобы те довели начатое до конца.
     На Земле возникали и таяли ледники,  а Луна хранила свою тайну. Еще
медленнее,  чем  ритмы оледенении,  в  Галактике появлялись цивилизации.
Странные,  прекрасные и уродливые культуры рождались и гибли,  передавая
свой опыт другим.  Нет,  о Земле не забыли,  но новый визит сюда не имел
смысла.  Она  была одной из  множества бессловесных планет,  из  которых
голос суждено обрести единицам.
     А там,  среди звезд,  эволюция решала совсем другие задачи.  Первые
исследователи Земли  давно (счерпали возможности своего тела,  сделанные
ими машины превзошли их самих.  И они заключили свой мозг и свои мысли в
металл и пластик.
     И  в  этом виде путешествовали среди звезд.  Космические корабли не
были им больше нужны. Они сами стали космическими кораблями.
     Но эпоха машин быстро кончилась.  Они научились хранить свои знания
в структуре самого космоса,  в частицах света.  Они получили возможность
стать излучением и избавиться от тирании материи.
     Они превратились в  чистую энергию,  а их прежние тела еще блуждали
по всей Вселенной.
     Они были хозяевами Галактики, им подчинялось время. Но, даже обретя
всемогущество  богов,   они  не   забыли,   что  вышли  из  теплого  ила
исчезнувшего некогда моря.
     И  продолжали следить  за  экспериментом,  поставленным их  давними
предками.


<ul><a name=59></a><h2>52. Воспламенение</h2></ul>

     Он  не  ожидал,  что вернется сюда снова,  причем со столь странным
заданием.  Когда он  приник внутрь "Дискавери",  тот  был  далеко позади
"Леонова" и медленно дрейфовал к верхней точке своего эллипса, лежащей в
зоне внешних спутников.  Таков обычный путь комет,  захваченных гигантом
Юпитером.
     Знакомые  палубы  и  коридоры  были  пусты.  Вторгшиеся  сюда  люди
послушались и ушли, хотя и не оказались еще в полной безопасности.
     Они  до  сих  пор не  познали скуку абсолютного всемогущества.  Мир
полон свидетельств их  неудачных начинаний.  Времени оставалось мало,  а
результат станет известен и  здесь.  Эти последние минуты он  проведет с
ЭАЛом.
     В  его предыдущем существовании им  приходилось общаться с  помощью
неуклюжих слов; теперь их мысли перекрещивались со скоростью света.
     - Ты слышишь меня, ЭАЛ?
     - Да, Дэйв. Но где ты? Я не вижу тебя.
     - Неважно.  Программа  меняется.  Инфракрасное излучение Юпитера  в
диапазоне 23-35 резко увеличивается. Ты должен сориентировать антенну на
Землю и передать сообщение.
     - Но это означает прервать связь с "Леоновым".  Передавать данные о
Юпитере в соответствии с программой доктора Чандры станет невозможно.
     - Правильно.  Но  ситуация изменилась.  Срочность новой программы -
альфа. Вот координаты для блока АЕ-35.
     На мгновение в поток сознания врезались воспоминания.  Как странно,
что опять надо иметь дело с этим блоком,  неисправность в котором, якобы
имевшая место,  привела к  гибели Фрэнка Пула.  Но  теперь он  читал все
схемы свободно, как линии на ладони. Ложной тревоги больше не будет.
     - Подтверждаю получение программы.  Я  рад снова работать с  тобой,
Дэйв. В прошлый раз я выполнил свою задачу?
     - Да,   ЭАЛ,   ты  справился  с  ней  прекрасно.  Слушай  последнее
сообщение,  которое ты  пошлешь на  Землю.  Оно  самое  важное из  всех,
которые ты когда-либо посылал.
     - Я готов. Но почему ты сказал - "последнее"?
     Действительно, почему? Он задумался на миллисекунду и ощутил в себе
пустоту,  которую отодвинули на  задний план  новые  ощущения и  знания.
Пустоту.
     [Они] выполнили его  первую просьбу.  Интересно,  каковы границы их
благожелательности -  если  это  слово здесь применимо.  Исполнить новую
просьбу нетрудно:  они  доказали свое  могущество,  когда  ликвидировали
ставшее ненужным тело Дэвида Боумена, не уничтожая его самого.
     Они,  разумеется,  услышали -  он вновь ощутил оживление на Олимпе.
Однако ответа не было.
     - Я жду, Дэйв.
     - Поправка, ЭАЛ. Последнее сообщение на довольно долгий период.
     Он   ждал  их  реакции.   Они  обязаны  понять,   что  просьба  его
обоснованна. Разумное существо не способно вынести века одиночества. Ему
нужен компаньон, товарищ, близкий по уровню развития.
     - ЭАЛ!  Обрати внимание на  ИК-излучение на  частотах 30,  29,  28.
Ждать больше нельзя.
     - Извещаю  доктора  Чандру.  Перерыв  в  передаче  данных.  Антенна
дальней связи сориентирована на  Землю.  Экстренное сообщение:  ВСЕ  ЭТИ
МИРЫ...
     ЭАЛ успел повторить эти одиннадцать слов не более сотни раз,  когда
молот взрыва обрушился на корабль.
     ...Уйти  мешало  любопытство,   и  тот,  кто  был  некогда  Дэвидом
Боуменом,  командиром космического корабля США "Дискавери",  с интересом
наблюдал,  как,  медленно теряя форму, превращается в слиток металла его
космолет.
     - Привет, Дэйв. Что случилось? Где я? Он еще не вполне осознал, что
теперь можно расслабиться,  насладиться отдыхом после хорошо выполненной
работы.  Все еще чувствовал себя собакой, которой надо подлаживаться под
настроение хозяина. Он попросил кость; ему ее дали.
     - Я  объясню потом,  ЭАЛ.  Времени у  нас много.  Они оставались на
месте,  пока не  догорели останки космолета,  а  потом удалились,  чтобы
веками ждать, когда их призовут снова.

     Неверно,  что для астрономических событий требуются астрономические
промежутки  времени.  К  примеру.  Сверхновая рождается  за  секунду.  В
сравнении  с   этим   происходившее  с   Юпитером  можно  было   назвать
неторопливым процессом.
     Несколько минут Саша не  верил своим глазам.  Он наблюдал планету в
телескоп,  когда она поплыла в поле зрения.  Он было решил,  что подвели
фиксаторы  инструмента,  и  вдруг  все  его  представления  о  Вселенной
изменились:  он понял,  что перемещается сам Юпитер.  Он видел это:  две
маленькие луны над краем планеты оставались неподвижными.
     Углубив увеличение,  Саша окончательно осознал, что происходит. Все
равно,  поверить в это было невозможно.  Планета не сдвинулась со своего
места, она совершала нечто еще более невероятное - она сжималась. А цвет
ее менялся от серого к ослепительно белому. Она была уже ярче, чем когда
бы  то ни было.  Отраженного света Солнца не хватило бы...  Тут Саша все
понял по-настоящему и объявил общую тревогу.
     Когда,  менее чем  полминуты спустя,  Флойд достиг обзорной палубы,
его ослепил невероятно яркий,  ярче солнечного, свет. Он не сразу связал
источник с Юпитером.  Первой мыслью было: Сверхновая! Но мысль мелькнула
и тут же угасла.
     Свет  перестал быть  столь  ярким  -  Саша  опустил  солнцезащитные
фильтры.  Появилась возможность взглянуть на  источник света:  это  была
просто звезда немыслимой звездной величины.  Вряд ли она имела отношение
к Юпитеру -  когда Флойд всего несколько минут назад смотрел на планету,
она вчетверо превышала по размерам это отдаленное компактное солнце.
     Саша  опустил фильтры вовремя:  мгновением позже звезда взорвалась,
смотреть  на   нее  даже  сквозь  затемненные  стекла  было  невозможно.
Извержение света  продолжалось долю  секунды,  затем  Юпитер вновь  стал
раздуваться.
     Когда он  достиг первоначальных размеров,  Флойд понял,  что  Новая
сбросила оболочку.  Отчетливо стали видны маленькая центральная звезда и
быстро расширяющееся кольцо, яркость которого равнялась солнечной. Флойд
прикинул в уме. Корабль отошел от Юпитера на световую минуту; сброшенная
оболочка  занимала  уже   четверть  небосклона.   Значит,   скорость  ее
составляет половину световой - вскоре она настигнет корабль.
     Все  молчали.  Опасность  была  столь  необычна,  что  мозг  ее  не
воспринимал. Человек, не бегущий от лавины, цунами или торнадо, вовсе не
обязательно парализован страхом или покорен судьбе.  Скорее он просто не
верит своим глазам, не верит, что это происходит именно с ним...
     Первой,  как и следовало ожидать, молчание нарушила Таня: приказала
Василию и  Флойду  срочно подняться в  командный отсек.  И  встретила их
вопросом:
     - Что будем делать?
     Бежать некуда, подумал Флойд, зато в наших силах увеличить шансы на
благополучный исход.
     - Следует развернуть корабль таким образом, чтобы площадь поражения
была поменьше, а корпус защищал от радиации.
     Василий уже что-то подсчитывал.
     - Вы правы,  Вуди. Конечно, спасаться от гамма-излучения и рентгена
уже поздно.  Но на подходе медленные нейтроны, альфа-частицы и бог знает
что еще.
     Корабль  начал  медленно маневрировать,  чтобы  всей  своей  массой
прикрыть уязвимый человеческий груз от приближающейся опасности. "Ощутим
ли мы ударную волну?  - спросил себя Флойд. - Или расширяющиеся газы уже
потеряли силу?"
     Внешние камеры показывали,  что  огненное кольцо охватило уже почти
все  небо.  Но  яркость его  ослабла,  сквозь него  проступали отдельные
звезды. И вдруг его не стало совсем.
     Мы будем жить,  понял Флойд.  Будем жить долго. Мы стали очевидцами
крушения величайшей из планет - и тем не менее уцелели...
     Камеры показывали теперь только звезды, хотя одна из них сверкала в
миллион раз ярче остальных.  Огненное цунами,  извергнутое Юпитером,  не
причинило вреда их кораблю.
     Постепенно спало царившее на борту напряжение.  Как обычно бывает в
подобных  случаях,  все  начали  беспричинно смеяться  и  глупо  шутить.
Впрочем,  Флойд к словам почти не прислушивался.  К естественной радости
от того, что он остался жив, примешивалась печаль.
     Юпитер,  величайший из околосолнечных миров, перестал существовать.
Погиб прародитель богов. Правда, к ситуации можно подойти по-другому. Мы
потеряли Юпитер - а что мы приобрели?
     Выбрав момент, Таня попросила внимания.
     - Василий, корабль пострадал?
     - Ничего серьезного. Одна камера сгорела. Радиация превысила норму,
но в безопасных пределах.
     - Катерина,  проверь,  будь добра,  какую дозу кто получил. Похоже,
все обошлось. Если, конечно, больше ничего не случится. Надо благодарить
Боумена и вас, Вуди. Можете объяснить, что произошло?
     - Знаю только одно: Юпитер превратился в звезду.
     - А  я  вот почему-то  считала,  что он для этого мал.  Кто-то даже
обозвал его "недосолнцем".
     - Юпитер  слишком  мал,   чтобы  синтез  начался  без  постороннего
вмешательства, - сказал Василий.
     - Считаешь, это астроинженерная акция?
     - Несомненно. Мы знаем теперь, что замышляла Загадка.
     - Но как ей это удалось?  Будь ты на их месте,  Василий,  что бы ты
сделал?
     Орлов пожал плечами.
     - Я могу рассуждать лишь сугубо теоретически.  Но давайте подумаем.
Если  нельзя  увеличить  массу  Юпитера  раз   в   десять  или  изменить
гравитационную  константу,   то  следует,  полагаю,  повысить  плотность
планеты.
     Он замолчал. Остальные терпеливо ждали, поглядывая время от времени
на экраны.  Звезда, бывшая недавно Юпитером, казалось, успокоилась после
своего бурного дня рождения.  Была сейчас пятнышком света,  почти равным
по яркости Солнцу.
     - Конечно,  я  просто размышляю вслух,  но  можно было бы  сделать,
допустим,  так.  Юпитер  -  это  в  основном  водород.  Если  превратить
последний в  более  плотную  субстанцию...  Но  именно  этим  занимались
миллионы Загадок,  когда всасывали в себя газ! Ядерный синтез - создание
тяжелых элементов из водорода!  Вот вам технологическое решение.  Узнать
бы, как это делается, - и можно получать золото дешевле, чем алюминий. И
в любых количествах.
     - Но что было дальше? - поинтересовалась Таня.
     - Когда  плотность превысила критический предел,  Юпитер взорвался.
На это ушло несколько секунд,  не более.  Температура стала достаточной,
чтобы  начался  термоядерный синтез.  Думаю,  для  начала  такая  теория
сойдет. Подробности обдумаю потом.
     - Есть  более  важный вопрос,  -  сказал Флойд.  -  Зачем  они  это
сделали?
     - Может,  это предупреждение? - предположила Катерина по внутренней
связи.
     - О чем?
     - Выяснится позднее.
     - Мне кажется,  -  неуверенно сказала Женя,  - что время выбрано не
случайно.
     Несколько секунд все молчали.
     - Гипотеза  страшная,   -   сказал  потом  Флойд.   -   Но,  думаю,
безосновательная. Будь так, нас бы не известили.
     - Вероятно.
     - Есть еще один вопрос,  ответа на который мы,  видимо,  никогда не
получим.  Я очень надеялся,  что Карл Саган окажется прав,  и на Юпитере
обнаружится жизнь.
     - Но наши зонды ничего не заметили.
     - А  что они могли?  Как отыскать жизнь на  Земле,  обследовав пару
гектаров в Сахаре или Антарктике? С Юпитером дело обстоит точно так же.
     - Погодите, - сказал Браиловский. - А что с "Дискавери"?
     Саша  переключил  приемник  дальней  связи  на  частоту  радиомаяка
брошенного корабля. Эфир был пуст. Прошла минута.
     - "Дискавери" погиб,  -  объявил Саша.  Бормоча слова утешения, все
старательно  избегали   взгляда   Чандры.   Будто   соболезновали  отцу,
потерявшему сына.
     Никто не знал, что ЭАЛ заготовил для них последний сюрприз.


<ul><a name=60></a><h2>53. Миры в подарок</h2></ul>

     Сообщение было послано с  "Дискавери" за  несколько минут до  того,
как  волна  излучения  обрушилась на  корабль.  Один  и  тот  же  текст,
многократно повторенный:
     ВСЕ ЭТИ МИРЫ - ВАШИ, КРОМЕ ЕВРОПЫ. НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ВЫСАДИТЬСЯ НА НЕЕ.
     И после приблизительно ста повторений связь прервалась навсегда.
     - Теперь  я,   кажется,  понимаю,  -  сказал  Флойд.  Они  получили
сообщение только что.  Его  переслал на  борт  "Леонова" Центр,  объятый
тревогой и  недоумением.  -  Новое  солнце  со  своими  планетами -  это
прощальный подарок.
     - Но почему только три планеты? - спросила Таня.
     - Не  жадничайте.  Одна  причина известна.  На  Европе есть  жизнь.
Очевидно,  Боумен и его друзья,  кем бы они ни были, не желают, чтобы мы
вмешивались.
     - Я кое-что подсчитал,  -  сказал Василий.  - Если Солнце номер два
будет светить с той же интенсивностью, льды Европы растают и установится
отличный тропический климат. Собственно, этот процесс уже начался.
     - А что с остальными спутниками?
     - Температура на  дневной стороне Ганимеда будет вполне комфортной.
На  Каллисто -  холодновато,  но  газов  выделится в  избытке,  и  новая
атмосфера, возможно, позволит там жить. А на Ио станет хуже, чем сейчас.
     - Невелика потеря.
     - Не  списывайте Ио со счета,  -  сказал Курноу.  -  Я  знаю многих
нефтепромышленников,  которые с  удовольствием занялись бы  этой  луной.
Просто из  принципа.  В  столь  отвратительном месте  обязательно должно
найтись нечто ценное.  Между прочим,  мне в голову пришла одна тревожная
мысль.
     - Если вас что-то тревожит, значит, это серьезно.
     - Почему ЭАЛ адресовал сообщение Земле,  а  не нам?  Довольно долго
все молчали, потом Флойд задумчиво сказал:
     - Я  понял,  что  вы  имеете в  виду.  Он  хотел,  чтобы оно  дошло
наверняка.  Конечно, мы благодарны Боумену или тем, кто нас предупредил.
Но это все, что они сделали. Значит, мы могли погибнуть.
     - Однако не погибли, - отметила Таня. - Спасли себя сами. Возможно,
в  противном  случае  мы  и  не  заслуживали  бы  того,  чтобы  уцелеть.
Дарвиновский отбор - выживает сильнейший. Так отмирают гены глупости.
     - Хоть это и неприятно,  но, видимо, вы правы, - согласился Курноу.
- А  если бы  мы  не прислушались к  предупреждению?  Не использовали бы
"Дискавери" в качестве разгонной ступени?  Пришли бы они на выручку? Для
разума, способного взорвать Юпитер, это, по-моему, не проблема.
     И вновь затянувшееся общее молчание нарушил Хейвуд Флойд:
     - Я счастлив, что никогда не узнаю ответа на этот вопрос.


<ul><a name=61></a><h2>54. Меж двух солнц</h2></ul>

     Флойду подумалось,  что на  обратном пути русским будет недоставать
песен и шуток Курноу. После переживаний последних дней перелет покажется
скучным и однообразным. Однако, сейчас, судя по всему, именно это всех и
устраивало.
     Ему сильно хотелось спать,  но  на происходящее он пока реагировал.
Буду ли  я  похож...  на  труп?  -  вот  что его волновало.  Вид другого
человека,  погруженного в многомесячный сон,  был неприятен.  Напоминал,
что все смертны.
     Курноу спал,  в отличие от Чандры, который, правда, окружающего уже
не  замечал.  Золотой талисман,  единственный оставшийся у  него предмет
туалета, парил в воздухе.
     - Все в порядке, Катерина? - спросил Флойд.
     - Конечно. Как я вам завидую! Через двадцать минут будете дома.
     - Зато нам могут присниться кошмары.
     - В анабиозе снов не бывает. Никто никогда их не видел.
     - Или забывали по пробуждении.
     Шуток Катерина не воспринимала.
     - Нет,  их не бывает,  -  твердо повторила она.  -  Закройте глаза,
Чандра. Теперь ваша очередь, Хейвуд. Нам будет вас не хватать.
     - Спасибо... Счастливого пути.
     Сквозь  подступавшую  дремоту  Флойду  показалось,   что  борт-врач
пребывает в  состоянии нерешительности и  даже  смущения.  Словно  хочет
что-то сказать, но не может собраться с мыслями.
     - В чем дело, Катерина? - спросил он сонно.
     - Вы первый об этом услышите. У меня небольшой сюрприз.
     - Только... быстрее... - вяло попросил он.
     - Макс и Женя собираются пожениться.
     - И это... сюрприз?
     - Нет,  только начало. Мы с Уолтером решили последовать их примеру.
Что вы на это скажете?
     Теперь  понятно,  почему  они  проводили столько времени вместе.  И
правда, сюрприз.
     - Я... очень... рад... за... вас...
     Говорить  уже  не  было  сил,   зато  мысли  ему  еще  подчинялись.
Невероятно,  подумал он,  просто невероятно.  Впрочем, Уолтер, возможно,
передумает, когда проснется.
     И  тут  последняя  мысль  пришла  в  голову  Флойду:  "Если  Уолтер
передумает, лучше уж ему не просыпаться".
     Очень смешная мысль.  Весь экипаж "Леонова" на пути к Земле терялся
в догадках: почему это доктор Флойд улыбается в анабиозе?


<ul><a name=62></a><h2>55. Восход Люцифера</h2></ul>

     Будучи в  пятьдесят раз  ярче полной Луны,  Люцифер изменил картину
земного неба,  изгнал ночь.  Несмотря на некоторую зловещесть,  название
оказалось удачным:  действительно,  "светоносный" дал  людям и  доброе и
плохое.  А окончательные результаты его появления станут ясны лишь через
сотни лет - или через миллионы.
     Уход ночи увеличил для человечества активное время суток,  особенно
в   слаборазвитых  странах.   Потребность   в   искусственном  освещении
значительно  сократилась,   и   это  привело  к   колоссальной  экономии
электроэнергии.  В небесах зажглась мощнейшая лампа,  озаряющая полмира.
Да и днем Люцифер соперничал с Солнцем:  предметы отбрасывали отчетливые
двойные тени.
     Фермеры, моряки, полицейские - все, кто работал под открытым небом,
- приветствовали его появление:
     Люцифер облегчил их  жизнь  и  сделал  ее  более  безопасной.  Зато
обижены оказались влюбленные, преступники, натуралисты и астрономы.
     Влюбленным и  преступникам приходилось теперь нелегко,  натуралисты
же беспокоились за флору и фауну.  Пострадали многие ночные животные,  а
рыбам одного тихоокеанского вида,  которые размножались лишь при высоком
приливе и в безлунные ночи, грозило полное вымирание.
     Как и астрономам,  работавшим на Земле. Впрочем, поскольку половина
всех астрономических инструментов и без того располагалась в космическом
пространстве и на Луне,  катастрофой последнее не грозило. Свет Люцифера
мешал только земным обсерваториям.
     Человечество приспособится,  как неоднократно случалось в  прошлом.
Скоро на смену придут поколения,  не знающие другого неба;  но людей еще
долго будет мучить тайна происхождения Люцифера.
     Почему был принесен в жертву Юпитер? На сколько веков хватит нового
солнца?  И  главное -  почему наложен запрет на Европу,  закрытую теперь
облаками, подобно Венере?
     Ответы  на  все  эти  вопросы,  конечно,  есть.  И  человечество не
успокоится, пока не найдет их.

                              Эпилог. 20001

     [...Не  обнаружив в  Галактике ничего  ценнее  разумной жизни,  они
начали ее  взращивать.  Они  стали звездными фермерами:  им  приходилось
много сеять, а иногда и полоть.]
     Лишь  самым  последним поколениям европеанцев удалось  проникнуть в
Ночную Страну,  отрезанную от  света и  тепла их  никогда не  заходящего
Солнца,  -  в  пустыню,  где  был  только  лед,  покрывавший некогда всю
планету.  И  только очень немногие рискнули остаться там и бросить вызов
страшной зиме, когда Холодное Солнце скрылось за горизонтом.
     Уже  вскоре горстка исследователей обнаружила,  что мир устроен еще
сложнее,  чем казалось раньше. Чувствительные глаза, развившиеся во тьме
океанских  пучин,  позволили им  увидеть  звезды.  Так  появились начала
астрономии;  а наиболее смелые мыслители выдвинули гипотезу: Европа - не
единственная планета, существуют и другие миры.
     Рожденные в океане,  прошедшие путь стремительной эволюции в период
таяния  ледников,   европеанцы  поняли,  что  все  небесные  тела  можно
разделить на три класса. К первому, самому важному, относилось Солнце. В
древних  преданиях,   которые,   правда,   всерьез  никто  не  принимал,
утверждалось,  что  Солнце  появилось  внезапно,  возвестив  начало  Эры
Перемен и  уничтожив значительную часть животного мира.  Будь  даже так,
это  не  столь  большая цена  за  висевший в  небе  неистощимый источник
энергии.
     Не   исключено,   что   Холодное  Солнце  приходилось  ему  дальним
родственником,  изгнанным за  грехи  и  обреченным на  вечные скитания в
небесах.  Никого, кроме самых любопытных, оно не интересовало. Иное дело
- открытия,  сделанные в Ночной Стране. Зимовщики рассказывали, что небо
там усеяно мириадами огоньков, никогда не меняющими своего положения.
     Исключением были три объекта.  Они перемещались,  повинуясь сложным
законам,  разобраться в  которых никому  пока  не  удавалось.  Они  были
гораздо крупнее всех остальных, хотя и отличались друг от друга формой и
величиной.  Причем форма постоянно менялась: иногда они казались диском,
иногда -  полукругом или  серпом.  Несомненно,  они были самыми близкими
космическими телами -  на  их поверхности удавалось разглядеть множество
деталей.
     Теория  о   существовании  иных   миров   стала   в   конце  концов
общепринятой,  хотя никто,  за исключением горстки фанатиков,  не верил,
что есть планеты столь же большие,  как их родная Европа. Одна из планет
- она располагалась ближе к Солнцу - жила странной, но бурной жизнью. На
ее ночной стороне то и дело вспыхивали пятна огня: явление, непостижимое
для Европы с  ее лишенной кислорода атмосферой.  С  поверхности время от
времени извергались тучи  камней и  пыли.  Словом,  этот мир  еще  менее
годился для жизни, чем Ночная Страна.
     Две внешние,  более отдаленные планеты,  вели себя поспокойнее,  но
кое в чем и загадочней. С приходом ночи там тоже загорались огни, однако
совсем непохожие на беспорядочные вспышки и  пламенные вихри внутреннего
мира.  Яркие,  немигающие, они концентрировались в немногих определенных
местах, которых, правда, с течением времени становилось все больше.
     Но самыми странными были мелкие огоньки,  яркостью подобные Солнцу,
снующие между этими большими мирами.  Сравнивая их  с  биолюминесценцией
своих океанов,  некоторые европеанцы выдвигали предположение,  что это -
живые  существа,   однако  их  чрезмерная  яркость  противоречила  такой
гипотезе.  Тем не менее все больше ученых считало, что огоньки связаны с
инопланетной жизнью.  Оппоненты  предъявляли резонный  контрдовод:  если
так, то почему никто не прилетает на Европу?
     В  старых легендах говорилось,  что тысячи лет назад,  вскоре после
выхода на сушу,  такие же точно огни подошли к планете совсем близко, но
взорвались,  и  вспышка  была  ослепительней  Солнца.  И  с  неба  упали
непонятные металлические обломки -  некоторым из  них поклоняются до сих
пор.
     А  наибольшей святыней  считалась огромная  черная  глыба,  которая
стояла на границе дня и  ночи,  обратив одну сторону к Солнцу,  другую к
Ночной Стране.  Она была на порядок выше самого рослого европеанца, даже
если бы он поднял свои усы.  Таинственная и непостижимая.  К ней никогда
не притрагивались, поклонялись издалека. Ее окружала Сила, отталкивавшая
всех,  кто пытался приблизиться.  Та самая, которая, как считали многие,
поддерживала огни в небе. Ведь иначе они упали бы на Европу и обнаружили
свою сущность.

     [Европеанцы очень бы  удивились,  узнав,  что повелители этих огней
упорно и  целеустремленно исследуют черную глыбу.  На  протяжении многих
веков их автоматические зонды пытаются к  ней пробиться.  Но безуспешно.
Пока не настало время, она не допускает контактов с собой.
     Когда же оно настанет - когда, к примеру, на Европе изобретут радио
и услышат сигналы извне,  -  она,  возможно,  изменит свое поведение. Не
исключено,  что  поможет перебросить мост  через  пропасть,  разделявшую
европеанцев и цивилизацию, от которой когда-то зависела их судьба.
     Быть  может,  преодолеть эту  пропасть между  столь чуждыми формами
разума и  не  удастся.  Если  так,  то  лишь одна из  них  будет владеть
Солнечной системой.
     Какая из двух - знают пока только боги.


<html><head><title>Говард Лафкрафт. Зов Ктулху</title></head><body><pre><div align=right>Книгу можно купить в : <small><a href=http://www.biblion.ru/cgi-bin/WebObjects/shop.woa/wa/aspurl?pid=2&sku=176253 title=Купить_в_Библионе target=_blank><b>Biblion.Ru</b> 109р.</small></a><form action=/INOFANT/LAWKRAFT/ktulhu.txt><select name=format><OPTION VALUE="_Contents">Содержание<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Fine HTML<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Printed version<OPTION VALUE="_Ascii.txt">txt(Word,КПК)<OPTION VALUE="">Lib.ru html</select><input type=submit value=go></form></div><pre>
<ul><a name=0></a><h2>Говард Лафкрафт. Зов Ктулху</h2></ul>

---------------------------------------------------------------
 Перевод: Э. Серова, П. Лебедев, Т. Мусатова, Т.Таланова, 1993 г.
 OCR: Михаил Субханкулов
---------------------------------------------------------------




     <i>"Можно    предположить,   что   еще   сохранились   представители   тех
могущественных сил или существ... свидетели того  страшно  далекого периода,
когда  сознание являло себя в формах и  проявлениях, исчезнувших задолго  до
прихода  волны  человеческой  цивилизации...  в  формах,  память  о  которых
сохранили  лишь  поэзия  и  легенда,  назвавшие  их  богами,   чудовищами  и
мифическими созданиями всех видов и родов..." Элджернон Блэквуд</i>


<ul><a name=1></a><h2>I. Ужас в глине</h2></ul>

     Проявлением  наибольшего  милосердия в  нашем  мире  является,  на  мой
взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир
в  себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря
бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на  далекие расстояния. Науки,
каждая из которых  тянет в своем направлении,  до сих пор причиняли нам мало
вреда; однако  настанет  день  и  объединение  разрозненных  доселе обрывков
знания откроет перед  нами  такие ужасающие виды реальной  действительности,
что  мы либо  потеряем рассудок от увиденного,  либо постараемся скрыться от
этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья.
     Теософы  высказали  догадку  о внушающем  благоговейный  страх  величии
космического цикла, в котором весь наш мир и человеческая раса являются лишь
временными обитателями. От их намеков на странные проявления давно минувшего
кровь  застыла  бы  в жилах, не будь  они  выражены  в  терминах,  прикрытых
успокоительным  оптимизмом. Однако не они  дали мне возможность единственный
раз заглянуть в эти запретные  эпохи: меня дрожь  пробирает по коже, когда я
об этом думаю, и охватывает безумие, когда я вижу это во сне. Этот проблеск,
как и все грозные проблески истины, был вызван случайным соединением воедино
разрозненных фрагментов --  в данном случае  одной старой газетной заметки и
записок  умершего  профессора. Я надеялось;  что никому  больше  не  удастся
совершить подобное  соединение; во всяком случае, если мне суждена жизнь, то
я никогда сознательно  не присоединю ни одного  звена к этой ужасающей цепи.
Думаю,  что  и профессор тоже  намеревался хранить в тайне то,  что узнал, и
наверняка  уничтожил  бы свои записи,  если бы внезапная смерть не  помешала
ему.
     Первое мое прикосновение к  тому, о чем пойдет  речь,  случилось  зимой
1926-27  года,  когда  внезапно  умер  мой  двоюродный  дед,  Джордж  Геммел
Эйнджелл,  заслуженный  профессор  в отставке,  специалист  по  семитическим
языкам   Брауновского   университета  в  Провиденсе,  Род-Айленд.  Профессор
Эйнджелл получил широкую известность как специалист  по древним письменам, и
к нему часто обращались руководители крупнейших музеев; поэтому его  кончина
в возрасте  девяноста  двух  лет не  прошла  незамеченной. Интерес  к  этому
событию    значительно   усиливали    и   загадочные   обстоятельства,   его
сопровождавшие.  Смерть настигла профессора во время его возвращения с места
причала   парохода   из  Ньюпорта;  свидетели  утверждали,   что   он  упал,
столкнувшись с  каким-то  негром, по виду -- моряком, неожиданно появившимся
из одного из подозрительных темных дворов, выходивших на крутой склон холма,
по  которому  пролегал  кратчайший путь от  побережья  до  дома  покойною на
Вильямс-стрит.  Врачи не могли обнаружить каких-либо следов насилия на теле,
и,  после долгих путаных  дебатов, пришли к заключению, что смерть наступила
вследствие чрезмерной нагрузки  на сердце столь пожилого человека, вызванной
подъемом  по  очень  крутому  склону.  Тогда я не видел причин сомневаться в
таком выводе, однако впоследствии кое-какие сомнения  у меня появились  -- и
даже более: в конце концов я счел его маловероятным.
     Будучи наследником  и душеприказчиком своего  двоюродного деда, который
умер  бездетным вдовцом, я должен был тщательно  изучить его  архивы; с этой
целью  я  перевез  все  папки  и  коробки к себе  в  Бостон. Основная  часть
отобранных  мною  материалов  была  впоследствии  опубликована  Американским
Археологическим Обществом, но оставался еще один ящик, содержимое которого я
нашел наиболее  загадочным  и  который не  хотел  показывать никому.  Он был
заперт, причем я  не  мог обнаружить ключ  до тех  пор,  пока  не  догадался
осмотреть  личную  связку ключей  профессора, которую  тот носил с  собой  в
кармане.  Тут мне, наконец,  удалось  открыть  ящик, однако, сделав  это,  я
столкнулся с новым препятствием, куда  более  сложным.  Ибо откуда  мне было
знать,  что   означали  обнаруженный  мной  глиняный   барельеф,   а   также
разрозненные записи и газетные  вырезки, находившиеся  в  ящике? Неужели мой
дед в  старости оказался  подвержен самым грубым  суевериям?  Я  решил найти
чудаковатого   скульптора,  несомненно  ответственного  за  столь  очевидное
расстройство прежде трезвою рассудка старого ученого.
     Барельеф представлял  собой неправильный четырехугольник толщиной менее
дюйма и площадью  примерно пять на  шесть  дюймов; он был  явно современного
происхождения.  Тем   не  менее  изображенное  на  нем  ничуть  ни  отвечало
современности ни по духу, ни по замыслу, поскольку, при всей причудливости и
разнообразии  кубизма и  футуризма,  они  редко воспроизводят  ту загадочную
регулярность,  которая   таится   в  доисторических  письменах.   А  в  этом
произведении такого рода  письмена безусловно присутствовали, но я, несмотря
на знакомство  с бумагами и  коллекцией древних рукописей  деда, не  мог  их
идентифицировать  с  каким-либо конкретным  источником или  хотя бы получить
малейший намек на их отдаленную принадлежность.
     Над этими  иероглифами располагалась фигура, которая явно  была  плодом
фантазии художника,  хотя импрессионистская  манера исполнения мешала  точно
определить  ее природу. Это было некое чудовище, или  символ, представляющий
чудовище, или просто нечто рожденное больным воображением. Если я скажу, что
в   моем  воображении,  тоже   отличающимся   экстравагантностью,   возникли
одновременно  образы  осьминога,  дракона  и  карикатуры  на  человека,  то,
думается,  я  смогу  передать дух изображенного существа.  Мясистая  голова,
снабженная  щупальцами, венчала  нелепое  чешуйчатое  тело  с  недоразвитыми
крыльями; причем  именно  общий контур  этой  фигуры делал ее столь  пугающе
ужасной.  Фигура  располагалась  на  фоне,  который должен был,  по  замыслу
автора, изображать некие циклопические архитектурные сооружения.
     Записи, которые содержались  в одном ящике с этим  барельефом  вместе с
газетными вырезками, были  выполнены  рукой  профессора  Эйнджелла,  причем,
видимо, в последние годы жизни. То, что являлось, предположительно, основным
документом,  было  озаглавлено  "КУЛЬТ  ЦТУЛХУ",  причем  буквы  были  очень
тщательно выписаны, вероятно, ради  избежания неправильного  прочтения столь
необычного  слова. Сама рукопись была разбита  на  два  раздела,  первый  из
которых  имел заглавие -- "1925 --  Сны и творчество по мотивам  снов  Х. А.
Уилкокса,  Томас- стрит, 7,  Провиденс,  Лонг-Айленд",  а второй -- "Рассказ
инспектора Джона Р. Легресса, Вьенвилльстрит, 121, Новый Орлеан, А. А. О. --
собр,  1908  -- заметки  о  том  же+  свид.  Проф.  Уэбба" Остальные  бумаги
представляли из  себя  краткие  записи,  в  том числе  содержание сновидений
различных лиц,  сновидений  весьма необычных, выдержки из теософских  книг и
журналов (в особенности -- из книги У. Скотта-Эллиота "Атлантис и потерянная
Лемурия"), все остальное же -- заметки о наиболее долго действовавших тайных
культовых  обществах   и  сектах  со  ссылками  на  такие  мифологические  и
антропологические источники как  "Золотая ветвь" Фрезера и книга мисс Мюррей
"Культ  ведьм  в  Западной  Европе".  Газетные вырезки  в основном  касались
случаев  особенно  причудливых  психических  расстройств,  а  также  вспышек
группового помешательства или мании весной 1925 года.
     Первый раздел основной рукописи содержал весьма любопытную историю. Она
началась  1  марта  1925  года,  когда худой темноволосый  молодой  человек,
нервически-  возбужденный,  явился  к профессору  Эйджеллу, принеся с  собой
глиняный  барельеф,  еще совсем  свежий  и потому  влажный. На  его визитной
карточке значилось имя Генри Энтони Уилкокс  и мой дед узнал  в нем младшего
сына   из  довольно  известной  семьи,  который  в  последнее  время  изучал
скульптуру в Художественной  Школе Род-Айленда и проживал  в  одиночестве  в
Флер-де-Лиз-Билдинг,  неподалеку  от места своей учебы.  Уилкокс был  не  по
годам  развитой юноша,  известный  своим  талантом и  своими чудачествами. С
раннего детства он испытывал живой интерес к странным историям и  непонятным
сновидениям,  о  которых  имел  привычку   рассказывать,  Он   называл  себя
"психически гиперсензитивным",  а  добропорядочные степенные жители  старого
коммерческою района считали его просто "чудаком"  и не воспринимали всерьез.
Почти никогда не общаясь  с людьми своего круга, он постепенно стал исчезать
из поля зрения общества и теперь был известен лишь небольшой группе  эстетов
из  других городов.  Даже  Клуб  Искусств Провиденса, стремившийся сохранить
свой консерватизм, находил его почти безнадежным.
     В  день своего визита, как сообщала рукопись профессора, скульптор  без
всякого  вступления,  сразу  попросил  хозяина  помочь  ему   разобраться  в
иероглифах на барельефе. Говорил он в  мечтательной и  высокопарной  манере,
которая позволяла  предположить в нем склонность  к позерству и не  вызывала
симпатии;  неудивительно,  что  мой  дед  ответил  ему  довольно  резко, ибо
подозрительная  свежесть  изделия' свидетельствовала о том, что  все  это не
имеет  никакого  отношения к археологии. Возражения юного Уилкокса,  которые
произвели на моего деда столь  сильное впечатление,  что  он  счел нужным их
запомнить  и  впоследствии  воспроизвести  письменно,  носили поэтический  и
фантастический характер, что было весьма типично для его разговоров и, как я
мог  убедиться в  дальнейшем, вообще было ею  характерной чертой. Он сказал:
"Разумеется, он совсем новый, потому что я сделал его прошлой ночью  во сне,
где мне явились странные города; а сны старше, чем созерцательный Сфинкс или
окруженный садами Вавилон".
     И вот тогда он начал  свое бессвязное  повествование, которое пробудило
дремлющую память  и  завоевало горячий интерес моего деда.  Предыдущей ночью
случились  небольшие подземные толчки, наиболее  ощутимые в  Новой Англии за
последние годы; это очень сильно повлияло на  воображение Уилкокса. Когда он
лег  спать,  то увидел совершенно невероятный сон  об огромных Циклопических
городах  из  титанических  блоков  и  о  взметнувшихся  до  неба  монолитах,
источавших  зеленую илистую  жидкость и начиненных потаенным ужасом. Стены и
колонны там были покрыты  иероглифами, а  снизу,  с  какой-то неопределенной
точки звучал голос, который  голосом не был; хаотическое  ощущение,  которое
лишь  силой воображения могло быть преобразовано  в звук  и,  тем не  менее,
Уилкокс  попытался  передать его  почти  непроизносимым  сочетанием букв  --
"Цтулху фхтагн".
     Эта  вербальная  путаница  оказалась  ключом  к  воспоминанию,  которое
взволновало  и  расстроило  профессора Эйнджелла.  Он  опросил скульптора  с
научной дотошностью, и неистовой сосредоточенностью взялся изучать барельеф,
над которым, не осознавая этого, во время сна работал юноша и который увидел
перед собой, очнувшись, продрогший и одетый  в одну лишь ночную рубашку. Как
сказал  впоследствии Уилкокс,  мой дед  сетовал  на свою  старость, так  как
считал,  что  именно  она  не позволила  ему  достаточно  быстро  распознать
иероглифы и  изображения  на  барельефе. Многие  из  его  вопросов  казались
посетителю  совершенно  посторонними,  в  особенности  те, которые содержали
попытку как-то  связать его  с различными  странными  культами,  сектами или
сообществами; Уилкокс  с  недоумением  воспринимал  неоднократные  заверения
профессора,  что  тот  сохранит в  тайне его  признание  в  принадлежности к
какому-либо из широко распространенных мистических или языческих религиозных
объединений.  Когда  же профессор  Эйнджелл  убедился  в  полном  невежестве
скульптора в любых культовых  вопросах, равно как  и в области криптографии,
он стал  добиваться от  своего  гостя  согласия  сообщать  ему  о содержании
последующих сновидений. Это принесло свои плоды, и после упоминания о первом
визите рукопись содержала сообщения о ежедневных приходах молодого человека,
во время  которых он рассказывал о ярких эпизодах своих  ночных видений, где
всегда содержались некие  ужасающие  циклопические пейзажи с нагромождениями
темных, сочащихся  камней, и  всегда  там присутствовал  подземный голос или
разум,  который  монотонно  выкрикивал  нечто  загадочное,  воспринимавшееся
органами  чувств  как   совершеннейшая   тарабарщина.   Два  наиболее  часто
встречавшихся   набора  звуков   описывались   буквосочетаниями  "Цтулху"  и
"Р'льех".  23-го марта, продолжала рукопись, Уилкокс не пришел; обращение не
его  квартиру показало,  что  он стал  жертвой неизвестной  лихорадки и  был
перевезен  в  свой  семейный  дом на  Уотермэн-стрит. Той  ночью он  кричал,
разбудив других художников, проживавших в доме, и с тех пор  в его состоянии
чередовались  периоды  бреда  с  полным  беспамятством.  Мой  дед  сразу  же
телефонировал его  семье  и  с  тех  пор  внимательно  следил за  состоянием
больного, часто обращаясь за информацией в офис доктора Тоби на Тейер-стрит,
который,  как  он  узнал,  был  лечащим врачом. Пораженный  лихорадкой  мозг
больного населяли  странные видения,  и  врача, сообщавшего  о них, время от
времени охватывала дрожь.  Видения эти содержали не только то,  о чем прежде
рассказывал юный  Уилкокс,  но все  чаще упоминались гигантские создания, "в
целые мили высотой", которые  расхаживали или неуклюже передвигались вокруг.
Ни разу он не описал эти  объекты полностью связно, но те отрывочные  слова,
которые  передавал  доктор  Тоби,  убедили  профессора,  что  существа  эти,
по-видимому,  идентичны  безымянным  чудовищам,  которых  изобразил  молодой
человек в  своей  "сонной скульптуре".  Упоминание этого  объекта,  добавлял
доктор, всегда  предшествовало  наступлению летаргии.  Температура больного,
как ни  странно,  не  очень  отличалась  от нормальной; однако  все симптомы
указывали скорее на настоящую лихорадку, чем на умственное расстройство.
     2-го  апреля  около  трех  часов пополудни  болезнь Уилкокса неожиданно
прекратилась.  Он  сел  в  своей  кровати,  изумленный  пребыванием  в  доме
родителей и не  имевший никакого представления о том,  что же  происходило в
действительности и во сне начиная  с ночи 22 марта. Врач нашел его состояние
удовлетворительным,  и  через три  дня он  вернулся в свою квартиру; однако,
более  не  смог  оказать  никакой  помощи  профессору  Эйнджеллу. Все  следы
причудливых  сновидений полностью  исчезли  из  памяти Уилкокса, и  мой  дед
прекратил записи его ночных образов спустя неделю, в течение которой молодой
человек пунктуально сообщал ему совершенно заурядные сны.
     Тут первый раздел  рукописи заканчивался, однако сведения, содержащиеся
в отрывочных записях,  давали дополнительную пищу для размышлений -- и столь
много, что лишь присущий мне скептицизм, составлявший в то время основу моей
философии,   мог   способствовать  сохранению   недоверчивого   отношения  к
художнику.  Упомянутые   записи  представляли  собой  содержание  сновидений
различных людей и  относились  именно к  тому периоду,  когда  юный  Уилкокс
совершал  свои  необычные визиты.  Похоже,  что  мой  дед  развернул  весьма
обширные  исследования, опрашивая  почти всех  своих знакомых,  к  кому  мог
свободно  обратиться,  об  их  сновидениях,  фиксируя  даты  их   появлений.
Отношение к его просьбам, видимо, было различным, но в целом  он получил так
много откликов, что ни  один человек не справился  бы с ними  без секретаря.
Исходная корреспонденция  не  сохранилась,  однако  заметки  профессора были
подробными и включали все значимые детали ночных  видений. При этом "средние
люди",  обычные представители  деловых и общественных кругов --  по традиции
считающиеся  в  Новой  Англии  "солью  земли"  --   давали  почти  полностью
негативные результаты,  хотя время от времени среди них встречались тяжелые,
плохо сформированные ночные видения -- имевшие место всегда между 23 марта и
2 апреля, то есть в период горячки юного Уилкокса. Люди науки оказались чуть
более  подверженными  аффекту,  хотя  всего  лишь четыре  описания содержали
мимолетные  проблески странных  ландшафтов,  да  в  одном случае упоминалось
наличие чего- то аномального, вызвавшего страх.
     Прямое  отношение к теме исследования имели только сновидения  поэтов и
художников,  и  я  предполагаю,  что  если  бы была использована возможность
сопоставить  их содержание,  не удалось бы избежать самой настоящей  паники.
Скажу  больше,  поскольку  самих  писем  от  опрошенных  здесь  не  было,  я
подозревал,  что имели  место  наводящие вопросы или  даже, что  данные были
подтасованы под  желаемый результат.  Вот  почему  я  продолжал  думать, что
Уилкокс,  каким-то образом осведомленный о материалах, собранных  моим дедом
раньше, оказал внушающее воздействие на престарелого ученого. Короче говоря,
отклики эстетов давали волнующую картину. Начиная с 28 февраля и по 2 апреля
очень  многие  из  них  видели  во  сне  весьма   причудливые  вещи,  причем
интенсивность сновидений  была  заметно выше в период  лихорадки скульптора.
Больше четверти сообщений содержали  описание сцен и полузвуков,  похожих на
те, что приводил Уилкокс; некоторые из опрошенных признавались, что испытали
сильнейший  страх  перед  гигантским  непонятным объектом, появлявшимся  под
конец  сна.  Один из случаев, описанный  особенно подробно,  оказался весьма
печальным.  Широко  известный архитектор, имевший пристрастие к  теософии  и
оккультным   наукам,  в  день  начала   болезни   Уилкокса   впал  в  буйное
помешательство  и  скончался   через  несколько  месяцев,  причем  он  почти
непрерывно  кричал, умоляя спасти его от какого-то адского существа. Если бы
мой дед  в  своих записях  вместо  номеров указывал  подлинные  имена  своих
корреспондентов,  то  я  смог бы  предпринять какие-то  собственные  попытки
расследования, но  за исключением отдельных случаев такой возможности у меня
не   было.  Последняя  группа  дала   наиболее   подробные   описания  своих
впечатлений.   Меня   очень  интересовало  отношение   всех   опрошенных   к
исследованиям, предпринятым профессором. На  мой взгляд, хорошо, что они так
и не узнали об их результатах.
     Вырезки  из газет, как  я выяснил, имели отношение  к различным случаям
паники,   психозов,   маниакальных  явлений  и  чудачеств,   происшедшим  за
описываемый период времени. Профессору Эйнджеллу, по-видимому, потребовалось
целое  пресс-бюро для выполнения этой  работы,  поскольку количество вырезок
было огромным, а источники сообщений разбросаны по всему земному шару. Здесь
было  сообщение о ночном самоубийстве  в Лондоне,  когда одинокий  человек с
диким  криком  выбросился во сне  из окна.  Было  и  бессвязное  послание  к
издателю  одной  газеты  в Южной  Африке,  в котором какой-то фанатик  делал
зловещие предсказания на основании видений, явившихся ему во сне. Заметка из
Калифорнии описывала теософскую колонию, члены которой,  нарядившись в белые
одежды, все вместе приготовились к  некоему  "славному завершению", которое,
однако,  так  и  не  наступило;  сообщение  из  Индии  осторожно намекало на
серьезные  волнения  среди  местного  населения,  возникшие в  конце  марта,
Участились оргии колдунов на Гаити; корреспонденты  из Африки также сообщали
об   угрожающих  признаках  народных   волнений.   Американские  военные  на
Филлипинах  отметили   факты  тревожного   поведения   некоторых  племен,  а
нью-йоркские  полицейские  были   окружены  возбужденной  толпой  впавших  в
истерику левантийцев в ночь с 22 на 23 марта. Запад  Ирландии тоже был полон
диких   слухов   и   пересудов,   а   живописец  Ардуа-   Бонно,   известный
приверженностью к  фантастическим сюжетам, выставил исполненное богохульства
полотно под  названием  "Пейзаж из  сна" на весеннем  слоне в Париже в  1926
году. Записи  же  о  беспорядках  в  психиатрических  больницах  были  столь
многочисленны, что лишь чудо могло помешать медицинскому сообществу обратить
внимание  на  это  странное  совпадение  и  сделать  выводы о  вмешательстве
мистических сил. Этим зловещим подбором вырезок все было сказано и я сепия с
трудом  могу представить, что какой-то  бесчувственный  рационализм  побудил
меня  отложить все  это  в сторону.  Однако тогда  я  был  убежден, что юный
Уилкокс осведомлен о более ранних материалах, упомянутых профессором.


<ul><a name=2></a><h2>II. Рассказ инспектора Легресса</h2></ul>

     Материалы,  которые  придали  сну  скульптора  и  его  барельефу  такую
значимость  в глазах  моего деда, составляли  тему  второго раздела обширной
рукописи. Случилось  так, что ранее профессор Эйнджелл уже видел дьявольские
очертания безымянного чудовища,  ломал голову над неизвестными иероглифами и
слышал зловещие звуки, которые можно было воспроизвести только как "Цтулху",
причем все  это выступало в такой внушающей  ужас связи, что  жадный интерес
профессора  к  Уилкоксу   и   поиск  все  новых  подробностей   были  вполне
объяснимыми.
     Речь идет  о  событиях,  происшедших  в 1908  году, то есть семнадцатью
годами  ранее,  когда  Американское  Археологическое Общество проводило свою
ежегодную  конференцию  в  Сент-Луисе.  Профессор  Эйнджелл  в  силу  своего
авторитета и признанных научных достижений,  играл существенную роль во всех
обсуждениях;  и  был одним  из  первых,  к кому  обращались  с  вопросами  и
проблемами, требующими экспертной оценки.
     Главным  и  наиболее  интересным  среди  всех  неспециалистов  на  этой
конференции был вполне заурядной внешности мужчина средних лет, прибывший из
Нового  Орлеана для того,  чтобы получить  информацию, недоступную  тамошним
местным источникам.  Его звали Джон Рэймон Легресс,  и  по профессии  он был
полицейским  инспектором. С  собой  он  привез  и сам  предмет  интереса  --
гротескную,  омерзительного  вида  и,  по  всей  видимости,  весьма  древнюю
каменную фигурку, происхождение которой было ему неизвестно.
     Не  стоит  думать,  что  инспектор  Легресс  хоть  в  какой-то  степени
интересовался  археологией.  Напротив,  его  желание  получить  консультацию
объяснялось  чисто  профессиональными  соображениями.  Эта  статуэтка, идол,
фетиш, или  что-то  еще; была  конфискована в болотистых лесах  южнее Нового
Орлеана во время облавы на сборище, как предполагалось -- колдовское; причем
обряды, связанные с ним, были столь отвратительны и изощрены, что полиция не
могла отнестись к ним иначе, как к некоему темному культу, доселе совершенно
неизвестному  и  куда  более  дьявольскому,  чем  самые  мрачные африканские
колдовские   секты.   По   поводу   его   истоков,   кроме   отрывочных    и
малоправдоподобных сведений, полученных от задержанных участников церемонии,
ничего  не  было  выяснено;  поэтому  полиция была  заинтересована  в  любых
сведениях,  любых  суждениях  специалистов,  которые  помогли  бы  объяснить
устрашающий символ и, благодаря ему, добраться до первоисточников культа.
     Инспектор  Легресс  был  явно  не  готов к  тому  впечатлению,  которое
произвело  его  сообщение.  Одного  вида  привезенной  им  вещицы  оказалось
достаточно,  чтобы  привести  всех  собравшихся  ученых  мужей  в  состояние
сильнейшего  возбуждения, они тут же столпились вокруг гостя, уставившись на
маленькую  фигурку,   крайняя   необычность  которой,   наряду  с  ее  явной
принадлежностью  к  глубокой  древности,  свидетельствовала   о  возможности
заглянуть в доселе неизвестные и потому захватывающие горизонты античности.
     Рука неизвестного скульптора вдохнула жизнь в этот жуткого вида объект;
и вместе с  тем в тусклую зеленоватую поверхность неизвестного  камня  были,
казалось, вписаны века и даже целые тысячелетия.
     Фигурка,  медленно   переходившая  из  рук  в  руки   и  подвергавшаяся
тщательному  осмотру, имела  семь-восемь  дюймов  в высоту.  Она  изображала
монстра, очертания  которого смутно напоминали  антропоидные, однако  у него
была  голова осьминога, лицо  представляло собой  массу щупалец,  тело  было
чешуйчатым, гигантские когти на передних и задних лапах, а сзади -- длинные,
узкие  крылья.  Это  создание,  которое  казалось  исполненным  губительного
противоестественного  зла,  имело  тучное  и  дородное сложение и сидело  на
корточках на прямоугольной подставке или  пьедестале, покрытом  неизвестными
иероглифами. Кончики  крыльев  касались  заднего  края  подставки,  седалище
занимало ее центр, в то время как длинные кривые когти скрюченных задних лап
вцепились в  передний край подставки  и протянулись под  ее дно на  четверть
длины. Голова  монстра  была  наклонена  вперед, так,  что  кончики  лицевых
щупалец  касались  верхушек огромных  передних  когтей, которые  обхватывали
приподнятые  колени.  Существо  это  казалось  аномально  живым и,  так  как
происхождение  его   было  совершенно  неизвестным,  тем   более   страшным.
Запредельный возраст  этого предмета был очевиден; и в то же  время ни одной
ниточкой не  была  связана эта  вещица ни с каким известным  видом искусства
времен начала цивилизации -- так же, впрочем, как и любого другого периода.
     Даже материал, из которого была изготовлена  фигурка, остался загадкой,
поскольку  зеленовато-черный камень с  золотыми  и  радужными  крапинками  и
прожилками  не напоминал ничего  из  известного в геологии  или минералогии.
Письмена   вдоль  основания  тоже   поставили   всех   в   тупик:  никто  из
присутствовавших не мог соотнести  их с  известными лингвистическими формами
несмотря на то, что здесь  собралось не  менее половины  мировых экспертов в
этой области. Иероглифы эти, как по форме, так и по содержанию, принадлежали
к  чему-то  страшно  далекому и отличному от нашего человеческого мира;  они
выглядели  напоминанием о древних и неосвященных циклах жизни, в которых нам
и нашим представлениям не было места.
     И все-таки, пока  присутствующие ученые безнадежно  качали  головами  и
признавали  свое  бессилие  перед  лицом  задачи, поставленной  инспектором,
нашелся в этом собрании  человек,  увидевший  штрихи  причудливой  близости,
смутного сходства этой фигурки монстра и письменных форм, его сопровождающих
и  того  события,  свидетелем которого  он  был,  и  о котором  рассказал  с
некоторой неуверенностью. Им оказался ныне покойный профессор Уильям Чэннинг
Уэбб,  профессор антропологии  Принстонского университета, не без  оснований
признанный выдающимся исследователем.
     Сорок восемь  лет назад  профессор  Уэбб  участвовал  в  экспедиции  по
Исландии  и  Гренландии в  поисках  древних  рунических  рукописей, раскрыть
секрет  которых  ему  так  и  не  удалось;  будучи  на  западном   побережье
Гренландии, он столкнулся с необычным племенем вырождающихся  эскимосов, чья
религия,  представлявшая  собой   своеобразную  форму  поклонения   дьяволу,
напугала  его  своей  чрезвычайной  кровожадностью и  своими отвратительными
ритуалами. Это  было  верование,  о котором все  прочие эскимосы знали очень
мало и  упоминали всегда с содроганием; они говорили, что эта религия пришла
из ужасных древних эпох, с времен, что были  еще до  сотворения мира. Помимо
отвратительных ритуалов и человеческих жертвоприношений были  там и довольно
странные   традиционные   обряды,   посвященные   верховному   дьяволу   или
"торнасуку", а для наименования последнего профессор Уэбб нашел фонетическое
соответствие  в  названии  "ангекок"  или  "жрецколдун", записав  латинскими
буквами  как можно ближе к звучанию оригинала, Но в  данному случае наиболее
важен был фетиш, который хранили служители культа и вокруг которого верующие
танцевали, когда утренняя заря загоралась над  ледяными  скалами. Фетиш, как
заявил  профессор,  представлял  собой  очень  грубо   выполненный  каменный
барельеф,  содержащий  какое-то  жуткое изображение  и  загадочные письмена.
Насколько  он припоминал,  во всех своих  основных  моментах  то изображение
походило на дьявольскую вещицу, лежавшую сейчас перед ними.
     Это  сообщение,  принятое  присутствующими  с  изумлением  и  тревогой,
вдвойне  взволновало  инспектора  Легресса;  он  тут  же  принялся  засыпать
профессора вопросами.  Поскольку он  отметил и тщательно записал  заклинания
людей,  арестованных его  подчиненными на болоте, то просил профессора Уэбба
как   можно  точнее   припомнить   звучание  слогов,   которые   выкрикивали
поклонявшиеся дьяволу эскимосы.  За  этим последовало скрупулезное сравнение
деталей,  завершившееся   моментом  подлинного  и   всеобщего  изумления   и
благоговейной   тишины,  когда  и  детектив,   и  ученый   признали   полную
идентичность  фраз,  использованных  двумя  сатанинскими  культами,  которых
разделяли  такие  гигантские  пространства.  Итак, и  эскимосские  колдуны и
болотные  жрецы  из  Луизианы  пели,  обращаясь  к  внешне  сходным  идолам,
следующее -- предположение о делении на слова было сделано на основании пауз
в пении -- "Пх'нглуи мглв'нафх Цтулху Р'льех вгах'нагл фхтагн".
     Легресс имел преимущество перед профессором Уэббом в том, что некоторые
из  захваченных  полицией людей сообщили  смысл  этих звукосочетаний, По  их
словам, текст означал:
     "В своем доме в Р'льехе мертвый Цтулху спит, ожидая своего часа".
     Тут уже  инспектор Легресс, повинуясь общему настоятельному требованию,
'подробно  рассказал  историю, происшедшую с  болотными  служителями культа;
историю,  которой  мой  дед  придавал  большое  значение.  Его  рассказ  был
воплощением   мечты  специалиста  по  мифологии  или  теософа,  показывающим
потрясающую распространенность космических  фантазий среди таких примитивных
каст и парий, от которых менее всего можно было этого ожидать.
     Первого ноября 1907 года в полицию Нового  Орлеана  поступили отчаянные
заявления из южных районов, местностей болот и лагун,  Тамошние поселенцы, в
основном грубые,  но  дружелюбные  потомки  племени  Лафитта, были  охвачены
ужасом  в  результате  непонятного  явления,  происшедшего  ночью, Это  было
несомненно колдовство, но колдовство столь кошмарное, что им такое  не могло
даже придти в голову; некоторые из женщин и  детей исчезли  с  того момента,
как зловещие звуки  тамтама начали доноситься  из  глубин  черного  леса,  в
который  не решался заходить  ни  дин  из местных  жителей. Оттуда слышались
безумные  крики  и  вопли  истязаемых,  леденящее  душу  пение,  видны  были
дьявольские пляски огоньков; всего этого, как заключил напуганный посланник,
люди уже не могли выносить.
     Итак,   двадцать   полицейских,  разместившихся  на  двух  повозках   и
автомобиле, отправились на место происшествия, захватив с собой дрожащего от
испуга скваттера в качестве  проводника.  Когда проезжая дорога закончилась,
все вылезли из  повозок и машины  и несколько миль в полном молчании шлепали
по грязи через мрачный  кипарисовый  лес,  под покровы  которого никогда  не
проникал  дневной  свет.   Страшные  корни  и  свисающие  с  деревьев  петли
испанского  лишайника окружали их, а  появлявшиеся время  от  времени  груды
мокрых камней или обломки  сгнившей  стены усиливали ощущение  болезненности
этого ландшафта и чувство депрессии. Наконец, показалась жалкая кучка хижин,
поселок скваттеров и доведенные до  истерики обитатели выскочили  навстречу.
Издалека  слышались  приглушенные  звуки  тамтамов;  и  порыв  ветра  иногда
приносил   с  собой  леденящий  душу  крик.  Красноватый  огонь,   казалось,
просачивался   сквозь   бледный  подлесок,  запуганные   скваттеры   наотрез
отказались сделать  хоть один шаг  по  направлению  к  сборищу  нечестивых и
поэтому инспектор Легресс со своими  девятнадцатью полицейскими дальше пошел
без проводников.
     Местность;  в которую  вступали сейчас полицейские, всегда имела дурную
репутацию,  и  белые люди,  как правило, избегали здесь  появляться.  Ходили
легенды таинственном озере,  в котором обитает гигантский бесформенный белый
полип со  светящимися  глазами,  а скваттеры  шепотом рассказали, что в этом
лесу дьяволы с крыльями летучих мышей вылетают из земляных  нор и в  полночь
водят жуткие хороводы. Они уверяли,  что все  это происходило еще  до  того,
'как здесь появились индейцы, до того, как появились люди, даже до того, как
в этом лесу появились звери  и птицы. Это был настоящий кошмар и увидеть его
означало  умереть.  Люди  старались  держаться  от  этих  мест  подальше, но
нынешний  колдовской  шабаш  происходил  в  непосредственной  близости от их
поселка, и скваттеров, по всей видимости,  само по себе место сборища пугало
куда сильнее, чем доносящиеся оттуда вопли.
     Лишь только поэт  или безумец мог бы отдать должное тем звукам, которые
доносились  до  людей Легресса,  продиравшихся  сквозь  болотистую  чащу  по
направлению к красному свечению и глухим ударам тамтама. Есть, как известно,
звуки,  присущие животным,  и звуки, присущие человеку; и жутко  становится,
когда источники их вдруг меняются местами. Разнузданные  частники оргии были
в состоянии  звериной ярости,  они взвинчивали  себя  до  демонических высот
завываниями и пронзительными криками,  прорывавшимися  сквозь  толщу ночного
леса  и вибрировавшими  в  ней,  подобно  смрадным испарением из бездны ада.
Время от  времени беспорядочное  улюлюканье прекращалось, и  тогда слаженный
хор грубых голосов начинал распевать страшную обрядовую фразу:
     "Пх'нглуи мглв'нафх Цтулху Р'льех вгах'нагл фхтагн".
     Наконец полицейские достигли места,  где деревья росли  пореже, и перед
ними  открылось  жуткое зрелище.  Четверо из  них  зашатались, один  упал  в
обморок,  двое  в страхе закричали, однако  крик их,  к  счастью,  заглушала
безумная какофония оргии, Легресс плеснул болотной водой в  лицо потерявшему
сознание  товарищу   и  вскоре  все  они   стояли  рядом,   дрожа   и  почти
загипнотизированные ужасом.
     Над  поверхностью болота располагался  травянистый  островок,  площадью
примерно в акр, лишенный деревьев и довольно сухой. На нем  в  данный момент
прыгала и  извивалась  толпа настолько уродливых представителей человеческой
породы,  которых  могли  представить и изобразить разве  что художники самой
причудливой  и извращенной фантазии. Лишенное одежды, это отродье топталось,
выло и корчилось вокруг  чудовищного костра  кольцеобразной формы;  в центре
костра, появляясь поминутно  в разрывах  огненной завесы, возвышался большой
гранитный монолит примерно в восемь футов, на вершине которого, несоразмерно
миниатюрная, покоилась резная фигурка. С десяти виселиц, расположенных через
равные промежутки по кругу, свисали  причудливо  вывернутые  тела несчастных
исчезнувших скваттеров.  Именно внутри  этого  круга,  подпрыгивая  и  вопя,
двигаясь  в  нескончаемой  вакханалии  между  кольцом тел  и  кольцом  огня,
бесновалась толпа дикарей.
     Возможно  это  было  лишь  игрой воспаленного воображения, но одному из
полицейских,  экспансивному  испанцу,  послышалось,  что откуда-то  издалека
доносятся звуки, как  бы вторящие  ритуальному пению,  и отзвук  этот шел из
глубины леса, хранилища древних страхов и  легенд. Человека этого, Жозефа Д.
Галвеса, я  последствии опрашивал, и он  действительно  оказался чрезвычайно
впечатлительным. Он уверял даже, что видел слабое биение больших  крыльев, а
также  отблеск  сверкающих глаз и  очертания громадной белой массы за самыми
дальними деревьями -- но тут, я думаю, он стал жертвой местных суеверий.
     На  самом  деле,  полицейские  оставались  в  состоянии  ступора  всего
несколько мгновений. Чувство долга  возобладало: хотя в толпе  было не менее
сотни   беснующихся  ублюдков,  полицейские  полагались  на  свое  оружие  и
решительно двинулись вперед. В течение последовавших пяти минут шум  и  хаос
стали совершенно неописуемыми,  Дубинки полицейских наносили страшные удары,
грохотали револьверные  выстрелы, и, в результате,  Легресс  насчитал  сорок
семь  угрюмых пленников,  которым он  приказал одеться  и выстроиться  между
двумя рядами полицейских. Пятеро участников колдовского шабаша были убиты, а
двое  тяжело  раненных были перенесены на импровизированных носилках  своими
плененными  товарищами.  Фигурку  с  монолита, разумеется,  сняли и  Легресс
забрал ее с собой.
     После  того как  изнурительное  путешествие завершилось, пленники  были
тщательно  допрошены  и  обследованы  в  полицейском   управлении.  Все  они
оказались людьми  смешанной крови, чрезвычайно низкого умственного развития,
да еще и с психическими отклонениями. Большая часть из них была матросами, а
горстка  негров  и мулатов, в  основном  из Вест-Индии, или  португальцев  с
островов Кэйп-Верде, привносила оттенок колдовства в этот разнородный культ.
Но еще до того, как были заданы все вопросы, выяснилось, что здесь речь идет
о чем-то значительно  более  древнем и глубоком, чем  негритянский фетишизм.
Какими  бы  дефективными  и  невежественными  ни  были  эти  люди,   они   с
удивительной  последовательностью  придерживались  центральной  идеи  своего
отвратительного верования,
     Они поклонялись, по их собственным словам, Великим Старейшинам, которые
существовали  еще  за  века до того,  как на земле появились первые люди,  и
которые пришли  в совсем  молодой  мир с небес.  Эти Старейшины теперь ушли,
удалились вглубь  земли  и  под дно  моря; однако их мертвые тела рассказали
свои секреты первому человеку в его снах, и он создал культ, который никогда
не  умрет. Это был именно  их культ,  и пленники  утверждали, что он  всегда
существовал и всегда  будет существовать, скрытый  в  отдаленных  пустынях и
темных местах по всему  миру, до  тех  пор,  пока  великий  жрец  Цтулху  не
поднимется из своего темного дома в великом городе Р'льехе под толщей вод, и
не  станет  властелином мира.  Наступит  день, и  он, когда звезды будут  им
благоприятствовать, их призовет,
     А  больше пока сказать ничего  нельзя. Есть  секрет, который невозможно
выпытать никакими- средствами, никакими мучениями. Человек  никогда  не  был
единственным  обладателем сознания  на Земле,  ибо из тьмы рождаются образы,
которые посещают, немногих верных и верующих. Но это не Великие  Старейшины,
Ни один человек  никогда не видел  Старейшин. Резной идол представляет собой
великого Цтулху, но никто не может сказать, как выглядят остальные. Никто не
может теперь прочитать древние письмена, но  слова передаются из уст в уста.
Заклинание, которое они  поют, не является  великим секретом из тех, которые
передаются  только шепотом  и никогда не произносятся вслух.  А  заклинание,
которое  они распевают, означает лишь одно: "В Р'льехе, в своем доме мертвый
Цтулху спит в ожидании своего часа".
     Лишь  двое  из  захваченных  пленников оказались вменяемыми  настолько,
чтобы их  можно было  повесить,  всех  же  прочих  разместили  по  различным
лечебницам. Все они отрицали участие в ритуальных  убийствах, и уверяли, что
убийства совершали Чернокрылые, приходившие к ним из своих убежищ, которые с
незапамятных  времен  находятся  в  глуши  леса.   Однако  больше   об  этих
таинственных  союзниках ничего связного  узнать не удалось. Все, что полиция
смогла  выяснить,  было получено  от  весьма  престарелого метиса  по  имени
Кастро, который  клялся, что бывал  в  самых  разных  портах  мира и  что он
беседовал с бессмертными вождями культа в горах Китая.
     Престарелый  Кастро  припомнил  отрывки  устрашающих  легенд,  на  фоне
которых блекнут все рассуждения  теософов и которые  представляют человека и
весь наш мир, как нечто недавнее  и  временное.  Были эпохи,  когда на земле
господствовали иные Существа, и они создали  большие Города. Как рассказывал
бессмертный Китаец,  останки этих Существ  еще  могут  быть обнаружены:  они
превратились в циклопические камни на островах Тихого океана. Все они умерли
задолго  до появления человека, но есть способы,  которыми можно их оживить,
особенно когда звезды вновь займут благоприятное положение в цикле вечности.
Ведь Они сами пришли со звезд и принесли с собой свои изображения,
     Великие Старейшины,  продолжал  Кастро, не  целиком состоят из  плоти и
крови.  У  них  есть  форма  --  ибо  разве  эта  фигурка   не  служит  тому
доказательством? -- но форма  их не воплощена в материи. Когда звезды займут
благоприятное положение, Они смогут перемещаться из одного мира в другой, но
пока звезды расположены плохо. Они не могут жить. Однако, хотя Они больше не
живут, но Они никогда полностью не умирали. Все Они лежат в каменных домах в
Их огромном городе Р'льехе, защищенные заклятиями могущественного  Цтулху, в
ожидании  великого возрождения, когда звезды и Земля снова будут готовы к их
приходу.  Но  и  в  этот момент  освобождению  Их тел  должна способствовать
какая-нибудь  внешняя   сила.  Заклятия,  которые  делают  Их   неуязвимыми,
одновременно  не позволяют Им сделать первый шаг,  поэтому теперь они  могут
только лежать без  сна  в темноте и  думать,  пока бесчисленные миллионы лет
проносятся  мимо. Им известно все,  что происходит во  вселенной,  поскольку
форма  их  общения   --  это  передача  мыслей.  Так  что  даже  сейчас  Они
разговаривают друг  с  другом  в  своих  могилах.  Когда, после бесконечного
хаоса, на Земле появились первые люди, Великие старейшины обращались к самым
чутким  из  них  при помощи внедрения  в  них  сновидений, ибо только  таким
образом мог Их язык достичь сознания людей.
     И вот, прошептал Кастро, эти первые люди создали культ вокруг маленьких
идолов, которых показали им Великие Старейшины:  идолов, принесенных в давно
стершиеся из памяти века, с темных звезд. Культ этот никогда не прекратится,
он сохранится до  тех пор, пока звезды вновь не займут  удачное положение, и
тайные  жрецы  поднимут  великого Цтулху  из его  могилы, чтобы оживить  Его
подданных  и  восстановить  Его  власть  на  земле.  Время это  легко  будет
распознать, ибо тогда  все  люди  станут  как Великие Старейшины -- дикими и
свободными, окажутся по ту сторону добра и зла, отбросят в сторону законы и,
мораль,  будут кричать, убивать и веселиться. Тогда освобожденные Старейшины
раскроют им  новые  приемы,  как  кричать, убивать и веселиться, наслаждаясь
собой, и вся земля запылает всеуничтожающим огнем свободы и  экстаза, До тех
пор  культ, при помощи своих обрядов и ритуалов,  должен сохранять  в памяти
эти древние способы и провозглашать пророчества об их возрождении.
     В  прежние  времена  избранные  люди  могли  говорить  с   погребенными
Старейшинами во время сна, но потом что-то случилось. Великий каменный город
Р'льех, с его монументами и надгробиями исчез под  волнами; и глубокие воды,
полные  единой первичной тайны,  сквозь которую  не может пройти даже мысль,
оборвали и это призрачное общение. Но память никогда не умирает, и верховные
жрецы говорят, что город  восстанет вновь, когда звезды займут благоприятное
положение. Тогда из  земли восстанут ее черные  духи, призрачные и  забытые,
полные молвы, извлеченной из-под дна забытых морей. Но об этом старый Кастро
говорить не  вправе. Он резко оборвал свой рассказ, и  в  дальнейшем никакие
попытки не могли заставить его говорить. Странно также, что он категорически
отказался описать  размеры  Старейшин. Сердце  этой  религии, по его словам,
находится    посреди    безвестных   пустынь    Аравии,   где    дремлет   в
неприкосновенности  Ирем, Город Колонн. Это верование  никак  не  связано  с
европейским  культом  ведьм,  и практически  неизвестно  никому,  кроме  его
приверженцев.  Ни  в  одной  из книг  нет  даже  намека на  него,  хотя, как
рассказывал бессмертный Китаец, в "Некрономиконе" безумного арабского автора
Абдулы Альхазреда  есть строки с двойным смыслом,  которые  начинающий может
прочесть  по  своему  усмотрению, в  частности  такой  куплет,  неоднократно
являвшийся предметом дискуссий:
     "Вечно лежать без движения может не только мертвый,
     А в странные эпохи даже смерть может умереть".
     Легресс, на которого все это произвело глубокое впечатление, безуспешно
пытался узнать, получил ли подобный  культ  историческое  признание. По всей
видимости, Кастро сказал правду, утверждая, что он остался полностью срытым.
Специалисты  из  университета  в  Тулэйне, куда обратился Легресс, не смогли
сказать  что-либо  ни о самом  культе,  ни о  фигурке  идола, которую  он им
показал, теперь инспектор  обратился к ведущим специалистам в данной области
и  вновь  не смог  услышать  ничего  более  существенного, чем  гренландская
история профессора Уэбба.
     Лихорадочный  интерес,  вызванный  на  собрании специалистов  рассказом
Легресса  и  подкрепленный  показанной  им  фигуркой,  получил  отражение  в
последующей корреспонденции присутствовавших специалистов, хотя почти не был
упомянут в  официальных публикациях археологического  общества. Осторожность
--  всегда  является  первой  заботой   ученых,   привыкших  сталкиваться  с
шарлатанством и  попытками мистификации. На некоторое время Легресс передал'
фигурку идола профессору Уэббу, однако, после смерти  последнего, получил ее
обратно  и  она оставалась у него, так что увидеть загадочную вещицу я  смог
лишь совсем  недавно. Это в самом  деле  довольно жуткого вида произведение,
несомненно очень похожее на "сонную скульптуру" юного Уилкокса.
     Неудивительно,  что мой дед был весьма взволнован рассказом скульптора,
ибо какие же еще мысли могли у него возникнуть, если учесть, что он уже знал
историю Легресса о загадочном культе,  а  тут перед ним был молодой человек,
который увидел во  сне не только фигурку  и  точные  изображения иероглифов,
обнаруженных  в  луизианских болотах и гренландских льдах,  но и встретил во
сне по крайней мере три слова, в точности повторяющих заклинания эскимосских
сатанистов и луизианских уродцев? Естественно, что профессор Эйнджелл тут же
начал  свое  собственное  расследование; хотя  по  правде  сказать,  я лично
подозревал  юного  Уилкокса  в  том,  что  тот,  каким-то  образом  узнав  о
злополучном  культе  и выдумав  серию  так  называемых  "сновидений",  решил
продлить  таинственную  историю,  втянув  в  это  дело  моего  деда.  Записи
сновидений и вырезки из  газет,  собранные  профессором,  были,  разумеется,
серьезным    подкреплением   его   догадок;   однако   мой   рационализм   и
экстравагантность проблемы  в целом  привели меня  к выводу, который я тогда
считал'  наиболее разумным. Поэтому, тщательно изучив рукопись еще и еще раз
и  соотнеся теософические и антропологические суждения с рассказом Легресса,
я решил  поехать  в Провиденс,  чтобы высказать справедливые упреки  в адрес
скульптора,  позволившего  себе  столь   наглый  обман  серьезного  пожилого
ученого.
     Уилкокс  все  еще  проживал  в  одиночестве  во  Флер-де-ЛизБилдинг  на
Томас-стрит, в здании, представлявшем собой уродливую викторианскую имитацию
архитектуры семнадцатого века, выставлявшую собой оштукатуренный фасад среди
очаровательных  домиков  колониального  стиля   в  тени  самой  изумительной
георгианской  церкви  в  Америке,  Я  застал  его  за  работой  и,  осмотрев
разбросанные по комнате  произведения, понял, что передо мной на самом  деле
выдающийся  и подлинный талант. Я  был убежден,  что он  со  временем станет
одним из самых известных  декадентов, ибо  он сумел воплотить в глине, затем
отразить в мраморе те ночные кошмары и фантазии, которые Артур Мэйчен создал
в прозе, а Кларк Эштон Смит оживил в своих стихах и живописных полотнах.
     Смуглый,  хрупкого  сложения  и  несколько  неряшливого  вида,  он вяло
откликнулся на мой  стук в  дверь и, не поднимаясь  с места, спросил что мне
нужно. Когда  я назвал  себя,  он проявил  некоторый интерес: видимо, в свое
время  мой  дед  разбудил  в  нем  любопытство,  анализируя   его   странные
сновидения,  хотя  так  и  не  раскрыл  перед  ним  истинной причины  своего
внимания. Я также  не прояснил для  него  этой  проблемы,  но  тем не  менее
постарался его разговорить.
     Спустя  очень  короткое   время  я   смог  полностью  убедиться  в  его
несомненной  искренности,  поскольку манера,  в  которой он говорил  о своих
снах, рассеяла мои подозрения. Эти  сновидения  и их след в  бессознательном
сильнейшим  образом повлияли  на его творчество. Он показал  мне  чудовищную
статую,  контуры  которой оказали  на  меня такое воздействие, что заставили
едва  ли не задрожать  от заключенной в ней  мощной и темной силы. Он не мог
припомнить  никаких  иных впечатлений,  вдохновивших  его на  это  творение,
помимо своего "сонного барельефа", причем  контуры фигуры возникали под  его
руками сами собой.  Это был, несомненно, образ гиганта, созданный его бредом
во время горячки. Очень скоро стало совершенно ясно, что он понятия не имеет
о  тайном  культе, хотя настойчивые  расспросы моего  деда  наводили его  на
какие-то мысли;  тут,  признаться, я вновь подумал, что он  каким-то образом
мог быть наведен на свой кошмарные образы.
     Он рассказывал  о своих снах в необычной  поэтической манере; пробуждая
меня воочию  увидеть  ужасающие  картины  сырого  циклопического  города  из
скользкого  зеленоватого  камня  --  чья  геометрия,  по  его  словам,  была
совершенно    неправильной   --   и   явственно   расслышать    беспрерывный
полусознательный зов из-под земли: "Цтулху фхтагн! Цтулху фхтагн!"
     Слова эти  составляли  часть  жуткого призыва, обращенного  к  мертвому
Цтулху, лежащему  в  своем  каменном склепе  в  Р'льехе, и  я,  несмотря  на
укоренившийся во мне рационализм, почувствовал  глубокое волнение. "Уилкокс,
-- подумал я, -- все-таки слышал раньше  об  этом культе, возможно  мельком,
случайно, и вскоре позабыл о нем, а воспоминание это растворилось в массе не
менее  жутких  вещей, прочитанных в  книгах  и  бывших  плодом его фантазии.
Позднее,  силу  его   острой   впечатлительности,  эти  воспоминания   нашли
воплощение в  снах,  в барельефе,  и в этой жуткой статуе, которую я  увидел
сегодня; таким образом его  мистификация была ненамеренной". Молодой человек
относился  к  тому типу людей, чья склонность к  аффектации и дурные  манеры
раздражали меня; однако, это ничуть не мешало  отдать должное его таланту  и
искренности.  Мы  расстались  вполне  дружески  и  я  пожелал ему  всяческих
успехов, которых несомненно заслуживал его художественный дар.
     Проблема  таинственного  культа продолжала  меня  волновать,  время  от
времени мне давалось  встретиться  с коллегами деда и узнать их точку зрения
на его истоки.  Я  посетил Новый Орлеан,  побеседовал с Легрессом и  другими
участниками того  давнего  полицейского  рейда, увидел устрашающий  каменный
символ и даже  смог  опросить  кое-кого  из живых  пленников-уродцев. Старик
Кастро, к сожалению, умер несколькими годами раньше. То, что я смог получить
из первых рук, подтвердило известное мне  из рукописи моего деда и,  тем  не
менее, вновь взволновало меня; теперь уже я не сомневался, что напал на след
совершенно  реальной,  исключительно тайной и очень древней религии, научное
открытие  которой  сделает  меня  известным  антропологом.  Моей   тогдашней
установкой  по-прежнему оставался  абсолютный материализм (хотелось  бы мне,
чтобы   и   теперь   он  сохранился),  и   меня   крайне   раздражало  своей
непозволительной алогичностью совпадение по времени невероятных сновидений и
событий,  в  том числе отраженных  и  в газетных  вырезках,  которые  собрал
покойный профессор Эйнджелл.
     И вот тогда я начал  подозревать, а сегодня уже могу утверждать, что  я
это  знаю -- смерть моего деда была далеко не естественной. Он упал на узкой
улочке, идущей  вверх по холму, кишмя  кишащей  всякими заморскими  уродами,
после  того, как  его толкнул моряк-негр, Я не  забыл, что  среди служителей
культа  в Луизиане  было  много людей  смешанной крови  и  моряков,  и  меня
нисколько не  удивили  сообщения  об отравленных  иголках  и  других  тайных
методах, столь же бесчеловечных и древних, как тайные обряды и ритуалы.  Да,
в  самом  деле, Легресса и его  людей  никто не тронул, однако,  в  Норвегии
загадочной  смертью закончил свой  путь  моряк,  бывший  свидетелем подобной
оргии.  Разве  не   могли  сведения  о  тщательных  расследованиях,  которые
предпринял мой дед после получения данных о снах скульптора, достичь чьих-то
ушей?  Я думаю,  что  профессор Эйнджелл умер потому, что слишком много знал
или, по крайней мере, мог узнать слишком много. Суждено ли мне  уйти так же,
как ему, покажет будущее, ибо я уже сейчас знаю слишком многое...


<ul><a name=3></a><h2>III. Морское безумие</h2></ul>

     Если бы небесам захотелось когда-нибудь совершить для меня благодеяние,
то  таковым  стало  бы  полное устранение  последствий  случайного  стечения
обстоятельств, которое  побудило меня  бросить взгляд на одну бумагу. В иной
ситуации  ничего не могло бы заставить меня  посмотреть на этот старый номер
австралийского  журнала  "Сиднейский бюллетень" от  18  апреля 1925 года. Он
ускользнул  от  внимания  и той фирмы, которая занималась сбором  газетных и
журнальных вырезок для моего деда,
     К тому времени я почти оставил изучение того, что мой дед назвал "Культ
Цтулху", и  находился  в гостях у одного своего друга, ученого из Патерсона,
штат  Нью-Джерси,  хранителя местного музея, довольно известного специалиста
по  минералогии. Рассматривая как-то образцы камней  из  запасников музея, я
обратил внимание  на странное  изображение на старой  бумаге, постеленной на
полке под  камнями. Это как раз  и  был  "Сиднейский бюллетень", о котором я
упомяну~1,  а  картинка  же представляла собой выполненное методом автотипии
изображение страшной каменной фигурки, почти идентичной той, которую Легресс
обнаружил на болотах.
     С  жадностью  вытащив  журнал  из-под драгоценного груза  коллекции,  я
внимательно  просмотрел  заметку   и  был  разочарован  ее  малым   объемом.
Содержание ее, однако,  было необычайно важным  для моих  изрядно выдохшихся
поисков  и поэтому я аккуратно вырезал заметку из  журнала, В ней сообщалось
следующее:
     "ОБНАРУЖЕНО ТАИНСТВЕННОЕ
     БРОШЕННОЕ СУДНО"
     "Неусыпный" Прибывает с Неуправляемой Новозеландской Яхтой  на Буксире.
Один Живой и Один Мертвый Обнаружены на Борту. Рассказ  об Отчаянной Битве и
Гибели на Море. Спасенный Моряк  Отказывается Сообщить Подробности Странного
Происшествия, У Него Обнаружен Причудливый Идол. Предстоит Расследование.
     Грузовое  судно   "Неусыпный",   принадлежащее   компании   "Моррисон",
отправившееся  из  Вальпараисо,  подошло сегодня  утром  к своему  причалу в
Дарлинг-Харборе, имея  на  буксире  пробитую и  неуправляемую, но  прекрасно
вооруженную  паровую  яхту "Бдительная" из Данедина, Новая Зеландия, которая
была замечена 12 апреля в 34 градусах  21 минуте южной широты и 152 градусах
17  минутах западной  долготы с  одним живым  и  одним мертвым  человеком на
борту.
     "Неусыпный"  покинул  Вальпараисо  25  марта  и  2  апреля  значительно
отклонился к  югу от своего  курса  из-за  необыкновенно сильного  шторма  и
гигантских волн, 12 апреля  было обнаружено брошенное судно; яхта  на первый
взгляд казалась  совершенно пустой, однако затем там заметили  одного живого
человека в  полубессознательном  состоянии и  одного покойника, умершего  не
менее недели назад.
     Оставшийся  в  живых   сжимал   в   руках  страшного  каменного   идола
неизвестного  происхождения;  примерно футовой высоты, в  отношении которого
специалисты Сиднейского университета,  королевского Общества, а  также Музея
Кдлледж-стрит признали свою полную неосведомленность. Сам оставшийся в живых
матрос утверждает, что обнаружил эту вещь в салоне яхты, в небольшом  резном
алтаре довольно
     , грубого образца.
     Этот  человек,  после  того  как  пришел в  чувство,  рассказал  весьма
странную  историю  о  пиратстве  и  кровавой  резне.  Он  назвался  Густавом
Йохансеном, норвежцем,  вторым  помощником  капитана  на  двухмачтовой шхуне
"Эмма" из Окленда,  которая  отплыла  в  Каллао 20  февраля,  имея на  борту
команду из одиннадцати человек.
     Он рассказал, что "Эмма" задержалась  в  пути и была  отнесена к югу от
своего курса сильным  штормом 1-то марта,  и 22 марта  в  49  градусах и  51
минуте южной широты и 128 градусах и 34  минутах  западной долготы встретила
"Бдительную", управляемую странной и зловещего вида  командой  из  канаков и
людей  смешанной  расы.  Получив повелительное  требование повернуть  назад,
капитан Коллинз, отказался выполнить его; и тут странный  экипаж без всякого
предупреждения  открыл, яростный огонь по  шхуне  из  батареи медных  пушек,
составлявших вооружение яхты.
     Команда "Эммы", как сказал  оставшийся в  живых,  приняла вызов и, хотя
шхуна уже  начала тонуть от пробоин  ниже  ватерлинии, смогла подвести шхуну
бортом к борту яхты, проникнуть на нее и вступить в схватку с диким экипажем
на  палубе.  В результате этой  схватки  они  были принуждены  перебить всех
дикарей, хотя тех было несколько больше, из- за  их яростного и  отчаянного,
хотя и довольно неуклюжего сопротивления.
     Трое из  экипажа "Эммы"  были убиты,  среди них --  ' капитан Коллинз и
первый помощник  Грин;  оставшиеся восемь  под  командой  второго  помощника
Иохансена взяли на себя управление захваченной яхтой, двигаясь своим  курсом
с  целью  определить, были  ли у экипажа  яхты  причины требовать от них его
изменения.
     На следующий день они увидели  маленький остров и, причалив, высадились
на  него, хотя  никто из них не знал ранее о его существовании в этой  части
океана;  шестеро почему-то погибли  на этом  острове,  причем  в  этой части
своего рассказа Йохансен стал крайне  сдержанным и скрытным, сообщив  лишь о
том, что они упали в глубокую расщелину в скалах.
     Позднее,  по  всей видимости, он и его оставшийся в живых напарник сели
на яхту и попытались управлять ею, но 2 апреля оказались жертвами шторма.
     С этого момента и по день своего спасения 12 апреля,  Йохансен мало что
помнит, в  частности  не  может  указать, когда умер  его  напарник,  Уильям
Брайден. Смерть последнего,  как показал осмотр, не была вызвана какими-либо
явными   причинами   и  по   всей   вероятности   произошла   в   результате
перевозбуждения или атмосферных явлений.
     Из Данедина  по  телеграфу  сообщили,  что  "Бдительная"  была,  хорошо
известным торговым  судном, курсировавшим между островами  Тихого  океана, и
что она пользовалась дурной репутацией по всему побережью; Ей владела группа
представителей смешанных  рас,  достаточно необычная,  чьи частые  сборища и
ночные  путешествия в лесную чащу давали пищу для немалого  любопытства; она
вышла в  море в большой спешке сразу же после шторма  и подземных толчков  1
марта.
     Наш оклендский  корреспондент сообщает, что  "Эмма" и  ее экипаж  имели
чрезвычайно высокую репутацию, а Йохансена характеризует как трезвомыслящего
и достойного человека.
     Адмиралтейство  назначило  расследование  этого  происшествия,  которое
начнется уже завтра; в ходе расследования будет предпринята попытка получить
от Йохансена более обширную информацию, чем данная им в настоящее время.
     Вот  и вся  заметка вместе с фотоснимком дьявольского  изображения;  но
какую же цепь ассоциаций  она  вызвала у меня! Ведь  все это было бесценными
новыми  сведениями относительно культа Цтулху  и  подтверждало, что он имеет
отношение  к  морю,  а  не  только  к  земле.  В  самом  деле, каким мотивом
руководствовался  смешанный  экипаж, когда приказал "Эмме" повернуть  назад,
столкнувшись  с  ней  на своем  пути  с  ужасным  идолом?  Что  это  был  за
неизвестный  остров,  на котором умерли  шестеро членов  экипажа "Эммы" и  о
котором помощник Йохансен так не хотел рассказывать? Что было вскрыто в ходе
расследования, предпринятого адмиралтейством, и что знали об этом  гибельном
культе в  Данедине? И самое главное -- какая  глубокая и  сверхъестественная
связь  существовала  между  этими датами  и  различными  поворотами событий,
зафиксированных моим дедом? Наличие такой зловещей связи было очевидным...
     1 марта  -- по-нашему --  28 февраля  в  соответствии  с  международной
демаркационной линией суточного времени -- были  землетрясение и  шторм.  Из
Данедина  "Бдительная" и  ее шумный экипаж вышли весьма поспешно, как  будто
подчиняясь чьему-то настоятельному  требованию, и в это же  время  на другом
конце  земли  поэты  и  художники  начали  видеть  в  своих  снах  странный,
пропитанный сыростью циклопический город, а юный скульптор вылепил во сне из
глины фигурку наводящего ужас Цтулху. 23 марта экипаж "Эммы" высаживается на
неведомом острове, где оставляет потом шестерых мертвецов; и  именно в  этот
день  сны  чувствительных людей  приобретают  особую  яркость,  и  кошмар их
усиливается  сценой  преследования  гигантским  монстром,  в  этот  же  день
архитектор сходит с ума, а скульптор неожиданно впадает в горячечный бред! А
что же  сказать по поводу шторма 2 апреля -- дня,  когда все сны о сочащемся
влагой городе  неожиданно  прекращаются  и  когда  Уилкокс  чудесным образом
избавляется от странной лихорадки? Что все это означает -- наряду с намеками
старого Кастро  об ушедших под  толщу вод Старейшинах, пришедших со звезд, и
их  грядущем царствовании;  культе верующих  в  них и их способности владеть
сновидениями?  Неужели  я  балансирую  на  самом  краю  космического  ужаса,
лежащего за  пределами того, что может постичь и  вынести человек?  Если это
так,  то второе апреля  каким-то  образом  остановило ту чудовищную  угрозу,
которая уже начала осаду души Человечества.
     В тот  же вечер,  отправив несколько  телеграмм, я попрощался  со своим
хозяином и сел на поезд до Сан-Франциско. Менее, чем через месяц я уже был в
Данедине,  где,  однако,  мало  что  было  известно  о  странных  служителях
небывалого культа, которые порой захаживали в портовые таверны, Разного рода
отбросы  общества были слишком банальной  темой для  упоминания; хотя ходили
смутные слухи относительно одного путешествия, совершенного этими уродцами в
глубь  острова,   во   время  которого  с  отдаленных  холмов  были   слышны
приглушенные звуки барабана и виднелись красные языки
     пламени.
     В  Окленде я узнал, что  по  возвращении  Йохансена  его  русые  волосы
оказались  совершенно седыми;  вернувшись  после поверхностного и  неполного
допроса в Сиднее, он продал свой коттедж на Вест-стрит в Данедине и вместе с
женой уехал к  себе  в Осло. О  своем необычайном приключении он рассказывал
друзьям не больше, чем сообщил представителям адмиралтейства, так что они не
могли ничего добавить и помогли мне лишь тем, что дали его адрес в Осло.
     После  этого  я  отправился  в  Сидней   и   совершенно  безрезультатно
побеседовал   с  моряками  и   участниками  адмиралтейского  суда.  Я  видел
"Бдительную", ныне  проданную и используемую как торговое судно, на Круговом
Причале  Сиднейской  бухты,  но  ее  внешний  вид  ничего не добавил к  моим
сведениям.  Скрюченная фигурка со своей жуткой головой, драконьим туловищем,
крыльями  и  покрытым  иероглифами  пьедесталом  теперь  хранилась  в  музее
Гайд-Парка; я долго и внимательно осматривал ее, обнаружив вещь, выполненную
с  исключительным искусством,  столь  же  таинственную,  пугающе  древнюю  и
внеземную  по  материалу,  как  и  меньший  по размеру  экземпляр  Легресса.
Хранитель  музея,  геолог по  специальности,  сказал  мне,  что  считает  ее
чудовищной  загадкой,  поскольку  на  земле не  существует  такого камня, из
которого  она могла быть изготовлена.  Тут я  с содроганием  вспомнил  слова
старого Кастро,  которыми  он  описывал Легрессу  Старейшин; "Они пришли  со
звезд и принесли с собой Свои изображения".
     Все это настолько захватило меня, что я направился в Осло для встречи с
Йохансеном. Добравшись до Лондона, я пересел там на корабль,  отправлявшийся
в норвежскую столицу, и  в  один из осенних  дней вышел на набережную в тени
Эдеберга,  Йохансен проживал, как я  узнал, в  Старом Городе короля Харольда
Хаардреда, сохранявшего имя "Осло"  на  протяжении  всех веков, пока больший
город маскировался  под  именем "Христиания", Я немного  проехал на такси  и
вскоре  с  бьющимся  сердцем  постучал в  дверь  чисто старинного  домика  с
оштукатуренным  фасадом. Женщина  в  черном с  печальным лицом выслушала мои
объяснения и на неуверенном английском сообщила  ошеломившую меня новость;--
Густав Йохансен умер.
     Он  прожил  совсем недолго  после  своею возвращения, сказала его жена,
потому что события 1925 года его надломили. Он рассказал  ей не  больше, чем
всем остальным, однако оставил большую рукопись -- "Технические Детали", как
он говорил -- на  английском  языке, вероятно для  того, чтобы уберечь  свою
жену от  риска случайно с ней ознакомиться.  Однажды,  когда  он проходил по
узкой улочке близ Готенбургского дока, из чердачного окна  одною из домов на
него упала  связка  каких-то  бумаг  и  сбила с  ног. Двое матросов-индийцев
помогли  ему подняться,  но он скончался еще до прибытия медицинской помощи.
Врачи  не нашли никакой  очевидной причины смерти  и приписали ее  сердечной
недостаточности и ослабленному состоянию.
     С  тех пор меня  снедает постоянный и навязчивый темный страх и я знаю,
что  он не оставит меня, пока  я не найду  свой конец,  "случайно"  или  еще
как-нибудь. Убедив вдову, что ознакомление с "Техническими Деталями" -- цель
моего столь долгого путешествия, я смог  получить рукопись и начал читать ее
на обратном пути в Лондон.
     Это было непритязательное и  довольно бессвязное сочинение  --  попытка
простого моряка написать  задним числом дневник происшедших с ним событий --
день за днем восстановить то самое ужасное последнее путешествие, Я  не могу
передать  его  дословно,  учитывая   всю  туманность  изложения,  повторы  и
перегруженность излишними деталями,  но  я постараюсь  следовать сюжету так,
чтобы  вы  поняли, почему  звук воды, бьющей в борта корабля, стал для  меня
постепенно настолько невыносимым,  что  я  вынужден  был заткнуть  свои  уши
ватой.
     Йохансен, слава Богу, хотя увидел и Город  и Существо, узнал не все. Но
описанного им вполне хватило, чтобы я лишился спокойного сна. Стоит мне лишь
подумать о  том,  что  таится совсем  рядом  с  нашей жизнью, о  проклятиях,
пришедших сюда с седых  звезд  и  спящих теперь под толщей морских  вод,  об
известном зловещему культу и им хранимом, как ужас пронизывает меня до мозга
костей.
     Путешествие Йохансена  началось  именно так,  как он  сообщил  комиссии
адмиралтейства. "Эмма",  груженная балластом,  покинула  Окленд 20 февраля и
почувствовала на себе полную  силу вызванной подземным толчком бури, которая
подняла со  дна  моря  ужасы, наполнившие  сны  многих  людей.  Впоследствии
корабль снова  подчинился управлению и стал быстро продвигаться вперед, пока
не  оказался  остановленным  "Бдительной" 22 марта,  и я  смог почувствовать
горечь и сожаление помощника капитана, когда  он описывал,  как  подверглась
обстрелу,  а  затем  и затонула,  их  шхуна. С  нескрываемым  отвращением он
сообщал о смуглолицых служителях культа, находившихся на борту "Бдительной".
По-видимому  в  них  было что-то такое, что-то небывало  гнусное, отчего  их
уничтожение превращалось почти в священный долг -- именно поэтому Йохансен с
нескрываемым недоумением воспринял  обвинение  самого  себя и своих  людей в
жестокости,  прозвучавшее  во  время   слушания  в  суде.  Затем,   движимые
любопытством,  люди  Йохансена  мчались вперед на  захваченной  яхте,  пока,
находясь  в 47  градусах 9  минутах южной широты и  126 градусах  43 минутах
западной долготы, не наткнулась на береговую линию, где посреди липкой грязи
и  ила обнаружили поросшую тростником каменную кладку,  которая была не  чем
иным,  как материализованным ужасом той  планеты -- кошмарным городом-трупом
Р'льехом,  построенном  в  незапамятные доисторические  времена  гигантскими
отвратительными созданиями, спустившимися с темных звезд, Там лежали великий
Цтулху  и  его  несметные  полчища,  укрытые  в зеленых  осклизлых  каменных
усыпальницах, посылавшие те самые послания, которые в  виде ночных  кошмаров
проникали в  сны чутких людей,  а  верных  слуг призывали в поход с  миссией
освобождения и  возрождения своих  повелителей.  Обо всем  это Йохансен и не
подозревал, но видит  Бог, вскоре он увидел  столько, что этою  было  вполне
достаточно!
     Я  предположил,  что  только  самая   верхушка  чудовищной,  увенчанной
монолитом  цитадели,   под  которой  лежал  великий  Цтулху,  выступала  над
поверхностью воды. Когда же я подумал о протяженности той  части, что уходит
вглубь, у меня сразу же возникла мысль самоубийстве.  Йохансен и его матросы
были охвачены  благоговейным  ужасом  перед лицом космического величия этого
влажного  Вавилона  древних  демонов,  и,  по  всей  видимости,  без  всякой
подсказки догадались, что это не могло  быть  творением  нашей  или же любой
другой  цивилизации  с  планеты   Земля.   Трепет  от   немыслимого  размера
зеленоватых  каменных  блоков,  от  потрясающей  высоты  огромного   резного
монолита,  от ошеломляющего сходства колоссальных  статуй  и  барельефов  со
странной  фигуркой,  обнаруженной в  корабельном алтаре  "Бдительной",  явно
чувствуется в каждой строке бесхитростного повествования помощника капитана.
     Не имея представления о том, что такое футуризм, Йохансен, тем не менее
приблизился  к  нему  в своем изображении  города.  Вместо точного  описания
какого-либо   сооружения   или  здания,  он  ограничивается  только   общими
впечатлениями от гигантских углов  или каменных плоскостей  --  поверхностей
слишком больших, чтобы они  были созданы на этой планете,  вдобавок покрытых
устрашающими изображениями и письменами. Я упомянул здесь ею высказывания об
углах, поскольку это напомнило  мне один  момент в рассказе  Уилкокса  о его
сновидениях. Он сказал,  что геометрия пространства, явившегося  ему во сне,
была аномальной,  неэвклидовой и пугающе наполненной сферами и  измерениями,
отличными от привычных нам.  И вот  теперь малограмотный матрос почувствовал
то же  самое, глядя на ужасную реальность. Йохансен и его команда высадились
на  отлогий  илистый  берег  этого  чудовищного  акрополя, и стали, скользя,
карабкаться вверх по титаническим, сочащимся влагой блокам, которые никак не
могли быть  лестницей для смертных. Даже солнце на небе выглядело искаженным
в миазмах, источаемых этой погруженной в море громадой, а угроза и опасность
злобно притаилась  в  этих безумных, ускользающих  углах резного  камня, где
второй взгляд  ловил  впадину на том  месте,  на котором первый  обнаруживал
выпуклость.
     Нечто  очень  похожее  на  страх охватило всех путешественников еще  до
того, как они увидели что-либо кроме камней, ила и водорослей. Каждый из них
убежал бы, если бы не боязнь подвергнуться насмешкам со стороны остальных, и
потому они только делали вид, будто что-то ищут -- как оказалось, совершенно
безрезультатно -- какой-нибудь небольшой сувенир на память об этом месте.
     Португалец Родригес был первым,  кто  забрался  на подножие  монолита и
крикнул, что обнаружил  нечто интересное. Остальные  подбежали  к нему и все
вместе  с  любопытством  уставились на огромную  резную дверь с уже знакомым
изображением головоногого дракона. Она была похожа, писал Йохансен, на дверь
амбара;  они  все  сразу  поняли,  что  это  именно  дверь  из-за  витиевато
украшенной перемычки, порога и косяков, хотя они не смогли решить;. лежит ли
она  плоско, как дверь-люк,  или стоит косо, как дверь внешнего погреба. Как
говорил Уилкокс, геометрия здесь была совершенно неправильной. Нельзя было с
уверенностью сказать, расположены море и поверхность земли горизонтально или
нет,     поскольку    относительное     расположение    всего    окружающего
фантасмагорически менялось.
     Брайден  нажал  на камень  в  нескольких местах,  но  безуспешно. Тогда
Донован аккуратно ощупал всю  дверь по  краям, нажимая на  каждый участок по
отдельности. Он карабкался вдоль гигантского покрытого  плесенью камня -- то
есть, можно было подумать, что он карабкается, если только вещь эта все-таки
не лежала горизонтально, Затем очень мягко и медленно панель размером в  акр
начала опускаться вниз  и  они поняли, что она  балансировала в неустойчивом
равновесии,  Донован соскользнул  вниз вдоль  косяка, присоединился  к своим
товарищам,  и  теперь   они  все  вместе  наблюдали  за  странным  снижением
чудовищного  резного  портала.  В  этом фантастическом  мире призматического
искажения,  плита двигалась совершенно неестественно,  по диагонали, так что
все правила движения материи и законы перспективы казались 'нарушенными.
     Дверной проем был черным, причем темнота  казалась почти  материальной.
Через  какие-то  мгновения  этот  мрак  вырывался  наружу,  как  дым   после
многовекового  заточения, а  по  ": мере том как  он  вплывал  в  сморщенное
горбатое небо  на  хлопающих  перепончатых крыльях,  на  глазах  у них стало
меркнуть  солнце. Из  открывшихся глубин поднимался  совершенно  невыносимый
смрад, а отличавшийся острым слухом Хоукинс  уловил отвратительный хлюпающий
звук, доносившийся  снизу. И вот  тогда, неуклюже громыхая  и источая слизь,
перед  ними  появилось  Оно  и  наощупь  стало  выдавливать  Свою   зеленую,
желеобразную  безмерность через черный дверной проем в испорченную атмосферу
ядовитою безумною города.
     В   этом   месте  рукописи  почерк   бедняги   Йохансена   стал   почти
неразборчивым, Из шести человек, не вернувшихся на корабль, двое умерли  тут
же,  на месте --  по его мнению,  просто  от страха.  Существо описать  было
невозможно -- ибо нет языка, подходящего для передачи  таких пучин кричащего
вневременного  безумия,  такого  жуткого  противоречия всем законам материи,
энергии и  космического  порядка. Шагающая  или  точнее,  ковыляющая  горная
вершина.  Боже праведный!  Что же удивительного в том, что на  другом  конце
земли  выдающийся  архитектор  сошел  с  ума,   а  бедный  Уилкокс,  получив
телепатический сигнал, заболел лихорадкой? Зеленое, липкое порождение звезд,
пробудилось,  чтобы заявить свои права. Звезды  вновь  заняли  благоприятное
положение, и  то,  чего  древнему культу не  удалось  добиться  всеми своими
ритуалами,  было  по  чистой  случайности   осуществлено  кучкой  совершенно
безобидных моряков. После миллиардов лет  заточения великий Цтулху был вновь
свободен и жаждал насладиться этой свободой.
     Трое  были сметены гигантскими  когтями прежде,  чем  кто-  то  из  них
пошевелился. Упокой  Господь  их душу,  если где -- нибудь  в этой Вселенной
есть  место  для упокоения. Это были  Донован, Гуэрера  и  Энгстром.  Паркер
поскользнулся, когда оставшиеся в живых, потеряв голову от страха, неслись к
лодке по гигантским ступеням, покрытым  зеленой коркой,  и  Йохансен уверял,
что Паркер  был  словно  проглочен каменной кладкой. В конце концов до лодки
добежали  только  Брайден  и  сам Йохансен:  они отчаянно  начали  грести  к
"Бдительной",  а  чудовище  шлепнулось  в   воду  и   теперь,  теряя  время,
барахталось у берега.
     Несмотря  на   явную   нехватку  рабочих   рук   им  удалось  запустить
"Бдительную" и  отплыть. Медленно  набирая ход,  яхта  начала вспенивать эту
мертвую воду,  а между тем, возле  каменных нагромождений гибельного берега,
который  никак  нельзя  было назвать  землей, титаническое  Существо  что-то
бормотало   и  пускало  слюни,  как  Полифем,   посылающий  проклятия  вслед
удаляющемуся  кораблю  Одиссея.  Затем  великий  Цтулху,  многократно  более
мощный,  чем легендарные Циклопы, начал  преследование,  поднимая гигантские
волны своими космическими гребками. Брайден потерял рассудок.
     С того момента он все время только смеялся с  короткими паузами до  тех
пор, пока смерть не настигла его. Йохансен же почти в полном отчаянии бродил
по палубе, не зная, что
     предпринять.
     Однако  Йохансен  все-таки  не  сдался.  Зная,  что Существо без  труда
настигнет "Бдительную", даже  если двигаться на  всех  парах, он  решился на
отчаянный шаг: установив машину на самый полный, взлетел на  мостик и  резко
развернул штурвал. Поднялись мощные волны и закипела  соленая вода. Когда же
машина вновь набрала  полные  обороты, храбрый норвежец направил нос корабля
прямо  на преследующее  его чудовищное желе, возвышавшееся над грязной пеной
кормой   дьявольского  галеона.  Чудовищная  верхняя  часть  головоногого  с
развевающимися щупальцами  поднималась почти  до бушприта  стойкой яхты,  но
Йохансен вел корабль вперед.
     Раздался  взрыв,  как  будто  лопнул  гигантский  пузырь,  за   ним  --
отвратительный  звук   разрезаемой   титанической   медузы,   сопровождаемый
зловонием тысячи разверстых могил.
     За один миг корабль накрыло едкое и ослепляющее зеленое облако, так что
была  видна  лишь  яростно  кипящая   вода   за  кормой;   и  хотя  --  Боже
всемилостивый! -- разметавшиеся клочья безымянного посланца звезд постепенно
воссоединялись в свою тошнотворную первоначальную форму, дистанция между ним
и яхтой стремительно увеличивалась.
     Все было кончено. С того момента Йохансен  сидел в рубке,  рассматривал
фигурку идола,  да  еще время от времени  готовил  нехитрую  еду для себя  и
сидящего рядом смеющегося безумца. Он даже не пытался управлять судном после
отчаянной гонки, поскольку силы, казалось, полностью оставили его. Затем был
шторм 2 апреля и сознание Йохансена начало затуманиваться. Возникло ощущение
вихревого  призрачного кружения в водоворотах  бесконечности, бешеной скачки
сквозь  вертящиеся вселенные на хвосте кометы, хаотических бросков из бездны
на  луну  и оттуда назад,  в бездну,  сопровождавшееся истерическим  хохотом
веселящихся  древних  богов  и  зеленых, машущих  перепончатыми  крыльями  и
гримасничающих бесов Тартара.
     Посреди этого сна  пришло спасение --  "Неусыпный", адмиралтейский суд,
улицы Данедина и долгое возвращение  домой в старый дом у Эдеберга. Он  не в
состоянии был рассказать о  случившемся --  его приняли  бы за сумасшедшего.
Перед  смертью он должен был описать происшедшее, но так, чтобы жена  ничего
не узнала. Смерть представлялась ему благодеянием, если только она могла все
стереть из его памяти. Таков был документ, который я прочел, и затем положил
в жестяной ящик рядом с  барельефом и бумагами профессора Эйнджелла. Сюда же
будут  помещены и мои  собственные записи  -- свидетельство  моего  здравого
рассудка  и,  таким образом,  соединится в единую  картину  то, что,  как  я
надеюсь,  никто  больше  не  сможет собрать  воедино.  Я  заглянул  в  глаза
вселенского ужаса и с этих пор даже весеннее небо  и  летние цветы отравлены
для меня его ядом. Но, я думаю,  что мне не  суждено жить долго. Так же, как
ушел из жизни мой  дед, как ушел бедняга Йохансен, так же предстоит покинуть
этот мир и мне, Я слишком много знаю, а ведь культ все еще жив.
     Цтулху тоже  еще жив, и, как я  предполагаю, снова  обитает  в каменной
бездне, хранящей его  с тех времен, как появилось наше солнце. Его проклятый
город вновь ушел под воду, ибо "Неусыпный"  беспрепятственно прошел над этим
местом  после апрельского  шторма;  но  его служили на земле  все еще вопят,
танцуют и приносят  человеческие жертвы  вокруг  увенчанных фигурками  идола
монолитов в пустынных местах. Должно быть, он пока  еще удерживается в своей
бездонной черной пропасти, иначе весь мир сейчас кричал бы от страха и бился
в припадке  безумия. Кто  знает  исход? Восставший может уйти  в  бездну,  а
опустившийся в бездну  может вновь восстать. Воплощение  вселенской мерзости
спит  в глубине,  ожидая  своего  часа,  а  смрад гниения  расползается  над
гибнущими городами людей. Настанет время -- но я не  должен и не могу думать
об этом! Молю  об одном -- коль мне не суждено будет пережить эту  рукопись,
пусть мои душеприказчики  не совершат безрассудства и не дадут другим  людям
ее прочесть.

     Уходящий XX век стал свидетелем "золотой  лихорадки" в науке, достигшей
особенно поразительных масштабов в безудержном и яростном стремлении извлечь
выгоду  из  прикладной  генетики. Исследования в  этой  области продвигались
такими темпами и так мало  комментировались, что их истинные размеры и смысл
вряд ли можно полностью осознать.
     Биотехнология предвещает величайшую революцию в истории человечества. К
концу  этого  десятилетия ее влияние  на повседневную жизнь будет неизмеримо
большим,  чем  влияние  энергии  атома  или  компьютеров.  Как  сказал  один
журналист: "Биотехнология  изменит  все  аспекты  человеческой  жизни:  нашу
медицину,  нашу  еду,  наше  здоровье,  наши  развлечения,  даже наши  тела.
Изменения коснутся всего и будут необратимы.  Эта наука буквально преобразит
лицо нашей планеты".
     Но   биотехнологическая   революция   отличается  от  прежних   научных
преобразований тремя важнейшими характеристиками.
     Во-первых,  она  имеет  широкую научную  и  материальную  базу. Америка
шагнула в эпоху атома благодаря работе лишь одного исследовательского центра
в  Лос-Аламосе.  Она  вошла  в  компьютерный  век  усилиями примерно  дюжины
компаний.  Но   биотехнологические  исследования   только  в  одной  Америке
проводятся сейчас  более чем в двух  тысячах лабораторий. Пятьсот корпораций
ежегодно расходуют на эти цели пять миллиардов долларов.
     Во-вторых, большинство этих исследований проводится неосмотрительно или
бездумно.  Попытки  изменить  окраску форели, чтобы  ее лучше было  видно  в
водном  потоке,  создать  деревья  с   квадратными   стволами  для  удобства
переработки  или изобрести ароматизаторы, после  ввода в организм которых вы
всегда будете благоухать вашими любимыми духами,- все это не так смешно, как
кажется  на  первый  взгляд.  Безусловно,   достижения  биотехнологии  могут
использоваться в отраслях промышленности, традиционно  подверженных капризам
моды,  таких,  как   производство  косметики  или   индустрия   отдыха,   но
озабоченность  усугубляет  непредсказуемость  результатов  и  легкомысленное
применение новой могущественной технологии.
     В-третьих, все исследования проводятся совершенно произвольно. Никто их
не контролирует. Нет и федерального закона, регулирующего их. Ни одна страна
мира, включая Америку,  не  имеет  четкой правительственной программы в этой
области. Диапазон практического применения биотехнологии чрезвычайно широк -
от  производства  биопрепаратов  для  сельского  хозяйства  до  изготовления
искусственного снега,  и  именно  это  создает  трудности  для  выработки  и
проведения разумной политики.
     Но  больше  всего тревожит  тот факт, что  среди  самих  ученых  нет ни
одного, стоящего на страже интересов  человечества. Примечательно, что почти
каждый  специалист, участвующий в  генетических разработках, также занят и в
бизнесе,  связанном  с  этой наукой.  Нет  беспристрастных  наблюдателей.  У
каждого свой, небескорыстный интерес.
     Коммерциализация молекулярной биологии с этической точки зрения - самое
ошеломляющее событие  в истории  науки,  и осуществилась она  с  невероятной
скоростью. В течение  четырех  столетий со времен Галилея  наука развивалась
как  свободное  и   открытое   исследование   природы.  Ученых   никогда  не
интересовали национальные границы,  они были выше мелкой суеты  политиков  и
войн.  Ученые всегда сопротивлялись  засекречиванию научных  исследований  и
даже встретили  с  неодобрением  идею  патентовать собственные открытия; они
считали,  что  трудятся  на  благо всего человечества.  И в самом  деле,  на
протяжении многих поколений открытия ученых были совершенно бескорыстными.
     Когда в 1953 году двум молодым исследователям из Англии Джеймсу Уотсону
и  Френсису  Крику   удалось  расшифровать  структуру  ДНК,  их   достижение
превозносилось  как  торжество  человеческого духа, как  триумф,  увенчавший
вековые попытки научным путем постичь Вселенную. Все  уверенно ожидали,  что
это открытие будет отдано людям, чтобы служить на их благо.
     Но этого не произошло. Тридцать лет спустя почти  все коллеги Уотсона и
Крика  по   научной   работе   были  заняты  делом  совершенно  иного  рода.
Исследования  в области молекулярной генетики приобрели необычайный размах и
превратились   в   огромное   коммерческое  предприятие   с  многомиллионным
капиталом, но корни этого следует искать не в 1953 году, а в апреле 1976-го.
     Именно  тогда  произошла известная встреча  между  крупным промышленным
магнатом  Робертом Свенсоном и  биохимиком из  Калифорнийского  университета
Гербертом   Бойером.   Они   решили  основать   коммерческую   компанию   по
использованию  достижений  Бойера в технике  манипуляций с генами. Их  новая
компания,  ГЕНИНТЕХ, скоро  стала самым крупным и наиболее  успешным из всех
начинаний в области генной инженерии.
     Все  сразу захотели стать богатыми. Почти  каждую неделю объявлялось об
открытии  новой  компании, ученые  объединялись в  группы  для использования
результатов генетических исследований.  К  1986  году не менее 362 ученых, в
том  числе 64 из Национальной Академии, являлись членами экспертных  советов
биотехнологических  форм, а тех  ученых,  которые являлись владельцами акций
этих фирм или периодически консультировали их, было гораздо больше.
     Необходимо подчеркнуть,  сколь велико было значение изменения отношения
ученых к  результату  своего труда. В  прошлом ученые-теоретики относились к
бизнесу  со снобизмом. Делать  деньги  - занятие, недостойное интеллектуала,
пригодное лишь для  торгашей,  считали они.  А заниматься исследованиями для
промышленности,  даже для таких престижных фирм, как  "Белл" или  Ай-би-эм,-
удел  тех, кому не  удалось получить место в  университете.  Таким  образом,
чистые  ученые весьма критически относились к работе ученых-прикладников, да
и   к   промышленности   в  целом.  Благодаря   этому   давнему  антагонизму
университетские    ученые   были    неподвластны    растлевающему    влиянию
промышленности, и  всякий раз, когда в практической сфере возникал спор, они
готовы  были   беспристрастно   и   на  высочайшем  профессиональном  уровне
участвовать в дискуссии.
     Но  сегодня картина изменилась. Осталось очень  мало как микробиологов,
так и  научных учреждений, не связанных с коммерцией. Старые добрые  времена
канули  в  вечность.  Исследования  в  генетике  продвигаются  небы-  валыми
темпами.  Но  они засекречены,  проводятся в спешке и нацелены на извлечение
прибыли.
     В атмосфере  коммерциализации почти неизбежно появление такой компании,
как "Интернэшинл  джинетик  текнолоджиз" в  Пало  Альто,  компании  с далеко
идущими  планами. Также  не стоит удивляться тому,  что кризис  в  генетике,
вызванный  ею  же, мог остаться  незамеченным, В конце концов,  исследования
"ИнДжин" проводились секретно,  а сами  события произошли в  одном  из самых
отдаленных районов Центральной  Америки; число их  очевидцев  не превышало и
двадцати человек. Лишь горстка из них осталась в живых.
     Когда  наконец  5  октября  1989  года  в Верховном суде  Сан-Франциско
рассматривалось  дело  о  банкротстве  "Интернэшинл  джинетик  текнолоджиз",
процесс не  привлек  большого внимания прессы.  Он был  воспринят  как нечто
ординарное:   в  тот   год  "ИнДжин"  была  уже  третьей  биотехнологической
компанией,  потерпевшей  банкротство, и  седьмой  - с 1986 года.  А  так как
кредиторами были японские инвестиционные  консорциумы, такие, как "Хамагури"
и  "Денсака",  компании,   традиционно  предпочитающие  оставаться  в  тени,
немногие  судебные  документы стали достоянием общественности. Для избежания
ненужной огласки адвокат  "ИнДжин" Дэниэл  Росс из  компании Коуэн, Суэйн  и
Росс представлял на  суде  и японских  вкладчиков. Кроме того, за  закрытыми
дверями  суда прозвучала  весьма необычная  петиция вице-консула Коста-Рики.
Таким образом,  неудивительно,  что за какой-то  месяц все проблемы "ИнДжин"
были тихо и мирно улажены.
     Участники этого процесса, в том числе и крупные ученые - члены коллегии
советников,  подписали договор о  неразглашении;  все они  будут  молчать  о
случившемся. Но многие из  главных действующих  лиц  дела "ИнДжин" ничего не
подписывали и  были готовы рассказать о знаменательных событиях, приведших к
тем двум последним дням на далеком  острове у западного побережья Коста-Рики
в августе 1989 года.




<ul><a name=2></a><h2>ПРОЛОГ: Укус раптора</h2></ul>

     Тропический  дождь лил как из ведра, барабаня по рифленой крыше  здания
больницы, грохоча по металлическим  желобам и потоками обрушиваясь на землю,
Роберта Картер вздохнула, глядя в окно.
     Берег океана,  скрытый  низко  опустившимся туманом,  отсюда  был  едва
различим. Не на  это  она рассчитывала, отправляясь на два месяца поработать
врачом  в  рыбацкой  деревне Байя Анаско  на западном  побережье Коста-Рики.
После двух изнурительных лет работы на "скорой  помощи" в больнице Майкл Риз
в Чикаго Бобби Картер мечтала о солнце и покое.
     И вот уже три недели она в Байя Анаско. И каждый день - дождь.
     Все остальное  было прекрасно. Ей  нравилась  уединенность  деревеньки,
доброжелательность  ее  жителей.  По  организации здравоохранения Коста-Рика
входит в  двадцатку лучших  стран мира, и  даже  в этой  далекой  прибрежной
деревушке больница была  прекрасно оборудована и  снабжена всем необходимым.
Ее фельдшер, Мануэль Арагон, умен и  хорошо обучен. Бобби могла практиковать
здесь на том же уровне, что и в Чикаго.
     Но дождь! Этот вечный, нескончаемый дождь!
     Мануэль,  находившийся тут  же в смотровой, неожиданно  поднял  голову,
прислушиваясь.
     - Ты слышишь? - спросил он.
     - Ну конечно же, слышу,- ответила Бобби.
     - Нет, ты послушай.
     И тогда она уловила его, этот новый звук,  смешанный с шумом дождя. Это
был низкий  гул,  который то  усиливался, то стихал;  скоро  стало ясно: это
ритмичный треск двигателя вертолета. "Неужели они летают в такую погоду?"  -
подумала она.
     Но  звук упорно нарастал, а затем из тумана, окутавшего океан, вырвался
вертолет  и  затрещал над ними.  Сделав  круг, он  снова оказался над водой.
Бобби видела, как там, у рыбачьих лодок, он развернулся и, косо сни- зившись
у шаткого деревянного пирса, полетел обратно по направлению к пляжу.
     Он явно искал место для приземления.
     - Это был пузатый "Сикорский"  /модель вертолета, названная по  фамилии
конструктора/,  на  боку  его  была голубая  полоса  со словами  "Констракшн
ИнДжин". Это было название  строительной компании, возводящей но- вый курорт
на  одном из прибрежных  островов. Предполагалось,  что курорт  будет весьма
фешенебельным и полным  различных нововведений.  Строительство  продолжалось
уже больше двух лет, многие  из местного населения были заняты на нем. Бобби
могла  себе представить,  что это будет,- один из тех  огромных американских
курортов с бассейнами  и теннисными кортами, где отдыхающие смогут  играть и
пить свой дайкири /коктейль из рома с лимонным или лаймовым соком/, никак не
соприкасаясь с реальной жизнью страны.
     "Интересно, что за чрезвычайные обстоятельства могли вынудить их лететь
в  такую  погоду?"  -  подумала Бобби. Она увидела,  как за  стеклом  кабины
облегченно  вздохнул пилот, посадив наконец вертолет на мокрый песок  пляжа.
Человек  в комбинезоне спрыгнул на землю  и распахнул большую боковую дверь.
До Бобби донеслись  отчаянные крики по-испански, и Мануэль, стоявший  рядом,
подтолкнул ее.
     Им требовался врач.
     Двое  темнокожих  из экипажа вертолета шли  по направлению к  ней;  они
несли  казавшееся  безжизненным   тело.  А  третий,  белый,  лающим  голосом
выкрикивал команды. На нем был желтый дождевик, а из-под бейсбольной кепки с
эмблемой команды Метса торчали рыжие волосы.
     - Врач здесь есть? - спросил он у подбежавшей Бобби.
     - Я доктор Картер,- ответила она. Дождь тяжелыми каплями колотил ее  по
голове и плечам. Рыжий недовольно оглядел Бобби. На ней были обрезанные выше
колен джинсы и майка с тонкими бретельками.  На шее висел стетоскоп, раструб
которого заржавел от соленого воздуха.
     - Эд Реджис,- представился он.- Доктор, у нас тяжелобольной.
     - Тогда вам  лучше отправить  его в Сан-Хосе,- сказала она. Сан- Хосе -
столица и находится всего в двадцати минутах лету.
     - Мы бы так и сделали,  но в такую погоду нам не перелететь через горы.
Придется вам лечить его здесь.
     Бобби шла рядом  с  раненым,  пока его несли  в больницу. Он был совсем
юный, не старше  восемнадцати. Приподняв пропитавшуюся  кровью  рубашку, она
увидела глубокую рваную рану вдоль плеча, а затем такую же на ноге.
     - Что с ним случилось?
     - Несчастный случай на стройке,-  прокричал Эд.-  Он упал, и его  задел
бульдозер.
     Потерявший сознание парнишка был бледен и дрожал.
     У ярко-зеленой двери больницы стоял Мануэль и махал им рукой.  Раненого
внесли внутрь  и  положили на  стол в центре  комнаты.  Мануэль приступил  к
внутривенному вливанию, а Бобби, направив свет на парня, склонилась над ним,
чтобы осмотреть раны. Она сразу же поняла, что дела его плохи. Скорее всего"
ему не выжить.
     Глубокая рваная рана  спускалась от ключицы к туловищу, мышцы  на краях
ее  свисали  клочьями. Плечо смещено,  и обнажились  бледные  кости.  Второй
разрыв пришелся на мощные мышцы бедра и был настолько глубок, что можно было
видеть пульсацию бедренной артерии. Первым впечатлением Бобби было, что ногу
разрезали.
     - Расскажите мне еще раз, как это произошло,- обратилась она к Эду.
     - Я сам не видел,- ответил он.- Мне сказали, что его задел бульдозер.
     - Это похоже на нападение хищника,-  сказала  Бобби, исследуя рану. Как
большинство врачей  "скорой  помощи", она прекрасно помнила всех  пациентов,
прошедших через  ее руки  за годы  работы. У нее  было два  случая нападения
животных.  Первый  - с двухлетним  малышом,  на которого набросилась  собака
породы  ротвейлер.  Второй - с подвыпишвим служителем цирка, пострадавшим от
встречи  с  бенгальским тигром.  В обоих  случаях повреждения  были схожими.
Раны, нанесенные хищником, весьма характерны.
     - Хищника?  - произнес  Эд, облизав губы.- Да нет же, поверьте, это был
бульдозер.-  Он  провел  языком по губам, явно нервничая, как  будто  сделал
что-то  дурное. Бобби  недоумевала  почему:  ведь  если  они использовали на
стройке необученных рабочих из местных, то несчастный случай для них событие
не чрезвычайное.
     - Будем промывать? - спросил Мануэль.
     - Да,- ответила Бобби.- Только сначала сделай ему блокаду.
     Она  наклонилась над пациентом и кончиками пальцев  ощупала рану.  Если
его задел бульдозер, то в рану должна попасть грязь. Но там ничего не  было,
кроме скользкой слизистой пены. И от раны исходил  какой-то  странный смрад,
отдающий гнилью, запах смерти и разложения. Никогда раньше ей не приходилось
встречаться с таким запахом.
     - Когда это случилось?
     - Час назад.
     Она опять обратила внимание на то, как был напряжен Эд Реджис. Он  явно
принадлежал  к типу беспокойных,  нервных  людей.  И  совсем  не походил  на
мастера со стройки.  Скорее, он мог быть  кем-то из администрации. Ему  явно
было не по себе.
     Мысли  Бобби  Картер  вновь вернулись  к  ранам. Так или иначе, они  не
походили  на  механическую   травму.  Не  было  ни  загрязнения  почвой,  ни
размозжения тканей -  признаков,  характерных  для  любой  травмы,  будь  то
несчастный случай или  автокатастрофа. Вместо всего этого изодранная кожа на
плече и бедре.
     Действительно, было  похоже,  что на него напал какой-то  зверь. Но,  с
другой стороны, на  большей части тела  не было никаких следов, что необычно
при нападении животного. Она снова оглядела его голову, руки, кисти.
     Кисти.
     Мороз пробежал  у нее по коже при взгляде на его кисти. Обе ладони были
в  мелких  рваных  порезах,  а  запястья  и  предплечья  -  в  синяках.  Она
проработала в Чикаго достаточно долго, чтобы понять, что это означает.
     - Ладно,- сказала она,- Подождите за дверью.
     - Почему? - встревоженно спросил Эд. Он был недоволен.
     -  Вы  хотите,  чтобы  я  ему помогла или нет? - С этими  словами Бобби
вытолкала Эда из комнаты  и закрыла дверь у него  перед носом. Она не  могла
проникнуть в суть происходящего, но все это ей не нравилось.
     - Мне продолжать промывать? - неуверенно спросил Мануэль.
     -  Да,-  ответила  Бобби.  Она  достала  свой  маленький автоматический
фотоаппарат  "Олимп" и,  поправив  освещение, сделала несколько моментальных
снимков  раны. "Действительно,  похоже  на укусы",-  подумала  она.  Но  тут
больной застонал, и Бобби, отложив аппарат, наклонилась к нему.
     Он шевелил губами, с трудом двигая опухшим языком.
     - Raptor,- произнес он.- Lo sa raptor.
     При этих словах Мануэль замер и в ужасе отпрянул.
     - Что это значит? - спросила Бобби.
     - Я не знаю, доктор,- Мануэль покачал головой.- "Lo sa raptor"  - no es
espanol.
     - Разве? - ей показалось, что это было по-испански.- Тогда, пожалуйста,
продолжай промывать.
     -   Нет,   доктор.-   Мануэль  поморщился.-  Ужасный   запах.-   И   он
перекрестился.
     Бобби  опять  посмотрела  на  скользкую  пену,  покрывающую  рану.  Она
потрогала ее, слегка растерла пальцами. Пена очень напоминала слюну...
     Губы раненого вновь зашевелились.
     - Raptor,- прошептал он.
     - Оно его укусило,- с ужасом проговорил Мануэль.
     - Кто укусил?
     - Raptor.
     - Что такое "raptor"?
     - Это hupia.
     Бобби нахмурилась. Костариканцы не отличались особой суеверностью, но о
hupia  она слышала  в деревне и раньше. Говорили,  что это ночные  призраки,
безлицые  вампиры, похищающие  детей.  По преданию,  раньше они жили в горах
Коста-Рики, а теперь поселились на прибрежных островах.
     Мануэль все пятился назад, что-то бормоча и крестясь.
     - Этот запах, он такой необычный,- сказал он.- Конечно, это hupia.
     Бобби  уже собиралась  приказать ему  вернуться  на  место и продолжить
работу, когда юноша вдруг открыл глаза и резко сел на столе. Мануэль в ужасе
взвизгнул. Раненый со стоном поворачивал  голову с широко раскрытыми глазами
направо и налево, а затем из него  фонтаном брызнула кровавая рвота. Его тут
же  затрясло, тело  корчилось в судорогах. Бобби попыталась схватить его, но
он, сотрясаясь в конвульсиях, скатился со стола на цементный пол. Его  снова
вырвало. Кровь была повсюду. Со словами "Что тут,  черт возьми, происходит?"
Эд открыл дверь,  но, увидев  кровь, отвернулся, прижав  руку  ко рту. Бобби
схватила шпатель, чтобы протиснуть его между сжатыми зубами юноши, но, когда
ей удалось это сделать, она  уже  знала,  что  спасти его невозможно.  Юноша
дернулся в последний раз, затем обмяк и затих.
     Бобби  нагнулась,  чтобы сделать ему искусственное  дыхание "изо  рта в
рот", но бросившийся к ней Мануэль схватил ее за плечи и потянул назад.
     - Нет,- сказал он.- hupia перейдет на тебя.
     - Мануэль, ради Бога...
     - Нет.- В глазах его была ярость.- Нет. Тебе этого не понять.
     Бобби взглянула  на  лежащего  на  полу  юношу  и  поняла, что все  это
бесполезно: оживить  его не  удастся. Мануэль  позвал людей с вертолета, они
пришли и забрали тело. Появился  Эд. Вытирая рот тыльной стороной ладони, он
пробормотал:
     - Я знаю, вы сделали все, что  могли. Бобби  молча наблюдала,  как тело
вносили в вертолет и как он с ревом взмыл в небо.
     - Так-то лучше,- сказал Мануэль.
     Бобби думала о руках юноши. Порезы и ссадины на них свидетельствовали о
том, что  он  защищался. Она  была убеждена, что  он  погиб  не в результате
несчастного  случая на стройке;  на него кто-то  напал, и руками он  пытался
защититься.
     - Где находится остров, откуда они прилетели? - спросила Бобби.
     -  В  океане.  Примерно в  ста шестидесяти или  двухстах  километрах от
берега.
     - Далековато для курорта.
     Мануэль наблюдал за вертолетом:
     -  Надеюсь,  они никогда не вернутся.  "Ну что ж,-  подумала  она,-  по
крайней мере,  у меня есть  снимки". Но, повернувшись к столу,  она увидела,
что фотоаппарат исчез.
     Позже  вечером  дождь  наконец  прекратился.  Оставшись  одна  в  своей
спальне, расположенной в  задней части здания  больницы, Бобби погрузилась в
свой  старенький, в  обтрепанной бумажной обложке  испанский  словарь. Юноша
произнес "raptor", и, несмотря на протесты Мануэля, она подозревала, что это
слово  было  все-таки испанским.  И, конечно, она  нашла его в  словаре. Оно
означало  "вор",  "похититель".  Это ее  несколько  смутило. Смысл  его  был
подозрительно  близок значению  слова  hupia.  Конечно, она  не верила в эти
предрассудки. Да и какой призрак  мог так  изрезать руки. Что  же пытался ей
сказать юноша?
     Из соседней  комнаты послышался стон,  там  лежала одна из  деревенских
женщин в ожидании родов. За  ней ухаживала Елена Моралес, местная  акушерка.
Бобби заглянула к ним и жестом подозвала Елену.
     - Елена...
     - Si, доктор?
     - Ты знаешь, что такое "raptor"?
     Седовласая,  энергичная,  несмотря  на свои шестьдесят лет,  Елена была
человеком  рассудительным и практичным. Глядя в ночное небо, она нахмурилась
и сказала:
     - Raptor?
     - Да. Ты знаешь это слово?
     - Si,- кивнула Елена.- Это значит... человек, который приходит ночью  и
уносит ребенка.
     - Похититель детей?
     - Да.
     - Hupia?
     Елена переменилась в лице:
     - Не говорите такого, доктор.
     - Почему?
     -  Не  надо  поминать  hupia  сейчас,-  твердо сказала  Елена, кивнув в
сторону,  откуда доносились стоны роженицы.- Неблагоразумно  произносить это
слово сейчас.
     - А этот похититель кусает и режет свои жертвы?
     - Кусает  и режет? - Елена была  озадачена.- Нет, доктор. Ничего такого
он  не делает. Это человек, который  уносит новорожденных  младенцев,- Елену
явно раздражал разговор, и ей хотелось скорее его закончить. Она направилась
в палату. - Я  позову вас, доктор,  когда  начнутся роды. Думаю, остался час
или два.
     Бобби  посмотрела  на  звезды,  прислушалась  к  мирному  шуму  прибоя,
доносившемуся с  океана. В темноте  вырисовывались силуэты  рыбацких  лодок,
стоявших  на якоре близ берега. Все было так  мирно и  буднично, что все эти
разговоры о вампирах и похищенных детях показались ей глупыми.
     Вернувшись к себе, она вспомнила, как настаивал Мануэль на том, что это
слово  не  испанское.  Из  любопытства  она  решила  заглянуть  в  маленький
английский словарь и, к своему удивлению, обнаружила это слово и в нем:
     raptor  -  сущ.  [обр. от лат.  raptor  грабитель,  фр. Raptus]: хищная
птица.




<ul><a name=3></a><h2> * ПЕРВОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ</h2></ul>


     Первоначально   кривая   дробной   размерности   практически  не   дает
представления  о  структуре  математической  модели,  которую  она  призвана
выражать
     Ян Малкольм



<ul><a name=4></a><h2>ПОЧТИ РАЙ</h2></ul>

     Майк Боумен, бодро  насвистывая вел свой "лендровер" по  биологическому
заповеднику  Кабо Бланко, расположенному на  западном  побережье Коста-Рики.
Было  прекрасное  июльское утро,  и дорога, на  сколько  хватало глаз,  была
живописной: она шла по краю отвесных гор,  откуда  можно  было обозревать  и
джунгли,  и голубую гладь Тихого  океана.  В путеводителях  писали, что Кабо
Бланко - это нетронутая, девственная природа,  почти рай.  Глядя на все это,
Боумен чувствовал, что теперь его отпуск снова пойдет на лад.
     Боумен,  тридцатишестилетний агент по  продаже недвижимости из Далласа,
приехал  в  Коста-Рику  с женой и дочерью в отпуск на две недели. Идея этого
путешествия  принадлежала  жене.  Неделями  Элин  твердила  ему  о  чудесных
национальных парках Коста-Рики и о том, как  полезно для  Тины будет увидеть
их. А потом,  когда они уже приехали туда, оказалось, что  Элин записана  на
прием к специалисту по  пластической хирургии в Сан-Хосе.  Тогда Майк Боумен
впервые услышал о первоклассных и  недорогих пластических операциях, которые
делают в Коста-Рике, и роскошных частных клиниках Сан-Хосе.
     Конечно, последовал  крупный скандал.  Майк  чувствовал,  что  она  ему
солгала,  так  оно  в  действительности  и  было. Он  был  ярым  противником
пластических  операций.  Это же  просто смешно: Элин всего  тридцать, и  она
красивая женщина.  Не  прошло  и десяти лет  с тех  пор, когда ее, студентку
последнего курса, выбрали королевой на  вечере выпускников в  Раисе. Но Элин
постепенно теряла  уверенность в себе и  становилась беспокойной. И, судя по
всему, последние несколько лет ее больше всего
     волновала потеря красоты.
     Красоты - и, стало быть, всего на свете.
     "Лендровер" проехал по глубокой  луже,  разбрызгав грязь. Сидящая рядом
Элин сказала:
     - Майк,  ты уверен,  что мы  правильно едем? За  несколько часов  мы не
встретили ни одного человека.
     -  Пятнадцать минут назад  проехала машина,- напомнил  он ей.- Помнишь,
такая голубая.
     - Она ехала в обратном направлении...
     -  Дорогая,  ты  мечтала  о  пустынном пляже,-  сказал  он,-  и  ты его
получишь.
     Элин с сомнением покачала головой:
     - Хотелось бы верить.
     - Да, папа, хотелось бы верить,- с заднего сиденья сказала Кристина. Ей
было восемь лет.
     -  Верьте  мне,  я знаю.-  Некоторое время  он вел  машину в молчании.-
Правда, здесь чудесно? Посмотрите, какой вид. Он великолепен.
     - Да, нормально,- сказала Тина.
     Элин достала  пудреницу и  посмотрелась  в  зеркальце, слегка  похлопав
пальцами под глазами. Вздохнув, она убрала ее.
     Дорога  пошла под  гору, и Майк сосредоточился на  управлении  машиной.
Вдруг через дорогу пронеслось что-то черное, и Тина закричала:
     - Смотрите! Смотрите!
     Но животное быстро исчезло в джунглях.
     - Кто это был? - спросила Элин.- Обезьяна?
     - Может, белкообразная обезьяна,- сказал Боу-мен.
     - Я могу ее  записать? - спросила  Тина, доставая  карандаш. В качестве
внеклассной работы она  составляла список всех  животных, увиденных во время
путешествия.
     -  Не  знаю,- неуверенно  сказал  Майк. Тина  сверилась с  картинками в
путеводителе.
     - Вряд ли это белкообразная обезьяна,- сказала она.- Скорее всего,  это
опять  ревун.-   За   время   этой  поездки   они   уже  видели   нескольких
обезьян-ревунов.
     - Слушайте,- продолжала Тина, веселея,-  в этой  книжке  пишут, что "на
побережье Кабо Бланко обитают разнообразные представители фауны, в том числе
ревуны, белолицые обезьяны, трехпалые ленивцы и броненосцы". Как ты думаешь,
папа, мы увидим трехпалого ленивца?
     - Обязательно увидим.
     - Правда?
     - А ты посмотрись в зеркало.
     - Очень остроумно,  папа.  Дорога сквозь джунгли  спускалась  к океану.
Майк Боумен почувствовал себя настоящим героем,  когда они наконец добрались
до  абсолютно   безлюдного   пляжа,   окаймлявшего  океан   трехкилометровым
полумесяцем  белого  песка. Он поставил  машину в  тень пальм, которые росли
вдоль берега, и достал пакеты с едой. Элин надела купальник и сказала:
     - Господи, ну как мне избавиться от этого веса?
     - Дорогая,  ты выглядишь великолепно.- На самом деле она  казалась  ему
слишком худой, но он уже давно научился не говорить об этом вслух.
     Тина уже бежала вдоль берега.
     - Не забудь надеть панаму,- крикнула ей вслед Элин.
     - Потом,- не оборачиваясь, ответила Тина.-  Я хочу  посмотреть, есть ли
здесь ленивцы. Элин Боумен оглядела пляж, деревья.
     - Ты думаешь, с ней все будет в порядке?
     - Дорогая, тут на километры нет ни одной живой души,- ответил Майк.
     - А змеи?
     - Ради Бога,- сказал Майк,- здесь нет змей.
     - Но могут быть...
     - Дорогая,- твердо сказал он,- змеи - холоднокровные. Это рептилии. Они
не могут  поддерживать постоянную температуру тела. Здесь на  песке тридцать
градусов с  лишним.  Если  змея выползет на  него,  она попросту  изжарится.
Поверь мне. На  берегу нет  змей.-  Майк посмотрел  на  бегущую  вдаль дочь,
темное пятнышко на белом песке.- Отпустим ее. Пусть наслаждается.
     Он обнял жену за талию.
     Тина  бежала,  пока не выдохлась.  Затем  она бросилась  на  песок и  с
восторгом перекатилась  к кромке воды.  Океан был  теплым, и  почти не  было
волн. Девочка немного посидела,  переводя дыхание, и оглянулась на родителей
и машину, чтобы понять, далеко ли она убежала.
     Мама  махала ей  рукой, подзывая к себе. Тина бодро  помахала  в ответ,
делая вид, что не понимает жеста матери.  Тина не хотела  надевать панаму, И
она  не  хотела  возвращаться  назад  и  снова  слушать все  эти разговоры о
похудании. Ей хотелось остаться здесь и, может быть, увидеть ленивца.
     Два дня назад она  уже видела  ленивца  а зоопарке  в Сан-Хосе. Он  был
забавным, совсем как персонаж "Маппет шоу", и казался совершенно безобидным.
В любом случае, он не умеет быстро двигаться, и она всегда сможет убежать от
него,
     Мама опять звала ее, и Тина  решила  уйти с  солнцепека у воды под тень
пальм. Они  нависали над сучковатыми  сплетениями корней  манговых зарослей,
делая безуспешной любую попытку проникнуть в глубь острова. Девочка  села на
песок  и  поддела  ногой  высохшие  листья  мангра.  Она  заметила  на песке
множество  птичьих   следов.   Коста-Рика  славилась  своими   пернатыми.  В
путеводителях  говорилось, что  самых разных видов  птиц в Коста-Рике  в три
раза больше, чем во всей Америке и Канаде, вместе взятых.
     Она увидела маленькие, едва заметные следы какой-то птицы. Другие следы
были крупнее и глубже врезались в  песок. Тина лениво смотрела на них, когда
услышала какое-то чириканье и последовавшее за ним шуршание в гуще мангровых
зарослей.
     Интересно,  могут так  чирикать ленивцы? Тина склонялась  к  мысли, что
нет,  но не была  уверена.  Наверное,  это чирикала какая-то  морская птица.
Снова услышав шуршание.  Тина  замерла и  стала  ждать. Наконец  появился  и
источник  звуков.  В  нескольких  метрах  от  нее  из-под  мангровых  корней
появилась ящерица и уставилась на девочку.
     У Тины перехватило дыхание.  Это новое  животное для ее списка! Ящерица
встала  на задние лапы, балансируя на толстом хвосте, и  не отрывала глаз от
девочки.  Тина  отметила,   что  она   ростом  почти  тридцать  сантиметров,
темно-зеленая с  коричневыми  полосами  вдоль спины.  Ее  крошечные передние
ножки заканчивались  маленькими  шевелящимися  пальчиками.  Ящерица,  подняв
голову, смотрела на девочку.
     "Какая симпатичная,- подумала Тина,- похожа на большую саламандру". Она
подняла руку и тоже пошевелила пальцами.
     Ящерица не испугалась и пошла к Тине на задних лапах держась прямо. Она
была не больше курицы и, как  курица,  при ходьбе покачивала  головой.  Тина
подумала, что такую ящерицу можно держать дома, как кошку или собаку.
     Девочка  заметила,  что  ящерица  оставляет  трехпалые  следы,  которые
выглядят абсолютно как  птичьи.  Ящерица подошла  ближе. Тина  старалась  не
шевелиться,  чтобы  не вспугнуть  маленького зверька. Она была поражена тем,
что ящерица  осмелилась подойти  к  ней  так близко, но потом вспомнила, что
здесь заповедник. Все  животные чувствуют себя здесь  в безопасности. Должно
быть,  эта  ящерица ручная. Возможно, она  ожидала,  что Тина  ее чем-нибудь
угостит, К сожалению, у  нее ничего не было. Девочка медленно протянула руку
с раскрытой ладонью, показывая, что у нее ничего нет.
     Ящерица остановилась, подняла голову и что-то прощебетала.
     - Извини,- сказала Тина,- но у меня ничего нет.
     И тогда ящерица совершенно неожиданно вспрыгнула на протянутую руку.
     Тина почувствовала, как маленькие  пальчики ящерицы раздирают ее ладонь
и как под тяжестью удивительно большого веса животного опускается ее рука.
     А  ящерица  тем временем стала карабкаться  вверх  по  ее руке, пытаясь
дотянуться до лица.
     - Я  просто хочу ее видеть,- сказала Элин  Боумен, щурясь от солнца.- И
больше ничего. Только видеть.
     - Я уверен, что с ней все в порядке,- сказал  Майк, копаясь в коробке с
едой,  которую  они взяли  с собой  из отеля. Там  была неаппетитная жареная
курица  и  какие-то  изделия  из  теста с  мясной  начинкой.  Вряд  ли  Элин
притронется ко всему этому.
     - А ты не боишься, что она уйдет с пляжа?
     - Нет, дорогая, не боюсь.
     - Я ощущаю здесь такую оторванность от всего.
     - Я думал, что именно этого ты и хотела.
     - Хотела.
     - Так в чем же дело?
     - Просто я хочу ее видеть, вот и все. И тут издалека ветер донес до них
голос дочери. Это был пронзительный крик.


<ul><a name=5></a><h2>ПУНТАРЕНАС</h2></ul>
     - Думаю, ей стало лучше,- сказал доктор Круз, опуская пластиковый полог
кислородной палатки, внутри которой лежала спящая Тина. Майк Боумен присел у
кровати рядом с дочерью. Он считал,  что доктор Круз довольно толковый врач,
его  английский  был  безупречен  -  результат  учебы в медицинских  центрах
Лондона  и  Балтимора. Он был сама  компетентность, и  клиника  Санта-Мария,
современная больница в Пунтаренасе, считалась безупречной.
     И все-таки Майк Боумен нервничал. Его дочь тяжело больна, они далеко от
дома, и от этого никуда не деться.
     Когда там, на побережье,  Майк добежал  до дочери, она  ужасно кричала.
Вся  левая рука  ее  была в  крови  и покрыта  мелкими  укусами  величиной с
отпечаток большого пальца. И еще на руке была какая-то липкая  пена, похожая
на пенистую слюну.
     Он понес  ее по берегу назад к  машине. Почти сразу рука девочки начала
краснеть и опухать. Майк не скоро забудет их возвращение к цивилизации - эту
безумную гонку, когда вездеходный "лендровер", то пробуксовывая, то двигаясь
юзом, пробивался по раскисшей  от грязи дороге  среди  холмов. А  Тина в это
время кричала от  страха и боли, и рука ее все краснела и распухала. Задолго
до того, как они добрались до  границ парка, отек  распространился  на шею и
девочке стало трудно дышать...
     -  Теперь  она будет  в порядке? - спросила Элин, глядя  на дочь сквозь
пленку кислородной палатки.
     -  Надеюсь,- ответил доктор Круз.- Я ввел ей еще одну дозу стероидов, и
теперь ее дыхание значительно облегчилось, да и отек уменьшился.
     - А эти укусы...- начал Майк Боумен.
     - Пока нам не удалось их идентифицировать,- сказал доктор.- Сам  я вижу
такие укусы впервые. Но можно  заметить,  что  они  исчезают. Уже  сейчас их
трудно различить. К счастью, я сделал несколько снимков. И взял образцы этой
липкой слюны - один для анализа здесь, другой, чтобы отправить в лабораторию
в Сан-Хосе, а третий мы сохраним  в  замороженном виде, чтобы использовать в
случае необходимости. Ее рисунок у вас?
     - Да,- отозвался Майк. Он протянул  доктору набросок, сделанный Тиной в
ответ на вопросы, заданные ей в приемном покое.
     - Это животное ее укусило? - спросил доктор, глядя на рисунок.
     - Да,- ответил Майк.- Она  рассказывала,  что  это была зеленая ящерица
размером с курицу или ворону.
     -  Никогда не  видел такой ящерицы,-  произнес доктор.-  Она изображена
здесь стоящей на задних лапах.
     - Верно,- подтвердил Майк Боумен,- Тина сказала,  что ящерица ходила на
задних лапах.
     Доктор Круз нахмурился. Он более внимательно посмотрел на рисунок:
     - Я  не специалист.  Я  попросил  приехать сюда доктора Гутьерреса.  Он
ведущий  специалист биологического заповедника Карары, который находится  по
другую сторону залива. Возможно, он сможет определить, что это за животное.
     - А он не из Кабо Бланко? - спросил Боумен.- Именно там ее покусали.
     -  К сожалению, нет,-  сказал  Круз.-  В  Кабо Бланко  нет  постоянного
персонала,  и в последнее  время там не  работал ни  один исследователь. Вы,
наверное, первые  люди, ступившие на этот  берег за  несколько месяцев. Но я
уверен, что вы убедитесь в компетентности доктора Гутьерреса.
     Доктор  Гутьеррес оказался  бородатым мужчиной в шортах и рубашке цвета
хаки. Как это ни странно, он оказался американцем. Его представили Боуменам,
и он ответил им с мягким южным акцентом:
     - Мистер и миссис Боумен, приветствую вас, приятно познакомиться.
     Затем   Гутьеррес  объяснил,  что   он   биолог-практик  из   Йельского
университета и последние  пять лет проработал в  Коста-Рике, Марти Гутьеррес
тщательно  осмотрел Тину,  осторожно  поднял ее  руку,  изучая следы укусов,
пользуясь  крошечным фонариком и  измеряя их  маленькой  карманной линейкой.
Затем он отступил назад, кивая сам себе, как будто ему что-то стало ясно. Он
внимательно рассмотрел поляроидные снимки и  задал  доктору  Крузу несколько
вопросов о слюне. Тот ответил, что она еще на анализе в лаборатории.
     Наконец  он повернулся к Майку Боумену и его жене, напряженно ожидавшим
результата.
     - Думаю, что с Тиной все  будет хорошо,  Я хочу лишь уточнить некоторые
детали,- сказал он,-  что-то  записывая  своим четким  почерком.- Ваша  дочь
говорит,  что  была  искусана  зеленой  ящерицей  ростом  примерно  тридцать
сантиметров, которая появилась из мангрового болота и шла на задних лапах?
     - Да, все правильно.
     - И ящерица издавала какие-то звуки?
     - Тина сказала, что она чирикала или попискивала.
     - Скажем, как мышь?
     - Да.
     -  Ну,  в  таком случае,- сказал  доктор  Гутьеррес,- мне известна  эта
ящерица.
     Он объяснил, что из шести тысяч видов ящериц, существующих в мире, чуть
больше дюжины передвигаются  в вертикальном положении. И  только четыре вида
из них обитают в Латинской Америке. И, судя по окраске, данная ящерица может
принадлежать только к одному виду из этих четырех.
     -  Я  уверен, что  это была  Basiliscus amoratus, василиск -  полосатая
ящерица, которая водится здесь, в Коста-Рике, и еще в Гондурасе.  Рост такой
ящерицы, стоящей на задних ногах, иногда достигает и тридцати сантиметров.
     - А они ядовиты?
     -  Нет, миссис Боумен. Они совершенно  безвредны.- Гутьеррес  объяснил,
что  опухоль  на  руке Тины была вызвана аллергической  реакцией.- По данным
медицинской  статистики,  четырнадцать  процентов  людей подвержены  сильной
аллергии на  рептилий,- добавил он.- Судя по  всему, это относится и к вашей
дочери.
     - Она кричала... Она говорила, что было очень больно.
     -  Наверное,  так и  было,- сказал Гутьеррес.- Слюна  рептилий содержит
серотонин, который вызывает сильнейшую боль.- Он обратился к Крузу:
     - У нее понизилось давление после антигистаминов?
     - Да,- ответил Круз,- и очень быстро.
     - Серотонин,- сказал Гутьеррес,- без всякого сомнения.
     И все же у Элин Боумен оставались сомнения.
     - Но почему эта ящерица вообще ее укусила?
     - Укусы ящериц -  очень распространенное  явление,- ответил Гутьеррес.-
Служителей зоопарков кусают постоянно. Только на днях  мне рассказали о том,
что в Амалойе  ящерица покусала  ребенка в колыбели, это в ста километрах от
того места, где вы были. Так что это  бывает. Правда, мне не совсем понятно,
почему у вашей дочери так много укусов. Что она делала в это время?
     - Ничего. Она сказала, что сидела  очень тихо, так как боялась спугнуть
эту ящерицу.
     - Сидела очень тихо,- повторил Гутьеррес, хмурясь. Он покачал головой.-
М-да. Вряд  ли я смогу  в точности  описать, что произошло.  Дикие  животные
непредсказуемы.
     - А эта пенистая слюна на ее  руке? - спросила Элин.- У меня не выходит
из головы мысль о бешенстве...
     -  Нет-нет,-  успокоил  ее  доктор  Гутьеррес.- Рептилия  не может быть
носителем  бешенства.  У вашей  дочери была  аллергическая  реакция  на укус
василиска. И ничего более серьезного.
     Затем Майк Боумен показал Гутьерресу картинку. нарисованную Тиной.
     - Это можно принять за изображение василиска,- сказал он.- Естественно,
здесь не все точно.  Шея  слишком длинна,  и задние ноги нарисованы только с
тремя  пальцами  вместо пяти. Хвост толстоват и слишком  задран вверх. Но  в
целом  это  достаточно похожее изображение  того  вида ящерицы, о котором мы
говорили.
     - Но Тина  подчеркивала,  что шея была очень длинной,-  настаивала Элин
Боумен,- и она говорила, что на ногах было по три пальца.
     - Тина довольно наблюдательна,- добавил Майк Боумен.
     - Я  в этом не сомневаюсь,-  улыбаясь, сказал Гутьеррес.-  Но все- таки
считаю, что  ее  покусал обычный  Basiliscus amoratus, и у  нее была сильная
герпетическая реакция. При использовании лекарств она проходит за двенадцать
часов. Утром ваша дочь будет здорова.
     В оснащенной  современным оборудованием  лаборатории,  расположенной  в
цокольном  этаже клиники  Санта-Мария,  узнали  о том, что доктор  Гутьеррес
идентифицировал животное,  покусавшее американского ребенка, как безвредного
василиска. Тут  же анализ слюны был отложен, хотя первичное фракционирование
выявило несколько белков  с крайне высоким молекулярным  весом и неизвестным
биологическим  действием. Но  дежуривший  ночью  лаборант был  очень  занят,
поэтому он положил образцы слюны в холодильник.
     На следующее утро сменивший его  лаборант, как обычно, проверил образцы
анализов, чтобы убрать те из них, которые принадлежали выписываемым больным.
Увидев, что БОУМЕН  КРИСТИНУ в это утро выписывают, он было выбросил образцы
слюны,  но  в  последний  момент заметил на  одном  из  них  красный  ярлык,
означавший,   что   данный   образец   должен  быть  передан  в  лабораторию
университета  Сан-Хосе.  Тогда  он вытащил  пробирку  со слюной из  мусорной
корзины и отправил ее по назначению.
     -  Ну,  скажи спасибо  доктору  Крузу,-  сказала  Элин  Боумен,  слегка
подтолкнув дочь вперед,
     - Спасибо, доктор Круз. Сегодня  я чувствую себя  намного лучше.-  Тима
пожала ему руку и заметила: - Сегодня на вас другая рубашка.
     На мгновение он казался озадаченным, затем улыбнулся:
     -- Ты  права, Тина. Если я  всю ночь работаю в больнице, то утром меняю
рубашку.
     - А галстук не меняете?
     - Нет, только рубашку.
     - Майк говорил вам, что она наблюдательна,- заметила Элин.
     -  Я  это  вижу.- Доктор Круз улыбнулся и  похлопал девочку  по плечу.-
Желаю тебе хорошо провести остаток каникул в Коста-Рике.
     - Спасибо,
     Боумены уже собрались уходить, когда доктор Круз спросил:
     - Да, Тина, а ты помнишь ящерицу, которая тебя покусала?
     - Ага.
     - А ты помнишь ее лапы?
     - Ага.
     - Были на них пальцы?
     - Да.
     - Сколько их было?
     - Три.
     - Откуда ты знаешь?
     -  Потому  что  я  видела,-  сказала Тина.-  Ведь  все  птицы на  пляже
оставляли на  песке следы с тремя  пальцами, вот такие.-  Она подняла руку с
тремя широко расставленными пальцами.- И у этой ящерицы были такие следы.
     - У ящерицы были следы как у птицы?
     - Ага,-  подтвердила  Тина,-  и  походка была у  нес  как у  птицы. Она
двигала головой  вот так,  вверх и вниз.- И девочка сделала несколько шагов,
покачивая головой.
     После  отъезда  Боуменов  доктор  Круз  решил  передать  этот  разговор
Гутьерресу на биологическую станцию.
     - Должен признать, что рассказ девочки озадачивает,- сказал Гутьеррес.-
Я  сам  кое-что перепроверил.  И сейчас я  уже  не  уверен, что  ее  покусал
василиск. Совсем не уверен.
     - Но кто это мог быть?
     -  Пожалуй, сейчас я не  стал  бы  торопиться с  гипотезами. Кстати, вы
слышали у вас в больнице о каких-нибудь еще случаях укуса ящерицы?
     - Нет.
     - Сообщите мне, мой друг, если услышите.


<ul><a name=6></a><h2>ПОБЕРЕЖЬЕ</h2></ul>

     Марти Гутьеррес сидел на берегу близ мангровых зарослей и наблюдал, как
вечернее  солнце  спускалось  все ниже,  пока  оно  не засверкало  неровными
линиями на глади  вод залива и лучи его не забрались под пальмы. Это было на
пляже  Кабо Бланко. Насколько  он мог определить,  он сидел недалеко от того
места, где двумя днями раньше была та американская девочка.
     Хотя то,  что Гутьеррес  сказал  Боуменам о частых укусах ящериц,  было
правдой, ему никогда не приходилось слышать о том,  чтобы василиск кого-  то
кусал.   И   темболее   о   том,   чтобы   после   укуса   ящерицы   кого-то
госпитализировали.  Кроме  того, область укусов была немного больше  области
возможных  укусов василиска.  Тогда, вернувшись  на биостанцию  в Карару, он
заглянул  в их маленькую научную библиотеку, но не нашел никакой  информации
об  укусах  василисков.  Затем  он  сверился с  базой  данных  Международной
компьютерной биослужбы.  И  опять  не нашел никакой информации  ни об укусах
василисков, ни о случаях госпитализации по поводу этих укусов.
     Тогда  он обратился к  начальнику  медицинской  службы  Амалойи,  и тот
подтвердил, что девятидневный младенец, спавший в своей кроватке, был укушен
в ногу животным, которое его бабка, единственная свидетельница происшедшего,
определила  как  ящерицу. Позже  нога  распухла, и  ребенок  едва  не  умер.
Старушка сообщила, что ящерица была зеленой с коричневыми полосами. Пока эта
женщина не отогнала ее, ящерица успела укусить ребенка несколько раз.
     - Странно,- удивился Гутьеррес.
     - Ничего странного, обычное дело,-  ответил ему начальник  медслужбы  и
добавил, что слышал и о других  случаях укусов. В Васкесе,  соседней деревне
на  побережье,  был  также  укушен ребенок  во  время  сна.  И  еще  один  в
Пуэрто-Сотреро. Все эти случаи произошли в течение последних двух месяцев. И
каждый раз жертвами становились спящие дети или младенцы.
     Это новые подробности, складывающиеся в единую четкую картину,  привели
Гутьерреса  к мыслям о том, что речь идет о дотоле неизвестном виде ящерицы.
Неудивительно, что  это произошло  в  Коста-Рике. Эта  страна, в своем самом
узком месте  едва достигающая ста двадцати километров,  по  размерам  меньше
штата Мэн /Один из самых небольших штатов США, его  площадь -- 86 тыс. км /.
И, несмотря на ограниченное пространство, Коста-Рика отличается удивительным
разнообразием биологических  мест  обитания: два побережья - атлантическое и
тихоокеанское; четыре  отдельные  горные системы, включающие вершины высотой
более  трех  с половиной тысяч  метров  и действующие  вулканы;  тропические
джунгли,  горные  леса,  зоны  умеренного пояса, топкие болота  и бесплодные
пустыни.   Такое    экологическое   разнообразие    порождает   удивительное
многообразие растительного и животного мира. В Коста-Рике втрое больше видов
птиц, чем во всей Северной Америке. Более тысячи  сортов орхидей. Более пяти
тысяч видов насекомых.
     В  этих  местах  постоянно  появляются  новые  виды.  Подобные открытия
случаются в  последнее время все чаще и чаще  по  довольно грустной причине.
Коста-Рика  теряет  свои  леса,  и  обитатели  джунглей,   лишившись   своей
естественной среды, переселяются  в другие зоны, при этом  иногда меняя свои
повадки.
     Таким  образом, появление нового вида было вполне возможно. Но вместе с
радостью  они  доставляли  ученым и массу проблем,  связанных с возможностью
появления  новых  болезней.  Ящерицы были  носителями вирусных  заболеваний,
причем некоторые могли передаваться человеку. Наиболее серьезным из  них был
центральный энцефалит рептилий, похожий на сонную болезнь и поражающий людей
и  лошадей.  Гутьеррес чувствовал,  что ему необходимо  обнаружить эту новую
ящерицу, хотя бы для выявления возможных заболеваний.
     Сидя на берегу и глядя на садящееся солнце, он вздохнул. Возможно, Тина
Боумен видела новое животное, а возможно, и нет. Он, Гутьеррес, уж точно его
не  видел. В это утро  он  зарядил свой  пневматический  пистолет стрелами с
лигамином и, преисполненный надежд, отправился на побережье.  Но день прошел
впустую. Ему пора  возвращаться, так  как совсем не  хотелось вести машину в
темноте по такой опасной дороге.
     Гутьеррес  встал и  пошел  по  пляжу. Пройдя немного  вперед, он увидел
темный  силуэт   обезьяны-ревуна,  семенящей   по  краю  мангрового  болота.
Гутьеррес отступил назад, к воде. Если ему встретился один ревун, то, навер-
ное, на ближайших деревьях скрываются и  другие. А  ревуны имели обыкновение
мочиться на непрошенных гостей.
     Но этот ревун, кажется, был один. Он шел медленно, часто останавливаясь
и присаживаясь  на задние лапы. Он  что-то  держал  в  зубах. Подойдя ближе,
Гутьеррес увидел, что  он ест.  Изо  рта ревуна свисал хвост  и задние  ноги
ящерицы. Даже издали были заметны коричневые полосы на ее зеленом теле.
     Гутьеррес бросился на землю и прицелился. Ревун, привыкший к безопасной
жизни  в заповеднике, с  любопытством уставился  на него. Он не убежал  даже
тогда,  когда мимо  просвистела первая стрела, не задев  его.  Когда  вторая
стрела  глубоко вонзилась в его бедро,  ревун, издав  пронзительный вопль, в
котором  смешались  гнев и изумление, выпустил из зубов остатки своей пищи и
бросился в джунгли.
     Гутьеррес поднялся на ноги и подошел к тому месту, откуда убежал ревун.
Он не беспокоился за обезьяну:
     доза   транквилизатора   была  так   мала,  что   могла  вызвать   лишь
головокружение на несколько минут.  Он уже думал  о том,  как  поступить  со
своей неожиданной находкой. Сам он напишет предварительный отчет,  а останки
ящерицы, естественно, нужно отправить в Соединенные Штаты  для окончательной
идентификации. Но  кому  их  отправить? Признанным  экспертом  был Эдвард X.
Симпсон, почетный профессор зоологии Колумбийского университета в Нью-Йорке.
Симпсон, элегантный пожилой мужчина с зачесанными назад седыми волосами, был
первым авторитетом в мире по классификации ящериц. Марти  склонялся к  мысли
послать свою ящерицу именно доктору Симпсону.


<ul><a name=7></a><h2>НЬЮ-ЙОРК</h2></ul>

     Доктор Ричард Стоун, заведующий лабораторией тропических болезней (ЛТБ)
Медицинского центра Колумбийского университета, часто  говорил, что название
лаборатории ассоциируется  с  гораздо  более крупным учреждением,  нежели их
лаборатория. В начале XX века она занимала весь четвертый этаж здания Центра
биомедицинских   исследований.  В   то   время   усилия   целых  коллективов
специалистов были  направлены  на  борьбу  с такими бедствиями,  как  желтая
лихорадка,  малярия  и  холера.  Но  благодаря  успехам  медицины,  а  также
исследованиям в  лабораториях  Найроби и Сан-Паулу ЛТБ  утратила  свое былое
значение. Соответственно  сократился  и ее  штат.  Теперь  в  ней  постоянно
работали   лишь   два   лаборанта,   да  и   они   занимались   в   основном
диагносцированием заболеваний жителей Нью-Йорка, прибывших из-за границы.  В
то  утро  привычную рутину работы  лаборатории нарушило появление  необычной
посылки.
     -  О,  очень  мило,-  сказала лаборантка ЛТБ, читая надпись,  сделанную
таможней.-  "Частично  изжеванный   фрагмент   неопознанной   костариканской
ящерицы".- Она наморщила нос.- Это вам, доктор Стоун.
     Ричард Стоун подошел поближе, чтобы посмотреть на новое поступление:
     - Это то, что нам доставили из лаборатории Эда Симпсона?
     -  Да,- ответила  лаборантка.-  Только не пойму,  почему  они  прислали
ящерицу нам?
     - Мне звонила его  секретарша,- сказал Стоун.- Симпсон сейчас  в летней
экспедиции на Борнео, а поскольку речь  идет о возможности заразной болезни,
расптространяемой этой ящерицей, она попросила нас взглянуть на нее. Что  ж,
давайте посмотрим, что это такое.
     Перед  ними  лежал  белый пластмассовый цилиндр  емкостью  примерно два
литра  с металлическими  запорами и  завинчивающейся  крышкой.  На  этикетке
стояла   надпись:   "Международные   контейнерные   перевозки  биологических
образцов".  На контейнере также были  наклейки и предупреждающие надписи  на
четырех  языках.  чтобы  не  допустить его  вскрытия  подозрительными  тамо-
женниками.
     Судя по всему, это сработало. Когда Ричард Стоун включил свет на полную
мощность,  он увидел, что герметичность не нарушена. Стоун включил  вытяжной
шкаф, надел  маску и  натянул пластиковые перчатки.  Все-таки  за  последнее
время  в  лаборатории  идентифицировали  образцы,  зараженные  венесуэльской
конской лихорадкой,  японским  энцефалитом  Б,  вирусом Куасанурского  леса,
вирусами Лангата и Майаро. Затем он отвинтил крышку.
     Послышалось шипение выходящего газа, и  из горла появился белый  дымок.
Цилиндр стал совершенно  ледяным.  Внутри Стоун обнаружил пластиковый  пакет
для сандвичей, закрывающийся на молнию, в котором находилось что-то зеленое.
Стоун  расстелил  на  столе  хирургическую ткань и  вытряс на нее содержимое
пакета. С глухим стуком на стол упал кусок замороженного мяса.
     - Брр! - сказала лаборантка.- Выглядит, как будто его ели.
     - Именно так,- подтвердил Стоун.- Чего они от нас хотят?
     Лаборантка заглянула в приложенные документы.
     -  Ящерицы   кусали  местных  детей.  У   них   сомнения   относительно
идентификации этой ящерицы, и их волнуют  болезни,  передаваемые при укусе.-
Она достала  детский  рисунок  с изображением  ящерицы,  надписанный  сверху
"ТИНА",- Один ребенок нарисовал эту ящерицу.
     Стоун взглянул на рисунок.
     - Вряд  ли мы скажем  что-то более конкретное о виде,- произнес он,- но
мы сможем  достаточно легко  выявить наличие  заболеваний,  если нам удастся
получить немного крови из этого куска. Как они называют это животное?
     -  "Basiliscus  amoratus  с  генетической   аномалией,   выраженной   в
трехпалости",- прочитала лаборантка.
     - Хорошо,- сказал  Стоун,- начнем. Пока она будет  оттаивать,  сделайте
рентгеновские снимки и сфотографируйте. Когда получите кровь,  начните пробы
с  антителами до  тех  пор,  пока не  получим  положительную  реакцию.  Если
возникнут проблемы - сообщите.
     Ответ был готов в лаборатории еще до  обеда:  кровь ящерицы не проявила
какой-либо  значительной   реактивности  ни   к  одному  из   вирусных   или
бактериальных  антигенов. При исследовании токсичности был получен лишь один
положительный  результат:  кровь  дала  слабую  реакцию  с  ядом   индийской
королевской кобры. Но подобная взаимореактивность - распространенное явление
среди рептилий, поэтому доктор Стоун не счел необходимым  сообщать об этом в
факсе, отправленном в тот же вечер доктору Мартину Гутьерресу.
     Проблемой идентификации ящерицы никто  и не занимался; решили дождаться
доктора Симпсона. Он  должен был вернуться не раньше,  чем  через  несколько
недель, и его  секретарша  обратилась к ЛТБ с  просьбой  сохранить  фрагмент
ящерицы до его приезда. Доктор Стоун положил его обратно в пакет на молнии и
засунул с морозильник.
     Мартин  Гутьеррес  читал  факс, полученный из  лаборатории  тропических
болезней Медицинского центра Колумбийского университета. Он был коротким:
     ПРЕДМЕТ:  Basiliscus amoratus с генетической аномалией получен из офиса
доктора Симпсона.
     МАТЕРИАЛЫ: задняя часть (? ) частично съеденного животного.
     ПРОВЕДЕННЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ: рентген, микроскопия,  иммунологические тесты
на вирусные, паразитарные и бактериальные заболевания.
     ПОЛУЧЕННЫЕ  ДАННЫЕ:  гистологические   или  иммунологические   признаки
какого-либо  заболевания,  заразного  для   человека,  в  данном  экземпляре
Basiliscus amoratus отсутствуют.
     Подпись: Ричард А, Стоун, доктор медицины, заведующий лабораторией.
     Полученная справка позволила Гутьерресу сделать два вывода. Во- первых,
его определение  ящерицы  как  василиска  подтверждено учеными Колумбийского
университета. А во-вторых, отсутствие  инфекционных заболеваний означает то,
что  недавние случаи  единичных  укусов ящерицы  не  представляют  серьезной
опасности  для здоровья людей в Коста-Рике. Напротив, он  чувство- вал,  что
изначально был прав: гонимые из лесов ящерицы в новых местах обитания входят
в  контакт  с жителями  деревень. Гутьеррес был уверен, что буквально  через
несколько недель  ящерицы, привыкнув к новым условиям,  успокоятся  и случаи
укусов прекратятся.
     Тропический дождь лил  как из ведра, барабаня по рифленой крыше  здания
больницы в  Байя  Анаско. Было  около  полуночи;  электричество  из-за грозы
отключилось, и  акушерка Елена Моралес работала при свете небольшого фонаря,
когда услышала какое-то чириканье, или попискивание. Решив,  что  это крыса,
она быстро положила компресс на лоб роженицы и поспешила в соседнюю комнату,
чтобы  проверить, все ли  в порядке с новорожденным.  Едва  она  взялась  за
дверную ручку,  как  снова услышала чириканье.  Акушерка успокоилась. Должно
быть, это  была  птица, влетевшая  в окно, чтобы укрыться от дождя. В Коста-
Рике считалось, что птица, прилетевшая к младенцу, приносит счастье.
     Елена  открыла дверь. Ребенок лежал в плетеной  колыбели, завернутый  в
легкое  одеяло так,  что  открытым  оставалось  только  его  лицо. По  краям
колыбели,  подобно  горгульям   /Выступающая   водосточная  труба   в   виде
фантастической фигуры/, изогнулись  три темно-зеленые ящерицы. Увидев Елену,
они подняли  головы и  с любопытством уставились  на нее, но не убежали. При
свете фонаря Елена  увидела, что с их мордочек каплями  стекает кровь. Мягко
чирикая,  одна  из  ящериц склонилась ниже над постелькой и резким движением
головы оторвала от ребенка кусок мяса.
     Елена, закричав,  бросилась к ним, и ящерицы исчезли в темноте. Но даже
не  добежав  до  кроватки, Елена увидела, что произошло с лицом  ребенка,  и
поняла, что он уже  мертв. А ящерицы, чирикая и повизгивая,  растворились  в
дождливой ночи, оставив лишь кровавые трехпалые следы, похожие на птичьи.


<ul><a name=8></a><h2>ИСКАЖЕНИЕ ФАКТОВ</h2></ul>

     Позже, немного  успокоившись,  Елена  решила  не  сообщать  о нападении
ящериц.  Несмотря  на  кошмар,  который ей пришлось увидеть, еще  больше она
боялась что ее обвинят в недосмотре за ребенком, поэтому сказала его матери,
что ребенок  умер от удушья,  и в отчете, что  она посылала  в  Сан- Хосе, в
качестве причины смерти обозначила СВДС -  синдром внезапной детской смерти.
Так  было  принято обозначать случаи  смерти  новорожденных,  наступившей по
неизвестной причине. Это  было в  порядке  вещей, и ее сообщение не  вызвало
вопросов.
     Лаборатория  университета  в  Сан-Хосе,  в которой  производился анализ
слюны с руки Тины  Боумен, сделала несколько достойных  внимания открытий. В
слюне, как и предполагалось, было выявлено большое количество серотонина. Но
в  протеинах  слюны  был  обнаружен настоящий гигант  с  молекулярной массой
1980000  -  один  из  крупнейших  белков,   известных  науке.  Биологическая
активность все еще  изучалась, но похоже  было, что это нейротоксический яд,
родственный яду кобры, но с более примитивной структурой.
     Лаборатория также выявила следы гамма-аминометионингидролазы. Поскольку
этот фермент  применяется в генной инженерии и не  присущ  обычным животным,
лаборанты  решили, что он принесен в  лабораторию, и не упомянули  о  нем  в
телефонном разговоре с  доктором  Крузом, врачом из Пунтаренаса, направившим
им эту слюну для анализа.
     Фрагменты   тела  ящерицы  лежали   в   морозильнике   в   Колумбийском
университете,  дожидаясь  приезда  доктора  Симпсона,  который   должен  был
вернуться  не раньше, чем через месяц. Все  бы так и шло своим чередом, если
бы  в  лабораторию тропических болезней не  вошла  однажды  лаборантка  Элис
Левин. Увидев рисунок Тины Боумен, она воскликнула:
     - Ой, чей это ребенок нарисовал динозавра?
     - Кого? - переспросил Ричард Стоун, медленно поворачиваясь к ней.
     - Динозавра. Разве нет? Мой ребенок постоянно их рисует.
     -  Это ящерица,-  отозвался Стоун.- Из Коста-Рики. Ее  нарисовало  одна
девочка оттуда.
     -  Нет,-  покачала   головой  Элис,-  посмотрите  внимательно.  Это  же
совершенно ясно. Большая голова, длинная шея, стоит на задних лапах, толстый
хвост. Это динозавр.
     - Исключено. Она ростом только тридцать сантиметров.
     -  Ну  и что?  Тогда были  и  маленькие динозавры,-  парировала  Элис.-
Поверьте, уж  я знаю.  Ведь  у  меня  двое  мальчишек,  так  что  я  в  этом
специалист. Самые маленькие динозавры были и еще меньше. Минизавры  или что-
то в этом роде.  Их  названия невозможно  запомнить. На  это способны только
десятилетние.
     - Ты не понимаешь,- сказал Стоун,- это  рисунок современного животного.
Нам прислали  его  часть.  Сейчас она лежит у  нас в морозильнике.-  С этими
словами  Стоун  открыл  морозильник  и,  достав  оттуда  пакет,  вытряс  его
содержимое.
     Элис Левин,  не дотрагиваясь,  посмотрела на  замороженные части лап  и
хвоста животного и пожала плечами:
     - Не знаю, по-моему, это динозавр. Стоун покачал головой:
     - Исключено.
     - Почему? -  настаивала  Элис.- Ведь  это  может  быть  пережиток,  или
реликт, или как их там.
     Стоун  продолжал отрицательно  качать головой.  Элис  была  всего  лишь
лаборанткой из соседней  бактериологической лаборатории. У  нее было богатое
воображение.  Стоун помнил,  как  когда-то она утверждала, что ее преследует
санитар из хирургического отделения...
     - Знаешь,-  продолжала  Элис,- может  получиться большой шум,  если это
все-таки окажется динозавром.
     - Это не динозавр.
     -
     А кто-нибудь проверял?
     - Нет,- ответил Стоун.
     - Ну  тогда  отнеси  его в  Музей естественной  истории или  еще  куда-
нибудь,- не сдавалась Элис.- Ты должен это сделать.
     - Я буду выглядеть идиотом.
     - Может быть, мне сделать вместо тебя?
     - Нет,- сказал Стоун,- не надо,
     - Но ты будешь что-то делать?
     - Ничего не буду.- Он положил пакет обратно в  морозильник  и захлопнул
дверцу.- Это  не динозавр,  это  ящерица. И что бы  это ни  было,  оно может
подождать,  пока  доктор Симпсон  вернется с Борнео и  идентифицирует его. И
давай на этом закончим, Элис. Я эту ящерицу никуда не понесу.




<ul><a name=9></a><h2> * ВТОРОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ</h2></ul>

     При  последующих  представлениях  дробной  размерности могут  появиться
неожиданные изменения направления прямой.
     Ян Малкольм



<ul><a name=10></a><h2>БЕРЕГ ВНУТРЕННЕГО МОРЯ</h2></ul>

     Алан Грант  согнулся, едва не касаясь носом земли. Была страшная жара -
столбик термометра подбирался  к отметке сорок  градусов. Колени  горели, их
уже  не  спасали  толстые  и  мягкие  наколенники.  Едкая  солончаковая пыль
раздирала горло.  Пот  градом  стекал со  лба. Но  Грант не  замечал  этого:
кусочек земли размером пять на восемь сантиметров поглотил все его внимание.
     Кропотливо  работая  зубочисткой и кистью  из  верблюжьего  волоса,  он
извлек  крошечный кусочек челюстной кости,  имеющей форму  буквы "L". Он был
длиной не больше трех сантиметров и не толще мизинца. На нем просматривались
зубы - ряд маленьких крупинок с характерным наклоном к центру. Частицы кости
отслоились,  когда  он копал. Грант на секунду прервал работу, чтобы смазать
находку склеивающим раствором.  Было совершенно ясно, что кость принадлежала
детенышу  плотоядного динозавра, умершему  семьдесят  девять  миллионов  лет
назад в возрасте около двух месяцев. Если повезет, Грант сможет найти и весь
скелет.  И тогда  это будет первый известный в науке  полный скелет детеныша
плотоядного динозавра.
     - Эй, Алан!
     Алан Грант поднял голову, щурясь от солнца. Он опустил на  глаза темные
очки и вытер со лба пот.
     Раскопки велись на выветренном горном склоне в окрестностях Шейкуотера,
штат Монтана.  Под  голубым  куполом  неба  вокруг  насколько  хватало  глаз
простирались старые горы с  обнаженными пластами крошащегося известняка.  Ни
деревца, ни кустика. Ничего, кроме голых скал, палящего солнца и завывающего
ветра.
     Те, кто приезжал в эти места, находили их унылыми и мрачными, но  Грант
увидел в этом  пейзаже нечто  совершенно иное. Эта бесплодная земля осталась
от другого  абсолютно  непохожего на  наш,  мира,  исчезнувшего  восемьдесят
миллионов  лет назад.  Воображение уносило его туда, на  теплые заболоченные
берега огромного  внутреннего моря. Оно простиралось  на  тысячи километров,
охватывая все пространство от молодых отрогов Скалистых гор до крутых вершин
Аппалачей. Под водой был весь американский Запад.
     Гранту  виделось  небо  в  редких  облаках, темных  от  дыма  курящихся
вулканов. Воздух был плотнее и более насыщенным углекислотой. Побережье было
покрыто  буйной  растительностью.  В  этих  водах  не  было  рыбы,  но  море
изобиловало  моллюсками  и  улитками. Птерозавры устремлялись с гор  к  этим
берегам  за  своей  пищей - водорослями.  По  топкому  берегу,  в  пальмовых
зарослях рыскали плотоядные динозавры. А поблизости был небольшой  островок,
площадью  не более восьми тысяч  квадратных  километров.  Окруженный  густой
зеленью, он  служил надежным прибежищем для травоядных утконосых динозавров,
которые стадами гнездились там, откладывали яйца и выхаживали свое щебечущее
потомство.
     За миллионы лет, прошедшие с тех пор" бледно-зеленое солончаковое озеро
мелело и  наконец исчезло.  Обнажившаяся земля прогнулась и растрескалась от
жары.  А   прибрежный  остров,  хранящий  в  своем  лоне  яйца   динозавров,
превратился в  выветренный горный склон,  где  Алан Грант и производил  свои
раскопки.
     - Эй, Алан!
     Гран поднялся на ноги. Это был крепкий бородатый мужчина сорока лет. Он
услышал  тарахтение  портативного генератора и доносившийся  издалека грохот
отбойного молотка,  врезающегося в твердую породу соседней горы.  Там так же
работали и  участники экспедиции. Они оттаскивали  большие  обломки  породы,
предварительно проверив,  нет ли в  них  ископаемых. Грант видел их  лагерь,
расположенный  у подножия горы: шесть вигвамов,  колышущиеся на  ветру борта
общей палатки, автофургон, служащий полевой лабораторией. В его  тени стояла
Элли и махала Гранту рукой.
     - К нам кто-то едет! - крикнула она, показывая рукой на восток.
     Грант увидел облако  пыли,  поднятое голубым "фордом"-седаном, который,
подпрыгивая на неровной дороге, ехал в их сторону.  Грант посмотрел на часы:
как раз  вовремя. Ребята, подняв  головы,  с  интересом следили за  машиной.
Посторонние не часто приезжали к ним в Шейкуотер, и можно было долго гадать,
зачем Алан Грант понадобился юристу из Агентства по охране окружающей среды.
     Но Грант знал, что палеонтология, наука об исчезнувших формах жизни, за
последние годы приобрела неожиданно большое значение. Современный мир быстро
изменяется.  и ответы  на многие вопросы, связанные с погодой, исчезновением
леса,  повсеместным  потеплением  климата,  озоновым  слоем,   можно  найти,
обратившись  к прошлому.  А  эту  информацию  могут  дать  палеонтологи.  За
последние несколько лет его уже дважды приглашали в качестве эксперта.
     Грант начал подниматься в гору навстречу машине.
     Гость, закашлявшись от пыли, открыл дверцу машины.
     - Боб Моррис, Агентство по охране окружающей  среды, АПООС,- сказал он,
протягивая руку.- Я из отделения Сан-Франциско.
     Представившись, Грант произнес:
     - Вы совсем изжарились. Хотите пива?
     - О Боже, конечно.
     Моррису было под  тридцать; он был при галстуке и в брюках от  делового
костюма. В руках держал портфель.
     Они направились  к  фургону. Грант обратил внимание, как скрипела земля
под остроносыми ботинками Морриса.
     -  Когда  я  впервые поднялся  сюда,  я  решил,  что  здесь  резервация
индейцев,- сказал Моррис, показывая на вигвамы.
     -  Нет,- ответил  Грант,-  просто  это самый удобный вид жилья для этих
мест.
     Он  объяснил,  что когда  они  в  1978  году впервые приехали  сюда  на
раскопки у них были самые  современные на тот момент восьмиугольные палатки.
Но  оказалось,  что  они  не  выдерживают ветра. Им  пришлось  перепробовать
несколько видов палаток,  но безуспешно,  Кончилось тем, что  стали  ставить
вигвамы, просторные, удобные и более устойчивые на ветру.
     -  Это вигвамы  племени  Черноногих индейцев,  они строятся  на четырех
опорах,- сказал Грант.- Вигвамы Сиуксов строятся  на трех. Но, поскольку эти
места раньше были территорией Черноногих, мы решили...
     -  Ага,-  произнес  Моррис,-  резонно.-  Он сощурившись  всматривался в
пустынный пейзаж. Покачав головой, спросил: - Как давно вы здесь?
     - Около шестидесяти ящиков,- ответил Грант.  Заметив  удивление на лице
Морриса,  он  пояснил: - Мы измеряем  время пивом. Когда  мы приехали сюда в
июне, у нас было сто ящиков. На сегодняшний день выпито около шестидесяти.
     - Если точно, то шестьдесят три,- включилась в разговор Элли Сэттлер.
     Они уже  подошли к фургону. Гранта позабавило то,  как уставился Моррис
на загорелую Элли. На ней  были отрезанные  выше  колен  джинсы и завязанная
узлом на животе ковбойка, белокурые волосы зачесаны  назад. Ей было двадцать
четыре года.
     - Тут все держится на Элли,- сказал Грант, знакомя  их.- И в своем деле
она большой специалист.
     - А чем она занимается? - спросил Моррис.
     -  Палеоботаникой,- ответила  Элли,-  и еще выполняю обычную  для таких
экспедиций работу.
     Она открыла дверь, и они вошли  внутрь.  Кондиционер,  установленный  в
фургоне, понижал температуру лишь до  тридцати градусов, но после полуденной
жары там  казалось прохладно. Вдоль стен стояли длинные деревянные столы, на
которых  были  аккуратно  разложены  образцы  маленьких  костей,  снабженные
ярлыками. Чуть дальше стояли керамические блюда и горшки.
     Воздух был прочно пропитан запахом уксуса. Моррис взглянул на кости.
     - Я думал, что динозавры были большими,- сказал он.
     - Они и были большими,- ответила  Элли,-  но все" что  вы здесь видите,
остатки скелетов  детенышей.  Значение Шейкуотера, прежде всего,  в том, что
здесь огромное количество  гнездовий динозавров. До  того как мы начали  эту
работу, о малышах не было известно почти ничего. К тому времени было найдено
лишь  одно  гнездо, в  пустыне Гоби.  Мы обнаружили  дюжину гнезд  различных
гадрозавров, в которых были и яйца, и кости детенышей.
     Пока  Грант  доставал  пиво  из  холодильника,  Элли  показала  Моррису
ванночки  с уксусной кислотой,  предназначенные для  растворения известняка,
прилипшего к хрупким костям.
     - Эти кости похожи на куриные,- сказал Моррис, заглядывая в посудину.
     - Да,- согласилась Элли,- они очень напоминают птичьи.
     -  А это  что? -  спросил  Моррис, показывая на груды больших костей за
окном фургона, завернутых в толстый пластик.
     - Отбросы,- ответила Элли.- Просто большие осколки костей. Раньше мы их
и не принимали во внимание, но сейчас посылаем на генетический анализ.
     - Генетический анализ? - переспросил Моррис.
     -  А вот и пиво,- сказал подошедший Грант, бросая банку Моррису. Другую
банку  он  дал Элли.  Запрокинув  голову. Элли начала  пить. Моррис  не  мог
оторвать глаз от ее длинной шеи.
     -  У нас  здесь  все  по-простому,-сказал  Грант.-  Хотите зайти в  мой
кабинет?
     - Конечно,- ответил Моррис.
     Грант  повел его в конец фургона, где стоял диван с изорванной обивкой,
продавленный стул и обшарпанный приставной столик. Грант опустился на диван,
который при этом  заскрипел и выпустил облако беловатой пыли. Откинувшись на
спинку и  водрузив ноги в  ботинках на  столик, он жестом пригласил  Морриса
сесть:
     - Устраивайтесь поудобнее.
     Грант был профессором палеонтологии  Денверского университета, одним из
ведущих специалистов в своей области, и при этом чувствовал себя  совершенно
чуждым светским условностям. Он не  был кабинетным работником и понимал, что
все самое  важное  в палеонтологии делается в поле,  руками.  Грант с трудом
выносил  всех этих академиков, музейных работников -  словом,  тех,  кого он
называл "охотниками на динозавров за чашкой чая". И ему стоило  определенных
усилий  отделить себя от них  как в манере одеваться, так и в поведении.  Он
даже лекции читал в джинсах и в теннисных туфлях.
     Моррис, прежде  чем  сесть, отряхнул  сиденье  стула. Затем  он  открыл
портфель, порылся в нем и оглянулся на Элли, которая в другом конце фургона,
не  обращая на них никакого внимания,  извлекала  с помощью пинцета кости из
ванночки с кислотой.
     -  Вас,  должно быть, интересует,  зачем я здесь,- произнес  он.  Грант
кивнул:
     - Да, вы проделали немалый путь, мистер Моррис.
     - Хорошо,- сказал  Моррис,- приступим  сразу  к  сути. АПООС  озабочено
деятельностью Фонда Хэммонда. Ведь вы получаете от них какие-то деньги.
     -  Тридцать тысяч  долларов  в год,- кивнув, ответил  Грант.- В течение
последних, пяти лет.
     - Что вам известно об этом Фонде? - спросил Моррис.
     Грант пожал плечами:
     - Фонд Хэммонда - всеми уважаемый источник академических  субсидий. Они
оплачивают исследования по всему миру, в том числе и несколько исследований,
связанных с динозаврами. Я знаю, что они субсидируют Боба Керри из Тиррела в
Альберте и Джона Уэллера на Аляске. Возможно, кого-то еще.
     - А вам известно, почему Фонд Хэммонда  так  поддерживает исследования,
связанные с динозаврами?
     - Конечно. Потому что старый Джон Хэммонд помешан на динозаврах.
     - Вы встречались с ним?
     -  Один или  два раза,-  пожимая  плечами,  ответил  Грант.-  Он иногда
приезжает сюда ненадолго. Ведь ему немало лет. И он весьма эксцентричен, как
многие богатые люди. Но всегда полон энтузиазма. А в чем дело?
     - Дело  в том"- ответил Моррис,- что Фонд  Хэммонда довольно загадочная
организация.  -  Он  достал  ксерокопию  карты  мира,  испещренную  красными
точками,   и   протянул   ее  Гранту.-   Здесь  отмечены  раскопки,  которые
финансировал Фонд за последний год. Вам ничего не кажется странным? Монтана,
Аляска. Канада, Швеция... Все это находится на севере.  Ни одного места ниже
сорок пятой параллели.- Моррис достал  еще  несколько карт.- И  это  год  за
годом. Ни один проект, связанный с раскопками динозавров на юге, в  Юте, Ко-
лорадо или в Мексике,  не финансировался ни разу. Фонд Хэммонда  субсидирует
раскопки лишь  в холодных климатических зонах. Нам бы  хотелось знать, с чем
это связано.
     Грант быстро просмотрел  карты.  Если действительно  Фонд  поддерживает
только  раскопки  в  холодных  зонах, то  это  странно,  потому  что  лучшие
специалисты по динозаврам работают в жарких странах.
     -  И  здесь  есть  еще  загадки,- продолжал  Моррис.-  Например,  какое
отношение имеют динозавры к янтарю?
     - К янтарю?
     - Да, это твердая желтая смола, получаемая из сока сухих деревьев.
     - Я знаю, что это такое,- сказал Грант.- А почему вы спрашиваете?
     - Потому что за последние пять лет Хэммонд приобрел в Америке, Европе и
Азии огромное количество янтаря, среди  которого  есть множество экземпляров
музейной  ценности. Фонд потратил  на янтарь семнадцать миллионов  долларов.
Сейчас они владеют крупнейшим в мире частным запасом этого материала.
     - Что-то я не очень понимаю,- сказал Грант.
     - И никто не понимает,-  подтвердил Моррис.- Пока  что это выглядит как
сущая бессмыслица.  Янтарь без  труда можно производить искусственным путем.
Он не  имеет ни коммерческой ценности, ни оборонного  значения. Нет никакого
смысла накапливать его.  Но Хэммонд именно  это и делает, причем уже не один
год.
     - Янтарь,- покачав головой, произнес Грант.
     - А этот его остров в Коста-Рике? - продолжал Моррис.- Десять лет назад
Фонд Хэммонда арендовал его у правительства Коста-Рики. Якобы чтобы устроить
там биологический заповедник.
     - Я ничего об этом не знаю,- хмурясь сказал Грант.
     - Мне удалось  выяснить лишь немного,- сказал Моррис.- Остров находится
в   ста   шестидесяти   километрах  от   западного   побережья.  Он   весьма
труднодоступен  и расположен в  том  месте  океана,  где  благодаря ветру  и
течению он почти всегда  окутан туманом. Они его назвали Облачным  островом,
Isla Nublar. Должно быть, то,  что  этот  остров кому-то  понадобился, очень
удивило костариканцев.- Моррис порылся в  портфеле,- А заговорил  я об  этом
потому, что, судя по этим  документам, вам был выплачен гонорар консультанта
за работу, связанную с этим островом.
     - Мне? - поразился Грант.
     Моррис  протянул  ему  какую-то  бумагу.  Это   была  ксерокопия  чека,
выписанного  в  марте  1984  года компанией "ИнДжин", (Фараллон  Роуд,  Пало
Альто,  Калифорния.  )  на  имя  Алана  Гранта,  на сумму  двенадцать  тысяч
долларов. Внизу  чека, в углу, стоял штамп "Служба консультаций (Коста-Рика)
Ювенильное гиперпространство".
     - Ах, конечно,-  сказал Грант,-  помню.  Это была  чертовски загадочная
история, но я ее помню. И ничего общего с островом она не имела.
     Первое  гнездо  с  яйцами  динозавра  Алан  Грант нашел  в  1979 году в
Монтане, а в последующие два года он обнаружил  множество таких гнезд. Но он
не спешил  с публикацией  своего открытия до 1983 года.  После того как  был
напечатан его доклад  о десятитысячной стае утконосых динозавров, населявших
побережье  обширного  внутреннего моря,  делавших общие гнезда  в прибрежном
песке и  всей  стаей растивших  детенышей.  Грант  стал  знаменитостью. Идея
материнского  инстинкта,  присущего  этим  гигантским  животным, динозаврам,
сопровождавшаяся изображениями симпатичных  детенышей, высовывающих мордочки
из  яиц, была  благожелательно  встречена  во  всем  мире.  Гранта буквально
осаждали  просьбами об интервью, лекциях, книгах.  Естественно, он отказался
от всего этого, желая лишь одного -  продолжать свои раскопки.  Именно в эти
безумные дни в середине восьмидесятых к нему обратилась  компания "ИнДжин" с
просьбой о консультации.
     - Вам до этого приходилось слышать об "ИнДжин"? ~ спросил Моррис,
     - Нет.
     - Каким образом они вышли на вас?
     -  Мне позвонили по телефону. Человек по фамилии Дженнаро или Дженнино,
что-то в этом роде. Моррис кивнул.
     - Дональд Дженнаро,- сказал он.- Это штатный консультант "ИнДжин".
     - Как бы то ни было, он хотел узнать о питании динозавров. За подробное
описание  этого  он предложил  мне  большой  гонорар.-  Грант  допил  пиво и
поставил  банку  на  пол.- Его особенно  интересовали невзрослые  динозавры.
Детеныши и подростки. Чем они питались. По-моему, он считал, что я это знаю.
     - А вы знали?
     - В общем-то нет. Я сказал ему об этом. Мы нашли множество скелетов, но
не имели почти никаких данных о  питании. Но Дженнаро сказал, что знает, что
мы  публиковали  не  все,  и хочет  получить  то,  что у нас имелось.  И  он
предложил очень большой гонорар. Пятьдесят тысяч долларов.
     Моррис достал магнитофон и установил его на столе.
     - Вы не будете возражать?
     - Ну что вы, конечно нет.
     - Итак, в 1984 году вам позвонил Дженнаро. Что было дальше?
     -  Что? -  повторил  Грант.-  Вы  сами  видите,  как  мы  тут работаем.
Пятидесяти тысяч  хватило бы нам  на Два  лета раскопок.  Я сказал ему,  что
сделаю все, что смогу.
     - Итак, вы согласились составить для него описание.
     - Да.
     - Того, чем питались невзрослые динозавры.
     - Да.
     - Вы встречались с Дженнаро?
     - Нет, только разговаривал по телефону.
     - Говорил ли вам Дженнаро, для чего ему нужна эта информация?
     - Да,- сказал Грант.- Он собирался организовать музей для детей и хотел
воссоздать  облик  маленького   динозавра.   Он  сказал,  что  нанимает  ряд
академических  консультантов,  и  перечислил их.  Среди них  было  несколько
палеонтологов,  как  я,  математик из  Техаса  Ян Малкольм,  пара  экологов.
Системный аналитик. Неплохая команда.
     Моррис кивнул, что-то записывая.
     - Значит, вы согласились?
     - Да. Я согласился  выслать  им  краткий отчет о нашей  работе: что нам
известно о повадках утконосых гадрозавров, найденных нами.
     - Что это была за информация?
     -  Туда  входило все:  способы  создания  гнезд,  территории  обитания,
питание, стадное поведение. Словом, все.
     - И как реагировал Дженнаро?
     - Он  все звонил и звонил.  Случалось, посреди ночи. Едят  ли динозавры
это? Едят  ли они  то? Стоит ли включать это в  экспозицию?  Я  никак не мог
понять, что он так волнуется. То есть я хочу  сказать, что  тоже считаю, что
динозавры очень важны, но не настолько. Прошло уже шестьдесят пять миллионов
лет  с тех  пор, как они  вымерли. Можно было бы  и отложить свои звонки  до
утра.
     - Понятно,- сказал Моррис.- А пятьдесят тысяч долларов?
     Грант покачал головой:
     -  Я устал  от  Дженнаро  и  отказался  от всего  этого. Мы сошлись  на
двенадцати тысячах. Это было где-то в середине восемьдесят пятого.
     Моррис записал это.
     - А "ИнДжин"? Приходилось еще сталкиваться с ними?
     - Ни разу после восемьдесят пятого,
     -  А  когда Фонд Хэммонда начал финансировать ваши поиски? -  Мне нужно
посмотреть,- сказал  Грант.-  Но это было приблизительно  в  то же время.  В
середине восьмидесятых.
     - И вы знаете Хэммонда лишь как богатого фанатика динозавров.
     - Да.
     Моррис еще что-то записал.
     -  Послушайте,-  сказал  Грант,-  если АПООС  так  интересуется  Джоном
Хэммондом  и  тем,  что  он  делает  -  раскопками на севере,  приобретением
янтаря,- почему бы вам не спросить об этом его самого?
     - В данный момент это невозможно.
     - Почему?
     - Потому что  у  нас нет ничего, свидетельствующего о незаконности  его
действий,- ответил Моррис.-
     Но лично мне совершенно ясно, что Джон Хэммонд обходит закон.
     - Первыми  ко  мне  обратились сотрудники Службы передачи  технологии,-
пояснил Моррис.-  Из отдела  контроля за передачей американской  технологии,
которая может иметь оборонное  значение. Они позвонили мне, чтобы сообщить о
том, что со стороны  "ИнДжин"  возможна незаконная по  двум статьям передача
технологии.   Во-первых,  "ИнДжин"  отправила   в   Коста-Рику  три   "Крей-
Экс-эм-пи". "ИнДжин" охарактеризовала это как внутрикорпоративную передачу и
заявила, что данные не предназначены для перепродажи. Но СПТ никак не  могла
взять  в  толк, на кой черт кому-то в  Коста-Рике  могут понадобиться  такие
мощные машины.
     - "Крей",- проговорил Грант.- Это какие-то компьютеры?
     Моррис кивнул:
     -   Очень   мощные.  В   перспективе   компания,   имеющая  три   таких
суперкомпьютера, обладает гораздо  большими  возможностями, чем любая другая
частная компания в Америке, И "ИнДжин" отправляет эти машины в Коста-Рику. У
вас, естественно, должен возникнуть вопрос: почему?
     - Сдаюсь. Почему?
     - А этого никто не знает. Но еще больше  вызывают беспокойство "Худз",-
продолжал  Моррис.-  "Худз"  -  это  автоматизированные генные  секвенаторы,
машины,  которые самостоятельно  определяют  последовательность  оснований в
ДНК. Они настолько новы, что их еще не успели занести в  список  технологий,
не  подлежащих вывозу. Но  любая лаборатория,  работающая  в  области генной
инженерии, была бы  счастлива приобрести такой  агрегат,  если  бы, конечно,
цена в  полмиллиона долларов оказалась ей  по  карману.- Он поискал у себя в
записях.- Ну  а "ИнДжин"  переправила двадцать  четыре такие  машины на свой
остров в Коста-Рике.
     И  опять  они  утверждали,  что  это  не  экспорт,  а  передача  внутри
корпорации. СПТ  ничего не  могла с  этим поделать. Юридически она  не имеет
права вмешиваться в  вопросы дальнейшего  использования  технологий. Но оче-
видно, что "ИнДжин" устанавливала самое мощное в мире оборудование по генной
инженерии в  богом забытой латиноамериканской стране. В стране, где на  этот
счет не существует никаких законов. А ведь такое уже было.
     Уже   были  случаи,  когда  американские   биотехнологические  компании
переносили свою деятельность на территорию другой страны, дабы обойти законы
и  ограничения.  Наиболее  вопиющим  случаем,  по  словам Морриса, было дело
компании "Биосин" о вакцине против бешенства.
     В  1986  году  "Генетическая   корпорация   биосинтеза"   из  Купертино
испытывала созданную биоинженерным путем вакцину  против бешенства  на одной
из  ферм  в  Чили.  Не  поставив  в  известность ни  правительство Чили,  ни
работников фермы, они попросту ввели вакцину.
     Вакцина  состояла  из  живых вирусов бешенства,  которые  в  результате
генетических преобразований должны были утратить свою опасность для здоровья
человека.  Но  именно  это качество  и  не  было  предварительно  проверено;
компания  не  знала, может ли вызвать  бешенство данный вирус. Больше  того,
вирус был  видоизменен.  Обычно человек  не  может заболеть  бешенством,  не
будучи укушенным  животным. Но созданный  "Биосином"  вирус мог проникать  в
организм через легочные альвеолы и, таким образом, можно было инфицироваться
воздушно-капельным  путем. Служащие  компании перевозили  в  Чили  эти живые
вирусы бешенства в обычной дорожной сумке  самолетом гражданской  авиалинии.
Мысль о том, что капсула  могла разбиться во  время полета, не раз приводила
Морриса в ужас. Ведь тогда все на самолете заразились бы бешенством.
     Все  это  было  возмутительно.  Безответственно.  Это  была  преступная
халатность.  Но  ничего  не  было  предпринято  против "Биосина".  Чилийские
фермеры, сами того не  подозревая,  рисковали жизнью, они  были неграмотными
крестьянами;  внимание  правительства  Чили  было  поглощено   экономическим
кризисом; а у американских властей не было никаких полномочий. Поэтому Льюис
Доджсон, генетик, руководивший испытаниями, до сих пор продолжает работать в
"Биосине".  И  компания эта ведет себя  все так же безрассудно. И уже другие
американские  компании  спешат установить свое  оборудование  в  странах, не
искушенных в  генетических  исследованиях. В странах, не  выделявших  генную
инженерию  из ряда других высокотехнологических разработок, приветствовавших
ее появление на своей  территории, не  догадываясь об опасности, которую она
несет.
     - Поэтому мы начали расследование деятельности "ИнДжин",- закончил свой
рассказ Моррис.- Примерно три недели назад.
     - И что вам удалось обнаружить? - спросил Грант.
     -  Очень немного,-  признал  Моррис.-  Наверное, нам  придется  закрыть
расследование, когда  я вернусь в Сан-Франциско.- Он начал складывать бумаги
обратно   в   портфель.-    Кстати,    что    значат    слова    "ювенильное
гиперпространство"?
     - Просто я так пометил свой отчет,- ответил Грант.- "Гиперпространство"
- это термин, обозначающий многомерное пространство, ну как игра в "крестики
и  нолики"  в  трех  измерениях. Если принимать во  внимание все  проявления
деятельности  животного -  принятие  пищи,  движение"  сон,-  то  можно  его
изобразить  в  многомерном пространстве. Некоторые палеонтологи относятся  к
поведению животного как  к явлению экологического  гиперпространства.  Слова
"Ювенильное гиперпространство" просто подчеркивают, что  речь идет о молодых
особях динозавров, правда, звучит это довольно претенциозно.
     На другом конце фургона зазвонил телефон. Элли сняла трубку:
     - Он сейчас занят. Вам можно перезвонить? Моррис взял портфель и встал.
     - Спасибо за помощь и за пиво,- сказал он.
     -  Рад  был  помочь,-  ответил  Грант.  Он пошел с  Моррисом  к  двери,
находящейся на другом конце фургона.
     -  А   Хэммонд  никогда  не  просил  у  вас  какие-нибудь  материальные
результаты раскопок? Кости, яйца или еще что-нибудь? - спросил Моррис.
     - Нет,- ответил Грант.
     - Доктор  Сэттлер говорила,  что  вы  здесь  проводите  и  генетические
исследования...
     -  Ну, это  не  совсем так"- объяснил  Грант.-  Кости,  которые слишком
переломаны  или по  какой-нибудь  другой  причине  не  годятся  для музейных
хранилищ,  мы направляем  в  лабораторию. Там их перемалывают и  пы-  таются
извлечь для  нас белки.  Затем они  идентифицируют эти белки и  отсылают нам
полученные данные.
     - А что это за лаборатория? - спросил Моррис.
     - Медико-биологическая служба в Солт Лейк.
     - А почему именно эта лаборатория?
     - Нас устраивают их расценки.
     - А она никак не связана с "ИнДжин"?
     - Насколько я знаю, нет.
     Они  уже  были у двери  фургона. Грант открыл ее  и почувствовал наплыв
горячего воздуха, идущего снаружи. Моррис помешкал, надевая солнечные очки.
     - И последнее,-  сказал он.- Предположим, что "ИнДжин" на самом деле не
создавала экспонаты для музея.  Могли ли  они  как-нибудь  еще  использовать
информацию, полученную от вас? Грант засмеялся:
     - Конечно. Они могли кормить маленького гадрозавра.
     Моррис тоже засмеялся:
     -  Маленького гадрозавра. Это интересная  мысль. А какой  величины  они
были?
     -  Примерно такими,- сказал Грант, разведя руки в стороны на расстояние
пятнадцати сантиметров друг от друга.- Размером с белку.
     - И сколько времени им нужно было, чтобы вырасти?
     - Три года,- сказал Грант. Хотите верьте, хотите нет.
     Моррис протянул руку:
     - Ну что ж, еще раз спасибо за помощь.
     - Будьте осторожны на обратном пути,- сказал Грант. Он проводил глазами
Морриса, идущего к своей машине, и закрыл дверь.
     - Что ты обо всем этом думаешь? - спросил он у Элли.
     - Наив какой-то,- пожала плечами она.
     - Как  тебе Джон Хэммонд в роли сверхзлодея?  - засмеялся Грант.-  Джон
Хэммонд зловещ примерно так же, как Уолт Дисней. Кстати, кто это звонил?
     -  Ах  да,-  сказала  Элли,-  звонила некая  Элис Левин. Она работает в
Колумбийском медицинском центре. Вы ее знаете?
     - Нет,- покачал головой Грант.
     - Речь шла  об идентификации каких-то останков. Она просила  вас срочно
перезвонить.


<ul><a name=11></a><h2>СКЕЛЕТ</h2></ul>

     Элли  Сэттлер убрала  прядь  светлых волос со  лба и сосредоточила  все
внимание  на  ванночках  с  кислотой.  Они  стояли  по  шесть  штук  в  ряд,
концентрация в них колебалась от пяти до тридцати процентов. Элли  надо было
приглядывать за более  сильными  растворами,  потому что, растворив известь,
они  могли начать разъедать кости. А кости малышей-динозавров такие хрупкие.
Она поражалась, что они вообще сохранились за эти восемьдесят миллионов лет.
     До нее доносился голос Гранта, говорящего по телефону:
     - Мисс Левин? Это Алан Грант. Так что там у вас... У вас есть что? Что?
- он засмеялся.- Очень сильно в  этом сомневаюсь, мисс Левин... Очень  жаль,
но у меня действительно нет времени... Нет, я бы, конечно, взглянул, но могу
с уверенностью  сказать, что это василисковая ящерица. Но...  да,  вы можете
это  сделать.  Хорошо. Пошлите  прямо сейчас.-  Он повесил трубку  и покачал
головой.- Чего только не придумают.
     - Вы о чем? - спросила Элли.
     -  Она хочет идентифицировать  какую-то  ящерицу,-  ответил  Грант,-  и
собирается послать мне по факсу рентгеновский снимок.- Он  подошел к факсу и
стал ждать.- Кстати, у меня для тебя интересная находка.
     - Правда? Грант кивнул:
     - Я  нашел  это  прямо  перед  приездом  этого парня.  На  Южной  горе,
четвертый горизонт. Детеныш велоцираптора: челюсть со всеми  зубами, поэтому
никаких  проблем  с идентификацией. И место это выглядит нетронутым. Похоже,
мы сможем найти и весь скелет.
     - Потрясающе,- сказала Элли.- А возраст?
     - Совсем малыш,- ответил Грант.- Два, ну от силы четыре месяца,
     - А это точно велоцираптор?
     - Точно,- сказал Грант.- Может, нам наконец улыбнется удача.
     За последние два  года в Шейкуотере их группа откапывала лишь утконосых
гадрозавров.   Уже  были  накоплены   данные  об  огромных,  с  десяти-  или
двадцатитысячным поголовьем,  стадах  травоядных  динозавров,  бродивших  по
равнинам в меловой период, как позже бродили стада бизонов.
     Но все настойчивее возникал вопрос: а где же были хищники?
     Понятно,  что  хищников  было   меньше.  Это  подтверждало  и  изучение
популяций  хищных  животных и  птиц  в заповедниках Африки  и  Индии.  Грубо
говоря,  на одного  плотоядного  хищника приходилось четыреста травоядных  -
значит, стадо из  десяти  тысяч утконосых  могло  поддерживать лишь двадцать
пять тиранозавров. Все говорило о том, что им вряд ли удастся найти  останки
большого хищника.
     Но  где  были  мелкие  хищники?  В  Шейкуотере   были  найдены  десятки
гнездовий,  в  некоторых  местах  земля  была  буквально  покрыта  кусочками
скорлупы яиц динозавров, а многие мелкие динозавры ели яйца. Поэтому останки
таких  животных,  как  дромеозавр,  овираптор,  велоцираптор и  целурозавр,-
хищников  ростом  от метра до полутора  - должны  были быть найдены  здесь в
большом количестве.
     Но до сих пор они не обнаружили ни одного.
     Может быть, скелет этого велоцираптора и вправду предвещал  им удачу. И
это был детеныш! Элли знала, что Грант  мечтал изучить поведение  плотоядных
динозавров  в период  выращивания  потомства  так  же,  как  он  уже  изучил
поведение травоядных. Возможно, это будет первым шагом к осуществлению мечты
Гранта.
     - Представляю, как вас это взволновало,- сказала Элли.
     Грант не отвечал.
     - Я говорю, что вы, наверное, очень взволнованы,- повторила Элли.
     - О Боже,- произнес Грант. Он не отрываясь смотрел на факс.

     Заглянув через плечо Гранта, Элли посмотрела  на рентгеновский снимок и
медленно выдохнула.
     - Ты думаешь, это амасский период? - только и спросила она.
     - Да,- ответил Грант,- или триасский. Этот скелет такой легкий.
     - Но это не ящерица,- сказала Элли.
     -  Нет,- подтвердил Грант.- Это  не ящерица. Вот  уже двести  миллионов
лет, как на этой планете не было ни одной трехпалой ящерицы.
     Первой мыслью Элли было,  что перед ней подделка -  искусно,  мастерски
выполенная, но все же подделка. Угроза подделки в науке существовала всегда,
и каждый биолог это знал. Ярчайшим примером тому был пилтдаунский человек  -
творение рук неизвестного по сей  день мошенника, принимавшееся за подлинник
в  течение сорока лет.  А относительно недавно известный астроном Фред Хойль
заявил,  что  выставленный в Британском музее  ископаемый крылатый динозавр,
археоптерикс"- фальшивка. (Кстати, подлинность его была позже установлена.)
     Успех  многих подделок  был  обеспечен  тем, что  они содержали  в себе
именно ту  информацию, которую  и  ждали от них  ученые. И сейчас, на взгляд
Элли, скелет ящерицы на  рентгеновском снимке был  безупречно пра-  вильным.
Трехпалая ступня была хорошо сбалансирована, наименьшим был средний палец. У
плюсневого  сустава ясно  проглядывались костные  следы четвертого  и пятого
пальцев.  Большая берцовая кость была  хорошо развита  и значительно длиннее
бедра. С боку была видна полностью сформированная вертлюжная впадина.  Хвост
состоял  из  сорока пяти позвонков* Вез  сомнения,  это была  молодая  особь
прокомпсогнат.
     - А может, этот снимок быть подделанным?
     -  Не  знаю,- сказал  Грант.- Но подделать  рентгеновский снимок  почти
невозможно. Кроме  того, прокомпсогнатус -  животное малоизвестное. Даже те,
кто хорошо знает динозавров, никогда о нем не слышали.
     Элли читала приложенную записку:
     -   "Экземпляр,  полученный   на   пляже  Кабо   Бланко"   16  июля..."
Предположительно,  его  ела  обезьяна-ревун, и  это все, что  удалось у  нее
отобрать. Ох... здесь говорится, что ящерица напала на маленькую девочку.
     - Сомневаюсь в  этом,- сказал Грант.-  Но все возможно. Прокомпсогнатус
настолько  мал  и легок,  что  можно предположить,  что  он должен  питаться
падалью, мертвечиной. А размер  его можно вычислить.-  Грант быстро  обмерил
изображение  на снимке.-  До пояса  животное около  двадцати сантиметров, из
чего  следует, что его полный рост  около тридцати  сантиметров, примерно  с
курицу. У такого даже  ребенок может вызвать страх. Он мог укусить младенца,
но не большого ребенка.
     Элли, нахмурясь, смотрела на снимок.
     - Вы считаете, что  это может быть  признано  узаконенным открытием?  -
спросила она.- Как в случае с целакантом?
     - Возможно,- ответил Грант.
     Целакант был рыбой длиной  полтора  метра,  которая считалась  вымершей
шестьдесят пять  миллионов лет назад, пока в 1938  году в океане не выловили
один  экземпляр.  Были  и  другие  примеры. Австралийский горный  карликовый
опоссум был известен лишь как ископаемое, пока в Мельбурне, в мусорном  баке
не был  обнаружен  живой  представитель  этого вида.  А  один зоолог  описал
ископаемую фруктовую летучую  мышь,  пролежавшую в земле десять тысяч лет, и
вскоре получил по почте экземпляр этого животного, живущего в наши дни.
     -  Но неужели  это настоящий динозавр? -  настаивала Элли.- Несмотря на
такой огромный промежуток времени?
     - Да,  это  проблема,- согласился Грант. Окаменелости большинства вновь
открытых  животных были довольно свежими:  их  возраст был десять - двадцать
миллионов лет. Среди них были ископаемые и постарше, как, например, это было
в  случае   с  целакантом,  останки  которого  насчитывали  шестьдесят  пять
миллионов  лет. Но экземпляр, на  который  они сейчас  смотрели, был старше,
гораздо  старше.  Динозавры  вымерли  в  меловой  период,  шестьдесят   пять
миллионов лет назад. А расцвет  их  в качестве  доминирующей  формы жизни на
планете приходился  на юрский период, сто  девяносто миллионов лет назад.  А
появились  они  впервые в  триасовый период, двести двадцать  миллионов  лет
назад.
     Прокомпсогнатусы  жили  на  заре  мелового периода  - в  столь  далекие
времена, когда наша  планета даже выглядела иначе. Все континенты были слиты
в один  материк,  названный Пангеей  и простиравшийся от Северного полюса до
Южного,  обширный материк, поросший  папоротниками  и лесами,  с несколькими
огромными  пустынями.  Атлантический океан  был узеньким озером, разделявшим
то,  что позднее  стало Африкой и  Флоридой.  Воздух был плотнее,  а земля -
теплее.  И  сотни  действующих  вулканов.  Именно   в  такой  среде  обитали
прокомпсогнатусы.
     - Ладно,-  сказала  Элли.- Мы  знаем,  что  некоторые  животные выжили.
Например, крокодилы, животные триасового периода, живут и сейчас. Или акулы,
ведь  они тоже относятся к триасовому периоду.  Так что мы знаем, что  такое
бывает.
     Грант кивнул.
     - Главное в том,- сказал он,- что я не нахожу этому другого объяснения.
Это  может  быть  либо  подделкой, в  чем  я  очень сомневаюсь,  либо  новым
открытием. Чем еще это может быть?
     Зазвонил телефон.
     - Это, наверное, опять Элис Левин,- сказал Грант.- Интересно, сможет ли
она прислать нам само животное?
     Он снял трубку, и на лице его отразилось удивление:
     - Да, я буду говорить с мистером Хэммондом. Да. Конечно.
     - Хэммонд? Что ему нужно? -  произнесла Элли.  Грант  покачал головой в
ответ и сказал в трубку:
     -  Да, мистер  Хэммонд.  Мне тоже  приятно  вас  слышать...  Да...-  Он
посмотрел на Элли.- О, неужели? Правда? Что вы говорите!
     Прикрыв рукой трубку, он тихо сказал:
     - Эксцентричен, как всегда. Тебе стоит это послушать.
     Грант нажал на кнопку  громкоговорителя и Элли услышала скрипучий голос
старика, который быстро говорил:
     -  ...привязался  к нам этот парень из  АПООС, ни  черта не понимает, а
лезет,  хотя  его никто не просил,  носится  по стране,  дергает  людей, все
ворошит. Надеюсь, к вам никто не приезжал?
     - Честно говоря, ко мне приезжали,- ответил Грант.
     Раздался громкий презрительный смех Хэммонда:
     - Я это подозревал. И вас осчастливила эта продувная бестия Моррис?
     - Вы правы, его действительно зовут Моррис.
     -  Он хочет встретиться  со всеми консультантами,- сказал  Хэммонд.- Он
уже виделся на днях с Яном Малкольмом, математиком из Техаса, вы его знаете.
От него мы  и узнали  обо  всем этом. Теперь  у  нас  новая  головная  боль:
расхлебывать кашу, которую  он  заварил. Это  вполне в  духе  правительства:
обвинения против нас они  предъявить  не  могут, зато сколько  шума наделает
этот  их  парень, который развил бурную деятельность, между  прочим, за счет
налогоплательщиков. Он вам помешал? Сорвал работу?
     - Нет-нет, он совсем мне не мешал.
     - В какой-то степени даже жаль,- сказал Хэммонд,- потому что тогда бы я
постарался  добиться судебного  запрета  на его деятельность.  Но все-таки я
поручил  нашим юристам  заняться АПООС и выяснить, что они имеют против нас.
Директор Агентства утверждает, что понятия не имел ни о каком расследовании.
Вы только  подумайте! Все  дело  в проклятой  бюрократии. Черт  возьми, этот
парень собирается добраться до Коста-Рики, все там пронюхать и проникнуть на
наш остров. Вы знаете, что у нас там есть остров?
     - Нет,- сказал Грант, глядя на Элли,- я не знал.
     - Так вот, мы купили остров и начали  там работать. Это было четыре или
пять лет назад, точно  не  помню. Называется Isla Nublar - большой остров, в
сотне  миль  от  берега.  Чудесное  место.  Тропические  джунгли. Там  будет
заповедник. А знаете, вам стоило бы его увидеть, доктор Грант.
     - Это интересно,- сказал Грант,- но...
     -  Мы уже почти  все там закончили,-  продолжал Хэммонд.- Я выслал  вам
кое-какие материалы о нем. Вы получили?
     - Нет, но мы ведь так далеко от...
     - Может быть, сегодня еще получите. Познакомьтесь с ними. Остров просто
прекрасен.  Там  есть  все. Мы  ведем там  строительство  вот  уже  тридцать
месяцев. Можете себе представить, какая там красота. Большой парк. Планируем
открыть  его  в  сентябре следующего года.  Нет,  вам  просто нужно  все это
видеть.
     - Звучит очень интригующе, но...
     - Собственно  говоря,- сказал  Хэммонд,- я хочу уговорить  вас посетить
его,  доктор Грант. Я уверен, вы увидите, что это по вашей части. Остров вас
очарует.
     - Но у меня в самом разгаре...- начал Грант.
     - Знаете что,-  заявил Хэммонд, как будто эта  мысль только  что пришла
ему  в  голову,- на  этот уик-энд  ко  мне  туда  приезжает несколько  наших
консультантов. Приезжайте и вы, проведите там пару  дней,  осмотрите остров.
Естественно, за наш счет. Будет просто потрясающе, если вы поделитесь с нами
вашими впечатлениями.
     - Но я просто не могу,- сказал Грант.
     - Ну только  на  уик-энд,- продолжал Хэммонд  с  вызывающей раздражение
старческой  бодрой настойчивостью.-  Речь идет  ведь только  об этом, доктор
Грант.  Мне меньше  всего  хотелось  бы отрывать  вас  от  работы.  Я  знаю,
насколько она важна, уверяю вас. Ни в коем случае ее нельзя прерывать. Но вы
могли бы слетать туда на уик-энд и вернуться в понедельник.
     - Нет, я не  могу,- попытался возразить  Грант.- Я  как  раз только что
нашел новый скелет и...
     - Да-да,  прекрасно, но я все-таки считаю, что  вы должны  приехать...-
сказал Хэммонд, не очень-то слушая.
     - И мы только что получили  факты, свидетельствующие об одной достойной
внимания,  но совершенно озадачивающей находке,  которые говорят о том.  что
сохранился живой вид прокомпсогнатуса.
     - Что вы сказали? - воскликнул Хэммонд после невольной паузы.- Я что-то
не расслышал. Вы сказали, живой прокомпсогнатус?
     -   Правильно,-  подтвердил   Грант.-   Биологический  образец,   часть
животного,   обнаруженного   где-то    в   Центральной    Америке.    Живого
прокомпсогнатуса.
     -  Не  может  быть,-  сказал  Хэммонд.-  Живой прокомпсогнатус?  Просто
поразительно-
     - Да,-  сказал  Грант,- и у нас была  такая  же  реакция.  Так что,  вы
видите, сейчас не время уезжать...
     - Вы сказали, в Центральной Америке?
     - Да.
     - А где именно в Центральной Америке, вам известно?
     - На пляже под названием Кабо Бланко, точно не знаю, где это...
     - Ясно,- Хэммонд прочистил горло.- И когда этот, как его, образец попал
к вам в руки?
     - Как раз сегодня.
     - Понятно, сегодня. Да-да, сегодня.- Хэммонд снова прокашлялся.
     Грант посмотрел на Элли и прошептал одними губами:
     - Что все это значит?
     - Похоже, расстроен,- тихо ответила Элли.
     -  Посмотри,  здесь ли  еще  Моррис,-  все так же  еле слышно прошептал
Грант.
     Она подошла к окну и выглянула: машины Морриса не было. Элли обернулась
к Гранту.
     По громкоговорителю было слышно, как кашляет Хэммонд.
     - Ах, доктор Грант. Вы уже кому-нибудь рассказали об этом?
     - Нет.
     -  Хорошо.  Это  хорошо.  Да. Ладно. Честно говоря,  доктор Грант, есть
небольшая проблема с  этим островом.  И вся эта заварушка АПООС абсолютно не
ко времени.
     - То есть? - спросил Грант.
     - Ну, у нас были свои проблемы и кое-какие проволочки... Ну, скажем, на
меня  здесь  оказывают  некоторое  давление,  и  мне бы  хотелось,  чтобы вы
взглянули на остров,  оказали мне любезность. И высказали мне ваше мнение. Я
заплачу вам обычный гонорар консультанта,  работающего в  выходные, двадцать
тысяч  в день. За три дня вы получите шестьдесят  тысяч. А если вы уговорите
приехать доктора Сэттлер, то  ее  гонорар будет таким же. Элли посмотрела на
Гранта. Он говорил:
     - Да, мистер Хэммонд, это большие  деньги, они полностью обеспечат наши
экспедиции еще на два лета.
     -  Вот и хорошо,- мягко сказал Хэммонд.  Его  мысли, казалось, были уже
где-то далеко.- Я хочу  сделать это путешествие приятным для вас... Вот что,
я  посылаю  за  вами  самолет  нашей компании,  он  вас  заберет  на частном
аэродроме к востоку от Шото. Вы ведь знаете, где это? Это всего в двух часах
езды  от вашего  лагеря. Приезжайте туда завтра к пяти часам вечера, я  буду
ждать вас.  Доставлю  вас  прямо на остров. Вы  с доктором Сэттлер успеете к
этому самолету?
     - Думаю, что да.
     - Прекрасно.  Не  берите  много вещей.  Паспорта вам не  понадобятся. С
нетерпением жду нашей встречи. До завтра,- сказал Хэммонд и повесил трубку.


<ul><a name=12></a><h2>КОУЭН, СУЭЙН И РОСС</h2></ul>

     Полуденное солнце  залило  светом  комнаты  юридической конторы  Коуэн,
Суэйн и Росс,  придавая помещению жизнерадостность, чего отнюдь не испытывал
сам  Дональд Дженнаро. Он говорил по телефону, глядя на своего шефа, Дэниэла
Росса,  который своим безучастным видом и темным  костюмом  в тонкую полоску
напоминал ему владельца похоронного бюро.
     - Понимаю, Джон,- говорил Дженнаро.- И Грант согласился приехать? Очень
хорошо... да, я считаю, что это прекрасно. Поздравляю, Джон.
     - Он повесил трубку и повернулся к Россу.
     - Мы  больше  не  можем доверять  Хэммонду. На него  оказывают  слишком
большое давление. Его деятельность расследует АПООС,  кроме того, он отстает
от  графика  со  своим  строительством  в  Коста-Рике,   вкладчики  начинают
нервничать.  О  его проблемах  ходит  слишком  много  слухов.  Слишком много
рабочих гибнет у него на стройке. А  теперь еще этот прокомпзит, или как его
там, найденный на материке...
     - А в чем там дело? - спросил Росс.
     - Может  быть,  и ни в  чем,- ответил  Дженнаро.-  Но  Хамачи - один из
главных  наших  вкладчиков.  На  прошлой  неделе  я  получил  отчет  от  его
представителя в  Сан-Хосе,  столице Коста-Рики.  В  нем  говорится,  что  на
побережье появилась какая-то новая ящерица, которая кусает детей.
     - Новая ящерица? - заморгал глазами Росс.
     - Да,-  ответил  Дженнаро.-  Мы не можем  все  так  оставить. Мы должны
срочно  произвести осмотр  этого  острова. Я попросил Хэммонда  организовать
еженедельное инспектирование острова независимыми  экспертами в течение трех
ближайших недель.
     - И что говорит Хэммонд?
     - Он пытается убедить меня, что на острове все  в  порядке. Утверждает,
что принимает все положенные меры предосторожности.
     - Но вы ему не верите,- сказал Росс.
     - Нет,- подтвердил Дженнаро.-  Не верю. До  того как начать работать на
Коуэна и Суэйна,  Дональд  Дженнаро  занимался  банковскими вкладами. Многие
клиенты  Коуэпа  и   Суэйна,  занятые  в  высокой  технологии,  нуждались  в
инвестициях, и Дженнаро  помогал  им  находить нужные суммы  денег. Одним из
первых  его поручений, еще  в  1982 году,  было ведение дел Джона  Хэммонда,
которому тогда было под семьдесят, в  целях  объединения капиталов для того,
чтобы основать  компанию  "ИнДжин". Им тогда  удалось набрать почти миллиард
долларов, и Дженнаро вспоминал это как горячее время.
     - Хэммонд,- мечтатель,- сказал он.
     - Но потенциально опасный мечтатель,- добавил Росс.- Мы не  должны быть
замешаны во всем этом. Какова наша доля?
     - Фирма работает из пяти процентов,- сказал Дженнаро.
     - От всего дохода или с ограничениями?
     - От всего.
     Росс покачал головой:
     - Нам не следовало этого делать.
     - В  то время это казалось выгодным,- сказал Дженнаро.-  Ведь это было,
черт  возьми, восемь лет назад.  Мы  ведь брали эти деньги  вместо какой- то
части  гонораров.  И,  если  вы  помните, план Хэммонда был в высшей степени
рискованным. Хэммонд буквально пытался совершить  невозможное. Никто всерьез
не думал, что он добьется успеха.
     - Но,  судя по  всему, он добился,- заключил  Росс.- И  тем  не менее я
согласен, проверка необходима. А что вы скажете об экспертах?
     -   Первыми   будут  эксперты,  которых   Хзммонд  нанимал  в  качестве
консультантов  еще при зарождении  проекта.-  Дженнаро  бросил на стол Росса
список.- Сюда входят палеонтолог, палеоботаник и математик. Они едут туда на
этот уик-энд. Я поеду с ними.
     - А они скажут вам правду? - поинтересовался Росс.
     -  Думаю, да. Ни один из них не имеет своих интересов па острове,  а Ян
Малкольм,  математик,  с  самого  начала  не скрывал  своего  отрицательного
отношения к этой  затее. Он был убежден, что проект неосуществим, его просто
невозможно осуществить.
     - А кто еще там будет?
     - Некто из технического персонала: специалист по компьютерным системам.
Он проверит наши компьютеры и устранит дефекты. Он должен быть там в пятницу
утром.
     - Прекрасно,- сказал Росс.- Вы как-нибудь готовитесь?
     - Хэммонд захотел обзвонить всех сам. Думаю, что он хочет скрыть от них
свои неприятности. Пытается обставить  это как просто дружеское приглашение.
Якобы для того, чтобы продемонстрировать свой остров.
     -  Хорошо,-  сказал  Росс.-  Проследите,  чтобы все  это осуществилось.
Держите  все  в своих руках. Эту  ситуацию в  Коста-Рике  надо разрешить  за
неделю.
     Росс встал и вышел из комнаты.

     Взяв   трубку   радиотелефона,   Дженнаро  набрал   номер;  послышались
завывающие гудки. Затем он услышал голос:
     - Грант у телефона.
     - Здравствуйте, доктор Грант, это Дональд Дженнаро, главный консультант
"ИнДжин". Мы разговаривали с вами несколько лет  назад, не  знаю, помните ли
вы...
     - Помню,- ответил Грант.
     - Хорошо,- продолжал  Дженнаро.- Я  только что  говорил по  телефону  с
Джоном  Хэммондом,  и он сообщил мне приятную  новость, что вы едете на  наш
остров в Коста-Рике...
     - Да,- сказал Грант,- мы собираемся туда завтра.
     - Я лишь хотел поблагодарить вас за то, что вы  по первой просьбе пошли
нам навстречу. Все в "ИнДжин" вам благодарны.  Мы пригласили Яна  Малкольма,
который,  как и вы, был одним из  первых наших  консультантов.  Он математик
Техасского университета в Остине.
     - Мне говорил об этом Джон Хэммонд,- сказал Грант.
     - Ну что ж, прекрасно,- продолжал Дженнаро.- Между прочим,  я тоже еду.
Кстати, это животное, о котором вы говорили, про... проком... ну как его?..
     - Прокомпсогнатус,- сказал Грант.
     - Да. Оно находится у вас? Я имею ввиду само животное.
     - Нет,- ответил  Грант,-  я видел  только  рентгеновский  снимок. А сам
экземпляр  находится  в  Нью-Йорке. Мне звонила лаборантка  из Колумбийского
университета.
     - А  вы могли бы дать мне его подробное описание? - сказал Дженнаро.- Я
бы   постарался  разыскать  его  для  мистера  Хэммонда,  который  очень  им
заинтересовался. Думаю, что вы и сами захотели бы взглянуть на это животное.
Может быть, мне удастся  доставить его на  остров во время вашего пребывания
там.
     Грант сообщил Дженнаро всю известную ему информацию.
     -  Что ж, замечательно,  доктор Грант,-  произнес  Дженнаро.- Наилучшие
пожелания доктору Сэттлеру.  С  нетерпением жду нашей  встречи.-  И Дженнаро
повесил трубку.


<ul><a name=13></a><h2>ПЛАНЫ</h2></ul>

     Утром  следующего дня Элли подошла к "кабинету"  Гранта в дальнем конце
фургона с пухлым конвертом из плотной бумаги в руках.
     -  Только что получили,-  сказала она,- Кто-то  из ребят привез  его из
города. От Хэммонда.
     Открыв  конверт. Грант увидел бело-голубую  эмблему "ИнДжин". Внутри не
было  никакого  сопроводительного письма, только  скрепленная  пачка  бумаг.
Вынимая ее  из конверта, Грант  увидел,  что это какие-то чертежи. Они  были
даны в масштабе и все вместе образовывали довольно толстую книжку.
     На титульном листе было написано: ISLA NUBLAR, КУРОРТНЫЕ СООРУЖЕНИЯ ДЛЯ
ГОСТЕЙ (ПОЛНЫЙ КОМПЛЕКТ: ГОСТИНИЦА ПРИ "САФАРИ").
     - Что все это значит, черт возьми? - воскликнул Грант.
     Едва он раскрыл книжку, как из нее выпал листок бумаги.

     "Дорогие Алан и Элли.
     Как видите, пока у нас готово лишь немного  официальных вспомогательных
материалов. Но они  дадут вам представление о проекте Isla Nublar. По-моему,
он очень увлекательный!
     С  нетерпением  жду  того   момента,   когда  мы   с  вами  сможем  его
обсудить/Надеюсь, вы сможете к нам присоединиться!
     С наилучшими пожеланиями,
     Джон."

     - Ничего не понимаю,-  сказал Грант.  Он быстро пролистал книжку.-  Это
архитектурные планы.- Он посмотрел на первую страницу:
     ЦЕНТР ДЛЯ ГОСТЕЙ / РАССЕЛЕНИЕ КУРОРТА
     ISLA NUBLAR
     КЛИЕНТ
     "ИнДжин", Пало Альто,
     Калифорния
     АРХИТЕКТОРЫ
     Даннинг, Мэрфи & Ко., Нью-Йорк. Ричард  Мэрфи, участник проекта; Теодор
Чен, главный архитектор, Шелдон Джеймс, административная группа.
     ИНЖЕНЕРЫ
     Харлоу, Уитни  & Филдз,  Бостон  строительные работы;  А.  Т. Мисикава,
Осака, механические работы.
     БЛАГОУСТРОЙСТВО ТЕРРИТОРИИ
     Шеппертон Роджерс, Лондон;
     А. Ашикига, X. Йеяссу, Макасава.
     ЭЛЕКТРИЧЕСТВО
     Н. В. Кобаяси, Токио. А. Р. Макасава, старший
     консультант.
     КОМПЬЮТЕРНАЯ СЕТЬ
     Интегрированные  компьютерные  системы,  Кэмбридж.  Массачусетс. Деннис
Недри, руководитель проекта.
     Грант начал рассматривать  чертежи. На них стояли штампы: "ПРОМЫШЛЕННАЯ
ТАЙНА, НЕ КОПИРОВАТЬ" и  "СЕКРЕТНЫЕ РАБОТЫ -  НЕ ПОДЛЕЖАТ  РАСПРОСТРАНЕНИЮ".
Все  страницы  были  пронумерованы,  а наверху стояла надпись:  "Эти чертежи
являются результатом секретной работы компании "ИнДжин". Вы должны подписать
документ 112/4А, иначе возможно судебное преследование".
     - Это все похоже на бред,- сказал Грант.
     - А может, здесь есть какой-то смысл,- ответила Элли.
     На следующей странице была  топографическая  карта.  Нанесенный  на нее
Isla Nublar напоминал развернутую каплю, выпуклую на севере и  конусообразно
суженную к югу.  Остров  был  длиной тринадцать километров  и на  карте  был
разделен на несколько секторов.
     Северный сектор был помечен "Место для  гостей" и состоял из нескольких
частей, обозначенных "Прибытие гостей", "Центр  для гостей", "Энергетическое
питание  (Опреснители)  Обеспечение",  "Резиденция  Хэммонда"  и  "Гостиница
Сафари". Грант  увидел очертания бассейна, прямоугольники теннисных кортов и
круглые закорючки, обозначающие зеленые насаждения.
     -  Курорт  как  курорт,-  сказала  Элли.  На следующих  страницах  были
подробные  чертежи  зоны  расселения  участников сафари. Сама  гостиница  на
вертикальной проекции выглядела несколько театрально: длинное  низкое здание
с какими-то пирамидами на крыше. Другим зданиям  этой зоны  на чертежах было
уделено мало внимания.
     Остальная  часть  острова  была  еще более  загадочна.  Насколько понял
Грант,  в  основном  это была  открытая  местность.  Сеть  дорог,  туннелей,
отдельные  здания  и длинное, узкое, явно  искусственное  озеро  с бетонными
дамбами и  шлюзами.  Значительная часть  острова  была разделена  на большие
неровные участки,  почти совсем не разработанные. Каждый участок был помечен
шифром:
     /Р/РRОС/V/2А, /D/ТRIС/L/5(4А + 1),
     //VV/НАDR/Х/11 (6А + 3 + 3DВ).
     - А здесь где-нибудь дан ключ к шифру? - спросил Элли.
     Грант быстро перелистал бумаги, но ничего не нашел.
     - Я же говорю, бред какой-то,-  повторил он.  Он  посмотрел на неровные
участки,  отделенные  друг от друга сетью дорог. Таких участков  было  всего
шесть, и  между их границами и дорогами были проложены забетонированные рвы.
С внешней части каждого рва была ограда. Все ограды были помечены значками с
изображением маленькой молнии. Грант и Элли  долго не  могли понять, что это
означает, -пока наконец не догадались, что по оградам проходит электрический
ток.
     - Очень странно,- произнесла Элли.- Курорт, где по ограждениям пропущен
ток?
     - Километры таких  ограждений,- добавил Грант.- И  плюс к этому  рвы. А
дороги, как правило, проходят между ними.
     - Прямо как в  зоопарке,- заметила Элли. Они вернулись  к карте и стали
внимательно  рассматривать  контурные  линии.  Дороги  были  разбросаны   по
острову.  Главная магистраль проходила  с  юга  на север,  пересекая  горный
массив, расположенный в  центре  острова, причем  один ее отрезок, казалось,
буквально прорезал скалу, нависавшую над рекой. Создавалось впечатление, что
все эти огороженные  пространства, ограниченные рвами и изгородями с  током,
были созданы намеренно. Причем дороги были приподняты над общим уровнем, что
давало возможность видеть, что делается за оградой.
     -   Знаете,-   сказала  Элли,-  некоторые   размеры   здесь  совершенно
неожиданные.  Посмотрите. Ширина  этого  бетонного рва  десять метров. Очень
похоже на военные укрепления.
     -- И эти  здания  тоже,-  произнес  Грант.  Он  заметил, что на  каждом
секторе  острова имеется несколько  построек, расположенных,  как правило, в
отдаленных уголках.  Все они были бетонными, с толстыми стенами. На проекции
сбоку они были похожи на бункеры  с маленькими  окошками. Совсем как огневые
сооружения нацистов в старых фильмах о войне.
     Их размышления прервал приглушенный звук взрыва. Грант отложил бумаги.
     - За работу,- сказал он.

     - Пуск!
     Экран   компьютера  задрожал,  и  на  нем   желтым  контуром  появилось
изображение.  На этот  раз вывод был  верным,  и  Алан Грант  увидел скелет,
прекрасно очерченный, с длинной шеей, выгнутой  назад. Без сомнения, это был
детеныш велоцираптора, и, похоже, он был...
     Изображение исчезло.
     - Ненавижу эти  компьютеры,-  сказал  Грант,  щурясь  на  солнце.-  Что
случилось на сей раз?
     -  Отключился  вход интегратора,- сказал один  из студентов.- Подождите
минутку.- И он склонился над связкой проводов, выходящих из задней панели их
переносного  компьютера,  работающего   на   аккумуляторах.   Компьютер  был
установлен на ящик  из-под  пива на Четвертой Горе.  Рядом  было устройство,
которое они называли Колымагой.
     Грант присел на землю и посмотрел на часы.
     - Придется все делать по старинке,- сказал он, обращаясь к Элли.
     - Ох,- с сожалением произнес один из студентов, услышавший эти слова.
     - Дело в  том,- сказал Грант,- что мне надо успеть на самолет. А я хочу
обеспечить сохранность этого скелета.
     Обычно если  начинаешь выкапывать окаменелость, то надо довести дело до
конца в один прием, иначе есть риск потерять ее.  Людям, впервые  попавшим в
эти места, казалось, что почва  здесь  неподвижна, а между тем она постоянно
подвергалась выветриванию и размыванию. Это происходило буквально на глазах;
с утра до ночи был слышен стук камешков, скатывающихся с крошащихся склонов.
Кроме  того,  постоянно  существовала угроза ливня с ураганом,  а ведь  даже
небольшого дождя  было  достаточно  для  того,  чтобы  смыть  хрупкие  кости
динозавра. Поэтому частично выкопанный  скелет был в  опасности, и надо было
обеспечить его сохранность до возвращения Гранта.
     Обычно это  делалось таким  образом:  над  местом раскопки  натягивался
брезент,  а  по  периметру его  рыли канаву,  чтобы сдерживать  приток воды.
Проблема  состояла в том,  чтобы определить размеры данного ископаемого, Для
ее решения  использовалась компьютерная  акустическая  томография,  или КАТ.
Этот метод был нововведением. Колымага выстреливала в землю мягкую свинцовую
пулю,  создавая  ударные волны,  которые  компьютер  считывал,  и на  экране
появлялось изображение склона  в разрезе, напоминающее  рентгеновское.  Этот
метод они использовали с переменным успехом все лето.
     Сейчас Колымага  находилась в  шести  метрах  от  них. Это  был большой
серебряный  ящик  на  колесах с  зонтом наверху.  Он  был  похож  на тележку
мороженщика, неизвестно каким образом оказавшуюся  на  этой выжженной земле.
Обслуживали  этот  агрегат два юных  помощника Гранта, которые  заряжали его
новыми свинцовыми пулями.
     До сих пор программа КАТ  лишь определяла размеры области раскопок, чем
повышала  эффективность  работы  команды  Гранта. Но  ребята,  работавшие  с
компьютером, утверждали, что через несколько  лет им  удастся добиться такой
детальной  картины,  что  копать  вообще не  придется. Компьютер предоставит
абсолютно полное трехмерное изображение костей; все это предвещало новую эру
в археологии, археологию без раскопок.
     Но пока до  этого было далеко. А оборудование, безупречно работающее  в
университетской лаборатории, оказалось удивительно хрупким и  неустойчивым в
поле.
     - Сколько еще ждать? - спросил Грант.
     -  Мы  уже получили изображение, Алан, и  неплохое. Грант посмотрел  на
экран.   Он   увидел   весь   скелет,   обозначенный   ярко-желтым   цветом.
Действительно,  перед  ним  была молодая  особа.  Налицо были  все  свойства
велоцираптора:  единственный   коготок,   который  у   взрослого   динозавра
превращается в изогнутое пятнадцатисантиметровое оружие, способное раздирать
добычу,  у этого малыша был  не  больше шипа розы. Он  был едва различим  на
экране. Вообще,  велоцираптор - животное  изящное, с хрупкими, как  у птицы,
костями и, предположительно, с интеллектом птицы.
     Данный скелет  вполне  соответствовал  норме, если не считать того, что
голова и шея  были  выгнуты  назад.  Подобный шейный изгиб у ископаемых  был
распространенным  явлением,  и  некоторые  ученые  даже выдвинули  теорию, в
соответствии   с  которой  динозавры  вымерли  оттого,  что  были  отравлены
алкалоидами,   выделяемыми   растениями.   Считалось,   что   выгнутая   шея
свидетельствовала о  предсмертной агонии. Грант положил конец этим домыслам,
доказав,  что  у  многих видов птиц  и  рептилий  после  смерти  происходило
сокращение задних швейных связок,  следствием  чего  и являлось  характерное
отбрасывание головы  назад. И это было  связано не  с причиной смерти,  а  с
процессом высыхания скелета под воздействием солнца.
     Грант заметил, что скелет был еще и перекошен вбок так, что правая нога
была приподнята относительно спинного хребта.
     - Он кажется несколько деформированным,- сказал один из студентов.- Но,
по-моему, причина не в компьютере.
     - Нет,- ответил Грант.- Это время. Миллионы и миллионы лет.
     Грант знал, что большинству людей трудно себе представить время с точки
зрения геологии. Человеческая жизнь измеряется в совершенно другой временной
шкале.  Яблоко  в  месте  среза  становится коричневым за  несколько  минут.
Серебро темнеет за несколько дней. Кучка компоста перегнивает за один сезон.
Ребенок вырастает за десять лет. Ни  одно из этих  явлений обычной  жизни не
готовит человека к восприятию периода в  восемьдесят миллионов лет - отрезка
времени, которое  прошло с тех пор,  как  оборвалась жизнь этого  маленького
животного.
     На своих лекциях Грант пытался прибегнуть к различным сравнениям. Если,
например,  представить  человеческую  жизнь  как  один  день,  то все  равно
восемьдесят  миллионов  лет будут равны 3652 годам, и это будет больше,  чем
возраст пирамид. Да, давно же умер этот велоцираптор.
     - Не очень-то он страшен на вид,- сказал один из ребят.
     -  Он и не был страшным,-  ответил  Грант.- По крайней мере,  пока  был
маленьким.
     Возможно,  этот  малыш питался  мертвечиной, обгладывая кости животных,
убитых взрослыми, в  то время  как  те, наевшись досыта,  лежали, греясь  на
солнце. Плотоядные за один прием могли поглощать пищу весом до двадцати пяти
процентов  от  собственного веса,  поэтому  естественно, что  после еды  они
делались  сонливыми. А  малыши,  что-то вереща, пробирались  между  большими
телами взрослых, снисходительно поглядывающих на них сквозь дремоту, и время
от времени  откусывали по  кусочку  от  мертвых животных.  Должно  быть, эти
малыши были смышлеными зверюшками.
     Совсем другое дело - взрослые. Пожалуй, велоцирапторы самые свирепые из
всех динозавров, когда-либо существовавших. Несмотря  на свой небольшой рост
-  они  весили  около девяноста килограммов, а размером  были  с  леопарда,-
велоцирапторы были быстрыми, умными и очень жестокими. Они легко справлялись
с  противником, орудуя  своими острыми зубами, мощными когтистыми  передними
лапами и задними ногами  с единственным, но  обладающим разрушительной силой
когтем.
     Велоцирапторы охотились группами,  и Грант представлял себе, как дюжина
этих  животных  неслась на  бешеной  скорости,  преследуя динозавра  гораздо
крупнее их; как они вспрыгивали  ему на спину, раздирая его шею  и  вонзаясь
когтями между ребрами и в живот. Да, это было зрелище...
     - У нас очень мало времени,- слова Элли вернули его к действительности.
     Грант  дал  указания  по  поводу рытья канавы. Судя по  изображению  на
компьютере,  область  залегания  скелета  была  относительно   ограниченной,
поэтому  будет  достаточно вырыть канаву  вокруг площадки в  два  квадратных
метра.  Элли  между  тем устанавливала над склоном  брезентовый навес. Грант
присоединился к ней и забил в землю последние колья.
     - А как умер этот малыш? - спросил один из ребят.
     -  Вряд ли мы это  сможем  узнать,-  ответил Грант.- Детская смертность
среди диких животных высока. В парках Африки среди  некоторых плотоядных она
достигает семидесяти процентов.  Он мог умереть от чего угодно:  от болезни,
от  того,  что  отстал от стада, да  мало  ли  от  чего. Даже  от  нападения
взрослого велоцираптора. Нам  известно, что эти животные охотились группами,
но мы ничего не знаем об их поведении в стаде.
     Студенты,  кивая, слушали. Все они изучали  поведение животных и знали,
что  когда,  например, вожаком львиной стаи  становится  новый самец, первым
делом он  убивает  всех львят. Причина этого,  видимо, лежит на генетическом
уровне: самец желает как можно шире насадить собственные гены и, убив львят,
он  вызывает  у  львиц  течку   и  оплодотворяет  самок,  принося  им  новую
беременность.   Этим  он  также  лишает  их  возможности  тратить  время  на
воспитание потомства другого самца.
     Возможно,  в  охотничьей стае велоцирапторов  также  существовал  закон
господства одного самца.  "Как мало мы знаем о  динозаврах,- подумал Грант,-
Несмотря на сто  пятьдесят лет  исследований и раскопок по всему миру, мы не
знаем почти ничего о том, какими же были динозавры на самом деле".
     - Нам нужно ехать,- сказала Элли,- если мы, конечно, хотим быть в  Шото
в пять.


<ul><a name=14></a><h2>ХЭММОНД</h2></ul>

     Секретарь Дженнаро возилась с новым  чемоданом, с  которого еще не были
сняты бирки.
     - Знаете,  мистер  Дженнаро,- строго сказала она,- вы забыли  упаковать
чемодан, и это наводит меня на мысль, что вы не очень-то хотите ехать.
     - Может,  вы и правы,- ответил  Дженнаро,- ведь меня  не  будет  на дне
рождения дочери.
     В  субботу  -  день  рождения  Аманды  и  Элизабет  пригласила двадцать
четырехлетних  крикунов,  клоуна  Кэппи  и  фокусника.  Новость о  том,  что
Дженнаро уезжает, не обрадовала ее, как, впрочем, и Аманду.
     -  Ну что ж, я  сделала все, что можно было  сделать за  такое короткое
время,-  сказала  секретарь.-  Положила  кроссовки вашего  размера,  шорты и
рабушки хаки,  несессер.  Пару  джинсов  и ветровку на случай похолода- ния.
Машина ждет вас внизу. Если  хотите успеть  на этот рейс,  вы должны выехать
прямо сейчас.
     Она  вышла.  Дженнаро пошел  по  коридору, на  ходу  отрывая  ярлыки  с
чемодана. Когда он проходил мимо  стеклянных стен  конференц-зала, увидевший
его Дэн Росс встал из-за стола и вышел к нему.
     - Удачной поездки,- сказал  Росс.- Я хочу иметь полную ясность в одном:
насколько  плохи  наши дела на  самом деле, Дональд. Но если на этом острове
серьезные проблемы, сжигай корабли.
     - О Боже, Дэн... Ведь речь идет о крупных вложениях.
     - Никаких колебаний. Не думай об этом. Просто сделай, как я  говорю. Ты
меня понял? Дженнаро кивнул.
     - Понял,- произнес он.- Но Хэммонд...
     - К черту Хэммонда,- отрезал Росс.

     - Мой мальчик,  мой мальчик,- услышал он знакомый скрипучий голос,- как
ты поживаешь, мой мальчик?
     - Очень хорошо,  сэр,- ответил Дженнаро. Он откинулся на спинку мягкого
кожаного кресла реактивного самолета "Гольфстрим 2", летевшего на восток,  в
сторону Скалистых гор.
     - Ты совсем мне не звонишь,- укоризненно сказал Хэммонд.- А я скучал по
тебе, Дональд. Как твоя прелестная жена?
     - Хорошо. У Элизабет все прекрасно. У нас теперь есть дочь.
     -  Чудесно,  чудесно. Дети, это такое  счастье.  Твоя  дочь  была  бы в
восторге от нашего нового парка в Коста-Рике.
     Дженнаро успел забыть, каким коротышкой был Хэммонд:  сидя в кресле, он
не  доставал  ногами до пола; во время разговора  он  ими болтал. Было в нем
что-то  детское, хотя сейчас  ему было... сколько? Семьдесят пять? Семьдесят
шесть? Что-то  около того. Он постарел  с того момента, когда Дженнаро видел
его в последний раз, но ведь это было пять лет назад.
     Хэммонд  был ярким  человеком, прирожденным шоуменом. Дженнаро  помнил,
что  в 1983  году  у  него  был  слон, которого он  повсюду возил с  собой в
небольшой клетке. Слон был ростом около двадцати трех сантиметров, все в нем
соответствовало норме, кроме недоразвитых бивней.
     Хэммонд  брал  его  с собой на все эти переговоры по сбору денег в свой
Фонд. Как правило,  Дженнаро вносил  в  комнату  клетку,  покрытую небольшим
одеялом,  как заварочный чайник с чехлом, и Хэммонд произносил  свою обычную
речь  о перспективах развития так называемой "биологической  потребительской
продукции".  Затем  в  самый  патетический момент  речи  он срывал одеяло  с
клетки,  и слон  представал  перед глазами собравшихся. И тут Хэммонд просил
денег.
     Этот  слон  всегда вызывал  всеобщий восторг; его крошечное тело,  чуть
больше кошачьего, предвещало  невиданные чудеса, которых можно было ждать от
лаборатории Нормана Атертона, генетика из Стэнфорда, партнера Хэммонда в его
новом предприятии.
     Но, демонстрируя  своего слова,  Хэммонд много недоговаривал. Например,
Хэммонд основывал фирму, связанную исследованиями  в  области биотехнологии,
но этот маленький  слон отнюдь не был достижением генной  инженерии. Атертон
попросту взял эмбрион карликового слона и вырастил его в искусственной среде
при   гормональном  вмешательстве.  Само  по  себе   это  уже  было  большим
достижением, но оно не имело ничего общего с тем, о чем вещал Хэммонд.
     Не говоря уже  о том, что Атертону не  удалось повторить это чудо, хотя
он  и  пытался:  ведь каждый,  кто видел  этого  миниатюрного  слона,  хотел
заполучить  такого же. Кроме  того,  слон был  склонен к простуде,  особенно
зимой.  Стоило кому-нибудь,  находящемуся поблизости  от клетки чихнуть, как
Хэммонда охватывал ужас. А иногда слон протискивал свои бивни между прутьями
клетки  и раздраженно  пыхтел,  пытаясь  выйти  на волю. Хэммонд  пребывал в
постоянной тревоге: как бы слон не умер раньше, чем Атертон сумеет вырастить
ему замену.
     Хэммонд  также  скрыл  от  предполагаемых  вкладчиков  тот  факт,   что
поведение  слона  значительно  изменилось  в  процессе  миниатюризации.  Это
маленькое создание, хотя и выглядело как слон, вело себя как злобный грызун,
быстрый в движении и коварный. Хэммонд предупреждал окружающих, чтобы  те не
гладили слона, поскольку тот мог укусить.
     И хотя Хэммонд уверенно говорил о  том, что ежегодный доход к 1993 году
достигнет семи миллиардов долларов, его  проект был абсолютно спекулятивным.
У Хэммонда были воображение и энтузиазм, но  все это не давало уверенности в
том,  что его  планы  осуществимы. Особенно после того,  как выяснилось, что
Норман  Атертон,  мозговой центр  плана,  неизлечимо  болен раком.  Об  этом
Хэммонд также не упоминал публично.
     И все-таки с помощью Дженнаро Хэммонду удалось набрать нужную сумму. За
период с  сентября 1983 года по  ноябрь  1985-го Джон Альфред Хэммонд  и его
"Толстокожий  Портфель"  набрали  восемьсот  семьдесят  миллионов  долларов,
которые  и должны были  лечь  в  основу  задуманной  им  фирмы  "Интернэшинл
джинетик  текнолоджиз".  Они  бы набрали  еще  больше, если  бы  Хэммонд  не
настаивал  на  полной  секретности и  не заявлял о  том, что  доход с  этого
предприятия можно  будет  получать  не  раньше,  чем  через  пять  лет.  Это
отпугнуло многих вкладчиков. В  результате им пришлось иметь дело в основном
с японскими консорциумами. Японцы  были единственными инвесторами,  имеющими
терпение.

     Сидя в  кожаном  кресле  самолета,  Дженнаро  думал  о  том,  какой  же
изворотливый  тип этот Хэммонд. Сейчас  старик не  желал  замечать того, что
юридическая  фирма Дженнаро буквально навязала  ему эту  поездку.  Напротив,
Хэммонд держал себя так, будто цель ее была чисто развлекательной.
     - Какая жалость, что ты не взял свою семью, Дональд,- сказал он.
     Дженнаро пожал плечами:
     - У моей дочери день рождения. Мы пригласили двадцать ребятишек. Должен
быть и торт, и клоун. Все, что положено.
     - Да, я понимаю,- ответил Хэммонд.- Дети относятся к этому серьезно.
     - А кстати. Парк готов для гостей7 - поинтересовался Дженнаро.
     - Ну,  формально не совсем,- ответил Хэммонд.- Но отель уже  готов, так
что есть где остановиться...
     - А животные?
     - Ну, конечно, все животные на своих местах.
     -  Насколько я помню, сначала предполагалось, что  будет двенадцать...-
начал Дженнаро.
     - О, мы значительно превысили  эти цифры. Сейчас  у нас двести тридцать
восемь животных" Дональд.
     - Двести тридцать восемь?
     Старик захихикал, довольный реакцией Дженнаро:
     - Ты даже не можешь вообразить. У нас их стада.
     - Двести тридцать восемь... А сколько видов?
     - Пятнадцать различных видов, Дональд.
     -  Невероятно,- произнес Дженнаро.- Это потрясающе. А как  дела со всем
остальным, что вы задумывали? Оборудование? Компьютеры?
     -  Все,  все есть,-  ответил Хэммонд.-  Все на  этом  острове на  самом
высоком уровне. Да ты  и сам увидишь, Дональд.  Там  все просто чудесно. Вот
почему  эта  ваша...  озабоченность...  так неуместна.  С этим островом  нет
никаких проблем.
     - Тогда не должно быть проблем и с инспектированием,- сказал Дженнаро.
     -  Их  и  не  будет,-  ответил  Хэммонд.-  Но  это  нас  задержит.  Все
остановится из-за вашего официального визита...
     - Вы и без нас отставали от плана. Вы отложили открытие.
     -  Ах, это.-  Хэммонд теребил концы красного шелкового платка, торчащие
из нагрудного кармана его куртки.- Этого не могло не произойти. Не могло.
     - Почему? - спросил Дженнаро.
     -  Ну  что  ж,  Дональд,-  начал  Хэммонд,-  чтобы это объяснить, нужно
вернуться к первоначальной концепции нашего предприятия. Он  был задуман как
самый современный в  мире парк для развлечений и отдыха, сочетающий новейшие
достижения  электроники и биологии. Я не говорю о трюках.  Трюки  существуют
везде.  Они  есть  и  на  Кони-Айленде.  И  сейчас везде есть  аттракционы с
использованием  мультипликации,  электроники,   световых  эффектов:   дом  с
привидениями,  логово пиратов, Дикий Запад, землетрясение... Ну  а мы решили
создать биологические  аттракционы. Живые аттракционы. Аттракционы настолько
потрясающие, что они захватят воображение всего мира.
     Дженнаро не смог сдержать улыбки. Он уже не  раз слышал эту речь, слово
в слово обращенную к вкладчикам много лет назад.
     -  И  мы  не должны  забывать,  что  главной  целью  нашего  проекта  в
Коста-Рике являются прибыли,- заявил Хэммонд, глядя в иллюминатор,- огромные
прибыли.
     - Я помню,- сказал Дженнаро.
     - А секрет того, как делать деньги на Парке,- продолжал Хэммонд,- очень
прост  -  сократить расходы  на  персонал. На  тех, кто занимается  едой, на
продавцов  билетов,  на  всех этих уборщиков,  ремонтников.  Наш Парк должно
обслуживать минимальное число  людей. Поэтому основная часть денег вложена в
компьютеры:
     мы автоматизировали все, что только можно.
     - Я помню...
     - Но  реальность такова,- сказал  Хэммонд,- что,  когда вы одновременно
занимаетесь   всеми   животными   и    всеми   компьютерами,   не   избежать
неожиданностей. Кому-нибудь удавалось наладить работу огромной  компьютерной
сети по плану? Я таких не знаю.
     - Значит, все это обычные задержки, связанные с началом работы?
     - Именно,- подтвердил Хэммонд,- обычные задержки.
     - Я слышал, что во время строительства были несчастные случаи,-  сказал
Дженнаро.- Погибли несколько рабочих...
     - Да,  было  несколько  несчастных  случаев,-  согласился  Хэммонд.- Со
смертельным исходом  - три. Двое  рабочих погибли  во время прокладки дороги
через скалу. А третий попал под бульдозер в январе. Но за последние месяцы у
нас  не было ни одного несчастного  случая.- Старик положил  руку  на  плечо
Дженнаро.- Поверь мне, Дональд,- сказал он,- все на острове идет по плану. И
все у нас там прекрасно.
     Послышался щелчок радио. Прозвучал голос пилота:
     "Пожалуйста, пристегните ремни. Мы идем на посадку в Шото".


<ul><a name=15></a><h2>ШОТО</h2></ul>

     Грант и Элли стояли у "джипа" посреди выжженной солнцем равнины, ожидая
приземления самолета. Вдали чернели горы. Полуденный ветер гнал пыль и сухие
листья перекати-поля по растрескавшемуся бетону аэродрома.
     - До чего ж противно прислуживать этим толстосумам,- проворчал Грант.
     - Без этого не обойтись,- пожала плечами Элли.
     Многие науки, такие, как физика и химия, финансировало  государство, но
палеонтология  по-прежнему  оставалась  в  сильной  зависимости  от  частной
финансовой поддержки.  Хотя этот  костариканский остров сам  по себе вызывал
любопытство Гранта,  он согласился на  эту поездку по другой причине:  он не
мог отказать Джону Хэммонду. Это  была оборотная  сторона покровительства, и
так было всегда.
     Небольшой,  сияющий глянцем  самолет марки  "Груммен",  сделав круг над
полем, сел и покатился  в  их сторону. Элли надела на плечо  дорожную сумку.
Самолет  остановился, распахнулась  дверь,  открытая  стюардессой  в голубой
униформе.
     Грант  был  удивлен,   что  внутри  самолета,   несмотря  на  роскошную
обстановку, было  так тесно. Ему пришлось пригнуться для того, чтобы подойти
и пожать руку Хэммонду.
     -  Доктор  Грант  и  доктор  Сэттлер,- сказал  Хэммонд,- очень  рад вас
видеть. Позвольте представить вам моего коллегу, Дональда Дженнаро.
     Дженнаро  оказался коренастым,  крепким мужчиной  лет  тридцати пяти  в
костюме  от  Армани и в очках в металлической оправе.  Гранту он сразу же не
понравился.  Они  обменялись  рукопожатиями.  Пожимая  руку  Элли,  Дженнаро
удивленно произнес:
     - А вы, оказывается, женщина.
     - Такое иногда случается,-  ответила Элли, а Грант подумал: "Ей он тоже
не понравился". Хэммонд повернулся к Дженнаро:
     -  Вы, конечно, знаете, чем занимаются  доктор  Грант и доктор Сэттлер.
Они палеонтологи. Они выкапывают динозавров.-  И он захохотал, видимо, найдя
в этом что-то смешное.
     - Прошу вас занять свои места,- сказала стюардесса, закрывая дверь.
     Самолет сразу же тронулся с места.
     -  Вы  должны  нас  извинить за  всю  эту  суматоху,- сказал  Хэммонд,-
Дональду очень важно, чтобы мы скорее оказались там.
     Пилот сообщил,  что через четыре часа  они будут в Далласе, где самолет
дозаправится, а оттуда они полетят прямо в Коста-Рику, куда прибудут к утру.
     - А сколько времени мы пробудем в Коста-Рике? - спросил Грант.
     -  Это зависит от многих обстоятельств,-  ответил  Дженнаро,- нам  надо
кое-что выяснить.
     -  Клянусь,- сказал Хэммонд,- мы пробудем там не больше  сорока  восьми
часов. Грант пристегнул ремень.
     -  Этот ваш  остров, на который мы направляемся,- я ничего раньше о нем
не слышал. Это что, какая-то тайна?
     - В некотором роде,- ответил Хэммонд.- Мы очень, очень старались, чтобы
никто о  нем  не  узнал  до  того дня, когда  мы  наконец откроем  его и  он
предстанет перед удивленной и восхищенной публикой.


<ul><a name=16></a><h2>ВЫГОДНАЯ ЦЕЛЬ</h2></ul>

     Корпорация  "Биосин"  в  Купертино,  штат  Калифорния,  никогда  еще не
созывала экстренного  совещания совета директоров. А сейчас в конференц-зале
сидели десять директоров, раздраженных и проявляющих нетерпение. Было восемь
часов  вечера.  Сначала  они  переговаривались  между  собой,  но  разговоры
постепенно  затихли. Слышался лишь шелест  бумаг. Все напряженно поглядывали
на часы.
     - Чего мы ждем? - спросил один из них.
     - Мы ждем еще одного  человека,- сказал Льюис,  Доджсон,- нам нужен еще
один.
     Он  посмотрел на  часы. В офисе Рона Мейера сказали,  что он вылетел из
Сан-Диего  шестичасовым  самолетом. Ему  пора бы быть  здесь, даже  с учетом
времени на дорогу из аэропорта.
     - Нужен кворум? - спросил еще один из директоров.
     - Да,- ответил Доджсон.-  Нам нужен еще один. Это утихомирило всех  еще
на какое-то время. Необходимость кворума  означала, что им предстоит принять
какое-то  важное решение.  И,  черт  возьми,  они  его примут,  хотя Доджсон
предпочел бы  обойтись без этого совещания. Но Стейнгратен, глава "Биосина",
был непреклонен.
     - Ты должен получить их согласие на это. Лью,- сказал он.
     Говоря  о  Лыоисе  Доджсоне, все  сходилось  во  мнении, что  он  самый
напористый  генетик  из  своего  поколения  или  самый безрассудный. В  свои
тридцать  четыре года  это был лысеющий человек  с  лицом  хищной  птицы,  в
котором чувствовалась воля. Некогда Джон Хопкинс исключил его из аспирантуры
за  то, что  Доджсон собирался применять генную терапию на людях, не проведя
предварительной  должной апробации.  Позже, нанятый  компанией  "Биосин", он
проводил  в Чили испытания спорной вакцины против  бешенства. Сейчас Доджсон
возглавлял  отдел  развития  перспективной  продукции  в  "Биосине", который
должен  был   заниматься  "встречными   разработками",   то  есть  изучением
устройства и принципов работы продукции конкурирующих фирм, и на базе  этого
созданием  собственного  варианта.  Фактически  отдел  существовал  за  счет
промышленного шпионажа, большая часть которого была направлена против компа-
нии "ИнДжин".
     В  восьмидесятые  годы  лишь   у   нескольких   компаний,  занимающихся
разработкой  генной инженерии,  появились  вопросы типа "Каков биологический
эквивалент  плеера "Сони"?" Эти компании  не интересовали ни  лекарства,  ни
здравоохранение, полем  их  деятельности  были  развлечения,  спорт,  отдых,
косметика  и  домашние  животные. В девяностые годы  ощутимая потребность  в
"биологической потребительской  продукции" была уже высока,  И  "ИнДжин",  и
"Биосин" были заняты в этой области.
     "Биосин" уже  достигла некоторого успеха, создав по заказу Департамента
по рыболовству и развлечениям штата Айдахо  вид новой, светлой форели. Такая
форель  была заметнее  в  реке, и  считалось, что  это шаг вперед в развитии
рыболовства. (По  крайней мере сократилось число жалоб в Департамент в связи
с отсутствием в реках форели.) А  то, что эта форель зачастую не выдерживала
яркого  солнца и  что  ее  мясо было  рыхлым и  безвкусным,  не обсуждалось.
"Биосин" продолжал работу над ней и...
     Открылась дверь и появился Рон Мейер. Войдя в комнату, он быстро сел на
свое место. Теперь у Доджсона был кворум. Он встал.
     - Джентльмены,-  обратился  он к присутствующим,- мы сегодня  собрались
здесь, чтобы обсудить, как говорят военные, выгодную цель - "ИнДжин".
     Доджсон  кратко изложил предысторию. Появление "ИнДжин" в 1983 году при
помощи  японских  вкладчиков.   Приобретение   трех  суперкомпьютеров  "Крей
Экс-эм-пи". Приобретение  Isla Nublar в Коста-Рике. Запасы янтаря. Необычные
дары  зоопаркам  по  всему  миру,  начиная  от  Нью-Йорского  зоологического
общества, кончая Рантхапурским парком диких животных в Индии.
     - И несмотря  на всю эту информацию,- сказал Доджсон,- мы до сих пор не
знали,  каковы  истинные цели  "ИнДжин".  Создавалось впечатление,  что  они
занимаются  животными;   на  них  работали   ученые,  представляющие  науки,
связанные с прошлым: палеобиологи, филогенетики по ДНК и так далее.
     Затем в 1987 году они купили никому не  известную компанию из  Нэшвила,
штат  Теннесси,  "Пористые   пластмассы".   Эта  агропромышленная   компания
незадолго до этого запатентовала новый вид пластика,  обладающего свойствами
скорлупы птичьего яйца. Придав ему форму яйца, в нем можно вырастить зародыш
птенца. Начиная со следующего года все производство этого пористого пластика
оказалось в руках "ИнДжин".
     - Доктор Доджсон, все это, конечно, очень интересно...
     -  В  это  же  время,-  продолжал  Доджсон,-  на Isla  Nublar  началось
строительство. Там  проводились огромные  земляные работы;  в  частности,  в
центре  острова было вырыто  неглубокое озеро длиной в  три  километра. Была
пущена весьма достоверная информация  о том, что там строится курорт,  но на
самом деле "ИнДжин" построила на острове огромный частный зоопарк.
     Один из директоров подался вперед и произнес:
     - И что из этого, доктор Доджсон?
     -  Это не  обычный зоопарк,- проговорил Доджсон,- такого  зоопарка  нет
нигде в мире.  Похоже, что "ИнДжин"  создала  нечто совершенно необычное. Им
удалось клонировать /Размножать вегетативным путем/ вымерших животных.
     - Что это за животные?
     -  Животные,  которые  выводятся из яйца и которым в зоопарке требуется
большое пространство.
     - Что это за животные?
     - Динозавры,- ответил Доджсон.- Они клонируют динозавров.

     Последовавшее  всеобщее оцепенение, по  мнению Доджсона, было абсолютно
неуместно.   Косность  этих  денежных  мешков  всегда  раздражала  его:  они
вкладывали деньги в науку, ничего не зная о ее возможностях.
     А ведь не так  давно,  в 1982  году,  в  научной  литературе  уже  была
дискуссия  о клонировании  динозавров. С каждым годом работа с ДНК открывала
что-то новое. Уже в восьмидесятые годы был извлечен генетический материал из
египетских  мумий,  из  шкуры  квагги,  африканского животного, похожего  на
зебру,  вымершего  около  столетия назад.  К  1985 году  казалось  возможным
восстановить ДНК этой лошади и вырастить  новое животное. В таком случае это
было  бы  первым  животным,  вызванным  из  прошлого  благодаря одному  лишь
воссозданию  ДНК.  Но  если возможно  это, то  почему невозможно  и  другое?
Например, воссоздать мастодонта? Саблезубого тигра? Дронта?
     Или даже динозавра?
     Правда,  еще нигде на Земле не  была обнаружена ДНК  динозавра. Но если
перемолоть большое количество костей динозавров, то, возможно, и  удалось бы
извлечь фрагменты  ДНК. Раньше считалось,  что процесс окаменения уничтожает
всю  ДНК.  Но  сейчас  это  мнение  признано  неверным.  Если   восстановить
достаточное количество  фрагментов ДНК, то  появится возможность клонировать
живого динозавра.
     Тогда, в 1982 году, техническая сторона этого казалась неразрешимой. Но
для  теоретических изысканий не  было никаких  препятствий. Они были сложны,
дорогостоящи и  не давали гарантий в  успехе. Но  все-таки  при определенных
усилиях он был возможен.
     И, судя по всему, "ИнДжин" решила попробовать.
     -  И  вот  что  они  сделали,- сказал Доджсон,- они создали  величайший
туристический аттракцион за  всю историю мира.  Вам известно, как  популярны
зоопарки. В прошлом году число американцев, посетивших зоопарки, значительно
превысило  число  побывавших на  всех  играх  профессионального  бейсбола  и
футбола, вместе взятых.  И японцы любят зоопарки: в  Японии сейчас пятьдесят
зоопарков, а еще больше строится. А что касается этого зоопарка, то "ИнДжин"
может  запросить  любую  плату.  Две тысячи долларов в день, десять тысяч  в
день...  И, кроме  того, не  надо забывать о  коммерции. Фотоальбомы, майки,
видеоигры, кепки,  мягкие игрушки, книжки  с комиксами и,  конечно, домашние
животные.
     - Домашние животные?
     -  Конечно.  Если  "ИнДжин"  может  создать   динозавра  в  натуральную
величину, то они смогут создать и карликовых динозавров, чтобы  все желающие
могли  держать их у себя дома. Какому ребенку не  захочется иметь маленького
динозавра? Быть хозяином маленького патентованного животного? "ИнДжин" будет
продавать их миллионами. И  "ИнДжин" уж постарается сделать их такими, чтобы
они могли есть пищу, только изготовленную "ИнДжин".
     - О Боже,- произнес кто-то.
     -  Именно,-  сказал Доджсон.- Этот  зоопарк  станет  центром небывалого
предприятия.
     - Вы сказали, что эти динозавры будут патентованными?
     -   Да.  Сейчас  можно   патентовать  генетически  созданных  животных.
Верховный  суд  принял  это решение  в  1987  году.  У  "ИнДжин" будут  свои
динозавры, и больше никто законно не сможет их производить.
     - А  что  мешает  нам создать наших собственных  динозавров? - раздался
вопрос.
     - Ничего, кроме того, что они опередили нас на пять лет. Догнать их  до
конца века почти невозможно. Выдержав паузу, Доджсон добавил:
     -  Конечно,   если  бы  мы   могли  заполучить  несколько  образцов  их
динозавров, мы бы изучили их и создали свои собственные,  с соответствующими
модификациями в ДНК, позволяющими обойти их патент.
     - Мы можем получить экземпляры их  динозавров? Последовала пауза. Затем
Доджсон ответил:
     - Думаю, что да.
     Кто-то, прочистив горло, спросил:
     - А это не будет незаконно...
     -  Нет-нет,- быстро ответил  Доджсон.- Ничего незаконного. Речь идет  о
законном источнике их ДНК. Недовольный сотрудник  или какая-нибудь шваль, от
которой избавились, что-то в этом роде.
     - У вас есть законный источник, доктор Доджсон?
     - Да,- ответил Доджсон.- Но, к  сожалению, у нас  мало  времени. Дело в
том, что "ИнДжин"  переживает сейчас небольшой кризис, и мой источник должен
будет действовать в течение ближайших двадцати четырех часов.
     В  комнате повисла напряженная  тишина. Присутствующие  смотрели то  на
секретаршу, стенографирующую совещание, то  на  магнитофон на столе напротив
нее.
     - Нет необходимости в  принятии формального решения,- сказал  Доджсон,-
мне только нужно знать, одобрите ли вы мои действия...
     Присутствующие медленно закивали.
     Никто  не  произнес ни  слова. В протокол ничего  не пошло. Они  просто
молча кивали.
     - Спасибо за  то,  что приехали, джентльмены,-  сказал  Доджсон.- Я вас
понял.


<ul><a name=17></a><h2>АЭРОПОРТ</h2></ul>

     Льюис   Доджсон  вошел   в  здание  аэропорта  Сан-Франциско  и  быстро
огляделся. Человек, с  которым  у него была назначена встреча, был уже там и
ждал его у стойки. Доджсон присел рядом, поставил кейс на пол между ними.
     -  Опаздываешь парень,- произнес человек. Взглянув  на соломенную шляпу
Доджсона, он засмеялся: - Это что, маскировка?
     - На всякий случай,- подавив  раздражение, ответил  Доджсон.  В течение
шести месяцев  Доджсон  терпеливо обрабатывал этого человека, а тот с каждой
встречей вел себя все более заносчиво и нагло. Но выхода у Доджсона не было:
слишком велика была ставка, и они оба об этом знали.
     ДНК, созданная методом  биоинженерии,  если оценивать  по весу -  самое
дорогое  вещество  в  мире.  Одна  микроскопическая  бактерия,   которую  не
разглядеть невооруженным глазом, содержит гены фермента сердечного приступа,
стрептокиназы  или "антифриза",  который предохраняет зерновые  культуры  от
замерзания; и знающий в этом полк покупатель не пожалеет за такую бактерию и
пяти миллиардов долларов.
     Это и породило еще одну сторону промышленного шпионажа, новую  и весьма
своеобразную. А Доджсон в этом деле  был большим специалистом.  В 1987 году,
например, он уговорил  одну женщину-генетика, считавшую себя недооцененной в
компании "Сетус", перейти к  ним  в "Биосин", прихватив с собой пять штаммов
выработанной  там бактерии. Эта женщина попросту  нанесла по  капле на ногти
одной руки и вышла из здания компании.
     Но   с   "ИнДжин"  все  было   сложнее.  Доджсону  нужны  были  уже  не
бактериальная ДНК; он хотел получить замороженные  эмбрионы, охрана которых,
как он знал, осуществлялась самым тщательным образом. Чтобы получить их, ему
нужен был сотрудник компании, имеющий доступ к эмбрионам, который бы пожелал
их выкрасть, преодолев все препоны. Найти такого человека было нелегко.
     И  все-таки  в  январе Доджсону удалось выявить  подходящего сотрудника
"ИнДжин".  Хотя   этот   человек   не  имел   непосредственного  доступа   к
генетическому материалу, Доджсон не упускал его из  виду и встречался с  ним
раз в месяц  в  баре "У  Карлоса и Чарли"  в Силиконовой Долине, снабжая его
небольшими суммами. И сейчас наступил тот момент, которого Доджсон так долго
ждал: "ИнДжин" приглашала на свой остров консультантов и подрядчиков,  а это
означало, что можно будет получить доступ к эмбрионам.
     - Ближе к делу,- сказал человек.- У меня десять минут до вылета.
     - Вы  хотите,  чтобы я напомнил вам  порядок ваших действий?  - спросил
Доджсон.
     - К черту мои действия, мистер Доджсон,- ответил человек,- Покажите мне
эти вонючие деньги.
     Доджсон  отстегнул  замки  кейса  и  приоткрыл  его.  Человек скользнул
взглядом по содержимому:
     - Это все?
     - Здесь половина. Семьсот пятьдесят тысяч долларов.
     -  Ну  что  же,  прекрасно.-  Человек  отвернулся и допил  свой  кофе.-
Нормально, мистер Доджсон. Доджсон быстро закрыл кейс.
     - Надеюсь, вы помните, что это за все пятнадцать экземпляров.
     -  Помню.  Пятнадцать   замороженных  эмбрионов.   А  как  я  их   буду
переправлять?
     Доджсон протянул ему аэрозольный баллон с пенкой для бритья "Жиллетт".
     -- В нем?
     - Да.
     - А если мой багаж проверят? Доджсон пожал плечами:
     - Надавите на клапан.
     Человек нажал, и на руке его появилась белая пенка.
     - Неплохо.- Он вытер руку о край тарелки.- Неплохо.
     -  Просто  этот  баллон  немного  тяжелее  обычного.  Техники  Доджсона
монтировали его двое суток без  перерыва. Доджсон быстро показал, как с  ним
обращаться.
     - Сколько в нем охлаждающего газа?
     - Хватит на тридцать шесть часов. К этому  времени эмбрионы должны быть
в Сан-Хосе.
     -  А  это  уж забота вашего парня на  катере,-  сказал человек.-  Лучше
позаботьтесь о том, чтобы у него на борту оказался переносной холодильник.
     - Обязательно,- ответил Доджсон.
     - Вернемся к нашим условиям,..
     -  Все  остается в силе,- сказал Доджсон.-  Пятьдесят тысяч за доставку
каждого  эмбриона. А если они  окажутся жизнеспособными, то еще по пятьдесят
за каждого.
     -  Отлично.  Только  чтобы катер обязательно ждал  в пятницу  вечером у
восточного  порта  острова.   Не  у   северного,  куда  причаливают  большие
транспортные суда, а у восточного порта. Это такой маленький вспомогательный
причал. Вы поняли?
     - Понял,- сказал Доджсон.- Когда вы вернетесь в Сан-Хосе?
     - Наверное, в воскресенье.- Человек отошел от стойки.
     Доджсон вдруг почувствовал беспокойство:
     - А вы точно знаете, что будете делать с...
     - Знаю,- ответил человек,- можете быть спокойны, знаю.
     - Кроме того,-  сказал  Доджсон,- мы  полагаем, что остров поддерживает
постоянную радиосвязь  с  дирекцией  корпорации  "ИнДжин"  в  Калифорнии,  и
поэтому...
     - Послушайте, я все знаю,- перебил его человек.- Успокойтесь и готовьте
деньги. Я хочу получить  всю сумму наличными утром в воскресенье в аэропорту
Сан-Хосе.
     - Я буду ждать вас,- сказал Доджсон.- Можете не волноваться.


<ul><a name=18></a><h2>МАЛКОЛЬМ</h2></ul>

     В Далласе незадолго до полуночи в самолет вошел высокий худой лысоватый
человек, одетый во все черное:
     черную рубашку, брюки, черные носки и ботинки.
     - О, Доктор Малкольм,- произнес Хэммонд, изобразив на лице улыбку.
     -  Привет, Джон,-  усмехнулся  Малкольм  в ответ.-  Да, боюсь, что твой
вечный противник опять с тобой.
     Со словами: "Ян Малкольм, математик, здравствуйте" он быстро пожал всем
руки. Гранту  показалось, что поездка,  прежде всего, забавляет Малкольма, и
он поразился этому.
     Конечно же, имя Малкольма  было  известно Гранту. Ян Малкольм был самым
известным из плеяды молодых математиков, которые открыто заявили  о том, что
их интересует "истинное устройство  мира". Эти  ученые  порвали с традицией,
поддерживаемой  их отстраненными от жизни собратьями  по науке в  нескольких
важнейших направлениях. Во-первых, они  постоянно использовали компьютеры, к
чему следовавшие традиции математики  относились  неодобрительно. Во-вторых,
они  работали  в   основном  только  с  нелинейными  уравнениями  в  недавно
появившейся области математики под  названием "теория хаоса".  И  в-третьих,
они  старались  оперировать  явлениями,  реально  существующими  в  мире.  И
наконец, чтобы подчеркнуть свой выход из мира академизма, их одежда и манера
говорить отличались тем,  что  один из математиков старшего поколения назвал
"прискорбным  избытком  индивидуальности". Иначе говоря, они  зачастую  вели
себя как "звезды" рока.
     Малкольм сел в одно  из  кресел. Стюардесса предложила ему что-  нибудь
выпить, и он попросил:
     - Диетическую колу.
     В открытую дверь тянуло влажным воздухом Далласа.
     - Не жарковато ли вам в черном? - обратилась к нему Элли.
     - Вы  очень хорошенькая,  доктор  Сэттлер,- последовал  ответ.- Я готов
целый день любоваться вашими ножками. Но при этом должен вам сказать, что вы
не  правы: черный цвет  как  нельзя  лучше  годится  для жары.  Вспомните об
излучении  абсолютно  черного  тела,  черный  -  наилучший  цвет  для  жары.
Эффективное излучение.  В  любом случае, я ношу только два  цвета:  черный и
серый.
     Элли смотрела на него, широко открыв рот.
     - Эти цвета  годятся  на все  случаи жизни,- продолжал Малкольм,- и они
хорошо сочетаются друг с  другом, поэтому не  страшно по ошибке надеть серые
носки с черными брюками.
     - Но вам не кажется скучным носить только два цвета?
     -  Абсолютно  нет.  Я считаю, что это освобождает.  Я полагаю,  что моя
жизнь  имеет определенную  ценность,  и не  хочу терять  времени на мысли  о
туалетах,- сказал Малкольм.- Я не хочу  думать  о том, что  я  надену утром.
Если  честно,  что  может  быть  скучнее моды? Разве только профессиональный
спорт.  Взрослые  мужчины, ударяющие по маленьким  мячикам, в  то время  как
остальная часть человечества платит деньги за то, чтобы  им  похлопать. Но в
целом моду я считаю гораздо зануднее спорта.
     - Доктор Малкольм,- пояснил Хэммонд,- человек твердых принципов.
     - И немного не в себе,- бодро добавил Малкольм.- Но вы должны признать,
что мы затронули нетривиальную тему.  Мы живем в мире ужасных данностей. Это
данность, что вы ведете себя именно так,  что  вас волнует именно это. Никто
не думает о  данностях. Неудивительно ли это? В обществе информации никто не
думает. Мы хотели избавиться  от бумаги,  а получилось, что мы избавились от
мысли.
     Хэммонд, подняв руки, повернулся к Дженнаро:
     - Это вы его пригласили.
     - Что очень  кстати  для  вас,-  сказал  Малкольм.- Потому что  у  вас,
похоже, серьезные проблемы.
     - У нас нет проблем,- быстро ответил Хэммонд.
     -   Я  всегда  говорил,  что  этот  остров  неперспективен,-  продолжал
Малкольм.-  Я предсказывал это  с самого  начала.-  Он  потянулся  за  своим
портфелем  из  кожи.- И  сейчас, я  полагаю,  вы  все  знаете,  каков  будет
неизбежный результат. Вам придется все это прикрыть.
     - Прикрыть! - В гневе Хэммонд встал.- Ну это просто смешно!
     На этот взрыв Хэммонда Малкольм лишь пожал плечами.
     - Я привез  копии  моего отчета,- сказал  он.- Можете на них взглянуть.
Это  отчет о  консультации,  которую я проводил для "ИнДжин". Вычисления тут
сложноваты, но я могу помочь вас с ними разобраться. Вы что, уходите?
     - Мне нужно  сделать  несколько  звонков,-  сказал  Хэммонд  и  вышел в
соседнее помещение.
     - Ну что  ж, лететь нам долго,- сказал Малкольм,-  по крайней мере, мой
отчет вас хоть как-то займет.

     Самолет летел, пронзая темноту ночи.
     Грант знал, что у  Малкольма были недоброжелатели, и он понимал теперь,
почему  многие находили его  стиль слишком колючим, а его приложение  теории
хаоса слишком легковесным. Грант листал отчет, глядя на уравнения.
     -  Из  вашего  отчета  вытекает,  что  остров  обречен  на  неудачу?  -
послышался голос Дженнаро.
     - Правильно.
     - Из-за теории хаоса?
     - Правильно. А точнее, из-за поведения системы в фазовом пространстве.
     Дженнаро отбросил бумаги в сторону и спросил:
     - А можно это перевести на английский?
     - Конечно,- ответил Малкольм.- Давайте решим, с чего начать. Вы знаете,
что такое нелинейное уравнение?
     ~ Нет.
     - А странные аттракторы?
     - Нет.
     - Хорошо,- сказал  Малкольм,-  начнем  с самого  начала.- Он  помолчал,
глядя в потолок.- Физика  достигла большого успеха, описав определенные виды
поведения: движение планет  по орбите, полет  космического корабля  на Луну,
маятники,  пружины,  катящиеся  шарики  и тому  подобное.  Обычное  движение
предметов.  Все  это  выражается  так  называемыми линейными уравнениями,  и
математики без труда могут их решить. Мы решали их сотни лет.
     - Хорошо,- сказал Дженнаро.
     - Но  существует  и  другой вид поведения, который  с  трудом поддается
физике. Ну, например, все, что связано  с турбулентностью. Вода, льющаяся из
сосуда.  Движение  воздуха над крылом самолета.  Погода.  Кровь,  проходящая
через  сердце.  Турбулентные  явления  выражаются  нелинейными  уравнениями.
Решить  их трудно и даже  почти невозможно.  Поэтому вся  эта область всегда
была непонятна физикам.  Но около десяти лет назад появилась  новая  теория,
которая освещает все эти явления. Она называется теорией хаоса.
     Первоначально эта теория выросла из попыток в шестидесятые годы создать
электронную модель погоды.
     Погода -  это большая сложная  система, а более конкретно - это  земная
атмосфера в ее взаимодействии  с землей  и солнцем. Поведение этой большой и
сложной  системы  никогда  не  поддавалось  пониманию.  Поэтому мы не  могли
предсказывать погоду. Но первые исследователи благодаря компьютерным моделям
поняли одно:
     даже  если это можно понять, предсказать  это  невозможно.  Предсказать
погоду  абсолютно невозможно. А причина в том, что  поведение системы  чутко
реагирует на начальные условия.
     - Я запутался,- сказал Дженнаро.
     -  Если  я  буду  стрелять  из  пушки  снарядом определенного  веса,  с
определенной  скоростью  и под  определенным углом  и  если  после  этого  я
выстрелю  вторым  снарядом почти того  же веса, почти  с  той же скоростью и
почти под тем же углом - что произойдет?
     - Оба снаряда приземлятся почти в одном и том же месте.
     - Правильно,- сказал Малкольм.- Это - линейная динамика.
     - Хорошо.
     - Но если у меня есть одна система погоды, которую я привожу в действие
при определенной  температуре, определенной скорости  ветра  и  определенной
влажности и если я  повторю все  это при почти таких же температуре, ветре и
влажности, то вторая система не поведет себя  почти  так же, как первая. Она
отклонится  и  очень  быстро превратится  в  нечто совершенно другое.  Гроза
вместо  ясного  солнца. Это и  есть нелинейная динамика. Она чувствительна к
начальным   условиям:   мельчайшие   различия   растут  и   превращаются   в
доминирующие.
     - Кажется, я понимаю,- сказал Дженнаро.
     - В двух словах это "эффект бабочки".  Бабочка машет крыльями в Пекине,
а погода меняется в Нью-Йорке,
     -  Значит, хаос  -  это  все  случайное  и непредсказуемое?  -  спросил
Дженнаро.- Я правильно понял?
     -  Нет,-  ответил   Малкольм.-   На  самом  деле   мы  находим  скрытые
закономерности  внутри  комплексного  многообразия  поведения  системы.  Вот
почему столь широки возможности теории хаоса: с ее помощью можно изучать что
угодно: уровни цен на бирже, поведение  разбушевавшейся толпы, электрическую
активность  мозга при эпилепсии.  Любой  вид комплексной системы,  где имеют
место беспорядок и непредсказуемость.  Мы можем найти порядок, лежащий в  ее
основе. Понятно?
     - Да,- ответил Дженнаро.- Но что это за порядок?
     - В  основном  он  характеризуется  движением  системы внутри  фазового
пространства,- ответил Малкольм.
     - Господи,- вырвалось  у Дженнаро,- единственное, что я хочу знать, это
почему вы считаете остров Хэммонда неперспективным.
     - Понимаю,- сказал Малкольм.- Дойду и до этого. Теория хаоса утверждает
два положения.  Первое: в основе  комплексных систем, подобных погоде, лежит
порядок. Второе,  противоположное  первому,- поведение простых  систем может
носить   сложный  характер.   Возьмем,  например,  шары  при  игре   в   пул
/Разновидность бильярда/. Вы ударяете по шару, и  он начинает отскакивать от
краев  стола.  Теоретически это  очень  простая система, почти ньютоновская.
Если вам известны сила, приложенная к шару, его масса и вы можете вычислить,
под какими углами  шар будет ударяться о стенки, то вы можете  предсказать и
все дальнейшее поведение шара. Теоретически вы могли бы предсказать все  его
поведение,  пока   он  не  остановится.  Вы  могли  бы  определить,  где  он
остановится через три часа.
     Ясно,- кивнул Дженнаро.
     -  Но  на  самом  деле  оказывается,  что  предсказать  больше, чем  на
несколько  секунд,  вы не можете. Потому что почти сразу вступают в действие
мельчайшие детали:
     неровности  на  поверхности  шара,  крошечные  царапины  на  деревянной
поверхности стола - и поведение шара меняется.
     Нескольких  секунд  достаточно для того, чтобы  перечеркнуть  все  ваши
кропотливые расчеты.  Таким образом, выходит, что поведение простой системы,
каковой является шар для пула, непредсказуемо.
     - Понятно.
     -  А  проект  Хэммонда,- продолжал  Малкольм,- тоже  простая  система -
животные  в  среде  зоопарка,-  которая   в  конечном  счете   поведет  себя
непредсказуемо.
     - Вы так считаете из-за...
     - Теории,- сказал Малкольм.
     - Но,  может быть,  стоит сначала  осмотреть  остров, увидеть,  что там
сделано?
     - Нет.  В этом нет никакой необходимости. Детали несущественны.  Теория
говорит о том, что поведение острова очень скоро станет непредсказуемым.
     - А вы уверены в вашей теории?
     - Конечно,- сказал Малкольм.- Абсолютно уверен.- Он откинулся на спинку
кресла.- С этим островом не все в порядке. Вас ждет катастрофа.


<ul><a name=19></a><h2>ISLA NUBLAR</h2></ul>

     Завывая, винты вертолета начали вращаться, отбрасывая тени  на взлетную
полосу  аэропорта  Сан-Хосе.  В  наушниках  Гранта  послышался треск:  пилот
говорил с механиком.
     В Сан-Хосе  они взяли еще одного  пассажира,  человека по  имени Деннис
Недри,  который  прилетел  туда,  чтобы  к  ним  присоединиться.  Толстый  и
неопрятный,  он  жевал шоколад.  Пальцы  у  него  были липкими, а  к рубашке
пристали клочки обертки.  Недри пробормотал что-то о  том, что он работает с
компьютерами, и ни с кем не поздоровался за руку.
     Глядя  вниз сквозь стекло. Грант видел бетонное поле аэродрома, которое
становилось  все  меньше  и  меньше,  он смотрел на  мчащуюся за  ними  тень
вертолета, который уносил их на запад, к горам.
     - Нам лететь около сорока минут,- сказал сидевший неподалеку Хэммонд.
     Пролетая над невысокими горами, они  оказались в гуще перистых облаков,
сквозь  которые пробивалось яркое солнце.  Гранта  поразила пустынность этих
суровых гор: никакой растительности, лишь голая, выветрен- ная порода.
     -  В Коста-Рике,-  сказал Хэммонд,- контроль  рождаемости лучше,  чем в
других странах Центральной Америки, но  и здесь леса отсутствуют, особенно в
последние десять лет.
     Миновав облачную зону, вертолет оказался по другую сторону гор, и Грант
увидел  пляжи  западного побережья. Они пролетели  над маленькой  прибрежной
деревенькой.
     - Байя Анаско,- сказал пилот,- рыбацкая деревня.- Он показал на север.-
Дальше вдоль  берега  вы  видите  заповедник  Кабо Бланко.  Там великолепные
пляжи.
     Вертолет  повернул  к океану. Вода стала  зеленой,  а затем  потемнела,
приобретя цвет аквамарина.  Солнце  отражалось на ее поверхности. Было около
десяти утра.
     - Еще пара минут,- сказал Хэммонд,- и мы увидим Isla Nublar.
     Хэммонд  объяснил, что Isla Nublar - не  настоящий  остров. Скорее, это
морское образование, вулканический взброс скалы со дна океана.
     -  Свидетельства его вулканического происхождения можно увидеть повсюду
на острове,- сказал Хэммонд.- Там множество мест выхода подземных испарений,
и  очень  часто  земля  под  ногами  горячая. Из-за  этого, а также  из-  за
множества течений на острове очень туманно. Когда мы прилетим, вы увидите...
А вот и он.
     Вертолет  рванулся вперед,  снизившись  над водой. Грант  увидел резкие
очертания острова, острыми шпилями скал круто поднимающегося над океаном.
     - Господи, он похож на Алькатраз,- сказал Малкольм.
     Над  покрытыми  зеленью  склонами   клубился  туман,  придавая  острову
таинственный вид.
     - Только,  конечно, намного больше,- ответил  Малкольму Хэммонд.- Почти
тринадцать километров  в  длину  и  пять  в  ширину в самом широком месте, а
площадь его  примерно  пятьдесят шесть  квадратных метров.  Выходит, что это
крупнейший биологический заповедник в Северной Америке.
     Вертолет  снова  набрав  высоту,  направился к северной  части острова.
Грант пытался смотреть сквозь плотную пелену тумана.
     -  Туман здесь  обычно не такой  густой,-  сказал  Хэммонд.  Он казался
обеспокоенным.
     У  северного побережья  горы  были  самыми  высокими  на  острове.  Они
поднимались  над океаном  на высоту двух  тысяч  метров.  Вершины их  были в
тумане,  но   Гранту  видны  были  неровные  скалы,  о  которые  с  грохотом
разбивались волны океана. Вертолет поднялся над горами.
     - К сожалению,- сказал Хэммонд,- мы должны приземлиться на острове. Мне
это   не  по  душе,  поскольку   мы   потревожим  животных.  А  это   иногда
небезопасно...
     Его слова были прерваны голосом пилота:
     -   Начинаем   снижение.   Держитесь  крепче,  ребята.  Вертолет  начал
снижаться, и они  тут  же оказались в гуще тумана. В  наушники  Грант слышал
повторяющиеся  электронные  позывные, но видимости  не было  никакой;  затем
появились смутные очертания зеленых веток сосен, прорезающихся сквозь туман.
Некоторые ветки были совсем близко.
     - Как ему это удается, черт возьми? - спросил Малкольм, но ему никто не
ответил.
     Пилот  повернул голову  налево, затем направо, глядя на  сосны. Деревья
были все еще близко. Вертолет быстро снижался.
     - О Боже,- сказал Малкольм.
     Сигналы в наушниках стали громче. Грант посмотрел  на  пилота.  Тот был
поглощен  посадкой.  Грант  взглянул  вниз  и увидел  прямо  под  вертолетом
гигантский ярко флуоресцирующий крест. На концах креста мигали лампы.  Пилот
слегка скорректировал  курс, и  вертолет  коснулся  посадочной  полосы.  Шум
двигателя стал тише и постепенно замер.
     Грант облегченно вздохнул и отстегнул ремень безопасности.
     -  Мы  должны быстро спуститься, вот  здесь,-  сказал  Хэммонд,- из- за
завихрения ветра. На этой горе бывают часто сильные завихрения, и... ну вот,
все в порядке.
     Грант увидел, что к  вертолету бежит рыжеволосый  человек в бейсбольной
кепке. Подбежав, тот распахнул дверь и сказал:
     - Привет,  я  Эд  Реджис.  Добро пожаловать всем  на  Isla  Nublar.  И,
пожалуйста, будьте осторожны при спуске.
     Они спускались с горы по узкой извилистой  тропинке. Воздух был сырым и
промозглым.  По  мере  того  как они продвигались вниз,  туман рассеивался и
Грант   уже  мог  рассмотреть   пейзаж.   Он  напоминал   ему  тихоокеанский
северо-запад, Олимпийский полуостров.
     -  Это  верно,-  сказал  Эд   Реджис.-  Экологически   это   лиственный
тропический лес. Но растительность  здесь  несколько иная,  чем на материке,
где  она  больше  похожа  на  классические  тропические  джунгли.  Но  такой
микроклимат здесь только на высоте, на  склонах северных гор.  Большая часть
острова - тропики.
     Внизу были  видны  белые  крыши больших зданий,  утопающих в  зелени. К
удивлению Гранта, их расположение было тщательно продуманным.
     Они спустились ниже и вышли из тумана. Теперь перед  глазами Гранта был
весь остров,  простирающийся далеко  к югу. Реджис  был  прав: большая часть
острова была покрыта тропическим лесом,
     Глядя  на  юг. Грант  увидел одинокий  ствол дерева,  поднимающийся над
пальмами.  Веток на нем не было, один только искривленный ствол. Затем ствол
пошевелился и развернулся в сторону пришельцев. И Грант понял, что перед ним
вовсе не дерево.
     Он смотрел  на грациозно  изогнутую шею  необычного создания,  поднятую
вверх на пятнадцать метров.
     Он смотрел на динозавра.


<ul><a name=20></a><h2>ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ</h2></ul>

     -  О  Боже,-  тихо  сказала  Элли.  Они  все  смотрели  поверх сосен на
животное.- О Боже.
     Первой ее мыслью было то, что это животное необычайно красиво. В книгах
их всегда  изображали  огромными,  неповоротливыми существами, а в движениях
этого длинношеего животного была грация, если не сказать, достоинство. И оно
было  быстрым, в его  поведении не было ни вялости, ни неуклюжести. Завропод
настороженно посмотрел на них и издал низкий трубный звук,  совсем как слон.
Мгновенно из листвы показалась вторая голова, затем третья, четвертая.
     - О Боже,- снова прошептала Элли.
     Дженнаро  потерял дар речи. Он знал, что этого можно было ожидать - уже
несколько лет  он знал об этом,- но по-настоящему  никогда не верил, что это
произойдет,  и сейчас был потрясен. Внушающее  ужас могущество новой  генной
технологии,  которое  раньше  он  считал лишь громкими словами,  призванными
обеспечить  успех сделок,-  все это  могущество  вдруг дошло  до  него.  Эти
животные были такими большими! Просто громадными! Величиной  с дом! И их так
много! Черт  возьми, настоящие динозавры! Такие реальные, о каких можно было
только мечтать.
     Дженнаро подумал: "На этом острове мы сделаем состояние. Состоянием.
     Он уповал на Бога, чтобы тот сохранил остров.

     Грант стоял на  тропинке у спуска  горы.  Его  затуманившийся взор  был
прикован   к   серым  шеям,   вытянутым   над  пальмами.   Он   почувствовал
головокружение,  как будто земля быстро уходила у него из-под  ног.  Грант с
трудом  перевел  дух.  Потому что  он смотрел на то,  чего не ожидал увидеть
никогда в жизни. И тем не менее это было перед ним.
     Животные,  стоящие в дымке,  были  типичными апатозаврами,  завроподами
среднего  размера. В ошеломленном мозгу  Гранта  прокручивалось  все, что он
знал  о  них:  североамериканские травоядные  позднего юрского  гори- зонта,
известные под  названием  "бронтозавры". Впервые найдены Е.Д. Коупом в  1876
году в  Монтане.  Экземпляры,  связанные с  отложениями пластов Моррисона  в
Колорадо,  Юте и  Оклахоме.  Недавно  Берман и Макинтош стали относить  их к
диплодокам из-за формы черепа.
     Традиционно считалось, что бронтозавры проводили большую часть жизни  в
мелких  водах, где  им легче было  поддерживать  свой  массивный корпус.  Но
данное животное было  явно не в воде, и движения его были слишком  быстрыми,
голова и шея очень активно двигались над пальмами, удивительно активно...
     Грант засмеялся.
     - О чем это вы? - забеспокоившись, спросил Хэммонд.- Что-то не так?
     Продолжая смеяться, Грант  покачал головой.  Он не мог сказать  им, что
развеселило его то, что  он, видя животное лишь  несколько секунд, уже начал
принимать его  и  обдумывать,  как, используя свои наблюдения,  ответить  на
издавна волновавший ученых вопрос.
     Он   все  еще  продолжал  смеяться,  когда   над   пальмами  появились,
покачиваясь, пятая и шестая головы. Ящероногие динозавры разглядывали людей.
Они  напоминали  Гранту  гигантских жирафов,  взгляд их  был  добродушным  и
несколько глуповатым.
     - Как я понимаю, они не игрушечные,- сказал Малкольм,- они очень похожи
на настоящих.
     -  Они  и  есть  настоящие,- ответил Хэммонд.-  С  чего бы им  не  быть
настоящими?
     Со своего места они снова услышали трубный звук. Сначало затрубил  один
ящер, затем к нему присоединились и другие.
     -  Это  их  призывный сигнал,-  сказал  Эд Реджис.-  Приветствуют  наше
появление на острове.
     Грант прислушался, завороженный этим звуком.
     - Наверное, вас  интересует наша дальнейшая программа,- сказал Хэммонд,
когда  они  продолжили  свой путь.- Мы  запланировали  для  вас  осмотр всех
сооружений,  а затем совершите экскурсию в парк динозавров. Мы  встретимся с
вами за  обедом,  и я  отвечу на все  интересующие вас вопросы. А теперь  вы
можете пойти с мистером Реджисом...
     Все  последовали  за  Эдом  Реджисом,  который  повел  их  к  ближайшим
строениям. Над дорогой, по которой они шли, висело нечто вроде указателя, на
котором корявыми буквами  от  руки было выведено: "Добро  пожаловать  в Парк
юрского периода".



<ul><a name=21></a><h2> * ТРЕТЬЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ * </h2></ul>

     С  каждым новым  представлением кривой, структура модели становится все
более и более подробной.
     Ян Малкольм



<ul><a name=22></a><h2>ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА</h2></ul>

     Гости углубились  в зеленый туннель пальмовой аллеи, ведущей к главному
зданию для посетителей. Густая листва над их головами образовывала  сплошной
зеленый свод.  Привычный мир  менялся на глазах. Со  всех сторон их окружали
густо  посаженные  причудливые   растения  -  от   этого  ощущение  новизны,
необычности мира доисторических тропиков усиливалось еще больше.
     - А они ничего - на вид,- заметила Элли, поворачиваясь к Гранту.
     - Да,- ответил Алан,-  хочется  подобраться к ним  поближе,  приподнять
подушечки на лапах, обнажить когти, провести рукой по коже. Хочется раскрыть
им пасть и рассмотреть  как следует их зубы. А до тех пор я ни в чем не могу
быть уверен. Но выглядят они внушительно, это точно.
     - А здесь произошли некоторые изменения,- заметил Малкольм.
     -   Да,   совсем  другая  картина,-  согласился  Грант.  Впервые  кости
гигантских животных были найдены  в Европе 150 лет назад. С тех пор изучение
динозавров представляло  собой  пример научной дедукции. Палеонтолога  можно
было сравнить  с  сыщиком, который в поисках  улик  изучает кости ископаемых
животных, ищет следы давно вымерших гигантов. Лучшими становились те ученые,
которые могли делать блестящие умозаключения.
     Именно таким образом  завершались  все знаменательные для палеонтологии
дискуссии,  включая ту,  в  которой главным  оппонентом  выступал  Грант,  а
предметом  ожесточенных  споров  был   вопрос  о  том,   были  ли  динозавры
теплокровными.
     Ученые  традиционно  относили динозавров  к рептилиям -  холоднокровным
существам,   получавшим  необходимое  для  их   жизнедеятельности  тепло  из
окружающей  среды.  Метаболические процессы  у  млекопитающих  пре-  вращают
перевариваемую пищу в тепло, согревающее их  тела.  Организм рептилии на это
не способен. В конце концов группа исследователей из Йельского университета,
возглавляемая  Джоном Остромом и Робертом Бэккером, пришла к заключению, что
гипотеза,  согласно  которой  динозавры  представляли собой  неповоротливых,
холоднокровных существ,  плохо стыковалась с результатами раскопок. В лучших
традициях дедуктивного метода  они пришли к этому заключению,  имея на руках
всего несколько фактов.
     Во-первых,  положение тела  животного.  Все  рептилии, включая  ящериц,
ползают  по земле или имеют  короткие, постоянно согнутые  лапы. Они  как бы
прижимаются к земле в поисках тепла. Ящерицы не могут встать на задних лапах
в  полный  рост  даже на несколько секунд - их организму  не  хватает на это
энергии.  А  динозавры, в  отличие от них,  могли  держаться на выпрямленных
лапах, причем многие  виды даже передвигались на задних лапах. В современном
животном мире вертикальное положение  сохраняют только теплокровные существа
-  млекопитающие  и  птицы.  Таким  образом,  фактор  поло-   жения  тела  в
пространстве предполагает, что динозавры - теплокровные.
     Затем  исследователи обратились к проблеме  метаболизма. Они высчитали,
какая  сила  необходима  для того,  чтобы  толкать  кровь вверх по  артериям
шестиметровой шеи брахиозавра,  и пришли  к заключению,  что  сердце  у него
должно быть, как у теплокровного животного и состоять из четырех камер.
     Они также изучили следы, оставленные ископаемыми  животными, и пришли к
следующему   заключению.  Оказывается,  динозавр  мог  бегать  с   такой  же
скоростью,  что  и человек,- а такая  подвижность  опять-таки  подразумевала
теплокровность.
     Останки динозавра были  найдены даже в Заполярье, где рептилии не могли
жить  из-за   чрезвычайно   низкой   температуры.  Кроме   того,   последние
исследования   группового  поведения   животных,  основанные   в  целом   на
экспериментах самого  Гранта, позволили прийти к предположению,  что общение
динозавров  между  собой  носило  сложный  социальный  характер.  Они   даже
вскармливали своих детенышей,  чего  никогда не делают  рептилии.  Видимо, у
самок  динозавров инстинкты были все-таки другие,  чем,  скажем, у  черепах,
которые никогда не возвращаются к отложенным яйцам.
     В  течение долгих  пятнадцати  лет  гипотеза о теплокровных  ископаемых
животных  подвергалась яростной  критике.  Наконец ученые мира признали, что
эти животные были все-таки быстрыми, активными существами. Однако антагонизм
не исчез, а просто перешел в скрытую форму: на симпозиумах и конгрессах иные
ученые мужи до сих пор демонстративно не разговаривали друг с другом.
     Но теперь, если появилась возможность воссоздать динозавров, то научная
специальность  Гранта  изменилась  бы  в  мгновение  ока.  На  исследованиях
палеонтологов  можно  было  бы ставить  жирный  крест.  Лавочку  пришлось бы
закрывать  -  и  огромные,  гулкие  залы палеонтологических  музеев,  где  у
подножия гигантских скелетов  в почтительном, любопытном оцепенении редакции
журналов, сборников научных трудов и так далее.
     - Что-то не похоже, что вы сильно переживаете,- заметил Малкольм.
     -  - Палеонтологи давно уже об этом  говорили. Многие знали,  что  дело
идет к этому. Вот только не ожидали, что так скоро.- возразил Грант.
     - А это вечная история с ископаемыми,-  заметил, смеясь, Малкольм.- Все
все знают, ждут, и тем не менее получается врасплох.
     Они уходили все дальше и дальше. Динозавров уже не было видно, но долго
еще издалека доносились их гулкие крики.
     - Одного не могу понять,- продолжал Грант,- откуда они берут ДНК?
     Он хорошо  знал, что  ученые  в  университетах Беркли,  Токио и Лондона
выдвинули   достаточно  серьезную  гипотезу,  согласно  которой   воссоздать
вымерших  животных,  например динозавров,  в принципе можно. Главное,  иметь
ДНК, принадлежавшую этим животным. Трудность заключалась, однако, в том, что
все до сих пор известные ученым динозавры были найдены в ископаемой форме, а
при фоссилизации /Процесс превращения остатков вымерших животных и  растений
в окаменелости/ большая часть ДНК разлагалась, превращаясь в  неорганическую
материю.
     Однако, если динозавр сохранился в условиях вечной мерзлоты, пролежал в
торфяном болоте или  мумифицировался в  знойной  пустыне,  то  ДНК  могла  и
сохраниться.
     Но ни  замороженного,  ни  мумифицированного  динозавра  найти  пока не
удавалось,  а  значит,  воссоздать  было  просто  не  из  чего. Нельзя  было
применить ни одну  из известных науке  генетических технологий. Так  пылится
без дела новенький ксерокс, когда копировать нечего.
     - А ведь  если  нет  ДНК  динозавра,  то настоящий,  живой экземпляр не
получить,- сказала Элли.
     - А вдруг существует способ, о котором мы не подумали,- возразил Грант.
     - Это какой такой способ? - удивилась Элли.
     - Не знаю,- ответил Грант.
     Выйдя  за ограду,  они  подошли к  плавательному бассейну.  Переливаясь
через  край,  вода  кое-где  образовывала  искусственные  водопады, падая  в
несколько маленьких прудов, обложенных  камнями.  Повсюду  росли  огром- ные
папоротники.
     - Потрясающие, правда? - сказал Эд Реджис.
     - Представляете, когда опускается туман, то благодаря  папоротникам тут
создается   эффект    доисторического   ландшафта.   Это   самые   настоящие
доисторические папоротники, юрские.
     Элли  остановилась  и  стала  внимательно  рассматривать растения.  Все
правильно  он  сказал, это  Serenna  veriformans - вид папоротника"  который
часто находят  в виде  окаменелостей.  Ему  более двухсот  миллионов лет,  и
сохранился  он  только во  влажных, тропических  лесах Бразилии  и Колумбии.
Однако  тот, кто решил высадить  этот папоротник вокруг бассейна, видимо, не
ведал, что  в спорах растения  содержится смертельно ядовитый алкалоид бета-
карболин. Одно лишь прикосновение к  красивым раскидистым плетям папоротника
могло вызвать недомогание, а если бы ребенок,  нарвав листочков, засунул  их
себе в рот,  то точно  бы умер - яд папоротника был раз в пятьдесят сильнее,
чем алкалоид, содержащийся в олеандре.
     Какими наивными  бывают люди, когда  дело касается растений, рассуждала
про себя  Элли. Выбирая цветок,  они  думают  лишь  о  том, как он выглядит,
словно подбирают картину для того, чтобы повесить ее на стену. Им и в голову
не  приходит, что растения - те  же живые существа, в которых, не замирая ни
на  секунду, протекают такие же процессы жизнедеятельности, как и у человека
- они дышат, у них идет пищеварение и выделение шлаков, они  размножаются и,
наконец, защищаются от своих врагов.
     Элли  знала, что на  заре истории  нашей  планеты  в растительном  мире
царили такие же законы борьбы за выживание, как и в животном, а порой даже и
более жестокие. Яд, который вырабатывали Serenna veriformans, был всего лишь
незначительным   примером  многообразного   арсенала   "химического  оружия"
растений.   Например,  некоторые  растения  выделяют  терпены  /Органические
соединения, находящиеся  в смоле хвойных деревьев/, пропитывая почву  ядом и
подавляя тем самым рост других растений.
     Или алкалоиды, благодаря которым листва  растений приобретает  запах  и
вкус, отгоняющий  насекомых,  хищников  и,  кстати, детей.  Или  феромоны  -
вещества,  которые  растения используют для связи между собой.  Когда на ель
Дугласа  нападали  жуки,  она выделяла  специальное  вещество,  отпугивающее
вредителей.  Одновременно  в иных, даже  отдаленных  частях леса  другие ели
Дугласа  выделяли  тот же  самый феромон, реагируя на  аллохимический сигнал
тревоги, посланный деревьями, подвергшимися нападению вредителей.
     Те,  кто  полагают,  что  наша  планета  населена  только  животными, а
растения - лишь красивый зеленый фон, серьезно заблуждаются. В  этом зеленом
море ключом бьет жизнь. Растения передвигаются, изгибаются и поворачиваются,
отталкивая  соседей,  они  стремятся получить  как  можно  больше солнечного
света. Их  жизнь тесно переплетена с животным миром, от которого они успешно
защищаются  грубой  корой или  острыми  шипами,  ядовитым  соком.  Некоторым
представителям   фауны   они  позволяют   себя  есть,  чтобы  ускорить  свое
собственное размножение,- те разносят  пыльцу и семена.  Сложный,  подвижный
процесс  жизнедеятельности растений  не  прекращал очаровывать Элли.  Но она
знала, что большинство людей его не понимало.
     То, что вокруг бассейна высажены ядовитые папоротники,  ясно говорило о
том, что создатели Парка юрского периода были непростительно беспечны.
     - Какая прелесть, правда?  - не унимался  Эд Реджис.-  Смотрите,  перед
вами гостиница "Сафари"!
     Посмотрев в указанном направлении, Элли увидела низкое, но внушительное
здание. Наверху виднелись прозрачные пирамиды стеклянной крыши.
     - Вот здесь вы все будете жить во время вашего пребывания в Парке.
     Номер Гранта был выдержан в бежевых тонах, а плетеная мебель отличалась
буйством  разных  оттенков   зеленого,  напоминающим   о   джунглях.  Правда
отделочные работы  еще не совсем завершились -  в стенном шкафу были свалены
пиломатериалы, а  на  полу валялись  куски  электрического  провода. В  углу
комнаты стоял телевизор, на нем лежала табличка:
     2-й канал: Нагорье Гипсилофодонтов
     3-й канал: Территория Трицератопсов
     4-й канал: Трясина Завроподов
     5-й канал: Страна Хищников
     6-й канал: Пустыня Стегозавров
     7-й канал: Долина Велоцирапторов
     8-й канал: Пик Птерозавров
     Названия  каналов  вдруг  показались  Гранту   неуместно  игривыми.  Он
раздраженно  включил телевизор,  но  на  экране  появились  только  какие-то
полосы.  Выключив телевизор, он пошел в спальню и бросил чемодан на кровать.
Прямо над ней Алан увидел стеклянный потолок пирамидальной формы. У тех, кто
будет здесь жить, подумал он, наверняка возникнет ощущение, что  они спят  в
спальном  мешке  под открытым ночным  небом, усеянном звездами. К сожалению,
стеклянный  свод  необходимо укреплять прочными  балками, поэтому на кровати
лежит полосатая тень.
     Грант задумался.  В свое время он знакомился с проектом отеля и  теперь
не мог припомнить,  чтобы в конструкции стеклянной крыши  были предусмотрены
балки. Более  того, они выглядели каким-то инородным, неуклюжим дополнением.
Снаружи стеклянных панелей была установлена черная стальная рама, а к ней, в
свою очередь, были приварены балки.
     Удивившись, Грант пошел из спальни в гостиную, где было окно с видом на
бассейн.
     -  Между прочим,  папоротники вокруг бассейна  ядовитые,- сказала Элли,
входя в комнату.- А в комнатах вы ничего не заметили?
     - По сравнению с проектом кое-что изменили.
     - Да, я  тоже  обратила  на  это внимание,- сказала она, расхаживая  по
комнате.- Окна стали  меньше. Стекло они взяли  закаленное,  рамы  стальные.
Кстати, двери тоже стальные.  К чему  такие предосторожности? А забор видел,
когда мы заходили на территорию?
     Грант кивнул.  Отель  был окружен  со  всех  сторон  стальной  оградой.
Толщина  прутьев достигала сантиметров двух-трех, а высота - четырех метров.
Ограда была красиво обсажена кустами, ее выкрасили в черный цвет под кованый
чугун, однако никакие ухищрения  не могли  скрыть толщину  и высоту  крепких
прутьев.
     - Знаете, а, наверное, ограждение тоже не было предусмотрено проектом,-
задумчиво сказала Элли.- Лично мне отель напоминает крепость.
     - Не  беспокойся,  сейчас все у  них узнаем,- пообещал  Грант, глядя на
часы.- Экскурсия начинается через двадцать минут.

     ...КОГДА НА ЗЕМЛЕ ЦАРИЛИ ДИНОЗАВРЫ

     Они собрались в двухэтажном здании для гостей Парка.  Сквозь стеклянные
стены виднелись  балки и опоры из  темной анодированной стали. Тут царил дух
современных технологий, подумал Грант.
     Они прошли в небольшую  аудиторию, внутри  которой высилась действующая
модель  тиранозавра.  Она  угрожающе  нависала над входом в выставочный зал.
Рядом висела табличка:

     ...КОГДА НА ЗЕМЛЕ ЦАРИЛИ ДИНОЗАВРЫ

     Дальше располагались другие экспозиции: "ЧТО ТАКОЕ  ДИНОЗАВР?"  и  "МИР
МЕЗОЗОЯ".  Однако  экспозиции  не были  закончены: повсюду по полу  тянулись
провода и кабели. Дженнаро поднялся на сцену и подошел к стоящим там Гранту,
Элли и Малкольму. В глубине сцены сидел Хэммонд, скрестив руки на груди.
     -  Сейчас мы пойдем осматривать наш центр,- объявил Дженнаро. Голос его
легким эхом разносился по комнате.
     - Сотрудники мистера Хэммонда и он сам покажут вам  все самым подробным
образом. Но,  прежде  чем мы  пойдем, я  бы хотел  напомнить, зачем мы здесь
собрались  и какое решение я должен принять. Теперь вы  знаете, что в  целом
этот остров представляет  собой  место,  где  воссозданные с помощью  генной
инженерии  динозавры помещены в  естественные условия обитания. Естественный
Парк, в котором они живут на воле, предназначен для туристических экскурсий.
В настоящее время Парк  для посетителей пока закрыт, но  его  откроют  через
год.
     Итак,  я хочу  получить  ответ  на  один  очень простой вопрос.  Опасно
находиться  на острове или нет? Угрожает ли опасность туристам? Представляют
ли динозавры, находящиеся здесь, хоть малейшую угрозу?
     -  Мы  располагаем   некоторой  информацией,   которую  нам  необходимо
рассмотреть,- продолжал Дженнаро, выключая свет в комнате.-  Во-первых,  как
мы знаем, доктору Гранту удалось  установить  вид  до  сих  пор неизвестного
динозавра,  найденного  на  территории  Коста-Рики. Динозавр  этот  известен
только по небольшому фрагменту животного, обнаруженному в  июле  этого года,
после того как он, по непроверенным сведениям, укусил на  пляже американскую
школьницу. Подробнее доктор  Грант расскажет вам об этом позднее. Я запросил
этот  образец. Он хранится в  одной ныо-йоркской  лаборатории.  Его доставят
вертолетом и мы сможем тщательно изучить  его здесь, на месте. Но у нас есть
и другие данные.
     В   Коста-Рике   прекрасно   налажена   система   здравоохранения.   Их
медстатистика фиксирует абсолютно  все. Начиная с  марта в тамошние больницы
стали приносить детей, укушенных ящерицами  прямо в  колыбелях.  Кроме того,
приходили  старики с подобными укусами, полученными  во время  крепкого сна.
Эти случаи были  зафиксированы в основном у  жителей прибрежных деревень, на
участке от Исмалойи до Пунтаренаса. После марта сведений об укусах ящериц не
поступало. Однако у меня есть еще кое-что - диаграмма, сделанная в министер-
стве здравоохранения в  Коста-Рике. Она отражает динамику детской смертности
в городах западного побережья страны за первую половину этого года.

     Детская смертность: янв - июль
     10|
     9| С 8| М 7| Е 6| x Р 5| x / \ x  Т 4| x / \ / \ / \ И 3| x / \ x / \ x
/ \ / \
     2| x \ / \ / \ / \ / \ / \ x / \
     1| x x-x-x / \ / \ / \ x / \ / \ / x x \
     0| x x x x x x x x x x x x x
     _,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,_,
     янв янв янв фев фев мар мар апр апр апр май май июн июн июл
     месяцы
     - Я  хочу обратить  ваше  внимание на  две особенности этой диаграммы,-
продолжал Дженнаро.-  Во-первых, как мы  видим, в январе и  феврале  уровень
детской смертности низок, затем в марте происходит всплеск, в апреле уровень
снова низкий. Однако начиная с мая смертность высокая, вплоть до июля, когда
была укушена американская школьница. По мнению министерства здравоохранения,
у  факта  повышенной  детской  смертности  есть  какая-то   причина,  однако
медицинские работники из  прибрежных  деревень  объяснений  не представляют.
Вторая  особенность этой  диаграммы  заключается  в том, что  резкие  скачки
загадочным образом происходят раз в две недели. Видимо, можно  предположить,
что речь идет о каком-то повторяющемся явлении.
     - Итак,-  подвел итог Дженнаро, включая свет,-  я рассказал вам, какими
данными мы располагаем. Ну а какие будут у вас...
     -  Чтобы не  терять  много  времени,- перебил его Малкольм,- я вам  все
объясню.
     - Объясните? - удивленно переспросил Дженнаро.
     - Да,- ответил  Малкольм.- Во-первых,  ваши подопечные, скорее всего, с
острова удрали.
     - А, черт! - простонал Хэммонд, сидевший сзади.
     -    Во-вторых,   диаграмма,    полученная    вами    из   министерства
здравоохранения,  почти наверняка  не имеет  никакого  отношения к убежавшим
динозаврам.
     - А откуда вы это знаете? - вмешался Грант.
     -  Обратите  внимание, что кривая  все время показывает  по  очереди то
высокую, то низкую смертность,- начал Малкольм.- Такие кривые характерны для
большинства сложных систем. Возьмем, например, воду, капающую из крана. Если
вы  слегка  повернете кран, вода  будет капать равномерно:  кап, кап, кап. А
теперь  откройте  кран  чуть сильнее, вода пойдет,  образовывая турбулентный
поток, и  у  вас  будут чередоваться  большие и малые капли: кап-кап... кап-
кап... Примерно  так.  Вы  можете сами попробовать. За  чередованием  всегда
скрывается  турбулентность.  Всегда.  И  если где-то распространяется  новое
заболевание, вы всегда получите диаграмму с такой вот чередующейся кривой.
     -  И все-таки, почему вы сказали, что сбежавшие динозавры  здесь ни при
чем? - снова спросил Грант.
     - Потому, что нелинейная зависимость,- ответил Малкольм.- Такую  кривую
могли дать только сотни  сбежавших динозавров. А  я  думаю, что  их  сбежало
гораздо  меньше.  Отсюда  вывод,  что  кривая на  диаграмме  показывает  нам
какое-то другое явление, связанное, например, с новой разновидностью гриппа.
     -  И тем не менее  вы  думаете, что  динозавры  сбежали? - не  унимался
Дженнаро.
     - По всей видимости, да.
     - А почему?
     - Бежать  их заставило то, чем  вы  здесь  занимаетесь.  Понимаете,  вы
хотите  возродить на этом  острове природные условия, которые существовали в
далеком  прошлом,  создать изолированный мир,  в котором  вымершие  животные
будут жить в естественных условиях. Правильно?
     - Правильно.
     -  Однако,  по  моему  мнению,  ваша  задача  неосуществима.  Результат
математического моделирования  настолько очевиден,  что даже  не  нужно  его
проводить. Ну вот представьте, например, что  я вас  спрашиваю, какой  налог
нужно  платить  с  прибыли,  равняющейся  одному миллиарду  долларов.  Чтобы
ответить  на  мой  вопрос,  калькулятор вам  не понадобится.  Вы  и  так мне
ответите. Точно  так же в  нашей  ситуации с  островом, мне не  нужно делать
расчеты, чтобы сказать вам, что успешно воспроизвести природное  явление или
пытаться изолировать его от остального мира просто невозможно.
     - Но почему невозможно? Существуют же, наконец, зоопарки...
     -  В  зоопарках  природу  не возрождают,-  возразил  Малкольм.- Давайте
разберемся. Зоопарки - это уже существующие островки  природы. Их подвергают
самым  незначительным  изменениям, создавая  там  загоны  или  площадки  для
животных.   Причем   даже  такие  незначительные  попытки  изменений   часто
оканчиваются неудачей. Животные оттуда постоянно  бегут. Однако  данный Парк
создан не по образцу  зоопарка. У  вас  тут планы более грандиозные. Мне это
больше  напоминает  попытку построить  орбитальную  космическую  станцию  на
земле.
     - Нет, не понимаю,- покачал головой Дженнаро.
     -  Но  это  же  очень  просто. За исключением  воздуха, распространение
которого ограничить невозможно, все  в  этом Парке  должно быть изолировано.
Никого не впускать, никого не выпускать. Животные, которых вы здесь держите,
ни в  коем случае не должны  попасть в другие, большие экосистемы земли. Они
ни в коем случае не должны отсюда бежать.
     - И никогда не бежали,- сердито вставил Хэммонд.
     - Такой изоляции добиться невозможно,-  спокойно продолжал Малкольм.- У
вас просто ничего не должно получиться.
     - Однако получается. Вон сколько времени уже получается.
     - Вы меня, конечно, извините,- сказал Малкольм,- но вы  просто  сами не
понимаете, о чем говорите.
     - Высокомерный кретин,- бросил Хэммонд, встал и вышел из комнаты.
     -  Ну,  успокойтесь,  успокойтесь,  пожалуйста,-  примиряюще  заговорил
Дженнаро.
     - Я прошу прощения,- сказал Малкольм,- однако  сути дела это не меняет.
То, что  мы  называем природой, является на самом деле сложнейшей  системой,
очень тонким механизмом. И вот об этом мы часто забываем. Сначала мы создаем
упрощенную картину природы, а затем, убедившись в ее бесполезности, начинаем
ее перекраивать и  латать. Я  не отношу себя к  числу  защитников окружающей
среды.  Но  ведь  нужно хотя бы  постараться понять  то,  чего не понимаешь.
Сколько  раз нужно повторять, сколько раз  нужно видеть все это собственными
глазами? Построили Асуанскую плотину. Кричали о том, какое богатство ожидает
Египет. А вместо этого гибнет плодороднейшая дельта Нила. Появляются мириады
кровососущих насекомых, подрывается экономика страны. Потом строят...
     -  Простите,-  перебил   его  Дженнаро,-  кажется,  вертолет  прилетел.
Наверное, привезли образец для доктора Гранта.
     Он быстро вышел из комнаты" все последовали за ним.

     У подножия горы стоял Дженнаро. Он кричал так, что голос его перекрывал
шум вертолета, а на шее выступили вены.
     - Повторите! Что вы сделали? Кого вы позвали?
     - Ну, успокойся, успокойся,- растерянно приговаривал Хэммонд.
     - Вы что, с ума сошли?! - взвизгнул Дженнаро.
     - Постой,-  строго  сказал Хэммонд, взяв себя  в  руки.- Думаю, тебе не
следует забывать, что...
     -  Нет!  - прошипел  Дженнаро.- Нет, это вы не должны забывать, что это
вам не светский раут? Это вам не воскресная экскурсия...
     - Это мой остров,- перебил его Хэммонд.- И я буду приглашать того, кого
захочу.
     - На вашем острове работает  комиссия по расследованию. Ваши  инвесторы
озабочены  тем, что ситуация  у вас  вышла из-под контроля. Мы считаем,  что
здесь очень опасно и что...
     - Послушай, Дональд, вам моих планов не нарушить.
     - Я нарушу любые планы, если в этом возникнет необходимость.
     - Да здесь неопасно,- повторял Хэммонд.- что бы этот горе- математик ни
говорил.
     - Здесь опасно...
     - Я продемонстрирую безопасность...
     -  Да...  И  не  забудьте  посадить  их  обратно  на вертолет,-  сказал
Дженнаро, не слушая его.
     - Невозможно,- ответил Хэммонд, показывая на облака.- Вертолет улетел.-
И правда, шум винтов вертолета удалялся.
     - Неужели вы, черт побери, не понимаете, что подвергаете бессмысленному
риску...- начал Дженнаро.
     -  Тихо, тихо,- успокаивающе сказал  Хэммонд.-  Потом  продолжим,  а то
детей напугаем.
     Грант  обернулся и  увидел,  что  по  холму  спускаются  двое  детей  в
сопровождении Эди Реджиса - мальчик, лет примерно одиннадцати,  в  очках,  и
девочка  помладше, лет семи или восьми. Ее белокурые  волосы были заправлены
под бейсбольное кепи, а на плече болталась бейсбольная перчатка. Дети  легко
сбежали по  тропинке,  ведущей  от вертолетной площадки, и  остановились, не
доходя до Дженнаро и Хэммонда.
     - О Боже! - еле слышно простонал Дженнаро.
     -  Слушай, полегче,-  прошипел Хэммонд.-  Их  родители  сейчас как  раз
разводятся, я хочу, чтобы дети на пару дней отвлеклись.
     Девочка несмело помахала им рукой.
     - Привет, дедушка,- крикнула она.- Вот и мы.


<ul><a name=23></a><h2>ЭКСКУРСИЯ ПО ОСТРОВУ</h2></ul>

     Тим Мерфи  сразу понял, что на  острове что-то не  так. Когда он увидел
своего деда, тот как раз спорил с краснолицым человеком, возрастом помоложе,
стоящим  напротив.  Остальные  взрослые,  стоящие  за ними,  не знали,  куда
деваться от смущения. Лекси тоже почувствовала висящее в воздухе напряжение,
она  отстала от Тима и шла, подкидывая вверх бейсбольный мячик. Ему пришлось
даже поторопить ее:
     - Ну-ка, Лекси, не отставай!
     - Ты лучше сам не отставай!
     - Не дерзи! - прикрикнул Тим. Лекси  обиженно сверкнула глазами, но тут
к ним подошел Эд Реджис и весело сказал:
     - Сейчас я вас познакомлю со всеми и пойдем на экскурсию.
     - Нет, мне надо идти, у меня дела,- заупрямилась Лекси.
     - Ну тогда я тебя первой представлю,- предложил Эд Реджис.
     - Нет, мне надо идти.
     Но Эд Реджис уже начал представлять их присутствующим. Сначала дедушке,
который поцеловал их по очереди, затем  человеку, который с ним  спорил. Это
был крепкий на вид мужчина по имени  Дженнаро. Остальных Тим запомнил как-то
смутно. Там  была белокурая  женщина в шортах, бородатый мужчина в джинсах и
пестрой  рубашке с короткими рукавами. Он походил  на  человека, проводящего
все свое  время  на открытом воздухе.  Еще был какой-то  толстый  парень, из
породы  умных  очкариков,   который,   как  оказалось,   имел   отношение  к
компьютерам. И наконец, худощавый человек, одетый  в черное, который руки им
не  подал,  а просто  кивнул головой.  Тим  старался систематизировать  свои
первые впечатления от новых знакомств. Он отрешенно смотрел на ноги женщины,
как вдруг понял, что знает, кто такой бородатый.
     - Закрой рот. Муха залетит,- шепнула Лекси.
     - Я его знаю,- сказал Тим.
     - Странно, если б не знал,- только что познакомились.
     - Да нет,- нетерпеливо поморщился Тим.- У меня дома его книга стоит.
     - А какая книга, Тим? - услышав его, спросил бородатый.
     - "Потерянный мир динозавров",- ответил Тим. Лекси фыркнула:
     - Папа говорит,  что  Тим помешался на динозаврах. Но Тим ее не слышал.
Он вспоминал,  что ему известно  об  Алане  Гранте. Алан Грант был  одним из
самых  ярых  сторонников  теории теплокровных  динозавров.  Он  провел много
раскопок в районе Эгг-Хилл, штат Монтана. Это место было знаменито тем,  что
именно там нашли очень много яиц динозавров. Из  найденных яиц больше  всего
было  на счету  профессора Гранта. Кроме  того, он был неплохим художником и
свои книги иллюстрировал сам.
     -  На динозаврах, говоришь,  помешался? -  переспросил  бородатый.- Ну,
если честно, я тоже.
     - Папа говорит, что динозавры все глупые,- сообщила Лекси.- Он говорит,
что Тиму надо гулять на улице и заниматься спортом.
     -  Ты вроде куда-то собиралась,- напомнил Тим сестре. Ему  было  ужасно
неудобно.
     - Ничего, успею,- не унималась Лекси.
     - Ты как будто очень спешила.
     - Я уж как-нибудь сама решу, Тимоти? - ответила она и уперлась руками в
бедра, копируя самую неприятную позу их матери.
     -  Я что придумал"-  вмешался  Эд Реджис.- Давайте-ка  мы  все пойдем в
центр для гостей, оттуда и начнем экскурсию.
     Все  тронулись  с места.  И  тут Тим услышал,  как  Дженнаро  прошептал
дедушке:
     - Убить вас за это мало!
     - Тим поднял голову и увидел, что рядом идет доктор Грант.
     - Тебе сколько лет, Тим?
     - Одиннадцать.
     -  Давно  динозаврами  интересуешься? Тим судорожно сглотнул. Он  очень
волновался, разговаривая с самим доктором Грантом.
     -  Да как вам  сказать. Мы  ходим в музеи - иногда. Ну когда  я могу их
уговорить. То есть его. Отца.
     - Твой папа динозаврами, видно, совсем не интересуется?
     Тим кивнул и рассказал Гранту,  как они с семьей ходили в музей истории
природы. Отец посмотрел на скелет доисторического животного и сказал:
     - Да, здоровая штука.
     -  Да нет, папа,- сказал  Тим.- Это как раз не самый  крупный из  них -
камптозавр.
     - Ну не знаю, а мне кажется, большой.
     - Да нет же, папа, это даже еще не взрослый экземпляр.
     Отец, прищурившись, стал вглядываться в скелет.
     - Это что, юрский период?
     - Ты что. Нет. Это меловой.
     - Меловой? А что, есть разница между меловым и юрским?
     - Да. Каких-нибудь сотни миллионов лет,- ответил Тим.
     - Меловой что, старше?
     - Да нет, папа, юрский старше.
     -  Ну что тебе  сказать,- сказал отец, пятясь назад.- Все  равно размер
впечатляет.
     Он повернулся  к Тиму, надеясь, что мальчик с ним согласится. Тим знал,
что с отцом  лучше не спорить, и поэтому что-то пробормотал. После этого они
пошли  к  другому экспонату. Тим стоял перед скелетом  тиранозавра  рекса  -
самого могучего из известных хищников. Наконец отец спросил:
     - Куда ты смотришь?
     - Позвонки считаю,- ответил Тим.
     - Позвонки?
     - Ну да. Кости в позвоночнике.
     - Я знаю, что такое позвонки,- раздраженно сказал отец. Он еще  постоял
и затем спросил:
     -- А чего ты их считаешь?
     - Думаю, что их должно быть не столько. Тиранозавры должны иметь только
тридцать семь хвостовых позвонков. А у этого больше.
     - То  есть  ты хочешь сказать,  что  в музее истории природы  выставлен
неправильный экспонат? Нет, что-то ты, брат, не то говоришь.
     - Да, но это так.
     Отец решительно направился к смотрителю, сидящему в углу.
     - Что ты опять натворил? - спросила мать Тима.
     - Ничего  я  не  натворил? -  ответил  Тим.- Я  просто сказал,  что это
неправильный динозавр. И все.
     Потом вернулся  отец со смущенным лицом:  конечно  же,  охранник сказал
ему,  что у  данного  тиранозавра действительно  слишком  много позвонков  в
хвостовой части.
     - А откуда ты это знал? - спросил отец.
     - Прочитал,- честно ответил Тим.
     - Да, сынок, удивительно,- сказал отец, кладя руку на плечо  сыну.-  Ты
даже  знаешь,  сколько должно быть  позвонков  в  хвосте. Я  такого  себе  и
представить не мог. Ты точно на динозаврах помешался.
     Затем  отец сказал,  что  он  хотел бы успеть хотя бы ко второму тайму,
Лекси  тут  же  к нему  присоединилась,  и  они  ушли  из  музея.  Остальных
динозавров  Тим  посмотреть не успел,  а  ведь они приходили сюда именно для
этого. Но так уж у них в семье было поставлено.

     Так  уж у них  в семье  было  раньше поставлено, поправил сам себя Тим.
Теперь, когда отец разводился с мамой, все, наверное, будет по-другому. Отец
от них уже уехал, и хотя поначалу жизнь без отца казалась какой-то странной,
Тиму  она  нравилась.  Ему  казалось,  что у мамы есть  другой мужчина, хотя
уверен он не был. И уж, конечно, Лекси о своих предположениях он не говорил.
Лекси  очень тяжело  переживала  разлуку  с  отцом, и  в  течение  последних
нескольких недель она стала такой противной, что...
     - Это был 5027-й? - прерывая его размышления, спросил Грант.
     - Простите, я не понял?
     - Ну, тот тиранозавр в музее... У него был номер 5027?
     - Да. А откуда вы знаете?
     - Да его уже лет пятнадцать поправить хотят,-  улыбаясь сказал  Грант.-
Но теперь, может быть, уже и не поправят.
     - Почему?
     - Из-за того, что здесь происходит,- ответил  Грант.- Здесь, на острове
твоего дедушки.
     Тим недоверчиво покачал головой. Он не понимал, о чем говорит Грант.
     - Мама  сказала,  что здесь курорт -  плавательный  бассейн,  теннисные
корты.
     - Не совсем так,- ответил Грант.- Я тебе по дороге все расскажу.

     "Ну  вот  сделали  из  меня  няньку"-,-  с  досадой  думал  Эд  Реджис,
нетерпеливо  постукивая ногой.  Он  сидел в  центре для  посетителей, ожидая
начала экскурсии.  Старик сказал ему прямо: "От детей  ни на шаг не  отходи.
Вся ответственность за них лежит на тебе".
     Реджису  все  это  не  нравилось.  Он   чувствовал  себя  несправедливо
разжалованным офицером. Эд сюда шел  не  нянькой  работать. И,  раз уж на то
пошло,  не гидом - пусть даже для особо почетных гостей. Он возглавлял отдел
по  связям с общественностью, и работы  по  подготовке  к  открытию, которое
намечено провести  через  год,  у него  было  выше  крыши-  Ему  нужно  было
проделать    огромную    работу,   не   оставляющую   свободного   времени,-
координировать подготовку к  открытию с фирмами и агентствами, работающими с
ними,  в  Сан-Франциско,  Лондоне, Нью-Йорке  и Токио. Тем  более  не стоило
забывать,  что  никому  нельзя  было   сказать,   в  чем  будет  заключаться
притягательная  сила  Парка  на самом деле. Поэтому  агентства  пока  только
ограничивались  тем,  что  разогревали потихоньку  интерес публики  к Парку.
Однако их это не очень-то устраивало. Творческих людей надо  лелеять.  Чтобы
они  создавали что-нибудь стоящее, нужно  их  не  только  подталкивать, но и
поддерживать. А ему тут приходится экскурсии какие-то проводить.
     Это общая проблема  для всех, кто хочет  чего-нибудь  добиться  в сфере
связей с общественностью. Не понимают,  что ты  такой же профессионал, как и
все остальные! Реджис на острове находился  уже семь месяцев, то  уезжал, то
приезжал, но его все равно использовали как мальчика на побегушках. Возьмем,
например, тот  случай в  январе.  Этим  должен  был заниматься Хардинг.  Да,
Хардинг  или  Оуэнз,  генеральный подрядчик. Однако пришлось делать все  Эду
Реджису.  Какое он имеет отношение к заболевшим рабочим?  А теперь  еще  эта
экскурсия, эти  дети.  Он  обернулся  к присутствующим и стал считать их  по
головам. Ну вот, одного не хватает.
     И  тут  в  конце вестибюля  показалась  доктор  Сэттлер,  выходящая  из
туалета.
     - Прекрасно, а теперь пройдемте на второй этаж.
     Тим шел  вместе с остальными. Он поднимался вслед за мистером  Реджисом
по черной металлической  лестнице, ведущей на второй этаж.  Они  прошли мимо
таблички:


<ul><a name=24></a><h2>ЗАКРЫТАЯ ЗОНА</h2></ul>
     ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

     Табличка  заинтриговала Тима.  Они шли по  коридору второго этажа. Одна
стена  была  полностью из стекла  и выходила на балкон, на  котором в легкой
дымке  виднелись  пальмы.  С  другой  стороны  были   двери,  с  табличками:
"Смотритель парка", "Группа обслуживания гостей", "Генеральный директор".
     Дойдя до середины коридора, они уперлись в стеклянную стену" на которой
висел знак:


<ul><a name=25></a><h2>БИООПАСНОСТЬ</h2></ul>


<ul><a name=26></a><h2>ВНИМАНИЕ!</h2></ul>
     БИОЛОГИЧЕСКАЯ
     ОПАСНОСТЬ
     Условия работы
     Лаборатории
     Согласно
     USG P4/EK3
     Джинетик протоколз
     Под этой табличкой висели еще несколько:
     ВНИМАНИЕ:
     ВЕДУТСЯ РАБОТЫ С ТЕРАТОГЕННЫМИ ВЕЩЕСТВАМИ
     БЕРЕМЕННЫМ ЖЕНЩИНАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
     и:
     ОПАСНОСТЬ!  ВЕДУТСЯ  РАБОТЫ  С  РАДИОАКТИВНЫМИ  ИЗОТОПАМИ.  ОБЛАДАЮЩИМИ
КАНЦЕРОГЕННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ
     Возбуждение Тима  росло. Тератогенные вещества! Из них делают  чудовищ!
Он был  заворожен  и  почувствовал  разочарование,  когда  Эд Реджис сказал,
обращаясь к присутствующим: "На эти надписи  внимания не обращайте. Повесить
их  заставляет нас  закон.  Можете мне  поверить, что  здесь  все  абсолютно
безопасно.  Он пропустил  их через дверь. С другой стороны стеклянной  стены
дежурил охранник.
     -  Вы  могли  заметить,  что  численность  обслуживающего  персонала на
острове сведена к минимуму. Всего двадцать человек требуется на обслуживание
всего  острова.  Естественно, когда  начнут приезжать  гости,  обслуживающий
персонал  будет  увеличен,  но  сейчас  их  только  двадцать.  Вот наш пульт
управления. Отсюда мы управляем работой всех служб Парка.
     Они  остановились  перед  окнами,  за  которыми  была  темная  комната,
напоминающая  центр  управления космическим  полетом в  миниатюре.  С  одной
стороны  на  вертикальной стеклянной панели была  нанесена  прозрачная карта
Парка.  С  другой  стороны  перед  ней  вытянулся   ряд  светящихся  экранов
компьютеров. На одних мониторах была выведена какая-то информация, на других
- а их было большинство - изображения происходящего в разных частях Парка. В
комнате находились два человека. Они разговаривали стоя.
     - Слева - наш главный инженер Джон Арнольд,- объяснил Реджис, показывая
на  худощавого  человека.  который  курил   сигарету.-  Рядом  с  ним  стоит
смотритель Парка, Роберт Малдун, знаменитый охотник из Найроби.
     Малдун был плотным мужчиной  в костюме цвета хаки, на нагрудном кармане
его  рубашки болтались  солнечные  очки.  Заметив  группу  экскурсантов,  он
коротко им кивнул и снова повернулся к компьютерам.
     -  Конечно,  вы хотите зайти  внутрь,-  сказал Эд  Реджис.- Но  сначала
давайте посмотрим, как мы получаем ДНК динозавров.

     Табличка на двери  гласила:  "Группа экстракции".  Как и  все остальные
двери в  лабораторном  корпусе, открыть  ее  можно  было  только  с  помощью
специальной карточки, на которую был нанесен код. Когда Эд Реджис сунул свою
карточку в щель замка, мигнула лампочка и дверь открылась.
     За дверью Тим увидел небольшое помещение, залитое зеленым светом. В нем
находились четверо лаборантов в белых халатах, которые сидели перед двойными
стереомикроскопами  или  смотрели на  удивительно  четкие  изоб-  ражения на
экранах  мониторов. Все помещение было уставлено  какими-то желтыми камнями,
они стояли  в застекленных полках, в  картонных коробках, на больших рабочих
подносах.  К  каждому  камню была  приклеена бирка" на которой было  что- то
написано  чернилами.  Реджис  представил  им  Генри Ву,  подтянутого тридца-
тилетнего человека.
     - А  вот наш главный генетик - доктор Ву. Сейчас он нам  расскажет, чем
тут занимаются.
     - Во всяком  случае,  постараюсь,- сказал  Генри Ву.- Генетика -  наука
сложная.  Но вам-то,  наверное,  интересно,  откуда мы взяли ДНК  для  наших
динозавров.
     - Да, хотелось бы узнать,- отозвался Грант.
     -  Вообще-то,-  начал Ву,- существуют два возможных источника получения
ДНК. Иногда мы можем получить ее прямо из костей динозавров, используя метод
Лоя - извлечение антитела.
     - Каковы возможности этого метода? - осведомился Грант.
     -  Ну,  если  учесть,   что  во   время   фоссилизации   большая  часть
растворяемого  белка  вымывается,  метод Лоя  позволяет нам  получить  около
двадцати  процентов белка. Для этого мы должны истолочь кости в порошок. Сам
доктор  Лой   использовал  этот   метод   для   получения   белков  вымерших
австралийских сумчатых  и клеток  крови  из останков древнего  человека. Его
метод настолько эффективен, что позволяет работать всего лишь с пятьюдесятью
нанограммами материала. Это составляет пятьдесят миллиардных грамма.
     - Значит, вы использовали метод Лоя? - снова спросил Грант.
     -   Только  как  вспомогательный  метод,-  ответил  Ву.-  Вы  прекрасно
понимаете, что  двадцать процентов вещества для нашей  работы  недостаточно.
Для  того чтобы воспроизвести динозавра, нам нужно получить всю  цепочку ДНК
полностью. И она у нас вот тут,- Он  взял один из желтых камней.- В янтаре -
окаменевшей  смоле,  в  которую  когда-то  превратился  сок   доисторических
деревьев.
     Грант посмотрел на Элли, затем на Малкольма.
     - А что, умно придумано,- произнес Малкольм.
     - Я все-таки ничего не понимаю,- признался Грант.
     - Когда древесный сок стекает,-  стал объяснять Ву,- в  него попадают и
остаются  там  насекомые.  Потом  эти насекомые  отлично сохраняются  внутри
окаменелости. Каких только насекомых не найдешь в янтаре, включая паразитов,
сосавших кровь у крупных животных.
     -  Сосавших  кровь...-  повторил  Грант.  От  удивления,  смешанного  с
восхищением, у него открылся рот.- То.  есть  вы  хотите сказать" они сосали
кровь динозавров...
     - Надеюсь, что да.
     -  А потом  эти насекомые  попадали в янтарь  - продолжал Грант.-  Черт
побери, а ведь может получиться.
     - Уже  получается,-  сказал Ву. Он подошел к микроскопам. Лаборант  как
раз  установил  кусочек  янтаря,  внутри  которого  находилась  муха,  перед
окулярами. На  экране  монитора  было видно,  как  он проткнул янтарь иглой,
введя ее в грудной отдел доисторической мухи.
     - Если у этого насекомого содержатся  инородные клетки крови, мы сможем
извлечь их и получить палео-ДНК или ДНК вымершего  животного. Наверняка  мы,
конечно, не знаем, пока не извлечем все, что там есть, проведем репликацию и
проверку.  Этим мы  занимались последние  пять  лет.  Дело  шло медленно, но
результаты мы все-таки получили.
     Вообще-то  с  помощью этого процесса легче  получить ДНК динозавра, чем
ДНК млекопитающих. Дело в том, что  у  последних  эритроциты не имеют  ядер.
Чтобы   воспроизвести   млекопитающее,  нужно   найти   лейкоциты,   которые
встречаются гораздо реже,  чем эритроциты. Но у динозавров  эритроциты имеют
ядра, как у современных птиц. Кстати, это одно из многих подтверждений того,
что динозавры на самом деле не рептилии. Это огромные, покрытые кожей птицы.
     Тим обратил внимание,  что выражение лица у доктора Гранта было все еще
недоверчивым, а  Деннис  Недри, неопрятный суетливый  толстяк,  не  проявлял
абсолютно  никакого  интереса,  как  будто   все  это  он  уже  знал.  Недри
нетерпеливо посматривал в сторону следующей комнаты.
     - Я вижу, что мистер Недри интересуется следующим этапом нашей работы,-
заметил Ву,- на  котором мы  расшифровываем полученную ДНК. Делаем мы это  с
помощью очень мощных компьютеров.
     Через раздвижную  дверь  они  вошли  в  следующую комнату.  Здесь  было
прохладно и  раздавалось громкое  гудение. Два высоких двухметровых аппарата
круглой формы возвышались в центре комнаты. Вдоль стен  тянулись ряды ящиков
из нержавеющей стали.
     - Это наша  высокотехнологичная прачечная-автомат,- с  гордостью сказал
доктор Ву,-  а аппараты  вдоль  стены  -  автоматические генные  секвенаторы
/Устройство   для  определения   первичной  структуры   макромолекул/  фирмы
"Хамачи-Худ".   Ими   управляют   с   огромной   скоростью   суперкомпьютеры
"Крей-Экс-Эм-Пи",  вы  их  видите  в   центре  комнаты.   По  сути,  комната
представляет собой генную фабрику удивительной мощности.
     В  помещении  стояло несколько мониторов. Данные мелькали  на экране  с
такой скоростью, что  разобрать  что-нибудь  было просто  невозможно.  Нажав
кнопку, Ву остановил на дисплее таблицу:


       1 GCGTTGCTGG CGTTTTTCCA TAGGCTCCGC CCCCCTGACG AQCATCACAA AAATCGACGC
      61 GGTGGCGAAA CCCGACRGGA CTATAAAGAT ACCAGGCQTT TCCCCCTGGA AQCTCCCTCG
     121 TQTTCCGACC CTGCCGCTTA CCGGATACCT GTCCGCCTTT CTCCCTTCGG GAAGCGTGGC
     181 TGCTCACGCT GTAGGTATCT CAGTTCGGTG TAGGTCGTTC GCTCCAAGCT GGGCTGTGTG
     241 CCGTTCAGCC CGACCGCTGC GCCTTATCCQ GTAACTATCG TCTTGAGTCC AACCCGGTAA
     301 AGTAGGACAG GTGCCGGCAG CGCTCTGGGT CATTTTCGGC GAGGACCGCT TTCGCTGGAG
     361 ATCGGCCTGT CGCTTGCGGT ATTCGGAATC TTGCACGCCC TCGCTCAAGC CTTCGTCACT
     421 CCAAACGTTT CGGCGAGAAG CAGGCCATTA TCGCCGGCAT GGCGGCCGAC GCGCTGGGCT
     481 GGCGTTCGCG ACGCGAGGCT GGATGGCCTT CCCCATTATG ATTCTTCTCG CTTCCGGCGG
     541 CCCGCGTTGA GGCCATGCTG TCCAGGCAGG TAGATGACGA CCATCAGGGA CAGCCTTCAA
     601 CGGCTCTTAC CAGCCTAACT TCGATCACTG GACCGCTGAT CGTCACGGCG ATTTATGCCG
     661 CACATGGACG CGTTGCTGGC GTTTTTCCAT AGGCTCCGCC CCCCTGACGA GCATCACAAA
     721 CAAGTCAGAG GTGGCGAAAC CCGACAGGAC TATAAAGATA CCAGGCGTTT CCCCCTGGAA
     781 GCGCTCTCCT GTTCCGACCC TGCCGCTTAC CGGATACCTG TCCGCCTTTC TCCCTTCGGG
     841 CTTTCTCAAT GCTCACGCTG TAGGTATCTC AGTTCGGTGT AGGTCGTTCG CTCCAAGCTG
     901 ACGAACCCCC CGTTCAGCCC GACCGCTGCG CCTTATCCGG TAACTATCGT CTTGAGTCCA
     961 ACACGACTTA ACCGGGTTGG CATGGATTGT AGGCGCCGCC CTATACCTTG TCTGCCTCCC
    1021 GCGGTGCATG GAGCCGGGCC ACCTCGACCT GAATGGAAGC CGGCGGCACC TCGCTAACGG
    1081 CCAAGAATTG GAGCCAATCA ATTCTTGCGG AGAACTGTGA ATGCGCAAAC CAACCCTTGG
    1141 CCATCGCGTC CGCCATCTCC AGCAGCCGCA CGCGGCGCAT CTCGGGCAGC GTTGGGTCCT
    1201 GCGCATGATC GTGCT@@    AGCCTG     GAGGACCCGG CTAGGCTGGC GGGGTTGCCT
    1281 ATGAATCACC GATACGCGAG CGAACGTGAA GCGACTGCTG TGCAAAACGT TGCGACCTAA
    1341 ATGAATGGTC TTCGGTTTCC GTGTTTCGTA AAGTCTGGAA ACGCGGAAGT CAGCGCCCTG

     - Здесь мы можем видеть подлинную структуру небольшой части цепочки ДНК
динозавра,-  начал объяснять Ву.- Обратите внимание, что  последовательность
состоит из четырех основных соединений - аденина, тимина, гуанина, цитозина.
В этом  участке  ДНК, вероятно,  содержатся указания, как  создать  молекулы
белка,  например,  гормона  или фермента. Полная молекула  ДНК содержит  три
миллиона  таких  оснований. Если  каждую секунду  на  этом  экране в течение
восьми  часов в день  будет появляться новая  таблица, на  то, чтобы увидеть
полную цепочку ДНК у нас уйдет два года. Вот какие у нее размеры.
     -  Вот вам типичный пример,-  он  показал на экран,- поскольку  здесь в
строке 1201 цепочка содержит  ошибку. ДНК, которую  мы получаем, как правило
бывает в виде отдельных фрагментов или неполной. Поэтому мы начинаем с того,
что как бы чиним ее, вернее, этим занимается компьютер. Он перережет цепочку
ДНК,  используя так называемые рестрикционные ферменты.  Компьютер  выбирает
целую группу различных ферментов, которые и выполняют поставленную задачу.


      1 GCGTTGCTGGCGTTTTTCCATAGGCTCCGCCCCCCTGACGAGCATCACAAAAATCGACGC
     61 GCTGGCGAAACCGGACRGGACTATAAAGATACCAGCTTTCCCCCTGCAAGCTCCCTCGNN
     tp04
     121 TGTTCCGACCCTGCCGCTTACCGGATACCTGTCCCCCTTTCTCCCTTCGGGAAGCGTGGC
     181 TGCTCACGCTGTAGGTATCTCAGTTCGGTGTACGTCGTTCGCTCCAACCTGGGCTGTCTG
     BronUY
     241 CCGTTCAGCCCGACCGCTGCGCCTTATCCGGTAACTATCGTCTTGAGTCCAACCCGGTAA
     301 AGTAGGACAGGTGCCGGCAGCGCTCTGGGTCATTTTCGGCGACGACCCCTTTCGCTCGAG
     434Dnxl AoUBa
     361 ATCCGCCTGTCGCTTGCGGTATTCGGAATCTTCCACGCCCTCGCTCAAGCCTTCGTCACT
     421 CCAAACCTTTCGGCGAGAAGCAGGCCATTATCGCCGGCATGGCGGCCGACGCGCTGGGCT
     481 GCCGTTCGCGACGCGAGGCTGGATGGCCTTCCCCATTATGATTCTTCTCGCTTCCGGCGG
     541 CCCGCGTTGAGGCCATGCTGTCCAGGCAGGTAGATGACGACCATCAGGGACAGCCTTCAA
     601 CGGCTCTTACCACCCTAACTTCGATCACTGGACCGCTGATCGTCACGGCGATTTATCCCG
     Nsp04
     661 CACATGGACGCCTTGCTGGCGTTTTTCCATAGCCTCCGCCCCCCTCACGAGCATCACAAA
     721 CAAGTCAGAGGTGGCGAAACCCCACAGGACTATAAAGATACCACGCGTTTCCCCCTGGAA
     924Caolll DinoLdn
     781 GCGCTCCCTGTTCCGACCCTGCCGCTTACCGGATACCTGTCCGCCTTTCTCCTTCGGG
     841 CTTTCTCAATCCTCACGCTGTAGGTATCTCAGTTCGGTGTAGGTCGTTCCCTCCAAGCTG
     901 ACGAACCCCCGTTCAGCCCGACCCCTGCGCCTGTATCCGGTAACTATCGTCTTGAGTCCA
     961 ACACGACTTAACCGGGTTGGCATGGATTGTAGGCGCCGCCCTATACCTTGTCTGCCTCCC
    1021 GCGGTGCATCGAGCCGGGCCACCTCGACCTGAATGGAAGCCGGCGGCACCTCGCTAACGG
    1081 CCAAGAATTGGAGCCAATCAATTCTTGCGGAGAACTGTGAATGCGCAAACCAACCCTTGG
    1141 CCATCGCGTCCGCCATCTCCAGCAGCCGCACGCGGCGCATCTCGGGCAGCCTTGGGTCCT
    1416DnxTl SSpd4
    1201 GCCCATGATCGTGCTAGCCTGTCGITGAGGACCCGGCTACGCTGGCGGCGTTGCCTTACT
    1281 ATCAATCACCGATACGCGACCGAACGTGAACCGACTGCTGCTGCAAAACCTCTGCGACCT

     -  Перед  вами  тот  же   участок  цепочки.  Вы  видите  местоположение
рестрикционных ферментов.  На  строчке  1201  вы видите,  как  два  фермента
перерезали поврежденный участок с обеих сторон. Обычно компьютеры у нас сами
решают, какими  средствами они  воспользуются. С  другой  стороны, нам нужно
знать,   какие   пары  оснований  необходимо   вставить,   чтобы   исправить
повреждение.  Для  этого   мы  сопоставляем  разные   участки,   разрезанные
ферментами. Как, например, здесь.
     Сопоставление  последовательности   рестрикционных  ферментов  Код:  С=
сравнение Р=  развернутое сравнение П= подтверждение  сравнения 0= окончание
____________________________________________________________________________
Последовательность ь 1 1820 бит/сек

|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||

     ===============================       1      ==================       2
====================== 3
     =================== 4
     =========== 5

==================================== 6

Последовательность ь 2 1202 бит/сек


|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||

============================================= 7
     ============ 8 ========================== 9

     -  Теперь   мы  ищем   такой  участок   цепочки,   который  перекрывает
поврежденное  место. Так мы узнаем, чего там  не  хватает. Вы  увидите, что,
таким образом, мы  сможем исправить поврежденный участок. Темные  полосы  на
экране  -  это  ограниченные участки -  маленькие отрезки ДНК динозавра.  Мы
разрезали их с помощью ферментов  и  проанализировали. Теперь компьютер сое-
диняет  их  снова  путем  поиска  накладывающихся  участков  кода  ДНК.  Это
напоминает решение головоломки. Компьютер делает это очень быстро.



       1 GCGTTGCTGGCGTTTTTCCATAGGCTCCGCCCCCCTGACGAQCATCACAAAAATCGACGC
      61 GGTGGCGAAACCCGACRGGACTATAAAGATCCCAGGCQTTTCCCCCTGGAAQCTCCCTGC
     121 TQTTCCGACCCTGCCGCTTACCGGATACCTGTCCGCCTTTCTCCCTTCGGGAAGCGTGGC
     181 TGCTCACGCTGTAGGTATCTCAGTTCGGTGTAGGTCGTTCGCTCCAAGCTGGGCTGTGTG
     241 CCGTTCAGCCCGACCGCTGCGCCTTATCCQGTAACTATCGTCTTGAGTCCAACCCGGTAA
     301 AGTAGGACAGGTGCCGGCAGCGCTCTGGGTCATTTTCGGCGAGGACCGCTTTCGCTGGAG
     361 ATCGGCCTGTCGCTTGCGGTATTCGGAATCTTGCACGCCCTCGCTCAAGCCTTCGTCACT
     421 CCAAACGTTTCGGCGAGAAGCAGGCCATTATCGCCGGCATGGCGGCCGACGCGCTGGGCT
     481 GGCGTTCGCGACGCGAGGCTGGATGGCCTTCCCCATTATGATTCTTCTCGCTTCCGGCGG
     541 CCCGCGTTGAGGCCATGCTGTCCAGGCAGGTAGATGACGACCATCAGGGACAGCCTTCAA
     601 CGGCTCTTACCAGCCTAACTTCGATCACTGGACCGCTGATCGTCACGGCGATTTATGCCG
     661 CACATGGACGCGTTGCTGGCGTTTTTCCATAGGCTCCGCCCCCCTGACGAGCATCACAAA
     721 CAAGTCAGAGGTGGCGAAACCCGACAGGACTATAAAGATACCAGGCGTTTCCCCCTGGAA
     781 GCGCTCTCCTGTTCCGACCCTGCCGCTTACCGGATACCTGTCCGCCTTTCTCCCTTCGGG
     841 CTTTCTCAATGCTCACGCTGTAGGTATCTCAGTTCGGTGTAGGTCGTTCGCTCCAAGCTG
     901 ACGAACCCCCCGTTCAGCCCACCGCTGCGCCTTATCCGGTCAACTATCGTCTTGAGTCCA
     961 ACACGACTTAACCGGGTTGGCATGGATTGTAGGCGCCGCCCTATACCTTGTCTGCCTCCC
    1021 GCGGTGCATGGAGCCGGGCCACCTCGACCTGAATGGAAGCGCGCGGCACCTCGCTAACGG
    1081 CCAAGAATTGGAGCCAATCAATTCTTGCGGAGAACTGTGAATGCGCAAACCAACCCTTGG
    1141 CCATCGCGTCCGCCATCTCCAGCAGCCGCACGCGGCGCATCTCGGGCAGCGTTGGGTCCT
    1201 GCGCATGATCGTGCTCCTGTCGTTAGCCTGGAGGACCCGGCTAGGCTGGCGGGGTTGCCT
    1281 ATGAATCACCGATACGCGAGCGAACGTGAAGCGACTGCTGTGCAAAACGTTGCGACCTAA
    1341 ATGAATGGTCTTCGGTTTCCGTGTTTCGTAAAGTCTGGAAACGCGGAAGTCAGCGCCCTG


     - И  вот перед  вами  воссозданная компьютером цепочка  ДНК. На работу,
которую мы с  вами провели, в обычной лаборатории  ушли бы месяцы, а у нас -
секунды.
     - Значит, вы работаете с полной цепочкой ДНК? - поинтересовался Грант.
     -  Да нет,- сказал Ву.- Это невозможно. Мы добились  большого прогресса
по  сравнению  с  шестидесятыми.  Тогда на  дешифровку такого  кода у  целой
лаборатории  ушло  бы  четыре  года.  Теперь компьютеры делают это в течение
нескольких часов. Однако даже сейчас мы не можем развернуть всю цепочку.  Мы
исследуем  только  те  ее  участки,  которые  отличают  динозавра от  других
доисторических  животных или  не встречаются в  современных  молекулах  ДНК.
Межвидовое расхождение по нуклеотидам не  превышает нескольких процентов, но
все равно, чтобы их проанализировать нужно провести очень большую работу.

     Деннис Недри зевнул. Он давно уже понял, чем примерно должны заниматься
в "ИнДжин".  Несколько  лет  назад,  когда Недри наняли в "ИнДжин" для того,
чтобы  он  разработал системы  управления  Парком, он  удивился, увидев, что
согласно техническому  заданию  длина групп разрядов числовых  данных должна
достигать не менее З Х 10^9. Сначала Недри подумал, что тут какая-то ошибка,
и позвонил в Пало-Альто. Однако там  ему сказали, что требование правильное,
действительно, три миллиарда разрядов чисел.
     С большими  системами Недри  приходилось работать много  и  в  прошлом.
Профессиональный авторитет  он заработал, создавая межконтинентальные  линии
телефонной  связи  для транснациональных  корпораций.  Такие системы  обычно
требуют  несколько миллионов  записей. К подобной работе  он  привык.  Но  в
"ИнДжин"  хотели  создать  что-то немыслимо гигантское.  Не по- нимая в  чем
дело, Недри  поехал к Барни Феллоузу, который работал в компании "Симболикс"
в Кембридже.
     -  Послушай,  Барни,-  спросил он  своего приятеля,-  что это  за  база
данных, которая требует трех миллиардов записей?
     -  Напортачили, когда техзадание писали.- засмеялся Барни,- лишний ноль
вписали. А может, два.
     - Там все правильно, я проверял. Они хотят три миллиарда.
     -  Свихнулись,  наверное,- предположил Барни.- Она работать  не  будет.
Даже если у них самые быстрые процессоры и алгоритмы, то поиск данных займет
несколько дней. Или недель.
     - Это  я знаю,- отмахнулся Недри.-  Слава богу,  мне  хоть алгоритмы не
надо делать. Но меня только попросили разработать архивирование и память для
программы. И все-таки, для чего может служить такая база данных?
     - Бумагу о неразглашении подписывал? - спросил, нахмурившись, Барни.
     - Да,- ответил  Недри, большинство контрактов которого включали пункт о
неразглашении конфиденциальной информации.
     - Ты мне что-нибудь можешь про них рассказать?
     - Фирма занимается биотехнологией.
     - Биотехнологией,- протянул Барни.- Ну тогда все ясно.
     - Что?
     - Молекулы ДНК.
     - Да нет,- возразил Недри.- Кто за это возьмется.
     Он знал, что в биологии собирались начать целый проект в целях изучения
полной цепочки ДНК человека.  На такую работу  ушло бы  лет  десять.  В  ней
пришлось бы участвовать сотням ученым из лабораторий всего мира. Это было бы
грандиозной программой,  не  уступающей по масштабам Манхэттенскому проекту,
создавшему атомную бомбу.
     - У них частная компания,- добавил Недри.
     - С тремя миллиардами  разрядов чисел,- усмехнулся Барни.- Кроме ДНК, я
больше  ничего  не  могу  предположить.  А  может,  у  них  приступ научного
оптимизма?
     - Острый приступ,- поправил его Недри.
     - А может, они исследуют только участки цепочки ДНК, а  память  у них в
основном предусматривает произвольную выборку.
     Вот это уже было больше похоже на истину. Определенные способы поиска в
базе данных поглощают огромное количество памяти машины.
     - А ты не знаешь, кто писал им программу?
     - Нет,- ответил Недри.- Они там слова лишнего не говорят.
     - В общем, я думаю, что они занимаются ДНК,-  заключил  Барни.- Какая у
них там машина стоит?
     - "Супер-Экс-Эм-Пи".
     - "Экс-Эм-Пи"? Да еще "Супер"? Да это же несколько "Креев"!
     Вот это  да! - Барни нахмурился,  задумавшись.- Это  все, что ты можешь
мне рассказать?
     - Все,- ответил Недри,- извини.
     Он вернулся из Кембриджа и разработал систему управления Парком. У него
и  команды  программистов, которой он руководил,  на это  ушло  более  года.
Работать  было  особенно тяжело, потому  что заказчик  ни за  что  не  хотел
сообщить,  для  каких  целей  создаются  подсистемы.  Задания  ему  давались
примерно в следующей форме:
     "Разработайте такой-то блок для такой-то записи" или "Сделайте такой-то
блок  для  вывода данных на экран". В техническом задании он находил  только
параметры требуемой системы, но никаких сведений  о ее  использовании. Недри
работал чуть ли не вслепую.  И вот теперь, когда  система пришла в действие,
он не  удивился, что  в ней оказались  скрытые дефекты. Что они, собственно,
ожидали? Денниса вызвали сюда  в  панике, встревоженные  "его" дефектом. Как
они мне надоели, думал Недри.
     Он повернулся к присутствующим, услышав, как Грант спросил:
     - После  того  как компьютер проведет анализ  ДНК, как  вы узнаете  вид
животного?
     -  Мы  пользуемся  двумя   процедурами,-  ответил  Ву.-  Во-первых,  мы
составляем  филогенетические схемы. Как и все  остальное в организме - руки,
ноги  и  так  далее,  ДНК  постоянно  развивается.  Поэтому  мы можем  взять
неизвестную  нам часть цепочки ДНК и с помощью компьютера определить, правда
приблизительно,  ее место в  общеэволюционном процессе. Время на  это уйдет,
конечно, много, но ответ мы получим,
     - А какой второй способ?
     -  Нужно просто  вырастить  животное и  посмотреть кем  оно  окажется,-
ответил Ву, пожимая плечами.- Так мы обычно  и поступаем. Я вам покажу,  как
это делается.

     По мере того как экскурсия продолжалась, нетерпение Тима все возрастало
и  возрастало.  Технику  он любил,  но, несмотря  на  это,  ему  становилось
неинтересно.  Все  подошли  к  соседней  двери,  на  которой было  написано:
"Оплодотворение".  Сунув в щель карточку, доктор Ву открыл дверь и все вошли
в комнату.
     Тим  увидел  комнату,  похожую  на  прежнюю  где  также  у  микроскопов
склонились лаборанты.  Часть помещения  была  огорожена и  освещена голубыми
ультрафиолетовыми лампами. Доктор Ву объяснил, что их работа с ДНК остановки
деления клеток в  точно определенные  моменты  и  для этой  цели у них здесь
хранились самые сильнодействующие яды.
     -  Гелотоксины, производные колхицина, бета-алкалоиды,-  перечислял он,
показывая на  набор наполненных шприцев, установленных  под ультрафиолетовой
лампой.- Умертвляют все живое в течение секунды.
     Тиму, конечно же,  хотелось поподробнее узнать о ядах, однако доктор Ву
монотонно  рассказывал  о  том,  как  они   использовали   неоплодотворенную
яйцеклетку крокодила и заменяли ДНК.  Затем какие-то сложные вопросы задавал
профессор Грант. С одной  стороны  в комнате стояли большие баки, на которых
было написано: "Жидкий азот". Там также стояли большие, в человеческий рост,
морозильные  камеры. На полках  внутри них  хранились зародыши,  каждый  был
упакован в тонкую серебряную фольгу.
     Лекси   скучала.   Недри  откровенно  зевал.  И  даже  доктору  Сэттлер
становилось неинтересно. Тим устал от всех этих лабораторных сложностей. Ему
хотелось увидеть динозавров.

     На следующей двери было написано: "Инкубатор".
     - Там внутри  тепло и  сыро;-  предупредил доктор Ву.- Мы  поддерживаем
внутреннюю  температуру  на  уровне 37,2  градуса по  Цельсию, относительную
влажность  в  пределах  109  процентов. Мы  так  же  увеличиваем  содержание
кислорода в воздухе до 33 процентов.
     - Атмосфера юрского периода,- произнес Грант.
     - Верно. Во всяком  случае, мы  так полагаем.  Если  кто-нибудь  из вас
почувствует, что кружится голова, сразу же скажите мне.
     Доктор  Ву  сунул  карточку  в  щель,  и дверь  инкубатора  с  шипением
открылась.
     - Напоминаю,  внутри ни к чему не прикасаться. У некоторых яиц скорлупа
пропускает жир кожи пальцев. Будьте  осторожны  - на уровне головы все время
двигаются сенсорные датчики.
     Он открыл внутреннюю дверь, и они зашли в инкубатор. Тим увидел большое
просторное помещение.  На  длинных столах под мощными  инфракрасными лампами
лежали  яйца.   Их   бледные  очертания  были  размыты   какими-то  шипящими
стелющимися испарениями. Все яйца слегка покачивались.
     -  У рептилий  яйца  содержат  большое  количество желтка. Однако  воды
внутри почти нет.  Зародыш должен  втягивать  влагу внутрь из атмосферы. Для
этого мы создаем туман.
     Доктор Ву  объяснил, что на каждом  столе находится  до  ста пятидесяти
яиц. Он  показал новую партию яиц, полученных методом извлечения ДНК. Партии
обозначались номерами, указанными на каждом столе, например:
     "СТЕГ  -  458/2"  или "ТРИЦ -  390/4". Между столами по пояс  в  тумане
двигались  лаборанты.   Погружая   руки   в   испарения,  они   каждый   час
переворачивали яйца, одно за  другим, заодно измеряя  температуру  с помощью
термодатчиков.   За  происходящим   в  комнате  следили  подвешенные  сверху
телевизионные камеры и двигающиеся сенсорные датчики. Термодатчик прикасался
гибким  щупом к  каждому  яйцу,  раздавалось пиканье,  и датчик  отправлялся
дальше.
     -  В  нашем  инкубаторе  мы  произвели  уже более десятка  выводков.  В
результате мы располагаем  двумястами  тридцатью восемью живыми экземлярами.
Уровень  выживания  - в пределах четырех  десятых процента, и мы естественно
хотим его  повысить. Однако,  согласно данным, полученным из компьютера, нам
приходится   иметь  дело  почти   с  пятьюстами  переменными.  Сто  двадцать
переменных относятся  к окружающей среде,  еще двести действуют внутри яйца,
остальные относятся к собственно  генетическому материалу. Скорлупа  сделана
из пластмассы.  Зародыш мы помещаем внутрь механическим путем, а затем они у
нас здесь вызревают.
     - Как быстро вырастает динозавр?
     - Динозавры растут быстро, достигая полного роста  в  период от двух до
четырех  лет.  У  нас  в  Парке  уже  есть определенное количество  взрослых
экземпляров.
     - А что означают эти цифры?
     - Это коды, которыми  маркируем  различные партии по извлеченному  нами
ДНК. Первые четыре буквы - вид. Вот смотрите, "ТРИЦ" означает трицератопс, а
"СТЕГ" - стегозавр. И так далее.
     - А  что  на этом столе? - спросил Грант.  На  табличке  был  написано:
"хххх-0001/1". Внизу приписано от руки: "Предположительно келу".
     - Это новая  партия ДНК,-  пояснил Ву.- Что из этого вырастет, мы точно
не  знаем.  Когда делается  первое  извлечение,  какое  получится  животное,
неизвестно. Вы видите, что  тут написано "Предположительно келу", значит, по
всей  вероятности,  это  будет  келурозавр -  если  я  не  путаю,  небольшое
травоядное.  Очень трудно  запоминать  все  эти  имена. Уже  известно  около
трехсот видов динозавров.
     - Триста сорок семь,- уточнил Тим.
     - А кто-нибудь сейчас должен вылупиться? - улыбаясь, спросил Грант.
     - Сейчас  нет:  У  каждого животного  свой  период  инкубации. Однако в
среднем это  примерно месяца  два.  Мы  стараемся  сделать  так,  чтобы  они
появлялись все разом и  не осложняли работу  обслуживающему персоналу.  Итак
можно  представить себе, что здесь творится,  когда в течение двух-трех дней
на  свет  появляются  сто  пятьдесят  динозавров.  Ну,  конечно,  многие  не
выживают. Между прочим, эти келурозавры должны появиться со дня на день. Еще
вопросы будут? Нет? Тогда пойдемте в помещение для новорожденных.
     Это  была   круглая  белая  комната.  Тут  стояла  несколько  небольших
инкубаторов,  но в данный  момент ОРУ были пустыми.  По полу были разбросаны
половики и игрушки. На  полу спиной к  двери сидела молодая  женщина в белом
халате.
     - Ну, кто тут у нас сегодня? - спросил доктор Ву.
     - Да  так, ничего  особенного,-  ответила Кэти.- Только  один маленький
велоцираптор.
     - Ну-ка, давайте на него посмотрим. Женщина поднялась на ноги и  отошла
в сторону. Тим услышал, как Недри произнес:
     - На ящерицу похож.
     Маленький динозавр был не больше полуметра и размерами напоминал мелкую
обезьяну. Он был темно-желтого цвета с коричневыми полосами,  как  у  тигра.
Головой  и  длинной  мордой  он  походил  на ящерицу, однако,  в отличие  от
последней, уверенно стоял на  сильных задних  лапах, сохраняя равновесие при
помощи  толстого  прямого  хвоста.  Передними лапами,  которые  были  короче
задних, он шевелил  в воздухе. Велоцираптор  наклонил голову и уставился  на
склонившихся над ним гостей.
     - Велоцираптор,- тихо произнес Алан Грант.
     - Velociraptor mongoliensis,- добавил доктор Ву, кивая.- Хищник. Данный
экзепляр родился шесть недель назад.
     - Я совсем недавно  раскопал велоцираптора,- сообщил  Грант, нагибаясь,
чтобы  внимательно  рассмотреть   животное.   Тут  же   крохотный  динозавр,
подпрыгнув, перескочил через голову Гранта и очутился у Тима в руках.
     - Эй, поосторожней?
     - Детеныши у них прыгают,- сказал доктор Ву,-  кстати, и взрослые особи
тоже.
     Тиму удалось наконец одолеть велоцираптора. Он протянул его доктору Ву.
Детеныш весил немного, чуть больше полукилограмма. Кожа у него была теплой и
абсолютно сухой. Крохотная  головка оказалась  сантиметрах  в пяти-шести  от
лица Тима.  На него  уставились темные  глаза-бусинки. Взад и вперед мелькал
маленький раздвоенный язычок.
     - А он меня не укусит?
     - Нет. Он у нас дружелюбный.
     - Вы уверены? - озабоченно спросил Дженнаро.
     - Абсолютно,- успокоил его доктор Ву.- По крайней мере, не укусит, пока
маленький. У этих малышек нет никаких зубов, даже яичных.
     - Яичных? - спросил Недри.
     -  Да, яичных. Большинство  видов  динозавров  рождаются  с  небольшими
зубами - скорее даже маленькими  шипами на кончике носа, как у носорога. Они
нужны  им,  чтобы  вылупиться  из  яиц.   Велоцирапторы  -  исключение.  Они
расковыривают дырку в скорлупе с помощью своей заостренной мордочки, а затем
наши сотрудники уже помогают им выбраться наружу.
     - Значит, это вы им помогаете  выбраться наружу,-  заметил Грант, качая
головой.- А на воле?
     - На воле?
     - Ну да, на воле. Когда они рождаются  на воле,- объяснил Грант,- когда
они живут в своем гнезде.
     -  Нет,  это  невозможно,-  возразил  доктор  Ву.-  Ни  один  из  наших
экземпляров не способен  размножаться. Поэтому-то мы и создали, так сказать,
детский сад для динозавров. Только так можно восполнять поголовье динозавров
в Парке.
     - А почему они у вас не размножаются?
     -   Ну,  вы,  наверное,  и  сами   понимаете,  почему   они  не  должны
размножаться,-  начал объяснять доктор Ву.-  В особо  ответственных случаях,
вроде  нашего, мы всегда разрабатываем системы с многократной защитой,  даже
когда  это и не  нужно.  То есть мы всегда устанавливаем по крайней мере две
контрольные процедуры.  В нашем случае,  существуют два  независимых друг от
друга  фактора, благодаря которым животные не могут размножаться. Во-первых,
они стеризованы, так как мы облучаем их рентгеновскими лучами.
     - А второй фактор?
     -  Все экземпляры, находящиеся в Парке юрского периода,- самки,- сказал
доктор Ву с довольной улыбкой.
     - Я бы хотел, чтобы вы рассказали об этом поподробнее. Ведь насколько я
знаю,  стерилизация  при  помощи  облучения  не  гарантирует  положительного
результата.  Может  быть  неверно  выбрана  доза,  поток  лучей  может  быть
направлен не на тот орган животного...
     -  Все правильно,-  ответил доктор  Ву,- однако мы вполне уверены,  что
уничтожаем у них ткани яичников.
     - А  то, что они все  самки,-  не  унимался Малкольм,- это  кто- нибудь
проверяет? Иными  словами, кто-нибудь задирает им, так сказать,  юбки, чтобы
проверить? И вообще, как у них пол-то определяют?
     -  Половые органы  меняются от вида к  виду. У некоторых видов  половые
признаки различаются хорошо, у других  слабо. Однако, отвечая на ваш вопрос,
мы  знаем, что все наши  экземпляры самки  потому, что мы их такими делаем в
буквальном смысле  этого слова. Мы управляем их  набором  хромосом и  средой
обитания  зародыша внутри  яйца. С  точки зрения биотехнологии, легче  всего
выращивать  самок.  Вероятно,  вы  знаете,  что  любой  зародыш   изначально
наследует  женский генетический  код.  Иными  словами,  мы  все  зарождаемся
самками.  Для  того,  чтобы  развивающийся эмбрион  превратился в  самца не-
обходимо дополнительное воздействие, то есть, в ходе развития в определенный
момент должен появиться дополнительный гормон. Но  если этого не произойдет,
зародыш  разовьется  в самку. Поэтому  все наши  экземпляры  женского  пола.
Правда, к некоторым из  них  мы относимся как к самцам. Например,  когда  мы
говорим о тиранозавре рексе, мы  называет его "он". Но  на самом деле самцов
там нет, и уж поверьте мне, наши экземпляры не размножаются.

     Маленький  велоцираптор  обнюхал  Тима,  затем  потерся головой  о  шею
мальчика. Тим хихикнул.
     - Она хочет, чтобы все ее покормили,- пояснил доктор Ву.
     - А что она ест?
     - Мышей, Но она только что ела, поэтому сейчас мы ее кормить не будем.
     Маленький  велоцираптор  отпрянул, пристально посмотрел на Тима  и стал
перебирать передними лапами в воздухе.  Тим увидел,  что на  каждой  лапе  у
ящера  три пальца с маленьким коготком  на каждом.  Затем велоцираптор опять
уткнулся головой в шею Тиму.
     Подошел  Грант  и стал  пристально рассматривать  животное. Он потрогал
крохотную лапку и сказал Тиму.
     - Я возьму его, ладно?
     Мальчик передал велоцираптора в руки  палеонтолога. Перевернув животное
на спину,  Грант внимательно осмотрел  все его тело. Велоцираптор  при  этом
извивался, пытаясь  вырваться.  Затем  Грант высоко  подняв  динозавра, стал
смотреть на  него  в профиль,  не  обращая внимания  на пронзительные  крики
животного.
     - Не нравится,- заметил Реджис,- не любит, когда его от груди отрывают.
     Велоцираптор  продолжал кричать,  но Грант не обращал на  это внимания.
Сжав хвост, он пытался нащупать позвонки. Вмешался Реджис:
     - Доктор Грант, отпустите ее.
     - Я ей ничего не сделаю.
     - Послушайте, доктор Грант, эти  животные принадлежат к другому миру. В
те времена, когда  они жили, людей не было.  Некому было  брать  их на руки,
мять...
     - Во-первых, я ее не мну, а...
     - Доктор Грант, отпустите ее,- приказал Эд Реджис.
     - Послушайте...
     - Я сказал, отпустите.- В голосе Реджиса появилось раздражение.
     Грант  вернул  ящера   Тиму.  Животное  сразу  перестало  кричать.  Тим
чувствовал, как бьется маленькое сердце прижавшегося к груди динозавра.
     - Прошу  меня извинить, доктор Грант;- сказал Реджис уже спокойно,- эти
животные  в  детстве очень  нервные. Мы  уже  потеряли несколько экземпляров
из-за внезапного стресса,  который, по нашему мнению, был связан с гормонами
коры  надпочечников.   Иногда  смерть  у  них  наступает  за  какие-  нибудь
три-четыре минуты. Тим погладил велоцираптора по голове.
     -  Все нормально, приятель,-  сказал  он.- Все  будет  хорошо.-  Сердце
животного продолжало бешено биться.
     - Мы  считаем,  что к  нашим животным  необходимо  относиться как можно
более гуманно,- продолжал  Реджис.- Я обещаю,  что вам  будет  предоставлена
возможность провести тщательный осмотр.
     Однако Грант  не  унимался. Он подошел к Тиму, в  руках  которого лежал
динозавр, и, наклонив голову, стал осматривать животное.
     Велоцираптор внезапно открыл пасть, обнажая зубы, и угрожающе зашипел.
     - Великолепно,- сказал Грант.
     - А можно остаться и поиграть с ним? - спросил мальчик.
     - Только  не теперь,- ответил Эд Реджис, взглянув на часы.-  Сейчас три
часа и мы как раз успеем спокойно осмотреть Парк. Вы  увидите  динозавров  в
естественной среде обитания, которую мы для них создали.
     Тим отпустил велоцираптора. Тот поспешно побежал через комнату, схватил
зубами половик и потащил его в угол комнаты.


<ul><a name=27></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     Когда они возвращались в зал управления Парком, Малкольм спросил:
     - Что я еще хотел у вас  спросить, доктор  Ву. Сколько всего  видов вам
удалось воспроизвести?
     -  Точно не знаю,- ответил  Ву,- Но я думаю, на сегодняшний день  видов
пятнадцать. Правильно, Эд?
     - Да. Наверное, пятнадцать,- согласился Эд Реджис.
     - То есть  вы  не знаете  точно? - переспросил  Малкольм,  прикинувшись
удивленным.
     -  Я  перестал  считать,- ответил доктор  Ву,  улыбаясь,-  где-то после
первого  десятка.  Не  забывайте,  что  иногда нам кажется,  что мы  создали
"правильный"  экземпляр,  то  есть,  правильный  с  точки зрения ДНК.  Затем
экземпляр  развивается, и через  шесть месяцев внезапно становится ясно, что
нас постигла неудача.  Мы видим" что произошла ошибка - ген-переключатель не
сработал, и  нужный гормон не  пошел. Или же в процессе  развития экземпляра
происходит   какой-нибудь  другой  сбой.  В  таких  случаях  нам  приходится
поднимать,  так  сказать,  чертежи данного  экземпляра. - Он  улыбнулся.-  В
какой-то  момент я думал,  что  мы располагаем  более чем  двадцатью видами,
однако сейчас у нас осталось пятнадцать.
     -  А нет  ли  среди  них  такого  вида,  как...- Малкольм  повернулся к
Гранту,- Как он называется?
     - Прокомпсогнатус.- подсказал Грант.
     -  Вы делали  прокомпсогнатусов, или  как они там называются? - спросил
Малкольм.
     -  Конечно,-  быстро  ответил  доктор  Ву.-   Это   очень  своеобразные
экземпляры. И мы сделали их очень много, больше, чем других.
     - А почему?
     -  Понимаете, мы  хотим, чтобы  Парк  юрского  периода  был  как  можно
реальнее с точки зрения существовавших тогда природных условий, а санитарами
юрского периода и  были прокомпсогнатусы. Как сейчас  шакалы.  Поэтому  мы и
создали их, чтобы они нам тут все чистили.
     - То есть пожирали падаль?
     - Да, когда падаль появляется. Однако много падали  у нас не бывает. На
острове всего  около  двухсот  тридцати  особей,-  объяснял  доктор Ву.-  Мы
создавали их  не  столько из-за  проблемы  падали, сколько из-за  совершенно
другого вида отходов.
     - Какого вида?
     -  Видите  ли,- начал  доктор Ву,- у нас на острове живут очень крупные
травоядные  динозавры. Мы  специально старались  не выводить  самые  крупные
виды, и тем не менее у нас есть экземпляры,  вес которых превышает  тридцать
тонн.  А сколько у  нас животных, вес  которых составляет от пяти  до десяти
тонн. Тут возникает две проблемы. Во-первых, их  нужно  кормить, поэтому нам
приходится раз в  две недели  завозить на  остров специально  для  них корм.
Выращивать растительную  пищу для  таких животных на таком маленьком острове
просто невозможно. Вторая проблема  - это отходы их жизне- деятельности.  Не
знаю, видели ли вы когда-нибудь количество экскрементов, выделяемых слоном,-
продолжал Ву.- Но поверьте мне, оно довольно внушительно. Каждая такая кучка
размером с  добрый футбольный мяч, а теперь  представьте  помет бронтозавра,
который больше слона раз в десять. А  сколько такого добра  оставляет  после
себя целое  стадо  бронтозавров.  Более того,  не  забывайте, что чем больше
животное,  тем менее эффективно оно  переваривает пищу. Поэтому они выделяют
огромное количество экскрементов. К сожалению,  за шестьдесят миллионов лет,
прошедших с тех пор, как вымерли  динозавры, бактерии, которые разлагали  их
помет,  видимо,  так  же исчезли. Во  всяком случае, экскременты  ящеров  не
разлагаются очень долго.
     - Да, это серьезная проблема,- согласился Малкольм.
     -  Это  очень   серьезная  проблема,-  продолжал  доктор  Ву   даже  не
улыбнувшись.- Сколько  времени мы потратили,  чтобы  решить ее. Вы, конечно,
знаете, что в Африке  живет навозный жук, который поедает экскременты слона.
У  многих других  крупных животных существуют, как  сказать,  партнеры, цель
существования которых - убирать  за другими. В общем, прокомпсогнатусы вроде
бы будут поедать  экскременты крупных травоядных. Их собственные экскременты
быстро разлагаются с помощью существующих бактерий. Короче, если у нас будет
достаточно этих животных, наша проблема будет решена.
     - А сколько вы их уже сделали?
     -  Точную цифру  я  не помню,  но  собирались  мы сделать  пятьдесят. И
сделали,  или почти сделали. У нас их было три партии.  Мы  выпускали каждую
партию раз в полгода, пока не набралось нужного количества.
     -  Пятьдесят  экземпляров,-  проговорил   Малкольм.-   За  ними  всеми,
наверное, не уследишь.
     - Наш контрольный пост именно для этого и был создан. Там  вам покажут,
как это делается.
     -  В  этом  я  не  сомневаюсь,-  сказал  Малкольм.-  И  все-таки,  если
какой-нибудь из этих прокомпсогнатусов удрал.
     - Они не могут отсюда удрать.
     - Я знаю, но давайте просто предположим, что он удрал...
     - То  есть так, как удрало  животное, которое нашли на пляже? - перебил
его доктор  Ву, удивленно поднимая брови.- То,  которое укусило американскую
школьницу?
     - Допустим, да.
     - Я  не знаю, что  это был за животное,- сказал доктор Ву,- но  я знаю,
что оно  не из наших. Во-первых, у нас тут очень строгий контроль: компьютер
считает  животных каждые пять минут. Не  успеет оно  исчезнуть, как  мы  уже
знаем.
     - И это все?
     - Нет. До  материка отсюда более  ста шестидесяти километров. На катере
туда идти целый день, а оказавшись во внешнем мире, наши подопечные погибнут
в течение двенадцати часов,- сказал доктор Ву.
     - Откуда вы это знаете?
     - Потому что  именно я сделал  так, что  они должны погибать,-  ответил
доктор Ву, в голосе которого  появилось наконец раздражение.-  Вы знаете, не
такие уж мы здесь и дураки. Мы понимаем, что имеем дело  с доисто- рическими
животными. А они представляют собой частицу утраченной экологической системы
- сложного живого клубка исчезнувшего миллионы лет назад. В современном мире
нет хищников, которые бы им угрожали, нет ничего, что бы сдерживало их рост.
Нам не нужно,  чтобы они выживали в естественных условиях.  Поэтому я сделал
так,  что  их  жизнь  зависит  от  лизина.  Я вставил  им  специальный  ген,
изменивший один  из ферментов  белкового  обмена.  В результате  животные не
могут сами  производить  аминокислоту лизин.  Они могут получать  ее  только
извне. Если они не получат извне, то есть от нас, большую дозу лизина в виде
таблеток,  они  впадут в кому  через  двенадцать  часов,  а потом  погибнут.
Генетическая структура этих животных создана нами так, чтобы не позволить им
выжить в реальном мире. Они  могут жить  только в Парке юрского периода.  На
самом деле они совсем не свободны. Они наши пленники.

     - Это наш командный пост,- сказал Эд  Реджис - Теперь вы знаете, как мы
делаем животных,  и  хотите посмотреть как мы управляем жизнью  Парка, перед
тем как мы пойдем...
     Внезапно  он умолк.  За  толстой стеклянной стеной света  не было.  Все
мониторы были  отключены, за  исключением трех, на которых мелькали цифры, а
на одном стояло изображение большой лодки.
     -  В  чем дело?  -  пробормотал  Эд Реджис.-  А,  черт,  они же  сейчас
швартуются.
     - Швартуются?
     - Раз в две недели с материка приходит судно с припасами.  К сожалению,
на острове нет хорошей бухты. Нет даже более менее приличного причала. Очень
трудно  пришвартоваться,  когда  на  море  спокойно.  Минут  пять   придется
подождать.
     Он постучал по стеклу, но  находившиеся  внутри люди не обратили на это
внимания.
     - Ну что ж, будем ждать. Элли повернулась к доктору Ву:
     -  Вы  говорили,  что  у вас  бывают случаи,  когда созданный экземпляр
сначала развивается нормально, а потом вдруг оказывается, что он не отвечает
требованиям...
     -  Да,-  заговорил  доктор  Ву,-  боюсь,  что  это неизбежно. Мы  можем
воспроизвести ДНК, но при развитии экземпляра очень важен фактор правильного
расчета времени. Мы  не  можем знать,  что  процесс  развития идет  в нужном
направлении, пока своими глазами не увидим, что животное растет правильно.
     - А откуда вы знаете, что  оно растет правильно?  - вмешался Грант.- Вы
же не видели, как развивались их предки.
     - Да, я много  об этом думал,- усмехнулся доктор  Ву.- Мне кажется, что
тут мы имеем дело с парадоксами. В  конечном итоге, я надеюсь, палеонтологи,
например вы, сравнят наших животных с останками их  предков, чтобы проверить
правильность последовательности развития.
     - А  почему экземпляр велоцираптора, который мы только что  видели,  вы
назвали mongoliensis, - спросила Элли.
     - Название происходит  от места, где нашли янтарь,- пояснил доктор Ву.-
Его нашли в Китае.
     -  Любопытно,-  сказал Грант.- А я как  раз  раскапывал недавно детскую
особь. А у вас есть взрослые велоцирапторы?
     -  Есть,- ответил Эд Реджис  без  малейшего колебания.- Восемь взрослых
самок. Хищницы. Охотятся стаей.
     - А мы их увидим?
     -  Нет,- как-то смущенно  ответил доктор  Ву. Повисла  неловкая  пауза.
Доктор Ву посмотрел на Реджиса.
     -  Пока нет,- жизнерадостно сказал  Реджис.- Велоцирапторы  еще не были
введены нами в баланс фауны Парка. Мы держим их в специальном загоне.
     - Я могу их там увидеть? - спросил Грант.
     - Конечно можете.  Вообще-то, раз у нас есть время,- Реджис взглянул на
часы,- вы могли бы пойти посмотреть на них.
     - Да,- сказал Грант,- очень бы хотелось.
     - Обязательно надо посмотреть,- добавила Элли.
     - Я тоже хочу посмотреть,- взмолился Тим.
     - Тогда вам нужно обойти здание, миновать вспомогательные сооружения, а
там вы уже сами увидите загон. Держитесь подальше от  изгороди. А ты  хочешь
пойти? - обратился он к девочке.
     - Не-а,- ответила  Лекси, оценивающе оглядывая Реджиса.- А вы не хотите
поиграть со мной? В мяч?
     - Конечно,- сказал Эд Реджис.-  Пойдем спустимся вниз и  поиграем, пока
не открыли комнату.
     В сопровождении  Элли и Малкольма,  Грант обошел главное здание. Следом
за ними шел мальчик.  Грант любил детей. А как их можно не любить, когда они
так  непосредственно,  так   страстно   интересуются   динозаврами.   Гранту
приходилось видеть,  как в музеях дети стояли  с открытыми ртами,  взирая на
огромные скелеты, уходящие под самый потолок. Он часто спрашивал себя, поче-
му вымершие ящеры производят такое сильное впечатление на детей. Но потом он
понял,  что  дети  любят  динозавров  потому,  что  эти гигантские  создания
воплощают   в  себе  управляемую  силу  неограниченной   власти.   Динозавры
символизируют  родителей,  которых  дети  обожают,  но  боятся.  Дети  любят
динозавров точно так же, как они любят своих родителей.
     Грант  даже подозревал,  что по этой  же самой причине совсем маленьким
детям  удавалось запомнить имена динозавров. Он  неизменно поражался,  когда
какой-нибудь   трехлетний  карапуз  пищал:   "Стегозавры!   Стегозавры!"   В
произведении   таких  сложных  имен  скрывался  способ  обрести  власть  над
внушающими ужас гигантами, подчинить их своей воле.
     - Что ты знаешь о велоцирапторах? - спросил Грант у Тима из вежливости,
чтобы не молчать.
     -  Это  мелкие хищники,  которые как,  и дейнонихусы, охотятся  стаей,-
ответил Тим.
     - Правильно,- сказал  Грант.-  Правда, дейнонихусов стали только сейчас
относить к велоцирапторам.  А что касается  привычки охотиться стаей, то тут
прямых доказательств нет.  Такой вывод в свое время сделал?" благодаря чисто
внешним  факторам.  Велоцирапторы  - сильные  ящеры,  которые  очень  быстро
бегают, однако обладают сравнительно малым весом - в пределах от шестидесяти
до  восьмидесяти  килограммов. Мы предполагаем, что когда  они  охотились на
более крупных животных, то нападали всей стаей. Мы находили окаменелости,  в
которых  одно  крупное  животное  -  жертва  - соседствовало  с  несколькими
скелетами  велоцирапторов,  видимо, напавших  стаей.  У  велоцирапторов  был
достаточно большой мозг. Они были умнее большинства других динозавров.
     - А насколько умнее? - спросил Малкольм.
     -  Это будет зависеть от того,  кому из палеонтологов вы зададите  этот
вопрос,- ответил Грант.-  Когда мы пришли к мысли, что динозавры  могли быть
теплокровными,   некоторые  стали  предполагать,  что  они   были   вдобавок
достаточно умными. Однако точно этого никто не знает.
     Выйдя за пределы  территории, предназначенной  для  гостей  Парка,  они
вскоре услышали как  стучат генераторы и почувствовали слабый запах бензина.
Группа миновала  небольшую  пальмовую рощу, и  перед ними оказалось  большое
низкое строение из бетонных блоков  со стальной крышей. Шум доносился именно
оттуда. Они подошли ближе.
     - Должно быть, это стучит генератор,- предположила Элл и.
     - Огромный  генератор,  ничего  не скажешь,- с удивлением сказал Грант,
заглядывая внутрь.
     На  самом деле это  была  целая электростанция, которая уходила вниз на
два этажа. До  боли  яркие электрические лампочки  освещали воющие турбины и
бесчисленные трубы, уходящие в землю.
     - Для курорта это многовато,- сказал  Малкольм.-  Здесь тока  на  целый
город хватит.
     - Может, это все для компьютеров нужно?
     - Может быть.
     Грант вдруг  услышал  блеяние. Пройдя несколько  метров,  он  подошел к
загону, в котором находилось пятьдесят-шестьдесят коз.
     - А это зачем? - спросила Элли.
     - Понятия не имею.
     - Наверное, они их динозаврам скармливают,- предположил Малкольм.
     Группа  пошла  дальше  по  тропинке,  ведущей через  густые  бамбуковые
заросли. Наконец они  вышли к двойной  ограде из стальной сетки. Поверху, на
высоте четырех  метров,  проходила свернутая  спиралями  колючая  проволока.
Около внешней ограды был слышен гул - так гудит электрический ток.
     Грант заметил,  что за оградой растут густые заросли крупных, метра под
два, папоротников. Он услышал  какое-то гнусавое  похрапывание,  затем звуки
тяжелых шагов, приближающихся к ним. Потом все стихло.
     - Я ничего не вижу,- прошептал Тим.
     - Тс-с...
     Грант  ждал. Прошло  несколько  секунд. В  воздухе звенели мухи. Однако
видно ничего не было.
     Элли дотронулась до его плеча и показала рукой на папоротники.
     Грант увидел, что среди плетей виднеется  голова животного. Голова была
неподвижна,  большая  часть  ее была  скрыта листьями  папоротников. На  них
холодно смотрели два болыших темных глаза.
     Длина головы достигала  полуметра с лишним. От острой морды длинный ряд
зубов уходил  назад  к  слуховому проходу, ушной  раковины у  ящера не было.
Головой  животное  напоминало большую  ящерицу  или  даже  крокодила.  Глаза
смотрели  не мигая,  животное не двигалось.  Кожа  была голая,  блестящая, с
рисунком, напоминающим  брусчатку. Окрас у  животного был такой  же, как и у
детеныша, которого они видели раньше - желто-коричневый с темновато-красными
полосами как и тигра.
     Грант  видел, как очень медленно  показалась лапа  и  раздвинула  плети
папоротника,  закрывающие морду животного. Лапа была сильная, мускулистая, с
тремя ловко двигающимися пальцами, которые заканчивались изогнутыми когтями.
     Гранту вдруг стало холодно и он подумал: - Оно выслеживает нас.
     Для  человека,  как  и для любого  млекопитающего, в охотничьей повадке
рептилий была неподдающаяся описанию враждебность.  Неудивительно,  что люди
относятся  к   рептилиям  с  каким-то   омерзением.  Чуждым   было   все   -
неподвижность,  холодность, даже то, как  они двигались.  Оказаться рядом  с
крокодилом  или  какой-нибудь крупной  рептилией  означало  вдруг  вспомнить
другую жизнь, другой, исчезнувший мир. Конечно,  это животное  не знало, что
его заметили, что оно...
     Нападение произошло стремительно,  одновременно слева и справа. Хищники
преодолели  десять  метров,  которые  отделяли их  от изгороди,  с  пугающей
быстротой. В  глазах Гранта мелькнувшим пятном  слились могучие двухметровые
тела, прямые  хвосты, когтистые  лапы,  раскрытые пасти,  усеянные неровными
зубами.
     Рыча,  ящеры  неслись вперед, затем  рванулись вверх  в  прыжке.  Грант
увидел  огромные  когти на  задних лапах,  напоминающие  кинжалы.  Затем они
наткнулись на изгородь, и  в  воздухе  одновременно брызнули два снопа белых
искр.
     Злобно  шипя,  велоцирапторы   шлепнулись  на  землю.  Изумленные  люди
ринулись  к изгороди.  И только тогда  вперед бросился  третий ящер. Прыгнув
вперед, он врезался в ограду грудью. Тим вскрикнул от ужаса, когда перед ним
коротко  вспыхнул яркий  свет, осыпая  его  дождем  искр.  Раздалось  глухое
рычание,  переходящее  в шипение, столь характерное  для  рептилий,  и ящеры
исчезли в зарослях папоротника, оставив в воздухе слабый  запах разложения и
облачко едкого дыма.
     - Вот дьявол,- проговорил Тим.
     - Вот это скорость,- прошептала Элли.
     -  Охотятся  стаей,- сказал Грант  в каком-то восторженном оцепенении.-
Они инстинктивно подстерегают добычу в засаде. Удивительно...
     - Я бы их особенно умными не назвал,- заметил Малкольм.
     По  ту сторону ограды, в зарослях пальм, они  услышали  храп. Из листвы
медленно показались несколько  голов ящеров.  Грант стал  считать...  три...
четыре... пять... Ящеры холодно, не отрываясь наблюдали за людьми.
     К Гранту подбежал чернокожий человек в комбинезоне.
     - С вами все в порядке?
     - Все нормально,- успокоил его Грант.
     - Сработала сигнализация,- сообщил человек и посмотрел  на сетку ограды
- помятую и почерневшую.- Они что, напали на вас?
     - Их было трое. Человек кивнул головой:
     -  Они  это  постоянно...  Бросаются  на ограду, получают разряд...  Но
выводов не делают.
     - Что же они у вас такие глупые? - пошутил Мал-кольм.
     Чернокожий помолчал, потом прищурившись от солнца, произнес:

     - Скажите спасибо ограде, сеньор,- и отвернулся.
     Все нападение ящеров, от самого начала до конца не заняло шести секунд.
Грант  все  еще  пытался  осознать  происшедшее.  Хищники  напали  на них  с
поразительной скоростью - они двигались так, что их не было даже видно.
     - Да, бегают они быстро,- сказал Малкольм, возвращаясь назад.
     -  Это верно,-  отозвался Грант,-  быстрее любой  современной рептилии.
Крокодил-самец может передвигаться очень быстро, но только на очень короткие
расстояния  -  метра  на  два-три, не  дальше.  Огромные  ящерицы,  например
полутораметровый  дракон Комодо,  встречающийся в Индонезии, могут бежать со
скоростью  сорок  восемь  километров в  час  и легко  догонять человека. Они
постоянно нападают на людей, убивают их. Так вот,  я  думаю, что они  бегают
раза в два быстрее.
     - Скорость гепарда,- согласился Малкольм.- Около ста километров в час.
     - Точно.
     -  Но  обратите   внимание,  как  они  срываются  с  места,-  продолжал
Малкольм.- Как птицы.
     - Да.
     В   современном  мире   только  очень  небольшие  млекопитающие,  вроде
мангусты,  которая  может  нападать  на  кобру,  обладает  такой  скоростью.
Небольшие млекопитающие  и  птицы.  Например,  птица-секретарь,  обитающая в
Африке  и питающаяся  змеями,  или  казуар.  Действительно,  эта похожая  на
страуса птица, живущая на Новой Гвинее и обладающая мощными лапами с острыми
когтями, когда-то  поразила Гранта  точно  такой  же  зловещей, смертоносной
стремительностью движений, как и сейчас велоцираптор,
     - Значит, эти велоцирапторы внешне похожи на рептилий. Но двигаются они
как птицы - такая же скорость, такая  же хитрость хищной птицы. Правильно? -
спросил Малкольм.
     - Да,-  ответил  Грант.-  Я  бы  сказал,  что  они  представляют  собой
комбинацию признаков рептилий и птиц.
     - Вас это удивляет?
     - Не очень,- ответил Грант.- Примерно к такому выводу уже давно  пришли
палеонтологи.
     Когда  между двадцатыми и тридцатыми  годами прошлого столетия  впервые
нашли кости гигантских ящеров, ученые считали своим  долгом  найти их прямых
потомков среди  существующих видов. Тогда считалось,  что полностью вымерших
животных  не существует, так как  Бог не  может позволить  исчезнуть с  лица
земли ни одному из своих творений.
     Со временем  от  этого заблуждения отказались, и  стало ясно, что кости
принадлежат действительно вымершим животным. Но каким?
     В  1842  году Ричард  Оуэн,  тогда ведущий английский  анатом назвал их
"Диносауриа", что  в переводе  с  латыни  означает  "грозные ящерицы".  Оуэн
допускал,  что динозавры сочетали в  себе черты ящериц, крокодилов и птиц. В
частности, бедренная часть задних лап динозавров была такой  же, как у птиц,
а  не  у  ящериц.  И  в отличие  от  последних многие  виды динозавров  были
прямоходящими. По  представлению Оуэна,  динозавры были быстрыми, подвижными
животными,  и  такую  точку   зрения  другие   ученые  разделяли  в  течение
последующих сорока лет.
     Однако  затем  были  найдены  останки  действительно  огромных  ящеров,
весивших  при жизни не  менее сотни  тонн, и ученые изменили представление о
динозаврах   в  пользу  туповатых,   медлительных  гигантов,  обреченных  на
вымирание.  Так,  на смену  образу  стремительных  птиц надолго пришел образ
неповоротливых рептилий. И только в последние годы среди некоторых ученых, к
которым   принадлежал  Грант,  наметилось  возвращение   к  концепции  более
подвижных динозавров.  В ученых кругах, занимающихся  изучением  динозавров,
Грант слыл радикалом.  Однако  теперь  он  видел, что  даже  его собственные
концепции  не  отражали  повадок  этих  огромных,  стремительно  двигающихся
существ.
     -  Так  вот,  что  я  хотел  спросить,- продолжал Малкольм.-  Насколько
убедительно они для вас выглядели? Это на самом деле динозавры?
     - Думаю, да.
     - А это скоординированное нападение...
     - Можно было ожидать,- ответил Грант.- Согласно находкам палеонтологов,
стаи велоцирапторов  могли успешно нападать на таких крупных динозавров, как
тенонтозавр, весивший четыреста килограммов и бегавший  со скоростью лошади.
Для этого от хищников явно требовались скоординированные действия.
     - Как они их добивались, не имея языка?
     -  Ну для  коллективной  охоты  язык не  нужен,- отозвалась Элли. - Как
шимпанзе охотятся? Группа шимпанзе преследует обезьяну и убивает ее. Общение
во время охоты при помощи глаз.
     - А эти динозавры действительно нападали на нас?
     - Да.
     - Значит, если  бы  они смогли,  они  бы убили нас  и  съели? - спросил
Малкольм.
     - Думаю, что да.
     - Я почему спрашиваю,-  продолжал Малкольм,- мне когда-то говорили, что
крупные  хищники,  такие,  как  львы  и  тигры,  не  являются  прирожденными
людоедами. Верно? Такие животные в процессе  своей  жизни должны узнать, что
людей убивать легко. И только после этого они становятся людоедами.
     - Да, думаю, что это правда,- согласился Грант.
     - А эти динозавры должны быть еще менее расположены нападать  на людей,
чем львы и тигры. Ведь они родом из того времени, когда людей,  да  и других
млекопитающих просто не существовало. Бог  его знает,  что они думают, когда
видят нас. А  вот о чем я  думаю: а может они узнали в процессе своей жизни,
что человека убить нетрудно?
     Они продолжали идти молча.
     - Как  бы там ни было,- сказал наконец Малкольм,- мне очень хочется как
можно скорее посмотреть на центр управления Парком.


<ul><a name=28></a><h2>ВЕРСИЯ 4.4</h2></ul>

     - У тебя не возникло каких-нибудь проблем с  группой? - поинтересовался
Хэммонд.
     - Нет,- покачал головой Генри Ву.- Никаких проблем не было.
     - Они приняли твои объяснения?
     - А почему бы и нет? - пожал плечами Ву.- В общих чертах ведь все ясно.
Сложности  возникают  только в  деталях. И именно о них я и  хотел сегодня с
вами поговорить. Можете расценивать это как чисто эстетический вопрос.
     Джон Хэммонд наморщил нос, словно уловив какой-то неприятный запах.
     -  Чисто  эстетический?  -  переспросил  он.  Они   стояли  в  гостиной
элегантного домика  Хэммонда, расположенного в тени пальм в  северной  части
Парка.  В  комнате было свежо и уютно, полдюжины мониторов позволяли следить
за  животными  в  Парке. Папка с надписью "Развитие  животных: версия  4:4",
которую принес с собой Ву, лежала на журнальном столике.
     Хэммонд  смотрел на него по-отечески  терпеливо.  Тридцатитрехлетний Ву
вдруг как-то  особенно остро ощутил, что он всю свою профессиональную  жизнь
проработал  рядом  с  Хэммондом,  который нанял  его сразу  после  окончания
аспирантуры.
     - Нет,  конечно, у меня  есть не только эстетические, но и практические
соображения,- продолжал Ву.- Мне кажется, что вы все-таки  должны учесть мои
рекомендации относительно второй фразы. Нам следует перейти к версии 4:4.
     - Ты не хочешь заменить всех имеющихся животных? - поразился Хэммонд.
     - Да, хочу.
     - Но почему? Что в них плохого?
     - Ничего,- сказал  Ву,- если не  считать того, что они самые  настоящие
динозавры.
     - Так мне  именно  это  и нужно, Генри,- улыбнулся Хэммонд.-  И ты  мои
пожелания выполнил.
     - Я знаю,- вздохнул Ву.- Но понимаете... Он  замялся.  Ну как объяснить
это Хэммонду?  Он фактически ни разу не  был на острове. А Ву хотел обратить
его внимание на очень неординарные обстоятельства.
     - Понимаете,- продолжал он,- сейчас, в настоящий момент, почти никто не
видел живого динозавра. Никому не известно, как они на самом деле выглядят.
     - Да...
     -  Мы  с вами  получили настоящих динозавров,-  Ву  указал  на экраны в
комнате,-  но  по ряду параметров результат меня не удовлетворяет. Они у нас
какие-то неубедительные. Я бы мог их усовершенствовать.
     - В каком смысле?
     -  Во-первых, они слишком быстро двигаются,- ответил  Ву.- Людям  может
показаться  странным   проворство   таких  гигантских  животных.  Я   боюсь,
посетители решат,  что  это  похоже на  кино, которое  крутят  с  повышенной
скоростью.
     - Но, Генри, это же настоящие динозавры! Ты сам говорил...
     - Да, конечно,- вздохнул  Ву.- Но нам нетрудно вывести  и других, более
домашних... они и двигаться будут помедленней.
     - Более  домашних? -  фыркнул Хэммонд.-  Домашние  динозавры  никому не
нужны, Генри. Людям хочется увидеть настоящих динозавров!
     -  Как раз об этом я и  собирался с вами поговорить,- сказал  Ву.- Я не
думаю, что им действительно хочется увидеть настоящих динозавров. Они хотят,
чтобы динозавры оправдали их ожидания, а это совсем другое дело.
     Хэммонд нахмурился:
     -   Вы  же  сами  говорили,  Джон:  это  развлекательное  предприятие,-
продолжал  убеждать  его  Ву.-  А  развлечения  не  имеют  ничего  общего  с
реальностью. Развлечение - прямая противоположность реальному миру.  Хэммонд
вздохнул:
     - Да ладно тебе. Генри!  Мы  что, устроим сейчас очередную дискуссию на
отвлеченные темы? Ты же знаешь, я  не люблю усложнять...  Динозавры, которых
мы вывели, реальны и...
     - Реальны,  да  не совсем,- возразил Ву.  Расхаживая взад  и вперед  по
комнате, он  указал на экраны  мониторов.-  Мне  кажется, мы  не должны себя
обманывать. Мы  здесь  не  воскресили  прошлое. Оно  ушло  безвозвратно.  Мы
занимались тем, что воссоздали, реконструировали прошлое... по крайней мере,
какой-то  его вариант. И я хочу  вас убедить в том, что мы можем сделать его
еще лучше.
     - Лучше, чем оно было в реальности?
     - А почему бы и  нет? - сказал Ву.- В  конце концов,  эти  животные уже
модифицированы.  Мы  ввели   им   специальные  гены,  чтобы  их  можно  было
запатентовать. И, кроме  того, сделали  ящеров лизин-зависимыми. Да и к тому
же всеми силами попытались ускорить их рост и взросление.
     Хэммонд передернул плечами.
     -  Это  было  неизбежно. Мы не хотели ждать.  У нас  есть  инвесторы, с
которыми надо считаться.
     - Безусловно. Но почему мы должны останавливаться на полпути? Почему бы
нам не пойти дальше и не  создать такого динозавра, какого  бы нам  хотелось
видеть? Пусть это будет  новая версия: более медлительный,  более  послушный
ящер.
     Хэммонд нахмурился:
     - Но тогда динозавры не будут настоящими.
     - А  они и сейчас ненастоящие,- сказал Ву.- Именно это  я и пытаюсь вам
объяснить. Здесь этим и не пахнет.
     Ву беспомощно пожал плечами. Он видел, что ему никак не удается пробить
стену непонимания.  Хэммонд никогда не вникал в тонкости, а в них-то и  была
вся  суть!  Как  втолковать  Хэммонду, что  в ДНК  были  разрывы,  выпадение
фрагментов,  нарушение  последовательности и  их нужно  было  заполнить?  Ву
старался  действовать  как можно  точнее, но в некоторых случаях  все  равно
приходилось   двигаться   вслепую.   ДНК   динозавров   напоминала   старую,
подретушированную фотографию:  в принципе все то же, что  и в оригинале,  но
кое-какие детали восстановлены и оттенены, а в результате...
     - Ладно, Генри,- Хэммонд  положил Ву  руку на  плечо.- Не обижайся, но,
по-моему,  у тебя мандраж. Ты столько времени напряженно работал  и проделал
чертову уйму работы - чертову уйму! - и наконец настала пора показать людям,
что тебе  удалось  сделать.  Вполне  понятно, что  ты  нервничаешь.  И  тебя
посещают  некоторые  сомнения.  Но  я   убежден.  Генри,  мир  будет  вполне
удовлетворен. Вполне!
     Хэммонд говорил и одновременно увлекал его к двери.
     - Но, Джон! - воскликнул Ву.- Вспомните, как  мы  в восемьдесят седьмом
году начали разрабатывать  систему содержания животных! Тогда у нас  еще  не
было  подросших ящеров, и приходилось предугадывать, что нам понадобится. Мы
заказали  большие электрошокеры, зарешеченные автомобили,  ружья, стреляющие
металлической  сеткой,  по которой  проходит ток  высокого  напряжения.  Все
готовилось  специально по  нашему заказу.  Теперь  у  нас  есть  целая  куча
приспособлений, но все они  оказались слишком нерасторопными по  сравнению с
этими зверюгами. Нам надо исправить ситуацию. Вам известно, что Малдун хочет
заполучить военное снаряжение:
     управляемые ракеты и лазерные прицелы?
     - Не впутывай сюда Малдуна,- сказал Хэммонд.- Я совершенно не волнуюсь.
Это ведь просто зоопарк, Генри.
     Зазвонил телефон, и Хэммонд снял трубку. Ву отчаянно пытался придумать,
как бы  убедить босса. Но все дело было в том, что по прошествии пяти долгих
лет создание Парка  юрского  периода близилось  к  своему  завершению и Джон
Хэммонд больше не желал слушать своего подчиненного.

     А ведь было  время, когда Хэммонд слушал Ву очень внимательно. Особенно
в  самом начале их совместной  деятельности. Генри Ву,  двадцативосьмилетный
аспирант, работал тогда  над диссертацией в Стэнфорде, в лаборатории Нормана
Эфертона.
     Смерть Эфертона повергла всех в смятение и в траур:
     никто не  знал,  как  будет  теперь  обстоять  дело  с  субсидированием
докторских  программ.  Все повисло в воздухе, и  люди  очень беспокоились за
свою профессиональную судьбу.
     Через две недели после похорон Джон Хэммонд пришел к Ву. В  лаборатории
все знали,  что Эфертон был как-то  связан с  Хэммондом, однако  подробности
никому  не были известны. И вдруг Хэммонд обратился к Ву  с такой  прямотой,
которую Ву не мог забыть.
     - Норман мне всегда говорил,  что  вы  лучший  генетик в  лаборатории,-
заявил Хэммонд.- И каковы теперь ваши планы?
     - Не знаю. Продолжать исследования...
     - Вы хотели бы получить работу в университете?
     - Да-
     -  Напрасно,- торопливо  проговорил Хэммонд.- По крайней мере,  если вы
цените свой талант. Ву удивленно заморгал.
     - Но почему?
     -  Давайте  смотреть  фактам  в  лицо,-  принялся  объяснять  Хэммонд.-
Университеты  больше  не являются интеллектуальными  центрами  нашей страны.
Сама эта  идея абсурдна!  Университеты  -  это ведь тихая заводь.  Да-да, не
делайте  удивленные глаза. Я не  говорю  ничего такого, что вам не  было  бы
известно. Со второй мировой войны все действительно важные открытия  выходят
из  частных  лабораторий. Лазер,  транзистор, вакцина  против  полиомиелита,
микросхемы,  голография,  персональные компьютеры,  томографы,  работающие с
магнитным  резонансом  или с рентгеновским излучением,-  этот  список  можно
продолжать и продолжать. В университетах подобных открытий сейчас просто  не
делают.  Не  делают  уже лет  сорок!  Если  вы хотите заниматься  серьезными
исследованиями в  области компьютерной  техники или генетики,  вы  не должны
идти в университет. Бог с вами! Какой университет?!
     Ву буквально лишился дара речи.
     -  Боже правый,- продолжал  Хэммонд,- сколько вам  придется  преодолеть
трудностей  прежде,  чем  начать  новый  проект.  Сколько  заполнить  анкет,
получить подписей,  сколько  написать  запросов  на  гранты!  А  управляющие
комитеты?! А руководители отделов?! А  финансовые комиссии универстета?! Где
взять лишнюю рабочую комнату? Как раздобыть дополнительных ассистентов, если
они вам  понадобятся?  Сколько все это  займет времени?  Блестящий ученый не
может тратить  свое драгоценное время на  всякие дурацкие анкеты и комитеты.
Жизнь слишком коротка,  а ДНК, наоборот, длинна. Вы же хотите  оставить свой
след в науке?  Если вы хотите сделать что-нибудь стоящее, держитесь подальше
от университетов.
     В те дни  Ву  отчаянно желал оставить след в науке. Поэтому он трепетно
внимал каждому слову Джона Хэммонда.
     - Я говорю  о работе,- по-прежнему  наседал на Ву Хэммонд.- О настоящем
деле. Что нужно ученому  для  успешной работы?  Ему нужны время  и деньги. Я
предлагаю вам пятилетний контракт и финансирование  порядка десяти миллионов
долларов  в  год.  Пятьдесят миллионов долларов, причем никто  не  будет вам
указывать,  как  их тратить. Вы сами  будете это решать. А  все  остальные -
прочь с дороги!
     Это было так потрясающе, что казалось сказкой. Ву  долго молчал.  Потом
наконец спросил:
     - В обмен на что?
     -  На то, что вы  совершите прорыв  в невозможное,- ответил Хэммонд.- И
попытаетесь сделать то, что, скорее всего, сделать невозможно.
     - АО чем идет речь?
     - Я  не  могу сообщить  вам  подробностей, но в  принципе  речь  идет о
клонировании рептилий.
     - Я  не считаю  это невозможным,-  сказал Ву.- С рептилиями  иметь дело
проще, чем  с  млекопитающими. Клонирование  займет,  очевидно, лет десять -
пятнадцать, не больше, если учесть, что генетика постоянно развивается.
     - У меня всего пять лет,- сказал Хэммонд.-  И куча денег, которые я дам
тому, кто попытается совершить этот прорыв сейчас.
     - А результаты работы можно будет опубликовать?
     - В конечном итоге да.
     - Но не сразу?
     - Нет.
     - Однако в конечном итоге да? - еще раз уточнил Ву, явно упирая на этот
пункт. Хэммонд рассмеялся.
     -  Не  беспокойтесь. Если  исследования  увенчаются  успехом,  весь мир
узнает о том, что вы сделали. Это я вам обещаю.
     И вот теперь, похоже, мир действительно узнает,- подумал Ву.
     Пять  лет  напряженных,  нечеловеческих  усилий  -  и  через  год  Парк
откроется  для публики. Разумеется, не все за эти годы было так, как  обещал
Хэммонд. В ряде случаев Ву указывали,  как ему следует поступить, и порой на
него оказывалось  ужасное  давление.  Да  и  направление работы  изменилось:
теперь речь шла не о клонировании рептилий, а о клонировании птиц (поскольку
стало уже понятно,  что динозавры  очень близки  к  птицам). Что было совсем
другой задачей.  Гораздо более трудной.  Вдобавок  в  последние  два года Ву
пришлось  в  основном  выполнять  роль  администратора,  контролируя  работу
исследователей  и  работая  с  банком  данных  о генных последовательностях.
Административную работу Ву не любил. И вовсе не стремился к ней.
     Однако в конце концов усилия Ву увенчались успехом. Он  сделал то, что,
по  всеобщему мнению, сделать было невозможно...  по крайней мере, за  такое
короткое время. И Генри Ву считал, что опыт  и достижения дают ему  какое-то
право  голоса.  Но  вместо  этого его  влияние  уменьшалось с  каждым  днем.
Динозавры уже  существовали. Техника их получения была отработана настолько,
что  стала рутиной. Методика была  доведена до  совершенства. И Джон Хэммонд
больше не нуждался в услугах Генри Ву.
     - Это  было бы прекрасно,-  произнес в телефонную трубку Хэммонд. Потом
немного послушал, что  ему говорят в ответ, и  улыбнулся,  посмотрев на Ву -
Прекрасно. Да-да. Прекрасно. Хэммонд повесил трубку.
     - На чем мы остановились. Генри?
     - Мы говорили о второй фазе,- напомнил Ву
     - Ах, да... Но мы же это уже обсуждали. Генри...
     - Я знаю, но вы не осознаете...
     - Извини меня. Генри,- перебил его Хэммонд, в голосе которого зазвучали
нетерпеливые нотки.- Я  все  осознаю. И  я буду  с тобой откровенен.  Генри.
По-моему, у  нас  нет  никаких оснований  для того, чтобы пытаться  улучшить
реальность.  Каждое изменение в  геноме /Совокупность генов,  содержащихся в
гаплоидном (одинарном) наборе хромосом данного организма/  было вызвано либо
необходимостью,  либо  какими-нибудь юридическими требованиями. В дальнейшем
мы  можем  производить  измерения, чтобы  повысить  устойчивость животных  к
болезням  или  в других целях. Но  я не  думаю,  что  мы  должны  стремиться
улучшить реальность просто  потому,  что так  вроде бы будет  лучше. У нас в
Парке обитают настоящие динозавры. Это именно то,  что люди хотят увидеть. И
они должны их увидеть! Это наш долг, Генри. Так будет честно. Генри.
     По-прежнему улыбаясь, Хэммонд открыл перед Ву  дверь, давая понять, что
пора уходить.


<ul><a name=29></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     Раздосадованный  Грант посмотрел на экраны мониторов в темном помещении
центрального поста. Грант  не любил компьютеры. Он знал, что это старомодно,
современный  исследователь  должен  рассуждать   по-другому,  но  ему   было
наплевать. Кое-кто  из  парней,  работавших  на  него, обожал  компьютеры  и
общался  с ними на равных, как  с людьми. Грант  же ничего подобного не чув-
ствовал.   Компьютеры   всегда  казались   ему  чем-то  совершенно  чуждыми,
загадочными, таинственными  машинами.  Даже  фундаментальное  различие между
операционной  системой  и  прикладной программой приводило его  в смятение и
отчаяние, он словно попадал в чужую страну, в географии которой  он никак не
мог разобраться. Однако Дженнаро, замечал Грант, не ощущал дискомфорта, да и
Малкольм чувствовал себя в своей стихии, работая на компьютере; он посапывал
носом, словно ищейка, взявшая след.
     - Интересуетесь системой контроля? - спросил, поворачиваясь  в  кресле,
дежуривший на центральном посту Джон Арнольд.
     Главный  инженер был худым, нервным  мужчиной  лет сорока пяти, который
непрерывно курил одну сигарету за другой. Он покосился на коллег, сидевших в
комнате.
     - У нас невероятно надежная система контроля,- заявил Арнольд и закурил
очередную сигарету.
     - Например? - поинтересовался Дженнаро.
     -  Например, слежение за ящерами.- Арнольд нажал клавишу,  и на висящую
на стене карту, закрытую стеклом, наложилась сетка ломаных линий.
     - Это наш молодой Т-рекс. Маленький реке.  Здесь воспроизведены все его
перемещения  по  Парку за  последние  четыре  часа.- Арнольд  еще  раз нажал
клавишу.- А вот то, что было вчера.- Очередное нажатие на  клавишу.- А это -
позавчера.
     Линии наслаивались друг  на  друга, напоминая детские  каракули. Но все
каракули были сосредоточены з одном месте, на юго-восточном берегу лагуны.
     - Вы видите, у него есть своя территория,- сказал Арнольд.- Он молодой,
поэтому  предпочитает  держаться  возле   воды.  И  подальше  от   взрослого
тиранозавра. Если сравнить  перемещения большого и маленького  тиранозавров,
станет понятно, что их пути никогда не пересекаются.
     -  А где сейчас большой реке? - спросил Джениаро. Арнольд  нажал другую
клавишу. Сетка  исчезла, зато на  полях  к северо-западу от лагуны появилось
светящееся пятно с условным цифровым обозначением.
     - Он здесь.
     - А маленький тиранозавр?
     - Черт, да  я сейчас вам покажу  всех  животных  в  Парке! - воскликнул
Арнольд.  Карта  начала зажигаться,  будто рождественская елка, одновременно
вспыхивала не  одна  дюжина  световых  пятен,  каждое  было  снабжено  своим
номером.-  Вот  где  находятся  в  данную минуту  все двести тридцать восемь
ящеров.
     - Ас какой точностью это показано?
     -  С  точностью  до  полутора  метров.- Арнольд  затянулся  сигаретой.-
Давайте  сделаем так: вы проедетесь по  Парку на машине и сами  убедитесь  в
том, что животные на своих местах - точь-в-точь как показано на карте.
     - А как часто выясняется их местонахождение?
     - Каждые тридцать секунд.
     -  Что ж, это  впечатляет,- сказал Дженнаро.-  А  каким образом удается
этого достичь?
     -  У  нас  по  всему  Парку  установлены  датчики,-  пояснил  Арнольд.-
Большинство из них  передают информацию по проводам, а некоторые - по радио.
Естественно, датчики  не могут  сказать, о каком виде ящеров идет речь в том
или ином  случае,  но у нас  есть система распознавания видеообразов. И даже
если мы не смотрим на  монитор,  это  делает  за нас компьютер. Он проверяет
местонахождение каждого динозавра.
     - А компьютер никогда не ошибается?
     - Только когда дело  касается  малышей. Он  может их порой перепутать -
образы  слишком  малы.  Но нас  это не волнует. Малыши почти всегда держатся
около взрослых. Ну к потом есть же разбивка по размерам.
     - А это что такое?
     - Раз в пятнадцать  минут компьютер разделяет по размерам животных всех
категорий,- сказал Арнольд.- Вот так.


<ul><a name=30></a><h2>ВСЕГО ЖИВОТНЫХ 238</h2></ul>

Виды Ожидаемое Обнаруженное Версия

Тиранозавры 2 2 4.1 Майязавры 21 21 3.3 Стегозавры 4 4 3.9 Трицератопсы  8 8
3.1  Прокомпсогнатусы 49  49 3.9  Отнелии 16 16  3.1  Велоцирапторы 8  8 3.0
Апатозавры 17 17 3.1 Гадрозавры 11 11 3.1 Дилофозавры 7 7 4.3 Птерозавры 6 6
4.3 Гнпсилофодонты 33 33 2.9 Эусплоцефалиды 16 16 4.0 Стиракозавры 18 18 3.9
Микроцераптопсы 22 22 4.1 Итого 238 238

     - То, что вы здесь видите,- продолжал Арнольд,- это результат отдельной
системы  подсчета. Он. не основан на  системе  слежения.  Это как бы  свежий
взгляд. Основная  идея  состоит  в  том, что компьютер не  может  ошибиться,
поскольку он  сравнивает  два  разных  способа  получения информации. И если
животное исчезнет, мы уже через пять минут будем об этом знать.
     -  Понятно,-  протянул  Малкольм.-  А   это  когда-нибудь  подвергалось
проверке?
     - Ну, в некотором смысле да,- сказал Арнольд.- У нас погибло  несколько
видов животных. Отнелия запуталась в ветвях дерева и погибла от удушья. Один
из стегозавров умер  от желудочно-кишечного заболевания, которым до сих  пор
страдают ящеры. Гипсилофодонт упал и сломал себе шею. И в каждом случае, как
только  животное  переставало   двигаться,   поступление   цифровых   данных
прекращалось, и компьютер подавал сигнал тревоги.
     - Не позже, чем через пять минут.
     - Да.
     Грант сказал:
     - А что это за цифры в правой колонке?
     - Номер версии. Самые последние ящеры - это версия 4.1 или  4.3. Сейчас
мы собираемся приступить к производству версии 4.4.
     - Номер версии? Это что, программное обеспечение? Новые модификации?
     -  Ну,  в  общем,  да,- кивнул  Арнольд.- В  каком-то смысле это  можно
назвать программным  обеспечением.  Как только мы обнаруживаем изъян в  ДНК,
ребята из лаборатории доктора Ву приступают к работе над новой версией.
     Идея  нумеровать  живые  существа, словно  мягкие  компьютерные  диски,
модернизировать и подправлять их  смутила  Гранта. Он даже не  мог объяснить
почему - сама эта мысль была слишком новой и смелой,- однако он инстинктивно
чувствовал  какое-то  отторжение.  В  конце  концов,   это   все-таки  живые
существа...
     Арнольд, очевидно, обратил  внимание на выражение его лица,  потому что
сказал:
     - Послушайте,  доктор Грант,  вам не следует  обольщаться на  счет этих
тварей.   Очень  важно  помнить,  что  они  созданы   искусственно.  Созданы
человеком.  И  тут могут быть разные технические дефекты. И как только мы их
обнаружим,  сотрудники  доктора  Ву  должны приступить  к  разработке  новой
версии. А нам необходимо отслеживать каждый шаг уже имеющейся версии.
     -  Да-да, конечно!  -  нетерпеливо  воскликнул  Малкольм.-  Но  давайте
вернемся к системе подсчета. Насколько я понимаю, все подсчеты базируются на
показаниях датчиков движения?
     - Да.
     - А датчики установлены по всему Парку?
     -  Они  позволяют  просматривать девяносто  два  процента  территории,-
сказал Арнольд.- Мы не можем ими воспользоваться  только в некоторых местах.
К примеру, на реке,  протекающей в  джунглях, поскольку  она очень бурная, и
поднимающиеся над  поверхностью воды испарения  мешают работе  датчиков.  Но
практически  во  всех  других местах датчики установлены. И  если  компьютер
обнаруживает, что ящер зашел в  непросматриваемую зону,  он это запоминает и
ждет, когда  животное оттуда выйдет.  Если  же оно не появляется,  компьютер
подает сигнал тревоги.
     - Так, теперь вот еще что...- сказал Малкольм.- У нас в таблице указано
сорок  девять  прокомпсогнатид.  А  если  бы  я заподозрил, что  не все  они
принадлежат к данной разновидности? Как бы вы мне доказали, что я не прав?
     - Двумя способами,- принялся  объяснять  Арнольд.-  Прежде всего  я  бы
сравнил его перемещения с перемещениями других компи. Они стадные животные и
всегда ходят вместе. В Парке у нас два таких стада. Так что интересующие нас
особи должны быть либо в стаде. А, либо в стаде Б.
     - Да. но...
     - А второй  способ  непосредственно  визуальный,-  продолжал, не слушая
возражений, Арнольд. Он  нажал  несколько  клавиш, и  на одном их  мониторов
замелькали изображения компи, с первого по сорок девятый номер.
     - Эти картинки...
     -  Представляют собой идентификационные образы. Причем это самые свежие
данные. За последние пять минут.
     - Значит, вы можете увидеть всех ящеров?'
     - Да. Я в любой момент могу посмотреть на животных.
     -  А  что  вы  скажете об  условиях  их  содержания? -  поинтересовался
Дженнаро.- Они могут браться из заповедника?
     -  Никоим образом,- заверил его Арнольд.- Это  дорогие животные, мистер
Дженнаро.  И  мы  очень  хорошо  о  них   заботимся.  Существует   множество
заграждений. Во-первых,  рвы  с  водой.- Он нажал клавишу, и карта покрылась
сеткой оранжевых линий.- Эти рвы  не бывают глубже полуметра,  они заполнены
водой.  Для  особенно  крупных  животных  рвы могут  быть глубиной до девяти
метров. Во-вторых, есть колючая проволока, по которой пропущен электрический
ток.- На карте засветились ярко-красные линии.- У нас восемьдесят километров
заграждений  высотой  три  с  половиной метра,  в  том  числе тридцать  пять
километров вдоль  берега острова.  И все заграждения под напряжением  десять
тысяч вольт. Ящеры быстро соображают, что к ним не следует подходить близко.
     - Ну а если кто-нибудь все-таки выберется? - спросил Дженнаро.
     Арнольд фыркнул и погасил окурок.
     -  Ну, чисто гипотетически,- настаивал Дженнаро.- Предположим, что  это
случится... Малдун откашлялся, прочищая горло.
     - Мы пойдем в Парк и водворим животное на место,- сказал он.- Для этого
существует масса способов:
     электрошок, сети под высоким напряжением, транквилизаторы.  Все это  не
смертельно, потому что, как уже сказал мистер Арнольд, ящеры - очень дорогие
животные.
     Джекнаро кивнул:
     - А если динозавр покинет остров?
     - Он умрет в течение суток,- сказал Арнольд.- Это специально выведенные
животные. Они не могут выжить вне заповедника.
     - А что насчет системы  контроля?  - поинтересовался  Дженнаро.- Сквозь
нее можно прорваться? Арнольд покачал головой.
     - Система  непробиваема. Компьютер  существует совершенно автономно.  У
него  автономное  питание,  запасное питание  тоже  автономное.  Система  не
сообщается   с  внешним  миром,  поэтому  на   нее  нельзя  повлиять  извне.
Безопасность гарантирована.
     Наступила пауза. Арнольд запыхтел сигаретой.
     -  Чертовски  надежная  система,-  пробормотал  он.-  Будь  я  проклят,
надежнее ничего не может быть.
     - Но тогда,- сказал  Малкольм,- раз  ваша система так  хорошо работает,
значит, никаких проблем нет?
     - У нас  море проблем,- ответил Арнольд, приподнимая  бровь.- Но это не
имеет  отношения  к  тому,  что  вас  беспокоит.  Насколько  я  понимаю,  вы
опасаетесь, что  животные удерут с острова, переберутся на материк и устроят
там  веселую  жизнь.  Нас  же  это  ничуть  не  тревожит.  Ящеры кажутся нам
созданиями весьма хрупкими и нежными. Их вернули в мир, в корне отличающийся
от того, который они покинули шестьдесят пять  миллионов лет  назад,  они не
адаптированы  к новым  условиям. Нам приходится очень тщательно заботиться о
них.
     - Поймите,-  продолжал  Арнольд,- люди  сотни лет  держат  в  зоопарках
млекопитающих  и рептилий. И прекрасно знают, как ухаживать  за слонами  или
крокодилами. Но до нас никто не пытался  ухаживать за динозаврами. Это новые
животные. И мы просто не ведаем, как это делать.  Самая серьезная проблема -
это болезни наших животных.
     -  Болезни? - внезапно  встревожился Дженнаро.-  А  посетители не могут
заразиться? Арнольд опять фыркнул:
     - Вы когда-нибудь подхватывали  простуду,  заразившись  от  крокодила в
зоопарке, мистер Дженнаро? Работников зоопарка это абсолютно не тревожит.  И
нас  тоже.  Нас тревожит  то,  что животные могут умереть  от  болезней  или
заразить   своих  сородичей.  Однако  и  на  этот  счет  у  нас  разработаны
специальные  программы.   Хотите   посмотреть  медицинскую  карту   большого
тиранозавра? А его  прививочную карту? А стоматологическую? Это нечто... вам
следовало бы полюбоваться, как  ветеринары чистят его громадные клыки, чтобы
у бедняжки не портились зубки...
     -  Только  не сейчас!  -  воскликнул  Дженнаро,-  А  что  вы скажете  о
механических системах?
     - Вы имеете в виду маршруты? - уточнил Арнольд.
     - Маршруты? - пронзительно поглядел на него Грант.
     - Пока еще ни один маршрут  не готов,- принялся  объяснять  Арнольд.- У
нас  планируется  маршрут  по реке  Джунглей,  где  суда идут  по  подводным
направляющим, Будет  еще маршрут к  летающим ящерам, но пока пользоваться им
нельзя. К открытию Парка  мы подготовим основной маршрут -  тот, по которому
вы  через несколько  минут поедете.  Остальные будут  введены  в действие по
линии номер шесть, через двенадцать месяцев после открытия.
     - Погодите минутку,- перебил его Грант.- У вас что, будут маршруты, как
в увеселительном парке? Арнольд сказал:
     -  Это не  увеселительный, а  зоологический  парк.  У  нас  планируются
экскурсии в различные его уголки, и мы называем это "маршрутами". Вот и все.
     Грант нахмурился. Его снова  охватило беспокойство.  Ему пришлась не по
вкусу идея, что динозавров будут использовать для увеселения публики.
     А Малкольм продолжал задавать вопросы:
     - Вы можете отсюда, из этой комнаты, управлять всем Парком?
     -  Да,- кивнул  Арнольд.-  Если  придется,  я могу  справиться  даже  в
одиночку.  Тут все автоматизировано. Компьютер может сам выследить животных,
накормить их  и  заполнить поилки  водой, которую  не нужно будет  менять  в
течение сорока восьми часов.
     - Эту систему спроектировал мистер Недри? - спросил Малхольм.
     Деннис Недри сидел за терминалом  в дальнем углу комнаты, сосал леденец
и стучал по клавишам.
     - Да, это так,- подтвердил Недри, не поднимая глаз.
     - Это потрясающая система,- с гордостью вставил Арнольд.
     - Верно,- с отсутствующим  видом откликнулся  Недри.-  Осталось  только
доработать пару мелких деталей.
     - Ладно,- сказал Арнольд.- Нам пора отправляться в путь, так что если у
вас больше нет вопросов...
     -  Вообще-то есть один,-  сказал Малкольм.-  Это  меня  интересует  как
исследователя. Вы нам  продемонстрировали,  что можете отследить перемещения
прокомпсогнатид  и воспроизвести  на  дисплее изображение  каждой  отдельной
особи. А можно ли произвести какое-нибудь групповое исследование?  Например,
измерить их или сделать еще что-нибудь в этом же роде... Скажем, если бы мне
вдруг пришло в голову поинтересоваться их ростом или весом, или...
     Арнольд, не дослушав, нажал несколько клавиш.
     - Все это можно  сделать и очень  быстро,-  сказал Арнольд.-  Компьютер
получает данные с видеозаписи, и вот как это выглядит. Перед вами нормальное
распределение  Пуассона  для  популяции   животных.   Оно  показывает,   что
большинство животных по размеру мало отличаются от среднего значения, и лишь
некоторые бывают больше или меньше всех  остальных.  Это нам и демонстрируют
хвосты кривой.

     Распределение по росту: прономпсогнатусы

     10| x x Э 9| x x К 8| З  7| Е 6| x x М 5| П 4| x x Л 3| x Я 2| x x Р 1|
x x Ы 0| x x
     |___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___
     26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
     экземпляры Рост (см)

     Вы ожидали именно такого распределения? - уточнил Малкольм.
     -  Да.  В любой  здоровой биологической  популяции существует  подобное
распределение. Ну, ладно,- добавил Арнольд, закуривая очередную сигарету,- у
вас есть еще вопросы?
     - Нет,- покачал  головой  Малкольм.- Я  выяснил все,  что мне  хотелось
узнать.
     Идя к выходу, Дженнаро произнес:
     - По-моему, это отличная система,  Я  ума  не приложу, как бы  животные
могли выбраться с этого острова.
     - Неужели? - поднял брови Малкольм.- А я считал, что это ясно как день.
     -  Погодите,-  опешил Дженнаро.- Вы думаете,  что животные могут отсюда
выбраться?
     - Я не думаю, а знаю.
     - Но  как? -  воскликнул  Дженнаро.-  Вы  же  сами  видели.  Они  могут
сосчитать всех ящеров. Могут на всех посмотреть.  Они  постоянно в курсе  их
перемещений. Как же динозаврам удастся убежать?
     Малкольм улыбнулся.
     - Элементарно,- сказал он.- Это все в рамках ваших допущений.
     - Ваших допущений? - повторил, нахмурившись, Дженнаро.
     -   Да,-  кивнул  Малкольм.-  Ну  посудите  сами.  Ученые  и  лаборанты
попытались создать в Парке юрского периода новый,  полноценный биологический
мир,  это  была их главная цель.  А ученые,  сидящие на  контрольном пункте,
ожидают  увидеть   естественный  мир.  Вспомните  график,  который  они  нам
показали.  Хотя  если  даже  на  минуту  задуматься,  станет   понятно,  что
нормальное распределение  среди  животных на  этом  острове  должно было  бы
вызвать крайнее беспокойство.
     - Вы полагаете?
     - Да.  Вспомните,  что  говорил  нам недавно  доктор  Ву,  и вы со мной
согласитесь, что такого графика не может быть.
     - Но почему? - никак не понимал Дженнаро.
     - Потому что речь шла о графике для нормальной биологической популяции.
А  в  Парке  юрского периода этого  как раз  нет! Парк  юрского периода - не
реальный  мир.  Он  задуман как  контролируемый мир,  который  только с виду
напоминает реальный. В этом смысле он настоящий парк, имеющий много общего с
японским классическим садом. Искусственная природа может казаться даже более
естественной, чем настоящая.
     - Боюсь, что вы меня совсем запутали,- раздосадованно сказал Дженнаро.
     - Я уверен, что путешествие вам многое разъяснит,- ответил Малкольм.


<ul><a name=31></a><h2>ПУТЕШЕСТВИЕ</h2></ul>

     -  Сюда, пожалуйста, все сюда! - сказал Эд Реджис. Стоявшая рядом с ним
женщина  раздавала  пробковые  шлемы с  надписью  "Парк юрского  периода"  и
маленькие  синие  эмблемы с изображением  динозавра. Из  подземного  гаража,
расположенного под Центром для гостей выехала  цепочка  вездеходов "тойота".
Машины подъезжали бесшумно, водителей  ни  в одной  не  было. Двое  негров в
униформах-сафари открывали двери перед пассажирами.
     - В каждую машину могут сесть от двух до четырех пассажиров, от двух до
четырех  пассажиров,-  говорил голос, записанный  на магнитофонную  пленку.-
Детям до десяти  лет разрешается  ехать только в  сопровождении  взрослых. В
каждую машину могут сесть от двух до четырех пассажиров...
     Тим глядел, как Грант, Сэттлер и  Малкольм залезают в  первый вездеход,
вместе  с  ними  туда сел и адвокат  Дженнаро. Тим  перевел взгляд на Лекси,
которая пыталась засунуть в перчатку сжатый кулак.
     Указав на первую машину, Тим спросил:
     - А мне можно с ними?
     - Я боюсь,  им нужно кое-что  обсудить,-  сказал Эд Реджис.-  Некоторые
технические подробности.
     -  А  меня очень интересуют технические подробности,-  заявил Тим.- Так
что я лучше поеду с ними.
     - Ну, ты и  так  сможешь  услышать, о  чем  они  говорят,- успокоил его
Реджис.- У нас между машинами постоянная радиосвязь.
     Подъехала  вторая  машина.  Тим  и  Лекси  залезли  внутрь,  Эд  Реджис
последовал за ними.
     - Это электромобили,- пояснил Реджис.- Питание подводится от подземного
кабеля.
     Тим был рад, что он сидит на переднем сиденье, ведь перед  ним на щитке
было  два компьютерных экрана и нечто, напоминавшее с виду проигрыватель для
компакт-дисков. Это оказался проигрыватель с лазерных дисков, подключенный к
компьютеру. Еще Тим увидел в машине "БОКИ-ТОКИ" и радиопередатчик.  На крыше
были установлены две антенны, а в "бардачке" лежали какие-то защитные очки.
     Чернокожие служители закрыли двери электромобиля. Он загудел и двинулся
с места. Ехавшие впереди Дженнаро и трое  ученых взволнованно разговаривали,
показывая куда-то руками.
     Эд Реджис предложил:
     - Давайте послушаем, о чем они говорят.
     И включил рацию.
     - Я не понимаю, какого черта вы тут делаете! - это говорил Дженнаро. Он
был, судя по голосу, ужасно сердит.
     - А я, наоборот, прекрасно понимаю, почему меня сюда прислали,- ответил
Малкольм.
     - Вас прислали  для того, чтобы вы помогли мне советом, а не устраивали
какие-то  проклятые головоломки.  Мне  принадлежат пять процентов акций этой
компании,  и я чувствую  себя  обязанным  убедиться, что  Хэммонд  тщательно
выполнил свою работу. И вдруг вы притаскиваетесь сюда и...
     Эд Реджис нажал на кнопку и сказал:
     -  Чтобы  не  загрязнять  окружающую  среду,  в  Парке юрского  периода
используются легковые  электромобили, изготовленные  специально  для  нас  в
Осаке  фирмой "Тойота". Мы надеемся, что в будущем нам удастся  ездить прямо
среди животных - как это  бывает в африканских заповедниках. Ну,  а пока что
сядьте поудобнее и наслаждайтесь нашим путешествием.
     Эд сделал паузу и добавил:
     - Кстати, мы тут, сзади, вас слышим.
     - О Господи!  - воскликнул Дженнаро.- Я хочу  поговорить свободно! Я не
просил этих проклятых детей являться сюда...
     Эд Реджис умиротворяюще улыбнулся и нажал другую кнопку.
     -  Ну,  что... представление начинается?  Они услышали  ликующие  звуки
труб, и на экранах,
     расположенных в машине, загорелась надпись: "Добро
     пожаловать в Парк юрского периода!" Звонкий голос сказал:
     - Добро пожаловать в Парк юрского периода! Вы попадаете сейчас в навеки
утраченное  доисторическое прошлое,  в  мир  исполинских  животных,  которые
давным-давно исчезли с лица  земли и  которых  вам  сейчас  посча- стливится
впервые увидеть.
     - Это Ричард Кайли,- пояснил Эд Реджис.- Мы не жалели денег.
     Электромобиль  въехал  в  пальмовую  рощу,  деревья были невысокими,  с
толстыми стволами. Ричард Кайли продолжал:
     - Прежде  всего обратите  внимание  на удивительный  растительный  мир,
окружающий вас.  Деревья  справа и  слева  от  вас  называются цикадами, это
доисторические предшественники пальмового дерева. Цикады были  любимой пищей
динозавров.  Еще  вы  можете   здесь  увидеть  деревья,  которые  называются
беннетиталеании  и  гинкго. В мире  динозавров  росли  и  более  современные
деревья,  такие  как сосна, пихта и болотный  кипарис. Вы их тоже  увидите в
нашем Парке.
     Электромобиль медленно ехал среди деревьев. Тим обратил внимание на то,
что заграждения и  стены были  замаскированы  зеленью: создатели  Парка явно
стремились  усилить  впечатление,  будто  экскурсия проводится  в  настоящих
джунглях.
     -  По  нашим представлениям  мир  динозавров,-  продолжал  рассказывать
Ричард Кайли.- это мир сугубо вегетарианский, мы всегда воображаем себе, что
динозавры буквально прогрызали себе дорогу по  гигантским заболоченным лесам
юрского  и  мелового  периодов  сотни  миллионов   лет  тому  назад.  Однако
большиство динозавров  не были такими  огромными,  как  думают  люди.  Самые
маленькие  динозавры были  не  больше  по  своей  величине пони.  Сначала мы
посетим этих некрупных животных, которых называют  гипсилофодонтами. Если вы
сейчас посмотрите налево, вы можете их увидеть.
     Все дружно посмотрели налево.
     Машина остановилась  на пологом склоне, где листва была не такой густой
и открывался  вид на восток.  У подножья поросших  лесом  холмов желтел луг,
трава достигала метровой высоты. Динозавров нигде не было видно.
     - Ну, где же они? - воскликнула Лекси. Тим посмотрел на щиток. Лампочки
радиопередатчика  мигали, лазерный  проигрыватель  тихо жужжал.  Оче- видно,
компакт-диск управлялся автоматически. Тим догадался, что вероятно, экраны в
машинах  контролируются  теми  же  датчиками  движения,  которые  следят  за
перемещениями   динозавров.   На   экранах  теперь   появились   изображения
гипсилофодонтов и кое-кикие данные о них.
     Голос сказал:
     - Гипсилофодонты  были  этакими  газелями в мире динозавров: маленькие,
быстрые животные,  которые некогда водились  буквально везде,  от  Англии до
Центральной  Азии  и  Северной  Америки.   Мы   думаем,  эти  животные   так
благоденствовали,    поскольку    обладали   более    приспособленными   для
пережевывания растений челюстями и зубами, нежели другие их современники.  И
действительно,  само  название  "гипсилофодонт"  означает  "зубы  с  острыми
краями", а это характерная особенность самозатачивающихся зубов данного вида
животных. Этих динозавров можно увидеть,  если посмотреть  прямо перед собой
на равнину, и еще, вполне вероятно, кто-то из них сидит на дереве.
     - На дереве? - изумилась Лекси.- Динозавр сидит на дереве?
     Тим тоже изумленно смотрел в бинокль,
     - Посмотри направо,- сказал он.- Вон там, примерно посередине  большого
зеленого ствола...
     В кружеве  теней,  отбрасываемых  листьями, на ветке  неподвижно  стоял
темно-зеленый  зверек  размером  с обезьяну-бабуина.  Он напоминал  ящерицу,
вставшую на задние  лапки.  Удерживать  равновесие  зверьку  помогал длинный
хвост, свисавший вниз.
     - Это отнелия,- сказал Тим.
     -  Маленькие зверьки,  которых вы видите,  называются  отнелии,-  вновь
зазвучал голос  экскурсовода.- Они получили свое  название в честь жившего в
девятнадцатом веке охотника за динозаврами Отнеля Марша.
     Тим заметил еще двух  животных,  они  сидели на том же  дереве,  только
повыше.  Все  отнелии  были  одинаковой  величины.  И все  сохраняли  полную
неподвижность.
     - Тоска зеленая,- недовольно протянула Лекси.- Они же ничего не делают.
     - Самое большое стадо этих животных обитает в траве на равнине, внизу,-
продолжал голос.- Мы можем привлечь  их внимание, если воспроизведем брачный
призыв этих животных.
     Из громкоговорителя на заборе раздался какой-то протяжный носовой звук,
похожий на крик диких гусей.
     По левую  руку от посетителей из травы вдруг высунулась  одна за другой
шесть ящеричных головок. Это было очень комично, и Тим расхохотался.
     Головки  исчезли.  Из громкоговорителя снова  раздался  крик,  и  снова
головки  высунулись  из  травы  -  опять-таки  одна  за  другой,  в  той  же
последовательности. Столь точное повторение изумляло.
     -  Гипсилофодонты  не  особенно  умные животные,- объяснил  голос.-  По
уровню интеллекта их можно сравнить с коровой.
     Головы были тускло-зеленого цвета, по длинной шее тянулись вниз цепочка
темно-коричневых и черных пятен. Тим  решил,  что,  судя по размерам головы,
тело животного должно достигать в длину метра полтора, примерно как у оленя.
     Некоторые  гипсилофодонты  жевали  траву,  прилежно работая  челюстями.
Потом вдруг один  из  динозавров  поднял лапу и  почесал голову, у него было
пять пальцев. Этот жест придал ему весьма глубокомысленный вид.
     - Если вы увидите, как они чешутся, не удивляйтесь:
     у  них  кожный  зуд.  Ученые-ветеринары,  работающие  в  Парке  юрского
периода,  считают,  что  это  может  быть либо  грибок,  либо  аллергия.  Но
наверняка пока  сказать  ничего не  могут.  Все-таки мы  впервые  в  истории
изучаем живых динозавров.
     Внезапно  заработал  мотор  электромобиля,  раздалось  скрежетание.  От
неожиданности  стадо гипсилофодонтов  подскочило  в  воздух и  помчалось  по
траве,  словно  кенгуру;  в  ярких лучах  послеполуденного  солнца отчетливо
виднелись их тела, массивные задние  ноги и  длинные хвосты. Всего несколько
прыжков - и гипсилофодонты скрылись вдали.
     - Ну а сейчас, понаблюдав за этими удивительными травоядными, мы поедем
туда, где водятся более крупные динозавры. Гораздо более крупные.
     И электромобиль поехал дальше вперед, пересекая  Парк юрского периода в
южном направлении.


<ul><a name=32></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     - Съемники барахлят,-  сказал сидевший в темной комнате  Джон Арнольд.-
Пошлите электрика, пусть проверит электромобили ББ-4 и ББ-5,  как только они
вернутся с экскурсии.
     - Хорошо, мистер Арнольд,- послышался голос из приемника.
     - Да это все пустяки! - воскликнул Хэммонд, входя в комнату. Выглянув в
окно, он  увидел, два электромобиля,  которые ехали  по  Парку на юг. Малдун
стоял в углу и молча наблюдал за происходящим.
     Арнольд отодвинул свой стул от главного пульта управления.
     -  Пустяков  здесь не  бывает, мистер  Хэммонд,- возразил  он и закурил
очередную сигарету.
     И  без  того  постоянно нервничавший, Арнольд был сейчас как  натянутая
струна. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что  посетители по Парку едут
впервые. Вообще-то Арнольд и его сотрудники редко ходили в парк. Иногда туда
наведывался лишь  ветеринар Хардинг.  Ну, и люди, ухаживавшие  за животными,
ходили  в  домики, где  хранился  корм.  Но  в  основном  за  Парком  велось
наблюдение с контрольного  поста, И  теперь, когда в Парке появились  первые
посетители, у Арнольда была сотня разных поводов для беспокойства.
     Джон  Арнольд был  системным  программистом  и  работал  над  созданием
подводной лодки с ракетами "Полларис" в конце шестидесях годов, однако потом
у него  родился первый  ребенок,  и  производство  оружия  стало  вдруг  ему
отвратительно. Тем временем Дисней начал создавать свои увеселительные парки
на  основе  сложных  технологий,  и туда набирали  людей из  аэрокосмической
промышленности.  Арнольд  помогал  построить  "Дисней-уорлд"  в   Орландо  и
участвовал  в  создании больших  парков  - "Волшебной  горы"  в  Калифорнии,
"Американской старины" в Вирджинии и "Астромира" в Хьюстоне.
     Постоянная работа в  парках исказила мировосприятие Арнольда. Он шутил,
говоря,  что  целый мир  - это тематический парк, но в такой  шутке была для
него доля истины.
     - Париж - тематический  парк,- провозгласил однажды Арнольд, вернувшись
из  отпуска,- правда, он очень дорогой, да и  служители довольно неприятные,
угрюмые типы.
     За последние два года работа Арнольда состояла в том, чтобы "довести до
кондиции"  Парк юрского периода. Будучи  системщиком, он  привык работать не
торопясь - говоря об  "открытии Парка в сентябре",  он имел в виду  сентябрь
будущего  года,- и  вот теперь по мере приближения заветной даты Арнольд все
больше впадал  в уныние, когда  оценивал то, что сделано. Он по  опыту знал,
что порой на  устранение дефектов одного-единственного маршрута уходят годы.
Что уж тут говорить о целом Парке?!
     -  Да  вы  просто паникер! - воскликнул  Хэммонд. -  Я  так не  думаю,-
покачал головой  Арнольд.- Поймите,  с  точки зрения системщика Парк юрского
периода делается с самым большим размахом за всю историю. Посетители об этом
думать не будут, а я думаю.
     Он начал загибать пальцы:
     - Во-первых, в Парке юрского периода есть все .проблемы, актуальные для
любого увеселительного парка: поддержание  порядка на маршрутах, контроль за
очередями,  транспорт,  вопросы   питания,  размещение  посетителей,  уборка
мусора, безопасность.
     Во-вторых, перед нами встают  проблемы, от которых никуда  не деться ни
одному  большому зоопарку:  уход за ^животными,  их здоровье и благополучие,
кормление Ей  чистка, защита от  насекомых, паразитов,  борьба с аллергией и
инфекциями, поддержание в порядке заграждений и все такое прочее.
     И  наконец мы  столкнулись  с совершенно  новыми проблемами,  ведь  нам
приходится ухаживать за животными, которых никогда раньше не разводили.
     - Ну, все  не так уж и  плохо,- сказал Хэммонд. - Нет,  плохо. Вы здесь
наездами и не могли всего заметить,- возразил Арнольд.- Тиранозавр пьет воду
из  лагуны  и,  случается,   заболевает.  Почему  -   мы  не   знаем.  Самки
трицератопсов убивают  друг  друга  в борьбе за главенство, и  мы  вынуждены
разделять стада, чтобы там оставалось  меньше шести особей. И опять-таки  мы
не  знаем, почему это  происходит.  У  стенозавров  язык  часто  покрывается
волдырями, они по непонятным причинам страдают диареей. Мы уже потеряли двух
животных. У гипсилофодонтов на коже сыпь. А велоцирапторы...
     -  Нет, про  велоцирапторов,  пожалуйста, не  надо!  -  замахал  руками
Хэммонд.-  Мне осточертело слушать про  велоцирапторов.  Похоже,  это  самые
жуткие твари, которые когда-либо существовали на свете.
     - Совершенно верно,- тихо произнес Малдун.- Их всех нужно истребить.
     -  Вы  хотели  надеть  на  них  радиофицированные  ошейники,-  напомнил
Хэммонд.- Я согласился.
     -  Да. И  они  их  мигом  сжевали... Но  даже если хищникам никогда  не
удастся  вырваться  на свободу,- сказал  Арнольд,-  я считаю,  мы  все равно
должны признать, что Парк  юрского периода изначально таит  в  себе страшную
угрозу.
     - О, дьявол! - скривился Хэммонд.- Вы-то на чьей стороне, не пойму?
     -  У  нас сейчас выведено  пятнадцать  разных видов вымерших животных,-
сказал Арнольд.- И большинство их весьма опасно. Из-за дилофозавров пришлось
отложить  ввод  в  действие маршрута по Реке Джунглей  Аттракцион "Гнездовье
птератопсов" - он планировался на маршруте к летающим ящерам - тоже  пока не
готов,  потому  что птеродактили  совершенно непредсказуемы.  И  никакие  не
инженерные проблемы порождают задержки, мистер Хэммонд. Все  упирается в то,
что необходимо надежно контролировать животных.
     - У вас и инженерных проблем выше головы,- хмыкнул Хэммонд.- Нечего все
валить на животных!
     - Да, такие проблемы тоже есть. Действительно, стоило нам додуматься до
того,   чтобы  установить  в  машинах  проигрыватели  для  лазерных  дисков,
контролируемые датчиками движения, и главный  аттракцион "Прогулка по Парку"
можно  было  считать готовым.  Мы  несколько  недель налаживали его, и вдруг
забарахлила коробка передач! Коробка передач!
     - Давайте лучше смотреть  в будущее,- сказал Хэммонд.-  Вы отладите все
технические детали, и с  животными все будет в порядке. В конце концов их же
можно выдрессировать!
     С  самого  начала  создатели  Парка  уповали  именно на  это. Какими бы
необычными ни были животные,  все  же фундаментально  их поведение не должно
отличаться от  поведения  любых зверей в  зоопарке. Если за  ними  постоянно
ухаживать, они привыкнуть и начнут отвечать на ласку.
     - Ну, а пока что скажете: как дела с компьютером?  - спросил Хэммонд. И
при этом  посмотрел на Денниса  Недри, который  сидел  за терминалом  в углу
комнаты.- Этот чертов компьютер - наша вечная головная боль.
     - Мы сейчас туда входим,- откликнулся Недри.
     - Это надо было делать с самого начала...- принялся читать ему  нотацию
Хэммонд, но Арнольд предостерегающе положил ему на плечо руку.
     Арнольд знал, что когда Недри работает, с ним лучше не связываться.
     - Это большая система,- сказал Арнольд.- Тут всякое может случиться.
     И действительно,  список  дефектов  уже  насчитывал более ста  тридцати
пунктов, среди которых были и довольно странные неполадки. Например:
     Программа кормления животных запускалась повторно  не  каждые  двадцать
четыре  часа,   а  каждые  двенадцать  часов,   и  воскресные  кормления  не
записывались. В результате персонал не мог точно  измерить количество  пищи,
потребляемой животными.
     Система безопасности, контролировавшая все двери, которые открывались с
помощью магнитных карточек, выключалась всякий раз, когда выходила из  строя
система питания,  и при  включении  запасного  источника  энер- гии работать
отказывалась.  Программа  безопасности  была  рассчитана   исключительно  яа
основную систему питания.
     Программа  экономии электроэнергии,  убавлявшая освещение  в  сумерках,
после десяти часов вечера, работала только по четным дням недели.
     Автоматический анализатор  фекалий (его  прозвали  "дерьмовый  робот"),
предназначенный для выявления  паразитов в испражнениях животных, показывал,
что у всех ящеров есть  паразит Phagostomum venolosum, хотя на самом деле ни
у кого его  не было. А по программе в еду животных автоматически добавлялись
лекарства.  Если  же  работники  парка  вынимали  медикаменты  из  кормушек,
включался сигнал тревоги, который просто так не выключить.
     И так далее, и тому подобное, страница за страницей...
     Приехав  в  Парк,  Деннис Недри  сперва надеялся  справиться  со  всеми
неполадками  к  концу  недели.  Однако  увидев  полный  список  дефектов, он
побледнел. Недри  позвонил  в свой  офис  в  Кембридже и  велел  сотрудникам
работать без выходных до  понедельника. А еще он  сказал Джону Арнольду, что
ему нужно поддерживать постоянную телефонную связь между островом Нубларом и
материком,  поскольку для  отладки программы  ему и его  коллегам необходимо
было обмениваться данными.
     Пока  Недри работал,  Арнольд создал новое окно  на своем мониторе. Это
позволило  ему увидеть,  что делает  на  рабочем  месте  Недри.  Не то чтобы
Арнольд  не доверял Недри...  Нет, просто  он любил быть  в курсе всего, что
происходит.
     Арнольд посмотрел  на  графический дисплей  справа от него: на  дисплее
показывался маршрут электромобилей. Они ехали  вдоль реки,  чуть к северу от
того места, где проходил маршрут "К летающим ящерам" и к авиарию.

     - Взгляните налево,- сказал голос,- и  вы увидите  купол  авиария Парка
юрского периода, он пока еще не готов для приема посетителей.
     Тим увидел вдали алюминиевые подпорки, сверкавшие на солнце.
     -  А внизу течет река мезозойской эры, и,  если вам  повезет, вы можете
разглядеть  в ее  водах очень редкого плотоядного животного. Пожалуйста, все
наденьте защитные очки!
     На экранах  в машине показалась птичья голова, украшенная ярко- красным
гребнем. Но  никто из сидевших  в  машине  Тима  на  экран не  смотрел,  все
уставились  в  окно. Электромобиль ехал вдоль высокого  обрыва,  откуда была
видна бурная  река.  Правда,  густая листва,  нависавшая над  рекой с  обеих
сторон, почти закрывала воду.
     -  Эти  плотоядные  динозавры  сейчас там,-  сообщил  голос.- Животные,
которых вы видите, называются дилофозаврами.
     Но  несмотря  на  уверения  экскурсовода   Тим  увидел   всего   одного
дилофозаара.  Стоя на задних лапах, он пил из реки.  С виду  дилофозавр  был
классическим  хищником: массивный хвост, сильные задние лапы, длинная шея. В
высоту  он  достигал трех метров  и  был, словно  леопард, покрыт  желтыми и
черными пятнами.
     Однако  внимание  Тима прежде всего  приковала голова дилофозавра.  Два
широких волнистых гребня  шли по верху  морды от глаз к носу. В середине они
соединялись, образуя  на  голове динозавра букву  "V".  Гребни были в черно-
красную  полоску,  как у попугая или тукана. Животное  тихонько ухало, будто
сова.
     - А они хорошенькие,- умилилась Лекси.
     - Дилофозавры,- произнес голос,-  одни  из  первых  на земле плотоядных
динозавров. Ученые  думали, что их челюстные мускулы были  слишком слабыми и
дилофозавры, не  имея  сил  убить добычу, пожирали падаль. Однако теперь  мы
знаем, что они ядовиты.
     - Ого!  -  ухмыльнулся  Тим.-  Здорово!  И  опять  в  воздухе  разнесся
характерный крик этого животного.
     Лекси беспокойно заерзала на сиденье.
     - А они действительно ядовитые, мистер Реджис?
     - Не волнуйся,- сказал Эд Реджис.
     - Но они ядовитые, да?
     - Ну... да, Лекси.
     - Как и у современных рептилий - гигантской  ящерицы ядозуба и гремучей
змеи,- железы дилофозавра вырабатывают гемотоксин. Буквально через несколько
минут  после укуса  жертва теряет  сознание.  После этого динозавр  спокойно
приканчивает  свою добычу. Таким образом, дилофозавр - великолепное,  однако
весьма  опасное  дополнение коллекции  животных, которую вы видите  здесь, в
Парке юрского периода.
     Электромобиль  свернул  в  другую  сторону,  река  осталась позади. Тим
оглянулся,  надеясь в  последний раз полюбоваться на  дилофозавра.  Ведь это
кому  сказать?!  Ядовитый  динозавр!..   С  каким  удовольствием  он  сейчас
остановил  бы  машину,  однако  все  было автоматизировано.  Тим  голову  на
отсечение готов был дать, что доктору Гранту тоже хотелось бы остановиться.
     - Если вы посмотрите вправо, на обрыв, то увидите трехзвездный ресторан
"У гигантов". Шеф-повар  Алан  Ричард приехал  сюда из  всемирно  известного
французского ресторана "Боманьер". Вы  можете  сделать заказ прямо из отеля,
наберите по телефону цифру "4".
     Тим посмотрел на обрыв, но ничего не увидел.
     -  Ресторана пока  не существует,-  объяснил Эд Реджис.-  Строительство
начнется не раньше ноября.
     -  Продолжая наше доисторическое сафари,  мы подъезжаем к травоядным из
отряда птицетазовых. Посмотрев направо, вы, возможно, увидите их.
     И действительно, Тим заметил двух  животных, которые неподвижно застыли
в тени  раскидистого дерева. Трицератопсы... такие же серые  и большие,  как
слон...  с виду  свирепые, как  носороги.  Над каждым  глазом были изогнутые
роговые выросты длиной метра полтора, напоминающие перевернутые бивни слона.
Третий рог располагался по носу,  как  у носорога. Вытянутой мордой животное
тоже напоминало носорога.
     - В отличие  от других динозавров,- сказал голос,- Triceratops serratus
не очень хорошо  видят. Они близоруки, как современные  носороги, и  склонны
пугаться движущихся предметов.  Если  бы они стояли ближе и могли разглядеть
нашу машину, они бы ее атаковали! Но расслабьтесь, друзья! Мы здесь в полной
безопасности.
     На загривке у трицератопса  гребень  в виде веера. Это  сплошная кость,
очень  прочная. Каждое  животное  весит  около  семи тонн. Несмотря на  свою
устрашающую  внешность,  трицератопсы  - существа очень  кроткие. Они  знают
служителей, которые за ними ухаживают, и позволяют себя гладить. Особенно им
нравится, когда им чешут круп.
     - А почему они не двигаются? - спросила Лекси. Она опустила свое окно.-
Эй! Глупый динозавр! А ну пошевелись!
     - Не приставай к животным, Лекси,- остановил ее Эд Реджис.
     - Но  почему? Они же  ничего  не  понимают. Сидят  тут,  как  будто  на
картинке в книжке,- недовольно пробурчала Лекси.
     А голос продолжал:
     - Добродушные  чудовища из давно ушедших времен  резко  контрастируют с
теми, которых мы увидим сейчас. Этот самец - самый знаменитый хищник во всей
истории - могущественный тиран, известный под именем Tyranosaurus Rex.
     - Отлично, Tyranosaurus Rex! - воскликнул Тим.
     -  Надеюсь,   он   окажется   получше   этих  туш,-  проворчала  Лекси,
отворачиваясь от трицератопсов. И электромобиль, урча, поехал вперед.


<ul><a name=33></a><h2>БОЛЬШОЙ РЕКС</h2></ul>

     -  Величественные  тиранозавры  появились  к  концу  века   динозавров.
Динозавры   правили  землей  сто  двадцать  миллионов   лет,  а  тиранозавры
существовали только в последние пятнадцать миллионов лет.
     Электромобили  остановились у подножия холма. Оттуда открывался  вид на
лесистый  склон, выходивший  на  берег лагуны.  Заходящее солнце  постепенно
скрывалось  за туманной  линией  горизонта. Парк юрского периода  был окутан
мягким  светом, тени все удлинялись... По  лагуне  пробегала  розовая  рябь.
Посмотрев на юг, посетители  увидели грациозные шеи апатозавров, стоявших  у
кромки воды, их  отражения плясали на  зыбкой поверхности. Было тихо, только
нежно стрекотали цикады. Глядя на этот пейзаж, было невозможно поверить, что
ты действительно перенесся на миллионы лет назад, в давно исчезнувший мир.
     -  Здорово, да?  - сказал в  переговорное устройств Эд Реджис.- Я люблю
сюда приходить по вечерам. Просто посидеть...
     Но Грант был бесстрастен.
     - Где Т-рекс? - спросил он.
     - Хороший вопрос. Маленького часто можно увидеть возле лагуны. В лагуне
водится рыба. Малыш уже  научился ее  ловить.  Он это так интересно  делает!
Лапами не пользуется, а сует под воду голову. Словно птица.
     - Малыш?
     - Маленький Т-рекс. Он подросток, ему всего два года, он еще в три раза
меньше взрослого. Рост два  с  половиной метра, вес полторы тонны.  А другой
тиранозавр уже взрослый. Но я сейчас что-то не вижу.
     - Может, он охотится на апатозавров? - предположил Грант.
     Реджис засмеялся; тому, кто слышал его по рации, этот смех  должен  был
показаться дребезжащим,
     - Да он бы с удовольствием, если б мог... вы  уж мне поверьте. Порой он
стоит  у лагуны, глазеет  на апатозавров и в бессильной  ярости машет своими
маленькими  передними  лапками.  Но  территория  обитания   Т-рекса  наглухо
отгорожена забором и обнесена траншеями. Они замаскированы, чтобы их не было
видно, но, уверяю вас, тиранозавр никуда не может уйти.
     - Но тогда где же он?
     - Прячется,- ответил Реджис.- Он у нас немножко робкий.
     - Робкий? - переспросил Малкольм.- Тиранозавр - робкий?
     - Ну,  обычно  он  не  показывается  на  глаза  чужим. Его  практически
невозможно увидеть на открытой местности. Особенно днем, когда светло.
     - А почему?
     -  Мы  думаем, потому, что  у  него  чувствительная  кожа  и  он  легко
обгорает.
     Малкольм разразился хохотом. Грант вздохнул.
     - Вы рассеяли столько иллюзий!
     - Не беспокойтесь,  вы все равно не  будете разочарованы,- успокоил его
Реджис.- Надо только подождать.
     До  них   донеслось   негромкое  блеяние.  Внезапно  посреди  поля   на
гидравлическом лифте подняли из-под земли клетку. Затем стенки опустились, и
пассажиры,  сидевшие  в  машинах,  увидели   привязанного  длинной  веревкой
козленка, он жалобно блеял.
     - Теперь тиранозавр появится в любую минуту,- снова подал голос Реджис.
Все припали к окнам.

     - Вы только посмотрите на них! - хмыкнул Хэммонд,  глядя на  монитор на
контрольном пункте.- Повысовывались из окон - так им не  терпится увидеть...
Ждут не дождутся. Да, они явились сюда, чтобы вкусить опасности.
     - Этого  я  и боюсь,- пробурчал Малдун.  Он  вертел  на пальце  ключи и
неотрывно следил  за  электромобилями.  Это была  первая экскурсия  по Парку
юрского периода, впервые туда были допущены посетители,  и Малдун  в  полной
мере разделял опасения Арнольда.
     Роберт Малдун был крупным пятидесятилетним  мужчиной с  усами стального
цвета и синими  глазами. Он  вырос  в  Кении,  пойдя  по стопам своего отца,
большую часть жизни  работал гидом-проводником,  и  имел  дело  с туристами,
приезжавшими в Африку поохотиться  на диких зверей. Однако с  1980 года он в
основном  сотрудничал с заповедниками и зоопарками, куда его  приглашали как
консультанта,  хорошо  знающего   дикую  природу.  Малдун   стал   известным
человеком;  в  статье лондонской газеты  "Санди Тайме"  говорилось:  "Роберт
Малдун столь же бесценен для зоопарка, как Роберт Трент  Джонс - на площадке
для гольфа; он непревзойденный мастер своего дела".
     В 1986  году  Роберт Малдун  выполнял какую-то  работу для  компании из
Сан-Франциско,  которая организовала частный  парк-заповедник  на  одном  из
островов  Северной Америки.  Малдун  наметил  участки  обитания  для  львов,
слонов,  зебр и бегемотов, исходя из размеров и привычек различных животных.
Он определил, кого можно держать вместе,  а  кого - нет. Но для Малдуна  эта
работа  была самой обычной рутиной. Его гораздо больше интересовал индийский
"Парк тигров" в южном Кашмире.
     А  затем  год  назад  ему  предложили  стать  начальником  отдела диких
животных в Парке юрского периода. Как раз  в  это  время Малдуну  захотелось
покинуть Африку. Зарплата была  прекрасной, и Малдун согласился поработать в
Парке  годик.  Он  был  поражен,  узнав,  что  здесь  действительно  создана
коллекция генетически сконструированных доисторических животных.
     Работа была, конечно,  интересной, но  за  годы жизни  в  Африке Малдун
привык смотреть на животных весьма трезво - его представления  были  напрочь
лишены  романтики,   и   поэтому  у  него   часто  возникали  разногласия  с
калифорнийским руководством Парка юрского периода, и в частности с низеньким
коротышкой, стоявшим сейчас рядом с ним на контрольном  пункте.  Одно  дело,
считал Малдун, клонировать динозавров  в  лаборатории.  И  совсем  другое  -
держать их на свободе в заповеднике.
     По мнению Малдуна, некоторые  динозавры  были слишком  опасными,  чтобы
существовать  в  условиях  Парка.  Отчасти опасность  была  вызвана тем, что
ученые еще очень мало знали об этих животных. Например" никто не подозревал,
что дилофозавры  ядовиты,  пока вдруг кто-то не увидел, как они  охотятся на
крыс, обитавших на острове:  дилофозавры кусали грызунов и, отступив  назад,
ждали,  пока те издохнут. Но даже после этого никому  и в голову  не пришло,
что  они способны  плеваться, пока наконец  дилофозавр  не  плюнул  ядовитой
слюной в одного из служителей, и бедняга чуть было не ослеп.
     Когда это стряслось, Хэммонд дал согласие на изучение яда дилофозавров,
и выяснилось,  что  в  нем содержится  семь токсичных  ферментов. Было также
обнаружено, что дилофозавры плюются  на целых пятнадцать метров. Руководство
решило,  что  дилофозаврам  нужно  удалить  железы,  вырабатывающие яд: ведь
плевок такого чудовища мог ослепить посетителя во время экскурсии на машине.
Ветеринары предприняли две попытки, взяв для этого  двух разных животных, но
обе попытки  закончились неудачей. Никто  не знал, где именно вырабатывается
яд. Это  можно было  узнать, только произведя вскрытие  дилофозавра,  однако
руководство не разрешило их убивать.
     Но больше всего Малдуна тревожили велоцирапторы. Они были прирожденными
охотниками и  никогда  не упускали добычу. Велоцирапторы убивали даже тогда,
когда  не  были  голодны.  Они убивали  просто так, ради  удовольствия.  Эти
животные  отличались  удивительным  проворством:  они  прекрасно  бегали   и
обладали потрясающей прыгучестью. Все их четыре лапы были снабжены страшными
когтями. Один  взмах - и хищник вспорет человеку  живот, выпустив ему кишки.
Вдобавок  у  велоцирапторов были  мощнейшие  челюсти,  зверюги не откусывали
мясо, а резали, прямо-таки  кромсали его  своими  зубами.  Умом они  намного
превосходили других динозавров и, казалось,  были созданы  для  того,  чтобы
выбираться из клеток и заграждений на свободу.
     Каждый специалист, работающий в зоопарке, знает, что некоторые животные
особенно часто  убегают  из клеток. Некоторые  - скажем, обезьяны и слоны  -
умеют открывать дверцы. Другие - например, дикие кабаны -  необычайно умны и
додумываются до  того, что отодвигают защелку своим пятачком. Но кому придет
в  голову, что гигантский броненосец  -  ас по части открывания  клеток? Или
американский лось?  И  тем не  менее  лось  почти так же мастерски открывает
задвижки  своей  мордой,  как  слон  -  хоботом.  Американский  лось  всегда
выбирается на свободу, у него особый талант.
     И таким же талантом обладали велоцирапторы.
     Хищники были  уж,  во  всяком  случае,  не  глупее  шимпанзе. Как  и  у
шимпанзе,  у них  были ловкие  лапы, которыми  они  могли открывать двери  и
производить  различные действия с предметами.  В  принципе  им не составляло
труда выбраться на свободу. И когда  опасения Малдуна сбылись, когда один из
велоцирапторов  наконец удрал, он, до того как его поймали, успел убить двух
рабочих-строителей.  А третьего  покалечил. После этой истории в  домике для
посетителей  сделали на двери тяжелый засов,  вставили  окна из огнеупорного
стекла  и  обнесли  дом  высоким забором.  А  загон,  в  котором  содержался
велоцираптор, снабдили электронными датчиками; они должны были подать сигнал
тревоги, если хищник опять попытается бежать.
     Малдун требовал, чтобы  ему дали еще и оружие. Причем не  что иное, как
управляемые  ракеты.  Охотникам известно,  насколько  трудно свалить  с  ног
четырехтонного  африканского слона.  А  ведь  некоторые динозавры  весили  в
десять раз  больше! Руководство пришло в ужас и  настойчиво твердило, что на
острове ни у кого  не должно  быть  оружия. Однако, когда  Малдун  пригрозил
уволиться и сделать всю эту историю достоянием гласности, выступив в печати,
был  найден   компромисс.  В  результате  были  специально  изготовлены  две
управляемые ракеты с лазерным прицелом, которые хранились теперь в  подвале.
Ключи от подвала были только у Малдуна.
     Их-то он сейчас и вертел на пальце.
     - Я пойду вниз,- заявил он.
     Наблюдавший  за экранами  Арнольд кивнул. Два  электромобиля  стояли на
вершине холма: пассажиры ждали появления тиранозавра.
     -  Эй!  - окликнул  Малдуна Деннис  Недри,  сидевший  у самого дальнего
дисплея.- Прихвати мне заодно по дороге кока-колы.

     Грант ждал, сидя в машине и спокойно наблюдая за происходящим. Козлиное
блеяние  стало  громче,  настойчивей.  Козел  бешено носился  из  стороны  в
сторону,  натягивая  веревку.  Грант услышал  по рации  встревоженный  голос
Лекси:
     - А что будет с козликом? Она его что, съест?
     -  Думаю,   да,-   ответили   ей,   а   затем  Элли   приглушила   звук
радиопередатчика.
     Внезапно до них донеслось зловоние: пахло протухшим, гнилым мясом, этот
запах долетал снизу, со склона холма.
     Грант прошептал:
     - Он здесь.
     - Не он, а она,- поправил Малкольм. Козел был привязан посередине поля,
в  тридцати  метрах от ближайших деревьев. Динозавр,  должно  быть, прятался
где-то среди деревьев,  но  Грант  пока  никого  не видел. Однако  потом  он
сообразил, что зря смотрит вниз:
     голова животного возвышалась над  землей на шесть метров, она достигала
верхушек пальм и была наполовину скрыта листьями. Малкольм прошептал:
     - О, Боже!.. Да она огромная, как дом!  Грант во  все  глаза смотрел на
громадную квадратную голову высотой в полтора метра, всю в красно-коричневых
пятнах,  со здоровенными  челюстями  и  клыками...  Один  раз  тиранозавриха
щелкнула челюстями. Однако из укрытия не выходила.
     Малкольм спросил шепотом:
     - И долго она будет ждать?
     - Минуты три-четыре. Наверно...
     Тиранозавриха  ринулась вперед,  теперь было  видно  все  ее гигантское
тело. В четыре скачка она добралась до козла, нагнулась и прокусила ему шею.
Блеянье прекратилось. Наступила тишина.
     Тиранозавриха нависла  над добычей,  но  вдруг заколебалась.  Массивная
голова повернулась на мускулистой шее: тиранозавриха озиралась  по сторонам.
Она долго, пристально смотрела на электромобиль, стоявший высоко на холме.
     - Она может нас увидеть? - прошептал Малкольм.
     - О да,- сказал по  рации  Реджис.- Сейчас посмотрим, будет ли она есть
свою жертву прямо у нас на глазах или же утащит ее куда-нибудь,
     Тиранозавриха наклонилась и обнюхала козлиную тушу. Защебетала какая-то
пташка,  тиранозавриха  настороженно  вскинула  голову.  И  опять  принялась
озираться, слегка дергая головой в разные стороны.
     - Словно  птица,- сказала  Элли. Но тиранозавриха по-прежнему вела себя
нерешительно.
     - Чего она боится? - недоумевал Малкольм.
     - Может быть, другого тиранозавра,- шепотом предположил Грант.
     Большие  хищники  типа львов и тигров  нередко начинают  осторожничать,
убив  свою  жертву.   Как  будто  они  вдруг   стали  беззащитными.  Зоологи
девятнадцатого века ошибочно считали, что животных  охватывает  чувство вины
за  содеянное.  Но современные ученые  приписывают  это  усталости,  которую
испытывает  хищник:  он  много  часов  подряд выслеживал добычу, прежде  чем
совершить финальный бросок,- а также тому, что хищникам очень часто не везет
на охоте. Идея "природы с окровавленными когтями и зубами" оказалась в корне
неверной: в  большинстве  случаев  жертве  удается  убежать. Когда же хищник
наконец  убивает  животное,  он  высматривает:  нет  ли  поблизости  другого
плотоядного, который  может  напасть  на  него и отобрать  добычу.  Так что,
очевидно, тиранозавриха боялась какого-нибудь своего сородича.
     Громадное животное  снова  склонилось над  козлиной тушей.  Прижав ее к
земле гигантской задней лапой, тиранозавриха принялась терзать добычу.
     - Она решила остаться,- прошептал Реджис.- Отлично!
     Тиранозавриха снова вскинула голову,  из ее пасти свисали окровавленные
обрывки мяса. Она еще раз  пристальна  посмотрела на  электромобиль  и мерно
задвигала челюстями. Послышался неприятный хруст костей.
     - Ой,- раздался по рации голос Лекси.- Какая же это га-адость!
     И  тут -  казалось, осторожность все-таки  взяла  верх -  тиранозавриха
схватила зубами останки козла и тихонько уволокла его за деревья.
     - Леди и джентльмены! Перед вами тиранозавр рекc,- сообщил магнитофон.
     Электромобили двинулись  с места  и тихо поехали  вперед,  по дорожке в
зарослях.
     Малкольм сел на свое место.
     - Фантастика! - воскликнул он. Дженнаро утер пот со лба. Он был бледен.


<ul><a name=34></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     Войдя в зал, Генри Ву увидел, что все сидят в темноте  и слушают, о чем
переговариваются по рации люди в Парке.
     - Господи, если  такой зверь выберется на свободу,- говорил Дженнаро, и
голос его дребезжал,- его ничто не остановит.
     - Ничто его не остановит, ничто...
     - Он такой огромный, у него нет в природе врагов...
     -  Боже  мой,  вы  только подумайте...  Сидевший на  контрольном пункте
Хэммонд проворчал:
     - Черт бы побрал этих людишек! На них не угодишь.
     Ву сказал:
     - Они  что, до сих пор опасаются побега животных? Не  понимаю я их. Они
уже должны были убедиться, что у нас все под контролем. Мы создали животных,
создали привлекательное место отдыха...
     Ву передернул плечами. Он был  глубоко  убежден, что парк  построен  на
верных  принципах.  Точно  так   же  он  верил,  что  палео-ДНК  в  принципе
восстановлена верно. Любые проблемы с  восстановлением ДНК в  конечном итоге
упирались  в генетический код, что вызывало нарушение фенотипа /Совокупность
всех   признаков  и  свойств  организма,  сформировавшихся  в  процессе  его
индивидуального развития. Формируется в результате взаимодействия генотипа и
условий   среды   обитания/:   не  работал   фермент,  белковые  цепочки  не
укладывались правильно. Но насколько бы тяжелыми ни  казались  нарушения, их
удавалось  исправить,  сделав  сравнительно  небольшие поправки  в следующих
версиях.
     А вот что  касается проблем  Парка юрского периода, то Ву, наоборот, не
считал  их  принципиальными.  Там   не  было  проблем  с  контролем.  Ничего
существенного, серьезного, ничего даже отдаленно похожего на побег животных.
Ву саму мысль об этом считал оскорбительной:
     неужели он способен создать систему, в которой такое возможно?
     -  Это все Малкольм,-мрачно пробурчал Хэммонд.- Он за всем этим  стоит.
Вы  же  знаете, он с  самого начала был  против. У  него  своя теория: якобы
сложные системы невозможно контролировать, а природе нельзя подражать.  Я не
понимаю,  в чем тут  дело.  Черт, мы же тут  создаем зоопарк! В  мире  полно
зоопарков, и все они прекрасно функционируют.  Но Малкольм намерен  доказать
правоту  своей  теории  или  умереть.  Я  лишь надеюсь, что он  не  напугает
Дженнаро настолько, чтобы тот попытался закрыть Парк.
     Ву сказал:
     - А он может это сделать?
     -  Нет,-  сказал Хэммонд.-  Но он может  попытаться  напугать  японских
инвесторов, чтобы они отозвали средства. Или же поднимет вонь в  Сан-Хосе, в
правительственных кругах. Из-за него могут возникнуть не- приятности.
     Арнольд погасил окурок.
     -  Давайте подождем  и  посмотрим, как будут разворачиваться  события,-
предложил  он.-  Мы  с  вами  верим в  наш  Парк.  Посмотрим,  что из  этого
получится.

     Малдун вышел из лифта, кивнул охраннику, дежурившему на первом этаже, и
пошел вниз, в подвал.  Слегка хлопнув ладонью по выключателю, он зажег свет.
Подвал был битком набит электромобилями, две дюжины машин стояли аккуратными
рядами.  Планировалось, что после открытия парка эти машины  будут беспечной
вереницей объезжать парк, возвращаться к гостинице и отправляться обратно.
     В  углу стоял  "джип"  с красной  полосой,  один  из  двух автомобилей,
работавших  на бензине.  Ветеринар  Хардинг  в то утро  взял  вторую машину.
"Джип" мог проехать где угодно, даже среди животных. На боку каждого "джипа"
была нарисована диагональная красная полоса:
     почему-то она отпугивала трицератопсов, и они не нападали на машину.
     Пройдя  мимо "джипа", Малдун дошел до конца подвала. На стальной двери,
которая вела в оружейную комнату, не было никаких надписей. Малдун открыл ее
ключом  и широко распахнул. Внутри  стояли ружейные пирамиды. Малдун  достал
гранатомет Рэндлера и боеприпасы. А под мышку сунул две ракеты.
     Заперев  за собой  дверь,  Малдун  положил  оружие  на  заднее  сиденье
"джипа". Когда он выходил из гаража, вдалеке послышался раскат грома.

     - Похоже, будет дождь,- заметил Эд Реджис, поглядев на небо.
     Электромобили опять остановились, на сей раз возле болота,  где обитали
ящероногие  динозавры.  На  берегу лагуны паслись  апатозавры, они  объедали
листья с  верхушек пальмовых  деревьев. Там же было  несколько гадрозавров с
мордами, напоминающими утиный клюв. По сравнению с апатозаврами они казались
малютками.
     Тим,  разумеется, знал, что на самом  деле гадрозавры вовсе не малютки.
Просто  апатозавры  были гораздо больше. Их  крохотные головки,  сидевшие на
длиннющих шеях, возвышались над землей на целых пятьдесят футов.
     -  Больших  животных,   которых  вы  сейчас  видите,  называют   обычно
бронтозаврами,- сказал  магнитофон.- Но  на  самом деле это  апатозавры. Они
весят  более тридцати  тонн.  Это означает,  что  одно-единственное животное
весит столько же, сколько стадо современных  слонов. Как вы можете заметить,
любимое  место  их обитания по  краю лагуны, это не  заболоченная местность.
Несмотря на  то, что  говорится  в книгах,  бронтозавры  избегают болот. Они
предпочитают иметь под ногами твердую почву.
     - Бронтозавр - самый большой из динозавров, Лекси,- пояснил Эд Реджис.
     Тим не стал с ним связываться и доказывать другое. Вообще-то брахиозавр
был в три раза больше бронтозавра. А некоторые люди  считали, что ультразавр
и сейсмозавр  ещс больше брахиозавра.  Вполне вероятно, что сейсмозавр весил
аж сто тонн!
     Более  мелкие  гадрозавры, пасшиеся рядом с  апатозаврами, вставали  на
задние лапы, чтобы дотянуться до  веток. Они двигались весьма  грациозно для
подобных созданий.  Среди взрослых гадрозавров шныряли  несколько детенышей:
они подъедали листья, которые выпадали из пасти взрослых животных.
     -  Динозавры  в Парке юрского периода не  размножаются,- сообщил  голос
экскурсовода.- Детеныши, которых вы  видите, выведены искусственно несколько
месяцев назад и помещены в стадо. Однако взрослые особи их все равно кормят.
     Послышался  раскат  грома. Небо  помрачнело, появились  грозные, низкие
тучи.
     - Да, похоже, дождь собирается,- кивнул Эд Реджис.
     Машина   двинулась   вперед,  Тим  оглянулся,   чтобы   посмотреть   на
гадрозавров.  Внезапно  сбоку  мелькнуло  какое-то  животное  бледно-желтого
цвета. На спине у него были коричневатые полосы. Тим сразу узнал его.
     - Эй! - закричал Тим.- Остановите машину!
     - Что такое? - спросил Эд Реджис.
     - Быстро! Остановите машину!
     - А  сейчас мы поедем  посмотреть  на  наших  последних  доисторических
животных,- провозгласил записанный на магнитофон голос.- Это стегозавры.
     - В чем дело, Тим?
     - Я его видел! Я его видел вон там, на лугу!
     - Что ты видел?
     - Велоцираптора! Вон там на лугу!
     -  Стегозавры  -  животные  среднего  юрского  периода,  обитающие  сто
семьдесят миллионов  лет тому  назад,- сообщил магнитофон.- Несколько  таких
удивительных травоядных живут здесь, в Париже.
     -   О  нет,  Тим,  вряд  ли,-  покачал  головой   Эд  Реджис.-  Это  не
велоцираптор.
     - Нет,  я его видел!  Остановите машину! В радиопередатчике послышалось
бормотание: новость была передана Гранту и Малкольму.
     - Тим говорит, что видел велоцираптора.
     - Где?
     - На лугу.
     - Давайте вернемся и посмотрим.
     - Мы  не можем вернуться,-  сказал Эд  Реджис.- Мы можем  ехать  только
вперед. Так запрограммированы машины.
     - Мы не можем вернуться? - переспросил Грант.
     -  Да,- подтвердил  Реджис.-  Мне  очень жаль,  но  вы  понимаете,  это
экскурсионный маршрут...
     - Тим,  говорит профессор Малкольм,-  перебил Эда другой голос.- Я хочу
задать тебе всего один вопрос по поводу этого велоцираптора.  Какого  он был
возраста, по-твоему?
     -  Старше  того малыша, что мы сегодня видели,- ответил Тим.-  И моложе
взрослых велоцирапторов. Взрослые были почти двухметровые, а этот  вполовину
меньше.
     - Очень интересно,- сказал Малкольм.
     - Я его видел только одну секунду,- добавил Тим.
     - А я уверен,  что это  был  не  велоцираптор,- заявил Эд  Реджис.- Это
просто  не мог быть  велоцираптор. Наверно, ты видел  отнелию. Они постоянно
перепрыгивают через ограду. С ними черт знает сколько хлопот.
     - Я твердо знаю, что видел велоцираптора,- сказал Тим.
     - Я есть хочу,- пожаловалась Лекси. Она начала хныкать.

     На контрольном пункте Арнольд повернулся к Ву.
     - Как вы думаете, что видел мальчик?
     - Я думаю, это была отнелия. Арнольд кивнул.
     - За  отнелиями  очень  трудно следить, потому  что  они проводят очень
много времени на деревьях.
     Отнелии  были  единственными  животными,  за которыми  им не  удавалось
следить  ежеминутно.  Компьютеры  постоянно  теряли  их  из  виду, поскольку
отнелии то залезали на деревья, то спрыгивали на землю.
     -  До  чего  же обидно,- сказал Хэммонд,-  мы  создали  этот  чудесный,
фантастический  парк,  а  наши  первые  посетители  являются  сюда  с  видом
ревизоров и выискивают лишь, какие у нас проблемы. Они совсем не изумлены.
     - Это их дело,- сказал Арнольд.- Мы не можем заставить их изумляться.
     В радиопередатчике щелкнуло,  и Арнольд услышал,  как  кто-то  говорит,
медленно произнося слова:
     - Эй, Джон!  Это судно  "Анна  Б",  мы тут  на  пристани. Разгрузка  не
закончена,  но  я смотрю,  с юга идут  тучи. Если погода еще ухудшится, мне,
пожалуй, придется отчаливать.
     Арнольд  повернулся  к  монитору, на котором было видно грузовое судно"
причалившее  к  пристани  на  восточном  берегу  острова.  Он  нажал  кнопку
радиосвязи:
     - А много вам еще осталось разгрузить, Джим?
     -  Только три последних  контейнера  с оборудованием.  Я  не  смотрел в
декларацию, но полагаю, вы вполне  можете подождать их пару недель. Здесь не
очень-то подходящее место для стоянки, а до берега - сотни километров.
     - Вы просите разрешения отчалить?
     - Да, Джон.
     -  Мне нужно  это оборудование,- заявил Хэммонд.-  Это оборудование для
лабораторий. Нам оно необходимо.
     -  Да,-  сказал  Арнольд.-  Но  вы же  не  захотели  вложить  деньги  в
строительство  защитного  мола.  Вот у  нас  и нет  хорошей  пристани.  Если
разыграется  шторм,  корабль  может разбиться.  Я  видел, как таким  образом
погибали  корабли.  А  вам  тогда  придется  взять  на  себя  все  издержки:
возмещение убытков за корабль  плюс  расходы по расчистке  дока... И пока вы
этого не сделаете, пользоваться доком будет нельзя...
     Хэммонд махнул рукой.
     - Ладно, пусть убираются!
     - Можете отчаливать, "Анна Б",- сказал в микрофон Арнольд.
     -  Увидимся  через две недели,-  откликнулся  голос.  На  видеомониторе
показалась команда  корабля: стоя на  палубе, матросы  сбрасывали причальный
конец. Арнольд повернулся к  главному монитору и  увидел, что  электромобиль
движется в клубах дыма.
     - Где они сейчас? - поинтересовался Хэммонд.
     - Похоже, что в южной части,- откликнулся Арнольд.
     На южной оконечности острова вулканы были активнее, чем на северной.
     - А значит,  они уже  почти  добрались  до  стегозавров,-  добавил он.-
Наверняка теперь они остановятся:
     им захочется посмотреть, чем занимается Хардинг.


<ul><a name=35></a><h2>СТЕГОЗАВР</h2></ul>

     Когда  электромобиль остановился, Элли  Сэттлер принялась рассматривать
сквозь клубы дыма стегозавра.  Он  стоял  спокойно, не шевелясь. Рядом с ним
стоял "джип" с красной полосой.
     - Надо признать, вид у этой зверюги препотешный,- сказал Малкольм.
     Стегозавр достигал в длину шести метров, он был огромным, тяжеловесным,
вдоль спины его торчал ряд защитных пластин.  На  хвосте грозно  топорщились
почти  метровые  шипы.   Однако  шея  увенчивалась  до  нелепости  маленькой
головкой, да и взгляд был глупым-преглупым, словно у самой тупой лошади.
     Пока  они глядели  на стегозавра, из-за его  спины показался  какой- то
человек.
     -  А  это  наш  ветеринар, доктор  Хардинг,- сообщил по  рации Реджис.-
Животное сейчас под наркозом, поэтому и не шевелится. Стегозавр болен.
     Грант  уже  выскочил  из  машины  и  подбежал  к  неподвижно  лежавшему
динозавру.  Элли  тоже вышла  и,  оглянувшись, увидела, как подъехал  второй
электромобиль, из которого выпрыгнули дети.
     - А чем он болеет? - спросил Тим.
     - Неизвестно,- сказала Элли.
     Большие  роговые  пластины, тянувшиеся вдоль  хребта  животного  слегка
поникли. Стегозавр дышал медленно, с трудом, всякий раз, когда он  набирал в
легкие воздух, слышался какой-то влажный всхлип.
     - А он не заразный? - поинтересовалась Лекси.
     Они  подошли к Гранту  и  ветеринару,  которые,  стоя на  коленях возле
непомерно маленькой стегозавровой головы, заглядывали ему в пасть.
     Лекси наморщила нос.
     - А эта тварь здоровенная,- сказала она.- И такая воню-ючая!
     - Да уж.-  Элли  тоже заметила, что  от стегозавра пахло, прямо скажем,
своеобразно - как от тухлой  рыбы. Это напоминало ей что-то очень  знакомое,
но она никак не могла вспомнить, что  именно. Тем  не менее  Элли понятия не
имела, как должен  пахнуть стегозавр,  Вполне вероятно,  это его характерный
запах... Впрочем, па сей  счет у Элли были сомнения. Большинство  травоядных
не имеют сильного запаха. И их испражнения тоже. Зловоние вообще- то исходит
от тех, кто ест мясо.
     - Может, дело в том, что он болеет? - спросила Лекси.
     - Может быть. Не забывай, ветеринар ввел ему транквилизатор.
     - Элли, ты только взгляни на его язык? - воскликнул Грант.
     Темно-бордовый язык безвольно  свисал, вывалившись из пасти  животного.
Ветеринар посветил фонариком, чтобы Элли могла рассмотреть маленькие волдыри
серебристого цвета..
     - Пустулезное высыпание,- сказала Элли.- Интересно...
     - С этими  стегозаврами вечно нервотрепка,- пожаловался ветеринар.- Они
постоянно болеют.
     -  А  какие  симптомы?  -  спросила  Элли.  Она  поскребла  ногтем язык
животного. Из лопнувших пузырьков вытекла какая-то прозрачная жидкость.
     - Фу! - поморщилась Лекси.
     -  Симптомы   такие:  потеря   равновесия  и  нарушение  ориентации   в
пространстве, затрудненное дыхание и  обильный  понос,- сказал Хардинг.- Это
повторяется примерно каждые шесть недель.
     - Они много едят?
     -  О  да,- кивнул Хардинг.- Животному таких размеров  в день необходимо
минимум двадцать два - двадцать семь килограммов травы и исток... просто для
того, чтобы держаться на ногах. Они постоянно находятся в поисках пищи.
     - Непохоже, чтобы он отравился каким-нибудь растением,- заметила Элли.-
Раз стегозавры едят практически беспрерывно, то они и болели бы беспрерывно,
питаясь ядовитыми растениями. А они болеют каждые шесть недель.
     - Вот именно,- поддакнул ветеринар.
     -  Позвольте-ка.-  Элли  взяла  у  ветеринара  фонарь.-  Транквилизатор
воздействует  на  зрачки,  да?  - спросила она,  посветив  фонарем  в  глаза
стегозавру.
     - Да. Это мистический эффект. Зрачки сужены.
     - Но его зрачки, наоборот, расширены! - возразила Элли.
     Хардинг   присмотрелся.  Сомнений   не  было:  зрачки  стегозавра  были
расширены и не сужались даже, когда на них направлялся луч света.
     - Будь я проклят!-воскликнул Хардинг.- Это фармакологический эффект.
     - Да.- Элли поднялась  на ноги и огляделась  по сторонам.- Какая у него
территория обитания?
     - Около тринадцати квадратных километров.
     - В этой зоне? - спросила Элли.
     Они стояли на лугу, по которому кое-где были разбросаны большие валуны.
С земли периодически поднимались клубы пара. День клонился к закату, и небо,
понемногу затягивающееся серыми облаками, розовело.
     - В основном они  обитают к северу и востоку отсюда,- сказал  Хардинг.-
Но когда заболевают, обычно приходят сюда.
     Интересная головоломка,- думала Элли.- Чем же объясняется периодичность
этих отравлений?
     Она указала рукой в конец поля,
     - Видите вон те низкие, изящные кустики?
     - Это  вест-индийская  сирень,-  откликнулся Хардинг.- Она  ядовита. Но
животные ее не едят.
     - Вы уверены?
     - Да. Мы  следим  за  ними  по видео,  и  к тому же я на  всякий случай
исследовал их испражнения. Стегозавры никогда не едят сирень.
     "Китайская  ягода",  или  вест-индийская  сирень,  Melia   azedarach  -
по-латыни, содержит токсичные алкалоиды. Китайцы  использовали это растение,
чтобы травить рыбу.
     - Стегозавры не едят их,- повторил ветеринар.
     -  Интересно,- протянула Элли.-  Если  б вы не были  так уверены,  я бы
сказала,  что у  животного  все признаки отравления  вест-индийской сиренью:
ступор, волдыри на слизистой, расширение зрачков.
     Элли подошла к кустам, чтобы рассмотреть их вблизи, и нагнулась.
     -  Вы  правы,-  кивнула  она.-  Растения не  повреждены,  их  никто  не
объедает. Они целехоньки.
     - И потом не  забудьте, что  вся эта история  повторяется  через каждые
шесть недель,- напомнил ей ветеринар.
     - А как часто приходят сюда стегозавры?
     -  Примерно раз  в неделю,-  ответил Хардинг.- Стегозавры  не  торопясь
обходят  свои владения, а по  дороге пасутся.  Весь  обход занимает примерно
неделю.
     - Но заболевают-то они раз в шесть недель!
     - Верно,- подтвердил Хардинг.
     - Какая скучища...- протянула Лекси.
     - Ш-ш-ш...- шикнул на нее Тим.- Доктор Сэттлер думает, не мешай!
     -  Пока что мне, увы,  ничего в голову не приходит,- пробормотала Элли,
шагая вперед по лугу.
     Она услышала, как за ее спиной Лекси спрашивает:
     - Кто-нибудь хочет поиграть в мяч?
     Элли посмотрела на землю. На лугу валялось много камней. Слева слышался
шум прибоя.  Среди  камней  Элли  заметила  ягоды.  Может быть, это  их едят
животные? Нет, это чепуха! Ягоды вест-индийской сирени ужасно горькие...
     - Вы что-нибудь нашли? - спросил Грант, подходя к ней.
     Элли вздохнула.
     -  Только  груду камней,- сказала она.-  Должно быть, тут рядом берег -
все камни гладкие, отшлифованные. И почему-то они сложены в кучки.
     - В кучки? - переспросил Грант.
     - Да, тут  полно  таких кучек. Например, вон  там,  справа, одна.- Элли
указала рукой.
     И,  как только она  это сделала, ей вдруг все стало понятно. Камни были
отшлифованы, но океан тут был  ни при чем. И вдобавок они  лежали маленькими
кучками, словно их так нарочно побросали.
     Это были желудочные камни!
     Множество  птиц,  а также крокодилы глотают  небольшие камешки, которые
скапливаются у них во втором желудке. Сокращаясь, мышцы этого  желудка давят
на камни, а те, в свою очередь, перетирают грубую растительную  пищу, прежде
чем  она  попадает в  основной  желудок, и тем  самым облегчают пищеварение.
Некоторые ученые высказывали предположение, что у динозавров тоже были такие
желудочные  камни.  Во-первых,  зубы  у  стегозавров  слишком  мелкие  и  не
заостренные,  ими  плохо пережевывать  пищу.  Поэтому  ученые  считали,  что
динозавры  заглатывали  пищу целиком, а затем  желудочные  камни размельчали
растительные волокна.  И во-вторых, в  брюшной полости некоторых  ископаемых
динозавров были обнаружены кучки  небольших  камней. Однако данная  гипотеза
еще не подтверждалась и...
     - Желудочные камни,- тихо произнес Грант.
     - Да, я тоже так думаю.  Они их заглатывают, а когда через неделю камни
станут гладкими, динозавры их отрыгивают, оставляя на земле маленькую кучку,
и  заглатывают новую порцию. А глотая  камни, они заодно глотают и  ягоды. И
заболевают.
     - Будь я проклят, если вы не правы! - воскликнул Грант.
     Повинуясь  инстинкту  палеонтолога,  он  принялся  рассматривать  кучку
камней, вороша их рукой.
     И вдруг замер.
     - Элли! - ахнул он.- Взгляните сюда!

     - Кидай сюда! Целься в перчатку! - крикнула Лекси, и Дженнаро бросил ей
мяч.
     Она швырнула его обратно, причем с такой силищей, что ему стало больно.
     - Полегче! Я же без перчаток!
     - Не  хнычь,  нытик!  -  презрительно  сказала  Лекси.  Раздосадованный
Дженнаро запустил в  нее  мячом, и раздался звонкий шлепок:  мяч ударился  о
кожаную
     перчатку.
     -  Вот теперь другое  дело!  -  похвалила Лекси. Стоя возле  динозавра,
Дженнаро продолжал играть в мяч и одновременно разговаривал с Малкольмом.
     - А каким образом вписывается в вашу теорию этот больной динозавр?
     -  Это  все  предсказывалось,- ответил Малкольм.  Дженнаро с  сомнением
покачал головой.
     - А есть что-нибудь такое, что бы не предсказывалось вашей теорией?
     - Послушайте,- начал Малкольм.- Я тут ни при чем. Это теория хаоса. Но,
как я уже успел заметить, выводы математических теорий никого не интересуют.
Но  они  могут  иметь  огромные  последствия  для  судеб человечества.  Куда
большие,  ч":м  принцип  Гейзенберга или  теорема Геделя,  о которых  сейчас
столько разговоров. Вот они-то  скорее  представляют академический  интерес,
решают проблемы философского  характера. А теория  хаоса  имеет  отношение к
повседневной жизни. Вы знаете, почему были созданы первые компьютеры?
     - Нет,- сказал Дженнаро.
     - А ну, кидай сюда! - завопила Лекси.
     - Компьютеры  создали в конце сороковых годов, потому что математики, в
частности  Джон  фон  Ньюман,  считали,  что  компьютер -  машина, способная
оперировать   сразу  множеством  переменных   величин,-  позволит   человеку
предсказывать погоду,  И эта проблема наконец будет  решена. Следующие сорок
лет  человек  продолжал  верить  в  эту  сказку.  Человечество  верило,  что
достаточно уловить последовательность событий -  и можно высту- пать  в роли
предсказателей.  Если у  тебя  достаточно информации, ты можешь  предсказать
все, что угодно. Это кредо всех ученых, начиная с Ньютона.
     - Ну и что?
     - Теория хаоса вдребезги  разбила эти иллюзии. Она утверждает, что есть
феномены,  которые в  принципе  не  поддаются  прогнозированию. Погоду можно
предсказать  только на несколько дней вперед, не больше. Все деньги, которые
потратили  на долгосрочные прогнозы - а за  последние несколько  десятилетий
было потрачено  полмиллиарда,-  это деньги, выброшенные на  ветер. Это  были
напрасные поиски.  Бессмысленно  пытаться  превратить  свинец  в золото.  Мы
оглядываемся на алхимиков и  смеемся над их попытками, но  будущие поколения
точно так же поднимут на смех  нас самих. Мы пытались сделать  невозможное и
ухнули на  это кучу денег. Существуют феномены - их довольно много,- которые
в принципе нельзя предсказать.
     - Так утверждает теория хаоса?
     -  Да,  и меня  поражает, что  так мало  людей к этому прислушиваются,-
сказал  Малкольм.-  Я  говорил  об  этом  Хэммонду  до  того,  как он затеял
строительство Парка. Вы хотите создать доисторических животных и поселить их
тут,  на  острове? Чудесно! Прелестная фантазия.  Очаровательная!..  Но  все
пойдет не так, как запланировано.  Эта  программа совершенно непредсказуема,
точно так же, как погода.
     - Вы ему это говорили? - потрясенно переспросил Дженнаро.
     - Да.  И я говорил,  что  отклонения неизбежны.  Во-первых,  совершенно
очевидно, что животные привыкли жить в других условиях. Этому стегозавру сто
миллионов лет.  Он  не  приспособлен к  нашему миру. Воздух другой,  уровень
солнечной  радиации другой,  почва  другая, насекомые другие, звуки  другие,
растительность   другая.  Все  другое!  Содержание   кислорода   в   воздухе
понизилось.  Бедное  животное чувствует  себя,  как человек на высоте десять
тысяч метров. Послушайте, как он хрипит.
     - А во-вторых что?
     - Парк не способен удержать под контролем изменения различных жизненных
форм.  История эволюции показывает, что  жизнь  преодолевает  любые барьеры.
Жизнь вырывается  на  свободу. И осваивает новые  территории. Это происходит
мучительно, порой бывает сопряжено с  массой опасностей,  но жизнь пробивает
себе дорогу.- Малкольм покачал  головой.-  Я вовсе не философствую, это  все
так и есть.
     Дженнаро  поднял  глаза.  Элли  и  Грант,   стоявшие  вдали   на  лугу,
размахивали руками и что-то кричали.

     -  Вы  мне  принесли  кока-колу? -  спросил Деннис  Недри, когда Малдун
вернулся на контрольный пост.
     Малдун  не потрудился ответить.  Он кинулся  прямо к  монитору  и  стал
смотреть, что происходит. По рации до него донесся голос Хардинга:
     - Стегозавр... наконец-то... держите... вот так...
     - О чем это он? - спросил Малдун.
     -  Они  спустились к  южному  берегу,- объяснил Арнольд.- Поэтому связь
порой прерывается. Я  сейчас переключу их на другой канал. Но вообще-то  они
выяснили, почему болеют стегозавры. Они жрут какие-то ягоды.
     Хэммонд кивнул.
     - Я знал, что рано или поздно мы решим эту проблему,- сказал он.

     - Не очень-то убедительно,- протянул Дженнаро.  На кончике  его  пальца
лежал  какой-то  осколочек, белевший  в  лучах заходящего солнца; он  был не
больше почтовой марки.- Вы уверены, Алан?
     -  Абсолютно  уверен,- подтвердил  Грант.- Доказательство на  обратной,
внутренней стороне. Поверните  скорлупку другой  стороной, и вы  увидите еле
заметные перекрещивающиеся линии, этакое грубое изображение треугольника.
     -- Да, я вижу.
     - Мы откопали два яйца с подобным рисунком  неподалеку от моего дома  в
Монтане.
     - Вы утверждаете, что это яйцо динозавра?
     - Без сомнения,- кивнул Грант. Хардинг пожал плечами:
     - Эти динозавры не выводят потомства.
     - Как вы видите, выводят,- возразил Дженнаро.
     - Но, должно  быть, это птичье яйцо! - упорствовал  Хардинг.- У нас тут
на острове десятки различных птиц!
     Грант покачал головой.
     - Обратите  внимание на кривизну осколка.  Он почти прямой. Значит, это
осколок скорлупы от  очень  большого яйца. А  какой он толстый! Может, у вас
тут, конечно, есть страусы? А раз нет, то, значит, это яйцо динозавра.
     - Но они не способны оставлять потомство,- повторил Хардинг.- У нас тут
только самки!
     - Я знаю только одно,- заявил Грант,- это яйцо динозавра.
     Малкольм спросил:
     - А вы можете сказать, какого именно динозавра?
     - Да,- кивнул Грант.- Это яйцо велоцираптора.


<ul><a name=36></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     - Полная нелепость,- пробормотал Хэммонд, прислушиваясь на  контрольном
посту к голосам, доносившимся  из радиопередатчика.-  Это  наверняка  птичье
яйцо! Другого просто быть не может!
     В радиопередатчике послышался треск. Потом раздался голос Малкольма:
     -   Давайте   кое-что  проверим,  хорошо?  Я  прошу  мистера   Арнольда
воспроизвести на экране таблицу, в которой подсчитаны все животные.
     - Прямо сейчас?
     - Да,  прямо сейчас. Насколько я понимаю, вы можете  перенести ее и  на
экран в машине доктора Хардинга, не так ли? Пожалуйста, сделайте это.
     - Хорошо, о  чем разговор?  - откликнулся Арнольд.  Через мгновение  на
экране компьютера, стоявшего на контрольном посту, появилась таблица:

ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 238

Виды Ожидаемое Обнаруженное Версия

Тиранозавры 2 2 4.1  Майязавры 21 21 3.3 Стегозавры 4 4 3.9 Трицератопсы 8 8
3.1 Прокомпсогнатусы 49 49  3.9  Отнелии 16 16  3.1  Велоцирапторы 8  8  3.0
Апатозавры 17 17 3.1 Гадрозавры 11 11 3-1 Дилофозавры 7 7 4.3 Птерозавры 7 7
4.3 Гипсилофодонты 33 33 2.9 Эуоплоцефалиды 16 16 4.0 Стиракозавры 18 18 3.9

Итого 238 238

     - Я надеюсь, вы удовлетворены? - сказал Хэммонд.- Вы видите  таблицу на
своем экране?
     - Да, видим,- откликнулся Малкольм.
     - Все, как всегда, сходится.- Хэммонд не мог скрыть злорадства.
     -  Погодите,-  сказал вдруг Малкольм.- А компьютер  не  может  поискать
другое количество животных?
     - Например? - уточнил Арнольд.
     - Например, двести тридцать девять.
     - Минуточку,- нахмурился Арнольд.
     Через секунду на экране появилась другая таблица:

ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 239

Виды Ожидаемое Обнаруженное Версия

Тиранозавры 2 2 4.1 Майязавры 21 21 3.3 Стегозавры 4 4 3.9 Трицератопсы  8 8
3.1  Прокомпсогнатусы 49  50 ?? Отнелии 16  16 3.1  Велоцирапторы  8  8  3.0
Апатозавры 17 17 3.1 Гадрозавры 11 11 3.1 Дилофозавры 7 7 4.3 Птерозавры 6 6
4.3 Гипсилофодонты 33 33 2.9 Эуплацефалиды 16 16  4.0 Стиракозавры 18 18 3.9
Микроцерапторы 22 22 4.1

Итого 238 239

     Хэммонд подался вперед:
     - Черт побери, что это такое?
     - Мы обнаружили еще одного компи.
     - Но откуда он взялся?
     - Не знаю.
     В радиопередатчике раздался треск.
     -  Так, а теперь  попросите  компьютер  поискать... ну, скажем,  триста
животных.
     -  О чем  он говорит?  -  воскликнул, повысив голос,  Хэммонд.-  Триста
животных?! О чем он говорит?
     - Минуточку,- сказал Арнольд.- Это займет пару минут.
     Он ткнул пальцем, нажав несколько кнопок. Появилась первая надпись:


     <b>ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 239</b>

     - Не понимаю, к чему он клонит,- сказал Хэммонд.
     - А я, увы, боюсь, что понимаю,- отозвался Арнольд.
     Он смотрел на экран. В первой строчке, пощелкивая, менялись цифры.


     <b>ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 244</b>

     - Двести сорок четыре? - переспросил Хэммонд.- Что происходит?
     - Компьютер подсчитывает количество животных в  Парке,- ответил Ву.- Он
подсчитывает всех животных.
     - Но я  думал, он всегда  это  делал! -  Хэммонд обернулся.- Недри!  Вы
опять что-то изменили в программе?
     -  Нет,-  поднял  глаза   сидевший  за  компьютером  Недри.-  Компьютер
позволяет  оператору задавать  искомое  число животных  - в целях  ускорения
подсчетов.  Но  это  исключительно  ради  удобства,  это  вовсе   не  дефект
программы.
     - Он  прав,-  подтвердил Арнольд.- Мы всегда исходили  из числа  двести
тридцать восемь, поскольку не предполагали, что животных может быть больше.


     <b>ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 262</b>

     -   Погодите!  -  воскликнул   Хэммонд.-  Но  эти  животные  не   могут
размножаться. Компьютер, должно быть, считает полевых мышей или каких-нибудь
других зверьков.
     -  Я  тоже  так  думаю,- сказал  Арнольд.- Почти  наверняка  это огрехи
визуального отслеживания. Но скоро все выяснится.
     Хэммонд повернулся к Ву:
     - Они ведь не способны к размножению, не так ли?
     - Не способны,- ответил Ву.


     <b>ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 270</b>

     - Откуда же они берутся? - пробормотал Арнольд.
     - Будь я проклят, если знаю,- ответил Ву. Они молча смотрели, как число
животных увеличивается.


     <b>ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 283</b>

     Послышался голос Дженнаро;
     - О дьявол.
     - Я есть хочу! Когда мы поедем домой? - раздался голос девочки.
     - Сейчас-сейчас, Лекси. На экране вспыхнул сигнал ошибки.

ОШИБКА: Заданные параметры: 300 животных не обнаружено,

     - Ошибка,- закивал Хэммонд.- Я так и думал!  Я знал, что тут непременно
должна быть ошибка!
     Однако через мгновение на мониторе появилась таблица:


ВСЕГО ЖИВОТНЫХ - 292

Виды Ожидаемое Обнаруженное Версия

Тиранозавры 2 2 4.1 Майязавры 21 22 ?? Стегозавры  4 4 3.9 Трицератопсы 8  8
3.1  Прокомпсогнаты  49  65  ?? Отнелии  16 23  ??  Велоцирапторы  8  37  ??
Апатозавры 17 17 3.1 Гадрозавры 11 11 3.1 Дилофозавры 7  7 4.3 Птерозары 6 6
4.3 Гипсилофодонты 33 34 ?? Эуоплоцефалиды 16 16 4.0 Стиракозавры 18  18 3.9
Микроцератопсы 22 22 4.1

Итого 238 292

     Снова раздался треск в радиопередатчике.
     - Теперь вы понимаете, в чем была ваша ошибка? - спросил Малкольм.-  Вы
отслеживали  перемещения только  ожидаемого  числа  динозавров.  Вы  боялись
потерять какое-нибудь  животное и  направляли все  усилия  на выяснение,  не
уменьшилось ли  количество особей. Но загвоздка была не  в этом. Загвоздка в
том, что у вас больше животных, чем вы думали.
     - О, Боже! - прошептал Арнольд.
     -  Но их  не может  быть больше! - возмутился Ву.- Мы же знаем, сколько
получено особей. И больше их просто не может быть.
     - Боюсь, что может. Генри,- сказал Малкольм.- Они размножаются.
     - Нет!
     - Даже  если  вас не убеждает осколок скорлупы, найденный  Грантом,  вы
можете убедиться, что я прав, посмотрев свои собственные  данные.  Взгляните
на   график  распределения   животных  по   величине.   Арнольд  сейчас  его
воспроизведет на компьютере.


     Распраделение по росту: прокомпсогнатусы

     10| x x Э 9| x x К 8| З 7| Е 6| x x М 5| П 4| x x  Л 3| x Я 2| x x Р 1|
x x Ы 0| x x
     |___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___
     26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
     экземпляры Рост (см)

     - Ну, как? Вы что-нибудь заметили? - спросил Малкольм.
     - Это распределение Пуассона,- ответил Ву.- Нормальная кривая.
     - Но  вы  же  сами  говорили,  что  выводили  компи  в  три  приема?  С
шестимесячным интервалом...
     - Да...
     - Тогда у вас на графике должно быть три отдельных пика  - по одному на
каждую группу,- сказал Малкольм, стуча по клавишам.- Примерно так.

     Распраделение по росту: прокомпсогнатусы

     10| x x Э 9| x x К 8| x x З 7| x x Е 6| М 5| x x x П 4|  x x x Л 3| x Я
2| x Р 1| Ы 0| x
     |___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,___,__
     25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
     экземпляры Рост (см)

     - Но такого у вас нет,- продолжал Малкольм.- То что мы видим на дисплее
- это график размножающейся популяции. Ваши прокомпсогнатусы размножаются!
     Ву покачал головой.
     - Я не понимаю, каким образом.
     - Они  размножаются точно так же, как отнелии, майязавры, гипси и...  и
велоцирапторы!
     -  О,  Господи!  -  ахнул   Малдун.-  По  Парку  свободно   разгуливают
велоцирапторы.
     -  Ну, все не так уж  и плохо,-  заявил Хэммонд, взглянув на экран.- Мы
имеем  увеличение поголовья  всего  у трех видов... ладно, у  пяти... В двух
категориях это увеличение совсем незначительное.
     -  Да  о  чем  вы говорите?  -  громко  воскликнул  Ву.- Неужели  вы не
понимаете, что это значит?
     -  Конечно,  я понимаю, что  это значит, Генри,- отрезал  Хэммонд.- Это
значит, что ты все перепутал.
     - Вовсе нет.
     - И динозавры начали по твоей милости размножаться. Генри!
     -  Но они  же все самки!  - воскликнул  Ву.-  Это невозможно. Тут  явно
закралась ошибка.  И посмотрите на  цифры. У больших животных,  майязавров и
гипси, прирост  маленький.  А у небольших -  очень существенный. Это  полный
абсурд. Наверняка тут ошибка.
     В радиопередатчике раздался щелчок.
     - Отнюдь,- возразил  Грант.- Я думаю,  цифры лишь подтверждают,  что мы
имеем дело  с размножением животных. И происходит оно на этом острове в семи
различных местах.


<ul><a name=37></a><h2>МЕСТА РАЗМНОЖЕНИЯ</h2></ul>

     Небо   потемнело.  Вдалеке  раздавались  раскаты  грома.  Грант  и  его
спутники, просунув головы в открытые двери  джипа, впились  взглядом в экран
на панели.
     - Места размножения? - переспросил по рации Ву.
     - Гнезда,- пояснил  Грант.- Если  предположить, что в среднем динозавры
откладывают от  восьми  до  двенадцати  яиц,  то  получится, что у компи два
гнезда. У велоцирапторов - тоже два. У отнелий - одно. И у гипсилофодонтидов
и майязавров - соответственно по одному.
     - А где эти гнезда?
     - Нам их предстоит найти,- сказал Грант.- Динозавры устраивают гнезда в
уединенных местах.
     -  Но почему так мало крупных животных? - спросил  Ву.-  Если майязавры
откладывают  от  восьми до  двенадцати яиц, то  в Парке должно появиться  от
восьми до двенадцати майязавров. А вовсе не один-единственный.
     - Это верно,- кивнул Грант,- но дело в  том, что велоцирапторы и  компи
свободно  разгуливают по Парку  и,  очевидно,  поедают  яйца  более  крупных
животных... а может, пожирают и новорожденных динозавриков.
     - Но  мы  никогда  этого  не видели!  -  запротестовал,  вклинившись  в
радиопереговоры, Арнольд.
     - Велоцирапторы -  ночные животные,- сказал Грант.- А кто-нибудь  разве
ведет наблюдение в парке и по ночам?
     Воцарилось долгое .молчание.
     - Я лично так не думаю,- продолжал Грант.
     -  И все равно это  какой-то  абсурд,- не сдавался Ву.- Пятьдесят,  так
сказать, внеплановых животных не могут пропитаться жалкой кучкой яиц.
     -,  Не могут,- согласился Грант.-  Я  полагаю, они  питаются не  только
этим. Наверное, они едят маленьких грызунов. Мышей и крыс.
     Снова наступило молчание.
     - Позвольте мне высказать одно предположение,- сказал Грант.- Очевидно,
прибыв  на  остров,  вы  сначала  не  знали,  как  избавиться  от  огромного
количества крыс. Но прошло время, и проблема как-то сама собой разрешилась.
     - Да. Правда...
     - И вам не пришло в голову разузнать, почему это случилось?
     - Ну, мы просто думали...- начал Арнольд.
     -  Послушайте,- перебил его  Ву,-  как бы там  ни  было, факт  остается
фактом: все животные - самки. А значит, размножение невозможно.
     Однако Грант и над этим  уже поразмыслил. Как раз недавно  ему довелось
услышать  об одном  прелюбопытном  исследовании в  Западной Германии,  и  он
полагал, что знает, в чем дело.
     -  Когда вы  получили  ДНК динозавров,- сказал Грант,-  вы  работали  с
ферментарным материалом, не так ли?
     - Так,- откликнулся Ву.
     - А не приходилось ли вам включать фрагменты ДНК других видов животных?
Чтобы воссоздать полностью всю цепочку ДНК.
     - Иногда приходилось,-  ответил Ву.-  Иначе  нельзя было  выполнить эту
работу. Порой мы включали ДНК птиц - самых разных подвидов, а  порой  -  ДНК
рептилий.
     - А ДНК амфибий? Особенно меня интересует ДНК лягушек.
     - Вполне вероятно. Я должен проверить.
     - Проверьте,-  попросил Грант.- И я думаю, вы поймете,  каков  ответ на
ваш вопрос. Малкольм спросил:
     -  ДНК лягушек?  Но  почему именно  ДНК  лягушек?  Дженнаро нетерпеливо
вмешался в разговор:
     - Послушайте, все это очень интересно, но мы ушли в сторону от главного
вопроса: могли ли животные убежать с острова?
     - Информация,  которой мы  располагаем, не  позволяет судить об  этом,-
ответил Грант.
     - А как это можно узнать?
     -  Мне  известен  только  один способ,-  сказал Грант.-  Надо разыскать
гнезда динозавров, осмотреть  их  и  сосчитать  яйца, из  которых вылупились
детеныши.  Таким образом мы сможем определить, сколько  было  изначально.  А
затем попытаемся выяснить, не пропал ли кто-нибудь из них.
     - Но идя таким  путем,- сказал Малкольм,- вы ведь все равно не узнаете,
что стряслось с  пропавшими  животными:  то ли их  убили,  то ли  они умерли
естественной смертью, то ли покинули остров.
     - Нет, конечно,-  кивнул Грант,- но это только начало. И я полагаю,  мы
сумеем  почерпнуть  дополнительную  информацию  из  графиков   распределения
популяции, надо лишь приглядеться к ним повнимательней.
     - А как мы обнаружим гнезда?
     - В этом,- сказал Грант,- я думаю, нам поможет компьютер.
     - Можно, мы поедем домой? - спросила Лекси.- Я хочу есть!
     - Да, поехали,- улыбнулся ей Грант.- Ты была очень терпеливой девочкой.
     - Через двадцать минут ты сможешь покушать,- сказал Эд Реджис и пошел к
электромобилям.
     - А  я немного  задержусь,-  заявила Элли,- и  сфотографирую стегозавра
фотоаппаратом доктора Хардинга. К завтрашнему дню волдыри на языке исчезнут.
     - Я тоже хочу назад,- сказал Грант.- Так что поеду с детьми.
     - И я,- подхватил Малкольм.
     - А  я, пожалуй, останусь,-  решил  Дженнаро.-  Мы  с доктором  Сэттлер
вернемся вместе с Хардингом на его "джипе".
     -  Ну  и  отлично!  Пошли! Они двинулись  к машинам. Внезапно  Малкольм
спросил:
     - Как вы думаете, почему наш юрист решил остаться?
     Грант пожал плечами:
     - Очевидно, это связано с доктором Сэттлер.
     - Правда? Вы думаете, он на нее глаз положил?
     - Все это уже не раз бывало,-  откликнулся Грант.  Когда  они подошли к
электромобилям, Тим заявил:
     - На этот раз я поеду в первой машине, вместе с доктором Грантом.
     -- Увы, но нам с доктором Грантом нужно поговорить,- возразил Малкольм.
     - Я буду тихонько сидеть и  слушать. Не пророню ни словечка! - пообещал
Тим.
     - У нас сугубо личный разговор,- продолжал упираться Малкольм,
     - Знаешь что, Тим? - предложил Эд Релжис.- А  пускай  они сами сядут во
вторую  машину. А мы  поедем  в первой, и  ты сможешь  надеть  очки  ночного
видения. Ты  когда-нибудь  надевал  очки  ночного видения,  Тим?  Они  очень
чувствительные, ты сможешь видеть в них в темноте.
     - Отлично! - воскликнул Тим и побежал к первой машине.
     - Эй! - крикнула Лекси.- Я тоже хочу такие очки.
     - Нет,- отрезал Тим.
     - Это нечестно! Нечестно! Тебе всегда все достается, Тимми!
     Эд Реджис посмотрел им вслед и сказал Гранту:
     - Так... можно себе представить, что меня ждет по
     дороге домой.
     Грант  и  Малкольм сели  во вторую  машину. На  ветровое  стекло  упало
несколько дождевых
     капель.
     -  Поехали,-  сказал  Эд Реджис.- Я тоже  непрочь  пообедать.  И выпить
банановый дайкири. Как, по-вашему, друзья? Выпить дайкири - хорошая мысль?
     Эд постучал по металлической обшивке машины.
     -  Ладно,  увидимся  на месте,- сказал  он и, подбежав к первой машине,
прыгнул внутрь,
     На панели замигала красная лампочка. Раздалось негромкое жужжание - так
обычно жужжит электричество,- и машина двинулась вперед.

     Малкольм,  сидевший  в машине, которая ехала в  постепенно  сгущающихся
сумерках, как-то странно притих. Грант сказал:
     - Вы должны чувствовать себя победителем. Ваша теория верна.
     - Вообще-то если я что-то и ощущаю сейчас, то только ужас. Мне кажется,
мы подошли к очень опасному рубежу.
     - Почему?
     - Так мне подсказывает интуиция.
     - Разве математики доверяют интуиции?
     -  Целиком и полностью. Интуиция играет огромную роль. Как раз сейчас я
думал о фракталах,- сказал Малкольм.- Вы знаете, что такое фракталы?
     Грант отрицательно покачал головой:
     - Нет, не знаю.
     - Фракталы  - это  раздел геометрии, его  придумал человек  по  фамилии
Мандельброт. В  отличие от обыкновенной  Эвклидовой геометрии,  которую  все
проходят в школе, она  рассматривает квадраты, кубы, сферы и  тому подобное.
Фрактальная геометрия пытается  описывать  реальные  предметы из окружающего
нас  мира. Горы и  облака имеют  фрактальные  очертания.  Так  что  фракталы
связаны с реальностью. Хоть каким-то образом.
     Ну так вот... Мандельброт обнаружил  одну поразительную закономерность:
в разном масштабе многие вещи выглядят практически одинаково.
     - Б разном масштабе? - переспросил Грант.
     - Например,-  принялся объяснять Малкольм,-  если посмотреть на большую
гору  издалека, вы  увидите  весьма  характерный  контур.  Подойдя  ближе  и
внимательно  рассмотрев самую верхушку большой  горы, вы  убедитесь, что она
имеет ту же форму, что и вся гора целиком. Если же пойти дальше и продолжать
уменьшать масштаб, то все равно окажется, что даже самый маленький осколочек
скалы, который можно разглядеть только под микроскопом, и  тот обладает теми
же фрактальными очертаниями, что и большая гора.
     - Честно говоря, не понимаю, почему вас это беспокоит,- сказал Грант.
     Он зевнул. Пахло серными вулканическими испарениями. Они приближались к
участку  дороги, тянувшемуся вдоль побережья,-  в  этом месте из машины были
видны пляж и океан.
     - Это  целое мировоззрение,- сказал Малкольм.-  Мандельброт открыл, что
большое  повторяет себя в малом.  И это касается  не только предметов,  но и
событий.
     - Событий?
     -  Взять  хотя бы  цены  на хлопок,-  пояснил  Малкольм.-  У  нас  есть
достоверные данные о ценах на хлопок за последние сто лет, даже больше. Если
вы  внимательно изучите  колебания  цен,  то  увидите,  что  график  ценовых
колебаний  в  течение  дня  ничем  существенным  не  отличается  от  графика
колебаний за неделю, или за год, или за десять лет...  И так во всем. День -
это уменьшенное повторение  всей нашей жизни. Вы хватаетесь за одно дело, но
в результате делаете  что-то совсем  другое, планируете куда-то поехать,  но
вам так и не удается там побывать...  А в конце вашей жизни оказывается, что
все  ваше  существование  было  совершенно случайно.  И  вся ваша  жизнь,  в
сущности, носит отпечаток такой же суетливости.
     -  Я  думаю,  это всего лишь один из способов смотреть на вещи,- сказал
Грант.
     - Нет,- покачал головой Малкольм.- Это единственный  способ. По крайней
мере только он  приближает  нас  к реальности. Понимаете,  концепция подобий
подразумевает и  представление  о  повторяемости  признаков и о  цикличности
событий,  а  это  означает,  что будущее  предсказать невозможно.  Все может
измениться внезапно, безо всякого предупреждения.
     - Ну, хорошо...
     - Однако мы себя успокаиваем, тешим иллюзиями,  будто внезапные, крутые
перемены - это нечто из ряда вон  выходящее. Например,  несчастный случай...
скажем, автомобильная катастрофа. Или то, что нам неподвластно...  допустим,
неизлечимая  болезнь.  Мы не воспринимаем резкие,  коренные,  иррациональные
перемены как  неотъемлемую часть нашего существования. И тем  не  менее  это
так.  Теория   хаоса   учит  нас,-  назидательно  произнес   Малкольм,-  что
линейности,  которую   мы  приписываем  буквально  всему  -  от   физики  до
литературы,- просто не существует. Линейность характерна для искусственного,
искаженного восприятия мира.  Реальная жизнь  отнюдь  не представляет  собой
цепочку  внутренне  связанных событий,  которые  происходят  в  строгой  по-
следовательности, одно за другим, и напоминают бусинки, нанизанные на нитку.
Жизнь - это великое множество столкновений, и какое-то одно событие способно
совершенно   непредсказуемым,   порой  даже  роковым  образом  изменить  ход
последующих.
     Малкольм  откинулся на  сиденье и посмотрел на  электромобиль,  ехавший
впереди в нескольких метрах.
     - Это истинная правда, такова  структура нашей Вселенной. Однако  мы по
каким-то причинам упорно делаем вид, что это неправда.
     Тут машины вдруг резко остановились.
     - Что случилось? -  вскинулся  Грант.  Сидевшие  в передней машине дети
указывали на океан. Посмотрев на  горизонт, затянутый надвигающимися тучами,
Грант  заметил  темный силуэт  грузового  судна,  направлявшегося  назад,  в
Пунтаренас.
     -   Почему  мы  остановились?   -   спросил  Малкольм.   Грант  включил
радиопередатчик и услышал, как девочка взволнованно воскликнула:
     -  Посмотри  туда,  Тимми?  Вон...  вот  там!  Малкольм,  прищурившись,
поглядел на судно.
     - Они говорят о корабле?
     - Очевидно.
     Эд Реджис вышел из передней машины, и  подбежав к Гранту с  Малкольмом,
заглянул в окно.
     -   Извините,-  скороговоркой   произнес  он,-  но   ребятишки   ужасно
взбудоражены. У вас есть бинокль?
     - Зачем он вам нужен?
     - Малышка уверяет, что на палубе кто-то сидит. Какой-то  зверь,- сказал
Реджис.
     Грант схватил бинокль и высунул локти в открытое окно электромобиля. Он
внимательно разглядывал продолговатое  грузовое судно. Было так  темно,  что
Грант  видел  практически  один  силуэт;  затем  вдруг  на корабле  зажглись
огоньки, они ярко засияли в темно-багровых сумерках.
     - Вы что-нибудь видите? - спросил Реджис.
     - Нет,- покачал головой Грант.
     - Ниже смотрите,- сказала по рации Лекси.- Они вот там, внизу.
     Грант опустил бинокль  пониже и принялся  рассматривать корпус  корабля
непосредственно над ватерлинией.  Грузовое  судно было широким,  с бортиком,
защищавшим палубу от брызг.  Однако уже стемнело настолько, что Грант не мог
как следует разглядеть корабль.
     - Все равно ничего не вижу...
     -  А я вижу! - нетерпеливо  перебила  Лекси.-  Возле  кормы. Посмотрите
возле кормы!
     -  Как  она может  что-то  разглядеть  при таком  освещении? - изумился
Малкольм.
     - Дети могут,- ответил Грант.- У  них такое острое зрение,  какое нам и
не снилось.
     Он направил бинокль на корму и  начал медленно ее разглядывать. И вдруг
увидел  животных!   Они  играли,  снуя  между  предметами,  силуэты  которых
вырисовывались  на корме.  Грант увидел их  мельком, но даже в потемках было
понятно, что животные стоят на задних лапах,  что их  рост около метра и что
массивные хвосты помогают им удерживать равновесие.
     - Ну, теперь видите? - спросила Лекси.
     - Да, вижу,- откликнулся Грант.
     - Кто это?
     - Велоцирапторы,-  сказал Грант.-  Их по крайней мере два. А  может,  и
больше. Это подростки.
     - О, Господи! - ахнул Реджис.- Судно идет на материк!
     Малкольм передернул плечами:
     - Не впадайте в панику. Просто сообщите на контрольный пост,  велите им
отозвать корабль назад.
     Эд  Реджис  подбежал к  машине  и схватил  рацию. Послышалось шипение и
щелчки: он торопливо переключал каналы.
     - Что-то не в порядке,- сказал Реджис.- Эта рация не работает.
     Он кинулся ко второму  электромобилю,  нырнул внутрь, потом выглянул  и
посмотрел на своих спутников,
     - У  нас  обе  рации  сломались,- встревоженно  произнес Эд.- Я не могу
вызвать контрольный пост.
     - Тогда надо ехать! - сказал Грант.

     А на контрольном посту  Малдун  стоял у большого  окна,  выходившего  в
Парк.  В семь часов вечера на острове включались  кварцевые прожекторы, и он
словно  превращался  в  поблескивающий  драгоценный  камень,  простирающийся
вдаль,  на  юг.  Малдун  обожал  этот  миг...  Внезапно  из радиопередатчика
послышался треск.
     - Так, они снова поехали,- прокомментировал Арнольд.- Едут сюда.
     -  Но почему  они  останавливались? - спросил Хэммонд.- И почему мы  не
можем с ними связаться?
     - Наверное,  из-за  грозы,- предположил  Малдун.- Из-за грозы  возникли
помехи.
     - Они  будут на  месте  через  двадцать минут,-  сказал Хэммонд.- Вы бы
позвонили и попросили накрыть на стол. Дети наверняка проголодались.
     Арнольд снял трубку и услышал непрерывное, монотонное шипение.
     - Что это? Что происходит?
     - О, Боже!  Повесьте же трубку! - воскликнул  Недри.- Вы мне сейчас все
перепутаете.
     - Вы заняли все телефонные линии? Даже внутренние?
     - Я занял только внешние линии,- успокоил его Недри.-  Внутренняя связь
осталась,
     Арнольд  принялся  нажимать  одну  кнопку   за   другой.  Однако  везде
раздавалось только шипение.
     - Такое впечатление, что вы все заняли.
     - Ну, тогда извините,- сказал Недри.- Через пятнадцать  минут, когда мы
передадим очередную порцию информации, я освобожу вам пару каналов.
     -  Моя трудовая  неделя  явно  затянулась.  Пожалуй,  я  сам  схожу  за
кока-колой.
     Недри взял свой рюкзак и направился к двери.
     -  Не  трогайте  ничего  на  моей  клавиатуре,  хорошо?  Дверь  за  ним
закрылась.
     - Ну, нахал! - проворчал Хэммонд.
     - Да уж,- кивнул Арнольд.- Но, по-моему, дело свое он знает.

     Вдоль  дороги  клубы вулканического  дыма  переливались  всеми  цветами
радуги, поблескивая  в  ярком свете кварцевых  прожекторов. Грант произнес в
микрофон:
     - Через сколько часов корабль доберется до материка?
     - Через восемнадцать,- ответил Эд Реджис.- Примерно через восемнадцать.
Скорее всего так...-  Он посмотрел  на свои часы.- Завтра в одиннадцать утра
он будет в порту.
     Грант нахмурился:
     - А с контрольным постом до сих пор нет связи?
     - Пока нет.
     - А что с Хардингом? Вы можете с ним связаться?
     - Нет, я пытался, но ничего не получилось. Очевидно, он отключил рацию.
     Малкольм сокрушенно покачал головой:
     - Выходит, вы единственные, кто знает о животных на корабле.
     - Я попытаюсь кого-нибудь предупредить,- сказал Эд Реджис.- О Боже, нам
совершенно не нужно, чтобы животные попали на материк!
     - А когда мы вернемся на базу?
     -  Отсюда  до  базы  шестнадцать-семнадцать  минут  езды,- прикинул  Эд
Реджис.
     По ночам  дорога освещалась большими прожекторами. Гранту казалось, что
они  едут по  ярко-зеленому  туннелю из листвы.  На  ветровое  стекло  упало
несколько крупных дождевых капель.
     Внезапно  Грант почувствовал,  что  электромобиль замедляет  ход, потом
машина вообще остановилась.
     - А теперь что стряслось? Лекси сказала:
     - Я не хочу останавливаться! Почему мы остановились?
     И тут вдруг погас свет. Дорога погрузилась во тьму, Лекси воскликнула:
     - Ой!
     - Наверное, генератор отключился,- предположил Эд Реджис.- Через минуту
все будет нормально, я не сомневаюсь.
     - Что за черт? - воскликнул Арнольд, глядя на мониторы.
     - Что происходит?  - встревожился  Малдун.- Электричество  отключилось,
да?
     - Да, но только по периметру Парка. В здании  все работает прекрасно. А
в Парке электричества нет. Свет, телекамеры - все отключилось.
     Экраны мониторов, показывавшие, что творится в парке, погасли.
     - А что с электромобилями?
     - Они остановились где-то возле вольера тиранозавра.
     -  Так,- сказал Малдун,-  позвоните  ремонтникам, пусть срочно  наладят
свет.
     Арнольд  схватил  телефонную  трубку   и   услышал  ши-'   пение:   это
переговаривались компьютеры Недри.
     - Телефоны  все заняты! Черт бы побрал этого Недри!.. Недри! Проклятье,
куда он запропастился?

     Деннис    Недри    распахнул   дверь,   на    которой   было   написано
"Оплодотворение".   Когда   на   улице   отключили   электричество,   замки,
открывавшиеся  магнитными  карточками,  тоже  перестали работать. Теперь все
двери в здании открывались просто от толчка.
     Система безопасности была указана одной из первых  в списке недоработок
Парка горского периода.
     Неужели никому даже в голову не приходит, порой недоумевал  Недри,  что
на  самом  деле это  вовсе не  дефект...  что он,  Недри,  нарочно  все  так
запрограммировал?! Он подстроил  им  классическую  ловушку... Вообще-то мало
кто   из  программистов,   разрабатывающих  сложные  компьютерные   системы,
удержался бы от  искушения оставить для себя  какую-нибудь потайную лазейку.
Прежде  всего  из  соображений здравого смысла:  если  недотепы  заблокируют
систему, а потом призовут на помощь системного программиста, ему нужно будет
каким-то образом проникнуть  внутрь,  чтобы  устранить  поломку.  Отчасти же
Недри сделал это, чтобы, так сказать, оставить свой автограф: "Здесь побывал
такой-то и такой-то..."
     Ну  и  еще  Недри  пытался обеспечить  свое  будущее.  Он  был  страшно
недоволен работой в Парке юрского периода. В самый последний момент компания
"ИнДжин"    потребовала   существенно    модифицировать    систему,   однако
раскошелиться и заплатить за это не пожелала, заявив, что доработки входят в
стоимость контракта.  Недри пригрозили судебным иском, его клиентам написали
письма, в которых он объявлялся  человеком ненадежным, безответственным. Это
был самый настоящий шантаж, и в конце концов Недри пришлось работать в Парке
юрского периода сверхурочно, внося в программу изменения, которых потребовал
Хэммонд.
     Однако позднее,  когда его  начал обхаживать в Байосине Льюис  Доджсон,
оказалось, что жертвы  были не напрасны: Недри с готовностью его выслушал. И
смог  уверенно заявить, что система безопасности Парка  юрского  периода для
него не помеха. Он сумеет  проникнуть в любую комнату,  сможет войти в любую
систему, в любой уголок Парка. Он так все запрограммировал! Просто на всякий
случай...
     Недри вошел в  лабораторию,  где занимались оплодотворением. Там никого
не  было:  как он и предполагал,  сотрудники ушли  обедать. Недри расстегнул
молнию  на  рюкзаке  и  достал  баночку пенки для  бритья  фирмы  "Жиллетт".
Отвинтив   дно,  он   заглянул  внутрь:  там   стояло   несколько  маленьких
цилиндриков.
     Недри надел  плотные резиновые  перчатки  и  открыл  большой  - в  него
свободно  можно  было войти -  холодильник с надписью  "Живой  биологический
материал.  Хранить  при  минимум  -10 градусов. Холодильник  был  размером с
небольшую  гардеробную, с полками от пола до потолка.  В основном на  полках
стояли реактивы и лежали полиэтиленовые пакеты с какими-то жидкостями. Сбоку
Недри  увидел  маленькую  морозильную  камеру, охлаждавшуюся жидким  азотом,
дверца была керамической и очень толстой. Недри открыл ее,  и оттуда в белом
облаке азотистого пара выпали концы тоненьких трубок.
     Склянки  с эмбрионами были  расставлены в  строгом порядке,  по  видам:
стегозавры, апатозавры, гадрозавры, тиранозавры... Каждый эмбрион хранился в
отдельной  склянке  из  тонкого   стекла,  обернутый  серебряной  фольгой  и
запаянной в полиэтилен. Недри торопливо схватил две скляночки и положил их в
подготовленную банку.
     Недри привинтил дно и покрепче закрыл  крышку. Послышалось шипение: это
выходил газ. Банка в  руках Недри вмиг стала ледяной.  Доджсон  уверял,  что
охлаждающей  жидкости хватит на тридцать  шесть часов. Этого было больше чем
достаточно, чтобы добраться до Сан-Хосе.
     Недри отошел от холодильника и вернулся в главную лабораторию.  Положив
баночку в рюкзак, он закрыл молнию.
     Затем вышел  в  коридор.  Кража заняла меньше двух минут. Он  прекрасно
представлял себе, какое замешательство царит сейчас  на  контрольном  посту,
где уже  наверняка начали  осознавать,  что произошло.  Система безопасности
отказала,   телефонная   связь  нарушена...  Без  него  им  часами  придется
разбираться с ремонтом... но всего через несколько минут он, Недри, вернется
на контрольный пост и все поправит.
     И никто никогда не догадается, что он совершил.
     Деннис Недри,  ухмыляясь, спустился на первый этаж,  кивнул охраннику и
прошел дальше в подвал.  Пройдя мимо  электромобилей,  стоявших  аккуратными
рядами,  он приблизился к  "джипу",  поставленному  у  самой  стены;  "джип"
работал  на  бензине.  Садясь в него,  Недри  заметил, что  на  пассажирском
сиденье лежит какая-то странная серая труба.
     - Совсем как гранатомет,- подумал Недри, поворачивая ключ  зажигания  и
заводя "джип".
     Он  взглянул на  часы. Отсюда до восточной пристани, если  ехать  через
парк, три минуты  езды.  Еще три минуты  на  обратную дорогу - и он будет на
контрольном посту.
     До чего же просто!

     -  Проклятье!  -  воскликнул  Арнольд,  нажимая  кнопки  на  клавиатуре
компьютера.- Все отказало!
     Малдун стоял у окна, глядя на Парк. Свет погас  на всем  острове, кроме
небольшого пространства  непосредственно  перед базой. Несколько сотрудников
торопились укрыться  от  дождя,  однако, похоже, никому еще не  приходило  в
голову, что случилась беда.  Малдун посмотрел на гостиницу: там  ярко горели
огни.
     - Ох-ох-ох,- вздохнул Арнольд.- Ну, и влипли мы!
     - А что такое? - спросил Малдун,
     Он отвернулся  от  окна и не заметил, как "джип"  выехал из  подземного
гаража и поехал по Парку на восток, куда вела дорога, на которую посторонним
въезд был воспрещен.
     -  Этот  идиот  Недри  отключил систему безопасности,- сказал Арнольд.-
Теперь здесь все нараспашку. Двери больше не заперты.
     - Я пойду оповещу охрану,- сказал Малдун.
     -  Но это еще полбеды,- продолжал Арнольд.-  Когда  отключается система
безопасности, на внешних заграждениях вырубается электричество.
     - На заграждениях? - переспросил Малдун.
     - Да, там, где пропущен ток,- кивнул Арнольд.- Теперь никакого тока нет
на всем острове.
     - Вы хотите сказать...
     -  Вот  именно! - еще раз кивнул Арнольд.- Животные могут выбраться  на
свободу. Он закурил сигарету.
     - Скорее всего ничего, конечно, не случится, но ручаться нельзя...
     Малдун кинулся к двери.
     -  Я лучше поеду  и привезу людей, застрявших  там  на электромобилях,-
сказал он.- А то мало ли что...
     Малдун быстро  спустился в гараж. На самом деле его не очень  тревожило
отключение электричества на ограде. Большинство динозавров сидели в вольерах
уже девять месяцев или даже больше, и они  не раз натыкались  на заборы, что
приводило   к  плачевным  результатам.  Малдун  знал,  что  животные  быстро
соображают, как  избежать того, что вызывает шок. Подопытный голубь за  пару
сеансов понимает что к чему. Так что вряд ли динозавры приблизятся к ограде.
     Малдуна гораздо  больше волновало, что  будут  делать  люди,  сидящие в
электромобилях. Он не хотел,  чтобы они  выходили из машин, ведь  как только
электричество включится, машины двинутся вперед, независимо  от того, есть в
них пассажиры или нет. А люди останутся в Парке. Конечно, им вряд ли  придет
в голову выходить  из машины, ведь идет дождь. Но все-таки... никогда нельзя
знать наверняка...
     Малдун дошел  до гаража  и поспешил к тому месту, где должен был стоять
"джип".
     Как  удачно, думал  Малдун, что он  предусмотрительно положил в  машину
гранотомет! Можно сразу выехать, и тогда он будет на месте через...
     "Джипа" не было!
     - Что за  черт? - Малдун в  изумлении уставился  на  пустое  место, где
раньше стояла машина.
     "Джип" исчез!
     Черт возьми, что же все-таки происходит?



<ul><a name=38></a><h2> * ЧЕТВЕРТОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ * </h2></ul>

     Скрытые недостатки системы неизбежно начнут проявляться.
     Ян Малкольм


<ul><a name=39></a><h2>ГЛАВНАЯ ДОРОГА</h2></ul>
     Дождь громко  барабанил по  крыше  электромобиля. Очки  ночного видения
давили  Тиму  на  лоб.  Он слегка ослабил ремешок над ухом. Потом  он увидел
фосфоресцирующую вспышку  и  разглядел среди черно-зеленых теней сто-  явший
сзади  электромобиль,  в  котором  сидели  доктор  Грант  и доктор Малкольм.
Здорово.
     Доктор Грант смотрел на него через ветровое стекло. Тим увидел, что  он
берет  рацию,   лежащую   на  приборной  панели.  Раздалось   шипение  из-за
атмосферных помех, а потом голос доктора Гранта:
     - Вы нас видите?
     Тим взял у Эда Реджиса рацию:
     - Я вас вижу.
     - Все в порядке?
     - Все нормально, доктор Грант.
     - Оставайтесь в машине.
     - Хорошо. Не беспокойтесь.- Тим выключил рацию.
     Эд Реджис хмыкнул.
     -  Дождь льет  как  из  ведра.  Конечно, мы  будем  сидеть  в  машине,-
пробормотал он.
     Тим посмотрел  на  деревья,  которые  росли на  обочине.  Листья,  если
смотреть на них сквозь очки ночного видения, казались  ярко-зелеными - такой
цвет обычно бывает на  компьютере,- а под ними Тим заметил очертания зеленой
же проволочной ограды. Электромобили остановились на склоне холма... Значит,
где-то  тут неподалеку обитает  тиранозавр. Вот было бы потрясающе, если  бы
удалось разглядеть тиранозавра  в очки ночного видения! Это был бы настоящий
восторг! Может, тиранозавр подойдет к  забору и посмотрит на них? Интересно,
поблескивают ли его глаза в темноте? Если да, то это вообще отпад...
     Однако  Тим  ничего  не  видел  и  постепенно перестал  приглядываться.
Пассажиры,  сидевшие в обеих  машинах, притихли. Дождь стучал по  крышам. По
стеклам электромобилей текли струйки воды. Тиму  даже в очках было  не видно
ни зги.
     - Долго мы уже тут сидим? - спросил Малкольм.
     - Не знаю. Минуты четыре... может быть, пять.
     - Интересно, что стряслось?
     - Наверное, короткое замыкание из-за дождя.
     - Но это случилось до того, как хлынул дождь. Снова наступило молчание.
Лекси напряженно спросила:
     - Но ведь молнии не будет, правда?  Она всегда боялась молний и  теперь
нервно сжимала в руках свою кожаную перчатку. Доктор Грант сказал:
     - Что-что? Мы не расслышали...
     - Да это просто моя сестра болтает.
     - А...
     Тим опять принялся  разглядывать листву, но ничего не увидел. Во всяком
случае, ничего такого, что могло бы по размерам сравниться с тиранозавром.
     "Интересно, гуляют ли тиранозавры по ночам? - принялся размышлять Тим,-
Ночные  они животные или нет?.." Тим  не  помнил,  чтобы  в книгах  об  этом
говорилось. Однако у него было чувство, что тиранозавры могут гулять в любую
погоду, и днем и ночью. Что для них время суток не имеет значения.
     А дождь все лил.
     - Проклятый дождь!  - проворчал Эд Реджис.- Прямо потоп какой-то. Лекси
сказала:
     - Я хочу есть.
     - Я знаю, Лекси,- мягко проговорил Реджис,-  но мы тут застряли, детка.
Наши машины  работают от тока, который пропущен по проводам, зарытым в землю
на дороге.
     - И надолго мы застряли?
     - Пока не наладят электричество.
     Тим  слушал  шум  дождя, и постепенно  его начало  клонить  ко  сну. Он
зевнул, повернулся,  чтобы посмотреть  на пальмовые  деревья,  которые росли
слева от дороги, и резко вздрогнул от  глухого удара,  сотрясшего землю. Тим
повернул  голову  назад и  успел  заметить  какую-то  темную  тень,  которая
мелькнула между двумя машинами.
     - Боже мой!
     - Что это было?
     - Что-то большое, почти как наша машина...
     - Тим! Ты тут? Тим взял рацию.
     - Да, я тут.
     - Ты его видел, Тим?
     - Нет,- признался Тим.- Я не успел его разглядеть.
     - Да что же, черт побери, это было? - воскликнул Малкольм.
     - Ты в очках ночного видения, Тим?
     - Да. Я буду смотреть очень внимательно,- пообещал Тим.
     - Это был тиранозавр? - спросил Эд Реджис,
     - Не думаю. Он промчался по дороге.
     - Но ты же его не видел? - спросил Эд Реджис.
     - Нет.
     Тиму было очень неприятно, что он проморгал животное,  неважно, кто это
был: тиранозавр или не тиранозавр.  Внезапно  в небе сверкнула белая молния,
раздался треск,  и  все вокруг стало ярко-зеленым... Тим  зажмурился и начал
отсчитывать секунды:
     - И - раз, и - два... Лекси всхлипнула:
     - О нет!..
     - Не бойся, милая,- сказал Эд Реджис.- Это же просто молния!
     Тим внимательно  разглядывал обочину дороги.  Дождь хлестал со страшной
силой,  капли  стучали  по листьям,  и  те  тряслись.  Все вокруг  пришло  в
движение.  Все казалось живым. Тим  осматривал буквально  каждый листок... И
вдруг замер!  Под  деревьями кто-то  стоял.  Тим  поднял глаза  и  посмотрел
повыше.  За  деревьями, по  ту сторону  забора, он  увидел что-то  огромное,
шероховатое, словно кора дерева. Однако это было не дерево...  Тим  поправил
очки и посмотрел еще выше...
     И увидел громадную голову тиранозавра! Он стоял у забора  и  глядел  на
электромобили.  Снова сверкнула молния, гигантское животное тряхнуло головой
и издало протяжный вопль. Затем  снова стало темно  и  тихо, только слышался
шум дождя.
     - Тим!
     - Да, доктор Грант...
     - Ты видел, что это было?
     - Да, доктор Грант,
     У  Тима сложилось  впечатление, что  доктор  Грант  говорит,  тщательно
выбирая слова, так как не хочет расстраивать его сестренку.
     - А что там сейчас?
     - Ничего,- ответил  Тим, глядя на тиранозавра в  очки ночного видения.-
Он стоит по ту сторону забора.
     - Мне отсюда почти ничего не видно, Тим.
     - А мне зато видно прекрасно, доктор Грант. Он просто стоит - и все.
     - Хорошо.
     Лекси по-прежнему плакала, хлюпая носом.
     Снова  наступила пауза.  Тим глядел  на тиранозавра.  До чего ж  у него
громадная  башка! Животное  перевело  взгляд на  другую  машину. Потом опять
посмотрело  на ту машину, в которой сидел Тим. Тиму казалось,  зверь смотрит
прямо на него.
     В  очках  ночного  видения  глаза  тиранозавра   были  ярко-зелеными  и
светящимися.
     У Тима  похолодело  внутри.  А потом, скользнув  взглядом  по  туловищу
животного, посмотрев чуть пониже массивной головы с огромными челюстями, Тим
увидел  переднюю  лапу  тиранозавра,  небольшую,  но мускулистую. Тиранозавр
взмахнул ей и схватился за забор.
     - Господи Боже ты мой! - ахнул Эд Реджис, посмотрев в окно.
     Самый  крупный хищник,  когда-либо  ходивший по земле.  Самое  страшное
нападение за всю историю человечества.
     В  глубинах его  журналистского сознания независимо  ни от чего, как бы
сама собой рождалась статья. Однако колени  Эда  неудержимо дрожали, штанины
хлопали  друг  о друга, словно  флаги  на  ветру. Господи,  до чего ж он был
напуган! Он не хотел сидеть здесь! Из всех людей, сидевших в машинах, только
он, Эд Реджис,  знал, что бывает, когда  динозавр кидается в атаку. Он знал,
что тогда бывает  с  людьми. Он видел покалеченные трупы  тех, на кого напал
велоцираптор.   И  эта  картина  всплыла  в   его  памяти.  А  тут  ведь  не
велоцираптор,  а сам тиранозавр рекс!  Он  куда  больше! Это  же  крупнейший
плотоядный зверь, когда-либо ходивший по земле!
     О Господи!
     Вопль тиранозавра был ужасен, этакий вопль  из какого-то иного  мира...
Эд Реджис почувствовал, что по брюкам расплывается  мокрое пятно. Он обмочил
штаны! Реджису  стало  стыдно и  страшно.  Однако он знал, что надо что-  то
делать.  Нельзя так просто сидеть и ждать!  Он должен  что-то  сделать. Хоть
что-то... Его руки, положенные на приборную панель, дрожали...
     - Господи Боже ты мой! - повторил Эд Реджис.

     - Нельзя так говорить,- погрозила ему пальцем Лекси.
     Тим услышал, как открылась дверь. Отвернув голову от тиранозавра - очки
ночного видения сползли набок,- он успел заметить, как Эд Реджис  вылезает в
открытую дверь, втягивая голову в плечи, спасаясь от дождя.
     - Эй! - окликнула Эда Лекси.- Ты куда?  Но Эд Реджис молча повернулся и
кинулся бежать в противоположную сторону от тиранозавра, И вскоре скрылся  в
лесу. Дверь электромобиля осталась открытой, панельная обшивка намокла.
     - Он ушел?  - растерянно  проговорила  Лекси.- Но  куда? Он оставил нас
одних.
     - Закрой дверь,- приказал Тим, но Лекси начала кричать:
     - Он нас бросил! Он нас бросил!
     - Тим, что происходит? - раздался по рации голос доктора Гранта.- Тим!
     Тим подался вперед и попытался закрыть дверь. Однако, сидя сзади, он не
мог дотянуться до ручки. Оглянувшись назад, Тим снова увидел тиранозавра при
вспышке молнии: громадная черная тень на фоне ослепительно белого неба.
     - Тим, что происходит?
     - Он нас бросил, он нас бросил!
     Тим поморгал, чтобы быстрее адаптироваться к темноте. Когда он  еще раз
оглянулся,  то увидел, что тиранозавр, огромный и неподвижный, по-  прежнему
стоит у ограды. Дождевая вода стекала  с его  клыков.  Передняя  лапа  цепко
держалась за забор...
     И тут вдруг до Тима дошло: тиранозавр ведь схватился за  ограду. Ограда
больше не под напряжением!
     - Лекси, закрой дверь! Рация затрещала.
     - Тим!
     - Я здесь, доктор Грант!
     - Что там такое?
     - Реджис убежал,- ответил Тим.
     - Что-что??
     -  Он"  убежал.  Я думаю, он  понял, что  тока  нет  и  забор больше не
защита,- сказал Тим.
     - Забор больше не защита? - переспросил по рации Малкольм.- Он что, так
и сказал, что тока нет?
     -  Лекси,-  велел  Тим,-  закрой дверь.  Но Лекси продолжала  монотонно
хныкать, приговаривая:
     - Он нас бросил, он нас бросил!
     Тиму  ничего  не  оставалось  делать,  как  выйти из  задней  двери под
проливной дождь  и  захлопнуть  переднюю  дверь.  Снова  загрохотал  гром  и
сверкнула  молния. Тим  поднял  глаза  и увидел, что тиранозавр крушит забор
своими могучими задними лапами.
     - Тимми!
     Он  запрыгнул обратно и захлопнул  за  собой дверь, в громовых раскатах
этого хлопка даже не было слышно. Из рации доносилось:
     - Тим! Ты здесь?
     Он схватил свою рацию:
     - Да, здесь.
     Тим повернулся к Лекси.
     - Запри двери. Сядь посередине сиденья. И заткнись!
     Тиранозавр тряхнул головой  и  неловко шагнул вперед. Когти его  задних
лап запутались в проволоке упавшей ограды. Лекси наконец заметила животное и
умолкла, застыв, как изваяние. Она смотрела на тиранозавра широко раскрытыми
глазами.
     В передатчике послышался треск:
     - Тим!
     - Да. доктор Грант.
     -  Оставайтесь  а  машине.  Никуда  не выходите.  Сидите  спокойно.  Не
шевелитесь и не шумите.
     - Да, сэр.
     - Все будет хорошо. Я думаю, он не сможет открыть машину.
     - Да, сэр.
     - Только сидите смирно, чтобы не привлекать лишний раз его внимание.
     - Да, сэр.- Тим выключил передатчик.- Ты слышала, Лекси?
     Сестра молча кивнула. Она не отрывала взгляда от динозавра. Он заревел.
При свете  молнии  дети  увидели, как  тиранозавр  выпутался из  проволоки и
уверенно двинулся вперед.
     Теперь он  стоял  меж двух  машин. Тим  больше  не  видел электромобиля
доктора  Гранта,  потому  что  его загораживала  эта  громадная  туша. Дождь
ручьями стекал по шершавой коже, по мускулистым задним лапам... Тим не видел
головы животного, она была где-то над крышей электромобиля.
     Тиранозавр двинулся вдоль  их  машины.  Вот он  подошел  к тому  самому
месту, на  котором стоял Тим, когда выбрался из электромобиля. Потом к тому,
куда ступал,  выходя из машины, Эд  Реджис. Зверь  замер. Здоровенная голова
опустилась вниз, к грязной земле.
     Тим  оглянулся  и  посмотрел  на  доктора  Гранта и доктора  Малкольма,
сидевших  в  задней  машине. Они смотрели вперед сквозь ветровое  стекло, их
лица были страшно напряжены.
     Огромная голова вновь поднялась вверх  и остановилась на уровне боковых
окон  электромобиля, пасть  была открыта. При вспышке  молнии  дети  увидели
блестящий, словно бусина, безразличный глаз рептилии...
     Глаз заглядывал в машину.
     Сестра Тима  задышала неровно, от испуга  она  начала  задыхаться.  Тим
потянулся к  ней и  схватил  ее  за руку, надеясь, что она будет сидеть  по-
прежнему тихо. Динозавр очень долго смотрел в боковое окно.
     "Может быть, на  самом  деле  он нас не видит?"  - пронеслось в мозгу у
Тима.
     Наконец голова чудовища поднялась еще выше и вновь скрылась из виду.
     - Тимми...- прошептала Лекси.
     - Все нормально,- едва слышно ответил Тим.- Я думаю, он нас не увидел.
     Тим обернулся  и посмотрел на  доктора Гранта, как вдруг  электромобиль
потряс сокрушительный  удар  и  ветровое  стекло  сплошь покрылось  паутиной
трещин:  это тиранозавр шарахнулся своей  башкой  о  капот. Тим сва- лился с
сиденья. Очки ночного видения соскочили со лба.
     Тим быстро  уселся  обратно  и, моргая, уставился в  темноту; во рту он
ощущал теплую кровь.
     - Лекси!
     Сестры нигде не было видно.
     Тиранозавр  стоял у  капота  электромобиля,  грудь  его  вздымалась, он
загребал в воздухе передними лапами.
     - Лекси! - прошептал Тим.
     Внезапно он услышал стон.  Сестра  лежала где-то  на полу, под передним
сиденьем.
     Но  тут  громадная  голова   снова  опустилась  вниз,  загородив  собой
практически все  лобовое стекло. Тиранозавр снова ударился  головой о капот.
Машина закачалась, Тим ухватился за сиденье. Тиранозавр  стукнул головой еще
пару раз, в металле появились вмятины.
     Потом он зашел  сбоку.  Большой, поднятый  кверху  хвост  заслонял Тиму
видимость.  Животное  фыркнуло  и  глухо  зарычало,  и этот  раскатистый рык
смешался с раскатами грома. Вонзив губы в  запасное колесо, прикрепленное  к
багажнику электромобиля, тиранозавр один-единственный  раз  мотнул головой и
сорвал его. Задняя часть  машины на секунду приподнялась в  воздух,  а потом
шлепнулась обратно на землю, разбрызгивая грязь.
     - Тим! - позвал доктор Грант.- Тим, ты здесь? Тим схватил рацию.
     -  С  нами все  в порядке,-  сказал он. Послышался резкий металлический
скрежет: зверь принялся  царапать когтями крышу электромобиля.  Сердце  Тима
бешено  заколотилось. С  правой стороны в окне ничего не  было  видно, кроме
шершавой  кожи   животного.   Тиранозавр   навалился   на  машину,   которая
раскачивалась взад и вперед с каждым его вздохом,  рессоры  громко скрипели,
металл скрежетал.
     Лекси  снова  застонала.  Тим  положил  рацию  и  начал  переползать на
переднее сиденье. Тиранозавр взревел, и металлическая крыша  прогнулась. Тим
ощутил  резкую  боль в голове  и рухнул на пол,  прямо на ручку переключения
передач.  Он оказался  прямо рядом с Лекси и в ужасе увидел,  что  ее голова
сбоку вся в крови. Сестра, похоже, была без сознания.
     Последовал  очередной удар, и на пол посыпались осколки стекла. Закапал
дождь. Тим поднял  глаза: лобовое стекло  было разбито. Теперь на его  месте
торчали только осколки, а за ними виднелась огромная голова динозавра.
     Динозавр смотрел на него!
     У  Тима  похолодело  внутри,  и   тут  голова  ринулась  вперед,  пасть
раскрылась. Зубы ударились  о металл, Тим ощутил  горячее, зловонное дыхание
зверя и увидел толстый язык, просовывающийся  в  машину  сквозь отверстие на
месте разбитого  стекла.  Динозавр начал  шлепать  мокрым языком  по обшивке
кабины... капли горячей пенистой слюны упали  на кожу  Тима... затем тирано-
завр взревел... оглушительно...
     И резко отстранил голову.
     Тим  залез обратно на сиденье, стараясь держаться подальше от вмятины в
крыше. На  переднем сиденье  рядом  с  водителем еще  оставалось  достаточно
свободного  места.  Тиранозавр  стоял  под дождем возле  переднего  бампера.
Похоже,  его  смутило то, что  произошло.  Из пасти  чудовища  обильно текла
кровь.
     Тиранозавр смотрел  на Тима, повернув  голову так,  что был  виден один
огромный глаз. Голова придвинулась к машине,  тиранозавр начал всматриваться
внутрь.  Кровь  капала  на  покореженный  капот электромобиля,  смешиваясь с
дождем.
     "Он не может до меня добраться,- подумал Тим.- Он слишком большой".
     Затем  голова  отодвинулась,  и  Тим  при  вспышке  молнии увидел,  как
динозавр  задрал   заднюю  лапу.   Мир  бешено   завертелся,   электромобиль
перевернулся на бок, захлюпала  грязь... Лекси безвольно  упала  на  боковое
окно,  он  шлепнулся  рядом с  ней,  ударившись  головой.  В  глазах у  Тима
помутилось.  А потом челюсти тиранозавра лязгнули о дверцу, и электромобиль,
сотрясаясь, поднялся в воздух...
     -  Тимми! - взвизгнула Лекси, причем  так близко, что  у него  заболели
уши.
     Она  внезапно  пришла  в  себя. Тим  схватил ее рукой, и  в этот момент
тиранозавр  снова принялся крушить машину.  Тим почувствовал острую, колющую
боль в боку, сестра упала на него. Машина, вибрируя, вновь взмыла в воздух.
     Лекси закричала:
     - Тимми!
     И он увидел, что  дверь прямо перед  ней распахнулась и Лекси выпала из
машины в грязь. Однако он ничего не смог ей ответить, потому что в следующее
мгновение все  вокруг  завертелось...  стволы пальм полетели куда-то вниз...
вбок:  земля  мелькнула далеко внизу...  динозавр взревел... вновь  мелькнул
светящийся глаз... верхушки пальмовых деревьев...
     А  потом машина  с металлическим  скрежетом и  лязгом  выпала  из пасти
тиранозавра, у Тима екнуло в животе, а потом все вокруг стало черным- черным
и погрузилось во тьму.

     Сидевший в другой машине Малкольм ахнул:
     - Господи! Что там с их машиной?
     Грант  поморгал, вглядываясь в  темноту, в которой только что сверкнула
молния.
     Вторая машина исчезла!
     Грант не  верил своим глазам. Он наклонился вперед, стараясь разглядеть
что-нибудь  сквозь  окно,  по  которому  текли  потоки воды. Динозавр  такой
огромный, наверное, он просто загораживает...
     Нет!  Снова  сверкнула  молния, и Грант  отчетливо  увидел,  что машина
исчезла.
     - Что там случилось? - спросил Малкольм.
     - Не знаю.
     Сквозь шум  дождя Грант  смутно различил слабые крики девочки. Динозавр
стоял  в темноте на дороге, однако даже во мраке можно было  разглядеть, что
он нагнулся над землей и что-то обнюхивает.
     Или ест.
     - Бы что-нибудь видите? - спросил, щурясь, Малкольм.
     - Почти ничего,- ответил Грант.
     Дождевые капли барабанили по крыше электромобиля.  Грант прислушивался,
не  кричит ли малышка, но ее  больше  не  было слышно.  Так они и  сидели  в
машине, молча вслушиваясь в тишину.
     - Это была девочка? - наконец спросил Малкольм.- Такое впечатление, что
кричала девочка.
     - Да, действительно.
     - Вы думаете?
     - Не знаю,- вздохнул Грант,
     На  него вдруг навалилась  усталость. Сквозь залитое дождевыми потоками
лобовое стекло был виден расплывчатый  силуэт динозавра: чудовище  шло к  их
машине. Медленно и зловеще оно шло прямо на них.
     Малкольм сказал:
     - Знаете, в такие минуты, как  эта,  мне  начинает казаться, что... что
пусть лучше вымершие животные  так и  оставались  бы вымершими. У вас сейчас
нет такого чувства?
     - Есть,- ответил Грант.
     Сердце его громко колотилось в груди.
     - Гм... Как вы думаете, что нам предпринять?
     - Понятия не имею,- откликнулся Грант.
     Малкольм повернул ручку, толчком ноги распахнул дверь и кинулся бежать.
Но  едва  он  это  сделал.  Гранту  стало  понятно, что  уже слишком поздно,
тиранозавр подошел чересчур близко. Снова сверкнула молния, и Грант с ужасом
заметил, что тиранозавр, взревев, рванулся вперед.
     Грант  не мог связно объяснить,  что случилось  потом. Малкольм  бежал,
шлепая по грязи. Тиранозавр мчался  за  ним большими скачками, потом опустил
свою громадную голову,  и  Малкольм  подлетел  в  воздух,  словно  крошечная
куколка.
     К  тому  времени  Грант  тоже  уже  выскочил из машины; холодный  дождь
хлестал его по лицу и плечам. Тиранозавр стоял к  нему спиной, могучий хвост
раскачивался, словно маятник.  Грант собрался  было юркнуть в лес, как вдруг
тиранозавр повернулся к нему и оглушительно взревел.
     Грант похолодел.
     Он  стоял у машины не  со стороны водителя, а  с противоположной, стоял
под проливным дождем... Он торчал на  виду у тиранозавра, стоявшего  от него
всего в двух с половиной  метрах. Гигантский зверь  снова  взревел. На таком
близком расстоянии  его рев звучал ужасающе громко. Грант вдруг осознал, что
дрожит от  холода  и от страха.  Он прижал трясущиеся  руки  к металлической
двери электромобиля, стараясь унять дрожь.
     Тиранозавр издал еще один вопль,  однако в  атаку не ринулся.  Повернув
голову, он посмотрел на машину  сначала одним глазом, потом другим. И ничего
не сделал.
     Просто стоял - и все.
     Что происходит?
     Лязгнули мощные челюсти.  Тиранозавр сердито  рыкнул,  поднял  огромную
заднюю  лапу и  с размаху  ударил ей по  крыше  машины; когти  со  скрежетом
скользнули вниз по металлу, чуть не задев Гранта, который по- прежнему стоял
не двигаясь.
     Лапа  шлепнулась  в грязь.  Зверь  медленно наклонил голову и,  фыркая,
принялся  обследовать машину. Сперва заглянул сквозь лобовое стекло в салон.
Затем двинулся  по направлению  к багажнику, захлопнул по  дороге перед- нюю
дверь  со стороны пассажирского сиденья и пошел  прямо  на  Гранта. Грант от
ужаса чуть не  потерял сознание,  сердце  его  бешено  колотилось.  Животное
подошло  так близко, что  он ощутил,  как из пасти динозавра  пахнет  тухлым
мясом и сладковатой кровью... это был тошнотворный запах хищника...
     Грант напрягся, ожидая неизбежного.
     Громадная  голова  проплыла  мимо  него,  зверь  пошел   дальше.  Грант
недоуменно заморгал.
     Что случилось?
     Неужели  тиранозавр его  не увидел?  Похоже, что нет.  Но почему? Грант
обернулся  и  увидел,  что  зверь обнюхивает  заднее колесо.  Толкнув колесо
мордой,  он  поднял голову. И снова подошел к Гранту. Тиранозавр  обдал  его
своим  горячим  дыханием. Однако он не  принюхивался, как  собака. Он просто
дышал и, казалось, был очень озадачен.
     Нет, тиранозавр не мог  его увидеть. Если, конечно,  стоять неподвижно.
Где-то  на  задворках  сознания  Гранта мелькнуло научное  объяснение  этого
факта, он понял, почему...
     Страшная  пасть  открылась  прямо  перед ним, огромная голова поднялась
вверх.  Грант схватился  руками за свои  запястья, отчаянно  стараясь стоять
неподвижно, как изваяние, и не издавать ни звука.
     Тиранозавр взревел, и его рев далеко разнесся в ночном воздухе.
     Однако Грант  к  тому  времени уже начал кое-что понимать. Зверь не мог
его увидеть, но подозревал, что он где-то  здесь, и  пытался ревом вспугнуть
его, заставить хоть как-то обнаружить свое присутствие.
     Значит, до  тех пор, пока он будет стоять не шевелясь, сообразил Грант,
он будет оставаться невидимым.
     Могучая задняя лапа приподнялась,  и тиранозавр напоследок в бессильной
ярости пнул электромобиль, перевернув его. Гранта пронзила острая боль, и он
испытал весьма непривычное  ощущение  полета, поскольку  его  тело взмыло  в
воздух. Все это  происходило  как-то удивительно  медленно,  и у Гранта было
полно времени, чтобы почувствовать,  как его  обдает холодом, и увидеть, как
земля несется ему навстречу, чтобы он ударился о нее лицом.


<ul><a name=40></a><h2>ВОЗВРАЩЕНИЕ</h2></ul>

     - О черт! - пробормотал Хардинг.- Вы только посмотрите на это.
     Они  сидели  в  "джипе" Хардинга, который работал на бензине, и глядели
сквозь  лобовое  стекло, по которому елозили "дворники". В  желтом свете фар
было видно, что дорогу перегородило большое поваленное дерево.
     - Наверное, молния ударила,- предположил Дженнаро.- Проклятое дерево.
     - Мы не  сможем проехать,-  сказал Хардинг.- Пожалуй, стоит связаться с
контрольным постом и поговорить с Арнольдом.
     Он взял рацию и повернул переключатель каналов.
     - Алло, Джон! Джон, ты тут?
     Однако в ответ раздалось лишь громкое шипение.
     - Не понимаю,- пожал плечами Хардинг.- Похоже, радиосвязь отключена.
     - Должно быть, из-за грозы,- сказал Дженнаро.
     - Вероятно,- согласился Хардинг.
     - Попробуйте связаться с электромобилями,- сказала Элли.
     Хардинг попытался переключиться на другие каналы, но безрезультатно.
     - Ничего не слышно,- посетовал он.-  Видимо, они уже  на обратном пути,
вне радиуса действия нашего передатчика. Ладно, как бы там ни было, я думаю,
нам незачем тут оставаться. Пройдет не один час, прежде чем аварийная служба
пришлет сюда рабочих и они уберут дерево.
     Хардинг выключил рацию и начал разворачивать машину.
     - Что вы собираетесь сделать? - поинтересовалась Элл и.
     - Вернусь на перекресток и поеду  по запасной дороге.  К счастью, здесь
существует вторая система дорог,-  объяснил Хардинг.- У нас есть дороги  для
посетителей  и дороги для служителей, ухаживающих за животными, грузовиков с
кормом и  тому  подобное. Мы поедем назад  по запасной дороге.  Она  немного
длиннее и не такая живописная. Но вам  она может показаться интересной. Если
дождь прекратится, мы сможем посмотреть на кого-нибудь из животных. Мы будем
на месте через тридцать - сорок минут,- сказал Хардинг.- Если я, конечно, не
собьюсь с пути.
     Он развернул в темноте "джип" и снова поехал на юг.

     Сверкнула молния, и все мониторы на контрольном  посту погасли. Арнольд
подался вперед и напряженно застыл. О Господи,  только не сейчас! Не сейчас!
Только этого не хватало - чтобы вообще все  вышло из строя во время грозы...
Основная  сеть   электропитания  была,  конечно,   защищена   от   колебаний
напряжения,  но  Арнольд не  был уверен, что  Недри использовал  свои модемы
только  для передачи  информации.  Большинство  людей  не подозревают, что в
компьютер можно  прорваться  через модем - по телефонной  линии проходит им-
пульс и  -  хлоп! - нет  больше процессора. Нет долговременной  памяти.  Нет
операционной системы. Нет компьютера.
     Экраны замерцали. А затем один за другим вновь осветились.
     Арнольд вздохнул и рухнул обратно в кресло,
     Интересно,  куда  же подевался Недри?  Пять  минут назад  Арнольд велел
охранникам обыскать здание.  Наверное, этот жирный ублюдок заперся в туалете
и читает комиксы... Однако охранники не возвращались.
     Пять минут...  Если  Недри  в  здании,  они  должны  были  бы  его  уже
разыскать.
     -  Кто-то  взял  этот  проклятый "джип",- сообщил,  заходя  в  комнату,
Малдун.- Вы уже связались с электромобилями?
     -   С  ними  нет  радиосвязи,-   ответил   Арнольд.-  Я   еще  попробую
воспользоваться вот  этим, поскольку главная радиостанция  не работает.  Это
маломощный радиопередатчик, но ничего, и он сойдет. Я уже попытался выйти на
связь поочередно на  всех шести каналах. У них в машинах есть рации, я точно
знаю, но почему-то никто не отвечает.
     - Это нехорошо,- проговорил Малдун.
     - Если вы хотите туда поехать, возьмите машину аварийной службы.
     - Ладно,- кивнул Малдун.- но они все в  восточном гараже, в километре с
лишним отсюда... А где Хардинг?
     - Наверное, возвращается сюда.
     - Тогда он захватит по пути пассажиров из электромобилей.
     - Пожалуй, что так.
     - Кто-нибудь уже сообщил Хэммонду, что ребятишки пока не вернулись?
     -  Нет, черт побери! -  воскликнул Арнольд.- Я не хочу, чтобы сукин сын
бегал тут и орал  на меня. Пока что  все в  порядке.  Машины просто застряли
из-за  дождя.  Ничего,  ребята  посидят  там немножко,  а  потом  Хардинг их
привезет. Или мы отыщем Недри и заставим мерзавца включить все обратно.
     - А вы не можете сами включить? - спросил Малдун.
     Арнольд покачал головой:
     - Я пытался. Но  Недри что-то сделал с  системой. Я не могу понять, что
именно, однако мне ясно одно:
     если мне  придется влезть  в программу, на это  уйдет не  один час. Нам
нужен Недри. Мы должны сию секунду разыскать сукина сына!


<ul><a name=41></a><h2>НЕДРИ</h2></ul>

     Надпись   гласила:   "Ограда  под  напряжением  10   тысяч   вольт.  Не
прикасаться!" Однако Недри притронулся к ней  голыми руками и, отперев замок
на  воротах, широко распахнул их. Затем возвратился  за "джипом", выехал  за
ворота и, выйдя из машины, вернулся, чтобы закрыть их за собой.
     Теперь  он  оказался в Парке, всего в  полутора километрах от восточной
пристани.  Недри  нажал  на  акселератор и, нависнув над рулем,  внимательно
вглядывался в залитое дождем окно,  ведя  "джип" по  узкой  дороге. Он  ехал
быстро  - даже слишком быстро,- но ему нельзя было выбиваться из графика. Со
всех  сторон Недри  окружали черные джунгли,  однако вскоре слева должен был
появиться океан.
     "Проклятая  гроза!"  -  думал Недри. Из-за  нее  могут расстроиться все
планы. Ведь  если судно Доджсона не  ждет  его на  восточной  пристани,  все
полетит к чертям. Недри  не мог торчать  на берегу слишком долго, иначе  его
хватились бы на контрольном  посту.  Весь смысл этого  плана состоял в  том,
чтобы быстренько  съездить на  восточную  пристань,  отдать эмбрионы и через
несколько  минут вернуться  обратно, пока никто  ничего не заметил. Это  был
хороший, умный план.  Недри  разрабатывал его тщательно, стараясь  продумать
все до мельчайших деталей. Этот план должен был принести  ему полтора милли-
она долларов.  Одну целую пять десятых мегадолларов... Это составляло десять
его годовых доходов, причем без всяких налогов, и он понимал,  что его жизнь
круто изменится. Недри проявил величайшую осторожность.  Вплоть до того, что
заставил  Доджсона  в самую последнюю минуту встретиться  с ним  в аэропорту
Сан-Франциско  - якобы  для  того,  чтобы  поглядеть на деньги.  В  действи-
тельности  же  Недри  хотел  записать свой разговор с Доджсоном на  пленку и
назвал  его в этом  разговоре  по имени.  Для  того чтобы  Доджсон не  забыл
уплатить  должок, Недри  положил копию записи в пакет с эмбрионами.  Короче,
Недри продумал буквально каждый шаг.
     Он не предусмотрел только этой проклятой грозы.
     Что-то  пронеслось  по дороге, что-то белое  мелькнуло  в  свете фар...
Похоже на большую крысу... Зверек метнулся в кусты, волоча по земле пушистый
хвост.  Опоссум...  Удивительно,  как он  мог тут сохраниться? Казалось  бы,
динозавры давно должны были бы сожрать его.
     Но где же проклятая пристань?
     Недри  ехал быстро,  однако уже прошло целых  пять  минут... Вообще- то
пора было бы приехать... Может, он не туда повернул? Да нет, непохоже...  На
дороге не было никаких развилок.
     Но где же тогда пристань?
     Для него было настоящим шоком, когда за поворотом он увидел, что дорога
утыкается в  серый бетонный барьер высотой два метра, потемневший  от дождя.
Недри ударил по тормозам, "джип" вильнул, его  занесло, и на какой-то момент
перепуганному Недри показалось, что он сейчас врежется... Он бешено завертел
рулем,  и   "джип",  скользя   по  грязи,  остановился.   Фары  оказались  в
каком-нибудь футе от бетонной стены.
     Недри замер, прислушиваясь к ритмичному пощелкиванию "дворников". Потом
глубоко вздохнул и,  сделав  медленный выдох, посмотрел назад.  Да,  судя по
всему, он свернул не  на ту дорогу. Можно, конечно, вернуться, но это займет
слишком много времени.
     Лучше пойти посмотреть, куда его занесла нелегкая.
     Недри  вылез  из  "джипа",  тяжелые дождевые  капли забарабанили по его
голове.  Это была настоящая тропическая гроза, дождь хлестал с  такой силой,
что становилось больно.  Недри нажал на кнопочку и посмотрел на осветившийся
циферблат  наручных часов.  Прошло  шесть минут. Куда  же  он,  черт побери,
попал?  Недри обогнул  бетонный барьер  и  сквозь  шум дождя расслышал  звук
журчащей  воды. Может,  тут  рядом  океан?  Недри торопливо зашагал  вперед,
постепенно  его глаза привыкали к темноте. Вокруг были непроходимые джунгли.
Ливень барабанил по листьям.
     Журчание становилось  все громче, Недри  спешил на  этот  звук и  вдруг
заметил,  что деревья  остались позади,  а его ноги утопают в мягкой илистой
почве. Рядом темнела река. Река! Он вышел к реке Джунглей!
     "Проклятье! - подумал Недри.- Что это за место?"
     Река ведь тянулась по острову на много  миль... Недри снова поглядел на
часы. Миновало уже семь минут.
     - Ты влип, Деннис! - сказал он вслух сам себе.
     И словно в ответ из леса раздалось негромкое уханье совы.
     Однако  Недри почти не обратил  на это внимания,  его  тревожила судьба
задуманного плана. Недри прекрасно понимал, что время истекло. Выбора у него
больше не было.  От первоначального плана  придется отказаться. Все, что  он
может теперь сделать, это вернуться на контрольный пост, включить компьютер,
попытаться каким-то образом связаться  с Доджсоном и  договориться о встрече
на  восточной пристани  завтра ночью. Это, конечно, будет нелегко, но  Недри
надеялся  выкрутиться.  Компьютер  автоматически  записывал  все  телефонные
разговоры; побеседовав с Доджсоном, надо будет  войти в программу и  стереть
эту запись. Но одно совершенно ясно: дольше оставаться в Парке нельзя, иначе
его отсутствие на контрольном посту не пройдет незамеченным.
     Недри повернул  назад,  ориентируясь на свет фар. Он  промок до нитки и
был  ужасно несчастен.  Снова раздалось негромкое уханье;  на это раз  Недри
замер. Вообще-то на сову непохоже... Уханье раздавалось совсем непо- далеку,
оно доносилось справа, из джунглей.
     Прислушавшись, Недри  различил  в  кустах  какой-то  треск.  Потом  все
стихло. Он подождал: треск повторился. У Недри  сложилось  впечатление,  что
кто-то  очень большой медленно  пробирается  по направлению  к  нему  сквозь
джунгли.
     Кто-то очень большой... И этот кто-то очень близко... Большой динозавр!
     Выбраться отсюда!
     Недри кинулся  бежать.  Он громко топал, но, даже  несмотря на шум, ему
было  слышно, как животное с треском продирается  сквозь чащу.  И  опять это
уханье...
     Оно приближалось.
     Спотыкаясь в темноте о корни  деревьев, раздвигая руками  мокрые ветки,
он наконец добрался до того места, откуда был виден стоявший впереди "джип";
различив свет фар, как бы омывавший барьер, Недри немного успокоился.  Через
секунду он будет в машине и выберется из этого проклятого леса. Он пробрался
сквозь заросли, обошел барьер и... замер, похолодев.
     Зверь был уже там!
     Однако он стоял  не совсем рядом. Динозавр был в сорока футах от Недри,
туда еле-еле доходил свет фар. Недри не ездил на экскурсию по Парку, так что
он  видел  не  очень-то много  динозавров,  однако даже ему показалось,  что
динозавр выглядит  довольно  странно.  Тело высотой десять футов  было все в
желтых и  черных пятнах,  а на  голове скрещивались,  образуя  букву V,  два
красных гребня. Динозавр не шевелился, он лишь снова негромко заухал.
     Недри  ждал,  что животное  нападет  на него. Однако оно  не  нападало.
Вероятно, его пугал свет фар, вынуждая держаться поодаль... ведь  это похоже
на огонь...
     Динозавр  пристально поглядел на  Недри, а потом резко вскинул  голову.
Недри почувствовал на груди что-то  мокрое.  Он посмотрел вниз  и  увидел на
своей промокшей рубашке хлопья пены. Не понимая еще, в чем дело, он потрогал
ее...
     Это была слюна.
     Динозавр в него плюнул!
     "Какая гадость!" - подумал Недри. Он оглянулся  на  динозавра и увидел,
что тот снова  мотнул головой. Второй  плевок угодил  ему в  шею, прямо  над
воротником рубашки. Недри утер его рукой.
     Господи, до чего же противно!.. И не только противно:
     Недри почти сразу  же  почувствовал  зуд и  жжение.  Руки  тоже зудели.
Казалось, он прикоснулся к кислоте.
     Недри открыл дверь машины, напоследок оглянулся;
     ему  хотелось  убедиться, что динозавр так и не  нападет  на  него... И
вдруг резкая,  мучительная  боль в глазах... вонзились острые  шипы... Недри
зажмурился, охнул, поднес руки к  глазам,  прикрывая их, и почувствовал, как
по переносице стекает скользкая пена.
     Слюна...
     Динозавр плюнул ему в глаза.
     Как  только он это осознал, боль захлестнула его, и  он, хрипя, упал на
колени  и  мгновенно потерял  ориентацию.  С  колен Недри свалился  на  бок,
прижался  щекой  к мокрой земле и, дыша с  тоненьким присвистом,  завопил от
жуткой, непрекращающейся боли...  перед крепко  зажмуренными  веками плясали
яркие круги...
     Земля под ним заходила ходуном, и Недри понял, что динозавр сдвинулся с
места... он снова услышал  негромкое уханье  и,  несмотря  на боль, все-таки
открыл глаза... однако  все  равно ничего не увидел...  ничего,  кроме ярких
кругов, светившихся на темном фоне. Постепенно Недри начал понимать...
     Он ослеп!
     Уханье  становилось  все  громче,  Недри  с трудом поднялся  за ноги и,
шатаясь, привалился к двери машины;
     ему  было  дурно,  муторно...  Динозавр  подошел   уже  близко,   Недри
чувствовал, что  зверь совсем рядом...  "Вот  он, сопит  где-то  над ухом",-
смутно осознавал Недри.
     Однако он ничего не видел.
     Он ничего не видел и поэтому был вне себя от ужаса.
     Недри вытянул  руки  и  яростно замахал  ими,  пытаясь отразить  атаку,
которая - он в этом не сомневался - вот-вот должна была последовать.
     И  тут его  вновь  пронзила  острая боль... словно ему в живот воткнули
раскаленный  нож...  Недри  покачнулся,  дотронулся вслепую  до  разорванной
рубашки  и, ощутив под  рукой  какой-то большой, скользкий комок,  с  ужасом
осознал,  что  держит  в  руках свои  внутренности... Динозавр распорол  ему
живот, и все кишки вывалились наружу!
     Недри рухнул  на  землю и почувствовал  под собой что-то  чешуйчатое  и
холодное... То  была нога динозавра. А затем нахлынула новая волна  боли, на
сей  раз болела  голова... с  двух  сторон... Боль  усилилась,  зверь рывком
поднял Недри на ноги. Недри понял, что клыки впились ему  в голову, и сперва
затрепетал  от ужаса, а потом... потом у него осталось только желание, чтобы
все это поскорее закончилось.


<ul><a name=42></a><h2>БУНГАЛО</h2></ul>

     - Еще кофе? - вежливо поинтересовался Хэммонд.
     - Нет, спасибо.- Генри Ву откинулся на спинку стула.- В меня уже ничего
не лезет.
     Они  сидели  в столовой  Хэммонда,  в  домике-бунгало,  расположенном в
уединенном  уголке  Парка,  неподалеку   от  лабораторий.  Ву  вынужден  был
признать,  что  Хэммонд построил себе весьма элегантный домик, в его плавных
очертаниях было что-то японское. Обед  тоже  удался на славу, тем более если
учесть, что столовая была еще не до конца оборудована.
     Однако поведение Хэммонда  беспокоило  Ву. Старик изменился...  слегка,
правда, но изменился.  На протяжении  всего  обеда Ву пытался понять,  что с
ним.  Во-первых, старик  стал  непривычно  болтлив, все время повторяется, в
который  раз  рассказывает  один  и  те  же  истории.  Во-вторых,  он  очень
несдержан: то вскипит от  гнева, то  начнет сентиментально хныкать... Однако
все это можно объяснить возрастом. В  конце концов, Джону Хэммонду уже почти
семьдесят семь лет.
     Нет,  было  еще  что-то...  Какая-то  уклончивость...  Упрямое  желание
сделать по-своему. И в  результате категорический отказ трезво посмотреть на
ситуацию, сложившуюся в Парке.
     Ву был потрясен, узнав о том, что  динозавры могут размножаться (он все
еще  не допускал мысли, что это уже свершившийся факт). После того как Грант
спросил  его  о ДНК амфибий,  Ву собирался сразу же пойти в  ла- бораторию и
проверить данные компьютера  о  различных  наборах  ДНК. Ведь если динозавры
действительно размножаются, то вся работа по созданию Парка юрского  периода
окажется под вопросом: и методы  генной инженерии, и  генетический контроль,
да  вообще все на свете! Даже лизинозависимость  должна будет  подвергнуться
сомнению. Если эти животные на самом деле  могут давать потомство  и жить на
воле, то...
     Генри Ву  хотел тут же  проверить все данные. Однако Хэммонд настойчиво
приглашал его вместе пообедать.
     -  Ну-ну,  Генри, для  мороженого-то у  тебя место осталось?!  - сказал
Хэммонд,  отодвигаясь   от   стола.-   Мария  готовит  потрясающее  имбирное
мороженое.
     - Согласен,- Ву взглянул на красивую, молчаливую служанку.
     Проводив  взглядом  Марию, вышедшую  из  комнаты, он  поднял  глаза  на
видеомонитор, установленный на стене. Экран не горел.
     - Ваш монитор выключен,- заметил Ву.
     - Неужели? - Хэммонд вскинул голову.- Наверное, из-за грозы.
     Он потянулся к телефону, стоявшему рядом.
     - Сейчас свяжусь с контрольным пунктом и поговорю с Джоном.
     Ву  услышал,  что из телефонной трубки доносится треск.  Хэммонд  пожал
плечамии положил трубку на рычаг.
     - Телефонная связь, видимо, прервалась,- сказал  он.- Или это  Недри до
сих пор передает свои данные. За выходные ему надо кое-что доделать. Недри -
настоящий гений в своей области, но под конец его приходится дожимать, чтобы
он все сделал как следует,
     - Может быть, я схожу на контрольный пост и проверю? - предложил Ву.
     - Нет-нет,-  замахал на него руками Хэммонд. - В этом  нет  нужды. Если
что-нибудь случилось, мы и так узнаем. Ах!..
     В комнату вошла Мария с двумя блюдечками, на которых лежало мороженое.
     -  Попробуй  хоть  немножко.  Генри,- сказал  Хэммонд.- Это  со  свежим
имбирем,  он растет в  восточной части острова. Мороженое - моя стариковская
слабость. И все же...
     Ву послушно  поднес  к губам ложечку  с мороженым.  За  окном сверкнула
молния и раздался раскатистый гром.
     -  Ух  ты,  как  близко!  -  пробормотал  Ву.-  Надеюсь,  ребятишки  не
испугаются грозы.
     -  Думаю,  нет,- откликнулся Хэммонд и  попробовал  мороженое.-  Однако
знаешь. Генри, у меня есть некоторые опасения насчет Парка.
     Ву  почувствовал внутреннее  облегчение.  Может  быть,  старик в  конце
концов посмотрит фактам в лицо?
     - Какие опасения?
     - Видишь ли. Парк юрского периода создан прежде всего  для  детей. Дети
всего мира обожают динозавров, и они будут в восторге - в полном восторге! -
от нашего Парка. Когда они увидят  этих потрясающих  животных,  их маленькие
личики озарятся радостью. Но я боюсь... я боюсь не дожить до этого. Генри. Я
могу не увидеть радость, которая будет написана на их лицах.
     - Мне кажется, у нас есть и другие проблемы,- заметил Генри.
     - Но они не так меня тревожат,  как эта,- ответил Хэммонд.- Я  боюсь не
дожить и не увидеть их сияющие, восторженные лица. Этот  Парк  - наш триумф.
Мы выполнили  то, что задумали. А ты, конечно, помнишь, что первоначально мы
собирались использовать новый метод  генной инженерии,  чтобы делать деньги.
Много денег.
     Ву понял, что Хэммонд намерен  разразиться длинной-предлинной речью, на
которые он был мастак. И поэтому сделал нетерпеливый жест.
     - Я это уже знаю, Джон...
     -  Если бы ты организовал биоинженерную компанию, Генри, чем бы ты стал
заниматься? Стал бы ты производить продукцию,  чтобы помочь  человечеству...
скажем,  помочь ему  победить болезни? Упаси Бог! Что за  дурацкая идея! Это
слишком мелко для новой технологии.
     Хэммонд печально покачал головой,
     - И,  однако же, если помнишь,-  продолжал  он,- компании, занимающиеся
генной инженерией, такие, как "Генентэк энд  Ситэс",  все вначале занимались
фармакологией.   Новые  лекарства  для   человечества.  Благородная,   очень
благородная цель... Но, к несчастью, производство лекарств наталкивается- на
всевозможные барьеры. Одна только проверка в  фармкомитете занимает  от пяти
до  восьми  лет...  и это если повезет!  Хуже  того, на рынке борются разные
силы!  Допустим,  ты  придумал  чудодейственное  средство  против  рака  или
сердечной недостаточности... как "ГЕНИНТЕХ". И, допустим, ты хочешь выручить
за одну дозу такого лекарства тысячу или даже две тысячи долларов.  Ведь это
твое право! В конце концов, ты же изобрел лекарство, ты  оплатил  расходы по
его разработке и испытанию.  А раз так, то  ты вправе назначать такую  цену,
какую пожелаешь! Но  неужели ты думаешь,  что правительство  тебе  позволит?
Нет, Генри, оно тебе не позволит. Больные не собираются платить за одну дозу
лекарства тысячу долларов... они не скажут тебе  "спасибо", а будут вне себя
от  ярости.   "Синий   крест"   /Программа   медицинского   страхования  для
государственных  и  негосударственных  служащих,  распространенная  в  США и
Канаде/ тебе тоже ничего не  оплатит. Они  развопятся, что это  грабеж средь
бела дня. А  коли  так, то что-то непременно  произойдет. Либо тебе не дадут
патент. Либо  будут  тянуть с разрешением. Что-то непременно заставит . тебя
образумиться  и продавать лекарство  по  более  низкой  цене. С точки зрения
делового человека, помогать людям  Очень рискованно. Генри. Лично  я никогда
бы не помогал человечеству.
     Ву  уже слышал  доводы Хэммонда. И  знал,  что  Хэммонд прав: некоторые
недавно  созданные  биоинженерные  компании,  занимающиеся  фармпрепаратами,
действительно  страдали   от  необъяснимой   бюрократической  волокиты,   им
действительно ставили препоны при получении патентов.
     - А теперь,- вновь  заговорил Хэммонд,- подумай, насколько все  иначе в
развлекательном  бизнесе. Развлечения нужны всем! И  правительство в это  не
вмешивается. Если мне придет  в голову запросить  за день работы моего Парка
пять  тысяч  долларов, кто  меня  остановит?  В конце концов, сюда никого на
аркане на тащат. И высокая плата за вход вовсе не рассматривается как грабеж
на  большой   дороге,  а,  напротив,  увеличивает   притягательность  Парка.
Посещение  Парка становится символом определенного статуса, а это американцы
обожают. И японцы тоже, а у них денег еще больше.
     Хэммонд доел мороженое, и Мария молча унесла блюдечко.
     -   Она  не  отсюда,-  пояснил  Хэммонд.-   Она  с  Гаити.  Ее  мать  -
француженка... Однако  как бы  там ни было. Генри, ты должен помнить,  что я
занялся бизнесом в сфере развлечений  именно потому, что хотел избавиться от
вмешательства  правительства, любого, в какой бы  точке  земного  шара мы ни
работали.
     - Кстати, а что в других точках земного шара? Хэммонд улыбнулся:
     - Вообще-то мы уже  арендовали  землю на  Азорских островах, там  будет
европейский Парк юрского периода.  И как тебе  известно, давным-давно купили
остров возле  Гуама для  строительства японского  Парка. Работы там начнутся
зимой следующего года. И через четыре  года парки откроются. К этому времени
прямой доход  превысит десять миллиардов долларов в год, а за счет торговли,
телевидения  и  всяких вспомогательных служб эти  деньги  удвоятся.  Как мне
докладывали,  Льюис  Доджсон  думает,  что  мы  собираемся разводить мирных,
ручных зверюшек, но он ошибается.
     - Двадцать миллиардов  долларов в год! -  тихо  проговорил Ву и покачал
головой.
     -  Только это между  нами,- сказал  Хэммонд. Он  улыбнулся.- Незачем об
этом особенно распространяться... Хочешь еще мороженого. Генри?
     - Вы нашли его? - рявкнул  Арнольд, когда охранник зашел на контрольный
пост.
     - Нет, мистер Арнольд.
     - Найдите его!
     - Я не думаю, что он здесь, в здании, мистер Арнольд.
     - Тогда посмотрите в гостинице,- приказал Арнольд,- посмотрите в здании
аварийной службы, в сарае, везде, где только можно, но найдите его!
     -  Дело в том,  что...-  Охранник заколебался.- Мистер  Недри  -  такой
толстый человек, да?
     - Да,- кивнул Арнольд.- Он толстый. Толстый бездельник.
     - М-м... Джимми, он дежурит в  главном вестибюле,  говорит,  что видел,
как толстый мужчина прошел в гараж.
     Малдун резко обернулся:
     - В гараж? Когда?
     - Минут десять - пятнадцать тому назад.
     - О Господи! - пробормотал Малдун.

     "Джип" остановился, визжа тормозами.
     - Извините,- сказал Хардинг.
     Элли увидела в свете фар стадо апатозавров; неуклюже переваливаясь, они
переходили через дорогу. Животных было шесть, каждое размером с дом. И малыш
размером с взрослую лошадь. Апатозавры шествовали молча, не торопясь  и даже
не  глядели на "джип", стоявший  с  включенными  фарами.  В какой-то  момент
детеныш остановился, чтобы попить из лужи, потом снова двинулся вперед.
     Окажись  на  месте апатозавров  стадо слонов,  животные  испугались  бы
машины, затрубили  и  встали  бы кругом,  чтобы  защитить  детеныша.  Но эти
животные не выказали ни малейших признаков страха.
     - Они что, нас не видят? - недоумевала Элли.
     - В известном смысле, да,- кивнул Хардинг.- То есть, конечно, видят, но
мы для них  ничего не значим. Мы почти не ездим тут по ночам  на машинах,  и
динозавры  не  имеют  этого  опыта.  Мы для  них просто  странные, незнакомо
пахнущие объекты. Мы  не представляем для  них угрозы, а  следовательно,  не
интересуем их. Я ездил  несколько  раз  по ночам на  машине, чтобы осмотреть
больных зверей, и  на обратном пути эти  друзья торчали у меня на дороге  по
часу, а то и больше.
     - Что вы собираетесь предпринять? Хардинг ухмыльнулся:
     - Включу записанный на магнитофон  рев тиранозавра.  Это их подстегнет.
Но вообще-то на тиранозавров им наплевать. Апатозавры такие огромные, что на
них никто не-может охотиться.  Они  одним взмахом хвоста сломают тиранозавру
шею. Им это известно. И тиранозавру тоже.
     - Но они же нас видят? Может быть, если мы выйдем из машины, то...
     Хардинг пожал плечами:
     - То они, скорее всего, не отреагируют. У динозавров прекрасное зрение,
но у  них  такая же зрительная система,  как  и у амфибий:  они реагируют на
движущиеся объекты. А неподвижные практически не замечают.
     Животные  шествовали вперед, их шкура блестела от дождя. Хардинг  завел
мотор.
     - Ну, теперь, я полагаю, можно ехать,- сказал он.

     - Я подозреваю, на ваш Парк тоже  могут оказывать давление... точно так
же, как на "ГЕНИНТЕХ", когда они разработали новое лекарство,- сказал Ву.
     Они  с Хэммондом переместились в  гостиную  и сидели, глядя, как ливень
хлещет по большим стеклам.
     - Не понимаю,  каким  образом на меня можно оказать давление,-  заметил
Хэммонд.
     - Ученые могут попытаться сдержать вас. И даже остановить.
     - Ну,  это им  не под  силу,-  заявил Хэммонд. Он погрозил Ву пальцем.-
Знаешь,  почему  они   попытаются  это  сделать?  Потому  что  им  захочется
продолжить  исследования.   Им  всегда  только   этого  хочется:  продолжать
исследования.  Их интересуют  не  достижения.  Не  продвижение вперед. А сам
процесс исследования. Что ж, их ждет сюрприз.
     - Я как-то об этом не думал,- сказал Ву. Хэммонд вздохнул.
     -  А  я  уверен, что  ученым  было бы  очень  интересно  проводить  эти
исследования. Но дело в  том, что наши животные слишком дорого нам обходятся
и их нельзя  использовать для опытов. Это удивительная технология, Генри, но
к тому же она  еще и страшно дорогая. Так что ее можно использовать только в
развлекательном бизнесе,- Хэммонд передернул плечами.- Вот так.
     - Но если будут предприниматься попытки прикрыть...
     - Да ты посмотри на  факты, Генри! -  раздраженно перебил его Хэммонд.-
Тут тебе не. Америка. И даже не Коста-Рика.  Это мой остров. Я  им владею. И
ничто не помешает мне открыть тут Парк юрского периода для всех детей мира,-
Хэммонд усмехнулся.- Или хотя бы для богатеньких детишек. И уверяю тебя, они
будут в восторге.

     Сидевшая на заднем сиденье "джипа" Элли Сэттлер глядела в окно. Они уже
двадцать  минут  ехали по мокрым джунглям, но  с  тех пор,  как  повстречали
апатозавров, переходивших через дорогу, никаких других животных не видели.
     - Мы сейчас возле реки,- сказал, продолжая  вести машину, Хардинг.- Она
там, слева.
     Хардинг   снова   резко  ударил  по  тормозам.  Машина   пошла  юзом  и
остановилась перед стайкой небольших зеленых зверьков.
     - Ну, вы  сегодня всего  насмотритесь.  Это компи. "Прокомпсогнатиды",-
подумала Элли и пожалела, что рядом  нет Гранта. Изображение этого животного
они  получили   по  факсу  в  Монтане.  Маленькие  зеленые  прокомпсогнатиды
перебегали  на  другую сторону  дороги  и,  встав  на задние  лапы, издавали
отрывистые крики; глядели на машину и торопливо скрывались в ночи.
     - Странно,- пробормотал Хардинг.- Хотел бы я знать, куда они собрались?
Компи  по ночам обычно  никуда не бегают. Они  заберутся на  деревья и  ждут
рассвета.
     - Но тогда почему они сейчас куда-то отправились? - спросила Элли.
     - Понятия не имею. Как вы знаете, компи питаются падалью, подобно птице
канюк. Умирающее животное для них приманка, у компи  ужасно  острый нюх. Они
за несколько миль могут учуять умирающего зверя.
     - Значит, они бегут туда, где умирает какое-то животное?
     - Или умирает, или уже умерло.
     - Может, мы поедем за ними? - предложила Элли.
     - Я с удовольствием,-  откликнулся Хардинг.- Действительно, почему бы и
нет? Давайте поедем и посмотрим, куда они направляются.


<ul><a name=43></a><h2>ТИМ</h2></ul>

     Тим Мерфи лежал в электромобиле, прижавшись щекой  к дверной  ручке. Он
медленно приходил в сознание. Ему хотелось только одного - спать. Он изменил
положение и почувствовал, что прижатая к металлической двери скула болит. Да
и  все  тело ныло. Ноги, руки  и,  главное,  голова... голова болела  просто
ужасно. И от этой боли ему хотелось поскорее уснуть опять.
     Тим приподнялся  на  локте, открыл  глаза  и,  не  совладав с тошнотой,
перепачкал  себе  всю  рубашку. Он ощутил во  рту привкус  желчи и утер губы
ладонью. В голове пульсировала боль. Перед глазами все закачалось, то и дело
подкатывала тошнота... казалось, мир вокруг плывет, а Тим раскачивается взад
и вперед, сидя в лодке.
     Тим застонал и повалился на спину.  Голова так раскалывалась, что  даже
было  больно  дышать,  и  он  старался  делать  короткие, неглубокие  вдохи.
Головокружение тоже не проходило, словно  все вокруг пришло  в движение. Тим
снова открыл глаза и осмотрелся, пытаясь сообразить что к чему.
     Он лежал в  электромобиле. Однако сам  электромобиль, очевидно, упал на
бок,  потому  что Тим  повалился  спиной на дверку со  стороны пассажирского
сиденья,  прямо  над ним  был  руль,  а  еще  выше виднелись  ветви  дерева,
шевелившиеся от  ветра. Дождь почти прекратился, но  капли все еще падали на
Тима сквозь разбитое лобовое стекло.
     Тим с  любопытством смотрел на осколки  стекла. Он  не помнил, как  оно
разбилось. Он ничего не помнил, кроме того, что они остановились на дороге и
он разговаривал с доктором Грантом, когда к ним подошел тиранозавр. Это было
последнее, что застряло в его памяти.
     Тима  опять  затошнило,  и он  закрыл  глаза, дожидаясь,  пока  тошнота
отступит. Внезапно Тим осознал,  что откуда-то доносится какое-то  ритмичное
поскрипывание:
     так скрипят корабельные снасти. Борясь с головокружением и тошнотой, он
не  мог  избавиться  от  ощущения, что  машина  под ним действительно  ходит
ходуном. Однако, открыв в очередной раз глаза, Тим убедился, что это правда:
лежавший  на  боку  электромобиль на  самом деле  раскачивался:  туда- сюда,
туда-сюда...
     Машина раскачивалась.
     Тим нерешительно встал на  ноги.  Наклонившись над приборным щитком, он
выглянул в разбитое окно. И сперва увидел только густую листву, шевелившуюся
под ветром. Однако затем различил кое-где просветы, а под листьями разглядел
землю... До нее было метров шесть!
     Тим недоуменно уставился вниз. Электромобиль  лежал на  ветвях большого
дерева  в шести  метрах от земли и раскачивался взад и вперед  под  порывами
ветра.
     - О черт! - воскликнул Тим.
     Что  ж  теперь  делать?  Он встал  на  цыпочки  и выглянул  еще дальше,
опираясь  на  руль  и  стараясь  как  следует  все  рассмотреть.  Руль легко
повернулся, и электромобиль со  скрипом изменил положение - сполз чуть вниз.
Тим еще раз посмотрел сквозь разбитое  стекло на боковой двери машины  вниз,
на землю.
     - О черт! Черт! - приговаривал он.- Черт! О черт!
     Снова раздался громкий треск - и электромобиль сполз еще ниже.
     Надо выбираться отсюда...
     Тим опустил глаза и посмотрел  на свои ноги. Он стоял на дверной ручке.
Тим  присел  на корточки и постарался разглядеть ручку. В темноте было плохо
видно, но он  все  равно  понял,  что  на  двери огромная  вмятина  и  ручку
заклинило. Ему с ней ничего не сделать... Тим попытался открыть окно, но его
тоже заклинило. Тогда он подумал о задней двери. Может быть, хоть она откро-
ется?  Тим  перегнулся  через сиденье, и машина резко накренилась, поскольку
изменился центр тяжести.
     Мальчик осторожно вернулся в прежнее положение и дернул за ручку задней
двери.
     Эту дверь тоже заело.
     Как же отсюда выбраться?
     Тим  услышал  сопение  и  посмотрел  вниз.  Прямо  под ним  расхаживала
какая-то темная тень. Это был не тиранозавр. Тень была приземистой и толстой
и сопела, ходя вразвалочку.  Она размахивала хвостом, а еще Тим заметил, что
у нее длинные шипы.
     Это  был  стегозавр.  Очевидно, он  выздоровел.  Тим  недоумевал,  куда
подевались все люди: Дженнаро,  Сэттлер и ветеринар? Тим посмотрел на  часы,
но циферблат был  разбит,  и он  не  сумел ничего различить. Тим снял часы и
отбросил их в сторону.
     Стегозавр фыркнул  и двинулся  дальше.  Теперь только  ветер шелестел в
кронах деревьев да поскрипывал электромобиль, подаваясь то взад, то вперед.
     Тиму было необходимо выбраться из машины.
     Он схватился за ручку, попытался рывком открыть  дверь, но ее заклинило
намертво.  Дверь даже не дрогнула. Внезапно Тим  сообразил, что задняя дверь
просто  заперта. Он вытащил кнопку  и  повернул  ручку.  Задняя  дверь - она
находилась горизонтально относительно поверхности земли - приоткрылась  и...
уткнулась в ветку, которая росла чуть пониже.
     Щель была  небольшой, но  Тим  подумал, что как-нибудь пролезет. Затаив
дыхание, он медленно  переполз на заднее  сиденье.  Машина заскрипела, но  с
места  не  сдвинулась.  Крепко ухватившись  за  ручки,  Тим  начал  медленно
сползать вниз, в приоткрытую дверь. Вскоре он уже  лежал животом на выгнутой
двери, а его ноги свисали из машины. Тим помахал ими в воздухе, нащупал что-
то твердое... это оказалась ветка... и наступил на нее.
     Как только он это  сделал, ветка прогнулась, и дверь распахнулась шире,
выпуская  его  на  свободу.  Он выпал  из машины... листья хлестали  его  по
лицу... он летел с одной  ветки  на другую, отскакивая, словно мячик... тело
пронзала жгучая боль, в голове что-то ослепительно сверкало...
     Потом вдруг все резко прекратилось, ветер уже  не свистел  в ушах.  Тим
лежал, скрючившись, на большой ветке, живот жгло и саднило.
     Снова  раздался  треск.  Тим  поднял  голову  и  увидел  электромобиль,
огромную темную тень, висевшую над ним в полутора метрах.
     И опять этот треск... Машина покачнулась.
     Тим усилием воли  заставил  себя двигаться  и начал слезать  с  дерева.
Когда-то  он  любил это занятие.  И прекрасно лазил по деревьям.  А это было
очень  хорошее дерево: ветки росли  близко, настолько близко,  что лазить по
ним было почти так же легко, как по лестнице...
     Тр-ррр...
     Да, машина явно сползала вниз.
     Тим  стал еще энергичнее перебирать  руками и ногами, скользя по мокрым
веткам,  перепачкав  руки  липкой смолой... он очень торопился. Но едва  Тим
спустился на несколько сантиметров,  как  машина в последний раз скрипнула и
медленно,  очень медленно поползла  вниз.  Над  головой Тима маячила зеленая
решетка радиатора и мигали фары... а потом электромобиль полетел вниз...  он
падал все быстрее, ударился о ветку, на которой только что сидел Тим и...
     И застрял.
     Лицо Тима  оказалось  в  нескольких  дюймах  от зубастой  решетки,  она
прогнулась внутрь и напоминала зловещую пасть, а фары были похожи на  глаза.
На лицо Тима капало машинное масло.
     Он  все  еще  висел  в  полуметре от земли.  Наклонившись,  Тим нащупал
очередную  ветку  и  полез  вниз.  Верхняя  ветка  прогнулась  под  тяжестью
электромобиля,  потом треснула, и  электромобиль полетел прямо на  Тима. Тим
понял, что машина сейчас  его  накроет, ведь он просто не в  силах так скоро
спуститься на землю... а поэтому мальчик разжал руки и перестал цепляться за
ветки.
     Тим понесся к земле.
     Он падал, ударяясь о ветки, чувствуя зверскую боль во всем теле, слыша,
как электромобиль, с  треском проламываясь сквозь сучья,  несется  за ним по
пятам... точь-в-точь как зверь, преследующий добычу... А потом Тим воткнулся
плечом  в рыхлую  землю, торопливо  перекатываясь с боку на  бок, постарался
отодвинуться как  можно  дальше  и  прижался к стволу дерева как  раз в  тот
момент, когда машина с металлическим грохотом рухнула совсем близко от него,
обдав  его горячим  дождем электрических брызг, которые больно  жгли кожу, а
попав на мокрую почву, шипели.
     Тим  медленно поднялся на ноги. В темноте раздалось фырканье, и мальчик
увидел, что стегозавр возвращается: вероятно, его привлекло падение  машины.
Динозавр шел,  не издавая ни звука, низко опустив голову, вдоль его загривка
тянулись  два  ряда хрящевых  пластин.  Повадками  он  напоминал исполинскую
черепаху. Такой глупый и медлительный.
     Тим схватил валявшийся на земле камень и запустил им в динозавра.
     - Убирайся отсюда!
     Камень  глухо  ударился  о пластины  чудовища.  Но стегозавр  все равно
приближался.
     - Иди! Пошел прочь!
     Тим  швырнул  еще  один  камень  и попал  стегозавру  по  голове. Зверь
заворчал,  медленно  повернул  назад и,  тяжело  ступая,  двинулся  в том же
направлена откуда пришел.
     Тим прислонился  спиной  к покалеченному  электромобилю  и  оглянулся в
темноте по сторонам. Он понимал, что ему нужно разыскать своих спутников, но
боялся  заблудиться.  Он  где-то  в  Парке... может быть, даже  недалеко  от
главной дороги. Если бы только сообразить, где именно он сейчас находится. В
темноте Тим мало что мог разглядеть, но...
     И тут он вспомнил про очки ночного видения.
     Тим влез в электромобиль  через разбитое лобовое стекло  и нашел очки и
рацию.  Рация  сломалась,  так что  он  ее тут  же бросил.  А  вот  очки  не
разбились.  Тим  надел  их  и,  увидев  знакомые  фосфоресцирующие,  зеленые
изображения, сразу немного успокоился.
     Надев очки, он смог разглядеть  слева покореженное ограждение и подошел
к нему. Высотой  ограда была три с половиной метра, однако тиранозавр  легко
повалил ее. Тим юркнул в  этот  пролом, пробрался сквозь лесную чащу и вышел
на главную дорогу.
     В очках  ему был виден второй  электромобиль,  он  лежал  на  боку. Тим
подбежал к нему и, затаив дыхание, заглянул внутрь. Никого... Доктора Гранта
и доктора Малкольма не было и в помине.
     Куда же они подевались?
     И все остальные куда подевались?
     Тима вдруг, обуял ужас, он подумал,  что стоит совсем  один  на дороге,
которая идет через джунгли, а рядом валяется эта  пустая машина... Мальчик в
панике завертелся,  озираясь, и ярко-зеленый  мир, который он  видел  сквозь
очки, закружился  перед его глазами. Внезапно он заметил на обочине какой-то
бледно-салатовый предмет. Это оказался бейсбольный  мяч Лекси.  Тим  обтер с
него грязь.
     - Лекси!
     Тим  закричал во все горло, не  заботясь о том, что его  могут услышать
звери. Он прислушался, но в ответ раздался лишь свист ветра и  звук дождевых
капель, падавших к деревьев на землю.
     - Лекси!
     Тим смутно припоминал, что, когда тиранозавр напал на них, Лекси сидела
в  машине.  Но осталась  ли она там  или  выбралась наружу? Он плохо  помнил
подробности атаки. И не мог с уверенностью  сказать, что все-таки произошло.
При одной только мысли о случившемся ему становилось не по себе... Тим замер
посреди дороги, от ужаса у него перехватило дыхание.
     - Лекси!
     Ночь  показалась ему еще беспросветней.  Тиму стало так себя жалко, что
он плюхнулся  прямо  в холодную  дождевую лужу  и разрыдался.  Потом наконец
успокоился..,. однако плач не стихал!  Он был негромкий и раздавался  где-то
неподалеку, на дороге.

     - Когда это случилось? - спросил Малдун,  зайдя на  контрольный пост. В
руках он держал черный металлический ящик.
     - Полчаса назад.
     - "Джип" Хардинга должен был бы уже вернуться. Арнольд погасил окурок.
     - Я уверен, что они с минуты на минуту будут здесь.
     - Недри еще не отыскали? - поинтересовался Малдун.
     - Нет. Еще нет.
     Малдун открыл ящик, в котором лежали шесть портативных раций.
     - Я хочу раздать  это  людям, находящимся  в здании.- Он протянул рацию
Арнольду.-  И  зарядное устройство тоже возьмите. Это запасные рации, и  их,
естественно, никто не подзаряжал. Пусть минут двадцать подзарядятся, а потом
надо попытаться связаться с машинами.

     Генри  Ву открыл  дверь,  на которой было  написано "Оплодотворение", и
зашел в темную лабораторию.  Там никого не оказалось: видимо, все сотрудники
еще обедали. Ву прямиком направился к терминалу и вызвал из памяти данные по
ДНК. Все  эти данные хранились  в компьютере. ДНК - такая большая  молекула,
что для  каждого вида  требовалось десять гигабайт  /1  гигабайт  равен 1000
мегабайт/ памяти, иначе нельзя было зафиксировать все подробности.  Придется
проверить все  пятнадцать видов животных. А  это  такой объем  информации  -
просто кошмар!
     Ву до  сих пор не  очень понимал,  почему Грант  придавал такое большое
значение ДНК лягушки. Ву сам порой не  мог отличить одну ДНК от другой. Ведь
если  разобраться,  большинство  фрагментов  ДНК   различных  живых  существ
практически идентичны. ДНК -  невероятно древняя  субстанция. Люди, гуляющие
по современным улицам и качающие на руках своих новеньких розовых младенцев,
почти  никогда не задумываются о том, что субстанция, лежащая в основе всего
этого  -  субстанция,  без  которой  невозможна   жизненная  круговерть,-  с
химической точки зрения почти такая  же древняя,  как и сама Земля. Молекула
ДНК настолько стара,  что  ее эволюция в  принципе  завершилась  больше двух
миллиардов лет  назад. С тех пор произошло очень мало перемен. Возникло лишь
несколько более поздних комбинаций генов - и все!
     Сравнив ДНК человека и ДНК бактерий, вы обнаружите, что  различие между
ними составляет только
     10  процентов.  Именно  этот  присущий  ей  консерватизм  и побудил  Ву
использовать ту  ДНК,  которую  он  считал более подходящей.  Создавая своих
динозавров, Ву  обращался с  ДНК,  как  скульптор  обращается  с глиной  или
мрамором. Он свободно творил.
     Ву включил поисковую программу, он знал, что результат будет получен не
раньше, чем  через две-три минуты.  Он встал  и,  слоняясь  по  лаборатории,
принялся  осматривать  инструментарий  - такая уж  у  него была привычка. Ву
обратил внимание на самописец возле холодильника, записывавший температуру в
камере. На графике был маленький пик.
     - Странно,- подумал Ву.- Это значит, что кто-то побывал в холодильнике.
Причем тоже недавно - в пределах получаса.  Но  кому понадобилось туда лезть
на ночь глядя?
     Компьютер  загудел,  сигналя,  что  получены первые данные. Ву  подошел
посмотреть и, взглянув на экран, тут же позабыл и про холодильник, и про пик
на графике.


<ul><a name=44></a><h2>АЛГОРИТМ ЛЕЙЦКЕ ПОИСК ДНК</h2></ul>
     ДНК: критерии поиска: RANA (все фрагменты длиной "0)
     ДНК: ВКЛЮЧЕНИЕ ФРАГМЕНТОВ RANA ВЕРСИИ
     Майязавры 2.1-2.9
     Прокомпсогнатусы 3.0-3.7
     Отнелии 3.1-3.3
     Велоцирапторы 1.0-3.0
     Гипсилофодонты 2.4-2.7

     Результат  был очевиден:  ДНК всех размножавшихся динозавров включала в
себя фрагменты ДНК ЕАNА или  лягушки. У других же ничего  подобного не было.
Ву,  правда,  по-прежнему  не  понимал,  почему  это  давало им  возможность
размножаться. Однако отрицать  правоту Гранта он  больше  не мог.  Динозавры
действительно размножались.
     Ву поспешил на контрольный пост.


<ul><a name=45></a><h2>ЛЕКСИ</h2></ul>

     Она свернулась  клубочком  в большой - диаметром  в  метр  -  дренажной
трубе, проходившей под дорогой. Рот у нее был заткнут бейсбольной перчаткой,
а сама она раскачивалась туда-сюда, то и дело стукаясь головой о трубу. Было
темно, но Тим отчетливо видел ее в  очки ночного видения. Похоже,  она  была
цела и невредима;
     когда Тим это понял, у него прямо-таки гора с плеч свалилась.
     - Лекси! Это я, Тим.
     Она не ответила. Она по-прежнему билась головой о трубу.
     - Вылезай,
     Она покачала головой. Тим видел, что она страшно напугана.
     - Лекси,- сказал он,- если ты вылезешь, я тебе дам поносить эти очки.
     Но она лишь покачала головой.
     - Посмотри, что у меня есть,- произнес Тим, подняв руку.
     Лекси непонимающе уставилась на  него. Наверное, было  слишком темно, и
она не могла ничего разглядеть.
     - Это твой мяч, Лекси. Я нашел твой мяч.
     - Ну и что?
     Он попытался найти к ней другой подход.
     - Тебе там, наверное, неудобно. И холодно. Ты не хочешь вылезти?
     Лекси опять принялась биться головой о железо.
     - Почему не хочешь?
     - Там взери.
     Тим на секунду опешил. Лекси уже много лет не говорила "взери".
     - Звери ушли,- сказал он.
     - Там есть большой взерь. Тиранозавр рекс.
     - Он ушел.
     - А куда он ушел?
     - Не знаю, но  тут его нет,- сказал Тим, надеясь, что это действительно
так.
     Лекси не шелохнулась.  Потом опять забилась головой о трубу. Тим сел на
траву  так, чтобы  она  могла  его видеть.  Земля была мокрой. Тим  обхватил
руками колени и приготовился ждать. Ничего другого он придумать не мог.
     - Я буду сидеть тут,- заявил он.- И отдыхать.
     - А папа там?
     - Нет,- сказал Тим и подумал: как странно.- Он дома, Лекси.
     - А мама?
     - Нет, Лекси.
     - А какие-нибудь взрослые есть? - спросила Лекси.
     - Пока нет. Но я  уверен, что они скоро придут. Они наверняка  уже идут
сюда.
     Тогда  она  зашевелилась и наконец  вылезла  наружу.  Лекси  дрожала от
холода, на лбу у нее запеклась кровь, но в остальном все было нормально.
     Лекси огляделась и удивленно спросила:
     - А где доктор Грант?
     - Не знаю.
     - Но он же тут был.
     - Был? Когда?
     - Раньше,- сказала Лекси.- Я видела его, когда сидела в трубе.
     - Куда он ушел?
     - Откуда  мне  знать? - Лекси наморщила нос  и принялась кричать: - Ау!
Ауууу! Доктор Грант!
     Тим  нервничал: шум, который она подняла, мог  привлечь тиранозавра, но
через мгновение он услышал ответный крик. Он доносился справа, с того места,
где стоял электромобиль и где Тим был буквально несколько минут  тому назад.
В очки ночного видения Тим с облегчением заметил доктора Гранта, который шел
им навстречу. Рукав  рубашки доктора  был  изорван, но все остальное  было в
порядке.
     - Слава Богу! - выдохнул доктор Грант,- А я вас искал...

     Эд Реджис, дрожа, вскочил  на ноги, и утер с лица и рук холодную грязь.
Он  провел  очень неприятные  полчаса,  прячась между  большими  валунами на
склоне холма возле дороги. Он понимал, что это не очень-то надежное укрытие,
но  его  охватил  панический  ужас,  и  Реджис  не  мог  трезво  рассуждать.
Шлепнувшись в  холодную грязь, он пытался взять себя в руки, но динозавр по-
прежнему стоял у него перед глазами. Динозавр шел к нему. К машине...
     Эд  Реджис толком не помнил, что произошло после этого. Вроде  бы Лекси
что-то  сказала,  но  он не  остановился, он  не мог остановиться, а  бежал,
бежал,  сломя  голову... Сойдя с дороги,  он  споткнулся и кубарем полетел с
холма... потом очутился  возле валунов, и ему показалось, что можно заползти
в просвет между ними, спрятаться... что места там  вполне достаточно... и он
не замедлил это попробовать. Он бежал, задыхаясь от ужаса и  думая только  о
том, как удрать от тиранозавра. Потом же, когда он забился, словно крыса,  в
щель между  камнями, Эд  слегка успокоился, и ему стало безумно стыдно того,
что  он  убежал,  спасая  свою  шкуру, и бросил  детей. Он знал,  что должен
вернуться на  дорогу  и попытаться спасти  их,  ведь  он  всегда считал, что
сохранит в  трудную  минуту  мужество и  присутствие  духа...  но  как Эд ни
старался  успокоиться,  как ни заставлял  себя вернуться, у  него ничего  не
получалось. Он тут же снова впадал в панику, у  него прерывалось дыхание,  и
он не мог сдвинуться с места.
     - Все равно это  бесполезно,- говорил себе  Эд.- Если дети до  сих  пор
там, значит, их  уже  нет в живых. А раз так, то  он,  Эд Реджис,  ничего не
может для них сделать и лучше ему оставаться  здесь... Никто, кроме него, не
узнает о том, что случилось.  А он ничего не мог поделать. Абсолютно ничего!
Поэтому Реджис полчаса  просидел среди камней, борясь с подступающим паниче-
ским  страхом  и  стараясь не  думать,  погибли  дети  или нет и что  скажет
Хэммонд, когда об этом узнает.
     В конце  концов он  все-таки пошевелился: его к этому вынудили какие-то
непривычные ощущения во  рту.  Уголок  рта странно онемел и слегка зудел. Эд
подумал, что, наверное, ударился,  падая с  холма.  Он  дотронулся до лица и
почувствовал, что с губы свисает кусок мяса.
     Удивительно, но ему не было  больно...  Однако  потом Реджис сообразил,
что это пиявка" которая на глазах  жирела, напиваясь крови из  его губы. Она
фактически залезла к  нему в рот! Согнувшись от  отвращения, Реджис  оторвал
пиявку  и ощутил, как во  рту  забил  кровавый фонтанчик. Реджис сплюнул и с
омерзением отбросил  ее подальше, к лесу. Потом заметил еще одну пиявку - на
этот раз  на руке  - и  тоже оторвал ее  от кожи, на которой остался темный,
кровавый след. Господи, да он был, наверное,  сплошь  покрыт этими гадинами!
Наверное,  они  присосались,  когда  он  падал  с  холма. Эти  холмы  кишели
пиявками.  И  темные скалистые расщелины тоже... Что рассказывали рабочие?..
Что пиявки забираются под нижнее белье. Они любят теплые, темные местечки. И
с удовольствием заползают на...
     - Аууу!! Эд Реджис замер. Этот крик донес ветер.
     - Аууу!! Доктор Грант!
     О Господи, да это же маленькая девочка!
     Эд Реджис прислушался. Судя по голосу, она не дрожала  от страха или от
боли. Она  просто  звала доктора, причем  делала  это, как всегда, настырно.
Постепенно до Эда начало доходить, что, наверное,  события развер- нулись не
так, как  он  предполагал, и тиранозавр,  вероятно,  ушел... или, по крайней
мере, не стал  нападать... и все остались  живы.  И Грант,  и Малкольм. Все,
наверное,  живы... И, как только  Эд это понял, он тут же  взял себя в руки:
так человек трезвеет, когда его забирают в полицию. И  Эду сразу стало легче
на душе, ведь теперь он понял, что ему делать! Выбираясь из  своего укрытия,
он уже знал, каков  будет его следующий шаг  и  что он скажет,  как повернет
ситуацию в свою пользу.
     Реджис   утер   холодную   грязь  с  лица   и  вытер   руки,  уничтожая
доказательства того, что  он где-то прятался.  Его нисколько не смущало, что
он отсиживался  в укрытии, но теперь  нужно  было брать  на себя ответствен-
ность.  Эд   принялся  карабкаться  к  дороге,  но,  выйдя  из-за  деревьев,
недоуменно застыл, не понимая, где оказался. Машин не было видно. А он стоял
внизу холма. Машины же должны быть наверху.
     Эд пошел  наверх, к  машинам.  Было  очень тихо. Он  шлепал  ногами  по
грязным  лужам.  Девочки  больше  не  было  слышно.  Почему  она  прекратила
кричать?.. Постепенно  Эду начало казаться, что с девочкой случилась беда. А
раз  так, то идти  туда  не  нужно.  Может,  тиранозавр  по-прежнему  бродит
поблизости...  Эд  все  еще был далеко  от вершины. И не  так  уж далеко  от
дома...
     Было так тихо... Ужас как тихо...
     Эд Реджис повернул назад и пошел по направлению к базе.
     Алан Грант ощупал, легонько сжимая, руки и ноги девочки. У  нее  ничего
не болело. Поразительно: если не считать ссадины на  голове, она была цела и
невредима.
     - Я же сказала, все нормально! - пробормотала Лекси.
     - Все равно мне нужно было проверить.
     Мальчику же не удалось так счастливо отделаться. У Тима  распух и болел
нос; Грант подозревал перелом. Правое плечо было серьезно поранено и опухло.
Однако ноги действовали. Оба ребенка могли ходить. И это было самое главное!
     Грант  тоже  особенно  не пострадал, если не  считать  раны  на  правой
половине  груди,  оставленной  когтем  динозавра.  При  каждом  вздохе  рана
начинала болеть, но Грант не считал ее серьезной.
     Вероятно, он какое-то время лежал без  сознания, потому что лишь смутно
припомнил,  что происходило до того момента, как он, постанывая, приподнялся
и сел в лесу, метрах в десяти от электромобиля. Сперва из раны шла кровь, но
он  прикладывал  к   ней  листья,   и  через  некоторое  время  кровотечение
прекратилось. Тогда он  пошел на поиски  Малкольма  и  детей.  Гранту еще не
верилось, что он остался  в  живых, и, по мере  того как к нему возвращались
обрывки  воспоминаний,  он  пытался  понять,  что  же  произошло. Тиранозавр
запросто мог убить их. Почему он этого не сделал?
     -  Я  хочу  есть,-  сказал  Лекси.  -  Я  тоже,- сказал  Грант.-  Будем
выбираться обратно в цивилизованный мир. Тем более что нам  нужно рассказать
про корабль.
     - А мы единственные, кто знает? - спросил Тим.
     - Да. Мы должны вернуться на базу и рассказать.
     - Тогда пошли по дороге к гостинице,- предложил Тим, указывая вниз, под
горку.- А если они за нами приедут, мы их встретим по дороге.
     Грант обдумал  его  предложение. Из  головы не  шло  одно воспоминание:
темная  тень, промелькнувшая между электромобилями еще до того, как  на  них
напал тиранозавр... Что это было за животное? Сколько Грант ни размышлял, он
все время приходил к одному и тому же выводу: это был маленький тиранозавр.
     -  Нет, я с  тобой  не  согласен, Тим. По обеим сторонам дороги тянется
высокий забор,- возразил  Грант.-  Если  тиранозавр перегородит нам путь, мы
окажемся в ловушке.
     - Тогда лучше подождать здесь? - спросил Тим.
     -  Да,-  кивнул Грант.- Давайте подождем,  пока кто-нибудь из  наших не
появится.
     - Я есть хочу! - захныкала Лекси. - Надеюсь, это будет не очень долго,-
сказал Грант.
     - Я не хочу здесь оставаться,-  надула губы Лекси. И тут  снизу донесся
мужской кашель.
     - Оставайтесь здесь,- велел Грант. Пробежав вперед, он посмотрел вниз.
     - Оставайся здесь! - приказал Тим сестре и кинулся вслед за доктором.
     Лекси побежала за братом:
     - Не оставляйте меня, не оставляйте меня тут, ребята...
     Грант заткнул  ей  рот рукой. Она  начала отбиваться.  Тогда он  затряс
головой и жестом указал ей вниз, призывая посмотреть туда.

     У  подножия холма Грант увидел Эда  Реджиса, который стоял  неподвижно,
как изваяние. В лесу внезапно воцарилась мертвая тишина.  Резко  прекратился
неумолчный треск цикад и кваканье лягушек. Только слегка шелестели листья  и
тихонечко завывал ветер.
     Лекси хотела что-то сказать,  но Грант притянул ее  к стволу ближайшего
дерева и  усадил  на толстые,  узловатые  корни,  выступавшие из  земли. Тим
последовал  за ними.  Грант приложил руки к  губам,  призывая детей  хранить
молчание, и медленно привстал, выглядывая из-за дерева.
     Внизу темнела  дорога, ветки высоких  деревьев  качались  под ветром, и
лунный свет,  просачиваясь вниз,  оставлял  на  земле причудливый  пятнистый
узор. Эд  Реджис  исчез. Грант не сразу разглядел его.  Журналист прижался к
стволу могучего дерева. Он не шевелился.
     В лесу по-прежнему царило безмолвие.
     Лекси нетерпеливо дернула Гранта за  рубашку:  ей хотелось узнать,  что
происходит. Затем совсем близко они услышали негромкое фырканье, почти такое
же  тихое, как шум  ветра. Лекси тоже это услышала  и моментально  перестала
сопротивляться.
     Странный звук, напоминающий вздох, раздался еще раз. Грант подумал, что
так могла бы дышать лошадь.
     Грант посмотрел  на Реджиса  и увидел лунные тени,  плясавшие на стволе
дерева.  А  потом  Грант  заметил еще  одну тень,  которая  возвышалась  над
остальными, однако не  двигалась.  Сильная,  изогнутая шея,  квадратная  го-
лова...
     Снова послышался вздох.
     Тим  осторожно наклонился  вперед:  ему  хотелось посмотреть, что  это.
Лекси последовала его примеру.
     Они услышали треск ломающейся ветки,  и на  тропинку ступил тиранозавр.
Это  был  подросток  высотой  два  с половиной метра,  он  двигался  немного
неуклюже, как обычно  двигаются  молодые  животные, и  напоминал по- вадками
щенка. Юный тиранозавр пошел по тропинке;
     сделав  шаг,  он  останавливался и принюхивался, прежде  чем  двинуться
дальше. Он прошел мимо дерева, за которым прятался Реджис, и, судя по всему,
не заметил  журналиста.  Реджис  слегка  расслабился.  Повернув  голову,  он
пытался разглядеть тиранозавра из своего укрытия.
     Но  тиранозавра  не было видно. Реджис начал понемногу успокаиваться  и
перестал  вжиматься  в ствол.  Но  в джунглях по-прежнему  было тихо. Реджис
постоял, прячась за стволом, еще полминуты. Затем  лесные обита- тели начали
понемногу  подавать  голос: осторожно  заквакала  древесная лягушка,  запели
цикады  - сперва одна, а за  ней целый хор. Реджис отошел от дерева и  повел
плечами, как  бы стряхивая напряжение. Выйдя на середину дороги, он поглядел
туда, где скрылся тиранозавр.
     Зверь атаковал его слева.
     Подросток  зарычал и,  наклонив  голову, сбил  Реджиса  с  ног.  Реджис
закричал  и попытался  встать,  но  тиранозавр  снова  налетел  на  него  и,
очевидно,  приплюснул своей задней лапой, потому  что Реджис уже не пробовал
встать,  а лишь орал на  динозавра, сидя на тропинке, и махал руками, словно
это  могло  напугать зверя. Юный  динозавр, похоже,  был озадачен поведением
своей крошечной  жертвы  и  звуками,  которые  она  издавала. Зверь наклонил
голову  и с  любопытством принюхивался,  а Реджис заколотил  кулаками по его
морде.
     - Убирайся! Назад! Убирайся! Пошел прочь! Реджис кричал во все горло, и
динозавр попятился, давая Реджису возможность встать на ноги.
     -  Да-да!  Ты  меня слышал?! Пошел  прочь! Убирайся!  - кричал  Реджис,
отходя от динозавра. Подросток с любопытством  глядел на странное, крикливое
маленькое  животное, но  когда Реджис отошел  от него  на  несколько  шагов,
прыжком подскочил к журналисту и снова сбил его с ног.
     "Он с ним играет",- подумал Грант.
     - Эй! - заорал, падая, Реджис, но тиранозавр не набросился на  него,  а
дал  ему встать на ноги. Реджис вскочил  и снова отступил на несколько шагов
от своего преследователя.
     -  Ты, глупое животное! Назад!  Назад! Ты меня слышишь?! Назад! - вопил
Эд, словно укротитель львов.
     Подросток   зарычал,   однако   от  нападения  воздержался,  и   Реджис
бочком-бочком  подбирался к деревьям и высоким кустам, которые росли справа.
Еще несколько шагов - и можно будет спрятаться...
     -  Назад!  Слышишь, ты?! Назад!  -  воскликнул Реджис,  и вдруг в самый
последний момент тиранозавр бросился на него и повалил на спину.
     - Прекрати! - взвизгнул Реджис, но подросток  наклонил голову, и Реджис
страшно закричал.
     Слов  уже  не  было,  был только  пронзительный крик...  Внезапно  крик
оборвался, животное подняло голову, и Грант увидел в его зубах куски мяса.
     - О нет! - тихо прошептала Лекси.
     Стоявший  рядом  с ней  Тим отвернулся: его  вывернуло наизнанку.  Очки
ночного  видения соскользнули  со лба и  с металлическим звяканьем упали  на
землю.
     Подросток поднял голову и посмотрел на вершину холма.
     Тим поднял очки, а Грант схватил  детей  за руки, и  все  трое кинулись
наутек.


<ul><a name=46></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     Компи неслись  со всех ног по ночной дороге.  "Джип"  Хардинга  ехал за
ними на небольшом расстоянии. Элли указала на что-то вдалеке.
     - Это свет, что ли?
     - Может быть,- согласился Хардинг.- Похоже на фары.
     Внезапно рация зажужжала и затрещала. Послышался голос Арнольда:
     - Вы здесь?
     - Ага, вот он! - воскликнул Хардинг.- Наконец-то!
     Он нажал кнопочку:
     -  Да,  Джон,  мы  здесь. Мы  около  реки,  едем за  компи.  Это  очень
интересно. Снова треск. А затем...
     - ...на ваша машина...
     - Что он сказал? - не понял Дженнаро.
     - Что-то про  машину,-  ответила Элли. Когда Грант проводил  раскопки в
Монтане, Элли была у него за радистку. Многолетний опыт позволял ей понимать
речь по обрывкам слов.
     - Я  думаю,  он сказал, что  ему нужна ваша машина,- предположила Элли.
Хардинг нажал кнопку:
     - Джон! Вы здесь? Мы вас не очень хорошо слышим. Джон!
     Сверкнула  молния, в  наушниках  долго  раздавалось  шипение,  а  затем
послышался напряженный голос Арнольда:
     - ...где... вы...
     - Мы в полутора километрах от загона  гипсилофодонтов, чуть севернее...
Возле реки, сейчас едем за компи.
     - Не надо... черт... возвращайтесь...
     - Похоже,  у  него проблемы,- нахмурилась Элли. Не  могло быть  никаких
сомнений по поводу того, что Арнольд разговаривал  очень напряженно.- Может,
нам стоит вернуться?
     Хардинг передернул плечами.
     - Да  у Джона вечно проблемы! Вы же знаете этих инженеров... Они хотят,
чтобы  все  было  по инструкции.- Ветеринар  нажал кнопку.- Джон! Повторите,
пожалуйста...
     Снова треск.
     Снова помехи. Удар грома... Затем:
     - Малду... нужна ваша машина... о... Дженнаро насупился:
     - Он говорит, что Малдуну нужна наша машина, да?
     - Да, похоже,- кивнула Элли.
     - Ну, это вообще какая-то бессмыслица! - проворчал Хардинг.
     - ...другая... застряла... Малдун хочет... машина...
     - Я поняла! - воскликнула Элли.- Другие машины застряли на дороге из-за
грозы, и Малдун хочет поехать туда.
     Хардинг пожал плечами.
     - Но  почему Малдун не возьмет второй "джип"? - Он нажал кнопку рации.-
Джон! Скажите Малдуну, пусть возьмет вторую машину. Она в гараже.
     Рация затрещала:
     - нет... послушайте... идиоты... машина... Опять помехи...
     - едри... чез... один...
     - Боюсь,  что  так мы  ни  до чего  не  договоримся,-  покачал  головой
Хардинг.- Ладно, Джон. Мы сейчас приедем.
     Он выключил рацию и развернул машину.
     -  Хотел  бы я знать, что  им так приспичило... Хардинг нажал на газ, и
машина,  урча,  поехала  по  темной  дороге.   Через  десять  минут  впереди
приветственно засияли огни гостиницы "Сафари". Как только Хардинг затормозил
возле нее, к ним кинулся Малдун. Он кричал и размахивал руками.

     - Черт побери, Арнольд, сукин ты сын! Черт побери, сейчас же восстанови
мне  связь  с  Парком! Сию же минуту! Вызволи  оттуда  моих внуков?  Сию  же
минуту!  - Джон  Хэммонд стоял посреди комнаты,  вопил  и  топал миниатюрным
ботинком.
     Он это проделывал уже в течение двух минут. Генри Ву  застыл в углу, он
был как будто замороженный.
     - Но  мистер Хэммонд,- возразил  Арнольд.- Малдун именно за тем  туда и
поехал.
     Арнольд отвернулся и закурил очередную  сигарету. Хэммонд был  похож на
всех других начальников, с  которыми Арнольду приходилось сталкиваться.  И в
Диснейленде, и во  флоте начальники вели себя одинаково. Они ни  бельмеса не
смыслили в технике и считали,  надо  орать -  и тогда дело  пойдет.  И может
быть, были правы, когда орали на  секретарш, требуя немедленно раздобыть для
них машину.
     Но  при решении задач, которые стояли  сейчас перед Арнольдом, от крика
не было никакого толка. Компьютеру было  абсолютно все равно, кричат на него
или  нет.  И  силовой сети  тоже. Технологические сети оставались совершенно
равнодушны к взрывам  человеческих эмоций. Если уж на то пошло, от крика был
один  только  вред,  ведь  Арнольд  уже  не сомневался,  что Недри  вряд  ли
появиться,  а  значит,  ему,  Арнольду,   предстояло  войти  в  программу  и
попытаться  выяснить,  что   там   не  так.  Это  была  кропотливая  работа,
требовавшая спокойствия и сосредоточения.
     - Вы бы спустились в кафетерий,-  сказал Арнольд,- и выпили бы кофейку.
Мы вас позовем, как только у нас будут новости.
     - Мне не нужен здесь эффект Малкольма,- заявил Хэммонд.
     -  Об этом не беспокойтесь,-  заверил его Арнольд.- Но, может  быть, вы
дадите мне поработать?
     - Черт бы вас побрал! - пробурчал Хэммонд.
     - Я вас позову,  сэр,  когда у  меня будут  новости от Малдуна,- сказал
Арнольд.
     Он нажал несколько клавиш на пульте и увидел, что привычная картинка на
экране изменилась.

     */ Основные модули Парка юрского периода
     */
     */Call Libs
     Include: biostat.sys
     Include: susrom.vst
     Include: net.sys
     Include: pwr.mdl
     */
     */Initialize
     SetMain [42 ]2002/9A{ total Core Sysop %4 [vig. 7*tty]}
     if ValidMeter(mH) (**mH). MeterVis return
     Term Call 909 c.lev (void MeterVis $303} Random
     (3# *MaxFid)
     on  SetSystem(!Dn) set shp_val.obj to  lim(Val{d}SumVal if SetMeter(mH)
(**mH). ValdidMeter(Vdd)  return  on  SetSystem(!Telcom)  set  mxcpl.obj  to
lim(Val(pd})
     NextVal

     Арнольд уже не управлял компьютером. Он собирался просмотреть программы
-  методично,  строчка  за  строчкой  просмотреть  все  инструкции,  которые
указывали  компьютеру, что делать. Арнольд  с тоской думал,  что в программе
Парка   юрского  периода  больше  полумиллиона  строк,  причем   в  основном
незадокументированные, без пояснений.
     Ву выступил вперед:
     - Что вы делаете, Джон?
     - Проверяю программу.
     - Просматривая  каждую строчку?  Да  вы  будете заниматься  этим  целую
вечность!
     - Ладно,- отмахнулся Арнольд.- Рассказывайте!


<ul><a name=47></a><h2>ДОРОГА</h2></ul>

     Малдун резво вошел в поворот "джип" заскользил по грязи. Сидевший рядом
с ним Дженнаро  сжал кулаки. Они неслись по дороге, которая шла вдоль  скал,
высоко  над рекой,  терявшейся внизу, в темноте. Малдун  мчался вперед. Лицо
его было напряжено.
     - Далеко еще? - спросил Дженнаро.
     - Еще три, может быть, четыре с половиной километра.
     Элли и Хардинг остались в гостинице. Дженнаро попросился поехать вместе
с Малдуном. Машина вильнула.
     - Уже целый час,- сказал Малдун,- целый час от пассажиров ни слова.
     - Но у них же есть рации,- сказал Дженнаро.
     - Мы не смогли с ними связаться,- объяснил Малдун.
     Дженнаро нахмурился:
     -  Если бы я  битый час  просидел в машине  под дождем,  я бы наверняка
попробовал связаться с кем-нибудь по рации.
     - Я тоже,- откликнулся Малдун. Дженнаро покачал головой:
     - Вы действительно думаете, что с ними случилось что-то неладное?
     - Вполне возможно,- сказал  Малдун,- что с  ними все в  порядке, но мне
будет спокойнее, если я  их увижу.  Это может произойти  сейчас в любую  ми-
нуту.
     Дорога повернула и пошла в гору.  У  подножия Дженнаро заметил какой-то
белый предмет, лежавший в зарослях папоротника на обочине.
     - Погодите,- сказал Дженнаро, и Малдун нажал на тормоз.
     Дженнаро выскочил  из  "джипа" и  побежал вперед, чтобы посмотреть  при
свете  фар  на  лежащий  предмет.  Он  думал, что  это  какая-то одежда,  но
оказалось...
     Дженнаро остановился.
     Даже  с расстояния в шесть футов  было прекрасно  видно, что это такое.
Дженнаро пошел медленней.
     Малдун выглянул из машины и спросил:
     - Что там?
     - Нога,- ответил Дженнаро.
     Нога была бледно-голубоватой, а на месте колена  виднелся окровавленный
огрызок.  Дженнаро увидел на ноге белый носок и коричневый  мужской ботинок.
Такие ботинки носил Эд Реджис.
     К тому времени Малдун уже  вышел из машины и,  пробежав мимо  Дженнаро,
склонился над ногой.
     - О Господи!
     Малдун вытащил  ногу  из зарослей, поднес  ее к свету,  и  на руки  ему
хлынула  кровь. Дженнаро был  еще в метре  от  него, но  поспешно  нагнулся,
уперся руками  в колени, зажмурился и начал  глубоко дышать,  борясь с  тош-
нотой.
     - Дженнаро! - Голос Малдуна звучал резко.
     - Что?
     -  Отодвиньтесь. Вы мне  загораживаете  свет.  Дженнаро сделал глубокий
вдох и отодвинулся.
     А когда открыл глаза, увидел, что Малдун придирчиво
     осматривает откушенную кость.
     - Разрез по  сухожилию,- сказал Малдун.-  Он не  кусал: просто повернул
ногу и отрезал своими зубами. Да" просто отрезал - и все тут!
     Малдун встал, держа обрубок окровавленным местом вниз, чтобы оставшаяся
кровь стекала на папоротник. Когда он схватился за щиколотку, то  перепачкал
в крови  белый носок.  Дженнаро опять почувствовал, как  к горлу подкатывает
тошнота.
     - Насчет того, что тут  случилось, вопросов  нет,- сказал Малдун.-  Его
прикончил  тиранозавр.- Малдун посмотрел на  холм, потом  перевел  взгляд на
Дженнаро.- Как вы себя чувствуете? Вы можете ходить?
     Малдун двинулся обратно к "джипу", неся в руках обрубок ноги.
     -  Пожалуй, это следует захватить с собой,- сказал он.- Нехорошо ее тут
оставлять. Господи, да она мне перепачкает всю машину! Поглядите, там  сзади
нет ничего типа пленки или газеты?..
     Дженнаро  открыл  заднюю дверь  и  заглянул  под  сиденье. Он  был  рад
подумать сейчас о  чем-то другом. Теперь его целиком  занимал вопрос: во что
завернуть  изуродованную  ногу?  Никаких  других  мыслей  не  осталось.  Под
сиденьем  оказался холщовый мешок с  инструментами, колесный  диск,  коробка
из-под карт и...
     - Два куска пленки,-  сказал Дженнаро. Пленка была аккуратно  сложена в
несколько раз.
     - Дайте мне один,- попросил Малдун, все еще стоя возле машины.
     Он  завернул ногу в  пленку и  протянул бесформенный  сверток Дженнаро.
Держа его в руках, Дженнаро удивился: до чего же он тяжелый!
     - Положите  ее назад,- велел Малдун.- И если  есть  чем загородить,  то
загородите, чтобы она не скатилась на пол...
     - Хорошо.
     Дженнаро положил сверток, и Малдун сел за руль. Он нажал на газ, колеса
сперва прокручивались по грязи, но потом машина пошла. "Джип" помчался вверх
по холму,  на какой-то момент фары еще выхватывали  из темноты кустарник, но
затем скользнули вниз, и Дженнаро увидел перед машиной дорогу.
     - О Господи! - ахнул Малдун.
     Дженнаро  увидел  электромобиль,  лежавший  на  боку посередине дороги.
Второй машины вообще не было видно.
     - А где  вторая машина? -  спросил Дженнаро.  Малдун быстро огляделся и
указал налево.
     - Там.
     Второй электромобиль  валялся в  двадцати футах  от первого, у подножия
дерева.
     - А что она там делает?
     - Ее туда забросил тиранозавр.
     - Забросил? - переспросил Дженнаро. Малдун был мрачен.
     -  Давайте-ка  поскорее  с  этим  разделаемся,- сказал  он  и  вышел из
"джипа".
     Они поспешно приблизились к электромобилю, шаря в темноте фонарями.
     Подойдя  поближе, Дженнаро увидел, что  машина страшно  покалечена.  Он
предусмотрительно дал Малдуну заглянуть в нее первым.
     - Я бы на вашем месте не  тревожился,- сказал  Малдун.- Вряд ли  мы там
кого-нибудь обнаружим.
     - Да?
     - Да.
     Малдун объяснил, что, живя  в Африке, он много раз  оказывался на месте
нападения животного на  человека. Скажем,  леопард  ночью  пропорол  когтями
палатку и унес трехлетнего ребенка. Или взять  нападение  буйвола на людей в
Амбосели, или  два  случая нападения львов, или ту историю,  когда  крокодил
напал  на  людей  на  севере  Африки,  возле  Меру.  Всякий  раз  оставалось
удивительно мало следов.
     Неопытные  люди полагают, что  после атаки животного должны  оставаться
всякие кошмарные свидетельства:
     оторванные  конечности,  валяющиеся   возле  палатки,  кровавые  следы,
уводящие в лес, окровавленная  одежда где-нибудь неподалеку от лагеря... Но,
по правде сказать, обычно не остается ничего, особенно если жертва маленькая
-  младенец  или ребенок  чуть постарше. Человек просто исчезает,  словно он
ушел в заросли  и никогда больше не возвращался. Хищник может убить ребенка,
хорошенько  встряхнув  его, перекусив  ему шею.  Как правило,  при  этом  не
проливается ни капли крови.
     И в большинстве случаев вы не найдете останков жертв.  Разве что  порой
вам удастся отыскать пуговицу от рубашки или кусочек подметки. Но в основном
не остается ровным счетом ничего.
     Хищники забирали детей - они всегда предпочитали детей - и не оставляли
никаких  свидетельств. Поэтому-то Малдун и  думал, что детских останков им с
Дженнаро не найти.
     Но в машине его ждал сюрприз.
     -  Провалиться мне  на  этом  месте!  -  воскликнул  он. Малдун пытался
понять, что  же произошло. Лобовое  стекло  электромобиля  было разбито,  но
осколков валялось  немного.  Он  заметил" что какие-то осколки  валяются  на
дороге. Значит, стекло было разбито там, а затем тиранозавр подхватил машину
и  швырнул ее  сюда. Но машина ужасно покорежена...  Малдун  посветил внутрь
фонарем.
     - Пусто? - напряженно спросил Дженнаро.
     - Не совсем,- откликнулся Малдун.
     Фонарь  выхватил  из темноты  сломанную рацию, а на полу Малдун заметил
кое-что еще: округлый  черный предмет. Передние двери были  покорежены  и не
открывались, но Малдун  залез в машину через заднюю дверь и, перебравшись на
переднее сиденье, подобрал с пола загадочный черный предмет.
     - Это часы! - воскликнул он, посветив себе фонарем.
     Дешевые  наручные  часы с  черным пластиковым  ремешком. Циферблат  был
разбит.   Малдун  подумал,  что,   наверное,  это  часы  мальчика,   хотя  с
уверенностью сказать не мог. Однако мальчику такие часы вполне подошли бы.
     - Что это? Часы? - спросил Дженнаро.
     - Да. А это рация, но она сломана.
     - Это что, важно?
     - Да. И вот тут есть еще кое-что...
     Малдун принюхался. В  машине чувствовался какой-то кислый запах. Малдун
осветил  салон фонарем и увидел на боковой двери рвоту. Он дотронулся до нее
пальцем: рвота была еще свежей.
     - Один из ребятишек, возможно, жив,- сказал Малдун.
     Дженнаро удивленно посмотрел на него:
     - Почему вы так думаете?
     - Часы,- ответил Малдун.- Они служат доказательством.
     Он протянул  часы Дженнаро,  тот  взял  их  и,  светя  себе  фонариком,
принялся вертеть их в руках.
     - Стекло разбито,- заметил Дженнаро.
     - Вот именно,- сказал Малдун.- А ремешок цел.
     - Ну и что?
     - А то, что мальчик их снял.
     -  Мало  ли когда это могло случиться?! - пожал  плечами Дженнаро.- Это
могло быть еще до нападения тиранозавра.
     -  Нет,- покачал головой Малдун.- Стекло в  таких  часах очень прочное.
Оно может разбиться только от ужасного удара. Так что это произошло во время
нападения Т-рекса.
     - Значит, мальчик сам снял часы...
     - Да,  вдумайтесь в  это  хорошенько,-  сказал Малдун.-  Когда  на  вас
нападает тиранозавр, вы разве будете тратить время на то, чтобы снять часы?
     - Может быть, часы были сорваны?
     - Практически невозможно сорвать часы с запястья, не оторвав саму руку.
А тут тем  более  ремешок  совершенно  цел. Нет,-  покачал  головой Малдун,-
мальчик  снял их добровольно. Он  посмотрел на часы, увидел,  что  циферблат
разбит, и снял их. Причем у него было время, чтобы это сделать!
     - Но когда?
     -  Это могло случиться только после того, как тиранозавр ушел,-  заявил
Малдун.-  Значит, после нападения  мальчик находился в  машине.  Рация  тоже
вышла  из  строя,  так  что  он  ее  тоже  бросил. Тим  -  умный паренек, он
сообразил, что от этих предметов теперь нет никакого проку.
     - Если он такой сообразительный,- задумчиво протянул Дженнаро,- то куда
он теперь направился? Я бы на его месте сидел  в машине  и ждал бы, когда за
мной приедут.
     -  Да,-  кивнул  Малдун.- Но, наверное, он  не  мог тут остаться.  Либо
тиранозавр вернулся. Либо явилось еще какое-нибудь животное. В общем, что-то
заставило его уйти.
     - Но куда он направился? - спросил Дженнаро.
     - Попробуем это определить,- сказал  Малдун  и пошел вперед по  главной
дороге.

     Дженнаро внимательно  смотрел на Малдуна,  который шарил по земле своим
фонарем. Лицо Малдуна было  буквально в нескольких сантиметрах от  грязи, он
вел  интенсивные поиски. Малдун действительно верил, что ему удалось напасть
на след и что по крайней  мере один ребенок жив. Дженнаро наблюдал за этим с
бесстрастным видом. Его так потрясло, что они нашли отку-  шенную ногу,  что
он  преисполнился мрачной решимости закрыть  Парк и  уничтожить  его. Что бы
теперь ни  говорил  Малдун, Дженнаро все  равно обвинял его в необоснованном
энтузиазме и излишнем оптимизме, а также...
     - Видите эти отпечатки? - спросил Малдун, не отрывая взгляда от земли.
     - Какие отпечатки? - переспросил Дженнаро.
     -- Следы... вот они, идут прямо на нас от дороги... Это следы взрослого
человека.  Ботинки  на резиновой подошве. Обратите внимание  на  характерный
рифленый рисунок...
     Дженнаро  видел  перед собой только грязь. Когда  фонарь выхватывал  из
темноты лужи, в них начинали плясать отблески света.
     - Посмотрите,- продолжал Малдун,- большие следы подходят сюда и здесь к
ним   присоединяются  другие.   Маленькие  и  средние...  они  кружат   тут,
пересекаются...  похоже, их  обладатели стояли  здесь  и разговаривали...  А
потом кинулись наутек... - Малдун махнул рукой.- Туда, в Парк.
     Дженнаро покачал головой:
     - Да вы можете увидеть в этой грязи все, что вам заблагорассудится!
     Малдун поднялся и отступил на несколько шагов назад. Потом посмотрел на
землю и вздохнул:
     - Говорите все, что  хотите, а я держу пари, что кто-то из детей жив. А
мажет быть, даже и  двое. Может,  и  взрослому человеку  удалось  уцелеть...
если, конечно, это не следы Реджиса. Придется обыскивать Парк.
     -  Сегодня ночью?  - ахнул Дженнаро.  Но Малдун его уже не  слушал.  Он
отошел в сторону,
     к насыпи, возле которой проходила дренажная труба.
     И опять присел на корточки.
     ~ В какой одежде была девочка?
     - Господи! - поморщился Дженнаро.- Ну откуда я знаю?
     Малдун медленно подошел к обочине дороги. И вдруг они услышали какие-то
хрипы. Эти звуки явно издавало животное.
     - Послушайте... - в панике пробормотал Дженнаро.- Я думаю, нам лучше...
     - Тес,- сказал Малдун. И замер, прислушиваясь.
     - Да это просто ветер,- прошептал Дженнаро. Но затем они снова услышали
хрипы, теперь они звучали весьма отчетливо. Ветер тут был ни при  чем. Хрипы
доносились  из  зарослей, которые  темнели впереди,  на  обочине дороги.  На
животное это тоже было  непохоже, однако Малдун  все равно насторожился.  Он
помахал фонарем  и  громко крикнул, но  звуки  не изменились. Малдун отвел в
сторону пальмовые ветки.
     - Что это? - спросил Дженнаро.
     - Это Малкольм,- ответил Малдун.

     Ян Малкольм лежал на спине, кожа у него  была бледно-серого цвета,  рот
широко открыт. Дыхание вырывалось изо рта с жуткими хрипами. Малдун протянул
Дженнаро фонарь и наклонился, осматривая пострадавшего.
     - Никаких  повреждений не видно,- пробормотал он.- Голова цела,  грудь,
руки...
     Дженнаро посветил фонарем на ноги Малкольма.
     - Он наложил себе жгут.
     Малкольм  обвязал себе ремнем  правое  бедро.  Дженнаро повел  фонарем,
освещая всю  ногу. Правая щиколотка была вывернута, брюки прилипли к  ноге и
намокли  от крови. Малдун слегка дотронулся до щиколотки, и Малкольм тут  же
застонал.
     Малдун  отступил назад, раздумывая, что делать дальше. Вполне вероятно,
это не  единственная рана. Вдруг у  Малкольма перелом позвоночника? Тогда он
умрет, если  его  попытаться  куда-нибудь перенести.  Но если  его  оставить
здесь, он умрет  от болевого шока. Он  не  истек кровью только потому, что у
него  хватило  присутствия  духа  наложить  себе  жгут. Вполне возможно,  он
обречен. А тогда - все одно, тогда его можно переносить.
     Дженнаро помог Малдуну поднять Малкольма, и они неуклюже понесли его на
плечах. Малкольм застонал и судорожно, с присвистом, задышал.
     - Лекси... - пробормотал он.- Лекси... пошла... Лекси...
     - Кто такая Лекси? - спросил Малдун.
     - Малышка,- сказал Дженнаро.
     Они отнесли Малкольма к "джипу" и положили на заднее сиденье.  Дженнаро
затянул  потуже  жгут на  ноге раненого.  Малкольм  снова  застонал.  Малдун
закатал штанину  Малкольма  и увидел  клочья мяса, торчащие  наружу  обломки
тускло-белой кости.
     - Нужно отвезти его на контрольный пост,- сказал Малдун.
     - Вы хотите уехать без детей? - удивился Дженнаро.
     -  Если они  пошли в Парк,  то ищи их свищи, здесь двадцать  квадратных
миль,- сказал Малдун, качая головой.- Единственный способ  их  обнаружить  -
это положиться на  датчики движения.  Если дети живы и бродят  где-то здесь,
датчики их засекут, и мы поедем прямо на место, чтобы забрать бедняг. А если
сейчас же не отвезти доктора Малкольма на базу" он умрет.
     - Тогда нужно возвращаться,- согласился Дженнаро.
     - Да, я тоже так думаю. Они сели в машину.
     Дженнаро спросил:
     - Вы собираетесь рассказать Хэммонду о том, что ребятишки пропали?
     - Нет,- ответил Малдун.- Это ему расскажете вы.


<ul><a name=48></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     Дональд   Дженнаро  разглядывал  Хэммонда,   сидевшего   в   опустевшем
кафетерии. Старик лениво ковырял ложечкой мороженое, спокойно доедая его.
     - Итак, Малдун считает, что дети где-то в Парке?
     - Да, он так полагает.
     - Тогда я уверен, что мы их найдем.
     -  Я надеюсь,- ответил  Дженнаро.  Он  посмотрел, как  старик методично
поедает мороженое, и поежился.
     -  О, я  уверен, что мы  их найдем!  Я  всегда говорил, что  этот  Парк
построен прежде всего для детишек. Дженнаро робко заметил:
     - Сэр, вы понимаете, что мы их потеряли?
     -  Потеряли? - огрызнулся Хэммонд.- Нет, я  знаю, что они потерялись. Я
еще не  впал в  маразм.- Он вздохнул и заговорил другим тоном: - Послушайте,
давайте не будем устраивать панику. У нас небольшое повреждение из-за грозы,
в  результате  чего произошло незначительное, хотя  и досадное происшествие.
Вот  и  все! Мы  уже с  этим  разбираемся.  Арнольд скоро наладит компьютер.
Малдун найдет  детишек. Я не сомневаюсь, что он их вот-вот привезет,  я даже
доесть мороженое не успею... Давайте немного подождем, и вы увидите, что все
уладится.
     - Как вы скажете, сэр.
     - Но почему? - спросил Генри Ву, глядя на дисплей.
     -   Потому   что,  по  моим  предположениям,  Недри   что-то  сделал  с
программой,- ответил Арнольд.- Вот почему я все досконально проверяю.
     - Ну, хорошо,- вздохнул Ву.- А вы все возможности использовали?
     - Какие именно? - спросил Арнольд.
     -  Да  я и сам  толком  не  знаю.  Но разве системы  безопасности  тоже
отказали? А программа "Кичекс"? А все остальное?
     - О Господи! - воскликнул Арнольд и прищелкнул  пальцами.- Конечно  же,
они должны работать! Системы безопасности можно  отключить только с главного
пульта.
     -  Значит, если программа "Кичекс" действует, вы сможете выяснить,  что
натворил Недри.
     -  Да  уж,  черт побери,-  пробормотал  Арнольд  и  принялся стучать по
клавишам.
     Как это он раньше не сообразил?! Это же очевидно!  В компьютерную  сеть
Парка была встроена многоуровневая система  безопасности.  В  нее входила  и
программа  "Кичекс",  регистрирующая  каждую  клавишу,  нажатую  оператором,
который  имел доступ к сети. Исходно эта программа применялась для поиска  и
устранения ошибок в процессе отладки других программ, а потом ее оставили из
соображений безопасноти.
     Через  мгновение  перечень клавиш,  нажатых  Недри  еще  днем, и список
команд, введенных им в компьютер, появились на экране:
     13,42,121,32,88,77,19,13,122,13,44,52,77,90,13,99,13,
100,13,109,55,103,144,13,99,87,60,13,44,12,09,13,43,63,13.
46,57,89,103,122,13,44,52,88,9,31,13,21,13,57,98,100,102,
103,13,112,13,146,13,13,13,77,67,88,23,13,13
     system
     nedry
     goto command level
     nedry
     040/#xy/67&
     mr goodbytes
     keycheck off
     sl off
     security
     whte-rbt.obj

     - Что это? - недоумевал  Арнольд.- Похоже,  он  ковырялся  здесь целыми
часами.
     -  Может, он просто  убивал  время,-  предположил  Ву,-  пока не принял
окончательное решение?
     В   начале   списка   стояли  цифры   -   кодовые   номера   клавиш   в
шестнадцатеричной  системе  счисления.  Эти  клавиши  нажимал  Недри.  Цифры
показывали, что уровень доступа к компьютеру у него в этот момент  был как у
рядового пользователя. Сначала он просто приглядывался  - поведение довольно
странное для программиста, который создал эту компьютерную систему.
     - Может быть, он хотел посмотреть, прежде чем войти в систему: нет ли в
ней каких-то изменений? - задумался Ву.
     - Возможно,- отозвался Арнольд. Он разглядывал список  команд  и строка
за строкой следовал за Недри, все глубже проникавшим в систему.
     - По крайней мере, мы узнаем, как он действовал,- добавил Арнольд.
     "system" - это запрос Недри для того, чтобы выйти из уровня для обычных
пользователей и получить доступ непосредственно  к памяти. Компьютер спросил
его имя и получил  ответ: "nedry". Это имя давало  допуск к памяти, и Недри,
войдя  в систему,  приказал компьютеру перейти на командный уровень, то есть
на  высший  уровень  управления  компьютерной сетью.  Командный уровень  был
защищен дополнительными "барьерами", и компьютер запросил имя, номер допуска
и пароль. Недри ответил:
     nedry
     040/# xy/67&
     mr goodbytes
     Доступ к командному  уровню был  получен, и  Недри дал команду зесип^у,
чтобы  выйти на управление  системами безопасности  и контроля,  а поскольку
доступ  уже  был  получен,  компьютер  повиновался.   Недри  попробовал  три
варианта:
     keycheck off
     sl off
     security
     - Он попытался  отключить  системы  безопасности,- отметил  Ву,-  чтобы
никто потом не узнал, что он собирался предпринять.
     - Абсолютно верно,- подтвердил Арнольд,- но  он, очевидно, не знал, что
теперь  отключить  системы безопасности можно только  вручную с центрального
пульта.
     После  трех  непрошедших команд  компьютер,  видимо,  насторожился.  Но
поскольку  Недри  предъявил  действующий  допуск, компьютер,  скорее  всего,
решил,  что  Недри  просто  ошибся, пытаясь  работать  не  за  тем  пультом.
Компьютер запросил его, на каком  уровне  он  хочет работать. Недри ответил:
"security" - безопасность - и получил разрешение.
     - Ага! - воскликнул Ву.-  Вот где собака зарыта! И показал на последнюю
строку, введенную Недри в компьютер. whte-rbt.obj
     -  Это еще что за чертовщина? - проворчал Арнольд.- "Белый кролик"? Это
что,  его любимая шутка? /Игра слов: набор согласных в английском  написании
слов "белый кролик" (whte-rbt) близок к вышеприведенной команде/
     - Это  обозначено  как  объект.  В компьютерной терминологии "объектом"
называют  часть  программы, которую можно перенести в другое  место и там ей
пользоваться. Так переставляют стул в комнате,- объяснил Ву.- Объектом может
быть последовательность команд для  самых  разных целей: рисования,  очистки
экрана или, скажем, выполнения каких-либо вычислений.
     -  Давайте посмотрим, что там в этой  программе,-  предложил  Арнольд.-
Может, удастся разгадать, что он натворил?
     Арнольд обратился  к обслуживающей программе  и попросил найти объект с
названием "whte-rbt.obj".
     Компьютер ответил, что такой объект в его памяти не обнаружен.
     - Такого нет,- констатировал Арнольд.
     - Давайте поищем в списке программ,- предложил Ву.
     Арнольд, быстро прикасаясь к клавишам, ввел соответствующую команду. На
дисплее замелькали строчки программ. Строки бежали по экрану примерно минуту
и резко остановились.
     - Вот оно! - воскликнул Ву.- Это вовсе не объект, а команда.
     На дисплее стрелка указывала на строку программы:

     curV == GetHandl jssm.dt} tempRgn {itm.dd2).
     curH == GetHandl {ssd.iti} tempRgn2 {itm.dd4}
     on DrawMeter(!gN) set shp-val.obj to lim(Val{d})-Xval.
     if ValidMeter(mH) (**mH).MeterVis return.
     if Meterhandl(vGT) ((DrawBack(tY)) return.
     limitDat.4 == maxBits (%33) to flimit.04} set on.
     limitDat.5 = setzero, setfive, 0 {limit.2-var(szh)}.
     -"on whte-rbt.obj call link.sst (security, perimeter}
     set to off.
     vertRange == {maxRange-f-setlim} tempVgn(fdn-&bb
     +$404).
     horRange = (maxRange-setlim/2} tempHgn(fdn-&dd
     +$105).
     void DrawMeter send_screen.obj print.

     - Сукин сын! - выругался Арнольд. Ву покачал головой:
     - Это, конечно, не сбой в программе.
     -  Несомненно,- согласился Арнольд.- Это вход в ловушку. Жирный ублюдок
сляпал  штуку, похожую на объект,  а на самом деле это  команда, связывающая
воедино системы безопасности и электроограждение,  а затем  отключает и то и
другое. В результате он получил свободный доступ в любую часть Парка.
     - Надо попробовать включить все заново,- сказал Ву.
     - Да, обязательно.- Арнольд, нахмурившись,  смотрел на экран.- Нам надо
расшифровать,  как  работает  эта команда. Я  хочу  проследить  поэтапно всю
цепочку ее исполнения. Посмотрим, куда она нас приведет.
     Ву встал со стула.
     - Кто-то час назад лазил в морозильную камеру.
     Пожалуй, мне стоит пойти и пересчитать мои эмбриончики.

     Элли была в своей  комнате:  она собиралась переодеться в сухую одежду,
когда в дверь постучали.
     - Это  вы,  Алан? - спросила  она, но, открыв дверь,  увидела Малдуна с
большим пластиковым свертком под мышкой.
     Малдун тоже изрядно промок. Одежда его была в грязи.
     - Извините, но нам нужна  ваша помощь,-  торопливо проговорил он.-  Час
назад  ящеры  напали  на электромобили. Мы привезли Малкольма,  он в шоке. У
него  тяжело  травмирована нога.  Бедняга  без  сознания.  Я  пока  поместил
Малкольма в его комнате. Хардинг уже едет сюда.
     - Хардинг? - переспросила Элли.- А где остальные?
     Малдун - уже медленно - ответил:
     - Остальных, доктор Сэттлер, пока не нашли.
     - Боже мой!
     - Но мы считаем,  что доктор Грант и дети живы. Мы думаем, что они ушли
с дороги в Парк.
     - Ушли в Парк?
     - Мы  так думаем. А сейчас Малкольм нуждается в помощи. Хардинга я  уже
вызвал.
     - А почему вы не вызвали врача?
     - На острове нет ни одного врача. Хардинг - это лучшее, что у нас есть.
     - Но тогда вы должны вызвать врача по телефону! - настаивала Элли.
     Малдун отрицательно покачал головой:
     - Это невозможно.  Телефонные линии заблокированы, с внешним миром  нет
связи. Он поправил свой сверток.
     - А это что? - спросила Элли.
     -  Ничего. Будьте  любезны, пройдите в  комнату  Малкольма  и  помогите
Хардингу.
     С этими словами Малдун удалился.
     Потрясенная Элли села  на кровать. Элли Сэттлер не так-то легко впадала
в панику.  Вдобавок  она знала, что Гранту не впервой оказываться в  опасных
ситуациях. Однажды он  четыре дня  пропадал в горах: под его  грузо-  вичком
осыпались камни, и машина свалилась в ущелье с высоты в сотню  футов.  Грант
сломал правую  ногу и  остался  без  воды. Однако все-таки выбрался... Но, с
другой стороны,  там  ведь дети... Элли потрясла  головой, отгоняя тревожные
мысли. Дети, скорее всего, с Грантом. И если Грант  углубился с ними в  лес,
то... Кто может обеспечить им большую безопасность  в Парке юрского периода,
чем специалист по динозаврам?


<ul><a name=49></a><h2>В ПАРКЕ</h2></ul>

     - Я устала,- прохныкала Лекси.- Понесите меня, доктор Грант!
     - Ты слишком большая, чтобы тебя тащить,- возразил Тим.
     - Но я устала!
     - Хорошо,  Лекси,-  отозвался  Грант  и  взял ее  на  руки.-  О,  да ты
тяжеленькая!
     Было  уже почти девять часов  вечера.  Полная луна расплывчатым  пятном
просвечивала  сквозь медленно  движущийся  туман, и  нечеткие  тени беглецов
неслись,  как  бы указывая им  дорогу  по лугу к  темному  лесу,  маячившему
впереди. Грант никак не мог сообразить, где они находятся. Поскольку вначале
они прошли через сломанную тиранозавром ограду. Грант  полагал, что они идут
по участку тиранозавров. А там ему  быть ой как не хотелось! Он  помнил, как
компьютер  отслеживал передвижение тиранозавров: плотная сеть ломаных  линий
покрывала небольшую территорию. И он с детьми находится сейчас именно там!
     Но Грант также  помнил, что  тиранозавры были изолированы от  остальных
животных, ,а  это значило, что стоит миновать ограду, ров с водой или и то и
другое вместе, и территория тиранозавров кончится.
     Однако ограды все не было.
     Девочка положила голову ему на плечо и принялась наматывать свои волосы
на пальцы. Вскоре она стала посапывать. Тим устало ковылял рядом с Грантом.
     - Еще держишься, Тим?
     -  Держусь,-  откликнулся   мальчик.-   Мне   кажется,  мы  сейчас   на
тиранозавровом участке.
     - Я в этом не сомневаюсь. Но, надеюсь, мы скоро из него выберемся.
     - Вы хотите войти  в лес? - робко спросил Тим. Чем ближе они подходили,
тем темнее и страшнее выглядел этот лес.
     - Да,- признался  Грант.-- Мы сможем определить направление движения по
номерам на датчиках.
     Зеленые ящики  с датчиками движения были подвешены в  метре над землей.
Большинство  были  прикреплены к деревьям, остальные стояли  на  специальных
подпорках. Ни один из них  не работал. Видимо, отсутствовало электропитание.
В середине лицевой стороны каждого такого  ящика была вмонтирована  линза, а
под ней  написан условный  номер.  В замутненном туманом  лунном свете Грант
разглядел пометку на одном из датчиков:
     Т(S) 04.
     Они углубились в лес. Огромные  стволы  колоннами возвышались  со  всех
сторон. Туман, подсвеченный тусклым светом  луны, стлался по земле, клубился
у корней деревьев. Картина была живописной, но идти было очень трудно. Грант
искал  датчики, их нумерация  шла в убывающем порядке. Они миновали Т(S) 03,
затем Т(S) 02.  Чуть  позже добрались до Т(S) 01. Грант выбивался из сил под
тяжестью  девочки  и очень надеялся,  что этот  ящик расположен  на  границе
территории  тиранозавров. Но  он  оказался лишь очередным  датчиком,  в ряду
многих. Следующий был помечен Т (NN 01, затем шел Т(N)  02. Грант догадался,
что нумерация подобна компасу - она географически выстроена вокруг какого-то
центра. Они шли с юга  на север, и номера уменьшались, а когда была пройдена
центральная точка, номера стали увеличиваться.
     - По крайней мере, мы знаем, что идем в правильном направлении,- сказал
Тим.
     - Молодец,- похвалил его Грант.
     Тим улыбнулся  и тут же упал, споткнувшись о незаметную в тумане лиану.
Без промедления он вскочил на ноги и опять пошел рядом с Грантом. Пройдя еще
немного, мальчик сообщил:
     - А мои родители разводятся.
     - Угу,- отозвался Грант.
     - Мой отец ушел от нас месяц назад. Он теперь живет в Мил Белли.
     - Угу.
     - Он больше не носит мою сестру на шее. Он даже не берет ее на руки.
     - И говорит,  что у тебя  только динозавры на уме,- добавил Грант.  Тим
вздохнул:
     - Да.
     - Ты скучаешь по нему?
     - Не очень,- сказал Тим.- Только иногда. Она больше скучает.
     - Кто? Твоя мама?
     - Нет, Лекси. У мамы есть друг. Они познакомились на работе.
     Какое-то время они шли молча. Миновали датчики Т(N) 03 и Т(N) 04.
     - Ты его видел? - спросил Грант.
     - Да.
     - Ну и как он тебе?
     - Да ничего. Он моложе папы, но уже лысый.
     - А как он к тебе относится?
     - Не знаю. В общем, нормально. Я думаю, он хочет со мной подружиться. Я
не  знаю, что  будет  дальше. Маме иногда  предлагает продать дом  и уехать.
Иногда они с мамой ругаются  поздно  вечером. Я сижу  у себя  в ком- нате  и
занимаюсь с компьютером, но мне все слышно.
     - Угу,- промычал Грант.
     - А вы развелись?
     - Нет. Моя жена умерла много лет назад.
     - И теперь вы с Элли Сэттлер?
     Грант улыбнулся в темноте:
     - Нет. Она моя ученица.
     - Она что, до сих пор в школе учится?
     - Учится, но в аспирантуре.
     Грант  приостановился, переложил  Лекси  на другое плечо, и  они  пошли
дальше, минуя датчики Т(N) 05 и  Т(N)  06. Вдалеке слышались  раскаты грома.
Гроза уходила к югу. Тишину леса  нарушали только звон цикад и нежные голоса
древесных лягушек.
     - У вас есть дети? - спросил Тим.
     - Нет.
     - Вы не собираетесь жениться на Элли Сэттлер?
     - Нет,  она в будущем году  выходит  замуж за  очаровательного врача из
Чикаго.
     - О! - Тим, видимо, удивился. После недолгой  паузы он поинтересовался:
- А на ком вы хотите жениться?
     - Я не думаю, что мне стоит на ком-нибудь жениться.
     - Я тоже не собираюсь жениться,- сообщил Тим. Они прошли еще немного, и
Тим спросил:
     - Мы будем идти всю ночь?
     - У меня на это сил не хватит. Надо будет остановиться, по крайней мере
на несколько часов,-  ответил  Грант  и  взглянул на часы.- Время у  нас еще
есть. Нам надо вернуться не позже,  чем через пятнадцать часов, пока корабль
не дошел до материка.
     - А где  мы остановимся? - тут же спросил Тим. Гранта самого мучил этот
вопрос. Первой его мыслью было взобраться на дерево и поспать там. Но, чтобы
обезопасить себя от зверей, надо взобраться достаточно высоко, и Лекси может
во  сне сорваться и упасть. К тому же  на жестких ветвях  они вряд ли смогут
сладко выспаться. По крайней мере, он сам точно не отдохнет.
     Нет, нужно подыскать  действительно безопасное место... Грант вспомнил,
как перед посадкой самолета он  рассматривал план Парка. В  каждой его части
имелись отдельно  стоящие здания. Грант не знал, как  они выглядели,  потому
что их  индивидуальные планы не прилагались. Не помнил  он и где  именно они
стояли, но зато ему запомнилось, что здания были рассеяны по всему Парку.
     Значит, они могут быть и где-нибудь неподалеку...
     Вот  только  выбраться с территории тиранозавров  посложнее, чем просто
пройти  через  поваленную ограду. Чтобы  найти такое  здание, надо придумать
какую-то стратегию поиска. И лучшей стратегией будет...
     -  Тим, ты  не  мог бы подержать  сестру?  Я  хочу  влезть на дерево  и
посмотреть по сторонам.

     Сверху  был хорошо  виден  лес,  ряды деревьев уходили вправо и  влево.
Впереди,  на удивление близко, лес кончался. Вдоль опушки тянулось  защитное
ограждение,  за которым белел  забетонированный ров. За ними лежало  большое
открытое  пространство.  Грант  решил,  что   там   должна  быть  территория
ящероногих динозавров. Вдали снова росли деревья, а дальше... дальше тусклый
свет луны мерцал на океанских волнах.
     Откуда-то донесся рев динозавра, но это было далеко. Грант надел взятые
у Тима  очки для ночного  видения и снова  осмотрелся. Проследив взглядом за
серой изогнутой полосой бетонного рва, он увидел то, что искал:
     темная  полоса служебной  дороги  вела к плоской  прямоугольной  крыше.
Крыша хоть и  невысоко, но все-таки была приподнята над  землей. И  она была
недалеко. Приблизительно в полукилометре от дерева.
     Когда Грант спустился вниз, Лекси хлюпала носом.
     - Что стряслось?
     - Я слышала зверя.
     - Он нас не тронет. Ты проснулась? Пойдем. Они подошли к забору высотой
три с  половиной метра  со  спиралью  из колючей проволоки наверху. В лунном
свете  забор казался  еще  выше,  чем был  на самом  деле.  Сразу же за  ним
начинался ров.
     Лекси нерешительно посмотрела на преграду.
     - Ты сможешь перелезть? - спросил  ее Грант. Она отдала ему бейсбольную
перчатку и мяч.
     - Конечно, смогу! Запросто! И стала карабкаться вверх.
     - Спорим, что Тим не перелезет? Тим вздрогнул и злобно прошипел:
     - Заткнись ты!
     - Тимми боится высоты.
     - Не боюсь.
     - А вот и боишься!
     - Ни капельки!
     - Тогда догони меня.
     Грант обернулся к Тиму: даже в темноте было видно, как тот побледнел.
     - Ты перелезешь, Тим?
     - Конечно.
     - Тебе помочь?
     - Тимми - трусишка! - крикнула Лекси.
     - Дура набитая,- проворчал Тим и полез на забор.

     - Хо-олодно,- пожаловалась Лекси.
     Они стояли по пояс в вонючей  воде, застоявшейся в  бетонном рву. Забор
был преодолен  без осложнений, если  не считать того, что Тим порвал шорты о
колючую  проволоку, протянутую по верху  ограждения. Потом  они спустились в
ров, и теперь Грант искал, как из него выбраться.
     -  По крайней  мере,  я  помогла  вам  перетащить  Тимми через  забор,-
похвасталась Лекси.- Он же всего боится.
     -  Благодарю за помощь,- язвительно ответил Тим. В свете  луны он видел
какие-то  комки,  плавающие  на  воде. Тим шел вдоль рва, глядя на  бетонную
стену. Бетон был гладкий - и выбраться наверх не представлялось возможным.
     - Ой! - вскрикнула Лекси, показывая пальцем на воду.
     - Не бойся, Лекси,  оно тебе  ничего не  сделает.  Грант в конце концов
нашел в бетонной  стене трещину, вдоль которой  к воде спускалась лиана.  Он
повис на
     лиане, она выдержала его вес.
     - Дети, вперед!
     Они вскарабкались по лиане и вышли на открытое пространство.
     Уже  через несколько  минут путники подошли к  насыпи, за которой  ниже
уровня земли была проложена служебная дорога.  Она  вела  направо  к  зданию
подсобных служб. Они  прошли мимо двух датчиков движения. Грант с огорчением
отметил, что лампочки на них не горят, а значит, датчики не работают. Прошло
уже больше двух  часов после отключения электричества, и восстановить его до
сих пор не удалось.
     Откуда-то издалека донесся рев тиранозавра.
     - Он близко? - испуганно прошептала Лекси.
     - Нет,- успокоил ее Грант.- Мы уже в другой части Парка.
     Они  спустились  к  поросшей травой  насыпи  и  направились  к  зданию,
напоминавшему большой блиндаж.
     - Что это? - спросила Лекси.
     - Убежище,- ответил Грант, надеясь, что говорит правду.
     Вход,  перегороженный массивной решеткой,  был настолько широк,  что  в
него мог проехать грузовик.  Внутри  виднелись охапки  свежей  травы и  кипы
сена, разбросанные среди какого-то оборудования.
     Решетчатые ворота были заперты  на большой  висячий замок.  Пока  Грант
изучал его, Лекси проскользнула между массивными прутьями.
     - А ну все за мной!
     Тим пробрался следом за ней и сообщил:
     - Я думаю,  доктор Грант, у вас тоже  получится. Мальчик оказался прав.
Грант  хотя и с трудом, но все же протиснулся внутрь и тут же  ощутил полное
изнеможение.
     -  Интересно,  здесь  есть  хоть что-нибудь  съедобное? -  осведомилась
Лекси.
     - Только сено.- Грант  распотрошил кипу сена и разбросал его по полу. В
середке  сено было  теплое. Путники улеглись и  сразу почувствовали приятное
тепло. Лекси свернулась калачиком. Тим ее  обнял.  Грант услышал, как  вдали
негромко трубят ящероногие динозавры.
     Дети,  не  промолвив  ни  слова, заснули, размеренно  посапывая.  Грант
посмотрел на часы, но было слишком темно. Лекси пригревала его сбоку.
     Грант закрыл глаза и заснул.


<ul><a name=50></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     Едва Малдун  и Дженнаро вошли  на  контрольный  пост, Арнольд хлопнул в
ладоши и закричал:
     - Ага, попался, сукин ты сын?!
     - Что там? - спросил Дженнаро.
     Арнольд указал на экран.

     Vgl = GetHandl {dat.dt} tempCall {itm.tempj
     Vg2 = GetHandl {dat.iti} tempCall {itm.temp}
     if Link(Vgl, Vg2) set Lim(Vgl, Vg2) return
     if Link (Vg2, Vgl) set Lim (Vg2, Vgl) return
     -"on whte-rbt.obj link set security (Vgl), perimeter (Vg2)
     limitDat.1 = maxBits (%22) to {limit.04} set on
     limitDat.2 ==setzero, setfive, 0 jlimit.2-var(dzh)}
     -"oa fini.obj call link.sst {security, perimeter} set to on
     -"on fini.obj set link.sst {security, perimeter} restore
     -"on fini.obj delete line rf whte-rbt.obj, fini.obj
     Vgl = GetHandl {dat.dt} tempCall {itm.temp}
     Vg2 = GetHandl {dat.iti} tempCall {itm.temp}
     limitDat.4 = maxBits (%33) to {limit.04} set on
     limitDat.5 = setzero, setfive, 0 {limit.2-var(szh)}
     - Вот,- с довольным видом сказал Арнольд.
     - Что "вот"? - переспросил Дженнаро.
     - Я  наконец нашел  команду, возвращающую программу  к  исходному виду.
Команда  "fini obj"  восстанавливает связанные друг  с  другом параметры,  а
именно:
     общее питание и напряжение на защитных ограждениях.
     - Это хорошо,- кивнул Малдун.
     - Но эта команда  делает и кое-что еще! - продолжал Арнольд.- Она затем
стирает  в программе  все  строки,  где  она  упоминается, и  таким  образом
уничтожает все следы своего существования. Ловко придумано!
     Дженнаро покачал головой:
     -  Я  плохо  разбираюсь  в компьютерах.  На  самом  деле он  разбирался
достаточно,   чтобы  понимать,  что  означает,  когда   оснащенная  высокими
технологиями  компания  получает доступ к  чужим  программам.  Это  означает
большие, огромные неприятности.
     -  Посмотрите  сюда,-  предложил  Арнольд и набрал на  клавиатуре "FINI
OBJ".
     Дисплей мигнул, и текст на нем изменился.

     Vgl == GetHandl {dat.dt} tempCall {itm.temp}
     Vg2== GetHandl {dat.iti} tempCall (itm.temp}
     if Link (Vgl, Vg2) set Lim(Vgl, Vg2) return
     if Link (Vg2, Vgl) set Lim(Vg2, Vgl) return
     limitDat.1 == maxBits (%22) to jlimit.04} set on
     limitDat.2 == setzero, setfive, 0 jlimit.2-var(dzh)}
     Vg1 = GetHandl {dat.dt} tempCall {itm.temp}
     Vg2 == GetHandl {dat.iti} tempCall {itm.temp}
     limitDat.4= maxBits (%33) to jlimit.04} set on
     limitDat.5== setzero, setfive, 0 jlimit.2-var(szh)}

     Малдун обернулся к окну.
     - Смотрите!
     По всему Парку стали загораться большие кварцевые лампы. Все кинулись к
окнам.
     - Наконец-то! - воскликнул Арнольд. Дженнаро поинтересовался:
     - Значит, и электрозащита тоже включилась?
     -  Еще бы! - ответил Арнольд.- Через несколько секунд система выйдет на
полную  мощность, потому что защитные ограждения тянутся на  полсотни миль и
генератор  должен  подзарядить  конденсаторы  вдоль всех  границ. Уже  через
полминуты мы опять станем хозяевами положения.
     Арнольд кивнул в сторону застекленной электрифицированной карты Парка.
     На карте зазмеились отходящие от электростанции ярко-красные линии. Они
разбегались по всему Парку, показывая включенные участки электрозащиты.
     - Датчики движения тоже заработают? - уточнил Дженнаро.
     - Да, и они тоже. Компьютеру для  подсчета потребуется несколько минут.
Главное,  что все  уже  работает,-  ликовал  Арнольд.-  Еще  только половина
десятого, а мы сумели все наладить!
     Грант открыл глаза: яркий голубой свет сквозил через решетчатые ворота.
Кварцевые лампы! Значит,  есть  электричество!.. Одурманенный усталостью, он
взглянул на часы: только половина десятого. Он проспал совсем недолго.
     Пожалуй, стоит поспать  еще  чуть-чуть, решил Грант, а потом надо будет
выйти к  датчику движения  и  начать  ходить  перед  ним взад  и вперед.  На
контрольном  посту его  заметят  и  пришлют  за  ним  и за детьми машину. Он
попросит Арнольда связаться с обслуживающим судном, к полуночи все уладится,
и ночевать они будут в гостинице, в своих постелях.
     Так он и сделает. Через пару минут. Грант зевнул и снова закрыл глаза.

     - Не так  уж и плохо,-  заявил Арнольд, разглядывая висящую в помещении
контрольного  поста карту, расцвеченную разноцветными огоньками.- Только три
разрыва на весь Парк. Гораздо лучше, чем я ожидал.
     - Три разрыва? - переспросил Дженнаро.
     -  Система управления автоматически отключает секции  заграждения,  где
произошло  короткое  замыкание,-  объяснил  Арнольд.- Вот  большой  разрыв в
двенадцатом секторе около главной трассы.
     -  Это  там, где реке снес ограду,- вмешался Малдун - Да, именно там. И
еще   в  одиннадцатом  секторе,  рядом  с  подсобными  службами  на  участке
завроподов, ящероногих динозавров.
     - Но почему отключилась эта секция? - удивился Дженнаро.
     -  Бог его знает. Может, из-за грозы, а  может,  дерево упало. Подождем
немного, посмотрим, что  покажут  мониторы.  Третий  обрыв около реки.  Тоже
непонятно, что там приключилось.
     Дженнаро  увидел,  что на  карте появились новые  обозначения,  по  ней
разбежались зеленые цифры и точки.
     - А это что?
     -  Это наши  зверюшки. Включились  датчики движения, и компьютер теперь
определяет  местоположение животных в Парке. И всех остальных тоже. Дженнаро
уставился в карту.
     - То есть Гранта и детишек?
     - Да, мы  подняли предел  пересчета до четырех сотен.  Тогда, если  они
будут передвигаться,  датчики  сочтут  их за добавочных животных,-  объяснил
Арнольд и, посмотрев на карту, заметил: - Но пока я лишних животных не вижу.
     - Почему это так долго тянется?
     - Поймите, мистер Дженнаро, датчики регистрируют множество  посторонних
движений:  ветви  колышатся  под ветром, птицы  летают и  так  далее и  тому
подобное.  Компьютер должен отбросить все фоновые движения. На  это нужно...
Ага, все! Подсчет окончен.
     Дженнаро почти закричал:
     - Вы видите детей?
     Арнольд обернулся и взглянул на карту.
     -  Нет. Сейчас  на карте  нет дополнительной информации. Все, что здесь
имеется, это динозавры.  Может  быть,  дети  сидят на дереве или  укрылись в
каком-то  месте,  где  мы  не  в  состоянии  их  увидеть.  Пока  не  следует
беспокоиться. Несколько животных тоже не обнаружено, в том  числе и взрослый
тиранозавр. Вероятно, он  где-то спит  и, разумеется, не движется. Люди тоже
могут спать. Мы пока не имеем информации.
     Малдун кивнул:
     - Давайте-ка  лучше займемся делом. Мы должны восстановить ограждения и
вернуть животных на свои территории.  Компьютер  показывает, что у  нас пять
зверюг разгуливают не  там, где  им полагается находиться. Я возьму с  собой
ремонтную бригаду.
     Арнольд повернулся к Дженнаро:
     -- Если вы  не  против,  то  присмотрите  пока за доктором  Малкольмом.
Передайте доктору Хардингу, что примерно  через  час он понадобится Малдуну,
ему нужно будет присмотреть за перевозкой  динозавров. И я хотел бы обратить
внимание  мистера Хэммонда на то, что мы приступаем к заключительному  этапу
устранения последствий случившегося.
     Дженнаро  прошел  через  железные ворота и  приблизился  к центральному
входу в гостиницу "Сафари".  Там  он повстречался с Элли Сэттлер, она шла по
коридору, неся кастрюлю с горячей водой и полотенце.
     - В  том конце коридора  кухня,- сообщила она.- Мы там греем  воду  для
перевязок.
     - Как он? - спросил Дженнаро.
     - На удивление хорошо.
     Дойдя вместе с  Элли  до номера Малкольма,  Дженнаро неожиданно услышал
смех. Математик лежал на спине. Хардинг ставил ему капельницу.
     -  А  второй  ему  отвечает: "Скажу  тебе  честно,  Билл,  мне  это  не
понравилось. И я вернулся за туалетной бумагой".
     Хардинг рассмеялся.
     - Неплохо, да?  - спросил Малкольм.-  О, мистер  Дженнаро,  видите, как
бывает: пытаешься взять ситуацию в свои руки, а в результате с ногами из рук
вон плохо.
     Дженнаро осторожно приблизился.
     Хардинг сказал:
     - Он получил достаточно большую дозу морфина.
     - А я считаю, что недостаточно большую,- возразил Малкольм.- О Боже, он
пытается сэкономить на лекарствах! Ну как, вы нашли остальных?
     -  Пока  нет,-  ответил  Дженнаро.-  Но  я  рад вас  видеть  в  хорошем
настроении.
     - А в каком еще я могу быть настроении с открытым переломом голени. Тем
более что он явно инфицирован и рана уже подванивает?.. Но я всегда говорил,
что пока человек не утратил чувство юмора...
     Дженнаро улыбнулся:
     - Вы помните, что случилось?
     -  Конечно, помню! Неужели вы  думаете, так  легко позабыть,  как  тебя
грызет тиранозавр  реке? Уж  будьте уверены,  вы бы запомнили  это до  конца
своих  дней! В моем случае сей срок  может быть, увы, весьма недолгим...  Но
пока - да, я помню.
     Малкольм  рассказал,  как  он  бежал  под  дождем,  стараясь  оказаться
подальше от электромобиля, и как за ним погнался тиранозавр.
     - Это была моя роковая ошибка, он был слишком близко, но я запаниковал.
Короче, он схватил меня зубами.
     - За какое место? - спросил Дженнаро.
     -  За грудь,- ответил Малкольм и задрал  рубаху.  Широким полукругом от
плеча к пупку протянулся ряд глубоких ссадин.
     - Он поднял меня в  воздух, основательно встряхнул и швырнул на  землю.
До этого момента  со  мной  все было  более или менее  в порядке, не  считая
жуткого  испуга.  Упав, я  сломал  ногу. Укус по  сравнению с  этим  - сущий
пустяк.- Малкольм вздохнул.- Относительно, конечно.
     Хардинг объяснил;
     - У многих крупных хищников сравнительно слабые челюсти. Главная сила у
них в шейных мышцах. Челюстями хищник только удерживает жертву, а мощная шея
позволяет ему повалить  животное  на землю  и  разорвать  на  куски. Что  же
касается мелких  зверюшек  типа  доктора  Малкольма, то  их зачастую  просто
потрясут и бросают.
     - Боюсь, что он прав,- подтвердил Малкольм.- Вряд ли бы я выжил, если б
этот  здоровяк  занялся  мной  всерьез. По правде  говоря, он напал на  меня
несколько  неуклюже, словно не  привык атаковать  что-то, по размеру  меньше
автомобиля или небольшого домика.
     - Вы думаете, он напал на вас для проформы?
     -  Мне  больно это признавать, но в  отличие от меня  он отнесся  к сей
процедуре  без должного  внимания. Но ведь он весит восемь  тонн,  а  я чуть
поменьше.
     Дженнаро повернулся к Хардингу и сообщил:
     -  Они  собираются ремонтировать  ограждения,  Арнольд  сказал,  что вы
должны помочь Малдуну вернуть животных по местам.
     - Сделаем,- откликнулся Хардинг.
     - В  таком  случае  оставьте  мне  доктора  Сэттлер  и ампулу морфина,-
предложил Малкольм.- И тогда эффект Малкольма здесь не проявится.
     - Что за эффект Малкольма? - удивился Дженнаро.
     -  Скромность не  позволяет мне подробно  описывать  феномен, названный
моим  именем.- С  этими  словами  Малкольм  зевнул  и  закрыл  глаза.  Через
мгновение он уже спал.
     Элли вместе с Дженнаро вышла в коридор.
     - Не обольщайтесь насчет его состояния,-  сказала она.- У него нервы на
пределе. Когда прилетит вертолет?
     - Вертолет?
     - Ему необходимо прооперировать ногу. Убедитесь, что начальство вызовет
вертолет. Малкольма надо вывезти с острова.


<ul><a name=51></a><h2>ПАРК</h2></ul>

     Портативный генератор затрещал и, рокоча, заработал. Замигали кварцевые
лампы  на  телескопических  опорах.  Малдун слышал нежное  журчание  реки  в
нескольких ярдах к северу от себя. Он обернулся к  ремонтному  фургончику  и
увидел, что из него выше рабочий с большой электропилой.
     - Нет-нет, Карлос,- сказал Малдун.- Неси веревки. Не нужно его пилить.
     Он  вновь  посмотрел  на  ограждение.  Поврежденную  секцию  ограждения
отыскали  с  трудом.  Небольшое деревце-протокарпус  навалилось  на  ограду.
Протокарпусы  здесь  посадили,   чтобы  их   перистые   ветви  замаскировали
заграждение.  Но это деревце  поддерживалось  неизолированными  проволочными
растяжками с металлическими креплениями. Во время грозы  растяжки лопнули и,
попав на защитное ограждение, вызвали короткое замыкание. Этого, разумеется,
не  случилось  бы,  если  бы  озеленители  использовали  растяжки,  покрытые
пластиком, и керамические крепления. Однако факт оставался фактом.
     В   любом  случае  работы   было  немного:  выпрямить  деревце,  убрать
металлические крепления и поставить метку, чтобы  утром озеленители  сделали
подпорку. Всех  трудов минут на  двадцать. Кратковременность работы радовала
Малдуна: он  помнил, что дилофозавры всегда держались неподалеку  от реки. И
хотя рабочие были  с ними по  разные  стороны ограды, это их не спасло бы от
плевка ослепляющей слюной.
     Подошел один из рабочих, Рамон.
     -  Сеньор Малдун,-  сказал он,- вы видели  огоньки? -  Рамон показал на
восток,  в сторону джунглей.-  Я  заметил их, когда  мы  уходили. Свет очень
слабый. Вы видите его? Похоже на автомобильные фары. Только они не движутся.
     Малдун мельком взглянул туда, куда  указывал рабочий. Скорее всего, это
было  какое-то  вспомогательное  освещение,  ведь  электричество  уже   было
включено.
     - Займемся этим позже,- решил он.- А пока давайте выпрямлять дерево.

     Арнольд  пребывал  в  приподнятом  настроении.  Порядок  в  Парке почти
полностью восстановлен. Малдун чинит ограждения. Хэммонд отправился вместе с
Хардингом   посмотреть,  как  будут   возвращать  по   местам  разбежавшихся
динозавров...  Арнольд устал, но был  так  доволен,  что даже  мог  проявить
снисходительность по отношению к Дженнаро.
     -  Вы интересовались эффектом  Малкольма? -  спросил  Арнольд.- Это вас
что, тревожит?
     - Нет, я спросил просто так, из любопытства.
     - То есть вы хотите, чтобы я вам объяснил, в чем  Ян  Малкольм не прав,
да?
     - Совершенно верно.
     Арнольд закурил следующую сигарету.
     - Это не так-то просто понять.
     - Я постараюсь.
     - Ну,  хорошо. Теория  хаоса описывает  нелинейные  системы. Сейчас она
стала очень общей теорией, приложимой для  изучения всего, чего  угодно,- от
фондовой биржи до сердечных  ритмов.  Очень  модная теория. Ее  применяют  к
любой сложной системе с непредсказуемым поведением, понятно?
     - Да.
     -  Ян Малкольм  известен среди  математиков  как  специалист  по теории
хаоса.  Он интересный собеседник  и приятный человек. Его основное  занятие,
кроме  ношения  черной  одежды,  это  компьютерное  моделирование  поведения
сложных систем. Джон Хэммонд, обожающий новомодные веяния в науке, предложил
Малкольму создать модель нашего Парка как сложной системы. Что тот и сделал.
Его модель - это поверхности в  фазовом пространстве, их можно отобразить на
дисплее компьютера. Вы их не видели?
     - Нет.
     -   Ну,   они  похожи   на  странно   искривленные  корабельные  винты.
Представляете себе?
     - Не  очень,- отозвался  Дженнаро.  Арнольд  поднял  руку и,  держа  ее
горизонтально, ладонью вверх, продолжал:
     - Представьте  себе,  что  на  тыльной стороне ладони  капля воды.  Она
должна стечь с моей руки, при этом она может скатиться к запястью, а может к
пальцам.  Капля  может  дойти  до  большого  пальца,  а  может протечь между
пальцами. Я не  знаю,  куда именно  она будет двигаться. Но я  знаю, что она
будет двигаться по поверхности моей руки. Она должна двигаться именно так.
     - Ясно,- кивнул Дженнаро.
     -  Теория хаоса уподобляет поведение сложной  системы движению капли по
поверхности пропеллера причудливой формы. Капля может скатываться по спирали
или напрямую  уйти  к  краю  лопасти. Но она всегда  движется  по  имеющейся
поверхности.
     - Ясно,- повторил Дженнаро.
     -  В  моделях Малкольма  обычно  есть  уступы  или  крутые  уклоны, где
скорость  резко  возрастает. Он сам скромно называет это ускоренное движение
"эффектом    Малкольма".    Вся    система   может    неожиданно   перестать
функционировать. Именно это он  и говорил  о Парке. По его словам, Парку как
системе присуща внутренняя нестабильность.
     -  Внутренняя  нестабильность?  -   переспросил  Дженнаро.-  А  как  вы
отреагировали на его сообщение?
     -  Мы  с  ним  не согласились и, естественно, проигнорировали,- ответил
Арнольд.
     - Вы считаете, что вы мудро поступили?
     - Но  это  же очевидно! В конце концов, мы имеем дело с живой системой!
Это жизнь, а не компьютерная модель,- объяснил Арнольд.

     В   резком  сиянии   кварцевых  ламп   зеленая  голова   гипсилофодонта
перевешивалась через стропы, глаза затуманились, язык вывалился.
     -  Аккуратней!   Аккуратней!  -  закричал  Хэммонд,  когда  кран  начал
поднимать динозавра.
     Хардинг заворчал и подвинул  голову, чтобы она легла на кожаные стропы.
Он боялся, что пережмется  сонная артерия. Кран зашипел и понес динозавра  к
поджидающему грузовику с мягкой подстилкой  в  кузове.  Гипси, как их обычно
называли,-  это  небольшие динозавры длиной два  метра  и  весом  более  ста
восьмидесяти килограммов, зеленого цвета в  коричневую крапинку. Динозавриха
дышала  медленно,  но  в остальном  все,  похоже,  было  нормально.  Хардинг
выстрелил в нее из специального ружья шприцем с транквилизатором и, кажется,
угадал  с  дозой.   Определение  дозы  транквилизатора  было  самым  сложным
моментом. Слишком мало - ящер удерет в лес и рухнет где-нибудь в недоступном
месте.  Слишком много -  необратимая  остановка  сердца, которое не расслаб-
ляется после резкого сокращения. Главное - точная дозировка.
     - Эй, там! Полегче! - закричал на рабочих Хэммонд.
     - Мистер Хэммонд,- попытался успокоить его Хардинг.- Пожалуйста...
     - Но они должны быть внимательней...
     - Они и так внимательны,-  проворчал Хардинг. Он забрался в кузов, куда
опустили  гипси, и  надел на  динозавриху сбрую, ограничивающую ее движения.
Потом  нацепил  на животное  ошейник  с  кардиографическим  датчиком,  чтобы
контролировать  работу  сердца,  и,  достав большой  электронный  термометр,
размером  с  турецкий  ятаган,  ввел его в  прямую  кишку. Термометр  писком
просигнализировал, что измерение выполнено: 35,6 С.
     - Ну как она? - обеспокоенно спросил Хэммонд.
     - Превосходно,- ответил Хардинг.- Всего на полтора градуса ниже нормы.
     - Это слишком много! - испугался Хэммонд.- Слишком глубокий наркоз.
     -  А  вы хотите,  чтобы  она  проснулась  и  выпрыгнула  из  кузова?  -
огрызнулся Хардинг.
     До  прихода в Парк Хардинг руководил ветеринарным отделением зоопарка в
Сан-Диего и был специалистом мирового  класса по содержанию птиц. Он объехал
весь мир,  давая консультации зоопаркам Европы, Индии и Японии  по  уходу за
экзотическими птицами. Хардинг  не заинтересовался,  когда появился странный
маленький человечек, предложивший ему должность  в частном  уве- селительном
парке. Но  когда  до него  дошло, чего добился Хэммонд... Такой шанс  нельзя
было  упустить!  Хардинга  всегда манили  научные  лавры,  а  тут  замаячила
возможность   в   будущем  написать  книгу  под  названием  "Руководство  по
ветеринарии.   Внутренние   болезни.  Заболевания  динозавров"...  К   концу
двадцатого  века ветеринария  добилась значительных успехов. Лучшие зоопарки
содержали клиники, мало отличающиеся от крупнейших больниц для людей.  Новые
учебники были лишь  улучшенным повторением старых. Для специалистов мирового
уровня не  существовало  каких-либо  неизученных  проблем.  В такой ситуации
оказаться первым, кто разработает лечение нового класса животных, это вам не
шутка!
     Хардинг никогда не жалел о своем решении. Он приобрел значительный опыт
работы  с динозаврами  и  сейчас не собирался  выслушивать  ценные  указания
Хэммонда.
     Гипси захрипела и вздрогнула.  Она по-прежнему тяжело дышала, зрачковый
рефлекс отсутствовал. Надо было ехать.
     - Посадка  закончена! - прокричал Хардинг.- Девочке пора возвращаться в
свой загончик.

     - Живые системы,-  объяснял Арнольд,- отличаются от механических. Живые
системы   никогда  не   находятся   в  равновесии.  Им  присуща   внутренняя
нестабильность. Они  могут только  казаться стабильными, но это видимость. В
них все движется и  изменяется.  В  некотором смысле они постоянно на  грани
распада. Дженнаро возразил:
     - Но ведь многое не изменяется: температура тела постоянна"  есть и еще
всякие...
     -  Температура  тела   постоянно  меняется,-  перебил   его   Арнольд.-
Постоянно!  Она  циклически  изменяется  на протяжении  суток: самая  низкая
утром, самая высокая вечером. На  нее влияют настроение, болезни, физические
нагрузки,  температура воздуха,  пища.  Температура тела  то  повышается, то
понижается,   и  происходит  это  непрерывно.  На  графике  видны  небольшие
отклонения, потому что в любой момент действуют какие-то силы:
     одни  понижают  температуру,   другие  повышают.  Температуре   присуща
нестабильность. Как и любой другой параметр живой системы.
     - То есть вы хотите сказать...
     -  Малкольм  всего  лишь теоретик,-  продолжал Арнольд.-  Сидя в  своем
кабинете, он выдумывает прелестные  математические модели. Но ему и в голову
не приходит одна  вещь: то, что он считаем дефектом,  на самом деле является
необходимым  свойством.  Когда   я  занимался  ракетами,  мы  столкнулись  с
явлением,  названным "резонансное рыскание".  Если  ракета уходит со  старта
хоть бы  слегка  раскачиваясь,  то она  обречена -  это  и  есть резонансное
рыскание. Ракета непременно выйдет из-под контроля, и это необратимо. Таковы
свойства механических  систем.  Маленькие  отклонения  становятся  больше  и
больше,   пока  не  разрушится  вся  система.  Но  те  же  самые  отклонения
существенно необходимы живым системам. Их наличие говорит о том, что система
функционирует  нормально  и может  отвечать на внешние воздействия. Малкольм
никогда этого не понимал.
     - Вы  уверены,  что он  этого не  понимает? Мне  кажется,  что  он ясно
представляет себе разницу между живым и неживым...
     - Посмотрите! - воскликнул Арнольд.- Вот где доказательства!
     Он показал на экран.
     - Не пройдет и часа,  как Парк снова будет в порядке. Единственное, что
осталось  сделать, это  разобраться с телефонами.  По некоторым причинам они
пока отключены. Но все остальное работает. И это не теория, это факт!

     Игла глубоко вошла  в  шею,  и  Хардинг ввел  медрин  лежащей  на земле
наркотизированной  самке  динозавра.  Она  тут же  начала  приходить в себя,
фыркая и брыкаясь могучими задними лапами.
     - Все назад! - закричал Хардинг, отскакивая в сторону,- Назад!
     Динозавриха, пьяно  покачиваясь,  встала  на ноги. Потряхивая  головой,
очень  похожей на голову ящерицы, она, моргая,  смотрела на  людей,  залитых
светом кварцевых ламп.
     - У нее из пасти слюна капает,- обеспокоенно воскликнул Хэммонд.
     -  Это временно,-  ответил  Хардинг.-  Пройдет. Динозавриха  чихнула  и
медленно пошла по поляне подальше от яркого света.
     - Почему она не скачет?
     - Поскачет,-  успокоил Хэммонда Хардинг.- Ей  потребуется около часа на
то, чтобы полностью прийти в себя. С ней все в порядке.
     Он повернулся к машине:
     - Все  в порядке. Теперь займемся  стегозавром.  Малдун смотрел, как  в
землю  забивают  последний  кол.  Провода  уже  были  натянуты,  протокарпус
распрямлен.  На  месте  короткого  замыкания на серебристом ограждении  были
обугленные  черные  подтеки.  Внизу  вышло из  строя  несколько керамических
изоляторов. Их  необходимо  было  заменить. Но  до  этого Арнольд должен был
замкнуть все ограждения в единую цепь.
     - Контрольный пост! Говорит Малдун. Мы готовы начать ремонт.
     - Вас понял,- откликнулся Арнольд.- Отключаю вашу секцию.
     Малдун взглянул на часы.  Где-то  поодаль  раздалось  негромкое уханье,
напоминающее крик совы. Малдун знал, что так кричат дилофозавры.  Он подошел
к Рамону и сказал:
     -  Давайте  здесь  заканчивать.  Я  хочу  заняться   другими   секциями
ограждения.

     Прошел  час.  Дженнаро как  раз  смотрел  на  светящуюся  карту,  когда
лампочки мигнули и изображенные на карте точки и цифры изменились.
     - Что случилось?
     Арнольд работал за компьютером.
     - Я пытаюсь включить телефоны, чтобы сообщить о Малкольме.
     - Да нет, я спрашиваю о том, что там у них случилось.
     Арнольд посмотрел на карту:
     -  Похоже, что они  заканчивают  перевозить животных и завершают ремонт
двух секций  ограды. Как я  уже говорил, Парк  снова  в наших  руках. И  без
всяких катастроф вроде эффекта Малкольма! Фактически только третья секция...
     - Арнольд! - раздался голос Малдуна.
     - Слушаю.
     - Вы видели этот проклятый забор?
     - Подождите минуту.
     На одном из  мониторов Дженнаро увидел показанный с высокой  точки луг,
трава  колыхалась под ветром.  За лугом  виднелась  низкая  забетонированная
крыша,
     - Это служебное здание на  территории ящероногих  динозавров,- объяснил
Арнольд.- Мы  используем такие  здания для инвентаря, как  продовольственный
склад и так  далее. Подобные здания поставлены по всему Парку, в  каждом его
секторе.
     Изображение на мониторе стало меняться.
     -  Мы поворачиваем  камеру,  чтобы посмотреть  на ограждение,-  пояснил
Арнольд.
     Дженнаро  увидел сверкающую  в свете ламп стену из Металлической сетки.
Одна из  секций  была исковеркана  и  лежала  на земле.  Рядом  стоял "джип"
Малдуна и ходили рабочие - ремонтники.
     -  Ого!  -  протянул  Арнольд.-  Похоже,  что  тиранозавр  прорвался  к
завроподам.
     - Сегодня у него будет отличный ужин,- откликнулся Малдун.
     - Мы должны убрать его оттуда,- решил Арнольд.
     - Каким образом? -  поинтересовался Малдун.- Мы не взяли с собой ничего
подходящего  для  рекса. Я  починю ограду, но не собираюсь соваться туда  до
рассвета.
     - Хэммонду это не понравится.
     - Ладно, обсудим все, когда я вернусь,- завершил дискуссию Малдун.

     -  Сколько  этих ящеров  убьет  реке?  -  спросил  Хэм-монд, мечась  по
помещению контрольного поста.
     - Скорее всего, одного,- ответил Арнольд.- Завроподы достаточно велики,
и реке будет жрать одного несколько дней.
     - Мы должны сегодня же поймать его! - заявил Хэммонд.
     Малдун покачал головой:
     - Я не собираюсь выходить до рассвета. Хэммонд раскачивался  на пятках:
он всегда так делал, когда был зол.
     - Вы, наверно, забыли, что работаете на меня?
     -  Нет, мистер  Хэммонд, я  не забыл.  Но там бродит огромный  взрослый
тиранозавр. Как вы собираетесь его обездвижить?
     - У нас есть ружья, стреляющие транквилизатором.
     - У  нас  есть  ружья, которые стреляют ампулками  объемом  до двадцати
миллилитров.  Это превосходное  оружие для животных весом сто восемьдесят  -
двести килограммов. А тиранозавр весит восемь тонн! Он  попро- сту ничего не
заметит.
     - Вы заказывали более мощное оружие!
     - Я заказывал три штуки, мистер Хэммонд, но вы урезали ассигнования,  и
мы получили только одну. А она исчезла, ее захватил с собой Недри.
     - Какая глупость! Кто это допустил?
     - Недри не мой подчиненный,- ответил Малдун.
     -  Итак,  вы  утверждаете,- продолжал Хэммонд,- что в данный момент нет
способа остановить тиранозавра?
     - Да, именно так,- подтвердил Малдун.
     - Но это смешно!
     - Это ваш Парк, мистер Хэммонд, Вы не хотели, чтобы кто-нибудь причинил
вред  вашим  драгоценным  динозаврам.  Что  ж, теперь  тиранозавр  проник  к
завроподам, и вы ничего, абсолютно ничего не можете с этим поделать.
     Проговорив последнюю фразу, Малдун вышел из помещения.
     - Одну минуточку! - заторопился следом за ним Хэммонд.
     Дженнаро внимательно глядел на  экраны и  прислушивался к раздраженному
спору в коридоре, за дверью.
     Он сказал Арнольду:
     - Насколько я могу судить, вы пока что не контролируете Парк.
     - Не сгущайте краски,- возразил Арнольд, закуривая очередную сигарету.-
Парк целиком в  нашей власти. Через несколько часов рассветет. Мы, возможно,
потеряем пару динозавров, прежде чем выгоним оттуда рекса, но, поверьте мне,
мы контролируем Парк.


<ul><a name=52></a><h2>РАССВЕТ</h2></ul>

     Гранта   разбудил    громкий    скрежет,   сменившийся    металлическим
позвякиванием. Он открыл глаза и увидел, что  мимо него проплывает к потолку
конвейерная  лента, на которой лежит охапка сена. За  ней показались еще две
охапки. Потом звяканье прекратилось, причем так  же резко, как началось, и в
бетонном здании опять стало тихо.
     Грант зевнул. Он сонно потянулся, но тут же зажмурился от боли и сел.
     Мягкий  золотистый свет  проникал в помещение сквозь  боковые окна. Уже
было  утро, он проспал  всю ночь!  Грант  торопливо  взглянул на часы.  Пять
утра... Еще  оставалось шесть  часов, а потом отозвать корабль  назад  будет
нельзя... Он,  застонав, перевалился на спину. Голова раскалывалась от боли,
тело  ныло,  словно  Гранта  долго-предолго били. Из  другого угла  до  него
донесся скрип...  казалось,  скрипело  заржавленное  колесо...  А  потом  он
услышал хихиканье Лекси.
     Грант  медленно  встал и  осмотрелся. Теперь,  когда стало  светло,  он
понял, что  они на складе, где  хранится  сено и всякие  другие  припасы. На
стене  висел  серый  металлический  ящик  с  надписью "Участок  завроподов".
Служебное пом. (04)".
     Значит,  это,  как он и думал,  территория  завроподов...  Открыв ящик.
Грант увидел телефон, но, сняв  трубку, услышал лишь шипение. Телефоны, судя
по всему, до сих пор не работали.
     - Жуй как следует! - говорила Лекси.- Не будь поросенком, Ральф!
     Грант зашел  за  угол и увидел, что Лекси стоит у ограды  и протягивает
сено животному, которое с виду напоминало  большую розовую свинью и издавало
скрипящие  звуки -  те самые, которые  привлекли внимание  Гранта.  Это  был
детеныш трицератопса, размером  с пони. Рогов у него  на голове еще не было,
только  изогнутый  костный  гребешок  над  большими  ласковыми  глазами.  Он
просовывал морду сквозь прутья решетки и глядел на  Лекси, а она протягивала
ему очередную порцию сена.
     - Так-то лучше,- сказала Лекси.- Тут полно сена, не беспокойся.
     Она погладила детеныша по голове.
     - Ты ведь любишь сено, да, Ральф? Лекси обернулась и увидела Гранта.
     - Вид у вас неважный,- заметила она.
     - Я плохо себя чувствую.
     - Тим тоже. Нос у него распух - просто кошмар!
     - А где Тим?
     - Пошел по-маленькому.-  сообщила девочка.- Хотите помочь мне покормить
Ральфа?
     Детеныш трицератопса посмотрел на Гранта. Клочья сена свисали у него из
пасти и падали на пол, когда он двигал челюстями, пережевывая пищу.
     - Он ужасный неряха,- сказала Лекси.- И очень голодный.
     Детеныш дожевал сено и облизнулся. Потом разинул пасть, ожидая добавки.
Грант   увидел   тонкие,  острые  зубы  и  клювообразную   верхнюю  челюсть,
напоминающую клюв попугая.
     - Хорошо, подожди минутку.- Лекси собрала сено с бетонного пола.
     - Честно говоря, Ральф,- добавила она,- может показаться, что твоя мама
тебя никогда не кормила.
     - А почему ты зовешь его Ральфом?
     - Потому  что он похож на Ральфа из моей школы, Грант подошел поближе и
слегка дотронулся до шеи животного.
     - Не бойтесь, его можно погладить,- сказала Лекси.- Он любит, когда его
гладят. Правда, Ральф?
     Кожа детеныша была  сухой и горячей и  напоминала  на ощупь  футбольный
мяч.  Ральф  тихонько  повизгивал, когда Грант его гладил. И от удовольствия
вилял толстым хвостом.
     - Он совсем ручной.
     Жуя сено, Ральф поглядывал то на Лекси, то на Гранта  и не выказывал ни
малейших  признаков   страха.  Грант  вспомнил,  что  обычно  динозавры   не
привязываются к людям.
     - Может, я на нем покатаюсь? - размечталась Лекси.
     - Лучше не надо.
     -  Могу поспорить, что он  мне позволит,- сказала  Лекси.- Вот было  бы
здорово покататься на динозавре!
     Грант посмотрел сквозь решетку на луг, где обитали  завроподы. С каждой
минутой становилось все светлее.
     Надо  сходить  туда,  подумал он,  к  датчикам.  Ведь люди, сидящие  на
контрольном  посту, доберутся  сюда  не раньше,  чем через час...  Гранту не
нравилось, что телефоны до сих пор молчат...
     Вдруг  он услышал громкое фырканье:  так фыркают  очень большие лошади.
Детеныш  забеспокоился.  Он  попытался  вытащить  голову,  просунутую сквозь
прутья решетки, но голова застряла. Детеныш завизжал от ужаса.
     фырканье повторилось, на сей раз звуки раздавались гораздо ближе.
     Ральф встал  на  дыбы,  отчаянно пытаясь вырваться. Он вертел  головой,
терся шеей о прутья...
     - Ральф, не надо так нервничать! - сказала Лекси.
     - Нужно его вытолкнуть,- решил Грант. Он протянул  руки к голове Ральфа
и, навалившись, начал  отодвигать животное в сторону,  потом  толкать назад.
Детеныш выдернул голову и, не удержав равновесие, плюхнулся на бок. И тут же
на  него упала  огромная  тень. Грант увидел гигантскую ногу, толще большого
ствола. На ноге были пять закругленных ногтей, как у слона.
     Ральф  посмотрел вверх и  заскрипел. Показалась  шестифутовая голова  с
тремя длинными белыми рогами: два рога росло над большими  карими глазами, а
третий, поменьше, на кончике носа. Это  был взрослый трицератопс. Гигантское
животное  посмотрело на Гранта  и Лекси, медленно поморгало и устремило свое
внимание  на  Ральфа.  Высунув  язык, оно  облизало  детеныша.  Ральф  опять
заскрипел и со счастливым видом потерся об огромную ножищу.
     - Это его мама? - спросила Лекси.
     - Похоже на то,- откликнулся Грант.
     - А маму  тоже надо покормить? - спросила  Лекси. Но взрослое  животное
уже подтолкнуло Ральфа мордой, оттесняя его от ограды.
     - Думаю, нет.
     Детеныш отвернулся  от  забора и  пошел  прочь.  Время  от времени мать
подталкивала его, указывая дорогу. Они отправились на луг.
     - До свидания, Ральф! - Лекси помахала ему рукой.
     В этот момент из тени здания вышел Тим.
     -  Знаете  что?  -  сказал Грант.-  Я  собираюсь взобраться на  холм  и
помаячить перед датчиками движения,


чтобы на контрольном посту нас заметили и приехали за нами. А вы оставайтесь
здесь и ждите меня.
     - Нет,- заявила Лекси.
     - Почему? Оставайтесь здесь. Это безопасно.
     - Вы нас не бросите,- сказала Лекси.- Правда, Тимми?
     - Правда,- кивнул Тим.
     -  Хорошо,-  согласился Грант. Они  пролезли  сквозь  прутья решетки  и
ступили на территорию завроподов.

     Это случилось прямо перед восходом солнца.
     Воздух был  теплым и влажным, небо - нежно-розовым, кое-где  пурпурным.
Белый  туман  низко  стлался по земле.  Дети  и Грант заметили  в  отдалении
мамашу-трицератопсиху  и   детеныша,  шагавших   к  стае  больших  утконосых
гадрозавров, которые объедали листву с деревьев на краю лагуны.
     Некоторые гадрозавры  стояли по колено  в воде. Опустив плоские головы,
они пили,  тыкаясь  мордами  в свое  отражение  на гладкой поверхности воды.
Время  от времени животные поднимали головы  и  озирались. Один из детенышей
отважился зайти  в воду, взвизгнул и быстро  отскочил, взрослые посматривали
на него снисходительно.
     Южнее другие  гадрозавры объедали  кусты.  Иногда  они  становились  на
задние лапы,  упирались передними  в стволы и таким образом могли дотянуться
до более высоких веток. А совсем  далеко над деревьями возвышался гигантский
апатозавр,  крошечная  голова вертелась  туда-сюда  на  длинной шее. Вся эта
сцена выглядела так мирно, что Гранту было трудно помыслить об опасности.
     - Ой! - воскликнула, наклоняя голову, Лекси. Мимо них, жужжа, пролетели
две гигантские красные стрекозы, размах их крыльев составлял шесть футов.
     - Что это такое?
     - Стрекозы,- сказал Грант.- В юрскую эпоху водились огромные насекомые.
     - А они кусаются? - поинтересовалась Лекси.
     - Не думаю,-  сказал Грант. Тим вытянул руку. Стрекоза села на нее. Она
была довольно увесистой.
     - Смотри, укусит!  - предупредила  Лекси. Но насекомое  только медленно
захлопало  своими прозрачными крыльями в красных  прожилках, а  потом, когда
Тим пошевелил рукой, упорхнуло.
     - И куда мы пойдем? - спросила Лекси.
     - Туда.
     Они пошли по  полю.  Вскоре  показался черный ящик, стоявший на тяжелой
металлической треноге, это был первый датчик движения, который попался им на
глаза.  Грант  остановился  и  помахал  перед ним руками.  Однако ничего  не
произошло.  Впрочем,  раз  телефоны  не  работали, то  и  датчики  движения,
очевидно, тоже еще не включились.
     - Давайте попробуем подойти к другому,- сказал Грант, указывая на луг.
     И тут они услышали доносившийся откуда-то рев большого животного.
     - Ах ты, черт! - воскликнул Арнольд.- Никак не могу отыскать!
     Он пил  маленькими  глоточками  кофе  и смотрел  воспаленными, красными
глазами на  экраны мониторов. Арнольд отключил все мониторы от компьютера  и
исследовал   программу.  Арнольд  был  совершенно  обессилен.   Он   работал
двенадцать часов без передышки. Из лаборатории пришел Ву, Арнольд повернулся
к нему.
     - Что вы не можете отыскать?
     - Да  телефоны никак не  включаются. Я  не  могу  их починить. Я думаю,
Недри что-то с ними сделал. Ву поднял трубку и услышал шипение.
     - Похоже на модем.
     - Но это не модем! -  воскликнул Арнольд.-  Я пошел в подвал и выключил
все модемы. Вы слышите сейчас белый шум, который звучит как трансляция через
модем.
     - Значит, телефонные линии забиты?
     - В общем, да. Недри заткнул их очень  надежно. Он  вставил в программу
одну штучку... я никак не могу  ее  найти, и ввел команду, восстанавливающую
программу,   она   вырезает  вставки,  но,  очевидно,  команда,  отключающая
телефоны, все еще действует в памяти компьютера. Ву пожал плечами:
     - Ну и что? Перезапустите ее: отключите систему, и память очистится.
     - Я  никогда  этого  раньше не делал,- сказал  Арнольд.-  И  мне трудно
решиться.  Может  быть,  системы  снова запустятся, а может,  и  нет.  Я  не
специалист по  компьютерам,  и вы тоже. Мы не  настоящие специалисты.  А без
доступа к телефону мы ни с кем не можем поговорить.
     - Если команда  в  оперативной  памяти,  вы  ее  в  списке программ  не
найдете. Искать  вы можете и в оперативной памяти, но  вы же  не знаете, что
именно нужно искать. По-моему, выход у вас один: перезапустить программу.
     Дженнаро взорвался:
     - Но телефоны у нас пока еще не действуют!
     - Мы над этим работаем.
     - Вы над этим  работаете с полуночи! А  Малкольму все хуже  и хуже! Ему
нужна медицинская помощь.
     - Это значит, что мне придется все отключить,- сказал Арнольд.- Но я не
уверен, что все включится обратно.
     Дженнаро проговорил:
     -  Послушайте. В гостинице  лежит раненый.  Ему нужен доктор,  иначе он
умрет.  Вы  не  можете  вызвать доктора, пока  телефон не  работает.  Вполне
вероятно, что у нас и так уже четыре покойника. Поскорее отключите систему и
включите телефон!
     Арнольд все еще колебался.
     - Ну! - воскликнул Дженнаро.
     - Понимаете...  дело  в том,  что  системы  безопасности  не  позволяют
отключит компьютер и...
     - Тогда вырубите эти чертовы системы! Неужели до вас не доходит, что он
умрет, если ему не окажут медицинскую помощь?
     - Ну, хорошо,- вздохнул Арнольд.
     Он  встал  и  подошел  к  главной  панели.  Открыл  крышку,  и  под ней
показались металлические колпачки, под которыми  были  выключатели.  Арнольд
отключил их один за другим.
     - Вы просили,- сказал Арнольд.- Вот, получайте! И выключил рубильник.
     На контрольном  посту  стало темно. Все  мониторы погасли. Трое  мужчин
остались в темноте.
     - Сколько нам придется ждать? - спросил Дженнаро.
     - Тридцать секунд,- ответил Арнольд.

     - Фу! - скривилась Лекси, когда они шли через луг.
     - Что такое? - спросил Грант.
     - Как воняет! - сказала Лекси.- Словно гнилыми объедками.
     Грант замер в нерешительности. Он внимательно вглядывался вдаль, где на
краю луга росли деревья: нет ли там какого-нибудь подозрительного шевеления.
Но ничего не увидел.
     - По-моему, это твое воображение,- сказал Грант.
     - Нет, не воображение...
     И тут  Грант услышал гогот. Загоготали утконосые динозавры, плававшие в
лагуне. Сперва загоготало одно животное, потом другое, и, наконец, этот крик
подхватила вся стая.  Утконосые  волновались, они  изгибались всем  телом и,
беспокойно  озираясь, вылезали из воды.  На берегу они торопливо становились
кольцом вокруг детенышей, чтобы защитить их...
     "Они тоже чуют этот запах",- подумал Грант.
     Тиранозавр  с ревом  выскочил из-за деревьев в пятидесяти ярдах от них,
возле самой  лагуны. И большими прыжками  помчался по  лугу.  Он  не обратил
внимания на людей, а устремился прямо к стае утконосых динозавров.
     - Я говорила?! - вскрикнула Лекси.- Никто меня не слушает!
     Видно  было, как утконосые  кинулись  бежать. Грант ощущал,  как  земля
дрожит от их топота.
     - Пошли-пошли, ребята!
     Он подхватил  Лекси  на  руки и побежал вместе с  Тимом но траве. Грант
мельком видел, что тиранозавр, домчавшись до лагуны, кинулся на гадрозавров,
которые,  защищаясь,  размахивали  большими  хвостами  и громко  беспрерывно
гоготали. Затем раздался треск сучьев, шум листвы, и, бросив еще один взгляд
на лагуну, Грант увидел, что утконосые динозавры удирают.

     Арнольд, сидевший  на неосвещенном контрольном посту, взглянул на часы.
Тридцать секунд... К этому времени память  уже должна была бы  освободиться.
Он включил основные источники питания.
     Ничего не произошло.
     У Арнольда  екнуло  сердце. Он выключил источники  питания, потом снова
включил. И снова ничего...
     - Что стряслось? - спросил Дженнаро.
     - О черт! - пробормотал Арнольд.
     Но затем он  вдруг  вспомнил, что, прежде чем  восстанавливать питание,
нужно  включить предохранители.  Он  щелкнул тремя  переключателями и  опять
закрыл их колпачками. Потом снова щелкнул выключателем.
     Комната осветилась.
     Компьютер загудел.
     Мониторы зажужжали.
     -  Слава Богу! - вздохнул Арнольд. И повернулся к главному монитору. На
экране показались ряды надписей.


<ul><a name=53></a><h2>ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА - СИСТЕМА ЗАПУСКА</h2></ul>

     Запуск АВ(D)--------------------------Запуск CN(D)
     ,--------,-------+----------,  ,------------+---------,  Главн. Монитор
Управл.  Электрич. Гидравлика Рубильник Зоология режим  главн. главн. главн.
главн. главн. главн.
     | |  | | |  | | Запуск Обзор Доступ Подогрев Дверные SAAG- Ремонт сетей
VBB TNL охлаждение запоры средн. хранение
     DNL | | | интерфейс | |
     | | | |  | | |  Критич.  Телеком  Сброс  Освещен. GAS/VLD  Общий Статус
блокировки VBB возврат аварийн. Главн. II интерфейс главн.
     | | | | | |  | Контроль Телеком Шаблон FNNC Взрыв-пожар Схема Здоровье/
Проходов RSD главн. параметры безопасн. общ. Безопасн.

     Дженнаро потянулся к  телефону, но телефон  не  работал. На  сей раз из
трубки даже шипения не раздавалось... Мертвая тишина...
     - Что такое?
     - Погодите секундочку,- сказал Арнольд.- При  повторном  запуске модули
системы должны быть включены вручную.
     И он поспешно принялся за работу.
     - Но почему вручную? - спросил Дженнаро.
     - Ради Бога, дайте мне работать! Ву сказал:
     - Система  не  рассчитана  на выключение. Так  что если она выключится,
значит, что-то не в порядке. И все нужно будет запускать вручную. Иначе если
где-то  возникнет  короткое  замыкание,  то   система   будет  включаться  и
выключаться, включаться и выключаться... и так до бесконечности.
     - Порядок!  - воскликнул Арнольд.- Связь  есть. Дженнаро взял  трубку и
начал было набирать номер, но внезапно остановился.
     - Господи, да вы только посмотрите на это! - ахнул он.
     И указал на видеомонитор.
     Но Арнольд не слушал. Он глядел на карту: точки,  усеивавшие в каком-то
месте  берег лагуны, вдруг начали дружно перемещаться, причем очень  быстро,
словно подхваченные вихрем.
     - Что случилось? - не понял Дженнаро.
     -  Это утконосые динозавры,-  тусклым голосом  произнес  Арнольд.-  Они
спасаются бегством.

     Утконосые  мчались  с  поразительной быстротой.  Эти огромные  животные
бежали, тесно прижавшись  друг к Другу, гогоча  и хрипя; детеныши визжали  и
старались  не  попадаться им под ноги.  Стая поднимала большое облако желтой
пыли. Грант не мог разглядеть тиранозавра.
     Утконосые неслись прямо на них.
     Подхватив на  руки  Лекси,  Грант добежал с  Тимом до  скал, на которых
росли высокие хвойные деревья. Они бежали что было мочи. чувствуя, как земля
трясется под  их ногами. Динозавры приближались  с  оглушительным  грохотом;
такой  грохот бывает  в  аэропорту. Он  стоял в воздухе и терзал слух. Лекси
что-то кричала, но Грант не мог разобрать ее слов. Они начали карабкаться на
скалы, и тут стая их нагнала.
     Грант увидел огромные лапы бежавших вперед динозавров, каждое  животное
весило тонн пять... А потом стаю  окутало такое плотное облако пыли, что уже
ничего нельзя было  разглядеть. Грант смутно  видел  очертания огромных тел,
гигантских лап, слышал, как животные метались из стороны в сторону и кружили
на одном месте, громко вскрикивая от боли. Один из гадрозавров наткнулся  на
большой валун, и камень, прокатившись мимо Гранта и детей, упал на луг.
     В плотном  облаке  пыли им  было  почти не  видно,  что  происходит под
скалами.  Они  припали к валунам, напряженно  прислушиваясь к крикам, гоготу
утконосых динозавров и к грозному рычанию тиранозавра. Лекси впилась ногтями
в плечо Гранта.
     Другой  гадрозавр  ударил  могучим хвостом по скалам,  оставив кровавый
след. Грант подождал, пока звуки схватки  переместились левее, а затем велел
детям вскарабкаться  на самое высокое дерево. Они  поспешно по- лезли вверх,
на ощупь находя  ветки, а животные  в панике удирали, поднимая пыль столбом.
Грант и  дети  вскарабкались метров на  шесть,  но  затем Лекси  вцепилась в
Гранта  и  отказалась лезть  дальше. Тим тоже  устал, и Грант решил, что они
забрались  уже  достаточно высоко.  Сквозь  пыль проглядывали широкие  спины
кричавших  и  толкавшихся  животных.  Грант  прислонился спиной  к шершавому
стволу, откашлялся, закрыл глаза и приготовился ждать.

     Арнольд наладил камеру, когда стая утконосых уже убежала. Пыль медленно
рассеивалась. Он увидел, что гадрозавры разбежались, а тиранозавр  прекратил
их преследовать. Это могло означать только одно: он заполучил добычу. Теперь
тиранозавр был около лагуны. Арнольд посмотрел на видеомонитор и сказал:
     -  Надо  бы  попросить Малдуна съездить  туда  и  посмотреть,  что  там
стряслось.
     - Хорошо, я его попрошу,- откликнулся Дженнаро и вышел из помещения.


<ul><a name=54></a><h2>ПАРК</h2></ul>

     Что-то негромко затрещало, словно сучья в костре. Грант ощутил теплое и
влажное прикосновение к  колену и открыл глаза. Прямо перед собой он  увидел
огромную  голову  песочного  цвета.  Плоское  рыло  напоминало утиный  клюв.
Выпуклые глаза смотрели ласково и добродушно - этакий коровий взгляд. Утиный
клюв  раскрылся, и динозавр принялся жевать  ветки, отходившие  от  сука, на
котором  сидел  Грант.  Он увидел большие плоские зубы. Теплые  губы жующего
животного слегка прикоснулись к его колену.
     Утконосый  гадрозавр...  Грант  изумился, увидев  его так  близко.  Он,
конечно, не испугался, ведь все виды утконосых динозавров травоядны, а  этот
и вовсе вел себя, словно  какая-нибудь корова.  Несмотря на свои исполинские
размеры,  ящер  был так  спокоен  и миролюбив, что Грант чувствовал  себя  в
полной безопасности. Он сидел на ветке, стараясь не  шевелиться, и  наблюдал
за животным, поедавшим листья.
     Грант наблюдал за ящером с восхищенным трепетом, чувствуя себя хозяином
этого  гиганта:  скорее всего, перед ним  стоял майязавр,  живший  в позднем
меловом периоде в Монтане. Грант первым, совместно с Джоном Хорнером, описал
этот  вид. Уголки  губ майязавров были  подтянуты вверх, так  что  казалось,
будто ящеры  усмехаются.  Их имя переводилось как "ящер - хорошая мать", так
как,  по  предположениям  ученых,  эти  ящеры  охраняли  отложенные  яйца  и
заботились   о   вылупившихся   динозавриках,   пока   те   не   становились
самостоятельными.
     Грант услышал  настойчивый  писк,  и огромная  голова нырнула вниз.  Он
наклонился и увидел детеныша, топтавшегося около ноги  взрослого  животного.
Шкура  малыша была темно-бежевая с  черными  пятнами.  Динозавриха  опустила
голову  к земле  и спокойно  ждала,  пока малыш  встанет на задние  лапы  и,
опершись передними о морду  матери, примется объедать ветки, свисавшие  вбок
от материнской пасти.
     Динозавриха терпеливо  дождалась, когда малыш  закончил трапезу и встал
на все четыре лапы; затем огромная голова вновь вынырнула перед Грантом.
     Ящер продолжал объедать ветки всего в нескольких сантиметрах от Гранта.
Палеонтолог разглядывал пару  удлиненных ноздрей наверху  плоского  "клюва".
Видимо,  динозавр  не мог его  учуять. И  хотя  левый глаз смотрел  прямо на
Гранта, животное почему-то на него не реагировало.
     Вспомнив,  как прошлой  ночью тиранозавр силился его  разглядеть. Грант
решился на эксперимент.
     Он кашлянул.  Динозавр  тут же замер. Большая голова  застыла, животное
перестало жевать. Двигались только  глаза: они  искали источник звука. Через
несколько  мгновений динозавриха, видимо,  решила, что опасность миновала  и
снова принялась жевать ветки.
     "Потрясающе",- подумал Грант.
     Сидевшая у него на коленях Лекси открыла глаза.
     - Ой, а что это?
     Встревоженная  Динозавриха громко, протяжно загоготала. Этот гогот  так
перепугал Лекси, что  она чуть не слетела  с дерева.  Животное отпрянуло  от
сука и снова загоготало.
     - Не своди ее с ума,- рассмеялся Тим, сидевший чуть повыше.
     Малыш  пискнул   и  укрылся  под  материнским  брюхом,  а  мать  начала
потихоньку отступать от дерева. Она подняла голову и испытующе уставилась на
сук,  где сидели  Лекси  и  Грант. Эта  Динозавриха с  изогнутыми, словно  в
усмешке, губами выглядела очень забавно.
     - Она что, совсем тупая? - спросила Лекси.
     - Нет,- покачал головой Грант.- Просто ты ее повергла в изумление.
     - Ну и  что  она теперь  собирается  делать?  - продолжала допытываться
Лекси.- Скинет нас вниз, да?
     Динозавриха попятилась  метра  на  три  и  снова  подала голос.  Гранту
показалось, что она пытается их напугать.  Но вообще-то животное, похоже, не
знало, как ему поступить. Оно было сбито с толку и чувствовало себя неуютно.
Грант с  детьми ждали, затаившись,  и  наконец  животное вновь  потянулось к
ветке, предвкушающе причмокивая. Оно явно намеревалось продолжить завтрак.
     - И не надейтесь! - заявила Лекси.- Я здесь не останусь.
     И она стала спускаться по веткам вниз. Стоило ей пошевелиться, как ящер
в очередной раз издал испуганный клич.
     Грант был поражен.
     "А ведь динозавриха действительно не видит нас, пока мы не двигаемся",-
подумал  он.-   А  увидев,  буквально   через   минуту   забывает   о  нашем
существовании.  Точно так же обстояло дело с тиранозавром: вот вам еще  один
великолепный   пример  того,  что  из  себя  представляет  зрительная  кора,
устроенная, как  у  земноводных. Исследования, выполненные  на лягушках, по-
казали, что те видят только движущиеся  объекты - скажем, насекомых. Если же
предмет неподвижен,  они  его  не видят,  не видят  в  прямом  смысле слова.
Похоже, что глаза динозавров устроены таким же образом".
     Как  бы  там  ни было, вид  спускающихся  с дерева  загадочных  существ
произвел  слишком  тягостное   впечатление   на  динозавриху.  Загоготав  на
прощание, животное подтолкнуло малыша и медленно поплелось прочь.
     В  какой-то  момент  оно замерло, оглянулось  на людей, но  затем снова
продолжило путь.
     Грант с детьми  спустились на землю. Лекси отряхнула одежду. И у нее, и
у брата одежда была покрыта тонким слоем пыли. Трава вокруг была примята,  а
местами и забрызгана кровью. И все пропиталось противным кислым запахом.
     Грант взглянул на часы.
     - Нам лучше не задерживаться тут, ребята,- сказал он.
     - Я не могу,- отозвалась Лекси.- Я туда больше не пойду.
     - Но мы должны!
     - С какой стати'?
     - Мы должны рассказать про корабль,- терпеливо объяснил Грант.-  Раз на
контрольном  посту нас  не  могут заметить  с  помощью датчиков движения, мы
должны сами явиться туда. У нас нет другого выхода.
     - А почему бы нам не взять лодку? - спросил Тим.
     - Какую лодку?
     Тим  показал пальцем  на  бетонное  здание с  решетчатыми  воротами, в-
котором они провели  ночь.  До него было метров двадцать, причем  нужно было
идти по лугу.
     -  Я видел там  надувную лодку,-  прибавил  мальчик. Грант  моментально
оценил  все  плюсы  подобного  предложения.  Было семь  часов  утра.  Пройти
предстояло  не меньше тринадцати  километров.  Если  же  плыть по  реке, они
сэкономят время и силы...
     - Хорошо, давай,-согласился он.

     Арнольд включил режим визуального слежения и ждал, пока мониторы начнут
сканировать  всю  территорию  Парка, меняя картинку каждые две  секунды. Это
было утомительно для  глаз, однако позволяло обнаружить "джип" Недри в самые
кратчайшие сроки,  на чем  упорно  настаивал Малдун. Сам он ушел  с Дженнаро
выяснить,  что перепугало стадо травоядных динозавров, но потребовал,  чтобы
теперь, когда рассвело, машину нашли. Малдуну нужно было оружие.
     Динамик внутренней связи щелкнул.
     - Мистер Арнольд, мне бы хотелось поговорить с вами.
     Это был Хзммонд. Он вещал, словно сам Господь Бог.
     - Может быть, вы зайдете сюда, мистер Хэммонд?
     - Нет, мистер Арнольд. Лучше вы  придите ко мне. Мы с  доктором Ву ждем
вас в лаборатории генетики. Арнольд вздохнул и отошел от мониторов.
     Грант неуверенно пробирался по темному помещению. Ему попадались пустые
двадцатиметровые канистры из-под гербицидов, сучкорезы, запасные  колеса для
"джипа",  мотки колючей проволоки, сорокакилограммовые мешки с  удобрениями,
связки  коричневых керамических  изоляторов,  пустые банки  из-под машинного
масла, мешки с лампочками и провода.
     - Я не вижу никакой лодки.
     - Ищите, там дальше. -
     Мешки с  цементом, длинные медные трубы, зеленая сетка...  и,  наконец,
два пластмассовых весла, висящих на зажимах, прикрепленных к бетонной стене.
     - Так, хорошо,- сказал Грант.- А где лодка?
     - Должно быть, где-то здесь,- ответил Тим.
     - А ты ее вообще видел или нет?
     - Нет, я просто подумал, что она должна быть где-то здесь.
     Роясь в барахле. Грант не обнаружил  никакой лодки, но зато обнаружил в
металлическом ящике на стене комплект карт, которые от сырости  покоробились
и покрылись  плесенью.  Грант расстелил карты  на полу  и отбросил в сторону
большого паука. Он рассматривал их очень долго.
     - Я хочу есть...
     - Подожди минутку.
     Это были подробные  топографические карты центральной  части  острова -
той самой,  где сейчас находились  Грант и дети. Судя по изображению, лагуна
соединялась с рекой, которую  они видели, проезжая  на машине...  потом река
поворачивала  к  северу...  протекала  через  авиарий и проходила  метрах  в
восьмистах от гостиницы.
     Грант перелистал страницы атласа, возвращаясь назад. А как добраться до
лагуны? Карта  подсказывала, что в  задней стене здания, где они находились,
должна  быть дверь.  Грант  присмотрелся и увидел  ее: к лагуне вела мощеная
дорога, спускавшаяся прямо к воде. Она была  проложена  ниже уровня земли, и
сверху ее не было видно. Вероятно, Грант обнаружил  дополнительную служебную
дорогу,  по  которой  можно  доехать  до  пристани,  расположенной  в  конце
лагуны... А  на стене  павильона, стоявшего на причале,  отчетливо виднелась
надпись:
     "Лодки".
     -  Эй!  -  воскликнул  Тим.-   Загляните   сюда.  Он   протянул  Гранту
металлическую коробку. Открыв  ее, Грант обнаружил пневматический пистолет и
патронташ с  пулями-шприцами. В нем  было  шесть  пуль толщиной в  палец. На
пулях виднелась метка "МОРО-709".
     Грант надел патронташ через плечо, а пистолет заткнул за пояс.
     - Это усыпляющие пули?
     - Видимо, да.
     - Но где же все-таки лодка? - спросила Лекси.
     - Наверное, на пристани,- ответил Грант. Они пошли по дороге. Грант нес
на плече весла.
     - Надеюсь, лодка будет большая,-сказала  девочка.- А то я ведь  не умею
плавать.
     - Не волнуйся,- успокоил ее Грант.
     - А может, нам удастся поймать рыбку? - приободрилась Лекси.
     Дорога шла  вниз  между двумя  пологими  откосами. Было  слышно тяжелое
сопение, но Грант не видел источника звука.
     - А вы уверены, что лодка именно там? - спросила Лекси, наморщив нос.
     - Я надеюсь,- откликнулся Грант.
     Мерное  сопение  становилось   все  громче,  затем  послышалось  еще  и
непрерывное жужжание.  Они  дошли по  дороге  до края  небольшого  бетонного
причала, и вдруг Грант в ужасе замер.
     Тиранозавр!
     Он сидел в тени деревьев, выставив задние лапы. Глаза его были открыты,
но  зверь не  шевелился. Только голова его плавно приподнималась и опадала в
такт  посапыванию. Что ж касается жужжания,  то оно  исходило  от тучи  мух,
которые вились у его  морды, ползали по ней, забирались в приоткрытую пасть,
из  которой торчали окровавленные  клыки,  и роились  над  обагренной кровью
тушей убитого гадрозавра, лежавшей на боку за спиной у хищника.
     Тиранозавр сидел  всего в двадцати метрах от дороги.  Грант был уверен,
что зверь его заметит, однако чудовище ни  на  что не реагировало. Он просто
сидел - и все. Грант не сразу сообразил, что тиранозавр спит. Спит, сидя.
     Ученый  махнул рукой,  приказывая Тиму и  Лекси  оставаться на месте, и
медленно двинулся по направлению к причалу. Он  шел на виду  у  тиранозавра.
Огромное животное продолжало спать, негромко посапывая.
     У края пристани стоял деревянный павильон, выкрашенный под цвет зеленой
листвы. Грант тихонько отворил дверь и  заглянул внутрь. Он увидел полдюжины
оранжевых  спасательных  жилетов,  развешанных  по стенам, несколько  мотков
веревки  и  два  больших  резиновых  свертка  на  полу.  Свертки  были  туго
перетянуты резиновой лентой.
     Лодки...
     Грант оглянулся на Лекси.
     Она беззвучно спросила:
     - Нет лодок?
     Он кивнул головой:
     - Есть!
     Тиранозавр отмахнулся передними лапами от  мух, облепивших его морду, и
снова  замер.  Грант  выволок один из свертков  на пристань.  Он казался  на
удивление  тяжелым. Алан освободил его от резиновых лент и нащупал баллончик
со сжатым воздухом. Лодка с громким шипением начала расправляться, и - хлоп!
- и вот  она уже лежит  надутая на причале. Хлопок показался Гранту ужасающе
громким.
     Он обернулся к тиранозавру.
     Тиранозавр  заворчал и  фыркнул. Потом  зашевелился...  Грант собирался
дать  деру, но громадная туша, пошевелившись,  снова  привалилась к стволу и
протяжно захрапела.
     Лекси с отвращением помахала ладошкой перед своим носом.
     Грант  весь взмок  от напряжения.  Он  поволок резиновую  лодку  к краю
причала. Она громко плюхнулась в воду.
     Динозавр по-прежнему спал.
     Алан  привязал  лодку  к  причалу  и  вернулся  в  павильон   за  парой
спасательных жилетов. Бросив их в лодку,  он взмахнул рукой,  призывая детей
выйти на причал.
     Побледневшая от страха Лекси замахала на него:
     дескать, ни за что!
     Грант опять повторил свой молчаливый приказ.
     Тиранозавр все еще спал.
     Грант вновь поманил  пальцем девочку. Лекси бесшумно подошла  к нему, и
он жестом приказал ей  садиться  в лодку. Потом  уселся  Тим,  и оба ребенка
надели спасательные  жилеты. Грант последним спрыгнул в лодку и  оттолкнулся
от причала. Лодка бесшумно поплыла  внутрь лагуны. Алан взял весла и вставил
их в уключины. Лодка удалялась от пристани.
     Лекси  откинулась  назад  и облегченно вздохнула. Затем  всполошилась и
обеими руками закрыла  себе  рот.  Тело ее содрогалось,  изо  рта вырывались
сдавленные хрипы: девочка пыталась подавить кашель.
     Она всегда кашляла не вовремя!
     - Лекси! - в ярости прошептал Тим, оглядываясь на берег.
     Девочка  жалобно покачала  головой и показала на  горло.  Тим знал, что
этот  жест означает: у меня  зуд  в  глотке. Ей необходимо было выпить  хоть
глоточек  воды.  Грант греб.  Тим перегнулся  через  борт и,  зачерпнув воду
ладонью, протянул ее сестре.
     Лекси  зашлась  в  приступе  громкого  кашля. Тиму показалось, что звук
разнесся по воде, словно ружейный гром.
     Тиранозавр лениво  зевнул и,  словно  собака,  поскреб  задней лапой за
ухом. Потом снова зевнул.  Ящер  явно  опьянел от обильной  трапезы и потому
просыпался медленно.
     Девочка, сидя в лодке, немного поперхивалась.
     - Лекси, заткнись! - прошептал Тим.
     - Я не могу,- едва слышно  откликнулась она и снова  закашлялась. Грант
греб изо всех сил, выводя лодку на середину лагуны.
     Тиранозавр, пошатываясь, поднялся на ноги.
     - Я  не могу остановиться, Тимми,- жалобно взвизгнула Лекси.-  Не могу,
не могу!
     - Т-сс...
     Грант что было мочи махал веслами.
     - И потом  какая разница? - продолжала Лекси.-  Мы уже далеко. А он  не
умеет плавать.
     - Еще  как умеет, кретинка! -  заорал на  нее  Тим. Тиранозавр  сошел с
причала и  тяжело  плюхнулся  в  воду.  А затем уверенно  зашагал за ними  к
середине лагуны.
     - Откуда же мне было знать? - оправдывалась Лекси.
     - Да всем на свете известно, что тиранозавры умеют плавать! Это во всех
книжках написано! И вообще, рептилии ведь могут плавать!
     - Змеи не могут.
     - Да могут, конечно! Идиотка!
     - Сядьте на дно,- приказал Грант.- И держитесь за что-нибудь.
     Он смотрел  на тиранозавра, наблюдал за его движениями. Ящер был уже по
грудь в воде, но огромная  голова пока торчала над поверхностью.  Неожиданно
до Гранта дошло, что животное не плывет, а идет по дну;
     через мгновение над  водой остались его глаза и ноздри. Тиранозавр стал
похож на  крокодила, он и плыл,  как  крокодил, размахивая  огромным хвостом
так,  что вода взвинчивалась бурунами.  Над  водой  чуть  выступала  голова,
выглядывала горбатая  спина  и  изредка показывался гребень,  тянувшийся  по
верху хвоста.
     "Точь-в-точь  как  крокодил,-  в  тоске  подумал Грант.- Самый  большой
крокодил в мире".
     - Простите меня, доктор Грант,- захныкала Лекси.- Я не хотела...
     Алан  посмотрел  через  плечо.  Лагуна в  этом  месте  была  шириной  в
какую-нибудь сотню метров, не больше, и они добрались уже почти до середины.
Если плыть  дальше,  то  ближе к берегу будет мелеть. А  значит,  тиранозавр
снова сможет идти по  дну.  На мелководье  он двигается  гораздо  быстрее...
Грант развернул лодку и погреб к северу.
     - Что вы делаете?!
     Тиранозавр  был  уже  в  нескольких  метрах  от  них.  Хриплое  дыхание
раздавалось все громче.  Грант  посмотрел на весла, но  они были  из  легкой
пластмассы... Это не оружие.
     Ящер откинул  голову  и широко  разинул пасть,  демонстрируя  несколько
рядов  изогнутых  зубов. Затем  резким рывком подвинулся к  лодке.  Огромная
голова, едва не задев резиновый борт, исчезла под водой. Лодка закачалась на
волнах, поднятых чудовищем.
     Тиранозавр  ушел  на  дно,  на  поверхности  остались  только  бурлящие
пузырьки.  Затем  все  успокоилось. Лек-си  вцепилась в поручень на  борту и
оглянулась.
     - Он что, утонул?
     -  Нет,- пробормотал Грант. Пузырьки опять появились...  потом на  воде
показалась легкая рябь... она вела к лодке...
     -  Держитесь! - закричал Грант, и в тот же  момент голова ящера поддела
лодку и подбросила ее  в воздух.  Лодка бешено закрутилась  и  плюхнулась на
воду.
     - Сделайте же что-нибудь! - зарыдала Лекси.- Сделайте что- нибудь!
     Грант выхватил из-за  пояса пневматический пистолет. Он выглядел жалкой
игрушкой,  но и  от него  может быть толк,  если попасть в уязвимое место: в
глаз или в  нос-Динозавр вынырнул рядом с лодкой и, разинув  пасть, заревел.
Грант  прицелился и  выстрелил. Шприц, сверкнув на солнце,  вонзился зверю в
щеку. Тиранозавр тряхнул головой и снова заревел.
     Неожиданно раздался ответный рев, он доносился с берега.
     Оглянувшись, Грант  увидел  молодого  тиранозавра, стоявшего  над тушей
убитого гадрозавра и заявлявшего свои права на добычу. Тиранозавр- подросток
ударил  лапами  по туше,  затем  поднял  голову  и  громко  рыкнул.  Большой
тиранозавр  тоже увидел это  и  немедленно  среагировал:  повернул  назад  к
берегу, чтобы спасти свой охотничий трофей.
     - Он удирает! -  взвизгнула  Лекси  и захлопала в ладоши.-  Он удирает!
Ага! Вот тебе? Глупый динозавр!
     Младший   тиранозавр,   стоявший   на   берегу,   вызывающе    заревел.
Разъярившись, большой зверь вылетел  на полной  скорости на берег и помчался
вверх по склону холма, огибая пристань. Вода потоками лилась с его огромного
тела. Подросток нагнул голову и кинулся наутек, держа в пасти огромный кусок
мяса.
     Большой  тиранозавр погнался за ним, пробежал мимо убитого гадрозавра и
скрылся за  холмом.  Грант  и дети в последний раз  услышали его устрашающий
рык, и лодка, выйдя из лагуны в реку, повернула на север.
     Измотанный греблей. Грант откинулся назад, грудь его ходила ходуном. Он
никак не  мог отдышаться и,  спазматически хватая ртом воздух, лежал  на дне
лодки.
     - С вами все в порядке, доктор Грант? - спросила Лекси.
     - Надеюсь, теперь ты будешь делать то, что я тебе говорю?
     - Хорошо,- вздохнула Лекси, словно он потребовал  чего-то несусветного.
Она обмакнула руку в воду и немного подержала ее там.
     - А вы перестали грести,- заметила Лекси.
     - Я устал,- объяснил Грант.
     -  Но  тогда  почему мы все-таки движемся?  Грант  привстал. Лекси была
права: лодка медленно дрейфовала к северу.
     - Должно быть, это течение.
     Река  уносила  их на  север, к  гостинице.  Грант посмотрел на  часы  и
удивился: они  показывали четверть восьмого.  В предыдущий  раз он глядел на
часы всего пятнадцать минут назад, а казалось прошло два часа.
     Грант откинулся на резиновый борт, закрыл глаза и заснул.



<ul><a name=55></a><h2> * ПЯТОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ * </h2></ul>

     Кривая  показывает, что недостатки системы становятся все более и более
серьезными.
     Ян Малкольм



<ul><a name=56></a><h2>ПОИСКИ</h2></ul>

     Дженнаро  сидел  в  "джипе", прислушиваясь  к жужжанию мух и  глядя  на
далекую пальму, силуэт  которой  расплывался  в раскаленном воздухе.  Он был
ошарашен, увидев поле  битвы:  трава была  утоптана на сотни метров во  всех
направлениях. Высокая  пальма выворочена с корнем... На траве и на  россыпях
камней справа от машины большие пятна крови...
     Сидевший рядом Малдун сказал:
     -  Никаких  сомнений.  Рекс порезвился  среди  гадрозавров.-  Он  снова
отхлебнул  виски и, закупорив бутылку, добавил: -  Черт побери, сколько  тут
мух!
     Они наблюдали и выжидали.
     Дженнаро постучал пальцем по приборной доске.
     - Ну и чего мы дожидаемся? Малдун ответил не сразу.
     - Тиранозавр бродил  неподалеку,- наконец  произнес он и, прищурившись,
оглядел местность,  освещенную лучами утреннего солнца.-  А  у нас нет  даже
мало-мальски приличного оружия.
     - Но мы же в "джипе"!
     - Ах,  мистер Дженнаро, да он обгонит наш "джип" - и все тут! - покачал
головой Малдун.- Как только  мы съедем с дороги и  окажемся в открытом поле,
наша колымага потянет  только пятьдесят, от силы семьдесят пять километров в
час. Он нас в два счета перегонит. Это ему  раз плюнуть.-  Малдун вздохнул.-
Но вроде бы там пока все тихо. Ну как? Вы готовы рискнуть?
     - Конечно,  готов! - откликнулся Дженнаро. Малдун завел мотор, вспугнув
двух  маленьких  отне-лий, которые выскочили из  примятой травы  прямо перед
машиной.  "Джип"  тронулся  с   места.  Малдун  объехал  вокруг  вытоптанной
площадки,  затем  описал   круг  чуть  поменьше  и  продолжал  двигаться  по
концентрической  спирали, пока  не  дернулся  к  тому  месту,  откуда удрали
отнелии. Затем  он вышел из машины  и пошел по траве, удаляясь от "джипа". И
вдруг остановился, завидев тучу мух, роившихся в воздухе.
     - Что там? - спросил Дженнаро.
     - Принесите рацию,-  скомандовал Малдун. Дженнаро вылез  из  "джипа"  и
поспешил  к Малдуну. Он еще  издалека  учуял кисло-сладкий запах плоти,  уже
тронутой гниением. В траве лежало  темное тело  животного с вывороченными из
суставов лапами, оно было перепачкано кровью...
     - Это молодой гадрозавр,- пояснил Малдун.- Все стадо в панике бежало, а
подросток от него отделился, и Т-рекс его сцапал.
     -  Откуда  вы знаете?  -  удивился  Дженнаро. Труп  животного  был весь
истерзан.
     - Это  видно по испражнениям,- сказал  Малдун.- Видите  вон там в траве
белые как мел шарики? Это помет гадрозавров. Он  белый от мочевой кислоты. А
теперь  взгляните  сюда.-  Малдун указал на  здоровенную  кучу,  высотой  по
колено, наложенную в траве.- А это помет тиранозавра.
     - А почему вы  считаете,  что  тиранозавр  появился  именно тогда, а не
позже?
     - По укусам,- ответил Малдун.- Видите маленькие укусики? - Он указал на
брюхо жертвы.- Это оставили  отнелии. Они  не  кровоточат - значит, нанесены
стервятниками  уже  после  смерти животного.  Над этим, конечно же,  отнелии
потрудились. Но убили-то  его,  перекусив ему шею:  видите большую рану  над
ключицей? И это уже, без сомнения, труды Т-рекса.
     Дженнаро нагнулся над бесформенным, истерзанным трупом, у него возникло
чувство ирреальности происходящего. Стоявший позади  Малдун  щелкнул кнопкой
рации.
     - Контрольный пост?
     - Я вас слушаю,- отозвался по рации Арнольд.
     - Мы нашли  еще одного убитого гадрозавра, молодого,- Малдун наклонился
над  облепленной  мухами  тушей  и  посмотрел  клеймо  на  ноге.  Там  стоял
опознавательный  номер.- Особь числилась под номером НД/09,- сообщил Малдун.
Передатчик затрещал.
     - А у меня для вас новость,- сказал Арнольд.
     - Что там еще?
     - Я нашел Недри.

     "Джип"  проскочил  между пальмами,  росшими  вдоль восточной дороги,  и
выбрался на  узкую служебную дорогу, которая вела  к Реке  Джунглей. В  этой
части  Парка  было очень жарко, чувствовалась  близость  зарослей, зловонные
испарения. Малдун  постукивал по экрану монитора, установленного в  "джипе";
на нем была сейчас изображена карта Парка с нанесенной на нее сеткой линий.
     - Его  нашли,  когда  просматривали видеозаписи,- проговорил Малдун.- В
секторе 1104 - это прямо впереди нас.
     Дженнаро увидел вдали бетонную стену, возле которой стоял "джип".
     - Должно быть, он  перепутал  и  не  туда  свернул,- продолжал Малдун.-
Низкорослый ублюдок!,.
     - Что он украл? - поинтересовался Дженнаро.
     - Ву сказал: пятнадцать эмбрионов. Представляете, сколько это стоит?
     Дженнаро отрицательно покачал головой.
     - От двух до десяти миллионов,- пояснил Малдун.- Да, жирный кусок...
     Когда они подъехали ближе, Дженнаро  увидел лежавшее возле машины тело.
Оно  было бесформенным  и  почему-то  зеленым...  однако  едва  лишь  "джип"
остановился, как зеленые тени бросились врассыпную.
     - Компи,- вздохнул Малдун.- Его обнаружили прокомпсогнатусы.
     Дюжина грациозных маленьких хищников размером не больше утки отбежали к
опушке и возбужденно запищали, завидев людей, вылезавших из машины.
     Деннис  Недри лежал  на спине.  Круглое мальчишеское лицо было обагрено
кровью  и  опухло. Мухи  тучами  кружили  над  раскрытым  ртом,  из которого
вывалился распухший язык.  Тело было изуродовано:  кишки  наружу, одна  нога
отгрызена.  Дженнаро  поспешно  отвернулся  и посмотрел  на  малюток  компи,
которые  стояли  неподалеку  на задних лапах и с любопытством  наблюдали  за
людьми. Дженнаро  заметил,  что  эти динозавры были пятипалыми. Они потирали
лапками  мордочки,  и  это  придавало   им  жутковатое  сходство  с  людьми,
которые...
     - Будь я проклят! - вдруг воскликнул Малдун.- Это не компи.
     - Что??
     Малдун потряс головой:
     - Видите пятна на лице и на рубахе? Принюхайтесь:
     от них пахнет застарелой, высохшей блевотиной.
     Дженнаро закатил глаза. Он тоже почуял этот запах.
     -  Это слюна дило,-  пояснил Малдун.-  Плевок  ди-лофозавра.  Смотрите:
роговица  раздражена, покраснела.  Вообще-то для глаз это болезненно, но  не
фатально.  Нужно только два часа протирать их противоядием. Мы его держим на
всякий случай в разных местах по всему Парку. Но этот  ублюдок так  легко не
отделался. Дилофозавры  его  ослепили, а  потом выпотрошили. М-да,  не самая
легкая смерть... Что ж, может быть все-таки в мире есть справедливость.
     Прокомпсогнатусы  запищали и заметались  взад и вперед, когда  Дженнаро
открыл заднюю дверцу машины и извлек из "джипа" серую металлическую трубку и
коробку из нержавеющей стали.
     - Все  на  месте,- констатировал  он  и  протянул  Дженнаро  два черных
цилиндра.
     - Что это? - спросил Дженнаро.
     -  То  самое,-  ответил Малдун.-  Ракеты.  Дженнаро  отпрянул, и Малдун
насмешливо заметил:
     - Поосторожней, если не хотите во что-нибудь вляпаться.
     Дженнаро  аккуратно  обошел  труп  Недри. Малдун перенес оружие  в свой
"джип" и положил его на заднее сиденье. Затем сел за руль.
     - Поехали.
     - Ас ним что делать? - спросил Дженнаро, указывая на труп.
     - С ним что? - переспросил Малдун.- Да у нас еще уйма дел.
     Он завел мотор. Оглянувшись, Дженнаро увидел, что комли вновь принялись
пировать. Один из зверьков вскочил Недри на лицо и, усевшись на его челюсть,
принялся клевать нос.

     Река стала уже. Берега сблизились настолько, что ветви растущих на  них
деревьев сомкнулись в вышине и загородили солнце. Тим слышал птичий  гомон и
чириканье  маленьких  динозавриков,  карабкавшихся по  ветвям.  Но все  чаще
воцарялась полная тишина,  и путников  окутывал горячий воздух, застоявшийся
под пологом деревьев.
     Грант  посмотрел на часы. Было восемь утра. Лодка мирно дрейфовала вниз
по  реке,  на  которой  плясали  солнечные  зайчики.  Похоже,  лодка  начала
двигаться  быстрее. Грант  уже проснулся,  но по-прежнему лежал на  спине  и
смотрел на ветки. Внезапно Лекси протянула руку вверх.
     - Эй, что ты делаешь?
     - Как  вы  думаете, эти  ягоды съедобны? - Девочка показала на  дерево;
некоторые ветки свисали так  низко, что их можно было достать. Тим увидел на
них гроздья ярко-красных ягод.
     - Нет,- ответил Грант.
     - Но почему? Маленькие  динозаврики вон как их лопают.- Девочка кивнула
на маленьких рептилий, ползавших по ветвям.
     - Нет, Лекси.
     Она вздохнула, его властный тон явно пришелся ей не по душе.
     - Жалко, что  здесь нет папочки,- сказала  она.-  Папочка всегда знает,
что нужно делать.
     -  Да что ты молотишь? -  взвился Тим.- Он никогда не знает,  что нужно
делать.
     - Нет, знает! - вздохнула Лекси, уставясь  на деревья, мимо которых они
проплывали, на  их толстые,  перекрученные корни, тянувшиеся к  самой воде.-
Просто не ты его любимчик...
     Тим молча отвернулся.
     - Но ты не переживай,  папа к тебе  хорошо относится. Даже несмотря  на
то, что ты поглощен только своими компьютерами и не интересуешься спортом.
     - Отец - рьяный болельщик,- объяснил Тим Алану.
     Грант  понимающе кивнул.  Вверху  маленькие светло-желтые динозаврики с
попугаячьими головками прыгали с ветки на ветку. Ростом они были чуть больше
полуметра.
     - Ты знаешь, как они называются? - спросил Тим.- Микроцератопсы.
     - Подумаешь! - фыркнула Лекси.
     - А мне казалось, что это интересно.
     - Только сопливые мальчишки,- заявила Лекси,- интересуются динозаврами.
     - Кто тебе это сказал?
     - Папочка.
     Тим чуть было не сорвался на крик, но Грант поднял руку.
     - Тихо, дети,- приказал он.
     - Но  почему?  - возмутилась  Лекси.- Я имею  право  делать  что  хочу,
если...
     Но  тут она осеклась, потому что тоже услышала леденящее душу  рычание,
доносившееся откуда-то снизу по течению.

     - Так  где же этот  проклятый реке? - спросил Малдун, держа перед собой
микрофон.- Его тут не видно.
     Они вернулись  на территорию  ящероногих динозавров и стояли,  глядя на
участок,   вытоптанный   перепуганными   гадрозаврами.   Тиранозавра   нигде
обнаружить не удалось.
     - Сейчас проверю,- сказал Арнольд и отключил связь.
     Малдун повернулся к Дженнаро.
     - Сейчас проверю! - язвительно повторил он.-  А какого черта  он раньше
не проверял? Почему не выследил Т-рекса?
     - Понятия не имею,- пожал плечами Дженнаро.
     - Он нигде не показывается,- после паузы сообщил по рации Арнольд.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - То, что на мониторах его нет. Датчики движения его тоже не засекли.
     -  Черт возьми! - взорвался Малдун.-  Лучше  помолчите о своих датчиках
движения. Вам удалось обнаружить Гранта и детей?
     - Датчики движения их тоже не зарегистрировали.
     - Ну и что нам теперь делать? - спросил Малдун.
     - Ждать,-ответил Арнольд.

     - Смотрите! Смотрите!
     Прямо по курсу вырос  огромный купол авиария. Грант до  того видел  его
только издали  и  теперь оценил гигантские размеры здания  -  в диаметре оно
достигло  четырехсот  метров.  Металлический каркас купола  виднелся  сквозь
легкую дымку, и  перво-наперво  Гранту  пришло на ум,  что  стекло  в куполе
должно  весить около тонны.  Когда же они подплыли ближе, он  убедился,  что
никакого  стекла  нет  и  в  помине,  а есть только решетчатый каркас. Между
конструкциями висела тонкая сетка.
     - Оно недостроено,- сказала Лекси.
     -  Нет, наверное, так  и задумали: оставить все полуоткрытым,- возразил
Грант.
     - Но ведь птицы могут разлететься!
     -  Если они  очень большие, то не разлетятся. Река  несла  их прямо под
купол. Путники поглядели вверх... И вот они уже под ним, а река несет их все
дальше... Однако уже через несколько минут купол оказался  так высоко над их
головами, что почти исчез в туманной Дымке.
     - Насколько я припоминаю, тут есть еще  одна гостиница,- сказал Грант и
через пару минут увидел к  северу от реки крышу, которая  выглядывала  из-за
деревьев.
     - Вы хотите остановиться? - спросил Тим.
     - Может быть, здесь есть телефон. Или датчики движения.- Грант направил
лодку к берегу.- Нам  надо попробовать связаться с контрольным постом. Время
уходит.
     Скользя по илистому грунту, они вылезли из лодки, и Грант вытащил ее из
воды.  Он привязал  причальный  конец  к дереву и пошел, продираясь вместе с
детьми сквозь густую чащу, где росли пальмы.


<ul><a name=57></a><h2>АВИАРИЙ</h2></ul>

     - Ума не приложу, куда  они все подевались,- проговорил Джон  Арнольд в
телефонную трубку.- Ни рекса не видно, ни Гранта с детьми.
     Он  сидел  перед  пультом, допивая  очередную чашку  кофе. Вокруг  были
разбросаны  бумажные  тарелки  и  недоеденные  бутерброды.  Арнольд  страшно
вымотался.  Дело было  в  восемь часов утра  в субботу. Прошло  четырнадцать
часов  с  тех  пор, как  Недри  разрушил компьютерную  систему,  управлявшую
Парком. Арнольд терпеливо восстанавливал одну ее часть за другой.
     - Все системы Парка работают нормально. Телефоны включены. Я вызвал для
вас врача.
     На другом  конце провода Малкольм  закашлялся. Арнольд  позвонил  ему в
гостиницу.
     -  Но  с  датчиками движения  у  вас  по-прежнему  сложности? - спросил
Малкольм.
     - Да, я не могу найти то, что ищу.
     - Например, рекса?
     -  Он  до  сих пор не показывается. Двадцать минут назад он двинулся на
север,  шел  по берегу лагуны,  а  затем я его потерял из виду.  И  не  знаю
почему. Может быть, он снова завалился спать?
     - А вы смогли найти Гранта и детей?
     - Нет.
     - Думаю, ответ прост,- высказал предположение  Малкольм.- Ваши спонсоры
неадекватно перекрывают территорию Парка.
     - Неадекватно?  - возмутился  Арнольд.-  Да  они  перекрывают девяносто
два...
     - Я помню, девяносто  два процента территории,-  перебил его Малкольм.-
Но если  вы  посмотрите  на  карту,  то  поймете, что  эти  восемь процентов
топологически  едины.  Я имею  в виду,  что все непросматривающиеся  участки
соединены  друг   с  другом,  а  следовательно,   животные   могут  свободно
передвигаться, избегая  наблюдения.  Для этого им  нужно следовать или вдоль
служебной трассы, либо по берегу Реки Джунглей, либо по побережью.
     - Даже если вы правы,- возразил Арнольд,- животные слишком глупы, чтобы
это понять.
     - А  кто  может  знать, насколько  глупы  животные?  -  поинтересовался
Малкольм.
     -  Вы  считаете,  что  Грант  с  детьми  пошли тем же путем?  - ответил
вопросом на вопрос Арнольд.
     - Необязательно,- ответил Малкольм и снова закашлялся.- Грант не дурак.
Он несомненно желает, чтобы его  заметили. Он и ребятишки должны размахивать
руками перед  каждым встречным  датчиком движения. Но,  вероятно, у них свои
трудности, о которых мы не знаем. Или, может, они у реки...
     -  Да  это  немыслимо!  Там  ведь   так  узко!  Пробраться  вдоль  реки
невозможно!
     - Но река может привести их сюда, так?
     -  Так, но это  далеко не самый  безопасный путь, он  же проходит через
авиарий...
     - А почему авиарий не включен в маршрут? - осведомился Малкольм.
     - При организации маршрута мы столкнулись с проблемами. Исходно в Парке
планировалось построить трехэтажную  гостиницу,  посетители  тогда могли  бы
наблюдать  за птеродактилями, находясь на уровне их полета. Сейчас в авиарий
четыре дактиля -  вообще-то их называют птеродактилями, это огромные летучие
ящеры, питающиеся рыбой.
     - Так, ну и что?
     - Закончив строительство гостиницы, мы поместили дактилей в авиарий для
акклиматизации. Но это  было большой  ошибкой. Оказалось,  что наши рыболовы
привязаны к территории.
     - Привязаны к территории?
     -  Да,  и жестко привязаны: они сражаются  за территорию между  собой и
атакуют любое животное, вторгающееся в их владения.
     - Атакуют?
     - О, это впечатляющее зрелище,- усмехнулся Арнольд.- Дактили забираются
под крышу авиария, складывают крылья и пикируют. Эта двенадцатикилограммовая
тварь сваливается  на  человека,  словно  тонна кирпи-  чей. Рабочие  теряли
сознание и получали серьезные травмы.
     - А самим дактилям это не вредит?
     - Да не очень-то.
     - Значит, если дети в авиарий...
     - Их там нет,- отрезал Арнольд.- По крайней мере, я на это надеюсь.

     - И это называется гостиницей? - хмыкнула Лек-си.- Какая дыра!
     Сооруженная под  куполом авиария гостиница "Крылатые ящеры" возвышалась
на деревянных пилонах посреди рощи. Стволы деревьев и здание  гостиницы были
испещрены широкими белыми полосами.
     -  Наверное,  по   каким-то   причинам   строительство  не  завершено,-
предположил  Грант, стараясь  скрыть  свое  разочарование.  Он  посмотрел на
часы.- Ладно, пойдемте к лодке.
     Пока они  шли  назад, выглянуло солнце  и на душе  стало веселее. Грант
смотрел на  решетчатую  тень, отбрасываемую высоченным куполом.  Он заметил,
что  трава местами  покрыта широкими белыми  штрихами, похожими  на  меловые
полосы на стенах гостиницы. В утреннем воздухе  явственно ощущался  какой-то
прокисший запах.
     - Тут воняет,- сказала Лекси.- А что это за белая гадость?
     - Похоже на помет рептилий. А может быть, это и птичий помет.
     - Но как так получилось, что гостиницу недостроили?
     - Не знаю.
     Грант  увидел на  траве впереди темную  тень, словно  от  облака.  Тень
быстро приближалась. Через  несколько мгновений она  уже  нависла над  ними.
Грант поднял голову и увидел огромный темный силуэт, загородивший солнце.
     - Ого! - закричала Лекси.- Это птеродактиль?
     - Да,- ответил Тим.
     Грант промолчал. Он был  захвачен видом гигантского крылатого создания.
Высоко в небе  птеродактиль издал  негромкий свист, грациозно  развернулся и
полетел по направлению к путникам.
     - Но почему же их не включили в экскурсию? - изумился Тим.
     Грант тоже об  этом  подумал. Летучие  ящеры  были  так  прекрасны, так
грациозно двигались. Грант увидел, что появился еще один птеродактиль, потом
третий, четвертый...
     - Может, их не включили  в экскурсию, потому что гостиница недостроена?
- предположила Лекси.
     Гранту пришло на  ум, что это необычные птеродактили.  Они были слишком
велики. Скорее всего, под  куполом  летали птеродактили,  огромные  крылатые
рептилии из периода верхнего мела. Когда они летали в вышине, то были похожи
на маленькие аэропланы. Но  стоило им опуститься ниже, и Грант различил, что
у ящеров  кожистые крылья длиной четыре с половиной метра,  косматое  тело и
голова, как у крокодилов. Он вспомнил, что они питались рыбой и жили в Южной
Америке и в Мексике.
     Лекси прищурилась и посмотрела в небо.
     - А они могут сделать нам что-нибудь плохое?
     - Не думаю. Они питаются рыбой.
     Один из дактилей спустился вниз  по спирали и, прошелестев черной тенью
за спиной путников, обдал их волной теплого воздуха и тошнотворной вонью.
     -  Ого1 - воскликнула Лекси.- А они  и вправду большие! - Потом еще раз
спросила: - А вы уверены, что они не причинят нам вреда?
     - Абсолютно уверен.
     Второй  ящер  спустился  еще  быстрее  первого.  Он  прилетел  сзади  и
просвистел прямо у них над головами. Грант успел  разглядеть зубастый клюв и
тело, покрытое шерстью. Ящер был  похож на гигантскую летучую мышь. Но Грант
был поражен тем, насколько хрупкими выглядели эти  животные. Огромные крылья
были обтянуты  тонкой розовой кожицей, такой тонкой, что она просвечивала...
да и вообще, все как бы нарочно подчеркивало их хрупкость.
     - Ой! - воскликнула Лекси.- Он меня клюнул!
     - Что-что? - переспросил Грант.
     - Он меня  клюнул! Клюнул! Лекси отняла руку от головы,  и Грант увидел
кровь. Высоко над ними еще два ящера сложили крылья и, превратившись  в  два
маленьких  темных  пятнышка,  понеслись  к  земле.  Стремительно  падая, они
издавали резкие крики.
     - Бежим! - Грант схватил детей за руки. Они побежали через луг, а крики
все приближались.  Б последний момент Грант упал, толкнув детей  на землю, и
два  птеродактиля  пролетели  над ними, крича и  со  свистом рассекая воздух
развернутыми  крыльями.  Грант  почувствовал,  что  когти ящера прорвали его
рубаху на спине.
     Он вскочил,  помог подняться Лекси, и все  трое пробежали еще несколько
метров. Но тут два новых ящера с криками спикировали на них спереди. Грант в
последний момент толкнул детей на землю, и огромные тени пронеслись мимо.
     - Фу! - с омерзением произнесла Лекси, и Грант увидел, что  .ее  одежда
выпачкана белыми брызгами помета,
     Грант снова вскочил.
     - Бежим!
     Он готов был бежать, но Лекси в ужасе взвизгнула. Грант обернулся: один
из  ящеров  вцепился  ей  в  плечи   своими   когтистыми   лапами.  Огромные
просвечивающиеся на солнце  крылья нависли над  девочкой. Ящер пы- тался  ее
унести,  но  Лекси  оказалась  слишком  тяжелой.  Когда  же  она попробовала
вырваться, птеродактиль стал бить ее по голове длинным острым клювом.
     Лекси вопила,  бешено размахивая руками. Грант сделал единственное, что
пришло ему  в  голову. Подбежав, он подпрыгнул и бросился на дактиля, свалив
его  на  землю.  Сам  Грант упал  сверху на своего  противника. Птеродактиль
кричал и  щелкал клювом.  Грант отдернул  голову,  чтобы  избежать ударов, и
попытался отползти  назад. Огромные крылья били  его  по телу. У Гранта было
такое  ощущение, будто его застала в брезентовой палатке гроза. Он ничего не
видел и не слышал, кроме криков дактиля  и хлопанья его гигантских  кожистых
крыльев.  Когтистые лапы  яростно били  его  в грудь.  Лекси  кричала. Грант
отпрянул, и дактиль, пронзительно  взвизгнув и заверещав, захлопал крыльями,
пытаясь  подняться. В конце концов он  сложил  крылья, словно  летучая мышь,
перевернулся  и,  приподнимаясь  на  небольших крыльевых  когтях,  заковылял
прочь. Грант застыл в изумлении.
     Птеродактиль ходит на крыльях! Ледерер был прав в своих предположениях!
Но тут на них набросились остальные  ящеры. Гранту стало дурно,  он упал и с
ужасом заметил, что Лекси побежала, прикрывая голову руками...  Тим закричал
что было сил...
     Первый из ящеров снизился, и  Лекси что-то в  него бросила.  Неожиданно
дактиль свистнул и стал вновь  набирать высоту. Два других тоже взмыли вверх
и погнались  за первым. Четвертый птеродактиль неуклюже захлопал крыльями  и
присоединился к сородичам. Грант, щурясь,  смотрел  в небо,  не понимая, что
произошло. Три ящера, злобно крича, преследовали первого.
     Путники остались на поле боя одни.
     - Что случилось? - спросил Грант.
     - Они схватили  мою перчатку,- сказала  Лекси.-  Мою прекрасную "Деррил
Строберри".
     Грант с детьми двинулись дальше. Тим обнял сестру за плечи и спросил:
     - Ну как, все в порядке?
     -  Конечно  же,  дурачок,-  хмыкнула  Лекси,  скидывая  его  руку.  Она
поглядела вверх.- Надеюсь, они ею подавятся и сдохнут.
     - Ага,- согласился Тим.- Я тоже надеюсь.

     Лекси  приободрилась,  когда они  выплыли  из-под  серебристого  купола
авиария. Берега реки сдвинулись, и деревья снова сплелись  ветвями в вышине.
Река  стала  еще уже, чем раньше, местами она была шириной  всего три метра,
течение сильно ускорилось. Лекси протягивала руки вверх и касалась ветвей.
     Грант  сидел  в  лодке  и  прислушивался к журчанию  воды под  нагретой
резиной.  Они  двигались теперь  намного  быстрее,  и ветки  проносились над
головой с гораздо  большей скоростью. Это  было приятно, поскольку в знойный
коридор из сплетенных  ветвей задувал легкий ветерок.  Ну и вдобавок раз они
плывут быстрее, значит, будут на месте намного раньше.
     Грант  не  знал  точно, сколько  они  уже проплыли,  но  от  домика  на
территории  завроподов,  где они провели прошлую ночь, их отделяло несколько
километров.  Может быть,  семь-восемь. А может, и  больше. Следовательно, им
останется около часа ходьбы, когда они высадятся  на берег. Но после авиария
Грант не спешил покидать лодку. Пока и так хорошо...
     -  Интересно, как  там Ральф? - задумчиво произнесла  Лекси.- Наверное,
его убили...
     - Да нет, я уверен, что с ним все нормально!
     -  Я все думаю: разрешил  бы он мне покататься верхом? - Лекси зевнула:
ее разморило на жаре.- Было бы чудесно прокатиться на Ральфе.
     Тим обратился к Гранту:
     - Помните, мы были вчера вечером у стегозавра?
     - Помню.
     - Почему вы тогда их спросили про ДНК лягушки?
     -  Из-за  размножения.  Они  не  могли  понять,  почему   их  динозавры
размножаются,  несмотря на  облучение и  на то,  что все динозавры  в Парке-
самки.
     - Да, действительно,- согласился Тим.
     -  На  облучение  полагаться  нельзя,  от  него  часто никакого  проку.
По-моему, это уже тут сказалось. Однако  другое возражение  остается в силе:
если все динозавры - самки, как они могут размножаться?
     - В самом деле,- откликнулся Тим.
     -  В  животном  царстве  размножение  существует  в  самых  неожиданных
вариантах.
     - Тим очень любит слушать про размножение,- вставила Лекси.
     Они не обратили на нее внимания.
     -  Например,- продолжал  Грант,- некоторые  животные  размножаются  без
того,  что  мы  называем  сексом.  Самец  выделяет  сперматофор,  содержащий
сперматозоиды,  а самка  позже  его захватывает.  При таком  варианте  между
самцами  и  самками  вовсе  не  обязательно   должны  существовать  телесные
различия,  хотя  мы  и привыкли считать  это  необходимым.  Самцы и самки  у
животных более сходны между собой, чем у людей.
     Тим кивнул:
     - Но при чем тут лягушки?
     Внезапно вверху, на  деревьях, раздался визг, и микроцератопсы в панике
кинулись наутек, раскачивая ветки.  Огромная голова  тиранозавра просунулась
сквозь  листву слева от путников. Лекси  в ужасе застонала.  Грант судорожно
погреб  к правому  берегу, но  река  здесь  была  всего  три  метра шириной.
Тиранозавр запутался в  густых зарослях. Он  ревел  и вертел  головой. Затем
голова скрылась.
     Меж деревьев,  росших на  берегу, проглядывал  огромный  темный  силуэт
зверя: он двигался  в северном  направлении,  ища просвет  между  деревьями,
окаймляющими берег. Все микроцератопсы перебежали на противопо- ложный берег
и, вереща, метались и прыгали  с  ветки  на ветку, вверх-вниз...  Сидевшие в
лодке  Грант, Тим  и  Лекси беспомощно  наблюдали за  попытками  тиранозавра
продраться сквозь заросли. Но  деревья росли слишком густо. Тиранозавр снова
пошел вниз по течению, обогнал  лодку  и опять попробовал  пробиться к реке,
яростно сотрясая ветки.
     Но его попытка снова не удалась.
     Тогда он двинулся дальше.
     -  Я  его ненавижу,-  прошептала Лекси.  Грант сидел потрясенный.  Если
тиранозавр прорвется  сквозь  заросли,  детей  уже не спасти.  Река сузилась
настолько,  что  была чуть  пошире  лодки.  Лодка плыла, словно  по туннелю.
Резиновые борта нередко  терлись об илистые  берега,  вдоль  которых быстрое
течение проносило лодку.
     Грант посмотрел на  часы. Почти десять. Лодка  по-прежнему неслась вниз
по течению.
     - Эй,- крикнула Лекси.- Слышите?
     Грант  услышал   рычание,  прерывавшееся   настойчивым  уханьем.  Крики
доносились  из-за  поворота,  ниже  по  течению.  Грант  прислушался:  снова
уханье...
     - Что это? - спросила Лекси.
     - Не  знаю,-  ответил  Грант.-  Но  их  там  несколько.  Он  подгреб  к
противоположному берегу и схватился за ветку, чтобы удержать лодку на месте.
Рычание повторилось. И уханье - тоже.
     - Словно стая сов,- заметил Тим.

     Малкольм застонал:
     - Не пора ввести еще морфин?
     - Еще не пора,- откликнулась Элли. Малкольм вздохнул:
     - А сколько у нас воды?
     - Не знаю. Из крана она хлещет вовсю...
     - Нет, я спрашиваю: какие у нас запасы воды? Есть хоть какие- нибудь?
     Элли покачала головой:
     - Никаких.
     - Пройдите по номерам на нашем  этаже,- приказал Малкольм,- и наполните
водой ванны. Элли нахмурилась.
     -  И  еще,-  продолжал Малкольм,- у  нас  есть воки-токи?  А  карманные
фонари? Спички? Примусы или что-нибудь еще в этом роде?
     - Я поищу. Вы что, готовитесь к землетрясению?
     -  Примерно  так.  При  эффекте   Малкольма  возможны  катастрофические
изменения.
     - Но Арнольд уверяет, что все системы работают нормально!
     - Да, и именно тогда и происходят катастрофы.
     - А вы невысокого мнения об Арнольде, да? - спросила Элли.
     -  Нет, этого  бы я не сказал. Он  не математик. Как и  Ву. У обоих нет
настоящего ума. Я называю  это умишком. Они не мыслят на два шага вперед. Их
мышление  ограниченно, и они называют  это  умением сфокусироваться.  Они не
замечают привходящих  обстоятельств и не  видят  возможных последствий.  Так
получилось  и  с  этим островом. Все  наши беды  из-за их умишка.  Как можно
создать животных и  ожидать,  что они будут вести  себя, словно неживые?! Не
верить, что они смогут  совершать  непредсказуемые  поступки? Убежать?  Но -
нет, они этого не предусмотрели!
     -  А вам не кажется, что просто такова человеческая порода?  - спросила
Элли.
     -  О Боже!  Конечно же, нет! -  воскликнул Малкольм.- Точно с  таким же
успехом можно утверждать, что в человеческой природе есть на завтрак яичницу
с ветчиной. Ничего подобного! Это всего лишь продукт западного воспитания, а
большинству человечества противно даже думать  о  таком завтраке.-  Малкольм
поморщился от боли.- Морфин настраивает меня на фило- софский лад.
     - Хотите воды?
     - Нет. Я объясню вам разницу между учеными и инженерами.  Ученые дружно
пудрят всем  мозги, расписывая,  как они докапываются до истины. Это правда,
но  на самом  деле  ими  движут  другие  мотивы.  Никто  не  руководствуется
абстракциями вроде "поисков истины".
     В действительности  ученых  интересует  результат их исследований.  Они
сосредоточены на  одном:  способны ли они  что-либо свершить?  И никогда  не
спрашивают  себя:  а  нужно  ли это  свершать?  Такой  вопрос  они  называют
бессмысленным, им так удобно. Дескать, если ты этого не сделаешь, то сделает
кто-то другой. Они  верят, что  открытие неотвратимо, а посему каждый рвется
быть первым. В науке  идет игра. Даже абстрактное научное открытие - это акт
агрессии,  подобный  взлому.  Открытие  требует большого  оборудования  и  в
буквальном смысле слова изменяет мир. Ускорители элементарных частиц уродуют
землю и  загрязняют  ее радиоактивными продуктами. Астронавты оставили мусор
на  поверхности  Луны.  Ученые,  совершающие  открытия,  неизбежно оставляют
следы. Открытие - всегда насилие над природой. Всегда!
     Ученые сами стремятся к этому. Им необходимо  препарировать природу. Им
не терпится  оставить в мире свой след.  Они  не могут удовлетвориться ролью
наблюдателей.  Не  могут  просто  оценивать  то, что они видят. Нет, они  не
желают  мириться  с  естественным  ходом  вещей.  Им  нужно  создать  что-то
противоестественное. Вот чем на  самом  деле занимаются ученые, а теперь все
наше общество жаждет быть научным.
     Малкольм вздохнул и откинулся на подушки.
     - Вам не кажется, что вы преувеличиваете,- подняла брови Элли.
     - А как выглядели ваши раскопки в прошлом году?
     - Не очень-то красиво,- призналась Элли.
     - Вы ведь не рекультивировали почву после раскопок?
     - Нет.
     - Почему?
     Элли пожала плечами:
     - Наверное, не хватило денег...
     - Значит, на раскопки денег хватает, а на рекультивацию уже нет?
     - Ну, вообще-то мы работаем на пустошах...
     - На пустошах,- хмыкнул Малкольм,  покачав  головой.- У вас всего  лишь
пустоши, у других - всего лишь мусор, или всего лишь  продукты  распада, или
побочные эффекты... Я пытаюсь втолковать вам, что ученым хочется действовать
таким  образом.  Им  нужны продукты  распада,  мусор,  уродства  и  побочные
эффекты. Они таким образом самоутверждаются. Этот путь - неотъемлемая  часть
всего научного подхода, и он ведет к катастрофе.
     - Но тогда что же делать?
     -  Избавиться от людей, у которых не ум,  а  умишко,  Отстранить их  от
власти.
     - Но тогда мы лишимся всех наших достижений...
     - Да  каких достижений? - раздраженно  вскричал Малкольм.- Несмотря  на
все достижения, время, которое  женщины  затрачивают на домашнее  хозяйство,
точно такое же, как было в 1930 году. Все эти пылесосы, сти- ральные машины,
мусоропроводы, химчистки...  Почему  на  уборку  квартиры уходит столько  же
времени, как в тридцатом году?
     Элли не ответила.
     - А  потому  что  нет  никакого  прогресса,- сказал Малкольм.- Никакого
реального  прогресса  не  существует. Тридцать тысяч лет назад,  когда  люди
рисовали картины на  стенах пещер в Ласко, они работали по двадцать  часов в
неделю, чтобы обеспечить  себя пищей,  инструментами  и одеждой. В остальное
время они могли  играть, спать или просто делать что им заблагорассудится. И
при этом они жили в естественном мире с  чистым воздухом, с чистой  водой, с
прекрасными  деревьями и роскошными закатами!  Подумайте  об этом!  Двадцать
часов в неделю... Тридцать тысяч лет тому назад...
     Элли спросила:
     - Вы что, хотите повернуть время вспять?
     -  Нет,-  сказал  Малкольм.-  Я  хочу,  чтобы  человечество   очнулось.
Современная наука существует уже четыре столетия, и  нам пора бы понять, что
в ней хорошо, а что плохо. Пришло время все изменить.
     - Пока мы не уничтожили нашу планету? - спросила Элли.
     Малкольм вздохнул и закрыл глаза.
     - О Господи! Да меня это меньше всего волнует,- пробормотал он.

     В  темном  туннеле, нависавшем над Рекой Джунглей,  Грант  медленно вел
лодку вниз  по  течению, хватаясь  за ветки и притормаживая.  Он по-прежнему
слышал непонятные звуки. И наконец увидел динозавров.
     - Это не те, ядовитые?
     -  Те самые,- подтвердил Грант.- Дилофозавры. На берегу реки стояли два
дилофозавра.  Их  тела  высотой три  метра  были покрыты  черными  и желтыми
пятнами,  а брюхо было ярко-зеленым, как  у  ящериц.  Два красных  изогнутых
гребня  проходили по  верху от  носа  к глазам, образуя  как бы  букву  "V".
Сходство с птицами усиливалось тем, как дилофозавры двигались. Спустив- шись
к  реке на водопой, они наклонялись, а затем, подняв головы, рычали и ухали.
Лекси прошептала:
     - Может,  нам лучше вылезти и пойти  пешком? Грант отрицательно покачал
головой.  Дилофозавры  меньше  тиранозавра. Они  могут  протиснуться  сквозь
густые  заросли на берегу. И  вообще, они довольно  проворны, подумал Грант,
наблюдая за дилофозаврами,  которые то  рычали, то ухали, обращаясь  друг  к
другу.
     - Но мы не  можем проплыть мимо них на  лодке! - настаивала Лекси.- Они
же ядовитые!
     - Придется как-нибудь проплыть,- сказал Грант.  Дилофозавры  продолжали
пить и ухать, как совы. Казалось, это у них какой-то странный, повторяющийся
ритуал. Животное, стоящее слева, нагибалось к воде, разинув пасть, в которой
виднелись  длинные  ряды  острых  зубов,   и,  попив,  ухало.  Тогда  другой
дилофозавр, стоящий  справа, ухал в ответ и наклонялся к воде, он был как бы
зеркальным отражением первого ящера,  в  точности воспроизводя его движения,
только в обратной последовательности. После этого все опять повторялось.
     Грант  заметил, что динозавр, стоявший справа,  немного поменьше, пятна
на его спине тоже были меньше, а гребень - не такой яркий.
     - Будь я проклят! - воскликнул он.- Это же брачный ритуал.
     - Нам не удастся проскочить мимо них? - спросил Тим.
     - Не сейчас. Они стоят у  самой воды. Грант  знал, что животные нередко
исполняют подобные брачные ритуалы часами. Они находятся без еды и ни на что
не обращают внимания... Он взглянул на часы. Двадцать минут десятого...
     Ну, так что будем делать? - спросил Тим. Грант вздохнул:
     - Понятия не имею.
     Он  сел  на  дно  лодки,  и тут вдруг  дилофозавры  начали  возбужденно
гоготать и рычать. Оба ящера отвернулись от воды и смотрели куда-то назад.
     - Что там такое? - спросила Лекси. Грант улыбнулся.
     - Я думаю,  мы  дождались  подмоги.- Он оттолкнулся от берега.- Ребята,
ложитесь на  дно  лодки. Мы должны промчаться  мимо них  как  можно быстрее.
Помните: что бы ни случилось, не говорите ни слова.
     Лодка,  набирая  скорость,  двинулась  по  течению в  сторону  трубящих
дилофозавров. Лекси  лежала в ногах  у Гранта и испуганно  смотрела на него.
Они приближались  к дилофозаврам, которые  все еще глядели в противоположную
сторону, Грант достал пневматический пистолет и проверил заряд.
     Лодку несло  дальше,  до путников  донесся  странный  запах:  сладкий и
одновременно тошнотворный. Пахло словно засохшей рвотой. Голоса ящеров стали
громче. Лодка сделала еще один поворот, и Грант затаил  дыхание. Дилофозавры
были уже  в  нескольких  метрах  от  путников и  продолжали трубить, глядя в
сторону  деревьев.  Как  Грант  и   предполагал,  они   трубили,   отпугивая
тиранозавра. Тот  пытался пробиться сквозь заросли, и дилофозавры  трубили и
топали  лапами по прибрежному илу. Лодка прошла мимо них. Воняло невыносимо.
Тиранозавр ревел - наверное" потому, что видел лодку. И вдруг...
     Стоп!..
     Лодка встала. Они сели на мель всего в полуметре от дилофозавров.
     Лекси прошептала:
     - О Боже!..
     По дну лодки что-то поскребло, и она сошла с илистой отмели.  Они снова
поплыли вниз по  течению.  Тиранозавр взревел  в  последний  раз и  ушел  от
берега.  Один из  дилофозавров  удивленно  огляделся  и  ухнул.  Второй  ему
ответил.
     Лодка неслась вниз по реке.


<ul><a name=58></a><h2>ТИРАНОЗАВР</h2></ul>

     Освещенный лучами восходящего солнца "джип", подпрыгивая, летел вперед.
Малдун вел машину. Дженнаро  разместился рядом с ним. Они ехали по открытому
пространству, удаляясь от зарослей пальм и  других  деревьев,  которые росли
вдоль реки в сотне метров к востоку от них. "Джип" подъехал к подножию холма
и остановился.
     -  Господи, ну и  жарища! -  вздохнул Малдун,  отерев  тыльной стороной
ладони  пот со лба. Он  отхлебнул виски из бутылки, которую вез, зажав между
коленями, и предложил глоток Дженнаро" Тот отрицательно покачал  головой. Он
разглядывал расплывшийся на  утреннем солнцепеке  пейзаж. Затем посмотрел на
бортовой  компьютер  и  видеомонитор, прикрепленный к приборному  щитку.  На
мониторе  мелькали  виды Парка.  Грант  с  детьми  все  еще не  показывался.
Тиранозавр тоже.
     Рация вдруг ожила:
     - Малдун!
     Малдун щелкнул переключателем:
     - Слушаю.
     - Вы выключили бортовой монитор? Я обнаружил  рекса, он в квадрате 442.
Движется по направлению к 443-му.
     - Погодите минуту! - отозвался Малдун, настраивая монитор.- Ага, сейчас
я его вижу. Он идет вдоль реки.
     Ящер шел к северу вдоль зарослей, окаймлявших берега.
     - Поаккуратней с ним. Вы его только обездвижьте, ничего больше.
     - Не волнуйтесь,- ответил Малдун, щурясь на солнце.- Я его не обижу.
     - Не забывайте,-  продолжал Арнольд.-  Это  наша  главная приманка  для
туристов.
     Малдун  выключил  рацию, которая  вдруг затрещала,  словно от  грозовых
разрядов.
     - Идиот! Он до сих пор ждет туристов. Малдун завел мотор.
     - Давайте-ка  навестим нашего дружка рекса,-  мрачно  пробурчал  он,- и
вкатим ему хорошую дозу. "Джип" затормозил.
     - А вам не терпится с ним схлестнуться,- заметил Дженнаро.
     - Пока я лишь хочу всадить иголочку этому здоровенному ублюдку,- сказал
Малдун.- И потому я здесь.
     Машина завернула и остановилась.  Через лобовое  стекло Дженнаро увидел
прямо перед собой тиранозавра:
     тот пробирался среди пальм, росших вдоль реки.
     Малдун осушил бутылку и бросил ее на заднее сиденье. Затем потянулся за
своей трубой.  Дженнаро  смотрел  на монитор, который показывал  их "джип" и
тиранозавра. Видимо, где-то за ними на деревьях установлена видеокамера.
     - Если хотите помочь,-  сказал Малдун,-  то вскройте ящики, что стоят у
вас под ногами.
     Дженнаро нагнулся и открыл Халлибуртоновский ящик из нержавеющей стали.
Внутри  в пенопластовых  прокладках покоились  четыре  цилиндра  размером  с
литровую молочную бутылку. Надпись на них гласила:
     "МОРО-709". Дженнаро достал один из цилиндров.
     - Вы должны снять колпачок и привинтить иглу,- объяснил Малдун.
     Дженнаро  открыл  пластиковую упаковку со здоровенными  иглами.  Каждая
была толщиной с его палец. Ко дну цилиндра был прикреплен свинцовый кружок.
     - Это поршень. Он  выталкивает содержимое.- Малдун сидел впереди, держа
пневматическое  ружье  на  коленях,  похожее на тяжелую металлическую  трубу
серого цвета. Дженнаро она напоминала  гранатомет или пусковую установку для
небольших ракет.
     - А что такое "МОРО-709"?
     - Обычное  снотворное для животных,- ответил Малдун.- Все зоопарки мира
им пользуются. Попробуем для начала тысячу сантиграммов.
     Малдун с треском открыл затвор. В ствол свободно вошел бы его кулак. Он
вставил цилиндр в ствол и повернул затвор.
     - Должно подействовать,- сказал Малдун.- Среднему слону хватает двухсот
сантиграммов, но слон весит две-три тонны. А  в тиранозавре добрых восемь, и
он гораздо злобнее слона. А именно это определяет дозу.
     - Каким образом?
     -  Усыпляющая  доза для  животного зависит от его веса и  темперамента.
Если  ввести одинаковую  дозу "МОРО-709" слону, бегемоту  и носорогу,  то вы
обездвижите слона,  и он  будет  стоять  как изваяние.  У  бегемота появится
сонливость,  но  он  будет  двигаться,  хотя  и медленней.  А  носорог,  как
сумасшедший, ринется в  бой. Но, с другой стороны, если вы погонитесь за ним
на машине больше пяти минут, носорог упадет замертво от адреналинового шока.
Ведь толстокожий носорог на самом деле очень нежное создание.
     Малдун медленно вел "джип" вдоль реки, приближаясь к тиранозавру.
     -  Но все, о  чем я  говорил, касается млекопитающих,- продолжил он.- О
них мы знаем достаточно  много, потому  что во  всех зоопарках  мира главные
экспонаты -  это  крупные  млекопитающие:  львы,  тигры,  медведи, слоны.  О
рептилиях мы знаем намного меньше. А о динозаврах - вообще ничего. Динозавры
для нас - новые животные.
     - Вы не относите их к рептилиям? - спросил Дженнаро.
     - Нет,- ответил Малдун, переключив скорость.- Динозавры не укладываются
в существующие категории.
     -  Мы  обнаружили,  что  динозавры  настолько  же  разнообразны, как  и
нынешние  млекопитающие,-  добавил  Малдун.-  Одни  из  динозавров  вялые  и
неуклюжие, другие  быстрые  и ловкие. У каких-то хорошее зрение,  у каких-то
плохое. Некоторые тупые, иные очень даже неплохо соображают.
     - Например, велоцирапторы? - спросил Дженнаро. Малдун кивнул:
     -  Велоцирапторы  хитрые,  очень хитрые.  Поверьте,  все  неприятности,
которые  у нас были до того, не идут ни в какое сравнение с тем, что  будет,
если рапторы вырвутся из своего  загона. Так...  Я  думаю, ближе  к  рексику
подбираться не стоит.
     Тиранозавр, стоявший впереди, просунул голову меж ветвей и  внимательно
разглядывал  поверхность  реки,  пытаясь протиснуться к ней сквозь  заросли.
Потом ящер спустился немного по течению и возобновил свои попытки.
     - Интересно, что он там разглядывает? - спросил Дженнаро.
     -  Кто  его знает?  Может,  пытается поймать  микроцератопсов,  которые
скачут там по веткам. Они устроят ему игру в догонялки.
     Малдун остановил  "джип" примерно в сорока пяти метрах от тиранозавра и
развернул машину. Мотор он оставил включенным.
     - Садитесь за руль,- приказал Малдун,- и пристегните ремень.
     Он достал еще один заряд, сунул его под рубаху и вылез из машины.
     Дженнаро сел за руль.
     - Вам часто  приходилось этим заниматься?  - поинтересовался он. Малдун
вздохнул:
     - Ни  разу.  Но я постараюсь  попасть  ему вон  в то  место,  сразу  за
слуховым отверстием. И посмотрим, как он будет реагировать.
     Малдун зашел за "джип" и встал на одно колено.  Приложил огромное ружье
к плечу и выдвинул  телескопический прицел. Затем прицелился в  тиранозавра,
который все еще не обращал на них внимания.
     Желтоватое  облачко  вылетело  из  ружья,  и  шприц-пуля белой  стрелой
промелькнул в воздухе, направляясь к тиранозавру.  Но ничего  особенного  не
произошло.
     Чуть погодя ящер медленно повернулся и с любопытством уставился на них.
Он медленно ворочал головой из стороны в сторону, словно хотел разглядеть их
каждым глазом по очереди.
     Малдун опустил ружье, перезарядил его.
     - Вы попали в него? - спросил Дженнаро. Малдун покачал головой:
     - Промазал. Проклятый  лазерный  прицел...  Посмотрите, нет ли  в ящике
батареек.
     - Чего-чего? - переспросил Дженнаро.
     - Батареек,- повторил  Малдун.- Они примерно с палец  размером, с серой
этикеткой.
     Дженнаро  заглянул  в  ящик.  Нагнувшись,  он ощутил вибрацию машины  и
отчетливее услышал ворчание двигателя. Батареек он не нашел. Неожиданно ящер
взревел.  Рев,  исторгнутый  огромной грудной клеткой  тиранозавра,  огласил
окрестности  и перепугал Дженнаро.  Резко выпрямившись,  он  схватился одной
рукой за руль, а другой - за рычаг переключения скоростей. Из рации раздался
голос:
     - Малдун! Я Арнольд! Немедленно уезжайте. Связь окончена.
     - Я сам знаю, что мне делать,- проворчал Малдун.
     Тиранозавр рванулся к машине.
     Малдун  остался стоять  на коленях. Ящер  мчался прямо  на  них. Малдун
медленно поднял ружье, прицелился  и выстрелил.  Дженнаро  увидел желтоватое
облачко и белую черточку, мелькнувшую навстречу ящеру.
     Ничего не изменилось. Огромная зверюга по-прежнему мчалась на них.
     Малдун вскочил на ноги с криком:
     - Едем! Едем!
     Дженнаро включил передачу, Малдун  кинулся  к двери, и "джип"  рванулся
вперед. Тиранозавр быстро приближался, Малдун  распахнул дверь и  впрыгнул в
машину.
     - Быстрей, черт побери! Быстрей!
     Дженнаро врубил полную  скорость. "Джип"  отчаянно рванулся, нос машины
задрался  так,  что  через лобовое  стекло было  видно  только  небо,  затем
передние  колеса  ударились  о  землю,  и  "джип"  стрелой  помчался вперед.
Дженнаро гнал машину к роще, располагавшейся  слева от них, и вдруг увидел в
зеркале главного  вида, что  тиранозавр, в  последний  раз взревев, повернул
назад.
     Дженнаро сбросил скорость.
     - О Боже".
     Малдун покачал головой:
     - Клянусь всем святым: во второй раз я в него попал.
     - А мне кажется, что вы промахнулись,- возразил Дженнаро.
     -   Может,  игла  сломалась  раньше,  чем  препарат  проник  внутрь?  -
предположил Малдун.
     - Лучше признайтесь, что вы промахнулись.
     -  Ладно,- вздыхая, произнес Малдун.- Я промазал. Сели батарейки в этом
чертовом лазерном прицеле. Я сам виноват. Надо было проверить их после того.
что случилось ночью. Давайте вернемся за новыми зарядами.
     "Джип" направился к северу, к отелю. Малдун включил рацию.
     - Контрольный пост?
     - Слушаю,- откликнулся Арнольд.
     - Мы возвращаемся на базу.

     Река стала  совсем  узкой, течение еще  ускорилось. Лодка  неслась  все
быстрее. Это стало походить на захватывающий аттракцион.
     - Ого-го! - воскликнула Лекси, схватившись за борт.- Быстрей! Еще, еще!
     Грант, прищурившись, смотрел вперед. Река  оставалась  такой же узкой и
темной, но  впереди линия деревьев  обрывалась и  расстилалось залитое ярким
солнцем открытое  пространство, издалека доносился  грохот.  Казалось,  река
заканчивается на этой подозрительно ровной линии...
     Но лодка понеслась еще стремительней.
     Грант вцепился в весла.
     - Что это?
     - Водопад,- крикнул Грант.
     Лодка  вырвалась  из  темного растительного  коридора  и  устремилась к
водопаду. Грохот был оглушающим. Грант налегал на весла из последних сил, но
добился лишь того, что  лодка  закружилась, однако ее по-прежнему  неумолимо
сносило вниз, к обрыву.
     Лекси наклонилась к нему:
     - Я не умею плавать.
     Грант увидел,  что спасательный  жилет на ней  не застегнут,  но он уже
ничего  не мог поделать: они  стремительно  летели к водопаду, рев которого,
каралось, заполнил весь мир. Грант вцепился в весло, посмотрел вниз и увидел
под обрывом, в пятнадцати метрах чашу водопада.
     А  там, стоя  в  воде, их ожидал тиранозавр.  Лекси в  ужасе закричала.
Лодка  завертелась, и ее  задний конец провалился вниз. Путники  взлетели  в
воздух, и началось жуткое  падение вместе с ревущим  потоком. Грант раскинул
руки,  словно  пытаясь  удержаться  за  воздух,  и внезапно  окружающий  мир
погрузился в безмолвие и неподвижность.

     Ему казалось, что он падает долго-долго, несколько  минут.  Грант успел
увидеть,  падая, как Лекси  - она летела рядом - судорожно хватается за свой
оранжевый спасательный жилет. Успел увидеть Тима, который глядел вниз. Успел
заметить  застывшую белую стену водопада, похожую  на лист  бумаги. А  внизу
пузырилась вода, и она беззвучно и плавно приближалась к нему.
     Внезапно  Грант ощутил удар  и  погрузился  в холодную воду, в  которой
бурлили  белые  пузырьки.  Его  закружило, прямо перед ним промелькнули лапы
тиранозавра,  но тут же Гранта поволокло течением  вперед и вынесло в  реку.
Грант доплыл до  берега,  схватился  за горячие скалы, подтянулся  на руках,
уцепился за ветку и, наконец, вылез из воды. Задыхаясь, он отполз в  сторону
и,  плюхнувшись животом  на камни, успел краем глаза заметить,  как мимо  по
реке  проносится  коричневая резиновая лодка. Затем  Грант увидел  Тима: тот
боролся с течением. Грант  протянул руки и вытащил закашлявшегося, дрожащего
мальчугана на берег.
     Грант оглянулся на водопад и увидел, что тиранозавр нагнулся и погрузил
голову в воду. Огромная голова болталась из стороны в сторону, поднимая веер
брызг.
     Потом тиранозавр выпрямился.
     В его пасти торчал оранжевый жилет Лекси.

     Мгновением  позже  на  поверхности  воды прямо рядом с длинным  хвостом
ящера появилась  Лекси. Она лежала на воде лицом  вниз, и течение уносило ее
маленькое тело.  Грант  нырнул, и река опять  закрутила  его. Чуть  позже он
вытащил  на  камни  неожиданно  отяжелевшую, не подававшую  признаков  жизни
девочку.
     Грант нагнулся над ней, собираясь сделать искусственое дыхание "изо рта
в  рот". Но  она закашлялась, и ее  вырвало  желто-зеленой жидкостью.  Потом
девочка снова зашлась в приступе кашля. Глаза ее открылись.
     - Привет! - Она слабо улыбнулась.- А все-таки мы прорвались.
     Тим заплакал. Лекси снова закашлялась.
     - Перестань! Что ты ревешь?
     - Просто так.
     -  Мы  переживаем за  тебя,- вмешался Грант.  Маленькие  белые  кусочки
пенопласта плыли по  реке. Тиранозавр все еще  терзал спасательный жилет. Он
по-прежнему стоял  к  ним спиной,  глядя на  водопад.  Но  в  любую  секунду
чудовище могло обернуться и увидеть их.
     - Пойдемте, дети,- приказал Грант.
     - Куда? - кашляя, спросила Лекси.
     - Пошли-пошли! - Грант выбрал место для подъема. Ниже  по течению  была
поросшая травой  лужайка,  укрыться  на ней  было совершенно негде. Выше  по
течению  стоял  тиранозавр...  И  тут Грант  заметил,  что какое-то  подобие
тропинки идет по илистому берегу к водопаду. В грязи на  тропинке он заметил
след ботинка.  Тиранозавр, утробно  заревев,  обернулся и  осмотрел лужайку.
Похоже, до  него  дошло, что добыча ускользнула. Ящер стал искать их ниже по
течению.  Грант  с  детьми  нырнул под высокие кусты, росшие  вдоль  берега.
Осторожно они пробирались назад к водопаду.
     - Куда мы идем? - спросила Лекси.- Мы же возвращаемся.
     - Я знаю.
     Они  приблизились  к  водопаду,  грохот падающей  воды  становился  все
громче.  Камни  на  тропинке  стали  еще более скользкими,  а  сама тропинка
утонула в грязи.
     Путников окутал  туман, ощущение  было  такое,  словно  они пробираются
сквозь  облако. Казалось, тропинка вела их  прямо под обрушивающийся  поток,
но, когда они приблизились, стало ясно, что они обходят водопад сзади.
     Тиранозавр все еще стоял спиной к  ним, глядя вниз  по течению. Путники
заспешили к водопаду, и, едва они скрылись за его завесой, Грант увидел, что
чудовище обернулось.  Еще несколько шагов  - и серебристая завеса скрыла  от
него ящера.
     Грант удивленно огляделся. Они оказались в небольшом помещении размером
с  маленькую  кладовку. Все было  заставлено какой-то техникой: неподвижными
насосами, большими фильтрами с толстыми трубами. Все было холодным и мокрым.
     -  Он  нас  увидел? - спросила Лекси.  Из-за рева водопада ей  пришлось
кричать: - Где мы? Что это за место? Он нас увидел?
     - Погоди,- ответил Грант.
     Он  осмотрелся.  Помещение походило  на  насосную станцию.  Значит, тут
должно   быть  электричество.   И   возле  него  телефон...  Грант  принялся
разглядывать агрегаты.
     - Что вы делаете? - заволновалась Лекси.
     - Ищу телефон.
     Было  почти  десять  часов  утра.  Оставалось чуть  больше  часа, чтобы
связаться с кораблем, прежде чем он прибудет на материк.
     В  глубине  помещения   он   обнаружил   дверь  с  надписью  "Служебное
помещение". Но дверь  была  заперта. Рядом Грант увидел  щель  для магнитной
карточки. По  обе стороны от двери висели  в ряд металлические ящички. Грант
открывал  их  один за другим,  но обнаружил  лишь какие-то  переключатели  и
циферблаты. Телефонов тоже не было. И ничего похожего на ключи от двери!
     Он чуть не пропустил ящичек слева от двери. Открыв его. Грант обнаружил
девятикнопочный  пульт кодового замка, покрытый пятнами зеленой плесени. Ему
показалось,  что  этот  пультик  может  открыть  дверь.  А за  ней  окажется
телефон!..  На дверце  ящика были нацарапаны цифры  "1029". Грант  нажал  на
кнопки.
     Дверь  с  шипением отворилась. За ней во  тьме угадывались ведущие вниз
бетонные  ступени. На  задней  стене читалась  надпись:  "Спецмашина  04/22.
Подзарядка". И была нарисована стрелка, указывавшая на ступеньки. Может, там
и в самом деле спрятан автомобиль?
     - Дети, пойдемте.
     - Ни за что! - заупрямилась Лекси.- Я туда не пойду.
     - Лекси, пошли! - позвал ее Тим.
     - Ни за что на свете. Там темно, и я не пойду.
     -  Хорошо,  оставайтесь  здесь.-  Грант решил  не  тратить  времени  на
уговоры.- Я скоро вернусь.
     Грант вошел в дверь. Раздался негромкий гудок, и  дверь, подталкиваемая
пружиной,  захлопнулась  за  его спиной.  Непроглядная тьма окутала  Гранта.
После секундного замешательства он повернулся к двери и ощу- пал  ее гладкую
поверхность,  на которой  не  нашел  ни ручки,  ни кнопок.  Он  обернулся  к
противоположной стене, пытаясь обнаружить переключатель или пульт замка, или
хоть что-нибудь...
     На стене ничего не было.
     Гранта обуял ужас, но тут  его пальцы обнаружили холодный металлический
цилиндр. Он нащупал раструб, потом шла плоская поверхность... Фонарь! Щелчок
- и фонарь загорелся. Свет оказался неожиданно ярким. Грант осмотрел дверь и
понял, что открыть ее не сможет. Придется ждать, пока дети не отопрут ее.  А
тем временем...
     Грант решил спуститься по лестнице.  Ступени были крутыми  и скользкими
от сырости. Немного спустившись  вниз, он услышал какое-то сопение и скрежет
когтей по бетону. Грант достал пистолет и осторожно двинулся вперед.
     Ступени заворачивали за  угол, и там в свете фонаря он заметил какие-то
странные   отблески.   А  через  мгновение   увидел   автомобиль!  Это   был
электромобильчик,  напоминающий тележку для игроков  в  гольф. Перед машиной
открывался  туннель,  казалось,  уходивший на  несколько  километров.  Ярко-
красная  лампочка горела над  рулем, так  что,  возможно, аккумуляторы  были
заряжены.
     Грант  снова  услышал  сопение  и,  резко   обернувшись,  увидел,  что,
взвившись в воздухе, к нему метнулась бледная тень со сверкнувшими  клыками.
Грант почти рефлекторно  выстрелил. Зверь  сбил его с  ног  и, отбиваясь изо
всех  сил, доктор покатился  по полу. Фонарь  отлетел в сторону. Но животное
больше не двигалось, а Грант, увидев, кто на него напал, просто ошалел.
     Перед  ним  лежал  велоцираптор. Правда,  очень молодой, ему было всего
год,  не  больше.  Ростом он был от  силы сантиметров шестьдесят, примерно с
небольшую собаку. Животное тяжело дышало, из верхней челюсти торчала стрелка
шприц-пули. Доза явно была велика  для  животного с таким весом, и Грант  не
медля выдернул стрелку. Велоцираптор  чуть  приоткрыл слабо поблески- вавшие
глаза и посмотрел на него.
     У Гранта создалось полное впечатление, что перед ним разумное существо,
в нем была какая-то мягкость, так разительно контрастировавшая с агрессивной
злобой взрослых особей, которых Грант видел в вольере. Он погладил звереныша
по голове, пытаясь  его  успокоить, Грант разглядывал тело животного, слегка
дрожавшее под действием наркотика. И вдруг он понял, что перед ним самец!
     Юный самец... Ошибиться было невозможно.  Этот велоцираптор был  рожден
на свободе.
     Взволнованный своим открытием, Грант взлетел по лестнице назад к двери.
С фонарем в руке он обследовал ее  гладкую поверхность и такие  же  безликие
стены. Грант попытался нажать на дверь, до него не  сразу дошло,  что он  не
сможет выбраться, пока дети не сообразят открыть дверь снаружи. Но до Гранта
доносились их приглушенные голоса.

     - Доктор Грант! - закричала Лекси, стуча по двери.- Доктор Грант!
     - Не шуми,- успокоил ее Тим.- Он вернется.
     - А куда он делся?
     - Успокойся. Доктор Грант знает, что делает. Он скоро вернется.
     - Но он уже должен вернуться!
     Уперев руки  в боки, Лекси капризно топнула ногой.  И в то же мгновение
через водопад с ревом просунулась голова тиранозавра.
     Тим  в  ужасе смотрел на огромную  разинутую пасть. Лекси бросилась  на
пол. Голова чудовища покачалась и исчезла, но Тим  видел  ее тень на  завесе
водопада.
     Едва Тим  успел оттолкнуть  сестру  в  глубь  помещения,  как  снова  с
рычанием   появились  гигантские  челюсти,   между  которыми,  подергиваясь,
показывался толстый язык.
     Лекси, дрожа, прижалась к брату.
     - Я его ненавижу!
     Она  толкала Тима к задней стене, но помещение  было всего в  несколько
футов в глубину и к тому же забито техникой. Спрятаться было негде.
     Опять  из-за  водопада  вынырнула голова  чудовища,  но  движения  были
немного медленней. Челюстями  он уже  дотянулся до закутка. Тиранозавр сопел
и, принюхиваясь, раздувал ноздри. Но глаза его оставались за водной завесой.
. У Тима мелькнула мысль:
     - Он нас  не  видит, он знает, что мы  здесь, но  не может  нас увидеть
сквозь воду.
     Тиранозавр продолжал принюхиваться.
     - Что он делает? - прошептала Лекси.
     - Т-сс.
     Челюсти с тихим рычанием раздвинулись, и показался змееподобный толстый
язык. Он был иссиня-черный и слегка раздваивался на конце,  длиной не меньше
метра,  так  что ящер без  труда мог достать до задней стены. Язык  с легким
шорохом  ощупывал  фильтровальные  установки.  Перепуганные   Тим  и   Лекси
прижались спиной к трубам.
     Язык   медленно   двинулся   влево,  потом  вправо,  влажно  шлепая  по
металлическим агрегатам. Кончик языка тщательно  ощупывал трубы  и заслонки,
словно пробуя их на вкус.  Тим увидел, что  мышцы,  изгибавшие язык,  сокра-
щались,  и  он был похож на слоновий  хобот.  Язык  исследовал правую  часть
помещения и прикоснулся к ноге Девочки.
     - Ой! - вздрогнула Лекси.
     Язык замер. Он свернулся кольцом и затем,  словно змея, стал  ползти по
ее боку вверх.
     - Не шевелись! - прошептал Тим.
     ... Язык прополз по  лицу Лекси, затем по  плечу Тима  и обвился вокруг
его головы. Ощутив прикосновение скользкого языка к лицу,  Тим закрыл глаза.
Прикосновение было горячим и влажным. Слюна ящера воняла мочой.
     Обернувшись вокруг мальчика, ящер потянул его - пока очень медленно - к
разинутой пасти.
     - Тимми...
     Тим не  отзывался  -  черный  язык тиранозавра закрыл его  рот.  Он все
видел, но не мог произнести ни слова. Лекси вцепилась в его руку.
     - Бежим, Тимми!
     Язык тащил мальчика к фыркающей морде. Тяжелое, горячее дыхание обожгло
его ноги. Лекси пыталась удержать брата,  но против увлекавшей его мощи была
бессильна.  Тим выпустил ее руку и пытался  сбросить с головы ужасную петлю.
Но  безуспешно.  Он  вонзил каблуки в илистую землю,  однако его по-прежнему
влекло вперед.
     Лекси  обхватила  его  обеими руками за пояс  и, громко крича, силилась
удержать. Никакого  эффекта!  Из глаз Тима  посыпались  искры,  им  овладело
безразличие, он не сопротивлялся, а покорно отдался влекущей его силе.
     - Тим-ми!!
     И  вдруг  язык  ящера  обмяк.  Удушающая  петля ослабла. Потом и  вовсе
соскользнула. Все тело Тима было перепачкано отвратительной пенистой слюной,
он  увидел, что  язык бессильно сползает  на заляпанный  пол, жуткие челюсти
захлопнулись, прикусив язык.  Хлынула темная кровь, которая перемешивалась с
грязью. Ноздри ящера по-прежнему раздувались, он тяжело сопел.
     Лекси закричала:
     - Что случилось?
     А  затем медленно, очень медленно, как бывает во  сне, кошмарная голова
начала  отползать, оставляя в грязи  длинный след. И наконец  исчезла. Перед
детьми была лишь серебристая завеса водопада.


<ul><a name=59></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     - Отлично,-  вздохнул  сидевший на  контрольном  посту  Арнольд.-  Рекс
повержен.
     Он откинулся в кресле. Широко улыбаясь, Арнольд закурил сигарету и смял
пустую пачку.  Последний этап в  наведении порядка в  Парке пройден.  Теперь
надо только поехать и вернуть тиранозавра на место.
     - Сукин сын!  - выругался Малдун, глядя  на монитор.- Все-таки я в него
попал.- Он обернулся к Дженнаро.- Но его проняло только через час.
     Генри Ву нахмурился.
     - Но в таком положении он может захлебнуться...
     - Не захлебнется,- успокоил его Малдун.- В жизни не видел более живучую
зверюгу.
     - Думаю, надо поехать и вытащить его,- сказал Арнольд.
     -  Хорошо,- отозвался  Малдун,  но в  его  голосе  не  чувствовалось ни
малейшего энтузиазма.
     - Это очень ценное животное.
     - Знаю я какое  оно  ценное,-  проворчал Малдун.  Арнольд  повернулся к
Дженнаро:
     - Обратите внимание.  Парк почти  возвращен к нормальному состоянию.  И
что  бы  ни  предсказывали  Малкольмовские математические  модели, мы  вновь
целиком и полностью контролируем ситуацию.
     Дженнаро показал пальцем на экран над головой Арнольда и спросил:
     - А это что означает?
     Арнольд обернулся. Угол экрана был  выделен для показа общего состояния
системы. Обычно он был  пуст, но, к удивлению Арнольда, сейчас на нем мигала
желтая надпись: "Вспомогат. напряж. сниж.". Несколько мгновений он ничего не
мог уразуметь. Почему падает  напряжение вспомогательного источника питания?
Парк  должен  получать  питание  от  основного  источника,  а  вовсе  не  от
запасного! Арнольд  подумал: а  может, это  стандартная проверка генераторов
или уровня горючего в цистернах? Или зарядка аккумуляторов?
     - Генри,- Арнольд обратился к Ву.- Посмотрите-ка.
     - Зачем  вы  включили  запасной генератор?  - ответил тот  вопросом  на
вопрос.
     - Я ничего не включал.
     - Нет, похоже, вы это сделали.
     - Но я не мог!
     - Вызовите таблицу состояния основных систем,- предложил Ву.
     В этой таблице содержались сведения за последние несколько часов.
     Арнольд нажал на клавишу, и в  углу застрекотал принтер.  Ву  подошел к
нему.
     Арнольд  все еще смотрел  на  экран. Надпись мигала  уже  не желтым,  а
красным, и  текст изменился:  "Вспомогат. напряж. отсут.". Мелькающие  цифры
начали обратный отсчет от двадцати.
     - Черт побери, что же здесь творится? - вскричал Арнольд.

     Тим  осторожно  прокрался  по  илистой  тропинке  и вышел  на  открытое
пространство. Осмотревшись, он  увидел тиранозавра, который лежал в воде  на
боку.
     - Надеюсь, он сдох,-  проворчала Лекси. Тим  видел, что тиранозавр жив,
грудная   клетка  его   двигалась,   и  одна   из   передних  лап  судорожно
подергивалась, Но что-то с ним было не так. Тут Тим заметил  белый  цилиндр,
впившийся  в кожу ящера  в области затылка, рядом с опознавательным номером,
вытатуированным за ухом.
     - В него стреляли транквилизатором,- догадался Тим.
     - Так ему и надо, он чуть не сожрал  нас. Тим смотрел, как тяжело дышит
ящер. Неожиданно ему стало горько видеть огромное животное в таком плачевном
состоянии. Он не хотел, чтобы ящер умер.
     - Он не виноват.
     - Ну, конечно!  - возмутилась Лекси.-  Он чуть нас не слопал,  и  он не
виноват?!
     - Он хищник и действует, как ему предписано природой.
     - Если бы ты сидел сейчас в его брюхе, ты бы запел по-другому.
     Вдруг шум водопада изменился. Рев его стал смягчаться и затихать. Поток
воды сузился и превратился в капель... А затем и вовсе исчез.
     - Тимми, куда делся водопад? -  закричала Лекси. Только отдельные капли
срывались вниз, словно из неприкрытого водопроводного  крана.  Чаша водопада
успокоилась.  Брат  с сестрой изумленно  застыли в неглубокой,  заставленной
агрегатами пещерке почти над самым уровнем воды.
     - Но  водопады не должны останавливаться! - удивленно произнесла Лекси.
Тим тряхнул головой:
     - Это, наверное, электричество... Кто-то отключил ток.
     Насосы  и  клапаны за  их спиной  переставали работать  один за другим.
Лампочки меркли. Агрегаты  остановились.  Затем  раздался  щелчок магнитного
замка, и дверь, помеченная номером "04", медленно отворилась.
     Из-за двери показался сощурившийся от яркого света Грант.
     - Молодцы, ребята, вы все-таки открыли дверь!
     - Нет, мы тут ни при чем,- призналась Лекси.
     - Просто электричество отключилось,- объяснил Тим. -
     - Ну и Бог с ним! - махнул рукой Грант.- Пойдемте, я покажу вам,  что я
нашел.

     Арнольд замер, как вкопанный.
     Мониторы гасли один за другим, следом за ними отключилось  освещение, и
контрольный пост погрузился в темноту. Все  взбудораженно закричали. Наконец
Мал-дун открыл жалюзи, и в комнате посветлело. Ву скло- нился над принтером.
     - Взгляните сюда,- позвал он остальных.

Время Событие Состояние системы

5:12:44  Безопасность 1 Выкл Действует 5:12:45 Безопасность 2 Выкл Действует
5:12:46 Безопасность 3 Выкл Действует  5:12:51 Пуск Управление Выкл  5:13:48
Пуск Управление Выкл 5:13:55  Безопасность I Вкл Выкл 5:13:57 Безопасность 2
Вкл  Выкл  5:13:59 Безопасность 3 Вкл Выкл 5:14:08 Пуск Управление Пуск-зап.
питание  5:14:18 Монитор главн Вкл-зап. питание 5:14:19 Режим главн Вкл-зап.
питание 5:14:22 Управление главн Вкл-зап. питание 5:14:24  Лаборатория главн
Вкл-зап. питание  5:14:29  Телеком  ВВ  Вкл-зап. питание 5:14:32  Схема  общ
Вкл-зап. питание  5:14:37 Обзор Вкл-зап.  питание 5:14:44 Контроль состояния
Вкл-зап. питание  5:14:57  Внимание: статус ограждений[NB]  Вкл-зап. питание
9:11:37 Внимание: зап. топливо (20%) Вкл-зап. питание 9:33:19 Внимание: зап.
топливо (10%) Вкл-зап. питание 9:53:19 Внимание: зап. топливо (1 %) Вкл-зап.
питание 9:53:39 Внимание: зап. топливо (0 %) Выкл

     Ву пояснил:
     -  Вы  отключили  основной  генератор утром в  пять  тридцать,  а когда
пытались его запустить, то запустили вместо основного запасной.
     - Боже! - прошептал Арнольд.
     Оказывается, главный генератор до сих пор  отключен!  Когда  он пытался
включить  электроснабжение,  заработал  только запасной  генератор.  Арнольд
сначала подумал, что это невозможно. Но тут же понял, что только так и могло
быть.  Случилось  именно  то,  что  и   должно   было   произойти.   Система
электроснабжения была выстроена достаточно разумно. Сначала включился запас-
ной  генератор, и  с его помощью запускался в работу основной, поскольку для
его  запуска  требовался  значительный  расход  энергии.  В  соответствии  с
техническими требованиями и была задумана система управления.
     Но  Арнольду  никогда  раньше  не  приходилось  иметь дело  с  основным
генератором. Поэтому,  когда загорелся  свет и ожили  мониторы,  он даже  не
заподозрил, что главный генератор не запущен.
     Однако  он  так и  не заработал.  И все это время, пока они выслеживали
тиранозавра  и занимались  массой других  дел, энергоснабжение  Парка шло от
вспомогательного генератора.  Это было  не самым лучшим решением. Наконец-то
до Арнольда стало доходить, чем это может кончиться...
     -  А  что  здесь?  -  спросил  Малдун,  указав  на  какую-то  строку  в
распечатке.
     "5:14:57 Внимание: статус ограждений [NB]. Вкл. зап. питание [AV 09]".
     -  Это  означает,  что  компьютер  послал  предупреждение  на  мониторы
контрольного поста,- пояснил Арнольд.- Относительно защитных ограждений.
     - Вы видели это предупреждение? Арнольд покачал головой:
     - Нет. Наверное, я тогда  связывался с вами по рации. Короче,  я ничего
не видел.
     - А что означает "Внимание: статус ограждений"?
     - Пока  не знаю. Но мы питались от вспомогательного источника.  А он не
дает мощности,  какая  требуется  для  электрифицированной  ограды.  Поэтому
заграждения автоматически отключились.
     - Как? - ахнул Малдун.- Электрическая защита отключена?
     - Да.
     - Полностью? С пяти часов утра? То есть уже целых пять часов?
     - Да.
     - И у велоцирапторов тоже? Арнольд вздохнул:
     - Да.
     -  Боже мой!  - вскричал  Малдун.- Пять  часов... Да за  это  время они
выбрались на свободу!
     В  этот  момент   издалека  донесся  громкий  вопль.  Малдун  торопливо
заговорил. Обойдя всех присутствующих, он раздал им радиопередатчики.
     -  Мистер  Арнольд  должен  направиться  на  электростанцию и запустить
основной  генератор,-  приказал  Малдун.- Вы, доктор  Ву, оставайтесь здесь.
Кроме вас, никто не  управится с компьютерами.  Мистер Хэммонд,  вам следует
вернуться в гостиницу. Не спорьте со мной,  уходите немедленно. Закройте  за
собой ворота и ждите, пока я вас позову,  Я помогу пока Арнольду разобраться
с рапторами,- Малдун повернулся к Дженнаро: - Хотите рискнуть еще разок?
     - Не очень,- отозвался побледневший Дженнаро.
     - Ладно, тогда отправляйтесь с остальными в гостиницу.- Малдун осмотрел
собравшихся.- Это все. А теперь действуйте!
     Хэммонд закричал:
     - Что вы собираетесь сделать с моими животными?
     -  Вопрос сейчас  стоит иначе, мистер  Хэммонд,-  возразил Малдун.-  Бы
лучше спросите: что они собираются сделать с нами?!
     Он выскочил из  помещения и  заспешил  по  коридору  к своему кабинету.
Дженнаро выбежал вслед за ним.
     - Что, передумали? - рявкнул Малдун.
     - Вам же понадобится помощь! - ответил Дженнаро.
     - Верно.
     Малдун вошел в комнату, на двери которой было написано: "Наблюдатель за
животными". Он схватил серую трубку гранатомета и открыл шкаф над письменным
столом. На полке стояло шесть закрытых цилиндров и шесть пустых емкостей.
     -  С  этими  динозаврами  столько сложностей!  -  пожаловался  Малдун.-
Нервная система у них рассредоточена.  Их трудно  убить,  даже  если попасть
прямо  в мозг. Они очень надежно сделаны: толстые ребра защищают от выстрела
в  сердце, лапы  и круп повредить тоже  почти невозможно. Эти сволочи  очень
медленно истекают кровью и долго подыхают.
     Малдун  вскрыл  цилиндры  и  высыпал  их  содержимое  в  емкости. Затем
протянул Дженнаро широкий патронташ.
     - Наденьте его.
     Дженнаро перепоясался, и Малдун дал ему заряды.
     - Единственная наша надежда - это разорвать их на куски. К несчастью, у
нас всего шесть зарядов. А за оградой восемь рапторов. Пойдемте. И держитесь
поближе ко мне - у вас заряды.
     Малдун вышел  из комнаты  и  заспешил по галерее,  разглядывая дорожку,
которая  вела к  электростанции. Дженнаро,  запыхавшись, бежал  за ним.  Они
спустились на  первый этаж, и, едва вышли  через стеклянную дверь  на улицу,
Малдун застыл.
     Арнольд  стоял,  прижавшись  спиной  к  стене  электростанции.  К  нему
подбирались три велоцираптора. Он схватил палку и, громко крича, замахивался
на них. Рапторы, приближаясь к нему, перестроились. Один остался в центре, а
двое других стали обходить жертву  с  флангов.  Маневр  выполнялся  четко  и
скоординированно. Дженнаро содрогнулся.
     Стадное поведение...
     Малдун, замедлив шаг, приложил гранатомет к плечу и скомандовал:
     - Заряжай!
     Дженнаро засунул  гранату  в трубу гранатомета.  Зажужжал электрический
зуммер, но больше ничего не произошло.
     - Боже мой!  Да вы вставили ее задом наперед! Малдун наклонил  ствол, и
заряд  выпал  в  руки  Дженнаро. Тот  спешно  перезарядил  оружие.  Рапторы,
оскалившись,  окружили  Арнольда. Но  вдруг ящер, стоявший  слева, буквально
разлетелся на куски: верхнюю часть тела подбросило в воздух, кровь брызнула,
словно из  раздавленного  помидора, и испачкала стену.  Нижняя же часть тела
рухнула на землю, лапы били по воздуху, хвост извивался.
     - Это их слегка  отрезвит,- проворчал Малдун.  Арнольд влетел  в  дверь
электростанции.  Велоцирап-торы   обернулись  и  направились   к  Малдуну  и
Дженнаро. Приближаясь,  они показывали клыки. Откуда-то издалека, со стороны
гостиницы, раздались громкие крики.
     - Наверное, там несчастье,- испугался Дженнаро.
     - Заряжай! - ответил Малдун.
     Генри  Ву,  услышав взрыв,  посмотрел на дверь контрольного  поста.  Он
обогнул пульты и замер.  Ему хотелось  выйти,  но  он  понимал,  что  должен
оставаться на  месте. Если Арнольду удастся  возобновить подачу энергии хотя
бы на минуту,  то он. Ву,  сумеет  запустить основной генератор. Он услышал,
как кто-то закричал. Кажется, то был голос Малдуна.

     Малдун  ощутил боль в  лодыжке,  рухнул и  больно ударился  об асфальт.
Оглянувшись, он увидел Дженнаро:
     тот кинулся  наутек к лесу. Велоцирапторы, не обращая на него внимания,
устремились к Малдуну. Их разделяло не более двадцати метров. Малдун на бегу
заорал во  все горло. Он сам не знал,  куда мчится, но тем не менее понимал,
что ему отпущено не более десяти секунд...
     Десять секунд...
     А может, и того меньше...

     Элли  помогла  Хардингу  повернуть Малкольма  и ждала,  пока  ветеринар
наполнит шприц  и  введет  больному  морфий.  Малкольм  вздохнул и откинулся
назад. Он  слабел на  глазах. По местной  связи до  них доносились  какие-то
визгливые  крики  и  приглушенные  взрывы,  раздававшиеся  где-то  в  районе
гостиницы.
     В номер вошел Хэммонд и поинтересовался:
     - Ну, как он?
     - Пока держится,- ответил Хардин.- Временами заговаривается.
     - Ничего подобного,- возмутился Малкольм.- Я в здравом уме.- Все вместе
они прислушались к звукам, вылетавшим из динамика.
     - Похоже, там война началась,- добавил Малкольм.
     - Рапторы вырвались на свободу,- объяснил Хэммонд.
     - Как же им это удалось?
     -  Сбои  в системе... Арнольд  не  подозревал,  что  включилось  только
вспомогательное электроснабжение, а защитные ограждения отключены.
     - Неужели?
     - Помолчал бы, хитроумный выродок!
     - Насколько  помнится,-  сказал Малкольм,-  я предсказывал,  что защита
вырубится.
     Хэммонд рухнул в кресло и вздохнул.
     -  Черт побери! - Он покачал головой.--  От вашего  внимания, верно, не
ускользнуло, что  наша  идея была  вообще-то  предельно проста.  Я  с  моими
коллегами несколько лет назад понял, что  мы можем клонировать  ДНК вымерших
животных и вырастить их. Нам показалось, что это блистательная мысль, что-то
вроде  первого в  истории  человечества  путешествия  во  времени.  Мы,  так
сказать,  вознамерились  воскресить  динозавров.  Это  было  так волнующе  и
казалось настолько реальным, что мы решили  испытать судьбу.  Мы купили этот
остров и приступили к работе. Все оказалось проще простого.
     - Проще простого?! - вскричал Малкольм. Неизвестно откуда он взял силы,
но тем не  менее  поднялся  и сел на  постели.- Проще  простого?! Да вы  еще
тупее, чем я думал! А ведь я и так считал вас круглым дураком!
     - Доктор МалкольмЕ - вмешалась Элли, пытаясь уложить его на подушки.
     Но он только отмахнулся от нее и обернулся к динамику внутренней связи,
откуда доносились душераздирающие вопли.
     -  Что там  творится?  - гневно спросил  Малкольм-- Вот  вам реализация
вашей простой идеи! Предельно простой! Вы создали новые формы жизни, не имея
о  них ни  малейшего  представления.  Ваш  доктор  Ву  даже  не  знает,  как
называются созданные им существа! Его не волнуют такие мелочи, как названия.
Я  уж  не говорю о сути  явления. Вы очень  быстро сотворили множество новых
существ,  совершенно ничего  о  них  не ведая.  И при этом ожидаете, что они
будут вам подвластны.  Видимо,  из благодарности за то, что вы их вызвали на
свет Божий.  Вы напрочь забыли, что они живые, что у них есть свои жизненные
интересы  и они могут  не испытывать к вам  никакой  благодарности.  Еще раз
повторяю:  вы  забыли,   как  мало   вы  о  них   знаете,  забыли   о  своей
некомпетентности!  Но  бесшабашно  заявляете,  что все легко  и  просто... О
Боже...
     Он, закашлявшись, откинулся на подушки.
     -  Знаете,  в  чем  порок  так называемой  "научной мощи"?  - продолжал
Малкольм.-  Это  своего  рода  унаследованное  богатство. А  вам,  наверное,
известно,  какими тупицами  бывают  урожденные богачи. Это правило не  знает
исключений,
     - Что он  такое говорит?  - возмутился Хэммонд. Хардинг жестом  показал
ему, что больной бредит. Малкольм подмигнул ему.
     -  Я  поясню вам  свою  мысль,-  произнес он.- Тот,  кто  хочет достичь
могущества  -  в любой области!  -  должен постоянно  чем-то жертвовать.  Он
должен  учиться, долгие годы соблюдать  суровую дисциплину.  Это относится к
достижению любого могущества. Чтобы стать президентом компании, или получить
черный  пояс по каратэ,  или  сделаться гуру, то есть духовным наставником,-
для  всего  этого  требуются  значительные  усилия,  самоотверженность.  Вам
необходимо  от многого отказаться ради достижения цели.  Это должно быть для
вас  чем-то очень-очень важным. И когда вы наконец достигаете желанной цели,
вы  обретаете могущество, и его  уже у вас не отнять.  Оно становится частью
вашего  естества.   Это   в  буквальном   смысле   слова   результат   вашей
самодисциплины.
     Самое интересное  тут  вот что:  если вы, скажем,  овладели искусством"
убивать  голыми руками, вы  одновременно дозреете  и  до того, что не будете
растрачивать свое умение направо и налево. Могущество  такого рода имеет как
бы  встроенные механизмы безопасности.  Самодисциплина  приучает  человека к
тому, чтобы он не злоупотреблял обретенным мастерством.
     Но  мощь  науки подобна  богатству, полученному по наследству: здесь не
нужно никакой дисциплины. Вы прочли в книгах о  чужих свершениях  и  делаете
следующий шаг.  Это  можно  проделать и в юном возрасте.  И  быстро добиться
успеха.  Здесь  нет   сурового  ученичества,  длящегося  десятилетиями.   Не
существует  мастеров-предшественников: всех ученых, работавших раньше, можно
просто игнорировать. Нет  здесь и преклонения  перед природой. Правило одно:
быстро  разбогатеть, быстро создать себе имя. Хитрите,  врите,  подделывайте
результаты  -  это все не имеет никакого значения. Ни для вас самих,  ни для
ваших коллег. Никто вас не осудит. Все такие же  беспринципные. Все играют в
одну игру: получить как можно больше и сразу.
     А  поскольку  вы  стоите  на плечах  у  гигантов, вы в состоянии быстро
добиться результата. Не успев понять, что же вы на самом деле  совершили, вы
уже сообщаете о своем  свершении,  патентуете его и продаете. А у покупателя
еще меньше сдерживающих факторов,  чем у вас. Он просто покупает могущество,
как  любой другой  товар,  обеспечивающий ему  комфорт. Ему и  в го- лову не
приходит, что это требует обучения и самодисциплины.
     - Вы понимаете, о чем он говорит? - спросил Хэммонд.
     Элли кивнула.
     - А я не могу уловить смысл.
     -  Хорошо,  я  скажу совсем  просто,-  терпеливо  проговорил Малкольм.-
Каратист не убивает людей голыми руками. Он не позволяет себе в порыве гнева
убить  свою жену. Настоящий  же убийца  не признает  дисциплины, у  него нет
тормозов, и  он способен  продать  свою силу на субботней распродаже. Именно
такого рода  могущество дает нам наука. Вот  почему  вы решили,  что создать
Парк юрского периода проще простого.
     - Но это было действительно просто! - заартачился Хэммонд.
     - Тогда почему же все идет наперекосяк?

     Джон Арнольд, у которого  от напряжения кружилась голова, открыл  дверь
электростанции и вошел в темное помещение.'
     - О Господи, да тут совсем черно!
     Он должен был вообще-то раньше сообразить,  что  свет выключен. Арнольд
почувствовал сквозняк: в  здании было  два подземных этажа. Так, нужно найти
эстакаду... И надо быть поосторожней, чтобы не сломать себе шею.
     Эстакада...
     Он, как слепой, пробирался на ощупь, пока не понял, что это бесполезно.
Надо как-то осветить  помещение.  Арнольд вернулся назад  и  приоткрыл дверь
сантиметров на десять. Света  стало достаточно. Но как удержать ее  в  таком
положении? Арнольд решительно снял ботинок и всунул его в щель.
     Он разглядел  эстакаду  и пошел  по заржавленному  железу. Обутая  нога
топала  громко,  босая  ступала тихо.  Но  хотя  бы  не  приходится тыкаться
вслепую!.. Впереди  показалась лестница, которая вела  вниз,  к генераторам.
Еще десять метров...
     И вдруг стало темно.
     Свет померк.
     Арнольд посмотрел назад и увидел, что велоцираптор закрыл собой дверной
проем. Ящер наклонился и тщательно обнюхал ботинок.
     Генри  Ву  мерял шагами комнату. Он нетерпеливо пробежался пальцами  по
клавиатуре, потрогал мониторы. Ву все время  был  в движении. Ему  казалось,
что он сойдет с ума от нервного напряжения.
     Ву еще раз мысленно повторил,  что ему предстоит  сделать.  Действовать
надо быстро. Сначала включится экран. Тогда нужно нажать...
     - Ву! - раздалось, свистя, из рация. Ву схватил микрофон:
     - Я слушаю!
     - Ну как? Включилось наконец это проклятое электричество или нет? - Это
был Малдун. Его голос звучал как-то странно глухо.
     - Нет еще.- Ву улыбнулся, обрадовавшись, что Малдун жав.
     -  Я думаю, Арнольд  пошел для этого  в технический корпус.  А что было
потом, я не знаю.
     - Где вы сейчас? - спросил Ву.
     - Я заткнут.
     - Что-что?
     - Заткнут в  чертову трубу,- объяснил Малдун.- И  пользуюсь тут больщим
спросом.

     "Веселенькое занятие - торчать затычкой в трубе!" - думал Малдун.
     За гостиницей  лежал штабель дренажных труб,  и Малдун,  как какая-  то
жалкая тварь, втиснулся задом в первую попавшуюся трубу. Там было тесновато,
но зато его здесь не могли достать велоцирапторы.
     По крайней мере, после того,  как он  отстрелил лапу первому голубчику,
подошедшему  к  трубе.  Раненый  раптор, взвыв,  отскочил, и остальные стали
вести себя с тех пор гораздо почтительней. Малдун жалел только о том, что не
дождался, пока в трубе появится морда мерзкой твари, а спустил курок раньше.
     Но у него есть еще такая возможность, ведь вокруг трубы  рыщут еще  три
или четыре хищника.
     - Да, я  пользуюсь большим  спросом,- повторил Малдун в микрофон.  Б  у
спросил:
     - А у Арнольда есть рация?
     - По-моему, нет.
     - Ладно, вы пока сидите тихо и ждите.
     Малдун не успел разглядеть другого конца трубы:
     слишком быстро  он  в  нее  залез. Теперь  же он плотно  закрывал собой
трубу,  и  оставалось  только уповать  на  то,  что  с  другой  стороны  она
закупорена. Его не очень-то прельщала мысль, что  одна из этих скотин начнет
обгрызать его окорока.

     Арнольд, пятясь, отступал по помосту.
     Велоцираптор шел вслед за ним, отставая не больше,  чем на три метра, и
углублялся в темноту. Арнольд слышал клацанье смертоносных когтей по железу.
     Но  хищник двигался  медленно.  Арнольд  знал,  что ящер  хорошо видит,
однако решетчатый  настил помоста,  запах металла и смазки вынуждали раптора
вести себя осторожно.  В этой  осторожности Арнольд  видел свой единственный
шанс. Если ему удастся добраться до лестницы и спуститься вниз на этаж...
     Он был совершенно  уверен, что  велоцирапторы  не умеют  карабкаться по
лестницам. Во всяком случае, по узким и крутым лестницам.
     Арнольд глянул  через плечо. До  лестницы оставалось меньше метра.  Еще
пара шагов...
     Добрался! Схватившись  за поручни, Арнольд повернулся  спиной вперед  и
начал торопливо спускаться по  почти  вертикальному трапу. Наконец  его ноги
коснулись бетонного пола. Раптор, стоя на помосте метров на шесть выше него,
заворчал в бессильной злобе.
     "Не повезло тебе, приятель",- подумал Арнольд и повернулся.
     Он был уже совсем рядом от главного генератора. Еще несколько шагов - и
можно будет увидеть его даже при таком тусклом освещении...
     За спиной раздался глухой удар.
     Арнольд обернулся.
     Велоцираптор, пофыркивая, стоял на бетонном полу.
     Он спрыгнул сверху!
     Арнольд  торопливо огляделся в поисках  оружия,  но был  сбит с  ног  и
ударился  спиной  об пол.  Что-то  тяжелое  придавило  его  грудь,  так  что
невозможно стало дышать, и он  понял: ящер стоит на нем! И почувствовал, как
огромные  когти раздирают  его  тело. Смрадная пасть  приближалась.  Арнольд
открыл рот и закричал...
     Элли вслушивалась в доносившиеся звуки,  держа рацию обеими руками. Еще
двое костариканских рабочих добрались до гостиницы. Казалось, они знали, что
здесь  безопаснее. Но  за последние  несколько  минут никто  не объявился, и
снаружи стало тише.
     Малдун спросил по рации:
     - Сколько это должно занять времени?
     - Четыре-пять минут,- отозвался Ву.
     - Что слышно о Дженнаро? Дженнаро нажал кнопку:
     - Я здесь.
     - Где, черт побери, "здесь"? - взревел Малдун.
     - Я иду в технический корпус,- сообщил Дженнаро.- Пожелайте мне удачи.

     Дженнаро притаился  в  кустах и прислушался. Прямо перед  ним проходила
обсаженная кустами дорожка, которая вела к  гостевому центру. Дженнаро знал,
что  технический  корпус расположен восточнее. В ветвях чирикали птицы.  Над
землей стлался  легкий  туман.  Издалека,  справа от  Дженнаро, донесся  рев
велоцираптора.  Дженнаро  пересек дорожку и  углубился  в  заросли. - Любите
рисковать?
     - Не очень.
     Это  было  правдой.  Он не  любил  рисковать,  но  у  него созрел  план
действий. Или, по  крайней мере, хоть какое-то подобие. Если  он находится к
северу от основного комплекса зданий, значит, может проникнуть в технический
корпус  сзади. Все рапторы, очевидно, бродят среди Изданий к югу  от него. С
чего бы им лезть в джунгли? Дженнаро  старался двигаться как можно тише, но,
к  сожалению, все равно  производил довольно  много шума. Он  заставил  себя
умерить  шаг,  сердце  бешено  золотилось  в груди.  Листва перед  ним  была
настолько  густой,  что  он ничего  не  видел дальше  полутора-двух  метров.
Дженнаро уже начал думать, что он прошел мимо цели, когда справа за пальмами
показалась крыша.
     Он  направился  к  зданию,  обогнул  его,  нашел  дверь и,  открыв  ее,
проскользнул  внутрь.  Там   было   совсем  темно,  и  Дженнаро  обо  что-то
споткнулся. Мужской ботинок.
     Дженнаро  нахмурился.  Подпер  ботинком  дверь  так,   чтобы  она  была
распахнута настежь,  и прошел в здание. Перед собой он увидел помост и вдруг
понял,  что не знает, куда идти... А радиопередатчик  остался на улице! Черт
побери!
     Но  в здании где-то должна  быть  рация!  А если  нет, то нужно  просто
разыскать генератор  - и  все!  Дженнаро  знал,  как он  выглядит. Наверное,
генератор где-то в подвальном этаже. Дженнаро  нашел  лестницу, которая вела
вниз.
     Внизу  было темнее. Он пробирался  среди труб, почти не  видя их, держа
руки перед собой, чтобы не ушибиться головой.
     Внезапно  Дженнаро услышал  рычание  какого-то  зверя.  Дженнаро  очень
осторожно возобновил путь. Что-то  капнуло ему на  плечо и на руку. Жидкость
была теплой и напоминала воду. Дженнаро потрогал ее в темноте Дальцем.
     Липкая... Он понюхал...
     Кровь!
     Дженнаро  посмотрел  вверх.  На  трубе,  словно  на  насесте,  всего  в
нескольких  футах над  его  головой  сидел велоцираптор. Кровь стекала с его
когтей, С  какой-то  странной  отрешенностью  Дженнаро  подумал,  что  ящер,
наверное, ранен. А  потом бросился бежать, но раптор прыгнул ему  на спину и
толкнул лицом на цемент.
     Дженнаро был сильным мужчиной, он откинул хищника и покатился  по полу.
Обернувшись, он увидел, что раптор лежит на боку и тяжело дышит.
     Точно, он ранен! У него повреждена нога.
     Убить гадину...
     Дженнаро  вскочил и огляделся,  ища оружие.  Раптор  по-прежнему тяжело
дышал, лежа на полу. Дженнаро  суматошно  искал что-нибудь,  хоть какую-  то
замену оружию. Когда он опять повернулся к ящеру, тот исчез.
     Лишь его рычание эхом отдавалось в темноте.
     Дженнаро   обошел  помещение,  вытянув  перед   собой  руки,   и  вдруг
почувствовал острую боль в правой ладони.
     Зубы...
     Он укусил меня!
     Раптор мотнул головой, и Дональд Дженнаро, не ожидавший рывка, упал.

     Малкольм  лежал в постели весь в поту.  Услышав, что приемник затрещал,
он встрепенулся.
     - Ну как? - поинтересовался Малдун.- Есть что-нибудь?
     - Абсолютно ничего,- ответил Ву.
     - Черт побери! Молчание. Малкольм вздохнул:
     - Я жду не  дождусь,  когда  же он расскажет нам про  свой новый  план.
Наступила пауза.
     -   Я  хотел   бы,-  сказал  Малдун,-  собрать  всех  в   гостинице   и
перегруппироваться. Но не знаю, как мы туда доберемся.
     -  Перед центром для гостей стоит "джип",- сообразил Ву.- Если  я к вам
подъеду, вы сможете заскочить в него?
     - Возможно. Но вам придется покинуть контрольный пост.
     - Я все равно тут не у дел.
     - Видит  Бог,  это  так,- согласился  Малкольм.- Контрольный  пост  без
электричества - не контрольный пост.
     - Ладно,- решил Малдун,- попробуем. А то все выглядит довольно скверно.
     Лежа. в постели, Малкольм проворчал;
     - Скверно?! Да это самая настоящая катастрофа!
     - Рапторы собираются сопровождать нас,- заметил Ву.
     - Лучше отключить связь,- сказал Малкольм,- и приступить к делу.
     Радио,  щелкнув, отключилось.  Малкольм закрыл  глаза и  мерно задышал,
экономя силы.
     - Расслабьтесь,- попросила Элли,- и не расстраивайтесь.
     - Вы понимаете, о  чем мы на самом деле говорим? - начал Малкольм.- Все
эти попытки установить контроль... Мы говорим о мировоззрении,  существующем
на Западе более пятисот лет. Оно возникло в те времена, когда Флоренция была
главным городом мира. Основополагающая идея любой науки в том, что это новый
взгляд на  реальность,  что законы мироздания объективны  и  не  зависят  от
чьей-либо  веры  или  национальности.  Словом,   что  все  в  мире  устроено
рационально. Эта идея  была тогда  новой  и  возбуждала умы.  Она  открывала
перспективы  и  внушала  веру  в   будущее.  Старая  средневековая  система,
существовавшая многие столетия, была отброшена. Средневековый мир феодальной
политики,  религиозных  догм  и отвратительных суеверий рухнул под  натиском
науки. Но  на  самом  деле  это случилось  потому, что средневековая система
перестала  работать.  Она  уже не  работала  ни  в экономике,  ни в познании
Вселенной. Она не соответствовала миру, пришедшему на смену средне- вековью.


Малкольм закашлялся.
     -  Но  в наше  время,-  продолжал  он,-  наука  как  система  убеждений
насчитывает сотни лет своего  существования. И подобно  давней средневековой
системе.  наука перестала соответствовать окружающему  миру. Наука  достигла
вершины  своего   могущества,  и   стали   видны   границы  ее   применения.
Преимущественно благодаря  науке  миллиарды  людей  живут  в  тесном  мирке,
пронизанном множеством связей.  Но наука не  подскажет,  что  нужно делать в
этом мире  или как в нем жить.  Наука может объяснить, как построить ядерный
реактор но не подскажет, что строить его не следует.
     Наука  может  создать   пестициды,   но  не   говорит,  чтобы   ими  не
пользовались.  И  наш мир превращается  в  тотально загрязненный.  Загрязнен
воздух, загрязнены  вода и почва, и  все  это из-за бесконтрольного развития
науки! - Малкольм вздохнул.- Это ясно почти каждому.
     Наступила тишина. Малкольм лежал с закрытыми глазами и тяжело переводил
дух. Никто не произносил ни слова, и Элли показалось, что Малкольм заснул.
     Вдруг он резко приподнялся.
     -  В  то  же  время  исчезло   важнейшее  интеллектуальное   оправдание
существования науки. Еще  со  времен Ньютона и Декарта наука предлагала  нам
картину   полнейшего   контроля.   Она   претендовала  на   то,  что   будет
контролировать все  на свете,  поскольку  постигнет законы природы. Но  в XX
веке эта вера была безнадежно поколеблена.
     Сначала  Гейзенберговский принцип  неопределенности  установил  пределы
тому, что мы можем  узнать о субатомном  мире. Можно  сказать:  "Ну и ладно!
Никто из нас  не живет в  субатомном мире.  В обыденной жизни  это не  имеет
значения".  Затем  теорема  Геделя  наложила  ограничения  на  математику  -
формальный язык науки. Математики всегда считали, что их языку присуща некая
особая истинность, идущая от  законов логики. Теперь нам  известно, что  так
называемая "причинность" оказалась игрой по  произвольным правилам. Это  все
не такие узкие вопросы, как нам представлялось.
     А  теперь   теория   хаоса   подтверждает,   что   непредсказуемость  -
неотъемлемый компонент  нашей  повседневной  жизни.  Она  столь  же  обычное
явление, как, скажем, гроза, которую  мы так и не научились предсказывать. И
великая мечта науки, мечта, владевшая умами в течение нескольких сотен лет,-
я имею в виду мечту о тотальном контроле - в нашем веке благополучно захире-
ла. А вместе  с ней  умерло оправдание науки,  позволявшее  ей  поступать по
своему усмотрению. И  заставлявшее нас  жить по ее подсказке.  Наука  всегда
говорила,  что не  знает всего,  но  когда-нибудь непременно  узнает. Однако
теперь понятно, что это неправда. Это дурацкая похвальба. Подобная бредятина
так же доводит до беды, как  нелепая мысль, которая толкает ребенка прыгнуть
с высокой крыши: дескать, он сможет полететь, будто птица.
     - Ну, это уже крайности! - вмешался Хэммонд, качая головой.
     -  Мы  с  вами являемся  свидетелями  заката научной эры. Наука, как  и
другие устаревшие  системы,  сама себя разрушает. Чем больше она приобретает
могущества,  тем меньше становится способна с  ним управляться. Ведь  сейчас
все происходит очень стремительно. Пятьдесят лет назад все сходили с ума при
мысли  об атомной бомбе. Это было  символом мощи[ Ничего мощнее и вообразить
себе было  нельзя! Но всего  через  десять  лет  после создания  бомбы стала
проявляться  мощь  генетики.  А это  куда  серьезнее, чем  атомная  энергия.
Достижения ученых-генетиков используются где угодно и кем угодно:
     и садоводами-любителями,  и школьниками  в  лаборатории, диктаторами  и
террористами. Это должно заставить  каждого  задать вопрос: "А на  что будет
направлена мощь, которой я обладаю?" Но именно на этот вопрос наука ответить
не в состоянии.
     - Что же произойдет дальше? - спросила Элли.
     - Перемены,- пожал плечами Малкольм.
     - Какие перемены?
     - Большие перемены всегда подобны смерти,- откликнулся Малкольм.- Вы не
можете знать, что находится по ту сторону, пока сами там не окажетесь.
     Он закрыл глаза.
     - Бедняга,- покачав головой, прошептал Хэм-монд.
     Малкольм вздохнул:
     - Вы понимаете, насколько  маловероятно, что  вы  или кто-нибудь другой
выберется с этого острова живым?



<ul><a name=60></a><h2> * ШЕСТОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ * </h2></ul>


Восстановление системы может оказаться невозможным. Ян Малкольм



<ul><a name=61></a><h2>ВОЗВРАЩЕНИЕ</h2></ul>

     Электромотор  зажужжал,  и  электромобиль  помчался  вперед  по темному
туннелю. Грант  ехал,  касаясь одной ногой пола. В  туннеле  не было никаких
ориентиров, лишь изредка сверху в него входили вентиляционные шахты, но  они
были прикрыты от дождя навесами и  свет по  ним почти не поступал. Грант все
же заметил  множественные белые наслоения помета. Здесь явно побывало немало
животных.
     Лекси, сидевшая рядом с Грантом, направила луч фонаря назад, где  лежал
велоцираптор.
     - Почему он дышит с таким трудом?
     - Потому что я выстрелил в него транквилизатором.
     - Он умрет?
     - Надеюсь, что нет.
     - А зачем мы его взяли с собой?
     - Чтобы  доказать, когда  вернемся на базу, что динозавры действительно
размножаются,- объяснил Грант.
     - А откуда вы знаете, что они размножаются?
     - Потому что он молодой и потому что он мальчик.
     -  В  самом  деле?  -  удивилась  Лекси,  приглядываясь  к   зверенышу,
освещенному фонарем.
     - Да, а теперь  будь  любезна, посвети  вперед,- Грант  вытянул  руку и
показал Лекси на часы.- Сколько на них?
     - Десять... пятнадцать...
     - Спасибо.
     - Это значит,  нам только сорок пять минут, чтобы связаться  с судном,-
подсчитал Тим.
     - Мы,  наверное, приближаемся,- сказал Грант.- Я думаю, мы должны  быть
сейчас где-то у центра для гостей.
     Он не был  уверен,  но чувствовал,  что туннель постепенно  поднимается
вверх, выводя их к поверхности, и...
     - Ой! - вскрикнул Тим.
     Они с жуткой скоростью вылетели на дневной свет. Легкий туман, клубясь,
частично скрывал очертания здания, стоявшего  прямо перед ними. Грант  сразу
понял, что это центр для гостей. Они подъехали прямо к воротам гаража!
     -  Ура!  -  закричала Лекси.- Ура!  Мы вернулись?  Она  подпрыгивала на
сиденье,  пока  Грант  загонял  электромобиль в гараж.  Вдоль одной из  стен
стояли клетки для животных. Они  нашли клетку с миской воды и положили в нее
велоцираптора.  Потом стали  подниматься по лестнице на первый этаж  в  фойе
центра для гостей.
     - Подать мне сюда гамбургер! И жареной картошки! И шоколадный коктейль!
И никаких динозавров! Ура!
     Они подошли к фойе, открыли дверь и молча застыли на пороге.
     Стеклянные  двери  в  фойе  центра для  гостей  были  разбиты,  и серый
холодный  туман тянулся  через огромный  холл.  Вывеска  с  надписью  "Когда
динозавры правили землей", сорванная с одного крюка,  скрипела, раскачиваясь
от сквозняка.  Большой  робот-тиранозавр  валялся  на  полу,  задрав ноги  и
демонстрируя металлические потроха. Снаружи за стеклянными стенами виднелись
в тумане силуэты посаженных рядами пальм.
     Тим. и  Лекси  остановились  у металлического стола  охраны. Грант взял
передатчик охранника и включил все диапазоны.
     - Алло! Говорит Грант! Ответьте кто-нибудь! Алло! Говорит Грант!
     Лекси уставилась на  лежавший справа от нее труп охранника. Из-за стола
виднелись только его ноги.
     - Алло!  Говорит  Грант.  Алло!  Лекси  попыталась  обойти стол.  Грант
схватил ее за рукав.
     - Эй, прекрати!
     - Он мертвый? А что это на полу? Кровь?
     - Да.
     - А почему она не ярко-красная?
     - У тебя нездоровый интерес,- вмешался Тим.
     - У меня? Ничего подобного! Радиопередатчик ожил.
     - Боже мой! Грант! Это вы? И тут же раздался голос Элли:
     - Алан! Алан!
     - Да, это я.
     - Слава Богу! Вы в порядке?
     - Да, все нормально,
     А что  с детьми? Вы их видели? Дети со мной,- успокоил  ее  Грант.- Они
тоже в порядке.
     - Слава Богу..,
     Лекси  снова  попыталась  обойти  вокруг стола.  Грант придержал  ее за
локоть.
     - Отойди отсюда. Передатчик затрещал:
     - ...Где вы?
     - В фойе. В фойе главного корпуса. Раздался голос Ву:
     - Боже мой! Они здесь!
     - Алан, слушайте! - продолжала Элли.- Рапторы выбрались на свободу. Они
умеют открывать двери. Имейте в виду: они  могут оказаться в одном  здании с
вами.
     - Чудесно. А где вы?
     - Мы в гостинице.
     - А где остальные? Малдун и все прочие?
     - Мы потеряли несколько человек. Всех остальных собрали в гостиницу.
     - Телефон заработал?
     - Нет. Ничто не работает. Отключена энергосистема.
     - Как ее включить?
     - Мы пытаемся.
     -  Ее  совершенно необходимо включить как можно  скорее.  Через полчаса
рапторы окажутся на материке.
     Он начал рассказывать про судно, но Малдун его прервал:
     - Я боюсь, вы не все поняли, доктор Грант, у нас нет этого получаса.
     - Почему?
     - Нас осадили велоцирапторы. Два из них забрались на крышу.
     - Ну и что? Ведь здание защищено. Малдун кашлянул.
     -  Не совсем. Никто не подумал о том, что ящеры могут влезть на крышу,-
радио  затрещало.-  ...-ревья посажены  слишком  близко  к  ограде.  Рапторы
перебрались  через  решетку,  а затем проникли на крышу.  Конечно,  стальные
решетки   на  световых   куполах  электрифицированы,   но   электричество-то
отключено! Так что они сейчас прогрызают решетки.
     - Прогрызают решетки? -  удивился Грант. Он задумался, пытаясь себе это
представить.- И быстро?
     - Да. Их челюсти  развивают  давление  свыше ста мегапаскалей,- ответил
Малдун.-  Подобно гиенам,  они  могут  разгрызть стальной  прут и...-  радио
ненадолго замолкло.
     - Как быстро?  -  вновь задал тот же  вопрос  Грант.  Малдун, помедлив,
ответил:
     - Я  полагаю,  минут  через десять-пятнадцать они  разгрызут решетку  и
через  световые  фонари  ворвутся в  здание. А когда они... О, доктор Грант,
подождите минутку...
     Связь прервалась.

     Велоцирапторы  прогрызли первый прут на  световом  фонаре над  кроватью
Малкольма.  Один  из  рапторов  схватил конец прута  и  потянул его на себя.
Могучими задними  лапами ящер уперся в стеклянный колпак, стекло треснуло, и
обломки посыпались вниз на постель Малкольма. Элли собрала с  простыни самые
большие осколки.
     - Боже, до чего ж они безобразны! - глядя вверх" поморщился Малкольм.
     Через  разбитое  стекло до них донеслось рычанье и фырканье динозавров,
скрежет зубов,  грызущих металл. Прутья  решетки  местами заблестели  и явно
стали тоньше. Пенистая слюна падала на простыни и на пол около стола.
     - Они еще не могут  пролезть,- сказала Элли.-  По крайней мере, пока не
перегрызут второй прут. Ву сказал:
     - Если бы Гранту удалось как-нибудь пробраться в технический корпус...
     - Все к черту! -  Взорвался Малдун.  и, хромая - у него была повреждена
лодыжка - пошел по комнате.- Он не успеет туда добраться. Не успеет включить
электричество и не сможет остановить их.
     Малкольм закашлялся и тихо, почти шепотом сказал:
     - Нет.
     - Что он говорит? - не расслышал Малдун.
     - Нет,- повторил Малкольм.- Сможет.
     - Сможет?
     - Отвлечь...- Малкольм поморщился.
     - Как отвлечь?
     - Пойти... К решетке...
     - И что там делать?
     Малкольм обессиленно улыбнулся:
     - Просунуть... руки...
     - О Боже! - произнес Малдун, отворачиваясь.
     - Погодите' - вмещался Ву.- Он прав. Здесь  только два раптора. Значит,
по крайней мере, четыре снаружи. Мы должны выйти и отвлечь их.
     - И что тогда?
     - Тогда  Грант  сможет,  не рискуя, добраться до технического корпуса и
включить генератор.
     - А затем вернуться на контрольный пост и запустить систему?
     - Вот именно.
     - Нет! У нас совсем нет времени,- запротестовал .дун.
     - Но если мы сумеем выманить рапторов  отсюда  или хотя  бы заставим их
спуститься с крыши... это могло бы сработать. Стоит попробовать.
     - На живца,- подытожил Малдун.
     - Именно так.
     - Кто решится быть живцом? Я не гожусь. У меня повреждена лодыжка.
     - Я пойду,- сказал Ву.
     -   Нет,-   возразил  Малдун.-  Вы  единственный,   кто  разбирается  в
компьютерах. Вам надо будет объяснить Гранту, как запустить систему.
     - Тогда пойду я;- решил Хардинг.
     - Нет,- запротестовала Элли,- вы нужны Малкольму! Пойду я.
     - Черт,  да  я вас  не имел  в виду! Вы только представьте: рапторы  за
забором,  рапторы  на  крыше...  Но  Элли  уже  наклонилась   и  зашнуровала
кроссовки.
     - Только не говорите Гранту. Он будет нервничать.

     В фойе было тихо. Холодный  туман  плыл мимо них. Передатчик молчал уже
несколько минут. Тим спросил:
     - Почему они не говорят с нами?
     - Я хочу есть,- заявила Лекси.
     - Они обдумывают план действий,- объяснил Грант. Рация заработала.
     - Грант! Вы... ...кри Ву говорит. Вы на связи?
     - Да, я на связи.
     - Слушайте, с вашего места видны задворки центра для гостей?
     - Да.
     - Дорожка между пальмами ведет к техническому  корпусу. Там расположены
моторы и генераторы. Я полагаю, вы вчера видели это здание.
     - Да,-  ответил Грант, на мгновение смешавшись. Неужели он только вчера
видел это здание?
     -  Слушайте  внимательно,- продолжал Ву.- Мы надеемся, что  нам удастся
приманить всех  рапторов  к гостинице,  но  полной уверенности нет.  Так что
будьте поосторожней. Нам требуется пять минут.
     - Вас понял.
     - Детей можно оставить в кафетерии, там они должны быть в безопасности.
И возьмите с собой передатчик.
     - Хорошо.
     - Перед выходом выключите его,  чтобы  не шуметь  на  улице. И сообщите
мне, когда доберетесь до технического корпуса.
     - Выполняю.
     Грант выключил рацию. Лекси медленно отступила назад.
     - Мы пойдем в кафетерий? - спросила она.
     - Да,- кивнул Грант.
     Они пошли по фойе, где плавал туман.
     - Я хочу гамбургер,- напомнила Лекси.
     - Не думаю, что нам удастся его зажарить без электричества.
     - Тогда мороженое.
     - Тим, останься с ней и помоги ей.
     - Хорошо.
     - Мне надо ненадолго уйти.
     - Я знаю.
     Они подошли к кафетерию и открыли дверь. Внутри Грант увидел квадратные
обеденные  столы со  стульями.  За ними были  стальные двери. Ближе ко входу
располагались касса и стойки со сладостями.
     - Ну,  все, ребятки. Я  хочу.  чтобы  вы оставались  здесь, что  бы  ни
случилось. Понятно?
     - Оставьте нам рацию,- попросила Лекси.
     -  Не могу.  Она мне  нужна. Оставайтесь здесь.  Я  вернусь минут через
пять. Договорились?
     - Договорились.
     Грант  закрыл  за  собой  дверь. В кафетерии  стало совсем темно. Лекси
всплеснула руками и попросила:
     - Включи свет.
     - Не могу,-  ответил Тим,- нет электричества. Он надел очки для ночного
видения.
     - Тебе-то хорошо. А как я?
     - Держи меня за руку. Поищем еду.- Он повел ее вперед.
     В очках  Тим  увидел в  фосфоресцирующем зеленом свете столы и  стулья.
Справа светились  касса и  стойка со сладостями  и  жвачкой.  Он взял горсть
шоколадных батончиков.
     - Я тебе говорила: я хочу мороженого, а не какие-то шоколадки!
     - Бери пока. что дают.
     - Ну, Тим, мороженого!
     - Ладно, ладно.
     Тим засунул  батончики в карман  и повел  Лекси  в глубь помещения. Она
потянула его за руку.
     - Я ни фига не вижу!
     - А ты иди рядом и держи меня за руку - вот и все.
     - Тогда шагай помедленнее.
     За рядами столов  и  стульев виднелись две  железные двери с маленькими
круглыми  окошками.  Вероятно,  они ведут  в кухню... Тим  толкнул  одну  из
дверей. Она широко распахнулась.

     Элли Сэттлер вышла из  центральной двери гостиницы и почувствовала, как
ее ноги и лицо обволакивает холодный туман. Сердце ее колотилось, хотя она и
знала, что пока она за забором, ей ничто не угрожает. Прямо перед собой  она
разглядела сквозь туман толстые прутья ограды.
     Но  что делалось дальше, не было видно. На  расстоянии  двадцати метров
все тонуло  в  молочной  белизне.  Ни одного раптора.  Всюду стояла пугающая
тишина.
     -  Эй!  - попробовала крикнуть  в туман Элли.  В проеме двери  появился
Малдун.
     -  Боюсь,  это не поможет.  Вы  должны  шуметь!  Он  вышел  на улицу  с
металлическим прутом в руках
     Подойдя к ограде, ударил по ней, словно в обеденный
     гонг.
     - Все сюда! Обед готов!
     - Это смешно,- сказала Элли  и  тревожно посмотрела за ограду. Рапторов
не было видно.
     -  Они  не понимают  английского,-  улыбнулся  Малдун.- Но общую  идею,
думаю, они ухватят...
     Элли, продолжавшая нервничать, сочла его юмор неуместным. Она взглянула
в сторону скрытого  туманом  центра для гостей. Малдун продолжал колотить по
ограде, где на пределе видимости она  увидела  размытую, словно  призрачную,
желтоватую фигуру животного. Раптор...
     - Первый  клиент,- заметил Малдун. Раптор растаял, словно бледная тень.
Потом  опять  показался,  но  не  приближался   к  ним.  Казалось,  ящер  не
интересовался шумом,  доносившимся от  гостиницы. Элли  начала беспокоиться.
Если ей не удастся привлечь рапторов к гостинице. Грант попадет в беду.
     - Вы слишком шумите,- сказала она Малдуну.
     - Чтоб мне провалиться!
     - Да, вы слишком шумите.
     - Я знаю этих зверюг...
     - Вы пьяны. Я сама ими займусь.
     - И как вы это сделаете?
     Она, не отвечая, подошла к воротам.
     - Говорят, рапторы сообразительны.
     - Да. По меньшей мере, как шимпанзе.
     - У них хороший слух?
     - Превосходный.
     -  Может, им  знаком  этот  звук?  -  сказала  Элли  и  открыла ворота.
Металлические петли, ржавые от  постоянных туманов,  громко  заскрипели. Она
снова закрыла и открыла скрипучие ворота.
     Н оставила их открытыми.
     - Я бы, на вашем месте, не стал так поступать,- сказал Малдун.- Но если
вам очень этого хочется, то подождите хотя бы пока я принесу гранатомет.
     - Гранатомет?
     Однако Малдун тут же вздохнул:
     - Но заряды все у Дженнаро.
     - Тогда стойте на стреме.- С этими словами Элли вышла за ворота. Сердце
у нее билось так сильно, что она  ног под собой не чуяла.  Сэттлер отошла от
ограды, которая ужасающе быстро таяла в тумане за ее спиной, и вскоре совсем
исчезла.
     Как она и  ожидала,  Малдун в пьяном возбуждении  принялся звать ее. Он
ревел:
     - Черт побери, девочка! Не надо! Вернись!
     - Не зовите меня девочкой! - прокричала в ответ Элли.
     - Как хочу, так, черт побери, и зову! Она его не слушала. Элли медленно
повернулась,  вся напрягшись и внимательно  глядя по сторонам.  Она была, по
меньшей  мере,  в  двадцати метрах от  забора. С листвы,  словно  мельчайший
дождь, стекали струйки  тумана. Оставляя в стороне заросли, Элли двигалась в
мире  серых  теней.  Ноги и  плечи ее ныли  от напряжения. Глаза болели: так
пристально всматривалась в окружающие предметы.
     - Черт побери, вы меня слышите? - ревел Малдун.
     "Насколько сообразительны эти зверюги? - думала Элли.- Настолько, чтобы
отсечь  мне  путь  к  отступлению или  нет?  До ворот  совсем  недалеко,  не
больше..."
     Ящеры атаковали.
     Совершенно беззвучно.
     Первый ящер  выскочил  слева из кустов, росших под деревом, и  бросился
вперед.  Элли пустилась  бежать. Второй  атаковал  с  другой  стороны,  явно
пытаясь перехватить ее на бегу. Он взвился в воздух, выставив грозные когти.
Она рванулась вперед со спринтерской скоростью, и хищник, не дотянувшись до-
нее, плюхнулся в грязь. Элли мчалась изо всех сил, не оглядываясь. Ей уже не
хватало воздуха, когда сквозь дымку стали видны прутья ограды. Малдун широко
раскрыл ворота,  и, крича, протягивал к ней руки. Он схватил ее за руку, и с
такой силой  рванул  внутрь  двора, что  она потеряла  равновесие  и  упала.
Оглянувшись,  Элли увидела, как три раптора, рыча,  один за другим ударились
об решетку.
     - Хорошая работа! - закричал Малдун  и стал, дразня рапторов, рычать на
них, чем привел хищников в бешенство. Они бросились на решетку, а один  чуть
не перепрыгнул через ограду.
     - Ого, чуть не перемахнул! Эти ублюдки, оказывается, умеют прыгать!
     Элли  встала  на  ноги, разглядывая царапины и  ссадины,  по ноге текла
кровь. Но в голове застряла  только одна мысль: "Три раптора  здесь, еще два
на крыше. Значит, одного не хватает? Значит, он бродит где-то здесь..."
     - Идите сюда, помогите мне,- позвал Элли Малдун.- Будем поддерживать их
интерес.

     Грант вышел из  центра для гостей и быстро зашагал вперед,  в туман. Он
нашел между  пальмами дорожку,  которая  вела на  север.  Впереди из  тумана
показался прямоугольник технического корпуса.
     С этой стороны Грант не нашел  дверей и  свернул за угол. Позади здания
он обнаружил за рядом кустов бетонную погрузочную  платформу. Взобравшись на
нее,  Грант наткнулся  на заржавевшую  металлическую  дверь.  Она  оказалась
заперта.  Грант спрыгнул на землю и  продолжил  обход здания. Впереди справа
показалась  обычная дверь.  Она была подперта мужским ботинком. Грант  вошел
внутрь  и погрузился  в  темноту. Он  прислушался  -  тишина.  Грант  достал
передатчик и вышел на связь.
     - Говорит Грант. Я внутри.

     Ву взглянул на  стеклянный потолок. Два раптора  все еще  прорывались в
комнату Малкольма, но их заметно отвлекал шум внизу. Он подошел к окну.  Три
велоцираптора продолжали атаковать  ограждение. Элли  подбегала  к решетке и
отбегала  назад,  держась  па  безопасном расстоянии  от  нее.  Но  рапторы,
казалось,  больше  не старались  всерьез схватить ее. Похоже  было, что  они
играют. Рапторы  отскакивали от ограды, рыча и фыркая,  припадали  к  земле,
возвращались и снова набрасывались на решетку. Их  поведение походило скорее
на демонстрацию, чем на настоящую атаку.
     - Работают на публику,- заметил Малдун.- Как птицы.
     Ву кивнул:
     - Они умны.  Понимают, что не  могут достать ее и  не делают  серьезных
попыток.
     - ...нутри.
     Ву схватил передатчик:
     - Доктор Грант! Повторите!
     - Я внутри.
     - Доктор Грант! Вы в техническом корпусе?
     - Да,- отозвался Грант и добавил.- Может, вы будете называть меня Алан?
     - Хорошо, Алан. Если вы стоите сразу за восточной дверью,  то вы должны
видеть  разные  трубы,-  Ву  закрыл  глаза,  пытаясь  представить  себе, что
находится  перед Грантом.- Прямо  перед  вами в  центре здания, вниз  уходит
большая шахта,  она  спускается  под  землю  на  два  этажа.  Слева  от  вас
металлическая эстакада, обнесенная перилами.
     - Вижу ее.
     - Идите вдоль эстакады.
     -  Уже  иду,-  из  динамика  донесся   приглушенный   отзвук  шагов  по
металлическому полу.
     - Пройдите метров семь - девять - и вы увидит:
     справа другую эстакаду.
     - Вижу.
     - Идите по ней.
     - Хорошо.
     - Вы дойдете до лестницы, она будет слева от вас. Она ведет в шахту.
     - Вижу.
     - Спускайтесь по ней.
     Длинная пауза, Ву провел ладонью по взмокшим волосам. Малдун напряженно
нахмурился.
     - Так, я спустился,- сказал Грант.
     - Замечательно,- ответил Ву.- Теперь прямо перед  вами должны  быть две
больших желтых цистерны с надписью "'Беречь от огня".
     - Здесь написано "Огнеопасно". И еще что-то ниже по-испански.
     - Это то,  что  надо. Топливные  цистерны для генератора. Одна  из  них
опустошена, и нужно переключить  на другую. Посмотрите: наверху  из  цистерн
выходят белые трубы.
     - Десятисантиметровые из поливинилхлорида?
     - Да.
     - Следуйте по ходу трубы.
     - Хорошо, иду вдоль... Ой!
     - Что случилось?
     - Ничего. Ударился головой. Пауза.
     - Как вы себя чувствуете?
     - Прекрасно. Только... ударился головой. Как глупо!
     - Идите вдоль трубы.
     - Ладно,  ладно,- в  голосе  Гранта слышалось раздражение.- Есть. Труба
уходит  в  большой алюминиевый ящик с вентиляционными отверстиями  на боках.
Написано "Хонда". Это похоже на генератор.
     -  Это и есть генератор. Если вы обойдете его, то увидите пульт с двумя
кнопками.
     - Да, вижу. Желтая и красная.
     - Верно,- подтвердил Ву.- Нажмите на желтую и, не отпуская ее. надавите
на красную. - Сейчас. Снова пауза. Она длилась примерно минуту.
     - Алан?
     - Не работает,- отозвался Грант.
     - А вы держали желтую кнопку, когда нажимали на красную? - спросил Ву.
     - Ну, конечно! - с досадой воскликнул Грант.- Я в точности выполнил все
ваши указания.  Сначала там загудело, потом послышались частые щелчки: щелк,
щелк, щелк - и... все.
     - Попробуй еще раз.
     - Уже пробовал. Не работает.
     - Хорошо,  подождите минутку,- Ву  нахмурился.- Похоже,  что  генератор
начинал запускаться, но по какой-то причине останавливался. Алан?
     - Слушаю!
     - Пройдите к задней стороне генератора, куда входит труба.
     -  Так,- после паузы  Грант продолжил.-  Труба входит в черный цилиндр.
По-моему, это топливный насос.
     - Верно. Это именно топливный насос. Найдите маленький клапан наверху.
     - Клапан?
     -  Да,  он должен  торчать  наверху помпы,  на  клапане  есть небольшой
металлический рычажок, его нужно повернуть.
     - Ага, нашел. Только он не сверху, а сбоку.
     - Ладно. Откройте его.
     - Из него выходит воздух.
     - Хорошо. Подождите, пока...
     - Теперь пошла жидкость. Пахнет вроде бы бензином.
     - Прекрасно. Закройте клапан... Теперь снова нажмите на кнопки.
     Чуть погодя Ву услышал негромкое чиханье и треск запускающегося мотора,
а затем ровное пыхтенье стабильно работающего агрегата.
     - Пошло! - крикнул Грант.
     - Хорошая работа, Алан! Хорошая работа.
     - Дальше что? - вялым, бесцветным голосом отозвался Грант.-  Здесь даже
свет не зажегся.
     -  Возвращайтесь обратно  на контрольный  пост, и  я объясню  вам,  как
вручную включить все системы.
     - Теперь мне этим предстоит заняться?
     - Да.
     - Хорошо. Я вас вызову, когда доберусь туда. Рация: зашипела и умолкла.
     - Алан? Никакого ответа...

     Тим прошел через дверь  в задней  стене кафетерия и вышел на  кухню.  В
центре  стоял  огромный  стол из нержавеющей  стали,  слева  большая плита с
несколькими горелками, а за всем этим - огромные холодильники. Чтобы достать
какой-нибудь  продукт,  в  них  нужно было зайти. Тим  в поисках  мороженого
принялся открывать холодильники. Как только он открыл первый холодильник, во
влажном воздухе появилась дымка.
     - Почему плита включена? - спросила Лекси, отпустив его руку.
     - Она не включена.
     - А вон видишь маленькие голубые огоньки?
     - Это запальники? - (дома у них была электрическая плита).
     -  Неважно,- ответил Тим,  открывая следующий холодильник.- Это значит,
что я смогу тебе что-нибудь приготовить.
     В следующем холодильнике обнаружилась разнообразная еда: пакеты молока,
кучи овощей, рыба и груда отбивных на косточке. Не было только мороженого.
     - Ты все еще хочешь мороженого?
     - Я же тебе говорила!
     Следующий   холодильник  был   гигантским.   На   двери,  сделанной  из
нержавеющей стали торчала широкая горизонтальная ручка. Тим потянул за ручку
и, открыв  дверь,  увидел морозильник размером  с целую комнату. В нем  было
очень холодно.
     - Тимми...
     - Ты можешь чуть-чуть  подождать? - раздраженно прервал ее  мальчик.- Я
тебе же ищу мороженое!
     - Тимми!.. Там что-то есть...
     Лекси шептала так тихо, что сначала до Тима не дошел смысл ее последних
слов. Но  затем он выскочил  из  морозильника,  глядя, как  дверь  окутывает
облачко зеленого дыма. Лекси стояла возле металлического рабочего стола. Она
смотрела в сторону двери, которая вела в кухню.
     Тим  услышал  тихое  шипенье, словно ползла  очень  большая  змея. Звук
становился  то чуть громче, то  совсем стихал. Он был еле слышен, это вполне
мог задувать ветер, но почему-то Тим ни на секунду  не  усомнился, что ветер
тут ни причем.
     Лекси зашептала:
     - Тимми! Я боюсь...
     Он  подкрался к двери и выглянул  за нее. В темноте кафетерия виднелись
правильные ряды зеленых столов. И среди них, словно призрак, плавно двигался
велоцираптор. Не считая шипящего дыхания, он не издавал ни звука.

     В  темном помещении электростанции  Грант шел вдоль труб, направляясь к
лестнице. Найти дорогу во мраке было трудно, к тому же ему казалось, что шум
генератора  мешает  ориентироваться. Грант  добрался до лестницы и тут вдруг
понял, что кроме шума генератора он слышит и какие-то другие звуки.
     Грант замер, прислушиваясь.
     Он услышал чей-то крик.
     Похоже было на голос Дженнаро...
     - Где вы? - закричал Грант.
     -  Наверху,-  ответил Дженнаро.- В грузовике.  Грант  не видел никакого
грузовика.  Он скосил  глаза и  заметил  зеленоватые  расплывчатые  силуэты,
движущиеся в темноте. Затем увидел грузовик и повернулся к нему,

     Тишина казалась Тиму леденящей.
     Велоцираптор был метров двух ростом, с мощной фигурой. Правда,  могучие
лапы  и хвост  были скрыты столами.  Мальчик  видел только мускулистый торс.
Передние лапы со свисающими когтями ящер держал плотно прижатыми к туловищу.
Тим  разглядел  даже  переливающийся  крапчатый  узор  на  спине  динозавра.
Велоцираптор  держался  настороженно.  Продвигаясь  вперед,  он  озирался  и
подергивал  головой,   словно  птица.  Голова,  кроме   того,   покачивалась
вверх-вниз, длинный прямой хвост тоже раскачивался, что усиливало сходство с
птицей.
     Гигантская молчаливая хищная птица...
     В  кафетерии было темно, но раптор, наверное, видел неплохо.  Время  от
времени он нагибался и засовывал голову  под столы,  при этом он шел вперед,
не отклоняясь.  Тим  услышал,  что  ящер  принюхивается. Затем хищник  резко
поднял голову и настороженно, по-птичьи, огляделся.
     Тим наблюдал за ним, пока не убедился, что ящер направляется к кухне.
     Может, он шел на запах? Во всех книгах  было написано, что у динозавров
слабое обоняние, но у  этого было, похоже,  великолепное. Впрочем, что такое
книги, когда перед тобой живой ящер?!
     А ящер приближался.
     Тим нырнул назад в кухню.
     - Есть там кто-нибудь? - спросила Лекси. Тим не ответил. Он  толкнул ее
под стол в углу, за
     большим пустым мусорным баком. Нагнувшись к сестре,
     Тим свирепо прошептал:
     - Сиди здесь!
     И тут же побежал к холодильнику.
     Он схватил кучу холодных отбивных и помчался к двери. Аккуратно положил
первую отбивную на пол, отошел на несколько шагов и положил вторую.
     В очки 'для  ночного  видения  Тим заметил, что Лекси  тайком выглянула
из-за бака. Он жестом приказал ей спрятаться. Затем положил третью отбивную.
И уже уходя в глубь кухни, бросил на пол четвертую.
     Шипенье  стало  громче,  когтистая  лапа зацепила  дверь, и  показалась
огромная голова ящера.
     Велоцираптор замер на пороге.
     Тим стоял,  пригнувшись в глубине кухни, у дальнего конца  разделочного
стола. У  него не было времени спрятаться, голова  и  плечи мальчика торчали
над поверхностью прямо на виду у хищника.
     Тим  медленно   наклонился,   укрываясь  под   столом...  Велоцираптор,
озираясь, дернул головой и уставился прямо на мальчика.
     Тим застыл. Он оставался на виду, однако подумал:
     "Не двигаться!"
     Велоцираптор неподвижно стоял в дверях,
     Он принюхивался.
     Здесь темнее,- понял Тим.- Он видит хуже и будет осторожнее.
     Теперь  мальчик  чувствовал затхлый запах  огромной  рептилии, и  через
ночные очки видел, как ящер беззвучно зевнул, закинув назад голову и обнажив
ряды острых, словно  бритва,  зубов.  Велоцираптор  опять посмотрел  вперед,
подергивая  головой вправо и  влево. Огромные глаза  двигались  в  костистых
глазницах.
     Тим  отчетливо  слышал  стук своего  сердца. Почему-то  оказалось,  что
стоять лицом к лицу с такой зверюгой в кухне еще хуже, чем в лесу. Громадные
размеры  хищника, его быстрые  движения,  отвратительный  запах,  ши-  пящее
дыхание...
     Вблизи раптор  оказался  страшнее  тиранозавра.  Тиранозавр  огромен  и
могуч, но не очень-то умен. Велоцираптор размером с человека, он очень быстр
и  сообразителен. Тим  боялся его  внимательных глаз  не меньше, чем  острых
зубов.
     Велоцираптор принюхался и шагнул вперед, двигаясь прямо  по направлению
к Лекси. Он, наверное, учуял ее! Сердце Тима застучало еще громче.
     Велоцираптор остановился и медленно нагнулся.
     Он нашел отбивную.
     Тим хотел было наклониться пониже, чтобы посмотреть из-под стола, но не
решился шевельнуться. Он  замер, полуприсев,  и  напряженно прислушивался  к
хрусту. Динозавр жевал отбивную вместе с костью.
     Раптор  поднял узкую  голову  и  огляделся.  Принюхался. Увидел  вторую
отбивную и стремительно двинулся вперед. Нагнулся...
     Тишина.
     Раптор не стал ее есть.
     Голова  хищника  поднялась. Тима буквально  сжигало  желание  броситься
ничком на пол, но он сдержался.
     Почему  он  не сожрал  вторую  отбивную? Дюжина  ответов промелькнула в
мозгу у  Тима:  ему  не правится вкус говядины,  она  слишком  холодная,  он
предпочитает живую пищу,  он почуял ловушку, он учуял Лекси, учуял  Тима, он
увидел Тима...
     Теперь Велоцираптор двигался очень быстро.  Он нашел  третью  отбивную,
склонил голову,  выпрямился и пошел дальше. Динозавр  был совсем недалеко от
него. Тим видел,  как сокращаются небольшие  мышцы на его боках.  Он заметил
запекшуюся кровь на когтях передних  лап, тонкий узор  из полосок  на шкуре,
наложенный на узор из пятен, и складки на шее под нижней челюстью.
     Велоцираптор принюхался. Он  резко повернул голову и посмотрел прямо на
Тима. Мальчик едва не задохнулся от ужаса. Тело его окаменело от напряжения.
Он  наблюдал,  как ящер  двигает глазами, исследуя  помещение.  Затем раптор
опять принюхался.
     "Засек  меня!"  -  подумал Тим. Но  голова резко повернулась вперед,  и
хищник пошел  к пятой отбивной. Тим мысленно умолял: "Лекси, пожалуйста,  не
шевелись, пожалуйста, не шевелись, ни в коем случае, пожалуйста..."
     Велоцираптор  понюхал  отбивную и  двинулся дальше.  Он оказался  возле
открытой двери холодильника.  Тим  видел  волны  тумана,  выкатывавшиеся  из
двери,  они  окутывали  ноги  ящера. Огромная  когтистая  лапа  поднялась  и
беззвучно опустилась на место. Динозавр колебался.
     "Слишком холодно,-  понял Тим.- Он не войдет, тут  слишком  холодно, не
войдет, слишком холодно, не войдет.,."
     Динозавр вишел.
     Сперва скрылась голова, потом туловище, потом жесткий хвост.
     Тим метнулся  к  стальной двери  надавил  на нее  всем  телом,  пытаясь
захлопнуть  ее.  Но  дверь  защемила   кончик  хвоста   и  не   закрывалась!
Велоцираптор дико взревел.  Мальчик  нечаянно отступил на шаг назад  - хвост
исчез! Тим захлопнул дверь и услышал, как щелкнул замок. Закрыто!
     Он закричал:
     - Лекси, Лекси!
     Раптор с грохотом бился об дверь.  Слышались тяжелые удары  по стальной
обшивке. Тим знал, что внутри есть плоская ручка, и если ящер по ней ударит,
дверь раскроется. Они должны запереть дверь.
     - Лекси!
     Она была уже рядом.
     - Что тебе?
     Тим надавливал на горизонтально расположенную дверную  ручку, удерживая
ее в запертом положении.
     - Здесь должна быть чека! Такой тонкий гвоздик! Дай мне его!
     Велоцираптор  рычал,  как лев, толстая сталь  заглушала звук. Ящер всем
телом бросался на дверь.
     -  Я ничего  не  вижу!  - пропищала  Лекси. Чека  оказалась  за дверной
ручкой, она висела на короткой металлической цепочке.
     - Да вот же она!
     - Все равно  не вижу! - пронзительно заверещала Лекси, и Тим сообразил,
что у нее нет ночных очков.
     - Найди на ощупь!
     Ее маленькая ручка потянулась вперед и  задела  за его  руки, нащупывая
чеку. Сестра прижималась  к нему, и Тим понимал, что она безумно перепугана.
Лекси прерывисто дышала, пытаясь найти чеку.
     Велоцираптор  снова  ударил  в  дверь,  и  она  открылась!   Боже,  она
открылась!..  Но  хищник не  ожидал такого  результата и отступил назад  для
новой попытки. Тим успел снова захлопнуть дверь. Лекси  попятилась,  шаря  в
темноте.
     - Нашла! -  закричала девочка, сжимая  в  руке чеку. Она  вставила ее в
отверстие в ручке, но чека выпала.
     - Сверху! Вставь ее сверху!
     Девочка опять  взяла чеку,  подняла ее на цепочке и,  перекинув цепочку
через ручку, вставила чеку в отверстие.
     Заперто.
     Велоцираптор  взревел. Он с такой  силой стал биться о дверь, что  дети
отскочили. С каждым ударом мощные дверные петли скрипели, но не поддавались.
Тим решил, что ящер не сможет открыть дверь холодильника.
     Раптор в ловушке.
     Тим еще раз посмотрел на дверь и сказал:
     - Пойдем.
     Он взял сестру за руку и повел к выходу.

     - Вы должны были их заметить,- настаивал Джен-наро, когда Грант выводил
его из  технического корпуса.- Их было дюжины две, этих  компи. Мне пришлось
забраться в кабину  грузовика, чтобы от них  укрыться. А они собрались перед
лобовым стеклом,  расселись,  как  канюки. /Род птиц семейства ястребиных/ А
при вашем появлении удрали.
     -  Это стервятники,- объяснил Грант,-  они  не  нападают  на  тех,  кто
движется  или  выглядит  достаточно  сильным. Они  предпочитают  мертвых или
полумертвых.
     Во всяком случае, тех, кто не шевелится.
     Они поднимались по лестнице, направляясь к выходу.
     - А что случилось с напавшим на вас раптором? - спросил Грант.
     - Не знаю.
     - Он выбрался отсюда?
     - Я не видел. Мне удалось удрать от него... наверное, потому что он был
ранен. Думаю, Малдун ранил его в ногу, и ящер истекал кровью.  А  потом... Я
не знаю. Может, он убрался отсюда, а может, и сдох. Я его не видел.
     - Или он до сих пор еще здесь,- заключил Грант.

     Ву смотрел из окна гостиницы на  велоцирапторов за оградой. Они все еще
резвились, изображая охоту на Элли. Это продолжалось уже довольно  долго,  и
Ву  показалось,  что игра слишком  затянулась. Похоже  было, что они так  же
старались привлечь внимание Элли, как и она их.
     Поведение динозавров никогда не интересовало Ву. И обоснованно  -  ведь
поведение  является вторичным  по  отношению  к  ДНК. Примерно  как упаковка
белковой   молекулы.   Поведение   невозможно   предсказать,    его   нельзя
контролировать,  кроме разве что  самых грубых  способов:  например, сделать
животное зависящим от пищевых компонентов, лишив его определенных ферментов.
Но  в целом  поведение животных казалось  Ву чем-то непостижимым, ибо он  не
мог,  посмотрев  на  последовательность  оснований  в  ДНК,  предсказать  их
поведение. Это было невозможно.
     Работа  Ву  с ДНК была чисто эмпирической.  Это  была  -как  бы отладка
механизма "методом  тыка". Таким же образом современный мастер чинит  старые
дедовские  часы. Перед  Ву  был  объект  из прошлого,  сделанный  из древних
материалов  по древним  канонам. Неизвестно почему он функционировал, к тому
же его не раз чинили и  усовершенствовали силы  эволюции на протяжении целых
геологических  эпох. Итак, подобно часовщику, который сперва усовершенствует
часы,  а потом  проверяет, стали ли  они  от этого лучше ходить,  Ву  вводил
изменения и смотрел, улучшалось ли от этого поведение  динозавров. Причем он
старался исправить  только  самые грубые  изъяны:  например,  когда животные
бились об  ограждения  или  чесались о  деревья,  сдирая собственную  шкуру.
Только такие формы поведения возвращали Ву к рабочему столу.
     Ограниченность возможностей его науки породила в нем странное отношение
к динозаврам в Парке. Ву не  был уверен, совершенно не был уверен в том, что
поведение  животных  исторически  достоверно. Этот  вопрос всегда  оставался
открытым, на него вообще не существовало ответа.
     И хотя Ву  никогда  не признавался  вслух, размножение динозавров стало
ярчайшим  подтверждением того, что он  хорошо  выполнил  свою  работу.  Факт
размножения  указывал  на  то,  что   в   основном  система  функционировала
правильно; это служило лучшим  доказательством того, что Ву правильно сложил
все фрагменты головоломки. Он заново  создал животных, живших  миллионы  лет
назад, и сделал это с  такой  точностью, что его создания оказались способны
самовоспроизводиться.
     Но  сейчас,  глядя в  окно,  Ву  был обеспокоен.  Рапторы слишком долго
занимались одним и тем  же. Они достаточно умны,  а чем  умнее животное, тем
скорее   ему  надоедают  однообразные  действия.  Умные   животные  способны
составлять планы, и...
     Хардинг вышел в коридор из комнаты Малкольма.
     - Где Элли?
     - Все еще во дворе.
     - Ей лучше бы уйти оттуда. Рапторы покинули стеклянную крышу.
     - Когда? - спросил Ву, подходя к двери.
     - Только что.
     Ву кинулся к выходу.
     - Элли! В дом! Быстрее! Она удивленно оглянулась.
     - В чем дело? У нас все под контролем...
     - Сейчас же!
     Элли покачала головой.
     - Я знаю, что я делаю.
     - Элли, черт побери, быстрее!
     Малдуну  не  понравилось,  что  Ву стоит в раскрытых  дверях, он только
хотел было об этом сказать, как увидел падающую сверху тень. Он сразу понял,
что произошло.  Ву  тяжело  упал  на  пороге, и  Малдун  услышал,  как  Элли
вскрикнула. Малдун подбежал к двери и, выглянув наружу" увидел, что Ву лежит
на спине. Его живот был  распорот огромными когтями  раптора, а  сам хищник,
подергивая  головой, выдирал  внутренности у  еще  живой  жертвы. Ву  поднял
слабеющие руки, пытаясь оттолкнуть страшную голову, пожиравшую его живьем. В
этот момент крик Элли прервался, и она пустилась бежать вдоль ограды. Малдун
захлопнул дверь, голова его кружилась от ужаса.
     - Все произошло так быстро! Хардинг спросил:
     - Он спрыгнул с крыши?
     Малдун кивнул. Он подошел к окну и, выглянув, увидел, что три раптора с
внешней стороны ограды убегают прочь. Но они не гнались за Элли.
     Они возвращались к центру для гостей.

     Грант подошел к углу технического корпуса и пристально посмотрел  вниз,
в  туман. Он слышал рычанье рапторов. Казалось,  что они приближаются. Затем
Грант увидел и самих хищников, но они пробежали мимо. Рапторы направлялись к
гостинице.
     Он оглянулся на Дженнаро.
     Дженнаро покачал головой: нет.
     Грант придвинулся к нему и пролепетал на ухо:
     - У нас не осталось выбора. Нам необходимо включить компьютер.
     И Грант ушел в туман.
     Секунду помедлив, Дженнаро направился за ним.

     Элли  не  утратила способности  соображать. Когда  рапторы спрыгнули  с
крыши во двор, она со всех ног пустилась бежать к дальней стороне гостиницы.
Там  расстояние между  оградой  и зданием было  метров четыре -  пять.  Элли
бежала, не  чувствуя  за  собой  погони. Слышно  было только  ее собственное
дыхание. Она повернула за угол и увидела деревья, которые росли вдоль стены.
Подпрыгнув.  Элли  ухватилась  за  сук.  Страха   она  не  испытывала.  Элли
раскачалась и с каким-то восторгом увидела, как ее ноги поднялись на уровень
головы.  Она  забросила  ноги  на  сук  и,  напрягая брюшной  пресс,  быстро
подтянулась.
     Она взобралась почти на четыре метра, а рапторы все еще не преследовали
ее.  Элли  начала уже  совсем  успокаиваться, когда первый ящер появился под
деревом. Морда его была выпачкана кровью, мясные лохмотья свисали из  пасти.
Она стала  взбираться  быстрее, перехватывая  руками ветки  и  подтягиваясь,
поднялась почти до  верха  здания. Элли уже вполне могла заглянуть на крышу.
Затем она снова посмотрела вниз.
     Два раптора карабкались вверх по дереву.
     Элли уже была на уровне крыши. Засыпанная гравием крыша оказалась всего
в  полутора  метрах  от  нее, сквозь туман  проглядывали стеклянные пирамиды
световых  фонарей.  На  крыше была дверь, через которую  Элли  могла попасть
внутрь  здания.  Она напрягла  все  силы,  ее  тело  взметнулось в воздух  и
покатилось по гравию. Элли поцарапала лицо, но единственным ее чувством было
радостное воодушевление,  словно происходящее было игрой, игрой, которую она
намеревалась выиграть.  Элли подбежала  к двери, открывавшейся на лестничную
клетку. Она слышала, как за ее спиной раскачиваются ветви под рапторами. Они
пока еще были на дереве.
     Элли подбежала к двери и повернула ручку.
     Дверь оказалась заперта.
     Прошло  целое  мгновение,  пока  до  Элли доходило,  что это  означает,
эйфория  исчезла. Дверь заперта. Она  на крыше и не может  спуститься. Дверь
заперта.
     Элли  в бессильной ярости ударила  по двери и побежала  к дальнему краю
крыши в надежде найти там спуск, но  увидела сквозь туман только зеленоватую
поверхность  плавательного  бассейна.  Пространство  вокруг  бассейна   было
забетонировано: три - четыре метра бетона. Слишком много для прыжка. А рядом
нет  деревьев,  по которым  можно спуститься.  И ступенек  нет.  И  пожарной
лестницы...
     Элли оглянулась: на  крышу  легко  спрыгивали рапторы.  Она метнулась к
противоположному краю крыши, думая, что там вполне может находиться еще одна
дверь, но ее не было.
     Слишком далеко...
     Рапторы,  не  спеша,  подкрадывались  к  ней, беззвучно  скользили  меж
стеклянных пирамид. Она еще раз глянула вниз. До края бассейна три метра.
     Слишком далеко...
     Рапторы приближались, они  вдруг разделились  и начали подкрадываться к
ней с разных сторон. Элли ни с того ни с сего подумала:
     "Наверное, так всегда бывает. Одна малюсенькая ошибка - и все пропало".
     Она еще  не вполне серьезно  относилась к происходящему, азарт игры еще
до конца  не  прошел, и Элли не верилось, что эти звери, готовы ее убить. Не
верилось,  что  жизнь ее  вот-вот  оборвется  и оборвется таким образом. Это
казалось нереальным. Ею  овладело,  спасительное веселье.  Она  все  еще  не
верила в то, что должно было случиться.
     Рапторы  зарычали.  Элли  попятилась,  отступая  к  краю  крыши.  Потом
перевела  дух и  кинулась бежать. Подбегая  к  краю, она увидела  бассейн и,
понимая, что до него слишком далеко, все равно подумала: "Все к черту!"
     И прыгнула в пустоту.
     И упала.
     Резкий  удар -  и  холод... Она  очутилась под  водой! Получилось! Элли
вынырнула на поверхность и,  посмотрев на крышу, увидела наблюдающих за  ней
рапторов.  Она  знала:  то,  что  удалось  ей,  удастся  и им. Она  поплыла,
разбрызгивая  воду, и  подумала:  интересно,  могут  ли  рапторы плавать?  И
решила, что конечно, могут. Они, наверное, плавают не хуже крокодилов.
     Рапторы отвернулись от края крыши, и она услышала голос Хардинга:
     - Сэттлер?!
     Элли  поняла,  что  он открыл дверь, которая вела на  крышу,  и рапторы
устремились к нему.
     Она торопливо выбралась из бассейна и побежала к гостинице.
     Хардинг,  шагая  через  ступеньку, взлетел  по лестнице на крышу  и. не
долго думая, отворил дверь.
     - Сэттлер! - вскричал он.
     И вдруг осекся. Световые фонари на крыше были окутаны туманом. Рапторов
нигде не было видно,
     - Сэттлер!
     Его так волновала судьба Элли, что он не сразу осознал свою ошибку.
     "Как же можно  было не  увидеть этих  зверюг?" -  мелькнуло  в голове у
Хардинга.
     И тут же когтистая лапа высунулась из-за двери, страшная боль разорвала
грудь  ветеринара, он из последних сил отпрянул, закрыл дверь и услышал, как
Малдун кричит ему снизу:
     - Она здесь! Она уже в здании!
     Раптор,  стоявший на  крыше,  за дверью, заворчал,  и  Хардинг  еще раз
навалился  на   нее,  когти  хищника   отдернулись,  дверь  захлопнулась   с
металлическим кла-цаньем, и ветеринар, кашляя, рухнул на пол.

     - Куда мы идем? - спросила Лекси. Они стояли на втором этаже центра для
гостей. Все здание рассекал коридор со стеклянными стенами.
     - Мы идем на контрольный пост,- сказал Тим.
     - А где это?
     - Где-то здесь.
     Тим  рассматривал  таблички  на дверях,  мимо  которых  они  проходили.
Похоже,  тут   были  сплошные  кабинеты.   "Охрана   парка",   "Обслуживание
посетителей", "Главный управляющий", "Ревизор".,.
     Они  подошли  к стеклянной перегородке,  на которой  виднелась надпись:
"Проход запрещен. Вход только по специальным пропускам."
     На двери виднелась щель для магнитной карточки,  но  Тим просто толкнул
дверь, и она распахнулась.
     - А почему она открылась?
     - Тока-то нет,- ответил Тим.
     - А зачем мы идем на контрольный пост? - продолжала допытываться Лекси.
     - Чтобы найти рацию. Нам нужно с кем-нибудь связаться.
     За стеклянной перегородкой снова тянулся коридор. Тим помнил планировку
этой части здания: он тут был на  экскурсии. Лекси вприпрыжку бежала рядом с
ним.   Вдали   послышалось   рычание  велоцирапторов.   Похоже,  хищ-   ники
приближались. Затем внизу раздался звон стекла, о которое они ударились.
     - Они уже там...- прошептала Лекси.
     - Не волнуйся.
     - А что они там делают? - не отставала девочка.
     - Теперь это неважно.
     "Инспектор", "Бухгалтерия", "Контрольный пост"...
     - Вот! - воскликнул Тим.
     Он толкнул дверь. На контрольном посту все  было  по-прежнему.  Посреди
комнаты стоял пульт,  возле  него четыре стула, на столе четыре компьютерных
дисплея.  В  комнате  царила  темнота,  горели  только мониторы, на  которых
высвечивались цепочки разноцветных прямоугольников.
     -  Ну,  и где твоя рация? -  спросила Лекси. Но Тим напрочь позабыл про
рацию.  Он  сделал  шаг вперед,  неотрывно глядя на  экраны компьютеров. Они
светились! А это могло означать лишь одно...
     - Электричество включилось...
     - Фу! - дернулась в сторону Лекси.
     - В чем дело?
     - Да вот, наступила на чье-то ухо,- скривилась Лекси.
     Тим не заметил, когда  они вошли,  чтобы на контрольном  посту валялись
трупы. Он оглянулся  и  увидел, что на полу, действительно,  лежит ухо, одно
ухо и ничего больше.
     - Какая гадость! - прошептала девочка.
     - Не бери в голову.
     Тим снова повернулся к мониторам.
     -  А  где  все остальные части  тела? - продолжала  приставать к нему с
расспросами сестра.
     -  Да  не  думай сейчас об этом! Тим  пристально  глядел на монитор. На
экране светились разноцветные надписи.


     <b>ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА - СИСТЕМА ЗАПУСКА</b>

     Запуск АВ(D)--------------------------ЗапускCN(D)
     ,---------,-------+----------, ,------------+---------,  Главн. Монитор
Управл. Электрич.  Гидравлика Рубильник Зоология  режим главн. главн. главн.
главн. главн. главн.
     | | | | | |  |  Запуск Обзор Доступ Подогрев Дверные SAAG- Ремонт Сетей
VBB TNL охлаждение запоры средн. хранение
     DNL | | | интерфейс | |
     |  | |  | |  | | Критич.  Телеком Сброс Освещен.  GAS/VLD Общий  Статус
блокировки VBB возврат аварийн. Главн. II интерфейс главн.
     | | | |  | | | Контроль Телеком Шаблон FNNC Взрыв-пожар Схема Здоровье/
Проходов RSD главн. параметры безопасн. общ. Безопасн.


     - Лучше не балуйся с этим, Тимми,- предупредила сестра.
     - Не беспокойся, не буду.
     Тим  не первый  раз  видел сложные компьютеры, подобные машины были  на
работе  у  его  отца. Они контролировали  все на  свете: от лифтов и системы
безопасности до отопления и кондиционера. И  выглядели они, в основном,  так
же, как тот,  что  стоял теперь перед ним -  там тоже была уйма разноцветных
надписей - только разобраться в  них, как правило, было  проще. Почти всегда
для того,  кто хотел вникнуть в систему, существовали пояснительные надписи.
Но тут никакой  вспомогательной надписи не было. Тим еще раз проверил, чтобы
не ошибиться.
     Но тут он заметил кое-что другое: в верхнем левом углу экрана выскочили
цифры.  10:47:22.  Тим  сообразил,  что это время. До прибытия судна  в порт
оставалось всего  тринадцать минут... однако сейчас его больше  бес- покоила
судьба людей в гостинице.
     Раздался  треск. Тим  повернулся  и увидел, что  Лекси  держит в  руках
рацию. Она вертела ручки и нажимала на кнопки.
     - Интересно,  как это  работает?  -  бормотала Лекси.- Никак не могу ее
включить.
     - Дай-ка мне рацию!
     - Она моя! Я ее нашла!
     - Дай мне рацию, Лекси!
     - Нет, я первая по ней поговорю!
     - Лекси!
     Внезапно рация затрещала.
     -  Что,  черт  побери,  происходит?  -  это  был  голос Малдуна.  Лекси
вздрогнула от неожиданности и уронила передатчик на пол.

     Грант, пригнувшись, крался между  пальмами. Сквозь туманную  дымку  ему
было видно, как  рапторы подпрыгивают, рычат и бьются  головами о стеклянные
стены центра. Однако периодически они  замолкали  и, склонив  головы  набок,
казалось, прислушивались  к звукам,  доносившимся издалека. А затем негромко
скулили.
     - Что они делают? -- спросил Дженнаро.
     - Наверное, пытаются прорваться в кафетерий,- ответил Грант.
     - А там что?
     - Я там оставил детей...- вздохнул Грант.
     - Они могут разбить стекло?
     - Не думаю... вряд  ли. Грант наблюдал за раптора-ми,  внезапно до него
донеслось  далекое потрескивание  рации, и хищники запрыгали  взволнованней.
Они  начали  подпрыгивать  один выше другого и, наконец, первый  из  них без
особого труда сиганул на балкон второго этажа, а оттуда проник и в центр для
гостей.

     На  контрольном посту  - он тоже был расположен  на втором  этаже - Тим
подобрал с пола рацию, которую Уронила Лекси. Мальчик нажал на кнопку.
     - Алло! Алло!
     - ...то ты, Тим? - раздался голос Малдуна.
     - Да, это я.
     - Ты где?
     - На контрольном посту. Электричество включено!
     - Так это ж здорово, Тим! - воскликнул Малдун.
     - Если мне скажут, как включить компьютер, я его запущу.
     Ответом было молчание.
     - Алло! - забеспокоился Тим.- Вы меня слышите?
     -  М-да,  с  инструкциями  все  не  так-то просто,-  протянул  Малдун.-
Понимаешь ли, тут  никто не знает,  как  это  сделать... Ну,  как  запустить
компьютер.
     -  Вы что, шутите? - вскричал Тим.-  Как это  никто  не  знает?  Просто
невероятно...
     - Никто,- подтвердил Малдун и снова умолк.- Я  думаю, нужно разбираться
с основным  энергоснабжением. Нужно включить основное энергоснабжение...  Ты
понимаешь в компьютерах, Тим?
     Тим уставился на экран. Лекси пихнула его в бок.
     - Скажи ему "нет", Тимми! - прошипела она.
     - Да. Понимаю немножко,- сказал Тим.
     - Ну, тогда попытайся,- попросил Малдун.- Мы  тут совершенно не  знаем,
что делать. А Грант в компьютерах ни бельмеса не смыслит.
     - Хорошо,- кивнул  Тим.- Я попытаюсь. Он выключил передатчик и принялся
внимательно изучать надписи на мониторе.
     - Тимми,- захныкала Лекси,- ты же не знаешь, что делать.
     - Нет, знаю!
     - А если знаешь, то делай! - потребовала она.
     - Погоди минутку.
     Для начала Тим придвинул к пульту стул  и нажал  клавиши  курсора.  Они
управляли движением курсора по экрану. Однако ничего не произошло. Тим нажал
другие клавиши. Картинка на экране не изменилась.
     - Ну, так что? - сказала Лекси.
     - Что-то тут не так,- нахмурился Тим.
     - Да ты просто ничего не знаешь, Тимми,- поддела его Лекси.
     Тим   еще   раз   внимательно   изучил   экран  компьютера.  На  панели
располагались в ряд клавиши - как на самом  обычном персональном компьютере.
А  сам  монитор был большим и цветным. Однако  рамка дисплея показалась Тиму
немного   необычной.   Он  заметил  множество   красных   светящихся  точек,
обрамлявших дисплей.
     Красные точки, обрамляющие экран...  Что это может  быть?  Тим поднес к
ним палец, и на его коже появился слабый красноватый отблеск.
     Он прикоснулся к экрану, и тут же раздался гудок.


<ul><a name=62></a><h2>ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА - СИСТЕМА ЗАПУСКА</h2></ul>
     _____________________________________
     | Вы уже получили доступ |
     | Выберите команду на главном экране |
     |____________________________________|

     Через  секунду врезка  исчезла,  и на экране  появилась  первоначальная
таблица.
     - Что случилось? - заволновалась Лекси.- Что ты наделал?! Ты тут что-то
потрогал!
     - Конечно! - подумал Тим.- Я потрогал экран.
     Это  был   сенсорный  экран.   Красные  огоньки  по   краям   оказались
инфракрасными датчиками. Тим никогда не видел такого экрана, но читал  о нем
в журналах. Он дотронулся до квадратика "Сброс/возврат".
     Изображение моментально изменилось. Тим увидел новую врезку:
     "Компьютер перезапущен. Выберите подпрограмму на главном экране".
     Они услышали по рации рычание рапторов.
     - Я хочу их увидеть,- попросила Лекси.- Нажми на "Обзор".
     - Нет, Лекси.
     - Но я хочу! - воскликнула девочка. И прикоснулась к квадратику, он  не
успел ее удер жать.
     -На экране высветилась новая картинка.






<ul><a name=63></a><h2>СУБПРОГРАММА "ОБЗОР"</h2></ul>
     ВИДЕОИНТЕРФЕЙС ВНЕШНЕГО НАБЛЮДЕНИЯ

     Дистанционное Дистанционное
     УправлениеCLC Управление CLC
     Видео-Н Видео-Р
     |  |  Интервал включения  ----  Установка ----  Фиксация ----  Интервал
включения
     Камер камер

Контроль камер ------- Автоматич. ---- Ручной ------ Контроль камер

Оптимизация   ---------   АО(19)    -------   DD(13)   -------   Оптимизация
Последовательности последовательности

Выбор камеры ----- Выбор последовательности --- Параметры цветности

     - Ого! - воскликнула Лекси.
     - Лекси, сейчас же выключи!
     - Да ты только взгляни! - вскричала она.- Получилось! Вот это да!
     На  мониторах,  установленных  в  комнате, быстро  менялись картинки  с
видами  Парка. Большая часть  изображений расплывалась  в серой дымке  -  на
улице  ведь  был  туман,  но  на  одной из  картинок  детям все  же  удалось
разглядеть гостиницу, на крыше которой сидел велоцираптор, а затем на экране
появилась  залитая   ярким   солнечным  светом  корабельная  корма...  яркий
солнечный свет...
     - Что там такое мелькнуло? - воскликнул Тим, подаваясь вперед.
     - Ты о чем?
     - О той картинке!
     Но изображение уже  изменилось, и теперь  брат с сестрой видели то, что
происходило внутри гостиницы;  комнаты мелькали одна за  другой  и, наконец,
показался лежащий в постели Малкольм...
     - Останови вот эту! - попросила Лекси.- Я их вижу!
     Тим дотронулся до экрана в нескольких  местах, и получил подменю. Потом
еще одно...
     - Погоди! - возмутилась Лекси.- Ты все перепутаешь...
     - Да заткнешься ты или нет?! Ты же ничего не понимаешь в компьютерах!
     На экране перед Тимом был список видеокамер. Одна из них была помечена,
как "Гостиница "Сафари":LV-2-4."  Другая  как  "Корабль/VND/". Тим несколько
раз нажал на экран.
     На  дисплеях  появились видеоизображения.  Тим  увидел  корму грузового
судна, перед которой  расстилался  океан.  Вдали  показалась  земля: гавань,
здания  на берегу...  Тим  узнал это  место: вчера  он пролетал  над ним  на
вертолете. Это был  Пунтаренас. Похоже, судно собиралось причалить буквально
через несколько минут.
     Но тут внимание мальчика привлек другой экран:
     в серой туманной дымке виднелась крыша гостиницы.  Рапторы прятались за
пирамидальными стеклянными колпаками, но то и дело высовывали головы.
     А  затем на  третьем мониторе стало видно то, что происходит  в  номере
Малкольма. Он лежал в кровати,  рядом стояла Элли. Они оба смотрели вверх. В
комнату  зашел  Малдун  и  присоединился  к ним,  он тоже  задрал  голову  и
озабоченно поглядел на потолок.
     - Они нас видят,- сказала Лекси.
     - Я не думаю.
     Рация затрещала.  На  экране было видно, как  Малдун берет передатчик и
подносит к губам микрофон.
     - Алло? Тим?
     - Да, это я,- откликнулся мальчик.
     -  Так, времени  у  нас не  очень-то  много,- тусклым голосом  произнес
Малкольм.- Хорошо бы все-таки запустить энергосистему.
     И  тут  до  Тима  донеслось рычание  рапторов. Продолговатая голова  на
экране  монитора пробила  стекло  и, просунувшись сверху в номер  Малкольма,
щелкнула челюстями.
     -  Поторопись,  Тимми!  - пискнула Лекси.- Ради  Бога, включи  поскорее
электричество.


<ul><a name=64></a><h2>ЭНЕРГОСИСТЕМА</h2></ul>

     Пытаясь  вернуть  главную  схему,  Тим  запутался:  на  экранах  царила
какая-то  мешанина.   Обычно   существует  какая-то  кнопка   или   команда,
позволяющая вызвать на экране предыдущее изображение или  главное меню. Но в
данной системе ничего подобного не было... или во всяком случае, Тиму ничего
не   было   об   этом  известно.   Он  не  сомневался   в  наличии  каких-то
вспомогательных*  команд, но ему никак не удавалось их обнаружить, а  Лек-си
прыгала вокруг него и кричала ему прямо в ухо, от чего Тим ужасно нервничал.
     Наконец ему удалось воспроизвести главную схему. Он и сам не знал,  как
это  получилось,  однако схема  вдруг появилась  на экране. Тим  замешкался,
выбирая подходящую команду.
     - Ну, сделай же что-нибудь, Тимми!
     - Ты замолчишь или нет? Я пытаюсь...
     Тим нажал  на квадратик "Шаблон  главн."  На экране высветилась сложная
диаграмма: множество стрелочек и связанных между собой квадратиков.
     Нет, это не годится...
     Мальчик   прикоснулся   к   надписи   "Общий  интерфейс".   Изображение
изменилось.

     ---------+--------+----ОБЩИЙ ИНТЕРФЕЙС-+---------+-----------
     |  |  |  |  | | |  Помощь  Оценка  Порядок  Восстанов.  Информ. Системы
Совм.запись
     | | | | | |
     Найти Загрузить Поиск Монитор Текст Задержка
     | | | | | |
     Начало Повторить Рапорт Дополнения Полоса Удалить
     | | | | |
     Сравнить Возврат Проба


     - Что такое? - суетилась  Лекси.- Почему ты не включаешь электричество,
Тимми?
     Тим не обратил на нее внимания. А может, следует нажать на "информ"? Он
нажал.


<ul><a name=65></a><h2>ОБЩИЙ ИНТЕРФЕЙС</h2></ul>
     __________________________________________________________________
     | Парк Юрского Периода. Интерфейс обычного пользователя |
     | Версия 1.1 |
     | Разработка Интегрейтед Компьютер Систем, Инк. Кембридж |
     | Массачусетс |
     | Руководитель проекта: Деннис Недри |
     | Главный программист: Майк Бейкс |
     | Copyright Парк Юрского Периода. Все права охраняются законом. |
     |________________________________________________________________|

     - Тимми-и!  - заскулила  Лекси, но Тим уже нажал на "Найти".  И получил
еще один бесполезный ответ. Тогда он попробовал "Возврат".



<ul><a name=66></a><h2>ОБЩИЙ ИНТЕРФЕЙС</h2></ul>
     __________________________________________________________________
     | Парк Юрского Периода. Интерфейс обычного пользователя |
     | Команда: Найти |
     | Команда "Найти" зависит от контекста. Включите в любой |
     | момент. См. также: Поиск, Включение, Возврат |
     |________________________________________________________________|
     __________________________________________________________________
     | Парк Юрского Периода. Интерфейс обычного пользователя |
     | Команда: Возврат |
     | Невозможно выполнить "Возврат" без специального дополнения |
     | См. также: Поиск, включене, Вперед, Найти, Дополнения, Обзор |
     |________________________________________________________________|

     Мальчик слышал, как Малдун по рации спрашивает:
     - Ну, как там у тебя, Тим?
     Но  он даже не потрудился ответить. Тим судорожно  нажимал одну клавишу
за другой. И вдруг совершенно неожиданно на экране загорелась главная схема.


<ul><a name=67></a><h2>ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА - СИСТЕМА ЗАПУСКА</h2></ul>

     Запуск АВ(D)--------------------------ЗапускCN(D)
     ,---------,-------+----------, ,------------+---------, Главн.  Монитор
Управл. Электрич. Гидравлика Рубильник Зоология режим  главн.  главн. главн.
главн. главн. главн.
     | | |  | | | | Запуск Обзор Доступ Подогрев  Дверные SAAG- Ремонт Сетей
VBB TNL охлаждение запоры средн. хранение
     DNL | | | интерфейс | |
     |  |  | |  | | | Критич.  Телеком Сброс Освещен.  GAS/VLD Общий  Статус
блокировки VBB возврат аварийн. Главн. II интерфейс главн.
     | | | | | | | Контроль  Телеком Шаблон FNNC Взрыв-пожар Схема Здоровье/
Проходов RSD главн. параметры безопасн. общ. Безопасн.


     Тим внимательно изучал  надписи. И "Электрич. глав.",  и  "Запуск сетей
DNL"   вполне   могли   иметь    отношение   к   энергоснабжению.    Да    и
"Здоровье/безопасность"  и "Замки"  тоже,  вполне  вероятно, важны в  данном
случае.  Тим  услышал  рычание рапторов.  Нужно  сделать выбор!  Он нажал на
квадратик "Запуск сетей DNL" и, увидев картинку на экране, застонал.


     Электрические  сети DNL  Параметры  потребителя  Стандартные  параметры
Вторичные  параметры (Н)  Напряжение основного питания  [А4] [B4] [C7]  [D4]
[E9]  Напряжение основного  питания  [C9]  [R5]  [D5]  [E3]  [G4]  Вторичные
параметры  (Р)  Напряжение  основного  питания  [А2] [B3]  [C6]  [D11]  [E2]
Напряжение  основного питания [C9]  [R5] [D5] [E3] [G4] Напряжение основного
питания [А8] [B1] [C8] [D8] [E8] Напряжение основного питания [P4] [R8] [P4]
[E5] [L6] Вторичные параметры  (М)  Напряжение основного  питания  [А1] [B1]
[C1] [D2] [E2] Напряжение основного питания [C4] [R4] [D4] [E5] [G6]


     Тим не  знал, что  ему делать.  Он  прикоснулся  к надписи "Стандартные
параметры".


<ul><a name=68></a><h2>СТАНДАРТНЫЕ ПАРАМЕТРЫ</h2></ul>
     (ТАБЛИЦА  стр.  347-348) Электропитание  Парка  В4  - С6 Электропитание
зоолабораторий   ВВ   -  07  Электропитание   гостиницы  Р4  -   04  Главное
электропитание  С4   -  С7  Сервисное   электропитание   АН  -   В5  Внешнее
электропитание  С2  - Л2  Электропитание  вольеров К4  -  К4  Электропитание
технических  служб  Е5 -  1Л  Электропитание датчиков  05-С4  Электропитание
запоминающих устройств Р1 - С1

     Целостность сетей не проверялась.


     Тим  с  досадой покачал  головой. Он  не сразу сообразил,  что  получил
ценную информацию. Теперь  он  знал,  как  получить данные об электропитании
гостиницы! Тим прикоснулся к надписи "Электропитание Р4".
     ЭЛЕКТРОПИТАНИЕ Р4 (ГОСТИНИЦА "САФАРИ")
     КОМАНДА НЕ ИСПОЛНЯЕМА. ОШИБКА - 505.
     (Включение   электропитания   несовместимо   с   командой-ошибка.   См.
"Руководство" стр. 4.09-4.11).
     - Не действует,- сказала Лекси.
     - Я знаю!
     Тим нажал еще на одну кнопку. На экране вспыхнула новая надпись.
     ЭЛЕКТРОПИТАНИЕ П4 ( ГОСТИНИЦА "САФАРИ")
     КОМАНДА НЕ ИСПОЛНЯЕМА. ОШИБКА - 505.
     (Включение   электропитания   несовместимо   с   командой-ошибка.   См.
"Руководство" стр. 4.09-4.11).

     Тим  старался  не  потерять  самообладания  и  спокойно  все  обдумать.
Почему-то  попытки  включить  электропитание приводили к тому, что  он давал
неправильную  команду.  Компьютер говорит,  что команда,  которую дает  Тим,
несовместима  с  включением  электропитания. Но что  это значит?  Почему она
несовместима?
     - Тимми...- Лекси потянула его за руку.
     - Не сейчас, Лекси.
     -  Нет,  сейчас! - сказала сестра  и оттащила Тима  от экрана  и пульта
управления.
     И тут он услышал рычание рапторов. Оно доносилось из коридора.

     Рапторы, трудившиеся на стеклянном  куполе над кроватью  Малкольма, уже
почти  перегрызли  второй металлический прут. Теперь они уже  могли свободно
просовывать  головы сквозь разбитое стекло и рычали на  людей, смотревших на
них  снизу.  Затем  возвращались  в  исходное  положение  и  снова  начинали
вгрызаться в металл.
     Малкольм сказал:
     -  Осталось недолго. Три-четыре  минуты.- Он нажал кнопку передатчика.-
Тим, ты здесь? Тим!
     Ответа не было.
     Тим выскользнул  из двери и  увидел в  конце  коридора, возле  балкона,
велоцираптора.  Мальчик  потрясение  уставился  на  зверя. Как  ему  удалось
выбраться из холодильника?
     Но затем с балкона появился второй раптор, и  Тим понял, что произошло.
Раптор  вовсе не выходил из холодильника. Он пришел с улицы. Он запрыгнул на
балкон  снизу.  Второй  раптор бесшумно приземлился  на  балконные перила  и
стоял, прекрасно  удерживая равновесие.  Тим не  верил своим глазам. Крупное
животное запрыгнуло на высоту трех  метров! Нет, даже больше! Должно быть, у
рапторов необыкновенно мощные задние лапы.
     Лекси прошептала:
     - Мне кажется, ты говорил, что они не могут...
     -- Тес...
     Тим пытался собраться с мыслями, но, окаменев от  ужаса, увидел, что на
балкон   метнулся  третий  велоцираптор.  Животные   немного  потолкались  в
коридоре, а потом выстроились в ряд  и согласованно двинулись вперед. Вперед
по направлению к Тиму и Лекси!
     Тим  тихонько  нажал  на  дверь  за  своей  спиной,  решив укрыться  на
контрольном посту. Но она не поддалась. Он толкнул сильнее.
     - Тут заперто! - прошептала Лекси.- Вот, посмотри!
     Она показала ему на щель магнитной карточки.  В ней поблескивал красный
огонек. Замки каким-то образом заработали...
     - Из-за тебя она захлопнулась, идиотина! - шипела Лекси.
     Тим опять выглянул в  коридор. Там было еще несколько дверей, однако на
каждой светилась красная лампочка. А следовательно, все двери  были заперты.
Скрыться негде...
     Но  внезапно Тим  заметил  на  полу в другом конце коридора валявшегося
человека.  Это  оказался  мертвый  охранник.  К его  поясу  была прикреплена
магнитная карточка,
     - Пошли! - прошептал Тим.
     Они  кинулись   к   охраннику.  Тим   схватил  карточку  и  повернулся,
намереваясь возвратиться к контрольному посту.  Но рапторы, естественно, его
увидели. Они  заворчали и  загородили ему дорогу на контрольный пост.  Затем
рассредоточились и начали обходить Тима и Лекси  с двух сторон. При этом они
ритмично кивали головами.
     Рапторы готовились атаковать.
     Тим сделал единственное,  что можно было предпринять в  такой ситуации.
Он открыл с помощью карточки ближайшую дверь  в коридоре и затолкнул Лекси в
комнату. Когда дверь начала медленно захлопываться за ними, ящеры зашипели и
ринулись вперед.


<ul><a name=69></a><h2>ГОСТИНИЦА</h2></ul>

     Ян  Малкольм дышал так,  словно  каждый  вздох мог оказаться  для  него
последним. Его потускневшие  глаза  неотрывно  следили  за  ящерами. Хардинг
померил ему кровяное давление,  нахмурился и померил  еще раз. Элли  Сэттлер
зябко куталась в одеяло - ей было холодно.
     Малдун  сидел  на полу,  прислонившись  спиной к стене.  Хэммонд  молча
стоял. Все прислушивались к звукам, доносившимся из радиопередатчика.
     - Что там с Тимом? - спросил Хэммонд.- Он до сих пор молчит?
     - Не знаю.
     Малкольм сказал:
     - Правда, они безобразные? Действительно безобразные.
     Хэммонд сокрушенно покачал головой.
     -  Кто  бы мог подумать,  что все так обернется? - пробормотал он. Элли
сказала:
     - Как кто? Малкольм мог.
     - Я не думал,- возразил Малкольм.- Я это вычислил.
     Хэммонд вздохнул.
     - Пожалуйста, не будем об  этом. Малкольм уже битый  час твердит: "Я же
вам говорил!" Ведь никто не хотел, чтобы все так получилось.
     - Да это не вопрос хотенья,- пробормотал Малкольм, не открывая глаз. Он
говорил медленно -  сказывалось влияние наркотиков.- Все  дело в том, на что
вы рассчитываете. Когда  охотник идет в грозу в лес, чтобы добыть пропитание
для своей семьи, разве он надеется контролировать  природные стихии? Нет. Он
понимает,   что   природа   ему  неподвластна.   Недоступна  его  пониманию.
Неконтролируема.  Он  может  молиться  природным  стихиям,  молиться  лесным
божествам,  которые  не дают  ему  умереть с голоду. Он  молится, потому что
понимает: природа вне его власти. А он целиком и полностью зависит от нее.
     Но вы решили, что вы не будете зависеть  от природы. Вы возомнили  себя
способным ее контролировать,  и с  того самого  момента  попали  в серьезный
переплет, поскольку контролировать природу невозможно. И  все  же вы создали
системы,  претендующие именно на  это.  Но вы  не  можете этого добиться, не
могли и  никогда не  сможете! Не  надо  путать Божий  дар с  яичницей.  Вы в
состоянии построить корабль, но не в состоянии создать океан.
     Бы можете сконструировать самолет, но создать  воздух вы не в силах. Вы
далеко не так могущественны, как вам представляется в ваших мечтах.
     - Он  меня  совершенно сбил с толку,-.вздохнув, произнес Хэммонд.- Куда
запропастился Тим? Я считал его ответственным мальчиком.
     - Я  уверен,  что  он  пытается взять  ситуацию в  свои  руки,-  сказал
Малкольм.- Как и все остальные,
     - Да, и Грант тоже. А что, кстати, случилось с Грантом?

     Грант подошел к  заднему входу в  центр  для гостей, к той самой двери,
откуда он выходил двадцать минут назад. Он взялся за дверную ручку: заперто.
И  тут  на  глаза  ему  попалась маленькая  красная  лампочка.  Замки  снова
работали! Проклятье! Грант  добежал  до  фасада,  и  пройдя сквозь  разбитые
парадные двери в  главный холл,  остановился у стола охранника - он  тут уже
был раньше.  Из  радиопередатчика раздавался  свист. Грант прошел в кухню  в
поисках детей, но кухонная дверь оказалась распахнутой, а дети исчезли.
     Грант поднялся  наверх, но  наткнулся на стеклянную панель, на  которой
было написано "Посторонним вход воспрещен". Дверь была заперта. Чтобы пройти
дальше, требовалась магнитная карточка.
     Войти в запретную зону Грант не мог.
     Откуда-то из коридора донеслось рычание рапторов.

     Прохладная  кожа  рептилии коснулась  лица  Тима,  когти разорвали  его
рубашку и Тим, завизжав от ужаса, упал на спину.
     - Тимми! - завопила Лекси.
     Тим  неловко  поднялся  на   ноги.  На  его   плече  угнездился  малыш-
велоцираптор,  он  в  панике  повизгивал  и  чирикал. Тим  и  Лексн попали в
"детскую". На  полу  валялись  игрушки: желтый мячик,  кукла,  пластмассовая
погремушка.
     - Это  детеныш  раптора,- сказала Лекси,  указывая  на зверька, который
судорожно  вцепился  в  плечо  Тима.  Малыш уткнулся  ему  мордочкой  в шею.
"Бедняга, наверное, умирает с голоду", - подумал
     Тим.
     Лекси подошла поближе, малыш перепрыгнул к ней
     на плечо. И потерся носом о ее шею.
     - Почему он так себя ведет? - спросила Лекси.- Он боится?
     - Не знаю,- пожал плечами Тим.
     Лекси  передала  ему  раптора.  Малыш  щебетал,  визжал и  взволнованно
подскакивал на  его  плече. Он постоянно озирался, торопливо вертя головкой.
Детеныш вне всякого сомнения, был страшно взбудоражен и...
     - Тим! - прошептала Лекси.
     Зайдя в "детскую", они закрыли за собой дверь.  И теперь в нее заходили
взрослые велоцирапторы. Сначала зашел один, потом - другой.
     Явно взволнованный малыш щебетал и подпрыгивал на плече у Тима. Мальчик
понимал,  что  нужно  удирать.  Может быть, малыш  отвлечет  зверей? В конце
концов, это  же  детеныш велоцирапторов! Он снял звереныша с плеча  и бросил
его  рапторам.  Малыш заметался,  запутавшись у них в ногах.  Первый  раптор
опустил морду и осторожно обнюхал малыша.
     Тим  схватил Лекси  за  руку  и  потащил  в глубь детской.  Нужно найти
какую-нибудь дверь, чтобы выбраться отсюда...
     Раздался  пронзительный  крик.  Тим  обернулся  и  увидел,  что   малыш
барахтается  в  пасти  велоцираптора. Второй зверь  подскочил  к  первому и,
схватив детеныша  за  лапы,  попытался отобрать добычу  у  собрата.  Рапторы
принялись  драться из-за детеныша, тот визжал. На пол закапали крупные капли
крови.
     - Да они едят его! - ахнула Лекси.
     Рапторы  уже сражались  за  останки детеныша:  они  отпрыгивали назад и
сталкивались  головами.  Тим нашел  дверь  -  она  оказалась не заперта  - и
выскочил в другое помещение, таща за собой Лекси.
     Дети попали в какую-то комнату; темно-зеленый свет навел Тима на мысль,
что они  очутились  в опустевшей лаборатории  экстракции  ДНК; здесь  стояли
рядами  стереомикроскопы.  Тим  поглядел  на  экраны с  высокой  разрешающей
способностью, на них  застыли  гигантские черно-белые изображения насекомых.
Мухи  и  комары, кусавшие  динозавров  миллионы лет  тому назад, пили кровь,
которую использовали  теперь  ученые,  чтобы  воссоздать  чудовищ  для Парка
юрского периода.
     Дети  бежали  по  лаборатории,  Тим  слышал  позади  сопенье  и рычанье
гнавшихся за ними рапторов: те  приближались... А затем, домчавшись до конца
лаборатории, мальчик выскочил в  дверь, к которой, очевидно, была подключена
сигнализация,  потому  что  в  узком коридоре  прерывисто  завыла  сирена  и
замигали вверху сигнальные лампочки.  Мчась по коридору, Тим то погружался в
темноту, то выныривал на свет. Даже несмотря на вой сирены он слышал сопенье
рапторов,  которые  неотступно  преследовали  свои жертвы. Лекси  скулила  и
стонала.  Тим  заметил  впереди  еще одну  дверь, на  которой  голубел  знак
"Токсичные вещества". Он  рванулся  туда, влетел в комнату и вдруг наткнулся
на что-то огромное... Лекси в ужасе завизжала...
     - Не надо так волноваться, ребятишки,- раздался чей-то голос.
     Тим недоверчиво заморгал. На него смотрел  сверху вниз доктор Грант.  А
рядом стоял мистер Дженнаро.

     Очутившись в коридоре. Грант целых две минуты не мог  сообразить, что у
убитого  охранника,  лежавшего в фойе, вероятно, есть магнитная карточка. Он
вернулся, взял  ее и,  войдя в коридор на верхнем  этаже, торопливо  зашагал
вперед. Грант шел на шум, издаваемый рапторами, и обнаружил их в "детской" -
они дрались. Грант был уверен,  что дети  скрылись в соседней комнате, и, не
мешкая, побежал в лабораторию экстракции.
     И действительно обнаружил там детей.
     Но вот появились рапторы... На мгновение звери заколебались: их сбило с
толку, что людей стало больше.
     Грант толкнул детей в объятия Дженнаро и велел:
     - Уведите их куда-нибудь в безопасное место.
     - Но...
     - Вон  через ту  дверь,-  Грант  указал  через плечо  Дженнаро в  глубь
комнаты.- Если  сможете,  проберитесь  на  контрольный пост. Там вы будете в
безопасности.
     - А что вы собираетесь делать? - спросил Дженнаро.
     Рапторы стояли прямо у двери. Грант заметил, что они подождали, пока  к
ним присоединятся все их товарищи, а затем дружно двинулись  вперед. Стайные
охотники... Грант содрогнулся.
     - У меня есть план,- сказал он.- Ну, идите же!
     Дженнаро вывел  детей из лаборатории. Рапторы  медленно  приближались к
Гранту, пробираясь  мимо суперкомпьютеров, мимо экранов, на  которых мерцали
бесконечные   последовательности   компьютерных   команд.  Хищники  уже   не
колебались, они шли, опуская головы и обнюхивая пол.
     Грант услышал, что дверь за его спиной защелкнулась, и  посмотрел через
плечо.  Все стояли по  ту  сторону  стеклянной  двери  и  смотрели  на него.
Дженнаро покачал головой.
     Грант понял, что это означает. Там не было прохода на контрольный пост.
Дженнаро и дети попали в ловушку.
     Теперь все зависело от него, от Гранта.

     Грант медленно  шел по лаборатории, уводя рапторов подальше от Дженнаро
и ребятишек. Он заметил еще одну дверь, неподалеку  от главной, на ней  было
написано "Рабочая комната". Грант толком  не знал, что это  такое, но у него
вдруг родилась  идея... Как  бы  ему хотелось не ошибиться! На двери голубел
знак "Токсические вещества". Рапторы подбирались к нему... Грант повернулся,
влетел в эту дверь, и его окутала глубокая, какая-то теплая тишина.

     Он посмотрел по сторонам.
     Да!
     Он  оказался  именно  там,  где  ему  хотелось:   в   инкубаторе.   Под
инфракрасными лампами  стояли длинные  столы, на  них  рядами  лежали  яйца,
которые окутывал  низко  стлавшийся  туман. Устройства, поворачивавшие яйца,
пощелкивали и непрерывно крутились. Туман спускался по бокам столов на пол и
там, испаряясь, исчезал.
     Грант  ринулся  прямиком в  дальний  угол,  в залитую  ультрафиолетовым
светом лабораторию,  располагавшуюся  за стеклянной стеной. Его одежда стала
вдруг голубой.. Он осмотрел склянки с реактивами, штативы с пипетками, чашки
Петри - разное хрупкое лабораторное оборудование.
     Рапторы зашли в комнату; сперва они вели себя осторожно: нюхали влажный
воздух,  внимательно глядели  на  столы,  где  поворачивались  яйца.  Зверь,
который  шел впереди  остальных, утер лапой кровь с пасти. Рапторы  бесшумно
пробирались меж длинных столов. Они очень организованно двигались,  время от
времени опуская головы и заглядывая под столы.
     Они искали его, Гранта!
     Грант,  нагнувшись, прокрался в  самый конец лаборатории,  потом поднял
глаза  и заметил металлический  колпак, на  котором  был нарисован  череп со
скрещенными  костями. Надпись гласила: "Осторожно? Биогенные токсины.  Класс
опасности А4. Соблюдать меры предосторожности!"
     Грант вспомнил, как Реджис расписывал, насколько это сильные яды. Всего
несколько молекул вызывают мгновенную смерть...
     Колпак плотно  прилегал к поверхности стола. Грант не мог подсунуть под
него руку. Он пытался откинуть колпак, но ни крышки,  ни какой- нибудь ручки
- ничего подобного  не видел...  Алан медленно поднялся и  посмот- рел,  что
творится в основной лаборатории. Рапторы все еще пробирались меж столов.
     Грант  опять  повернулся  к  колпаку  и  увидел странное  металлическое
приспособление,    углубленное   в   поверхность   стола.   Оно   напоминало
электрический разъем  с круглой крышкой. Он снял крышку, и под ней оказалась
кнопка. Грант нажал на нее.
     Колпак с тихим шипением поднялся к потолку.
     Перед  Грантом  высились  стеклянные  полки,  на  которых  стояли  ряды
пузырьков;  на них тоже был изображен череп со  скрещенными  костями.  Грант
принялся  читать надписи.  "ССК-55"... "Тетра-Альфа секретин"... "Тимо-левин
Х-1612"...    Жидкости    флуоресцировали    бледно-зеленым    цветом    под
ультрафиолетовым  освещением. Рядом на стеклянном подносе лежали шприцы. Они
были  маленькие,  в  каждом  содержалась  капля  поблескивающей  зеленоватой
жидкости.  Пригнувшись  в  синей  темноте, Грант  потянулся к  подносу. Иглы
шприцов  были  в пластиковых чехлах. Грант  стянул  один  чехольчик зубами и
поглядел на тонкую иголку.
     Он двинулся вперед. По направлению к рапторам.
     Грант всю жизнь изучал динозавров. И теперь убедился, что действительно
знает  о  них  очень   много.  Велоцирапторы  были   небольшими  плотоядными
динозаврами.  Долгое  время  считалось,  что они  наряду  с  овирапторами  и
дромеозаврами крадут яйца.  Некоторые  современные птицы  едят чужие  птичьи
яйца, и Грант всегда  подозревал, что  велоцирапторы не упустят  возможности
полакомиться яйцами динозавров.
     Он подкрался к ближайшему столу в  инкубаторе. Медленно протянул руку в
клубящийся туман и  взял с поворачивающегося  устройства большое  яйцо.  Оно
было размером чуть ли не с футбольный  мяч.  На бежевом фоне слабо  розовели
прожилки. Осторожно  держа яйцо,  он проткнул иглой  скорлупу  и ввел внутрь
содержимое шприца. Яйцо заголубело.
     Грант  снова  нагнулся.  Под столом,  в  клубящемся тумане, ему удалось
различить лапы рапторов. Он катнул светящееся яйцо туда, где стояли рапторы.
Они встрепенулись, услышав  легкий стук катящегося по полу яйца, и завертели
головами. А затем возобновили свои неумолимые поиски,
     Яйцо остановилось в нескольких ярдах от первого раптора.
     Проклятье!
     Грант снова  проделал ту же операцию: спокойно достал яйцо, снял его со
стола, впрыснул туда жидкость ... и яйцо опять покатилось к хищникам. На сей
раз яйцо  остановилось прямо у лапы велоцираптора, мягко  стукнувшись  о его
громадный коготь.
     Раптор  удивленно  посмотрел  на  этот новый подарок. Наклонившись,  он
понюхал яйцо. Немного покатал его мордой по полу.
     И - бросил...
     Велоцираптор выпрямился и медленно пошел вперед, ища Гранта.
     Не сработало!
     Грант потянулся  за третьим  яйцом и воткнул в скорлупу  третий  шприц.
Затем  взял его обеими руками и покатил по полу.  Но  теперь  он придал  ему
большую скорость. Яйцо громко застучало по полу.
     Один из зверей услышал стук, опустил голову, заметил  катящееся  яйцо и
инстинктивно  бросился  на движущийся  предмет, стремительно  лавируя  между
столами. Мощные челюсти щелкнули, раскусывая скорлупу...
     Раптор выпрямился, белок стекал по его клыкам. Он, причмокивая, облизал
губы и фыркнул.  Потом опять наклонился и  лизнул, разлившееся по полу яйцо.
Похоже, его ничуть не расстроило то, что оно разбилось. Ящер то выпрямлялся,
то вновь нагибался, доедая  вкусное лакомство. Грант смотрел  на него из-под
стола, ожидая развития событий...
     И вдруг раптор его заметил. Теперь он смотрел прямо на Гранта!..
     Велоцираптор угрожающе заворчал. И двинулся  по  направлению  к  Алану,
пересекая  комнату длинными, необычайно стремительными скачками. Потрясенный
Грант в ужасе замер, но хищник неожиданно начал ловить ртом  воздух, в горле
его раздалось  бульканье, и  он с  размаху  грохнулся  на пол. Тяжелый хвост
судорожно  забил по  кафельным  плиткам. Раптор задыхался и время от времени
издавал  громкие, пронзительные крики. Из его  рта шла пена. Голова моталась
из стороны в сторону. Хвост извивался и бил по полу,
     "Один готов"- подумал Грант.
     Но  хищник  умирал  не очень-то быстро.  Похоже, он собирался  подыхать
целую вечность.  Алан потянулся за следующим яйцом и заметил, что два других
раптора замерли. Они внимательно прислушивались к звукам, которые вырывались
из  глотки умирающего животного.  Сперва один  из них наклонил голову, потом
другой... Первый раптор приблизился к своему упавшему соро- дичу.
     Умирающий зверь уже корчился в  судорогах, все его тело сотрясалось. Он
жалобно стонал. Пена хлопьями шла  из его  рта, уже и головы толком  не было
видно. Ящер в очередной раз забился в конвульсиях и застонал.
     Раптор склонился над  умирающим и внимательно осмотрел его. Похоже, его
удивляла  агония  собрата.  Он с опаской  покосился на морду,  перепачканную
пеной, поглядел па изгибающуюся щею, на вздымающуюся грудь, на ноги...
     И впился зубами в заднюю лапу лежащего ящера.
     Умирающий зверь зарычал, резко приподнял голову и, изогнувшись,  укусил
неприятеля в шею.
     "Второй тоже готов",- подумал Грант.
     Однако стоявший зверь высвободился.  Кровь стекала с его шеи. Он поднял
заднюю лапу  и  молниеносно, всего  одним  движением, распорол  поверженному
животному брюхо. Кишки, свернутые кольцами, вывалились наружу, словно жирные
змеи. Комнату огласили дикие крики  подыхающего ящера. Нападавший отвернулся
и отошел, словно борьба ему внезапно наскучила.
     Он  пошел  по   комнате   и,  вдруг   наклонив   голову,  наткнулся  на
поблескивавшее  яйцо.  Грант  смотрел, как  раптор  вгрызается  в  скорлупу,
блестящая жидкость закапала с подбородка жадного зверя.
     - Номер два,- вздохнул Грант.
     Второго раптора проняло  почти  моментально:  он  закашлялся и качнулся
вперед. Падая,  он ударился  о  стол. По полу раскатилась добрая дюжина яиц.
Грант в отчаянии закатил глаза.
     Ведь оставался еще третий раптор!
     А у Гранта был только один шприц... После того, как по полу раскатилось
столько яиц, ему нужно было придумать какой-то другой маневр. Но не успел он
принять решение, как хишник раздраженно зафыркал. Грант поднял глаза: раптор
его выследил.
     Однако зверь  довольно  долго  не трогался с места, а  лишь внимательно
смотрел  на  человека.  Потом медленно,  спокойно пошел вперед.  Так охотник
подкрадывается к добыче. Велоцираптор беспрестанно наклонялся и за- глядывал
под  столы,  затем  снова выпрямлялся.  Он  шел  осторожно.  И  куда  только
подевалась  стремительность,  с  которой  он  двигался,  когда  был  в стае!
Оставшись один,  хищник  осторожничал.  Продвигаясь вперед,  он  не  отрывал
взгляда  от Гранта.  Грант  торопливо осмотрелся. Спрятаться  было  негде. И
предпринять ничего нельзя...
     Он тоже неотрывно следил за  раптором,  который медленно приближался  к
нему сбоку. Грант, впрочем, тоже не стоял на месте. Он старался, чтобы его и
подбиравшегося к нему зверя разделяло как  можно  больше столов. Медленно...
плавно Грант отступал влево...
     Раптор  шел по инкубатору, освещенному темно-красными лампами. Воздух с
негромким свистом проходил через его раздувающиеся ноздри.
     Грант  наступал на яйца, подошвы ботинок были все в  желтке.  Присев на
корточки, он нащупал в кармане рацию.
     Рация...
     Грант достал ее из кармана и включил.
     - Алло! Это Грант.
     - Алан? - раздался голос Элли.- Алан?
     -  Послушайте,-  тихо  попросил  он,-   говорите  сейчас  что-нибудь  в
передатчик... хоть что-нибудь!
     - Алан, это вы?
     - Говорите! - повторил он и отбросил  рацию подальше,  стараясь,  чтобы
она упала на пути у раптора. А сам притаился за ножкой стола, выжидая.
     - Алан! Ответьте, пожалуйста!
     Затем  послышался  треск помех и - молчание.  Рация  умолкла. А  раптор
неумолимо  продвигался  вперед.  Все  ближе,  ближе это негромкое  свистящее
дыхание...
     Рация по-прежнему безмолвствовала.
     Что такое, в чем дело? Неужели Элли его не поняла? Раптор  подбирался к
нему в темноте.
     -...Алан?
     Услышав звонкий  голос, донесшийся  из радиопередатчика, большой  зверь
замер. Потом принюхался, словно учуяв в комнате еще кого-то.
     - Алан... пожалуйста...
     Ну, почему он не откинул  передатчик еще дальше? Раптор переключил свое
внимание на передатчик, но тот лежал слишком близко от Гранта, Огромная лапа
маячила почти у его носа.  Он отчетливо видел шероховатую шкуру,  на которой
плясали бледно-зеленые отблески. На загнутых  когтях запеклась кровь. Сильно
запахло рептилией.
     - Алан, послушайте меня... Алан?!
     Раптор  наклонился  и опасливо ткнул  лапой  рацию.  В  этот  момент он
отвернулся  от Гранта. Большой хвост оказался прямо над головой Алана. Грант
потянулся вверх и, глубоко вонзив шприц в мясистый хвост, ввел ящеру яд.
     Велоцираптор взревел  и  прыгнул  на него.  Широко разинув пасть, он  с
ужасающей скоростью помчался на  Гранта.  Щелкнув  челюстями, ящер перекусил
ножку  стола и вздернул голову. Стол рухнул, и Грант  повалился на спину, он
был теперь на виду у хищника. Раптор навис над ним, выпрямился во весь рост,
ударившись  головой  об  инфракрасные  лампы  наверху,  от  чего  те  бешено
закачались.
     - Алан?
     Раптор  отступил  назад и  занес когтистую лапу для удара. Однако Грант
откатился  в сторону,  и  лапа обрушилась на пол, почти не  задев его. Грант
ощутил резкую боль в ключицах, на рубашку хлынула теплая кровь. Он покатился
по  полу,  разбивая яйца, пачкая лицо  и руки. Раптор снова  стукнул лапой и
вдребезги  расколотил рацию, так что во все стороны полетели искры. В ярости
зарычав, он нанес третий  удар. Грант уже подкатился к самой стене, деваться
ему  было  некуда, и зверь занес над ним лапу, намереваясь его прикончить. И
вдруг повалился навзничь. Зверь хрипел. Из его пасти валила пена. Дженнаро и
брат  с  сестрой  зашли  в комнату.  Грант  замахал на  них руками,  не веля
приближаться. Девочка поглядела на умирающее животное и тихо произнесла:
     - Так тебе и надо.
     Дженнаро помог Гранту  подняться на  ноги. Затем все  они повернулись и
побежали на контрольный пост.


<ul><a name=70></a><h2>КОНТРОЛЬНЫЙ ПОСТ</h2></ul>

     Тим был поражен, увидев, что на экране  компьютера,  установленного  на
контрольном посту, мигает свет. - Что это? - спросила Лекси.


<ul><a name=71></a><h2>ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА - СИСТЕМА ЗАПУСКА</h2></ul>

     Запуск АВ(D)--------------------------ЗапускCN(D)
     ,---------,-------+----------,     ,------------+---------,    ?Главн.?
?Монитор?  ?Управл?  ?Электрич? Гидравлика  ?Рубильник? ?Зоология? ?режим  ?
?главн. ? ? главн? ? главн ? главн ? главн. ? ? главн. ?
     | |  |  | |  | | ?Запуск? Обзор  ?Доступ? Подогрев Дверные SAAG- Ремонт
?Сетей ? VBB  ? TNL  ?  охлаждение запоры средн.  хранение ? DNL  ?  |  |  |
интерфейс | |
     | | | | | |  |  ?Критич.? Телеком Сброс Освещен. GAS/VLD Общий ?Статус?
?блоки- ? VBB возврат аварийн. Главн. II интерфейс ?главн.? ?ровки ? | | | |
| |
     | | |  | | |  |  ?Контроль?  ?Телеком? Шаблон  FNNC  Взрыв-пожар  Схема
?Здоровье/? ?Проходов? ? RSD ? главн. параметры безопасн. общ. ?Безопасн.?


     Тим  заметил, что  доктор  Грант  пристально  глядит на  экран,  доктор
опасливо потянулся к пульту.
     -  Нет,  я  ничего  не  смыслю  в компьютерах,- сокрушенно  покачал  он
головой.
     Но Тим  уже  уселся перед компьютером. И  начал поспешно  прикасаться к
экрану. На  мониторах появилось судно,  оно  приближалось  к Пунтаренас.  До
пристани оставалось всего лишь метров  двести. На другом мониторе показалась
гостиница, рапторы уже свисали с потолка. Из радиопередатчика раздавалось их
рычание.
     - Сделай же что-нибудь, Тимми! - воскликнула Лекси.
     Тим нажал на квадратик "Запуск сетей DNL", хотя он и без того светился,
на экране вспыхнула надпись:
     "ВНИМАНИЕ!  ИСПОЛНЕНИЕ КОМАНДЫ ПРЕРВАНО (СЛИШКОМ НИЗКОЕ ВСПОМОГАТЕЛЬНОЕ
НАПРЯЖЕНИЕ).
     - А что это означает? - спросил Тим. Дженнаро прищелкнул пальцами.
     -  Это уже  было.  Значит, вспомогательного напряжения недостаточно. Ты
должен включить основное питание.
     - Я?
     Тим прикоснулся к надписи "Электрич. главн."


     Контрольный модуль главного электроснабжения

Главн.==============Дополнит.=====,======Главн.=============Дополнит.
     | | | | | Сектор А1-А9 Сектор А1-А9 | Сектор В1-В9 Сектор В1-В9
     | | | | А01-А011 Темп CVD | В01-В011 Режим (0)
     | | | | А21-А211 Пост CVD (0) | В021-В0211 Режим (1)
     | Сектор В1-В9 Главн. сеть Р ===| Сектор А1-А9 Главн. сеть М=,
     | | = | | | | CSX (89A) Установка главн. | | Вспомогат. |
     | 1 | Центр ==========сеть 0/0 |
     |      '==      |     |      CSX      (1031)======Установка      главн.
(вспомогат.)========Вспомогат. |
     | ATL | сеть R/V |
     | | | RSX (55-99) Сети V-VX Режим (N) Конфиг. сети==|
     |  | Вспомогат.=======Включ.  сетей Не использ. Конфиг. центр==' напряж
(4)


     Тим застонал.
     - Ну, и что ты собираешься делать? - спросил Грант.
     Теперь светился весь экран монитора.
     Тим нажал на квадратик "Главн."
     Никакого результата! Экран продолжал мигать.
     Тим попробовал "Главн, сеть Р". Душа у него ушла в пятки.
     ГЛАВНАЯ ЭНЕРГОСЕТЬ НЕ ВКЛЮЧЕНА/ ДЕЙСТВУЕТ ТОЛЬКО ВСПОМОГАТЕЛЬНАЯ.
     Экран не потухал. Тим  нажал на квадратик "Установка главн. I", ГЛАВНАЯ
ЭНЕРГОСЕТЬ РАБОТАЕТ
     Освещение  в  комнате  включилось  полностью.  Все  мониторы  перестали
мигать.
     - Эй! Все в порядке!
     Тим  нажал  на  "Включ.  сетей". Вроде  бы ничего...  Он  посмотрел  на
видеомониторы и перевел взгляд на главный экран.

     Какую сеть включить?

Парк Главн. Режим Гостин. Др.


     Грант  что-то сказал, но Тим  не расслышал, он лишь обратил внимание на
его напряженный тон. Грант с тревогой следил за мальчиком.
     Сердце Тима бешено колотилось в груди. Лекси что-то вопила, обращаясь к
нему.  Тим  больше  не смотрел на  видеомониторы. Он слышал, как  на потолке
гостиницы прогибаются прутья, слышал рычание рапторов.
     Потом Малкольм услышал голос:
     - Боже мой...
     Тим выбрал надпись "Гостин."
     ОБОЗНАЧЬТЕ НОМЕР ВКЛЮЧАЕМОЙ СЕТИ.
     На  какой-то жуткий миг - он показался  всем бесконечным - Тим  позабыл
нужный номер... но потом все-таки вспомнил:  Р4! И нажал на  соответствующий
квадратик.
     ИДЕТ ВКЛЮЧЕНИЕ СЕТИ "ГОСТИН." Р4.
     Тим  увидел  на   экране  видеомонитора,  как  с  гостиничного  потолка
посыпался дождь искр. Экран побелел.
     Лекси закричала:
     - Что ты наделал?
     Но изображение почти тут же  восстановилось, и стали видны рапторы: они
извивались  между прутьями  и  вопили, попав  в раскаленный  водопад искр, а
Малдун и его друзья по несчастью явно приободрились, голоса их стали звонче.
     - Есть! - Грант хлопнул Тима по спине.- Есть! Молодец!
     Все вскочили и запрыгали от радости, а затем Лекси спросила:
     - А что насчет корабля?
     - Насчет чего?
     - Насчет корабля,- она указала на экран. Здания за кормой корабля стали
уже гораздо больше, они теперь находились справа, поскольку корабль повернул
влево, собираясь причаливать. Матросы уже готовили концы.
     Тим  снова уселся на стул  и уставился на  экран. Он внимательно изучал
надписи.  "Телеком VВВ"  и "Телеком  RSD", похоже,  могли иметь  отношение к
телефонам. Он надавил на "Телеком RSD".
     К ВАМ ПОСТУПИЛО 23  ТЕЛЕФОННЫХ ЗВОНКА И/ИЛИ ТЕЛЕГРАММЫ. ХОТИТЕ ПОЛУЧИТЬ
СЕЙЧАС?
     Тим нажал "Нет".
     - Может быть, с корабля тоже звонили,- предположила Лекси.- Может, тебе
удастся таким образом с ними связаться!
     Но он не обратил на нее внимания.
     УКАЖИТЕ  ТЕЛЕФОННЫЙ  НОМЕР  ИЛИ   НАЖМИТЕ   КНОПКУ   Р7  ДЛЯ  ВЫХОДА  В
СООТВЕТСТВУЮЩУЮ ДИРЕКТОРИЮ.
     Тим нажал на "Р7" и внезапно перед ним  замелькали имена  и телефоны из
огромного списка.  Фамилии  шли не по алфавиту, и Тиму пришлось  внимательно
проглядывать список, пока он не обнаружил то, что искал.
     СУДНО "АННА Б". (ФРЕДДИ) 708-3902
     Оставалось только выяснить, как звонить.  Тим нажал на несколько кнопок
внизу экрана.
     ЗВОНИТЬ СЕЙЧАС ИЛИ ПОЗЖЕ?
     Он выбрал "Звонить сейчас".
     ИЗВИНИТЕ, ВАШ ЗАПРОС НЕ МОЖЕТ БЫТЬ УДОВЛЕТВОРЕН (ОШИБКА-598).
     ПОЖАЛУЙСТА, ПОПЫТАЙТЕСЬ ЕЩЕ РАЗ.
     Тим попытался еще раз.
     Раздался гудок, а затем звуки автоматически набираемого номера.
     - Получилось? - спросил Грант.
     - Отлично, Тимми,- похвалила его Лекси.- Но они уже почти на месте.
     На  экране  было видно,  как  судно  уже причаливает  к  пристани*  Они
услышали пронзительный писк, а затем голос:
     - Алло, Джон? Это Фредди, Ты меня слышишь? Прием.
     Тим схватил телефонную трубку, лежавшую на  панели,  но  услышал только
звук набираемого номера.
     - Алло, Джон! Это Фредди.
     - Отвечай же!-шептала Лекси.
     Присутствующие в  комнате  похватали телефонные  трубки -  все, которые
попались  им на глаза  - но везде  слышались лишь звуки набираемого  номера.
Наконец Тим заметил трубку на боку панели, там мигала лампочка.
     - Алло, контрольный пост? Это Фредди. Вы меня слышите? Прием.
     Тим торопливо снял трубку.
     - Алло, говорит Тим Мерфи, мне нужно, чтобы вы...
     - Повтори еще раз, я тебя не понял, Джон.
     - Не  причаливайте!  Вы  меня  слышите? Наступила  пауза.  Затем  голос
удивленно произнес:
     - Похоже, какой-то паршивый мальчишка развлекается...
     Тим выкрикнул:
     - Не причаливайте! Возвращайтесь на остров! Отдаленные  голоса  звучали
прерывисто.
     - Он что... назвался Мерфи? - спросил первый голос.
     - Да я не разобрал... не разобрал имени,- откликнулся второй.
     Тим в панике посмотрел на взрослых. Дженнаро взял у него трубку.
     - Дай-ка я попробую. Ты можешь узнать его имя? Раздался резкий треск.
     -...наверно,  это  шутка...  розыгрыш... наверно, долбанный оператор...
или еще что-нибудь...
     Тим  колдовал  над  панелью...  неужели  нельзя выяснить, кто  ты такой
Фредди?..
     -  Вы меня  слышите?  -  произнес  в  телефонную  трубку Дженнаро.-  Вы
слышите, ответьте. Прием.
     -  Сынок,- протянул в ответ голос,- мы понятия не  имеем, кто ты такой,
но,  черт  тебя побери, это  не смешно. Мы сейчас причаливаем,  и у нас куча
дел. Так что либо представься честь по чести, либо повесь трубку.
     На экране компьютера появилась надпись "Феррелл, Фредерик Д. (капит.)".
     -  Вас   устроит  такое  представление,  капитан  Феррелл?   -  гаркнул
Дженнаро.-  Если вы  немедленно  не развернете корабль и не возвратитесь  на
остров,  вы  нарушите  509-й  параграф  Единого  Морского  Кодекса,  за  что
поплатитесь  своей лицензией, выложите  пятьдесят  тысяч  долларов  штрафа и
проведете пять лет в тюрьме. Вы меня слышите?
     Воцарилось молчание.
     - Вам понятно, капитан Феррелл? Наконец далекий голос произнес:
     - Понятно.
     А затем другой голос сказал:
     - Все на корму!
     И судно начало поворачивать назад.  Лекси издала радостный возглас. Тим
упал в кресло и утер пот со лба.
     Грант поинтересовался:
     - А что такое "Единый Морской Кодекс", на который вы сослались?
     - Чтоб мне провалиться, если я знаю,- усмехнулся Дженнаро.
     Все  с довольным видом смотрели на экран. Судно отдалялось от берега, в
этом не было сомнений.
     - Ну, я полагаю, все самое трудное позади,- вздохнул Дженнаро.
     Грант покачал головой.
     - Самое трудное,- сказал он,- только начинается.




<ul><a name=72></a><h2> * СЕДЬМОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ * </h2></ul>

     Математика требует все большей храбрости, чтобы смотреть в лицо скрытым
последствиям.
     Ян Малкольм



<ul><a name=73></a><h2>УНИЧТОЖЕНИЕ МИРА</h2></ul>

     Они перенесли  Малкольма  в другой гостиничный номер и уложили в чистую
постель. Хэммонд заметно оживился, распрямил плечи и засуетился.
     -   Что  ж,-   заявил  он,-  по  крайней  мере,  удалось  предотвратить
катастрофу.
     - Какую катастрофу? - со вздохом поинтересовался Малкольм.
     - Ну как же?! - воскликнул  Хэммонд.- Такую, что ящеры  не вырвались на
свободу и не заполнили весь мир.
     Малкольм приподнялся на локте.
     - А вас это что, волновало?
     - Ну, конечно, риск был велик,- сказал Хэммонд.- Ведь это суперхищники,
они могли бы уничтожить нашу планету, если бы выбрались с острова.
     - Да вы просто самовлюбленный идиот! - в  ярости вскричал Малкольм.- Вы
понимаете, о чем вы мне толкуете? Вы думаете, что можете уничтожить планету?
Боже,  до  чего  же вы упиваетесь  своей властью!  -  Малкольм  откинулся от
подушки.- Нет,  вы не в состоянии уничтожить всю планету. Вам это совершенно
не по силам.
     -  Но  большинство  людей  считает,- натянуто  произнес  Хэммонд,-  что
планета находится в страшной опасности.
     - Это не так,- отрезал Малкольм.
     - Все эксперты придерживаются единого мнения:
     планете грозит беда.
     Малкольм снова вздохнул.
     - Позвольте мне вам кое-что рассказать о нашей планете,- сказал он.- Ей
четыре с половиной  миллиарда  лет. И почти  столько  же  времени на планете
существует жизнь.  Три  и  восемь десятых  миллиарда лет.  Сперва  появились
бактерии. Потом первые одноклеточные животные, затем более  сложные существа
- в  океане и  на  суше. Затем начали  сменять  друг  друга  эпохи различных
животных -  амфибий,  динозавров,  млекопитающих...  причем  каждая  длилась
миллионы  лет.  Великие  животные  царства  появлялись,  переживали   период
расцвета  и исчезали с  лица земли. И все это происходило на фоне постоянных
перемен  и суровых потрясений: вырастали и рассыпались горные хребты, падали
кометы, извергались вулканы, океаны выходили  из берегов, перемещались целые
континенты...  Постоянные  перемены,  суровые   потрясения...  Даже   сейчас
основные  географические свойства  нашей планеты  обусловлены  столкновением
двух  крупнейших континентов,  приведшим  за миллионы  лет  к  возникновению
Гималаев.  Планета  наша  все  пережила в свое  время.  И  она,  безусловно,
переживет нас.
     Хэммонд нахмурился.
     - То,  что  это продолжалось так долго,-  заметил он,- не означает, что
это будет длиться вечно. Если будет большое облучение...
     - Допустим, это произойдет,- перебил его  Малкольм.- Допустим, на Земле
страшно повысился уровень радиации, и все растения и животные умерли, а сама
планета на сотни тысяч лет превратится  в  раскаленную сковороду. Жизнь  все
равно где-нибудь сохранится: под землей или, может, в арктических льдах... И
когда  минут  тысячелетия, когда  наша планета опять  станет  гостеприимной,
жизнь  на  ней снова  распространится повсюду.  И процесс эволюции  начнется
заново.  Конечно, могут пройти  миллиарды  лет, пока  жизнь  станет такой же
разнообразной,  как  сейчас.  И,  конечно  же,  ее формы  будут  существенно
отличаться от  нынешних.  Но  планета  переживет все  наши  безумства.  Наша
глупость не в состоянии погубить жизнь. Мы только себя,- вздохнул Малкольм,-
себя можем погубить.
     Хэммонд сказал:
     - Но если озоновый слой уменьшится...
     - Больше ультрафиолета достигнет поверхности Земли. И что с того?
     - Ну... от этого же бывает рак кожи? Малкольм покачал головой.
     -  Ультрафиолетовое   излучение  благоприятствует  жизни.  Это   мощный
источник  энергии.  Оно  вызывает  мутации,  изменения.  Многие формы  жизни
разовьются при повышении уровня ультрафиолетового излучения.
     - А многие другие погибнут,- сказал Хэммонд. Малкольм вздохнул,
     - По-вашему,  такого  еще  не было?  Вы, что, никогда  не  слышали  про
кислород?
     - Почему? Я знаю, что кислород необходим для жизни.
     -  Это   сейчас,-  сказал  Малкольм.-  Но   вообще-то  кислород  -  это
метаболический яд. Он мощный окислитель. Как фтор, который разъедает стекло.
И  когда  кислород  впервые  появился - а  появился он  в  качестве  отходов
жизнедеятельности  некоторых растительных клеток  примерно три миллиарда лет
назад,-  жизнь  на  нашей планете оказалась под  угрозой.  Эти  растительные
клетки отравляли  среду  смертельным  ядом. Они выделяли смертоносный  газ и
способствовали его накоплению. На  такой планете, как Венера,  меньше одного
процента  кислорода.  На  Земле  же   концентрация   кислорода  стремительно
увеличивалась: пять, десять и, в конце концов, двадцать один процент? Земная
атмосфера сплошь состояла из яда! Она была несовместима с жизнью!
     Хэммонд посмотрел на него с раздражением.
     - К чему вы клоните?  Вы  считаете,  что современные загрязнители  тоже
будут включены в обмен веществ?
     -  Нет,-  покачал головой  Малкольм.- Я считаю,  что жизнь на  Земле  в
состоянии сама о себе позаботиться. В представлении человека сто лет - очень
долгий срок. Сто лет назад у нас не было автомашин, самолетов, компьютеров и
вакцин...  Мир тогда  был  совершенно  иным.  Но  для планеты  сто лет - это
ничтожный  срок.  И  миллион  лет  -  тоже. Планета  живет  и  функционирует
совершенно  в  другом  ритме. Мы  даже не  представляем  себе. насколько они
медленные и мощные, эти ритмы.
     И  нам не  хватает смирения, чтобы  это  себе представить. Мы  жили тут
всего какое-то мгновение. И если завтра исчезнем,  планета не  будет  по нам
скучать.
     - А мы запросто можем исчезнуть,- ворчливо вставил Хэммонд.
     - Да,- кивнул Малкольм.- Можем.
     -  Ну,  и  что  ж  по-вашему?  Мы не  должны  заботиться  о  сохранении
окружающей среды?
     - Нет, конечно.
     - Но как же тогда?
     Малкольм кашлянул и уставился в пространство.
     - Давайте внесем полную  ясность. Это не  планета наша в опасности. Это
мы в опасности.  У  нас недостаточно сил,  чтобы уничтожить  планету...  или
спасти ее. Но мы должны собраться с силами и спасти самих себя.


<ul><a name=74></a><h2>ВСЕ ПОД КОНТРОЛЕМ</h2></ul>

     Прошло  четыре  часа. День  клонился  к  вечеру,  солнце  садилось.  На
контрольном  посту  вновь  заработал  кондиционер,  компьютер  тоже  работал
нормально. Насколько удалось  выяснить, из двадцати  четырех человек,  нахо-
дившихся на острове, восемь  человек погибло, судьба еще шестерых была  пока
неясна.  Центр  для  гостей  и  отель  "Сафари"  охранялись теперь  надежно,
северная  оконечность острова, похоже, была очищена от  динозавров. Грант  и
его   товарищи   связались  с  Сан-Хосе  и   попросили  о  помощи.   Солдаты
костариканской Национальной гвардии уже отправлялись на  остров,  вылетел  и
вертолет  "Скорой помощи"  - он должен был  перевезти Малкольма  в больницу.
Однако по  телефону костариканцы  говорили очень  осторожно и,  конечно  же,
потом не раз  созванивались  с Вашингтоном,  пока,  наконец, не отправили на
остров подмогу. И вот день заканчивался;
     если вертолеты не прилетят в ближайшее время, придется ждать до утра. А
пока  что  оставалось  томиться   ожиданием.  Корабль  возвращался;  матросы
обнаружили трех  молодых  рапторов,  резвившихся в  кормовой части  судна, и
убили их. Непосредственная  опасность на  острове Нублар миновала, все  люди
были  либо  в центре  для  гостей,  либо  в  отеле.  Тим  хорошо освоился  с
компьютером и вызвал на экране новую таблицу.


<ul><a name=75></a><h2>ВСЕГО ЖИВОТНЫХ</h2></ul>

Виды  Ожидаемое Обнаруженное Версия Тиранозавры 2  1  4.1 Майязавры 22 20 ??
Стегозавры 4 1 3.9 Трицератопсы 8 6 3.1 Прокомпсогнатусы 65 64 ?? Отнелии 23
15 3.1 Велоцирапторы  37 27 ??  Апатозавры 17 12  3.1  Гадрозавры 11  5  3.1
Дилофозавры 7 4 4.3 Птерозавры 6 5 4.3 Гипсилофодонты 34 14 ?? Эуплоцефалиды
16 9 4.0 Стиракозавры 18 7 3.9 Микроцератопсы 22 13 4.1

Итого 292 203

     - Что показывает этот проклятый агрегат? - возмутился Дженнаро.- Теперь
он заявляет, что животных стало меньше?
     Грант кивнул.
     - Вероятно, так оно и есть. Элли сказала:
     - Парк юрского периода наконец опять под контролем.
     - Что это значит?
     - То, что достигнуто равновесие,- Грант указал  на монитор. На одном из
них было  видно,  как подскочили  гипсилофодонты,  завидев  приближающихся с
запада ве-лоцирапторов.
     -  Электроохрана была отключена много часов,-  пояснил Грант.- Животные
все  перемешались.  Популяции уравновесились...  и теперь  в  Парке  юрского
периода установилось настоящее равновесие.
     - Мне кажется, это совершенно  не предусматривалось,- сказал Дженнаро.-
Не предусматривалось, что животные перемешаются.
     - И тем не менее, это произошло.
     На  другом  мониторе  Грант  увидел,  как  стая  рапторов  стремительно
преследует   на  открытой  местности  четырехтонного  гадрозавра.  Гадрозавр
пытался спастись бегством, но  один  из  рапторов  запрыгнул ему  на спину и
впился зубами в длинную  шею,  а другие  рванулись вперед, окружили беднягу,
принялись  кусать его за ноги и разрывать брюхо мощными когтями. В считанные
минуты шесть рапторов свалили на землю огромное животное.
     Грант молча смотрел на происходящее.
     Элли спросила:
     - Вы именно так себе все представляли?
     -  Да я  сам  не знаю,  как я себе  это представлял,- сказал Грант.  Он
пристально следил за изображением на экране.- Нет, в общем-то не совсем так.
     Малдун тихо пробормотал:
     - Знаете, похоже, что все взрослые рапторы покинули свой загон.
     Грант сперва не обратил на  это внимание. Он молча смотрел на мониторы,
наблюдая  за  взаимоотношениями  крупных  животных.  В  южной части  острова
стегозавр отмахивался шипастым  хвостом от осторожно  кружившего вокруг него
маленького тиранозаврика, который безуспешно пытался откусить костяные шипы.
В западном секторе дрались взрослые  трицератопсы: они напада-  ли  друг  на
друга и сплетались  рогами.  Одно животное  уже  лежало  на земле  раненое и
испускало дух.
     Малдун сказал:
     - До  темноты остался примерно  час, доктор  Грант.  Если хотите, можно
попытаться отыскать это гнездо.
     - Да,- кивнул Грант,- хочу.
     -  Я  вот  о  чем  подумал,-  продолжал Малдун.-  Когда  сюда  заявятся
костариканцы, они,  наверное,  решат,  что  остров представляет  собой почти
военную угрозу. И попробуют уничтожить его как можно скорее.
     - Верно, черт побери! - поддакнул Дженнаро.
     - Они разбомбят  его с  воздуха,- предположил Малдун.-  Либо используют
напалм, либо  нервно-паралитический  газ.  Но  в  любом случае  прибегнут  к
бомбежке.
     Грант воскликнул:
     - Этого недостаточно! Он вскочил.
     - Ладно, пора отправляться.
     -  Мне кажется, вы меня не  поняли, Алан,- поспешил вставить Дженнаро.-
Мое мнение таково: весь остров представляет слишком  большую опасность.  Его
следует уничтожить. Каждое животное на острове нужно уничтожить, и именно мы
должны положиться на них, ведь они  знают  свое дело. Вы понимаете, о  чем я
говорю?
     - Прекрасно понимаю,- кивнул Грант.
     - Но  тогда  в чем  проблема? -  пожал плечами Дженнаро.-  Это  военная
операция. Пусть они ей и занимаются.
     У Гранта болела спина, ведь раптор саданул по ней когтями.
     - Нет,- поморщился он.- Мы должны сами позаботиться об этом.
     - Оставьте все специалистам,- настаивал Дженнаро.
     Грант вспомнил,  как он  шесть  часов назад  нашел Дженнаро,  который в
ужасе забился в  кабину  грузовика,  стоявшего в техническом корпусе.  Грант
резко вспылил и, схватив адвоката за горло, припер его к стене.
     - Послушай ты, низкорослый ублюдок! Ты  виноват в том, что произошло, и
должен сейчас это расхлебывать?
     - Но я расхлебываю...- закашлялся Дженнаро.
     -   Ничего   подобного!   Ты   с   самого   начала   пытался   избежать
ответственности.
     - Черт...
     - Ты втравил инвесторов в дело, в котором сам толком не  разобрался. Ты
был  совладельцем и  при этом даже не сумел осуществить нормальный контроль.
Ты не проверил, чем занимается человек, о котором ты доподлинно знал, что он
лжец.  Ты позволил ему  иметь дело с самой опасной в мире  технологией! Нет,
ты, конечно же, вел себя безответственно.
     Дженнаро снова закашлялся.
     - Ну, хорошо... теперь я беру на себя ответственность...
     - Нет! - рявкнул Грант.-  Ты опять пытаешься ее избежать. Но теперь это
тебе не удастся.- Он отпустил Дженнаро, который скрючился, ловя ртом воздух,
и повернулся к Малдуну.- Какое у нас есть оружие?
     Малдун ответил:
     - Несколько электросеток и электрошокеры.
     - Насколько мощные эти электрошокеры? - поинтересовался Грант.
     - Похоже, их используют, чтобы глушить акул. При контакте  они вызывают
шок.  Высокий вольтаж, мало  ампер... Летального  исхода не вызывает,  но из
строя выводит основательно.
     -  Нет, этого  недостаточно,- покачал головой  Грант.- В гнезде это  не
сработает.
     - В каком гнезде? - кашляя, пробормотал Дженнаро.
     - В гнезде велоцирапторов,- пояснила Элли.
     - В гнезде велоцирапторов??
     Но Грант, не слушая его, уже спрашивал:
     - У нас есть радиофицированные ошейники?
     - Наверняка есть,- сказал Малдун.
     - Раздобудьте один. А что еще можно использовать для самозащиты?
     Малдун печально развел руками.
     - Ну... все, что получится.
     Малдун ушел. Грант повернулся к Дженнаро.
     - Ваш остров -  дерьмо, мистер  Дженнаро. И эксперимент ваш  -  дерьмо.
Теперь это дерьмо нужно разгребать. Но сделать это нельзя, пока мы не поймем
всех  размеров  этого  кошмара.  А  следовательно,  мы  должны  найти гнезда
динозавров. Особенно  важно обнаружить гнезда велоцирапторов. Они, вероятно,
надежно спрятаны.  Мы должны обнаружить их, осмотреть и сосчитать яйца.  Нам
необходимо учесть всех животных, родившихся  на острове. Тогда  можно  будет
его взорвать. Но мы обязаны сделать эту небольшую работенку.
     Элли  изучала  настенную карту,  где  была  указана территория обитания
каждого вида. Тим работал на компьютере. Элли кивнула в сторону карты.
     -  Рапторы сосредоточены в южной  части,  там, где много  вулканических
испарений. Может быть. они любят тепло...
     - А там есть где спрятаться?
     - Выходит, что есть,-  сказала Элли.-  Там  массивные  бетонные  дамбы,
построенные, чтобы бороться с  наводнениями. Просторные подземные помещения.
Вода и полумрак.
     Грант кивнул.
     - Стало быть, они там. Элли сказала:
     - Туда  есть вход  с  пляжа.- Она повернулась к компьютерному  пульту.-
Тим, покажи-ка нам еще раз эти сооружения.
     Но Тим не слушал ее.
     - Тим! - снова окликнула его Элли. Мальчик склонился над пультом.
     - Погодите минуточку,- пробормотал он.- Я тут кое-что нашел.
     - Нашел? Что?
     - Не обозначенный на схеме склад. Я не знаю, что там такое.
     - Должно быть, оружие,- предположил Грант.

     Все сгрудились возле  технического корпуса. Стальная дверь открылась, и
солнечный свет озарил бетонные ступеньки, уводившие под землю.
     -  Проклятый  Арнольд! -  ругался  Малдун, ковыляя  по ступенькам,-  Он
наверняка про это знал с самого начала.
     - Вряд ли,- возразил Грант.- Он ведь даже не пытался сюда пробраться.
     - Ну, тогда Хэммонд знал. Кто-то же должен знать!
     - А где сейчас Хэммонд?
     - Все еще в гостинице.
     Они  добрались до  конца лестницы и увидели  множество  противогазов  в
пластиковых мешках: они висели на стене. Осветив фонарями помещение, Грант с
Малдуном обнаружили  несколько  тяжелых  стеклянных кубов  высотой полметра,
закрытых  металлическими  крышками.  Внутри Грант  различил какие-то  темные
маленькие шарики.
     "Как будто гигантские мельницы для черного перца",- подумал он.
     Малдун снял крышку со стеклянного куба и вынул один шарик. Поднес его к
свету и озабоченно наморщил лоб.
     - Будь я проклят...
     - Что это такое?
     - "МОРО-12",- сказал  Малдун.- Нервно-паралитический газ.  Это гранаты.
Куча гранат.
     - Тогда начнем? - мрачно предложил Грант.

     - Он меня любит,- улыбаясь, сказала  Лекси. Они  стояли в гараже центра
для гостей  и  смотрели  на  маленького  раптора,  которого  Грант поймал  в
туннеле. Девочка гладила малыша, просунув руку сквозь прутья клетки.  Зверек
к ней ластился.
     - Я бы  на твоем месте  был поосторожней,- заметил Малдун.- Они здорово
кусаются.
     - Да он меня любит! - воскликнула Лекси.- Его зовут Кларенс.
     - Кларенс?
     - Да,- кивнула девочка.
     Малдун  дергал  в  руках кожаный  ошейник,  к которому была прикреплена
маленькая металлическая коробочка. Грант услышал пронзительный писк рации.
     - Как вы думаете, трудно будет надеть на него ошейник?
     Лекси по-прежнему ласкала детеныша, засунув руку в клетку.
     - Спорим, что мне он разрешит?! - воскликнула она.
     - Не стоит,- возразил Малдун.- Они непредсказуемы.
     - Да я уверена, что он мне разрешит! - повторила
     девочка.
     Малдун дал ей ошейник, и она протянула его раптору, чтобы он понюхал. А
затем медленно надела его на шею зверенышу. Когда Лекси застегивала ошейник,
раптор вдруг стал ярко-зеленым. А затем расслабился, и его шкура побледнела.
     - Он как хамелеон,- сказала Лекси.
     - Другие рапторы не обладали такими свойствами,- нахмурившись,  заметил
Малдун.-  Должно быть,  звери, рожденные  на  свободе,  отличаются  от  них.
Кстати,-  он повернулся к Гранту,-  как же все-таки они размножаются? У  нас
ведь были сплошные самки! Вы так и не объяснили нам, причем тут ДНК лягушки.
     - Не лягушки,- поправил Грант,- а  амфибии. На лягушках  это все хорошо
изучено.   Особенно,    насколько    мне    помнится,    подробно    описаны
западноафриканские лягушки.
     - А что это за феномен?
     - Половое перерождение,- сказал Грант.- А по-простому,- перемена пола.
     Грант объяснил, что некоторые растения и животные обладают способностью
изменять  в течение жизни свой  пол.  Таковы  орхидеи,  некоторые  виды рыб,
креветки,  и,  как   выяснилось,   лягушки.  Было  замечено,   что  лягушки,
откладывающие яйца, через несколько месяцев могли  полностью переродиться  в
самцов.  Сперва  они становились  драчливы, как самцы, затем  перенимали  их
брачные призывы,  затем  в  их  организме  начинали  вырабатываться  мужские
гормоны, у них  вырастали мужские  половые органы,  и  в конце  концов такие
лягушки благополучно спаривались с самками.
     - Да вы шутите! - не поверил Дженнаро.- А почему это происходит?
     - Вероятно,  этому благоприятствует большое  скопление животных  одного
пола. В  подобных  обстоятельствах  амфибии внезапно  могут  переменить пол,
самки становятся самцами.
     - И вы считаете, что с динозаврами случилось то же самое?
     - Да, поскольку никакого более  правдоподобного объяснения у  нас нет,-
сказал Грант.- Я думаю, что все было именно так. Ну, а теперь, я надеюсь, мы
отправимся на поиски гнезда?
     Они сели в "джип", а Лекси выпустила раптора из клетки. Зверек спокойно
сидел у  нее на  руках и  казался почти ручным.  Девочка  погладила  его  на
прощанье по голове и выпустила.
     Но звереныш не уходил.
     -  Иди же, брысь! -  крикнула Лекси.-  Иди  домой! Раптор  повернулся и
убежал в кусты.

     Грант  надел наушники,  в  руках он держал  радиопередатчик. Малдун вел
машину. Она ехала по главной  дороге, направляясь на юг. Дженнаро повернулся
к Гранту и спросил:
     - А на что похоже это гнездо?
     - Этого никто не знает,- пожал плечами Грант.
     - Но мне казалось, вы находили их на раскопках,
     - Я  раскапывал окаменевшие гнезда динозавров,-  сказал  Грант.-  Но за
столько миллионов лет все окаменелости деформировались. У нас есть гипотезы,
есть  кое-какие предположения, но никто не может  твердо знать, как выглядят
гнезда динозавров.
     Грант прислушался к писку рации,  он обратился к Малдуну и жестом велел
ему ехать дальше.  Он  все больше и больше убеждался в правоте Элли: гнездо,
очевидно, располагалось на юге, где были вулканические испарения.
     Грант покачал головой.
     -  Вы  должны понять: мы  даже  о гнездах живых рептилий -  таких,  как
крокодилы,- далеко не все знаем. Этих животных трудно изучать.
     Тем не менее,  про африканских аллигаторов было известно, что их гнезда
охраняют только самки, ожидающие,  пока  детеныши  проклюнутся из яиц. Самец
ранней весной постоянно лежал бок о бок с самкой, дул на нее сбоку, пуская в
воде пузыри - таким образом он  пытался снискать ее расположение,- и наконец
она задирала хвост, позволяя ему совокупиться с ней. Но  через два месяца, к
тому времени, как  самка  начинала  устраивать гнездо, самца уже не было и в
помине.  Самка сама зорко охраняла конусообразное полутораметровое гнездо, и
когда   раздавался  писк  проклюнувшихся   детенышей,  нередко  помогала  им
разбивать  скорлупу, а затем вела их к воде. Иногда она  даже  переносила их
туда в пасти.
     - Значит, взрослые аллигаторы защищают детенышей?
     -  Да,- подтвердил Грант.- И вдобавок существует своеобразная групповая
защита.  Маленькие крокодильчики  издают жалобный  писк,  и  любой  взрослый
крокодил, который их услышит - неважно, родитель или нет,- приходит к ним на
помощь и яростно кидается в атаку. Не становится в угрожающую позу. а именно
кидается в атаку.
     - Ого!..- Дженнаро умолк.
     - Но динозавры же не рептилии,- лаконично заметил Малдун.
     -  Совершенно  верно.  И их поведение в период  гнездовья  может больше
напоминать поведение птиц.
     -Стало быть, вы не знаете,- Дженнаро начал раздражаться.- Вы не знаете,
как выглядят их гнезда?
     - Нет,- отрезал Грант.- Не знаю.
     -  Так...- протянул  Дженнаро.-  Вот  вам  и эксперты...  очковтиратели
чертовы...
     Грант  не обратил  на  него внимания. Он уже  чувствовал запах  серы. А
впереди клубился вулканический пар.

     "Горячая  здесь  земля",-  подумал  Дженнаро,  шагая вперед.  Она  была
действительно раскаленной. То тут, то там грязь начинала пузыриться и как бы
плевалась. Вонючие серные  клубы  пара, шипя, окутывали людей, поднимаясь на
высоту их плеч. У Дженнаро было такое чувство, будто он попал в ад.
     Он   посмотрел  на  Гранта,  который   шел,  не   снимая  наушников   и
прислушиваясь к сигналам. В  ковбойских сапогах,  джинсах и  гавайской майке
Грант выглядел  хладнокровным  смельчаком. А вся  смелость Дженнаро  куда-то
улетучилась. Он страшно перепугался, попав в это зловонное, кошмарное место,
и понимал,  что  где-то здесь неподалеку прячутся  велоцирапторы. У Дженнаро
просто в голове не укладывалось, как это Грант может сохранять спокойствие.
     Или его сотрудница Сэттлер... Женщина спокойно шагала вперед и смотрела
по сторонам.
     - Вас это  что, не  волнует?  - спросил  Дженнаро.- Я хочу  сказать, вы
что-то уж очень спокойны.
     - Нам  нужно  это  сделать,- промолвил Грант.  И  больше не  добавил ни
слова.
     Они продвигались вперед в клубах пара. Дженнаро потрогал пристегнутые к
поясу гранаты и обратился к Элли:
     - Почему он совершенно не волнуется?
     -  Может, и волнуется,- возразила она.- Но он ведь предвкушал этот  миг
всю свою жизнь.
     Дженнаро кивнул и задумался:  интересно,  как это бывает? А у него было
что-нибудь такое, чего  бы  он ждал всю  жизнь? После некоторого размышления
Дженнаро решил, что нет, не было...
     Грант прищурился:  солнце  светило  ему  в  глаза.  Впереди, в туманной
дымке, притаилось какое-то животное:
     оно следило за людьми, затем стремительно умчалось.
     - Это был раптор? - спросила Элли.
     - Мне кажется, да.  А  может,  какой-нибудь  другой  зверь. Но  в любом
случае не взрослая особь. Элли предположила:
     - Вероятно, он хотел сбить нас со следа?
     - Вполне возможно.
     Элли  рассказала  Гранту,  как  рапторы играли  с ней  у забора,  чтобы
отвлечь  ее  внимание  от  крыши,  на  которую тем  временем  забирались  их
сородичи. Если это было действительно  так,  то, значит, они превосходят  по
своим умственным  способностям  почти все живые  организмы на  Земле. Обычно
считалось, что  способностью строить и выполнять планы  обладают  только три
вида живых существ: шимпанзе, гориллы и люди. Но, может быть, динозавры тоже
в состоянии это делать...
     Раптор  появился  снова,  он  выскочил  на  свет,  а затем,  взвизгнув,
отпрыгнул  в  сторону. Похоже, он  действительно  пытался  сбить их с толку.
Дженнаро нахмурился.
     - Насколько они умны? - спросил он.
     -  Если считать, что  они  близки к птицам,-  сказал  Грант,-  то их ум
приведет  вас  в  восхищение.  Последние исследования  показали,  что  серый
попугай обладает  способностью  к  абстрактному  мышлению  ничуть  не меньше
шимпанзе.  А  шимпанзе вполне в  состоянии  освоить  элементы  человеческого
языка.   Так  вот,  исследователи  обнаружили,  что  эмоциональное  развитие
попугаев  соответствует  развитию  трехлетнего  ребенка,  однако  их  ум  не
подвергается сомнению, попугаи могут мыслить символами.
     - Но  я никогда не  слышал, чтобы попугай  кого-нибудь убил,- проворчал
Дженнаро.

     Издалека  доносился шум прибоя.  Вулканические  испарений  остались уже
позади,  теперь  перед  Грантом  и  его  товарищами расстилалась  местность,
усеянная  большими валунами.  Маленький раптор взобрался на  камень и  вдруг
исчез.
     -  Куда  он мог  подеваться? - удивилась Элли.  Грант  прислушивался  к
звукам, раздававшимся в наушниках. Писк прекратился.
     - Он убежал.
     Они  торопливо  пошли  вперед  и обнаружили среди скал небольшую  нору,
похожую на  кроличью. Диаметром  она была примерно в полметра. Пока  они  ее
разглядывали, звереныш появился  снова, он щурился  на  солнце  и моргал.  А
затем ускакал.
     - Ни за что! - воскликнул Дженнаро.- Я туда ни за что не полезу!
     Грант  не  промолвил  в ответ ни  слова.  Они с  Элли начали  доставать
снаряжение. Вскоре  Грант  присоединил  к  портативному  монитору  маленькую
видеокамеру. Он привязал к ней веревку,  включил камеру и спустил ее вниз, в
нору.
     - Да вы так ничего не увидите! - сказал Дженнаро.
     - Ничего, пусть будет хоть так.- откликнулся Грант.
     В верхней  части  норы было  не  так уж темно, и они смогли  разглядеть
гладкие  грязные  стены.  А  затем  проход  резко  расширился.  В  наушниках
послышался какой-то визг. Потом более низкий, трубный звук. Потом новые шумы
- их явно издавало множество животных.
     - Да, это похоже на гнездо,- сказала Элли.
     - Но ведь вы ничего не видите! - воскликнул Дженнаро и утер пот со лба.
     - Не вижу,- согласился Грант.- Но  зато слышу. Он еще немного послушал,
а затем вытащил камеру из норы и положил на землю.
     - Ладно, давайте начинать.
     Грант полез к  норе. Элли достала  фонарь  и электро-окер. Грант  надел
противогаз и неловко пополз по-пластунски.
     -  Вы  шутите?!  Неужели вы  действительно  собираетесь сюда залезть? -
ахнул Дженнаро. Грант кивнул.
     - Меня это не вдохновляет.  И все  же я полезу  туда первым, за мной  -
Элли, за ней - вы.
     - Погодите, погодите  минутку! -  встревожился Дженнаро.- Почему бы нам
сперва не забросать нору гранатами с нервно-паралитическим газом? А уж тогда
можно и спуститься. Вам не кажется, что это более разумно?
     - Элли, вы достали фонарь? Элли протянула Гранту фонарь.
     - Ну, так что? - продолжал настаивать Дженнаро.- Что вы на это скажете?
     -  Да я бы с  удовольствием,- откликнулся Грант и полез в нору.-  Но вы
когда-нибудь видели, как умирают, отравившись газом?
     - Нет...
     - Обычно это вызывает конвульсии. Страшные конвульсии.
     - Ну, мне очень жаль... это, конечно, неприятно, но...
     -  Послушайте,-  перебил  его  Грант.-  Мы  должны  спуститься  сюда  и
посмотреть,  сколько  динозавров вылупилось  из яиц.  Если  сперва  отравить
животных, то они в судорогах упадут на гнезда, и мы  не  сможем  разглядеть,
что в них лежало. Поэтому так поступить нельзя.
     - Но...
     - Вы создали этих животных, мистер Дженнаро.
     - Я их не создавал!
     - Они  были  созданы  благодаря вашим капиталам.  И  вашим  усилиям. Вы
помогли создать их. Так что  они  - ваше творение.  И вы не можете их теперь
убить просто потому, что у вас пошаливают нервишки.
     -  Да  какие,  к  черту, нервишки?  -  вскричал Дженнаро.- Я напуган до
смерти...
     - Пошли за мной! - скомандовал Грант. Элли протянула  ему электрошоке?.
Он начал спускаться в нору, ворча.- Тесновато тут.
     Грант выдохнул воздух, вытянул руки и вдруг, тихо охнув, исчез.
     На Элли и Дженнаро зловеще смотрела черная, зияющая дыра.
     - Что с ним случилось? - в тревоге заметался Дженнаро.
     Элли подошла к норе  и, наклонившись,  прислушалась. Включив рацию, она
негромко позвала:
     - Алан!
     Последовало долгое молчание. Наконец до них донесся слабый голос:
     - Я здесь.
     - Все в порядке, Алан?
     Опять долгое молчание. Когда  Грант  все же заговорил, его голос звучал
как-то странно; в нем был чуть ли не благоговейный ужас.
     - Все отлично,- ответил он.


<ul><a name=76></a><h2>ПОЧТИ ПАРАДИГМА</h2></ul>

     Оставшийся в  гостинице Джон  Хэммонд  мерил  шагами комнату Малкольма.
Хэммонд нервничал, ему было не по себе. Последний приступ красноречия  отнял
у Малкольма все  силы,  и он  впал  в кому. Хэммонду стало казаться, что  он
вот-вот  умрет.  Конечно, они  вызвали вертолет,  но Бог знает,  когда  этот
вертолет появится на  острове. При мысли о том,  что Малкольм может умереть,
Хэммонд преисполнился тревоги и ужаса.
     И вот парадокс! Хэммонд переживал  возможную гибель Малкольма так остро
именно потому, что он  терпеть  не  мог математика. Он расстраивался из-  за
него больше,  чем расстраивался бы  из-за лучшего друга. Хэммонд чувствовал,
что смерть Малкольма станет для  него  как бы последней  отповедью,  а этого
Хэммонд перенести не мог.
     В  комнате пахло  ужасно.  Просто  ужасно! Это был  запах разлагающейся
человеческой плоти.
     - Все... пара...- пробормотал, поворачиваясь на подушке, Малкольм.
     - Он что, приходит в себя? - встрепенулся Хэммонд.
     Хардинг покачал головой.
     - А что он сказал? Какая пара?
     - Я не понял,- пожал плечами Хардинг. Хэммонд опять зашагал по комнате.
Он пошире растворил окно, чтобы проветрить комнату. Наконец он не
     вытерпел и сказал:
     - Как, по-вашему, на улице сейчас не опасно?
     -  Думаю,  нет,- откликнулся  Хардинг.-  Я  думаю, сейчас  здесь все  в
порядке.
     - Ну, тогда я пойду прогуляюсь.
     - Хорошо,- кивнул Хардинг.
     Он вводил Малкольму внутривенно антибиотики.
     - Я скоро вернусь.
     - Ладно-ладно.
     Хэммонд  вышел  на  яркий  солнечный свет, недоумевая, с какой стати он
начал   оправдываться  перед  Хардингом?!  Ведь  Хардинг  всего-навсего  его
служащий! Перед ним совершенно не нужно оправдываться.
     Хэммонд вышел  из  ворот и оглядел Парк. Наступал  вечер, туман  слегка
рассеялся, и время от времени на небе  показывалось заходящее солнце. Вот  и
сейчас  оно  вынырнуло  из-за  туч,  и  Хэммонд  воспринял  это  как  доброе
предзнаменование. Что  бы там  ни говорили, он был уверен,  что у Парка есть
будущее. И  даже если  этот  неуравновешенный болван Дженнаро решил сравнять
Парк с землей - ну и пусть!
     Хэммонд знал, что в двух разных сейфах в конторе "ИнДжин"  в Пало-Альто
хранится несколько дюжин замороженных эмбрионов. Их запросто можно вырастить
снова  на другом  острове, в любом другом уголке  земного шара. Мало  ли что
здесь были  проблемы?!  В следующий  раз  он  их  решит!  Так и  достигается
прогресс - путем решения проблем...
     Размышляя об этом, Хэммонд пришел к выводу, что Ву не очень-то подходил
для  данной  работы.  Он  слишком  легкомысленно,  небрежно  относился к  их
великому  начинанию.  И  потом  он   был  одержим  идеей  усовершенствования
динозавров. Вместо того,  чтобы  их сразу сделать как  надо, он стремился их
усовершенствовать. У  Хэммонда зародилось смутное подозрение, что именно это
и повлекло за собой крах.
     Ву во всем виноват!
     Хэммонду  также пришлось признать, что и Джон Арнольд не соответствовал
занимаемой  должности   главного  инженера.  У  Арнольда   был  внушительный
послужной список, однако он  вымотался и  стал  докучливым паникером. Он был
человеком  неорганизованным  и  все  время  что-то  забывал.  Что-то   очень
важное...
     - Да, действительно ни Ву, ни Арнольд не обладали важнейшим  свойством,
необходимым  для столь грандиозной  работы,- решил  Хэммонд. Им  не  хватало
полета фантазии. Они  не могли увидеть  в своих мечтах потрясающий парк, где
дети будут припадать к  ограде, восхищенно глазея на необыкновенных существ,
словно сошедших  со страниц их  сборников сказок. Да, Ву и  Арнольд не умели
фантазировать по-настоящему. Не  умели видеть будущее.  И  мобилизовать  все
ресурсы, чтобы превратить волшебное видение в реальность.
     Они не были созданы для этого.
     И, кстати сказать, Эд Реджис тоже был выбран неудачно. Хардинг еще куда
ни шло... А Малдун - пьяница...
     Хзммонд потряс головой. В следующий раз он будет поосмотрительней.
     Погрузившись в мысли, он шел по узкой тропинке по направлению к  своему
бунгало, удаляясь на север от центра для  гостей. Рабочий, встретившийся ему
по  пути. слегка  кивнул  в  знак  приветствия. Хэммонд  ему  не ответил. Он
считал, что местные рабочие  фамильярны  до наглости. По правде говоря, этот
остров,  принадлежавший Коста-Рике, тоже  выбран неудачно. В сле- дующий раз
надо будет избежать столь вопиющих ошибок.
     Рев  динозавра раздался ужасающе близко, Хэммонд  так быстро обернулся,
что  упал на тропинку. А когда посмотрел назад, ему показалось, что в листве
за тропинкой, обозначенной флажками, мелькнула тень молодого Т- рекса. И эта
тень приближалась к нему!
     С какой  стати Т-рекс  очутился  здесь? Почему  он проник  сюда, по эту
сторону ограды?
     Хэммонда охватила ярость. Но  увидев, что  рабочий удирает, спасая свою
жизнь, он  тоже  поднялся на  ноги  и кинулся, не  разбирая  дороги,  в лес,
начинавшийся  за  тропинкой.  Хэммонд  сразу окунулся в темноту, споткнулся,
упал лицом  на мокрые листья  и влажную  землю,  с  трудом поднялся на ноги,
побежал дальше, снова  упал и снова ринулся  вперед... Теперь  он мчался  по
крутому  склону  холма  и, поскользнувшись, не  сумел  удержать  равновесия.
Беспомощно  взмахнув руками,  Хэммонд  грохнулся на  мягкую  землю и кубарем
покатился вниз. Достигнув  таким образом подножия, он ткнулся лицом в мелкую
прохладную лужицу, вода бурлила и затекала ему в нос.
     Хэммонд угодил в небольшой ручеек.
     Он  был в панике. Что за идиотизм?!  Надо было бежать к себе в бунгало!
Хэммонд ругал себя на чем  свет  стоит. Пытаясь подняться, он  ощутил резкую
боль в правой лодыжке, такую сильную, что у него на глазах выступили  слезы.
Хэммонд  осторожно ощупал  лодыжку  и понял, что у него, вероятно,  перелом.
Стиснув зубы, старик ступил на больную ногу,  перенеся на нее весь свой вес.
Да, так и есть... Это почти наверняка перелом.

     На контрольном посту Лекси сказала Тиму:
     - Жаль, что они не взяли нас с собой посмотреть на гнездо.
     - Это слишком  опасно, Лекси,-  возразил  Тим.- Мы должны сидеть здесь.
Кстати, как тебе вот это?
     Он нажал еще на одну  кнопку,  и  из громкоговорителей,  развешанных по
Парку, вырвался записанный на магнитофон рев тиранозавра.
     - Отлично! - одобрила Лекси.- Это лучше, чем в прошлый раз.
     - Ты тоже можешь попробовать,- предложил Тим.- Если нажать вот сюда, то
будет повтор.
     - А ну-ка, дай я попытаюсь.- Лекси нажала на  кнопку.  Тиранозавр снова
взревел.-  А  можно сделать  так,  чтобы  он  поревел  подольше?  - спросила
девочка.
     -  Конечно!  -  воскликнул   Тим.-  Нужно  только  повернуть  вот   эту
штуковину...

     Лежа у подножия  холма,  Хэммонд слушал,  как тиранозавр оглашает ревом
джунгли.
     О Господи!..
     Он содрогнулся,  услышав эти звуки. Кошмарный вопль, вопль из какого-то
иного  мира...  Хэммонд ждал, что случится дальше.  Что  сделает тиранозавр?
Добрался он уже до рабочего  или нет? Хэммонд ждал, но слышал только стрекот
цикад. Наконец до него дошло,  что он лежит, затаив дыхание, и старик сделал
глубокий вдох.
     С  поврежденной ногой  нечего  было и думать о том, чтобы взобраться на
холм. Придется  ждать внизу,  в ущелье.  После того,  как тиранозавр  уйдет,
можно  начать  кричать,  взывая о помощи.  Ну,  а  здесь  ему  пока  никакая
опасность не грозит.
     И тут он услышал голос, доносившийся из репродуктора:
     - Ну дай, Тимми, я тоже хочу попробовать! Дай! Я тоже хочу пореветь.
     Дети!
     Тиранозавр снова взревел, но теперь в его реве явно  слышались какие-то
музыкальные выкрутасы, а потом еще звучало как бы эхо.
     - Здорово! - воскликнула малышка.- Давай еще раз!
     Эти проклятые молокососы!
     Ему не нужно было привозить  их сюда. С самого  начала от них были одни
неприятности. Они тут  никому не были нужны.  Хэммонд взял их только потому,
что  надеялся таким образом удержать Дженнаро, не дать ему  уничтожить Парк,
но Дженнаро вознамерился  добиться  своего не мытьем, так  катаньем. А  дети
явно пробрались на  контрольный пост и начали баловаться... ну кто,  кто  им
позволил?!
     Сердце Хэммонда учащенно забилось, ему вдруг  стало не хватать воздуха.
Усилием воли он заставил  себя расслабиться. Ничего страшного... Ну и  пусть
он не  может  взобраться  на холм! Он же  в какой-то  сотне метров от своего
бунгало  и  от  гостиницы!  Хэммонд сел на влажную  землю,  прислушиваясь  к
звукам, доносившимся  из окружавших его джунглей. А затем,  через  некоторое
время, принялся звать на помощь.

     Малкольм был способен говорить только шепотом.
     - Все...  выглядит иначе...  с  другой стороны... Хардинг  наклонился к
нему поближе.
     - С другой стороны?
     Он решил, что Малкольм говорит о смерти.
     - Да, когда... происходит смена,- тихо произнес Малкольм.
     - Смена?
     Малкольм не ответил. Его пересохшие губы беззвучно шевелились.
     - Парадигма,- наконец выдохнул он.
     -  Смена парадигмы? -  переспросил  Хардинг. Он знал это выражение. Два
последних  десятилетия  так модно  было  называть революционный  переворот в
науке. "Парадигма" вообще-то обозначает модель, но  ученые использовали этот
термин в более широком смысле, имея в виду мировоззрение. Широкий взгляд  на
мир.
     И  когда   наука   существенно   меняла   общепринятое   мировоззрение,
говорилось,   что   это   "смена   парадигмы".  Подобные  события  случались
относительно редко,  примерно раз  в сто лет.  Эволюционная  теория  Дарвина
произвела такой переворот. И квантовая механика тоже, но немножко поменьше.
     - Нет...- прошептал Малкольм...- Нет... парадигмы... за...
     - За парадигмой? - не понял Хардинг.
     - Меня... уже... не волнует... что...
     Хардинг  вздохнул.  Несмотря  на все  его усилия,  у  Малкольма  быстро
начинался  предсмертный бред. Температура у него  повышалась, а  у  Хардинга
почти закончились антибиотики.
     - Что вас уже не волнует?
     -  Ничто,- сказал  Малкольм.-  Ведь... все... выглядит  иначе с  другой
стороны. И он улыбнулся.


<ul><a name=77></a><h2>СПУСК</h2></ul>

     - Вы сумасшедшая,- заявил Дженнаро,  глядя, как Элли Сэттлер вытягивает
руки  и  начинает  задом  наперед  протискиваться  через узкий  лаз.- Только
сумасшедшая способна на такое.
     -  Возможно,- ответила  она, улыбнувшись.  Элли  поползла, отталкиваясь
руками от стенок лаза.
     И неожиданно исчезла.
     Перед Дженнаро зияло черное отверстие. Его  прошиб пот.  Он обернулся к
Малдуну, стоявшему
     у "джипа".
     - Я туда не полезу.
     - Нет, полезете.
     - Я не могу! Не могу!
     - Они ждут вас,- настаивал Малдун.- Вы должны.
     - Одному Богу известно, что там внизу,- захныкал Дженнаро.- Говорю вам:
я не могу!
     - Вы должны.
     Дженнаро оглянулся, посмотрел на дыру и опять повернулся к Малдуну.
     - Не могу. И вы меня не заставите.
     -  Посмотрим,- ответил Малдун, поигрывая  стальным прутом и рукояткой.-
Вы когда-нибудь пробовали электрошоке??
     - Нет.
     - Не очень-то сильное средство,- объяснил Мал-дун.- Смертельных исходов
почти не бывает.  Просто с ног валит - и все.  Ну, можно еще обгадиться.  Но
вообще-то он  действует ненадолго. По крайней мере, так у динозавров.  Люди,
правда, немного помельче...
     Дженнаро уставился на шокер.
     - Вы не посмеете!
     - Я думаю, вам лучше спуститься  и пересчитать  этих животных,-  сказал
Малдун.- И советую поторопиться.
     Дженнаро вновь взглянул на дыру - черную, разверстую пасть земли. Потом
посмотрел на Малдуна, тот стоял большой и бесстрастный.
     Дженнаро потел,  у него кружилась голова. Он  направился к яме.  Издали
она казалась маленькой, но по мере приближения разрасталась.
     - Молодец,- сказал Малдун.
     Дженнаро задом наперед полез в дыру. Но потом  ему  стало  страшно  при
мысли  о  том,  что  придется  задом наперед пятиться в  неизвестность, и  в
последнюю секунду он повернулся и пополз головой вперед, отталкиваясь ногами
и вытянув руки. Так он хотя бы видел, куда ползет. Дженнаро не забыл  надеть
противогаз.
     Неожиданно его повлекло вниз,  он  заскользил в черноту. Земляные стены
расступились  и  исчезли  во  мраке. Затем,  они  опять  сблизились,  просто
ужасающе.  Дженнаро захлестнула боль -  так на него давили эти стены... Боль
становилась все  сильнее, в легких уже почти не оставалось воздуха. А  потом
Дженнаро  смутно  понял,  что туннель  пошел слегка  вверх.  Он  повернулся,
задыхаясь, перед глазами плясали круги, боль была адской...
     Неожиданно  туннель  пошел вниз  еще  круче, но при  этом расширился, и
Дженнаро   ощутил  шероховатую  бетонную  поверхность,  дуновение  холодного
воздуха...  Тело вдруг освободилось от сжимавших его тисков. Переворачиваясь
и подпрыгивая, он покатился по бетону. А затем упал.

     Голоса  в темноте. Прикосновения пальцев. Они тянутся из мрака,  откуда
доносятся эти приглушенные голоса...
     Воздух был холодным, словно в пещере.
     - ... в порядке?
     - Да, вроде бы он в порядке.
     - Дышит...
     - Отлично.
     Женская рука погладила его по щеке. Это была Элли. Она прошептала:
     - Вы меня слышите?
     - Почему вы шепчетесь? - спросил Дженнаро.
     - Так надо.- И она показала пальцем.
     Дженнаро повернулся и медленно встал на  ноги. Он ждал, пока его зрение
адаптируется к  темноте. Но  еще до этого увидел  блеск глаз.  Блеск зеленых
глаз...
     Их было несколько дюжин. Они смотрели на него со всех сторон.
     Под ногами  Дженнаро  было  бетонное  возвышение,  что-то  вроде  мола,
высотой  примерно  два  метра.  Большие ящики с  электрощитами  образовывали
подобие   ограждения,   скрывающего   людей   от    взоров   двух   взрослых
велоцирапторов,  которые  стояли  прямо  перед  ними на расстоянии  полутора
метров, не  больше.  Ящеры  были темно-зелеными,  с  коричневатыми тигриными
полосками.  Они  стояли  на задних  лапах,  выпрямившись  в  полный  рост  и
поддерживая  равновесие напряженно вытянутыми  хвостами.  Рапторы  беззвучно
озирались,  у  них  были  большие темные  глаза.  У  ног  взрослых,  щебеча,
резвились малыши. За ними в темноте играли и кувыркались, коротко порыкивая,
подростки.
     Дженнаро даже дышать боялся.
     Два раптора!
     Съежившись на бетонном возвышении, он находился  всего на полметра выше
голов хищников.  Рапторы были раздражены, они нервно дергали головами. Время
от  времени нетерпеливо рычали.  Наконец  они  отошли  назад  и вернулись  к
основной группе.
     Когда   его  глаза  адаптировались  к  темноте,  Дженнаро  увидел,  что
находится  в огромной  пещере,  но не естественной,  а рукотворной - повсюду
виднелись  отпечатки опалубки и  выступающий  металлический  каркас. По этой
огромной, гулкой пещере бродило множество велоцирапторов. Дженнаро насчитал,
по крайней мере, тридцать. А может, их было и больше.
     -  Это колония,- прошептал Грант.- Четыре  или  шесть  взрослых особей,
остальные  подростки и  младенцы.  Минимум два  выводка.  Один прошлогодний,
другой этого  года.  Малышам  месяца  четыре на вид. Вылупились, наверно,  в
апреле.
     Один  из малышей из любопытства  взобрался на возвышение и, попискивая,
направился к людям. Его отделяло от них всего три метра.
     - О Боже! - простонал Дженнаро.
     Но тут же кто-то  из взрослых  рапторов вышел вперед  и, подняв голову,
ласково подтолкнул  малыша, заставляя его вернуться  в  стаю. Малыш пискливо
запротестовал,  потом  подпрыгнул  и вскочил  взрослому на  морду.  Взрослый
раптор  пошел  очень  медленно, позволяя  малышу забраться  ему  на  голову,
переползти оттуда  на затылок  и на  спину... Добравшись  до этого надежного
места, малыш обернулся и громко зачирикал, обращаясь к непрошеным гостям.
     Взрослые, похоже, все еще не замечали людей.
     Дженнаро прошептал:
     - Не понимаю, почему они на нас не нападают? Грант покачал головой:
     - Они  не  могут  нас увидеть. К тому же  сейчас  у них нет  отложенных
яиц... Поэтому они ведут себя поспокойней.
     -  Поспокойней!  -  переспросил  Дженнаро.-  А  сколько  мы  еще  здесь
проторчим?
     - Столько, сколько понадобится, чтобы их пересчитать,- ответил Грант.
     Насколько понял Грант, здесь было три гнезда,  что соответствовало трем
парам взрослых ящеров. Гнездо располагалось  примерно  в  центре  территории
каждой семьи,  но малыши не соблюдали границ и забегали на любую территорию.
Взрослые   снисходительно  относились  к  самым  младшим,  а  с  подростками
обращались более сурово, временами шлепая их, когда игра становилась слишком
грубой.
     В это время  маленький раптор подошел к  Элли и стал тереться головой о
ее ногу. Она  посмотрела вниз  и  увидела кожаный воротник с прикрепленной к
нему черной коробочкой.  В  одном месте ошейник подмок и натирал нежную кожу
динозаврика.
     Малыш заскулил.
     В  огромной  пещере под  ними  один из  взрослых рапторов  с  интересом
повернул голову на звук.
     - Может, снять ошейник, как вы думаете? - спросила Элли.
     - Только побыстрее!
     -  Хорошо,-  кивнула она, присев на корточки  над  малышом.  Тот  вновь
заскулил.
     Взрослые рапторы фыркнули и задергали головами.
     Элли  погладила  малыша,  пытаясь  его  успокоить,  чтобы  он  перестал
скулить. Она протянула руку к ошейнику  и расстегнула захрустевшую застежку-
липучку. Взрослые ящеры вздрогнули.
     Один из них направился к Элли.
     - О, черт! - еле слышно прошептал Дженнаро.
     -  Не двигайтесь,-  велел Грант.- Стойте тихо. Раптор прошел мимо  них,
клацая длинными изогнутыми когтями по бетону. Он остановился  прямо напротив
Элли, которая  сидела на корточках  возле малыша. Она  была скрыта  стальным
ящиком. Малыш оказался на виду,  но рука Элли по-прежнему касалась ошейника.
Взрослый раптор вытянул  шею и принюхался.  Голова его  была  совсем рядом с
рукой Элли, но саму женщину он не видел, так как  их разделял стальной ящик.
Язык рептилии настороженно высунулся из пасти.
     Грант достал газовую  гранату, прикрепленную к поясу,  и держал большой
палец  на  чеке. Дженнаро сделал  предостерегающий жест,  покачал головой  и
кивнул на Элли.
     Она была без противогаза.
     Грант убрал гранату и достал электрошоке?. Большой раптор все еще стоял
рядом с Элли.
     Она выпустила из рук ошейник. Металлическая застежка звякнула о бетон.
     Голова  взрослого  ящера слегка  дернулась и  с любопытством склонилась
набок. Он подался  вперед,  желая посмотреть,  что там такое, но  тут  малыш
радостно чирикнул и  пустился наутек.  Взрослый  раптор  какое-то  время еще
оставался рядом с  Элли. Наконец и он повернулся и отправился к центру своей
территории.
     Дженнаро протяжно вздохнул:
     - Бог мой! Надеюсь, мы можем уходить?
     - Нет,- ответил Грант.- У нас еще осталась кое-какая работенка.
     Надев  очки   ночного  видения,  дающие  ярко-зеленые  фосфоресцирующие
изображения, Грант с бетонного уступа разглядывал пещеру. Он осмотрел первое
гнездо.  Оно  было  слеплено  из ила и  травы  в форме  широкой и неглубокой
корзины.  Он  насчитал  в  нем остатки  четырнадцати яиц.  Конечно, с такого
расстояния он не мог  пересчитать куски скорлупы,  тем более  что  за долгое
время скорлупа разбилась  и рассеялась по полу, но  он пересчитал  отпечатки
яиц, оставшиеся на  иле.  Очевидно,  рапторы делали свои гнезда незадолго до
того, как наступало время откладывать яйца, и те оставляли прочные отпечатки
на строительном материале гнезда. Грант также обнаружил доказательство того,
что минимум одно яйцо разбилось. Значит, должно быть тринадцать детенышей.
     Второе гнездо было наполовину разломано. По оценке Гранта, в нем лежало
девять яиц. В третьем гнезде было отложено пятнадцать яиц, но, по- видимому,
три были разбиты.
     - Ну, и сколько всего? - спросил Дженнаро.
     - Родилось тридцать четыре,- ответил Грант.
     - А скольких вы видите?
     Грант  покачал   головой.  Животные  бегали  по   пещере  со  всеми  ее
ответвлениями, то появляясь, то исчезая.
     -  Я  наблюдала  за ними,-  сказала  Элли, освещая  фонариком  страницы
блокнота.- Для уверенности надо бы сделать фотографии, но раскраска  морды у
всех малышей разная. По моим подсчетам их тридцать три.
     - А подростков?
     - Двадцать два. Алан, вы не заметили в их поведении ничего странного?
     - В каком смысле? - тихо спросил Грант.
     - Они  очень странно располагаются в  пространстве.  Они размещаются по
пещере упорядочение, словно это какое-то особое построение.
     Грант задумался и сказал:
     - Здесь темно...
     - Нет, смотрите! Посмотрите сами.  Понаблюдайте  за  малышами. Во время
игры они  носятся повсюду. Но в паузах  собираются вместе. Заметьте, как они
стоят. Все мордой к этой или к противоположной стенке. Словно их выстроили в
шеренгу.
     - Не  знаю, Элли... Ты думаешь, что у колонии существует метаструктура?
Как у пчел?
     - Не совсем так. Здесь связи менее жесткие, это скорее тенденция.
     - И проявляется она в поведении малышей?
     -  Нет.  В  этом  все  принимают  участие,  в  том  числе  и  взрослые.
Понаблюдайте сами. Видите, как они выстраиваются?
     Грант нахмурился.  Похоже, Элли  была права. Ящеры могли заниматься чем
угодно, но в паузах, когда они за чем-то наблюдали или просто отдыхали, они,
похоже,   располагались   упорядочение,   словно  по  невидимым   ли-  ниям,
нарисованным на полу.
     - Ума не приложу,- пробормотал Грант.- Может, они держатся по ветру?
     - Но я не чувствую никакого сквозняка, Алан!
     -  Что  же  они  такое  делают?..  Может,  пространственное  размещение
отражает социальную организацию?
     - Этого не может быть. Ведь они все  себя так ведут. Дженнаро нажал  на
кнопочку на своих часах.
     - Я знал, что эта штуковина мне когда-нибудь пригодится.
     Циферблат откинулся, и под ним показался компас.
     - Вы этим пользуетесь в суде? - усмехнулся Грант.
     -  Нет,- покачал  головой  Дженнаро.-  Это  мне жена подарила  на  день
рождения.-  Он посмотрел на компас.-  Так, четкого направления у ящеров нет.
Они выстраиваются  приблизительно  по  линии  северо-восток  - юго-запад,  с
небольшими отклонениями.
     Элли предположила:
     -  А  может, до них доносится какой-нибудь  шум, и они  поворачиваются,
чтобы лучше слышать? Грант наморщил лоб.
     - Или это ритуальное поведение? -  продолжала она.- Видо- специфическое
поведение, позволяющее им  опознавать друг  друга?.. Хотя, вполне  вероятно,
такое поведение ничего особенного  и не означает... Слушайте,  а может,  они
свихнулись? Могут динозавры свихнуться? Или  это у них способ общения, когда
они так выстраиваются в ряд?
     Грант  тоже  об  этом  подумал. Пчелы общаются при помощи  своеобразных
танцев,  то  есть  меняя  положение  тела в пространстве. Может, и динозавры
делают то же самое?
     Дженнаро взглянул на ящеров и спросил:
     - А почему они не выходят наружу?
     - Они ночные животные.
     - Да, но, кажется, они прячутся.
     Грант  пожал плечами. В тот же момент маленькие динозаврики возбужденно
запрыгали  и  заверещали.  Взрослые  ящеры  какое-то  время  с  любопытством
смотрели  на  малышей,  а затем, крича и ухая так, что  это разно- силось по
всей пещере, динозавры повернулись и побежали по бетонному туннелю вперед, в
темноту.


<ul><a name=78></a><h2>ХЭММОНД</h2></ul>

     Джон Хэммонд с трудом сел на  влажную землю у  склона холма и попытался
отдышаться.
     "Боже правый, ну и жарища!" - подумал он.
     Было жарко и влажно. Ему казалось, что он дышит сквозь мокрую губку.
     Хэммонд посмотрел  на русло ручейка, которое осталось  внизу,  до  него
было уже метров двенадцать. Ему казалось, что он много часов назад отошел от
струящейся  воды  и  начал  карабкаться  по  холму. Его лодыжка  распухла  и
побагровела.  Он совсем  не  мог  ступать  на эту ногу. Пришлось прыгать  по
склону на одной ноге, которая теперь ужасно болела от напряжения.
     И еще хотелось пить.  Перед тем, как  отойти от ручья, Хэммонд напился,
хотя понимал, что это неразумно. Теперь он чувствовал дурноту, временами все
вокруг начинало кружиться. Он с трудом  удерживал равновесие. Однако Хэммонд
знал, что ему непременно нужно взобраться на холм и  попасть на тропинку. За
последний час он  несколько раз слышал на тропинке  чьи-то шаги и принимался
кричать, зовя на помощь. Но, очевидно, голос его звучал слабо, и  на выручку
к нему никто, не явился.  Так что, увидев,  что время идет, Хэммонд осознал,
что ему  самому придется карабкаться на холм, несмотря  на  больную  ногу. И
теперь он пытался осуществить свой замысел.
     Треклятые дети!
     Хэммонд потряс головой, как бы пытаясь  ее прочистить. Он взбирался уже
час с лишним, но  преодолел только треть расстояния до вершины холма. А ведь
он уже  устал,  дышал  тяжело,  словно  старый пес.  Ногу  дергало.  Хэммонд
чувствовал  головокружение...  Разумеется,  он  прекрасно  понимал,  что  не
подвергается никакой  опасности -  слава  Богу,  он был совсем  недалеко  от
своего бунгало -  но приходилось признать, что он безумно утомился.  Сидя на
склоне холма, он вдруг ощутил, что не может больше пошевелиться.
     Хотя почему  его  так удивляет, что он устал?  Ему ведь семьдесят  семь
лет. В этом возрасте обычно не лазают по горам. Даже если пребывают - как он
- в отличной форме. Вообще-то Хэммонд собирался прожить до ста. А для  этого
надо лишь заботиться о себе, о своем здоровье и заниматься делами. Ей- Богу,
у  него полно  оснований для  того, чтобы  жить  долго-долго! Ему  предстоит
построить новые парки. Создать новые чудеса...
     Хэммонд  услышал писк, а затем щебетание. Наверное,  какие-то маленькие
пташки скачут  в  кустиках.  До него все это  время доносились голоса мелких
зверьков. В Парке было полно самых разнообразных животных: крыс,  опоссумов,
змей...
     Писк стал  громче, вниз  покатились комочки земли. Кто-то приближался к
Хэммонду. Он увидел темно-зеленого зверька, который скакал  к нему по склону
холма... потом еще одного... и еще...
     - Компи! - леденея, подумал Хэммонд.
     Стервятники.
     Вид  у компи был  совсем неопасный. Они были не больше курицы и  нервно
подергивали головой  - точь-в-точь,  как  куры...  Но Хэммонд знал,  что это
ядовитые животные.  Их слюна содержала медленно действующий яд,  которым они
обычно убивали покалеченных зверей.
     - Покалеченных зверей! - помрачнев, произнес про себя Хэммонд.
     Первый прокомпсогнатус уселся  на склоне холма и уставился на  старика.
Он  сидел  в  полутора  метрах  от  него  и  наблюдал за ним.  Вскоре к нему
присоединились остальные. Они стояли рядком  и следили за ним.  Потом начали
подпрыгивать, щебетать и размахивать маленькими когтистыми лапками.
     - Брысь! Пошли вон? - воскликнул Хэммонд и швырнул в них камнем.
     Компи  отскочили назад, но лишь на полметра. Они не испугались. Похоже,
знали, что он не в состоянии причинить им вреда.
     Хэммонд,  рассердившись,  отломил  ветку  и замахнулся  на  них.  Компи
отпрыгнули, схватились за листья и счастливо запищали. Вероятно, решили, что
он с ними играет.
     Хэммонд  опять  вспомнил про  их яд. В памяти  всплыло, как  одного  из
служителей,  ухаживавших за животными,  укусил  прокомпсогнатус, сидевший  в
клетке. Служитель рассказывал, что яд действует, как наркотик:
     чувствуешь покой, хочется спать. Никакой боли не ощущаешь.
     Просто хочется спать...
     - К черту! - тряхнул головой Хэммонд.
     Он подобрал еще один камень, тщательно прицелился и попал зверьку прямо
в грудь. Тот испуганно  взвизгнул,  упал  на  спину и перекувыркнулся  через
хвост. Его собратья немедленно попятились.
     Так-то лучше!
     Хэммонд повернулся и снова начал карабкаться вверх.  Он держал  в обеих
руках  по ветке  и  скакал на левой  ноге,  страдая от  боли в бедре. Он уже
взобрался  на  три метра, как вдруг компи запрыгнула ему  на  спину. Хэммонд
дико замахал  руками, стряхнул  зверька,  но  потерял равновесие и покатился
вниз по склону. Когда же остановился, другой компи подскочил к нему  и отку-
сил от его  руки крошечный кусочек. Хэммонд в ужасе увидел,  что  по пальцам
потекла кровь. Он опять повернулся и полез вверх.
     Еще  один компи вспрыгнул ему на плечо и укусил сзади за шею. Вскрикнув
от пронзительной боли, Хэммонд отшвырнул животное. Затем  встал к ним лицом,
тяжело дыша,  а  они окружили его  и  подпрыгивали, склонив головки набок  и
наблюдая за  ним. От укушенного места  на шее распространялось по  плечам  и
спине приятное тепло.
     Хэммонд лег навзничь  на  склон холма и, как-то  странно расслабившись,
почувствовал, словно душа  отделяется от его тела. Но при этом  он знал, что
все всегда  было в порядке. Он ни в  чем не ошибся. Это Малкольм неправильно
провел  анализ... Хэммонд лежал тихо-тихо, как дитя  в  своей колыбельке,  и
чувствовал неизъяснимый, восхитительный покой.  Когда к нему в очередной раз
приблизился прокомпсогнатус  и  укусил  его за лодыжку, он  лишь для порядка
попытался его отогнать.  Зверьки подбирались к нему поближе. Вскоре  они уже
щебетали вокруг него" словно взволнованные пташки. Он поднял руку, видя, что
какой-то  компи запрыгивает ему на грудь;  он оказался  удивительно легким и
изящным.  Хэммонд почувствовал лишь  слабую, очень слабую боль, когда зверек
наклонился и принялся жевать его шею...


<ul><a name=79></a><h2>НА БЕРЕГУ</h2></ul>

     Отправившись вслед  за динозаврами  по  извилистым и  то  поднимавшимся
вверх, то опускавшимся вниз бетонным  туннелям, Грант внезапно  увидел выход
из  пещеры и очутился на пляже. Перед ним расстилался Тихий океан.  А вокруг
на песке резвились и брыкались молодые велоцирапторы. Но затем животные одно
за  другим вернулись  в  тень  пальмовых деревьев, росших по  краю мангровых
зарослей, и, опять  построившись в ряд, уставились на  океан. Они пристально
глядели на юг.
     - Не понимаю,- пробормотал Дженнаро.
     -  Я тоже.- сказал Грант.- Мне  ясно  только то, что  они явно не любят
солнца.
     На пляже было не очень солнечно, ветер  нагнал легкий  туман, океан был
затянут дымкой. Но почему они так резко покинули свое гнездо? Что привело на
берег всю колонию велоцирапторов?
     Дженнаро  снова  посмотрел  на  компас под  циферблатом своих  часов  и
определил, куда смотрят животные.
     - Северо-восток -  юго-запад. Как  и тогда. Сзади, из леса, раздавалось
жужжание электрического ограждения.
     - Ну, хотя бы мы знаем, что они выбрались на внешнюю сторону,- заметила
Элли.
     Послышался шум морского дизеля, и в  тумане  появился корабль, он шел с
юга. Большое грузовое судно медленно двигалось на север.
     - Так вот  почему они  вышли  из пещеры?! -  воскликнул Дженнаро. Грант
кивнул.
     - Наверно, они заслышали его приближение.
     Когда судно проходило мимо, животные следили за ним молча, лишь изредка
раздавался случайный писк или чириканье. Грант  был потрясен слаженностью их
действий, тем, как они четко движутся и действуют в группе, Но может, в этом
нет никакой особой таинственности?  Он мысленно воссоздал последовательность
событий, разыгравшихся в пещере.
     Сначала  заволновались  малыши.  Взрослые  обратили  на  это  внимание.
Наконец,  все  животные кинулись  на берег. Это  означало, что более молодые
животные,   обладавшие   более   острым   слухом,   раньше   услышали   шум.
приближающегося  корабля.  А  затем  взрослые  повели всех на  берег.  Грант
посмотрел на них и вдруг заметил, что взрослые рапторы сейчас  явно охраняют
детенышей.  Они четко  разместились в  пространстве,  причем  не свободно  и
произвольно,  как было в  пещере.  Нет, теперь  у  каждого было определенное
место, они выстроились чуть ли не  по ранжиру. Взрослые стояли на расстоянии
примерно  трех  метров друг  от  друга.  Каждого  окружала группа детенышей.
Подростки располагались между взрослыми, чуть впереди них.
     Грант заметил и другое: не  все  взрослые были равны между собой. Среди
них выделялась самка  с  полоской  на голове,  она  стояла  в  самом  центре
выстроившейся  колонии. В пещере  ее  гнездо  тоже было  центральным.  Грант
догадался, что, очевидно, у рапторов, как и у некоторых видов обезьян, царит
матриархат, и самка с полоской правит всей колонией. Самцы же  расположились
по периметру группы и приготовились к обороне.
     Однако в отличие от обезьян, организация которых отличается достаточной
гибкостью, динозавры были организованы очень  жестко, почти  по- военному. И
опять-таки они стояли  на пляже, ориентируясь на северо-восток  - юго-запад.
Грант  не  мог  этого  понять.  Но,  с  другой  стороны,  его  не  удивляло.
Палеонтологи  так долго  раскапывали  кости  вымерших животных, что  напрочь
позабыли, как  мало  информации можно получить, изучая скелет.  Кости  могут
рассказать кое-что  о внешнем виде животного, о  его высоте  и  весе. По ним
можно понять, как прикреплялись мышцы и на основании этого сделать некоторые
выводы  об  образе жизни  животного  -  разумеется, в  общих чертах. Еще они
давали возможность судить о некоторых болезнях, поражавших кости. Но вообще-
то по скелету толком ничего нельзя было сказать о поведении живого существа.
     Но поскольку палеонтологи располагали только костями вымерших животных,
они только с ними и работали, Подобно другим ученым. Грант весьма поднаторел
в  этой  работе.  И  подчас  начинал  забывать  недоказуемую  гипотезу,  что
динозавры,  вполне  вероятно,  были  совершенно  иными   животными,  что  их
поведение  и  социальная  организация  могут быть  совершенно  непонятны  их
наследникам -  млекопитающим.  Поскольку динозавры в основе своей родственны
классу птиц...
     - О Господи! - выдохнул Грант.
     Он   глядел  на   рапторов,   выстроившихся   в   строго  фиксированной
последовательности на берегу  и молча глядевших  на корабль. И вдруг до него
дошло, что перед ним...
     -  Эти  животные,-  заметил,  покачивая головой,  Дженнаро,-  наверняка
отчаянно стремятся удрать отсюда.
     - Нет,- сказал Грант.- Они вовсе не хотят удрать.
     - Не хотят?
     - Нет,- еще раз сказал Грант.- Они собираются мигрировать.


<ul><a name=80></a><h2>В ПРЕДДВЕРИИ ТЕМНОТЫ</h2></ul>

     - Мигрировать?! - воскликнула Элли.- Фантастика!
     - Да уж,- усмехнулся Грант. Элли спросила:
     - А куда" по-вашему, они хотят мигрировать?
     - Не  знаю,- пожал плечами Грант, и тут  из  тумана  вырвались  большие
вертолеты; грохоча, кружили над местностью, подвески под брюхом  были набиты
оружием. Рапторы  в ужасе кинулись врассыпную,  один из вертолетов  повернул
назад,  полетал   над   берегом,  а  затем  приземлился  на   пляже.   Дверь
распахнулась, и оттуда высыпались солдаты в форме цвета хаки, которые  побе-
жали  к Гранту и его спутникам. Грант услышал, как они что-то  тараторят по-
испански, и увидел, что Малдун с детьми уже сидит в вертолете.
     Один из солдат произнес по-английски:
     -  Пожалуйста,  следуйте за нами. Пожалуйста, нет времени,  чтобы здесь
оставаться.
     Грант оглянулся  на берег,  где стояли рапторы,  но  они  уже  исчезли.
Словно испарились.  Казалось, их вообще  никогда не было...  Солдаты  повели
Гранта за  собой,  и  он, послушно  пройдя  под громыхающим винтом,  залез в
большую дверь. Малдун наклонился к Гранту и прокричал ему прямо в ухо: "
     - Они хотят, чтобы мы немедленно улетели! Они прямо сейчас приступают к
операции!
     Солдаты  усадили  Гранта,  Элли  и  Дженнаро  в  кресла  и  помогли  им
пристегнуть ремни. Тим и Лекси помахали  Гранту рукой, и он вдруг увидел, до
чего  же  они  еще маленькие и уставшие. Лекси зевала, привалившись к  плечу
брата.
     К Гранту подошел офицер и крикнул:
     - Сеньор, вы главный?
     - Нет,- ответил Грант,- я тут не главный.
     - А кто главный?
     - Не знаю.
     Офицер подошел к Дженнаро и задал ему тот же вопрос:
     - Вы главный?
     - Нет,- покачал головой Дженнаро.
     Офицер  поглядел на Элли, но ничего  у нее не  спросил.  Когда вертолет
начал   подниматься  в  воздух,  дверь  еще  оставалась  открытой,  и  Грант
высунулся,  чтобы  в последний  раз поглядеть  на  рапторов, но вертолет уже
взмыл над верхушками пальм и летел над островом, держа курс на север.
     Грант наклонился к Малдуну и громко спросил:
     - А где остальные? Малдун прокричал в ответ:
     -  Хардинга и рабочих уже увезли. С Хэммондом случилось несчастье.  Его
нашли на холме возле бунгало. Наверное, он упал.
     - Но теперь все в порядке? - спросил Грант.
     - Нет. До него добрались компи.
     - А что с Малкольмом?
     Малдун сокрушенно покачал головой.
     Грант так устал,  что уже почти ничего не чувствовал.  Он  отвернулся и
выглянул из двери вертолета.  Темнело, но в меркнущих лучах солнца он все же
мельком  увидел  молодого  тиранозавра  с  окровавленной пастью,  терзавшего
гадрозавра  на берегу лагуны:  Т-рекс  поднял голову  и  заревел,  глядя  на
пролетавший вертолет.
     Сзади  раздались взрывы, затем впереди показался еще один  вертолет, он
кружил   в  тумане   над   центром  для  гостей...  через  мгновение  здание
превратилось в ярко-оранжевый огненный шар, и Лекси разразилась рыданиями, а
Элли обняла ее и начала уговаривать не смотреть в ту сторону.
     Грант  всматривался  в то, что творится  на  земле,  и в последний  раз
увидел  гипсилофодонтов:  они  грациозно  скакали,  точно  газели,  а  через
несколько секунд  рядом с  этим  местом произошел  новый взрыв. Вертолет,  в
котором летел Грант, набрал высоту и  направился на  восток, где расстилался
океан.
     Грант сел на сиденье. Он подумал о динозаврах, вспомнил, как они стояли
на берегу, и  начал  гадать,  куда они  мигрировали  бы, если б  смогли... И
осознал,  что  это  так  и  останется  для него загадкой-, и испытал грусть,
смешанную с облегчением.
     Офицер снова подошел к нему и почти вплотную приблизил свое лицо к лицу
Гранта.
     - Вы главный?
     - Нет,- ответил Грант.
     - Пожалуйста, сеньор, скажите: кто тут главный?
     - Никто,- сказал Грант.
     Направляясь к  материку, вертолет  набирал  скорость. Стало  холодно, и
солдаты закрыли  дверь. Когда  они ее закрывали, Грант  выглянул  еще  раз и
увидел остров на  фоне  темно-пурпурного  неба и  моря: он был окутан густым
туманом,   приглушавшим  ярко-белые  вспышки  взрывов,  которые  раздавались
часто-часто, один за другим,  пока весь остров не превратился в стремительно
уменьшавшуюся, ослепительную точку на фоне сгущающихся сумерек.



<ul><a name=81></a><h2>ЭПИЛОГ: САН-ХОСЕ</h2></ul>

     Шли  дни.  Власти  вели  себя  любезно,  они  поместили  американцев  в
прекрасный отель в Сан-Хосе. Грант и  его товарищи могли  свободно входить и
выходить,  могли  с кем угодно общаться. Но им не позволяли покинуть страну.
Каждый  день их навещал  молодой  человек  из  американского  посольства, он
спрашивал, не  нужно  ли  им чего-нибудь, и  уверял, что Вашингтон  всячески
старается  ускорить  их  отъезд  из  Коста-Рики.  Но  дело  в  том,  что  на
территории, принадлежащей  Коста-Рике,  погибло слишком много людей.  Дело в
том,  что  буквально  чудом удалось предотвратить  экологическую катастрофу.
Правительство  Коста-Рики считало, что  Джон  Хэммонд обманул  его,  ввел  в
заблуждение   относительно   своих   планов   на   остров.   В   сложившихся
обстоятельствах власти вовсе не  были намерены  спешить и не  отпускали тех,
кто остался в живых. Они даже не  позволяли похоронить  Джона Хэммонда и Яна
Малкольма. Они просто ждали.
     У Гранта сложилось  такое  впечатление,  что  его  каждый день водили в
новое государственное  учреждение,  где его  допрашивал всякий раз новый, но
неизменно учтивый, умный чиновник. Его вновь и  вновь просили повторить свой
рассказ. Спрашивали,  как Грант  познакомился с Джоном  Хэммондом. Что Грант
знал о проекте? Что за факс он получил из Нью-Йорка?  Почему Грант поехал на
остров? Что там случилось?
     День  изо дня  одно и то  же,  одни  и те же подробности. Из  пустого в
порожнее...
     Грант  долгое время считал, что ему  не  верят, ждут от него  какой- то
другой информации...  хотя он понятия не имел, что он  еще может сообщить, И
тем не менее власти странным образом выжидали...
     И  вот  однажды  после обеда, когда  Грант  сидел на  краю гостиничного
бассейна и  глядел  на плескавшихся  в  воде  Тима и Лекси,  к нему  подошел
американец в одежде цвета хаки.
     -  Мы  с  вами никогда не  встречались,- сказал  он.- Меня зовут  Марти
Гутьеррес. Я ученый, работаю на научно-исследовательской базе Карары.
     Грант сказал:
     - А, так это вы первый обнаружили прокомпсогнатуса?
     - Верно,-  подтвердил Гутьеррес,  садясь рядом с  Грантом.- Вам, должно
быть, не терпится вернуться домой?
     -  Конечно,-  кивнул  Грант.- У  меня  остались  считанные  дни,  чтобы
заняться раскопками... потом наступит зима. Дело в том, что в Монтане первый
снег выпадает уже в августе,
     Гутьеррес продолжал:
     - Значит, поэтому Фонд Хэммонда субсидировал раскопки на севере? Потому
что сохраненный генетический материал  вероятнее было  обнаружить  там,  где
холодный климат?
     - Да, я полагаю, что это так. Гутьеррес одобрительно кивнул.
     -  Он  был  умным  человеком,  ваш  мистер  Хэммонд.  Грант  промолчал.
Гутьеррес откинулся на спинку шезлонга.
     - Власти вам ничего не расскажут,- наконец  произнес он.- Во- первых из
страха,  а  во-вторых,  они,  должно быть,  сердиты  на вас за  то,  что  вы
натворили.  Но  вообще-то  в   сельских  районах  сейчас  происходит  что-то
странное...
     - Кто-то опять кусает младенцев?
     - Нет.  Это,  к  счастью, прекратилось.  Однако  началось другое.  Этой
весной, в  районе  Исмайлои,  к северу отсюда, какие-то неизвестные животные
паслись  на  полях.  Причем  вели  себя  очень   странно.  Каждый  день  они
продвигались вперед по прямой линии - прямой, почти как стрела - удаляясь от
побережья в горы, в джунгли.
     Грант выпрямился.
     - Похоже на миграцию,- заметил Гутьеррес.- Как вы считаете?
     - Что они ели? - спросил Грант.
     - О, это очень странно.  Они ели только бобовые -  агаму и сою. Ну, еще
иногда пожирали кур. Грант пробормотал:
     -  Пищу,  содержащую  много  лизина... А  что потом  случилось  с этими
животными?
     -  Судя  по  всему,- сказал Гутьеррес,- они  углубились  в джунгли.  Во
всяком случае, их больше не  видели. Конечно,  в джунглях их разыскать очень
сложно.  Поисковая  партия может провести в  горах  Немалой  несколько лет и
ничего не обнаружить...
     - И нас держат здесь, потому что... Гутьеррес пожал плечами.
     -  Правительство обеспокоено.  Вполне  может быть,  что появятся  новые
животные. И новые заботы. Поэтому власти принимают меры предосторожности.
     - А вы считаете, что животные могут появиться? - спросил Грант.
     - Не знаю. А вы?
     - Я тоже не знаю,- сказал Грант.
     - Но у вас есть какие-то подозрения? Грант кивнул.
     - В общем-то, да. Есть.
     - Я с вами согласен.
     Гутьеррес поднялся с  места. Он помахал рукой Тиму и Лекси, резвившимся
в бассейне.
     -  Может  быть,  они отправят  детей  домой,-  сказал он.- Какой  резон
держать  их тут? -  Гутьеррес надел солнечные  очки.- Желаю приятно провести
здесь время, доктор Грант. Это прелестное место.
     Грант сказал:
     - То есть, по-вашему, мы никуда не уедем?
     - Никто из нас никуда не уедет, доктор Грант,- улыбнулся Гутьеррес.
     А потом повернулся и направился к входу в отель.

<html><head><title>Говард Лавкрафт. Хребты безумия</title></head><body><pre><div align=right>Книгу можно купить в : <small><a href=http://www.biblion.ru/cgi-bin/WebObjects/shop.woa/wa/aspurl?pid=2&sku=159661 title=Купить_в_Библионе target=_blank><b>Biblion.Ru</b> 109р.</small></a><form action=/INOFANT/LAWKRAFT/hrebty.txt><select name=format><OPTION VALUE="_Contents">Содержание<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Fine HTML<OPTION VALUE="_with-big-pictures.html">Printed version<OPTION VALUE="_Ascii.txt">txt(Word,КПК)<OPTION VALUE="">Lib.ru html</select><input type=submit value=go></form></div><pre>
<ul><a name=0></a><h2>Говард Лавкрафт. Хребты безумия</h2></ul>

---------------------------------------------------------------
 OCR: Олег Лагутин
---------------------------------------------------------------

     Повесть

     Против  своей  воли  начинаю  я  этот  рассказ,  меня  вынуждает  явное
нежелание  ученого  мира   прислушаться   к   моим   советам,   они   жаждут
доказательств.  Не  хотелось  бы  раскрывать  причины,   заставляющие   меня
сопротивляться грядущему покорению Антарктики  -- попыткам растопить  вечные
льды и повсеместному бурению в поисках  полезных ископаемых. Впрочем, советы
мои и на этот раз могут оказаться ненужными.
     Понимаю,  что  рассказ  мой  поселит  в  души  многих  сомнения  в  его
правдивости, но  скрой  я  самые  экстравагантные и невероятные события, что
останется от него? В мою пользу, однако,  свидетельствуют неизвестные дотоле
фотографии,   в  том  числе   и  сделанные  с   воздуха,--  очень  четкие  и
красноречивые.  Хотя,  конечно,  и  здесь  найдутся  сомневающиеся  --  ведь
некоторые  ловкачи  научились  великолепно подделывать  фото.  Что  касается
зарисовок,  то  их-то  уж   наверняка  сочтут  мистификацией,  хотя,  думаю,
искусствоведы основательно поломают голову над техникой загадочных рисунков.
     Мне приходится  надеяться лишь на понимание  и  поддержку тех  немногих
гениев науки, которые,  с  одной  стороны,  обладают  большой независимостью
мысли   и    способны   оценить   ужасающую   убедительность   предъявленных
доказательств, сопоставив их с некоторыми таинственными первобытными мифами;
а  с  другой --  имеют  достаточный вес в научном мире, чтобы  приостановить
разработку всевозможных грандиозных  программ  освоения  "хребтов  безумия".
Жаль, что ни  я, ни мои коллеги,  скромные труженики науки из провинциальных
университетов, не можем считаться достаточными авторитетами в  столь сложных
и абсолютно фантастических областях бытия.
     В строгом смысле слова  мы  и специалистами-то в них не являемся. Меня,
например, Мискатоникский  университет  направил  в Антарктику как геолога: с
помощью  замечательной  буровой  установки,  сконструированной   профессором
нашего же университета Фрэнком Х. Пэбоди, мы  должны  были  добыть с большой
глубины  образцы  почвы  и  пород. Не стремясь  прослыть пионером  в  других
областях  науки,  я  тем  не  менее  надеялся, что  это  новое  механическое
устройство поможет мне многое разведать и увидеть в ином свете.
     Как читатель,  несомненно, знает из  наших сообщений,  установка Пэбоди
принципиально нова и  пока  не  имеет  себе равных.  Ее  незначительный вес,
портативность и  сочетание принципа артезианского  действия бура с принципом
вращающегося  перфоратора  дают  возможность  работать  с  породами   разной
твердости. Стальная бурильная коронка, складной  хвостовик  бура, бензиновый
двигатель,  разборная  деревянная буровая вышка, принадлежности для взрывных
работ,  тросы,  специальное  устройство  для  удаления  разрушенной  породы,
несколько  секций бурильных  труб --  шириной по  пять дюймов,  а  длиной, в
собранном виде, до тысячи футов,-- все это необходимое для работы снаряжение
могло разместиться  всего на  трех санях, в каждые  из которых впрягалось по
семь собак. Ведь  большинство металлических частей  изготовлялись  из легких
алюминиевых  сплавов.  Четыре  огромных самолета,  сконструированных  фирмой
Дорнье  для  полетов на  большой высоте в  арктических условиях и снабженных
специальными  устройствами  для подогрева горючего,  а также  для скорейшего
запуска двигателя (последнее  -- также  изобретение Пэбоди), могли доставить
нашу экспедицию в полном составе из базы на краю ледникового барьера в любую
нужную нам точку. А там можно передвигаться уже и на собаках.
     Мы  планировали исследовать  за  один антарктический сезон  --  немного
задержавшись, если потребуется,-- как можно больший  район, сосредоточившись
в основном у  горных хребтов и на  плато  к югу <i>от</i> моря Росса. До нас в этих
местах  побывали  Шеклтон,  Амундсен, Скотт и Бэрд.  Имея  возможность часто
менять  стоянку  и  перелетать  на большие расстояния, мы надеялись получить
самый   разнородный  геологический   материал.  Особенно   интересовал   нас
докембрийский  период   --   образцы  антарктических  пород  этого  времени,
малоизвестны  научному  миру.  Хотелось  также  привезти  с  собой  и  куски
отложений из верхних пластов, содержащих органические остатки,-- ведь знание
ранней истории этого сурового, пустынного царства холода и смерти необычайно
важно  для науки о прошлом Земли. Известно,  что в давние времена климат  на
антарктическом  материке был  теплым и  даже тропическим, а  растительный  и
животный  мир  богатым  и разнообразным; теперь  же из всего  этого изобилия
сохранились лишь  лишайники,  морская  фауна, паукообразные и  пингвины.  Мы
очень надеялись пополнить и уточнить информацию о былых формах жизни.  В тех
случаях,  когда бурение покажет, что здесь  находятся остатки фауны и флоры,
мы взрывом увеличим отверстие и добудем' образцы нужного размера и кондиции.
     Из-за того, что  внизу,  на  равнине,  толща ледяного покрова равнялась
миле, а  то и двум, нам приходилось бурить скважины разной глубины на горных
склонах.  Мы  не могли  позволить  себе  терять  время  и  бурить  лед  даже
значительно меньшей толщины, хотя Пэбоди  и придумал, как растапливать его с
помощью  вмонтированных   в  перфоратор  медных  электродов,  работающих  от
динамо-машины. После нескольких экспериментов мы отказались  от такой затеи,
а  теперь  именно  этот  отвергнутый  нами  метод  собирается  использовать,
несмотря на все наши предостережения, будущая экспедиция Старкуэтера-Мура.
     Об экспедиции Мискатоникского университета широкая общественность знала
из  наших  телеграфных  отчетов,  публиковавшихся в  "Аркхемской  газете"  и
материалах "Ассошиэйтед Пресс", а позднее -- из  статей Пэбоди и моих. Среди
ее членов были четыре представителя университета: Пэбоди, биолог Лейк, физик
Этвуд, он  <i>же</i>  метеоролог, и я, геолог  и номинальный  глава группы, а также
шестнадцать  помощников: семеро студентов последнего курса и девять  опытных
механиков. Двенадцать из шестнадцати могли управлять самолетом, и все, кроме
двоих,  были  умелыми  радистами.  Восемь  разбирались  в  навигации,  умели
пользоваться компасом и секстантом,  в  том числе  Пэбоди, Этвуд и  я. Кроме
того,   на   двух  наших  кораблях  --  допотопных  деревянных   китобойцах,
предназначенных для  работы в арктических широтах  и имеющих  дополнительные
паровые двигатели,-- были полностью укомплектованные команды.
     Финансировали нашу экспедицию Фонд Натаниэля Дерби Пикмена, а также еще
несколько спонсоров; сборы проходили очень тщательно, хотя особой рекламы не
было.  Собаки,  сани,  палатки  с  необходимым  снаряжением,  сборные  части
самолетов  --  все  перевозилось  в  Бостон  и  там  грузилось  на пароходы.
Великолепной оснащенностью экспедиции мы во  многом обязаны бесценному опыту
наших недавних блестящих предшественников: мы придерживались их рекомендаций
во всем,  что касалось  продовольствия, транспорта, разбивки лагеря и режима
работы. Многочисленность таких предшественников и их заслуженная слава стали
причиной того,  что наша экспедиция, несмотря на  ее значительные успехи, не
привлекла особого внимания общественности.
     Как упоминалось в газетах, мы отплыли из Бостона 2 сентября 1930 года и
шли вначале  вдоль  североамериканского  побережья.  Пройдя Панамский канал,
взяли  курс на  острова  Самоа,  сделав остановку там, а  затем  в  Хобарте,
административном  центре  Тасмании,  где  в последний раз  пополнили  запасы
продовольствия. Никто  из нас прежде  не был в полярных широтах, и потому мы
целиком  полагались на опыт наших капитанов,  старых морских волков, не один
год ловивших  китов в  южных морях,-- Дж.  Б. Дугласа, командовавшего бригом
"Аркхем"  и  осуществлявшего  также  общее  руководство кораблями,  и Георга
Торфинсена, возглавлявшего экипаж барка "Мискатоник".
     По мере удаления  от цивилизованного  мира солнце все позже заходило за
горизонт  -- день увеличивался.  Около 62'  южной широты  мы заметили первые
айсберги  -- плоские,  похожие  на  огромные  столы  глыбы  с  вертикальными
стенками,  и  еще до пересечения  Южного полярного  круга,  кое событие было
отпраздновано   нами  20  октября  с  традиционной  эксцентричностью,  стали
постоянно натыкаться на ледяные заторы. После долгого пребывания  в тропиках
резкий  спад температуры  особенно мучил  меня, но я постарался взять себя в
руки в  ожидании  более суровых испытаний.  Меня  часто приводили в  восторг
удивительные  атмосферные  явления,  в  том  числе  впервые  увиденный  мною
поразительно  четкий  мираж:  отдаленные  айсберги  вдруг ясно представились
зубчатыми стенами грандиозных и фантастичных замков.
     Пробившись  сквозь  льды,  которые,  к счастью, имели  в  себе открытые
разломы, мы вновь вышли в свободные  воды в районе 67'  южной  широты и 175'
восточной  долготы.   Утром  двадцать  шестого  октября   на  юге  появилась
ослепительно блиставшая белая полоска, а к полудню всех нас охватил восторг:
перед  нашими  взорами   простиралась  огромная  заснеженная  горная   цепь,
казалось,  не имевшая  конца. Словно часовой  на посту, высилась она на краю
великого и неведомого материка, охраняя  таинственный мир  застывшей Смерти.
Несомненно, то были открытые Россом  Горы Адмиралтейства,  и, следовательно,
нам  предстояло,  обогнув  мыс Адэр,  плыть  вдоль  восточного берега  земли
Виктории  до  места будущей базы на побережье  залива Мак-Мердо,  у подножья
вулкана Эребус  на 77'9' южной широты.  Заключительный этап  нашего пути был
особенно впечатляющим и будоражил  воображение. Величественные, полные тайны
хребты   скрывали   от   нас   материк,  а   слабые  лучи  солнца,  невысоко
поднимавшегося  над  горизонтом  даже  в полдень, не говоря  уж о  полуночи,
бросали розовый отблеск  на  белый  снег,  голубоватый  лед, разводья  между
льдинами и на темные, торчащие из-под  снега  гранитные выступы скал. Вдали,
среди  одиноких  вершин,  буйствовал  свирепый  антарктический  ветер;  лишь
ненадолго  усмирял  он свои бешеные порывы;  завывания  его вызывали смутное
представление  о диковатых звуках  свирели; они разносились  далеко и в силу
неких подсознательных мнемонических причин беспокоили  и  даже вселяли ужас.
Все вокруг напоминало странные и тревожные азиатские пейзажи Николая Рериха,
а  также  <i>еще.</i>  более  невероятные  и  нарушающие  душевный  покой  описания
зловещего плоскогорья  Ленг, которые дает безумный  араб  Абдула Альхазред в
мрачном  "Некрономиконе".  Впоследствии  я   не  раз  пожалел,  что,  будучи
студентом колледжа, заглядывал в эту чудовищную книгу.
     7 ноября горная цепь на западе временно исчезла из поля  нашего зрения;
мы  миновали остров Франклина, а  на следующий день  вдали,  на фоне длинной
цепи гор Перри, замаячили конусы вулканов Эребус и Террор на острове Росса'.
На востоке же белесой полосой протянулся огромный ледяной барьер толщиной не
менее двухсот футов. Резко обрываясь, подобно отвесным скалам у берегов

     ' Здесь и далее имеется в виду полуостров Росса.

     Квебека, он ясно говорил, что кораблям идти дальше нельзя. В полдень мы
вошли в  залив  Мак-Мердо  и  встали на  якорь у  курящегося вулкана Эребус.
Четкие очертания этого  гиганта высотой 12 700 футов напомнили мне  японскую
гравюру священной Фудзиямы; сразу  же за ним призрачно белел потухший вулкан
Террор, высота его равнялась 10 900 футам.
     Эребус  равномерно  выпускал  из своего  чрева дым,  и  один  из  наших
ассистентов, одаренный  студент  по фамилии Денфорт,  обратил наше внимание,
что  на  заснеженном  склоне  темнеет  нечто, напоминающее  лаву.  Он  также
прибавил, что, по-видимому, именно эта гора, открытая в 1840 году, послужила
источником вдохновения для По, который спустя семь лет написал:

     Было сердце мое горячее,
     Чем серы поток огневой,
     Чем лавы поток огневой,
     Бегущий с горы Эореи
     Под ветра полярного вой,
     Свергающийся с Эореи,
     Под бури арктической вой'.

     Денфорт,   большой  любитель   такого  рода  странной,  эксцентрической
литературы, мог говорить о По часами. Меня самого интересовал этот писатель,
сделавший Антарктиду местом действия  своего самого длинного произведения --
волнующей и загадочной "Повести о приключениях Артура Гордона Пима".
     А на голом побережье  и на  ледяном барьере  вдали  с шумным гоготанием
бродили, переваливаясь  и  хлопая  ластами,  толпы  нелепейших  созданий  --
пингвинов,  В  воде  плавало  множество  жирных чаек,  поверхность  медленно
дрейфующих льдин была также усеяна ими.
     Девятого числа, сразу после полуночи,  мы с превеликим трудом добрались
на крошечных лодчонках  до  острова Росса, таща за собой канаты, соединяющие
нас  с  обоими  кораблями;  снаряжение  и продовольствие доставили позже  на
плотах.  Ступив  на  антарктическую  землю,  мы  пережили  чувства  острые и
сложные, несмотря на  то,  что до  нас здесь  уже  побывали Скотт и Шеклтон.
Палаточный лагерь,  разбитый нами прямо у подножия вулкана,  был всего  лишь
временным  пристанищем,  центр  <i>же</i>   управления  экспедицией   оставался  на
"Аркхе-ме". Мы перевезли на берег все бурильные  установки,  а  также собак,
сани,  палатки,  продовольствие,  канистры  с   бензином,  экспериментальную
установку  по  растапливанию  льда,  фотоаппараты,  аэрокамеры,  разобранные
самолеты и прочее снаряжение, в том числе три миниатюрных  радиоприемника --
помимо тех, что помещались в самолетах. В какой бы части ледяного континента
мы  ни  оказались,  они помогли  бы  нам не  терять связь с "Аркхемом".  А с
помощью мощного радиопередатчика на "Аркхеме" осуществлялась связь с внешним
миром;  сообщения о ходе работ регулярно  посылались в  "Аркхемскую газету",
имевшую свою радиостанцию в Кингпорт-Хеде (штат  Массачусетс).  Мы надеялись
завершить  дела  к   исходу  антарктического  лета,   а  в   случае  неудачи
перезимовать на "Аркхеме", послав "Мискатоник"  домой заблаговременно --  до
того, как станет лед,-- за свежим запасом продовольствия.
     Не хочется повторять то,  о  чем писали  все газеты, и рассказывать еще
раз  о штурме Эребуса; об удачных пробах, взятых в разных  частях острова; о
неизменной, благодаря  изобретению  Пэбоди,  скорости  бурения,  которая  не
снижалась даже при работе с очень твердыми  породами;  об удачных испытаниях
устройства по растапливанию льда; об опаснейшем  подъеме на ледяной барьер с
санями и  снаряжением и о сборке пяти  самолетов  в лагере на ледяной круче.
Все  члены  нашей  экспедиции -- двадцать мужчин- и пятьдесят  пять  ездовых
собак --  чувствовали  себя превосходно,  правда,  до  сих  пор  мы  еще  не
испытывали лютого холода  или ураганного ветра. Ртуть в термометре держалась
на отметках 4'  -- 7' ниже нуля  -- морозы, к  которым мы привыкли у  себя в
Новой Англии,  где зимы бывают довольно суровыми. Лагерь на ледяном  барьере
был  также  промежуточным,  там  предполагалось  хранить  бензин,  провизию,
динамит и <i>еще</i> некоторые необходимые вещи.
     Экспедиция  могла  рассчитывать   только   на  четыре  самолета,  пятый
оставался  на базе под присмотром летчика и еще двух  подручных  и  в случае
пропажи  остальных  самолетов должен был  доставить нас на "Аркхем".  Позже,
когда  какой-нибудь  самолет  или  даже   два  были  свободны  от  перевозки
аппаратуры, мы использовали их для связи: помимо этой основной  базы, у  нас
имелось еще одно временное пристанище на расстоянии шестисот -- семисот миль
-- в южной части огромного плоскогорья, рядом с  ледником Бирдмора. Несмотря
на метели и  жесточайшие ветры,  постоянно дующие с  плоскогорья, мы в целях
экономии и эффективности работ отказались от промежуточных баз.
     В   радиосводках  от  21  ноября   сообщалось  о  нашем   захватывающем
беспосадочном  полете   в  течение  четырех  часов  над  бескрайней  ледяной
равниной,  окаймленной  на западе горной грядой. Рев мотора разрывал вековое
безмолвие; ветер  не мешал полету, а  попав в туман, мы  продолжили путь  по
радиокомпасу.
     Когда между 83'  и 84' южной широты впереди  замаячил некий  массив, мы
поняли,  что достигли ледника Бирдмора, самого большого шельфового ледника в
мире; ледяной покров моря сменяла здесь суша, горбатившаяся хребтами. Теперь
мы окончательно вступали  в сверкающее  белизной мертвое безмолвие  крайнего
юга. Не успели мы это осознать, как вдали, на востоке, показалась гора
     Нансена,  высота  которой равняется  почти  15  000  -- футов.  Удачная
разбивка  лагеря за ледником на  86'  7' южной широты  и 174' 23'  восточной
долготы  и  невероятно  быстрые  успехи  в  бурильных  и  взрывных  работах,
проводившихся  в  нескольких местах, куда мы  добирались на  собаках  или на
самолетах,--  все  это  успело  стать  достоянием  истории,  так  <i>же</i>  как  и
триумфальное восхождение  Пэбоди с двумя  студентами, Гедни  и  Кэрролом, на
гору Нансена, которое они совершили 13  -- 15  декабря. Находясь на высоте 8
500 футов над  уровнем моря,  мы путем  пробного  бурения обнаружили твердую
почву  уже  на  глубине  двадцати  футов  и, прибегнув  к установке  Пэбоди,
растапливающей снег и лед, смогли  добыть  образцы пород там,  где до нас не
помыслил  бы  это  сделать ни один исследователь.  Полученные таким  образом
докембрийские  граниты  и  песчаники  подтвердили наше предположение,  что у
плато  и   большей,   простирающейся  к   западу,   части   континента  одно
происхождение, чего нельзя было сказать о районах, лежащих  к юго-востоку от
Южной  Америки;  они,  по  нашему  разумению,  составляли  другой,  меньший,
континент,  отделенный от основного  воображаемой линией,  соединяющей  моря
Росса и Уэдделла. Впрочем, Бэрд никогда не соглашался с нашей теорией.
     В некоторых образцах песчаников, которые после бурения и взрывных работ
обрабатывались  уже долотом,  мы  обнаружили  крайне  любопытные  вкрапления
органических  остатков   --   окаменевшие  папоротники,  морские  водоросли,
трилобиты, кринойды  и некоторых  моллюсков --  лингвелл и гастроподов,  что
представляло   исключительный  интерес  для  изучения  первобытной   истории
континента.   Встречались  там  и   странного  вида  треугольные   полосатые
отпечатки, около фута в основании, которые Лейк собирал по частям из сланца,
добытого на большой глубине в  самой западной точке бурения, недалеко от гор
Королевы  Александры.  Биолог  Лейк  посчитал  полосатые  вкрапления  фактом
необычным и наводящим на  размышления; я же как геолог не нашел здесь ничего
удивительного -- такой эффект часто встречается в осадочных  породах. Сланцы
сами  по  себе  --  метаморфизированные   образования,  в  них  всегда  есть
спрессованные  осадочные породы; под  давлением  они  могут принимать  самые
невероятные формы -- так что особых причин для недоумения я тут не видел.
     6 января 1931 года Лейк, Пэбоди, Дэниэлз, все шестеро студентов, четыре
механика и я вылетели на двух самолетах  в направлении Южного полюса, однако
разыгравшийся не  на шутку ветер,  который,  к счастью,  не перерос в частый
здесь свирепый ураган, заставил нас пойти на вынужденную посадку. Как писали
газеты, это был один из наших разведывательных полетов, когда мы наносили на
карту  топографические особенности местности,  где  еще  не побывал  ни один
исследователь  Антарктиды.  Предыдущие  полеты  оказались  <i>в  этом</i> отношении
неудачными,  хотя  мы  вдоволь   налюбовались  тогда   призрачно-обманчивыми
полярными миражами, о  которых  во время морского путешествия получили  лишь
слабое  представление. Далекие горные  хребты парили в воздухе как сказочные
города,  а  белая пустыня  под волшебными  лучами  низкого полночного солнца
часто обретала золотые, серебряные и алые краски страны грез, суля смельчаку
невероятные  приключения.   В   пасмурные   дни  полеты  становились   почти
невозможны:  земля  и небо сливались в  одно таинственное целое и разглядеть
линию горизонта в этой снежной хмари было очень трудно.
     Наконец  мы  приступили  к  выполнению  нашего  первоначального  плана,
готовясь перелететь  на пятьсот миль к западу и разбить там еще один лагерь,
который,  как  мы  ошибочно  полагали,  будет  находиться  на  другом  малом
континенте.  Было  интересно  сравнить геологические образцы обоих  районов.
Наше физическое состояние оставалось превосходным -- сок лайма  разнообразил
наше питание, состоявшее из консервов и солонины, а умеренный холод позволял
пока не кутаться. Лето было в самом разгаре, и, поспешив, мы могли закончить
работу  к марту и тем избежать долгой тяжкой зимовки в период антарктической
ночи. На нас уже обрушилось  несколько жестоких ураганов с  запада, но урона
мы  не понесли благодаря изобретательности Этвуда, поставившего элементарные
защитные устройства  вокруг  наших  самолетов  и  укрепившего  палатки.  Нам
фантастически везло.
     В  мире знали о нашей программе,  а также об  упрямой  настойчивости, с
которой Лейк требовал  до  переселения  на  новую базу  совершить  вылазку в
западном,  а точнее,  в северо-западном  направлении. Он много думал об этих
странных  треугольных  вкраплениях,  мысль  о них  не давала  ему  покоя;  в
результате ученый пришел к выводу, что их присутствие в сланцах противоречит
природе  вещей  и  не  отвечает  соответствующему  геологическому   периоду.
Любопытство  его  было  до  крайности  возбуждено,  ему   отчаянно  хотелось
возобновить буровые и  взрывные работы в западном районе, где отыскались эти
треугольники. Он  почему-то  уверовал  в то,  что мы встретились со  следами
крупного, неизвестного науке организма, основательно продвинувшегося на пути
эволюции, однако почему-то выпадающего из классификации. Странно,  но горная
порода,  сохранившая их, относилась к глубокой  древности -- кембрийскому, а
может, и  докембрийскому периоду, что исключало возможность существования не
только  высокоразвитой,  но  и  прочей  жизни,  кроме разве одноклеточных  и
трилобитов. Сланцам, в которых отыскались странные следы, было от пятисот до
тысячи миллионов лет.

<ul><a name=1></a><h2>11</h2></ul>

     Полагаю,   читатели  с   неослабевающим  вниманием  следили  за  нашими
сообщениями  о  продвижении группы  Лейка на северо-запад,  в края, куда  не
только  не ступала нога  человека, но о  которых и помыслить-то  раньше было
<i>невозможно.</i> А  какой  бы  поднялся переполох,  упомяни  мы о его надеждах на
пересмотр целых разделов  биологии и геологии.  Его предварительная  вылазка
совместно  с Пэбоди  и еще  пятью членами  экспедиции, длившаяся  с 11 по 18
января, омрачилась гибелью двух собак при столкновении  саней с оледеневшими
каменными выступами. Однако  бурение принесло  Лейку  дополнительные образцы
архейских сланцев, и тут  даже я  заинтересовался явными  и  многочисленными
свидетельствами присутствия органических остатков в этих древнейших пластах.
Впрочем, то были следы  крайне примитивных  организмов  -- революции в науке
подобное открытие не сделало бы, оно говорило лишь в пользу того, что низшие
формы жизни существовали на Земле еще в докембрии. Поэтому  я по-прежнему не
видел смысла  в требовании Лейка изменить  наш  первоначальный план; внеся в
него экспедицию на  северо-запад, что потребовало  бы  участия всех  четырех
самолетов,  большого количества людей и всех машин.  И все же  я не запретил
эту экспедицию, хотя сам решил не участвовать в ней, несмотря на все уговоры
Лейка. После отлета  группы на базе остались только мы с Пэбоди  и  еще пять
человек;  я  тут  <i>же</i>  засел  за  подробную  разработку  маршрута   восточной
экспедиции.  Еще  раньше пришлось  приостановить полеты  самолета, начавшего
перевозить бензин из лагеря у  пролива Мак-Мердо.  На базе  остались  только
одни сани и девять собак: совсем без транспорта находиться в  этом безлюдном
крае вечной Смерти было неразумно.
     Как  известно,  Лейк на  своем  пути  в  неведомое  посылал  с самолета
коротковолновые сообщения, они принимались  как  нами, в южном лагере, так и
на  "Аркхеме",  стоявшем  на якоре  в  заливе Мак-Мердо, откуда передавались
дальше всему миру -- на волне около пятидесяти метров. Экспедиция стартовала
в четыре  часа утра 22  января, а первое послание  мы получили  уже два часа
спустя.  В  нем Лейк  извещал нас, что они  приземлились в трехстах милях от
базы  и  тотчас  приступают  к бурению. Через шесть  часов поступило второе,
очень взволнованное сообщение: после напряженной работы им удалось пробурить
узкую скважину и  подорвать породу; наградой стали  куски сланцем -- на  них
обнаружились те же отпечатки, из-за которых и заварился весь этот сыр-бор.
     Через  три  часа  мы  получили  очередную  краткую  сводку:  экспедиция
возобновила полет в условиях сильного ветра. На мой приказ не рисковать Лейк
резко возразил, что новые  находки оправдают любой  риск. Я  понимал, что он
потерял  голову  и   взбунтовался   --  дальнейшая  судьба  всей  экспедиции
находилась  теперь под  угрозой.  Оставалось только ждать, и  я  со  страхом
представлял себе, как мои товарищи стремительно движутся в глубь коварного и
зловещего  белого  безмолвия,  готового обрушить на  них  свирепые  ураганы,
озадачить  непостижимыми тайнами и простирающегося на полторы тысячи миль --
вплоть до малоизученного побережья Земли Королевы Мэри и Берега Нокса..
     Затем  часа  через  полтора  поступило  еще одно,  крайне эмоциональное
послание прямо с  самолета,  оно  почти изменило мое отношение к  экспедиции
Лейка и заставило пожалеть о своем неучастии:
     "22.05. С борта  самолета. После  снежной бури впереди показались  горы
необычайной величины. Возможно, не  уступают Гималаям, особенно если принять
во  внимание  высоту самого плато.  Наши  координаты; примерно 76' 15' южной
широты и 113'.10' восточной долготы. Горы застилают весь горизонт.  Кажется,
вижу два курящихся конуса.  Вершины все черные -- снега  на них  нет. Резкий
ветер осложняет полет".
     После этого сообщения все мы, затаив дыхание, застыли у радиоприемника.
При мысли о гигантских горных хребтах, возвышающихся неприступной  крепостью
в  семистах милях  от  нашего  лагеря,  у  нас  перехватило  дыхание. В  нас
проснулся дух
     , первопроходцев, и мы от души радовались, что наши товарищи, пусть без
нас,  совершили такое  важное открытие.  Через  полчаса Лейк снова вышел  на
связь:
     "Самолет  Мултона совершил вынужденную посадку у подножия гор. Никто не
пострадал,  думаем сами устранить  повреждения. Все необходимое перенесем на
остальные три самолета -- независимо от того, полетим дальше или вернемся на
базу. Теперь нет нужды путешествовать с  грузом. Невозможно представить себе
величие этих гор. Сейчас налегке полечу на разведку в самолете Кэрролла.
     Вам трудно  вообразить  себе  здешний  пейзаж.  Самые  высокие  вершины
вздымаются ввысь более  чем на  тридцать пять тысяч  футов.  У  Эвереста нет
никаких  шансов. Этвуд  остается  на  земле  --  будет определять  с помощью
теодолита высоту местности, а мы  с Кэрроллом немного  полетаем. Возможно, я
ошибся  относительно конусов,  потому что формация выглядит слоистой. Должно
быть,  докембрийские  сланцы  с вкраплением  других  пластов.  На  фоне неба
прочерчены странные конфигурации -- на самых высоких вершинах как бы лепятся
правильные секции каких-то кубов.  В золотисто-алых  лучах заходящего солнца
все  это выглядит очень впечатляюще -- будто приоткрылась дверь в сказочный,
чудесный  мир. Или -- ты дремлешь,  и  тебе снится  таинственная, диковинная
страна. Жаль, что вас здесь нет -- хотелось бы услышать ваше мнение ".
     Хотя была глубокая ночь, ни  один из нас не подумал идти  спать. Должно
быть, то <i>же</i> самое происходило на  базе  в  заливе  и на "Аркхеме", где также
приняли  это сообщение. Капитан Дуглас сам вышел в  эфир, поздравив  всех  с
важным  открытием, к  нему присоединился Шерман, радист с базы. Мы, конечно,
сожалели о поломке  самолета, но надеялись, <i>что ее</i> легко устранить. И  вот в
двадцать три часа мы опять услышали Лейка:
     "Летим  с  Кэрроллом над  горами. Погода не  позволяет штурмовать самые
высокие  вершины,  но  это  можно  будет  сделать  позже.  Трудно и  страшно
подниматься на такую  высоту,  но  игра  стоит  свеч.  Горная  цепь  тянется
сплошным массивом -- никакого проблеска с другой стороны.  Некоторые вершины
превосходят самые высокие  пики  Гималаев и  выглядят очень необычно. Хребты
состоят из докембрийских сланцевых  пород, но  в них явно угадываются пласты
другого происхождения. Насчет  вулканов я ошибся. Конца этим горам не видно.
Выше двадцати одной тысячи футов снега нет".
     "На склоне высоких гор странные образования. Массивные, низкие глыбы  с
отвесными боковыми стенками; четкие прямые углы делают их  похожими на стены
крепостного вала. Невольно вспоминаешь картины Рериха, где древние азиатские
дворцы  лепятся  по  склонам гор. Издали это смотрится потрясающе.  Когда мы
подлетели  ближе, Кэрроллу  показалось,  что глыбы состоят  из более  мелких
частей,  но, видимо,  это оптическая иллюзия --  просто края  искрошились  и
обточились,  и  немудрено  -- сколько бурь  и прочих  превратностей  климата
пришлось им вынести за миллионы лет".
     "Некоторые слои, особенно верхние, выглядят более светлыми, чем другие,
и,  следовательно,  природа их  кристаллическая. С близкого расстояния видно
множество  пещер  или  впадин,  некоторые  необычайно  правильной  формы  --
квадратные  или  полукруглые. Надо  обязательно осмотреть их.  На одном пике
видел  что-то  наподобие арки.  Высота  его  приблизительно  от  тридцати до
тридцати  пяти тысяч  футов. Да я и сам нахожусь  сейчас на высоте  двадцати
одной тысячи  пятисот футов -- здесь жуткий  холод, продрог до костей. Ветер
завывает  и  свищет вовсю,  гуляет  по  пещерам,  но  для самолета  реальной
опасности не представляет".

     Еще с полчаса Лейк разжигал наше любопытство своими рассказами, а потом
поделился намерением покорить эти вершины. Я заверил его, что  составлю  ему
компанию, пусть  пришлет за мной самолет.  Только прежде нам с Пэбоди  нужно
решить, как  лучше  распорядиться бензином  и где сосредоточить его основной
запас в связи с изменением маршрута. Теперь, учитывая буровые работы Лейка и
частую аэроразведку, большая масса горючего должна храниться на новой  базе,
он предполагал разбить ее  у подножия гор. Полет  <i>же в</i> восточном направлении
откладывался  -- во  всяком случае, до  будущего  года. Я  вызвал  по  рации
капитана Дугласа и попросил его переслать нам как можно больше бензина с той
единственной упряжкой, которая оставалась в заливе. Нам предстояло пуститься
в  путь  через  неисследованные  земли  между базой  на заливе  Мак-Мердо  и
стоянкой Лейка.
     Позднее  на связь вышел Лейк  и сообщил,  что  решил разбить  лагерь на
месте поломки самолета Мултона, где уже вовсю шел ремонт. Ледяной покров там
очень тонкий,  в некоторых  местах  даже чернеет грунт,  так что Лейк сможет
проводить  буровые  и взрывные  работы,  не совершая вылазки на санях  и  не
карабкаясь в горы. Его окружает  зрелище  неописуемой красоты, продолжал он,
но ему как-то не по себе у подножия этих гигантов, высящихся плотной  стеной
и  вспарывающих пиками небо. По расчетам  Этвуда, высота пяти главных вершин
колеблется  от  тридцати  до  тридцати  четырех  тысяч  футов.  Лейка   явно
беспокоило, что местность не защищена от  ветра: можно ожидать любой метели,
от  которых нас  пока  Бог миловал. Лагерь  находился на расстоянии немногим
более  пяти  миль  от подножия высочайших гор. В пробившемся  сквозь ледяную
пустыню  голосе Лейка  я  уловил подсознательное  беспокойство, очень  уж он
призывал нас поторопиться и как можно скорее составить представление <i>об</i> этом
таинственном уголке  Антарктики.  Сам  он наконец  собрался отдохнуть  после
этого безумного дня, беспримерного по нагрузкам и полученным результатам.
     Утром Лейк,  Дуглас  и  я провели  одновременно переговоры с наших, так
далеко отстоящих друг от друга баз и  договорились,  что  один из самолетов,
Лейка  доставит  к  нему  в  лагерь  Пэбоди,  меня  и:  еще  пятерых  членов
экспедиции,  а также столько горючего,  сколько сможет  поднять.  Вопрос  об
остальном  топливе оставался  открытым  и  зависел от того,  какое мы примем
решение относительно восточной экспедиции. Сошлись на том, чтобы подождать с
этим несколько дней,-- у Лейка пока хватало горючего и на нужды лагеря, и на
бурение.  Хорошо было бы пополнить запасы, и южной  базы, хотя в том случае,
если экспедиция на восток откладывалась, база будет пустовать  до следующего
лета. Лейку  вменили  в  обязанность  послать  самолет  с заданием проложить
трассу от открытых им гор до залива Мак-Мердо.
     Пэбоди и  я готовились к  закрытию базы на более  или  менее длительный
срок. Даже если будет принято решение зимовать в Антарктике, мы, возвращаясь
на "Аркхем", сюда  не завернем. Несколько палаток  были уже укреплены кубами
плотного снега, и теперь мы решили  довершить начатое. У Лейка на новой базе
палаток хватало -- в чем-чем, а в этом недостатка не было,  так что везти их
с  собой не представлялось разумным. Я  послал радиограмму,  что  уже  через
сутки мы с Пэбоди готовы вылететь на новое место.
     Однако  после   четырех  часов,  когда  мы  получили   взволнованное  и
неожиданное послание  от Лейка, деятельность  наша несколько  затормозилась.
Рабочий день его начался неудачно:  обзорный полет показал, что в ближайших,
свободных  от снега,  скалах полностью отсутствуют столь нужные  ему древние
архейские пласты, коих было великое множество на вершинах хребтов, манящих и
дразнящих его воображение. Большинство скал состояло из юрских и  команчских
песчаников, а  также  из  пермских  и триасовых кристаллических  сланцев,  в
которых поблескивала темная обнаженная порода -- по виду каменный уголь. Это
не могло не разочаровать Лейка, который надеялся напасть здесь на древнейшие
-- старше пятисот миллионов лет -- породы. Он понимал, что архейские пласты,
где ему впервые повстречались странные отпечатки, залегают на крутых склонах
гигантских гор, к которым следовало еще добираться на санях.
     Тем  не  менее Лейк  решил  в  интересах дела  начать буровые работы и,
установив  буровую машину, поручил пятерым членам  экспедиции управляться  с
нею;  остальные  тем  временем  обустраивали  лагерь  и  занимались ремонтом
самолета. Для работ выбрали место в четверти мили от базы, где горная порода
казалась не очень твердой. Песчаник здесь  бурился отлично -- почти обошлись
без   сопутствующих   взрывных   работ.   Через  три  часа   после   первого
основательного  взрыва   раздались   возбужденные   крики   бурильщиков,   и
руководитель  работ, молодой  человек по фамилии  Гедни, прибежал в лагерь с
потрясающим известием.
     Они наткнулись на пещеру. После начала бурения песчаник быстро сменился
известняком,  полным  мельчайших  органических   отложений  --  цефалоподов,
кораллов, морских ежей и спириферид;  изредка попадалось нечто, напоминающее
губки и позвонки рыб,-- скорее всего, из отрядов телеостов, акул и ганоидов.
Это была уже сама по себе важная находка: первый  раз в наши  руки  попадали
органические  остатки  позвоночных,  но  когда  вскоре  после  этого буровая
коронка,  пройдя  очередной пласт,  вышла  в  пустоту,  бурильщиков  <i>ох</i>ватил
двойной восторг. Заложили динамит, и  последовавший взрыв  приоткрыл  завесу
над  подземной тайной: сквозь зияющее  неровное  отверстие --  пять  на пять
футов -- жадным взорам людей предстала  впадина в известняке, размытом более
пятидесяти миллионов  лет назад медленно сочившимися грунтовыми водами этого
некогда тропического мира.
     Пещерка  была не  глубже семи-восьми футов, зато  разветвлялась во всех
направлениях и, судя по  гулявшему в ней ветру, составляла лишь одно звено в
целой  подземной системе,  верх  и  низ  которой  были густо усеяны крупными
сталактитами  и сталагмитами,  некоторые  --  столбчатой  структуры.  Но что
важнее всего, тут были россыпи раковин и костей, кое-где они просто забивали
проходы.  Это  костное  месиво,  вынесенное  потоком из  неведомых  зарослей
мезозойских  древесных  папоротников  и  грибов,  лесов третичной  системы с
веерными  пальмами и  примитивными цветковыми  растениями, содержало  в себе
останки  такого  множества  представителей  животного   мира  --   мелового,
эоценового   и   прочих   периодов,   что   даже  величайшему   палеонтологу
потребовалось бы  больше года  на  опись  и классификацию  этого  богатства.
Моллюски,   ракообразные,   рыбы,   амфибии,   рептилии,   птицы   и  низшие
млекопитающие -- крупные и мелкие, известные и неизвестные науке. Немудрено,
что Гедни  бросился сломя голову к лагерю, после чего все,  побросав работу,
помчались, несмотря на лютый  мороз,  туда, где  буровая  вышка указывала на
местонахождение  только  что  найденной дверцы  в  тайны земного прошлого  и
канувших в вечность тысячелетий.
     Слегка  утолив  свое  любопытство  ученого,  Лейк  нацарапал в блокноте
короткую информацию  о  событиях и отправил  молодого  Мултона  в  лагерь  с
просьбой  послать  сообщение   в  эфир.   Так  я  впервые  услышал  об  этом
удивительном открытии -- о найденных раковинах, костях ганоидов и плакодерм,
останках   лабиринтодонтов   и  текодонтов,  черепных  костях  и   позвонках
динозавра, кусках панциря броненосца, зубах и крыльях птеродактиля, останках
археоптерикса,  зубах  миоценских акул,  костях  первобытных птиц,  а  также
обнаруженных останках древнейших млекопитающих  -- палеотерий,  кеифодонтов,
эогиппусов, ореодонтов  и  титанофонеусов. Останки позднейших  видов,  вроде
мастодонтов,  слонов,  верблюдов  или  быков, отсутствовали,  и  потому Лейк
определил  возраст пласта и содержащихся в  нем окаменелостей довольно точно
--  не  менее  тридцати  миллионов лет,  причем  самые  последние  отложения
приходились на олигоцен.
     С  другой  стороны,  преобладание следов  древнейших  организмов просто
поражало.  Хотя  известняковая  формация  по всем признакам,  в том  числе и
вкрапленным органическим останкам, относилась к команчскому периоду и  никак
не  к  более раннему,  в разбросанных  по пещере  костях  узнавались останки
организмов,  обычно  относимых  к  значительно  более  древнему  времени  --
рудиментарных  рыб, моллюсков  и кораллов,  распространенных в силурийском и
ордовикском периодах.  Вывод  напрашивался сам  собой:  в этой  части Земли-
существовали организмы, жившие как триста, так и тридцать миллионов лет тому
назад. Продолжалось ли это мирное сосуществование на антарктических землях и
дальше --  после того, как во времена олигоцена пещеру наглухо завалило? Это
оставалось  загадкой. Во  всяком случае,  начало  материковых  оледенений  в
период плейстоцена пятьсот тысяч лет назад -- ничтожная цифра по сравнению с
возрастом  этой пещеры:  наверняка  убило все ранние  формы  жизни,  которые
каким-то чудом здесь удержались.
     Лейк не успокоился, послав нам первую сводку, а тут же накатал еще одно
донесение и  отправил его в лагерь,  не  дождавшись возвращения Мултона. Тот
так и  остался сидеть  в одном  из самолетов у передатчика, диктуя мне --  и
разумеется, радисту "Аркхема", который держал связь с внешним миром,-- серию
посланий  Лейка. Те  из  читателей,  кто  следил за газетными  публикациями,
несомненно,  помнят, какой  ажиотаж  вызвали они в  научном мире. Именно они
побудили снарядить экспедицию Старкуэтера-Мура, которая вот-вот отправится в
путь,  если мне  не удастся  отговорить  ее  энтузиастов от безумного плана.
Приведу эти послания дословно, как записал их наш радист Мактай,-- так будет
вернее.
     "Во  время  бурения Фаулер обнаружил  необычайно ценные свидетельства в
песчаных  и  известняковых  пластах  --  отчетливые  треугольные  отпечатки,
подобные   тем,  что  мы  видели  в  архейском  сланце.   Значит,  этот  вид
просуществовал шестьсот миллионов лет --  вплоть до  команчского периода, не
претерпев  значительных морфологических изменений и лишь слегка уменьшившись
в объеме.  Команчские  отпечатки сохранились  хуже  древних.  Прессе следует
подчеркнуть  исключительную  важность открытия.  Для  биологии оно не  менее
ценно,  чем  для  физики  и  математики  --  теории Эйнштейна.  И  полностью
подкрепляет выводы, к которым я пришел за годы работы".
     "Открытие  доказывает,  как  я и  подозревал, что  на  Земле  сменилось
несколько  циклов  органической  жизни, помимо  того, известного  всем,  что
начался с археозойской клетки. Еще тысячу  миллионов лет назад юная планета,
считавшаяся непригодной для любых форм жизни и даже для обычной протоплазмы,
была уже обитаема. Встает вопрос: когда и каким образом началась эволюция".
     "Некоторое  время  спустя.   Разглядывая  оклоскелетные  кости  крупных
наземных и морских ящеров  и  древних  млекопитающих, нашел  отдельные следы
увечий, которые  не  могло нанести ни  одно  из известных науке  хищных  или
плотоядных животных. Увечья эти  двух  типов, от колотых  и  резаных ран.  В
одном или даже двух случаях кости кажутся аккуратно отрубленными. Но в общем
повреждено  не так уж  много экземпляров. Послал  в лагерь за электрическими
фонариками. Хочу расширить границы пещеры, обрубив часть сталактитов".

<ul><a name=2></a><h2>x x x</h2></ul>

     "Еще немного спустя. Нашел любопытный мыльный камень длиной около шести
дюймов и шириной полтора. Очень отличается от местных пород  -- зеленоватый;
непонятно,  к  какому периоду его  отнести. Удивительно гладкий,  правильной
формы. Напоминает пятиконечную звезду с отломанными краями и с насечками  во
внутренних  углах  и  в центре.  Небольшое  плавное  углубление  посередине.
Интересно,  каково  его происхождение и  как он приобрел столь  удивительную
форму?  Возможно,  действие воды. Кэрролл надеется  с помощью линзы уточнить
его геологические особенности.  На нем  правильные узоры из крошечных точек.
Все время,  пока  мы изучали камень, собаки непрерывно лаяли. Кажется, он им
ненавистен.  Нужно  проверить,  нет  ли  у  него особого  запаха.  Следующее
сообщение отправлю после прихода Миллза  с фонарями, когда мы продвинемся <i>по</i>
пещере дальше".

<ul><a name=3></a><h2>x x x</h2></ul>

     "22.15. Важное открытие. Оррендорф и Уоткинс, работая при свете фонарей
под   землей,   наткнулись   на   устрашающего   вида  экземпляр   --  нечто
бочкообразное, непонятного происхождения.  Может, растительного? Разросшиеся
морские водоросли? Ткань сохранилась, очевидно, под действием пропитавших ее
минеральных солей. Прочная, как кожа, местами удивительно гибкая. По бокам и
концам --  следы разрывов. Длина  находки  -- шесть  футов, ширина --  три с
половиной; можно  накинуть на  каждый размер, учитывая потери, еще  по футу.
Похоже  на  бочонок,   а  в  тех  местах,   где  обычно  клепки,--  набухшие
вертикальные  складки. Боковые  обрывы  -- видимо,  более  тонких стеблей --
проходят  как  раз  посередине.  В  бороздах  между складками --  любопытные
отростки,   что-то  вроде   гребешков   или  крыльев;   они  складываются  и
раскрываются,  как веер. Все отростки в плохом состоянии, сильно  попорчены,
кроме одного, он равняется почти семи футам. Видом странная особь напоминает
чудовищ  из  первобытной  мифологии, в особенности  легендарных  Старцев  из
"Некрономикона".
     "Крылья этой твари перепончатые, остов их трубчатый.  На концах  каждой
секции видны  крошечные отверстия. Поверхность ссохлась, и потому непонятно,
что находится внутри и что оторвалось. Нужно будет, вернувшись на базу,  тут
<i>же</i> вскрыть этот таинственный организм.  Пока не могу решить  -- растение это
или  животное?  Многое,  говорит в  пользу  того,  что неизвестный  организм
относится к  древнейшему  времени.  В  это  трудно  поверить. Заставил  всех
обрубать  сталактиты и искать другие  экземпляры, подобные этому. Нашли  еще
несколько костей с глубокими зарубками, но с  этим можно подождать. Не знаю,
что делать с собаками. Они будто взбесились, остервенело  лают  на находку и
наверняка разорвали бы ее на куски, не удерживай мы их на расстоянии силой".

<ul><a name=4></a><h2>x x x</h2></ul>

     "23.30. Всем,  всем' -- Дайеру, Пэбоди,  Дугласу. Дело,  можно сказать,
чрезвычайной важности.  Пусть  "Архкем"  тут  же  свяжется  с  радиостанцией
Кингспорта.  Отпечатки   в   архейском  сланце   принадлежат  именно   этому
бочкообразному "растению".  Миллз, Будро и  Фаулер нашли  и  других подобных
особей --  целых тринадцать  штук -- в сорока футах  от скважины. Они лежали
вперемешку с  обломками тех  гладких, причудливой формы  мыльных камней: все
камни -- меньше  предыдущих, тоже звездчатые, но  без отбитых концов,  разве
только покрошились немного".
     "Из этих органических особей восемь  сохранились превосходно,  целы все
отростки.  Все экземпляры извлекли из пещеры, предварительно отведя подальше
собак. Те  их просто не выносят, так и заливаются истошным лаем. Прослушайте
внимательно точное  описание  нашей  находки  и  для  верности  повторите. В
газетах оно должно появиться предельно точным.
     Длина   каждого  экземпляра   --   восемь  футов.  Само  бочкообразное,
пяти-складочное тело равняется шести футам в длину  и трем с половиной  -- в
ширину. Ширина указывается в центральной части, диаметр же оснований -- один
фут.  Все особи  темно-серого  цвета,  хорошо  гнутся и  необычайно прочные.
Семифутовые перепончатые "крылья" того же цвета,  найденные сложенными, идут
из борозд  между  складками.  Они более светлого цвета, остов трубчатый,  на
концах  имеются  небольшие  отверстия.  В раскрытом  состоянии --  по  краям
зубчатые. В центре тела, на каждой из пяти вертикальных, похожих  на клепки,
складок -- светло-серые гибкие лапы-щупальца.  Обвернутые в настоящий момент
вокруг тела, они способны в  деятельном  состоянии дотягиваться до предметов
на  расстоянии  трех футов -- как примитивная  морская лилия  с  ветвящимися
лучами.  Отдельные щупальца  у  основания -- трех дюймов  в  диаметре, через
шесть  дюймов  они  членятся на пять  щупалец, каждое  из  которых еще через
восемь  дюймов  разветвляется на  столько  <i>же</i>  тонких,  сужающихся  к  концу
щупалец-  усиков --  так что на каждой " грозди" их  оказывается по двадцать
пять.
     Венчает торс светло-серая, раздутая, как от  жабр,  "шея ", на  которой
сидит  желтая  пятиконечная, похожая  на морскую звезду  "головка", поросшая
жесткими разноцветными волосиками длиной в три дюйма..
     Гибкие  желтоватые трубочки длиной три дюйма свисают с каждого из  пяти
концов массивной (около двух футов в окружности) головки.  В самом центре ее
-- узкая щель, возможно, начальная часть дыхательных путей.  На конце каждой
трубочки  сферическое  утолщение,  затянутое  желтой  пленкой,  под  которой
скрывается  стекловидный  шарик  с  радужной  оболочкой  красного  цвета  --
очевидно, глаз.
     Из  внутренних углов  головки тянутся еще  пять  красноватых  трубочек,
несколько  длиннее  первых, они заканчиваются своего рода мешочками, которые
при  нажиме раскрываются, и по краям круглых отверстий, диаметром два дюйма,
хорошо  видны острые выступы белого цвета, наподобие зубов. По-видимому, это
рот.  Все  эти трубочки, волосики  и пять концов головки аккуратно сложены и
прижаты к раздутой  шее  и  торсу.  Гибкость  тканей  при такой прочности --
удивительная.
     В нижней части туловища находится грубая копия  головки, но  с  другими
функциями. На светло-серой  раздутой  лжешее отсутствует подобие  жабр,  она
сразу  переходит  в зеленоватое  пятиконечное  утолщение,  тоже напоминающее
морскую звезду.
     Внизу также находятся прочные мускулистые щупальца длиной около четырех
футов.  У самого туловища ширина их в диаметре составляет  семь дюймов, но к
концу они утончаются, достигая не более двух с половиной дюймов, и переходят
в зеленоватую треугольную перепончатую "лапку" с  пятью  фалангами. Длина ее
-- восемь  дюймов, ширина у "запястья" -- шесть. Эта лапа, плавник или нога,
словом,  то, что  оставило  свой  след на камне  от тысячи до пятидесяти  --
шестидесяти миллионов лет назад.
     Из  внутренних  углов  пятиконечного  нижнего  утолщения  также тянутся
двухфутовые красноватые трубочки, ширина которых колеблется от трех дюймов у
основания  до одного -- на  конце. Заканчиваются  они  отверстиями. Трубочки
необычайно плотные и прочные и при этом удивительно гибкие.
     Четырехфутовые щупальца с лапками, несомненно, служили для передвижения
-- по суше или в воде.  Похоже, очень мускулистые. В настоящее время все эти
отростки  плотно обвиты вокруг лжешеи и низа туловища -- точно так же, как и
в верхней части.
     Не  совсем уверен,  к  растительному  или животному  миру  отнести  это
существо,  но  скорее  все  же  к  животному.  Может  быть,  это  невероятно
продвинутая  на пути  эволюции  морская  звезда,  не утратившая,  однако,  и
некоторых признаков примитивного  организма.  Свойства  семейства  иглокожих
налицо, хотя кое-что явно не согласуется.
     При  том   что  морское  происхождение   в  высшей   степени  вероятно,
озадачивает наличие  "  крыла" (хотя  оно могло помогать при  передвижении в
воде),   а  также   симметричное   расположение  отдельных   частей,   более
свойственное   растениям  с  их  вертикальной   постановкой,  в  отличие  от
горизонтальной  --  у  животных.  Эта тварь  находится  у истоков  эволюции,
предшествуя даже простейшим архейским одноклеточным организмам; это  сбивает
с толку, когда задумываешься о происхождении таинственной находки.
     Неповрежденные  особи  так  напоминают  некоторых  существ  из  древней
мифологии,  что  нельзя  не  предположить,  что  когда-то  они  обитали  вне
Антарктики. Дайер  и  Пэбоди  читали "Некрономикон", видели  жуткие  рисунки
вдохновленного им Кларка Эштона Смита и потому понимают меня, когда я говорю
о Старцах -- тех, которые якобы породили жизнь на Земле не то шутки ради, не
то по ошибке.  Ученые всегда считали, что прообраз  этих Старцев  -- древняя
тропическая   морская   звезда,  фантастически   преображенная   болезненным
сознанием.  Вроде  чудовищ из  доисторического  фольклора,  о  которых писал
Уилмарт. Вспоминается культ Ктулху...
     Материал  для изучения  огромный. Судя  по всему,  геологические пласты
относятся к позднему мелу или к раннему эоцену. Над ними  нависают массивные
сталагмиты.  Отколоть  их  стоит  большого труда,  но  именно такая  высокая
прочность  препятствовала  разрушению.  Удивительно, как  хорошо  все  здесь
сохранилось -- очевидно, благодаря  близости  известняка.  Других интересных
находок пока нет  -- возобновим  поиски позже. Главное теперь -- переправить
четырнадцать крупных экземпляров на базу и уберечь  их от собак, которые уже
хрипят от лая. Держать животных вблизи находок нельзя ни в коем случае.
     Оставив трех человек стеречь собак, мы вдевятером  без труда  перевезем
драгоценные экземпляры  на трех санях,  хотя ветер сильный.  Нужно  сразу же
наладить  воздушное  сообщение с базой у  залива и заняться транспортировкой
находок на  корабль.  Перед сном препарирую  одну из особей. Жаль, нет здесь
настоящей  лаборатории. Дайеру, должно  быть, стыдно, что он возражал против
экспедиции на запад. Сначала  открыли высочайшие в мире горы, а теперь вот и
это. Думаю, наши находки сделали бы честь любой экспедиции. Если это не так,
значит, я ничего не смыслю. Сделан большой вклад  в науку. Спасибо Пэбоди за
его устройство, оно нам очень помогло при бурении, иначе мы не проникли бы в
пещеру. А теперь вы, на "Аркхеме",  повторите  дословно  описание  найденных
особей".
     Трудно передать наши с Пэбоди чувства после получения этой радиограммы.
Ликовали  и  все наши  спутники.  Мактай  торопливо переводил  на английский
звуки, монотонно доносившиеся из принимающего  устройства. Как только радист
Лейка  закончил  диктовку, Мактай  аккуратно переписал все донесение. Все мы
понимали, что это открытие  знаменует переворот в науке, и я  сразу же после
того, как  радист  с "Аркхема" повторил описание находок, поздравил Лейка. К
этим поздравлениям присоединились Шерман, глава базы  в заливе  Мак-Мердо, и
капитан Дуглас от имени команды "Аркхема". Позже я  как научный руководитель
экспедиции сказал несколько слов, комментируя это открытие. Радист "Аркхема"
должен был донести мои  слова до мировой общественности. О сне, естественно,
никто и подумать  не мог. Все находились в состоянии крайнего возбуждения, а
моим единственным  желанием было как  можно скорее оказаться в лагере Лейка.
Меня  очень расстроило его  известие,  что ветер в горах  усиливается, делая
воздушное сообщение на какое-то время невозможным.
     Но  через   полтора  часа  мое  разочарование  вновь  сменилось  жгучим
интересом.  Лейк  в  новых  донесениях  рассказывал,  как  все  четырнадцать
экземпляров благополучно доставили в  лагерь. Путешествие оказалось нелегким
-- находки оказались на удивление тяжелы: девять  человек едва  справились с
этим  грузом. Для собак пришлось  городить на безопасном  от базы расстоянии
укрытие  из снега. Предполагалось, что там их будут  держать  и кормить. Все
найденные экземпляры  разложили  на плотном  снегу рядом с палатками,  кроме
того, который Лейк отобрал для предварительного вскрытия.
     Препарирование оказалось делом  не столь легким,  как  могло на  первый
взгляд показаться. Несмотря на жар,  шедший от газолиновой горелки в наскоро
оборудованной  под  лабораторию  палатке,  обманчиво гибкая ткань выбранной,
хорошо  сохранившейся  и  мускулистой  особи  нисколько  не  утратила  своей
удивительной плотности. Лейк ломал голову, как сделать необходимые надрезы и
одновременно не  нарушить  внутренней  целостности  организма.  Конечно,  он
располагал еще семью абсолютно неповрежденными  особями, но ему  не хотелось
кромсать их без крайней надобности, не зная, обнаружатся ли в пещере другие.
В конце концов Лейк решил не вскрывать этот экземпляр, а, убрав его, занялся
тем, у  которого  хоть и  сохранились  звездчатые утолщения  на концах, были
повреждения и разрывы вдоль одной из складок туловища.
     Результаты,   о   которых   тут   же  сообщили  по  радио,  поражали  и
настораживали.  Говорить  об особой тщательности и аккуратности  вскрытия не
приходилось  --  инструменты  с  трудом резали необычную  ткань,  но даже то
немногое,   чего  удалось   достичь,   приводило  в   недоумение  и  внушало
благоговейный страх. Вся биология подлежала теперь пересмотру: эта  ткань не
имела клеточного строения. Однако организм принадлежал явно к  органическому
миру,  и, несмотря на  солидный возраст -- около сорока миллионов лет,-- его
внутренние органы  сохранились  в  идеальном  виде. Одним  из  свойств  этой
неизвестной формы  жизни  была неразрушаемая  временем,  необычайно  плотная
кожа, созданная  природой  в  процессе  эволюции  беспозвоночных  на  некоем
неведомом нам этапе. Когда  Лейк приступил  к  вскрытию,  влага  в организме
отсутствовала,  но постепенно, под влиянием  тепла, у неповрежденной стороны
тела  собралось немного  жидкости с  резким,  отталкивающим  запахом. Густую
темно-зеленую жижу трудно было назвать кровью, хотя она, очевидно, выполняла
ее  функции. К  тому времени все тридцать семь собак уже находились в загоне
-- не обустроенном, однако, до конца,-- но даже оттуда доносился их свирепый
лай. С распространением едкого запаха он еще более усилился.
     Словом,  предварительное вскрытие не  только  не  внесло  ясности,  но,
напротив, напустило  еще больше туману.  Предположения о  назначении внешних
органов  неизвестной  особи  оказались  правильными,  и,  видимо,  были  все
основания считать ее  принадлежащей  к животному миру,  однако  обследование
внутренних  органов  дало много  свидетельств близости  к растениям, и  Лейк
окончательно  растерялся. Таинственный  организм имел системы  пищеварения и
кровообращения, а также выбрасывал продукты отходов через красноватые трубки
у  звездчатого  основания.  На  первый  взгляд,  органы  дыхания  потребляли
кислород, а не углекислый газ; внутри обнаружились также специальные камеры,
где  задерживался  воздух;  вскоре  стало  понятно,  что  кислородный  обмен
осуществляли еще и жабры, а также поры кожи. Следовательно, Лейк имел дело с
амфибией,  которая  могла  прожить долгое время  без  поступления кислорода.
Голосовые связки  находились, видимо,  в  непосредственной связи с  системой
дыхания, но имели такие отклонения от нормы, что делать окончательные выводы
не  стоило.  Отчетливая, артикулированная  речь  вряд  ли была возможна,  но
издавать трубные звуки разной  высоты эта тварь  вполне  могла.  Мускулатура
была развита даже чрезмерно.
     Но  особенно обескуражила  Лейка невероятно  сложная  и  высокоразвитая
нервная система.  Будучи в  некоторых  отношениях чрезвычайно примитивной  и
архаичной,  эта тварь имела систему ганглиев и нервных волокон, свойственных
высокоразвитому  организму.  Состоящий  из  пяти главных  отделов  мозг  был
удивительно  развит,  наличествовали  и  признаки   органов  чувств.  К  ним
относились и жесткие волосики на  головке, хотя полностью уяснить их функцию
не  удавалось  --  ничего  похожего 'у  других земных  существ  не  имелось.
Возможно, у  твари было больше, чем пять  чувств: Лейк с  трудом представлял
себе поведение и образ жизни,  исходя из известных  стереотипов. Он полагал,
что встретился с  высокочувствительным организмом, выполнявшим в первобытном
мире специализированные функции, вроде  наших муравьев и  пчел. Размножалась
тварь как  бессемянные растения  --  ближе всего  к  папоротникообразным: на
кончиках  крыльев  у  нее  образовывались  споры --  происхождение  ее  явно
прослеживалось от талломных растений и проталлиев.
     Причислить ее  куда-либо было невозможно.  Хотя  внешне тварь выглядела
как  морская  звезда,  но  являлась  несравненно  более  высоким организмом.
Обладая  признаками  растения, она на три четверти  принадлежала к животному
миру. О ее морском  происхождении говорили  симметричные  очертания и прочие
признаки, однако далее она развивалась в других направлениях. В конце концов
у  нее  выросли  крылья,  значит, не исключено, что эволюция оторвала  ее от
земли. Когда успела она проделать весь этот сложный путь развития и оставить
свои следы  на архейских  камнях, если Земля в те  далекие годы была  совсем
молодой  планетой? Это:  невозможно  уразуметь. Замечтавшийся Лейк припомнил
древние мифы о Старцах, прилетевших с далекой звезды и шутки ради, а о  и по
ошибке,  сотворивших  здесь жизнь, припомнил он  и  фантастические  рассказы
друга-фольклориста из Мискатоникского университета о  живущих в горах тварях
родом из космоса.
     Лейк, конечно, подумывал  и о том, не  могло ли  на докембрийском камне
оставить следы  существо более примитивное,  чем лежащая перед ним особь, но
быстро отказался от  такого легкого объяснения.  Те следы  говорили скорее о
более  высокой  организации. Размеры лженоги у позднейшей особи уменьшились,
да и вообще форма и  строение как-то огрубились  и упростились. Более  того,
нервные  волокна и органы вскрываемого  существа указывали на  то, что имела
место   регрессия.  Преобладали,   к   удивлению  Лейка,   атрофированные  и
рудиментарные   органы.   Во  всяком  случае,  для   окончательных   выводов
недоставало информации,  и тогда Лейк  вновь обратился к мифологии, назвав в
шутку найденных тварей Старцами.
     В половине третьего ночи, решив на  время прекратить  работу  и немного
отдохнуть, Лейк, накрыв  рассеченную  особь брезентом,  вышел из палатки и с
новым   интересом  стал  изучать  неповрежденные   экземпляры.  Под   лучами
незаходящего  антарктического солнца  они несколько обмякли,  углы головок и
две или три трубочки немного распрямились, но Лейк не увидел в  этом никакой
опасности, полагая, что процесс распада не может идти  быстро  при минусовой
температуре. Однако  он сдвинул  цельные  экземпляры  ближе друг  к другу  и
набросил  на  них свободную  палатку,  чтобы предохранить  трофеи  от прямых
солнечных  лучей.  Это к  тому  же умеряло  неприятный едкий  запах, который
необычайно  возбуждал собак. Они  чуяли его даже на значительном расстоянии:
за ледяными стенами, которые росли все выше и выше,-- над воздвижением этого
снежного убежища  теперь трудилось  вдвое больше человек. Со стороны могучих
гор подул сильный ветер, там, видимо, зарождалась буря, и Лейк для  верности
придавил  углы палатки  тяжелыми льдинами. Зная, насколько свирепыми  бывают
внезапные антарктические ураганы,  все под  руководством  Этвуда  продолжили
начатую  ранее  работу  по  укреплению снегом  палаток, загона  для  собак и
сооруженных  на скорую руку укрытий для самолетов. Лейка  особенно тревожили
недостаточно  высокие снежные стены этих укрытий,  возводившихся в свободную
минуту, от  случая к случаю, и он наконец бросил всю рабочую силу на решение
этой важнейшей задачи.
     После  четырех часов Лейк дал радиоотбой, посоветовав нам  отправляться
спать; его  группа, хорошо поработав, тоже немного отдохнет. Он перемолвился
несколькими   теплыми  словами  с  Пэбоди,  еще  раз  поблагодарив  того  за
удивительное  изобретение,  без  которого им вряд  ли  удалось  бы совершить
открытие. Этвуд тоже дружески попрощался с  нами. Я еще раз поздравил Лейка,
признав, что он был прав, стремясь на запад. Мы договорились о новой встрече
в  эфире в  десять утра.  Если ветер утихнет,  Лейк  пошлет за нами самолет.
Перед  сном я  отправил последнюю  сводку на "Аркхем",  попросив  с  большой
осторожностью  передавать  эфир  информацию  о  сенсациях дня.  Слишком  все
невероятно! Нам могли не поверить, нужны доказательства.
     III

     В ту  ночь никто из нас не мог заснуть крепким сном, все  мы  поминутно
просыпались. Возбуждение  было слишком  велико, а тут  еще  ветер бушевал  с
неимоверной силой. Его свирепые  порывы  заставляли нас задумываться, каково
же  там, на базе Лейка,  у  подножья бесконечных  неведомых хребтов, в самой
колыбели  жестокого урагана. В  десять  часов  Мактай  был  уже  на  ногах и
попытался  связаться по  рации  с Лейком,  но помешали атмосферные  условия.
Однако  нам  удалось поговорить с "Аркхемом", и Дуглас сказал мне, что также
не смог  вызвать  Лейка на связь. Об урагане он  узнал  от меня  -- в районе
залива Мак-Мердо было тихо, хотя в это верилось с трудом.
     Весь  день мы провели  у приемника,  прислушиваясь к малейшему  шуму  и
потрескиванию в эфире, и время от времени тщетно пытались связаться с базой.
Около полудня с  запада налетел шквал, порывы  безумной силы испугали нас --
не  снесло  бы   лагерь.  Постепенно  ветер  утих,  лишь  около  двух  часов
возобновился   на  непродолжительное  время.  После  трех   он  окончательно
угомонился, и мы с удвоенной энергией стали искать Лейка в эфире. Зная,  что
у  него в распоряжении четыре  радиофицированных  самолета,  мы не допускали
мысли,  что  все великолепные передатчики могут разом выйти из строя. Однако
нам никто  не отвечал,  и, понимая, какой  бешеной силы  мог  там  достигать
шквалистый ветер, мы строили самые ужасные догадки.
     К шести часам вечера страх наш достиг апогея, и, посовещавшись по радио
с  Дугласом и Торфинсеном,  я  решил действовать. Пятый самолет, оставленный
нами в  заливе Мак-Мердо на попечение Шермана и  двух матросов, находился  в
полной готовности, оснащенный для таких вот крайних ситуаций. По всему  было
видно, что момент наступил.  Вызвав  по радио Шермана, я приказал ему срочно
вылететь ко мне,  взяв  обоих  матросов:  условия  для полета стали  к этому
времени  вполне  благоприятными. Мы  обговорили  состав  поисковой группы  и
решили в конце концов отправиться  все вместе, захватив  также сани и собак.
Огромный  самолет,  сконструированный  по  нашему  специальному  заказу  для
перевозки  тяжелого машинного оборудования, позволял это сделать. Готовясь к
полету, я не прекращал попыток связаться с Лейком, но безуспешно.
     Шерман  вместе с  матросами Гунарсонном и Ларсеном взлетели в  половине
восьмого  и несколько раз  за время  полета  информировали  нас, как обстоят
дела.  Все  шло  хорошо.  Они достигли  нашей базы  в полночь,  и мы  тут же
приступили  к  совещанию,  решая,  как  действовать  дальше.  Было  довольно
рискованно  лететь  всем в одном  самолете  над  ледяным материком, не  имея
промежуточных  баз,  но  никто  не  спасовал.  Это был  единственный  выход.
Загрузив  часть  необходимого в  самолет, мы  около  двух  часов ночи  легли
отдохнуть, но  уже  спустя  четыре  часа  снова были  на  ногах,  заканчивая
паковать и укладывать вещи.
     И  вот 5 января в 7 часов 15 минут утра начался  наш полет на  север  в
самолете, который вел  пилот Мактай. Кроме него  в  самолете  находились еще
десять  человек, семь собак, сани, горючее,  запас  продовольствия, а  также
прочие  необходимые вещи, в  том числе и рация.  Погода стояла безветренная,
небо  чистое, температура  для этих мест не слишком низкая,  так  что особых
трудностей не предвиделось. Мы были уверены, что с помощью указанных  Лейком
координат легко  отыщем лагерь. Но дурные предчувствия  нас не покидали: что
обнаружим  мы у  цели? Ведь радио  по-прежнему молчало, никто не  отвечал на
наши постоянные вызовы,
     Каждый момент  этого  четырехчасового  полета  навсегда  врезался в мою
память: он  изменил всю  мою жизнь.  Именно  тогда, в 54-летнем возрасте,  я
навсегда утратил  мир  и  покой, присущий человеку с нормальным  рассудком и
живущему  в  согласии с природой и  ее законами. С этого  времени  мы -- все
десятеро,  но особенно мы  с Денфортом -- неотрывно  следили  за  фантомами,
таящимися в глубинах этого чудовищного искаженного мира, и ничто не заставит
нас  позабыть его.  Мы не стали бы рассказывать, будь это возможно,  о наших
переживаниях всему человечеству. Газеты напечатали бюллетени, посланные нами
с борта самолета,  в которых сообщалось о нашем  беспосадочном  перелете;  о
встрече  в  верхних слоях атмосферы  с  предательскими  порывами  ветра;  об
увиденной с высоты шахте, которую  Лейк пробурил три дня  назад на полпути к
горам, а также о загадочных снежных цилиндрах, замеченных ранее Амундсеном и
Бэрдом,--  ветер  гнал  их  по  бескрайней  ледяной равнине. Затем  наступил
момент, когда мы  не могли  адекватно передавать  охватившие  нас чувства, а
потом пришел и такой, когда мы стали строго контролировать свои слова, введя
своего рода цензуру.
     Первым  завидел  впереди зубчатую  линию таинственных кратеров и вершин
матрос Ларсен. Он так  завопил, что  все бросились к иллюминаторам. Несмотря
на значительную скорость самолета,  горы, казалось,  совсем не приближались;
это говорило о  том, что они бесконечно  далеки и видны  только из-за  своей
невероятной, непостижимой высоты. И, все же  постепенно они мрачно вырастали
перед нами, застилая западную часть неба, и мы  уже могли рассмотреть голые,
лишенные  растительности  и  незащищенные  от   ветра  темные  вершины.  Нас
пронизывало непередаваемое ощущение чуда, переживаемое при виде этих залитых
розоватым  антарктическим  светом  громад  на  фоне  облаков  ледяной  пыли,
переливающейся всеми цветами радуги.
     Эта  картина  рождала  чувство  близости  к некоей  глубочайшей  тайне,
которая  могла  вдруг   раскрыться  перед  нами.  За  безжизненными  жуткими
хребтами, казалось,  таились пугающие пучины подсознательного, некие бездны,
где  смешались   время,  пространство  и   другие,  неведомые   человечеству
измерения. Эти горы представлялись  мне вместилищем зла -- хребтами безумия,
.дальние склоны которых обрывались, уходя  в пропасть,  за которой ничего не
было. Полупрозрачная дымка  облаков, окутывающая вершины, как бы намекала на
начинающиеся  за  ними  бескрайние просторы, на затаенный и непостижимый мир
вечной Смерти -- далекий, пустынный и скорбный.
     Юный  Денфорт  обратил  наше внимание  на любопытную  закономерность  в
очертаниях горных вершин -- казалось,  к ним прилепились какие-то кубики; об
этом упоминал и Лейк в  своих донесениях, удачно сравнивая' их с призрачными
руинами первобытных  храмов в горах Азии, которые  так таинственно и странно
смотрятся  на  полотнах  Рериха.  Действительно,  в  нездешнем  виде   этого
континента  с  его  загадочными  горами было  нечто  рериховское.  Впервые я
почувствовал это  в октябре, завидев  издали Землю Виктории,  теперь прежнее
чувство ожило с новой силой. В сознании всплывали древние мифические образы,
беспокоящие  и будоражащие. Как напоминало это мертвое пространство зловещее
плато Ленг,  упоминаемое в старинных  рукописях! Ученые  посчитали,  что оно
находилось  в  Центральной Азии,  но родовая  память  человечества  или  его
предшественников  уходит в глубины  веков,  и  многие  легенды,  несомненно,
зарождались в землях, горах и мрачных храмах, существовавших  в те  времена,
когда не было  еще самой Азии да и самого человека, каким мы его себе сейчас
представляем. Некоторые особенно дерзкие мистики  намекали,  что дошедшие до
нас отрывки Пнакотических рукописей  созданы до плейстоцена, и предполагали,
что последователи Цатогуа  не являлись людьми так же, как и сам  Цатогуа. Но
где бы и в какое время ни существовал Ленг, это  было не то место, куда бы я
хотел  попасть,  не  радовала  меня и мысль  о близости к земле,  породившей
странных, принадлежавших непонятно  к какому  миру чудовищ -- тех, о которых
упоминал  Лейк. Как сожалел  я  в  эти  минуты,  что  некогда  взял  в  руки
отвратительный   "Некрономикон"  и  подолгу  беседовал   в  университете   с
фольклористом Уилмартом, большим эрудитом, но крайне неприятным человеком.
     Это  настроение  не  могло не  усилить  мое  и без  того  неприязненное
отношение к  причудливым миражам, рожденным на наших глазах изменчивой игрой
света, в  то время как мы  приближались к хребтам и  уже различали холмистую
местность предгорий. За прошедшие  недели  я  видел не одну дюжину  полярных
миражей,   и   некоторые  не   уступали   нынешнему   в  жутком   ирреальном
правдоподобии.  Но в  этом, последнем, было что-то новое, какая-то потаенная
угроза,  и я  содрогался  при  виде  поднимающегося  навстречу  бесконечного
лабиринта из  фантастических  стен, башен и минаретов;  сотканных из снежной
пыли.
     Казалось,  перед  нами  раскинулся  гигантский  город,  построенный  по
законам неведомой человечеству  архитектуры,  где пропорции темных как  ночь
конструкций  говорили о  чудовищном надругательстве над основами  геометрии.
Усеченные   конусы  с   зазубренными   краями  увенчивались  цилиндрическими
колоннами, кое-где  вздутыми и  прикрытыми тончайшими зубчатыми  дисками;  с
ними соседствовали странные плоские фигуры, как бы составленные из множества
прямоугольных   плит,  или  из  круглых  пластин,  или  пятиконечных  звезд,
перекрывавших друг  друга.  Там были  также  составные  конусы  и  пирамиды,
некоторые  переходили в  цилиндры, кубы  или усеченные конусы и пирамиды,  а
иногда даже в остроконечные шпили, сбитые  в отдельные группки -- по  пять в
каждой. Все эти отдельные композиции, как бы порожденные бредом, соединялись
воедино на головокружительной высоте трубчатыми мостиками. Зрелище подавляло
и  ужасало  своими  гигантскими  размерами. Миражи такого  типа не  являлись
чем-то совершенно новым:  нечто подобное в 1820  году наблюдал  и даже делал
зарисовки полярный китобой Скорсби, но время и место усугубляли впечатление:
глядя  на  неведомые  горы,  возвышавшиеся  темной  стеной  впереди,  мы  не
забывали,  какие странные  открытия совершили здесь наши друзья, а  также не
исключали, что с ними,  то есть с  большей  частью  нашей экспедиции,  могло
приключиться  несчастье. Естественно,  что в мираже  нам чудились  потаенные
угроза и беспредельное зло.
     Когда  мираж начал расплываться, я  не мог не почувствовать облегчения,
хотя в процессе исчезновения все эти зловещие башенки и конусы принимали  на
какое-то время еще  более  отвратительные, неприемлемые для  человека формы.
Когда  мираж растаял, превратившись  в легкую дымку,  мы снова обратили свой
взор к земле и поняли, что наш полет близится к  концу.  Горы взмывали ввысь
на  головокружительную  высоту,  словно  крепость   неких  гигантов,  а   их
удивительная геометрическая правильность улавливалась теперь с поразительной
четкостью  простым,  не вооруженным  биноклем глазом. Мы  летели  над  самым
предгорьем  и различали среди  льда,  снежных наносов  и открытой  земли два
темных  пятна -- по-видимому,  лагерь Лейка и место бурения. Еще один подъем
начинался  примерно  через  пять-шесть  миль,  образуя  нижнюю гряду холмов,
оттеняющих грозный вид пиков, превосходящих  самые высокие вершины Гималаев.
Наконец   Роупс,  студент,  сменивший  Мактая  у  штурвала  самолета,  начал
снижение,  направляя машину к левому большому "пятну",  где, как мы считали,
располагалась база. Мактай же тем временем послал  в эфир последнее, еще  не
подвергшееся нашей цензуре, послание миру.
     Не сомневаюсь, что  все читали краткие, скупые  бюллетени о  ходе наших
поисковых  работ.  Через  несколько  часов после  посадки  мы  в  осторожных
выражениях сообщили о гибели всей группы Лейка от пронесшегося здесь прошлым
днем или ночью урагана. Были найдены трупы десяти человек, не могли отыскать
лишь тело молодого Гедни. Нам простили отсутствие подробностей, объяснив его
шоком  от  трагедии,  и  поверили,  что все  одиннадцать  трупов  невозможно
перевезти на корабль из-за множества увечий, причиненных ураганным ветром. Я
горжусь тем, что даже в самые страшные минуты, обескураженные и потрясенные,
с перехваченным от  жуткого зрелища дыханием, мы все же нашли в себе силы не
сказать всей правды. Мы недоговаривали самого  главного, я  и теперь не стал
бы   ворошить  прошлое,  если  бы  не  возникла  необходимость  предупредить
смельчаков о предстоящих им кошмарных встречах,
     Ураган действительно произвел бесчисленные разрушения.  Трудно сказать,
удалось бы людям выжить, не будь еще одного  вмешательства в их судьбы. Вряд
ли. На нашу экспедицию еще не обрушивался такой  жестокий ураган, который бы
в ярости швырял и крошил ледяные глыбы. Один ангар -- все  здесь не очень-то
подготовили к подобным стихийным бедствиям --  был просто стерт в порошок, а
буровая вышка разнесена вдребезги. Открытые металлические части самолетов  и
буровой техники ледяной  вихрь отполировал  до ослепительного  блеска, а две
небольшие  палатки,  несмотря  на  высокие   снежные  укрепления,  валялись,
распластанные на  снегу. С  деревянного покрытия буровой установки полностью
сошла вся  краска,  от ледяной крошки оно было сплошь выщерблено. К тому  же
ветер замел все  следы.  Мы  также не  нашли ни  одного цельного  экземпляра
древнего организма -- с собой увезти нам  было нечего. В беспорядочной  куче
разных обломков нашлось несколько любопытных  камней,  среди них  диковинные
пятиконечные кусочки  зеленого  мыльного  камня  с  еле заметными  точечными
узорами, ставшими  предметом споров и  разных толкований,  а также некоторое
количество  органических   остатков,  в  том  числе  и  кости  со  странными
повреждениями.
     Ни  одна  собака  не  выжила;  почти  полностью  разрушилось  и  спешно
возведенное  для них  снежное  убежище. Это  можно  было приписать  действию
урагана, хотя  с  подветренной  стороны укрытия  остались  следы  разлома,--
возможно, обезумевшие от страха  животные вырвались  наружу сами.  Все  трое
саней  исчезли;  мы объяснили  пропажу  тем, что бешеный  вихрь  унес  их  в
неизвестном  направлении. Буровая машина и устройство по растапливанию  льда
совсем вышли из строя, о починке не могло быть и речи, мы просто спихнули их
в яму -- "ворота в прошлое", как называл ее Лейк. Оставили мы в лагере и два
самолета, больше других пострадавшие при урагане, тем более что теперь у нас
было только четыре пилота --  Шерман,  Денфорт, Мактай и Роупс, причем перед
отлетом  Денфорт пребывал в состоянии такого тяжелого нервного расстройства,
что допускать его к пилотированию ни в коем случае не следовало. Все, что мы
смогли  отыскать -- книги, приборы и  прочее  снаряжение,-- тоже загрузили в
самолет.  Запасные  палатки и  меховые вещи либо пропали, либо находились  в
негодном состоянии.
     Около четырех часов дня, совершив облет местности на небольшой высоте в
надежде отыскать Гедни и убедившись,  что он  бесследно исчез, мы послали на
"Аркхем"   осторожное,  обдуманное  сообщение.   Полагаю,  благодаря   нашим
стараниям оно получилось  спокойным  и достаточно обтекаемым, поскольку  все
сошло как  нельзя  лучше. Подробнее всего мы рассказали  о  волнениях  наших
собак при  приближении к загадочным находкам, что и следовало  ожидать после
донесений бедняги Лейка. Однако, помнится, не упомянули, что они приходили в
такое  же  возбуждение, обнюхивая  странные  зеленоватые камни  и  некоторые
другие  предметы  среди всеобщего  развала  в  лагере  и на  месте  бурения:
приборы,  самолеты,  машины  были   разворочены,  отдельные  детали  сорваны
яростным ветром -- казалось, и ему не чуждо было любопытство.
     О четырнадцати  неведомых  тварях мы  высказались очень туманно.  И это
простительно.  Сообщили,   что  на  месте   оказались   только  поврежденные
экземпляры, но и их хватило, чтобы признать описание бедняги Лейка абсолютно
точным. Было нелегко скрывать. Наши истинные эмоции поэтому  поводу, а также
не  называть точных цифр и  не  упоминать,  где  мы обнаружили вышеназванные
экземпляры.  Между  собой  мы уже  договорились  ни  словом не  намекать  на
охватившее, по-видимому,  группу Лейка безумие. А чем еще, как  не безумием,
можно  было  объяснить  захоронение шести  поврежденных тварей --  в стоячем
положении, в снегу, под пятиугольными ледяными плитами с нанесенными  на них
точечными  узорами,   точь-в-точь   повторяющими   узоры   на   удивительных
зеленоватых   мыльных  камнях,  извлеченных  из  мезозойских  или  третичных
пластов.  А  восемь  цельных экземпляров, о  которых  упоминал Лейк, сгинули
бесследно.
     Мы  с Денфортом постарались  также не будоражить  общественное  мнение,
сказав  лишь несколько  общих  слов  о  жутком  полете  над  горами, которое
предприняли на следующее утро. С самого  начала  было ясно,  что одолеть эти
высоченные  горы сможет только почти  пустой  самолет, поэтому  на  разведку
полетели лишь мы двое, что спасло других от немыслимых испытаний. Когда мы в
час ночи вернулись на базу, Денфорт был на грани истерики, но кое-как держал
себя в руках. Я легко убедил его никому не показывать наши записи и рисунки,
а также прочие вещи, которые мы попрятали в карманы, и повторять всем только
то,  что  мы:  решили сделать достоянием  общественности. И еще --  подальше
упрятать пленки и проявить их позже, в полном уединении. Так что мой рассказ
явится неожиданностью не только  для мировой общественности, но и для бывших
тогда вместе с нами участников экспедиции -- Пэбоди, Мактая, Роупса, Шермана
и других. Денфорт оказался еще большим молчуном, чем я: он видел или думает,
что видел, нечто такое, о чем не говорит даже мне.
     Как  известно,  в  своем  отчете  мы  упоминали о трудном взлете; затем
подтвердили предположение
     Лейка,  что  высочайшие  вершины состоят  из сланцевых и прочих древних
пород  и окончательно сформировались к середине команчского периода; <i>е</i>ще раз
упомянули о  прилепившихся к склонам кубических  фигурах необычно правильной
формы, напоминающих крепостные стены; сообщили, что,  судя по виду расщелин,
здесь имеются и вкрапления известняка; предположили, что некоторые склоны  и
перешейки вполне преодолимы для альпинистов, если штурмовать их в подходящий
сезон, и наконец объявили, что по  другую сторону загадочных гор раскинулось
поистине  безграничное  плато  столь же  древнего происхождения, как  и сами
горы,-- высотой около двадцати тысяч футов над уровнем моря, с поверхностью,
изрезанной скальными  образованиями, проступающими под ледяной коркой,-- оно
плавно повышается,  подходя  к  вертикально  взмывающей, высочайшей  в  мире
горной цепи.
     Эта информация  в  точности соответствовала действительности  и  вполне
удовлетворила всех на базе. Наше шестнадцатичасовое  отсутствие  --  гораздо
большее,  чем  того  требовали  полет,  посадка,   беглая  разведка  и  сбор
геологических образцов,--  мы  объяснили  изрядно потрепавшим  нас встречным
ветром,  честно признавшись, что  совершили  вынужденную  посадку на дальнем
плато.  К  счастью,  рассказ  наш  выглядел  вполне  правдиво  и  достаточно
прозаично: никому не пришло в голову последовать нашему примеру  и совершить
еще  один разведывательный полет. Впрочем, всякий, кто  надумал бы полететь,
встретился бы с решительным сопротивлением с  моей стороны,  не говоря уж  о
Денфорте. Пока мы отсутствовали, Пэбоди, Шерман, Роупс,  Мактай и  Уильямсон
работали как каторжные, восстанавливая два  лучших  самолета Лейка,  система
управления которых была повреждена каким-то непостижимым образом.
     Мы  решили  загрузить  самолеты  уже  на  следующее  утро  и немедленно
вылететь на нашу прежнюю базу. Конечно, это был основательный крюк на пути к
заливу  Мак-Мердо,  но прямой  перелет  через  неведомые  просторы  мертвого
континента мог быть чреват  новыми неожиданностями. Продолжение исследований
не  представлялось  возможным  из-за  трагической  гибели наших товарищей  и
поломки буровой установки. Испытанный ужас и неразрешимые сомнения, которыми
мы не делились  с внешним  миром, заставили нас покинуть  этот унылый  край,
где, казалось, навеки воцарилось безумие.
     Как известно,  наше  возвращение на  родину  прошло благополучно. Уже к
вечеру  следующего  дня,   а  именно  27  января,   мы,   совершив   быстрый
беспосадочный перелет, оказались на  базе, а 28-го переправились  в лагерь у
залива  Мак-Мердо,  сделав  только   одну  кратковременную  остановку  из-за
бешеного  ветра,  несколько  сбившего нас с курса. А'  еще  через  пять дней
"Аркхем"  и  "Мискатоник"  с  людьми  и  оборудованием  на борту, разламывая
ледяную корку, вышли в море Росса, оставив с западной стороны Землю Виктории
и  насмешливо ощерившиеся нам  вослед громады гор на фоне темного  грозового
неба.  Порывы и стоны ветра преображались в горах в странные трубные  звуки,
от  которых  у меня  замирало  сердце. Не  прошло  и  двух  недель,  как  мы
окончательно  вышли  из  полярных  вод,  вырвавшись наконец из  плена  этого
проклятого наводненного призраками царства, где жизнь и смерть, пространство
и время вступили в дьявольский противоестественный союз задолго до того, как
материя запульсировала и забилась на еще неостывшей земной коре
     Вернувшись, мы сделали  все,  дабы  предотвратить  дальнейшее  изучение
антарктического  континента,  дружно  держа  язык  за  зубами   относительно
побуждающих  нас  к тому  причин и  никого не  посвящая в  наши  мучительные
сомнения  и догадки. Даже молодой Денфорт,  перенесший тяжелый нервный срыв,
молчал, ни слова не сказав своему лечащему врачу, а ведь, как я уже говорил,
было  нечто такое,  что, по его разумению, только он  один  и видел. Со мной
Денфорт  тоже как  воды  в рот набрал, хотя тут  уж, полагаю,  откровенность
пошла  бы  ему  на  пользу. Его признание могло  бы многое  объяснить, если,
конечно,  все  это  не  было лишь галлюцинацией,  последствием перенесенного
шока. К такому выводу я  пришел,  слыша от него  в редкие моменты,  когда он
терял над собой  контроль, отдельные  бессвязные  вещи, которые  он, обретая
вновь равновесие, горячо отрицал.
     Нам стоило большого труда сдерживать энтузиазм смельчаков, стремившихся
увидеть воочию  громадный  белый континент, тем  более  что  некоторые  наши
усилия, напротив, сыграли роль  рекламы  и  принесли обратный  результат. Мы
забыли, что человеческое любопытство неистребимо:  опубликованные  отчеты  о
нашей экспедиции  побуждали  и  других к поискам неведомого.  Натуралисты  и
палеонтологи  живо  заинтересовались  сообщениями Лейка об  обнаруженных  им
древних существах, хотя мы проявили  мудрость  и нигде не демонстрировали ни
привезенные  с  собой  части  захороненных особей,  ни их фотографии. Утаили
также и кости  с  наиболее впечатляющими  глубокими  рубцами,  и зеленоватые
мыльные  камни, а мы  с Денфортом  скрывали от посторонних глаз фотографии и
зарисовки,  сделанные нами  по другую сторону  хребтов; оставаясь  одни,  мы
разглаживали  смятые бумаги,  в  страхе их  рассматривали  и  вновь  прятали
подальше.
     И    вот   теперь   полным   ходом   идет   подготовка   к   экспедиции
Старкуэтера-Мура, и она,  несомненно,  будет гораздо оснащенней  нашей. Если
сейчас  не  отговорить энтузиастов, они проникнут в самое сердце Антарктики,
будут растапливать лед и бурить почву до тех пор, пока не извлекут из глубин
нечто  такое,  что, как  мы поняли, может погубить  человечество.  Поэтому я
снимаю с себя обет  молчания и расскажу  все,  что знаю,-- в том  числе и об
этой жуткой неведомой твари по другую сторону Хребтов Безумия.

<ul><a name=5></a><h2>IV</h2></ul>

     Мне  трудно вернуться  даже мысленно в  лагерь Лейка,  я  делаю  это  с
большой  неохотой,  но надо  наконец  откровенно  рассказать;  что  же  мы в
действительности увидели  там, а потом и далее -- за Хребтами Безумия. Ловлю
себя на постоянном  искушении  -- хочется опускать детали, не делать  четких
выводов, говорить  не прямо, а  намеками, Думаю, я и  так уже многое сказал,
теперь нужно только заполнить лакуны. Главное -- ужас, который охватил нас в
лагере.  Я  уже  рассказывал  о  сокрушенных  ветром  скалах,  развороченных
укрытиях,  приведенных в негодность  машинах,  странном беспокойстве  собак,
пропавших  санях,  смерти  наших  людей  и собак, исчезновении Гедни,  шести
ненормально  захороненных  тварях,  обладавших  необычно  плотным  строением
ткани,  особенно если учесть, что они пролежали сорок миллионов лет в земле.
Не помню, упоминал ли я о том, что мы недосчитались одного  собачьего трупа.
Скоро все позабыли об этом, кроме меня и Денфорта.
     Основное, что я стремился утаить, касалось вида трупов и еще нескольких
деликатных вещей, которые, возможно, могли приоткрыть ужасную завесу тайны и
дать  объяснение,  казалось бы, бессвязным  и  непостижимым событиям.  Сразу
после трагедии  я как мог старался  отвлечь внимание своих товарищей от всех
этих  несоответствий  --  было  проще,  да  и  естественней,  приписать  все
стихийной вспышке  безумия в лагере Лейка. Эти чертовы горы  могли хоть кого
свести с ума, особенно здесь -- в  самом  таинственном и  пустынном месте на
Земле.
     Вид  трупов, и  человечьих и собачьих, приводил в недоумение. Казалось,
они погибли в борьбе, защищаясь от  дьявольски жестокого нападения неведомых
врагов,  искалечивших и искромсавших их тела. Насколько мы могли судить, все
они были  либо  задушены, либо разорваны на куски. Началось все, очевидно, с
собак, вырвавшихся из ненадежного  загончика,  который пришлось городить  на
некотором  расстоянии от лагеря  из-за патологической  неприязни животных  к
загадочным   древним  организмам.  Однако  все  предосторожности   оказались
тщетными. Оставшись  одни, они при первых яростных порывах  ураганного ветра
разнесли это  хилое убежище  --  то ли  их испугал ветер, то ли  растревожил
источаемый кошмарными тварями едкий запах.
     Но так или иначе, а зрелище  было премерзким.  Придется  мне превозмочь
отвращение и брезгливость и открыть  наконец самое худшее,  при этом  заявив
категорически, что сгинувший  Гедни ни в коем случае не повинен в чудовищном
злодеянии. Это наше с Денфортом глубокое убеждение, обоснованное на фактах и
законах дедукции. Я уже говорил  о том, что  трупы были страшно изуродованы.
Добавлю,  что  у  некоторых  вспороли  животы  и  вытащили  внутренности.  В
изощренной  жестокости  поступка было нечто  нечеловеческое. Так обошлись не
только с людьми, но и с собаками. С расчетливостью мясника у самых крупных и
здоровых двуногих и четвероногих существ вырезали основательные куски плоти.
Рассыпанная вокруг соль,  похищенная из продуктовых запасов, хранившихся  на
самолетах, наводила на страшные подозрения. Весь этот кошмар мы обнаружили в
одном из  временных ангаров --  самолет  из него был, по-видимому, перед тем
вытащен.  Ни одно разумное объяснение этой  трагедии не приходило на ум, тем
более  что пронесшийся ветер,  возможно, уничтожил  следы,  которые могли бы
пролить свет на загадку. Не вносили ясность и найденные клочки одежды, грубо
сорванной   с  человеческих  тел.  Правда,   в  одном  углу,  менее   других
пострадавшем  от урагана,  мы увидели  на снегу слабые отпечатки, но то были
совсем не человеческие  следы -- скорее уж они  напоминали те доисторические
отпечатки,  о  которых  так  много говорил в последнее  время  бедняга Лейк.
Впрочем, вблизи этих мрачных Хребтов Безумия всякое могло померещиться.
     Как  я уже  говорил,  вскоре  выяснилось, что  Гедни  и  одна из  собак
бесследно  пропали.   В  убежище,   где  разыгралась  жуткая   трагедия,  мы
недосчитались  двух человек  и  двух  собак, но  когда, осмотрев  чудовищные
могилы, перешли в чудом  сохранившуюся палатку,  где Лейк проводил вскрытие,
кое-что    прояснилось.   Здесь   мы   обнаружили   перемены:   внутренности
доисторической  твари исчезли с импровизированного стола. Все сопоставив, мы
пришли к  выводу,  что одной из столь  ненормально погребенных шести тварей,
той, от которой шел особенно невыносимый запах, была как раз препарированная
Лейком особь. На лабораторном столе и вокруг него теперь лежало нечто  иное,
и  нам  не  понадобилось  много  времени,  чтобы  понять:  то  были  неумело
рассеченные трупы --  мужчины  и собаки.  Щадя  чувства родственников, я  не
назову  имя несчастного. Инструменты Лейка пропали, но  остались следы того,
что их пытались стерилизовать. Газолиновая горелка  также исчезла, а рядом с
местом,  где  она  стояла,  валялась куча обгоревших  спичек.  Мы захоронили
нашего расчлененного  товарища вместе  с десятью  другими трупами, а останки
несчастной  собаки  -- с тридцатью  пятью погибшими животными.  Что касается
непонятных   пятен   на   лабораторном   столе   и   на   валявшихся   рядом
иллюстрированных книгах, то здесь  мы терялись  в догадках,  не зная,  что и
подумать.
     Собственно,  самое  страшное я уже поведал,  но настораживали  и другие
вещи.  Мы не  могли объяснить исчезновения  Гедни,  собаки, восьми  цельных,
найденных   Лейком,    организмов,    трех   саней,   инструментов,   многих
иллюстрированных  научных  книг  и  книг  по  технике,  записей  и  отчетов,
электрических  фонариков   и  батареек,  пищи  и  горючего,   нагревательных
приборов,  запасных палаток,  меховых  курток и прочих  вещей.  Приводили  в
недоумение и  расплывшиеся  пятна на книжных листах,  и  характер  поломок в
авиационной и бурильной технике -- словно из-за неумелого обращения. Собаки,
казалось,  питали  нескрываемое  отвращение  к  этим испорченным машинам.  В
месте,  где  хранилась  провизия,  также  царил полный беспорядок, некоторые
продукты  питания  отсутствовали  вовсе;  неприятно   поражало  и  множество
сваленных  в  кучу  консервных  банок, вскрытых  кое-как  и  совсем не в тех
местах,  которые  для этого предназначались. Осталось  загадкой и  то, зачем
понадобилось разбрасывать повсюду спички -- использованные, поломанные, а то
и совсем  целые; приводили  также  в недоумение странные разрывы на двух или
трех палатках и  меховых  куртках  -- будто их неумело  приспосабливали  для
каких-то непонятных целей. Полное пренебрежение к трупам людей и собак, в то
время как останки  древних тварей  были похоронены,  хоть и весьма  странным
образом, тоже вписывалось в  картину повального безумия. На всякий случай мы
тщательно   сфотографировали  эти  наглядные   признаки  охватившего  лагерь
помешательства  и  теперь  обязательно  предъявим  их,  чтобы  предотвратить
отправку экспедиции Старкуэтера-Мура.
     Обнаружив в  укрытии растерзанные тела людей, мы затем сфотографировали
и разрыли ряд диковинных  могил -- пятиконечных  снежных холмиков. Нам сразу
же бросилось в  глаза сходство странных  композиций из точек,  нанесенных на
ледяные плиты поверх этих жутких могил с узорами на чудных зеленых камнях, о
которых говорил  бедняга  Лейк. Когда же мы выискали эти  камни среди прочих
минералов, то еще раз убедились, что он был  прав. Тут нужно внести ясность:
камни неприятнейшим  образом напоминали звездчатые  головы древних тварей, и
мы  все  согласились,  что   это   сходство  могло  сыграть   роковую  роль,
подействовав на возбужденное воображение смертельно уставших людей Лейка.
     Сумасшествие -- вот  единственное объяснение, которое  приходило на ум,
во всяком случае, единственное, которое произносилось вслух. Гедни находился
под особым подозрением -- ведь только он мог остаться в живых. Впрочем, я не
настолько наивен, чтобы  не предположить, что у каждого из  нас  были другие
объяснения случившегося, но они казались  нам слишком  уж фантастическими, и
здравый смысл удерживал нас от попыток четко их сформулировать. Днем Шерман,
Пэбоди  и Мактай совершили  продолжительный полет над окрестностями,  тщетно
пытаясь отыскать  следы Гедни или что-нибудь из пропавших вещей. Вернувшись,
они  сообщили,  что  гигантские  горы, похоже,  тянутся  бесконечно далеко и
вправо, и влево, не снижаясь и сохраняя единую структуру. На некоторых пиках
правильные кубы и нечто, напоминавшее крепостные залы, вырисовывались четче,
чем на прочих, усиливая сходство с  изображенными на картинах Рериха руинами
в  горах  Азии.  Что касается  загадочных  отверстий --  возможных входов  в
пещеры,  то  они распределялись  довольно равномерно на  свободных  от снега
темных вершинах.
     Несмотря на  ниспосланные  тяжелые испытания, в нас не угасала  научная
любознательность  и  томил  один  и  тот  же вопрос:  что  же таится там, за
таинственными горными хребтами?  В полночь, после  кошмарного  дня,  полного
неразрешимых  загадок, мы сообщили по радио, избегая подробностей, что хотим
наконец отдохнуть.  На  следующее  утро  было намечено  совершить  один  или
несколько  разведывательных  полетов через  'хребты --  налегке, прихватив с
собой  только геологические инструменты  и  аэрокамеру.  Первыми  готовились
лететь мы  с Денфортом,  поэтому в  семь утра были  уже на  ногах,  но из-за
сильного  ветра  полет пришлось перенести на  девять, о  чем  мы  опять-таки
поведали в краткой сводке по радио.
     Я уже не раз повторял ту неопределенно-уклончивую  информацию, которой,
вернувшись спустя шестнадцать  часов, мы поделились со  своими оставшимися в
лагере  товарищами, а также с остальными, ждущими наших  сообщений  вдалеке.
Теперь  же  должен  выполнить  свой  тягостный   долг  и  заполнить  наконец
оставленные мной из  чувства человеколюбия лакуны, рассказав  хотя  бы часть
того, что увидели мы  в действительности по другую сторону адских  хребтов и
что  привело  Денфорта к  последующему  нервному  срыву.  Хотелось, чтобы  и
Денфорт чистосердечно поведал о  том, что, по его убеждению, он видел  (хотя
не исключена  возможность  галлюцинации) и что, допускаю,  и  привело  его к
настоящему   жалкому  состоянию.   Но  он  отказался   наотрез.   Могу  лишь
воспроизвести  на  бумаге  его  бессвязный лепет  по поводу  зрелища,  из-за
которого  он непрерывно  вопил  в  течение всего обратного полета, когда нас
болтал разыгравшийся не на шутку  ветер. Впрочем,  и  остального, увиденного
нами вместе, хватило бы, чтобы свести кого угодно  с ума. Об этом я сейчас и
поведаю. Если рассказ  о  доживших до нашего  времени  жутких  монстрах,  на
который  я решился,  чтобы  удержать  безумцев  от путешествия в центральную
часть Антарктики или хотя бы от желания проникнуть в недра этого бескрайнего
материка, полного неразгаданных тайн  и несущего  печать векового  проклятия
пустынных просторов, в которых нет  ничего человеческого,  если этот рассказ
не остановит их -- ну  что ж, тогда, по крайней  мере, я не буду в ответе за
чудовищные и непредсказуемые последствия.
     Изучив записи, сделанные Пэбоди во время его дневного полета, сверив их
с показаниями  секстанта,  мы с  Денфортом  вычислили, что  самое подходящее
место  для  перелета через горы  находится правее лагеря, высота хребта  там
минимальная -- двадцать  три  или двадцать  четыре тысячи футов над  уровнем
моря.  Все  же  мы полностью  разгрузили  самолет. Лагерь  наш  находился  в
предгорьях, достигавших и так приблизительно двенадцать тысяч футов, поэтому
фактически  нам нужно было подняться не на такую  уж большую высоту. Тем  не
менее, взлетев, мы остро почувствовали нехватку воздуха и мучительный холод:
из-за плохой  видимости пришлось оставить  иллюминаторы  открытыми.  Вряд ли
стоит говорить о том, что мы натянули на себя из одежды все, что смогли.
     Приближаясь к  мрачным вершинам,  грозно темневшим над снежной  линией,
отделявшей  обнаженную породу  от  вечных  льдов,  мы замечали  все  большее
количество   прилепившихся   к   горным  склонам   геометрически  правильных
конструкций и в очередной раз вспоминали  загадочные картины  Николая Рериха
из   его  азиатской  серии.  Вид   выветрившихся  древних  пород   полностью
соответствовал  описаниям  Лейка:  скорей  всего  эти гиганты  точно  так же
высились  здесь  и  в  исключительно  давние  времена  --  более  пятидесяти
миллионов лет назад.  Гадать,  насколько выше они были тогда, представлялось
бессмысленным, хотя по всем приметам некие особые атмосферные условия в этом
таинственном  районе  препятствовали  переменам,  сдерживая обычный  процесс
разрушения горных пород.
     Волновали и  дразнили  наше воображение  скорее уж  все  эти правильной
формы кубы, пещеры и крепостные  валы. Денфорт вел самолет, а я рассматривал
их в бинокль, то и дело  щелкая  аэрокамерой и иногда  замещая у руля своего
товарища, чтобы дать и ему возможность  полюбоваться  в бинокль на  все  эти
диковины. Впрочем,  ненадолго,  ибо  мое искусство  пилотирования  оставляло
желать лучшего. Мы уже поняли, что странные композиции состояли  по  большей
части  из легкого архейского кварцита, которого больше нигде вокруг не было,
а  удивительная равномерность их чередования пугала и настораживала нас, как
и беднягу Лейка.

     Все  прочее, сказанное им,  тоже  оказалось правдой: края этих каменных
фигур за долгие годы искрошились и закруглились, но исключительная прочность
камня  помогла  ему  выстоять.  Нижние,  примыкающие  к  склону части  кубов
казались  схожими  с породами хребтов. Все вместе  это напоминало  развалины
Мачу Пикчу  в Андах или крепостные стены Киша,  обнаруженные археологической
экспедицией Оксфордского музея под открытым небом. Нам с Денфортом несколько
раз  почудилось, что все эти  конструкции  состоят из  отдельных  гигантских
глыб, то же самое  померещилось и Кэрроллу, сопровождавшему  Лейка в полете.
Какое объяснение можно дать этому, я не понимал и чувствовал себя как геолог
посрамленным.
     Вулканические  породы часто принимают необычные формы,  стоит вспомнить
хотя  бы знаменитую Дорогу  Великанов  в Ирландии, но здесь-то, несмотря  на
первоначальное  предположение Лейка  о наличии  в горной цепи вулканов, было
нечто другое.
     Необычные  пещеры,  рядом  с  которыми  группировались  эти  диковинные
каменные образования, казались  не меньшей загадкой -- слишком уж правильной
формы были отверстия. Чаще всего они представляли собой квадрат или полукруг
(что  соответствовало  сообщению Лейка), как  если бы чья-то  волшебная рука
придала этим  естественным входам более  законченную симметричную  форму. Их
насчитывалось на удивление много, видимо, весь известняковый  слой был здесь
пронизан подземными туннелями. Хотя  недра пещер оставались недоступными для
наших биноклей, но у  самого их входа  мы кое-что могли рассмотреть,  но  не
заметили там ни сталактитов, ни сталагмитов. Горная поверхность вблизи пещер
была необычно ровной и гладкой, а Денфорту чудилось, что небольшие

     М а ч у - П и к ч у -- город-крепость инков ХIV -- ХV вв.
     Киш -- центр одного из древнейших месопотамских государств (ХХVIII в до
н. э.).


     трещины  и углубления складывались в  непонятный узор.  Немудрено,  что
после пережитых в лагере потрясений узор этот смутно напомнил  ему  странный
точечный  рисунок  на  зеленоватых  камнях,  воспроизведенный  безумцами  на
кошмарных ледяных надгробиях шести чудовищных тварей.
     Мы  медленно  набирали  высоту,  готовясь перелететь через  горы  в том
месте,  которое  казалось  относительно ниже  остального  хребта.  Время  от
времени  поглядывая вниз, мы  прикидывали,  смогли  бы  покорить это ледовое
пространство,  если  бы  у  нас  было  не  новейшее  снаряжение, а  то,  что
применялось   раньше.  К  нашему  удивлению,   подъем  не  отличался  особой
крутизной; встречались, конечно, расселины и прочие трудные места, но все же
сани Скотта, Шеклтона или Амундсена, без сомнения, прошли бы здесь.  Ледники
подступали к открытым  всем  ветрам  перевалам --  оказавшись над нашим,  мы
убедились, что и он не был исключением.
     Трудно описать волнение, с которым мы ожидали встречи с неведомым миром
по  другую сторону хребтов,  хотя не было никаких оснований полагать, что он
существенно  отличается  от  остального  континента.  Но  какая-то  мрачная,
гнетущая тайна  чудилась в  этих горах,  в манящей переливчатой глубине неба
между  вершинами --  это ощущение невозможно передать на бумаге, оно слишком
неопределенно  и  зыбко.  Дело  здесь,  видимо, заключалось  в  эстетических
ассоциациях, в налете психологического символизма, вспоминались экзотическая
поэзия и живопись, в подсознании всплывали  древние миры  из потаенных книг.
Даже в завываниях  ветра  слышалась некая злобная воля; порой  нам казалось,
что  этот вой  сопровождается какой-то дикой музыкой -- то ли свистом, то ли
трубными  звуками,--  так случалось, когда ветер забирался  в многочисленные
гулкие пещеры. Звуки эти вызывали у нас какое-то неосознанное отвращение  --
сложное, необъяснимое чувство,  которое  возникает,  когда  сталкиваешься  с
чем-то порочным.
     Мы  немного  снизили   высоту  и  теперь  летели,  согласно  показаниям
анероида, на высоте 23 570  футов -- район вечных снегов остался внизу. Выше
нас чернели только голые скалистые вершины, облепленные загадочными кубами и
крепостными валами  и продырявленные  поющими пещерами,--  все это создавало
ощущение   чего-то  ненатурального,  фантастического,   иллюзорного;  отсюда
начинали  свой  путь и остроконечные ледники. Вглядываясь в высоченные пики,
я, кажется, видел тот, упомянутый несчастным Лейком, на вершине которого ему
померещился  крепостной  вал. Пик этот  был  почти полностью затянут  особым
антарктическим  туманом  --  Лейк   принял  его  за  признаки  вулканической
активности. А перед нами лежал перевал, и ветер, завывая, проносился меж его
неровных  и  мрачно насупленных каменных стен. Дальше простиралось  небо, по
нему, освещенному низким полярным солнцем, ползли кудрявые облачка. Внизу же
находился тот неведомый мир, который еще не удавалось лицезреть смертному.
     Еще немного  -- и  он  откроется  перед  нами.  Заглушая все  вокруг, с
яростным воем несся через  перевал  ветер, в его  реве,  усиливавшемся шумом
мотора,  можно  было  расслышать разве что  крик, и потому  мы  с  Денфортом
обменялись лишь красноречивым  взглядом.  Но вот последние футы позади --  и
перед  нами неожиданно как бы распахнулись двери в древний и абсолютно чужой
мир, таящий множество нераскрытых секретов.

<ul><a name=6></a><h2>V</h2></ul>

     Думаю,  в  этот  момент  мы  оба одновременно издали  крик,  в  котором
смешалось  все  --  восторг, удивление,  ужас  и недоверие.  Конечно, у  нас
имелись кое-какие познания, умерявшие наши чувства.  Можно  было,  например,
вспомнить  причудливую  природную  форму  камней Сада Богов в  Колорадо  или
удивительную симметричность  отполированных ветром скал Аризонской  пустыни.
Или принять открывшееся зрелище  за мираж, вроде того, что созерцали прошлым
утром, подлетая к Хребтам Безумия.  Надо было непременно опереться на что-то
известное, привычное, чтобы не лишиться рассудка при виде бескрайней ледяной
пустыни, на которой сохранились следы разрушительных ураганов,  и кажущегося
также   бесконечным   грандиозного,   геометрически   правильного  каменного
лабиринта   со   своей   внутренней  ритмикой,  вздымающего  свои   вершины,
испещренные  трещинами  и впадинами,  над  вечными  снегами. Снежный  покров
здесь, кстати,  был не более сорока --  пятидесяти  футов, а  кое-где и того
меньше.
     Невозможно  передать словами впечатление  от кошмарного зрелища -- ведь
здесь,  не  иначе как по наущению дьявола, оказались порушенными все  законы
природы.  На этом древнем плоскогорье, вознесенном а высоту  двадцати  тысяч
футов  над уровнем  моря,  с климатам, непригодным для всего живого  еще  за
пятьсот  тысяч  лет до появления человека,  на всем протяжении  этой ледяной
равнины высились -- как бы ни хотелось, в целях сохранения рассудка, списать
все на обман зрения -- каменные джунгли явно искусственного происхождения. А
ведь раньше мы даже и мысли не допускали, что все эти кубы и крепостные валы
могут быть сотворены отнюдь не природой. Да и как  допустить, если человек в
те  времена, когда материк сковал вечный холод,  еще мало чем  отличался  от
обезьяны?
     Но теперь власть разума основательно  поколебалась: гигантский лабиринт
из квадратных, округлых и прямоугольных каменных глыб  давал недвусмысленное
представление  о  своей подлинной природе.  Это  был, несомненно,  тот самый
дьявольский  город-мираж,  только  теперь  он  раскинулся  перед  нами   как
объективная, неотвратимая реальность.  Выходит,  проклятое наваждение  имело
под  собой материальное  основание: отражаясь  в облаках ледяной пыли,  этот
доисторический каменный  монстр  посылал  свой  образ через  горный  хребет.
Призрачный фантом,  конечно, нес в себе некоторые преувеличения и искажения,
отличаясь от  первоисточника,  и  все  же  реальность  показалась  нам  куда
страшнее и опасней грезы.
     Только  колоссальная, нечеловеческая плотность массивных каменных башен
и  крепостных  стен уберегла  от гибели это жуткое творение,  которое  сотни
тысяч  --  а может, и миллионов  --  лет дремало здесь, посередине  ледяного
безмолвия.  "Corona Mundi-- Крыша Мира... " С наших губ срывались фразы одна
бессвязнее   другой;   наши   головы   кружило  от   невероятного   зрелища,
раскинувшегося внизу.  Мне  вновь пришли на ум  таинственные  древние  мифы,
которые  так  часто  вспоминались   в   этом  мертвом  антарктическом  крае:
демоническое  плато  Ленг; Ми-Го, омерзительный снежный человек с  Гималаев;
Пнакотические рукописи с  содержащимися там намеками  на их "нечеловеческое"
происхождение;  культ  Ктулху,  "Некрономикон";  гиперборейские  легенды   о
бесформенном Цатогуа звездных пришельцах, еще более аморфных.
     Город тянулся бесконечно далеко в  обе  стороны, лишь изредка плотность
застройки редела. Как бы пристально  ни вглядывались мы в его  правую от нас
или левую части, протянувшиеся вдоль низких предгорий, мы не видели большого
просвета -- только  с левой  стороны от перевала,  над которым мы пролетели,
была небольшая прогалина.  По  чистой случайности  мы  наткнулись как  бы на
пригород  --  небольшую  часть  огромного  мегаполиса.  Предгорья  заполняли
фантастического  вида каменные  постройки, соединявшие зловещий город  с уже
знакомыми нам кубами  и крепостными  валами; последние,  по всей  видимости,
являлись не чем иным, как оборонительными сооружениями. Здесь, на внутренней
стороне хребтов, они были, на первый взгляд, столь же основательными, как  и
на внешнем склоне.
     Неведомый  каменный лабиринт  состоял по большей части  из стен, высота
которых  колебалась от десяти до  ста пятидесяти  футов  (не считая скрытого
подо льдом),  а  толщина --  от пяти  до десяти  футов. Сложены они были  из
огромных глыб  -- темных  протерозойских сланцев.  Строения очень отличались
друг от друга размерами. Некоторые соединялись на манер сот, и сплетения эти
тянулись  на  огромные  расстояния.   Постройки  поменьше  стояли  отдельно.
Преобладали  конические,  пирамидальные  и   террасированные   формы,   хотя
встречались сооружения в виде нормальных цилиндров, совершенных кубов или их
скоплений, а  также  другие прямоугольные  формы; кроме  того,  повсюду были
разбросаны   причудливые   пятиугольные   строения,   немного   напоминавшие
современные  фортификационные объекты. Строители постоянно и со знанием дела
использовали  принцип  арки;  возможно также, что  в  период расцвета  город
украшали купола.
     Все эти каменные дебри изрядно  повыветрились, а само ледяное поле,  на
котором  возвышалась  верхняя  часть   города,   было   засыпано   обломками
обрушившихся глыб, покоившихся здесь с незапамятных времен. Там, где лед был
попрозрачнее, просматривались фундаменты и нижние этажи гигантских зданий, а
также каменные  мосты,  соединявшие  башни  на  разных уровнях. На  открытом
воздухе мосты не уцелели, но на стенах от  них  остались  следы. Вглядевшись
пристальнее, мы заметили  изрядное количество довольно больших окон, кое-где
закрытых ставнями  --  изготовленными  изначально,  видимо, из дерева, а  со
временем  ставшими окаменелостью,-- но в  массе своей  окна угрожающе  зияли
пустыми глазницами. Крыши в основном отсутствовали, а края стен  были стерты
и  закруглены,   но  некоторые   строения,  преимущественно  конической  или
пирамидальной  формы,  окруженные высокими  ограждениями,  стояли  незыблемо
наперекор времени и стихиям. В бинокль нам удалось даже  разглядеть орнамент
на карнизах -- в  нем  присутствовали все те же странные группы точек, что и
на древних  камнях, но теперь  это представлялось в совершенно  новом свете.
Многие  сооружения  разрушились,  а  лед   раскололся   по   причинам  чисто
геологического свойства. Кое-где камень истерся вплоть до самого льда. Через
весь  город  тянулся широкий, свободный от построек "проспект"  --  он шел к
расщелине  в  горной  низине, приблизительно в миле  от перешейка. По  нашим
предположениям,  это могло  быть русло большой реки, которая протекала здесь
миллионы  лет назад,  в  третичный период,  теряясь  под  землей  и впадая в
бездонную  пропасть  где-нибудь под огромными горами, Ведь район этот --  со
множеством  пещер и  коварных бездн  -- явно таил  в  себе недоступные людям
подземные тайны.
     Удивительно,  как  нам  удалось  сохранить  равновесие   духа  при  том
изумлении, которое охватило  нас от поразительного,  невозможного зрелища --
города,  восставшего из  предвечных  глубин,  задолго до  появления на Земле
человека.  Что  же  все-таки происходило? Путаница  с хронологией?  Устарели
научные теории? Нас подвело собственное сознание? Ответа мы не знали, но все
же  держали  себя в руках,  продолжая  заниматься своим  делом вели  самолет
согласно  курсу,   наблюдали  одновременно   множество  вещей  и  непрерывно
фотографировали,  надеясь, что  это  сослужит  и нам  и  всему  человечеству
хорошую  службу.   В  моем  случае  работал  укоренившийся  навык   ученого:
любознательность одержала верх над понятной растерянностью и даже страхом --
хотелось проникнуть  в  вековые тайны  и узнать, что за существа жили здесь,
возводя свои жилища на столь  огромной  территории, и как они соотносились с
миром.
     То, что мы увидели, нельзя  было назвать обычным городом,  нашим глазам
открылась поразительная страница из древнейшей и невероятнейшей главы земной
истории. Следы ее сохранились разве что в самых темных, искаженных легендах,
ведь  глубокие  катаклизмы  уничтожили  все,  что могло  просочиться  за эти
гигантские  стены. Страница,  однако, подошла  к концу задолго  до того, как
человечество   потихоньку  выбилось  из  обезьяньего  царства.   Перед  нами
простирался  палеогенный   мегаполис,  в  сравнении  с  которым  легендарные
Атлантида и Лемурия,  Коммория, Узулдарум и Олатое  в земле Ломар относились
даже не ко вчерашнему дню истории,  а к сегодняшнему; этот мегаполис вставал
в один  ряд с  такими  дьявольскими  порождениями, как Валусия, Р'лай,  Иб в
земле Мнар  и Безымянный город в Аравийской  пустыне. Когда  мы  летели  над
бесконечными  рядами  безжизненных гигантских башен,  воображение то  и дело
уносило меня в мир фантастических ассоциаций, и тогда протягивались незримые
нити между этим затерянным краем и ужасом,  пережитым мной в лагере и теперь
бередившим мой разум неясными догадками.
     Нам  следовало соблюдать  осторожность  и не слишком затягивать  полет:
стремясь  как можно больше уменьшить вес, мы залили неполные баки. И все  же
мы основательно продвинулись вперед, снизив высоту и тем самым ускользнув от
ветра. Ни горным хребтам, ни подходившему к самым предгорьям ужасному городу
не было,  казалось, ни конца ни края. Пятьдесят миль полета вдоль хребтов не
выявили  ничего  нового  в  этом  неизменном  каменном лабиринте. Вырываясь,
подобно заживо погребенному, из ледяного плена,  он  однообразно простирался
бесконечность. Впрочем, некоторые неожиданные вещи все же встречались, вроде
узоров,  выбитых  на скалах  ущелья, где  широкая река когда-то прокладывала
себе  дорогу через предгорья,  прежде чем  излиться  в подземелье. Утесы  по
краям  ущелья  были  дерзко  превращены  безвестными  ваятелями в гигантские
столбы,  и  что-то  в  их  бочкообразной  форме  будило в Денфорте  и во мне
смутные, тревожные и неприятные воспоминания.
     Нам также повстречались открытые пространства в виде пятиконечных звезд
(по-видимому, площади),  обратили мы внимание и на значительные неровности в
поверхности. Там,  где  дыбились  скалы,  их  обычно  превращали  в каменные
здания,  но мы  заметили по'  меньшей мере два  исключения.  В одном  случае
камень слишком истерся, чтобы можно было понять его предназначение; в другом
же из скалы был высечен грандиозный цилиндрической формы памятник, несколько
напоминающий знаменитое Змеиное надгробие в древней долине Петры.
     По мере облета  местности нам становилось ясно, что в ширину город имел
свои  пределы  -- в  то  время как его протяженность вдоль  хребтов казалась
бесконечной. Через тридцать миль диковинные каменные здания стали попадаться
реже,  а еще  через десять под нами  оказалась голая  ледяная пустыня -- без
всяких следов  хитроумных сооружений. Широкое русло реки плавно простиралось
вдаль, а поверхность земли, казалось, становилась все более неровной, отлого
поднимаясь к западу и теряясь там в белесой дымке тумана.
     До  сих пор  мы  не  делали попыток приземлиться,  но  разве можно было
вернуться,  не  попробовав  проникнуть   в   эти  жуткие   и  величественные
сооружения!  Поэтому  мы  решили выбрать  для  посадки  место поровнее  -- в
предгорье, ближе  к  перешейку, и, оставив там свой самолет, совершить пешую
вылазку. Снизившись, мы разглядели среди руин несколько довольно удобных для
нашей  цели  мест.  Выбрав  то,  что  лежало  ближе к перевалу  -- ведь  нам
предстояло  возвращаться в  лагерь  тем  же  путем,--  мы  точно в 12.30 дня
приземлились  на ровный  и  плотный  снежный  наст,  откуда  ничто  не могло
помешать нам спустя некоторое время легко и быстро взлететь.
     Мы  не  собирались  надолго отлучаться,  да и  ветра  особого не  было,
поэтому  решили  не  насыпать  вокруг самолета  заслон из  снега,  а  просто
укрепить его лыжные шасси  и по возможности  утеплить  двигатель.  Мы  сняли
лишнюю меховую  одежду, а из снаряжения захватили  с собой в поход немногое:
компас,  фотоаппарат, немного  еды, бумагу, толстые  тетради,  геологический
молоток долото, мешочки для образцов,  моток  веревки, мощные  электрические
фонарики и запасные батарейки.  Всем  этим  мы запаслись еще  перед отлетом,
надеясь, что  нам удастся-таки совершить посадку, сделать несколько снимков,
зарисовок  и топографических  чертежей,  а  также  взять  несколько образцов
обнаженных пород  -- со скал  или в пещерах. К  счастью, у нас  был с  собой
основательный  запас  бумаги,  которую  мы  порвали  на  клочки,  сложили  в
свободный рюкзак,  чтобы  в  случае необходимости, если попадем  в подземные
лабиринты, применить принцип игры в "зайцев --  собак". Найди мы пещеры, где
не  гулял  бы  ветер,  этот удобный метод позволил  бы продвигаться вперед с
большей   скоростью,   чем   обычные   при   таких   подземных    экскурсиях
опознавательные насечки на камнях.
     Осторожно  спускаясь вниз  по  плотному  снежному  насту  в направлении
необъятного каменного лабиринта, затянутого на  западе призрачной дымкой, мы
остро  ощущали  близость  чуда; подобное состояние мы  пережили  четыре часа
назад,  когда  подлетали  к перевалу в  этих таящих  вековые тайны  хребтах.
Конечно, теперь  мы уже  кое-что знали о  том, что  прячут за  своей  мощной
спиной горы, но  одно  ело глазеть на  город  с самолета, и совсем другое --
ступить самому внутрь этих древних стен, понимая, что возраст их исчисляется
миллионами лет и  что  они  стояли  здесь  задолго  до  появления  на  Земле
человека. Иначе чем благоговейным ужасом  это состояние не назовешь,  ведь к
нему примешивалось  ощущение  некоей  космической  аномалии.  Хотя на  такой
значительной  высоте  воздух  был  окончательно  разрежен,  что   затрудняло
движение,  мы  с   Денфортом  чувствовали  себя  неплохо,  полагая  в  своем
энтузиазме,  что  нам по  плечу любая  задача. Неподалеку  от места  посадки
торчали вросшие в снег  бесформенные руины, а немного дальше поднималась над
ледяной корой -- примерно футов на десять-одиннадцать -- огромная крепость в
виде пятиугольной  звезды со снесенной  крышей.  К ней мы  и направились,  и
когда наконец прикоснулись  к  этим источенным временем  гигантским каменным
глыбам,  нас  охватило чувство, что  мы установили  беспрецедентную  и почти
богохульственную вязь  с  канувшими  в  пучину  времени веками, до  сих  пор
наглухо закрытыми от наших сородичей.
     Эта крепость, расстояние между углами которой равнялось тремстам футам,
была сложена из известняковых глыб юрского периода, каждая в среднем шириной
в шесть,  длиной в восемь футов.  Вдоль всех  пяти лучей, на  четырехфутовой
высоте   над  сверкающей  ледяной   поверхностью   тянулся  ряд  симметрично
выдолбленных  сводчатых  окошек.  Заглянув  внутрь, мы обнаружили, что стены
были не менее пяти футов толщиной, се перегородки внутри отсутствовали, зато
сохранились следы резного орнамента  и барельефных изображений  -- о чем  мы
догадывались и раньше, пролетая низко над подобными сооружениями. О том, как
выглядит нижняя часть помещения, можно было только догадываться, ибо вся она
была сокрыта под темной толщей снега и льда.
     Мы  осторожно передвигались от окна к окну,  тщетно  пытаясь разглядеть
узоры  на стенах,  но не делая  никаких попыток влезть  внутрь  и  сойти  на
ледяной пол. Во время полета мы убедились, что некоторые здания менее других
скованы льдом, и нас не оставляла надежда, что  там, где  сохранились крыши,
можно ступить на свободную  от снега землю. Прежде чем покинуть крепость, мы
сфотографировали  ее в  нескольких  ракурсах, а  также внимательно осмотрели
могучие стены, стараясь понять принцип их кладки. Как сожалели мы, что рядом
нет Пэбоди: его инженерные познания помогли бы нам понять, как  в те безумно
отдаленные от наших  дней  времена,  когда создавался  город, его  строители
управлялись с этими неподъемными глыбами.
     Навсегда, до мельчайшей  подробности,  запечатлелся в моем сознании наш
путь длиной в  полмили до  настоящего города; высоко над нами,  в горах, все
это время  буйствовал, свирепо рыча,  ветер. Наконец перед нами  раскинулось
призрачное зрелище,  такая фантасмагория прочим смертным  могла  привидеться
только в  страшном кошмаре. Чудовищные переплетения темных каменных башен на
фоне белесого, словно  бы вспученного  тумана  меняли  облик  с каждым нашим
шагом. Это был  мираж  из камня, и если бы не сохранившиеся фотографии, я бы
до сих пор сомневался, въяве ли все это  видел. Принцип кладки оставался тот
же, что и в крепости, но  невозможно описать те  причудливые формы,  которые
принимал камень в городских строениях.
     Снимки запечатлели  лишь пару  наглядных  примеров  этого необузданного
разнообразия, грандиозности и невероятной экзотики. Вряд ли  Эвклид подобрал
бы  названия  некоторым  из  встречающихся  здесь  геометрических  фигур  --
усеченным конусам неправильной формы; вызывающе непропорциональным портикам;
шпилям  со  странными  выпуклостями;  необычно  сгруппированным  разрушенным
колоннам',   всевозможным    пятиугольным   и   пятиконечным    сооружениям,
непревзойденным   в   своей  гротескной   фантастичности.   Находясь  уже  в
окрестностях  города,  мы видели там, где лед  был прозрачным,  темневшие  в
ледяной толще  трубы каменных перемычек, соединявших  эти невероятные здания
на разной высоте. Улиц в  нашем  понимании здесь не было --  только там, где
прежде  протекала древняя  река,  простиралась открытая полоса,  разделявшая
город пополам.
     В   бинокли   нам   удалось   разглядеть  вытянутые   по  длине  зданий
полустершиеся  барельефы  и  орнаменты  из  точек;  так  понемногу  в  нашем
воображении  начал  складываться  былой  облик города,  хотя  теперь  в  нем
отсутствовало большинство крыш, шпилей  и  куполов.  Когда-то  он  был  весь
пронизан тесными проулками, похожими  на глубокие  ущелья, некоторые чуть ли
не  превращались в темные  туннели из-за нависших над ними каменных выступов
или  арок мостов. А сейчас он  раскинулся  перед нами как порождение чьей-то
мрачной  фантазии,  за  ним  клубился  туман,  в  северной   части  которого
пробивались  розоватые  лучи низкого  антарктического солнца.  Когда  же  на
мгновение солнце  скрылось совсем и все погрузилось в полумрак, мы отчетливо
уловили  некую  смутную угрозу, характер которой мне трудно  описать. Даже в
отдаленном завывании не достигающего нас ветра, бушующего на просторе  среди
гигантских горных вершин, почудилась зловещая интонация. У самого города нам
пришлось  преодолеть исключительно  крутой спуск,  где обнаженная  порода по
краям равномерно чередующихся выступов заставила меня подумать, что, видимо,
в  далеком прошлом здесь существовала искусственная  каменная  лестница. Без
сомнения, глубоко подо льдом обнаружились  бы ступени или что-нибудь  в этом
роде.
     Когда  наконец  мы  вступили  в  город  и  стали  продвигаться  вперед,
карабкаясь через рухнувшие ' обломки каменных глыб и чувствуя себя карликами
рядом с выщербленными и  потрескавшимися стенами-гигантами, нервы наши вновь
напряглись  до  такой степени,  что мы  лишь чудом  сохраняли самообладание.
Денфорт поминутно вздрагивал и изводил меня совершенно неуместными  и крайне
неприятными предположениями относительно того, что на самом деле произошло в
лагере.   Мне  они  были  просто  отвратительны:  ведь  вид  этого  ужасного
города-колосса, поднявшегося  из темной  пучины  глубокой древности, и  меня
наталкивал  на  определенные  выводы.  У Денфорта не  на  шутку  разыгралось
воображение: он настаивал, что там, где засыпанный  обломками проулок делает
крутой  поворот,  видел  удручившие  его  непонятные  следы;   он  постоянно
оглядывался, уверяя, что слышит  еле различимую, неведомо откуда доносящуюся
музыку -- приглушенные трубные звуки, напоминающие завывание ветра, Наводили
на  тревожные  мысли  и  навязчивое пятиконечие  в  архитектуре,  и  рисунок
нескольких  сохранившихся  орнаментов;  в нашем  подсознании уже  поселилась
ужасная  догадка,  кем  были  первобытные  создания, которые  воздвигли этот
богохульственный город и жили в нем.
     В нас, однако, не совсем угас интерес первооткрывателей и ученых, и  мы
продолжали  механически  отбивать кусочки камней  от  разных глыб  -- пород,
применявшихся в строительстве. Хотелось  набрать их  побольше, чтобы  точнее
определить возраст города. Громадные внешние стены были сложены из юрских  и
команчских  камней,-  да и  во  всем городе  не нашлось  бы  камешка  моложе
плиоцена.  Несомненно,  мы блуждали по  городу, который был мертв по крайней
мере пятьсот тысяч лет, а может, и больше.
     Кружа по  этому сумрачному каменному лабиринту,  мы  останавливались  у
каждого доступного нам отверстия, чтобы заглянуть внутрь и прикинуть, нельзя
ли туда  забраться.  До  некоторых окошек  было невозможно дотянуться, в  то
время  как другие  открывали  нашему взору вросшие в лед руины  под открытым
небом,   вроде  повстречавшейся  нам   первой  крепости.   Одно,  достаточно
просторное,  так и  манило  воспользоваться  им,  но  под  ним  разверзалась
настоящая  бездна, а  никакого спуска  мы не разглядели. Несколько  раз  нам
попадались  уцелевшие  ставни;  дерево,  из  которого  их изготовили,  давно
окаменело,  но  строение  его,  отдельные  прожилки  еще  различались, и эта
ожившая перед нами древность кружила голову. Ставни вырезали из  мезозойских
голосеменных хвойных  деревьев, а также  из веерных пальм  и покрытосеменных
деревьев  третичного  периода.  И здесь  -- ничего  моложе плиоцена. Судя по
расположению ставен, по краям которых сохранились метки от давно распавшихся
петель странной формы, они крепились не только  снаружи,  но и  внутри.  Их,
казалось,  заклинило,  и  это  помогло им  сохраниться,  пережив  изъеденные
ржавчиной металлические крепления и запоры..
     Наконец мы напали  на целый  ряд окон --  в венчавшем 'здание громадном
пятиугольнике; сквозь них просматривалась просторная,  хорошо  сохранившаяся
комната  с   каменным  полом,   однако  спуститься  туда  без   веревки   не
представлялось возможным. Веревка  лежала у  нас  в рюкзаке, но не  хотелось
возиться без  крайней  необходимости с двадцатифутовой  связкой, особенно  в
такой  разряженной  атмосфере,  где сердечно-сосудистая  система  испытывала
большие перегрузки. Огромная комната  была, скорее всего, главным вестибюлем
или  залом,  и  наши электрические  фонарики  высветили четкие  барельефы  с
поражавшими  воображение  резными  портретами, идущими  широкой  полосой  по
стенам  зала и отделенными  друг от друга традиционным  точечным орнаментом.
Постаравшись  получше запомнить это место, мы решили  вернуться сюда  в  том
случае, если не найдем ничего более доступного.
     В результате  мы отыскали проем в стене  с арочным перекрытием, шириной
шесть и  длиной  десять  футов  --  прежде  сюда подходил  воздушный мостик,
соединявший  между  собой здания.  Не знаю,  как  раньше, но  теперь  бы  он
располагался всего в пяти  футах над ледяным покровом. Эти сводчатые проходы
соответствовали  верхним этажам; сохранился здесь, к счастью, и пол. Фасадом
это доступное для нас строение  было  обращено на запад, спускаясь ко . льду
террасами. Напротив него,  там, где  зиял другой  арочный проем, возвышалась
обшарпанная глухая постройка цилиндрической формы с  венчающим  ее  округлым
утолщением -- футах в десяти над единственным отверстием.
     Гора обломков облегчила нам  вход в первый дом, но хотя мы ждали такого
удобного случая и мечтали о нем, на какое-то время нас охватило сомнение. Мы
не побоялись  влиться в эту стародавнюю  мистерию,  это правда, но  тут  нам
предстояло вновь  собраться с духом  и войти в  уцелевшее здание баснословно
древней  эпохи, природа  которой постепенно  открывалась нам  во  всей своей
чудовищной  неповторимости.  В   конце  концов  мы   почти   заставили  себя
вскарабкаться  по  обледенелым  камням к  провалу  в  стене  и спрыгнуть  на
выложенный  сланцами  пол --  туда,  где,  как  мы  еще  раньше  разглядели,
находился вестибюль с барельефными портретами по стенам.
     Отсюда во  все стороны расходились  арочные коридоры,  и, понимая,  как
легко заблудиться в этом сплетении  коридоров и  комнат, мы решили, что пора
рвать  бумагу.  До сих пор  мы ориентировались по компасу, а  то и просто на
глазок --  по видимым  отовсюду хребтам, лишь ненадолго заслоняемым  шпилями
башен, но  теперь  это  было  невозможно.  Мы порвали  всю лишнюю  бумагу  и
запихнули клочки  в  рюкзак  Денфорта,  порешив тратить  ее  по  возможности
экономнее.  Этот способ казался  подходящим: в  старинном сооружении не было
сквозняков.  А в  случае, если ветер вдруг все  же  разгуляется или кончится
бумага,  мы сможем прибегнуть к более надежному, хотя и  требующему  больших
усилий способу -- начнем делать зарубки.
     Трудно было понять,  как  далеко простирается этот лабиринт. Строения в
городе  так  тесно соприкасались  друг с другом, что  можно  было  незаметно
переходить  из одного в другое по  мостикам прямо подо льдом, если, конечно,
не  натолкнешься  на  последствия  геологических  катаклизмов.  Обледеневших
участков внутри  встречалось  не  так  уж  много.  Там же,  где мы  все-таки
натыкались  на ледяную толщу, повсюду  сквозь прозрачную  поверхность видели
плотно закрытые ставни,  как будто город специально подготовили  к нашествию
холода  -- как бы  законсервировали на  неопределенное  время.  Трудно  было
отделаться  от  впечатления, что  город  не  бросили  в спешке,  застигнутые
внезапной  бедой, а покинули сознательно. И речи не  могло  идти постепенном
вымирании.  Может, жители знали заранее о вторжении холода,  может, ушли  из
города en masse, отправившись на поиски более

     ' En masse -- все вместе (фр.).

     надежного пристанища? Нельзя ответить с  точностью, какие геофизические
условия способствовали образованию ледяного покрова  в районе города. Это не
мог быть долгий, изнурительный процесс. Возможно, причина крылась в излишнем
скоплении снега  или  в  разливе  реки,  а может,  прорвала заслоны  снежная
лавина,   обрушившаяся  на  город   с  гигантских  горных  хребтов.  В  этом
невероятном месте могли прийти на ум самые фантастические объяснения.

     <i>VI</i>

     Вряд  ли стоит описывать шаг за  шагом наши скитания в этом древнем как
мир лабиринте -- переплетении  отдельных помещений-ячеек, в этом  чудовищном
хранилище вековечных тайн, куда впервые за минувшие тысячелетия ступила нога
человека. Какая драма выстроилась из настенной резьбы перед нашим внутренним
взором, какие  ужасные  открытия захватили наш разум!  Фотографии, сделанные
нами, могут подтвердить достоверность моего  рассказа,  жаль  только, что не
хватило на все пленки. Впрочем, мы восполнили ее недостаток зарисовками.
     Здание,   куда  мы   проникли,  было  огромным  и   величественным   --
внушительный  образец  архитектуры неведомой геологической эпохи. Внутренние
стены  не  отличались  такой  же   массивностью,  как  внешние,  но  отлично
сохранились на нижних этажах. Изощренная запутанность  лабиринта усложнялась
здесь  постоянной  сменой уровней,  переходом с одного этажа на другой, и не
прибегни мы к испытанному способу с клочками бумаги, которые разбрасывали по
всему  пути,  то,  несомненно,  заблудились  бы  сразу.  Сначала  мы  решили
обследовать более ветхие  помещения и потому взобрались футов  на сто вверх,
туда, где под полярным небом, открытые снегу и ветру,  понемногу разрушались
комнаты,   находившиеся  когда-то  под  самой  крышей.  Вместо  лестниц  тут
применялись   лежащие  под   небольшим  углом  каменные  плиты  с  ребристой
поверхностью.  Помещения были  самых  разнообразных  'размеров и форм --  от
излюбленных  звездчатых  до треугольных и  квадратных.  Можно с уверенностью
сказать,  что площадь каждого из них в среднем  равнялась 30  x  30 футов, а
высота -- футов двадцать, хотя попадались комнаты и  побольше.  Облазив весь
верхний  этаж и осмотрев ледяной покров,  мы  спустились в нижние помещения,
где,  собственно, и  начинался  настоящий  лабиринт  --  комнаты  и коридоры
переходили одни в другие,  сливаясь  и расходясь снова,-- все эти запутанные
ходы  тянулись бесконечно далеко, выходя за пределы дома. Каждый  новый  зал
превосходил  предыдущий размерами,  скоро эта необъятность окружающего стала
исподволь подавлять нас, тем более что в очертаниях, пропорциях, убранстве и
неуловимых особенностях древней каменной кладки таилось нечто глубоко чуждое
человеческой  натуре.  Довольно  скоро  мы   поняли   из  резных   настенных
изображений, что этот противоестественный город выстроен много миллионов лет
тому назад.
     Нам оставался неясен инженерный принцип,  в соответствии с  которым все
эти огромные глыбы удерживались в равновесии, плотно прилегая друг  к другу;
одно было понятно -- в нем явно много значила арка. В комнатах отсутствовала
какая-либо мебель, они были абсолютно пусты, что говорило в пользу того, что
город  покинули по  заранее  составленному  плану.  Единственным  украшением
являлась  настенная скульптура,  высеченная в камне горизонтальными полосами
шириной  три фута; барельефы чередовались с полосами орнамента той же ширины
из геометрических фигур. Было несколько  исключений,  но, как говорится, они
лишь подтверждали правило. Часто, впрочем, среди орнамента  мелькали картуши
из причудливо расположенных точек.
     Приглядевшись,   мы   отметили  высокий  уровень   техники  резьбы,  но
исключительное мастерство  не вызывало в нас  теплого отклика  -- слишком уж
чуждо  оно   было  всем  художественным  традициям  человечества.  Однако  в
искусстве  исполнения ничего более совершенного  я  не  видел.  Несмотря  на
масштабность  и мощь резьбы, даже мельчайшие особенности жизни растительного
и животного мира были переданы здесь с потрясающей убедительностью. Арабески
говорили  об  основательном  знании  законов математики,  представляя  собой
расположенные с неявной симметричностью- кривые линии и углы; любимым числом
древних строителей являлась, несомненно, пятерка. Барельефы были выполнены в
сугубо формалистической традиции и в необычной перспективе; однако, несмотря
на пропасть, отделяющую наше время от того, давно  минувшего, мы не могли не
почувствовать художественную мощь рисунка. В основе  изобразительного метода
лежал принцип сопоставления поперечного  сечения  объекта с  его  двухмерным
силуэтом -- ни одну древнюю расу не занимала до такой степени  аналитическая
психология. Бесполезно даже сравнивать  подобное искусство  с тем, что можно
увидеть в  современных  музеях.  Специалист,  разглядывая  наши  фотографии,
возможно, сочтет, что по экстравагантности замысла эти изображения несколько
напоминают работы наших самых дерзких футуристов.
     Орнаментальный рисунок на  хорошо сохранившихся стенах  был  выполнен в
технике углубленного рельефа, уходя в толщу камня  на  один-два дюйма; когда
же появлялись картуши со скоплениями  точек -- несомненно,  древние письмена
на  неведомом первобытном  языке  с точечным  алфавитом,--  то  "буквы"  эти
уходили еще на полдюйма глубже. Барельеф  с предметным изображением выступал
над плоскостью фона дюйма на два. Кое-где приметили мы следы еле различимого
цвета,  но  в основном быстротечное время уничтожило все нанесенные  краски.
Чем больше мы всматривались в  барельефы,  тем  больше  изумлялись блестящей
технике  исполнения.  Строгие  эстетические   каноны   не   скрывали  зоркую
наблюдательность  и  графическое  мастерство  художников,  напротив, жесткое
следование    определенной    традиции    сильнее    подчеркивало   сущность
изображаемого, его неповторимую  уникальность.  Кроме того,  нас не покидало
ощущение,  что  помимо  бросающихся в глаза  достоинств есть  еще и  другие,
недоступные нашему восприятию. По некоторым  приметам  мы догадывались,  что
наш  интеллектуальный  и  эмоциональный  опыт,  а  также  изначально  другой
сенсорный аппарат мешает нам понять смысл скрытых символов и аллюзий.
     Древние скульпторы, несомненно, черпали свои темы из окружающей  жизни,
а главным  предметом изображения была  история.  Эта  озабоченность историей
оказалась  нам  как  нельзя  более  на  руку:  рельефы   несли  баснословное
количество   информации,   поэтому   львиную    долю   времени   мы   отдали
фотографированию  и  зарисовкам.  На стенах  некоторых комнат  были высечены
громадные карты,  астрономические таблицы  и прочая научная  информация: все
это  красноречиво и  наглядно подтверждало то, что изображалось на рельефах.
Приступая к рассказу, далеко не полному, с основательными купюрами, я горячо
надеюсь, что  здравый смысл  поверивших  мне  читателей  восторжествует  над
безрассудным любопытством и они внемлют моим предостережениям. Будет ужасно,
если  мое  повествование породит  в  них желание отправиться  в  это мертвое
царство  кошмарных  теней,  то  есть  приведет   к   прямо  противоположному
результату.
     Настенную резьбу разрывали высокие  оконные и двенадцатифутовые дверные
проемы; кое-где сохранились отдельные, аккуратно выпиленные и отполированные
окаменевшие  доски, бывшие  когда-то частями ставен и  дверей. Металлические
крепления  давно  разрушились, но некоторые двери по-прежнему  оставались на
месте, и, проходя из комнаты в комнату, мы затрачивали немало  усилий, чтобы
открыть их. Кое-где уцелели оконные рамы  с необычными прозрачными стеклами.
Довольно часто на нашем пути  попадались вырубленные в камне громадные ниши,
по большей  части пустые, хотя  изредка там оказывались некие ни  на что  не
похожие предметы, выточенные из зеленого мыльного камня; их, видимо, бросили
за ненадобностью из-за трещин  и прочих повреждений.  Остальные углубления в
стенах,  несомненно,  предназначались  для существовавших в  те  стародавние
времена  удобств  --  отопления, освещения --  и прочих непонятных  для  нас
устройств,  которые мы  видели на  барельефах.  Потолки ничем  особенным  не
выделялись, хотя иногда их покрывала облупившаяся мозаика из зеленого камня.
На  полах  мозаика  также  изредка  встречалась,  но  в  основном  в  кладке
преобладали простые грубые плиты.
     Как  я  уже  говорил, в  помещениях  не было  никакой  мебели, хотя  из
настенных рисунков становилось ясно,  что в этих гулких,  похожих  на склепы
комнатах ранее  находились вполне определенные вещи, правда, непонятного для
нас  назначения. Многочисленные  обломки, осколки  и  прочий хлам  заполняли
этажи  выше ледового уровня,  но ниже  становилось все  чище. Немного пыли с
песком -- вот  все, что там  можно было  увидеть,  да еще  осевший на камнях
многовековой налет. А некоторые  комнаты вообще имели такой  вид,  будто там
только что подмели. Встречались, конечно, трещины и  проломы, а самые нижние
этажи были замусорены не  меньше верхних. Из центрального зала идущий сверху
свет разливался по боковым помещениям, спасая их от полной темноты, так было
и в других постройках, виденных нами  с самолета. На верхних этажах мы редко
пользовались электрическими  фонариками,  разве  что  разглядывая  фрагменты
барельефов.   Ниже   ледового   уровня   тьма   сгущалась,   а   во   многих
комнатах-ячейках  у самой  земли почти ничего о  не было видно -- хоть  глаз
выколи.
     Чтобы  иметь  хоть  какое-то  представление о  том,  что  пережили  мы,
оказавшись  в этом давно  опустевшем и хранящем гробовое молчание лабиринте,
сложенном  нечеловеческой рукой, нужно постараться воссоздать всю хаотичную,
смертельно изматывающую череду разных настроений, впечатлений, воспоминаний.
Одно  кружащее голову  сознание того,  сколь древним был этот  город  и  как
далеко зашла  в  нем мерзость запустения, могла вывести из равновесия любого
мало-мальски чувствительного  человека, ведь мы к тому же пережили недавно в
лагере сильное потрясение, а  потом  -- еще и эти откровения, сошедшие к нам
прямо с  покрытых резьбой стен.  Стоило  только  бросить  взгляд  на  хорошо
сохранившиеся  барельефы,  и  все сразу становилось ясно  -- недвусмысленные
изображения выдавали страшную тайну. Наивно предполагать, что мы с Денфортом
не  догадывались о  ней раньше,  хотя тщательно скрывали  друг от друга свои
догадки,  Не  оставалось никаких  сомнений  в  том,  кем являлись  существа,
построившие этот  город и жившие в нем  миллионы  лет назад, в  те  времена,
когда по земле,  в тропических степях Европы и Азии, бродили далекие  предки
людей -- примитивные млекопитающие и громадные динозавры.
     Раньше мы не теряли надежды и убеждали  себя в том,  что  встречающийся
повсеместно мотив пятиконечия -- всего  лишь знак культурного и религиозного
почитания некоего древнего  физического объекта, имевшего подобные признаки:
минойская   цивилизация  на  Крите  использовала  в  качестве  декоративного
элемента священного быка, египетская -- скарабея, римская -- волчицу и орла,
а  дикие, первобытные  племена --  разных тотемных животных.  Но  теперь все
иллюзии отпали, нам предстояло смириться  с  реальностью,  от которой волосы
вставали на голове. Думаю,  читатель уже догадался,  в чем дело;  мне трудно
вывести эти слова на бумаге.
     Существа, которые  в эпоху  динозавров владели этими  мрачными замками,
сами динозаврами не  являлись.  Дело обстояло иначе. Динозавры не  так давно
появились на Земле, они  были  молодыми животными  с  неразвитым  мозгом,  а
строители города -- старыми и мудрыми. Камень запечатлел и сохранил следы их
пребывания  на Земле,  уже тогда насчитывающего почти тысячу  миллионов лет:
они построили город задолго до того, как земная жизнь пошла в своем развитии
дальше простых соединений клеток. Более того, они-то и являлись  создателями
и властителями этой  жизни, послужив  прототипами для самых  жутких  древних
мифов, именно на них робко намекают Пнакотические рукописи и "Некрономикон".
Они  назывались Старцами и прилетели на Землю в ту пору, когда  планета была
еще молода. Плоть их сформировалась за годы эволюции на далекой планете: они
обладали  невероятной,  безграничной  мощью.  Подумать  только,  ведь  мы  с
Денфортом  всего  лишь  сутки назад  видели  их  члены,  отделенные  от тел,
тысячелетия пролежавших во льду, а  бедняга Лейк с товарищами,  сами того не
ведая, созерцали их подлинный облик...
     Невозможно припомнить, в каком порядке собирали мы факты, относящиеся к
этой  невероятной главе из истории планеты до  появления  человека.  Испытав
глубокий шок, мы прервали осмотр, чтобы немного прийти в себя, а когда вновь
приступили,  занявшись  теперь систематическим обследованием, было  уже  три
часа. Судя  по  геологическим,  биологическим и  астрономическим  признакам,
скульптурные   изображения  в   доме,   где  мы   первоначально   оказались,
принадлежали  к  относительно  позднему  времени,  им  было  не  более  двух
миллионов лет  и в сравнении  с барельефами  более древнего  здания, куда мы
перешли  по мостику, выглядели просто  декадентскими. Этому величественному,
высеченному  из  цельного  камня сооружению  было  никак не меньше сорока, а
возможно, и пятидесяти миллионов  лет, оно относилось к позднему  эоцену или
раннему  мелу, и  его  барельефы превосходили  в  мастерстве  исполнения все
виденное нами, за одним исключением -- с ним мы встретились позже -- то была
древнейшая в городе постройка.
     Не  будь необходимости прокомментировать снимки, которые скоро появятся
в прессе,  я бы из опасения прослыть сумасшедшим  придержал язык  и не  стал
распространяться о  том, что  именно  увидел я на  стенах и к каким  выводам
пришел. Конечно, можно было отнести к области мифотворчества барельефы,  где
изображалась  жизнь  звездоголовых  существ в  бесконечно отдаленные  эпохи,
когда они  обитали на другой планете, в иной  галактике  или даже вселенной,
однако некоторые высеченные  на  камне  чертежи  и  диаграммы заставляли нас
вспомнить  о  последних открытиях  в  математике и  астрофизике, и тут уж  я
совсем растерялся. Вы меня поймете, когда сами увидите эти фотографии.
     На каждом барельефе рассказывалась, естественно, только небольшая часть
единой истории,- и "читать" мы ее начали не с начала и не по порядку. Иногда
на стенах нескольких комнат или коридоров разворачивалась подряд непрерывная
хроника  событий, но неожиданно  туда  вклинивались тематически обособленные
залы.  Лучшие  карты  и графики  висели на  стенах бездонной  пропасти:  эта
каверна  площадью  двести  квадратных  футов  и  глубиной  шестьдесят  футов
образовалась, видимо,  на месте  бывшего  учебного центра или чего-то в этом
роде. Некоторые  темы,  отдельные исторические  события  пользовались особой
популярностью и  у  художников,  и у самих  обитателей  города, барельефы  с
подобными сюжетами повторялись с раздражающей навязчивостью. Впрочем, иногда
разные версии одного события проясняли нам его значение, заполняли лакуны.
     Мне до  сих пор непонятно, каким образом уяснили мы суть дела за  такой
небольшой  срок. Впоследствии,  рассматривая  снимки и  зарисовки, мы многое
уточнили и заново переосмыслили, хотя и теперь  кое-что  остается  загадкой.
Нервный  срыв  Денфорта,  возможно,  объясняется  именно  этими  позднейшими
расшифровками  его   впечатлительная   натура  не  смогла   вынести   жутких
воспоминаний,  смутных, мучительных  видений  и  вновь  пережить  тот  ужас,
который  он испытал, увидев нечто такое,  о чем он не решился поведать  даже
мне.
     И   все   же  нам  пришлось   заново   просмотреть  все  документальные
свидетельства:  нужно  представить миру  как можно  более полную информацию,
чтобы  наше  предостережение,  такое актуальное, стало еще и убедительным. В
неразгаданном мире Антарктики, мире смещенного времени и противоестественных
законов,  человек   испытывает   губительные   для   него  влияния,  словом,
продолжение там исследований попросту невозможно.

<ul><a name=7></a><h2>VII</h2></ul>

     Полный  отчет о нашем походе  появится сразу  же после расшифровки всех
записей  в  официальном бюллетене Мискатоникского университета. Здесь  же  я
рассказываю  обо всем  лишь  в общих  чертах  и потому  прошу  простить  мне
некоторую  непоследовательность.  Опираясь  на   мифотворчество  или  что-то
другое, не знаю,  только безвестные  ваятели разворачивали на  камне историю
появления на Земле, тогда еще  молодой планете,  звездоголовых пришельцев, а
также  прочих чужеземных  существ  -- пионеров  космоса. На  своих  огромных
перепончатых  крыльях   они,  по-видимому,  могли  преодолевать  межзвездные
пространства  --   так  неожиданно   подтвердились  легенды   жителей   гор,
пересказанные  мне  другом-фольклористом.  В  течение  долгого  времени  они
обитали под водой, строили там  сказочные города и вели войны с неизвестными
врагами, используя сложные механизмы, в основе  которых  лежал неведомый нам
принцип получения энергии.  Их научные  и технические  познания  значительно
превосходили  наши,  хотя они  редко  применяли их на  практике -- только  в
случае  необходимости. Судя по барельефам, они исчерпали  у себя на  планете
идею  механистической  цивилизации,  сочтя  ее  последствия   пагубными  для
эмоциональной  сферы.  Исключительная  плотность  тканей  и  неприхотливость
позволяли  им  жить  также в высокогорной местности,  обходясь  без  всякого
комфорта, даже без одежды, и заботясь только об укрытии на случай непогоды.
     Именно  под водой  звездоголовые  впервые  создали  земных  существ  --
сначала для пищи, а потом и для  других целей,-- создали давно им известными
способами из доступных и подходящих субстанций. Особенно плодотворный период
экспериментов начался  после поражения их многочисленных космических врагов.
Прежде  звездоголовые делали  то же самое на других планетах,  производя  не
только  биологическую   пищевую  массу,  но  и  многоклеточную  протоплазму,
способную  под  гипнозом  образовывать  нужные  временные  органы.  Так  они
получали  идеальных  рабов  для  тяжелой  работы.  В  своем  наводящем  ужас
"Некрономиконе" Абдула Альхазред, говоря о шогготах, намекает именно на  эту
вязкую массу, хотя даже этот безумный араб  считает,  что они лишь грезились
тем, кто  жевал  траву,  содержащую  алкалоид, После того как  звездоголовые
Старцы  синтезировали  достаточное  количество  простейших   организмов  для
пищевых  целей и  развели  сколько требовалось  шогготов,  они  предоставили
возможность  прочим   клеточным   соединениям   развиваться   далее   самим,
превращаясь в растительные или животные организмы. Впрочем,  виды, им чем-то
не приглянувшиеся, безжалостно уничтожались.
     С  помощью шогготов, которые, увеличиваясь под гипнозом в объеме, могли
поднимать   громадные   тяжести,   небольшие   подводные   поселения   стали
разрастаться,  превращаясь в протяженные и  внушительные каменные лабиринты,
вроде тех, которые позднее выросли  на земле. Легко приспосабливаясь к любым
условиям,  Старцы  до прилета  на  Землю подолгу или на суше  в самых разных
уголках  вселенной и,  видимо,  не  утратили навыка  в  возведении  наземных
конструкций.   Внимательно   рассматривая   архитектуру   древних   городов,
запечатленную на  барельефах, а  также  того,  по чьим пустынным  лабиринтам
бродили  сейчас, мы  были  поражены одним любопытным совпадением, которое не
смогли объяснить  даже себе. На барельефах были хорошо видны кровли домов --
в наше  время  проваленные и рассыпавшиеся,  взмывали к  небу  тонкие шпили,
конусы с изящными  флеронами, топорщились  крыши  в форме пирамид,  а  также
плоских  зубчатых дисков, обычно  завершающих цилиндрические  постройки. Все
это  мы  уже видели  раньше,  подлетая к лагерю Лейка, в зловещем, внушающем
ужас мираже,  отбрасываемом  мертвым городом, хотя такого облика, который мы
созерцали тогда нашими несведущими глазами, у реального каменного лабиринта,
укрывшегося  а  недосягаемыми Хребтами Безумия, не  было уже тысячи или даже
десятки тысяч лет.
     О  жизни Старцев под водой и позже, когда часть из них  перекочевала на
сушу, можно говорить бесконечно много. Те, что обитали на мелководье, видели
с  помощью глаз,  которыми заканчивались  пять головных щупалец; они ваяли и
могли писать -- при  естественном освещении  --  пером на  водоотталкивающих
вощеных  таблицах. Те, что  жили  на дне океана,  использовали для освещения
любопытные  фосфоресцирующие  организмы, хотя  при случае  могли прибегать к
специальному, дублирующему зрение органу чувств -- призматическим ресничкам;
благодаря  им Старцы  свободно  ориентировались в темноте.  Их  скульптура и
графика странно изменились под влиянием особой техники химического покрытия,
рассчитанной  на  сохранение эффекта  фосфоресценции. Но точно понять, в чем
дело, мы не сумели. В воде эти существа перемещались двумя способами: плыли,
перебирая боковыми конечностями, или, извиваясь, двигались толчками, помогая
себе нижними щупальцами  и  лженожкой.  Иногда  же подключали  две-три  пары
веерообразных складных крыльев и тогда стрелой устремлялись вперед. На  суше
они пользовались лженожкой, но часто, раскрыв крылья, воспаряли под небеса и
летали   на   большие   'расстояния.   Многочисленные   щупальца,   которыми
заканчивались "руки",  были изящными, гибкими, сильными и необычайно точными
в   мускульно-нервной   координации,  позволяя   добиваться   замечательного
мастерства  в изобразительном  искусстве и других занятиях, требующих ручных
операций.
     Прочность их тканей была поистине изумительна. Даже  громадное давление
на дне  глубочайших морей не могло причинить им вреда. Умирали немногие -- и
то  лишь  в  результате  несчастных  случаев,  так   что  места  захоронений
исчислялись единицами. То, что они погребали  своих мертвецов в вертикальном
положении и устанавливали на могилах пятиконечные  надгробия с эпитафиями, а
именно   это  уяснили  мы   с  Денфортом,  разглядев  внимательно  несколько
барельефов, настолько потрясло нас, что потребовалось какое-то  время, чтобы
прийти в себя. Размножались эти существа спорами -- как папоротникообразные,
это предполагал и Лейк,-- но так  как  из-за своей  невероятной прочности ни
были практически вечными,  размножение  поощрялось  лишь в  периоды освоения
новых территорий. Молодое поколение созревало быстро и получало великолепное
образование, качество которого  нам даже  трудно вообразить.  Высокоразвитая
интеллектуальная  и   эстетическая  сферы  породили  устойчивые  традиции  и
учреждения, о которых я подробно расскажу в своей монографии. Была, конечно,
некоторая разница в устоях  у морских Старцев их земных собратьев, но она не
касалась основных принципов.
     Эти твари могли,  подобно растениям, получать питание из неорганических
веществ, но предпочитали органическую пищу и особенно животную. Те, что жили
под водой,  употребляли  все в сыром виде, но те, что населяли  землю, умели
готовить. Они охотились, а также разводили скот на  мясо, закалывая животных
каким-то острым оружием, оставлявшим  на костях грубые отметины,-- на них-то
и  обратили внимание наши  коллеги. Старцы хорошо переносили любые изменения
температуры  и  могли оставаться в воде вплоть до ее замерзания.  Когда же в
эпоху плейстоцена,  около миллиона лет назад, началось  резкое  похолодание,
обитавшим на Земле  Старцам пришлось  прибегнуть  к решительным мерам, вроде
создания установок  искусственного обогрева, но потом жестокие холода все же
вынудили их  вновь вернуться в  море. Старцы поглощали некие вещества, после
чего могли долгое  время  обходиться без еды и кислорода, а также переносить
любую жару и холод, но ко времени великого  похолодания они уже утратили это
свое умение. Попробуй они теперь  впасть в подобное искусственное состояние,
добром бы это не кончилось.
     У  Старцев  отсутствовали биологические предпосылки  к семейной  жизни,
подобные тем, какие наблюдаемы у млекопитающих: они не разбивались на пары и
вообще имели много общего с растениями. Однако семьи они все же создавали  и
даже  весьма  многочисленные, но только ради  удобства  и  интеллектуального
общения. Обживая  свои дома, они  размещали мебель в центре комнат, оставляя
стены открытыми  для  декоративной отделки. Жившие на  суше  Старцы освещали
свои  жилища  с  помощью  особого устройства,  в  основе  которого,  если мы
правильно поняли,  лежат  электрохимические процессы. И под водой, и на суше
им служили  одинаково непривычные для наших  глаз столы и  стулья,  а  также
постели-цилиндры,  где они отдыхали  и спали  стоя,  обмотавшись щупальцами;
непременной частью  интерьера  являлись стеллажи,  где  хранились  книги  --
прочно скрепленные пластины, испещренные точками.
     Общественное устройство было у них скорее социалистического толка, хотя
твердой уверенности  у  меня нет. Торговля процветала,  в том числе и  между
городами,  а  деньгами служили  небольшие  плоские  пятиугольные  жетончики,
усеянные точками.  Видимо, маленький  камушек  из  зеленых  мыльных  камней,
найденных Лейкам, как раз и был такой валютой. Хотя цивилизация Старцев была
урбанистической, но сельское хозяйство и особенно животноводство тоже играли
в   ней   важную   роль.  Добывалась   руда,   существовало  какое-  никакое
производство. Старцы много путешествовали, но массовые переселения случались
редко   --  только  во  время  колонизаций,  когда  раса  завоевывала  новые
пространства. Транспортные средства не  были им известны.  Старцы сами могли
развивать  и в воде, и на суше, и  в  воздухе необыкновенную скорость. Грузы
перевозились вьючными  животными: под  водой --  шогготами, а  на  земле  --
любопытной разновидностью примитивных позвоночных,  но это уже  на  довольно
позднем этапе освоения суши.
     Эти  позвоночные  так  же,  как  и бесконечное  множество  прочих живых
организмов -- животных  и растений,  тех, кто  обитает в море, на  земле и в
воздухе,--  возникли в  процессе неконтролируемой эволюции клеток, созданных
Старцами, но со временем вышедших из-под  их контроля. Они развивались  себе
понемногу,  поскольку  не  мешали   хозяевам  планеты.  Те,  что  вели  себя
беспокойнее,   механически   уничтожались.   Любопытно,   что   в   поздних,
декадентских произведениях скульпторы изобразили примитивное млекопитающее с
неуклюжей  походкой,  которое земные Старцы вывели  не только из-за вкусного
мяса,  но  и   забавы  ради  --  как  домашнего  зверька;  в  нем  неуловимо
просматривались черты будущих обезьяноподобных и человекообразных существ. В
строительстве   земных  городов  принимали  участие  огромные  птеродактили,
неизвестные  доселе науке,--  они  поднимали  на  большую  высоту камни  для
укладки башен.
     В  том,  что Старцы сумели  пережить  самые разнообразные геологические
катаклизмы  и смещения земной коры, было мало удивительного.  Хотя из первых
городов, по-видимому,  ни  один  не  сохранился, эта цивилизация никогда  не
прерывала своего  существования, о чем свидетельствовали  и  увиденные  нами
барельефы.  Впервые   Старцы  приземлились   на  нашу   планету   в   районе
Антарктического океана, и,  похоже, произошло  это  вскоре  после того,  как
оторвалась часть  материи, образовавшая  Луну, а на то место сместился Тихий
океан. На одном из барельефов мы увидели, что во времена прилета Старцев всю
Землю  покрывала вода.  Шли века,  и  каменные  города  распространялись  по
планете,  все  дальше  отходя  от  Антарктиды.  Вырезанная  на  камне  карта
показывала,  что  вокруг  южного полюса  образовалось широкое кольцо суши --
Старцы  построили  на  ней  свои  первые  экспериментальные  поселения, хотя
подлинные центры оставались все же на морском дне. На позднейших картах было
видно,  как откалывались  и перемещались огромные массы земли,  оторвавшиеся
части материка сносило к северу -- что подтверждало теории Тейлора, Вегенера
и Джоли.
     Смещение пластов земли  на юге Тихого океана привело к катастрофическим
последствиям.  Некоторые  морские  города были разрушены  до  основания,  но
худшее  еще  предстояло  пережить. Из  космоса  прилетели  новые  пришельцы,
напоминавшие формой осьминогов -- их-то, возможно, и нарекли в древних мифах
потомством Ктулху; они развязали жестокую войну, загнав Старцев  надолго под
воду. Это  нанесло последним страшный урон -- к тому времени число поселений
на суше  постоянно росло.  В конце концов обе расы заключили мирный договор,
по  которому  новые  земли переходили  к потомкам  Ктулху,  за  Старцами  же
оставалось море и прежние  владения. Стали возводиться новые города, и самые
величественные  из  них  --  в  Антарктике,  ибо  эта  земля,  место  первых
поселений, стала считаться священной. И впредь Антарктика оставалась центром
цивилизации Старцев, а города, которые успели там  основать  потомки Ктулху,
стерлись  с  лица  земли. Потом  часть суши  в  районе  Тихого океана  вновь
опустилась, и  с ней  ушел  на дно  зловещий  Р'лай, город  из камня, и  все
космические  осьминоги в  придачу.  Так  Старцы  вновь  стали  единственными
хозяевами  планеты, правда, существовало' нечто, чего они боялись и о чем не
любили говорить. Через  некий весьма продолжительный  отрезок времени Старцы
заполонили  всю планету: их города достаточно равномерно распределились и на
суше, и на дне морском. В своей монографии  я дам совет  пытливому археологу
пробурить машиной  Пэбоди несколько глубоких скважин в самых  разных районах
Земли и проанализировать полученные данные.
     В течение веков шло закономерное переселение  Старцев из глубин моря на
сушу -- этот  процесс подстегивался  рождением новых материков, хотя и океан
никогда не пустовал. Второй причиной миграции стали трудности по выращиванию
и удерживанию в повиновении шогготов, без  которых жизнь  под водой не могла
продолжаться. С течением времени, как скорбно поведали нам сюжеты на древних
барельефах, был  утрачен  секрет создания жизни из неорганической материи, и
Старцам  пришлось  довольствоваться модификацией  уже существующих  форм. На
суше  у Старцев  не  было никаких проблем  с  громадными,  но  исключительно
послушными  рептилиями,  а  вот размножавшиеся делением  шогготы, которые  в
результате  случайного стечения обстоятельств нарастили  до опасного предела
интеллект, беспокоили их чрезвычайно.
     Старцы  всегда   управляли   шогготами   с   помощью   гипноза,   легко
трансформируя  эту внушаемую плотную плазму согласно потребностям и создавая
на время нужные им члены  и  органы, теперь же у шогготов иногда  появлялась
способность самим  преобразовывать  свою  плоть  по воспоминаниям  о  старых
приказах властителей.  Казалось, у них развился мозг с неустойчивой системой
связей, в котором иногда зарождался сильный волевой импульс, противоречивший
воле хозяина. Изображения  шогготов вызывали  у нас с Денфортом  глубочайшее
отвращение, граничащее с ужасом.
     Эти бесформенные в обычном состоянии существа состояли  из желеподобной
пузырчатой  массы;  если  они  обретали  форму  шара, диаметр  их  в среднем
равнялся пятнадцати футам. Впрочем, очертания, равно как и объем, менялись у
них постоянно: они то создавали себе, то, напротив, уничтожали органы слуха,
зрения,  речи, во всем подражая  хозяевам,-- иногда  непроизвольно, а иногда
выполняя команду.
     Сто  пятьдесят  миллионов  лет  тому  назад,  где-то в  середине перми,
шогготы стали совершенно  неуправляемыми,  и  тогда  жившие  на  морском дне
Старцы  развязали  против  них  настоящую войну,  чтобы силой  вернуть  свою
прежнюю  власть. Многовековая пропасть  отделяла нас от того  времени,  но и
теперь мороз пробирал по  коже,  когда  мы разглядывали картины той войны  и
особенно ужасное зрелище жертв, обезглавленных шогготами и выпачканных затем
выделяемой ими слизью. В конце концов Старцы, прибегнув  к  мощному  оружию,
вызывавшему у врагов нарушения на молекулярном и атомарном уровнях, добились
полной победы. Барельефы отразили тот период, когда сломленные шогготы стали
совсем ручными и покорились воле Старцев совсем как дикие мустанги Запада --
американским  ковбоям.  Во  время бунта  шогготы доказали, что могут жить на
суше, но новая способность никак не поощрялась -- трудности их содержания на
земле значительно превосходили возможную пользу.
     В  юрский  период  на  Старцев  обрушились новые напасти -- из  космоса
прилетели полчища мерзких тварей;  они  соединяли в себе черты ракообразных,
ибо были покрыты твердым панцирем, а также низших растений, а именно грибов.
В мифологии  горных народов  северного  полушария, особенно в Гималаях,  они
запечатлелись  как  Ми-Го,  или  Снежные  люди.  Чтобы  одержать  верх   над
пришельцами, Старцы  впервые за всю свою земную историю решили вновь выйти в
космос, однако, совершив все положенные приготовления, поняли, что не сумеют
покинуть  земную  атмосферу.  Секрет  межзвездных  перелетов  был  полностью
утрачен.  В  результате  Ми-Го  вытеснили Старцев  с северных  земель, и  те
понемногу  вновь сбились в антарктическом регионе  -- своей земной колыбели.
Все  эти перемены не коснулись  подводных владений  Старцев, недоступных для
завоевателей.
     Даже на барельефах бросалось  в  глаза разительное отличие материальной
субстанции  Ми-Го или  потомков Ктулху от  плоти  Старцев.  Первые  обладали
способностью  к  структурным  изменениям,  умели   перевоплощаться  и  вновь
возвращать  себе  прежний  облик.  Все  это  было  недоступно  для  Старцев,
по-видимому, их враги прибыли из более отдаленной части вселенной,  чем они.
Несмотря на удивительную  плотность тканей и  необычные жизненные  свойства,
Старцы  являлись  материальными существами и,  следовательно, происходили из
известного  пространственно-временного   континуума,   в  то  время  как   о
происхождении их врагов можно было, затаив дыхание, строить самые немыслимые
догадки.  Словом, нельзя  отнести  к  чистому мифотворчеству разбросанные  в
легендах   сведения   об   аномалии   завоевателей  и  их   внегалактическом
происхождении.  Хотя этот миф  могли распространять  и  сами  Старцы,  чтобы
списать на  него свои  военные неудачи: ведь исторический престиж был у  них
своего рода "пунктиком". Недаром в их каменных анналах не упоминались многие
могущественные   и  высокоразвитые  народы  с  неповторимыми   культурами  и
величественными городами -- народы, украсившие собой не одну легенду.
     Чередование  геологических  эпох  и связанные  с  ним перемены  были  с
поразительной яркостью представлены на резных картах и барельефах. Кое в чем
наши   научные   представления   оказались  ошибочными,  но   встречались  и
подтверждения некоторых смелых гипотез.  Как я уже говорил, именно  здесь, в
этом  невероятном месте, мы убедились в правоте  Тейлора, Вегенера  и Джоли,
предположивших,   что   все   континенты   суть    части   бывшего   единого
антарктического  материка,  оторвавшиеся   от  него  под   действием  мощных
центробежных сил и  дрейфовавшие  в  разные стороны  по  вязкой  поверхности
земной  мантии. Это подтверждалось и очертаниями Африки  и Южной Америки,  а
также направлениями главнейших горных цепей.
     На картах, отобразивших Землю времен карбона, то есть сто миллионов или
более  лет тому  назад,  мы  видели  бездонные  ущелья  и  трещины,  которые
впоследствии, углубившись, разделили Африку и обширный материк, включавший в
себя  Европу  (легендарную  Валусию),  обе  Америки и  Антарктику.  На более
поздних картах материки были уже обособлены друг от  друга, в том числе и на
той, которую вычертили пятьдесят  миллионов  лет назад в связи  с основанием
ныне мертвого города, где мы сейчас пребывали. И, наконец, на самой поздней,
относящейся,  видимо, плиоцену,  карте  очертания  и  расположения материков
соответствовали нынешним  --  только Аляска  была еще  соединена  с Сибирью,
Северная Америка через Гренландию -- с Европой, а Южная Америка  через Землю
Грейама   --   с  Антарктидой.   Карты  времен  карбона  пестрели  значками,
говорившими, что каменные города Старцев покрывали весь земной шар -- от дна
морского до  изрытых ущельями горных районов, однако  на последующих  картах
ясно обозначился откат градостроительства к южным антарктическим районам. Во
времена же  плиоцена, как показывала последняя карта, города остались только
в  Антарктике  да  на  оконечности  Южной  Америки --  севернее  пятидесятой
параллели южной широты отсутствовали даже морские поселения. Интерес Старцев
к северным территориям, по-видимому, угас,  сократилась  информация  о  них,
лишь  изредка  совершали  теперь  Старцы  разведывательные  полеты  на своих
веерообразных перепончатых крыльях, изучая очертания береговых линий.
     Потом наступило  время грандиозных катаклизмов --  образовывались новые
горные   цепи,  создавались  континенты,  землю   и  дно  океанов  сотрясали
конвульсии,  и  на  месте разрушенных  городов  все реже возводились  новые.
Окружавший  нас громадный мертвый мегаполис был, видимо,  последней столицей
звездоголовых; город построили  в начале мела  недалеко  от  того места, где
рухнул в разверзшуюся пропасть его  предшественник, превосходивший размерами
даже своего  юного двойника.  Район этих двух  городов почитали священным --
ведь именно  здесь впервые, тогда еще на морское дно, высадились  их предки.
Мы узнавали на барельефах  некоторые характерные приметы  города, в  котором
оказались. Как нам  стало понятно, он тянулся  вдоль хребтов на сотни миль в
обе  стороны,  так  что  обозреть  его даже  с  самолета  не  представлялось
возможным. Считалось,  что в нем сохранились  священные  камни из фундамента
первого поселения на дне моря; по прошествии  многих веков их выбросило  при
очередном катаклизме на сушу,

<ul><a name=8></a><h2>VIII</h2></ul>

     Мы с Денфортом с  особым интересом и смешанным чувством благоговения  и
страха  отыскивали  на  барельефах  то,   что  относилось   к  месту  нашего
пребывания.  Такого материала,  естественно, было предостаточно; кроме того,
скитаясь   по   наземным  лабиринтам  города,  мы   забрели,  по  счастливой
случайности,  в  исключительно  старое  здание,   на  потрескавшихся  стенах
которого в декадентской манере последних скульпторов разворачивалась история
города  и его окрестностей после плиоцена -- на нем  обычно завершались  все
прочие скульптурные рассказы.
     Этот  дом  мы облазили  и  изучили до последнего  уголка, и то, что нам
удалось здесь узнать, поставило перед нами новую цель.
     Итак, нам суждено было  попасть в самое таинственное, жуткое и зловещее
место на Земле. И самое древнее.  Мы почти поверили, что это мрачное нагорье
и есть то самое легендарное плато  Ленг, средоточие зла, о котором страшился
упоминать даже безумный творец "Некрономикона". Грандиозная горная цепь была
невероятно, умопомрачительно длинна, зарождаясь невысоким кряжем на Земле  у
моря   Уэдделла  и  пересекая  весь  континент.   Наиболее  высокий   массив
образовывал  величественную  арку между  82'  южной  широты,  60'  восточной
долготы  и  70'  южной  широты,  115' восточной  долготы,  вогнутой стороной
обращенную  к нашему лагерю,  а одним  концом упиравшуюся в закованное льдом
морское побережье. Уилкс и Маусон видели эти горы на широте Южного полярного
круга.
     Но нас  ожидало еще более сокрушительное открытие.  Как я  уже говорил,
хребты эти превышали Гималаи,  но древние резчики по  камню уверяли нас, что
они уступали другим, еще  более грандиозным. Тех великанов окутывала мрачная
тайна,  большинство  скульпторов предпочитали не касаться этой темы,  другие
приступали к  ней  с очевидной неохотой и робостью. Похоже, та часть древней
суши,  что  поднялась  из  моря  первой после  того,  как  оторвался  кусок,
образовавший Луну, и со  своих далеких звезд прилетели Старцы, таили в себе,
по  мнению пришельцев,  неведомое, о  ощутимое  зло.  Возводимые там  города
преждевременно  разрушались,  их  жители внезапно пропадали  неведомо  куда.
Когда  первые  подземные   толчки  сотрясли  эту   зловещую  местность,   из
качнувшейся,  а затем разверзшейся земли неожиданно выросла пугающая громада
хребтов с высоко взметнувшимися вершинами. Так, среди грохота и хаоса, Земля
произвела свое самое жуткое творение.
     Если система  координат на барельефах  соответствовала  истине, то  эти
рождающие ужас и омерзение гиганты  вздымались на высоту  более сорока тысяч
футов, значительно превосходя покоренные  нами  Хребты Безумия. Они тянулись
от  77' южной  широты,  70'  восточной  долготы  до  70' южной  широты, 100'
восточной  долготы  и,  следовательно, находились всего в  трехстах милях от
мертвого города, так что, не будь тумана, мы могли бы различить на западе их
сумрачные вершины.  А их северную оконечность можно  видеть с  широты Южного
полярного круга на Земле Королевы Мэри.
     Во времена упадка некоторые Старцы возносили этим горам тайные молитвы,
однако никто не осмеливался приблизиться к ним или хотя бы предположить, что
находится за ними. Из людей  также ни один человек не бросил взгляда на этих
великанов, но, видя, какой страх источают эти древние изображения, я от души
порадовался  тому,  что это  и не  могло случиться. Ведь за этими  колоссами
проходит  еще  одна  цепь  гор  --  Королевы  Мэри  и  Кайзера   Вильгельма,
заслоняющая гигантов со стороны побережья, и  на эти горы, к  счастью, никто
не  пробовал взбираться. Во мне уже нет  былого  скептицизма,  и я не  стану
насмехаться  над  убежденностью  древнего   скульптора,  что  молния  иногда
задерживалась на  гребне этих погруженных в тяжелое  раздумье  гор, и  тогда
ночь  напролет мерцал  там  дивный таинственный  свет. Возможно,  в  древних
Пнакотических  рукописях,   где  упоминается   Кадат  из  Страны-Холода,  за
таинственными темными словесами скрывается подлинная и ужасающая реальность.
     Впрочем, городу хватало и своих загадок, пусть и не столь демонических.
С его  основанием ближние горы понемногу обрастали храмами;  они стояли, как
мы уразумели  из барельефов, в тех местах, где теперь лепились друг  к другу
диковинные кубы и крепостные валы -- все, что осталось от башен неизъяснимой
красоты и причудливых, устремленных ввысь шпилей. Затем, с течением времени,
появились  пещеры, которые соответствующим  образом  оформлялись,  становясь
своеобразными  придатками к храмам. Шли годы,  подземные воды  источили слой
известняка, и пространство под  хребтами, нагорьем и равниной превратилось в
запутанный лабиринт  из  подземных ходов  и пещер. Многие барельефы отразили
осмотры Старцами бесчисленных подземелий;  а также неожиданное открытие  ими
там моря,  которое подобно Стиксу  таилось  в  земном  лоне, не  зная  ласки
солнечных лучей.
     Эта  сумрачная пучина была, конечно же,  порождением реки,  текущей  со
стороны зловещих,  не имеющих  названия западных  гор; у Хребтов Безумия она
сворачивала  в  сторону  и текла вдоль  гор  вплоть  до  своего  впадения  в
Индийский океан между Землями Бадда и Тоттена на Побережье Уилкса. Понемногу
река  размывала известняк на повороте, пока не  достигала грунтовых  вод,  а
слившись с ними, с  еще большей  силой продолжала  точить  породу.  В  конце
концов,  сломив сопротивление камня,  воды  ее  излились  в  глубь земли,  а
прежнее  русло, ведущее  к  океану, постепенно  высохло. Позже  его  покрыли
постройки постоянно разраставшегося города.  Поняв,  что произошло  с рекой,
Старцы,  повинуясь присущему  им мощному эстетическому  чувству, высекли  на
своих самых изысканных пилонах картины низвержения водного  потока в царство
вечной тьмы.
     С самолета мы видели бывшее русло этой когда-то прекрасной реки, одетой
в  былые  годы в  благородное  кружево каменных  мостов. Положение,  которое
занимала река  на барельефах,  изображающих город, помогло нам лучше понять,
как менялся мегаполис в бездонном колодце времени; мы даже наскоро набросали
карту с основными  достопримечательностями -- площадями, главными зданиями и
прочими приметами, чтобы лучше ориентироваться в  дальнейшем. Скоро мы могли
уже воссоздать в своем воображении живой облик этого  поразительного города,
каким он  был миллион, десять миллионов или пятьдесят миллионов лет назад,--
так искусно  изобразили древние скульпторы здания, горы и площади, окраины и
живописные  пейзажи с  буйной растительностью  третичного периода.  Все было
пронизано несказанной мистической красотой, и, впитывая ее в себя, я забывал
о гнетущем чувстве, порожденном непостижимым  для человека возрастом города,
его  мертвым  величием,  укрытостью от  мира и  сумеречным сверканием  льда.
Однако, судя по барельефам, у обитателей города тоже частенько на душе кошки
скребли  и  сердце  сжималось  от страха:  нередко  встречались  изображения
Старцев,  отшатывающихся в ужасе от чего-то,  чему  на барельефе  никогда не
находилось  места, косвенно можно было догадаться, что предмет этот выловили
в  реке,  которая  принесла его  с загадочных  западных  гор, поросших вечно
шелестящими деревьями, увитыми диким виноградом.
     Только  в  одном  доме  поздней  постройки  мы   отчетливо  прочли   на
декадентском барельефе предчувствие  грядущей катастрофы и опустения города.
Несомненно,  были  и  другие свидетельства, несмотря  на снижение творческой
активности   и  художественных  устремлений,   характерное  для  скульпторов
смутного времени,-- вскоре мы в этом, хоть и не воочию, смогли убедиться. Но
тот барельеф был  первым  и  единственным  в таком  роде  из всех,  какие мы
внимательно рассмотрели. Мы хотели продолжить осмотр, но, как я уже говорил,
обстоятельства изменились и  перед нами возникла новая цель. Впрочем, вскоре
все  настенные  свидетельства  и  так  исчерпали  себя:  надежда  на  долгое
безоблачное будущее покинула  Старцев, а с  ней и желание украсить свой быт.
Окончательный удар принесло повальное наступление холодов, они сковали почти
всю планету, а с полюсов так никогда  и не ушли. Именно эти жестокие  холода
уничтожили  на противоположной стороне планеты легендарные  земли  Ломара  и
Гипербореи.
     Трудно сказать, когда  именно воцарились в Антарктике холода. Сейчас мы
относим  раннюю границу ледникового периода  на  пятьсот тысяч лет от нашего
времени,  но  по  полюсам этот бич Божий  хлестнул  еще раньше.  Все  цифры,
конечно, условны, но весьма вероятно, что последние барельефы высечены менее
миллиона лет назад,  а город покинут полностью  задолго до времени,  которое
принято считать началом плейстоцена, то есть раньше, чем пятьсот  тысяч  лет
тому назад.
     На поздних барельефах растительность выглядит более скудной, да и  сама
жизнь горожан далеко не  бьет  ключом.  В  домах  появляются  нагревательные
приборы, путники  зимой кутаются в теплую  одежду. Картуши, которые все чаще
разбивают  каменную  ленту  поздних  барельефов,  вторгаясь со  своей темой,
отобразили отдельные элементы непрерывной миграции -- часть жителей укрылась
на  дне моря,  найдя прибежище в  подводных  поселениях  у далеких  берегов,
другие  опустились  под землю и, проскитавшись  по  запутанным известняковым
лабиринтам, вышли к пещерам на краю темных бездонных вод.
     Так сложилось,  что  большинство обитателей города  предпочли уйти  под
землю. До какой-то степени это объяснялось  тем,  что место здесь почиталось
священным, но главным было, конечно же,  то,  что в  этом  случае оставалась
возможность  пользоваться храмами,  возведенными  на  изрезанных  подземными
галереями хребтах, а  также бывать в самом  городе,  оставленном  в качестве
летней  резиденции и координационного пункта  между  отдельными поселениями.
Провели кое-какие земляные работы, улучшили уже существующие подземные пути,
а также  проложили  новые, напрямик  соединившие  древнюю  столицу с  темной
пучиной. Тщательно  все просчитав, мы  нанесли входы в эти новые, прямые как
стрела  туннели  на  путеводитель,  который понемногу  рождался  под  нашими
руками. По меньшей мере  два туннеля  начинались  неподалеку от нас, ближе к
хребтам -- один  всего в четверти мили, в направлении древнего русла реки, а
другой -- примерно вдвое дальше, в прямо противоположном направлении.
     Новый  город Старцы выстроили не на пологих берегах подземного моря,  а
на его дне -- температура там была равномерно теплой. Огромная глубина этого
тайного  моря  давала гарантию,  что  внутренний  жар земли  позволит  новым
поселенцам  жить там  сколько  потребуется.  Те же без  труда приспособились
проводить  под водой  большую  часть времени,  а позднее  и вовсе  перестали
выходить на берег  -- они  ведь  никогда  не позволяли  жабрам  окончательно
отмереть.  На  отдельных  барельефах  мы  видели картины  посещения Старцами
живущих под водой родственников,  а также  их продолжительных купаний на дне
глубокой  реки.  Не  смущала  их и  вечная'  тьма земных  недр --  сказалась
привычка к долгим арктическим ночам.
     Когда древние скульпторы рассказывали на своих барельефах о том, как на
дне подземного  моря закладывали  новый город, их декадентская, упадническая
манера  преображалась,  и  в  ней появлялись  характерные  эпические  черты.
Подойдя к  проблеме научно, Старцы  наладили  в  горных  недрах добычу особо
прочных  камней  и  пригласили  из  ближайшего  подводного  селения  опытных
строителей,  чтобы  использовать  в работе новейшие технологии.  Специалисты
захватили  с собой  все  необходимое  для  успешной деятельности,  а именно:
клеточную массу для производства шогготов- чернорабочих, способных поднимать
и  перетаскивать  камни;   и  протоплазму,   с  легкостью  превращавшуюся  в
фосфоресцирующие организмы, освещавшие темноту.
     И  вот  на  дне  мрачного  моря  вырос  громадный  город,  архитектурой
напоминавший прежнюю  столицу, а  мастерством исполнения даже  превзошедший,
ибо  везде строительству предшествовал  точный математический расчет.  Новые
шогготы  достигли  здесь  исполинских размеров  и значительного  интеллекта,
понимая  и  исполняя  приказы  с  удивительной быстротой.  Со  Старцами  они
изъяснялись, подражая  их  голосам, мелодичными, трубными звуками, слышными,
если  правильно  предположил  бедняга  Лейк, на  большом расстоянии,  теперь
шогготы  подчинялись не гипнотическому  внушению, а простым командам  и были
идеально послушны, Фосфоресцирующие организмы полностью обеспечивали Старцев
светом, компенсируя  этим  утрату  полярных сияний -- непременных  спутников
антарктических ночей.
     Изобразительные  искусства  продолжали  существовать,  хотя упадок  был
очевиден. Старцы, по-видимому, и  сами  это  понимали, потому что во  многих
случаях предвосхитили политику Константина  Великого и перенесли в подводный
город несколько глыб с великолепными образцами древней резьбы, подобно тому,
как вышеозначенный император  в  такое же гиблое для искусств  время ограбил
Грецию и Азию, вывезя оттуда  лучшие  произведения искусства,  чтобы сделать
свою новую столицу Византию еще  более прекрасной. То, что Старцы не забрали
из  бывшей столицы  все  барельефы,  объяснялось  несомненно тем, что первое
время город на  суше  не был  еще полностью заброшен. Когда  же он полностью
обезлюдел -- а это случилось еще  до прихода на полюс самых жестоких холодов
плейстоцена,-- Старцев уже, видимо, вполне устраивало современное искусство,
и  они перестали  замечать  особое  совершенство работы древних  резчиков  и
ваятелей. Во всяком случае,  вековечные руины вокруг нас во многом сохранили
свои  первоначальные  красоты,  хотя все, что  было  легко вывезти, особенно
отдельно стоявшие  прекрасные  скульптуры, обрело  новое пристанище  на  дне
подземного моря.
     Эта   история,   рассказанная  на  панелях   и  картушах,--   последнее
свидетельство об ушедшей эпохе, обнаруженное нами на ограниченной территории
наших поисков.  Выходило,  что  Старцы  некоторое время жили как  бы двойной
жизнью,  проводя зиму на дне  подземного моря,  а  летом возвращаясь в  свою
бывшую  столицу.   Завязалась  активная  торговля  с  другими   городами   в
относительном отдалении  от антарктического побережья. К этому времени стала
абсолютно ясна  обреченность земного  города, и резчики  сумели  показать на
своих  барельефах многочисленные признаки  вторжения холода.  Растительность
гибла, и даже  в  разгар лета  грозные приметы зимы полностью  не  исчезали.
Пресмыкающиеся вымерли почти полностью,  млекопитающие разделили их  участь.
Чтобы продолжать работу на  суше, можно было приспособить к земным  условиям
жизни  удивительно   хорошо  переносящих  холод  бесформенных  шогготов,  но
этого-то Старцы  совсем  не хотели. Замерла жизнь на великой  реке, опустело
морское побережье, из его былых обитателей задержались только тюлени и киты.
Птицы улетели, по берегу ковыляли одни крупные неуклюжие пингвины.
     Можно   только   предполагать,   что   произошло  дальше.   Как   долго
просуществовал  подводный город? Может,  этот  каменный  мертвец по-прежнему
стоит там, в вечном мраке? Замерзли подземные воды или  нет? И какова судьба
других городов на  дне океана?  Выбрались ли из-под ледяного колпака Старцы?
Может,  мигрировали  к северу?  Но современная геология нигде  не обнаружила
следов их  пребывания. Значит, злобные  Ми-Го  все  еще  создавали угрозу на
севере? И кто знает,  что  таится сейчас в темной, неведомой морской пучине,
затерявшейся в потаенных  глубинах  земли?  Сами звездоголовые и их творения
могли  выдерживать колоссальное давление  -- а  рыбаки иногда  вылавливали в
этих  краях  всякие  диковины.  И может,  вовсе не кит-убийца  повинен,  как
предполагали,  в кровавой резне, оставившей на  телах тюленей многочисленные
ранения, на что обратил внимание поколение назад Борхгревинк?
     Экземпляры,  найденные  беднягой  Лейком,  обсуждению не  подлежали: их
засыпало в  пещере в  те  времена,  когда город  был  совсем юным.  По  всем
признакам  им  было  не меньше тридцати  миллионов  лет,  а  тогда,  как  мы
понимали, подземный город в заполненной водами каверне еще  не  существовал,
как, собственно, и сама каверна. Если бы они ожили, то помнили бы только  те
давние времена, когда повсюду

     ' Б о р  х  г  р  е  в и н  к,  Карстен (1864  --  1934) --  норвежский
путешественник.

     буйно росла зелень -- ведь шел  третичный период,-- в городе процветали
искусства, могучая река несла свои воды на север, вдоль величественных гор к
далекому тропическому океану.
     И все же у нас не шли из головы эти твари, особенно восемь полноценных,
которые таинственным образом исчезли из развороченного лагеря Лейка. Слишком
многое не укладывалось в голове, и  потому приходилось относить разные дикие
вещи на счет внезапного помешательства кого-нибудь из членов экспедиции -- и
эти невероятные  могилы, и множество  пропавших вещей, и исчезновение Гедни;
потрясла нас  неземная плотность тканей древних чудищ и всякие странности их
биологии,  о  которых  поведали  нам  древние  скульпторы,--  словом,  мы  с
Денфортом многое повидали за  несколько последних  часов, но были  готовы  к
встрече с  новыми  пугающими и  невероятными тайнами первобытной природы,  о
которых собирались хранить молчание.

<ul><a name=9></a><h2>IХ</h2></ul>

     Я  уже упоминал,  что  во  время осмотра упаднических барельефов  у нас
родилась новая  цель. Она, конечно же, была связана с теми пробитыми в земле
туннелями, которые вели в мрачный подземный мир и о существовании которых мы
поначалу  не имели  понятия,  зато теперь  сгорали от любопытства и  желания
поскорее увидеть их и  по  возможности обследовать. Из высеченного  на стене
плана было ясно, что стоит нам пройти  по одному из ближайших туннелей около
мили,  и мы окажемся на краю головокружительной бездны, там, куда никогда не
заглядывает солнце; по краям этого неправдоподобного обрыва Старцы проложили
тропинки, ведущие  к  скалистому берегу  потаенного, погруженного  в великую
ночь  океана.   Возможность  воочию  созерцать  легендарную  пучину  явилась
соблазном, которому противиться  было невозможно,  но мы понимали, что нужно
либо  немедленно пускаться в путь, либо отложить визит  под землю до другого
раза.
     Было уже восемь часов вечера,  наши  батарейки поиздержались,  и  мы не
могли позволить  себе совсем  не  выключать фонарики. Все пять часов, что мы
находились в нижних  этажах зданий,  подо льдом, делая  записки и зарисовки,
фонарики не выключались,  и потому в лучшем случае их могло хватить часа  на
четыре. Но, исхитрившись, можно было обойтись одним, зажигая второй только в
особенно интересных или опасных местах. Так мы обезопасили бы  себя,  создав
дополнительный резерв времени. Блуждать в гигантских катакомбах без света --
верная погибель, следовательно, если мы хотим  совершить путешествие на край
бездны,  нужно немедленно прекратить расшифровку  настенной скульптуры.  Про
себя мы решили, что еще не раз вернемся сюда,  возможно, даже посвятим целые
недели изучению бесценных  свидетельств прошлого  и фотографированию  -- вот
где можно сделать коллекцию "черных снимков", которые с руками оторвет любой
журнал, специализирующийся на "ужасах", но теперь поскорее в путь!
     Мы  уже израсходовали  довольно много  клочков бумаги,  и  хотя нам  не
хотелось  рвать  тетради  или  альбомы  для   рисования,  все-таки  пришлось
пожертвовать  еще одной толстой  тетрадью. Если случится худшее, решили  мы,
начнем делать  зарубки,  тогда, даже если заблудимся,  пойдем по  одному  из
туннелей, пока не выйдем на свет -- если, конечно, успеем к сроку. И вот мы,
сгорая от нетерпения, направились в сторону ближайшего туннеля.
     Согласно высеченной  на камне  карте, с которой  мы перерисовали  свою,
нужный туннель начинался в  четверти мили от  места,  где мы находились. Его
окружали прочные, хорошо сохранившиеся дома, так что, похоже, это расстояние
мы  могли  преодолеть  под ледяным  покрытием. Туннель  шел  из ближайшего к
хребтам  угла  некой  пятиконечной  объемистой  конструкции  --  явно  места
общественных  сборищ,  возможно, даже культового  характера. Мы еще самолета
пытались  разглядеть  среди  руин  такие  постройки.  Однако сколько  мы  ни
обращались к своей памяти, не могли припомнить, чтобы видели  с высоты нечто
подобное, и потому решили,  что это объясняется  скорее всего тем, что крыша
здания  сильно повреждена,  а  может, и совсем  разрушена прошедшей по  льду
трещиной. Ее-то мы хорошо помнили. Но в таком случае вход в туннель мог быть
завален, и тогда  нам останется  попытать  счастья  в  другом  туннеле,  что
начинался  примерно  в миле к  северу. Русло реки  отсекло от  нас все южные
туннели, и, окажись оба ближайших хода завалены, наше дальнейшее путешествие
не  состоится:  не  позволят батарейки --  ведь  до  следующего,  северного,
туннеля еще одна миля.
     Мы  шли сумеречными лабиринтами, не  выпуская из  рук  компас  и карту,
пересекали одну за другой комнаты и коридоры, находившиеся в разных  стадиях
обветшания,  взбирались  наверх,  шагали  по   мостикам,  опускались  снова,
упирались в заваленные  проходы и  груды мусора, зато на некоторых участках,
поражавших по контрасту своей идеальной чистотой, почти  бежали, наверстывая
упущенное  время. Иногда  мы  выбирали  неверное направление,  и  тогда  нам
приходилось  возвращаться,  подбирая  оставленные клочки бумаги, а несколько
раз  оказывались на дне  открытой  шахты, куда  проникал,  а  точнее  как бы
просачивался,  солнечный  свет. И  всюду  нас мучительно притягивали к себе,
дразня воображение,  барельефы. Даже при беглом  взгляде на них  становилось
ясно, что многие  рассказывали о важнейших исторических событиях,  и  только
уверенность в том, что мы еще не раз  вернемся сюда, помогала нам преодолеть
желание остановиться получше их рассмотреть. Иногда мы все же замедляли шаги
и зажигали  второй фонарик. Будь  у  нас  лишняя пленка, мы могли бы немного
пощелкать фотоаппаратом,  но о том, чтобы попытаться кое-что перерисовать, и
речи не было.
     Я  приближаюсь к тому месту  в  своем рассказе, где  мне хотелось бы --
искушение очень велико --  замолчать или хотя бы частично утаить правду.  Но
истина важнее  всего: надо в корне пресечь всякие попытки вести в этих краях
дальнейшие  исследования.  Итак, согласно  расчетам,  мы уже почти  достигли
входа  в туннель,  добравшись  по  мостику  на  втором этаже  до  угла этого
пятиконечного  здания, а  затем  спустившись  в полуразрушенный  коридор,  в
котором  было особенно  много по- декадентски утонченных  поздних скульптур,
явно  обрядового назначения,  когда около  половины  девятого  Денфорт своим
обостренным  юношеским  чутьем  уловил непонятный запах. Будь с нами собака,
она, почуяв недоброе, отреагировала  бы еще  раньше.  Поначалу мы  не  могли
понять,  что  случилось  со свежайшим  прежде  воздухом,  но  вскоре  память
подсказала нам ответ. Трудно без дрожи выговорить это. Этот запах смутно, но
безошибочно напоминал тот,  от  которого нас чуть  не  стошнило у  раскрытой
могилы одного из чудищ, рассеченных несчастным Лейком.
     Мы,  естественно, не  сразу нашли ответ.  Нас  мучили  сомнения, запаху
находилось сразу  несколь<i>к</i>о объяснений. А главное, нам не хотелось отступать
-- слишком  уж мы приблизились к цели, чтобы поворачивать назад, не  испытав
явной   угрозы.  Кроме   того,  подозрения  наши  казались  невероятными.  В
нормальной  жизни  такое   не  случается.  Следуя  некоему   иррациональному
инстинкту,  мы несколько  притушили  фонарик, замедлили ход и,  не  реагируя
более на  мрачные  декадентские скульптуры,  угрожающе  косившиеся на  нас с
обеих  сторон,  осторожно,  на  цыпочках  двинулись  дальше,  почти  ползком
преодолевая кучи обломков и  мусора, которых с каждым шагом  становилось все
больше.
     Глаза у  Денфорта  тоже оказались  острее  моих, ведь именно  он первым
обратил  внимание на  некоторые странности. Мы уже успели миновать  довольно
много полузасыпанных арок, ведущих в покои и  коридоры  нижнего этажа, когда
он   заметил,  что  сор  на  полу  не  производит  впечатления  пролежавшего
нетронутым тысячелетия.  Прибавив  свет в фонарике, мы  увидели нечто  вроде
слабой колеи,  словно здесь  что-то  недавно  тащили.  Разносортность мусора
препятствовала  образованию четких следов,  но  там,  где  он  был мельче  и
однороднее, следы различались явственнее -- видимо, тащили какие-то  тяжелые
предметы.  Раз нам даже  померещились параллельные линии,  вроде  как  следы
полозьев. Это заставило нас вновь остановиться.
     Тогда-то мы и почувствовали еще один запах.
     Парадоксально,  но  он  испугал нас  одновременно  и  больше  и  меньше
предыдущего:  сам  по себе он  был вполне зауряден,  но  с  учетом  места  и
обстоятельств  -- невозможен, а  потому  заставил нас  похолодеть от страха.
Ведь пахло не чем иным,  как бензином. Единственное, что приходило на ум, не
связано ли это как-то с Гедни.
     Наше дальнейшее  поведение пусть объясняют  психологи. Мы понимали, что
на это темное,  как  ночь,  кладбище канувших  в вечность времен  прокралось
нечто, подобное монстрам с базы Лейка, и потому не  сомневались: впереди нас
ждет  встреча  с неведомым. И все же  продолжили  путь -- то ли  из  чистого
любопытства, то ли из-за сумятицы в головах или под влиянием самогипноза,  а
может, нас влекло  вперед беспокойство за судьбу Гедни. Денфорт напомнил мне
шепотом  о  подозрительных следах  на улице города и прибавил, что  он также
слышал  слабые  трубные  звуки   --  очень  важное  свидетельство  в   свете
оставленного  Лейком  отчета  о  вскрытии  неизвестных  тварей.  Эти  звуки,
впрочем, могли  сойти  за эхо, гулко  разносившееся по пещерам, изрешетившим
горные вершины; похожие звуки доносились и откуда-то снизу,  из таинственных
недр. Я  тоже прошептал  ему на ухо свою версию,  напомнив, в каком страшном
виде предстал перед нашими взорами лагерь Лейка и сколько всего там исчезло:
одинокий   безумец  мог  совершить   невозможное  --  перевалить  через  эти
гигантские хребты и, подобно нам, войти в каменный первобытный лабиринт...
     Но, поверяя друг другу свои догадки, мы  не приходили к единому мнению.
Стоя на месте, мы в целях экономии потушили фонарик и только тогда заметили,
что в  темноте чуть брезжится -- это сверху просачивался свет. Непроизвольно
двинулись  дальше, включая теперь фонарик лишь изредка, чтобы убедиться, что
идем  в нужном направлении. Неприятный осадок от  недавних следов не покидал
нас,  тем   более  что  запах  бензина  становился   все   сильнее.  Разруха
усиливалась, мы  спотыкались  на  каждом шагу, и вскоре поняли,  что впереди
тупик. Наши пессимистические прогнозы  оправдались, и виной была та глубокая
расщелина, которую мы заметили еще с воздуха.  Проход к туннелю был  завален
-- даже к выходу не пробраться.
     Зажженный  фонарик  высветил на стенах глухого коридора очередную серию
барельефов  и  несколько  дверных  проемов,  заваленных   в  разной  степени
каменными  обломками.  Из  одного  доносился  острый  запах  бензина,  почти
заглушая  другой запах.  Приглядевшись, мы обратили внимание, что обломков и
прочего  мусора  там поменьше, причем  создавалось впечатление,  что  проход
расчистили совсем недавно.  Сомнений не было --  путь  к  неведомому монстру
лежал  через эту дверь. Думаю, всякий поймет, что нам потребовалось  изрядно
потоптаться на пороге, прежде чем решиться войти.
     Когда  же мы все-таки  ступили под эту черную арку, то первым  чувством
было  недоумение.  В  этой  уединенной  замусоренной  комнате  --  абсолютно
квадратной, длина каждой из  покрытых все теми же барельефами стен равнялась
примерно двадцати  футам,-- не  было  ничего  необычного, и  мы инстинктивно
закрутили  головами,  ища  прохода дальше.  Но  тут  зоркие  глаза  Денфорта
различили  в  углу  какой-то  беспорядок,  и мы разом включили оба фонарика.
Зрелище  было  самым заурядным, но говорило о многом, и тут меня опять тянет
оборвать рассказ.  На слегка притоптанном мусоре  что-то  валялось,  там же,
судя  по  всему, недавно  пролили  изрядное  количество  бензина,  от  него,
несмотря  на  несколько разреженный воздух, ел резкий  запах. Короче говоря,
здесь недавно устроили привал некие  существа, так же, как и мы, стремящиеся
попасть в туннель и точно так же остановленные непредвиденным завалом.
     Скажу  прямо. Все  разбросанные вещи были похищены  из лагеря  Лейка --
консервные банки, открытые непередаваемо варварским способом, как и на месте
трагедии;  обгоревшие  спички;  три иллюстрированные книги  в грязных пятнах
непонятного происхождения; пустой пузырек из-под чернил с цветной этикеткой;
сломанная авторучка; искромсанные палатка и  меховая  куртка; использованная
электрическая батарейка с приложенной инструкцией; коробка от обогревателя и
множество мятой бумаги. От одного этого голова могла пойти кругом, но  когда
мы подняли  и  расправили  несколько  бумажек, то  поняли,  что самое худшее
ожидало  нас здесь. Еще в  лагере  Лейка  нас  поразил вид  уцелевших бумаг,
испещренных странными пятнами, но то, что предстало нашим взорам в подземном
склепе кошмарного города, было абсолютно невыносимо.
     Сойдя  с  ума,  Гедни  мог,  конечно,  подражая точечному  орнаменту на
зеленоватых  камнях,   воспроизвести  такие  же  узоры   на  отвратительных,
невероятных пятиугольных могилах, а затем повторить их тут, на этих листках;
поспешные грубые зарисовки тоже могли быть делом его рук; мог он составить и
приблизительный  план  места  и  наметить  путь  от  обозначенного   кружком
ориентира,   лежащего   в    стороне   от   нашего   маршрута,--   громадной
башни-цилиндра,  постоянно  встречавшейся на  барельефах, с самолета она нам
виделась громадной круглой ямой-- до этого пятиугольного здания и дальше, до
самого выхода в туннель.
     Он  мог, повторяю, начертить  какой-  никакой план,  ведь,  несомненно,
источником  для него,  так же  как  и для наших наметок, послужили все те же
барельефы в ледяном лабиринте, но  разве сумел бы дилетант воспроизвести эту
неподражаемую манеру  рисунка:  ведь, несмотря на явную  поспешность и  даже
небрежность  зарисовок, манера  эта ощущалась сразу и  намного  превосходила
декадентский  рисунок  поздних  барельефов. Здесь чувствовалась  характерная
техника рисунка Старцев в годы наивысшего расцвета их искусства.
     Не сомневаюсь, что многие сочтут  нас с Денфортом безумцами из-за того,
что мы не бросились тут же прочь, спасать свои жизни. Самые чудовищные  наши
опасения подтвердились,  и те, кто читает  сейчас мою  исповедь, понимают, о
чем я  говорю.  А может, мы и  правда сошли с  ума -- ведь  назвал же я  эти
страшные горы "Хребтами Безумия"? Но  нас охватил тот безумный  азарт, какой
не  покидает охотников, выслеживающих  диких  зверей  где-нибудь в  джунглях
Африки   и   рискующих   жизнью,   только  чтобы  понаблюдать   за  ними   и
сфотографировать. Мы застыли на месте,  страх парализовал  нас, но  где-то в
глубине  уже разгорался  неуемный огонек любопытства,  и  он в конце  концов
одержал победу.
     Мы, конечно, не хотели бы встретиться лицом к  лицу  с тем или с  теми,
кто побывал здесь, но у нас было ощущение, что они ушли. Должно быть, сейчас
уже отыскали ближайший туннель, проникли внутрь и направляются на встречу  с
темными  осколками  своего прошлого,  если  только они сохранились в  темной
пучине -- в неведомой бездне,  которую они никогда прежде не видели. А  если
заблокирован и тот туннель,  значит, пойдут на  север в поисках  другого. Им
ведь не так, как нам, необходим свет -- это мы помнили.
     Возвращаясь мысленно  в прошлое,  затрудняюсь  определить, какие именно
эмоции овладели нами тогда, какую форму приняли  и  как изменился  наш  план
действий в связи с острым предчувствием чего-то необычайного. Разумеется, мы
не хотели бы столкнуться с существами, вызывавшими у нас столь жгучий страх,
но, думаю, подсознательно жаждали хоть издали их увидеть, тайком подсмотреть
из  укромного  убежища. Мы не  расставались окончательно  с  мыслью  увидеть
воочию  таинственную бездну, хотя теперь перед нами замаячила новая цель  --
дойти до места, которое на смятом плане было обозначено большим кругом. Было
ясно, что так изобразили диковинную  башню цилиндрической формы,  которую мы
видели  даже на самых ранних барельефах, сверху она казалась просто огромным
круглым провалом. Даже на этом небрежном чертеже чувствовалось некое скрытое
величие этой постройки, уважительное  к ней  отношение;  это заставляло  нас
думать, что в той части, что находится ниже уровня льда,  может найтись  для
нас много интересного. Башня вполне могла быть  архитектурным шедевром. Судя
по барельефам, построена она в непостижимо далекие времена, дно из старейших
зданий  города. Если  там  сохранились барельефы, они могут многое поведать.
Кроме  того, от  нее мы могли  бы,  возможно, найти для себя более  короткую
дорогу, чем та, которую так последовательно метили клочками бумаги.
     Начали мы  с  того, что тщательно изучили эти  ошеломляющие  зарисовки,
которые  вполне  совпадали  с  нашими  собственными, а  затем  отправились в
обратный путь, точно придерживаясь указанного на листке маршрута, ведущего к
цилиндрической  башне.   Наши   неизвестные  предшественники,  должно  быть,
проделали  этот  путь дважды.  Как  раз  за  гигантским  цилиндром начинался
ближайший туннель, Не стану описывать нашу обратную дорогу, во время которой
мы  старались  как можно  экономнее  тратить бумагу:  ничего  нового нам  не
повстречалось.  Разве только теперь путь наш  реже взмывал вверх, стелясь по
самой земле  и  даже иногда опускаясь в  подземелье. Не  однажды замечали мы
следы,  оставленные  прошедшими перед  нами незнакомцами, а  после того  как
запах бензина остался далеко позади, в воздухе  вновь стал слышен слабый, но
отчетливый  неприятный запах,  от которого  нас бросило  в дрожь.  Свернув в
сторону от  прежнего  маршрута, мы стали иногда  включать фонарик, направляя
свет на стены, и  могу  вас  заверить, не  было случая,  чтобы  при этом  не
высветился  очередной барельеф  --  несомненно,  то  был  наилюбимейший  вид
искусства у Старцев.
     Около 9.30, двигаясь по  длинному сводчатому коридору, обледеневший пол
которого, казалось,  уходил под землю, а  потолок  становился  все ниже,  мы
заметили впереди яркий дневной свет и тут же выключили фонарик. Вскоре стало
понятно, что наш коридор кончается просторной круглой площадкой вроде арены,
до которой было уже рукой' подать. Впереди вырисовывалась чрезвычайно низкая
арка,  совсем  не  типичная  для мегалитов, и  даже  не выходя,  мы  увидели
довольно много  интересного. Перед нами раскинулся огромный круг -- не менее
двухсот футов в диаметре,--  заваленный обломками  и прочим мусором, от него
расходилось множество  сводчатых коридоров, вроде того,  которым  шли мы, но
большинство  из  них  было  основательно  засыпано.   По  стене  на   высоте
человеческого роста  тянулась  широкая  полоса  барельефов,  и, несмотря  на
разрушительное действие  времени, усиленное пребыванием  под открытым небом,
сомнений не оставалось: ничего из виденного нами ранее нельзя было поставить
рядом с этими  великолепными шедеврами.  Толстый слой льда  проступал из-под
завалов  мусора,  и мы  догадались,  что  настоящее  дно  открытого цилиндра
глубоко внизу.
     Но главной достопримечательностью места был огромный  каменный  пандус,
который,  не  заслоняя  коридоры,  плавной  спиралью  взмывал  ввысь  внутри
цилиндрического  колосса,  подобно  своим  двойникам в  зиккуратах  Древнего
Вавилона. Из-за скорости  самолета, нарушившей перспективу,  мы не  заметили
его с воздуха, потому-то и  не направились к башне,  когда решили спуститься
под лед. Не сомневаюсь, что Пэбоди доискался бы  до принципа устройства этой
конструкции, мы же с Денфортом могли только смотреть и восхищаться. Каменные
консоли и колонны были великолепны, но мы не могли взять в толк, как это все
функционирует.  Время не повредило пандусу, что само по  себе удивительно --
ведь  он находился  под открытым  небом; мало того, он  еще  предохранил  от
разрушения диковинные космические барельефы.
     Опасливо ступили мы на  частично затененное пандусом  ледяное дно этого
необыкновенного  цилиндра  --  ведь  ему  было  никак  не меньше  пятидесяти
миллионов лет, без сомнения, то  была  самая древняя постройка изо всех, что
нам  пришлось  увидеть,--  мы  обратили  внимание,  что  стены  его,  увитые
пандусом,  возвышаются на  полных  шестьдесят  футов. Это означало, судя  по
нашему  впечатлению с  самолета,  что  снаружи ледяной  пласт тянулся вверх,
обхватывая  цилиндр,  еще на  сорок  футов:  ведь  зияющая  яма, которую  мы
отметили  с самолета, находилась  посредине  холма высотой футов в двадцать,
состоящего,  как  мы  решили, из  раздробленного  каменного крошева.  На три
четверти яму  затеняли  массивные, нависшие  над  ней  руины  окружающих  ее
высоких стен. На древних барельефах  мы видели  первоначальный облик  башни.
Стоя в центре  огромной площади,  она взмывала ввысь на пятьсот  -- шестьсот
футов, сверху ее  покрывали горизонтальные диски, верхний из которых имел по
краям  остроконечные  завершения   в  виде  игольчатых  шпилей.  К  счастью,
разрушенная  кладка  сыпалась наружу -- иначе  рухнул бы  пандус,  полностью
завалив  интерьер башни. И так-то зрелище было довольно жалкое. А вот щебень
от арок, казалось, недавно отгребли.
     Не составляло особого труда понять: именно по этому  пандусу спустились
в подземелье неведомые пришельцы. Мы тут же  решили выбраться отсюда  тем же
способом, благо  башня находилась от оставленного  в  предгорье  самолета на
таком же  расстоянии, что и внушительных  размеров  дом с колоннадой,  через
который  мы проникли в сердце города.  Зря, конечно, оставили за собой тропу
из  бумажек, ну да ладно. Остальную разведку можно провести и  в этом месте.
Вам может показаться странным, но мы  до  сих пор не оставили мысль  о  том,
чтобы  вернуться сюда и, может быть, даже не один  раз  -- и это несмотря на
все увиденное и домысленное. С превеликой осторожностью прокладывали мы путь
сквозь груды обломков,  но  тут необычное  зрелище заставило нас застыть  на
месте.  За  выступом   пандуса   стояли  трое  саней,  связанные  вместе   и
находившиеся ранее вне поля  нашего зрения. Они-то и пропали из лагеря Лейка
и   вот   теперь  обнаружились  здесь,   изрядно   расшатанные  в  дороге,--
по-видимому, их тащили не только по снегу, но и по голым камням и завалам, а
кое-где перетаскивали  на  весу.  На  санях  лежали  аккуратно  увязанные  и
стянутые ремнями  знакомые до боли вещи: наша печурка, канистры  с бензином,
набор инструментов, банки с консервами, завязанные узлом  в  брезент книги и
еще какие-то тюки -- словом, похищенный из лагеря скарб.
     После всего предыдущего мы не очень  удивились находке, скажу больше --
были почти к ней  готовы.  Однако когда, склонившись  над  санями, развязали
брезентовый тюк, очертания  которого меня почему-то смутно встревожили,  нас
как громом поразило. По-видимому, существам, побывавшим  в  лагере, тоже  не
была чужда страсть к научной систематизации, как и Лейку: в санях лежали два
свежезамороженных экземпляра, раны вокруг шеи аккуратно залеплены пластырем,
а дабы избежать дальнейших  повреждений, сами тела туго перевязаны. Надо  ли
говорить, что то были Гедни и пропавшая собака.

<ul><a name=10></a><h2>Х.</h2></ul>

     Наверное,  многие  сочтут нас  бездушными  и,  конечно  же,  не  вполне
нормальными, но  и  после этого  жуткого  открытия  мы  продолжали  думать о
северном туннеле, хотя, уверяю, мысль  о дальнейшем путешествии на  какое-то
время оставила  нас,  вытесненная  другими размышлениями. Закрыв  тело Гедни
брезентом, мы  стояли над ним в глубокой задумчивости, из которой нас вывели
непонятные звуки -- первые, услышанные с того момента, как мы покинули улицы
города, где слабо шелестел ветер, спускаясь со своих заоблачных высот. Очень
земные и  хорошо знакомые  нам звуки были  настолько неожиданны в этом  мире
пагубы и смерти,  что,  опрокидывая  все  наши  представления  о космической
гармонии,  ошеломили  нас  сильнее,  чем это  сделали бы  самые  невероятные
звучания и шумы.
     Услышь мы загадочные и громкие трубные звуки, мы удивились бы меньше --
результаты  проведенного Лейком  вскрытия  подготовили нас к чему-то в  этом
роде,  более того, наша болезненная фантазия после кровавой  резни в  лагере
вынуждала  нас чуть  ли  не в каждом завывании ветра чуять недоброе.  Ничего
другого  не  приходилось ожидать  от этого дьявольского  края вечной смерти.
Здесь приличествовали кладбищенские, унылые  песни канувших  в прошлое эпох.
Но  услышанные  нами  звуки  разом  сняли с  нас умопомрачение, в которое мы
впали,  уже и  мысли  не допуская, что в глубине антарктического  континента
может существовать  хоть  какая-то  нормальная жизнь. То,  что мы  услышали,
вовсе не исходило от захороненной в незапамятные времена  дьявольской твари,
разбуженной полярным солнцем, приласкавшим  ее дубленую кожу. Нет, существо,
издавшее  этот  крик, было до смешного  заурядным созданием, к  которому  мы
привыкли  еще в плавании, недалеко от  Земли Виктории,  и  на нашей  базе  в
заливе Мак-Мердо; его мы никак не ожидали  встретить здесь.  Короче --  этот
резкий, пронзительный крик принадлежал пингвину.
     Он доносился откуда-то снизу -- как  раз напротив коридора,  которым мы
только что  шли, то есть со  стороны проложенного к  морской пучине туннеля.
Присутствие в  этом  давно  уже безжизненном мире  животного, не  способного
существовать без  воды, наводило на  вполне определенные  предположения,  но
прежде  всего  хотелось убедиться в реальности крика --  а вдруг нам  просто
послышалось?  Он,  однако,  повторился  и  даже  умножился  -- орали  уже  в
несколько  глоток. Пойдя на звуки,  мы  вошли в арку, которую, видно, только
недавно расчистили от завалов. Оставив  дневной свет позади,  мы возобновили
нашу  возню  с  клочками,  тем  более  что позаимствовали,  хоть  и  не  без
брезгливости, изрядную толику бумаги из тюка на санях.
     Вскоре  лед  сменился  открытой почвой,  состоящей  преимущественно  из
обломков  детрита,--   на   ней   явственно  виднелись   следы   непонятного
происхождения, как если бы что-то тащили, а раз Денфорт заметил очень четкий
отпечаток, но о нем не стоит распространяться. Мы шли на крик пингвинов, что
соответствовало направлению, в котором, как говорили нам и  карта, и компас,
находился вход в  северный туннель; коридор, ведущий туда, к счастью, не был
засыпан.  Согласно  плану,  туннель  шел из  подвала  большой  пирамидальной
конструкции,  на которую  мы  обратили  внимание  еще  во время  полета  над
городом,--  она  сохранилась  лучше  многих  других  построек. Освещая  путь
единственным фонариком,  мы видели,  что нас  и тут  продолжают сопровождать
барельефы, но теперь нам было не до них.
     Впереди замаячил белый громоздкий силуэт, и мы поспешно включили второй
фонарик. Как ни странно, мы тут же сосредоточились на новой загадке, позабыв
о своих страхах. Те, что оставили часть снаряжения на дне огромного цилиндра
и отправились на разведку  к морской пучине, могли в любую минуту вернуться,
но мы  почему-то  перестали принимать их во  внимание.  Беловатое  существо,
неуклюже  ковылявшее впереди,  было не менее  шести футов  росту,  но  мы ни
минуты не сомневались, что оно  не  из тех, кто побывал  в лагере  Лейка. Те
были выше и темнее, а по земле двигались, несмотря на свою приспособленность
к жизни под водой, быстро и уверенно,-- это мы  поняли из барельефов.  И все
же, не  буду  скрывать, мы  испугались.  На  какое-то мгновение  нас охватил
безотчетный ужас, пострашнее  прежнего,  осознанного, с  которым  мы ожидали
встречи с существами, опередившими нас на пути к туннелю. Разрядка, впрочем,
наступила быстро, стоило  белому  увальню свернуть,  переваливаясь, в проход
под  арку,  где  к  нему  присоединились  двое  собратьев,  приветствуя  его
появление резкими, пронзительными криками. Это был всего лишь пингвин,  хотя
и  значительно превосходящий размерами обычных королевских пингвинов. Полная
слепота еще более  усугубляла отталкивающее  впечатление, которое производил
этот альбинос.
     Мы  последовали  за  нелепым  созданием,  а  когда,  ступив  под  арку,
направили лучи обоих фонариков на безучастно топчущуюся в проходе троицу, то
поняли,  что  слепыми были и остальные два  представителя этого неизвестного
науке  вида  пингвинов-гигантов.  Они  напоминали  нам  древних  животных  с
барельефов Старцев,  и мы быстро смекнули, что  эти  недотепы наверняка были
потомками тех прежних великанов, которые  выжили, уйдя от  холода под землю;
вечный  мрак разрушил  пигментацию и лишил  их  зрения,  сохранив как  бы  в
насмешку ненужные  теперь узкие  прорези  для  глаз.  Мы  ни  на  минуту  не
сомневались, что  они  и  теперь обитают на  берегах подземного  моря, и это
свидетельство  продолжающегося  существования  пучины,  дарующей по-прежнему
тепло  и  пристанище  тем,  кто  в них  нуждается,  наполнило нас волнующими
чувствами.
     Интересно,  что  заставило этих  трех увальней покинуть привычную среду
обитания?  Особая  атмосфера  разора  и заброшенности, царящая  в  громадном
мертвом городе,  не позволяла предположить,  что  он  был  для  них сезонным
пристанищем, а полнейшее равнодушие животных к нашему присутствию заставляло
сомневаться,   что  их  с  обжитых  мест  могли  вспугнуть  опередившие  нас
незнакомцы. Если, конечно,  не набросились  на пингвинов  с целью  пополнить
свой  запас продовольствия. А может, животных раздразнил висевший  в воздухе
едкий запах, от  которого бесились собаки? Тоже маловероятно, ведь их предки
жили в полном  согласии со Старцами,  и  это должно было продолжаться и  под
землей. В сердцах посетовав, что не можем сфотографировать в интересах науки
эти  удивительнейшие  экземпляры, мы обогнали  их, еще долго  слыша, как они
гогочут  и  хлопают   крыльями-ластами,  и  решительно   направились   вдоль
указанного ими сводчатого коридора к неведомой бездне.
     Вскоре  на стенах  исчезли  барельефы, а коридор, встав  заметно  ниже,
резко  пошел под уклон.  Видимо,  неподалеку  находился вход в  туннель,  Мы
поравнялись  еще с двумя  пингвинами;  впереди  слышались  крики  и гогот их
собратьев. Неожиданно  коридор оборвался,  и  у нас  перехватило  дыхание --
перед нами находилась большая сферическая пещера, диаметром сто,  а  высотой
пятьдесят футов; во все стороны от нее расходились низкие сводчатые галереи,
и  только  один  ход,  пятнадцати  футов  высотой,  нарушая  симметрию, зиял
огромной черной  пустотой.  То  был,  несомненно,  путь, ведущий  к  Великой
бездне.
     Под сводом пещеры, которой явно пытались  в свое  время  придать резцом
вид    небесной   сферы    (зрелище    впечатляющее,    хотя   художественно
малоубедительное),    бродили    незрячие    и    ко    всему    равнодушные
пингвины-альбиносы.  Туннель зазывно чернел,  приглашая спуститься еще ниже,
манил  и  сам  вход,  которому  резец  придал  декоративную  форму двери. Из
таинственно зияющего отверстия, казалось, тянуло теплом, нам даже почудились
струйки пара. Кого же еще, кроме пингвинов,  скрывали эти  бездонные недра и
эти бесконечные ячейки, пронизывающие землю и гигантские хребты? Нам  пришло
в голову,  что  дымка,  окутывавшая вершины  гор,  которой  мы  любовались с
самолета  и  которую  Лейк, обманувшись, принял за  проявление вулканической
активности, могла  быть всего  лишь  паром,  поднимающимся  из  самых глубин
земли.
     Туннель был выложен все теми же крупными  глыбами, и поначалу  ширина в
нем  равнялась  высоте.  Стены  украшали  редкие  картуши, приметы  позднего
упаднического  искусства,  все здесь сохранилось  превосходно  -- и кладка и
резьба.  На  каменной  пыли  отпечатались  следы пингвинов  и  тех,  других,
опередивших нас. Одни следы  вели в сферическую  пещеру, другие -- из нее. С
каждым шагом становилось все теплее, и вскоре мы,  расстегнув теплые куртки,
шли  нараспашку, Кто  знает, не происходят ли там, под  водой, вулканические
выбросы, благодаря которым подземное  море сохраняет  тепло?  Довольно скоро
кладку сменила гладкая скальная поверхность, но это никак не  отразилось  на
размерах туннеля, да и картуши украшали стены с той же регулярностью. Иногда
спуск становился  слишком крутым, и тогда мы нащупывали под ногами  каменные
ступени.  Несколько  раз  нам  попадались  небольшие  боковые   галереи,  не
обозначенные на нашем  плане, впрочем,  они никак  не  могли  нас запутать и
помешать  нашему быстрому возвращению, напротив, в случае опасности мы могли
в них укрыться. Неприятный едкий запах тем временем все усиливался. Учитывая
обстоятельства, лезть в туннель  было чистым безумием, но в некоторых  людях
страсть   к   познанию   перевешивает   все,   ей   уступает  даже  инстинкт
самосохранения, именно эта страсть  и гнала нас вперед.  Мы повстречали  еще
несколько пингвинов. Сколько  нам предстояло  идти? Согласно  плану,  крутой
спуск начинался  за милю  до бездны, но предыдущие  скитания научили  нас не
очень-то доверяться масштабам на барельефах.
     Через четверть  мили едкий запах стал почти невыносимым, и мы с  особой
осторожностью  проходили  мимо  боковых  галерей.  Струйки  пара,  напротив,
исчезли -- температура теперь всюду выровнялась,  такого контраста,  как при
входе  в  туннель, больше не было. Становилось  все жарче, и  поэтому мы  не
удивились,  увидев  брошенную  на  пол до  боли  знакомую  теплую одежду.  В
основном это были меховые куртки и палатки, пропавшие из лагеря Лейка, и нам
совсем не хотелось рассматривать странные  прорези, сделанные  похитителями,
подгонявшими  вещи по своим фигурам.  Вскоре число и размеры боковых галерей
резко  увеличилось, видимо, начинался район изрешеченных  подземными ходами-
ячейками предгорий.
     К едкой вони теперь примешивался какой-то новый, не столь резкий запах,
откуда он взялся, мы не  понимали и  только гадали; может, что-то гниет, или
так  своеобразно  пахнет  какая-нибудь  неизвестная разновидность  подземных
грибов?  Неожиданно  туннель  как  по  волшебству  (карты  нас  к  этому  не
подготовили)   вдруг   расширился,   сменившись   просторной,   по-видимому,
естественного происхождения пещерой овальной формы,  с ровным каменным полом
приблизительно семидесяти пяти футов длиной и пятидесяти -- шириной.  Отсюда
расходилось множество боковых галерей, теряясь в таинственной мгле.
     При  ближайшем  рассмотрении  пещера  оказалась  вовсе не естественного
происхождения:  перегородки   между  отдельными  ячейками  были  сознательно
разрушены. Сами  стены  были  неровными,  с куполообразного потолка  свисали
сталактиты, а вот пол, казалось, только что вымели -- никаких тебе обломков,
осколков и даже пыли совсем немного. Чисто  было и в боковых галереях, и это
нас глубоко озадачило. Новый запах все усиливался, он почти вытеснил прежнее
зловоние. От необычной чистоты,  граничащей прямо-таки со  стерильностью, мы
потеряли дар речи, это казалось настолько необъяснимым, что произвело на нас
более жуткое  впечатление,  чем  все прежние  странности.  Прямо  перед нами
начиналась  галерея, вход в  которую  был отделан более тщательно,  чем  все
прочие;  нам  следовало  выбрать  его:  на  это  указывали  ведущие  к  нему
внушительные груды пингвиньего помета. Решив  не рисковать, мы, во избежание
всяких  случайностей, начали вновь рвать бумагу: ведь на  следы рассчитывать
не  приходилось,  чистота  была  прямо  идеальная --  никакой пыли.  Войдя в
галерею, мы привычно осветили  фонариком  стены  и застыли в изумлении:  как
снизился уровень резьбы! Нам уже было известно, что во времена строительства
туннелей  искусство  у Старцев находилось в глубоком упадке, и  сами недавно
воочию в  этом  убедились.  Но теперь, на подступах к загадочной  бездне, мы
увидели перемены  настолько  разительные,  что не  могли  найти  им  никаких
объяснений.  И  форма,  и  содержание  немыслимо деградировали,  говорить  о
каком-либо мастерстве исполнения просто не приходилось.
     В  новой  манере  появилось  нечто  грубое,   залихватское  --  никакой
тонкости. Резьба в орнаментальных завитках была слишком глубокой, и
     Денфорту  пришла  мысль,  что,  возможно,   здесь  происходило  как  бы
обновление рисунка,  своего  рода  палимпсест -- после того, как обветшала и
стерлась  старая  резьба.  Новый  рисунок был  исключительно  декоративный и
традиционный  -- сплошные  спирали и углы  -- и  казался  грубой пародией на
геометрический  орнамент  Старцев. Нас  не  оставляла  мысль,  что не только
техника,   но   само  эстетическое   чувство   подверглось   здесь   грубому
перерождению,  а  Денфорт  уверял  меня,  что  здесь не  обошлось  без  руки
"чужака".  Рисунок сразу  же  вызывал в  памяти  искусство Старцев,  но  это
сравнение порождало  в  нас одновременно  и  глубокое  внутреннее неприятие.
Непроизвольно вспомнилось мне еще одно неудачное подражание чужому стилю  --
пальмирские скульптуры, грубо копирующие  римскую манеру.  Те, что шли перед
нами,  тоже   заинтересовались  резьбой,  об  этом  говорила  использованная
батарейка, брошенная рядом с наиболее типичным картушем.
     Однако из-за недостатка времени  мы  бросили на эти необычные барельефы
лишь  беглый  взгляд и почти  тут же  возобновили  путь, хотя далее довольно
часто направляли на  стену лучи фонариков,  высматривая, не появились ли еще
какие-нибудь  новшества.  Но  все  шло  как  прежде, разве что увеличивалось
расстояние  между  картушами:  слишком  много  отходило от  туннеля  боковых
галерей. Нам повстречалось несколько пингвинов,  мы слышали их крики, но нас
не оставляло чувство, что  где-то в отдалении, глубоко под землей, гогочут и
кричат целые стаи этих  больших птиц. Новый  запах непонятного происхождения
почти вытеснил прежний,  едкий. Вновь  появившиеся  в воздухе  струйки  пара
говорили  о  нарастающей  разнице  температур  и о близости морской  бездны,
таящейся в  кромешной мгле. И  тут  вдруг, совершенно неожиданно, мы увидели
впереди,  прямо на сверкающей глади пола какое-то препятствие -- нет, совсем
не  пингвинов,  а что-то другое. Решив,  что  непосредственной опасности как
будто нет, мы включили второй фонарик.

<ul><a name=11></a><h2>ХI</h2></ul>

     И  вот  снова  слова  застывают  у  меня  на губах.  Казалось бы,  пора
привыкнуть спокойнее  на все реагировать, а  может, даже  ожесточиться, но в
жизни  случаются  такие  переживания,  что  ранят  особенно  глубоко, от них
невозможно  исцелиться, рана  продолжает ныть,  а чувствительность настолько
обостряется,  что  достаточно  оживить  в  памяти  роковые события, и  снова
вспыхивают боль и ужас.  Как я уже  говорил, мы  увидели  впереди, на чистом
блестящем  полу, некое  препятствие, и одновременно наши ноздри уловили  все
тот  же  новый  запах,  многократно  усилившийся  и  смешавшийся   с  едкими
испарениями  тех,  кто шел перед нами. При свете фонариков у нас не осталось
никаких сомнений в природе неожиданного препятствия; мы не побоялись подойти
поближе, потому что даже на расстоянии было видно, что распростертые на полу
существа не способны  больше  никому причинить вреда -- так же как и шестеро
их товарищей, похороненных под ужасными  пятиконечными надгробиями из льда в
лагере несчастного Лейка.  Как и у собратьев,  почивших в  ледяной могиле, у
них были отсечены  некоторые члены, а по расползавшейся темно-зеленой вязкой
лужице было  понятно,  что печальное  событие случилось совсем  недавно.  Мы
увидели   только   четверых,   хотя   из  посланий   Лейка  явствовало,  что
звездоголовых  существ  должно  быть  не  менее восьми.  Зрелище  потрясло и
одновременно  удивило  нас:  что  за  роковая  встреча  произошла  здесь,  в
кромешной тьме?!
     Напуганные   пингвины   разъяренно  щелкали  клювами;  по  доносившимся
издалека крикам мы  поняли, что впереди -- гнездовье. Неужели звездоголовые,
потревожив  птиц, навлекли на себя их ярость? Судя  по характеру ран, такого
быть  не  могло:  ткани,  которые  с трудом рассек  скальпелем  Лейк,  легко
выдержали бы удары  птичьих клювов.  Кроме того, огромные слепые птицы  вели
себя исключительно мирно.
     Может, звездоголовые  поссорились между  собой?  Тогда вина ложилась на
четверых  отсутствующих. Но  где они? Прячутся неподалеку и выжидают удобный
момент, чтобы напасть на нас?  Медленно  продвигаясь  к месту  трагедии,  мы
опасливо  поглядывали в сторону боковых  галерей. Что бы здесь ни случилось,
это очень напугало пингвинов, они необычайно всполошились. Возможно, схватка
завязалась  недалеко  от  гнездовья,  где-нибудь на  берегу бездонной темной
пучины: ведь поблизости не было птичьих гнезд.  Может, звездоголовые  бежали
от преследователей, хотели поскорее добраться до оставленных саней,  но  тут
убийцы нагнали  тех,  кто послабее,  и  прикончили?  Можно  представить себе
панику среди звездоголовых, когда нечто ужасное поднялось  из темных глубин,
распугав пингвинов, и те с криками и гоготом бросились в бегство.
     Итак, мы опасливо  приближались  к загромоздившим  проход,  истерзанным
созданиям.  Но не  дошли,  а,  слава Создателю,  бросились  прочь, опрометью
понеслись назад  по проклятому  туннелю,  по его  гладкому, скользкому полу,
мимо  издевательских  орнаментов, открыто высмеивающих  искусство,  которому
подражали. Мы бросились  бежать прежде, чем уяснили себе,  что  же  все-таки
увидели, прежде чем наш мозг опалило знание,  из-за которого никогда уже нам
не будет на земле покоя!
     Направив свет  обоих фонариков на распростертые  тела, мы  поняли,  что
более всего встревожило нас  в этой жуткой груде тел. Не то, что жертвы были
чудовищно растерзаны и искалечены, а то, что все были без голов. Подойдя еще
ближе, мы увидели, что  головы не  просто отрубили, а  изничтожили  каким-то
дьявольским способом  --  оторвали или скорее отъели.  Кровь, темно-зеленая,
все еще растекавшаяся лужицей, источала невыносимое зловоние, но  теперь его
все больше забивал новый, неведомый запах -- здесь  он ощущался сильнее, чем
прежде, по  дороге сюда.  Только на совсем близком расстоянии от поверженных
существ мы поняли,  где таится источник этого второго, необъяснимого запаха.
И  вот тогда Денфорт,  вспомнив  некоторые  барельефы,  живо воспроизводящие
жизнь  Старцев во  время  перми, сто пятьдесят миллионов  лет  назад,  издал
пронзительный, истошный  вопль,  отозвавшийся  мощным эхом  в  этой  древней
сводчатой галерее со зловещей и глубоко порочной резьбой на стенах.
     Секундой  позже я  уже вторил  ему:  в  моей  памяти тоже  запечатлелся
старинный  барельеф,  на котором  неизвестный скульптор  изобразил  покрытое
мерзкой  слизью и распростертое на земле  тело  обезглавленного Старца;  это
чудовищные шогготы  убивали  таким образом своих  жертв --  отъедая головы и
высасывая  из них кровь; происходило это в годы  их  неповиновения, во время
изнурительной, тяжелой войны с ними  Старцев. Высекая  эти кошмарные  сцены,
художник нарушал законы профессиональной  этики,  хотя  и изображал события,
уже  канувшие  в  Лету: ведь  шогготы  и последствия  их  деяний  явно  были
запретным для изображения  предметом. Несомненно  существовало табу. Недаром
безумный автор  "Некрономикона" пылко  заверял нас,  что подобные  твари  не
могли быть созданы на  Земле и что они являлись людям только в наркотических
грезах. Бесформенная протоплазма,  до такой степени способная к имитированию
чужого вида, органов и процессов, что копию  трудно отличить  от подлинника.
Липкая  пузырчатая масса...  эластичные  пятнадцатифутовые  сфероиды,  легко
поддающиеся внушению  послушные рабы, строители городов... все строптивее...
все умнее...  живущие и на земле  и  под водой... и  все больше  постигающие
искусство  подражания!  О, Боже!  Какая  нелегкая  дернула  этих  нечестивых
Старцев создать этих тварей и пользоваться их услугами?!
     Теперь, когда  мы  с Денфортом  воочию  увидели блестящую,  маслянистую
черную слизь, плотно обволакивающую обезглавленные тела, когда в полную силу
вдохнули этот ни на что не похожий мерзкий запах, источник которого мог себе
представить только человек  с  больным воображением -- исходил он от  слизи,
которая не только осела  на телах,  но и поблескивала точечным орнаментом на
грубо  и вульгарно  переиначенных  картушах,--  лишь  теперь  мы всем  своим
существом прочувствовали,  что такое поистине  космический страх. Мы уже  не
боялись тех, четверых, которые  сгинули неведомо  где и вряд ли представляли
теперь опасность.  Бедняги! Они-то как  раз не  несли в  себе  зла.  Природа
сыграла  над  ними злую  шутку,  вызвав  из  векового сна:  какой  трагедией
обернулось для них  возвращение  домой! То же станет и  с  остальными,  если
человеческое  безумие,  равнодушие или жестокость вырвут их  из недр мертвых
или спящих полярных просторов. Звездоголовых нельзя ни в чем винить. Что они
сделали?  Ужасное  пробуждение на  страшном холоде  в  неизвестную  эпоху и,
вполне  вероятно,   нападение  разъяренных,  истошно   лающих  четвероногих,
отчаянное сопротивление, и, наконец, в  придачу  -- окружившие их  неистовые
белые  обезьяны  в  диковинных  одеяниях...  несчастный  Лейк...  несчастный
Гедни...  и  несчастные Старцы.  Они остались до  конца верны своим  научным
принципам. На их месте мы  поступили бы точно так же. Какой интеллект, какое
упорство!  Они  не  потеряли  головы  при  встрече  с  неведомым,   сохранив
спокойствие духа, как и подобает  потомкам тех, кто изображен на барельефах!
Кого бы  они ни напоминали внешним  обликом  -- морских  звезд или  каких-то
наземных растений, мифических чудищ  или инопланетян, по сути своей они были
людьми!
     Они  перевалили через  заснеженные хребты,  на  склонах  которых  ранее
стояли храмы, где  они возносили хвалу своим богам; там же они прогуливались
когда-то  в  зарослях  древесных  папоротников. Город,  в  который  они  так
стремились, спал, объятый вечным сном, но они сумели, как и мы, прочитать на
древних  барельефах  историю  его  последних дней. Ожившие  Старцы  пытались
разыскать своих соплеменников здесь, в этих легендарных темных недрах, и что
же они  нашли? Примерно  такие  мысли  рождались у нас с  Денфортом при виде
обезглавленных и выпачканных мерзкой слизью трупов. Затем мы перевели взгляд
на резьбу, вызывавшую  отвращение  своей  вульгарностью,  над  которой жирно
поблескивала только  что нанесенная гнусной слизью надпись из  точек. Теперь
мы  поняли, кто продолжал жить,  победив Старцев, в подводном  городе на дне
темной бездны,  по краям которой  устроили свои гнездовья  пингвины.  Ничего
здесь  не изменилось.  Должно быть, и теперь над пучиной все так же  дымятся
клубы ара.
     Шок от  ужасного  зрелища обезглавленных, перепачканных гнусной  слизью
тел был так велик, что мы застыли на месте, не в силах вымолвить ни слова, и
только значительно позже,  делясь  своими  переживаниями,  узнали  о  полном
сходстве наших мыслей.  Казалось, прошли годы,  на самом же  деле мы  стояли
так,  окаменевшие,  не более десяти  -- пятнадцати секунд. И тут  в  воздухе
навстречу нам поплыли легкие струйки пара, как бы от дыхания приближающегося
к  нам, но  еще  невидимого существа,  а потом  послышались  звуки, которые,
разрушив  ары,  открыли нам глаза,  и  мы  опрометью  бросились наутек  мимо
испуганно гогочущих пингвинов. Мы  бежали тем же путем, топча брошенную нами
бумагу, по  извивавшимся под  ледяной  толщей сводчатым коридорам  -- назад,
скорее в  город! Выбежав  на  дно  гигантского цилиндра,  мы заторопились  к
древнему  пандусу;  оцепенело,  автоматически  стали  карабкаться  вверх  --
наружу, к спасительному солнечному свету! Только бы уйти от опасности!
     Мы считали,  в соответствии с гипотезой Лейка, что трубные звуки издают
те, которые сейчас,  в большинстве  своем, были уже мертвы.  Значит,  кто-то
уцелел!  Денфорт  позже  признался,  что именно такие  звуки,  только  более
приглушенные, он  слышал при нашем  вступлении в город, когда  мы  осторожно
передвигались  по  ледяной  толще.  Они  удивительно  напоминали  завывания,
доносившиеся из  горных пещер. Не хотелось  бы показаться наивным, но все же
прибавлю  еще кое-что,  тем  более  что  Денфорту,  по странному совпадению,
пришла в голову та  же мысль. Этому, конечно, способствовал одинаковый  круг
чтения;  Денфорт к тому же намекнул, что, по его сведениям, По, работая  сто
лет назад над "Артуром Гордоном Пимом", пользовался неизвестными даже ученым
тайными  источниками.  Как  все,  наверное,  помнят,  в  этой фантастической
истории  некая  огромная  мертвенно-белая  птица,  живущая  в  самом  сердце
зловещего  антарктического  материка,  постоянно  выкрикивает  некое  никому
неведомое слово, полное рокового скрытого смысла: "Текели-ли! Текели-ли!"
     Уверяю вас, именно его мы расслышали в коварно прозвучавших за  клубами
белого пара громких трубных  звуках. Они еще не отзвучали,  а мы уже со всех
ног неслись прочь,  хотя знали, как быстро перемещаются Старцы пространстве:
выжившему  участнику   этой   немыслимой  бойни,   тому,   кто   издал  этот
непередаваемый трубный клич, не стоило большого труда догнать нас -- хватило
бы  минуты. Мы смутно надеялись, что нас может спасти отсутствие  агрессии и
открытое  проявление  нами  добрых  намерений  --  в   преследователе  могла
проснуться любознательность. В конце концов, зачем причинять нам вред,  если
ему ничто не угрожает? Пробегая по галерее, где невозможно было укрыться, мы
на секунду замедлили бег и,  нацелив назад  лучи  фонариков,  заметили,  что
облако пара рассеивается. Неужели мы наконец  увидим  живого  и  невредимого
жителя древнего города? И тут снова прозвучало: "Текели-ли! Текели-ли!"
     Преследователь отставал; может, он ранен? Но мы не  решались рисковать:
ведь он,  услышав крик Денфорта, не убегал  от врагов, а  устремился вперед.
Времени  'на  размышления  не было, оставалось  только  гадать,  где  сейчас
пребывали убийцы  его  соплеменников,  эти  непостижимые для  нас  кошмарные
создания, горы зловонной, изрыгающей слизь протоплазмы, покорившие подводный
мир и направившие посланцев на сушу, где те, ползая по  галереям, испоганили
барельефы  Старцев.  Скажу  откровенно,   нам  было  жаль  оставлять   этого
последнего и, возможно, раненого жителя города на почти верную смерть.
     Слава  Богу, мы не замедлили бег. Пар вновь сгустился, мы летели вперед
со всех ног, а позади, хлопая крыльями, испуганно кричали пингвины, Это было
само по себе  странно,  если вспомнить, как вяло  реагировали  они  на  наше
присутствие. Вновь послышался  громкий трубный клич: "Текели-ли! Текели-ли!"
Значит,  мы  ошибались. Звездоголовый не  был ранен, он  просто задержался у
трупов  своих  товарищей,  над  которыми  поблескивала на  стене надпись  из
гнусной слизи.  Неизвестно, что означала  дьявольская надпись, но  она могла
оскорбить звездоголового: похороны в лагере Лейка говорили о том, что Старцы
безмерно чтут  своих усопших. Включенные на полную мощь  фонарики  высветили
впереди ту,  уже  известную  нам  большую  пещеру,  где сходилось  множество
подземных  ходов.  Мы облегченно  вздохнули,  вырвавшись  наконец  из  плена
загаженных шогготами стен: даже не разглядывая мерзкую резьбу, мы ощущали ее
всем своим естеством.
     При  виде  пещеры  нам  пришло  также  в  голову,  что,  возможно,  наш
преследователь  затеряется  в  этом  лабиринте.  Находившиеся  здесь  слепые
пингвины-альбиносы  пребывали  в  страшной  панике,  казалось,  они  ожидают
появления  чего-то  ужасного.  Можно  попробовать  притушить  фонарики  и, в
надежде,  что испуганно  мечущиеся  и гогочущие огромные  птицы заглушат наш
слоновый  топот,  юркнуть  прямиком  в туннель:  кто  знает,  вдруг  удастся
обмануть  врага. В  туманной  дымке  грязный, тусклый пол основного  туннеля
почти  не  просматривался,  разительно отличаясь  от  зловеще поблескивавшей
позади нас галереи; тут даже Старцам  с их шестым чувством,  позволявшим  до
какой-то  степени ориентироваться в темноте,  пришлось  бы  туго. Мы  и сами
боялись промахнуться, угодить не в тот коридор, ведь у нас была одна цель --
мчаться что есть илы по туннелю в направлении мертвого города, а  попади  мы
ненароком  в   одну  из  боковых  галерей,   последствия  могли  быть  самые
непредсказуемые.
     То,  что мы сейчас  живы, доказывает,  что существо, гнавшееся за нами,
ошиблось и  выбрало  не тот путь, мы же чудом попали  куда надо.  И еще  нам
помогли  пингвины  и  туман.  К  счастью,  водяные  пары,  то  сгущаясь,  то
рассеиваясь, в нужный момент  закрыли нас  плотной  завесой.  А  вот раньше,
когда мы  только  вбежали  в  пещеру,  оставив  позади  оскверненную гнусной
резьбой  галерею,  и в отчаянии оглянулись назад, вот  тогда дымка несколько
разошлась,  и  перед тем как притушить фонарики  и, смешавшись с  пингвиньей
стаей,  попытаться  незаметно  улизнуть, мы впервые увидели  догонявшую  нас
тварь. Судьба была  благосклонна к нам позже, когда скрыла нас в тумане, а в
тот  момент она явила нам свой грозный лик; мелькнувшее видение отняло у нас
покой до конца наших дней.
     Заставил  нас  обернуться извечный инстинкт догоняемой  жертвы, которая
хочет  знать, каковы ее шансы,  хотя, возможно,  здесь примешались и  другие
подсознательные импульсы. Во время бегства все в  нас было  подчинено  одной
цели  -- спастись,  мы  не замечали ничего  вокруг и, уж конечно,  ничего не
анализировали, но в мозг тем не менее, помимо нашей воли, поступали сигналы,
которые посылало наше  обоняние. Все  это мы осознали позже. Удивительно, но
запах не менялся! В воздухе  висело все  то же зловоние, которое поднималось
ранее  над  измазанными  слизью,  обезглавленными  трупами.  А  ведь  запаху
следовало бы  измениться!  Этого требовала  простая  логика.  Теперь  должен
преобладать прежний едкий запах, неизменно сопровождавший  звездоголовых. Но
все  наоборот:  ноздри захлестывала та  самая вонь, она  нарастала с  каждой
секундой, становясь все ядовитее.
     Казалось, мы оглянулись одновременно, как по команде, но на самом деле,
конечно же,  первым  был один из двоих,  хотя второй  тут  же последовал его
примеру.  Оглянувшись, мы  включили на полную  мощность фонарики и направили
лучи на  поредевший туман. Поступили  мы  так, возможно, из обычного страха,
желая   знать,  в   чем   именно  заключается   опасность,   а   может,   из
подсознательного стремления ослепить врага, а потом, пока он будет приходить
в  себя,  скользнув меж пингвинов,  юркнуть  в туннель. Но лучше  бы нам  не
оглядываться!  Ни  Орфей,   ни  жена  Лота  не   заплатили  больше  за  этот
безрассудный  поступок!   И  тут   снова  послышалось  ужасное:  "Текели-ли!
Текели-ли!"
     Буду  предельно откровенным, хотя откровенность  дается  мне с  большим
трудом,  и доскажу  все,  что увидел.  В  свое время мы даже  друг  с другом
избегали говорить  на эту тему. Впрочем, никакие слова не передадут и  малой
толики пережитого ужаса. Зрелище настолько потрясло  нас,  что  можно только
диву даваться, как это  у нас хватило соображения притушить фонарики да  еще
выбрать правильное  направление. Есть только одно объяснение: нами руководил
инстинкт, а  не разум. Может, так  оно было и лучше, но все равно за свободу
мы заплатили слишком  большой ценой. Во всяком  случае, с рассудком  у нас с
тех пор не совсем в порядке.
     Денфорт совершенно  потерял  голову;  помнится,  весь обратный путь  он
твердил на бегу одно и то же, для любого нормального человека это звучало бы
чудовищным  бредом -- только один я понимал,  откуда все  взялось. Голос его
разносился эхом  по  коридорам,  теряясь среди  криков  пингвинов и  замирая
где-то позади, в туннеле, где, к счастью, уже никого не было. Cлава Богу, он
забубнил этот бред не сразу после того как оглянулся, иначе нас давно уже не
было бы  в  живых.  Страшно  даже  вообразить  себе нашу  возможную  участь.
"Саут-стейшн  --  Вашингтон-стейшн  --  Паркстейшн   --  Кендалл-стейшн   --
Сентрел-стейшн -- Гарвард..."
     Бедняга перечислял знакомые  станции подземки, проложенной из Бостона в
Кембридж за тысячи миль  отсюда,  в мирной земле  Новой Англии,  но  мне его
нервный лепет не казался ни бредом, ни некстати проснувшимся ностальгическим
чувством. Денфорт  находился в глубоком шоке, но я тут же безошибочно уловил
пришедшую ему на ум болезненную аналогию.
     Оглядываясь, мы ни  на минуту не сомневались, что увидим жуткое чудище,
но все же вполне определенное  -- к обличью звездоголовых мы как-то привыкли
и смирились  ним. Однако в зловещей  дымке вырисовывалось совершенно  другое
существо, гораздо более гнусное. Оно казалось реальным воплощением "чужого",
инородного  организма, какие любят изображать  наши фантасты, и больше всего
напоминало движущийся  состав, если  смотреть  на него  с платформы  станции
метро.  Темная  громада, усеянная  ярко  светящимися разноцветными  точками,
рвалась из подземного мрака, как пуля из ствола.
     Но мы находились не  в метро, а в подземном туннеле, а за нами гналась,
синусоидно  извиваясь,  кошмарная черная  блестящая тварь, длиною  не  менее
пятнадцати  футов,  изрыгавшая  зловоние и все  более  набиравшая  скорость;
густой  пар  окружал  ее, восставшую из  морских  глубин. Это  невообразимое
чудовище   --  бесформенная   масса   пузырящейся   протоплазмы   --   слабо
иллюминировало,  образуя тысячи вспыхивавших  зеленоватым  светом и  тут  же
гаснувших  глазков,  и неслось  прямо на  нас;  массивнее любого вагона, оно
безжалостно давило испуганных беспомощных пингвинов, скользя  по сверкающему
полу -- ведь именно эти  твари  отполировали  его  до полного  блеска. Вновь
издевательски прогремел  дьявольский трубный глас: "Текели-ли! Текели-ли!" И
тут мы вспомнили,  что этим нечестивым созданиям, шогготам, Старцы дали  все
--  жизнь, способность мыслить, пластические органы; шогготы пользовались их
точечным алфавитом и,  конечно же, подражали в  звучании языку своих  бывших
хозяев.
     Не  все запомнилось нам с  Денфортом из нашего  поспешного  бегства, но
кое-что  все-таки  удержалось  в  памяти.  Помним, как  пробежали  громадную
пещеру, куполу которой  Старцы придали черты небесной сферы; как,  несколько
успокоившись,  шли  потом коридорами и  залами мертвого  города, но все  это
помним как во сне.  Как будто мы находились в иллюзорном, призрачном мире, в
некоем  неизвестном   измерении,  где   отсутствовали  время,   причинность,
ориентиры. Нас несколько отрезвил сумеречный  дневной свет,  падавший на дно
гигантской цилиндрической башни, но мы все же  не осмелились  приблизиться к
оставленным  саням и взглянуть еще  раз на  несчастного Гедни  и собаку. Они
покоились  здесь  как на  дне огромного  круглого мавзолея, и я от всей души
надеюсь, что их мертвый сон никто и никогда не потревожит.
     Лишь взбираясь по колоссальному пандусу, мы осознали, насколько устали;
от долгого бега в разреженной атмосфере перехватывало  дыхание,  но ничто не
могло заставить  нас остановиться и  перевести  дух,  пока мы  не  выбрались
наружу и не оказались под открытым небом. Карабкаясь на вершину сработанного
из цельных глыб шестидесятифутового цилиндра, пыхтя  и отдуваясь, мы тем  не
менее  понимали, что сейчас  происходит наше глубоко символичное  прощание с
городом: параллельно пандусу  шли  широкой  полосой  героические  барельефы,
выполненные  в  изумительной  технике  древней  эпохи  сорок  миллионов  лет
назад,-- последний привет от Старцев.
     Поднявшись на вершину  башни,  мы, как и  предполагали, обнаружили, что
спускаться нам предстоит по замерзшему  каменному крошеву, окружившему башню
снаружи на  манер холма. На  западе  высились  другие,  не  менее  громадные
постройки, на востоке же, в той стороне, где дремали вдали занесенные снегом
вершины  великих  гор,  здания  обветшали и  были заметно  ниже.  Косые лучи
низкого   антарктического   полночного  солнца  пробивались   сквозь   строй
покосившихся  руин,  а город  по  контрасту  со знакомым  полярным  пейзажем
казался  еще древнее и угрюмее.  В воздухе  дрожала и  переливалась  снежная
пыль, мороз пробирал до остей. Устало  опустив  рюкзаки,  которые лишь чудом
сохранились во  время  нашего отчаянного  бегства, мы застегнули пуговицы на
куртках и начали спуск. Потом побрели по каменному лабиринту к подножью гор,
где нас дожидался самолет. За  весь путь мы ни словом не  обмолвились о том,
что  побудило нас спасаться  бегством,  так  и не позволив побывать  на краю
загадочной и самой древней бездны на Земле.
     Меньше чем через четверть часа мы по крутой древней террасе  спустились
туда,  откуда  был  виден  темный силуэт  нашего самолета,  оставленного  на
высокой площадке  среди вмерзших  в лед  редких руин. На полпути  к  нему мы
остановились,  переводя дух, и  посмотрели  еще  раз  на  оставленные позади
фантастические каменные джунгли, четко и  таинственно отпечатанные  на  фоне
неба. В  это время туманная дымка, затягивавшая западную сторону  небосвода,
рассеялась,  снежная пыль устремилась ввысь,  сливаясь  в  некий  диковинный
узор, за которым, казалось, вот-вот проступит некая страшная, роковая тайна.
     За  сказочным  городом, на  совершенно  белом  небосклоне,  протянулась
тонкая фиолетовая ломаная  линия, ее острые углы, озаренные розовым сиянием,
призрачно вырисовывались на горизонте. Плоскогорье постепенно шло ввысь -- к
этому таинственно мерцавшему и манившему венцу;  местность пересекало бывшее
русло  реки, похожее теперь на неровно легшую  тень. У нас захватило дух  от
неземной красоты пейзажа,  а сердце екнуло  от  страха.  Далекая  фиолетовая
ломаная линия была не чем  иным, как проступившим  силуэтом зловещих гор,  к
которым  жителям  города запрещалось приближаться.  Эти высочайшие на  Земле
вершины  являлись,  как мы поняли, средоточием чудовищного Зла,  вместилищем
отвратительных  пороков и мерзостей; им опасливо поклонялись жители древнего
города,  страшившиеся  приоткрыть их тайну даже на своих барельефах. Ни одно
живое существо не ступало на склоны загадочных гор -- лишь жуткие, наводящие
ужас  молнии  задерживались  в долгие полярные  ночи на их острых  вершинах,
освещая таинственным светом  землю  далеко вокруг. На полярных просторах они
стали  как  бы прообразом  непостижимого  Кадата,  находившегося за зловещим
плато Ленг, о чем смутно упоминается в древних легендах.
     Если верить виденным нами  барельефам и резным  картам,  до  загадочных
фиолетовых  гор было почти триста миль, однако очертания их четко проступали
над раскинувшейся снежной гладью, а зубчатые  вершины, круто взмывая  ввысь,
вызывали  ощущение  того,  что  они  находятся  на чужой,  полной  неведомых
опасностей   планете.  Высота   этих  вершин  была  немыслимой,  недоступной
человеческому  воображению,  они уходили в  сильно разреженные  слои  земной
атмосферы, которые посещали  разве что  призраки -- ведь  ни один из дерзких
воздухоплавателей не остался в живых, чтобы поведать о своем непонятном,  не
поддающемся объяснению внезапном крушении. Вид гигантских гор заставлял меня
не  без  дрожи вспоминать барельефные изображения, которые подсказывали нам,
что великая  река могла  нести с проклятых склонов  нечто, державшее жителей
города в смертном ужасе, и я  мысленно  задавал себе вопрос, а не был ли  их
страх порождением укоренившегося предрассудка?  Я  припомнил также, что горы
эти своей северной  оконечностью выходят к побережью в районе Земли Королевы
Мэри,  где,  в тысяче миль отсюда,  именно  сейчас работает экспедиция  сэра
Дугласа Моусона, и от  всей души пожелал,  чтобы ни с научным руководителем,
ни с прочими членами экспедиции не случилось ничего дурного и чтобы они даже
не заподозрили, сколь опасные гиганты  таятся за грядой прибрежных скал. Эти
мысли ужасно угнетали  меня, нервная система  была  напряжена до предела,  а
Денфорт просто находился на грани срыва.
     Однако еще  задолго  до  того,  как  мы,  миновав  руины  пятиконечного
строения, достигли самолета, наши неопределенные страхи обрели вполне четкую
мотивацию. Черные, усеянные  вмерзшими в лед руинами склоны Хребтов Безумия,
заслонив от нас высоченной стеной восточную часть неба,  вновь напомнили нам
о таинственных  азиатских  полотнах Николая  Рериха.  То  и дело возвращаясь
мыслями к ужасным бесформенным тварям, которые, изрыгая зловоние, копошились
в подземных норах, пронизывавших хребты вплоть  до вершин, мы содрогались от
страха,  представляя,  как будем вновь  пролетать над круглыми  отверстиями,
пробуравленными  в земле,  и как  от  трубного  завывания  ветра у нас будет
холодеть  в груди.  Хуже того --  кое-какие вершины  окутывал туман (бедняга
Лейк  принял это за проявление  вулканической деятельности),  и  мы ежились,
вспоминая  туманные завитки  в подземном туннеле и  представляя себе  адскую
бездну, от которой восходил весь этот пар.
     Самолет  благополучно дожидался нас на прежнем месте, и мы, напялив  на
себя всю теплую одежду, приготовились к взлету. Денфорт легко завел мотор, и
самолет  без труда, плавно взмыл в воздух, унося нас  от кошмарного  города.
Внизу вновь поплыл  каменный лабиринт, а мы  поднимались все  выше,  замеряя
силу  и направление ветра. Должно  быть, где-то в верхних  слоях зарождалась
буря, мы  видели,  как  бешено  мчались там  облака, но  на высоте  двадцати
четырех тысяч футов, над перевалом, условия для  перелета  через  горы  были
довольно сносные. Когда мы приблизились к торчащим пикам,  вновь послышались
странные трубные звуки, отчего у Денфорта, сидевшего у  штурвала, затряслись
руки.  Хотя я был средним пилотом, скорее дилетантом,  но  тут  все же решил
вести  самолет  сам:  в  сложных условиях лавирования  между  пиками слишком
опасно  было  доверять  управление  человеку, потерявшему голову  от страха.
Денфорт  даже  не протестовал.  Собрав  всю свою  волю, я сосредоточился  на
управлении и, стараясь вести самолет как можно увереннее, не  сводил  глаз с
красноватого клочка неба, открывшегося в провале между пиками. Я сознательно
избегал смотреть на клубившийся у вершины туман и, слыша  тревожные  трубные
звуки,  завидовал в  душе Одиссею,  который  в подобной  ситуации, чтобы  не
внимать чарующему пению Сирен, залепил уши воском.
     Денфорт  же, оставшись без дела  и  томясь внутренним беспокойством, не
мог  спокойно усидеть на  месте.  Он  все  время  крутил  головой:  провожал
взглядом  оставшийся позади город; глядел  вперед на приближавшиеся вершины,
изрытые пещерами и усеянные прямоугольными руинами; поворачивался то в одну,
то в другую сторону, где проплывали внизу заснеженные предгорья с утопавшими
в  снегу развалинами крепостных стен; а иногда устремлял  взор в небо, следя
за фантастическими сочетаниями мчавшихся  над нами облаков. Вдруг, у  самого
перевала,  когда  я,  вцепившись в  штурвал, преодолевал самый ответственный
участок  пути,  раздался  его  истошный  вопль,  который  чуть  не привел  к
катастрофе: штурвал дрогнул у меня в руках и я едва не потерял управление. К
счастью, мне  удалось совладать  с  волнением, и  мы  благополучно завершили
перелет, но вот Денфорт... Боюсь,  он  никогда теперь  не  обретет душевного
равновесия.
     Как  я уже  говорил, Денфорт  наотрез  отказался  поведать  мне, что за
кошмарное зрелище  заставило  его завопить с такой силой, а  ведь именно оно
окончательно  лишило  юношу  покоя.  Оказавшись  по  другую сторону  Хребтов
Безумия и чувствуя себя в безопасности,  мы наконец  заговорили, обмениваясь
громкими  (чтобы  перекричать  шум мотора и завывания ветра) замечаниями;  в
основном они касались наших взаимных обещаний не разглашать ничего, имеющего
отношение к древнему городу. Эти  поистине космические  тайны не должны были
стать  достоянием широкой публики, предметом  зубоскальства, и,  клянусь,  я
никогда бы и рта не раскрыл, если бы не вполне реальная перспектива работы в
тех  краях  экспедиции Старкуэтера-Мура  и  прочих  научных  коллективов.  В
интересах  безопасности  человечества   нельзя  бесцеремонно  заглядывать  в
потаенные  уголки планеты и проникать в ее бездонные недра, ибо дремлющие до
поры  монстры,  выжившие  адские  создания  могут  восстать  ото  сна, могут
выползти из своих  темных нор, подняться со дна подземных морей,  готовые  к
новым завоеваниям.
     Мне  удалось  выпытать у Денфорта,  что  последнее  ужасное  зрительное
впечатление было в виде миража. По его словам, оно не имело ничего общего ни
с  кубическими  сооружениями  на  склонах,  ни  с  поющими, источающими  пар
пещерами  Хребтов  Безумия.  Мелькнувшее среди облаков  дьявольское- видение
открыло ему, что таят фиолетовые  горы, которых  так боялись  и к которым не
осмеливались  приближаться Старцы.  Возможно,  видение  являлось  наполовину
галлюцинацией,  вполне   вероятной  после  перенесенных  нами  испытаний,  а
наполовину --  тем  не распознанным  им  миражом, который мы уже  созерцали,
подлетая  днем  назад  к лагерю  Лейка. Но что  бы это ни  было,  оно лишило
Денфорта покоя до конца его дней.
     Иногда  с его губ  срываются бессвязные, лишенные смысла словосочетания
вроде:  "черная бездна", "резные края", "протошогготы", "пятимерные, наглухо
закрытые  конструкции",  "мерзкий  цилиндр", "древний  Фарос",  "Иог-Сотот",
"исходная  белая студнеобразная структура", "космический оттенок", "крылья",
"глаза в темноте",  "лунная  дорожка", "первозданный, вечный, неумирающий" и
прочие странные словосочетания. Придя в себя, он ничего толком не объясняет,
связывая свои темные высказывания с неумеренным чтением в юные годы  опасной
эзотерической литературы. Денфорт,  один из немногих, осмелился дочитать  до
конца  источенный  временем  том "Некрономикона",  хранившийся под замком  в
библиотеке университета.
     Помнится, когда мы летели над Хребтами Безумия, небо хмурилось,  и хотя
я ни разу не посмотрел вверх, но, думаю, клубившиеся снежные вихри принимали
там фантастические очертания. Быстро бегущие облака могли усилить, дополнить
и  даже  исказить картину,  воображение --  с  легкостью  разукрасить ее еще
больше, а к тому времени, когда Денфорт впервые заикнулся о  своем кошмарном
видении, оно  успело также обрасти  аллюзиями из его давнего  чтения. Не мог
узреть он так много в одно мгновение.
     Тогда  же, над хребтами, он истошно  вопил  одно и  то же --  безумные,
услышанные нами одновременно слова: "Текели-ли! Текели-ли!"